Поцелуй, малыш и невеста под Рождество

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Не трогай эту елку, она моя! – Голос донесся откуда-то снизу, из-под опущенных веток, и на ногу Габриэль тяжело опустилась маленькая нога.

Габриэль вздрогнула и крепче ухватилась за корявый ствол.

Мальчишеское лицо с выпяченным подбородком и сердитым взглядом уставилось на нее.

– Не трогай, слышишь? – Он обхватил короткими пальчиками ближайшую ветку и нетерпеливо потряс ее. На сырую землю посыпались иголки. – Мы с папой уже выбрали эту елку. Она наша. Ищи себе другую.

Габриэль удержалась от улыбки и внимательно оглядела исполненного решимости младенца.

Рубашка на нем была аккуратно заправлена в новые синие джинсы, лицо чистое, а карие глаза смотрели гневно и с достоинством. Кто-то очень постарался прилизать вихор у него на макушке, но не слишком преуспел в этом нелегком деле.

– Так что, женщина, понятно? Поищи себе другую елку, хорошо?

В голосе были раздражение и грубость, а в глубине смотрящих на нее глаз – еле заметное беспокойство.

– Понятно. – Габриэль закусила губу, чтобы не улыбнуться.

Как мог отец оставить ребенка одного на темном елочном базаре? Ее это, конечно, не касается, но она все-таки выскажет свое возмущение его папаше.

– Извини, но я действительно считаю, что первой увидела эту елку. – Надо потянуть время. Она оглянулась, осматривая пустые проходы.

– Вовсе нет. – Мальчик важно наклонил голову и ни на миллиметр не сошел с места.

– Я сразу увидела эту елку. Мне она понравилась. – Габриэль распушила ветку, но постаралась не задерживать руку, потому что взор малыша следил за каждым ее движением. – И она большая. В этом году мне как раз хотелось большую елку. – Она задержала взгляд на некрасивой и большой елке и сказала со значением: – Мне хотелось особенную елку.

Он нахмурился, отвернулся и вздохнул, глядя на елку:

– Да. Мне тоже.

У этого беспризорного ребенка были свои причины, чтобы выбрать дурацкую елку на базаре Тибо. А у нее – свои.

Они с отцом всегда старались притащить домой самую что ни на есть несуразную елку, чтобы услышать, как зазвенит колокольчиком мамин смех.

Рождество было любимым праздником Мэри Кэтлин О’Ши.

В прошлом году Рождество прошло мимо них, потрясенных и оцепеневших от горя после маминой смерти.

Габриэль и ее отец не могли перенести вид пустого стула в конце большого стола, поэтому, несмотря на теплый, безоблачный день во Флориде, когда туристы с севера опускали ноги в неглубокую воду Мексиканского залива, прошлогоднее Рождество было холодным и темным в доме О’Ши.

В этом году мамин смех станет лишь воспоминанием, а все остальное будет как прежде: хорошая елка, яркие фонарики, развешенные по всему дому, и прекрасный слоеный пирог с мясом. Все будет замечательно. Они придумают, как поступить с пустым стулом и с воспоминаниями. Хотя рана оставалась такой же свежей, как и год назад.

Она вздохнула и увидела, как сверкнул у мальчика взгляд. Он неловко переминался с ноги на ногу.

– Извини, – пробормотал он так тихо, что она едва расслышала, – но это особенная елка для меня и для папы.

Ей захотелось обнять его, прижать, утешить. Однако с мальчишками надо поосторожнее.

– Разве ты не видел меня у загородки? Я стояла там и присмотрела именно эту елку.

Мальчик внимательно посмотрел ей в лицо своими не по годам мудрыми глазами, потом уверенно покачал головой:

– Не-а. Хочешь надуть меня.

– Неужели? – Смышленый, однако, ребенок. – А вдруг я говорю правду?

– Не-ет. – Он усмехнулся, и в слабом свете елочного базара сверкнули белые зубки. – Ты хочешь подшутить надо мной.

Она удивленно присела, оказавшись с ним нос к носу.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую. – Он переминался с ноги на ногу, глядя не на нее, а в начало базара. – Взрослые говорят детям неправду. Многие, во всяком случае.

– Вот как! – Габриэль обхватила себя за коленки, чтобы не упасть.

– Конечно. – Уголки губ у него опустились. – Сейчас ты меня дразнишь, вот и все. – Вдруг лицо у него озарилось радостью. – Вспомнил! Мой папа снял с елки этикетку, так что у нас есть доказательство.

– Что ж, значит, я проиграла. – Она улыбнулась ему легкой улыбкой – игра была окончена.

Позади нее скрипнула доска, и на Габриэль упала длинная тень.

– Папа! – Мальчик кинулся вперед, таща за собой елку. – Папа!

Наконец-то! С ее губ уже готовы были сорваться назидания, когда она увидела лицо подошедшего мужчины. В груди что-то екнуло, горло сжалось, а лицо вспыхнуло, как будто его обдало внезапным и сильным жаром.

Перед нею стоял Джо Карпентер – худощавый, длинноногий, с врожденной гордой осанкой, которую он передал и своему сыну. Он положил руку на плечо мальчика. Сын обвился вокруг его ноги, и нежно ему улыбнулся.

– Итак, Оливер, тебе по-прежнему нужна эта елка?

– Да. – Не отпуская елку, мальчик обхватил рукой Джо за талию и прижался к нему. – Это самая большая елка. Самая лучшая. Елка что надо. Наша елка. Ведь правда? – Он быстро взглянул на Габриэль, потом блаженно улыбнулся отцу.

Джо Карпентер посмотрел на женщину, и его усталые карие глаза заблестели от насмешливого удивления.

– Мы должны прекратить встречаться таким образом, Габби. – Джо наморщил лоб. – Дай подумать. Сколько прошло?..

Уголок рта у него едва заметно дернулся. Она не пропустила этого движения.

Она-то знала, сколько прошло, С точностью до дня. И он, конечно, тоже знал.

17 мая. Суббота. Школьный бал. Она чувствовала себя несчастной и ненужной. Ей было пятнадцать, и она была моложе всех своих кавалеров.

– Эй, красотка Габби, – позвал он, привалив мотоцикл к волнорезу как раз за деревенским клубом.

Вода билась в причал, а грохот мотоцикла наполнял сырую весеннюю ночь.

– Что ты здесь делаешь? Танцуют ведь внутри. Он указал на ярко освещенный клуб позади них, откуда доносился слабый звук контрабаса.

– Знаю. – Она отвернула голову и вытерла злые слезы.

– Так, может, ты объяснишь мне, почему самая хорошенькая девушка здесь совсем одна? Или ты хочешь, чтобы я догадался?

Габриэль знала, что она не самая хорошенькая девушка. Она точно знала, какая она. Она просто хорошая. Такая обычно председательствует в школьных комитетах, работает на вечерах выпускников, ходит каждое воскресенье в церковь. Девушка, на которую можно положиться. Девушка, которая все воспринимает всерьез.

Габриэль выпрямила колени под бледным шифоном тонкой юбки, стараясь громко не дышать, и посмотрела на блестящую полоску лунного света на воде. Хорошие девушки остерегаются оставаться наедине с Джо Карпентером. Даже если им этого очень хочется.

Он подождал минуту, потом опустил подножку мотоцикла, отключил мотор и подошел к ней, поскрипывая башмаками по сырой траве.

– Самая хорошенькая девушка должна быть внутри и танцевать последний танец.

Она вздрогнула, и в ее едва заметной груди стало странно пощипывать.

– Бьюсь об заклад, Джонни Рэй проглядел все глаза, высматривая тебя. Он бы хотел потанцевать с тобой медленный танец, близко прижавшись, и узнать, такие ли у тебя замечательные волосы на запах, как на вид.

Он швырнул недокуренную сигарету в залив и сделал еще один шаг вперед.

– И мне это тоже интересно. Они хорошо пахнут, Габби? Дождем и ночным жасмином? – Кончиком пальца Джо коснулся ее волос.

Она ничего не ответила. Не смогла. Он провел пальцем по ее руке, забираясь под рукав платья, скользнул от подмышки вниз и прикоснулся к запястью – нежным, легким движением, отчего у Габриэль бешено запрыгало сердце. У него на губах заиграла полуулыбка, которую она будет вспоминать много лет, и он поднял ее руку. Лунный свет упал на тонкий браслет и на кожу, превращая все в серебро.

– Черт возьми, – пробормотал Джо, – Джонни Рэя здесь нет, а я есть. Тем хуже для старика Джонни Рэя, – повторил он, кладя ее руку себе на шею. – Черт меня побери, если я сам не узнаю, как пахнет и какой на вкус дождь на твоих волосах.

Он поднял локон прически, которая стоила ей тридцать пять долларов в салоне Салли Линн, и, закрыв глаза, приложил его к губам.

– Восхитительный, вот какой, – прошептал он. – Кто бы мог подумать?

А потом самый плохой из всех плохих мальчиков поцеловал ее, и она ответила ему. В серебряном свете луны соприкоснулись их языки, губы и тела. О господи, что это было за прикосновение! Ее тело растаяло, прижатое к его телу, упругому и жесткому.

Она вдруг почувствовала себя грешной и свободной, с упоением слушая, как бьется ей в ладонь его сердце.

Джо наклонился и дохнул ей в ухо:

– Может быть, конечно, ты, Душистый Горошек, соблазн, толкающий на преступление, но клянусь, оно того стоит, только...

Он резко оттолкнул ее, отчего ее охватило холодом и жаром одновременно. У него на лице появилась ухмылка. Он оседлал свой мотоцикл и оглушил Габриэль визгом шин об асфальт.

Весь остальной вечер рот, тело и кожа у нее болели и пылали холодным жаром, а последующие два года она мечтала о Джо Карпентере. После того вечера она его не видела. Он исчез, оставив в Байю-Бенде смутные слухи, которые, впрочем, скоро поутихли, а потом и вовсе заглохли, так и не объяснив тайны исчезновения девятнадцатилетнего Джо Карпентера за месяц до окончания школы.

Габриэль судорожно сглотнула. Даже сейчас, во мраке елочного базара, спустя одиннадцать лет, все ее тело разгорелось от воспоминаний. « Так сколько же времени прошло? – спросил он низким, раскатистым голосом. – Дай вспомнить, когда я видел тебя, Габби, в последний раз. Это было...

– Какое-то время тому назад, – мрачно докончила она, поднимаясь и нащупывая в скользких иголках и грязи свою туфлю на низком каблуке. Тут нога у нее заскользила, и Габриэль по-дурацки замахала руками. Сумочка отлетела в сторону.

– Осторожно, Душистый Горошек! – Джо подхватил ее за локоть и обнял, скользя грубыми пальцами по запястью. – Замерзла? – Глаза у него блестели от изумления.

Он знал, что делает. Как и одиннадцать лет назад. Но теперь ей двадцать шесть, и такое поведение совсем не в ее стиле.

– Это влажность, вот и все, – пробормотала она. – Я уже отвыкла от нее.

– Точно? – Его вопрос защекотал ей щеку, когда он склонился над ней, поддерживая.

– Совершенно точно.

– Ты уезжала из Байю-Бенда? – Он просунул руку ей под локоть и помог выпрямиться.

– Я жила в Аризоне. Там такие же гремучие змеи, но не так влажно.

Она стряхнула пыль с бархатной юбки, быстро улыбнулась Оливеру, сказала «до свидания» и перекинула ремешок сумки через плечо.

– Приятно было увидеться с тобой, Джо. Счастливого Рождества тебе и твоему сыну.

Она была почти спасена, когда из темноты соседнего прохода появилась необъятная масса Муна Тибо. Мун наскочил на нее и отшвырнул прямо в объятия Джо Карпентера.

– Хорошо, люди, давайте вытащим эту елку, и вы отправитесь домой. Хочу сказать, что до праздника остались считанные дни. Вам же нужно время, чтобы украсить ее, пока не закончился этот год, верно?

– Верно. – Джо весело рассмеялся. – Минуту, Мун. У меня здесь расстроенная дамочка.

– Да, вижу. Как поживаешь, Габриэль? Отцу лучше?

– Гораздо. – Габриэль пыталась высвободиться из рук Джо, а его грудь, прижатая к ней, тряслась от смеха. Подняв голову, она взглянула на Муна. – Завтра вечером отец готовит джамбалайю. Заходи, он будет рад видеть тебя.

Высокий и огромный, как скала, Мун одарил ее одной из своих редких улыбок.

– Зайду. Я действительно очень люблю твоего отца.

– Дай руку, пожалуйста. Я одна не выберусь. – Она потянула Джо за рукав.

– Пожалуйста, Душистый Горошек. Я люблю протягивать руку помощи. – Его полуулыбка могла бы сжечь пару кварталов в Байю-Бенде, и у Габриэль даже лоб запылал от жара. – Ну, как? – Он положил свою плоскую и твердую ладонь в ложбинку у нее на спине.

– Прекрасно. Спасибо. – Габриэль стряхнула его руку и пригладила волосы. Джо Карпентер продолжал бы флиртовать, даже если бы его запеленали, как египетскую мумию.

Он вытащил еловую ветку у нее из волос и протянул ей:

– На память, Габби. О прошлом. – Голос у него был легким и удивленным. Глаза дразнили.

Но глубоко под этим блеском ей показалось какое-то сожаление. Нет, вряд ли.

– У нас нет прошлого, Джо. – Она выдавила улыбку и уронила веточку на землю.

– Разве?

Она покачала головой.

– Не со мной. Ты, должно быть, думаешь о ком-нибудь другом.

Список завоеванных Джо юных сердец в средней школе мог бы принести ему золотую медаль.

– Что ж, как скажешь. Может быть, это была не ты возле деревенского клуба. – Он пожал плечами и положил руку на голову Оливеру. – Очень был рад снова увидеть тебя. – Взгляд у него стал напряженным, когда он посмотрел на нее. – Красиво – эта красная юбка и шелковая блузка. – Он улыбнулся, и снова в глазах мелькнула искра. – Ты похожа на блестящий рождественский подарок, Габби.

Усталость, прозвучавшая у него в голосе и согнувшая ему плечи, была настоящей, и Габриэль заколебалась. Она будет дурой, если откроет рот. Попрощаться и уйти – вот что ей надо сейчас сделать.

Габриэль открыла рот и снова закрыла его. Она напрашивается на ненужные ей неприятности. Отрешенно глядя на сына Джо, Габриэль проговорила:

– Приходите на ужин завтра вечером. Ей сразу захотелось забрать свои слова назад, но они повисли в воздухе.

– Почему бы тебе и не пойти, Джо? Майло, конечно же, не будет возражать. Ты ведь знаешь, какой он. Чем больше людей, тем веселее – вот что говорит старик Майдо. – Мун подхватил одной рукой елку и зашагал к проходу у сарая, где елки обрезали и заворачивали.

Габриэль посмотрела ему вслед – Мун есть Мун. Она ради приличия вежливо кивнула.

– Отец готовит большую кастрюлю. Он не будет возражать.

– Джамбалайя, говоришь? – Джо потер подбородок. – Майло хорошо готовит джамбалайю.

– Откуда ты знаешь? – Насколько ей известно, Джо Карпентер никогда не встречался с ее отцом.

– Ну, я однажды пробовал стряпню твоего отца. – Проведя рукой по волосам, Джо взглянул на Оливера, потом снова на нее и произнес очень медленно, так что она еле поверила тому, что услышала: – Спасибо, думаю, мы воспользуемся твоим приглашением. Хорошая идея.

Мальчик, который во время всего разговора странно молчал, вдруг зло взглянул на нее. Сделав шаг в сторону, он прижался к отцу, как ракушка, прилипшая к якорю.

Отвернувшись от его нахмуренного лица, Габриэль вымолвила:

– Замечательно. Компания будет превосходной, как раз рождественской: семья, друзья, домашний ликер. – Она принялась искать в сумочке бумагу и ручку.

– Верно. – У Джо дернулся уголок рта. – Домашний ликер всегда символизировал для меня Рождество – Он взъерошил сыну волосы. – А как для тебя, Оливер?

– Нет. – Мальчик старательно скривил мордочку. – Ликер воняет.

– Веди себя прилично, Оливер, – наклонившись, тихо посоветовал Джо и обратился к Габриэль: – Мы придем.

Она больно закусила нижнюю губу: что Оливер любит или не любит – забота Джо, а не ее.

– Я напишу тебе адрес. – Габриэль вытащила маленький блокнотик с пробковой обложкой и раскрыла его.

– Не надо, знаю, где ты живешь. – Джо накрыл ее руку своей, и Габриэль пронзило желание – такое же сладкое и острое, как запах хвои в прохладном вечернем воздухе. – Если только вы не переехали.

– Нет. – Даже ей самой ее голос показался глухим. – Отец не переезжал. – Она захлопнула блокнот, потом снова раскрыла. – Да. – Она сама испугалась собственной догдаки, поспешно подняла глаза на Джо и заставила себя выдержать его взгляд. – И жену свою приводи. Как сказал Мун, папа любит, когда много народа.

– Я не женат, Габби. – Джо показал ей безымянный палец без кольца. – Во сколько?

– Что? – Она ничего не понимала. У Джо Карпентера, байкера, который носился на мотоцикле «Харлей-Дэвидсон» и мог соблазнить одним взглядом, был сын. Джо Карпентер знал ее отца. Джо Карпентер, чей поцелуй мог растопить сталь, придет к ней в дом поесть джамбалайи и украсить елку. И выпить домашнего ликера.

И все это – в Байю-Бенде, штат Флорида.