Уважаемые читатели и читательницы!
Как гласит известная поговорка "На вкус и цвет фломастеры разные", но давайте всё же будем вежливыми)) Если Вы вдруг осознаёте, что книга Вам не заходит по какой-либо причине, нет нужды писать об этом в комментариях, потому что поверьте: желание писать для тех, кому интересно, падает до отметки "ниже некуда".
А вот и некоторые из причин, по которым роман может Вам не понравиться:
1. Слишком много ванили/нежности/соплей;
2. Так в жизни не бывает! (но это ведь и не жизнь, а книга, верно :));
3. Слишком растянуты размышления героев (да, меня иногда заносит в рассуждениях на ту или иную тему, и вовремя остановиться не могу, но это не значит, что я пишу "лишь бы был текст") и т.д.
Я пишу не сценарий для документального фильма, не чью-либо биографию и не исторический роман - это всего лишь книга для тех, кто хочет отойти от реальности и ненадолго потеряться в чужом мире)))
Добро пожаловать в новую историю! :)
Все помешаны на красоте. Её ищут даже те, кто совершенно в ней не разбирается – откопировав чьи-то не вызывающие доверия стереотипы, люди пытаются вогнать себя в рамки той «красоты», которая, по их мнению, является идеальной. Девушки, мало что понимающие в красоте, изводят организм жестокими диетами, лишь бы добиться внешнего вида, который негласно принят за эталон, и ложатся под нож ради того, чтобы ими восхищались люди, которые в прекрасном разбираются ещё меньше.
Наверно, в таком обществе я выгляжу белой вороной, потому что отдала бы всё на свете, лишь бы парни не смотрели мне в след, нередко выдавая леденящий душу свист, от которого даже горячая кровь у меня стынет в жилах. Любая другая на моём месте лишь повышала бы свою самооценку за счёт такой реакции противоположного пола. Я же напротив шарахалась в стороны, вызывая удивлённые взгляды и перешёптывания.
А если быть до конца честной – я уже давно перестала видеть перед собой людей – вместо этого я вижу безобразные души, скрытые под красивой оболочкой; на секунду мне даже кажется, что их лица искажены злобной гримасой, хотя это, скорее, игра воображения. И всё же страшно представить, насколько поступок одного человека может повлиять на мнение о целом человечестве... Для меня в мгновение ока все стали одинаково отрицательными персонажами книги, которую невозможно переписать; монстрами, вышедшими из ночных детских кошмаров. И никакие украшения, дорогая одежда или искусный макияж не сделают их лучше в моих глазах, потому что это будет равносильно тому, как если бы на топор с засохшей кровью прицепили бантик.
Конечно, я не всегда была такой. У меня были хобби, развлечения, куча друзей, с каждым из которых были связаны курьёзные воспоминания и случаи, о которых лучше не говорить вслух; были походы по клубам и тусовки у друзей с горой всяких вредностей и алкоголя; конфликты с родителями по поводу и без... Не скажу, что я была пай-девочкой – хотя обои в моей комнате до сих пор розового цвета в мелкий цветочек – но и неприятностей родным не доставляла. Только иногда заставляла понервничать, когда увлеклась скейтбордом и скалолазанием.
И вот после той памятной ночи год назад, который сейчас кажется целой жизнью, всё вдруг резко померкло и почернело, перекрыв моё солнце и оставив после себя лишь мрачные тучи. Мои розовые обои никуда не делись, но мне больше не было до этого никакого дела: я вообще мало на что обращаю внимание в последнее время; из-за этого даже пришлось взять академ – концентрация на занятиях упала до отметки в минус тридцать, если не больше. Никто из преподавателей на кафедре не был против того, что я так неожиданно нажала на тормоз и взяла тайм-аут: они не знали, в чём именно дело, но догадывались, что что-то случилось.
Так началось моё время постаппокалипсиса: вроде кризис миновал, но последствия никуда не делись, как и воспоминания, и было трудно делать вид, что ничего не случилось. Из-за этого я потеряла всех своих подруг: когда они начали заводить разговоры на тему «жизнь не закончилась», я просто молча ушла, потому что они не знают, о чём говорят.
Хорошо рассуждать о проблемах, через которые ты не проходил.
После подруг настал черёд друзей, потому что в их глазах я резко стала скучной – и то, что меня изнасиловали, не имело никакого значения.
«Забудь уже про это», – услышала я однажды от лучшего друга и поняла, что друзей в моей жизни – настоящих – никогда не было.
Конечно, культивировать в себе эти воспоминания не было хорошим делом; они каждый раз всё больше убивали во мне желание жить, пока меня не заставили ходить к психологу, которая буквально вытащила меня из петли. Не в прямом смысле этого слова, конечно – просто дыра внутри меня вдруг стала не такой большой, как была ещё месяц назад, и я поняла, что могу если не жить, то хотя бы существовать.
В общем, через полгода после инцидента в моей жизни не осталось никого, кроме родителей; все свои хобби я забросила, разорвала контакты с «друзьями» и вообще забыла про то, что существует что-то за пределами моей комнаты. Из дома выходила только на встречи с психологом и редкие прогулки, но только в дневное время и только недалеко от дома. По вечерам я разглядывала свои старые фотографии и пыталась понять: кто та девушка, что так бесстрашно карабкается по отвесной стене и с улыбкой смотрит в объектив? У меня было столько грандиозных планов на будущее и великих целей, а теперь они только и остались, что в отражении глаз на глянцевой бумаге.
– Ужинать будешь? – вырывает меня из невесёлых мыслей мама и на всякий случай трясёт за плечо.
Уже бывали случаи, когда я настолько глубоко уходила в свои мысли, что буквально выпадала из настоящего; именно поэтому родители на всякий случай ещё и прикасаются ко мне. В ответ на мамин вопрос я уже привычным для неё жестом качаю головой, потому что аппетит, как и сон, у меня до сих пор нарушен, и я не знаю, восстановится ли во мне когда-то хоть что-нибудь.
Хотя в любой ситуации есть свои плюсы: за то время, что я сижу дома, я открыла в себе талант к рисованию; правда, рисунки были настолько мрачными, что мама частенько крестилась. У психолога тоже реакция была неоднозначной, потому что по моим рисункам она определяла всё, что происходит у меня внутри; как итог – посещение психологического тренинга, который я за глаза называла кружком анонимных алкоголиков. А всё потому, что принцип работы был схож: комната с приглушённым светом; участники тренинга, сидящие полукругом и рассказывающие о том, чего им удалось достигнуть в борьбе со своими проблемами: понимающая женщина-психолог, которая в подобного рода делах собаку съела... После таких мероприятий я чувствовала себя намного хуже – первое время – а потом поняла, что мне действительно становится легче, но не потому, что я чего-то достигла или справилась с проблемами, а потому, что в мире полно людей, похожих на меня.
За год до событий, описанных в «Эгоисте»
– Как насчёт спора? – слышу чей-то упёртый голос – кажется, это Костян всё никак не мог дотянуться до ручника.
Залпом закидываю в себя стопку коньяка – хер знает, какую по счёту за сегодняшний вечер – и лезу в задний карман за бумажкой с изображением Хабаровска, потому что в сегодняшнем споре я точно победитель.
– Такую сумму потянешь? – фыркаю в сторону Матвеева. – Или к папочке за помощью побежишь?
Костян посылает мне ответную усмешку, и на столе материализуется вторая пятитысячная купюра.
– Завари глушитель, умник.
– Я вас сегодня уделаю, девочки, – скалится Макс. – Всегда приятно видеть ваши разочарованные рожи.
– Я щас ТВОЮ рожу так разочарую – тобой можно будет пугать бабайку, – бурчит Егор. – Но я тоже в деле.
– Вообще-то, это спорный вопрос – кто кого уделает, – икает Кир. – Ставки сделаны, давайте уже варианты ответов.
Я вновь обращаю внимание на девчонку в обтягивающем краном платье у барной стойки, которую отчаянно пытался склеить бармен; у неё была такая шикарная фигура, что ей вообще было грех в одежде ходить, но ох уж эти правила приличия...
– У неё там кружева, я отвечаю, – горячится Костян. – Такие девочки любят кружева.
Пытаюсь сфокусировать взгляд почётче, но коньяк своё дело знает – правый глаз упорно отказывался видеть, а левый не хотел смотреть в одну с ним сторону.
– Нихрена, – качает головой Корсаков. – Там стопроцентный бэби-долл.
– В таком-то платье? – недоверчиво спрашивает Кир. – Мозги включай – там такой обтяг, что каждый шов было бы видно! Зуб даю, там что-нибудь вроде миди!
Я тихо ухмыляюсь, давая парням возможность делать ошибочные предположения, потому что в прошлом году я с этой цыпочкой нехило отжигал – кажется, её телефон до сих пор забит в моём гаджете под именем «Зажигалка» – и прекрасно знаю её особые предпочтения в белье.
– Ты чё думаешь, Макс? – интересуется Кир. – Джоки?
– Вообще-то, я думал про макси, – ржёт Соколовский.
Хмыкаю в пустой стакан и получаю в ответ четыре пары вопросительных глаз.
– Ты там алфавитом подавился? – ржёт Костян.
– Ага, – фыркаю снова. – Готов поспорить на что угодно – и даже удвоить ставку – эта девочка не носит белья.
Чёрт, мне ли не помнить, что именно эта её привычка упрощала наш с ней секс в любом месте, где его хотелось – быстрый доступ, так сказать. Правда, это же стало и причиной нашего скорого разрыва, хотя я в принципе не встречался ни с кем дольше пары недель.
Но поначалу это здорово заводило.
Брови парней коллективно взлетают на лоб.
– Однако... – чешет затылок Егор.
– Оригинально, – усмехается одновременно с ним Макс.
– Девочка, не носящая бельё? – потирает щетинистый подбородок Кир. – Лучшая новость за весь день!
– Чёрт, как теперь перестать представлять это? – угарает Костян.
Тянусь рукой за смятыми купюрами и практически получаю леща.
– Руки прочь от советской власти, – хмыкает Романов. – Спор ещё не окончен.
– А кстати: как мы узнаем, кто победил? – озвучивает общую мысль Егор. – Вряд ли она покажет свою попку, обтянутую во что бы то ни было. Или ни во что не обтянутую, – добавляет, глядя на меня.
– То есть, вариант подойти и вежливо попросить не рассматривается? – наигранно серьёзно спрашивает Макс.
– Мне больше по душе тот сценарий, в котором с неё надо сорвать платье, – криво усмехается Кир.
– Чур я первый, – лыбится Костян.
– Чувак, для тебя это будет потенциально проблематично, – закатываюсь смехом, потому что я хоть и в дым, но всё же пил меньше Матвеева. – Ты ж через стопку своё имя по слогам произнести не сможешь, не то что девочку склеить. Ну и тебе, пенсионеру, пора уступить дорогу молодому поколению.
– Это тебе, что ли? – фыркает Костян. – Да ты на три месяца меня старше!
– Ладно, брейк, парни, – усмехается Кир и поднимается на ноги. – Всему вас учи. Смотрите, как надо.
– По статистике, после таких слов люди попадают в больницу, – ржёт Макс и получает от Романова подзатыльник, отчего ром, к которому он присосался, выплёскивается на его футболку.
И всё это сопровождается звоном его зубов о стакан.
Провожаю Кира взглядом, который целенаправленно идёт к девушке в красном; вот на его лице появляется соблазняющая улыбка, перед которой по умолчанию не удерживается ни одна представительница противоположного пола, и он начинает что-то ей говорить. После ответной улыбки со стороны Зажигалки рука Романова опускается прямо на её пятую точку – хитрый, гад – и на лице друга отпечатывается удивление.
Зачатками скандала запахло ещё в подъезде, когда я поднималась на свой этаж после очередной прогулки с Каином; я уже привыкла к тому, что за пределами моей квартиры может быть не всё гладко, и мне, в общем-то, было наплевать на то, что твориться в мире, пока в моей собственной семье тишь да гладь. Но стоит только семейной идиллии рухнуть, как рушится и моя уверенность в завтрашнем дне; внутри будто образуется пустота, и я чувствую себя беззащитной рыбкой, выброшенной на пустой берег.
В квартире повышенные тона слышаться гораздо громче, и я подавляю в себе желание втянуть голову в плечи. С той самой ночи, как меня изнасиловали, в моей семье испортились отношения практически между всеми: родители стали спорить по любому поводу; мамины родители не могли сойтись во мнениях с родителями папы; моя сестра вообще перестала появляться в нашем доме, и во всём этом была лишь моя вина. Каждый пытался убедить другого в том, что именно он прав относительно того, как нужно мне помочь преодолеть тяжёлый период жизни. С одной стороны это жутко раздражало, потому что никто из них не был в силах мне помочь, кроме меня самой – я должна всё это переболеть, перестрадать, перегореть и двигаться дальше. Но с другой стороны, каждый раз, как у кого-то из родных падало забрало, звон которого резал мне слух, мне хотелось стать пылью и раствориться в окружающей обстановке...
– Ты ведёшь себя, как ребёнок! – раздаётся из кухни голос мамы.
– Не смей повышать на меня голос! – в тон ей отвечает папа.
– Тогда повзрослей уже, наконец! У нас двое детей, и я не могу следить ещё и за тобой!
...А иногда – как сейчас – у меня что-то щёлкало внутри, и я чувствовала очередной приступ гнева.
– А может вам обоим уже пора перестать вести себя, как дети?! – вспыхиваю, залетая на кухню. Лица родителей вытягиваются от удивления, но их спор стихает. – Вы оба – два упёртых осла, которые гнут каждый свою линию, и никто не хочет уступить другому! Никто из вас не умеет слушать – может вам вообще перестать разговаривать?!
Пока они переваривают мой выпад, я вешаю в прихожке поводок Каина на вешалку, скидываю верхнюю одежду и прячусь в ванной, потому что, даже если я права, никто не отменял моего воспитания, которое вопило о том, что я должна с уважением относиться к родителям и слушать их, даже зная, что они не правы. Но за тот год, что прошёл с той самой ночи, мне уже осточертело слушать эти бесконечные ссоры, которые создаются на пустом месте. Был период, когда я даже собиралась съехать от родителей: снять квартиру и хоть немного побыть в одиночестве, чтобы собрать мысли в кучку, но когда подняла эту тему за ужином, разговор закончился очередным скандалом, так толком и не начавшись.
Меня убивали эти двойные родительские стандарты: почему, когда я прошу обнять меня, родители в один голос твердят, что я уже взрослая, а стоило мне поднять вопрос о самостоятельности, как я тут же стала маленькой? Конечно, сейчас я вряд ли смогла бы переступить через себя и свои страхи и жить одна в пустой квартире, но ведь я же не могу цепляться за мамину юбку вечно, верно? Когда-то же наступит день, и мне нужно будет покинуть отчий дом как любому взрослому человеку – когда я устроюсь на работу, например.
«Ты уйдёшь отсюда только замуж, – было мне ответом от мамы. – В противном случае назад ты уже не вернёшься!»
Слышать такое от самого близкого человека было невероятно обидно; что с того, что я хочу попробовать жить самостоятельно? И, если у меня вдруг не получится, вернуться обратно? Разве не входит в обязанность родителей поддерживать своё чадо в любом решении, пусть даже оно будет ошибочно? Ведь я тоже буду набивать шишки, пока не наберусь опыта, и никто не в силах меня от них защитить, как бы ни пытались – это и называется жизнью. Чем больше мы платим за свои ошибки, тем мудрее становимся, разве не так? А выходить замуж только ради того, чтобы избавиться от родительского контроля – это вообще верх идиотизма. Да и о какой свадьбе может идти речь, если мне всего девятнадцать?!
– Ты выходить собираешься? – слышу за дверью спокойный мамин голос.
Вздыхаю, потому что, хоть я и пришла сюда поразмышлять, принять душ всё же забыла, увлёкшись собственными мыслями; скорее всего, мама так и не дождалась шума воды из ванной и поэтому решила проверить.
Отпираю замок и приоткрываю двери.
– Не доверяешь мне? – вздыхаю.
Она протягивает руку и гладит меня по волосам.
– Просто беспокоюсь, – с мягкой улыбкой качает головой. – Ты ведь мой ребёнок; и хотя ты не единственная, за тебя я переживаю гораздо больше.
– Потому что Лене в отличие от меня повезло не попасться тому придурку в переулке?
На этот раз вздыхает мама.
– Одевайся, и идём на кухню, – переводит тему. – Ужин остывает.
Я провожаю родительницу взглядом до самого поворота на кухню. Лена – моя старшая сестра; мы с ней погодки, но она всегда вела себя гораздо мудрее своих лет. Правда, всё поменялось после моего изнасилования: все родные, по её мнению, стали уделять мне слишком много внимания, которого она и в детстве получала немного. Именно поэтому она перестал появляться дома; она и раньше не особо часто здесь появлялась, увлечённая собственной карьерой журналистки, но теперь прямо затаила смертельную обиду, хотя, на мой взгляд, это было глупо: я ведь не специально всё это сделала.