Они лежали на песке и солнце ласкало их тела своим теплом.
Алла села — пойдём купаться, Андрюшка, ты плавать умеешь?
— Умею — Андрей сел — а здесь тоже глубоко?
— Не так, как в Глубоком; у того берега глубина большая, метра четыре, а от этого берега и почти до середины можно дойти и всего вот так — она чиркнула по титькам в районе сосков — будет, а дальше метра два, как в бассейне, ну, идём поплаваем?
Андрей встал и тётка Алла тоже — Я с вами — сказала Наталья — и, когда встала, из влагалища потекла по ногам сперма.
— Не съела — заметила Алла.
Они плавали, наслаждаясь парной водой, из-за небольшой глубины вода в озере прогревалась и была тёплой.
Накупавшись ещё позагорали и стали одеваться.
— Вы нам картошки не продадите? — обратилась Наталья к тёткам.
Зачем продавать, так дадим — ответила Алла.
— У Василисы были куры, когда схоронили её, мы меж собой поделили, так что и яиц дадим и петушка на суп. Вы фляги нашли для воды?
— Нет, а они есть?
— В пристройке есть подпол, там посмотрите.
Они шли по тропинке мимо озера Глубокого — Воду здесь можете брать — чистая. Забор мы на дрова разобрали, уж извините, но в лесу много сушняка, на дрова наберёте.
— Здравствуйте — поздоровалась Наталья с бабушкой, у которой накануне выспрашивали про дом.
— Познакомились с нашими рыбаками? — улыбалась та — здравствуйте.
Когда немного отошли, Алла поведала — Баба Зоя в молодости то потаскалась, у нас на деревне все мужики на неё слазили. Сейчас вот грехи замаливает, одна нога в могиле, святоша.
— Ну, вот и мой дом.
Во дворе на цепи, проброшенной вдоль стены сарая, слонялся огромный волкодав, тёмно-подпалого окраса.
Увидев гостей вместе с хозяйкой, прошёл, пока не натянулась цепь и сел.
— Заходите во двор — открыла калитку Алла — я сейчас наберу десяток яиц в сумку, да спустишься в погреб за картошкой — глянула она на Андрюшку.
Андрей не мог отвести взгляда от пса.
— Нравится Белый Клык? — усмехнулась Алла — пёс, встал, услышав своё имя.
— У Тани тоже овчарка, нам без них нельзя, зимой иногда волки заходят. У нас карабины есть, но не надобились пока ни разу.
— В дом зайдёте? — спросила она, когда подошли к крыльцу.
Наталья мотнула головой — Мы здесь подождём.
Алла зашла в дом и вернулась через пару минут с сумкой — Вот, десяток яиц, ещё буханку хлеба вам положила, сейчас петушка поймаю.
Куры слонялись в загородке у сарая, копаясь в земле, квохча и кудахтая. Молоденький петушок запрыгнул было на одну, хлопая крыльями и долбя в темечко, но подскочил петух и прогнал наглеца и, похаживая кругами и волоча крылом по земле, сам заскочил на гаремную пеструшку и потоптал её.
Алла зашла в загородку и, когда куры окружили её, схватила одну, не обращая внимания на петуха, бегущего за нею и вышла.
— Щас я — сказала она — подошла к чурбану с топором, выдернула топор и занесла, удерживая и прижимая, кудахтавшую курицу левой рукой к торцу полена, подождала, пока та успокоилась и перестала дёргаться и опустила топор. Сверкнула сталь и лезвие, с глухим звуком, вошло в древесину. Алла отпустила курицу и выпрямилась.
Голова шмякнулась на землю, а тушка побежала, брызгая из шеи фонтанчиками крови, пробежав с метр, закружилась, упала и, дёрнув лапками, замерла.
Алла подобрала голову и бросила псу — Ххам! — мотнул тот мордой, клацнули челюсти, глотательное движение и пёс застыл, как сфинкс.
— Потрошить умеешь? — спросила Алла, подняв с земли тушку курицы.
— Умею, в деревне выросла — ответила Наталья.
— Кипятком ошпарь, перед тем как теребить. Что, ни разу не видел, как курям головы рубят? — улыбнулась она Андрею, потрясённому жестокой казнью несчастной и, только сейчас, разглядевшего бурые пятна на чурбане, рядом с пятнами свежей крови.
— Пойдём, картошки в погребе наберёшь.
Когда они вернулись, то первым делом проверили подпол: фляги были.
— Иди набери валежника. Далеко в тайгу не уходи, а я пока воды натаскаю, да поищу топор и пилу.
Андрей ушёл за водой, а Наталья, запалив лампу, спустилась в подпол. Осмотревшись, нашла и пилу, и топор, и даже немного проросшей прошлогодней картошки.
Когда Андрей вернулся с охапкой сушняка, Наталья разожгла печку в пристройке и поставила воду в кастрюле.
— Давай ка ещё раз сходим за дровами вместе.
Когда принесли дрова, вода в кастрюле уже закипала.
— Ты можешь поспать, если хочешь или пособирай ещё малину, пока я буду готовить.
— Я малину пойду собирать, только во что?
— В подполе я видела ещё одно ведро — достань его.
Андрей откинул крышку и спустился — Мам, ой, Наташ, не видно ничего.
— Сейчас — она подала ему лампу — видишь? Да, там ещё тазик есть, тоже достань, курицу теребить.
Андрей подал матери тазик и ведро, и вылез — Лампу погасить, мам? Ой, Наташ?
— Погаси — она положила курицу в таз и ошпарила её кипятком из кастрюли.
Взяла в руки таз — Ну, чё, пошли, я на улице буду теребить, а то здесь жарко. Да, крышку то закрой.
— Наташ — Андрей шёл за матерью — когда она в тебя огурец засунула… у тебя такая… — он замолчал, не находя подходящего слова.
— Пиздень! — Наташка улыбалась — она имеет одно замечательное качество, подстраиваться под размер того, что в неё засовывают. Сегодня вечером, когда ляжем, убедишься в этом.
Андрей собирал малину.
Наталья, отеребив и распотрошив курицу, поставила варить бульон и начистила картошки.
Она прошла в огород и пошла, высматривая укроп.
— Ну, как?
— Уже половину ведра набрал, а чё мы будем с нею делать?
— Варенье сварить не получится, будем сушить.
— А может у Аллы?
Наталья, вдруг, почувствовала укол ревности — Понравилась тётка? — она старалась говорить равнодушно.
— Даа, классные тётки! Особенно Алла, да мам, ой, Наташ.
— Классные — уже не укол, а будто ножом полоснуло по сердцу.
— Мам, ты чёоо?! — Андрей почувствовал напряжение.
— Ничего, ссать хочу! — и, повернувшись к Андрею спиной, присела, задрав подол и приподнимая жопу.
Моча с шумом лилась, вспениваясь жёлтым — Андрей смотрел и, впервые в жизни, похоть приподняла свою головку и его охватил сексуальный озноб.
— А ты чё-то не писаешь и не какаешь? — она встала и подтёрла муньку подолом, раздвигая ноги.
— Я в лесу.
— Что в лесу?
— И то и другое.
— А если б волк цапнул за жопу, волков белая жопа привлекает, они думают, что это заяц.
— Мам, волки не думают и жопа не похожа на зайца.
— Ты прямо из волчьей стаи, всё про них знаешь.
— Мам, ты из-за Аллы?
— И как ты догадался? — съехидничала она — я тебя рОстила не для какой-то старой пробляди, ты мой… она замолчала, но потом добавила — сын.
У Андрея вертелось на языке спросить о… но он сдержался.
Они пообедали.
Сваренную курицу с бульоном в кастрюле убрали в подпол.
— А если крысы, Мам, ой, Наташ?
— Здесь уже почти год никто не живёт, откуда крысы?
— Пойдём ещё позагораем и поплаваем, вдвоём?
— Пойдём.
Когда вышли на крыльцо, Наталья, увидев таз с куриными потрохами, вспомнила.
— Ну, ка, ты помоложе, принеси таз.
Андрей спрыгнул и подошёл к тазу: в бурой луже плавали фиолетовые кишки, что-то желтело и, поверх перьев, лежали куриные лапки.
Он поднял таз — Мам, а куда это всё? Может Белому Клыку отнести?
— Да я думала закопать, но, лучше сжечь, давай.
Они валялись на песочке, под солнцем, купались, снова загорали и снова купались.
— Всё, Андрюшка, пошли домой, я уже пить хочу.
Они вернулись в дом и заварили чай в самоваре, немало помучившись, прежде чем разобрались, как его разжигать.
Пили чай с малиной.
— Наташ, пойдём отдохнём на кровати.
На улице жара, но внутри дома была приятная прохлада.
— Пойдём, только закрой дверь входную на крючок, чтобы никто не помешал.
Андрей пошёл закрывать дверь, а Наталья разобрала постель и легла поверх одеяла голая, раздвинув ноги.
Пришёл Андрей и, увидев её, замер.
— Ну, ты чего? Раздевайся и иди ко мне — она протягивала руки.
— Мам, ой, Наташ, а ты поганое, помойное ведро нашла?
— Нет, ты хочешь какать или ссать?
— Ссссать!
— Раздевайся и иди ко мне.
— Я уже сильно хочу, щас обоссусь на тебя.
— И я сильно хочу, чтобы ты на меня обоссался… Ну, что ты?
Андрей скинул трико вместе с трусами, подошёл и тихо спросил — А можно в тебя?
Наталья смотрела на него — Куда?
Он показал на жопу.
— Можно, а ты сможешь, когда он встанет?
— Смогу, я уже пробовал, смогу.
— Тогда пробуй — и она встала раком, выставив жопу.
Андрей залез на кровать и встал на коленях перед её жопой. Хуй уже стоял и желание поссать не исчезло, как это бывает у взрослых мужчин.
Андрей взялся руками за жопу матери, прижался залупой к анусу и брызнул струёй, но моча растекалась по ягодицам и капала на кровать, и он сдержал излияние.
— Ты засунь в жопу и тогда ссы!
Андрей, впиваясь пальцами в её ягодицы стал засовывать в жопу, Наталья задохнулась от ощущения и стала тужиться, и хуй вошёл в жопу.
Он ссал, и горячие струи бились в стенки прямой и ощущение тяжести внизу живота от наполнения мочой было такое же, как и при позывах на опорожнение и, когда он закончил и вытащил член из жопы из неё полилось, разбрызгиваясь, от выходящего с громкими пердящими звуками, вместе с мочой, газа.
— Ты меня всего обделала, Наташка! — и он шлёпнул её по жопе ладошкой, как опытный сутенёр шлёпает проститутку перед тем, как засадить в жопу.
И этот шлепок возбудил её: она повернулась и, встав на колени, прижала его руки к титькам — Тискай, щупай! — и он мял груди, а она тёрлась лобком и промежностью о торчащий член.
— Всё! — она снова встала раком — Давай, я уже хочу — и он, сжимая её ягодицы, погрузил член во влагалище.
Он тыркал неумело, вытаскивая полностью и снова засовывая, но её возбуждала неопытность, и она распалялась похотью: уже лет десять не погружался хуй в её пизду.
И потянулись по нейронам,
От сгустка нервов из пизды,
В центр наслажденья, волны, стоны,
И захотела какать ты.
Он запихивал хуй, а желание сделать это прямо сейчас, нарастало, вместе с нарастающим сладострастием и на пике чувственного наслаждения, потеряв контроль над собственным телом, она обкакалась, выплеснув с громким — Бах! — зловонное содержимое прямой кишки на его живот.
Андрей испуганно дёрнулся и, не успев кончить, отстранился от Натальиной жопы. По животу стекала и капала на ноги и одеяло светло-коричневая вонючая жижа.
— Ты обосрала меня! — столько детского неподдельного возмущения было в этом, что Наталья не смогла сдержаться и расхохоталась.
— Ты не кончил, давай кончай, давай-ка в жопу! — и она выгнулась, выставив её повыше.
— Она обосраная!
— Ну и что, потом пойдём и искупаемся, давай, кончай в меня.
И Андрей засунул, всё ещё возбуждённый хуй, в материну жопу и тут же, содрогаясь, излился спермой.
Она стояла раком, из жопы сочилась сперма.
— Ты чего, Наташ?
— Сейчас, подожди — она пукнула и, вместе с газами, выплеснулись сгустки спермы и остатки кала, распространяя вонь.
— И что мы будем делать с постельным бельём, всё обоссанное и обосранное?
— Заменим.
— А матрас?
— Матрас не промок, у тётки, видимо, было недержание — Наталья сдёрнула одеяло вместе с простынею — поверх матраца, под простынею, была постелена клеёнка.
Она встала — Слазь! — Андрей спрыгнул и Наталья, свернув узлом постельное, бросила на пол, стянула клеёнку и тоже бросила на пол.
— Надо бы сразу всё застирать, пользоваться будем этим для… ну, ты понял. Сейчас оденься и иди за водой, а я поищу, может у неё какое корыто есть.
Наталья потянула край простыни, чистый, не запачканный и стала обтирать и подтирать себя — Ты тоже подотрись.
Они оделись, и Андрей ушёл за водой, а Наталья вышла в сени и открыла дверь в кладовку: корыто было — железное оцинкованное, нашла она и несколько брикетов мыла хозяйственного — Ну, этого на две недели нам хватит.
Андрей натаскал в корыто воды. Наталья состирнула постельное, потом ему пришлось дважды таскать воды для полоскания.
Разбросав выстиранное бельё по траве она с улыбкой взглянула на вспотевшего Андрея — Упарился? Ну, пойдём искупаемся, да сходим ещё пару раз за валежником и напилим на дрова.
Когда закончили пилить, солнце уже опускалось за верхушки сосен.
Они отдыхали на крыльце и увидели, идущую по тропинке к ним, тётку Аллу.
— Умотала вас деревенская жизнь? — с улыбкой спросила она, подойдя к ним и присаживаясь на ступеньку.
— Да я-то привычная, а вот ему в деревне тяжко будет, если захочет жить здесь — Наталья толкнула примолкшего Андрея.
— Он то как раз привыкнет, молодой. А я вам баньку истопила — она увидела постельное бельё, разбросанное по траве — Верёвки не нашли? Ну я вам дам. В баньку идёте?
— Конечно!! — оба и разом, ответили Андрей и Наталья, и все трое расхохотались.