Поместье для брошенной жены

1. Ночной бал

Дом горел тысячей огней, похожий на огромный сверкающий торт, застывший посреди ночного сада. Аромат варящегося грога пропитал его насквозь.

Гости уже собирались, с любопытством оглядывая наш дом. Большинство из них здесь были впервые. Имение скромного барона даже не заслужило звания Гнезда, как следует каждому драконорожденному. Обычно к нам в гости заезжали купцы, да мелкая знать вроде тех же баронов, а то и вовсе рыцарей. Но последняя деловая сделка супруга вывела нашу семью на новый уровень благополучия, и сегодня в доме собрались высокомерные лорды всех мастей и разной степени сиятельности.

Стоящая рядом парочка драконес переливалась драгоценностями столь интенсивно, что прислуга слепо щурились, проходя мимо. А декольте так высоко поднимало грудь, что, клянусь, опрокинь кто бокал вина на бюст, не вытечет ни капельки.

Я с любопытством выглянула из-за колонны, разглядывая собравшихся драконов, каждый из которых высокомерно и с некоторым удивлением оглядывал обстановку и ночной сад, смотрящий в окно палитрой всех оттенков розового. На часах пробило десять, и я уже не могла оценить красоту цветника, а вот драконы видели в темноте, как кошки.

— Возьмите-ка, милочка, — одна из вейр повесила мне на руку тоненькое пушистое манто.

И тут же поднесла к глазам лорнет, уставив на меня окуляры, хотя мы стояли стояли нос к носу. Мне понадобилась недюжинная выдержка, что бы не уронить его на пол и не напомнить вейре, кто в этом доме хозяйка. Вот только даже будучи хозяйкой дома, я не была ровней высокорожденной драконице.

— Вилье, — подруга, стоящая рядом с хамоватой гостьей, осторожно тронула ту за рукав. — Мне кажется…

— Передам одежду прислуге, вейра, — я прохладно улыбнулась, и механически отступила в сумрак коридора.

Иначе рисковала попасть в еще более неловкую ситуацию.

Завернула за тонкую стенку покоев, оставленных для одежды и мелочей прибывшей знати и замерла. Слух поймал голос той самой подруги:

— Кажется, ты отдала манто не горничной, а хозяйке дома.

Раздался хриплый грудной смех.

— Я знаю, глупая! Бедный барон женился на иномирянке, желая раскрыть драконий потенциал, а та оказалась пустышкой. Подколоть ее было приятно, не так ли?

— Тс-с-с, она же услышит.

— Пусть слышит. Очень скоро и этот дом, и эта артефакторика будут принадлежат более достойной вейре.

Голоса отдалились, и я не сумела разобрать, какую вейру они считают более достойной.

Давненько я не слышала подобных высказываний в свой адрес. А когда слышала, не ревновала. Вряд ли высокрожденная будет работать, как рабыня Изаура до седьмого пота, без перерыва на обед, жертвуя сном и отдыхом. Драконицы не для этого родились. Они родились для радости, солнца и старинных баллад в свою честь.

А я…

Горько усмехнулась, и без сил опустилась на маленький пуфик у двери.

Мне было восемнадцать, когда мое переломанное болезнью тело вывалилось из окна. Не добровольно, ни в коем случае. Просто лето было, первое солнышко грело парк, и мы всей больничной палатой дружно навалились открывать окно. Я даже коленками на подоконник встала, что дотянуться до защелки, и не удержалась. Только упала почему-то не на серую парковую дорожку, а в руки перепуганного юнца в старинной одежде. В руки своего будущего мужа, барона Кайш.

Оказалось, я попала в мир Вальтарты, населенный драконами, полный магии, ярких красок, песен, танцев и войн. Пестрые ярмарки, зажигательные пляски с кинжалами и огнем, старинные книги столь великой ценности, что за них бились на мечах, суровые воины, одетые в доспехи из магического металла. Высокорожденные драконы, парящие в лазурном небе, подобно громадным птицам. Насмешливые веселые горожане, пусть и лишенные своим богом возможности обернуться в дракона, но крепкие здоровьем и наделенные физической силой.

Таким я видела этот мир в первые годы своего пребывания здесь.

Судьба была ко мне добра. Меня вылечили, а после высочайшей милостью императора сделали удостоверенной клана Кайш.

Мы поженились с Берном Кайш сразу, как узнали о моей беременности, и на моей памяти это первый раз, когда он пошел против воли родителей.

Иномирянки славились редкой магией и способностью родить одаренных детей, но… Местный бог, так называемый отец-дракон, явно решил на меня не тратиться. Моя магия была так слаба, что ее хватало лишь на умение сплести маленький защитный браслетик или заговорить бусину в колье дочери.

И дракона мне тоже не удалось разбудить, поэтому многие из сегодняшних дамочек, увешанных брильянтами с головы до каблуков, принимали меня за простолюдинку.

Дракон дракона чует, а я просто человек. Просто жена. Просто мать.

Тяжело поднявшись с пуфа, подошла к ростовому зеркало, когда введенному в местную моду с моей легкой руки.

Взглянула в отражение, разглядывая тонкое лицо с едва заметными морщинками, убранные вверх неяркие волосы, все еще пухлый рот и высокие скулы с еще непрошедшим румянцем. Не так давно мне исполнилось тридцать шесть, и я… выглядела на тридцать шесть. Мы оба с мужем выглядели на свои годы, потому что ни одному из нас не удалось разбудить вторую ипостась.

Закрытое платье из синего атласа и жемчужный гарнитур делали меня моложе и привлекательнее, но сравниться с драконицами мне было не под силу. Драконья кровь давала молодость, красоту, здоровье, тогда как я переболела в Вальтарте всем медицинским справочником, начиная от простуды и заканчивая маленьким проклятием от влюбленной в моего мужа девчонки.

Будь я сейчас в своем мире, молодежь сказала бы про меня «уже не торт».

Я подняла голову повыше, выпрямившись в тростинку:

— Они меня полюбят, — сказала, с улыбкой глядя в зеркало. — Обязательно.

Когда мы переехали в баронство Кайш многие из местных жителей посмеивались у меня за спиной. Жалели моего супруга, который не угадал с женитьбой на иномирной пустышке, а спустя пять лет все они пили чай в моей гостиной, восхищались сервизом, коврами и церемониальным чаепитием со сладостями. Я приручила вальтартских рыцарей, баронов, простых воинов и простолюдинов. И более высокую знать я тоже приручу.

2. Прощай

Я вышла, как деревянная кукла. Послушно спустилась вниз, мазнув невидящим взглядом по испуганным лицам детей. Оба застыли у подножья лестницы, как нашкодившие котята, вцепившись друг в друга.

Прошла мимо, а после вернулась.

Встала напротив сына. Подняла глаза на своего котика, зайчонка, мышку-норушку, ясный месяц, и спросила:

— Ты хотел, чтобы я это увидела, Дан?

Красивое виноватое лицо дрогнуло, поплыло, обнажая хищную резкость черт, жесткость линий. Мой мышонок, когда-то прятавшийся под юбку от грозы и проделок сестрицы, на моих глазах становился мужчиной. И этот мужчина мне не очень нравился. Я бы, пожалуй, за такого замуж не пошла.

Побоялась бы.

— Да, мать. Так было надо.

Он говорил что-то еще, и заводился от собственных слов еще больше. Нос заострился, глаза стали ледяными и колючими. В любой другой раз я бы легонько взъерошила его упрямый чуб, чтобы успокоить, но руки стали просто чугунными. Не поднять.

— Я увидела, Дан.

Медленно развернулась и двинулась к зале, полной огней и смеха.

Бестрепетно прошла в центр, присоединившись к одной из самых крупных стаек дракониц, обсуждавших интерьерное решение залы.

— Это рисовал Гонзо? Какая… смелость. Это… это потрясающе!

— Не Гонзо, он поклонник классики, а здесь… Действительно смело.

Драконицы столпились около стены и восхищенно ахали, скользя бриллиантовыми пальчиками по контурам рисунков.

Залу я обустраивала сама. Нам с Берном было по двадцать пять, и у нас не было особых денег. Артефакторика уже приносила доход, но мы еще лет семь покрывали долги, так что я изворачивалась ужом, чтобы сделать свой дом прекрасным.

Идея выложить фреску из речных камней оказалась благословением божьим. За сущие копейки я наняла двух ловцов, носивших мне самые симпатичные из камней и небитые ракушки, а следом взяла талантливого вея, который из кругляшей и полосок выложил сцены из местного божественного талмуда.

А через полгода выкупила потрепанный, проеденный мышами засаленный ковер у одной знатной старухи. Она бы и так его выкинула, но мне продала, азартно торгуясь за каждый грош, как боженька. А когда продала, неожиданно отдала даром четыре антикварных светильника и мебель для гостиной, которые вместе тянули на пару сотен золотых.

Отмытый ковер, вернувший свой бирюзовый цвет, я залатала розоватыми кругляшами в виде ракушек, подчеркивая морскую тематику на первом этаже.

Но больше всего я возилась с цветником, смотревшим в окна розовой градацией. Основная тонкость состояла в том, чтобы разместить цветы и многолетник ярусом, создавая резную полутень, сквозь которую пробивается солнце. В солнечные дни, которых в Вальтарте было подавляющее большинство, в зале творилось таинство морского дна, где по голубовато-золотым стенам скользили неуловимые тени водорослей и рыбок.

— Это обычные морские камушки, вейры. Сама выбирала.

В две секунды я потеряла статус тени, и меня с головы до ног засыпали вопросами, кто сделал такую красоту, кто ее придумал, а самое главное во сколько это обошлось?! В сотню золотых? Или нет, в две, три, четыре сотни?

— Почти, вейры.

В два золотых. Два долбанных золотых, один из которых ушел на ковер.

Спину жгло чьим-то взглядом, и я обернулась. Из противоположного угла на меня смотрела недавняя вейра с лорнетом и еще парочка таких же усыпанных бусами вейр, скучковавшихся около любовницы моего мужа. Судя по радостно блестящим глазам, та уже поделилась с ними маленькими грязными секретиками. От богини, сошедшей к смертным, не осталось и следа. Передо мной была умная высокопоставленная девица, вложившая свою молодость, титул и драконью каплю в хороший проект. В моего мужа.

Темные глаза, горящие держим вызовом, встретились с моими, и я чуть наклонила голову, приветствуя любовницу мужа, как одну из мимолетных знакомых, а после отвернулась. Не думала же она, что я устрою дебош или вылью ей грог на голову.

В груди совсем онемело.

Еще когда Берн горел от страсти, а дети жались к моим юбкам, я часто прокручивала в голове возможные стратегии своей судьбы. Одна, в чужой стране, зависимая от клана, которому не принесла дивидендов. При разводе я теряла дом, детей и титул, и тогда бы уже мои дети зависели бы от покровительства клана. Сложно остаться любимыми детьми, когда в доме хозяйничает другая женщина. Эта женщина будет любить собственных детей, а не Дана и Дафну.

Нафантазированные стратегии пугали меня до дрожи.

Вальтарта ценила силу и магию. Мне же было нечего предложить стране взамен на свое благополучие.

Темная сторона моей души всегда боялась и стояла на страже детских интересов, отслеживая любой шорох в округе: от разбившейся тарелки до мировой политики.

Но последние пару лет я расслабилась. У нас появились неожиданно большие деньги, страсть мужа, наконец, ушла, наши вечера стали полны покоя и дружеского рабочего общения, и я забылась. Расслабилась. Перестала дергаться от каждого стука в дверь.

Меня потянули за рукав, насильно возвращая в диалог.

Вейры хотели бы осмотреть дом, но я отказалась.

— В среду день чаепитий, — сказала тихо. — Если согласитесь прийти, моя дочь Дафна покажет вам дом.

Вейры заохали, соглашаясь, а я осторожно выскользнула из кучки интерьерных фанатов, и направилась на кухню. Курицу хвалить, смотреть сколько булок и грога, и всем ли хватит мидий и запеченной рыбы, которая непременно присутствовала на всех моих вечерах.

Ходила, проверяла, досматривала, дрессировала прислугу, чувствуя себя механической Суок. Той, первой, которая сломалась. Она, кажется, тоже выпала из окна.

Надо же, сколько у нас общего.

Послушно отсидев положенное время в малознакомой толпе малознакомой знати, я извинилась и шутливо отпросилась попудрить носик. На местном сленге это означало, пейте, гости дорогие, ешьте и танцуйте до дырявых туфель, а я — спать.

— Пусть идет, — Берн, чьего присутствия я не почувствовала впервые за восемнадцать лет, выплыл откуда-то из-за моей спины и небрежно отодвинул меня в сторону. — Здоровье у нее никуда не годится.

3. Берн

Сундук получился на редкость небольшим, я с большим ездила в путешествия. Но просто физически не могла взять с собой знакомые и любимые вещи.

Эти вещи принадлежали другой жизни. Другой мне.

Зеркальце в резной оправе из чистого золота, ночник на стеклянной подножке, халат из редкой, восточной ткани, невероятно комфортный к телу, резной кинжальчик для корреспонденции… Все было отмечено печатью просроченной любви.

Только артефакты взяла. Без артефактов жизнь одинокой беззащитной веи была полна неприятностей и тревог. Тут уж без вариантов. Любишь, не любишь, а надо взять.

За окнами занимался серый рассвет. От дома отъехало несколько богато украшенных карет и стартануло несколько кайранов со всадниками. Некоторые гости и вовсе предпочли обернуться драконами, хотя на подобных приемах это было не принято. Неловко. Хотя… Перед кем тут церемониться?

Берн, жаждущий войти в высшее общество, стерпит, а его жена — пустая кровь без статуса и семьи.

Дверь за спиной скрипнула.

Я не обернулась, узнав Берна по шагам. Но слух болезненно отслеживал, как он прошелся по комнате, остановился надолго в центре, разглядывая сундук с нехитрым содержимым.

— Теперь ты знаешь, — его голос упал тяжелым камнем в воду едва обретенного равновесия.

— Как долго? — спросила не оборачиваясь.

— Около года. Не суди строго, жена, драконы говорят, любовь не судят.

Очень миленький перефраз настоящей поговорки про драконов и любовь. Не судят Истинную любовь, но Истинные встречаются все реже, а драконы, охочие до приключений, все чаще искажают смысл этих слов.

Бросив последний взгляд за окно, прошла к креслу, чтобы хоть было куда падать после семейных откровений.

— Вейра Гроц? — подколола мягко. — Слышала, клан Гроц велик и высокомерен, и владеет серьезными артефакториями по стране. Приятно любить столь толковую вейру.

— Она умна и красива даже без поддержки клана, не принижай ее достоинств.

Вообще, очень сложно увидеть достоинства в человеческом теле с оголенным задом и задранными вверх ножками. В такой момент достоинства находятся очень, очень глубоко.

Темные глаза Берна впились в мое лицо, словно ждали… Нет, жаждали моей истерики, разбитых сервизов, крика.

— Отнесись с пониманием, — муж, наконец, отвел давящий взгляд и продолжил ходить по комнате кругами. — Клан Гроц примет участие в судьбе детей и нашей артефактории. В результате последних сделок, мы шагнули очень высоко, но для прочного положения нам не хватает… мелочей.

Я вздрогнула.

Этот час, глядя в окно, я мысленно уже прожила этот разговор, но оказывается еще есть куда падать. Назвать жену, с которой прожил восемнадцать лет, пророс корнями в ее сердце, прижил двух наследников, мелочью — действительно низко. Ниже любого дна.

Берн метался по комнате подобно раненному льву. Жилы на шее вздулись, а красивое лицо покрылось испариной.

— Прошу, после развода не устраивай скандалов и провокаций для моей вейры, не настраивай детей против меня и никогда, ни при каких обстоятельствах не выкладывай секреты нашей артефакторики!

Берн напряженно застыл напротив кресла и почти кричал, заводил самого себя еще больше.

— Не смей на меня орать, — сказала холодно, когда он, наконец, замолк. — Я не стану вредить собственным детям. И тебе, Берн, тоже не стану.

Растерянно оглядевшись, муж буквально упал в кресло напротив. Чудное чайное местечко, где мы частенько собирались на пару минут перед сном, чтобы поделиться переживаниями. Только семья. Муж, я и дети.

Кто будет собираться здесь отныне?

Словно поймав мою невысказанную мысль, муж обвел взглядом развороченную сборами гостиную.

— Осуждаешь меня? — спросил хмуро.

— Не понимаю, — ответила, помедлив. — Я бы приняла твой выбор и годом раньше.

—А чего ты ожидала? — неожиданно холодно усмехнулся муж. — Я пахал как проклятый ради счастья наших детей. Хочу пожить наконец для себя. Хочу любить молодую сильную драконицу, которая, возможно, сумеет пробудить мою первородную ипостась.

Он не отводил внимательного драконьего взгляда от моего лица, словно стараясь добраться до сердца. Напиться моей болью.

Поняв что я не отвечу, равнодушно закончил:

— Прости, но за восемнадцать лет брака мы полностью исчерпали себя.

Не мы. Я — исчерпала. Берн этого не сказал, но у меня хороший слух, да и тупой я никогда не была.

Мы познакомились самым дурацким образом из возможных. Я свалилась на него прямо в момент тренировки. Трое разгоряченных тренировкой дракониров из высокопоставленных семей, в руки одному из которых прилетела девица в больничной сорочке. Прямо с неба. Берн говорил, что я весила не больше фантика от конфеты и снилась ему до красных пятен в глазах. Тогда он любил меня, я знаю. Видела.

За мной ухаживали все трое, но я, как дикий зверек, попускала к себе только Берна. К нему я адаптировалась за сутки беготни по лекарям, поместью его родителей, поездкам на обследования. Его родители, брезгливо меня осмотревшие, мне не понравились, но сам Берн стоял за меня насмерть. Я и поплыла.

Ну еще бы. Настоящий принц: в старинной кружевной рубахе, выдержавший три дуэли за право называть меня женой, с глазами, горящими черным золотом, из старинной торговой семьи.

Жизнь нас не баловала.

Когда муж пренебрег волей родителей и взял меня в жены, те просто-напросто выставили нас из дома, как нашкодивших котят. Не знаю, как бы сложилась наша жизнь будь мы одни, но я была беременна нашим первенцем, и муж, сжав зубы, вымолил беспроцентную ссуду у своего друга, виконта Фрейза. Последний был одним из тех мажоров, что дрались за меня с Берном.

Сначала открыл маленькое артефакторное производство, и мы оба работали до темноты в глазах, оставив сына на старую няньку. Через несколько лет нам повезло, одна из разработок неожиданно понравилась жителям империи — подвеска в виде маленькой луны на цепочке, зачарованная на добрый сон.

4. Отъезд

Я присела лишь на минуту. Маленький тайм-аут, чтобы взять себя в руки, но когда подняла голову, с удивлением поняла, что прошел час. Целый час я сидела не шевелясь, и он пролетел за одну минуту.

После встряхнулась и заставила себя выйти по двор. Хотелось попрощаться с садом и кайранами.

Кайраны — это летающие зверюги, размером с буйвола, но анатомически больше напоминающие среднее арифметическое между гигантским манулом и снежным барсом. Но в воздухе они парили, как соколы.

Я погладила лобастые лохматые головы своих любимцев. Почесала за ушком, и те умильно засопели мне в ладонь.

— Как устроюсь на новом месте, заберу вас, — пообещала клятвенно.

Скорее всего, этих двоих мне отдадут с криками радости. Мир и Мар не слушались никого кроме меня. А одну особо ретивую гостью, утверждавшую, что она с кайранами на короткой ноге, и вовсе цапнули. Визгу было…

— Вейра Кайш, — тихо позвали из-за двери кайранной.

Сюда прислуга не совалась. Кайраны не любили шума и посторонних, подпускали к себе только хозяев и кайранщика.

Потрепав напоследок меховые шкуры, притворила дверь и вышла во двор. У пологого входа мялась старая нянька Дана и Дафны, которая одновременно выполняла в доме функции няньки, экономки, дворецкого и главы тайного сыска. На вид ей было под девяносто, и она много лет преданно служила баронам Кайш, как когда служили ее отец, ее дед и ее прадед. Я признавала ее заслуги и держала при себе, но не доверяла ни на грош. Если бы не Берн, я бы выставила ее за околицу сразу после знакомства.

У меня с ней было перемирие, но, как я теперь понимаю, вооруженное. Не могла такая серьезная тетка не знать о шашнях моего супруга.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила любезно.

Старуха окатила меня внимательным взглядом, но промолчала. Глаза у нее сделались колючими, зрачок встал огоньком.

Я прекрасно понимала, что она жаждет напакостить мне напоследок. Бедная женщина восемнадцать лет соблюдала нейтралитет и теперь по-бабски хотела короткого, но искрометного возмездия.

— Когда вы уезжаете, вейра… Вейра.

Ну вот. Тоненький укол. Мы еще не разведены, а она уже лишила меня имени Кайш.

— Сегодня, — невольно глянула на браслет с камушками времени и добавила: — Скоро.

Нянька нахмурилась, завозилась в пристроечных кустах, рассаженных вдоль кайранной, и извлекла на божий свет ведро щенят. Штук пять заморышей.

— Сука ваша ощенилась и преставилась, а этих уродов куда девать? — сунула мне его в руки без сантиментов. — Или с собой берите, или утоплю. Кайши таких держать не будут.

Щенки и впрямь были некрасивые. Голенастые, голые, как сфинксы, только глаза таращили, как маленькие жабки. Но основной грех щенят состоял в их печальном происхождении. Вальтарта ценила силу и ценность, а какой толк от дворовой собаки? Ни магических способностей, ни бойцовских качеств.

Не ко двору пришлись. Мордами не вышли.

Прямо, как я.

— Возьму, — сказала коротко. — Принесите мне короб и постелите туда соломы или ветоши, если не жаль.

Старуха помолчала, потом забрала у меня из рук ведро с щенятами и заковыляла прочь, но на углу остановилась:

— Только сегодня увозите, вейре Гроц они не понравились, убрать их требовала. И правильно сделала, это вы, человечка, всяких уродцев в дом нанесли.

Наверное, намекала, что и я сама не удалась породой. Боялась, что первый укор меня не достиг по моему же недомыслию.

По счастью, я все еще пребывала в странном онемевшем состоянии, и была не способна оценить иронию момента, но от мягкой шпильки не удержалась:

— Многим из нас стоит позаботиться о будущем.

И тут же вздрогнула, такой злобой меня полоснул взгляд экономки. Прямо тигрица, а не старая развалина, которая каждый год грозится вознестись на небеса.

Впрочем, о старухе я забыла сразу, как та исчезла из виду. Прошла по саду, вдыхая яркий южный аромат цветов и сырой земли.

«Прощайте, розочки, — подумала с тоской. — Прощайте, лилии, прощай, озерный цвет и веребика.

У ворот остановилась и с изумлением оглядела свой сад, двор, дом, парадное крыльцо, увитое золотым вьюнком с вкраплениями магических огней. Всего ночь назад все это принадлежало мне. Все здесь так или иначе прошло через мои руки. Здесь родились мои дети, здесь я сидела ночами в лаборатории с нашей самой первой подвеской, которая позже принесла первый доход. Здесь гуляла с Берном по ночному саду и целовалась под яблонями.

А сегодня меня выставили за порог. Со мной даже не развелись. Меня уволили в силу бедности функционала. И скоро на мою должность придет другая, более качественная жена, которая также будет ходить по выращенному мной саду, спать с моим мужем, есть за моим столом и пить из моего бокала.

Я была взаимозаменяемой. Я не была для драконов человеком с самого начала. За моей спиной годами велся невидимый поиск более ресурсной супруги.

Свекры давно знакомы с Гроцами, и если Берн влюбился в молодую вейру дружественного клана, их сношени… то есть, отношения, развивались под мудрым приглядом родителей с двух сторон. И вся их половая… то есть, деловая жизнь являлась лишь прикрытием для влюбленных.

Так… Отставить язвить и жалить, мне срочно нужны успокоительный отвар, одиночество и крепкий сон.

Я прошла в глубину сада и осторожно нарвала немного лаванды и шалфея, а после, поколебавшись, взяла и немного веребики, которая славилась мощным успокаивающим эффектом.

Умелый человек может из трав набодяжить очень годное успокоительное, а я именно такой человек.

Травы в Вальтарте удивительные, магические, а если в отвар добавлять каплю силы — и вовсе бесценны. Но драконы уделяли им мало внимания. Зачем им крем из вербены, если бонусом к силе любого дракона идут здоровье, молодость и красота.

Мне это чудо было недоступно, так что я не брезговала варить самой себе кремы и отвары. Силу, правда, не вкладывала, жадничала. Берегла для артефакторики. Ее и так чуть, жалко же на траву тратиться.

5. Крестница

Утро встретило меня холодным рассветом и тонкой полоской стальной сини под набухшими тучами.

С трудом выбравшись из кровати, которые у Сальме все, как под копирку, были мягкими и объемными, словно громадный сквиш, подошла к окну.

Ветер гнул тонкие садовые вишни к земле, а в узорчатые окна летел отрывистый редкий дождь. Небо словно сдерживало злые слезы из последних сил, но те все равно прорывались. Достаточно было лишь глянуть в чернеющую даль, чтобы понять, что это лишь начало долгой бури.

Поежившись, хотя в доме было тепло, я натянула поверх сорочки домашнее платье. Потом неспешно огляделась.

Меня перенесли из гостевой в так называемую мою комнату, где я гостила долгие пятнадцать лет подряд.

Неспешно спустилась в уютный будуар хозяйки дома и ко мне тут же с аханьем бросились горничные, но я отказалась от помощи, расположившись в очередном сквише, прикидывающемся софой. Тот поглотил меня почти до середины тела, и Сальме нашла меня, только когда я помахала ей рукой.

Та внимательно оглядела меня, а после знаком распустила прислугу и самолично заперла дверь. Но села не рядом, а в кресло, как строгий экзаменатор.

И после нескольких минут молчания, я с ужасом поняла, что разговор придется начинать мне.

— Мне придется стеснить вас на несколько дней, — сказала, собрав всю свою непринужденность. — Вы… ведь уже слышали о произошедшем?

Сальме сурово кивнула.

Она терпеть не могла Кайшев, поскольку первая юная супруга моего свекра была ее подругой. Так что нелюбовь к Берну имела практически наследственную основу.

— В течение пары дней будут готовы документы по разводу и, честно скажу, я видеть никого не могу. Что бы я делала пару этих дней в особняке? Ходила бы по стеночке, а от меня бы шарахались, как от чумной. Как подумаю, что буду жить в одном доме с мужем до юридического развода, плохо становится.

— Мерзкая бескрылая скотина, — жестко кивнула Сальме. — Уж теперь-то я могу называть вещи своими имена, дорогая. Твой муж — скотина, он просто не мог получиться нормальным у таких родителей. Сколько он тебе оставил?

— Дом в столице и двести тысяч золотом. Половину сразу…

— Никаких половин, — бескомпромиссно перебила Сальме. — И про дом забудь. Все равно не получишь. Когда Кайши узнают, что он тебе наобещал, с ума сойдут от гнева и боли. Они ж за серебряный удавятся.

Да, об этом я тоже думала. Поэтому и говорила про дом на востоке, столичный мне получить не удастся.

Невольно улыбнулась Сальме.

— У меня есть некоторые накопления… — поймала вопросительный взгляд и призналась. — Тоже около ста тысяч золотых. Даже если я не буду работать, заведу садик, кайранную и мастерскую, и не буду килограммами скупать бархат и золото, смогу безбедно прожить сто лет. А больше мне и не надо. Я не дракон.

— Ты — дракон, — Сальме устало потерла виски. — С чего бы человеку попадать в наш мир? Не видела я ни одной иномирянки, которая прожила бы тихую жизнь, растила детей, спала со скоти… с бескрылым мужем и умерла с ним в один день. Ну вот куда не глянь, каждая из них то императрица, то герцогиня, то провидица, то с богами на короткой ноге. Вот и ты, может, императрицей станешь.

Ага. И я. Ну а что? Император мужчина видный, триста лет, а все как мальчик по юбкам бегает. Семнадцать наяр завел, одна другой краше, ну так и я не уродина.

Так, что-то не вяжется в идеальной картинке моего будущего…

А, вспомнила.

— Император уже женат, — заметила благочестиво, но Сальме отмахнулась:

— Стала бы я тебе сватать старого греховодника. Я про сына его.

Хотя настроение у меня было еще хуже, чем непогода за окном, я усмехнулась. Сальме была неподражаема, потому мы и поладили.

Что касается императорского сына… Точнее, сыновей, если быть объективной.

Местный бомонд замучился считать императорских детишек, поскольку каждый год кто-то рождался, а кто-то умирал. Семнадцать наяр травили наследников, императрицу, прислугу, доверенных лиц и друг друга, и делали это мастерски. Всякий раз выходило, что виноват несчастный случай, а только погребальные костры в столице жгли все чаще, а лекарь, говорят, умаялся лечить венценосных.

Вейра Арнош высоко сидела, имела связи с императорской семьей, но так шутить было опасно даже для нее.

— В общем, послушай старуху, требуй деньги сразу, иначе не выплатит.

— Не называй себя старухой.

Сальме неприменимо мотнула головой.

— Старуха и есть, и жизненный опыт поболе твоего будет на сто с лишним годков. Слушай умную вейру.

Сальме, мой друг, потеряла дракона тридцать лет назад в схватке с перевертышами. Она осталась жива, но лишенная драконьей регенерации, здоровья и красоты, с каждым годом становилась все больше человеком. Кожа потемнела, потускнели глаза, стала болеть спина и колени, появился лишний вес. Рядом с цветущим крепким мужем она смотрелась его матерью. Но я восхищалась ими. Вейр Арнош, которого, почуяв слабину его супруги, взялись обхаживать местные молоденький вейры, не оставил жену. Взгляда на другую не бросил.

Это ли не любовь?

А я ведь думала, у меня будет также.

И ничего подобного. У меня еще и спина болеть не начала, и пятен возрастных нет, а на выход уже попросили.

— А дети как? Неужто отказались от тебя?

В груди привычно дернулось и затихла невидимая и больше неощутимая боль. А что дети? Семнадцать и шестнадцать лет. Погодки, банда, драконий клин. Маленький пока клин, из двух человек, но уже зубастый и хвостатый, и когти во — в полруки.

— Останутся с отцом, — откинувшись в сквише, закрыла глаза.

Но даже так знала, что Сальме давит взглядом, пытаясь вытащить на белый свет мои простоватые сельские мыслишки.

— А если завтра в мой дом придет Берн, — ее голос ставил тише, глуше. — Встанет на колени и будет просить вернуться, простишь?

Любая нормальная женщина сказала бы «нет», даже та, которая еще как вернется и еще как простит. Возможно, и я бы сказала — вынуждено, спроси меня об этом в кругу титулованных, полезных в артефакторике лиц. Но здесь была только Сальме, и я не стала лгать.

6. Маленькое преображение

Первое, о чем я подумала, открыв глаза, это о том, что еще никогда не падала в обморок дважды за сутки. Я вообще никогда в обморок не падала. Даже в больнице на последнем издыхании здравый ум и трезвая память никак не желали со мной расставаться.

Да что говорить. Я на руки Берну упала в полном сознании.

Подспудно ожидая мигрени и тошноты, осторожно поднялась с кровати и обнаружила, что чувствую себя на удивление годно. Нигде не болит. Даже в груди. Где сердце. Где, в общем-то, должно болеть.

Взгляд зацепил розоватых потолстевших щенков, дрыхнущих в корзине. Я погладила сонные мордочки, а после накинула на кровать толстое покрывало.

— Вы проснулись, вейра Кайш! — ко мне тут же подлетела горничная, ютившаяся в угловом кресле.

Я резко обернула, среагировав на резанувшее сознание имя. Горничная —совсем юная и веселая — подскочила ко мне и, видимо, хотела предложить ванну, а после выбрать платье, но вместо этого замерла, уставившись на меня во все глаза. Радость поочередно сменили растерянность, неверие и, наконец, шок.

— Вейра… Кайш? — уточнила она робко.

Чтобы не пугать ребенка, милостиво кивнула, но горничная смотрела на меня, как смотрят верующие на икону. В карих глазах сияла детская вера в чудо.

Мне стало не по себе, и я легонько взяла из ее рук набор с аксессуарами для волос, стараясь вернуть обыденными движениями девочку в реальность.

— Как Саль… вейра Арнош? С ней все в порядке?

— Да, вейра! — девочка, наконец, моргнула и отвлеклась от моего созерцания. — Только проснулась раньше вас на сутки!

На… На сколько?!

— И сколько же проспала вейра Арнош? — уточнила недоуменно.

— Четверо суток, — отрапортовала горничная. — А вы…

А мы пять, надо думать.

Ничего себе стресс меня подкосил. Пять дней, как ни бывало. Волосы у меня на голове тихо зашевелились. Я должна была подписать документы в первые три дня после уведомления о разводе!

Не дожидаясь помощи горничной, натянула домашнее платье и отработанным движением свернула волосы ракушкой.

— Сначала корреспонденция, после ванна, — распорядилась коротко. — Розовое масло и лаванда. Можно добавить шарик вейхи.

Глаз уже успел зацепить золотой поднос с горкой писем на прикроватном столике.

Горничная умчалась готовить ванну, а я отработанным движением, вскрыла первое из писем с гербом Кайшей. Из конверта выпала маленькая черная кнопка, которую я со вздохом вставила в ухо.

Последние дни в Вальтарте набирали популярность звуковые письма, и многие экономили время, записывая информацию на носитель. Берн не был исключением.

«Я сознаю, что ты, должно быть, расстроенна и растеряна перед предстоящим разводом, — голос мужа в наушнике подрагивал от ледяного бешенства. — Но будь любезна, Риш, прими и смирись с ним, предстоящий развод — неоспоримый факт. Твои жалкие попытки проигнорировать подписание документов ничего не изменят. Ты дважды проигнорировала встречу со стряпчим. В случае третьего пропуска развод состоится без твоего присутствия и на моих условиях».

Утренняя мимолетная легкость сразу же ушла. Боль, которую больше не сдерживала дамба из дружеских утешений и любви детей, разлилась в груди ядовитой речкой. Ненависть когда-то родного голоса застала врасплох. Ударила наотмашь.

Вынув дрожащими пальцами наушник, кинула его на поднос, как ядовитую змейку, а после быстро просмотрела остальные письма. Два десятка приглашений на пиршество местных кумушек, сходящихся с ума в провинции от безделья и отсутствия качественных новостей и парочка приглашений на свидания от нечистоплотных дракониров. Такие же сплетники, как кумушки, но вдвое хуже, поскольку способны навредить реально.

От детей писем не было. Пробежав пальцами по отполированным камням браслета, заменявшего в Вальтарте своего рода магический смартфон, я поняла, что в письме указана сегодняшняя дата. И что до семи вечера времени полно.

— Извинись перед вейрой Арнош за долгое ожидание, — сказала горничной, едва ее растрепанная голова выглянула из ванной комнаты.

Утренняя легкость ушла, и я, горбясь, как старуха, наскоро приняла ванну, тщательно промыла волосы и выбралась, даже не глянув в золоченое зеркало. Не было сил видеть собственное лицо. Глаза умирающего мультяшного Бемби, в которого напоследок пальнули из базуки.

Но меня ждала чета Арнош, и я просто не могла позволить себе раскиснуть, как бумажная куколка от капли воды. Надо держаться.

Сальме ждала меня в будуаре и… выглядела отменно. Вот просто-напросто отменно выглядела. Посвежевшая, похудевшая, даже шрамы, оставленные перевертышами, поблекли.

— Сальме, ты волшебно выглядишь, — и, не удержавшись, поддразнила мягко: — Ну-ка рассказывай, что за чудо-крем сделал тебя девчонкой? Я тоже такой хочу.

Сальме, и впрямь посвежевшая, и цветущая, как целый майский сад, схватила меня за руку и потащила в угол будуара:

— Сейчас ты увидишь чудо-крем в действии, моя девочка. Ну-ка вдохни поглубже…

Вместо обещанного чудо-крема она подпихнула меня к ростовому зеркалу и уперла руки в боки. На отраженном лице сияла гордость хозяюшки, подавшей на обед невиданную вкуснотищу. А после я взглянула на собственное отражение, и глупые сравнения напрочь вылетели из моей головы.

Я выглядела… неплохо. Прямо-таки очень неплохо. Щеки налились румянцем, волосы зазолотились, грудь поднялась, а талия, наконец, рассталась с парой наеденных килограмм. Даже морщинок словно бы стало меньше. Только глаза были грустными и усталыми и портили имидж пышущей здоровьем барышни.

Воистину, моя бабуля несла в мир истину, говоря: «Плохое настроение — поспи и пройдет, дела нейдут — поспи и попустит, любимый оставил — поспи и возрадуйся».

Четыре дня поспала и вон как похорошела. Лет пять долой с лица. Или даже все пять с половиной.

— Хочешь сказать, это моя магия сделала? — удивленно потрогала пальцами шею, с которой исчезла едва наметившаяся кольцевая складка.

7. Развод

Старичок оказался стряпчим семьи Арнош. Его вызвали для оформления моего принятия в семью и для сопровождения разводного дела.

Документы о вступление в клан Арнош я после долгого колебания все же подписала. Страх остаться беззащитной веей перевесил и здравый смысл, и ужас императорского гнева.

Император, как известно, далеко, а мои проблемы вот они, рядом.

До отъезда к стряпчему Кайшев, Сальме затащила меня в гардеробную выбирать платья. К сожалению, в моде Сальме, будучи от природы боевым драконом, еще меньше чем в артефакторике, так что спустя минуту у меня в глазах рябило от обилия розовых, алых и золотых тонов. И пока та копалась в обилии тканей, я по-быстрому договорилась со швейкой, подогнать на меня кофейное платье с золотистой отделкой. Несмотря на показную скромность, оно было из разряда тихой роскоши, на которую я покупалась с первого взгляда. А после выбрала вуалетку на тон темнее. Светить помолодевшим личиком мне совсем не хотелось, да и больной взгляд по-прежнему хотелось спрятать.

Спустя семь платьев и чаепитие, я засобиралась к стряпчему.

— Поезжай, моя девочка, — Сальме застегнула на мне плотную накидку и подтолкнула к выходу. — И помни, что тебе нет нужды беспокоится о размере отступных. Через два часа ты станешь дочерью клана Арнош, вот, возьми копию с собой на случай юридических прений.

Я расцеловалась с Сальме, швейкой и своими подросшими щеночками, и села в семейный экипаж в сопровождении старичка. Его звали дер Верцони, и он оказался очень любезен, всю дорогу развлекая меня историями из практики.

Была, например, у него в клиентах супруга одного высокородного, которая при разводе забрала все счета, а мужу оставила наследственный дом своей семьи. Тот радовался, как ребенок. Счета-то он успел обобрать, а дом — старинный, в позолоте, с мебелью из розового дерева. Ходил гоголем, гордился, молодых красавиц водил к себе, выбирал достойную. Радовался, что удачная женитьба и еще более удачный развод обогатили его.

Да вот беда, в доме… не было покоя. Двери хлопали, кровати бегали, сервиз бился, гибли животные, а птицы падали замертво. Горничная сломала руку, а красавицу-экономку едва не задушило лозой. А после умерла молодая любовница бывшего супруга. Тут-то муж и припомнил, как бывшая супруга рассказывала про семейного призрака, живущего в доме.

Судился, рядился, все деньги просадил на стряпчих и магов, пока сам не умер. Все хотел доказать вину бывшей жены, которая мстила ему за измену, но не сумел.

Призрака нашли, обезвредили, но доказать вину находчивой вейры, буквально уничтожившей супруга, не смогли. Сам призрак проснулся. Раньше его успокаивала родная кровь под боком, а потом вейра уехала, и тот разволновался, искать ее выбрался.

— Прелестная история, не правда ли?

— Не то слово, — признала я вынужденно. — Дом-то снесли?

— Да ну что вы, как можно, — старичок весело хихикнул. — Старые кланы берегут свои дома. Дом через суд обратно вейра получила. Припомнила, что там есть еще парочка спящих проклятий, и ей, как ответственной драконице, надлежит прожить в нем до смерти. Суд был рад избавиться от лишней суеты, разве что посоветовал ей выбирать следующего мужа с умом.

У меня не было под рукой призрака. Да и был бы, я бы не натравила его на Берна. Дети держат. Дети работают щитом на моего почти бывшего мужа.

За окном проплывал вечерний веселый город, но в сердце не было ни радости, ни счастья. Даже благородный поступок семьи Арнош не мог заполнить пробитую в груди дыру. Дети не написали мне ни строчки, ни одна живая душа не приехала в дом Арнош проведать меня. Словно я не развелась, а умерла.

Дом стряпчего семьи Кайш из белого кирпича стоял на углу одной из тихих улочек, расположенных за центром города.

—Прошу, вейра, — лакей подал мне руку и я осторожно выбралась из кареты.

Передо мной распахнули дверь, но я все равно задержалась в холле, чтобы оценить, насколько уязвимо выгляжу. В зеркале отразилась хрупкая девица с закрытым вуалью лицом и в позолоченной броне. Пардон, платье. Как на войну иду.

— Дер Бальш ждет вас, вейра… вея.

Незнакомый прислужник указал на приоткрытую дверь в кабинет, склонившись в легком поклоне, но по губам скользнула гадкая усмешка. Приподняв вуалетку, я равнодушно кивнула юнцу и прошла внутрь, и тот мгновенно шагнул следом, прикрыв дверь. Мой ловкий сопровождающий, на которого даже внимания не обратили, оказался уже внутри, пожимая руку стряпчему семьи Кайш.

— Добрый вечер, дер Бальш, — ограничившись коротким кивком, я присела в центральное кресло.

Светильники вспыхнули ярче, и взгляд зацепил знакомое лицо в боковом кресле около стола. Там расположилась юная и хваткая вейра Гроц. Около нее застыли хамоватый прислужник и парочка служанок с дерзкими глазами.

Девушка, которая умеет делать деньги и спать с женатыми мужиками.

— Добрый вечер, вейра… вейра, — дер Бальш промокнул испарину на лбу белоснежным платочком и сжал пухлые пальцы, усеянные перстями.

Слаб он был на драгоценности. Я его прикармливала десять лет, и теперь ему было очень фигово метаться между дорогой бывшей хозяйкой и новой, еще более дорогой. Ну что сказать. Мне тоже не сладко.

— Полагаю, вы знакомы с вейрой Гроц?

В знак согласия я немного наклонила голову.

Ну а что? Мы и впрямь были знакомы, хотя и с несколько неожиданного ракурса. В смысле, раньше для знакомства со мной вейры не залезали на стол, задрав юбки.

— Мой слуга позволил себе лишнего, надеюсь, это не задело вас, вейра Ариана?

Гроц, сияющая прелестью свежей розочки, уставилась на меня лукавыми глазами. Наверное, решила, что я начну клясться, что меня это нисколько не задело и делать хорошую мину при плохой игре.

Зря она так. Прямота — мое лучшее качество. Оно же, по совместительству, худшее.

— Хороший слуга разделяет мнение хозяина, но лишь плохой слуга говорит его вслух, — сказала дружелюбно. — Клану Гроц нужно усерднее выбирать прислугу.