По замкнутому кругу

Глава 15

школа, четырнадцать лет назад

Горячая вода из душа била по плечам и голове тяжелыми струями, стекала по лицу на шею и грудь, попадая в рот, а Данил стискивал зубы, не в состоянии расслабить сведенные судорогой челюсти, через которые с шумом вырывалось дыхание. Блин, трясет все тело, будто снова лихорадка!

До сих пор вкус губ Даны забыть не мог, никакой водой не смыть, да и мылом тоже! Ну и не хотел забывать, чего уж врать. Вернулся от нее два часа назад, полдня вместе провели, болтая, касаясь, просто глядя друг на друга, а ему все мало было! Не надышался еще Даной так, чтоб эти несколько дней пустоты перекрыть, не напитался ее запахом и теплом настолько, как хотел бы, по полной. И даже стремно немного от того, как свернулся на этой девчонке, если честно. Насколько уже нуждается в Дане…

В голове ее стон звенит, когда довел до пика… И как же ему еще больше ей дать хотелось! До озноба! Чтобы всегда так стонала, чтоб взгляд такой: одурманенный, расплывшийся, а Данил тому виной. И все ее тело под ним…

От таких мыслей ни хрена не легче, елки-палки. Едва опавший член начал вновь наливаться огнем. Кровь, которая сейчас, кажется, вся собралась только в паху, бурлит, как над огнем закипая, хоть Данил только-только и кончил, заперевшись от всех в ванной.

Сердце в груди бухает, оглушая, и воздуха в легких не хватает до жжения, потому что боится себя выдать. Самоудовлетворение, по ходу, было его выбором все последние месяцы…

Но, черт, тошнило от одной мысли, чтобы с кем-то еще, кроме Даны, заняться сексом. Ее хотел до ломоты во всем теле, а не только в члене! Да и самому нечто в таком духе предательством виделось, не мог и не хотел девушку обижать, даже если тело и било гормонами. Так что обходился тем, что мог выбрать.

А вот после сегодняшнего… Уффф! Все мышцы ломало и колотило неудовлетворенным желанием! Как же он хотел свою Дану, мля!..

Усмехнулся одними уголками рта, слизнув горячие капли с губ. А еще некоторое время назад ворчал Нику, что не его она… Придурок, конечно. Его!

Вот только сложно это все… Совсем недавно Данил и не понимал, насколько. А теперь с каждым днем все очевидней глаза открывались, и до мозгов доходило то, о чем ее отец… Нет, не то чтоб в лоб говорил, не запрещал и не угрожал, но как бы издалека и ненавязчиво, непрямо, но спрашивал. А, по сути, ведь глаза ему открывал на очевидное. Да и Семен Петрович, тоже заметив, наверное, что Данил всерьез увлекся Даной, уточнял…

Неподъёмно сложно все, как сейчас казалось…

Чертыхнувшись, Данил выключил душ и схватил полотенце, но так и не начал вытираться. Уперся кулаками в старый, исцарапанный кафель на стене, прижался лбом куда-то в район клюва лебедя. Сколько помнил себя, столько и рассматривал эту картинку, модную, вероятно, тогда, когда батя ремонт сам делал. А теперь — убожество. Тяжело выдохнул, искоса рассматривая крохотную ванную комнату в обычной квартире стандартной пятиэтажки…

У него ни хрена не было. Ноль. И, если откровенно, сейчас Данил очень слабо себе представлял собственное будущее. Только и того, что имел четкое понимание: так, как его родители, он жить не хотел. Точка.

А вот альтернативы… Как именно Данил будет добиваться чего-то другого, не знал. В каком направлении податься? Чему отдать предпочтение?

Батя настаивал, что надо идти в училище, освоить нормальную профессию, чтоб руками всегда и при любом раскладе сумел деньги на жизнь заработать. Нет, ясно, что для начала придется отслужить, восемнадцать уже стукнуло, как раз попадет под призыв после выпускного, сделают из него «мужика», по словам отца, а потом и за ремесло. Мать робко пыталась заикнуться о том, чтобы попробоваться в институт, хоть какой-то, неважно, какая специальность, зато «высшее», даже если геолог. Ну и отсрочка по службе еще, если поступить сумеет…

Данил геологом себя представлял слабо. От слова «вообще». Также смутно он видел свои перспективы слесарем или токарем на каком-то комбинате. И хоть иногда по выходным отец брал его на свою подработку в автомастерской (чтоб был на подхвате и тоже осваивал кое-что, такие навыки всегда пригодятся, считал батя), возиться в промасленных механизмах Данилу тоже не особо по нутру было.

В этом и проблема — он просто не знал, что ему по душе, к чему тянет?

Вот глянуть на того же Георгия: его друг точно знал, чего хочет. И, больше того, медленно, но верно своим упрямством, целеустремленностью отца понемногу убеждал принять это решение сына. Семен Петрович признавал, что не хочет ломать характер Жорки, и если будет дальше давить, так и быть, даст ему себя в журналистике попробовать…

Данил завидовал… Чему конкретно: убежденности друга или наличию у того выбора — не сказал бы сейчас. Только сам себя чувствовал стоящим над обрывом, а там, дальше — пустота и туманная бездна. И как искать путь, и есть ли он, тоже ни хрена не мог сориентироваться.

— Ничего, все как-то живут, и мы выгребем, — легкомысленно отмахивался на такие его размышления Ник, если Данил отчаивался достаточно, чтобы поделиться своими сомнениями.

Семья Никиты не особо превосходила их по достатку, так что друг понимал Данила прекрасно. Сам в такой же ситуации. Только вот не парился Ник. Да и Данил раньше меньше загружался. Пока с Даной не познакомился; пока не поцеловал ее; не осознал, что своей во всех смыслах ее видеть жаждет больше, чем следующий вдох сделать!..

А что он такой девушке, как Дана, предложить и дать в состоянии?

Ни фига. От ноля больше ноля не взять.

И это Данила выбешивало. Но вот толку от подобных эмоций — никакого.

При этом он адекватно и слишком хорошо понимал разницу их базовых уровней. А также то, что Дана достойна всего, что есть у ее семьи. Тут у него как раз никаких претензий или возражений не возникало. Скорее, самого скручивало сильнее, что не в состоянии ей ничего обеспечить из того, чего девушка очевидно стоила. Ведь не выросла разбалованной стервой, не стала черствой или заносчивой. Наоборот! Человечная, умная, красивая, нежная… Вообще, неземная какая-то, не такая, как все остальные. Точно «тепличная», как с первого дня ему показалась… Самая лучшая, потому что его стала… И тем больше Данилу хотелось дать ей все, что только в голову могло прийти…

Вот на этом месте он и начинал осознавать себя беспомощным и ни на что неспособным бессмысленным придурком. А в разум так ничего толкового не приходило, что не облегчало натяжения внутреннего узла, в который, по ощущениям, всю суть Данила скрутило.

То же, что сегодня случилось… или не случилось, как посмотреть, лишь добавило углей в топку его внутреннего пламени и этих тяжелых мыслей. Потому что он дико хотел Дану! Невыносимо временами, до боли в сведенных челюстях и натянутых сухожилиях каждой мышцы. До ломоты в паху, озноба и таких жарких снов, что просыпался от того, что кончал. Сто лет такого не было, с начала подросткового возраста, кажется.

Но при этом и будто бы некое моральное ограничение зародилось внутри. Данил не сомневался в том, что Дана была девственницей. Хоть и не говорили напрямую, но уж ему, имевшему опыт в этом, многое в глаза бросалось. Вроде ее неуверенности или полной растерянность сегодня, когда очень четко и жарко вопрос секса повис над их головами в ее спальне. Нет, Дана хотела его, возможно, даже так же сильно, как и Данил ее. Но… Она точно еще не была готова или уверена в том, что стоит переходить дальше, хоть и попыталась идти за ним и подарить не меньше же в ответ.

А если вернуться к проблеме его способности дать что-то ей…

Вот в чем появилась для Данила неразрешимая проблема: он хотел от нее очень многого. Очевидным было, что Дана не относилась и не будет относиться к сексу так, как Трегубенко, к примеру. Для нее это всегда окажется важным и очень интимным, невероятно близким между людьми. Все это он в ее поплывших глазах сегодня явно прочитал.

От чего Данила только больше пробило!

Пронзило насквозь этим взглядом, через грудину, аорту и хребет, а потом назад гарпуном вернулось, пришивая его к ней намертво, бесценной эту девушку для Данила делая, самой нужной! Но и добавляя горький привкус неуловимой еще мысли о недостижимости…

НЕ потому, что сама Дана отдалялась, и в помине нет. Только и у Данила честь и совесть есть, а еще гордость. Он не мог взять ее саму, с этими эмоциями, чувствами, которые светились в глазах Даны, с ее искренностью и порывистой честностью, таким острым пониманием справедливости, если сам не знал, что дальше будет. Не считал себя вправе. А потому пока и не мог придумать варианта, как им балансировать на этом чертовом канате их отношений, словно натянутом над пропастью между двумя вершинами, под которым непреодолимая бездна.

Пакостное ощущение, что сорвутся, в животе щелочью жгло, хоть никогда вроде и не замечал за собой склонности к прорицанию.

«Знаешь, однажды будет неважно, что мы с тобой, а жаль.

И не случайно, хоть и печально, снова придет февраль.

Длинную ночь до рассвета мне не сомкнуть глаз.

Ветер холодный не потревожит нас.

Знаешь, наверно, это неверно, что мы с тобой, а жаль.

Но не прощает, не отпускает, ветреная печаль.

В солнечный день не растает белой реки лед.

Это не с нами не произойдет…»

Л. Агутин, А. Варум «Февраль»

Этот год, выпускной, очень стремительно менял жизнь Даны!

Слишком много внезапного, чересчур богат оказался на непредвиденное… Вот и конец января ошарашил ее. И если еще день назад она была совершенно и абсолютно счастлива, хоть и сомневалась в некоторых моментах, да и, в принципе, не до конца понимала, как действовать в ближайшей перспективе, то сейчас вновь, как и посреди прошлого лета, чувствовала себя оглушенной.

Хотя кто ее понял бы? Сотни людей покрутили бы пальцем у виска.

Ей предлагали новый опыт, увлекательный и захватывающий! Такая возможность, которая нечасто и далеко не всем выпадает: несколько месяцев обучения в Австрии. Репетитор по английскому, с которым Дана не первый год занималась, участвовал во многих программах со своими учениками, и тут же связался с ее родителями, когда появилось место, зная, что Дана увлекается психологией и настроена на поступление именно в этой сфере. А тут: возможность даже посетить подготовительные курсы в университете. Программа предусматривала такую опцию при достаточном уровне языка, на котором будут читаться лекции. У Даны знаний хватало. В общем, учеба на родине самого Фрейда. Может, еще и там, где основоположник дисциплины свои лекции читал… Ну это Дана уже воображала, конечно, но кто знает?

Родители моментально согласились, ради этого даже отодвинув соображения экономии. Такой пункт в подготовке давал приличную фору при последующем поступлении. Да и сама Дана загорелась!..

Только вот…

Много сложностей возникало. Потому и сидела сейчас у себя в комнате, задумчиво повторяя пальцем узор на крышке шкатулки, что Данил ей подарил.

Если Дана согласится, в чем не сомневались родители, то придется уехать на три месяца минимум. И потом, по возвращении, в авральном порядке сдать все контрольные, чтобы ее к экзаменам выпускным допустили. Хотя тут проблем не должно было появиться, как уверял отец. Средний балл у Даны по всем предметам прекрасный, да и директор пойдет навстречу, он договорится. Ну и она же заниматься продолжит. Так что со школой вроде все хорошо.

И с документами не должно быть проблем, долгосрочная виза есть, проживание включено в программу, только билеты на рейс купить осталось.

Но вот что ей делать с Данилом и с тем, как внутри все ныть и болеть начинало при одной только мысли, что нужно уехать и оставаться без него столько времени?

Три месяца! Это же огромный срок… Как общаться?

Переписываться по электронной почте? Так у Данила компьютера дома нет, и на телефон она ему из Австрии не назвонится, сама не потянет по бюджету настолько. Письма писать, как люди годами делали? Можно попробовать. Но сколько те идти сюда будут, и назад потом? Понятия не имела.

Но самое сложное, Дана просто не знала, как сейчас ему позвонить и рассказать о такой перспективе? Мысль о том, чтобы расстаться, казалась ужасной, реально плакать хотелось, хоть часть Даны и понимала, что шанс уникальный в ее ситуации, и упускать такой точно не стоит. Но…

Дану трясло уже минут тридцать все равно!

Она не хотела быть без него! КАК?! Да она дышать без Данила не могла все последние недели! Едва выдерживала ночи без его рук и объятий, день без разговора с ним пустым казался…

Однако родители настаивали.

Да, они понимали беду, которая ее гложет, о чем открыто сказали. И Дана не скрывала от них Данила и их отношения. Но все же отец заметил, что три месяца не такой большой срок, если чувства настолько сильные и искренние, выдержат. Они в свое время и на дольше расставались, когда в армию отец на два года уходил, а вот подобное предложение больше не повторится, банально времени не будет.

И, ясное дело, Дана понимала, что они правы. Но как заговорить об этом с Данилом? Не могла представить. Казалось, у нее за ребрами все ныло, едва представляла, как будет пытаться логично обосновать причины и ему донести. Нет, в том, что Данил поймет выгоду и плюсы такого шанса для нее, тоже сомнений не имела, но… Ситуация все равно очень сложной казалась. Потому Дана и медитировала над шкатулкой, которой до сих пор нарадоваться не могла, и искала слова, чтобы с парнем поговорить.

— И когда ты вернешься? — кажется, в третий раз за эти десять минут спросил Данил.

Он будто не слышал ее все это время. Или, наоборот, слышал слишком хорошо. И понимал все, а не только то, что Дана вслух произносила.

Руки парня сжимали ее с каждой секундой сильнее. Было подозрение, что на ребрах уже синяки имеются. Но Дана и не думала заикаться, чтобы отпустил. Нет! Сама пыталась прильнуть ближе, прижаться крепче. И за него так держалась, что еще немного, и могла бы задавить, хотя вроде за шею обнимала, сидя у Данила на коленях.

Они так и не зашли в дом, сидели на веранде, набросив плед и включив обогреватель. И Дана сегодня не настаивала: родители дома, а ей хотелось хоть какой-то видимости уединения.

Сердце надрывно стучало в груди, болело, словно ей за семьдесят, отбивало ударами эту невыносимую тоску, что душила, давила на легкие. Не могла, не хотела уезжать от него! Но и выбора же не имела вроде…

— В апреле. Три месяца всего… — голос дрожал, наполненный слезами, которые Дана не могла подавить, хоть и очень старалась.

— Три месяца… — вновь, как эхом, отозвался Данил хрипло. И его руки как будто еще сильнее схлопнулись.

— Думаешь, мне не стоит ехать? — едва слышно, с робостью уточнила Дана, посмотрев на него сквозь ресницы, словно таясь.

Потому что внезапно очень ясно осознала: если Данил попросит, она останется!.. Вопреки здравому смыслу, желанию родителей и всех плюсов для ее будущего.

И даже страшно стало от этого понимания.

Потому что сама не до конца осознавала всю силу своих эмоций, сами чувства эти еще не умела, не могла расчленить и по полочкам разложить, для самой себя понятными сделать. Однако прозрение, отчего-то тяжело легшее на плечи боязливостью из-за своей силы и насыщенности, заставило задрожать, с некоторой заторможенной предрешенностью ожидая ответа Данила.

— Слишком классный шанс, чтобы его упускать. Даже я это понимаю, — сиплым, будто колючим и ломким тоном хмыкнул парень, поймав ее напряженный взгляд. — Такого второй раз в жизни может и не представиться.

— А ты?.. — выдохнула, все еще не избавившись ни от одного из своих страхов.

— А что я? — криво улыбнулся он одними уголками губ, казалось. Глаза темные, всматриваются, ввинчиваются тяжелым и нетипичным взглядом в душу Даны.

Отвернулась. Не могла, не готова была целиком душу обнажать. Слишком остро и больно, невыносимо. И не знает Дана, какой верный вариант выбора.

— Ты меня дождешься? — прошептала едва слышно, потому что и этого боялась ужасно.

Они так дальше ласк друг для друга и не пошли. Данил не настаивал ни разу… а она не решалась слишком активно предлагать тоже, все еще колеблясь, хотя сейчас он ей больше позволял его самого ласкать, пусть так и не избавляясь целиком от одежды. И Дана почему-то иногда до внутренней рези в животе опасалась, что он не выдержит и пойдет к другой, более раскрепощенной, свободной, смелой… К такой, как Трегубенко, к примеру, или как Вика…

— А куда мне отсюда и от тебя деться? — вдруг совсем иначе улыбнулся Данил, и впервые за весь вечер эта улыбка в его глазах отразилась. Да и захват рук стал иным, больше напоминая объятия. — Дождусь, — наклонив голову, парень губами коснулся ее ресниц, поцеловав веки.

И Дана только теперь поняла, как отчаянно те дрожали, выдавая ему все ее страхи. То ли это смущение, то ли желание показать, что и сама безумно, невероятно не хочет разлучаться, подтолкнуло Дану, заставив затараторить:

— Я уже придумала, как мы переписываться сможем, Дан! В кабинете информатики компьютеры есть, заведешь почту. Учитель разрешит, я уверена, он к тебе хорошо относится, — быстро-быстро делилась с ним своей идеей, вновь подняв лицо к Данилу. — Я там где-то, наверное, тоже смогу хоть раз в день тебе писать, а ты мне отвечать будешь… Данил? — замолчала, не в состоянии понять, что в его глазах светится, не понимая мысли парня. — Что ты думаешь? — сердце вновь тоскливо сжалось.

Что он думал? Навряд ли Дана захочет это по правде услышать. Чувствовал, как ее колотит. От чего только, не разобрал еще. Хочет поехать так сильно? Или не хочет? Боится, что он тут же с другими закрутит? Или расставаться с самим Данилом не желает?

Фиг разберешь, тем более тогда, когда его дико трясет и скручивает внутри незнакомыми ранее страхами и чувствами! И в животе все заледенело от какого-то фигового ощущения безвозвратности и «уже потери», хотя вот же она, Дана, сидит на его коленях.

— Попробуем, — вытолкнул из себя с таким трудом, будто ему бетонную плиту на грудь положили. — Ты права, там не должно быть проблем, и интернет в школе все время есть… — умолк, просто не зная, что еще сейчас сказать, о чем, вообще, в этот момент говорить стоит.

Потому что все, чего ему сейчас до надрывного крика хотелось, это еще крепче Дану обнять и не отпускать от себя ни в эту треклятую Австрию, ни даже на ночь в ее спальню! Пусть бы с ним вот здесь, на этой веранде под пледом, вечность сидела!

Молчала некоторое время и Дана, опять спрятав лицо в вороте его куртки, между шеей и плечом Данила. Тревожила его тело своими горячими вдохами, дразнила легким касанием чуть обветренных губ.

— Ты не хочешь, чтобы я уезжала? — тихо и грустно спросила, наконец, глянув снизу вверх.

Блин, разве ответ не очевиден?! Как он мог хотеть отпустить ее от себя, еще и настолько?! Но это в мыслях бурлило, глядя на нее, а открыв рот, Данил вспомнил и свой разговор с ее отцом, и собственные думы, что терзали последний месяц.

Что он ей дать может? Вот это время с учебой в другой стране? Может… И должен, несмотря на то, что цена, пусть и не в денежных знаках, вдруг показалась Данилу куда более неподъемной, чем если бы ему где-то пришлось в срочном порядке тысячу баксов раздобыть.

И давние слова Никиты вдруг в голове эхом отозвались, про то, что слишком высоко Данил замахнулся… А если прав был друг, а вот он переоценил все же свои силы?

— С чего так решила? — уточнил тихо, глядя Дане глаза в глаза.

— Твои руки, Данил… — она кивнула куда-то вниз, не разрывая при этом контакта взглядов.

Данил сам глянул вниз, хмыкнув с сарказмом, когда понял, что у него пальцы побелели от того, с какой силой сжал на ней свои объятия в замок.

— Не хочу, красавица, — признал то, что и так для обоих очевидно. — Только не моими руками тебя удерживать, — вздохнул глубоко и тяжко. — Это крутой шанс, мы оба это знаем. И я ничего не скажу, чтобы сам ни хотел. Ты стоишь такой возможности и должна поехать! — невзирая на эту чертову тяжесть в груди и незнакомый ком в горле, твердо заявил Данил. — А я буду тут ждать, ну и пытаться что-то тебе написать в ответ… Только, чур, на орфографию мою внимания не обращать, — попытался подмигнуть, хотя лицо слабо слушалось, будто занемев на морозе.

Дана улыбнулась так же, как он пошутил… словно ей судорогой губы свело и вообще без веселья. Не выдержав, Данил наклонился и прижался своим ртом к ее горячим и сухим устам. Не мог, не утерпел!

Черт! Как ему три месяца без нее выдержать?!

Дана также горячечно и жадно ему навстречу подалась, сильнее ухватив за шею. Стукнулись лбами, только безразлично это!

— Я… Данил! Я люблю тебя, кажется… Нет, точно! Очень сильно! — выдохнула Дана ему в губы, не прерывая их алчного, какого-то отчаянного поцелуя, когда казалось, что больше кусают друг друга, чем ласкают. Жадные, будто уже ощущающие привкус потери на языках!

А его вдруг затрясло от этого ее признания! И от откровения, ударившего по затылку из-за тихих и робких слов его Даны! И он ее любил… Это то, что сердце и грудь рвало все эти месяцы! Вот что не давало тупо похоти поддаться, несмотря на все дикое вожделение. Из-за этого так изводил себе мозг, изыскивая способы и понимание, что же он ей дать в состоянии!

— И я тебя люблю, красавица… По-моему, с первого взгляда, как столкнулись у той доски… — также тихо ей в губы выдохнул, проглотив грудной всхлип Даны.

Вновь притиснул к себе сильнее, будто малое дитя баюкал. От всего ее хотелось укрыть, уберечь… И себе оставить. Но именно это новое осознание и не позволяло.

Замерли, как на краю обрыва! Оба ощущают, что на пороге чего-то слишком важного, что на все будущее влияние окажет!

— И потому ты полетишь в свою проклятую Австрию! — резко заявил, слыша, что его отчаяние и несогласие с этой ситуацией все равно в голосе сквозит. — Нельзя тебе такой шанс упустить. А я тут подожду…

Наклонился так, что глаза близко-близко, ресницы цепляются, всматриваются в расплывающиеся взгляды до рези.

И вроде решили все, и счастье в душах у обоих, и облегчение, что обоюдно и оба тянутся, любят… А все та же горечь на губах в привкусе их поцелуя.

И у обоих, кажется, предчувствие, что ничего не будет так, как сейчас, когда Дана вернется… Почему? Не знал Данил. Только у него ощущение, что уже потерял ее, упуская из своих напряженных рук, пусть и сжатых на теле девушки до побеления…

Даже не представлял, насколько окажется прав. Сам оттолкнет…