Попутчики. История Кэндл и Шасс-Маре

***

Кэндл до сих пор как будто бы не верит, что выжила. Она никак не надышится; она выглядит как человек, который очень-очень торопится и боится опоздать…

Наверное, поэтому она пытается сделать как можно больше добра.

Как будто думает: «Надо спешить, пока я могу, пока я здесь, пока я…»

Идеи у неё частенько идиотские.

Шасс-Маре их обожает.

– А давай сделаем социальное такси, – предлагает Кэндл, когда они останавливаются на заправке. Не то чтобы их кораблю… то есть, конечно, их автомобилю требовался бензин, конечно, нет. Это просто традиция – покупать дрянной кофе и отвратительные хот-доги каждые сто миль. – Нет, гуманитарное! Как помощь, только такси.

– О, нет. Люди ужасны, а люди, которые нуждаются в помощи, вообще как клещи, – бормочет Шасс-Маре в свой стаканчик с кофе. – Вцепятся в тебя и будут висеть, пока не выпьют все соки. Первый человек будет очень мил, на третьем мы разочаруемся во всём мире, а после десятого пойдём отстреливать бедняжек из дробовика… Давай, я в деле.

– Принести дробовик? – деловито спрашивает Кэндл.

Глаза у неё смеются; тело напряжено, оно ещё помнит беспомощность, боль, агонию.

И смерть.

«Самое страшное позади, – хочет сказать Шасс-Маре. – Не надо торопиться. Ужасное ничто больше не гонится за тобой, щёлкая зубами… Просто живи. Просто будь».

Но молчит.

Сейчас Кэндл ещё сильнее, чем прежде, напоминает свечу на сквозняке. Она тонкая и бледная; розовые, как жвачка, волосы зачёсаны назад и торчат, как иглы у дикобраза. На ней футболка из чёрной сетки, под которой укороченный чёрный корсет, узкая юбка из чёрной джинсы, чёрные грубые ботинки. Даже удивительно, как она умудряется выглядеть во всём этом нежной и хрупкой.

Глаза у неё лихорадочно горят. На щеках румянец.

Шасс-Маре прикрывает веки и вспоминает, как ублюдок из башни забрал Кэндл – прямо из палаты. Вынес на руках, принцессу – полуживую, уродливо обритую налысо, в зеленоватой больничной робе… и сгрузил на барную стойку, словно так и надо. А потом сказал: «На поезд проводишь её сама, у меня дела».

Иногда он был удивительным засранцем.

А когда Кэндл открыла глаза, они уже стали золотыми, как солнце в час заката.

Шасс-Маре – Лидия Люггер, потерянная девочка, преданная девочка, сирота войны – в своё время так и не смогла простить ублюдка из башни. За то, что у неё был выбор; за то, что её вообще спасли… И теперь искала то же непрощение, то же отчаяние загнанного зверя в глазах у Кэндл.

Но там был только огонь.

…Один из плюсов – и немалых – нынешнего состояния заключается в том, что об одежде вообще не стоит беспокоиться. И о внешнем облике в целом. Шасс-Маре может стать любой: девочкой, гранд-дамой, старухой, в королевском платье или в обносках. Наверное, поэтому она так цепляется за свой настоящий облик. Кэндл тоже выбирает привычное: кожу, сетки, шипы, деловые костюмы, красное кружевное бельё, массивную обувь… А вот с машиной – вернее, с кораблём – они каждый раз отрываются.

Сегодня это бледно-голубой хэтчбэк, непохожий ни на одну существующую модель автомобилей. Намётанный глаз выхватывает отсылки к ретро – пожалуй, к восьмидесятым или около того, но начинка внутри, скорее, похожа на космический корабль. Дисплеи, подсветка, эргономические сиденья…

Кэндл нравится эклектика, а Шасс-Маре не против.

Они едут бесшумно, с выключенными фарами. Настолько хотят спрятаться, что, пожалуй, другая машина могла бы на большой скорости проехать их насквозь и не заметить. Они как призраки.

– Но призраков ведь видят избранные? – бормочет Кэндл, вглядываясь в однообразную темноту снаружи. Маленькие городки – все как один; миленькие дома, вылизанные клумбы, пышные гортензии, садовые гномы. – Или медиумы… Слушай, а поверни? Да-да, туда!

Они едут, словно их тянет невидимый магнит. Мимо собора в центре, по тихим жилым кварталам, мимо старой текстильной фабрики и перечёркнутой таблички «Кэр-Ивейн». Там город заканчивается. Некоторое время то справа, то слева попадаются жилые дома и маячит на отшибе, на холме, силуэт старинного замка, полуразрушенного, едва различимого в темноте. После развилки на Гринклифф и Уимсток становится совсем тихо.

– Там скоро заправка, – по привычке щурится Кэндл, хотя, конечно, ночной мрак ей теперь не помеха. – Может, туда… Нет, стоп!

Шасс-Маре не сразу замечает фигуру на обочине, но когда видит, то понимает: это их клиентка.

Девчонке-подростку четырнадцати лет совершенно нечего делать на пустынном отрезке дороги между заправкой и перекрёстком. Но она тут, и совершенно одна притом. В толстовке с низко надвинутым капюшоном, в мешковатых серых джинсах – как будто кого-то может обмануть этот маскарад.

За плечами у неё рюкзак.

Она хромает.

От одежды у неё издалека пахнет перцовым баллончиком.

Шасс-Маре сворачивает к обочине даже прежде, чем Кэндл командует ей это, и останавливается, опуская стекло:

– Мисс, вас подвезти?

Девчонка шарахается так резко, что с головы у неё слетает капюшон. Лицо бледное; серо-голубые глаза кажутся почти чёрными из-за расширенных зрачков; светлые, слегка вьющиеся волосы стянуты в неряшливый хвост.

Её трясёт.

…а ещё она выглядит как человек, который принял неверное решение, но слишком упрям, чтобы признать это.

– Спасибо, я сама могу… – бубнит она себе под нос, одновременно отступая от проезжей части, пока едва не падает. – Чёрт!

– Черти-сковородки! – передразнивает её Кэндл из глубины машины и распахивает дверцу. – Садись давай. И идиоту понятно, что у тебя беда. Тебя бросил парень? Ты сбежала из дома? Медицинская помощь нужна? Куда едем?

Кэндл не зря столько времени проработала в отделе по работе с обращениями граждан. Навык втираться в доверие к незнакомцам у неё на высоте, Шасс-Маре даже завидует немного. Всего-то хватило перебраться на заднее сиденье, сменить вызывающую сетку и корсет на джинсы и лонгслив, надвинуть на лоб маску для сна, расстелить на коленях карту – и вуаля, готов образ, вызывающий доверие.

В ней, в Шасс-Маре, Кэндл тоже явно что-то изменила, но ей-богу, Шасс-Маре старается не смотреться сейчас в зеркало, чтобы не испортить образ матросской бранью.

«В конце концов, ей лучше знать».

Взгляд у девчонки становится задумчивым. Она анализирует то, что видит, и делает выводы. Наверняка что-то типа: о, две подружки ехали из города А в город Б, но свернули не туда, пока одна из них дремала на заднем сиденье и не следила за дорогой… А потом вдали, где-то в той стороне, где должна быть заправка, слышится рёв двигателя, и девчонка, резко ослабев, буквально падает в салон машины и захлопывает дверь.

– В Форест. Мне надо в Форест.

Это неожиданно. Шасс-Маре готова спорить, что девчонка из Кэр-Ивейна… Кэндл вздрагивает тоже, но, конечно, совсем по иным причинам.

В конце концов, это её родной город, но в последние два года они ни разу не возвращались туда.

«Но какая разница».

– Триста километров к югу, – говорит Шасс-Маре вслух с напускной деловитостью. – Что ж, часа через два с половиной там будем.

– Если превысите скорость в полтора раза, – огрызается девчонка. То есть она, конечно, хочет это просто сказать, но получается агрессивно. Кулаки у неё сбиты; глаза покраснели – может, впрочем, и из-за перцового баллончика… – Или даже в два.

– Постараемся держаться в рамках правил, мисс Законы-Превыше-Всего, – весело откликается Кэндл и жестом фокусницы извлекает из кармана позади водительского кресла упаковку чипсов с лаймом и чили. Шасс-Маре не может с уверенностью сказать, заначка это на чёрный день или элемент колдовства, которое Кэндл осваивает с пугающей быстротой, словно родилась для этого. – Твой папа кто, коп, что ли?

– Шериф, – откликается девчонка и тут же прикусывает язык. Она явно не собиралась это говорить. А потом добавляет с вызовом: – Ну, то есть, он возглавляет полицейский участок.

– Вы поссорились? – уточняет Кэндл невозмутимо.

И – протягивает ей открытую пачку чипсов.

Девчонка на автомате запускает в пачку руку, отвечает ещё на пару вопросов… а потом, кажется, сама не замечает, как начинает рассказывать взахлёб.

Да, она поссорилась с отцом. Он сказал, что не будет поздравлять её мать с новой свадьбой и, конечно, не поедет на церемонию сам. Девчонка – её зовут Кэрол – вспылила и сказала, что доедет сама.

И сбежала.

Без денег и почти без вещей.

Полдня бродила по городу; один звонок отца сбросила, на другой рявкнула: «Не твоё дело!» – и потом трубку не поднимала. Ближе к ночи рискнула поймать попутку, и, естественно, водитель оказался мудаком.

Кэрол пообещала ему, что сделает всё-всё, но только попросила заехать на заправку и купить ей колы, а там пустила в ход перцовый баллончик – и убежала.

– Мразь, – выдыхает Кэндл.

– Могу развернуться, найти его и переехать пополам, – серьёзно предлагает Шасс-Маре.

Она может; почему нет.

– Потом, – так же по-деловому отвечает Кэндл.

Кэрол смеётся; кажется, она думает, что это шутки.

Когда пакет чипсов заканчивается, она начинает плакать. Кэндл гладит её по спине и соглашается со всем: да, мама поступила жестоко, когда позвала папу знакомиться с её новым мужем; да, глупо ехать на свадьбу, где их на самом деле никто не ждёт; да, на дороге полно мерзавцев…

– Я хочу домой, – беспомощно выдыхает Кэрол.

Машина плавно тормозит.

Кэндл делает такое лицо, какое у неё, наверное, бывало, когда она громила в суде своих противников и с победой выходила из зала.

– Ну что же, тогда очень удачно, что мы заблудились и вернулись… в Кэр-Ивейн? – косится она за окно.

Голубой хэтчбэк останавливается прямо напротив полицейского участка, на противоположной стороне. В машины на парковке – три экипажа – рассаживаются зевающие копы, а один из них, невысокий, тощий, светловолосый и ужасно похожий на Кэрол, что-то наговаривает в рацию.

Он роняет её, когда открывается дверь, и Кэрол бежит к нему.

– Куда теперь? – спрашивает Шасс-Маре, отъезжая. Приметный хэтчбек превратился в седан-невидимку чёрного цвета. Наблюдать за трогательным семейным воссоединением как-то неохота. – М-м?

– На трассу, к заправке, ловить мудака, – отвечает Кэндл, оскалившись. Наверное, с таким лицом она шла на особенно трудное судебное заседание. – У тебя случайно не завалялась в багажнике бейсбольная бита?

– На месте узнаем, – отвечает Шасс-Маре и выворачивает руль.

Кажется, вся эта благотворительность начинает ей нравиться.

Не все попутчики такие, как эта Кэрол. Большинство ни от кого не бежит, им просто нужно место, где можно почувствовать себя в безопасности.

Обычно это женщины, конечно.

…Розе восемьдесят три, она из Лэнгтона. У неё удрал корги по имени Принс. Кэндл делает комплимент её платью из твида и броши в виде цветка чертополоха; Шасс-Маре предлагает зарулить за лимонадом, но выносит в стаканчиках кое-что из собственного бара, крепко замешанное на летних рассветах, речной прохладе и небе в переливах розового и голубого цвета.

Роза пробует с опаской; потом просит ещё.

Они колесят по городу до темноты и даже позже, от диких пляжей до парка около администрации, мимо стадиона и заброшенной заправки, мимо маяка… Роза пересказывает свою жизнь и смеётся. Ей есть о чём вспомнить; есть чего ещё желать.

В конце поездки она признаётся, что Принс умер год назад.

– Я хотела взять собаку, не обязательно корги, просто… друга, – говорит Роза. – Хотя мне нравятся корги, потому что они похожи на лис, а ещё их любила покойная королева.

– Ну так возьмите, – в лоб предлагает Кэндл.

– Но мне уже восемьдесят три… – растерянно отвечает Роза, и её круглое лицо словно бы темнеет, как меркнет луна, когда заходит за тучу.

– Тоже мне возраст, – фыркает Шасс-Маре. – Мне вот больше ста. И что?

Это не прокатывает даже за шутку.

– Но если со мной что-то случится, то собака…

Кэндл закатывает глаза.

– У ваших соседей – четверо детей. Если вы возьмёте щенка, это повод подружиться, разве нет?

Роза ничего не отвечает, но потом кивает.

Когда она выходит из машины у дома, то чертополох на корсаже твидового платья взаправду цветёт. А Кэндл хихикает:

– Как думаешь, когда она заметит? – шепчет она, наклоняясь к уху Шасс-Маре, и, не рассчитав, прикасается к шее губами. Горячее прикосновение ошеломляет. – Ну, цветок.

– Она сейчас в таком состоянии, что может не заметить вообще, – возражает Шасс-Маре. И думает: «Я тоже». – В конце концов, она сейчас выстраивает свой новый мир. Можно сказать, целую планету с нуля.

Кэндл хохочет.

Ей это ужасно идёт.

…У Сары – она работает в транспортной компании и перевозит вещи – просто заканчивается на дороге бензин. Ей всего-то надо добраться до ближайшей заправки и наполнить канистру, пока её фургон с надписью «Перевозки Б…» торчит на обочине.

А в итоге они болтают несколько часов кряду.

– Увольняйтесь, Сара, – советует ей напоследок Кэндл. – Вам же не нравится эта работа. И люди не нравятся.

– Да, особенно Доу, – рассеянно кивает Сара. И ухмыляется: – Он думает, что я мужик.

Коренастую, плотно сбитую, мускулистую Сару в рабочем комбинезоне и с короткой стрижкой правда можно принять за мужчину, но Кэндл решительно отвечает:

– Ну, это он идиот. Удивительно даже, как дожил до своих лет.

– Это ненадолго, – в шутку добавляет Шасс-Маре.

Они подвозят Сару до заправки и обратно, а потом прощаются.

Сара не обещает найти другую работу прямо сразу, но собирается крепко уцепиться за первый же шанс изменить свою жизнь.

…У Джейн нет никаких особых проблем, просто много коробок – она переезжает в новый дом. Свой дом – впервые после десяти лет на съёмных квартирах. Поэтому автомобиль… то есть, конечно, корабль превращается в грузовой фургон. Втроём они легко перетаскивают коробки, перебрасываясь шутками, а потом также легко разгружают машину и относят вещи в холл аккуратного двухэтажного дома в пригороде Лоундейла, утопающего в жасмине.

На прощание Джейн даёт им щедрые чаевые – ещё бы, она же думает, что это такси – и тонким маркером рисует Кэндл на запястье свечной огонёк с крыльями. Той так нравится рисунок, что она некоторое время думает, не набить ли такое тату, но с лёгким разочарованием отказывается от этой идеи.

Теперь Кэндл ничто не может нанести рану и причинить боль.

А с татуировками без этого никак.

Число случайных попутчиков переваливает за сотню, а Шасс-Маре всё ещё не хочется достать дробовик и начать палить во все стороны.

Чудеса.

Некоторые встречи мимолётны – несколько минут, и пора прощаться. Другие затягиваются. Женщину, которая убежала от мужа-садиста, они везут через всю страну. Нет, не в отчий дом – там её не ждут и почти наверняка тут же сдадут благоверному, если она осмелится явиться на порог с жалобами. Она едет к подруге, школьной ещё; они не общались лет пятнадцать, но больше у неё никого нет. За это время подруга успела сменить несколько фамилий и четыре раза переехать…

Удивительно, но Кэндл всё-таки находит её.

Ещё удивительнее, что эта подруга – дважды разведённая, с тремя детьми – не просто рада увидеть на своём пороге беглянку, с которой не общалась со школы, но и готова приютить.

Возможно, потому что она сама через что-то такое проходила, и тогда ей тоже кто-то помог.

– Замкнутый цикл добра, – фыркает Кэндл, когда они заворачивают на заправку за дурацким кофе и отвратительными хот-догами. – Черти-сковородки, а клёво звучит!

Шасс-Маре согласна.

Иногда они подбирают кого-то из своих.

…бывших циркачей, которые спешат на ярмарку в Хэмптон-тауне; ярмарка была вчера, поэтому приходится попотеть, чтобы доставить их на место в срок.

…рассеянную кружевницу по имени Шевонн, отставшую весной от свиты Белой Госпожи.

…рыжего парня с глазами цвета янтаря, потерянного и усталого. Кэндл уже встречала его года четыре назад, в других обстоятельствах, но он её не узнал. Да и сейчас не понял даже, к кому попал в машину – вырубился, едва оказался на заднем сиденье, и проспал всю дорогу.

– У него хорошая интуиция, – говорит Кэндл с завистью, когда он высаживается окраине города, напоследок махнув рукой и белозубо улыбнувшись. – Знает, где можно расслабиться. Я бы так не смогла.

Шасс-Маре всматривается в его изменчивую тень и пожимает плечами:

– Ну, он из лисьей породы, а лисы всегда такие. Кстати, ты знаешь, что здесь неподалёку, в Пинглтоне, живёт целое лисье семейство? Лис по имени Стив и три очаровательные дочки-лисички.

Глаза у Кэндл округляются, и она тянет искренне:

– Оу, так мило! И все рыжие?

– Не совсем, – хмыкает Шасс-Маре. – Но если приглядеться… Кстати, жена у него ведьма. А работает знаешь кем?

– М-м?

– Ветеринаром!

Они обе хохочут, заливисто, пока хватает сил. Автомобиль – то есть, конечно, корабль, люггер – летит по дороге сам, и ветер наполняет паруса.

Пахнет морем, и летом, и сладостной бесконечностью впереди.

– А давай заглянем к ним? – предлагает вдруг Кэндл, и взгляд у неё вспыхивает. – Ну, в гости. Черти-сковородки, я всегда мечтала познакомиться с целым семейством лис!

Шасс-Маре вспоминает трусоватого Стива, который отчаянно пытается держаться подальше от чудес – и постоянно вляпывается то в одно, то в другое.

– Боюсь, что папа-лис не обрадуется.

– Мы притворимся доставщиками пиццы! – тут же откликается Кэндл. – И вероломно проникнем в дом. Или бродячими музыкантами, кстати, я давно на гитаре не играла, да и не пела тоже… О, или вот, вот! У меня идея!

– И какая же?

Шасс-Маре выворачивает ветер; корабль устремляется прямо в поле, в буйное летнее разнотравье, к рассвету и розовеющим облакам.

– Служба доставки чудес, прямо на дом! – с энтузиазмом предлагает Кэндл. – Даже круче, чем гуманитарное такси. С этим твоим Стивом начнём с маленького, действительно с пиццы, что ли, а потом перейдём к настоящим чудесам… Ну? Как тебе идея? Может, попробуем?

Шасс-Маре смотрит только вперёд; впереди ослепительный свет.

Она улыбается.

– Дурочка, – говорит она. – Мы уже.

И, черти-сковородки, это действительно так.