Поцелуй пирата

ПРОЛОГ

Лондон, 1780 год

В оглушительный шум и сутолоку улицы, заполненной грохотом повозок по булыжной мостовой, криками уличных продавцов и визгом вечно голодных озлобленных проституток, отбивающих друг у друга клиентов, ворвался душераздирающий вопль, который, впрочем, вряд ли кто услышал. Да и кто станет отвлекаться от своих насущных забот, чтобы прислушаться к происходящему в одной из убогих лачуг?

А между тем в жалком жилище совершалась одна из великих трагедий, именуемых жизнь и смерть, испокон веков разыгрывающихся на сцене мирового театра.

Потрясенный отчаянным криком матери, худенький подросток схватил жестяной ковш и поднес к ее запекшимся губам. Ржавая вода тоненькой струйкой стекла по подбородку измученной женщины, распростертой на кровати.

– Ну, пожалуйста, ма. Попробуй сделать хотя бы глоточек, – ласково уговаривал мальчик.

Дрожащими руками придерживая ковш, он со страхом взглянул на ее непомерно высокий живот, который выпирал из-под ветхого одеяла и казался огромным по сравнению с исхудавшими руками и острыми скулами, туго обтянутыми кожей.

«Мать, верно, слишком стара, чтобы иметь ребенка, – тоскливо подумал мальчик, – ведь ей уже двадцать восемь лет».

Новая острая схватка заставила женщину изо всех сил вцепиться в руку сына, отчего тот выронил ковш. Мальчик крепко схватил мать за руки, словно удерживая ее на краю жизни, и начал исступленно молиться, заглушая ее стоны. А в голове у него непрерывно стучало: слишком старая! Слишком худая! Слишком бедная!

Пальцы женщины бессильно разжались, и она в полном изнеможении впала в забытье. Молчание матери испугало мальчика больше, чем ее крики. Он с тревогой вглядывался в ее отрешенное лицо. Казалось, женщина потеряла последнюю надежду на освобождение от нечеловеческих мук.

«Нужно как-то привести ее в чувство», – подумал мальчик и потянулся, чтобы потрясти мать за плечи, но в эту минуту за его спиной с шумом распахнулась дверь.

В комнату ввалился здоровенный красномордый детина в потрепанной матросской одежде.

– Эй, Молли! – заорал он, наполняя комнатушку густыми парами джина. – Где ты, моя славная девочка?

Возмущенный его бесцеремонностью, мальчик вскочил со стула:

– Проваливай отсюда, черт побери! Нечего врываться сюда, как в собственный дом, будь ты проклят!

Подросток сам поразился охватившему его приступу ярости. В следующее мгновение ему пришло в голову, что этот пьяный матрос может оказаться отцом ребенка. Впрочем, тут же с горечью поправил он себя, им мог быть любой из десятка других мужчин, знакомых его матери.

Моряк тупо уставился на подростка. Одурманенный джином, он был не в состоянии понять, что происходит.

– Разрази тебя гром, наглый щенок! Я болтался в море целых десять месяцев и даже забыл, что такое поцелуй милашки! – Качнувшись, он занес руку, чтобы убрать с дороги это досадное препятствие. – А вообще, не стоит так ревновать, парень. У такой безотказной девушки, как Молли, ласки на всех хватит.

От бессильного гнева у мальчика потемнело в глазах. В ушах оглушающе зазвучали отголоски всех омерзительных стонов и выкриков мужчин, которых мать принимала на их жалкой кровати, чтобы было чем накормить его, своего сына. Не помня себя, мальчик схватил нож, приготовленный матерью, чтобы перерезать пуповину, и взмахнул им перед лицом ошеломленного матроса.

– Убирайся отсюда, сволочь, – воскликнул он, – пока я не перерезал тебе глотку!

Под взглядом подростка, сверкающим неукротимой яростью, моряк мгновенно протрезвел и опустил руку. Он плавал больше двадцати лет под парусами королевского флота и ни разу не дрогнул перед жерлами несущих гибель орудий, будь то пушки пиратов или французов. Но сейчас он всей своей кожей ощутил смертельную опасность и отступил.

Не успел моряк ретироваться, как за спиной мальчика раздался хриплый стон, напоминающий предсмертный хрип раненого животного. Мальчик стремительно обернулся и упал на колени перед грудой изодранных одеял.

Неудачливый посетитель бросил поверх согнутой фигурки мальчика, припавшего к телу матери, острый взгляд, который сразу же ухватил судорожные сокращения огромного живота, лихорадочный блеск глаз и запавшие щеки женщины, и тут же понял, в чем дело. И он дрогнул во второй раз за свой злосчастный визит.

Это было в нравах морских бродяг, к которым он принадлежал душой и телом, – при любом удобном случае беспечно выплескивать свое семя. Но эти бродяги и знать не хотели о дальнейшей судьбе ребенка, с легким сердцем покидая берег, чтобы снова бороздить бескрайние морские просторы.

«Нужно спасаться», – чувствуя подступившую к горлу тошноту, подумал матрос. Вот-вот он может оказаться свидетелем рождения нового существа, за которым неотвратимо должна была последовать смерть его матери. Это безошибочно подсказал ему инстинкт бывалого моряка и, зажав рот рукой, парень опрометью бросился за дверь.

– Ребенок… он уже… идет, сынок, – прошептала Молли сквозь стиснутые от боли зубы.

Забыв о непрошеном госте, мальчик заметался по комнате, собирая вещи, которые называла мать. Таз с водой. Тряпки, чтобы завернуть ребенка. Обрывок веревки. Подавляя страх, он откинул одеяло.

Роженица круто выгнулась и до крови закусила губы, но не издала ни звука, пока крошечное существо не скользнуло в подставленные ладони ее сына. Тогда наконец из ее груди вырвался протяжный стон неимоверного облегчения.

Мальчик следовал еле слышным указаниям вконец обессилевшей матери, избегая смотреть на новорожденного, уже ненавидя его за ее мучения и за страдания, перенесенные им самим. Кое-как он замотал ребенка в тряпки и сунул его в согнутую руку матери.

Она взглянула на младенца, и на ее губах затрепетала слабая, невыразимо нежная улыбка. Мальчик с душевной мукой смотрел, как ее лицо на мгновение осветилось отблеском былой красоты, которая, должно быть, и привлекла когда-то его отца. Не в силах вынести это зрелище, он было отвернулся, но мать схватила его за руку и стала всматриваться в тонкие черты его лица с такой же жадностью, с какой, только что изучала лицо новорожденного.

– Ты хороший мальчик, сынок… Такой же, как твой папа. Прошу тебя… никогда не забывай об этом…

Подросток закрыл глаза и словно окаменел, в который раз услышав знакомое напоминание. Если его отец был таким хорошим, почему же он их оставил?

Из рассказов матери мальчик знал, что после женитьбы отец сразу снова ушел в море, даже не дождавшись рождения сына. Впрочем, он и не знал, кто именно родился у его жены, оставшейся без гроша, но с младенцем. Не знал и никогда этим не интересовался. А мать все эти годы жила в постоянном ожидании его возвращения. Вместе с другими женами моряков она мчалась на берег встречать каждый корабль… только ей всегда приходилось возвращаться с пристани одной, глотая слезы и с завистью глядя вслед счастливым женщинам, шедшим домой в обнимку со своими мужьями. Дома при сыне она крепилась, обещала, что уж со следующим кораблем папа обязательно вернется, а ночью подолгу отчаянно рыдала, уткнувшись в подушку. Сын не спал, в детстве он и сам молча обливался слезами, прислушиваясь к ее глухим рыданиям, а с возрастом только стискивал зубы и затыкал уши, с каждым годом все меньше надеясь на встречу с родным отцом. Так он ни разу и не увидел его.

Однажды, вернувшись из плавания, давний товарищ отца рассказал им, что рыболовецкую шхуну, на которой он отправился в последний рейс, сильным штормом унесло к берегам Гренландии. Ураган не утихал несколько дней, утлое суденышко не выдержало борьбы, со стихией и затонуло. В грозных ледяных волнах погиб весь его экипаж, кроме чудом спасшегося боцмана, который и поведал о случившемся подобравшим его морякам.

Горькие размышления мальчика нарушил прерывистый вздох, донесшийся с постели. Он поднял голову и встретился с уже угасающим взглядом матери… Комок застрял у него в горле, не давая вздохнуть. Мальчуган медленно наклонился и поцеловал ее в холодеющий лоб.

– Спи, ма, – тихо прошептал он и бережно провел ладонью по ее лицу, закрывая ей глаза.

Подросток долго сидел на краю кровати, спрятав лицо в ладони, пока крошечное существо не начало издавать слабенькие звуки в безвольно откинутой руке матери. Мальчик некоторое время с отвращением смотрел на этот живой сверток, затем все же потянулся к нему только потому, что знал – мать этого хотела бы. Он называл про себя новорожденного это, отказываясь думать о нем иначе. Слабый, но настойчивый писк только что родившегося существа, неумело прижатого к груди мальчика, вдруг пробудил в нем тревожное сознание своей ответственности за это.

Мальчуган лихорадочно вспоминал, что делали в подобных случаях обитатели его квартала… Ну, конечно! Он должен будет найти женщину, которая возьмется это выкормить. Вряд ли ему придется долго искать. В человеческом муравейнике, населяющем эти жалкие трущобы, рождение и смерть частенько сливались в одно событие.

Озабоченный взгляд мальчика задержался на крохотном личике. Он подумал, что нужно умыть его. Оно было грязным, но могло ли здесь появиться хоть что-нибудь чистое? Очень скоро, как и все вокруг, эта кроха тоже станет кашлять и отхаркивать копоть.

Он осторожно коснулся пальцем нежной щечки младенца, поражаясь тому, что его истощенная мать произвела на свет такое пухленькое создание. Их взгляды встретились – бессмысленный взгляд новорожденного и его, осмысленный, угрюмый. Любопытство превозмогло неприязнь, и мальчик развернул лохмотья.

Изумленный совершенством маленького человечка, он невольно улыбнулся.

– Ну, парень, – смущенно пробормотал он, заворачивая малыша, – кажется, у тебя все оборудование в порядке.

Парень. Мальчик. Брат.

Его брат. Волна горячего сочувствия поднялась у него в груди, когда он снова прижал к себе маленький грязный сверток. Подумать только, у этого несчастного создания нет матери. У него самого по крайней мере был отец, который дал ему имя, и мать… до сих пор… Мальчуган сморгнул набежавшие слезы. А у этого клопа нет никого на свете… Никого, кроме него, его старшего брата.

Взволнованно переживая свое кровное родство с этим беспомощным существом, всецело зависящим от него, подросток погрузился в невеселые размышления.

Неожиданно с улицы донесся взрыв пьяного гогота, заставив мальчика вздрогнуть и очнуться. Он обвел осиротевший дом тоскливым взглядом и остановил его на лице матери, беззвучно прощаясь с ней. Ему было невыносимо тягостно оставаться здесь, рядом с ее мертвым телом, зная, что он ничего не может для нее сделать. Мальчуган крепко прижал к груди братишку и встал. С минуту он нерешительно потоптался у дверей, а затем опрометью бросился в хаос ночной жизни трущоб.

Никто не обратил внимания на одинокую фигурку мальчика, мчавшегося по булыжным мостовым переулков. Он стремился к единственному месту, где можно было смыть тошнотворный запах рождения и смерти, неотвязно преследующий его.

Глухую темноту ночи пронизывали вспышки фонарей на мачтах кораблей, пришвартованных в гавани, притягивая его к себе, как свет маяка.

«Не эти ли огни неудержимо манили моего отца, – подумал мальчик, устало опускаясь на дощатый причал. – А может быть, просто завораживающая песня волн влекла его в морские просторы?»

Свесив ноги, он сел на краю причала и погрузился в тяжелое раздумье, уставясь невидящим взглядом на море, чье присутствие обнаруживало себя лишь неумолчным плеском волн и отблесками лунного света. И вдруг решительно поднял голову.

Он понял, что должен сделать. Он унесет брата отсюда. Унесет в такое место, где свежий запах моря не оскверняется зловонием впадающей в него грязной маслянистой реки.

– Да, я унесу тебя отсюда, парень, – шептал он, осторожно разворачивая ветхое одеяльце. – Клянусь, я обязательно найду место, где мы с тобой сможем дышать свободно.

Выпроставшаяся из пеленок крохотная ручонка, судорожно размахивая крепко сжатым кулачком, вдруг здорово шлепнула его по носу. Такого коварства от братишки мальчуган не ожидал. Он ловко поймал и, как воробышка, накрыл ладонью напроказивший кулачок. Потом взглянул на чумазого несмышленыша, которого Господь поручил его заботам, и рассмеялся.

Смех, этот благословенный дар Божий, омыл и смягчил исстрадавшуюся душу маленького человека.