На новом месте я спала очень чутко. Все еще не могла привыкнуть, что нахожусь не в своем доме, не в своей комнате и, казалось, вообще не в своей жизни. Поэтому, когда лица коснулась ночная прохлада, мгновенно проснулась. Кто-то распахнул окно, хотя я отчетливо помнила, что на ночь его наглухо закрыли — стоял самый конец августа, и погода накануне вечером выдалась сырая и холодная.
Внимание привлек шорох. Я прислушалась с все еще закрытыми глазами. Сердце забилось быстрее. Тихие шаги. Посторонний? Или кто-то из девочек вставал по нужде, а теперь возвращается в кровать?
Распахнула веки и смотрела в темную пустоту потолка, боясь шевелиться и даже дышать, чтобы не выдать того, что бодрствую. Кожа покрылась колючими мурашками. Рука осторожно поползла под подушку, где был припрятан нож. Чего только стоило незаметно стащить его под бдительным взором нашей кухарки тетки Сары. Неужели я оказалась права? Или это снова игра богатого воображения, как пытались убедить меня все вокруг?
Краем глаза уловила быстрое движение слева от кровати и темный силуэт, но сделать ничего не успела: лицо резко накрыли чем-то мягким. В нос ударил запах залежалых перьев. От неожиданности я заорала, но сразу пожалела об этом, потому что подушка на лице заглушила крик, весь воздух закончился, а новый вдох сделать не получалось.
Меня охватила удушающая животная паника. Я попыталась вскочить, брыкаться, но без толку. Чье-то слишком тяжелое тело оседлало меня прямо поверх одеяла, продолжая давить руками через подушку так, что нос просто не мог остаться целым. Спустя вечность моя рука наконец коснулась холодного металла. Острая боль от глубоко вонзившегося в ладонь лезвия на миг затмила даже ужас от невозможности сделать вдох. Но время было на исходе. Еще немного – и я провалюсь в холодное ничто.
Усердно перебирая пальцами, чувствовала, как они скользят из-за крови. Да! Я все-таки смогла добраться до рукоятки и, уже не обращая внимания на боль, молниеносно выбросила руку вперед. Нож наткнулся на какое-то препятствие — в ту же секунду послышался тихий мужской вскрик и грубые ругательства. Давление ослабло. Захлебываясь, я сделала глубокий болезненный вдох и закашлялась.
Убийца слетел с меня. Глухой удар об пол свидетельствовал о том, что не слишком удачно. Я подскочила с кровати, чуть не запутавшись в одеяле, сдергивая простыню, и что есть мочи закричала. Громко. Высоко. Визгливо. Как может кричать только запуганная до полусмерти девятнадцатилетняя девушка, впервые столкнувшаяся с грубой физической силой, направленной против нее. Ночной гость, спотыкаясь и зажимая рукой лицо, шатаясь, подскочил к распахнутому настежь окну и скрылся в непроглядной темноте ночи.
От этого душераздирающего крика я будто сама очнулась. Другие девочки повскакивали со своих мест и спросонья смотрели на меня со смесью страха и удивления. Светильников нам не выдавали, поэтому я обводила взглядом лица в бледном лунном свете. На долгие несколько минут мы все застыли каменными статуями, будто ждали чего-то.
Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился сторож – пан Якуб. Старик подслеповато щурился, пытаясь понять, что произошло.
— У вас кричали? — встревоженно пробасил он и выше поднял светильник, который держал в руке, тем самым во всей красе явив окружающим неприглядную и пугающую картину.
В звенящей тишине из моих ослабевших вдруг пальцев выпал нож и оглушающе громко звякнул об пол. Никто не шевелился. Тихо было настолько, что я слышала, как капает кровь из глубокого пореза на ладони и собирается небольшой лужицей у ног. Коса растрепалась, и мои волосы торчали во все стороны. Порядком помятый, но вроде бы не сломанный нос сильно саднил. По щекам от пережитого беззвучно катились слезы.
— Матерь божья, что с тобой случилось, голубушка? — перекрестился он, подходя ближе.
***
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, — слышались вокруг тихие девичьи голоса.
Читать молитву перед каждым приемом пищи было обязательным ритуалом пансионата. Мой дед никогда не отличался большой религиозностью, и я, воспитанная им с малых лет, также не относила себя к истовым православным. Однако эти слова знала наизусть. Они слетали с губ сами, для этого не нужно думать. Мысли сейчас находились за десятки верст отсюда.
Стоя с опущенной головой, я не сразу заметила, как в столовую вошла директриса – Наталья Федоровна. Находясь здесь всего несколько дней, я уже успела понять, насколько у этой высокой и плотной черноволосой женщины стальной характер и как она держит в ежовых рукавицах не только воспитанниц, но и весь персонал.
— Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...
Она терпеливо ждала, пока девицы в возрасте от семнадцати лет до двадцати одного года, коих здесь было несколько дюжин, закончат молитву. Я ощущала на себе ее взгляд и не могла отделаться от мысли, что предстоит серьезный разговор. Сцепила в замок пальцы, почувствовав резкую боль в потревоженной ладони. Спустя несколько часов кровь все еще слегка проступала сквозь повязку. После обеда придется снова ее менять.
— ...и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть Царство и сила, и слава во веки. Аминь.
Последнее слово было сказано чуть громче остальных и разлетелось по столовой с дружным вздохом. Я посмотрела на приближающуюся к моему месту директрису. Чутье не подвело: она действительно пришла по мою душу. Хотя не трудно догадаться, ведь ночью из-за меня поднялся такой переполох, что никто уже не смог спать.
Мои расчеты оказались неверны. Даже с обостренным зрением идти по лесу ночью было не так-то просто. А неподготовленной девушке, которая обычно передвигается в удобном французском дормезе[1] – и подавно. Я устала уже через пару часов ходьбы. Хотелось только одного: отдохнуть.
Немного сошла с тропинки, углубляясь в чащу, нашла широкое поваленное дерево и присела на него, с удовольствием вытягивая натруженные ноги. Принялась расшнуровывать ботинки, которые уже стали натирать кожу даже через чулки, как вдруг замерла: пронизывающий до костей, пробирающийся в самые глубокие уголки души, леденящий внутренности волчий вой разнесся по округе. Волк замолк, чтобы через несколько секунд возобновить жуткую песню. К нему присоединился второй, третий… И вот уже непонятно, сколько их. Но они были повсюду. Это походило на перекличку, потому что вой доносился сразу со всех сторон.
Хищников раньше я не боялась. Они ни разу нас не трогали, когда дед брал меня с собой в лес. И все же смутная тревога нарастала. Я едва могла дышать, успокаивая расшалившееся сердце, которое с силой билось о ребра.
Вой приближался. Меня как будто окружали. Кости стало ломить еще больше. Почти невыносимое ощущение.
Я быстро завязала шнурки, повесила саквояж на плечо. Так нести его неудобно, тонкая ручка впивалась в кожу, однако мне нужна была свободная рука. Нащупала на земле довольно толстый сук и, вооружившись, осторожно стала двигаться все в том же направлении. Все равно не отдохну. Под такой аккомпанемент кто угодно поседеет.
Хищники продолжали перекликаться где-то совсем рядом, но не показывались на глаза. Я не сразу сообразила, что привлекло мое внимание, но, продолжая идти, краем глаза чуть в стороне уловила несколько раз мелькнувший и пропавший отблеск. Словно там горел огонь, но только что погас. Костер? Принюхалась. Действительно: пахло дымом.
Я стала как можно тише продвигаться в ту сторону и скоро уже могла различить раскаленные поленья. Еще несколько минут назад их облизывали язычки пламени. Яркие угли цветными пятнами плясали в глазах, на какое-то время я почти ослепла, поэтому ориентировалась лишь на вой, который все приближался. Боковым зрением уже улавливались движения мохнатых тел. Но в темноте я не сразу разглядела человека, привалившегося спиной к дереву у самого костра. Он не двигался. Заснул что ли? Одному в лесу ночевать опасно.
— Сударь? — неуверенно окликнула я.
Мужчина не шевельнулся. Волки, услышав человеческий голос, резко прекратили песни, словно прислушивались ко мне.
— Сударь, проснитесь! — снова позвала я, на этот раз громче.
Незнакомец не отреагировал. Я подошла к нему и, тронув за плечо, потрясла. Зрение наконец прояснилось: темное мокрое пятно расплывалось на его груди. Я тронула его в этом месте и понюхала руку. Кровь. Я так резко отпрянула, что не удержалась на ногах, упав на ягодицы, и выронила палку.
Волки тем временем выжидали. Я всем телом ощущала их незримое присутствие и внимательные взгляды на себе и этом человеке. Вот кого они окружали! Почувствовали скорый пир! Но они умели быть терпеливыми.
Кое-как поднявшись, я попятилась. Его кто-то убил! Костер еще совсем свежий, значит, убийца где-то рядом. Вдруг он услышал мое приближение и спрятался за деревьями, выжидая, как те волки? Голова закружилась от волнения. Бежать! Скорее бежать как можно дальше отсюда!
Я почти пустилась в бегство, когда человек вдруг застонал. Звук был очень тихим, но в ночном лесу прозвучал слишком отчетливо, хлестнув по ушам.
Уйти или остаться и попытаться ему помочь? Покину его – и даже если он не истечет кровью, его прикончат звери. Я во все глаза таращилась в чащу, словно могла видеть сквозь деревья и определить, скрывается ли там кто-то кроме волков. Останусь – подвергну опасности и себя. Было так страшно, что подгибались колени. Я нервным жестом убрала выбившийся из пучка локон, размазывая кровь незнакомца по своей щеке.
Что же делать?!
Нет-нет. Нужно уходить. Я все равно ему ничем не помогу. В таких условиях он уже мертв, просто его тело все еще сопротивляется неминуемой гибели. Задержусь – и, возможно, меня ждет та же участь.
Страх заставлял пятиться от раненого. Я двигалась все быстрее, пока не услышала рычание за спиной. Волки! Они ведь так никуда и не ушли. Наоборот, судя по силуэтам, мелькавшим все ближе за деревьями, они сужали кольцо.
Я замерла, боясь дышать. Звери уверенно гнали меня к мужчине, собирая своих жертв, так соблазнительно пахнущих кровью, в одном месте. Раньше хищники меня не трогали. Но ведь я никогда не оказывалась в лесу без деда, с глубоким порезом, к тому же рядом с умирающим человеком. Животные будто обезумели от дразнящего запаха скорой трапезы.
Это конец. Мы умрем здесь оба.
Преодолевая слабость в коленях, я сделала несколько шагов к мужчине. Это то, чего хотели волки: загнать добычу в одно место и окружить ее шерстяным кольцом, ощерившимся острыми иглами-клыками.
Двигаясь медленно, словно во сне, я снова подобрала палку. Отдавать жизнь просто так не собиралась. Аккуратно, без резких движений сняла с плеча саквояж и поставила его рядом с незнакомцем.
Теперь тихое рычание доносилось со всех сторон одновременно. Пришлось почти сразу оставить промелькнувшую мысль о том, чтобы забраться на дерево — слишком широкие и гладкие стволы. Мужчина снова застонал, и я услышала шепот. В зловещей тишине ночи и прекратившемся вдруг рычании голос прозвучал пушечным выстрелом:
Первое, что увидела, раскрыв глаза, – дуло ружья. Оно не было направлено прямо на меня, но старик держал его наготове. Одет просто. Как мещанин или крестьянин. Голова и борода совсем седые.
Я всхлипнула от неожиданности и замерла. Ну что, за мной все-таки пришли. Или это вернулся убийца моего загадочного подопечного?
Сбежать не успею. Я даже подняться быстро не смогу: на моих коленях все еще покоилась голова мужчины, а тело после сна в неудобной позе задеревенело.
— Вы кто такие будете? — человек с ружьем склонил голову набок, присматриваясь.
А я не могла вымолвить и слова. Ну что ему сказать? Правда была слишком невероятной. Не рассказывать же каждому встречному свою историю. Но иногда ружье становится неплохим аргументом, чтобы начать говорить.
— Помогите, — пискнула я. От испуга, да еще и после сна голос совершенно не слушался. Пришлось прочистить горло и сделать еще одну попытку: — Помогите, пожалуйста, на нас с мужем напали разбойники!
Это была первая более или менее правдоподобная ложь, которая пришла в голову. К тому же я могла быть недалека от истины. Слишком уж все походило на то, что мужчину ограбили.
Я чувствовала, что у него начинается жар. В том месте, где он меня касался, тело горело огнем. Приложила ладонь к его лбу, убеждаясь в догадках. Другой рукой распахнула плащ, явив взору старика неприглядную картину. У самой от увиденного остро кольнуло в сердце. При свете дня все выглядело гораздо страшнее. Но одно меня сильно порадовало: кровь запеклась, а новой не было видно.
— Потом ночью на нас напали волки, — продолжила я уже правдивую часть истории. — Еле удалось отбиться. Нам очень нужна помощь! Пожалуйста!
— Ишь, бедовые, — цыкнул старик, поморщившись. — Домик у меня здесь рядом, лесник я тутошний. Сейчас за покрывалом схожу. Вдвоем его в дом затащим. Сама-то хоть не ранена? — он покосился на мою перевязанную руку.
— В порядке, — заверила я.
— Тогда хорошенько затуши костер, пока я обернусь. Пожара только мне не хватало.
Продолжая что-то ворчать себе под нос, старик развернулся и ушел. Может, не стоило врать, что это мой муж? Так бы со спокойной совестью оставила раненого на лесника и пошла бы своей дорогой. Но слово не воробей.
В конце концов, я могу убедиться, что его жизнь вне опасности, и тихо уйти. Только сперва нужно привести себя в порядок и немного отдохнуть. Трудно назвать отдыхом сон в таких условиях.
По ощущениям, прошло не больше получаса, как лесник вернулся. К тому времени я уже успела тщательно закидать землей почти догоревшие угли. Дед посмотрел на мои старания и одобрительно хмыкнул.
Мы расстелили старое, местами рваное покрывало и как можно аккуратнее переложили на него раненого. Он тихо застонал и раскрыл глаза, но взгляд не был осознанным.
— Ш-ш-ш, — произнесла я, гладя его по лбу. Мужчина снова медленно прикрыл веки и погрузился в сон.
Тогда мы с двух сторон ухватились за уголки покрывала и потащили ношу. Ноги раненого волоклись по земле. Старик шел справа, я — слева. Нести было тяжело. От такой нагрузки рука снова нещадно начала пульсировать, я то и дело глухо стонала от боли, но, закусив губу, упрямо двигалась вперед.
Несколько раз мы останавливались передохнуть по моей просьбе. Дед только с виду был старым, а на проверку оказался очень крепким и выносливым. Он как будто даже не запыхался. Зато у меня перед глазами уже плясали разноцветные мушки. Возможно, от голода. Полкуска хлеба во время вчерашнего обеда трудно назвать полноценным приемом пищи. Да, теперь казалось, я могла съесть что угодно и в любых количествах.
Наконец мы пришли к его дому — небольшой деревянной постройке, находящейся в самой чаще леса, да маленькому сараю. Как позже узнала, в нем он держал лошадь. Другого хозяйства не было, только рядом с хатой стояла уже порядком покосившаяся будочка, из которой при нашем появлении показался некрупный черно-серый пес. Сначала он забрехал на нас, но хозяин окликнул его, и тот, вильнув хвостом, сразу же замолчал.
Как я была благодарна за то, что дед ничего не спрашивал, располагая нас в одной из двух комнат своего жилища! Мы аккуратно переложили раненого на кровать. Старик только чуть удивленно приподнял брови, заметив перевязочные материалы и лекарства.
— Сестра милосердия? — уточнил он, принеся мне лохань с водой и несколько чистых тряпок.
И вправду: откуда у меня все это было бы? Я согласно кивнула.
— Повезло твоему мужу, — заметил он. — Сильно же ему досталось. Без тебя вряд ли выжил бы.
Я вздохнула и ничего не ответила.
— На обед похлебка, сейчас подогрею. Больше ничего предложить не могу.
Я улыбнулась внезапному спасителю.
— Это просто замечательно, спасибо, спадар[1]... — сделала паузу, потому что не знала его имени.
— Осип.
— Благодарю вас, спадар Осип. А я — Августа.
Старик кивнул и вышел, оставив меня наедине с «мужем». Я сняла с него сюртук, осторожно стянула остатки рубахи, влажной тряпкой стерла кровь с груди, снова перевязала рану и приложила прохладный компресс к горячему лбу. В довершение растолкла пилюлю из тех, что было велено принимать мне, растворила в ложке с водой и потихоньку влила мужчине в рот, аккуратно придерживая голову, чтобы он не захлебнулся.
Я проснулась на рассвете, как только услышала радостный лай песика, которого старик спустил с цепи. Иногда он брал его с собой на обход.
Алексей еще спал. Это хорошо. После вчерашнего разговора не хотела с ним общаться. Лучше уйду тихо. Как ни пыталась заглушить это ощущение, какой-то неприятный осадок в душе никуда не хотел исчезать. Он что-то недоговаривал, и это вызывало во мне странную обиду. Один из тех моментов, когда умом все прекрасно понимаешь, но эмоции не поддаются контролю. С чего бы этому человеку доверять мне? Мы в равном положении. Он не рассказывает мне правды о себе, как и я ему.
Собиралась недолго — все нехитрое имущество, которое было с собой, даже не выкладывала из саквояжа. Поэтому сейчас только поровну поделила оставшуюся часть пилюль да отрезала себе полбуханки хлеба, который старик вчера принес из деревни.
Алексей уже достаточно окреп для того, чтобы самостоятельно приготовить себе обед. Вчера даже гулял немного по лесу вокруг дома — видела, когда сама возвращалась с прогулки. Так что о нем можно уже не волноваться. Через несколько дней спокойно доберется до города. А мне пора.
Жаль было уходить, не попрощавшись со спадаром Осипом и его милым псом, но так даже лучше. Пришлю ему потом плату за наше проживание, только вначале разберусь во всей этой ситуации с убийствами и покушениями.
Кобылка старика сегодня осталась в стойле. Я подошла к ней и погладила бархатистую морду, лошадь легонько боднула меня в руку. Улыбнувшись, я вышла за невысокий забор и закрыла калитку на крючок.
Было все еще тепло, но по небу гуляли грязно-белые тучи. Соберется ли дождь – непонятно. Что скажу леснику, если вдруг встречу его? Ну, например, мы поругались. Распри между мужем и женой – вещь довольно обыденная. Хотя что я могла знать о семейной жизни? Да, пожалуй, если что, буду врать, что поссорились. Но я очень надеялась никого не встретить, чтобы ничего не объяснять.
По приблизительным подсчетам, до Минска оставалось около тридцати верст. В первый день я продвинулась не слишком-то далеко. Был соблазн выйти на тракт и взять попутный экипаж или хотя бы телегу — авось кто подвезет девушку до города. Но я все еще боялась: того, кто хотел меня убить, тех, кто мог меня искать, потому что сбежала из пансиона. Да и просто любых представителей закона, которые могли потребовать показать документы, которых у меня с собой не было. Так что я продолжала упорно шагать, даже когда стал накрапывать дождь. Только плотнее закуталась в плащ. Ничего, под деревьями каплет меньше, можно двигаться. Путешествие продолжалось уже несколько часов, ничего не мешало мне идти бодрым шагом. К тому же за эти несколько дней я отдохнула и набралась сил.
Я думала о маме. Если она здесь, если была жива все эти годы, почему ни разу не дала о себе знать? Она сделала выбор, отказалась от части себя. Но почему ни разу мне не являлась? Глубоко внутри я всегда знала ответ на этот вопрос. Только не хотела признаваться даже самой себе.
В небе громыхнуло, да так, что я невольно пригнулась. Ливень усилился. Пришлось спрятаться под дубом, который хотя бы немного защищал от частых крупных капель. Сколько уже пройдено? Верст десять, не меньше. Если встречу местных грибников, обязательно спрошу.
Интересно, Алексей уже заметил, что меня нет? Или не обратил внимания, что мои вещи пропали? Я потрясла головой, пытаясь прогнать ненужные мысли. Какая разница? Все равно больше никогда этого человека не увижу. Особенно, если в Минске он проездом.
Резко начавшись, ливень почти так же внезапно и прекратился. Отряхивая с плаща капли, я осторожно выглянула из-под раскидистой кроны, сделала три шага и, поскользнувшись на мокрой траве, с криком полетела на землю. Острая боль пронзила щиколотку.
От боли я не сразу смогла дышать. Но с первым вдохом выругалась, шипя. Это все вранье, что благородные девицы не знают бранных слов — еще как знают! Но слишком хорошо воспитаны, чтобы их употреблять. В обычной жизни. А моя сейчас вышла из обычного русла. Да не просто вышла, она буквально топила меня, как слепого котенка в мешке! Подсовывала все новые и новые испытания. Какое-то сплошное невезение.
— За что ты так со мной? — я в бессилии подняла глаза к небу, не зная, к кому конкретно обращаюсь.
Хоть сразу в гроб ложись и крышку за собой прикрывай. Но нет, я еще поборюсь!
Стиснув зубы, я поднялась. На ногу ступить было невозможно. Только бы не сломала. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! У меня никогда не случалось переломов, поэтому не знала, с чем сравнивать, но болело адски. Кое-как допрыгала до дерева и уцепилась за шершавую кору. Это невозможно! Ко всему прочему еще и юбку с плащом в грязи изваляла. Ладно бы блузку, у меня с собой хотя бы есть смена. Но как теперь на люди в таком виде покажусь? Лесное чучело, не иначе.
За дубом, тем самым, у которого пережидала непогоду, виднелась небольшая полянка. На ней лежал старый толстый ствол, уже весь покрытый мхом. Интересно, бурей его, что ли, повалило? Как бы там ни было, рядом даже осталось кострище, которое, судя по виду, использовалось не один раз. Да толку от него сейчас: все мокрое.
Я с трудом добралась до ствола и села на мокрый мох. Некоторое время просто переводила дух. На лбу выступил пот. Воздух был тяжелым, от земли поднимались испарения. С трудом стянула плащ — в косых лучах вечернего солнца, которые проступили через прохудившиеся тучи, стало жарко.
Внезапно на поляну выскочил заяц. Он настороженно застыл, глядя на меня, и пошевелил одним ухом. Я не хотела пугать зверя. Тихо сидела не шевелясь. Он быстро-быстро дышал и дергал носом. Несмотря на боль в ноге, я улыбнулась. Бывают же настолько милые существа...