Пленница медведя

Пролог

Первая мысль вспыхнула искрой, когда услышал ее крик. Тяжелое хриплое дыхание взорвало мой спящий в звере разум, и я поднял морду, принюхиваясь. Лес наполнился тревогой и волчьим рычанием. Сообразить, что происходит, заняло пару секунд — звери преследовали кого-то. Кого-то, чей крик вернул меня к жизни, и я рванулся ему навстречу как последней возможности вернуть себе разум. Думал ли я, что именно потребуется, чтобы воспользоваться шансом? Нет. Мое сознание билось в агонии возвращенного ему права голоса, пока зверь — неожиданно — выпустил его из плена.

Я увидел ее сразу — светлый до боли режущий глаза блик на грязном пятне лесного месива. Белые странные волосы до задницы заплетены в тучу кос, светлое оборванное короткое платье, босые сбитые ноги и ходящая ходуном грудь. Она выпала из кустов на прогалину и, не в силах больше встать, поползла к дереву. А уже через пару ударов сердца в поле зрения выпрыгнула пара волков.

Белые.

Ненавистные твари…

Я встал на задние лапы и заревел, обозначая свои интересы.

Девчонка всхлипнула, а хищники вздыбили шерсть. В голову ударил чужой посыл: «Она — наша!»

«Моя», — коротко ответил и бросился на тварей.

Битва была недолгой. Я в ярости едва не потерял связь с собой, защищая добычу, но запах девчонки держал как на привязи. Ее всхлипы, дрожь, страх звали так, что невозможно было сопротивляться и потеряться в звере снова. Я даже толком не понял, убил волков или им удалось сбежать. Ублюдкам благоволил дождь, смывший мою агонию. Вкус крови на языке дернул нервы, и я утробно заревел.

Девчонка жалась к березе, всхлипывая от страха, и я низко наклонил голову, не решаясь приблизиться в образе медведя. На секунду внутренности скрутило — как мне к ней вообще подойти, если не могу обернуться? Но тело послушно подстроилось, будто и не было забвенья — зверь, наконец, выпустил из плена. Я следил, как втягиваются когти в пальцы, сжимавшие влажный мох, наслаждаясь прикосновением. Как же хотелось остаться в этом мгновении навсегда!

Сколько меня не было?

Я вернулся!

Из горла вырвался хрип, и я тяжело поднялся на ноги.

— Черт, да! Да! — крикнул в небо.

По лицу забила теплая россыпь капель, и я оскалился в небо, не зная, сколько мне дали времени. Когда вернул взгляд на девушку, обнаружил, что она смотрит на меня во все глаза. Теперь можно было подойти, заговорить… Я протянул руку:

— Пошли. — Даже не понял, прорычал или сложил мысль в слово.

— Куда? — хрипло спросила она.

Хороший вопрос. Я огляделся, восстанавливая память. Знакомое место — до хижины недалеко.

— Ко мне, — вернулся к девушке взглядом.

Кажется, я впечатлил ее не меньше тех, кто гнался за ней, но ничего не мог поделать. Инстинкты били кувалдой по голове, и в мыслях творилось черт-те что. Ее уязвимая поза, большие глаза и запах дергали нервы с каждым вздохом все сильнее, подводя к вполне конкретному действию.

Я чувствовал голод. И когда она попыталась подняться на трясущихся ногах, четко ощутил дикое животное желание. Ползшее от солнечного сплетения, оно смешивалось с адреналином и било в низ живота.

Она — не добыча.

Она… моя женщина.

Я шагнул к ней и без церемоний вжал в ствол.

Во взгляде девушки явно читалось, что никуда ее страх смерти не делся, а лишь усилился. Она вцепилась в мои руки ледяными дрожащими пальцами, а душу свернуло от ее рваного вздоха. Но, к несчастью, он и дернул меня из подступавшей темноты. Я моргал на нее, как на свет в конце тоннеля, и старался не упустить. Лишь бы не молчала!

— Говори, — потребовал хрипло, но она только забилась в моих руках. — Прекрати! — тряхнул ее и сжал ладонь на нежной шее.

Мне будто поставили условие возвращения — берешь ее или разворачиваешься и идешь бродить по лесу на четырех лапах, позабыв об этом вечере.

Нельзя упустить этот шанс.

Казалось, вокруг все стихло — ветер и шелест, вытряхнутый им из деревьев. Остались только наше с девушкой рваное дыхание и взгляд глаза в глаза. Я видел — не сдается. В ее глазах хоть и читался страх и растерянность, но плакать и умолять она не будет. Мои пальцы двинулись вверх по ее шее, и я не выдержал — прикрыл глаза, отчаянно отдаваясь удовольствию ощущений.

Наверное, так чувствуют вкус чего-то запретного долгие годы. Я провалился в ощущение легкого влажного сопротивления касанию, жадных толчков ее пульса под пальцами и тяжело сглотнул. Повел носом…

…и тут же получил звонкую пощечину, от которой даже не дернулся. Наоборот — она будто поставила точку.

Одно движение — и я запустил пальцы в непослушные волосы и вжал ее в свое тело, впиваясь губами в шею. Девчонка забилась в руках с новой силой, будто мотылек в паутине, но уже поздно — слабела с каждым вздохом и сдавалась. С каждым движением моего языка дрожала все сильней.

А жизнь требовала брать — жадно, быстро, пока дают. Я чувствовал танец этого зова на кончике нервов, как вкус ее кожи на языке.

И я взял — подхватил девчонку под бедра, вынуждая обхватить мои ногами и схватиться за плечи.

Кружевное белье сдало позиции, и я влетел в нее, жмурясь от отрезвляющей тесноты, сжавшейся вокруг члена до боли. Девчонка вскрикнула, впиваясь ноготками в плечи, но это ни черта не отрезвило. Я продолжал втискиваться в нее, дурея от ощущений, а дождь лупил по телу все сильней. В груди дрожало от рычания, под ладонями скользила тонкая кожа моей жертвы, а перед глазами белела в сумерках ее натянутая шея.

Так хорошо и так плохо одновременно мне еще не было. Девчонка — чистое концентрированное наслаждение. Ощущения от ее тесноты крутило узлом низ живота и выворачивало душу наизнанку. Я толкался в нее жадно, с каждым движением возвращаясь к жизни. В голове прояснялось, и вместе с этим крепла человеческая оценка происходящему… И чем больше я становился прежним, тем сильнее хотелось выть от отчаянья — что я делал?! Но остановиться невозможно, да и не нужно было это никому из нас.

1

***

Я сдалась… Сошла с ума, потому что жалась к его телу — единственному источнику тепла в этом безумии. Мыслей не было, только его дыхание и мягкие толчки от его стремительных нечеловеческих шагов. А еще — шелест дождя, превращавшийся в зловещий шепот. Холодные капли вспарывали кожу, дергая натянутые нервы. Я чувствовала себя на грани…

Не знаю, сколько прошло времени. Уже стемнело, и я проваливалась в беспамятство, болтаясь в его руках тряпкой. Почему он не убил? Почему он… Нет, не думать, пожалуйста! Не думать…

Он дрожал. Дышал все тяжелее… Чувствовала — пытался согреть. Мои пальцы… Он клал в рот мои пальцы, отогревая. Мне иногда казалось, он снова медведь, и мучиться уже недолго. Но вдруг по ушам резануло скрипом дерева. Я вскинулась на его плече, и он сжал сильнее:

— Тш…

Ступени?

Удар. И он внес меня куда-то, где наконец-то стало тихо. И темно.

— Держись, — прорычал.

Здесь пахло сыростью и травами. Было холодно. Очень. А он взбежал по еще одной лестнице, прошел куда-то и опустился со мной на что-то мягкое.

— Н-н-не… — сорвалось с дрожащих губ, но он разорвал мокрый сарафан и стянул его ошметки с тела, дернул на меня одеяло. Шерстяное. Колючее…

— Лежи, — приказал, а сам ушел.

Кажется, прошла вечность, наполненная темнотой и холодом. Я жалко плакала, дрожа. Одеяло не грело, а больше давило и кололо, отчего казалось, что тело онемело, а отчаяние рвало сердце в клочья.

— Эй! — хрипло вскрикнула я, пытаясь не впасть в истерику. — Вернись. — Где-то стукнула дверь, послышались быстрые шаги и грохот. — Не уходи! — подскочила.

— Лежи, — глухо шикнул он. Послышалась возня, а потом мой мир прорезала вспышка света.

Наверное, я не забуду этого никогда — освещенное спичкой лицо мужчины, который стал единственной надеждой на спасение. В этом мире, неожиданно обернувшемся чистым адом, все выцвело. Все оценки случившемуся потеряли прежнее значение, притупились и стерлись о россыпь болезненных воспоминаний.

Я смотрела, как в руках незнакомца разгорается надежда на жизнь. Мне столько раз казалось сегодня, что завтрашний день уже не для меня. А он вдруг настал — загорелся в камине, застучал бревнами и затрещал щепками, наполняя нос запахом дыма. И снова отчаянно захотелось жить.

Мужчина поднялся, дернул заслон над камином и направился ко мне. Когда приподнял край одеяла, к телу рванулся холод, и я едва не задохнулась.

— Сюда иди, — сгреб он в объятия и прижал к себе, укладываясь рядом.

Без дождя и ветра его тело оказалось очень горячим. И пусть не сразу, но вскоре я перестала дрожать. Дышать стало проще, веки отяжелели, а тело налилось свинцом. Даже голод уже не чувствовала. Незнакомец, кажется, растирал мои плечи и что-то хрипло шептал — какую-то несуразицу: «Левый поворот направо, Рэм, Аджун, телефон… два три три восемь шестнадцать… Я вернулся, вернулся…»

***

Я проснулась от треска. Голова казалась налитой железом, но кое-как разлепить веки все же удалось. Комната еще тонула в предрассветном сумраке. В поле зрения попадал край низкой кровати, деревянный пол и камин. Я вытянула руку в сторону огня — тепло. В голове клубился туман, хотелось срочно почувствовать хоть что-то, чтобы не сомневаться — я жива. По щеке скатилась слеза, в горле сдавило спазмом, и я зашлась кашлем.

Тут же послышались быстрые шаги, и в комнату вошел вчерашний незнакомец. Мужчина поставил чашку на пол, а сам сел и перетянул меня к себе на колени, поддерживая.

— Давай, — поднес чашку и прижался губами к виску. — Жара нет, хорошо.

Я схватилась за чашку и принялась жадно пить. На языке защипало от мяты и стало кисло от лимона, а руки дрожали, но, казалось, не было в жизни более счастливого момента. Но когда вода кончилась, момент тоже сошел на нет, и я скосила глаза на мужчину. Он внимательно на меня смотрел, хмурясь, будто ждал реакции и был готов к любой. Я даже чувствовала, как напряглись его мышцы.

— Спасибо, — прошептала, все еще тяжело дыша. — Что спас.

То, что было между этими двумя событиями, казалось бредом. Я натянула край покрывала, из которого так и не выпуталась, к счастью, потому что грудь прикрывали только длинные волосы. Идиотизм, конечно, ведь ночь мы провели под этим одеялом вместе, и это был вопрос жизни. Но ночь кончилась. А у жизни вроде бы были другие правила. Или здесь они не действуют?

И незнакомец молчал, как назло, парализуя суровым взглядом.

— Это ты спасла, — заключил вдруг. — Встать можешь? Или принести завтрак сюда?

— Мне нечего надеть, — сжималась я от его голоса.

Почему-то язык не поворачивался задавать ему вопросы и нарушать это нереальное спокойствие после всего случившегося.

— Найду что-нибудь.

Я сползла с его колен и проследила взглядом, как он прошел к шкафу в углу. Способность воспринимать окружающее возвращалась — я рассматривала его комнату и находила ее все более живой, не то, что вчера. Теперь в свете утра могло показаться, что мы в горном отеле в Страйквике, куда я любила ездить одна. Мансардная комната обставлена лаконично по-мужски, холодно и немного монотонно. Крыша сходилась скатами в центре, укрепленная балками. Только здесь они казались не элементом декора, а серьезной конструкцией. На полу перед кроватью лежали шкуры, а камин выложен диким камнем. У окна — рабочий стол и шкаф, в котором рылся Медведь. Я называла его так про себя. Потому что не хотелось знать его имени. Хотелось забыть быстрее все…

Сам он был одет в домашние спортивные штаны, сливавшиеся цветом с комнатой — непонятно-серые. И то ли от этого невнятного фона, но сам он притягивал взгляд. Высокий. Я смотрела на его широкую спину и чувствовала дрожь… и страх. За прошедшие сутки нервы так вымотались, что по щекам снова покатились слезы, и я всхлипнула, жмурясь.

— У тебя что-то болит? — оказался он рядом бесшумно.

Когда открыла глаза, обнаружила, что он внимательно смотрит на меня.

2

Осмелев, я открыла дверцу шкафчика над раковиной — так и есть! Черный флакон дорогого мужского парфюма, запах которого наполнил рот слюной. Очень дорогого. Аромат такой тонкий, но в то же время насыщенный… Я опомнилась, чертыхнувшись — он же почувствует, что лапала флакон! У этих ребят абсолютное чутье, недаром и аромат такой сложный.

Вернув все на место, я на всякий случай вымыла руки с мылом и вышла из ванной. Вниз вела деревянная лестница, которая казалась грубо обтесанной лишь на первый взгляд. В обстановке первого этажа четко читался стиль, убеждающий меня в недавних заключениях. Тут тоже горел камин, а на невысоком столе ждал завтрак.

Хозяин замер в зоне кухни справа, не обращая на меня внимания. Спина прямая, каждая мышца налита напряжением, кулаки сжаты…

— Проходи, — глухо приказал он, и я рада была отбежать от него подальше и забиться в угол дивана, отгородившись столом. Он обернулся с двумя чашками кофе и медленно приблизился, не спуская с меня взгляда: — Тебе надо поесть.

А я и забыла, что голодна.

На завтрак были яйца с салом, но носом крутить было бы еще большим идиотизмом. Откуда только яйца, если электричества нет? Врет? Я украдкой окинула гостиную взглядом — светлая. Два больших окна показывали одинаково унылую картину — мокрый утренний лес с налетом легкого тумана поверх.

— Мне надо сообщить родным, — перевела на мужчину взгляд, когда он опустился в кресло напротив.

— Ты должна мне, — поднял на меня глаза. — Обязана жизнью.

— Я заплачу, — выпрямилась я.

— Заплатишь, — кивнул он, рисуя жесткие линии скул.

— Послушай, мои родители заплатят, сколько скажешь…

— Мне нужна ты, — отвел он взгляд в окно и сощурился на свет.

— Я? — моргнула. В горле пересохло.

— Я не мог вернуться в человека, — глухо прозвучал его голос, а на лице отразилось столько непонятных мне эмоций, что мороз прошел по коже, несмотря на горячую чашку кофе в руках и жар от камина. — Пока не услышал вчера твой крик… — И он снова повернул голову ко мне. — Твой голос, запах, зов — не знаю в чем дело, но я не хочу назад. Не хочу в темноту…

Могло показаться, что он просит побыть с ним, но это было не так. Он глубоко вздохнул, и мгновение слабости прошло. На меня снова устремился холодный и решительный взгляд:

— Я спас твою жизнь. Твоя очередь спасти мою.

— Как? — дрогнул мой голос.

— Я не знаю, — моргнул он. — Но если дам уйти, обернусь зверем безвозвратно.

— У меня семья, — поставила чашку и обняла себя руками. — Они же с ума сходят!

— Ну ты же не подумала о них вчера, когда отправилась в лес, — холодно возразил он. — Одна.

— Ты хочешь меня запереть здесь? — задрожало в голосе отчаяние.

— Успокойся, — приказал. — Я не знаю, что делать. Что бы ты сделала на моем месте?

И так спокойно на меня посмотрел, что меня затрясло:

— Я не на твоем месте! — вскричала.

— Не ори, — снова жестко осадил он. — Я не знаю, как ты это сделала со мной, но то, что благодаря этому жива — совершенно точно. Ты кричала, и я примчался на помощь. Но я не хочу обратно. Не хочу умирать заживо. Я тоже хочу жить.

Я шмыгнула носом и спрятала лицо в ладонях:

— Я… у меня свадьба через месяц…

Он молчал, и я вернула на него взгляд. Зачем сказала про свадьбу — сама не поняла. Неужели мне даже в этой ситуации сложно смириться с приказом родителей? Или думала, что Медведя впечатлит? Он сидел с чашкой в руке и снова хмурился на лес за окном. Я смотрела на него и лихорадочно соображала, что сказать. Мне казалось, что сейчас можно расшатать эту щелочку, что он оставил, открыв свою уязвимость.

— Может, мы все же сообщим моим родственникам и подумаем вместе, что делать? Я же не говорю, что брошу тебя с твоей проблемой…

Ни один мускул на его лице не дрогнул, но когда он на меня посмотрел, я испугалась. Ужас прошил тело, и ладони взмокли.

— Ты сбежишь от меня, сверкая пятками, — заговорил он. — А совесть мучить тебя не будет — таким, как я, ты не умеешь сочувствовать. Я же зверь, да?

— Нет, — замотала головой.

Но он не слушал:

— Все, что ты хочешь — забыть. Свой идиотский поступок, вчерашний бег по лесу наперегонки со смертью и меня. Но не выйдет. — Он помолчал какое-то время, прежде чем зло продолжить: — Ты выдрала меня из зверя. Думаешь, это так здорово — вспомнить, как это — жить, а потом снова забыться в какой-то коме, которую даже смертью не назвать?!

Он медленно поднялся, прожигая взглядом, а я съежилась под ним. Выгорала, как брошенная в огонь бумага, и чувствовала себя опустошенной.

— Ты хочешь, чтобы я спасла тебя, но при этом… что? Осталась тут с тобой навсегда? — посмотрела в его глаза.

— Я пока не знаю, — принял он борьбу взглядов.

— Ты не отпускаешь домой! — повысила я голос, осмелев. — Ты… понимаешь вообще, что это противозаконно?! Что держишь против воли?!

— Держу? — усмехнулся он зло. — А я не держу — иди, — он повел рукой в сторону дверей.

— Что? — задохнулась я. — Там же волки…

— А мне какая разница? — прорычал он. — Или я тебя должен продолжать спасать просто так?

— Я сказала — заплачу!

— Мне не нужны твои деньги, или ты плохо слышишь?!

Я зло сопела, глядя на него снизу.

— Да пошел ты! — прорычала и вскочила с дивана.

Он не держал. Кажется, отвернулся к камину, а я рванулась к двери. То, что в одной футболке и штанах, что нет обуви, не смутило. Я не желала становиться добровольной пленницей этого зверя! Меня же ищут! Неужели мы так далеки от места, где я бросила машину? Да отец всех на уши поставит! Он прочешет каждый квадратный метр! Я была уверена, что выйду, отойду от дома, покричу… и обязательно сразу же нарвусь на какой-нибудь следственно-поисковый отряд. Ночь прошла — поиски должны идти полным ходом!

Двор оказался небольшим — засыпанная гравием площадка, окруженная лесом, и никакого забора. Спустившись с лестницы, я оглянулась на дом — деревянный, утопающий в зелени с одной стороны. Его наверняка сложно разглядеть с воздуха. По ушам бился ветер, врезаясь в кожу холодом и вынуждая дрожать. Со двора вела дорога, усыпанная мелким камнем, и я зашагала по ней, но стоило дому скрыться за изгибом, остановилась. На небе снова сгустились тучи, ветер рванулся сквозь листву, поднимая шум в кронах. И из-за этого не сразу удалось понять, что это не ветер…

3

Он молчал. Я думала, представится в свою очередь, но он не спешил с этим.

— Я не знаю, сколько буду человеком, Дана.

— А если снова станешь медведем? — обняла себя руками.

Все становилось каким-то безнадежным. Снаружи еще рванулся в порыве ветер, и я вздрогнула. Осознание, что я в ловушке, приходило медленно, и от этого было еще тяжелее.

Он не отвечал.

— А далеко отсюда до Аджуна?

— Мы не дойдем за день. А против стаи волков в лесу я не так хорош… И меня зовут Сезар.

Я развернулась и поплелась к дивану. Это все я виновата, при чем тут он? И имя такое…

Сезар…

Он подошел к камину и присел, взявшись за кочергу, а я подтянула ноги к груди и обняла их, ежась. Ступни совсем закоченели. Показалось, что в гостиной похолодало.

— Я поругалась вчера с родителями, — начала тихо. — Психанула…

Он поворошил бревна, высекая сноп искр.

— …Мне хотелось убраться подальше, — горько усмехнулась. — Говорят же — осторожнее с желаниями…

— Сколько было волков? — вдруг спросил он.

— Два.

— Зачем из машины вышла?

— Я не сразу поняла, что человек, который вышел к машине — тоже волк… Было темно. Я подумала — меня нашли.

Когда вспоминала пережитое, незнакомый до этого страх смерти возвращался. Когда волк выскочил мне под колеса, я крутанула руль на рефлексе. Чудом, что нашла тормоза и не достала до елки у обочины. А через несколько минут к машине вышел человек. Вернее, выглядел он как человек. А я была уверена, что за мной могли увязаться охранники резорта. Даже мысли не возникло, что это не люди...

— Он стукнул в стекло и крикнул, чтобы вылезала, — тихо продолжала я. Медведь щурился на огонь, молча слушая. — Я и вылезла. Думала, он знать хочет, что я не пострадала… А он дернул двери на себя и вырвал их с корнем. Я только успела баллончик с освежителем выплеснуть ему в морду…

Сезар продолжал молчать, думая о чем-то, а я смотрела на его профиль. В глазах мужчины прыгали блики от огня и будто тонули в них, угасая искрами на ободке радужки.

— Повезло, — наконец, выдал он и поднялся. — И я последний раз прошу — поешь. Еды не так много, чтобы выбрасывать.

***

Я направился к дверям, намереваясь глотнуть воздуха и перевести дух, но девушка была слишком напугана, чтобы оставаться одной:

— Куда ты? — вспорхнула с дивана, судя по звуку.    

— Мяса достану… из камеры…

Хотелось занять руки чем-то привычным, спланировать хоть что-нибудь, пусть планы и ограничиваются этим днем, потому что другого может уже не быть. Я слушал ее, но все, что говорила, не трогало. Все, о чем я думал — как дожить человеком до утра. Потому что, если я не выживу… смысл? Тело все еще казалось выданным взаймы, как и разум. Мысли были будто чужими. Ну какая мне разница, что она поругалась с родителями? Что за ней гнались белоглазые…

Твари…

Но один толк от ее рассказа был — я понял, почему взял девчонку сразу же, не соображая. Белоглазым всегда нужны были самки, а своих не хватало. Эти никогда не гнушались кражами человеческих женщин. В нашей вчерашней стычке первым, что я сделал — присвоил самку себе. Кто первым покрыл, тот и в праве. Человеком я еще не соображал, что нужно делать, но зверь во мне оценил эту необходимость приоритетной. Только и всего… для зверя. И большая проблема для меня. Что меня удерживает сейчас от того, чтобы вернуться в зверя, было непонятно. Если ответ все также в девчонке… то мне нельзя ее отдавать. И оборачиваться зверем нельзя — без меня ей остаться тут тоже не вариант. Какого черта эти твари ошиваются вокруг дома, я не понимал. Чувствуют мою слабость? Решили забрать все же женщину?

Надо было звонить Рэму, но я не мог. Он встанет на мою сторону, не отдаст девчонку людям и подставится. А я не собирался этого допустить. Оставалось только затаится и постараться остаться как можно дольше в сознании.

На улице пахло дождем — скоро польет снова. И от этого в груди что-то защемило. Я сбежал по ступенькам и замер у лестницы, прислушиваясь. Чувство чужого взгляда из-за листвы дернуло нервы — следят. Я обошел лестницу и направился в гараж. Ноут и телефон лежали на столе у окна — я заранее вынес их сюда из спальни, чтобы врать девчонке слаженней.

Запустив компьютер, я принялся за дело.

Нашел я свою спасительницу довольно быстро — в сети уже раструбили о потере наследницы нефтяным магнатом Рупертом Файвелом. И имя сказала настоящее, что удивило. В свои двадцать три года Дана наворотила дел. Она была не так уж и равнодушна, как я поспешил ее обвинить. Особенно впечатлил условный срок за участие в протесте против запрета на передвижение по центру Дефореста оборотней. Но эта информация не была общедоступной — папочка постарался замять дело и стереть новостные ленты на эту тему. Только мне эти меры не были помехой — я специализировался на информации и ее извлечении любым способом. Пока продирался к базам данных Дефореста, отмечал, что дышится уже по-другому, что жажда жизни бьет по пальцам, возвращая чувство азарта. Я не хотел больше умирать, мне нужна была эта жизнь, в которой снова будет все, что я так любил — охота за теми, кто вставал на пути Рэма, просчет хода чужих мыслей и действий на опережение. Я нужен, черт возьми, своему народу, Рэму и себе!

Сжав кулаки, я откинулся на спинку стула и уставился на монитор. А она хорошенькая в той, другой жизни. Бунтарка. За кого она, интересно, замуж собралась? Любопытство удалось удовлетворить довольно быстро — сын одного из членов совета директоров папочкиной компании смотрел на меня в соседнем окне через двадцать секунд. Холеный. Взгляд наглый, полный вседозволенности. Что-то тут не клеилось… Бунтарка и защитница прав оборотней и это чмо? Правда? Покопавшись еще десять минут, я знал, что у Дениэла, как звали кандидата, три привода за езду в нетрезвом, сопротивление властям при аресте и море амбиций. Последней новостью шел анонс его скорого повышения до управляющего Национального банка. Не висло. Нарушения порядка, конечно же, были стерты из всех источников. 

4

— Никогда не психовал так, что плевать было на все и всех? — вдруг возмутилась она так, что аж губы затряслись. Какие все же у нее были яркие эмоции — почти осязаемые. — Да, я сделала тупость! Но я хочу ее исправить!

— Нет такой опции, — и я снова сунул ей бокал в руки. — Пей.

Так и подмывало спросить, кто ее замуж собрался брать, такую… Я сузил глаза на ее лице, пытаясь найти слово, которое крутилось в голове.

Ничья. Она же дикая!

— И за что тебя замуж отправили? — вопросил, когда она проиграла борьбу взглядов. Девчонка сразу же вернула мне все внимание:

— Что?

— Ты не похожа на девочку, которая жаждет замуж. Я тебя трахал вчера ночью, но ты не спешишь резать себе вены. Ты не любишь того, за кого тебя отдали, да?

— Не твое дело, — процедила, а я понял, что угадал.

— Очень даже мое. Я не сильно был бы рад настолько тебя раздавить…

— Со мной все нормально, — и она сцепила зубы, обрисовывая решительный овал лица. Часто так делает — мышцы челюсти развиты заметно.

— Так за что? — смягчил выражение лица, усмехаясь.

— Ты так уверен, что замужество для меня — наказание? — Только в голосе явно скользнуло удивление. А тебя, девочка, еще и не раскусывал никто никогда, но ты этого жаждешь.

— Ну скажи, что нет, — и я поднял бокал на уровень ее глаз.

Она вздохнула и осторожно брякнула о его бок своим:

— У меня судимость. Бойся.

— Трепещу, — и я довольно глотнул из бокала.

— Отец поставил условие — выхожу замуж за респектабельного жениха с родословной, либо остаюсь с клеймом преступницы, и не видать мне химфака, как своих ушей.

Тоже мне «респектабельное» чмо.

— Химфака? — усмехнулся я шире.

— Да. По задумке родителей мы же никогда не учимся на химфаке. — И она сделала наконец большой глоток. — Я должна была стать управляющей юридического отдела!

— И для тебя это нормально? — посмотрел ей в глаза. — Замуж — это ведь всерьез.

— Это если ты относишься всерьез, — с вызовом изогнула она бровь. — Доучусь на кафедре и пошлю этого их жениха в пешее эротическое!

Я усмехнулся. А она мне нравилась все больше. «Колючая, — подсказывал медведь изнутри. — Но теплая».

— Надо было идти на юридическое, Дана, экстерном. За выступления на демонстрации не дают клейма преступницы. Максимум — административное, — и я развернулся в сторону кухни.

— Откуда ты знаешь? — донеслось до меня предсказуемо.

— Посмотрел в базе.

— Это ты так за мясом ходил? — направилась ко мне, покачивая вино в бокале.

— У меня там рабочие мощности — я данными занимаюсь. Ты умеешь крупу варить?

— Ты серьезно?

— Серьезно. Я ем только мясо.

— Я про мощности, — поставила она пустой бокал на стол и подошла вплотную. А ей шел мой парфюм…

— Серьезно. Ты была плохой девочкой, да?

— Почему была? — осоловело моргнула она. — Давай свою крупу…

А ничего так девчонка смотрится на моей кухне. Я налил еще вина, с улыбкой глядя, как подтягивает мои штаны, чтобы не наступать на края внизу. Только стоило вспомнить, что под штанами ничего нет, улыбаться перехотелось.

— Я сломала руку полицейскому, который ударил оборотня, — отвоевала она кастрюлю у нижней полки с грохотом. — Так что вариантов не было…

— У твоего отца такие связи, и не было вариантов? — следил за ней.

— Смотрю, все уже узнал, — бросила на меня настороженный взгляд через плечо. — А с мясом что делать будешь?

— Тушить. С зеленью.

— А тебе сколько лет? — Я проследил, как потянулась за чашкой в шкаф и включила кран с водой.

— Тридцать три. — Вид ее натянутой шеи оживил ночные воспоминания. А когда она приложилась жадно к чашке с водой, я тяжело сглотнул и отпил вина.

— Кризисный возраст, — и она вытерла губы ладонью. — Крупу вообще надо на ночь заливать…

— Я был занят ночью, — усмехнулся, понимая, что слишком откровенно на нее пялюсь, но ничего не мог поделать. И не хотел.

Дана сдвинула брови, надкусила пачку зубами и придирчиво поворошила рис пальчиками. Потом набрала полную чашку зерен и всыпала в кастрюлю:

— Ты врешь, что не умеешь готовить крупу, — поднесла чашку к крану. — И что света у тебя нет — тоже. В подвале, значит, даже интернет есть…

— Ну вдруг ты решишь от меня сбежать все же, — усмехнулся шире, пристально следя, чтобы не напугать ее до дрожи снова. Мне нравилось это расслабленное перемирие.

— Смешно, — покачала она головой, привлекая взгляд к ее необычным волосам. — У меня нет ружья…

— Ничто не мешает тебе одолжить, — и я отставил бокал и потянулся за разделочной доской.

— Я не умею им пользоваться. Научишь?

Хваткая. Я извлек длинный нож из ящика:

— Посмотрим…

— Ну посмотри-посмотри, — усмехнулась она. — Соль где?

Вскоре она сидела с коробком моих запасов приправ, забыв посолить крупу.

— Ух ты, откуда у тебя шафран? — раскрыла мешочек и поднесла к лицу.

— Купил в Аджуне, — усмехнулся. Чем-то эта растрепанная птаха на кухне меня грела. «Теплая». Да-да, помню… А она уже полезла дальше по мешочкам:

— Твои пахнут не так, как у нас. Тоньше.

— Еще вина?

— Хочешь споить?

— Мне может жить осталось немного, почему не попробовать? Я вообще, кажется, многое упустил…

— Может, тебе дали второй шанс?

— Хотелось бы в это верить.

Я углубился в разделку мяса, не сразу осознав, что спину буравит взгляд.

— Может, ты больше не озвереешь…

Только прямого взгляда привычно не выдержала, сбежав. А я посматривал на нее, размышляя. Неужели она — то, чего не хватало и что может помочь задержаться в сознании? Почему она? Почему вообще кто-то? Неужели не все зависит от меня самого? Открытие пугало. Я ничто не любил так, как контроль над своей жизнью. Поиск ответов был смыслом всего, я наслаждался азартом погони за знанием, и ничто так не наполняло жизнью… В какой же момент все пошло не так?

5

Ее всхлип рванул нервы чуть ли не с корнем, а вид ее небольшой напряженной груди обострял бесконтрольный животный голод.  Что-то сделал со мной этот месяц смерти — я никогда так не дурел от женщины, а сейчас одна мысль о том, что она сбежит от меня, заставляла звереть… Но не уходить в себя, а наоборот — возвращаться. Я двигал пальцами все быстрее, жадно впитывая ее бурный ответ. Девчонка жмурилась, мяла простынь пальцами, кусала губы и стонала так, что скручивало внутренности в узел. Такая отзывчивая, чувствительная, моя… Стоило провести по ее налитой сердцевине чуть шершавым языком и надавить сильнее, и она задохнулась и задрожала.

А я смотрел и понимал, что все это больше никто не увидит кроме меня. Я не знаю, что с ней не так. Почему она влетела под кожу и выжгла там бездну, полную жажды эту бездну заполнить. Стало страшно, но лишь на вдох. Что мне, почти мертвому? Плевать, какой ценой я буду здесь держаться… Несколько секунд тишины показались мне гробовыми, и я не стал больше слушать ее поверхностное дыхание — подтянул за ноги к краю и вошел в нее с силой, возвращая себе ее стон. Я бы предпочел, чтобы она вообще больше рта не открывала, кроме как для этого. Пожалуй, ее крики — лучшее, что я слышал за всю жизнь. А она билась в моих руках, как в последний раз, забыв, что планировала сбежать. Когда я навис на дней, вжимая в кровать, Дана вцепилась в плечи и закусила губы, не понимая, что делает, подставляя шею. И я объяснил со всей страстью, щедро осыпая ее фарфоровую кожу метками.

Мы сплелись в одно. Я почти не выходил, вбиваясь до одури в нее и собственного хриплого стона, не в силах растянуть удовольствие. Да и не было это удовольствием — какая-то дикая пляска на углях, когда невозможно прийти в себя, и что бы ни делал — будешь выгорать изнутри дотла. Я только помнил, как нашел ее губы, будто беря вдох взаймы, чтобы выжить…

Мы пришли в себя мокрые и выжатые досуха. Дана даже не брыкалась, позволяя прижать ее к себе, просто дышала, вяло шевеля губами.

— Ты — сволочь, — выдохнула она тихо.

— Скорее всего, — выпустил ее из рук и тяжело поднялся. Тело давило к кровати, а что-то внутри тянуло к девчонке. Я бросил на нее взгляд через плечо — пялится в потолок, часто моргая, будто вот-вот заплачет. Досматривать не хотелось, и я подхватил штаны и вышел из комнаты.

Только почувствовал себя еще паршивей, чем вчера.

***

Надо было стрелять.

Стоило его шагам стихнуть в коридоре, по вискам покатились злые слезы.

Кого я обманываю? Если бы этот зверь был человеком и не свалил в закат сразу… то это, пожалуй, был лучший секс в моей жизни. Несмотря на то, что было его откровенно немного. А все, что было, мне не понравилось. Откуда же было знать, что это может быть настолько… безжалостно?

Я сползла с кровати, размазывая слезы по щекам, натянула футболку и на нетвердых ногах спустилась в гостиную. Медведь вернулся к разделочному столу как ни в чем не бывало. Только нож стучал звонче и быстрее.

— Ну и какого черта ты увеличиваешь мой тебе долг?

Нож замер, а на меня устремился тяжелый взгляд, под которым придавило почти физически, но я выпрямилась и прошла за стол.

— Я и так с тобой за спасение вряд ли расплачусь, а еще этот сказочный трах…

— Вроде не бил тебя головой, — отвернулся он, будто потеряв интерес.

— Это сделали до тебя, не волнуйся, — усмехнулась я. Только внутри все противно натягивалось и дрожало так, что начинало трясти. — Ружье почему не убрал?

— Накормить тебя хочу, — и он одним движением скинул мясо на сковороду. — Ты так и не ешь…

— У моего пребывания тут очень насыщенная программа, некогда, — голос уже заметно подрагивал. — Ты не хочешь на поток поставить? Романтика, секс… Знаешь, сколько скучающих женщин у нас в Дефоресте? О, сколотил бы состояние!

— Дана, — отложил он нож, но я не дала сказать:

— Можешь не готовить — я не буду есть, — посмотрела в его глаза. — Пока ты не отвезешь меня в город, не притронусь к тому, что готовишь. Понял?!

Я оттолкнулась от стола, роняя стул, на котором сидела, с грохотом, и направилась наверх. Ждала, что догонит, накажет, ударит… Но он не пошел за мной. Только через несколько секунд внизу раздался грохот и звон, от которых растерялась совсем — Сезар вымещал злость… на сковородке.

Весь остаток дня я провалялась в кровати, прислушиваясь и вздрагивая на каждый звук. Мужчина сначала пришел в ванную, потом спустился вниз, и после этого я долго его не слышала. Снаружи снова припустил дождь. Я скользила взглядом по комнате, ковыряя каждую мало мальски привлекательную деталь. Но уже через пару часов знала их все наизусть — Сезар не особенно грузился дизайном и милыми штучками. Безжизненно, лаконично, пусто…

Разболелась голова, и я закрыла глаза. Потом сползала в ванную, замечая, что стало как-то тяжело двигаться и вообще переставлять ноги. Тело знобило, а от холодной воды, что зачерпнула из-под крана, бросило в дрожь. Я доползла обратно и улеглась на кровать, замотавшись в одеяло.

Сложно было сказать, уснула я или просто провалилась в полудрему, но, когда услышала свое имя, не нашла сил среагировать. Губы пересохли, и когда попыталась их облизать, показались очень горячими. Кровать прогнулась, на лоб легла прохладная ладонь, и Сезар, кажется, выругался.

— Дана…

Оставил в покое ненадолго, потом пришел трясти снова, приподнимая.

— Не трогай меня, — прохрипела.

— Рот открывай и пей. — Таким злым я его еще не слышала. Прильнув к чашке губами, я заморгала, пытаясь смахнуть пелену с глаз. В комнате снова горел камин, пахло дымом, мятой и… им. Тело горело и не слушалось, сопротивляться было нереально. А Сезар влил в меня воду, и, казалось бы, оставил в покое. Но потом снова раскрыл и… стянул футболку, оставив голой.

— Пусти, — стонала я, но ему было плевать. Послышался плеск воды, и я взвыла от прикосновения мокрой ткани по всему телу. — Твою-ю-ю…

6

— Ты меня убьешь, — покачала головой, закатывая глаза. — Откуда ты знаешь. А вдруг у меня аппендицит…

— При отсутствии клинической картины? — кинул на меня взгляд через плечо.

— Всякое бывает, — пожала плечами. Кора пирта меня и правда немного примиряла с обстоятельствами. — А вдруг… почки воспалились?

— Ты не пахнешь так, будто у тебя что-то воспалилось, — вяло огрызнулся он. И только тут до меня дошло, что он тоже не ел и не спал.

— Ты чувствуешь запах того, чем я болею? — моргнула я ошалело.

— В общих чертах. — От его усилий из камина летели мелкие искры, тая в воздухе. И так ему шел этот антураж, что глаз было не отвести. — Ты пахнешь нормально. Просто иммунитет сдался, когда адреналин перестал бить ключом.

— Ты точно мне все ингредиенты назвал? 

— Нет, — даже не обернулся он. — Мне нет смысла тебя убивать или накачивать наркотой. Ты мне еще должна, помнишь?

— Не даешь шанса забыть, — проворчала я из чашки и сделала большой глоток. Было вкусно. Мед, лимон, мята так приятно согревали горло, немного горчила куркума на языке. Я замоталась в одеяло и подоткнула подушки под спину, наслаждаясь. Чертовы травки почти убедили меня в том, что все просто зашибись! Тепло, уютно, вкусно поят, а из кухни чем-то так пахнет, что слюной можно захлебнуться! Я усмехнулась презрительно и уткнулась носом в чашку — не собираюсь я вестись на твои запахи! Сказала же, что у меня забастовка! И ведь даже сморило почти в сон, только я вдруг подскочила от того, что желудок просто сводит требованием еды. Запах же стал совершенно беспощадным, способный мертвого поднять! Кажется, картошка и, скорее всего, мясо… Звук жарящейся еды и возни на кухне терзал безжалостно и без того потрепанные нервы. Вот изверг! У меня аж в глазах потемнело от спазма в желудке!

— Дана, — донеслось до меня, — футболка чистая на стуле.

— Что? — Сил как назло становилось все больше, но усиливающаяся дурнота и чувство голода доводили до паники. И тут меня осенило — секретные ингредиенты в чае! Даже футболку мне приготовил!

Я кое-как выпуталась из одеяла, натянула футболку и по стеночке поковыляла на адские звуки.

— Ты… — выплыла в гостиную и едва не задохнулась от дикого зрелища. Сезар как раз вываливал из сковородки золотистые кусочки мяса с травами. Кажется, розмарин… А еще чеснок… — Ты что-то добавил в чай! Я теперь с голоду умираю!

— Тебе не впервой умирать, — бросил на меня взгляд он. — Ты сутки не ешь уже… Я при чем?

Вариантов было немного — расплакаться и устроить истерику, но я была не особо сильна в таком перфомансе. Можно еще подхватить ружье, что так и стояло у стены, но оно тоже его не сильно впечатлило в прошлый раз. И оставался третий — усесться за стол и признать поражение. На мой взгляд в данной ситуации самый достойный.

— Может, еще афродизиак какой подмешал? — растеклась я по стулу, вжимая впалый живот в край стола, чтобы не так сильно урчал.

— Дана, тебе и без афродизиака хорошо, — усмехнулся он, снимая с огня кастрюлю. — Ты просто признаться в этом себе не можешь. Давно не было хорошего секса?

— Да прям, — скривилась я. — Регулярно!

— Врешь ты хуже меня. — Он сгреб чеснок в чеснокодавку и щедро выдавил его в вареный картофель, пышущий паром. Я сглотнула тяжело вязкую слюну.

— Сезар, дай уже еды, а? — проскулила я. — И потом я продолжу с тобой занимательную беседу.

— Потом мы с тобой продолжим махать мокрыми простынями, — серьезно отозвался он. — Картошку будешь?

— Все буду, — процедила.

— Ну вот так бы сразу.

Когда он поставил передо мной тарелку, я даже прослезилась — так это выглядело сногсшибательно! Три желтых картофелины и кусочки белого мяса в каком-то сладковатом соусе. Я зажмурилась, перекатывая его на языке, и блаженно вздохнула:

— Умеешь ты ломать волю…

— В этом месте благодарные люди хвалят еду, — поставил свою тарелку, усаживаясь напротив.

— Я хвалю твою находчивость и познания в травках тяжелого действия.

— А ты откуда знаешь про их действие? — поинтересовался благосклонно.

— Я же на химфаке учусь. А ботаника — моя страсть.

Он промолчал, но мне было плевать. Еда была непривычной — слишком простой, но от этого не менее вкусной, чем то, что я привыкла есть. Я едва не урчала от того, как кусочки мяса тают на языке, поджимая пальцы от удовольствия.

— Кофе можно? — обнаглела вконец.

Сезар вперил в меня мрачный взгляд, медленно жуя, но снова не снизошел до ответа. Видимо, его лимит светской любезности сегодня был давно превышен, да и то потому, что месяц ни с кем не говорил.

— А как ты думаешь, за что все таки тебя замкнуло в звериной ипостаси?

— Дана, я не хочу говорить на эту тему, — хмурил он брови, глядя в тарелку.

Вообще создавалось впечатление, что терпит. А меня несло, как ребенка, которому жизненно важно разведать границы и пределы, за которыми рванет.

— А на какую хочешь?

— Никакую не хочу.

— Хорошо. А алименты обсудить хочешь?

Он вздернул вопросительно бровь.

— Что ты так на меня смотришь? — и я облизнулась.

— Пытаюсь понять, как ты можешь есть и говорить одновременно, — устало охрип его голос. — А с алиментами у тебя ничего не выйдет, если только противозачаточный имплант у тебя под лопаткой не просрочен.

Я даже жевать перестала, замирая.

— Откуда ты… — начала, но осеклась. — Его же не видно.

— Не видно, — равнодушно кивнул он. — Но в базе данных клиники запись о процедуре сохранилась. Не указан только срок действия.

— Да кто ты такой? — задышала я чаще. — Откуда ты все это выкапываешь?

— Это моя работа, — спокойно пожал он плечами.

— Не находишь, что нечестно играешь? — обличительно ткнула в него вилкой. — Ты собираешься держать меня при себе в качестве кого? Бесплатной шлюхи? Или тебе важны отношения? Думаешь, твой праведный медведь не взбунтуется снова на твое пользовательское поведение? Не думаешь, что его именно это не устроило в твоей прежней жизни?

7

***

Мне снилось, что я снова медведь и не могу выбраться и вернуться к Дане. Слышал ее голос, крик, просыпался несколько раз и будто возвращался из ада в свой собственный концентрированный рай. Рай, в котором я был жив, Дана — в руках, а треск в камине наполняет спокойствием.

Кажется, нормально уснул, только когда рассвело. Но снова провалился в тяжелый сон, наполненный дождем, холодом и сыростью. Я ходил вокруг своего пустого дома, но не мог найти что-то важное, начал метаться, пока не проснулся от собственного крика и касания.

— Сезар, — сжались чьи-то пальцы на плече. Я едва ли слышал слова из-за собственного лихорадочного дыхания. — Сезар, проснись…

Я раскрыл глаза и резко сел, оглядываясь. Дана сидела рядом. Наши взгляды встретились, и ее был очень тревожный.

— Тебе плохо? — прохрипел, на что ее брови поползли вверх:

— Не мне. Тебе плохо. — Мы уставились в глаза друг друга, но она сдалась первой, поднимаясь: — Я кофе сварила. Со специями. Будешь?

Я рывком вцепился в ее штаны и дернул к себе. Девушка упала в мои руки, взвизгнув, и я быстро коснулся лба губами, и тут же перепроверил ладонью.

— Норма.

— Да я и без тебя знаю! — заворочалась она, выпутываясь. — Псих.

Поднялась, поправила футболку, подтянула штаны повыше и пошлепала босиком вниз. Я проводил ее взглядом и протер лицо. Камин погас, по полу разливалась бледная стылая пастель позднего утра. Пахло дождем. И Даной. Я весь ею пропах так, что с первого раза и не отмыться. Да я и не собирался. Ее запах дарил спокойствие и почти физически держал. Я просто в это верил. Но и побочный эффект имелся — я хотел жить еще сильнее, до рычания, до зубовного скрипа.

Дану я нашел в гостиной. Она билась за статус-кво с моим камином, и я не стал мешать. Тяжело опустился на стул так, чтобы видеть ее и окна. Надо будет прогуляться по округе и разведать, сняли белоглазые свое наблюдение или нет.

От камина послышалась отборная ругань, и я перевел взгляд на более приятное зрелище — встрепанная девушка со спичками. На ее лице некоторое время прыгали отблески огня, потом все тухло, Дана ругалась и начинала все сначала. Кофе приобретал все больше вкуса с каждым глотком… А ведь я раньше не умел так ценить… каждый глоток. А что еще удивляло — девушка меня не упрекала в том, что не бросаюсь на помощь. И истерику побежденной не разыгрывала.

— Ты на завтрак что хочешь — хлеб с соленой рыбой или кашу с ягодами? — поднялся, когда кофе кончилось.

— И то, и другое, — откинула она налипшие на лоб волосы. Значит, потеет. А значит — идет на поправку.

— Воды выпей, — и я направился на улицу.

Прохладный воздух дернул нервы и зверя внутри так, что я схватился за перила до побелевших костяшек. Грудную клетку сдавило страхом: а вдруг не смогу удержаться? Я же обреку ее на смерть, если меня не станет. Взять себя в руки стоило всех сил. Надышавшись и успокоив сердце, я открыл глаза — не сдамся. Не хочу. Смогу победить эту чертову поломку в башке!

Когда вернулся в кухню, по спине бежал ручьем пот. Дана бросила на меня тревожный взгляд от камина — таки победила его.

— Тебя, может, научить растапливать камин? — Голос охрип. Хорошая идея — научить ее всему на случай моего фиаско. Оставлю ей оружие, мобильный, ключи от машины… Я так задумался, что даже не услышал ее ответа: — Что ты ответила?

— Ничего я не ответила, — поднялась она и направилась ко мне. — Давай сюда. Сегодня я о тебе забочусь… — Она забрала у меня из рук пачку мороженых ягод, строганину и хлеб и направилась к столу. — Тебе снова плохо?

— Нет, — опустился я на стул, тяжело дыша.

— Жаль, что у тебя нос не растет от вранья, Медведь, — привстала она на цыпочки, вытягиваясь за сковородкой.

А я залип на ней, наслаждаясь каждым ее движением, как недавно вкусом кофе. Дана даже в мешке из моей огромной одежды казалась притягательной, привлекала внимание. И эти ее волосы… А еще глаза. Она поглядывала на меня все время, боялась поворачиваться спиной. Нет, мы не примирились, даже не начали. И не скоро сможем, потому что в груди снова вспыхнула жажда, что она вызывала. Я облизал пересохшие губы и отвернулся:

— Я в душ…

Стоя под прохладными струями воды, немного приходил в себя. Нельзя… Нельзя хватать и делать все, что хочется. Нельзя жить одним днем, иначе он и правда станет последним. Она права — я привел в дом женщину, а веду себя так, будто завтра не настанет.

Допустим, настанет. Что дальше? Еще вчера было плевать, но сегодня девчонка уже начала впитываться в душу… Я не знаю, что с ней не так. Но она и правда особенная. Пока что, по крайней мере, кажется такой. Она идеально смотрится на кухне, лежит в руках… и стонет подо мной тоже идеально.

— Черт! — ругнулся на мгновенный каменный стояк и закрутил горячую воду, награждая себя ледяным дождем. Мне кажется, я даже Бога помянул, хотя никогда не молился. Нашел время, что уж…

Наскоро обтеревшись, натянул штаны и вернулся в гостиную. Дана уже приготовила сандвичи из рыбы и масла, на печке похрюкивала овсянка, а в раковине размораживалась черника.

— С возвращением, — бросила на меня напряженный взгляд. — Послушай, давай поговорим. — Передо мной снова возникла чашка кофе, а Дана уселась на соседний стул со своей. — Если тебе плохо, я должна быть в курсе…

— Я оставлю тебе все необходимое в подвале — мобильный, оружие, ключи от машины…

— Ты говорил, что машина не заводится, — закатила она глаза.

— Ключи от подвала буду хранить в кармане штанов. Если обернусь, штаны мне больше не понадобятся. — Дана отвернулась в окно, будто ей неинтересно. — Ты меня слышишь?

— Слышу. Но нам же это не нужно, да? — вернула на меня взгляд.

Я сузил глаза на ее лице:

— В смысле?

— Сезар, у тебя есть более привлекательный план, кроме как оставить мне свои штаны?

— Откуда ему быть? — начинал злиться.

— Тебе нужен психотерапевт, — покачала она головой.

8

— А когда он из медведя в человека обратился?

— Я вообще-то тут, — заметил я.

— Сразу, — проигнорировала меня Дана. — Раскидал волков и обратился.

— Какой молодец, — усмехнулся Рэм, восхищенно глядя на меня.

— Сезар, в камин надо дров подкинуть, — обернулась Дана.

Я отлепился от столешницы, держа ее на прицеле — какого черта она задумала? Подхватить двустволку и ускакать в машину? Хороший план… с ее точки зрения. С моей — идиотский. Мы оба выяснили, что стрелять она ни в кого не может. Или я укрепил ее за вчера в обратном мнении?

Двустволка так и стояла у стены, и я, недолго думая, поманил Рэма за собой к камину.

— Я правильно понял — ты ее спас и вернулся? — сел он на диван.

— Да.

А дальше должен был последовать ожидаемый вопрос. Только Рэм меня удивил.

— Знал, что ты не позвонишь, если вернешься. Поэтому и поставил датчик. — Я молча поправлял бревна, вороша угли сильнее, чем требовалось. — А эта Дана, похоже, та самая, которую позавчера потерял Руперт Файвел. — Это был не вопрос.

— Не хотел тебя впутывать.

— Я надеялся, что это действительно ты и что не хотел впутывать, — улыбнулся Рэм.

— Мальчики, кофе и сандвичи, — нарисовалась Дана с подносом. А я вперил в нее взгляд, когда она склонилась ко мне с чашкой. «Беги уже», — прорычал мысленно. Но девчонка только насупилась и… прошла мимо ружья. А потом вернулась на диван с тарелкой и забралась на него с ногами. — Я хотела бы знать, что вы надумаете, — вздернула бровь на мой требовательный взгляд.

Я моргнул, все больше не понимая. Ружье под рукой, машина под окнами…

— Ты ключи в машине оставил? — перевел я взгляд на друга.

— Да. А что такое?

— Ничего, — капитулировал раздраженно и взялся за чашку.

Дана как ни в чем не бывало ела кашу, при этом сложно было заставить себя оторвать взгляд от того, как ложка исчезает между ее губ и медленно возвращается, вылизанная до блеска.

— Ее родители ищут, — кивнул на Дану с усмешкой Рэм. — Подавали запрос на поиски на нашей территории…

Повисла пауза, но ожидаемого напряжения я не почувствовал. Дана застыла с тарелкой, покусывая задумчиво уголок губ и поглядывая на меня. Хитрая бестия!

— И? — нарушил я тишину.

— Раин отказал. Они пошли в мировой суд…

— Долго будет тянуться? — подала голос Дана.

И у меня возникло ощущение, что ответ ее интересует совершенно не с той стороны, с которой я ожидал.

— А вам как надо? — откинулся на спинку кресла Рэм.

— Потяните их подольше, — взорвала мой мир девчонка.

— Что? — усмехнулся я. — Тебе вчера от температуры предохранители перегрело? Ты же готова была от меня босиком бежать!

— Передумала, — пожала она плечами.

Нет, она моей смерти хочет! Я испепелил ее взглядом, чувствуя, что накаляюсь добела от того, что ни черта не понимаю! Да упади ты Рэму на грудь и всплакни, чтобы дрогнул! Я знал, что не дрогнет, но, черт возьми, ты должна была попробовать!

— Почему?

— Потому что ты тут один с ума сойдешь, — зло глянула на меня. — И ты сам сказал, что спас мне жизнь. Теперь моя очередь.

Рэм с интересом слушал наши препирательства.

— Дана, прости, но мне он нужен на пару слов с глазу на глаз. Сезар, выйдем? — поднялся после небольшой паузы, которую мы были не в состоянии заполнить.

Я припечатал девчонку взглядом и поднялся вслед за другом. На крыльце он обернулся:

— Это из-за нее?

— Что? — посмотрел в его лицо, но не выдержал взгляда.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой, верить в нее и мечтать вернуться. Дана не принадлежала старой жизни и не будила столько чувств, но Рэма я уже однажды бросил…

— Из-за нее ты вернулся?

— Похоже на то, — нахмурился.

— Не веришь, что надолго?

Я прикрыл глаза, сглатывая горечь:

— Сложно верить. Если я уже деградирую…

— По тебе не скажешь…

— Я не хочу ложных надежд, — перебил.

— Понятно, непросто, — кивнул он, — но этот шанс нельзя упускать…

— Я так и знал, что вмешаешься, подставишься, — сжал кулаки досадливо, упираясь ими в перила.

— Ничем и никак мне это не грозит. Раин сам будет стоять до последнего и без моего вмешательства. Другое дело, что у ворот Аджуна рыдает ее мать…

— У них не заладилось, — машинально объяснил я, пялясь на лес.

— А ты уже многое знаешь…

— У нас тоже не заладилось, — повернул к нему голову. — Вчера она бегала от меня по лесу и угрожала ружьем.

— Зато сегодня что-то поменялось, — усмехнулся он.

Хотел бы я знать что. Мы оба пропахли ее кофе, щедро сдобренным специями. И мне не терпелось прижать девчонку к какой-нибудь поверхности и выдавить правду. Она сегодня сводила с ума, и это не давало впасть во вчерашнее отупение.

— Мне нужно ее обезопасить, — посмотрел в его глаза. — Чтобы могла выбраться в случае, если я… снова уйду без возврата.

— Оставь ей мобильный, — глухо отозвался Рэм. — Работает же?

— Да, — и я снова отвел взгляд на лес.

А ружье все еще было у стены, не облегчая моих вопросов к девчонке. Значит, не раскусил ее хитрости. Что тогда? Я хотел сказать про белоглазых, но отвел взгляд — они же не подходят к медведям. Пусть шарятся, плевать. Может, скоро сами уберутся, а у Рэма и так теперь полно забот.

— Можно, я буду тебе звонить каждый день? Все равно буду рядом — не уеду, ты же понимаешь.

— Звони, — кивнул. — Прости.

— Ненормальный, — покачал он головой, усмехаясь. — Я думал, потерял тебя.

Я не мог не ответить на эту теплоту хотя бы слабой улыбкой. Не представляю, что бы делал на его месте. Наверное, на моем — и то проще.

— Может, ты заедешь через пару дней, посидим у костра, мяса пожарим, — предложил неуклюже.

— Это… да! — пожал он плечами, улыбаясь. — Отличная идея. Я с удовольствием.

Рэм не бросал меня последние дни перед окончательным оборотом, но мне это не помогло. Наша с ним история тех дней — сплошная драма. И я не хотел повторения. Лучше тихо уйти, но не видеть больше его душевного надрыва.

9

— Меня тошнит от твоего чая, — мстительно заявила ему в спину. — И голова болит.

— Это от зверобоя, — спокойно ответил. — Повышает давление…

— Он же от депрессии…

— Ну тебе же полегчало? — усмехнулся зло.

Гад. Но я выдохнула, вдохнула и направилась следом:

— А все оборотни так много знают о растениях?

— Нет, — он достал коробку с травами, которую я потрошила все утро. Чего там только не было, и все почти незнакомое.

— А ты откуда знаешь? — я подтянулась на руках и уселась на стол.

Сезар помолчал некоторое время, прежде чем ответить:

— Мать разбиралась.

— А у тебя с ней нормально все было?..

— Нормально.

Он подхватил мой недоделанный напиток из кэроба и сыпанул туда чего-то одного, потом другого, поставил на огонь…

— Ты можешь рассказать, что кладешь?

— Все то же самое.

— А если бы у меня была аллергия? У многих людей аллергия на растения.

— Ну, значит, не повезло бы, — усмехнулся, все так же не глядя на меня.

— Почему ты ведешь себя сегодня, как мудак?

— А почему ты ведешь себя сегодня, как… — он тяжело вздохнул, замирая.

— Ну и? — потребовала.

— Из всего привыкла извлекать выгоду.

— Неужели? — усмехнулась я презрительно. — Ты меня по базе данных решил выучить? А в глаза посмотреть не пробовал?

Он выключил огонь и,шагнув ко мне, бесцеремонно вжался меж бедер:

— Так лучше? — сгреб мою задницу лапами. 

— Руки убери, — уперла свои руки в его грудь.

— Мне тоже нужна выгода, — и не думал слушаться, притягивая ближе. — Я тебя хочу.

— А я — нет.

— Правда? — усмехнулся. Но не в качестве попытки скрыть удивление — он точно знал противоположное.

— Прекрати надо мной смеяться, — пихнула его в грудь. — Если всем твоим бабам нравилось, как ты их хватаешь без спроса и пользуешь, то мне не нравится!

— Я рад, что ты не знаешь, как это — пользовать. — Одна лапа перекочевала мне на шею.

— Ты вчера объяснил! — выкручивалась я, пытаясь высвободиться из его рук.

— Ну так какого черта осталась? Я тебе не романтический богатый мальчик, серенады петь под окошком не буду!

— Да уж куда тебе! — дернулась я. — Видимо, я должна обалдеть от счастья, что такой мужик хоть так снизошел!

Он замер, пристально изучая мои губы, и неожиданно выпустил:

— И как, по-твоему, надо было?

Я выпрямилась, расправляя плечи, хотя они упрямо сводились от страха. Но отступать точно поздно. И не в моих правилах.

— А ты совсем по-другому не умеешь? Правда не понимаешь, что не так?

— Понимаю. Я объяснял тебе, что в первый раз это случилось по животным законам.

— А во второй по каким? Тоже по животным?

— Во второй ты меня выбесила. — Он хоть и выпустил, но не отошел, а теперь снова положил руки на бедра, не позволяя отползти от него подальше. — И бесишь снова.

— Хорошее оправдание. А что мне с тобой делать, когда ты меня бесишь?

— Ружье в твоих руках смотрелось впечатляюще, — склонился ниже.

— Я не наступаю на одни и те же ружья! — сжалась, отклоняясь назад. — Я с тобой разговариваю!

— Слишком много разговариваешь, — к его голосу добавилось рычание, и я снова почувствовала себя такой же идиоткой, как тем вечером, когда прыгнула в машину одна. — Решила остаться — привыкай принадлежать мне. Я не собираюсь тебе каждый день повторять одно и то же, поэтому запоминай: ты — моя. Собираешься не дать мне свихнуться — будешь со мной спать.

— Не буду!

— Не буду спрашивать, — отрезал он.

Мы сцепились злыми взглядами, и я уже думала, что объяснит, где мое место, но он отвел глаза и вернулся к печке. Я только растерянно моргнула и спрыгнула со стола.

Бессонная ночь и нервы не оставили сил, и я махнула рукой на Медведя. С этим дикарем договориться непросто. Хотя рычит он одно, делает совершенно другое — готовит мне чай, пробует температуру… Беспокоится.

Я приплелась наверх, но не успела перевести дух, как позади услышала шаги.

— Раздевайся, — Сезар обошел меня с двумя чашками в руках.

— А я как раз жду твоего приказа, — взялась за края футболки.

Но руки не слушались. А под его взглядом еще и взмокли. Но он не стал изводить своим вниманием, давая передышку, и направился к шкафу. А я использовала шанс по полной — скинула шмотки и, нырнув под одеяло, натянула его до груди.

— Тебе лучше? — донеслось до меня от стола.

— Нормально.

— Подробнее, — приказал сухо.

— Немного знобит. — А ничего так у нас вышло. Напиток на основе кэроба и трав сначала обжег, но его жгучесть сразу обернулась приятным согревающим теплом, разлилась по телу и расслабила. — Твой остывает.

Он и не делал ничего у стола — смотрел в окно, будто давал фору. И думал. То, что ему ни разу не лучше, читалось во всем — напряженных мышцах, сжатых челюстях и настороженном взгляде. И при этом он казался олицетворением надежности. У Сезара все честно, без недосказанности. «Хочу тебя», «не буду спрашивать» — его грубый манифест искренности. Он не будет ходить вокруг да около, обещать воздушные замки и оставлять пустой звон намеков. Несмотря на ложь, за которую он и не боролся, признавшись в ней легко и непринужденно.

Я вдруг почувствовала себя уютно. Либо он снова что-то накрошил мне в напиток… либо мне и правда стало хорошо. Камин, чай, шорох дождя за окном и тот, кто ни о чем не собирался спрашивать. Только он вдруг направился к кровати… и забрал свою чашку. Когда его шаги стихли внизу, уют растаял, и снова стало пусто, зябко и страшно.

***

Я тихо спустился с крыльца и встал под окном. Отголоски запаха белоглазых нервировали. Не уходят. Значит, знают, что я — выбраковка. А еще им есть за что мне мстить.

Но и не подходят. Все равно боятся. И к этому тоже приложили руку люди.

Белоглазые всегда выделялись из прочих оборотней. Что-то люди повредили в их мозгах — они больше звери с возможностью пробежаться на двух ногах. У них нет городов — только пещеры и первобытный звериный уклад жизни. Есть теория, что нас создали, чтобы контролировать их. Это как человеку добавить крысиный ген — будет бояться котов. Так и эти не переносили медведей на дух, и поэтому в каждом поселении медвежий род — главный, а от его численности зависит безопасность.

10

Наверное, она перегрызет мне горло или все же застрелит из ружья, когда сможет подняться. И я делал все, чтобы не смогла — трахал пальцами, выжимая досуха ее наслаждение. Дана выгибалась дугой, царапала подушки и скулила так, что сердце кровью облилось бы … если бы она вся не была в другом месте.

— Так ты хочешь, девочка? — размазывал ее влагу по бедрам, покрытым гусиной кожей. — Хочешь?

Она вяло стонала, растекаясь лужей подо мной, получив свое. Поздно я взялся спрашивать. Пришлось надавить… в прямом смысле. На самое чувствительное. Дана дернулась, и я схватил за шею и вздернул ее на колени.

— Вот это… — протолкнул влажные пальцы с ее вкусом ей в рот, — …значит «да».

Только когда она вдруг сомкнула губы вокруг большого, из груди рванулось рычание. Я потянул Дану на себя, усаживая сверху лицом к себе — хотел видеть ее. Какая же хрупкая! В моих лапах будто и правда мотылек, которого сломать — нечего делать.

Она, кажется, смирилась со своим «да» — откинулась назад, упираясь руками в мои колени, и запрокинула голову, раскрываясь полностью и позволяя мне все. Я вцепился в ее бедра, медленно втискиваясь в нее, как в первый раз. Теперь моя очередь сходить с ума — каждое движение било по нервам, рискуя сорвать меня в бездну, где я перестану слышать Дану и бояться сделать ей больно. С каких пор секс стал таким острым, оголяющим до глубины и необходимым — понятия не имел. Но меня не спросили. А я не спросил ее.

Достала собственная футболка, спадавшая на ее грудь. Я рванул ткань и прижал Дану к себе — мне нужна она вся, как свет, на который хочется идти. Сжал ее в руках и задвигался жарко, не давая ей права слова. Прыгающая грудь сама просилась в губы, и я не стал себе отказывать, немного замедляясь и понимая, что моего мотылька снова накрывает оргазмом. Дана уперлась лбом в мой, яростно хватая воздух губами и царапая мои плечи, и я притянул ее к своему лицу, впиваясь в ее рот и кончая одновременно с ней.

Это особенное чувство, когда не знаешь, вкус чьей крови у тебя во рту — твоей или ее. Я продолжал удерживать ее за шею и жадно сминать влажные воспаленные губы с соленым привкусом. Чувствовал ее дрожь, и мне хотелось успокоить, обещать, что сделаю все, чтобы ей было хорошо. Понимал, что все это — опасная химия, но отдавался ей полностью. Никогда прежде мне не хотелось быть столь уязвимым.

Я поднялся с Даной, не разрывая связи, и понес в душ. Она молчала. Обнимала за плечи, но не доверчиво, а оглушено, будто боялась вдохнуть лишний раз, чтобы я ее не заметил. И от этого становилось тошно, особенно теперь, когда я открыт перед ней. Я жмурился, стоя под теплыми каплями, и продолжал целовать ее скулы, висок, нежно тереться носом о шею, на которой все ярче расцветали следы ее принадлежности мне.

То, что Дана вдруг прижалась ко мне, обняла за плечи и скользнула щекой по моей, оглушило. Это было «да» совсем другой природы. Не выжженное моим желанием и требованием подчиниться, а тихое, самостоятельное, шелестящее на кончике нервов, как капли по стенкам душевой.

Я вынес ее, укутанную в полотенце, уложил на кровать, не в силах перестать трогать, вытер и укрыл одеялом.

— Хочешь чего-нибудь? — Посмотреть ей в глаза стало испытанием.

— Спать, — прошептала Дана.

И я уже собрался убраться вниз, но на мою ладонь легла ее:

— Не уходи, а?

Я моргнул, чувствуя себя так, будто она все же в меня выстрелила. Но не убила, а наоборот — подарила по крайней мере еще один день жизни.

— Воды принесу. — Голос охрип.

Понимал ли я, почему она меня зовет? Снова нет. Но начинал к этому привыкать. Привыкать к тому, что не все было под силу разложить на части и высчитать пароли…

***

Я даже не поверила, когда до меня дошло, насколько просто и одновременно сложно с ним договориться. Медведю необходимо банальное — ласка, шаг навстречу, понимание, сочувствие. В общем, все то, что нужно нормальным людям. И ведь он это заслуживал. Но если ты живешь в лесу как зверь, зачем тебе дверь, которой не пользуешься?

И опять люди в выигрыше. Мы могли быть сколь угодно ублюдками, но это не обращало нас в животных. А с таких, как Сезар, спрос, выходит, больше.

А сложно, потому что он не примет ложь. Его невозможно обдурить, просто виляя хвостом без искренней привязанности. Все, на что я насмотрелась в высшем обществе людей, тут не сработает. Блестящие, роскошные искусственные ровесницы, щеголявшие своими ухажерами как породистыми собачками — тупиковая ветвь эволюции. Мне даже дышалось тут легче, но дыхание сбивалось от волнения: это так страшно — стать собой, ничего не доказывать и не за что не бороться. И оказаться несоответствующей его требованиям.

Когда Сезар вернулся с водой, я села:

— Спасибо.

— Как ты себя чувствуешь? — склонил он низко голову.

— Нормально, — пожала плечами. Но сканирующий взгляд Медведя никуда не делся. — Ты такой смешной, Сезар, — облизала губы. — Сначала говоришь, что мое мнение тебя не интересует, потом переживаешь…

— Я не переживаю, — отвел взгляд.

— Тогда залазь под одеяло и спи, чего ты паришься? Или хочешь отношений?

Он промолчал. Улегся поверх одеяла, не снимая штанов, и я не сдержала улыбки, укладываясь ему под бок. Я устала. Проще думать, что этот дикий зверь больше человек, потому что бояться его постоянно невозможно. Нужны передышки. И я решила взять ее.

Но сегодня все не кончалось.

Я проснулась, когда окончательно стемнело. Голова гудела, а когда я пошевелилась — отозвалась болью. Сезара рядом не было. Температуры у меня тоже. Надо будет узнать, есть ли у него запасное постельное, потому что я снова вся пропотела.

Подивившись своим мыслям, поползла в душ, а когда вышла — обнаружила чистые штаны и футболку.

Медведь сидел в кухне за столом с ноутбуком. В камине горел огонь, пахло кофе и едой.

— Намешаешь мне травок от головной боли? — тяжело опустилась на стул и растеклась по столу, подперев щеку рукой.

11

Я провела языком по зубам и опустила взгляд в тарелку. Сначала силилась ответить, но с каждым вздохом становилось понятно — не могу. А потом нагнало и больно приложило пониманием, что он может обо мне подумать. Ну правда, зачем девочке противозачаточный имплант? Замуж она собирается не по любви, спать с будущим мужем не планирует…

— Дана, — устал ждать Сезар, опускаясь передо мной на колени. — Ты не говоришь со мной о том, что между нами происходит. Вернее, говоришь, но больше пытаешься показать, что тебе все равно. Тебя принуждали? Ты боишься, что сделают снова? Или это уже сделал я?

— Ты — нет,  — не задумалась даже.

Я вскинула взгляд и попала в плен его глаз. Показалось, что все мои домыслы разлетелись в пыль. Я все пытаюсь упаковать Медведя в понятное мне явление и не могу. Потому что в его глазах сейчас снова беспокойство, пусть и скрытое за холодной решимостью. Я никогда не пойму того, что понимает сейчас он. 

— Тогда кто? 

— Сезар… я не помню… — выдавила глухо. Готова была поклясться, что даже не слышала слов, которые слетели с губ. — Я так напилась, что наутро пришлось вызывать скорую. А через месяц делать аборт. Мне было шестнадцать.

По гладкой поверхности его взгляда не прошло ни единой ряби:

— И с тех пор у тебя никого не было, — констатировал, будто не замечая болезненность темы.

— Нет, — вспомнила, что взрослая и не должна оправдываться. — А имплант стоит по распоряжению отца.

А вот теперь взгляд Медведя дрогнул, по золотистой каемке словно разряд молнии прошелся, так она заискрила.

— Я не неудобный для своих. Просто они уважают мой выбор быть одному.

«Уважают выбор быть», — услышала я. Меня никогда не интересовало чужое мнение, но было до чертиков интересно, что понял этот представитель другого мира обо мне. Только делиться он не собирался.

А я поспешила запить горечь разговора большим глотком вина. Но, видимо, разговор не закончился. Сезар вернулся с тарелкой и уселся в кресло.

— Почему ты живешь один? — То, что он вернулся, согрело гораздо лучше вина. — Я же могу тоже задавать вопросы?

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Мне просто нравится жить одному.

— Не скучаешь? — я вернулась к еде. Не хотелось накручивать напряжение и возвращаться к страху, который временами вызывал Сезар.

— Мать жила  одна... со мной, — отвечал он непривычно спокойно, но будто на другом языке, — я привык.

— Давно ее нет?

— Пятнадцать лет.

— И ты живешь один все это время?

— Да.

Ничего особенного… просто его мир сейчас разорвало на части бомбой моего вторжения. И терпит он только потому, что думает, будто я его спасу. Я даже жевать перестала, чтобы не помешать себе осознать глубину ситуации, в которой оказалась.

— Сочувствую, — среагировала запоздало.

— Чему? — не понял он.

— Я о том, как тебе сейчас сложно терпеть меня тут, — тряхнула волосами и потянулась к бокалу, но почувствовала на себе жгучий парализующий взгляд.

Сезар смотрел на меня, сдвинув брови и сжимая зубы так, что в свете огня очерчивались, усугубляя напряжение, жесткие линии лица.

— Я не терплю тебя, — прорычал, раздувая ноздри.

— Нет? — вздернула брови.

— Нет.

Немало. Но теперь уйти захотелось еще больше.

— Есть идеи, как долго ты меня будешь «не терпеть»? — Я взялась за бокал.

— Нет.

Я отвернулась к камину, раздумывая. Домой не вернусь. Не знаю почему, но мне стало очевидно, что эти компромиссы с отцом мне больше не нужны. Как только расстанемся с Медведем, опустошу свой счет, если папаша его еще не заблокировал, и уеду в Смиртон. Плевать на судимость, что мне пришьет отец. Попробую пробиться там…

— Медведь, — встрепенулась я, — а ты можешь сделать так, чтобы мой счет больше не был подвластен отцу?

Я только тут осознала, что он все это время ввинчивался в меня непонятным взглядом.

— Могу. — Его голос прозвучал глухо.

— Было бы круто, — заставила себя улыбнуться.

Когда все закончится, начнется новая жизнь.

Он снова промолчал, отводя взгляд. А мне показалось, что я приняла правильное решение. Почему я не сделала этого раньше? Интоксикация высшим обществом? Надо было выехать в лес и глотнуть кислорода, чтобы в голове прояснилось? Похоже.

Но главным компонентом моего детокса был, безусловно, хозяин этой берлоги… что бы он там себе ни думал. 

***

Я сжимал зубы с такой силой, что могли бы — раскрошились. От прозрения хотелось ослепнуть. Я попал настолько точно, будто сам планировал все, что привело ко мне Дану.

Чтобы доломать то, что не сломали другие.

Отец заклеймил собственного ребенка имплантом, говорящим ей только одно — не даст второго шанса заслужить его доверие, которое она не оправдала. И я теперь добиваю ее по самому тонкому — трахаю, не заботясь о беременности.

Ирония. Я зверь и не могу по-другому. Я умираю… и тащу ее за собой.

— Дана, — повернулся к ней, тяжело сглатывая. Вот и как мне сейчас это сказать? Но я как-то смог выдавить: — Давай я отвезу тебя домой…

— Нет, — снова даже не задумалась и не встрепенулась. — Но можешь меня отвезти в Деймондбон. — Она перевела на меня блестящий взгляд. — Если хочешь.

— Не хочу. Но так нельзя.

Она вдруг прыснула смехом, прикрывая губы ладонью, правда, я не смог сразу понял — плачет или смеется.

— Ты неправильный, Медведь, — просмеялась она. — Ты очень неправильный.

Я снова чувствовал, как скрежещет моя интеллектуальная система в башке, пытаясь понять ее.

— Почему? — сузил глаза. Невыносимо хотелось уже усадить ее к себе на колени, но все это снова будет значить черт-те что…

— Скажи, ты из себя строишь мудака, чтобы за тобой охоту не начали?

— Какую охоту? — прорычал.

— Ну ты посмотри на себя, Медведь! — рассмеялась она, а я покосился на ее пустой бокал и почти полную тарелку. — Ты меня кормишь, спасаешь, греешь, лечишь, но хочешь казаться козлом… Ты мужчина, Медведь. Настоящий.

12

Я проследил, как он сел за руль, завел двигатель… но не тронулся с места. Кажется, заплакал… А я направился к дому, думая, что никогда еще окна не горели так призывно. Подумав, припустил бегом, забежал на ступеньки и толкнул двери. Дана встрепенулась на стуле, подскакивая мне навстречу, но промолчала.

— Ты все еще хочешь вина? — поставил ружье у стены.

— Можно, — кивнула она. — Ты спасаешь людей?

— Спасал. Раньше.

Я вытащил из холодильника початую бутылку и направился в гостиную. Дана последовала за мной:

— А теперь не спасаешь из-за того, что с тобой случилось?

— Да.

— А спасал от этих… волков? — кивнула она на окно, усаживаясь на свое место.

— Да, — протянул ей бокал и сдвинул брови, заметив все еще полную тарелку. — Доешь.

Но Дана замерла с бокалом, глядя на огонь и ежась, будто мерзнет.

— Они украли кого-то близкого…

— Его дочь.

— Не одна я такая дура? — повернула ко мне голову.

— Разные стечения обстоятельств, — не хотелось вдаваться в подробности.

— И… ты многих спас? — заглянула в глаза.

— Не хочу об этом, — поморщился, но спохватился, что надо бы объяснить. — Это страшно.

Я хотел ее обратно в руки. Но как получить это разрешение теперь? Она сидела на расстоянии вытянутой руки, но казалась дальше звезд. Я не имел права ее трогать и не думать о последствиях. Если мне судьба вернуться в медведя — я это сделаю. Но прежде хочется сделать что-то особенное для нее…

— Скажи, чего бы ты хотела сейчас?

Она медленно скользнула взглядом по моему лицу:

— Кофе…

— А кроме?.. — усмехнулся. — Ты точно не хочешь домой?

— Я не вернусь домой, — легко мотнула головой она. — Не хочу. Я не пойду на поводу у отца, не выйду замуж… Поняла вдруг, что мне не все равно.

Я пустился в ответное изучение. Нет, она не была пьяной. Сделала всего один глоток, а до этого совершенно точно протрезвела. Значит, у девочки появились какие-то альтернативные планы на жизнь. Стало до жути интересно какие…

— Только мне нужен мой счет, — она соблазнительно облизнулась. — Думаю, папа будет против. Ну, когда узнает, что со мной все хорошо.

— Будет тебе счет, — кивнул я.

— Ты лучший, Сезар, — улыбнулась она и подняла бокал. — За тебя!

***

Просыпаться под треск камина и запах завтрака начинало входить в привычку. Я открыла глаза и прикрыла снова. Меня вчера выжало досуха необходимостью смотреть куда-то в будущее, но только не в глаза Медведя, в которых все больше хотелось остаться.

Он меня отпустил. И снова сделал это так естественно, что я даже сначала не поняла, о чем он.

Но Сезар был тем, кто держал. Казалось бы, лети на все четыре стороны в новую жизнь, строй планы… Но… куда спешить?

Я радостно подскочила с кровати, сбегала в душ и, сделав вдох-выдох, чтобы хоть немного унять грохот в груди, двинулась по коридору. Мне незнакомо это чувство, растягивавшее губы в предвкушении встречи с тем самым взглядом. Я ни разу не испытывала жгучее нетерпение и опустошающий страх одновременно. То, что это — самое лучшее переживание за всю мою жизнь, не было сомнений. Плевать, как это называется. Я хотела это чувствовать так долго, как смогу.

Сезар стоял у стола, сложив руки в карманы штанов, и провожал меня пристальным взглядом. Идеально… чтобы потеряться, споткнуться и начать заикаться, как последняя дура. Что я и сделала. И споткнулась, и потерялась, когда оказалась в его руках… Рот решила вообще не открывать, когда он усадил меня на стол и прижал собой — чтобы не скатилась, наверное.

— Ты в порядке? — заглянул в глаза.

— К-коленку ударила.

Все же не привыкла я к такой заботе — пережить его приятные манипуляции с коленкой и не застонать от удовольствия стоило всех сил.

— Ты помнишь про свои обещания? — решила стряхнуть свое глупое оцепенение.

Он потянулся через стол, наклонившись так, что оказалось очень удобно в него вжаться. Ладонь медведя съехала с бедра выше, и у меня загорелись щеки. Я даже не сразу поняла, что он мне показывает на мониторе.

— Что это? — моргнула.

— Твой счет. Изолирован. — Он устроил ноут на моих коленях, а я и рада была дать взгляду передышку.

— Ух ты… так быстро, — улыбнулась натянуто. Меньше всего сейчас хотелось думать о времени, когда придется начать другую жизнь. — Спасибо большое.

— Что такое? — нахмурился он, вглядываясь в мое лицо.

— Не ожидала, — пожала плечами, понимая, что безбожно фальшивлю. — Я вообще говорила о том, чтобы ты согласился меня немного подучить… ну, с растениями…

Боже, ну почему от этого его взгляда нарушаются все мои нейронные связи в голове?

— Я помню, — он отошел от стола и направился в гостиную. А я только сейчас заметила, что за окном ясное утро, и комната непривычно залита солнцем. Потому что испытала жгучую зависть к солнечным лучам, скользнувшим по его телу, пока он шел к столу и обратно. — Это тебе…

Он протянул мне потрепанную книгу из кожи цвета малахита и с рисунком одуванчика на обложке. Цветок когда-то был объемным, но сейчас пожелтел и пошел трещинами. Я трепетно сжала книгу в пальцах, чувствуя упругое сопротивление страниц.

— Какая она… — выдохнула благоговейно, осторожно переворачивая обложку.

На титульном листе рядом с едва читавшимся названием на латыни ручкой было написано «Мария Грант».

— А кто это — Мария Грант?

— Моя мать, — прозвучало бесцветно. — Бери, книга твоя.

Мы с ним уставились друг на друга в совершенной растерянности. Ни он никогда не делал таких подарков, ни я не принимала.

— Спасибо, это… неожиданно, — заикалась я. — Но… ты же не отказываешься сам мне помогать?

Черты его лица расслабились, и Сезар улыбнулся уголками рта:

— Нет.

— И начать наверняка хочешь с состава чая, которым меня вчера вырубил, — прищурилась я.

— Тебе надо было поспать, — усмехнулся он довольно. — Голодна?

13

Сверху на футболку я ей выдал теплую рубашку, которую она заправила в штаны под грудь.

— Нет, давай лучше дырочки в карманах прорежем, я высуну руки — будет комбез, — хихикала она, подворачивая штанины.

— Я предлагал тебя отвезти домой, — еле сдерживал улыбку, глядя на свое чудное пугало. Самое паршивое, что она была права — чаек мне не помог. И даже этот прикид не мешал мне хотеть ее до зубовного скрежета. Эта пытка отдавала садомазохизмом, но каждый раз, когда взгляд цеплялся за ее шею, всю в следах моих зубов, меня прошибало током. Оставалось последнее средство — соединить приятное с полезным. Прогулку и сбор нужной мне растительности.

День просто искрил жизнью. Солнце прогревало лес, и тот отвечал со всей страстью диким настоем запахов и звуков. Осмотревшись и прислушавшись, я нашел обстановку удовлетворительной — волчатиной не пахло. Дана сжимала в руках выданную корзинку с ножиком на дне, я удобней перехватил ружье, и к скрытой в кустарнике тропинке мы двинулись вокруг дома. Сразу за ним начиналась настоящая чаща с буреломами, вперемешку с редкими полянками, разбросанными рваными пятнами то тут, то там. Я знал здесь все, как собственную спальню. Дана-умница старалась не шуметь и ступала мягко даже в той пародии на обувь, что я ей нашел. Вообще, выехать бы в город да прикупить ей шмоток… Но это значило бы, что я ее оставляю, а этот вопрос все еще был открыт. Одумалась бы она быстрее — меньше последствий разгребать. Я поправил рюкзак на одном плече и свернул с тропинки, углубляясь в поросль низкорослого крапивника.

— Сюда не ходи, — обернулся к девушке и стиснул зубы. — Дана, твою мать!..

Она уже тискала особенно широкий лист.

Переборщил. От моего рыка с верхних веток вспорхнули две сойки-пересмешницы и унесли мою «мать» по лесу эхом. Дана так и замерла в обнимку с листом, пополняя свои уши моими проклятиями.

— …Да отлепись ты уже от него, — дернул ее за руку и поднял к глазам. На светлой коже радостно расцветали волдыри.

— Ай, — хрипло выдохнула бестолочь.

— Не три только и вообще не касайся, — раздавал указания, входя в раж. — Вообще ничего не трогай и не двигайся.

— Я его перепутала с болотником, — скулила Дана, дуя на руку.

— Болотник наверное  на болоте растет, да? — закатил глаза и принялся шарить взглядом по земле. — Ох уж эти городские…

Дана прыснула смехом мне в спину, и я улыбнулся, коротко оглядываясь.

— Сезар, не переживай, я застрахована.

— Я бы почитал эту строчку в договоре страхования… — проворчал, обходя ее по большому кругу, не прекращая поиски одного неприметного, чтоб его, листика!

— Папочка оплатил самую широкую версию. Вместо нее самолет купить можно было.

— Лучше бы он тебе купил самолет.

Увлекшись поисками, я не сразу обратил внимание на то, что она как-то подозрительно затихла. Нужное растение нашлось под поваленной сосной, но когда я вернулся с трофеем, Дана встретила меня расстроенным взглядом.

— Что такое? — бросил рюкзак рядом.

— Ты правда думаешь, что нам было бы лучше не встречаться? — заглянула мне в глаза.

— Нет, я думаю, что мне с тобой чертовски повезло, но я не умею об этом говорить и боюсь обидеть, прямо как сейчас.

На ее лице будто солнечный заяц проскочил — от грусти не осталось и следа. Как ребенок!

— А так и не скажешь, что ты такой трус, — просияла чертовка.

Волдыри цвели уже буйным цветом, воспалив кожу до запястья. Я поспешил растереть подорожник и засунуть себе в рот к недоумению моей пациентки. Когда растер по пострадавшему месту зеленую кашицу, Дана уже едва умещала глаза на лице.

— И зачем ты искал листок? Мог бы просто послюнявить, — хихикнула она.

— Решил тебя не шокировать. — Я рванул лоскут от низа своей футболки и обмотал ее запястье. — Кто ж знал, что к тебе надо приматывать детскую аптечку, даже если просто соберемся выйти покурить на крыльцо…

— Мы будем курить? — оживилась она.

— Если обещаешь никому не говорить.

— Даже Рэму?

— Даже Рэму.

— Я в деле.

Идиотская улыбка завладела атрофированными мышцами лица, и их, походу, заклинило. Остаток экспедиции я с упоением открывал Дане новый для нее мир, рассказывал о каждом ингредиенте, таскал с собой на вершину мраморной ели за смолой и поил чаем из термоса со свежей малиной. Я был уверен, что она не впишется. Слишком нежная, из другого мира… И она не вписывалась. Она освещала мой мир и оттеняла в нем все, разгоняя страх. Я почти забыл о чувстве потери, которое давило с самого возвращения к жизни. Как часто это бывает — прошла боль и забылась бесследно. Мне все больше казалось, что она меня вылечила — сбалансировала внутри, привела в равновесие.

— Сезар, чешется все, — скулила Дана, шагая за мной к дому.

— Ну а зачем ты скакала за бабочкой по поляне жальника?

— Я еще не дошла до него в книге! — огрызнулась. — И бабочка такая! Боже… Я хочу ее, Сезар!

Черт, и мне же теперь в голову въелось поймать ей эту бабочку! Им как раз еще неделю летать осталось, дальше начнут погибать от холодных ночей. Морда уже болела от перманентного перекоса в улыбку, и впервые казалось, что у меня есть гораздо больше, чем просто завтрашний день.

На крыльце мы не сговариваясь упали и растеклись по последней ступеньке.

— Чай есть еще? — тяжело дышала она, уперевшись лбом мне в плечо.

— Тут до печки рукой подать, — усмехнулся я, притягивая ее к себе и устраивая удобнее.

Желание ее касаться больше не казалось чем-то неправильным. Если утром я бил себя по рукам, теперь спокойно прижимал к своему боку и вдыхал запах волос, пропитанный лесом. Девочка промариновалась моим миром надежно, даже отмывать не хотелось. А придется. Чтобы обработать коллекцию ссадин и порезов на нежной коже, которые она насобирала за прогулку.

— Кто есть готовит? — вяло повела она головой.

— Я завтрак готовил. Ничего не знаю.

14

Он вернулся к приготовлению, сосредоточенно помешивая бекон, а я быстро просканировала содержимое сковородки и возбужденно ляпнула:

— …А давай лука добавим и болгарского перца?

Только совершенно напрасно — моя идея уже ждала воплощения в миске, которую я не заметила. И не просто лук и перец, а еще и зелень, и приправы.

— Ты так быстро скачешь с темы на тему, что я не успеваю, — скосил на меня взгляд.

Я медленно вздохнула и начала заново, растягивая слова:

— Алекса. Моя подруга. Будет плакать из-за меня. Есть идеи?

— А не боишься, что она на радостях сообщит всем, и твой план новой жизни останется планом?

— Она не выдаст, если попрошу. Она из гетто, вообще не папиного круга человек.

— Ты дружишь с людьми из гетто? — Он делал вид, что поглощен помешиванием лука.

— А что? — уперла руку в бок. — Да, дружу. Живу еще. Неожиданно?

— Немного, — бросил на меня насмешливый взгляд.

— Ну что тебя так снова веселит? — опять начинала нервничать. Мне все больше казалось, что Сезар хочет тишины, а я для него слишком громкая, взбалмошная…

— Не веселит, а радует, — спокойно поправил. — Ты меня радуешь.

Я открыла рот, но тут же смущенно закусила губы, улыбаясь:

— А говорил, что не можешь говорить приятное.

— Я не безнадежен, — улыбнулся. — Хорошо, напишем твоей Алексе.

Я даже не подумала можно или нельзя — просто шагнула к нему и обняла со спины, прильнула всем телом.

— Спасибо, Сезар, — коротко прижалась лбом между его лопаток и прикрыла глаза на один вдох.

— Не за что, — поймал он мой взгляд, когда я отпрянула. — Накрывай...

…Пока я готовила чай, он принес свой ноутбук со второго этажа и уселся за стол.

— Я открою форму сообщения, а ты напишешь, — открыл крышку. — Куда будем отправлять?

— А большой выбор?

— Полный ассортимент. Могу даже на настольные часы послать, если они что-то со спутника качают…

— У меня есть такие, — усмехнулась я. — А ты опасный… Давай на мобильный — быстрее прочтет.

— Диктуй номер.

***

Когда стемнело, Сезар повел меня на крыльцо. Накидал подушек с дивана, вынес плед, даже свечи откуда-то достал. Заваренный чай разлил по кружкам и передал мне мою.

— Этот темно-зеленый порошок, что добавил в конце — синий мох. Он — сильное антигистаминное. Вкуса и запаха не дает, но снижает вероятность аллергии на семьдесят процентов. Я пью его весной, у меня аллергия на одуванчики.

Я сыто улыбалась, полулежа в подушках. Сложно заметить сразу, но для него, кажется, вообще не существует возможности предоставить судьбе хоть что-то решать. Некая повернутость на контроле и знании всего и всех делала Сезара слишком особенным для моего понимания. Он смотрел, но видел что-то свое. И мне хотелось допрашивать его по поводу и без, лишь бы понять, что он думает именно в этот момент. А если сюда прибавить чисто природную особенность оборотней чувствовать гораздо больше людей, то, разгадывая этого мужчину, можно свихнуться. Я примеряла его на себя и каждый раз признавалась себе — мы очень разные. Даже не так — он меня не оставит себе. Слишком идеальный для меня.

— Хорошо, а что мы там накрутили? — и я уткнулась носом в ароматную чашку, запивая горечь мыслей.

— Легкое расслабляющее по моему рецепту, — нахмурился он. — Но есть одна серьезная проблема…

— Не дотащу тебя до кровати? — усмехнулась я.

Он помолчал некоторое время, не разделив моего веселья:

— Ты же понимаешь, что я не позволю тебе вынести все эти рецепты и тайны за пределы моего мира?

И снова этот серьезный тон, от которого даже в пледе стало зябко.

— Понимаю, — серьезно кивнула я. — Могу поклясться, что ни под какими пытками не расскажу рецепт сигареток. И то, что тебе не помог чаек — тоже. У сигареток более сильный понижающий либидо компонент?

— Тебя никакой компонент сегодня не спасет, — наполнился его голос рычащими вибрациями, а у меня сердце лишний раз ударилось о грудную клетку.

— И все же — на что именно ты делаешь ставку? — Голос осип, и я прокашлялась. — На смолу мраморной сосны?

— Нет, — хищно оскалился он.

— Тот желтенький мох? — азартно гадала я, чувствуя, как растет напряжение, а Медведь медленно наклоняется в мою сторону.

— Медовик…

— Точно!

— Нет.

— Может…

Но тут он кинулся, и я с визгом перекочевала к нему на колени. Сезар шумно втянул воздух у меня над ухом и куснул за шею, тут же прошелся по укусу языком и запустил пальцы в волосы:

— Я не отпущу тебя, Дана.

А я привычно оцепенела в его руках. Испуганная и одновременно готовая на все… Идиотская реакция, которая не имела ничего общего с истинным желанием, но Сезар почувствовал. Всмотрелся в глаза…

…потом вдруг бросил взгляд за спину, и мир крутанулся перед взором.

Я опомнилась, когда он уже закрыл меня собой, вжимая в двери.

— Пошел прочь, — прорычал Медведь кому-то.

Выглянув из-за его спины, я замерла. На поляне стоял мужчина. Голый. Бледная кожа, казалось, светилась в темноте, а черные пряди волос спадали на лоб, облепили шею. Он низко склонял голову и выгибал спину, будто вот-вот опустится на четвереньки.

— Ты не обращаешься, — прорычал-прохрипел пришелец, и от его голоса дрожь прошла по телу.

Я вцепилась в плечи Сезару одной рукой, нащупывая ручку двери другой:

— Сезар… — Зря только снова бросила взгляд на мужчину — наши взгляды ненадолго встретились, и я содрогнулась от омерзения.

— Я чувствую твой страх! — оскалился мужчина.

Как еще слова складывает! Я потянула Медведя за руку, но он вдруг перехватил меня рывком за шею и притянул к себе:

— Мобильный на столе, — рыкнул в лицо. — Закрывайся изнутри и звони Рэму!

— Сезар!.. — раскрыла я испуганно глаза, глядя в его, но он не дал мне больше ни секунды — оттянул от двери и швырнул внутрь, захлопывая их с грохотом.    

15

— Нет-нет-нет! — подскочила я, тут же забыв о страхе. — Тебе не туда!

Думать было нечем. Адреналин вытеснил кровь из головы, и я влетела медведю в бок, цепляясь за шерсть. Сезар недовольно рыкнул, но нападать не собирался.

— Ты мне еще так много должен рассказать! Что там в твоих сигаретках, Сезар? — тараторила я, пытаясь тормозить пятками и не дать ему сделать шаг. — Это же я, Сезар! Дана! Ты сказал, что вернешься ко мне!

Медведь замер, оборачиваясь ко мне раздраженной мордой, и я снова упала на коленки и обхватила его за грудь:

— Сезар, пожалуйста, вернись… — скулила жалко я. — Ну как я без тебя? Ну куда ты пошел? А если меня тут обидит кто-то?

Медведю надоело мое самоуправство, и он вдруг зарычал громче и мотнул большой головой, от чего меня отшвырнуло от него на пару шагов. Я перекатилась на живот, готовая снова вскочить и перекрыть ему путь, но он вдруг скрутился головой до земли и заревел так отчаянно, что меня парализовало. Я так и замерла, глядя во все глаза на то, как его тело стремительно меняется. Шерсть укорачивалась, пока не исчезла вовсе, а вместо медведя на земле на коленях оказался Сезар. Он тяжело дышал, хрипло рыча и собирая пальцами гравий, будто все еще боролся с собой.

— Сезар, — позвала хрипло я, и он вскинул голову.

Мир будто поставили на паузу на пару ударов сердца. Он смотрел диким взглядом на меня, я — на него.

— Дана, — просипел вдруг и одним движением оказался на ногах, а в следующее — уже был рядом. — Твою мать, Дана…

Он осторожно перевернул меня на спину и принялся ощупывать:

— Где-то болит?

Я только мотнула головой и расплакалась навзрыд. А он рывком сгреб меня в объятья и направился к дому.

— Ты стреляла? — потребовал зло.

— Угу, — проскулила, прижимаясь к нему.

— Дана, — прорычал, сжимая в руках так, что у меня дыхание сперло. — Я сказал тебе закрыться в доме?! — Он даже ружье не удосужился забрать. Внеся меня в гостиную, хлопнул дверью так, что стекла снова жалобно взвизгнули, и усадил на стол. — Какого черта ты кинулась на улицу?!

И при этом грохнул кулаком по столу с такой силой, что отдача от дерева больно прилетела по заднице. Я дернулась, но вместо того чтобы отскочить, обвила шею мужчины и прижалась всем телом:

— Я не могла тебя потерять…

Он шумно выдохнул над ухом и схватил за шею, отстраняясь, но только чтобы посмотреть в глаза… и в следующий вдох наброситься на меня, впиваясь в губы своими. Его пальцы сплелись с волосами, дыхание билось колючими иголками в кожу, осыпаясь на подбородок, скулы, шею… Он будто хотел оказаться сразу везде, жадно подчиняя, вынуждая отвечать… С самого первого раза он дал понять — я буду его и буду отвечать так, как хочется ему. Он не топил лед, которым затянулось все внутри много лет назад — он его крошил в пыль. Жесткие пальцы подцепили футболку, и треск ткани ударил по нервам, а я едва успела выставить руки, чтобы не упасть на спину. Будет ли когда-нибудь по-другому с этим зверем? Быть может…

…Когда он перестанет бояться, что завтрашний день не настанет.

По глазам ударил луч света, и я зажмурилась. Но Сезар даже не думал обращать на это внимание. Мы праздновали жизнь — его и мою. Не стало никаких двух зол. Один одержимый минус на другой — испуганный и дрожащий — дал такой плюс, что нам обоим отказало чувство реальности. Мы ушли с головой друг в друга.

Сезар содрал с меня штаны и рванул к себе. Это все могло показаться чудовищным — холод кухонного стола, обжигающее тело оборотня и его поглощающая страсть. Но для меня сейчас не было ничего более настоящего, чем его близость, сметающая все на своем пути. Звон бьющегося стекла прошелся волной по нервам, я дернулась и оказалась лицом к лицу с ним. Но он не смотрел на меня — обхватил за шею, жмурясь, и прижал к себе. Глаза сами закрылись, принимая его чувственные правила, и будто стали не нужны. Я только захлебнулась дикой смесью страха и острого удовольствия, когда он насадил меня на себя, и обхватила его за шею, доверяя ему все… скользнула пальцами по его плечам, коснулась жестких губ и напряженных скул… прежде чем он снова вырвал из горла вскрик. На бедрах вспыхнули тонкие дорожки-царапины, кожа покрылась испариной, и я повторила эти узоры на его спине. Идти за ним в это безумие было легко, я знала — он не бросит там одну. Сезар двигался осторожно, но даже это не спасло. И я кричала об этом ему, не стесняясь.

За окном что-то происходило, слышались голоса, а по плотно сжатым векам скакали световые всполохи, но ничто бы сейчас не оторвало нас друг от друга. А когда он уложил меня на стол и приподнял бедра, стало плевать вообще на все. Я металась под ним, теряясь в ощущениях, требуя больше и, в то же время не знала, как это большее пережить.

Отдаться кому-то после пережитого много лет назад казалось немыслимым и недоступным. Сезар взял без спроса и заставил чувствовать так ярко, что все мои страхи оказались блеклыми. Чувство свободы билось в груди и отзывалось все более жгучей пульсацией внизу живота... 

— Давай, — хрипло приказал он и задвигался быстро и поверхностно. Я только зажмурилась и закусила губы до боли… и вздрогнула от первого спазма удовольствия.

Такое не доверишь абы кому. То, что все время принадлежало только мне, вдруг подчинилось мужчине, которого знаю всего несколько дней… Но который вошел под кожу так болезненно и глубоко, что хотелось кричать ему об этом без остановки. Я уже ничего не соображала, когда меня вновь тряхнуло от его оргазма. Почувствовала, как сначала напряглись мышцы его бедер, потом — горячий выдох в живот, и физическая наполненность сменилась эмоциональной, проливаясь влагой по щекам…

…и Медведь среагировал в своем духе:

— Дана… тебе больно? — И так чувственно охрип его голос, что мне захотелось, чтобы так «больно» было всегда.

Я только мотнула головой, еле разлепляя глаза. Мне не хотелось возвращаться в этот мир, где нужно видеть. Сезар стянул меня со стола в свои руки и понес наверх.

16

— Не могу, — вздохнул он. — Ты мне должен вечер с барбекю.

Я усмехнулся. Совсем забыл с этим всем.

— Да, завтра, кажется…

— Точно.

Мы немного помолчали под кипение воды.

— Что там ее старик? — поинтересовался я.

— Угрожает, — опустил он взгляд. — В отчаянии. В очень настоящем. Я заверил, что мы сами тоже ведем поиски и нам не нужны людские жертвы на территории…

— Поверил?

— Нет.

— Думаешь, он опасен.

— Я думаю, что вам нужно быстрее что-то решить, а последствия мы выдержим — обещаю.

— Она не хочет домой. А я не хочу отпускать.

— Звучит, как будто вы решили остаться вместе, — осторожно улыбнулся он.

— У меня нет ее ответа. — И я снова поискал поддержки у стола, чувствуя, как накатила дикая усталость.

Рэм красноречиво обвел взглядом гостиную, давая понять, что ответы буквально висят в воздухе. Он пропитан ими, как нагретая солнцем поляна лютиков — их запахом. Я усмехнулся, свешивая голову.

— Ты же знаешь, мы можем подчинять…

— Ты же знаешь, что этого подчинения хватает только на секс… Все остальное — добровольное согласие. Я что-то не помню, чтобы она волочилась за моими ногами и умоляла ее спасти.

— Я был уверен, что будет.

— Спроси ее, — поставил точку Рэм. — От этого будет зависеть все. Но мне кажется, что уже можно начинать копать под ее отца.

Я уже начал. Но ничего не нашел.

— Хорошо, — кивнул.

— Давай, до завтра, — развернулся Рэм к двери. — Мяса привезу сам.

— Спасибо, — усмехнулся. — Ты, может, Мерину тоже привезешь?

Он замер, взявшись за ручку двери, и оглянулся:

— Не привезу. Мы расстались.

Новость меня удивила:

— Почему?

А вот между желанием быть честным и соврать во благо Рэм всегда балансировал плохо:

— Не мое.

— Понятно.

— До завтра, — и он вышел.

А я не стал дослушивать отголоски своей тревоги за него — мне пока не до этого. Разлил чай по чашкам, накапал туда масел, захватил бальзам и поспешил обратно к Дане.

Она сидела на краю кровати, прикрыв грудь одеялом… и я скользнул по ней взглядом, понимая, что спросить ее будет непросто. Я не хотел спрашивать. Не сейчас. Я вообще не понимал, как ее спросить, потому что при одной мысли, что ее придется отпустить, шерсть вставала дыбом на загривке.

— Мой ответ — да, — вдруг тихо сказала Дана, внимательно следя за тем, как я опускаю чашку подле нее. Внутри меня огрело молнией и приложило обухом, но снаружи лишь немного дрогнула рука. — Я подслушала…

— Я тебя не о чем не спрашивал, — заметил ровно, удивляя себя самого, в то время как в груди рвались фейерверки.

— Ну вдруг спросишь, — стал глуше ее голос.

— Не могу я тебя спросить, — поднял на нее взгляд. Она растерянно моргнула, тяжело сглатывая, думая совсем не то. Еще бы — ей быть брошенной привычней. Но и мне одному проще. Было. В прошлой жизни. — Я не собираюсь тебя отпускать.

Она судорожно вздохнула:

— Держал бы силой? — усмехнулась.

Быстро пришла в себя. Только же чуть не умерла, думая, что я не буду за нее бороться.

— Если бы понадобилось, — подполз к ней на коленях, вытягивая из карманов джинсов тюбик. — Ложись на живот.

— Ты невозможный, Медведь, — закатила она глаза. — Может, тебе не нравится, когда по своей воле с тобой хотят быть? Любишь пожестче?

Хорошо, что она извернулась так, что попка осталась прикрыта. А то бы мы больше не смогли ни чаю попить, ни продолжить занимательную перебранку.

— Конечно, пожестче, — растер я бальзам между пальцами и прикрыл глаза, медленно выдыхая. — Я же медведь…

— Хреновый из тебя медведь, Медведь. — От меня не укрылось, как с ее губ слетел тихий стон, когда коснулся ее спины. — Слишком добрый…

— Это у тебя была хреновая жизнь, Дана, раз я тебе добрым кажусь. — Я с упоениям массировал мышцы ее спины, прислушиваясь к ее ответу.

— Тебе просто не с кем сравнить. — Она немного постанывала на мои нажатия, вынуждая меня цедить сквозь зубы. — Ты тут один сидишь… А если бы поехал со мной к людям, сразу все понял.

— Возьмешь меня к людям?

— Нет, я не буду тобой делиться.

— Почему?

Она помолчала, прежде чем продолжить:

— А у тебя были девушки?

— Ты имеешь в виду серьезные?

— Ну… какие-нибудь.

— «Какие-нибудь» были.

— А серьезные — нет?

— Нет.

— Мы с тобой оба калеки, Медведь, да?

— Тебе видней… — Я склонился к ее спине и коснулся губами между лопаток. Мне захотелось.

Дана говорила то, что считала нужным, и я брал с нее пример, только предпочитал дело.

— Тебя не пугает? — прошептала, замерев.

— Меня пугает, что я не оправдаю твоих ожиданий, — продолжал я делать вид, что мне еще осталось, что растирать по ее коже. На самом деле не мог остановиться. — А ты — моих. Ты можешь не найти себе здесь что-то, чем хотела бы заняться, что держало бы тебя не только в моем доме, но и в моем мире. Потому что я — это не все. Тебя не устрою только я. А меня не устроит, если ты будешь бегать сюда только ко мне, отогреваться и снова убегать в свою жизнь.

Я говорил, а сам не понимал вообще, как собираюсь следовать своим стройным умозаключениям, потому что ее ощущения под моими пальцами сейчас весь мой мир. И мне не нужен мой прежний. Я забыл, как в нем жить без нее.

Дана молчала долго. Я уже думал — сдалась.

— Ну куда я убегу? Ты же сказал, что не отпустишь.

По моим губам прошла дрожь улыбки.

— Не отпущу. То, что меня что-то пугает, ничего не значит.

На этом она затихла, а я заставил себя оторваться от нее и вспомнить про чай.

— Что тут? — тяжело уселась она.

— Успокоительное. Без либидопонижающего.

Дана прыснула и уткнулась в чашку, а я занялся оживлением камина.

Мы замолчали надолго, думая каждый о своем. Я думал, что мне нужно что-то изменить, сделать так, чтобы она осталась навсегда, ведь я без нее теперь не могу. Удивительно, что эта тема еще не стала основой наших договоренностей, но Дана — умная женщина. Если бы она хоть намекнула, что я в ней нуждаюсь из-за своей проблемы с оборотом, на этом пришлось бы все закончить. Я уже отказался от того, чтобы тянуть ее за собой. А она мне ничего не должна, что бы я там ни говорил в начале.