— Ну надо же, какие люди, — мерзковатенько оскалившись, Волков оперся плечом на дверной косяк, сложил руки на груди и одарил меня презрительно-снисходительным взглядом.
Меня точно прокляли, вот честное словно, иного объяснения я найти не могла. Последний заказ, последний, черт возьми, на сегодня — и вот такое везение в лице Волкова.
— Ваш заказ, — очевидно, выглядела я сейчас крайне глупо, но держать лицо было необходимо. Улыбнувшись через силу, я протянула Волкову коробки с пиццей.
Наверное, будь я чуть более предусмотрительной и проворной, успела бы среагировать, но увы и ах. Резко выпрямившись, Женя сделал молниеносный выпад, грубо схватил меня за руку и против воли втянул в квартиру. Все случилось так быстро, что я едва удержалась на ногах. Коробки с пиццей ожидаемо выпали из рук, а все содержимое теперь украшало полы в прихожей.
Пока я приходила в себя, за спиной раздался характерный щелчок. — И кто будет все это возмещать?
Я обернулась, сглотнула громко, перевела взгляд на запертую дверь, путь к которой мне перегородила чертова гора мышц. Сердце зашлось в бешенном, неконтролируемом ритме, казалось, оно вот-вот выскочит из груди и ускачет подальше от этого места, собственный пульс оглушительным грохотом отдавался в ушах. Оказаться запертой в квартире с Волковым, в его квартире — пожалуй, худшее, что могло произойти за сегодняшний день.
— Очевидно заказчик, — ничего-ничего, я отсюда выберусь.
— Ой ли? — он усмехнулся надменно. — А работы лишиться не боишься?
Сволочь. Гад. Скотина. Да как он смеет вообще!
— Хорошо, деньги можешь оставить себе, так уж и быть, я заплачу, а теперь выпусти меня отсюда, какого черта ты вообще себе позволяешь!
Он снова шагнул вперед, неумолимо сокращая между нами и без того небольшое расстояние.
— Заплатишь, конечно, заплатишь, прямо сейчас и начнешь расплачиваться. Уже не такая смелая?
Лина
За два месяца до событий в прологе
— Лина, — из кухни раздался громкий голос матери.
Я невольно поежилась, готовясь к очередному скандалу. Настроение мамы я считывала на пять с плюсом, и сегодня оно в очередной раз было дурным. С тех пор как мать вернулась с работы, я не выходила из комнаты, чтобы лишний раз не нарваться. Уже в тот момент, когда мама появилась на пороге, я поняла: сегодня ничего хорошего от нее ждать не стоит.
Однако, избежать бури, видимо, не удастся даже притаившись в собственной комнате.
Обреченно вздохнув, я поднялась со стула и направилась к двери. Идти на кухню совсем не хотелось, встречаться лицом к лицу с матерью, находившейся сегодня в дурном расположении духа, — тем более. Так уж сложилось, что если мать не в духе, то настроение она должна испортить всем вокруг. Срываться на мне вообще было любимым делом.
— Лина, я кого зову, — по квартире вновь разнесся совсем не добрый голос матери.
Конечно, я уже понимала, что беды не миновать. По пути на кухню я мысленно прокручивала в голове сегодняшний день, тщетно пытаясь вспомнить, какое из моих действий могло повлечь за собой очередное недовольство матери.
Маму я застала посреди кухни с черным, набитым мусором, пакетом. Прикрыв глаза, я выругалась похлеще портового грузчика. И как я могла забыть о мусоре? Ну как? К горлу подкатил противный колючий ком, сердце застучало в груди, ускоряя ритм, в носу неприятно защипало.
«Спокойно, Лина, может, все еще обойдется»
Я, правда, старалась успокоиться, но прекрасно понимала, что если мать нашла за что зацепиться, то уже не отцепится и продолжит гнуть свою линию.
— Я сколько раз просила выносить мусор? Обязательно нужно ждать, пока ведро до краев забьется и вонять начнет на всю квартиру? — только завидев меня, мать тут же разразилась возмущениями. — Ну что ты за бестолочь такая? Господи, у всех дети, как дети, а у меня...
Я только вздохнула тихо, поджала губы и сжала ладони в кулаки. Даже плакать уже не хотелось, ничего не хотелось. Я давно привыкла к подобному обращению со стороны матери, к оскорблениям, почти ежедневно отпускаемым в мою сторону. Раньше меня это задевало, настолько, что после я белугой несколько часов ревела, не понимая, чем заслужила нечто подобное. Порой, мне даже казалось, что я приемная, но этой теории противоречил один неоспоримый факт — внешне я была абсолютной копией матери.
— Я забыла, я сейчас вынесу, — промямлила я тихо, опустила глаза, чтобы лишний раз не провоцировать мать на дальнейшее развитие скандала.
— Сейчас она вынесет, — отозвалась мама, — мне обязательно нужно повторять несколько раз, сама ты сделать не можешь?
— Я просто забыла, — я повторила как можно спокойнее, стараясь свести к минимуму грозящую разразится бурю.
Ничего-ничего, недолго осталось все это терпеть.
Молча я шагнула вперед, подошла к матери и потянулась рукой к пакету.
— Ты пыль протерла? — видимо, поняв, что на развитие скандала я не настроена, мать решила зайти с другой стороны.
— Протерла, — я согласно кивнула, ожидая, пока мать передаст мне пакет.
— Нормально протерла или как в прошлый раз?
— Нормально, я и в прошлый раз нормально протерла, — буркнула я прежде, чем поняла, что сболтнула лишнего.
— Что ты сказала? — ну все, понеслась душа в рай.
— Мам, дай мне просто мусор, я его вынесу, — я постаралась снизить градус.
— Я смотрю, ты совсем страх потеряла, — она меня больше не слышала, зацепилась за то, что ей было нужно, нашла повод и оправдание собственным действиям. — Ты мне это, Линка, брось, я из тебя эту дурь быстро вышибу, ты с подружками своими так разговаривать будешь.
— С какими подружками? — я усмехнулась горько.
Не было у меня ни друзей, ни подруг. Благодаря собственной матери не было. Не вливалась я в коллектив, не умела находить общий язык со сверстниками. Мать убила во мне уверенность, развила кучу комплексов и загонов, которые внешне выплескивались в дерзость и бесконечные конфликты, а то и драки. Винили в них, конечно, меня, даже собственная мать. Особенно она. После нагоняя в школе непременно следовало продолжение дома. Крики и обвинения в бестолковости, идиотизме и прочем были обыденностью, таковой была моя реальность с детства, впрочем, как и рукоприкладство.
Мать отчего-то считала, что в том, чтобы ударить собственного ребенка нет ничего дурного, и речь не шла о легком шлепке по попе, нет. Так меня воспитывали — кнутом, и почти без пряников. С тех пор ничего не изменилось. Нет, конечно, мать не всегда была в дурном настроении и назвать ее совсем уж плохой матерью было нельзя. Она любила меня, просто по-своему, только я такой любви не понимала и вряд ли когда-то пойму.
Мама растила меня одна, часто нам не хватало денег, впрочем, отсутствие денег и являлось вечной причиной дурного настроения мамы. А я просто попадалась под руку.
— Мусор вынеси, потом я с тобой поговорю, и космы свои нормально собери, выглядишь как какая-то проститутка, — я в очередной раз поджала губы, и забрала у матери пакет.
Лина
Просидев на скамье добрых полчаса, я, тяжело вздохнув, поднялась на ноги, втянула в легкие теплый вечерний воздух и побрела в сторону дома. Меня ждал очередной скандал, избежать которого не представлялось возможности. Мать наверняка рвет и мечет, и, если учесть тот факт, что телефон я благополучно оставила в комнате, попадет мне прилично. До конца лета оставалось два месяца, ровно шестесят два дня и я буду свободна, как ветер. В конце августа, прямо перед началом учебы, я собиралась съехать из отчего дома и отправиться, так сказать, на вольные хлеба.
Мама, конечно, ничего не подозревала. Я вообще стараюсь максимально избегать общения с ней. Врать я никогда не умела, а потому действительно боялась, что мать заподозрит неладное.
Она, естественно, даже не догадывалась, что вот уже почти месяц я подрабатываю курьером и откладываю деньги, пряча их в небольшой коробочке, в самом дальнем углу верхней полки своего большого шкафа.
Мне даже удалось отыскать себе жилье. Условия не королевские, конечно, так — небольшая лачуга в одном из частных секторов на отшибе города. Можно было найти что-то получше, но тут сыграли роль три факта: первый — я хочу жить одна, второй — я хочу жить как можно дальше от места, в котором выросла, третий — найденный мною домик сдавали за копейки.
Хозяйка моего будущего жилища — милейшая женщина шестидесяти трех лет, искала хоть кого-нибудь, кто готов был следить за ее избушкой, так как сама она собирается переезжать в нерезиновую, к сыну. Так что цена, можно сказать, символическая. Впрочем, все не так плохо. В доме имеется все необходимое, я даже посмотреть успела, и договор аренды подписать. Мне много и не надо. Кровать, санузел, плита, да стол со стулом. В этом плане проблем в доме не было, а то, что старый — ну так ничего, живут же люди.
В любом случае, — это куда лучше, чем продолжать ежедневно выслушивать стенания о том, какая я никчемная. Мама до сих пор мне простить не может, что учиться я решила в родном городе, выбрав вполне осознано, местный университет. Она-то уже все распланировала, и, по планам ее наполеоновским, учиться я, конечно, должна была в столице.
Как я буду туда поступать? Да как все! Так она считала.
Вот только невдомек ей было, что конкурс там куда выше и желающих намного больше. И сколько бы я ни пыталась объяснить ей сей простой до боли факт, пробиться сквозь толстенную стену непонимания и обиды мне так и не удалось.
— Танька с Володькой же как-то поступили, — парировала мать, считая, что приводит достаточно весомые аргументы в пользу своей непоколебимой позиции.
— Они занимались, мама! С репетиторами! — я пыталась достучаться. Напрасно.
Мать только фыркала в ответ, заявляя, что это бессмысленный спор и учиться мне тоже никто не мешал. А в репетиторах необходимости нет, все знания должны давать в школе.
«Должны, но не обязаны»
Я только вздыхала и молча разводила руками. Конечно, ведь Таньке с Володькой заниматься с репетиторами не стыдно, Танька с Володькой молодцы, эдакие вундеркинды.
Я всю свою жизнь только и слышала, что Танька да Володька то, Танька да Володька сё.
Таня и Володя — дети родной сестры моей матери. Мои двоюродные брат и сестра. Мне всю жизнь их в пример ставили, а меня тошнило от очередных успехов Танечки и Володечки. Нет, я никогда не завидовала, я вообще завидовать не умею, нет во мне такой программы, не заложена. Но и желания лишний раз видеть родню у меня нет. Я даже с праздниками их сквозь зубы поздравляла.
Два года назад в Москву уехала Танька, еще год спустя — Володька. Танька пробилась в МГУ на журналистику, через бешенный конкурс, естественно. Тетя Наташа с дядей Валерой все нарадоваться не могли, и никак не упускали шанса напомнить, какая умница их Танечка. Мама их чувства разделяла с особым энтузиазмом. Володька поступил в НИУ ВШЭ, ходил потом важный такой, как павлин в период случки.
На их фоне я выглядела белой вороной. Мама меня не поняла. Нет, в чем-то она права, конечно, поступить можно было и без репетиторов. В наше время чего только нет в интернете, готовься за ради Бога. Только я не хотела, не лежало у меня сердце к поступлению в столичные вузы, да и к самой столице. Не люблю я суету эту, толкучки, спешку. Москва, говорят, никогда не спит, и я охотно в это верю. Мне город этот больше муравейник напоминает. Люди вечно куда-то бегут, торопятся не успеть. Я там была всего раз, нас на экскурсию тогда возили, два года назад это было. Вот тогда-то я столицу нашей необъятной и невзлюбила. Этот город из меня словно все соки за каких-то три дня выжал, душил меня жутко, а возвращение домой показалось спасением.
В общем, маму я разочаровала сильно. Впрочем, я и раньше ее разочаровывала, сколько себя помню. Училась я плохо, ну как плохо, нормально, но без отличия. Оценки, конечно, подводили. Маму это совсем не радовало, она, опять же, считала, что четверок быть не должно, а троек…
Ух и прилетало мне за них.
А я, честно говоря, терпеть эту учебу не могла, и школу всей своей душой ненавидела. Почему? Нет, совсем не потому, что я программу не тянула, а потому что ее нам попросту не давали. Вопиющая некомпетентность некоторых педагогов поражала даже самое смелое воображение. Но разве меня кто-то слышал? Разве мои доводы хоть раз достигли нужного эффекта? Нет, ничего подобного. Потому что учитель выучился и имеет высшее образование, и не мне о его компетентности судить.
В общем, правы были все, но не я. В какой-то момент в моей голове что-то щелкнуло, переключилось. Я поняла для себя одну важную вещь: чтобы иметь хорошие оценки, совсем необязательно хорошо учиться. Так прошли три года моей школьной жизни. Изворотливость и смекалка стали моими закадычными друзьями. За голову я взялась только в одиннадцатом классе, подтянула знания по точным наукам и английскому, благополучно забив на все остальное, и в конец концов поступила в наш местный университет, на экономический. Правда, никто за меня не порадовался.
Лина
Два месяца спустя
— Здесь не занято?
Голос, раздавшийся рядом, вынудил меня поднять приклеенную к парте голову. Господи, как же сильно хотелось спать. Кто вообще придумал пары в такую рань? Кто придумал первое сентября?
Нет, решено, эти выходные целиком и полностью мои. Никаких смен.
Разлепив веки, я повернулась в сторону источника звука, моргнула несколько раз и уставилась на девушку, стоящую рядом с соседним стулом. Блондинка, миленькая такая, с короткими волосами, что пушились и торчали в разные стороны, и большими ярко голубыми глазами. Почему-то в голове резко возник образ домовенка Кузи. Я улыбнулась своим мыслям, чем, наверное, вызвала удивление у девушки. Может, она даже успела пожалеть, что ко мне обратилась и теперь, посчитав меня не совсем нормальной, думала, как бы потихоньку свалить.
— Да, то есть нет, не занято, — я спешно убрала с соседнего стула свой большой рюкзак, бросила его на пол и уткнулась лицом в ладони.
«Ну давай же, просыпайся»
— Не выспалась? — все тот же приятный голос блондинки прозвучал рядом.
Кажется, она все же решила остаться.
— Есть немного, — потерев лицо ладонями, я опустила их на стол и взглянула на блондинку.
— Я Тася, — улыбнулась девушка и принялась доставать из сумки письменные принадлежности.
— Лина, — я представилась в ответ.
— Ангелина?
— Угу.
— Рада знакомству, — девушка вновь одарила меня улыбкой, и, прищурившись, пробежалась глазами по аудитории, словно кого-то выискивая.
А потом Тася вдруг приподнялась со стула и замахала обеими руками. Проследив за ее взглядом, внизу у первого ряда, я заметила компанию из трех парней. Двое стояли к нам спиной, один смотрел на нас.
— Ты их знаешь? — спросила я зачем-то, словно мне было до этого дело.
Аудитория постепенно заполнялась студентами. Некоторые из них кучковались внизу, кто-то радостно обнимался, узнав в однокурснике знакомого, в основном присутствующие делились на небольшие компании, но были и одиночки вроде меня.
Парень, смотревший в нашу сторону, в ответ на действия Таси улыбнулся, кивнул и, бросив что-то своим товарищам, оставшимся стоять внизу, направился к нам.
— Вы где застряли-то? — недовольно буркнула Тася, когда парень наконец добрался до нашего ряда.
— Жека пожрать решил, — пожав плечами, парень улыбнулся и перевел взгляд на меня, — привет, — его улыбка стала еще шире.
— Привет, — я постаралась улыбнуться в ответ.
— Это Лина, — представила меня Тася, — а это Рома, мой брат, мы двойняшки.
Я только теперь обратила внимание на поразительное сходство между ребятами. Надо же. Мне всегда хотелось иметь родного брата или сестру, не свезло. А тут… Двойняшкам я всегда завидовала. Ты просто родился, а у тебя уже есть друг.
— Очень приятно, Лина, — подмигнул парень, и я даже понять не успела, в какой момент моя ладонь оказалась в его. Осторожно потянув мою руку, парень наклонился и очень осторожно, почти невесомо коснулся губами тыльной столоны моей ладони. А я застыла на месте, совсем не ожидая ничего подобного.
— Взаимно, — пролепетала я, отнимая руку.
Рома продолжал пристально смотреть и улыбаться, а я, непривыкшая к такому вниманию и откровенному интересу, просто не знала, куда себя деть и, наверное, даже раскраснелась. На помощь весьма вовремя пришла Тася.
— Ты сесть не хочешь? — девушка обращалась к брату.
— Да, пожалуй, надо, — отозвался парень, после чего осмотрелся и, видимо решив, что огибать стол слишком долго, повернулся спиной, уперся ладонями в деревянную поверхность и ловко через нее перепрыгнув, оказался рядом с Тасей.
— Вот ты нормальный, обойти не мог? — возмутилась девушка. — Зачем, если так быстрее, — он подмигнул сестре, а я,
отвернувшись, не смогла сдержать улыбки. Тася продолжила сокрушаться, брат ее молча слушал, а я тем временем потянулась к своему рюкзаку за тетрадью и ручкой.
Через секунду по всей аудитории пронесся громкий свист, источником которого оказался Рома.
— Рома! — вновь возмутилась Тася, а я принялась массировать собственные уши. Свистеть Рома и правда умел, у меня даже уши заложило.
— Че Рома.
— Нет, ты только представь, я с этим, — ткнув в брата указательным пальцем, Тася обратилась ко мне, — восемнадцать лет прожила! Седой волос на голове, вот видишь? — девушка демонстративно прихватила прядь светлых волос.
Рома только рассмеялся в ответ и, обняв сестру за плечи, прижал к себе. Я снова улыбнулась, эти двое казались такими милыми, правда, очень быстро улыбка моя сошла на нет. Рома махнул рукой, очевидно, привлекая внимание друзей, а я машинально проследила за его взглядом. Один из парней теперь стоял в компании миниатюрной девушки, крепко ее обнимая и, видимо, совершенно позабыв о присутствии второго. А второй… Второй пристально смотрел на меня.
Лина
Так просто не бывает, и как я так попала? Я давно позабыла о той вечерней встрече с этим ненормальным. Нет, пару дней я в самом деле оглядывалась, мало ли у человека с головой не все в порядке. Но нет, он не появился ни на следующий день, ни после. Может не нашел, а может и вовсе не стал заморачиваться. Да и зачем? Подумаешь, какая-то случайная девка на пути повстречалась, да нагрубила, быть может, задела самолюбие, гордость, но, в общем-то, это не повод, чтобы ее разыскивать.
На третий день я окончательно выдохнула, перестала оглядываться, да и не до того мне было. У меня голова была занята иного рода проблемами. До начала учебы оставалось всего два месяца, и за два месяца мне нужно было подкопить денег, сдать экзамен на право управлять мопедом, и, собственно, купить этот самый мопед.
Проблема заключалась в том, чтобы сохранить все эти наполеоновские планы в тайне от мамы. К счастью, она ничего не заподозрила, а я, тихо накопив средства, сдала экзамен, купила поддержанный, но вполне себе ходовой мопед, собрала вещи и двадцать третьего августа сообщила о своем переезде.
Лично не смогла, струсила, написала записку и оставила ее на столе в кухне. Мама потом звонила, конечно, мы даже с ней поговорили. Ну как поговорили, она покричала в трубку, назвала меня неблагодарной, вообще, много эпитетов в тот вечер из ее уст прозвучало, а я только слушала, сцепив зубы и сжимая телефон в руке.
— Лина, ау, — из размышлений меня вырвала Тася, дергающая меня за руку и щелкающая пальцами у самого лица.
— А… что? — я несколько раз моргнула, тряхнула головой, перевела внимание на новую знакомую и ее брата, правда, ненадолго. Меня словно сила какая-то невидимая подгоняла повернуться, посмотреть вниз и, не сумев ей противиться, я вновь просмотрела на прожигающего меня взглядом парня. Жека, кажется, так его звали.
Он все также стоял на месте, глядя на меня, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. В том, что он меня узнал не осталось ни
единого сомнения.
— Я говорю, на посвящение собираешься? — вновь мое внимание привлекла Тася.
— П…посвящение? — повторила я, не вникая в разговор.
— Ну да, в студенты. Тусовка, выпивка, неформальная обстановка.
— Эээ… — прозвучало максимально тупо.
Вновь тряхнув головой, я все же нашла в себе силы оторвать взгляд от парня и посмотреть на Тасю с Ромой. Последний как-то хитро на меня глянул, сверкнув большими голубыми глазами, он улыбнулся странно и снова махнул рукой друзьям. Тася в свою очередь продолжала вещать, даже не стремясь убедиться в том, что я действительно ее слушала.
— Вообще, обещают что-то интересное, даже конкурсы какие-то, ну и в целом, че мы зря поступали что ли, — безостановочно говорила Тася.
— Я не знаю, нет, наверное, не пойду.
— Да брось, — в разговор вклинился Рома, — пропускать студенческие тусовки нехорошо.
— А когда? — да-да, я из тех вечно отсталых, которые обо всем узнают в последнюю очередь.
— Ну официальная часть начнется примерно, — Тася взглянула на часы, — через семь минут, а неофициальная в «Жаре» через неделю, в пятницу.
— Официальная? — уточнила я.
— Ну да, — закивала Тася, — ну ты как с луны. Ща заглянет декан, повещает о том, как нам всем повезло пройти конкурс, какой у нас прекрасный универ и факультет, и так далее, и тому подобное, ну а потом отдельные группы поводят по универу. Ты вообще в программу вникала?
— Эмм… ну в целом, да.
Ага, вникала, конечно. А чего там вникать? Факультет нашла, образовательную программу и группу нашла, расписание, — тоже. Зачем мне знать больше? Посвящения какие-то, я и не собиралась никуда, у меня времени нет и голова другим забита.
— Ты, кстати, из какой группы? — продолжила опрос Тася. — Из второй.
— О, класс, — хлопнула в ладоши Тася, — я тоже, а Рома, и вон тот красавчик, на которого ты только что так пристально пялилась — его, кстати, Женя зовут — из первой, но у нас много пар пересекается.
Я буквально почувствовала, как порозовели мои щеки. Неужели так заметно было? Господи, да Тася же верещала безостановочно, занятая одной лишь собой. Как она вообще заметить-то умудрилась?
Я нахмурилась, посмотрела на девушку, потом на Рому, последний, к слову, молча слушал, не отрывая от меня любопытного взгляда.
— Ни на кого я не пялилась, — я попыталась оправдаться, прозвучало, правда, как-то совсем уж неуверенно, — просто он мне знакомым показался, — добавила зачем-то.
— Так не пялилась или показался знакомым? — подхватил Рома, широко улыбнувшись.
— Не пялилась и показался знакомым, — буркнула я, начиная злиться.
Отвернувшись от ребят, я вновь уткнулась взглядом в кучку студентов внизу. Женя наконец перестал сверлить меня своим жутким взглядом, тем самым, что даже на расстоянии вызывал в теле необъяснимую дрожь. Теперь внимание парня было сосредоточенно на белобрысой девице, не ясно откуда взявшейся и обезьянкой повисшей на его руке.
— Это Мила, его девушка, — как ни в чем не бывало проговорила Тася.
Женя
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — стоило мне только переступить порог квартиры, как лицом к лицу я столкнулся с отцом.
И снова это его недовольное выражение, снова скрещенные на груди руки и взгляд свысока. Да, пап, вот такой я у тебя непутевый и мне отчего-то совершенно похер.
Я только ухмыльнулся в ответ на выпад отца. Прошел в прихожую, запер за собой дверь, устроился на пуфике, располагавшемся неподалеку от входа, и принялся разуваться. На отца я даже не смотрел, не хотелось. Да и в целом наше с ним общение уже почти год ограничивалось сухим приветствием и парой ничего незначащих фраз. Жили, словно чужие. Не понимали друг друга. Он не слышал. Я не стремился объяснять. А что тут объяснять, когда в груди давно образовалась дыра размером с Марианский жёлоб, когда хотелось орать от бессилия, крушить все вокруг. Отец и без объяснений, без разговоров ненужных все понимал.
— Женя, ты мне обещал, — он в очередной раз завел свою шарманку.
Обещал не обещал, какая нахрен разница.
— Ты мне тоже обещал, что она не умрет, — обвинение вырвалось из меня против воли.
Хотя, нет, вру, не против.
Поднявшись, я бросил кроссы на полку для обуви и двинулся в направлении своей комнаты.
— Жень, — он вздохнул, положил ладонь на мое плечо как раз в тот момент, когда я проходил мимо него.
И зачем все это?
Ну пропустил две пары. Первый день учебы, подумаешь, трагедия. Не пропустил бы, прибил бы эту сучку дерзкую. И чего меня с нее так торкнуло? Ничего особенного в ней, простая, без изюминки, лоска. Выбесила стерва. Член ее мой не заводит. Маленькая дрянь. За такое и отхватить можно. Вообще что ли ничего в голове нет?
— Жень, — мои размышления о языкастой стерве прервал усталый голос отца, — может хватит уже бунтовать? Кому ты этим хуже сделаешь? Я не могу ничего исправить.
— А не надо ничего исправлять, пап, просто меня в покое оставь, — я повел плечом, стряхивая отцовскую ладонь.
Год прошел, а я до сих пор не смог простить ему ее смерть. Я понимал, конечно, что, в общем-то, не виноват он в смерти матери и как лучше хотел, но, сука, он отнял у меня время. Я даже не попрощался.
— Жень… — его голос сорвался на последних словах.
Я остановился, повернулся, посмотрел на отца. Он, видно, и сам только недавно домой вернулся, даже переодеться не успел, только пиджак снял, да пуговицы верхние на рубашке расстегнул. А может просто меня все это время ждал, вот так, в прихожей. Чтобы наверняка подловить, не пропустить моего возвращения.
Я усмехнулся, посмотрел на часы на своем левом запястье. Половина пятого. Надо же, как мы сегодня рано. Специально ради меня с работы сорвался? Чтобы лекцию очередную толкнуть о важности образования и необходимости получения профессии?
Как будто это самое важно в жизни.
Универ — последнее, что меня волновало. Я ведь даже не прошел, по конкурсу не влез. И я прекрасно это понимал, я же не идиот. И знал я, конечно, что папочка дружбой старого друга своего — декана моего факультета — воспользовался, об услуге попросил. Тот и организовал мое поступление. И нахрена только, спрашивается. Как будто я собирался учиться. Только место чье-то незаслуженно занимал. Отец меня, конечно, переубедить пытался, заверить, что ничего не делал и никого ни о чем не просил, но я способен два плюс два сложить.
Ничего, глядишь достану — и попрут. В армию пойду, значит.
— Пап, — я вздохнул шумно, — ну вот че ты от меня хочешь услышать? Что ч был против, что я говорил, предупреждал? — я не хотел поднимать эту тему, видит Бог, я как мог ее избегал, себя тормозил, сдерживался.
— Женя ты не прав, — он покачал головой, устало потер глаза и сжал пальцами переносицу.
— Разве? Разве я не говорил, что эта операция неоправданно рискованная? Разве я не пытался отговорить тебя от этой затеи?
— Я пытался сделать все, что было в моих силах, — отец почти перешел на крик, но вовремя сбавил обороты.
— И отнял у меня полгода! Она могла жить, я мог с ней попрощаться!
— Женя.
— Пап, я не хочу об этом говорить, мне плевать, что ты скажешь. Плевать, понимаешь? Я даже не успел принять факт наличия у нее опухоли, я не успел смириться, подготовиться. Это с самого начала был плохой план, какой там был шанс? — я заорал так, что, должно быть, нас слышала вся лестничная площадка.
— Женя!
— Его не было, папа, почти не было! Эта операция с самого начала была для нее смертным приговором.
Зачем? Вот зачем он только завел этот ненужный, совершенно тупиковый разговор?
— Я тебя понял, Жень, ты мне этого не простишь, но учеба тут причем? Ты ушел посреди пар, неизвестно где шлялся. Опять гонял?
— Тебя это не касается.
— Ты понимаешь, что речь о твоем будущем. Мать бы хотела, чтобы…
— Не смей рассказывать мне, чего бы она хотела, — не выдержав, я перебил его на полуслове.
Как он мог? Как вообще посмел заикаться о том, чего бы она хотела? Если бы не он, она бы ни за что не согласился на эту чертову операцию и не умерла бы на операционном столе в тысячах километров от родного дома. От меня.
Женя
«Дуга» — это новый гоночный трек для байкеров в пятнадцати километрах от города. Еще год назад там был пустырь, на территории которого изредка встречались давно заброшенные, полуразвалившиеся постройки. В прошлом году землю выкупили, пригнали технику, людей и на месте прежнего, забытого Богом пустыря, появилась современная гоночная трасса. Я сегодня туда ехать не планировал, а после разговора с отцом и вовсе настроение пошло ко дну, но друзья решили иначе.
На трассу я прикатил к восьми. К моему появлению здесь уже собралась приличная толпа, кто-то даже успел «обкатать» своих коней. Саню с Ромычем я отыскал недалеко от старта, в компании Надьки и Тосяна.
— Мля, ну вы хоть иногда можете друг от друга отлепляться, тошнит уже этой приторности, — я подошел к друзьями, окинул взглядом каждого по очереди и остановился на нашей сладкой парочке.
— Не завидуй, — Саня заржал в голос, прижав к себе Надьку. — Было бы чему.
— Так есть же, у нас сегодня будет охрененный секс, а тебя ждет ночь полная одиночества.
Я усмехнулся только, посмотрел на рядом стоящего Ромыча, тот, поджав губы, явно сдерживался, чтобы не заржать. Сестренка его придурочная тихо посмеивалась, и только Надька, ударив казанову местного разлива своим маленьким кулачком, смущенно спрятала лицо, уткнувшись в грудь Сани.
Вообще я это все не со зла, просто повода подъебать не упускал, а за друзей я рад был. Саня с Надькой пара красивая, глядишь еще на свадьбе отгуляем. Из нас троих он вообще самый серьезный и ответственный.
— Сегодняшняя ставка?
Я осмотрелся, прошелся взглядом по зрительским зонам. Трибуны постепенно заполнялись, народ подтягивался как всегда пораньше. Кто с гонщиками перетереть, кто ставки сделать.
— Минималка двадцатка, — оживился Ромыч.
Я кивнул, посмотрел на друга, впервые за все время нашей дружбы испытав раздражение от его присутствия. А он, словно чувствовал, смотрел на меня самодовольно, с какой-то, незнакомой мне, долей снисходительного превосходства. Все он понял сегодня, и мой к Ангелу нездоровый интерес тоже заметил. Ромыч у нас, сука, самый наблюдательный. И цену себе этот черт хитрый знал, девки на него табуном вешались, словно им медом там намазано. Было время, когда он этим пользовался не стесняясь. Теперь на стерву языкастую глаз положил. Последняя промелькнувшая в голове мысль заставила меня напрячься, стиснуть челюсти и сжать кулаки.
— Какой-то ты напряженный, Жек.
— Да пошел ты, — огрызнулся я, и вновь окинул взглядом огромную по меркам нашего города территорию трека.
— Милка сегодня на высоте, — как ни в чем не бывало продолжил Ромыч.
Я не сразу понял, к чему он клонит, пока не вспомнил о веселых развлечениях своей ненаглядной. Я и думать о ней сегодня забыл. Проследив за взглядом Ромыча, я остановился на группе из трех грид-герлз, одной из которых была Милка.
— Я вот одного не пойму, тебя вообще не волнует, что она в таком виде перед толпой истекающих слюной мужиков появляется? — продолжил Ромыч, пока я рассматривал упругие задницы, плотно обтянутые кожаными шортами.
— А должно? — я усмехнулся, глядя на Милку.
Прошелся взглядом по длинным стройным ногам и шикарной заднице в ярко черных шортах, больше напоминавших по своей форме трусы. Красная кожаная майка обтягивала тонкую фигурку, подчеркивая соблазнительную грудь. Я даже облизнулся, глядя на это зрелище и присвистнул мысленно, стоило Миле нагнуться, демонстрируя свои прелести в свете ярких фонарей, освещавших трек. Две оставшиеся грид-герлз на фоне Милки выглядели блекло и уныло. Да, эта девочка умела привлечь к себе внимание толпы.
— Ну вы же типа встречаетесь, — словно невзначай напомнил Ромыч, но я все равно уловил издевательскую нотку сарказма в его голосе.
Он не догадывался, что невеселая история их прошлого мне известна.
— Типа, — я криво ухмыльнулся, не сводя взгляда с Милки. В другой раз я бы непременно завелся, увлек бы ее куда-нибудь за трибуны, подальше от любопытных глаз, но сегодня член в штанах даже не отреагировал. А реагировать было на что.
Отношения у нас с Милкой были деловые: она не трахает мне мозг, бонусом я подкидываю ей деньжат. Меня такая форма отношений устраивала, Милу, — тоже. Внешний вид и полуголый зад моей типа девушки меня не смущал, ровно, как и прикованные к этому заду десятки пар глаз. Я знал, что никого, кроме меня Милка к себе не подпускала, это был наш уговор. Третьих лиц в наших странных отношения быть не должно.
— Я бы подобное терпеть не смог, — снова заговорил Ромыч.
— Тебе и не предлагают, — я снова усмехнулся и перевел внимание на сладкую парочку: — я пойду ставку сделаю. Саня, полтинник, только попробуй просрать.
— Обижаешь, — отозвался друг, наконец отлипнув от своей ненаглядной.
Не просрет. Точно не просрет. Когда Надька здесь, он на все сто выкладывается.
Развернувшись, я двинулся в сторону небольшого бокса, где принимались ставки. Очередь желающих заработать легкие деньги растянулась на несколько метров. Заняв место у черта на куличиках, я нервно осматрел толпу зевак.
Ненавижу очереди.
Лина
Вокруг было полно людей, рядом о чем-то возбужденно вещала Тася, а я все никак не могла оторвать взгляда от человека, с которым раз за разом меня сталкивала проклятая судьба. Словно наказание свыше, какое-то незаслуженное проклятие. Я всего лишь хотела заработать побольше, взяла дополнительный заказ, решившись ехать за город поздним вечером. Да и чего греха таить, лишаться такого повода поглазеть на новый гоночный трек, который я только по телевизору и видела, мне совершенно не хотелось.
И потом, до дома отсюда рукой подать. Мне так хотелось хоть одним глазком взглянуть на ночную гонку, хоть раз поучаствовать в этом сумасшедшем шоу, пусть даже недолго и в качестве случайного зрителя. Испытать этот ни с чем несравнимый драйв от невообразимой скорости, послушать громоподобный рев безумно дорогих байков. Прочувствовать совершенно уникальную атмосферу.
У меня не было возможности даже за вход заплатить, слишком дорогое удовольствие в моем положении, а тут словно подарок с неба упал, сразу за все мои прошлые дни рождения.
Так я думала ровно до тех пор, пока не заметила три знакомые фигуры. Тася подскочила ко мне практически сразу, стоило мне только слезть с мопеда и стянуть шлем, и затараторила в привычной ей манере. Я даже ответить ничего не успела, только думала о том, какова вообще была вероятность подобной встречи.
— Офигеть, вот это да, — радостно проговорила Тася, — давно ты курьером подрабатываешь?
— Чуть больше двух месяцев, — я ответила на автопилоте, продолжая смотреть на человека, вызывавшего во мне убийственный коктейль из самых разных эмоций.
Все вокруг словно исчезло, пространство сузилось до одного единственного человека.
Он не смотрел на меня, продолжая что-то бурно обсуждать с Ромой, но даже на расстоянии я ощущала возникшее, высоковольтное напряжение. Бешеная энергетика этого ненормального вызывала во мне желание держаться подальше, и в то же время — какую-то совершенно необходимую, необъяснимую потребность дерзить, показывать характер.
Ни разу в жизни я не испытывала ничего подобного, ни разу в жизни мне так не хотелось уколоть, задеть чье-то самолюбие в ответ. Да, в школе случались драки, инициатором которых почти всегда была я, но тому всегда были причины.
С Женей все было иначе, во мне будто проснулась до сих пор незнакомая тёмная сторона. Сторона, испытывавшая непреодолимую тягу уничтожить, раздавить, хотя бы словесно.
Эта гремучая смесь незнакомых мне эмоций, вызывала дрожь в теле, заставляла напрягаться каждую его клеточку.
Женя был полностью увлечён разговором с Ромой, а я, словно замороженная, смотрела на этого заносчивого, невоспитанного засранца, пропуская мимо ушей слова непрекращающей тараторить Таси, лишь краем уха улавливая обрывки фраз.
Я упорно глядела на увлечённо говорящих парней до тех пор, пока, пожав руки и обменявшись взглядами, они не направились к нам. Я напряглась сильнее прежнего и, приложив огромные усилия, повернулась к рядом стоящей Тасе. Девушка, к моему удивлению, уже перестала говорить и просто смотрела на меня, как на диковинную зверюшку, с какой-то странной улыбкой на губах.
— Прости, что ты говорила?
— Я много чего говорила, но, очевидно, мой брат и Жека интереснее.
Я не успела ответить, к тому моменту, когда я открыла рот, чтобы хоть что-то возразить, рядом с нами выросли Рома и Женя.
— Привет, — Рома улыбнулся, внезапно оказавшись слишком близко, а потом резко схватил меня за руку и потянул на себя.
За считанные секунды я оказалась в объятиях малознакомого парня.
— Значит, вот кто нас сегодня будет кормить, — продолжил Рома, понизив голос.
Я не пыталась вырваться, это выглядело бы совсем нелепо, к тому же лишнего ничего себе парень не позволял, только целомудренно придерживал меня за талию. Да и, наверное, странно вырываться из рук человека, с которым согласилась пойти на свидание, спустя два часа знакомства.
Я до сих пор не могла поверить, что в самом деле ответила "да" на приглашение пойти в кино.
Сначала хотела отказать, но Рома оказался очень настойчивым, да и чего греха таить, мне понравилось его внимание. Возможно, это глупо, вот так вестись на первого попавшегося симпатичного парня, пусть даже этот парень мило улыбался и был предельно вежлив и учтив, но мне простительно, ведь раньше меня никто на свидания не завал, парни даже не смотрели в мою сторону.
Возможно, все дело в совершенно дурном, непредсказуемом характере, но я, пожалуй, была единственной в классе, кого ни разу ни звали на свидания.
А тут...
В общем, я купилась.
Весь день я прибывала в приподнятом настроении, улыбалась, когда никто не видел, впервые за долгое время чувствуя лёгкость на душе.
Волков — фамилию я во время переклички запомнила — исчез сразу после первой пары, в общем-то, потому я фамилию и запомнила. Я даже выдохнула, окончательно убедившись, что он просто забил на оставшиеся пары и точно не поджидал меня где-нибудь за углом, желая отомстить за нанесённые оскорбления.
С уходом Волкова даже дышать легче стало, словно воздух очистился. Время пошло быстрее и оставшиеся пары пролетели незаметно
Потом было продолжение официальной части знакомства с университетом.
По факту нас поводили по отдельным блокам, попугали сессией и последствиями непосещения пар, и благополучно отпустили домой.
Рома, к моему удивлению, даже предложил меня проводить. Пришлось вежливо отказать, сославшись на дела.
Не рассказывать же ему, что живу я за городом, в стареньком домике.
Меня, конечно, собственное жилье радовало, но показывать его кому-либо, а уж тем более парню, с которым мне предстояло идти на свидание, — увольте.
— Привет, — я ответила, выдержав долгую паузу, — пицца в сумке, — я кивнула на пристегнутую к креплению для багажника квадратную сумку.
— Мы вам не мешаем?
Нашу идиллию нарушила Тася. Рома не сразу, но выпустил меня из объятий. Я опустила взгляд, чувствуя, как заполыхали щеки от стыда.
Жека
Издалека доносились голоса и чьи-то противные, громкие крики. Кто-то ходил рядом, кажется, даже звал меня по имени. Незнакомый мне голос отдал приказ вызывать скорою, вокруг началась суета и неразбериха.
Какая-то девчонка спросила, жив ли я. Интересно, как тот, кому был задан вопрос, вообще, должен был определить на глаз, не умер ли я?
Ко мне никто не прикасался. Вроде. Или я просто ничего не почувствовал?
А что, если меня парализовало? Как это вообще определяют? Сколько должно пройти времени? И сколько прошло? Но боль ведь я чувствовал. Хотя, помнится в школе на уроке биологии рассказывали, что за разные ощущения отвечают разные рецепторы и пути. Какого черта я вообще рассуждаю о биологии?
Я сделал над собой усилие, кажется, мне удалось пошевелить пальцами. Вроде слушались. Тоже самое я повторил со ступнями, по ощущениям они тоже шевелились.
Или это фантомные ощущения? Может, я выдаю желаемое за действительное?
— Жека, Жек, — очень близко, кажется, справа, раздался голос Ромыча, через секунду к нему добавился отборный, почти литературный мат Сани. — Жек, ты нас слышишь, да отойдите вы, скорую кто-нибудь вызвал? Жек!
— Угу, — я постарался мычать как можно громче, чтобы меня наверняка услышали.
И вообще, кажется, все было не так плохо, как выглядело со стороны. Ноги и руки меня слушались, по крайней мере кисти и ступни.
Простонав от внезапно вспыхнувшей острой боли в колене, я все же согнул ногу в суставе.
Мля. Больно. Но я точно не парализован. Под себя срать мне пока не светит, уже хорошо, учитывая, что гонку я благополучно проебал. Рискнул, слетел, нахрен, с мота, и один хер проебал.
Ромыч, сука!
Я ведь выигрывал, гнал на всех парах, только колеса сверкали. Уверен был в победе, до финиша рукой было подать. Видно, расслабился я, предвкушая скорую победу над соперником, и Ромыч это, конечно, просчитал. Расчетливый сученыш. Я не понял даже, в какой момент остался далеко позади. И знал, что так просто не догоню, этот черт все предвидел, кроме моей, в край больной башки. У меня один шанс был на миллион, можно сказать.
Впрочем, шанс этот я благополучно просрал.
Решил выпендриться, рискнуть. Там, где было необходимо притормозить, я ускорился. Если бы выгорело, приехал бы первым.
Но не выгорело. Зона вылета оказалась слишком крутой, я недооценил, неверно просчитал угол наклона. Скорость была слишком высокой, ускорение дополнительно пнуло, а вот сопротивления воздуха не хватило. Взлететь я взлетел, а красиво приземлиться, увы, не получилось.
У меня с физикой всегда не очень было.
Надо было учить, оказывается. Вот Ромыч учил, а я хрен пинал.
— Жек...
Ладно, хватит уже валяться, пора и честь знать. Разлегся тут, раздвинув ноги, как девица лёгкого поведения, и тяжелого тоже.
Мне, конечно, фартануло знатно, другой бы себе все к чёртовой матери переломал, а я ничего, огурчик. Видимо, ни наверху, ни внизу меня пока видеть не хотят. И правильно, зачем я им.
Сгруппировался я вовремя и весьма удачно. Вот это я могу вообще. Талант не пропьешь.
Собравшись с силами, я втянул в лёгкие воздух и попытался подняться.
— Да ты че дебил что ли, лежи! — заорал Саня.
И че так орать? Радоваться надо, что я жив, и даже почти здоров.
Ну упал, ну помялся. Бывает.
Я промычал что-то невнятное. Невнятное для окружающих, естественно. А вообще я просто Саню послал в пень, только шлем мешал.
Мне наконец удалось сесть, кто-то осторожно придерживал меня за спину.
Заботливый.
Ещё раз убедился, что меня не парализовало, и, кажется, мне удалось обойтись без переломов.
Руками я шевелил хорошо, тело ныло конечно, правое колено нещадно болело, но целом все могло закончиться хуже.
Я потянулся к шлему и принялся его снимать.
Кто-то охнул, Саня в очередной раз высказался, но принялся помогать. Это я понял, когда рожу его злую увидел, как только шлем снял. Саня сидел справа, по другую сторону, на коленях всхлипывала Милка. Че рыдать-то, не на похоронах же.
— Ты совсем дебил? — взревел друг.
— Нет, только наполовину.
— Очень смешно, ты башкой когда думать начнёшь?
— Да че ты орёшь, как потерпевший, нормально же все.
— Жек, какого хера, а? — подключился Рома.
Оказалось, что именно он помогал мне принять сидячее положение.
— Да перестаньте ныть, как девочки. Со мной нормально все, — я отмахнулся осмотрелся, — это, кто там в скорую звонил, отбой.
А скорую вообще можно отменить? Или за ложный штраф вкатят? А хрен с ним, заплатим. Так стоп, а здесь же должны дежурить медики? Уже свалили? Шустрые ребятки. А впрочем, за этот прокат им нихрена бы не заплатили, неудивительно.
— Какой отбой, тебе в больницу надо, — продолжил бурчать Саня.
— Ага, в психиатрическую, — хмыкнул Ромыч.
Лина
«Успокойся, Лина, это всего лишь свидание».
Я успокаивала себя, как могла, в сотый раз пожалев об опрометчиво данном согласии на этот, будь он неладен, поход в кино. Когда я в последний раз была в кинотеатре? Лет пять назад, а то и больше. А на свидании? Правильно, никогда! Нужно было отказаться, улыбнуться вежливо и найти причины, а я, как дура последняя, растаяла от внимания первого обратившего на меня внимание парня. Я бы соврала, конечно, если бы принялась отрицать очевидное: Рома мне понравился.
Нет, не так, как об этом в романчиках для девочек наивных пишут, чтобы коленки тряслись и сердце грохотало, стремясь пробить грудину и прыгнуть в руки одному единственному, но понравился. Была у него своя, какая-то оригинальная харизма, и улыбка красивая. И все бы ничего, если бы не события вчерашнего вечера. Всю ночь, а потом и весь день у меня из головы не выходил, кто бы мог подумать, Волков! Словно в замедленном кадре перед моими глазами то и дело всплывала одна и та же картина — Волков, лежащий на асфальте, а рядом перевёрнутый байк и спешащие к пострадавшему гонщику люди.
Я в тот момент будто окаменела, стояла неподвижным изваянием, слушала чьи-то голоса на периферии и смотрела на слетевшего с мотоцикла парня до тех пор, пока толпа не перекрыла обзор. И даже после так и не сумела пошевелиться, продолжала стоять на месте до тех пор, пока из глубоко погружения в недра собственного сознания меня не выдернул голос Ромы, раздавшийся рядом с правым ухом.
Помню, как очнулась, как посмотрела на стоящего рядом Ромку, как всматривалась в его лицо, не зная, что именно там ищу. Я чувствовала, как тарабанит в груди сердце, как сжимаются бронхи, не позволяя мне сделать вдох. Меня словно цепями сковали, металлическими прутьями обмотали тело и стянули их так плотно, что каждый новый вдох казался непреодолимым испытанием. С каждой пройдённой секундой эти фантомные ощущения только усиливались, давили и причиняли вполне ощутимую, физическую боль. Будто это не Волков там, на холодном асфальте лежал, а я.
Никогда прежде я не испытывала ничего подобного, никогда еще мне не было так необъяснимо больно. Ртом, словно рыба, выброшенная на сушу, я глотала прохладный вечерний воздух, силясь выдавить из себя всего несколько слов.
—Что с ним? — я едва протолкнула наружу застрявшие где-то посреди горла слова.
В тот момент мне просто жизненно необходимо было знать, что Женя жив, что ему окажут помощь. Наверное, это вполне логично и, в общем-то, объяснимо, в сложившейся ситуации. В такие моменты мгновенно забываются обиды, просто появляется острая необходимость убедиться, что все в порядке, насколько это вообще возможно.
— Жив, и даже почти здоров, правда, немного туповат, но это уже не лечится, — Рома вроде улыбнулся даже, но глаза его оставались серьёзными. Пристальный, изучающий взгляд парня медленно скользил по моему лицу, словно что-то искал.
А меня отпустило, словно гора с плеч рухнула и так легко стало. Оковы спали, стальные прутья разжались и мне наконец удалось полноценно вдохнуть в легкие такой необходимый в тот момент кислород, насытиться им, почувствовать, как проникает в кровь, как несется по венам, оживляя окаменевшие внутренности. Я себя какой-то наркоманкой, получившей долгожданную дозу, почувствовала. В тот момент у меня земля из-под ног ушла, ноги отнялись, я даже не помню, как умудрилась не рухнуть на землю. Кажется, меня удержал Рома.
Этот вечер принес слишком много впечатлений, какой-то совершенно невероятный коктейль эмоций и, положа руку на сердце, одного раза мне было достаточно. Помнится, я еще не менее трех раз уточнила, действительно ли с Волковым все в порядке, и вот это уже было по-настоящему странно.
Рома меня убедил. Потом извинился за то, что вынужден меня оставить. Я, конечно, все понимала и только кивала, соглашаясь с его словами. Он тем временем вызвал такси, я отказывалась, конечно, и потом, некуда было девать мопед, но меня клятвенно заверили в том, что ничего с моим жеребенком не случится и утром он будет ждать меня возле дома, мне лишь нужно было назвать адрес.
Я отказалась, а у Ромы просто не было времени на споры, потому мы условились на компромисс — мопед подгонят к университету. На том и попрощались. О том, как добираться до университета с утра я решила подумать этим самым утром. Пришлось разориться на такси до города, а там на автобусе до университета.
В университете никто из дружной компании моих новых знакомых сегодня не появился. Я даже подумывала написать Тасе или Роме, но передумала. В конце концов они взрослые люди и сами со своей посещаемостью разберутся. Да и какая посещаемость, когда их друг вчера едва не разбился.
В общем, можно было считать, что все закончилось вполне благополучно, если бы не одно «но» — все мои мысли в течение дня были заняты только одним человеком. И совсем не тем, который пригласил меня на свидание.
Свидание!
Опомнившись, я бросила быстрый взгляд на часы, гордо показывающие четверть седьмого. Ровно через десять минут к моему дому должно было подъехать такси. Еще один минус данного мною согласия. Так никаких денег не хватит.
Я глянула на свое отражение в зеркале, покачала головой. И все-таки нужно было заняться собственным гардеробом. Простенькая рубашка, купленная в прошлом году на распродаже, самые обыкновенные синие джинсы с той же распродажи явно не подходили для первого в жизни свидания со вполне обеспеченным и весьма симпатичным парнем. Пожалуй, стоило задуматься над пополнением полок в шкафу.
«Да, Жек, молодец, красавец».
Сидя за барной стойкой и потягивая, вы только вдумайтесь, апельсиновый сок, я медленно скользил взглядом по парочке, занявшей столик в плохо освещаемом углу. Вот так, молча наблюдая за каждым движением Ромыча и, заметными даже в тусклом свете и плохо просматриваемом углу, смущенными улыбками Ангела, я провел самые долгие шесть с половиной минут в моей жизни, при этом бесконечно прокручивая в голове один и тот же вопрос: какого, собственно, рожна я тут делаю?
Скажи мне кто-нибудь еще пару месяцев назад, что я, словно маньяк одержимый, полдня буду торчать в пиццерии напротив долбанного кинотеатра, разглядывая каждую парочку, проходящую через главный вход, даже не будучи уверенным в том, что Ромыч в самом деле приведет Ангела сюда, — я бы знатно поржал над фантазером. А теперь… Теперь сижу, сжимаю в руке стакан и злюсь, закипаю, как старый свистящий чайник на газовой плите.
Ромыч не подкачал, оправдал мои ожидания, не изменил своим привычкам, только радости мне моя способность к дедукции нихрена не принесла. Потому что только увидев стервозину, выходящую из старенькой хонды, я почувствовал разрушающую, незнакомую мне ярость и желание вырвать хрупкую ладошку из лап друга. Бесконечно тупая и просто абсурдная ситуация! Вместо того чтобы дома лежать, восстанавливаться, я, сев даже не на байк — в такси! — прикатил в центр, понаблюдать за голубками.
Вздохнув, я пробежался глазами по залу и вернулся к сладкой парочке. Поморщился от средней степени головной боли, причиной которой была совершенно бессонная ночь, и сделал еще один глоток сока из стакана. Голова раскалывалась, виски пульсировали при каждой попытке сосредоточиться на одной точке, а я упрямо смотре на нее — дерзкую, языкастую стервочку, вытеснившую все мысли из моей головы и занявшую там чересчур устойчивую позицию, настолько, что, даже закрывая глаза, я видел ее, улыбающуюся и смущенно опускающую взгляд рядом с этим мачо недоделанным. Тоже мне, мечта всех девок на деревне. Я не помню уже, когда в последний раз хоть кто-нибудь пробуждал во мне такой бурный коктейль эмоций, когда в последний раз хотелось придушить и в то же время…
Нельзя так, я это мозгом своим, не слишком здоровым, понимал, все же пари я просрал однозначно и не по-мужски вообще сейчас поступал, не говоря уже об отношении к другу. Все честно было и я — тот, кто должен был отступить, наступить себе на горло и, сцепив зубы, принять позорное поражение. Ведь предложение в очередной раз погонять на спор от меня исходило. Я до сих мор не могу понять, какого черта на меня нашло и чем стервозина мелкая меня зацепила, но и просто отойти в сторону не могу и, возможно, только возможно, дело совсем не в задетой гордости.
Я к выводу этому, абсурдному по всей своей сути, пришел, лежа на больничной койке, в одноместной палате и таращась на тоскливо-белый потолок. А перед глазами то и дело возникала она — стервочка дерзкая. И ведь ни черта поделать не мог, она словно опухоль раковая, как бы прозаично это ни звучало, въелась в мозг, метастазами расползлась по телу, заполонила внутренности. А я с ней даже бороться не в состоянии. Значит не надо бороться, значит надо получить. Клин клином, как говорится. Получу свое и успокоюсь.
Размышляя над причиной сложившейся ситуации, я вновь остановил взгляд на стервочке, а она, словно почувствовав мое пристальное внимание, улыбнулась Ромычу и перевела взгляд на зал. Несколько секунд, пара оглушающих ударов сердца и наши взгляды сцепились в бессильной борьбе. Я смотрел на девчонку, в миг прекратившую улыбаться, и кайфовал отчего-то. Потому что нехер ей ему улыбаться.
Я усмехнулся, продолжая удерживать взгляд. Не замухрышка она, нет, это я погорячился, конечно. Симпатичная, есть в ней что-то притягивающее взгляд. Я полночи вспоминал нашу с ней первую встречу в том Богом забытом райончике. Что-то щелкнуло тогда внутри, какая-то странная потребность развернуть байк и рвануть навстречу негодующе размахивающей руками девчонке. Я не задумывался даже, не размышлял, просто рванул, остановился на смешном от нее расстоянии, коня своего на заднее колесо поставил, не понимая, чего добиться пытался, то ли восхищения, то ли испуга. И не получил ни того, ни другого. Зато надолго запомнил вспыхнувший яркой искрой гнев во взгляде дерзкой девочки, и даже обомлел немного. В себя пришел, когда она рот свой открыла и речь ее, не слишком сладкая, ядом полилась.
И вчера, в универе, стерва языкастая меня снова уделала. Член у меня маленький. Можно подумать, она проверить успела, оценить. Но успеет, все равно так, как я захочу будет. Оценит, насколько немаленький, со всеми практическими последствиями.
— Только не говори, что лимонадику пришел попить, — меня из размышлений о планах наполеоновских выдернул голос друга, раздавшийся так близко, что я от неожиданности поперхнулся. Ромыч меня даже по спине демонстративно похлопал, да так, что я чуть было собственные легкие не выплюнул. Рука у него тяжелая.
— Да харе, — толкнув друга в грудь, я отложил бокал на барную стойку и, бросив взгляд на Ангела, упрямо, с вызовом уставился на Ромыча. В кровь моментально выплеснулась изрядная доля адреналина, полилась по венам, забурлила в крови, у меня даже колено ныть перестало, а оно почти сутки ныло.
— Что тут делаешь? — нарочито спокойно поинтересовался друг, правда, не забыв сжать кулаки, будто бить собирался. Ну попробуй-попробуй. Я может и покалеченный, а люлюй нахерячить могу отборных, правда, отхватить я тоже могу знатно.
— Сок пью, не видишь? — усмехнувшись, я кивнул на полупустой бокал, покоящийся на барной стойке.
— Лин, все нормально? — с серьёзным видом поинтересовался Рома, как только мы покинули здание кинотеатра.
— Эм... да, а что? — я подняла на него взгляд и остановилась ненадолго.
— Ну некрасиво получилось, я все-таки мороженое тебя поесть позвал, — он улыбнулся в своей привычной манере, открыто так, добродушно даже.
А я не к месту вспомнила прожигающий взгляд Волкова. Нет, безусловно, я бы не хотела и дальше оставаться в кафе, под прицелом этих сканирующих глаз.
— Ну ты не виноват, — я пожала плечами, и снова пошла вперёд.
Ведь в самом деле, вины Ромы не было. Я, конечно, разговор между парнями не слышала, но отчего-то догадывалась, что ничего хорошего из похабного рта Жени вылиться не могло. Во всяком случае мне было достаточно нескольких минут общения с заносчивым засранцем, чтобы сделать определённые выводы на его счёт. И вообще, хватит мне уже о нем думать. Ненормально это, в конце концов. Он меня, можно сказать, оскорбил… дважды!
— Ты так думаешь?
— А ты нет? Он ведь наверняка ничего хорошего не сказал, — не нужно было этого говорить, но у меня как-то само по себе вырвалось. Все же нельзя забывать, что Женя Роме друг, а я... Я просто едва знакомая девчонка.
— Не делай поспешные выводы, — Рома вновь посерьезнел, слегка нахмурился даже, — просто у него тяжёлый характер.
— Тебе виднее, — я попыталась уйти от разговора, все же я была не согласна с утверждениями Ромы и совсем не понимала, как он мог дружить с кем-то вроде Волкова.
Однако, судя по всему, Рома сдаваться не собирался, как и переводить тему.
— Зря ты, Лин. В тебе просто обида говорит, — он, конечно, попал в самую цель, так сказать, в десяточку, но я решила не реагировать на сказанные слова.
Безусловно, во мне говорила обида. А ещё злость и неприязнь к таким самовлюбленным придуркам, как Волков.
— Думаю, со временем ты поменяешь о нем свое мнение, — продолжил Рома.
— Я не понимаю, зачем мы продолжаем о нем говорить, — цокнув, я качнула головой и опустила глаза в пол. — И вот что он здесь забыл? — пробурчала я себе под нос, достаточно тихо, но Рома все равно расслышал.
— А ты не догадываешься? — Ромка как-то странно хмыкнул, а я подняла на него взгляд полный непонимания.
Его вопрос меня, конечно, задел, пробудил несвойственное мне любопытство.
— А должна?
— Ну не знаю, часто девчонки это чувствуют.
— Что чувствуют? — я не очень понимала, о чем толковал Рома, а если говорить совсем откровенно — совсем не понимала.
— Скажу, если согласишься погулять со мной по набережной, там тоже есть вкусное мороженое.
— Это шантаж, — я улыбнулась, подавляя в себе желание мгновенно согласиться на предложение.
— Именно, — рассмеялся Ромка, — ну так что? Погуляем?
— Только если не очень долго, завтра все-таки на пары с утра.
— Не долго, — кивнул Ромка и, взяв меня за руку, потащил куда-то за угол. Оказалось, на парковку. — Я тут машину оставил, — пояснил Рома, подводя меня к серебристой "Ауди". В марках автомобилей, в отличие от мотоциклов, я не очень разбирались, и о своей машине никогда не грезила, но даже самый несведущий в этом вопросе чайник, знакомые кольца бы, безусловно, узнал.
Как только мы оказались в непосредственной близости от машины, Рома достал из кармана ключи и его красотка, приветственно посигналив, моргнула фарами.
— Прошу, — открыв передо мной дверь, Рома любезно указал на кожаное сидение.
Как только я забралась в салон, парень захлопнул дверь, обошёл капот и занял водительское место.
— Ты не против музыки? — поинтересовался Рома.
— Нет, конечно, — заверила его я, а про себя подумала, что даже если бы и была против, все равно бы ничего не сказала, это ведь его машина, в конце концов.
Несколько минут спустя в салоне заиграла приглушённая музыка.
— Элтон Джон? — я удивлённо изогнула бровь, прислушавшись к мелодии, доносящейся из динамиков.
— Не нравится? — выезжая на дорогу, спросил Рома. Одной рукой парень держал руль, а второй потянулся к переключателю, очевидно, собираясь сменить песню.
— Нет-нет, что ты, просто неожиданно, я думала будет что-то современное.
— В этом плане я стар, как мумия Тутанхамона, — снова засмеялся Ромка, вызывая улыбку на моем лице.
Дальше мы ехали молча, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими фразами и наслаждаясь играющий в салоне музыкой. До набережной было недалеко, на дорогу, с учётом небольших пробок, у нас ушло не больше десяти минут.
Рома довольно быстро отыскал место, где можно было припарковать машину, а потому, уже спустя пять минут, мы медленно шагали вдоль длиной набережной к какой-то небольшой будке, чтобы отведать мороженого.
— Ты обещал мне что-то сказать, — напомнила я Ромке, получив в руки огромный рожок с клубничным мороженым.
— Тебе не холодно? — проигнорировал он мой вопрос. — Я что-то не подумал, тут же вода, прохладно.
— Да нет, все хорошо.
Лина
Утро ворвалось в комнату слепящими лучами солнца. Проклиная все на свете, я с трудом разлепила тяжёлые веки, поморгала несколько раз и бросила взгляд на окно. Шторы, я забыла задвинуть чёртовы шторы. Подтянувшись, я потянулась за телефоном, лежащем на небольшой деревянной тумбе рядом с кроватью. Нажала на кнопку разблокировки и, щурясь, посмотрела на часы. Мысленно простонав, я откинула одеяло в сторону, зевнула, вытянула руки вверх и выругалась про себя благим матом. Ведь могла ещё целых сорок минут спать, а теперь уже не усну. И как я умудрилась забыть? Хотя, учитывая совершенно пришибленное состояние, в котором я вчера вернулась домой, в общем-то, ничего удивительного.
Слова Ромы не выходили у меня из головы, полночи я прокручивала наш странный разговор и каждый раз приходила к одному и тому же заключению: чушь все эта лютая. Ни о какой симпатии со стороны Волкова и речи быть не могло. Этот наглый придурок просто решил залезть ко мне в трусы и ни разу этого не скрывал.
А Рома...
Рома просто хороший парень и в силу своей неиспорченности воспринимает все иначе, чем есть на самом деле. Насчёт одного он, правда, оказался прав — в Волкове взыграл азарт. Но я все же надеялась, что интерес ко мне в нем угаснет так же быстро, как вспыхнул. В конце концов у него его блондиночка есть. Как там её? Мила?
Вздохнув, я поднялась с кровати, сунула ноги в пушистые тапочки и почапала в душ. Вчера, после прогулки, у меня как-то совсем не осталось сил и желания.
Как только вошла в ванную, в очередной раз порадовалась, что сделала выбор в пользу маленького домика, пусть он старенький и находится за чертой города, но по крайней мере только мой. И не нужно стоять в очереди и краснеть перед соседями по этажу в общежитии, не нужно вставать ни свет ни заря, чтобы успеть пока ещё никто не проснулся. А учитывая мою любовь к общественным санузлам я бы, наверное, поехала крышей. Как представлю себе общий туалет на этаже для двух десятков человек в лучшем случае, так дурно становится. А если вспоминать, что эти два десятка — студенты, вырвавшиеся из-под опеки родителей... Бррр. Нет, спасибо. Улыбнувшись собственным мыслям, я быстро скинула с себя пижаму и залезла в кабинку. Повернула сначала один вентиль, потом второй, настраивая нужную температуру. Минусы в моем маленьком жилище все же были— а именно практически отсутствующая горячая вода. Приходилось выкручивать вентиль почти на максимум, чтобы достичь хотя бы половины желаемого результата, иначе ни температуры вам нормальной, ни напора. Но это мелочи жизни, как говорится. Зимой будет хуже, и, по-хорошему надо бы научиться топить странного вида печку. Но это потом, пока не горит. Закончив принимать душ и взбодрившись благодаря прохладной воде, я обернулась в большой, банный халат, обула тапочки и пошла на кухню. До выхода из дома оставалось ещё три четверти часа, а потому, спокойно приготовив себе плотный завтрак, состоящий из овсяной каши с ягодами и бутербродов, я с удовольствием насладилась процессом поглощения пищи.
Ехать в университет совсем не хотелось, отчего-то то и дело перед глазами всплывали возможные щекотливые ситуации, да и чего уж, Волкова я видеть не хотела от слова совсем, что бы там Рома ни говорил. Поборов в себе огромное желание остаться дома, я быстро облачилась в джинсы и водолазку, накинула сверху лёгкую куртку и, схватив рюкзак, вышла из дома. Со стороны соседнего домика доносились редкие звуки шагов и блеяние овец. Вдохнув в грудь побольше воздуха, я двинулись к своему железному коню и вывезла его за невысокие ворота. Убедившись в том, что ничего не забыла, и закрыв ворота, села на свой старенький мопед и двинулась с места. Мне всегда нравилась скорость, и было время, когда я мечтала о собственном байке, о том, как буду гнать по ночной трассе, рассекая воздух. Мопед — это все-таки не то, и скорость не та, и ощущения другие. На байке я каталась только раз, года три назад, меня тогда Колька — соседский парень прокатил, заметив мой интерес к его коню.
Я тогда счастлива до розовых соплёй была, правда, все хорошее однажды заканчивается, и белая полоса обязательно сменяется чёрной. Слух о том, что Коля решил покатать на байке малолетку разошёлся быстро и дошёл до матери. Скандал тогда был лютый, мать орала так, что весь наш многоэтажный дом слышал, а мне так стыдно было. Потому что каждый раз после таких вот скандалов я ловила на себе цепкие взгляды соседей. Кто-то смотрел с любопытством, кто-то с жалостью, а кто-то с неприкрытым ехидством. Самые смелые даже свои пять копеек вставляли, мол, опять от мамки досталось, бедовая девка. Сначала я молчала, держа язык за зубами, потом, когда окончательно достало, начала огрызаться в ответ, рискуя в очередной раз получить от матери.
Соседкам-наседкам только повод дай — и они с радостью побегут докладывать матери. Я ведь даже на улицу без постоянно надзора не выходила, каждый считал своим долгом отчитаться перед мамой, где я, да что я. Кольке тогда от матери тоже досталось, а он даже не виноват был, просто поднял мне настроение без задней мысли. Через полгода после того случая Коля съехал и стало как-то совсем паршиво. Казалось, он был единственным адекватным человеком в нашем доме. А ещё он был очень тактичным, никогда не позволял себе лишнего, следил за словами и умел делать вид, что ничего не произошло, даже если днем ранее моя мать в очередной раз громко сотрясала воздух. И зачем я только опять об этом вспомнила? Ведь это давно в прошлом. Дорога, по которой я добиралась в город, сегодня была практически пустой. Лишь пара-тройка машин изредка проезжали мимо на скорости выше нормы.
До черты города я добралась минут за семь, а там ещё пятнадцать заняла дорога до самого университета. Из дома я выходила на двадцать минут раньше, чем требовалось, на случай если вдруг приключится форс-мажор, а потому в универ вот уже третий день подряд приезжала за полчаса до начала пар. Припарковав свой мопед в самом дальнем углу парковки, предназначенном, как раз под небольшие мопеды и велосипеды, я соскочила со своего коня, и потянулась руками к шлему. Стоило мне только его стянуть, как со стороны раздался громкий хлопок, а следом мужской голос:
Лина
Боже, ну какая же я идиотка. И что теперь? Нет, литература далеко не самый сложный предмет и не профильный, но и завалить ее, я себе позволить не могла.
— Ты все еще можешь загладить свою вину, — совсем рядом с моим ухом раздался ненавистный голос.
Волков вновь оказался непозволительно близко, настолько, что каждый его выдох отдавался теплом на моей коже. По шее побежали мурашки, я почувствовала, как волоски на загривке встали дыбом, а Женя даже не думал отодвигаться. И, кажется, его совершенно не волновало присутствие в аудитории преподавателя, приходящегося ему отцом!
— Отвали от меня, — я с трудом сдерживала стремящийся вылиться наружу гнев. Сжимая кулаки, как могла, я старалась унять дрожь в теле. Так хотелось просто расцарапать лицо придурка, стереть самодовольное выражение и мерзковатую улыбочку.
— Я тут подумал, стриптиз для начала тоже ничего, — проигнорировав мой выпад, Волков продолжил шептать развязности мне на ухо, — Ангел, а какого цвета у тебя трусики? А впрочем, я все равно их порву.
Я вспыхнула, и не столько от смущения, сколько от дикой ярости! Он совсем оборзел? Какого черта он вообще себе позволяет? Во мне буквально вскипала отравляющая кровь ненависть, горячим потоком разливавшаяся по венам. Мозг судорожно работал, стараясь придумать достойный ответ, однако, каждый раз казалось, что я упускаю какую-то важную деталь. Громко вздохнув, я резко повернула голову к Волкову и встретилась взглядом с его черным, плотоядным.
На миг все мысли вылетели из головы, взгляд напротив завораживал, притягивал своей порочной чернотой, а я, словно заколдованная, неспособна была даже пошевелиться до тех пор, пока на лице Волкова вновь не появилась нахальная ухмылка.
Сука! Он ведь нарочно это делает!
Выводит меня из равновесия, вводит в ступор, заставляет кипеть от бессильной ярости. Ему просто нужны эмоции, мои эмоции. Женя же словно вампир энергетический.
Наконец осознав столь простую истину, я начала медленно успокаиваться. Вспыхнувшее пламя ярости постепенно угасало, сошедшее с ума от выплеснувшегося в кровь адреналина сердце, мало-помалу выравнивало ритм.
Зацепив взгляд парня, я медленно наклонила голову в сторону и демонстративно облизнула верхнюю губу. Клянусь, у засранца кадык дернулся от сего действа. Я понимала, конечно, что рискую, но ни черта не могла позволить продолжать выводить меня на эмоции, обломится.
Улыбнувшись, я приблизилась к его уху, осторожно, почти невесомо коснулась губами солоноватой кожи и прошептала:
— На мне нет трусиков, Женечка, я их не ношу.
О да, этот раунд был за мной.
По участившемуся дыханию Волкова стало ясно — мои слова его завели. А вот нехрен было кусаться! И, наверное, нужно было притормозить, а лучше — и вовсе остановиться, но рядом с Волковым это казалось невозможным.
В крови забурлил азарт, желание несмотря ни на что уделать парня затмило рассудок. Подгоняемая своей маленькой победой, я положила ладонь на грудную клетку парня. Его сердце билось в ускоренном ритме, казалось, даже на расстоянии я слышала грохот.
— У тебя уже встал, Волчонок? — промурлыкала я тихо, наслаждаясь его реакцией и своей победой.
Однако о своих неосторожно брошенных словах я пожалела уже в следующую секунду, ощутив, как тяжелая лапища легла на мой затылок. Я не успела среагировать, не успела сделать попытку отстраниться, да что уж, я даже пискнуть не успела, знатно охренев от происходящего. Наплевав на все правила приличия, вообще на все наплевав, Волков выругался и бесцеремонно набросился на мои губы.
Словно оголодавший зверь он практически рычал, буквально пожирая мой рот в самый разгар пары. Я правда пыталась его остановить, как могла, старалась прекратить это безобразие, но запах, ударивший в ноздри, действовал словно наркотик, а язык Волкова у меня во рту творил что-то невообразимое, и я потеряла контроль. На мгновение отдалась этому безумию, позабыв о литературе, об отце Волкова и полной аудитории студентов.
— Молодые люди, мы вам не мешаем? — издалека послышался голос преподавателя.
И лишь расслышав его обращение, Женя наконец оторвался от моих губ. Тяжело дыша, он осмотрелся и остановил взгляд на отце. А я не в силах была поднять глаза, сгорая от стыда, я опустила голову и уставилась на деревянную поверхность парты. Казалось, целую вечность я рассматривала мелкие трещины и глубокие выемки с отодранной краской. Господи, как же стыдно-то. Что я натворила?
Погруженная в омут бесконечного стыда, я не сразу осознала, что Волкова рядом больше нет. Поняла это только в тот момент, когда кто-то очень громко шарахнул дверью.
С трудом подняв глаза и все еще сгорая от стыда, я посмотрела на одногруппников, потом перевела взгляд на рассматривающего меня отца Жени. Мужчина буравил меня тяжелым взглядом, а я все яснее осознавала, что мне конец, просто конец. Конечно, этому засранцу ничего не будет, а я…
Я буду расплачиваться за обоих!
— Продолжим, — наконец заговорил мужчина, привлекая внимание с интересом разглядывающих меня однокурсников. — Итак, для тех, кто не расслышал, меня зовут Николай Федорович Волков, — он точно обращался ко мне, — в этом семестре я буду преподавать у вас литературу. Понимаю, что большинству из вас она неинтересна, но придется потерпеть, — усмехнулся мужчина, а у меня мурашки по спине побежали.
Лина
— Между мной и вашим сыном ничего нет, то, что произошло — это простое недоразумение, и я не знаю, как так вышло, но больше этого не повторится, я обещаю, и на лекции я буду все ходить и учить буду все наизусть, честно слово, ни одну пару не пропущу, и сдавать все буду вовремя, — я решила оправдаться прежде, чем Волков старший перейдет к обвинениям.
Говорила я так быстро, что собственный мозг не успевал за языком. Кажется, я даже не дышала и на одном лишь выдохе протараторила свою тираду. Волков старший, в свою очередь, надо отдать ему должное, молча слушал, ни разу не перебив и даже не сделав попытки остановить льющийся из меня словесный понос. Правда взгляд мужчины привел меня в недоумение. Николай Федорович смотрел на меня с интересом, а еще он улыбался.
Улыбался, Карл!
И что, интересно, вызвало в нем столько неожиданную реакцию?
— Кошкина, вы всегда так быстро говорите? — поинтересовался мужчина, потирая подбородок и ни на секунду не сводя с меня взгляд.
Господи, ну хватит на меня смотреть. Он же во мне сейчас дыру проделает. У них это семейное — взглядом прожигать? То, что случилось после, очевидно, нервное, иначе как еще можно было объяснить брошенные мною, совершенно необдуманные слова:
— Только по четвергам, — повторила я фразу, часом ранее сказанную сыну стоявшего передо мной преподавателя.
Осознав всю глубину своего падения и дурости, я тут же стушевалась, виновато опустила голову и, потупив взгляд, тихо добавила:
— Простите, это нервное.
Глупо. Как же глупо это, должно быть, прозвучало. Он наверняка теперь обо мне сложит весьма нелестное мнение. И все бы ничего, подумаешь, какая-то безмозглая студенточка, мало, что ли, он таких на своем преподавательском веку видел, если бы не одно «но». Безмозглая студенточка на глазах у всего курса и самого Николая Федоровича бесстыдно целовалась с его сыном во время пары. И вместо того, чтобы держать язык за зубами, все та же безмозглая студенточка умудрилась закопать себя еще глубже, окончательно пробив дно вселенской тупости.
Больше я рот не открывала, справедливо рассудив, что так будет лучше для меня же самой, потому что сейчас, вот в эту самую минуту, решался вопрос моего будущего в стенах этого университета. Всем известно, как при желании, даже один, казалось бы, неважный предмет, мог испортить жизнь.
В общем, гнетущая тишина, возникшая в пустой аудитории, постепенно начинала раздражать, а молчать становилось все сложнее. Николай Федорович жизнь мне облегчать не спешил, более того, у меня появилось стойкой ощущение, будто мужчина намеренно надо мною издевается, давя тягостным молчанием.
— Вы меня завалите, да? — я не выдержала и заговорила первой.
У меня коленки дрожали и икры судорогой сводило. А еще мне внезапно захотелось есть. Это глупо, но каждый стресс для моего организма сопровождался ростом аппетита. И несмотря на относительно недавний завтрак, мой пищеварительный тракт отчаянно запротестовал громоподобным урчанием кишечника, которое, несомненно, не осталось незамеченным.
До моего слуха донесся смешок. Наконец осмелившись поднять голову, я встретилась взглядом с Волковым старшим. И каково же было мое удивление, когда вместо осуждения на его лице я заметила широкую улыбку.
— Проголодалась? — неожиданно спросил Николай Федорович. И так по-доброму на меня посмотрел, что я окончательно растерялась.
— Я… нет просто это… — я заикалась, запиналась и все никак не могла сложить слова даже в самое простое предложение.
— Нервное, — продолжил за меня преподаватель, — я уже понял, пойдем, выпьем кофе и поговорим, — добавил он, окончательно сломав мою операционную систему.
Пока я судорожно переваривала его слова, заставляя работать серое вещество в черепной коробке, Николай Федорович быстро собрал с преподавательского стола кучу листов, сложил их в свой, предположительно, кожаный портфель и, щелкнув замком, вновь перевел внимание на меня.
— Пп…простите, но я не могу, — собрав мысли в кучу, я попыталась откреститься от предстоящего разговора, — у меня пара и…
— Наталья Семеновна подождет, не переживай, — заверил меня Николай Федорович, а я уже было собиралась спросить, откуда он знает, какая пара у меня следующая, но вовремя прикусила язык.
— Но… Я потом ничего не пойму, там линейная алгебра, — я решила попытаться еще раз.
— Наталья Семеновна все свои лекции записывает на видео, Кошкина, я тебя есть не собираюсь, — Николая Федорович снова улыбнулся, взял меня под локоток и, не давая ни единой возможности избежать непланируемое мною «кофепитие», подтолкнул к выходу из аудитории.
В общем, с настойчивым предложением мне пришлось смириться. Как в воду опущенная, я шла по коридору, упорно глядя себе под ноги. Николай Федорович не отставал ни на шаг. Вместе мы вышли в холл, где толпились студенты, а оттуда в другое крыло — и в буфет. Народу здесь оказалось немного, видно, одной пары было недостаточно, чтобы вызывать у учащихся чувство голода.
— Посиди здесь, — попросил Николай Федорович, кивнув на пустующий столик у окна и, положив на один из стульев свой портфель, пошел за кофе.
Я послушно села за стол, и уткнулась лицом в ладони. И как я так попала? По крайней мере, исходя из настроения Волкова старшего, ничего страшного случиться не должно.
Лина
— Лин, ты все поняла? Улица Садовая, дом восемь, третий подъезд, девятый этаж, восемьдесят первая квартира, — наверное, в пятый раз повторила Яна.
— Да господи, все я поняла, в приложении все вбито! — я постепенно начинала злиться. Это вообще, что за цирк? Будто я хоть раз ошиблась адресом.
— Потому что ты какая-то сама не своя, витаешь где-то, — протараторила Янка, наконец передавая мне последний на сегодня заказ.
— Да нормально все, я просто устала.
Зевнув, я сунула коробки в сумку и застегнула молнию.
Я действительно устала, да так, что с ног валилась практически, и глаза на ходу закрывались, но поздние заказы — это всегда надбавка, плюс, зачастую хорошие чаевые. Летом за ночные заказы среди курьеров почти до драк доходило, сейчас же конкуренция заметно уменьшилась, рук стало не хватать.
— Осторожно на дороге, — напоследок прокричала мне Янка как раз в тот момент, когда я покидала пиццерию.
Последний заказ и можно домой — спать.
Закрепив свою сумку, я забралась на мопед и тронулась в путь. Надо бы заканчивать с поздними заказами, докатаю до первых холодов и тоже откажусь. Нужно лишь немного подкопить, чтобы было на что жить зимой, а главное — во время сессии.
Адрес заказчика находился в десяти минутах езды от пиццерии, и я мысленно поблагодарила Бога за то, что не нужно было ехать к черту на куличики. Хотя бы сегодня попаду домой раньше двенадцати. Въехав во двор, я отыскала парковочное место, не совсем подходящее для мопеда, но я ведь ненадолго.
Усталость брала свое, я едва перебирала ногами, каждую секунду повторяя себе, что еще немного, и я буду дома, в своей теплой кроватке. Нужно просто перетерпеть и не закрывать глаза.
Стоило мне подойти к подъезду, как дверь открылась и снаружи показалась старушка с пуделем на поводке. Кажется, она даже взглянула на меня с жалостью, мол, бедняга, а может мне просто на фоне усталости показалось.
Поблагодарив женщину за то, что придержала дверь, я вошла внутрь, прошла к лифту, нажала на кнопку. Еще раз проверила адрес, вроде ничего не перепутала. Как только лифт остановился и его двери разъехались в стороны, я заприметила нужную мне квартиру. Благо, огромные цифры отчетливо бросались в глаза.
— На сегодня все, — повторяла я себе, нажимая на звонок.
Кто же знал, что уже в следующую минуту я буду проклинать сегодняшний вечер и решение взять очередной заказ.
Тем временем послышались шаги, щелкнул замок, дверь открылась, а передо мной предстал не кто иной, как Волков!
Да вашу ж мать!
Какого вообще черта? Я не могла ошибиться адресом, просто не могла! Но ведь фамилия заказчика другая! Я еще не сошла с ума! Я никогда, ни разу, блин, за время своей работы не ошиблась адресом и сейчас была на месте. Так какого хрена?
— Ну надо же, какие люди, — мерзковатенько оскалившись, Волков оперся плечом на дверной косяк, сложил руки на груди и одарил меня презрительно-снисходительным взглядом.
Меня точно прокляли, вот честное слово, иного объяснения я найти не могла. Последний заказ, последний, черт возьми, на сегодня — и вот такое везение в лице Волкова.
— Кажется, я ошиблась адресом, — сомнительно, но в состоянии хронической усталости не исключено.
— Не ошиблась, это мое, — усмехнулся придурок.
Ладно, все не так страшно, всего лишь Волков. Всего лишь Женя, с которым еще днем я целовалась на глазах всего курса. Всего лишь Женя, с чьим отцом у меня состоялся весьма странный разговор.
— Ваш заказ, — очевидно, выглядела я сейчас крайне глупо, но держать лицо было необходимо. Улыбнувшись через силу, я протянула Волкову коробки с пиццей.
Наверное, будь я чуть более предусмотрительной и проворной, успела бы среагировать, но увы и ах. Резко выпрямившись, Женя сделал молниеносный выпад, грубо схватил меня за руку и против воли втянул в квартиру. Все случилось так быстро, что я едва удержалась на ногах. Коробки с пиццей ожидаемо выпали из рук, а все содержимое теперь украшало полы в прихожей.
Пока я приходила в себя, за спиной раздался характерный щелчок.
— И кто будет все это возмещать?
Я обернулась, сглотнула громко вставший посреди горла ком, перевела взгляд на запертую дверь, путь к которой мне перегородила чертова гора мышц. Сердце зашлось в бешенном, неконтролируемом ритме, казалось, оно вот-вот выскочит из груди и ускачет подальше от этого места, собственный пульс оглушительным грохотом отдавался в ушах. Оказаться запертой в квартире с Волковым, в его квартире, после того, что произошло в университете, — пожалуй, худшее, что могло произойти за сегодняшний день.
— Очевидно заказчик, — ничего-ничего, я отсюда выберусь.
— Ой ли? — он усмехнулся надменно. — А работы лишиться не боишься?
Сволочь! Гад! Скотина! Да как он смеет вообще?
Ладно, Лина, спокойно, не впадай в истерику, это еще успеется. Сейчас необходимо было придумать, как свалить отсюда с минимальными потерями, потому что взгляд напротив мне совершенно не нравился. Волков сейчас напоминал оголодавшего хищника, загнавшего наконец свою несчастную добычу.
Женя
Сука!
И чего меня на ней так клинит? Не бывает так, просто не бывает. Вижу ее и все — тормоза отказывают. Что в тебе такого, что я нихрена не могу перестать о тебе думать? Я же больной стал совсем. Не сказать, что раньше здоровый был, но сейчас крыша конкретно так подтекать стала.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу» — набатом стучало в голове.
Я сам не понял, как так вышло, меня на ней повело, как никогда раньше. Я вообще ничего подобного в жизни своей не испытывал, просто хотел ее, ее одну. Не осознавал, что творю, когда на глазах у полной, мать его, аудитории, схватил стервозину за волосы и впился в ее губы.
Она же меня провоцировала, дразнила, ходила по краю острого лезвия. Я не думал, даже представить себе не мог, что от одного поцелуя, от вкуса ее губ у меня перед глазами фейерверки взорвутся. Меня от желания распирало, рвало на части и будь мы одни, содрал бы с нее всю имеющуюся одежду и взял на месте.
Никогда со мной ничего подобного не было, никогда и никого я не хотел так, как хотел ее. Я же зверею, сатанею, можно сказать, стоит только ее увидеть. И не могу я это контролировать, не умею.
Остатки здравого смысла отчаянно кричат о том, что нужно прекращать. Но как? Я же не контролирую себя, когда ее вижу.
Это ненормально уже, клиника какая-то, что-то неизлечимое. Я же словно одержимый о ней думаю постоянно. Каждую минуту, каждую, сука, минуту она перед глазами и никого больше.
— И что это сейчас было? — меня из размышлений выдернул полный недовольства голос отца.
— Ничего, — отмахнувшись от него, словно он муха назойливая, я рванул к двери, наконец осознав, что она — стерва дерзкая — сбежала.
Я не помнил, как обувался, как выбегал из квартиры и сбегал по лестнице, напрочь игнорируя само существование лифта. Просто бежал в каком-то трансе, желая догнать ту, что только что расцарапала мне лицо. Ту, что еще пару минут назад я целовал в порыве почти маниакальной страсти.
Казалось, выбежал за ней следом, должен был догнать, остановить, но не успел, всего каких-то жалких секунд не хватило. На моих глазах ведьмочка забралась на свою развалюху и газанула с такой скоростью, что я охренел маленько. Морщился от взметнувшейся вверх пыли и выхлопных газов, ударивших в ноздри, и молча наблюдал за удалявшейся красной точкой.
Усмехнувшись, дотронулся до противно ноющей, расцарапанной в кровь кожи на лице. Сучка! Все-таки сдержала свое обещание. И любой другой я бы это не спустил, да даже не позволил бы подумать, а ей…
И чего я такое вообще делаю?
Я же свихнулся совсем. Повернулся на этой стервозине. И мне бы домой идти, просто забить на чокнутую стерву, подумаешь, а я, как дебил последний, стоял посреди двора своего дома и набирал сообщение Ромычу.
Стоило только отправить сообщение, Ромыч тут же перезвонил.
— Что ты натворил? — не здороваясь, начал лучший друг.
— Ничего, ты можешь просто ей позвонить и уточнить, все ли с ней в порядке, без ненужных вопросов, — он меня сейчас бесил дико, да и не только сейчас, в принципе бесил с тех пор, как на стервочку глаз положил. И я умом, конечно, понимал, что у меня явные с башкой проблемы, но вот как-то мозг с остальными органами контачить не хотел совершенно.
— Жек, бля, я ж тебя урою, если…
— Да ничего я не сделал, пиццу она мне привезла, я лишнего ляпнул, она сорвалась и на развалюхе своей рванула, просто сделай то, что я прошу и отзвонись.
— Сомневаюсь, что было именно так. Какое-то слишком невероятное совпадение, не находишь? — он словно нарочно меня дразнил.
— Ты сделаешь или нет.
— Сделаю.
— Отзвонись потом.
— Посмотрим, — он скинул звонок прежде, чем я успел вставить хоть слово.
— Сука, — я заорал на весь двор.
Вновь коснувшись лица, я поморщился, зашипел от боли.
Сучка!
Языкастая, охреневшая по всем фронтам сучка. И послать бы ее нахер, ничего же в ней особенного, кроме языка длинного, а я не могу. Как последний дебил ищу ее общества. Это как вообще?
Да если хоть кто-то, хоть одна душонка прознает, что я, как последний идиот клинический, заплатил администратору пиццерии, чтобы она Ангела ко мне с последним заказом послала, я со стыда сгорю и, естественно, буду отрицать. Но ведь было же, было! И взятка, так называемая, была, и заказ, и имя вымышленное. Я ее увидеть хотел, одну, чтобы никого рядом. И она приехала. Такая маленькая, с растрепанными после шлема волосами и тремя коробками пиццы.
На кой хрен я заказал три коробки, спрашивается?
Стало смешно, просто смешно от собственной тупости. Отсмеявшись в голос, я направился к подъезду, поднялся на свой этаж и вошел в квартиру. Как ни странно, ни пиццы, ни коробок на полу не было. Зато был отец, стоявший посреди прихожей, в ожидании возвращения блудного сына.
— Не начинай, — предупредил я, скинув кроссовки, — я все равно ничего не скажу.
Не собирался я объясняться, подумаешь, девчонку привел, трагедия что ли. А то, что я девчонку эту на его паре целовал, так это она сама виновата, язык слишком длинный, укоротить бы. И ее укротить. Ведь получилось почти… Сам виноват, лишнего сболтнул, представил невовремя, что она вот так же Ромычу отвечает, ему отдается и стоны свои охренительные дарит… Представил и сорвался, понеслась душа в рай.
«Не так. Все не так» — навязчиво шептал внутренний голос. Не те губы, не те ощущения — все не то.
И зачем я только позволила, зачем ответила? Эффект неожиданности сработал? Вчера с одним, сегодня с другим.
— Ты… ты чего, ты зачем это? — прошептала я, вытаращив глаза на разорвавшего поцелуй Рому. Наверное, только теперь я окончательно осознала степень своего падения. Снова поцелуй, снова на глазах однокурсников, вот только второе действующее лицо другое.
Рому же, казалось, совершенно ничего не смущало. Лучезарно улыбнувшись, он выпустил меня из объятий и повернул голову в сторону. А во мне будто что-то щелкнуло, перевернулось. Где-то глубоко внутри проснулась необъяснимая тревога, паника даже и чувство вины.
С чего бы?
Словно по щелчку пальцев стихли громкие голоса, им на смену пришла мертвая тишина. Больше не было смеха, улюлюканья, бурных обсуждений. Ничего не было. Все еще находясь в кратковременном ступоре, я постепенно возвращала себе возможность двигаться. Самой большой ошибкой стало решение проследить за внимательным взглядом Ромы.
Волков!
На ничтожном расстоянии от нас стоял Волков.
Глаза парня пылали неконтролируемой яростью, крылья носа то втягивались, то раздувались, на острых, четко выраженных скулах играли желваки. В воздухе повеяло опасностью. Парни буравили друг друга взглядами. Рома — спокойным, чуть надменным, с ноткой неоспоримого превосходства; Женя — испепеляющим и отчасти осуждающим.
Наша троица невольно стала центром сосредоточенного на нас внимания одногруппников. Волков тем временем перевел на меня полный неприкрытого презрения взгляд, посмотрел с каким-то давящим укором, словно осуждая. Зародившееся глубоко внутри чувство вины троекратно усилилось под буравящим взором голубых глаз. Захотелось спрятаться, исчезнуть.
Да с чего бы?
Возьми себя в руки, Лина! Откуда эта вина, откуда это мерзкое ощущение, грязное даже. Я не виновата, ни в чем не виновата. И обращенные на меня, заинтересованные взгляды одногруппников не имеют никакого значения, ровно, как и осуждение в глазах Волкова. В конце концов я вольна делать все, что мне вздумается, не озираясь на мнение чужих мне людей.
Да к черту все!
И вину, и стыд, и самое главное, Волкова! К черту. После вчерашнего, после его слов. Я сама виновата, конечно. Позволила, поплыла, как последняя…
Ненавижу. Как же я его ненавижу. И чего теперь смотреть на меня, чего буравить взглядом, выжигать дыры, словно я клятву верности давала. Не давала. И то минутное помутнение ничего не значит. Забыть и вычеркнуть из память, будто и не было ничего. Будто не было вчерашнего вечера, не было горячих поцелуев, касаний, не было той необузданной, неконтролируемой страсти и бессонной ночи, не было слез, заливших подушку и насквозь промокшей наволочки тоже не было.
Ненавижу! Да, правильно, ненавижу.
То, что случилось дальше объяснить было сложно. Ноги сами понесли меня прочь, все быстрее и быстрее. Из глаз отчего-то хлынули слезы. За спиной прозвучал голос Ромы и какая-то возня. А я бежала, просто бежала по пустеющему коридору, все дальше, к лестнице и вниз. Совсем, как вчера, когда униженная по собственной глупости, сбегала из квартиры Волкова. Бежала, не разбирая дороги, полагаясь лишь на память. Гнала потом по городу, благо, скорость не сильно превысила, инстинкт самосохранения сработал.
И ведь не хотела сегодня идти, ничего бы не случилось пропусти я один день. Один чертов день.
А Рома? Рома тоже хорош. И зачем он это сделал? Ведь ничего не предвещало, совсем ничего. Стояли всей компанией, мило болтали, и вдруг… А я? Я как марионетка безвольная позволяла себя целовать. И нет не стыдно, ведь не стыдно же? Только тошно, от самой себя тошно.
Я не помнила, как бежала по лестнице, как миновала несколько пролетов, коридор и холл, не помнила, как оказалась на улице, а после — на стоянке. Очнулась у припаркованного мопеда, совсем, как вчера. Дежавю, чтобы его. Правда, забраться не успела, даже осознать ничего не успела, как чьи-то крепкие ладони сжались на моих плечах и потянули назад.
— Совсем ебанутая? Второй раз? — рядом с ухом раздался голос Волкова. Вот уж меньше всего я сейчас хотела слышать именно этот голос.
— Пусти, — я забилась в его руках, задергалась, норовя вырваться их крепких, обжигающих даже сквозь одежду тисков. Кожа под горячими ладонями нещадно полыхала. — Отпусти меня.
— Успокойся, — прозвучало так близко, что сердце забилось сильнее. То ли от страха, то ли от распиравшего меня гнева.
Какого черта он вообще меня трогает? Какого черта тащит в неизвестном направлении?
— Пусти говорю, — очередная попытка вырваться не увенчалась успехом, только до слуха донесся легкий треск, — ты мне одежду порвешь, — зашипела я почти отчаявшись.
— Не будешь дергаться, не порву, — последнее, что я услышала прежде, чем оказалась в темном, пропахшем сыростью и старыми досками помещении. А еще здесь пахло хлоркой.
— Какого черт…
— Просто заткнись, просто, блядь, хоть раз помолчи, — с каким-то болезненным надрывом прохрипел рядом с ухом Волков, прижимая меня к холодной, пропитанной сыростью стене позади.
— И что дальше? — вздернув подбородок, я процедила сквозь стиснутые зубы. Упрямый, извергающий молнии взгляд напротив пугал и одновременно завораживал, гипнотизировал.
Лина
Несколько дней спустя
Жизнь потекла своим чередом. После случая в коморке Волков словно под землю провалился, и носа в университет не совал вот уже несколько дней. Просто исчез из поля зрения. Что примечательно, подружка его тоже не появлялась.
И зачем я только об это подумала?
Как снег на голову обрушилась на меня волна негодования и, даже злости. Волна, собственно говоря, ничем не обоснованная.
Не обоснованная, ведь?
— Лин, ты слушаешь вообще? — раздавшийся рядом звонкий голос Таси вырвал меня из размышлений.
— Да, то есть нет, — меняя показания на ходу, я повернула голову к новоиспеченной подруге. Каким-то чудным образом эта девчонка за прошедшие дни заполнила собой слишком много места в моей жизни.
Сыграл ли роль в ее нескрываемой заинтересованности моей скромной персоной тот странный поцелуй с ее братом, случившийся на глазах у половины потока, в том числе у самой Таси, — сложно сказать.
С самим Ромкой мы случившееся не обсуждали. Ситуация и возникшее поначалу напряжение рассосались как-то сами собой и постепенно сошли на нет. Теперь уже вряд ли кто-то захочет обсуждать тот неловкий момент. Оно и к лучшему, потому как я вовсе не уверена, что вообще хотела бы когда-либо возвращаться к этому вопросу. Куда проще и удобнее делать вид, что ничего не происходит.
— Я говорю, желтое и красное? — удерживая в каждой руке по платью, Тася кивком указала сначала на одно, а потом на второе.
Я только шумно вздохнула и закатила глаза.
До сего момента были также: белое, голубое, сиреневое и еще черт знает сколько расцветок, забракованных самой же Тасей. И зачем я только согласилась идти на это чертово посвящение? Оно мне надо? Могла бы смену взять дополнительную, пятница самый прибыльный день недели, а тут…
Посвящение…
Тьфу ты!
— Ну чего ты вздыхаешь? Это важно! — возмутилась Таська, бросив желтое платье на кровать.
— Зачем тебе вообще столько платьев? — вырвалось у меня против воли, но, как говорится, слово не воробей.
— Как это зачем? — искренне удивляясь, Тася захлопала ресницами.
А я, я все удивлялась тому, как «пацанка» Тася уживается в одном теле вот с этой девочкой «какое платье мне надеть?».
Улыбнувшись своим мыслям, я бросила взгляд на часы, висящие на противоположной от меня стене и показывающие восемнадцать пятнадцать. А ведь начало «церемонии» уже через сорок пять минут.
— Тась, просто выбери то, что тебе самой больше нравится, нас уже заждались, наверное.
А ведь и в самом деле нас уже ждали внизу ребята. Вся честная компания, не считая Волкова и его подружки, чьему отсутствию я несказанно радовалась, бесконечно надеясь не встретить мажористого придурка на том самом посвящении, ждала только нас двоих.
Ромка, к слову, уже звонил, поторапливал, весьма трезво оценивая способность своей сестры прихорашиваться долго и с выносом мозга всем вокруг.
«Всех» рядом не оказалось, так что все «веселье» досталось только мне. О том, что меня подставили я догадалась не сразу, платье, наверное, на четвертом.
— Так, хорошо, тогда красное, — наконец выбрала Тася, вызвав у меня непроизвольный выдох облегчения.
Наконец-то!
— А ты наденешь черное, тебе пойдет, — радостно хлопнув в ладоши, она подошла к кровати, где теперь лежали абсолютно все платья ее нескромного гардероба и, взяв в руки черное на тонких бретельках, бросила им в меня настолько неожиданно, что я едва успела его поймать.
— Ты… да ни за что! Мне и так хорошо.
— Ничего хорошего, — тоном строгой училки произнесла Тася, — кто ходит в таком виде в клуб, и, уж тем более, на посвящение?
— А что не так с моим видом?
— Джинсы и блузка? Ты в клуб собралась или в монастырь? — хихикнула девушка, прикрыв рот ладошкой.
— Меня все устраивает.
— А меня нет, переодевайся говорю.
— Не буду я надевать это… оно едва прикрывает задницу! — возмутилась я, чем вызвала у Таси очередной вырвавшийся смешок.
— Не надо ля-ля, оно едва ли выше колен, я уже поняла, что ты немного монашка, я даже не буду предлагать тебе каблуки, у меня есть отличные черные балетки, — радостно затараторила Тася.
— Но… — аргументов у меня как-то совсем не отыскалось.
— Все, давай быстренько, сама ведь говоришь, что нас уже заждались.
Мне так и не удалось понять, к помощи какой запрещенной магии прибегла Тася, чтобы так быстро уговорить меня сменить выбранный мною наряд на ее черное платье, но уже через десять минут мы выходили из подъезда; она — цокая каблуками и гордо вздернув подбородок; и я — кутаясь в короткий плащ, едва прикрывающий область над коленями.
— Ну наконец-то, — протянул Ромка, опираясь на капот, он сложил руки на груди и широко улыбнулся. В салоне, за рулем я разглядела Сашу, а рядом Надю. — Прошу, — подойдя к задней двери и открыв ее для нас, Рома указал на сидения.
Таська молча забралась в машину первой, я, кивнув в благодарность, залезла следом, максимально близко приблизившись к подруге, так чтобы Ромке было достаточно места.
— Какого черта? — прошипела я, тщетно вырываясь из рук придурковатого мажорчика. — Ты охренел? Отпусти!
Он молчал.
В темной, освещаемой лишь тусклой, едва живой лампой, местности, я едва ли могла различить очертания лица Волкова, но его голос, фигура, его запах и исходящие от него магнетические волны я не спутала бы ни с чем на свете.
Что он о себе думает? Что творит?
— Отпустить? — словно находясь в одурманенном состоянии, не своим голосом протянул Женя и в следующую секунду провел холодным кончиком носа по моей шее. — Ты так вкусно пахнешь, Ангелочек, — повторил он уже когда-то сказанную фразу.
— Пусти, — как же сильно мне хотелось стукнуть этого болвана, как сильно хотелось вырваться и даже закричать, но понимание, что все тщетно, словно завладело телом, сковав движения и тем самым лишь помогая Волкову и подстегивая его к продолжению.
— Как много ты ему позволила, Ангел? Он уже трогал тебя здесь? — он с силой прижал меня к холодной поверхности стены. Не было ни единого сомнения в том, о ком идет речь.
Словно озверев, Женя буквально рычал от злости.
Перехватив обе мои руки, он зафиксировал их над головой одной лишь своей огромной лапищей, а второй бесцеремонно задрал платье и прошелся вдоль тонкой ткани трусиков, расположенной меж моих ног.
Тася! Да чтоб тебя и твое платье! Как я могла позволить уговорить себя на эту авантюру, как могла позволить уговорить себя пойти в этот злосчастный клуб? На кой черт мне сдалось это посвящение?
— Не трогай меня, — я попыталась освободить руки, дернулась всем телом, змеей извиваясь у стены.
Все было напрасно, хищник держал крепко, в своих когтистых лапах, и смотрел на меня так, будто разорвать готовился. Его рука тем временем свободно действовала у меня между ног, почти не встречая сопротивления. И как ни старалась я свести бедра, как ни пыталась остановить обнаглевшего придурка, все мои действия заканчивались только одним — ничем.
Тем временем почерневший, сверкающий неприкрытой злостью взгляд, в совокупности с пустым тёмным коридором клуба, навевали чувство полного отчаяния.
Меня не услышат, даже если я смогу закричать, никто не придёт. Никто.
— Не трогать? Его ты тоже просишь не трогать? — он продолжал водить пальцами по запретному, там, где меня ещё никто и никогда не касался. — Или с ним ты поласковее? Ну так что, Ангел, он уже успел развернуть фантик?
Я не знаю, откуда у меня взялись силы, то ли злость во мне вскипела, то ли страх мною двигал, но уже в следующую секунду хватка ослабла, а по коридору разнесся истошный рёв.
— Сучка, — прошипел Волков, схватившись за пах, а я только теперь поняла, что натворила.
Кажется, мне конец...
Бежать, надо было бежать, но что-то не давало мне сделать даже шаг, продвинуться хоть бы на миллиметр. Волков продолжал шумно дышать и извлекать из своего рта такой отборный и складный мат, какого мне в жизни своей слышать не доводилось.
И, наверное, я бы и дальше продолжала стоять не шелохнувшись, если бы не шаги, раздавшиеся неподалеку. Судя по звуку, визитер был не один. Однако облегченно выдохнуть мне было не суждено. Как только нежданные гости оказались так близко, что можно было разглядеть хотя бы силуэты, я почувствовала, что дело дрянь. Ледяной ужас прокатился по телу, когда три крупные мужские фигуры выступили вперед.
— Опа, какая цыпа, — заговорил один из пришедших, бесцеремонно светя фонариком телефона в нашу с Женей сторону.
Рядом послышались мерзкие усмешки двух оставшихся. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: ничего хорошего от этой троицы ждать не стоит.
С огромным трудом вернув себе возможность двигаться, я было попятилась назад. В то же время Волков видно пришел в себя после моего удара. Его яростное шипение не оставило мне даже шансов на непослушание.
— Встань за меня, — послышался приказ, — пацаны, вы бы шли куда собирались, у нас тут тет-а-тет, — нахально заговорил Женя, обращаясь к троице.
— Слыхал, Славян, петушок закукарекал, — заржал второй из «гостей», — свалил отсюда, пока кости целы, а девочку оставь, мы тут сами.
Противный липкий страх сковал меня в своих объятьях. Я с ужасом глядела на три фигуры впереди. Надеяться на то, что Волков останется тут? Ради чего? Ради меня? Ради той, что только что заехала ему между ног?
Влипла, как пить дать влипла.
Чувствуя, как к горлу подкатывает самая настоящая истерика и едва держась на дрожащих ногах, я, будто сквозь густой туман, расслышала голос Жени:
— Уже разбежался, сам ты только на хер можешь присесть.
— Че сказал?
— Жень, — сорвался с губ истеричный писк.
— Стой на месте, когда скажу, побежишь отсюда, поняла?
— Но…
— Поняла? — прошипел раздражено.
— Да.
То, что происходило дальше напоминало какой-то идиотский блокбастер. При том освещении, что имелось, сложно было понять, насколько все плохо. Но один против троих…
Каковы шансы?
Кто-то истошно застонал, послышалась грязная брань и противный хруст. Удары и стоны доносились до слуха, перед глазами мелькали темные фигуры.