"Откровения о..." книга 1. Порочная невинность

Глава 1

Октябрь1994 года.

Выпив, Денис затащил меня к себе на колени и нагло сунул руку под кофту. Груди коснулась крепкая, мозолистая ладонь, я дёрнулась. Он рассмеялся и не отпустил, лишь дотянулся до уха и что-то сказал. В зале орала музыка, призывно виляя задницами, ей вторили пьяные девицы на танцполе, и я не расслышала. Попыталась сползти с колен, но Денис качнул меня и, подхватив под спину, усадил боком. Я невольно прильнула к нему, обвивая шею руками. От разгорячённой кожи пахну́ло коньяком и табаком — терпко, развратно.

— Я говорю... нравится, когда... — Он орал теперь прямо мне в ухо, но я всё равно понимала с трудом. Упёрлась носом в его висок:

— Мне надо выйти!

— А? Выйдем? Ты говоришь, выйдем?

— Нет! Я говорю — мне... — похлопала себя по груди, — мне надо выйти! Я пойду… — изобразила пальцами шагающего человечка, — а ты здесь… здесь жди! Хорошо?

— Сбежать хочешь?

— Нет! Я вернусь! Правда!

Он кивнул и нехотя разжал руки.

В туалете было людно. Девчонки красились, передавая из рук в руки помаду, шумно обсуждали мужиков, ломились в запертые кабинки, угрожая умыть в унитазе тех «коз», что засели там дольше, чем на пару минут. Я прижалась щекой к кафелю — голова кружилась, лицо немело.

— Эй, школота, набухалась, что ли?

Я обернулась. Какая-то девчонка, ну, как девчонка — тётка лет двадцати семи, задрав ногу на раковину, пыталась приладить обратно отвалившуюся с каблука набойку, умудряясь при этом поглядывать на меня.

— Ты, ты! Не по возрасту тебе мальчики! Отымеют всей толпой, не докажешь потом. Я сейчас такси буду брать, хочешь, подвезу? Только бабки пополам.

— Это жених мой!

— А-а-а, жених… — девчонка глянула на другую, потом снова на меня. — Ну а ты тогда целка ещё, да? И дашь ему только после свадьбы?

И они обидно заржали.

— Ага… — я подняла волосы на макушку, взлохматила и, снова рассыпав по плечам, сощурилась, глядя на себя в зеркало. — Целка-невидимка!

Они заржали ещё громче, но в этот момент наконец-то освободилась кабинка, и я влетела в неё, как беглец в спасительную крепость.

Когда вернулась в зал, за нашим столиком сидели незнакомые мужики, пили нашу водку и коньяк. Закусывали нашей колбасой. Тушили окурки об мою тарелку, в которой ещё оставался внушительный кусок отбивной.

Вот дура, надо было есть сразу, а не строить из себя!

С грустью глянув на недопитую бутылку шампанского, я вроде как двинула к выходу, но кто-то из мужиков схватил меня, силой потянул к себе. Я не глядя схватила что-то со стола — оказалось, моя отбивная — и впечатала её в пьяную рожу...

Выскочила на улицу, в толпу курящих, заметалась. Если дёрнуть через дворы — могут поймать в кушерях, и всё… Целка-невидимка, как говорится. Хоть ори, хоть не ори. Если вдоль дороги… Да ну, какой дурак убегает вдоль дороги?

— Стой, с-сука!

Сердце оборвалось... И в этот момент я увидела Дениса с друзьями. Они стояли в закутке, за стеклянной дверью, курили, болтали. Я шмыгнула к ним, Денис тут же хозяйски притянул меня к себе, повёл подбородком, выдыхая дым в сторону.

— А я думал, тебя украли. Хотел уже в розыск подавать.

— Сука, найду — убью! — раздалось из-за спины.

— Началось, — усмехнулся кто-то из нашей компашки. — Ща тут мочилово будет, пойдёмте внутрь.

Я выдернула из пальцев Дениса сигарету, затянулась и, всё-таки решившись, прижалась губами к его уху:

— Я, наверное, пойду, поздно уже... Проводишь?

Показалось, что он заколебался. Ещё показалось, что ему, пожалуй, не тридцать шесть-тридцать семь, как я думала сначала, а все сорок. Ну да, мальчик явно не по возрасту, но чего уж теперь.

— А что, есть угол?

— В смысле?

— Э, голубки, пошли… — окликнул нас именинник, друг Дениса. — Ден, давай ещё хоть часок продержись, а потом уже сексы-кексы… Людмил, хорош старичку голову кружить, да и шампанское кто за тебя допивать будет? Пошли-пошли…

— Посидим ещё? — потянул меня за собой Денис. — Я тебе потом тачку поймаю, не волнуйся.

Тачка — это хорошо! Ради такой удачи можно и задержаться. Да и эти придурки как раз убежали искать меня, а если бы и вернулись — там, в угаре дискотеки, один хрен ничего не разберёшь.

Но оказалось, что искать меня побежал только тот, с отбивной на роже, а остальные продолжали, как ни в чём не бывало, бухать за нашим столиком. Друзья Дениса, мягко сказать, обалдели. Завязалась перепалка и, практически сразу же, драка.

Дрались, казалось, все со всеми. Денис кинулся в свару так резво, словно весь вечер только её и ждал, словно был дворовым шпаной, а не прикинутым бизнесменом. Просто ад! А когда оборвалась музыка, и включился нормальный свет — ловко подхватил меня под руку и потащил к выходу.

Впрочем, бежали все. Недаром клуб «Удача» слыл злачным местечком, куда частенько наведывается милиция. Мне всегда хотелось глянуть, каков он изнутри, и вот, надо же, повезло: и глянула, и вкусно поела, и даже шоу с ментами застала. Жаль только, вторую бутылку шампанского не допила.

Стояли у торца соседнего дома, в зарослях ещё практически не облетевшей сирени, и наблюдали кипиш у клуба. Денис рассказывал, что будет с задержанными дальше и между делом тискал меня всё настойчивее.

Его руки, жёсткие и шершавые, царапали голую кожу под кофтой, хмельное дыхание жарко щекотало шею сзади, и это было приятно и чертовски волнительно. Он так откровенно тёрся своим стояком о мою задницу, что я обмирала... но не сопротивлялась.

Куда там Савченко! Того я посылала лесом едва только дело начинало пахнуть жареным, нисколько не терзаясь по поводу грядущей ломоты в его яйцах. А Дениса отшить стеснялась и только испуганно гадала: ну как полезет, а я... не захочу отказать?

Но он словно нарочно тянул, изводя то ласковой, то болезненной игрой с моими затвердевшими сосками, покусывая шею, нашёптывая на ушко что-то пошлое. И всё жёстче притираясь ко мне членом. Скользнул мозолистыми ладонями по бёдрам.

Глава 2

На что я надеялась — что Ленка не заметит? Но она придирчиво осмотрела юбку из тонкого шелковистого трикотажа и скорчила рожу:

— Бля-я-я… Кобыряка, мне её отец из Италии привёз, она почти новая была! Куда я теперь в ней пойду, с такой затяжкой? — сунула юбку обратно мне. — Не возьму. Исправляй, как хочешь, или покупай.

— Новую? — я растерялась. — Ты же говоришь итальянская…

— Да нахрена мне новая? Что ты можешь купить-то? Обычную резинку на барахолке? Пф! Эту у меня выкупай! — Она протянула руку и я, затянувшись ещё разок, передала ей сигарету.

Вообще Ленка нормальная. Такая — дерзкая по жизни, знает, чего хочет, умеет постоять за себя, стребовать своё. Но при этом отходчивая и иногда даже щедрая, просто к ней нужно уметь найти подход и, иногда, не обращать внимания на бзики.

Я виновато скомкала юбку и сунула в карман. Если не удастся спустить на тормозах, придётся отдать деньги, которые дал Денис. Правда, тогда я не смогу купить сапоги. Про кроссы и джинсы вообще молчу. Но, допустим, вместо кроссовок у меня есть кеды. А вот джинсы… Где их тогда взять, если не у Ленки опять?

— Ты что, кстати, дала ему?

— В смысле?

— В прямом, Кобыряка! Можно тебя поздравить, наконец, с порванной целкой?

Царапнуло. Я, конечно, и сама далеко не интеллигенция — при нужде могла обложить херами не хуже, чем тётка Зинка-самогонщица из шестой комнаты. Но это я, общажный мусор, а Ленка-то из «благородных»!

— Нет.

— Да ла-а-адно!

— Серьёзно, Лен.

— И что — ты не дала, а он тебя на вторую свиданку пригласил? Ой, Кобыркова, брешешь ты… Целка-невидимка бля.

Ага. Понятно, где я это подцепила.

— А вот представь себе! И даже бабла подкинул!

— Ну-ну... — ухмыльнулась Ленка и продолжила курить, выжидающе поглядывая на меня сквозь дым.

— Ну... отсосала я ему, Лен, но это между нами, поняла?

— Пф… — она выплюнула сигарету и, соскользнув с подоконника, театрально закашлялась. — Бе-е-е… Кобыряка! Как ты могла! Бе-е... А я ещё делюсь с ней куревом! Лучше б ты в задницу дала, но чтоб сосать… Ну, и как тебе?

— Нормально, — сцепив руки на груди, буркнула я. — Не смертельно, как видишь.

— Мм. А я не могу — блевать тянет, хотя понимаю, что надо бы с этим что-то делать. — Она примирительно пихнула меня в плечо: — Может, научишь?

Мы рассмеялись. Всё-таки Ленка хотя и сучка, а хорошо, что мы дружим. Представить подобный разговор с кем-то ещё было просто невозможно, а между тем — тема для меня была насущная....

— А ты... Ну... сзади давала?

— Да, блин, все с этого начинают, Кобыркова! Ты только у нас переросток.

— Не больно?

— Если расслабишься — нормально, даже кайфово, только не на сухую. У него, кстати, большой?

— Ну, как сказать… Не знаю. У Савченко вроде поменьше.

— Пф! Ты ему тоже что ли?..

— Нет, но так-то трогала.

— Трогала… Детский сад, блин. Ну вот ему первому и дай — ты посмотришь, что к чему, а он хоть порадуется, сколько можно динамить пацана? Смотри, уведут, ведь! А когда снова пойдёшь на свидание к этому своему, вчерашнему, не ломайся, прям по-хорошему советую, иначе не видать тебе больше его бабла, как своих ушей! — Хитро сощурилась: — А что, у Савченко реально маленький? Слу-у-шай, — схватила меня за рукав, — а можно я его попробую? Ну так, на разочек — ничего личного, просто для сравнения.

Я смотрела на неё и не понимала, шутит или нет? Ведь одно дело — обсуждать левых мужиков, и другое — просить потрахаться с твоим парнем...

— Не, Лен, давай ты поверишь мне на слово? К тому же у него не маленький, а нормальный. Это, может, у Дениса слишком большой.

— Сучка ты, Кобыряка. Я тебе дельные идеи подкидываю, импортные шмотки таскать даю, а тебе жалко с подругой даже завалящим хером поделиться, — она обиженно шмыгнула носом и, вынув из кармана яблоко, смачно его куснула. — Я вот не такая жадоба. Хочешь, юбку тебе прощу?

— Ага, а я тебе Лёшку за это?

— Да нахрена он мне сдался? Просто хочу показать тебе, что значит настоящая женская дружба. Смотри, мой на эту субботу баню снял, пошли с нами? Он возьмёт с собой друга какого-нибудь. Ты ни того, ни другого не знаешь, поэтому там, в бане, выберешь себе того, кто тебе больше понравится, даже если это окажется мой. Мне вообще не жалко! Я ж не ты. Получите оба удовольствие да разбежитесь, зачем жлобить?

Капец.

— Не, Лен, спасибо, конечно, но в эту субботу я занята.

— Ты не поняла, Люд... — она выкинула огрызок в разбитое окно. — Я не уговариваю тебя, а говорю, что ты должна прийти. Без вариантов. Юбка-то итальянская! Ну-ка, нюхни… — дыхнула мне в лицо.

Я вынула из кармана деньги Дениса.

— Вот тебе за юбку. Тут почти двести пятьдесят кусков.

— Люд, ты чё, дурочка? Какие двести пятьдесят? Говорю же — итальянская! Брендовая! Ой, да хватит, не в шмотках вообще дело! Просто хочу показать, как дружить надо! С тебя что, убудет прийти?

— Ты же знаешь, что я…

— Да, да, целка, знаю! Но сосать-то научилась? Ой, ну ладно, давай сделаем по-другому — ты просто поможешь мне, окей? Тоха всё пытается на минет меня развести, а я не могу! Ну вот не могу и всё! Так лучше пусть его побалует моя лучшая подруга, чем шлюха с трассы, правильно ведь? Ну, Мил…— просительно свела брови домиком, — ну пожа-а-а-луйста…

Охренеть. И всё это так запросто, что и вправду невольно начинаешь чувствовать себя занудой-переростком.

— Нет, Лен!

— Но почему?!

— Я... Мне идти не в чем!

Класс! Просто супер! Отмазка — бетон. Особенно в контексте Ленки, которая тут же оживилась:

— Тоже проблему нашла! Я принесу тебе шмотья! И можешь даже себе его оставить! Чего тебе? Лосины, кофточку?

Сердце сжалось, словно я собралась прыгнуть в бездну. А с другой стороны... Ну, баня, ну, ещё один минет… Зато на сэкономленные бабки можно будет сапоги зимние купить. Итого, получится, два минета за сапоги. Капец, Кобыркова, мать была права — ты шалава.

Глава 3

К четвергу я смирилась с мыслью, что продинамив Дениса в субботу, могу забыть о нём навсегда, и даже поняла, что это и к лучшему. От воспоминаний о той ночи в клубе до сих пор сосало под ложечкой — и правда, где были мои мозги? Взять хотя бы того мужика с отбивной на роже… Да и Ленкин дельный совет найти состоятельного любовника имел один огромный, прямо-таки гигантский недостаток — я не могла переступить через себя и свой дурацкий страх. Или стыд? Казалось бы, с того случая, когда меня едва не изнасиловал сосед из шестой комнаты прошло уже пять лет — пора бы забыть. К тому же, ну не изнасиловал же! Испугал сильно — да. Опозорил на всю общагу — да. Хотя… кто сказал, что опозорил? Мать? О, она не упускала возможность попрекнуть меня тем случаем! При каждом скандале напоминала, что я, малолетняя шалава, сама во всём виновата. «Сучка не захочет — кобель не вскочит» — так и говорила. А что могла сказать в ответ тринадцатилетняя девчонка? Я была уверена, что она права. Откуда я могла тогда знать, что у неё просто были причины не ссориться с матерью того урода?

И хотя с годами я всё больше понимала, что моей вины в том случае не было, к середине девятого класса стала встречаться с пацаном из одиннадцатого, а к середине десятого — и вовсе, впервые дотронулась до его члена… но переступить ту самую грань не могла. И если бы не полторы бутылки шампанского — то и минета за клубом бы не случилось. Какая нафиг из меня любовница для состоятельного мужика, ну?

***

Вечером, по дороге с тренировки ко мне зашёл Лёшка. Мать, по обыкновению выпив после работы, теперь храпела как боров и сквозь сон громко икала, поэтому в комнату я его не пустила. Мы, не включая свет, зашли на кухню, прикрыли за собой дверь, встали у окна. На плите что-то кипело, воздух был душный, окна запотевшие. Едва слышно шуршал по подоконнику дождик.

Лёха, мокрый и взъерошенный, как воробей, рассказывал какую-то ерунду о своих вечных соревнованиях, а я смотрела на его крепкий силуэт и думала о том, что Ленка, пожалуй, права. Ну сколько ещё он будет ходить за мной? Пока не найдётся какая-нибудь девка попроще. Или стерва, типа той же Ленки, которая даст ему из простого любопытства.

— Лёш, как ты думаешь, девственность, это вообще важно?

Он осёкся на полуслове.

— Не понял?

— Ну, как думаешь, это нормально для девушки — заниматься сексом до свадьбы? Не становится она после этого, ну как сказать… шалавой?

Лёшка положил руку мне на талию, потянул к себе.

— Да нормально. Если отношения серьёзные, конечно. А что?

— Да просто…

Его руки слегка дрожали. Вот как так — спортсмен, борец, а девчонку боится? Или это возбуждение? Замешкавшись на мгновенье, я опустила руку вниз. Ну да, возбуждение. Потёрла упругий бугор ладонью, прислушиваясь к тому, как в одно мгновенье сбилось Лёшкино дыхание. Шепнула:

— Помоги...

Поняв с первого раза, Лёшка легонько подсадил меня на подоконник. Окна, как и во всех общагах барачного типа, были довольно низкие, подоконники узкие, так что сидеть пришлось практически на копчике, да ещё и прижиматься спиной к холодному мокрому стеклу. Я раздвинула колени, халатик распахнулся, и Лёха, жарко обняв меня, прильнул к губам. Я ответила. Целовался он хорошо, мне всегда нравилось. Но теперь... Мне вдруг остро не хватило никотиновой терпкости и наглости губ Дениса.

Так. Какого хрена, вообще?! Выкинуть и забыть!

— Ну, если нормально, тогда давай.

— Ты... — обалдел он, — ты серьёзно?

— Да давай уже, Савченко! Пока я не передумала!

— Здесь?!

— Угу.

— Но у меня презика нету…

Я долбанулась затылком в стекло, зажмурилась, сдерживаясь, чтобы не послать его сходу куда подальше.

— Короче, считаю до трёх. Не хочешь — не надо!

И в этот момент вспыхнул свет. Лёшка метнулся в сторону, я соскользнула с подоконника, одёрнула халат. Дверь открылась, и в неё спиной вперёд ввалилась тётя Зина из шестой комнаты, мать того самого урода, который чуть не изнасиловал меня пять лет назад. Соседка повернулась и едва не выронила из рук огромную бутыль с сивухой.

— Ох, Людка, блядь! Какого хера?! Идите, сношайтесь в другом месте!

— Да тёть Зин, мы просто разговариваем!

— Да ты чуть в гроб меня не загнала своими разговорами! Кто так делает, Людка? Фу-у-ух… Ну-ка, ты, — приказала она Лёхе, — помоги!

Лёшка подхватил бутыль, поставил на стол. Соседка сняла висячий замок с одного из шкафов и с грохотом вынула из него самогонный аппарат.

— Пошли, — потянула я Лёшку за собой. — Тётя Зина и сама прекрасно справится. — И неожиданно для себя рассмеялась.

Хохоча, мы выскочили на улицу. Всё так же сыпал мелкий дождик, Лёшка притянул меня к себе под куртку, старательно укутал.

— Глупо так получилось... — хотел поцеловать в губы, но я увернулась, подставив щёку. — Может, завтра встретимся? Так, чтоб по-нормальному. Я презики возьму.

К тому моменту моё истеричное веселье выгорело. Я размазала по лицу изморось, поёжилась.

— А по-нормальному — это, значит, когда с презиками, да?

— Ну а ты что предлагаешь?

— Первый раз, Лёш! Я хочу, чтобы были цветы, конфеты и шампанское! И чтоб не на подоконнике, а в кровати!

Лёшка помолчал, обдумывая, поправил спортивную сумку на плече.

— Ну, давай на дачу ко мне поедем. Там, правда, холодно уже, и постель на зиму увезли… Зато кровать есть, и никто не помешает. Я спальник возьму, хочешь?

И на меня вдруг накатила такая тоска, что выть захотелось. Неужели вот это дерьмо будет окружать меня всю жизнь? Спальник вместо кровати под балдахином, отсыревшая дача вместо шикарного номера в гостинице, задыхающиеся от волнения юнцы вместо конкретных мужиков? Почему одним нормальная жизнь, а другим — хер с горчицей? Пропади она пропадом, эта девственность, если из-за неё я лишаюсь возможности выбраться из ненавистной клоаки! Ленка, зараза, опять права!

— Не, Лёш… У меня на завтра очень важное дело запланировано. Никак не получится.

Глава 4

К обеду распогодилось. Обняв куртку, я сидела на заднем сидении тонированной Мазды и делала вид, что не замечаю взглядов водителя.

— Там крючок есть, на ручке сверху… — Он поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть не только мои лицо и плечи, но и грудь.

— Нет, спасибо, — я вежливо улыбнулась. — Мне так удобнее.

На самом деле, удобнее всего было бы надеть её, но в ней было так жарко, что вместе с потом начинала течь тоналка. Повесить же вообще не вариант — водолазка, которую притащила Ленка, была, конечно, красивая, с люрексом, но на мою фигуру не рассчитана. Грудь распирала шелковистую ткань так, что та даже слегка просвечивалась, и вдобавок сиськи колыхались на каждой кочке, отчего натирались и предательски топорщились соски. На плоской Ленкиной фигуре эта водолазка однозначно смотрелась лучше.

«Надо завязывать с макаронами, блин…» — я думала так лет с четырнадцати лет, раз по десять на дню, но не завязывала, так как из еды дома были только они, хлеб с бабушкиным вареньем и картошка. Поэтому и нарезала каждое утро круги на стадионе. Ну как каждое... Когда не приходилось работать за мамку.

Примерно через час мы въехали на территорию бывшего пионерлагеря. Теперь он был частично заброшен, частично в процессе строительства чего-то грандиозного. Мы прошли мимо глубокого котлована, из которого уже поднимались ряды свай, мимо склада стройматериалов, мимо стоянки всякой стройтехники и рядов вагончиков для строителей. Строители те, несмотря на субботний день, что-то копали, таскали, стучали и перекрикивались между собой на иностранном языке.

— Турки, — поймав мой заинтересованный взгляд, пояснил парень, тот, что был за рулём. — Работают качественно, быстро, а стоят не намного дороже наших алкашей. Думаю, может, и обслугу для территории потом из Турции выписать. Посмотрим, как с инвестициями срастётся.

— В смысле… Это всё твоё? — я машинально завертелась, окидывая взглядом гигантскую стройку.

— Моё и Серёгино, — он кивнул на второго парня, — мы, типа, партнёры. Скоро здесь будет элитный загородный клуб. Крутое место, где можно цивильно отдохнуть, сечёшь? Не хуже чем в Европе. — Шумно, со смаком вдохнул: — Чуешь, место какое? Какой воздух? Нда-а-а… А я ведь, прикинь, отбывал тут каждое лето по две смены, когда ещё сопляком пионерским был. Батя всё хотел, чтоб я человеком вырос. Ну, типа отличником — честным, идейным. Чтоб в кружок судомодельный ходил… А я, один хрен, был двоечником и стоял на учёте за то, что гонял этих самых пятёрочников и отжимал у них пирожковое бабло, — он рассмеялся. — Где они теперь, эти ботаны? Батрачат на таких плохишей, как я. Вот и вся математика... — Приобнял меня. — Сечёшь, в чём правда жизни, Ленок?

Я не стала его поправлять. Глянула на Ленку, что шла немного впереди под руку со вторым парнем, и просто согласно кивнула. Раз тот Сергей, значит, этот и есть её Тоха…

Парням было лет по двадцать пять, оба они носили причёску «ёжик», оба в адидасовских — не аБибасовских, а именно адидасовских! — спортивных костюмах, поверх которых были накинуты кожанки. У обоих на шеях желтели цепи в палец толщиной, а под мышками пузатились барсетки. Двое из ларца, иначе и не скажешь. Только что Тоха пониже, потолще и рыжий, а Серый более подтянутый и чернявый.

Миновав стройку, мы пошли по растрескавшимся асфальтным дорожкам: мимо заброшенных двухэтажных корпусов, мимо цементных изваяний пионеров с горнами, через поросшую бурьяном площадь с гнутым флагштоком. Щебетали птицы, грело солнышко, воздух благоухал хвоей… а я шла, закрывая злосчастные сиськи скрещёнными на груди руками, и вспоминала рассказы тёти Зины о «мафии новых русских». Так она называла предпринимателей, «вылезших в люди» из бандитской среды — кто спиртом на старте торговал, кто валютой, кто проститутками… Теперь же эти нувориши «держали бизнес» — водочный, золотовалютный, строительный, «сферу услуг»… Тётя Зина рассказывала также, что проституток они делают из простых девчонок — похитил, изнасиловал, на иглу посадил, и всё…

За еловой стеной открылась ухоженная поляна с до сих пор ещё цветущими клумбами и пустым бассейном. Он не был древним, как лагерь, наоборот, сверкал на солнце новенькой лазурной плиткой и стальными поручнями, а вокруг тянулась мощёная деревом терраска с шезлонгами, составленными один на другой. Дорожка вела к двухэтажному срубу с огромными окнами и резным крыльцом.

***

В холле на полу и на приземистой кожаной мебели лежали звериные шкуры, на стенах — головы лосей, кабанов, волков. Среди них загадочно поблёскивали медные, возможно даже антикварные блюда. Повсюду было оружие, похожее на то, что рисуют в учебниках по истории: какие-то мечи или секиры, топорики, обломанные стрелы с железными наконечниками и громадные луки. На каминной полке выстроились чучела хищных птиц. У меня аж дух перехватило от восторга. Живут же люди!

Но оказалось, что это всего лишь баня. Двухэтажная громаднейшая баня! Охренеть… Я ходила по холлу, трогала всё, до чего могла дотянуться, словно пытаясь насытиться этой роскошью, и чуть не ревела от зависти. Да-а-а… Это вам не тот стянутый тросами, растрескавшийся барак из красного кирпича, куда весь общажный массив ходил мыться по субботам. Это просто сказка какая-то…

На втором этаже находилась бильярдная и две спальни с громадными кроватями. Они казались такими уютными и удобными — не то, что моё кособокое кресло-кровать. Из-под нереально мягких шерстяных покрывал сверкали хрусткие белоснежные простыни. Я присела на краешек постели — матрац упруго спружинил, приглашая лечь, и меня сразу потянуло в сон. Ленка плюхнулась рядом, раскинула руки:

— Шикарно, правда? А ты ехать не хотела! Будешь за целку свою держаться — так всю жизнь и проведёшь в жопе общажной, не посмотришь, что такое настоящая жизнь! Кобыря-а-ака!

Она схватила меня за плечи, повалила рядом с собой.

— Ну, чего ты молчишь? Классно же, а?

От прикосновения к прохладной постели я покрылась мурашками, почувствовала, как напрягается грудь.

Глава 5

Мать сидела на табуретке, шагах в пяти от двери и теребила в руках хворостину. У меня внутри сразу всё оборвалось. Я запахнула куртку, пряча Ленкину водолазку.

— Явилась, проститутка!

— Мам, ты чего? Время-то полдесятого всего…

— Ну, расскажи, расскажи матери, как стала блядью!

— Мам…

Она убивала меня взглядом — ох, как хорошо у неё это получалось! — и на глазах багровела.

— Проститутка!

Хворостина, резко свистнув, хлестнула меня по плечу. Благо осень, куртки, и всё такое… Я, защищая лицо, машинально вскинула руки, вжалась спиной в дверь.

— Мам… Да что случилось-то?

— Шалава!

Хворостина скользнула по кисти, оставив быстро распухающий рубец, и тут же прилетела снова — на этот раз по ногам. Ощутимо, но можно стерпеть. Когда я была младше, она лупила меня проводом от утюга, вот это было реально больно…

— Позорище! Тварюга! Блядь малолетняя!

Хворостина засвистела без остановки, я осела на корточки, уткнулась лицом в колени и просто ждала…

Когда хворостина наконец сломалась, мать швырнула в меня табуретом и зарыдала. В принципе всё. На этот раз, не считая сильно ушибленного плеча, я легко отделалась.

Теперь погнобит день-другой, выест мозг тем, что я ей всю жизнь испортила, потом уйдёт в запой, а мне придётся ходить в сельхозпродукты — рано утром перед технарём, в обед и поздно вечером — мыть за неё полы, чтобы не выгнали, пока не придёт в себя. Сейчас же, по правилам невесть кем придуманной игры, я должна была кинуться утешать её, просить прощения непонятно за что и каяться во всех грехах…

Но я не играла в эти игры уже года три, с тех пор как поняла, что матери с каждым разом становится всё меньше моего испуга, боли и вины, и если не прекратить поддаваться — однажды она меня просто убьёт.

Оставив её рыдать, я подхватила сумку с учебниками и ушла на кухню. Там, как обычно в это время, заваривала манную кашку для братишки Наташка Барбашина. Раньше мы учились с ней в одной школе. Правда она, как нормальная, пошла в техникум после девятого, а я после одиннадцатого — как дура. И получилось, что теперь мы попали в одну группу.

Вообще, тот факт, что человек живёт в общаге, пусть даже самой убогой, не делает его по умолчанию асоциальным. Например, семье Барбашиных принадлежали две комнаты — чистенькие, светлые, уютные — и отдельный унитаз, отгороженный от остальных крепкими стенами из ДСП и дверью с висячим замком. Они приехали в наш ад всего года три назад и за это время успели до неузнаваемости преобразить конец коридора, в котором располагались их комнаты. Отремонтировали, покрасили-побелили, отгородились дверью, а возле неё выставили пальму в горшке. Тётя Маша, Наташкина мама, всегда пахла духами и была аккуратно подкрашена, несмотря на то, что на руках у неё был маленький ребёнок. Дядя Серёжа, отец, носил очки с прямоугольными линзами и новенький дипломат. Он был инженером, работал на заводе по вызову из другого города, и поговаривали, что в скором будущем Барбашины снова собираются переезжать. Соседи по общаге крутили пальцем у виска: «Ну не дураки? Приехали на несколько лет, а ремонт забабахали такой, словно навсегда здесь...» А я Наташке завидовала даже больше, чем Ленке. Да, денег у папы-инженера на отдельную квартиру не хватило, а после девяносто второго года дела вообще пошли туго — но они жили дружно, спокойно, основательно. И Наташка, в отличие от той же Ленки, родителей очень любила и уважала.

— Привет, — она улыбнулась мне и поспешила убрать пакет с манкой со стола. — Я тебе не помешаю?

Я хмуро кивнула, пряча стоящие в глазах слёзы, и села к ней спиной. Меня тошнило от голода, но ещё больше — от мыслей о еде. И всё же кашка пахла божественно — сладким уютом, заботой и детством. А ещё — летними каникулами, когда можно было вырваться на три месяца из этого ада и поселиться в бабушкином деревенском раю.

— Сегодня к тебе парень приходил, этот, из физкультурного. Лёша Савченко.

— И?

— Да ничего, просто ждал тебя весь день — часов с двенадцати, наверное, а ушёл только с полчаса назад.

— Ушёл и ушёл. Надо будет — ещё придёт.

Я машинально раскрыла историю и стала бегать глазами по строчкам параграфа, хотя в голове — пустота…

— Ну, он вообще-то завтра с утра на срочные сборы уезжает. Кто-то заболел, и его послали на замену — большая удача! Аж на две недели.

Я напряглась.

— А ты, смотрю, в курсе всех дел…

— Ещё бы! — Наташка рассмеялась. — Я ж его тут развлекала, обедом кормила, чаем поила. Он даже успел помочь моему отцу душ доделать. Теперь можно каждый день мыться! Приходи, думаю, мама не будет против. — Помолчала. — Лёшка классный, повезло тебе с ним.

— Не поняла, он тебе нравится, что ли?

— Конечно! Мама говорит, такие сейчас редкость, — она вдруг коснулась моего плеча. — Люд, да я не в этом смысле, даже не думай! Он просто сидел тут на ступеньках, как сирота…

— Угу. А ты пригрела. Понятно, чё… — Я захлопнула учебник. В груди уже бушевал ураган, мозги отключились. — Наташ, у него маленький, не советую даже пробовать!

Она отдёрнула руку.

— Люд, ты чего? Я… у меня и в мыслях не было!

Чёрт. Пожалуй, действительно перегнула. Бывает так — ляпнешь сдуру, а потом клянёшь себя почём зря.

— Блин, извини, Наташ… Я дура, — я закрыла глаза, осознав вдруг, как сильно устала. — Такой день сегодня дебильный…

— Хочешь вафлю?

— Чего?..

— Вафлю! Ты сейчас чаю попей, и сразу легче станет! Будешь?

Ещё, помимо дружности и основательности, семейство Барбашиных восхищало меня приветливостью и щедростью. Даже их мелкий, которому было около полутора лет, при встрече широко и доверчиво улыбался и протягивал свою соску. От этого даже тётя Зина-самогонщица таяла. А когда дяде Серёже выдавали в счёт зарплаты растительное масло или консервы, они почему-то обязательно угощали всех соседей по крылу. А нам с матерью так вообще этой осенью ни с того ни с сего подарили два больших мешка картошки. Это было не жизненно важно, учитывая, что мать регулярно подворовывала её у себя на работе, но чертовски приятно! Барбашины напоминали мне живительный источник из доброй сказки — всё, к чему они прикасались, оживало, преображалось к лучшему. И Наташка пошла в родителей — тоже живая вода. Если честно, я даже не знала, как себя с ней вести.

Глава 6

С Ленкой мы не общались весь оставшийся октябрь, ноябрь и начало декабря. Она вроде хотела подойти ко мне в первый же понедельник после той безумной субботы, даже подождала ради этого, пока толпа переобувающихся у гардероба немного схлынет… Окликнула, но я сделала вид, что не услышала, а в классе демонстративно — так, чтобы она видела, — попросила у Поляковой разрешения сидеть теперь вместо неё с Барбашиной. Та удивилась, но легко согласилась.

Ленка подошла ко мне ещё раз в тот же день после уроков, пока я дожидалась возле туалета Наташку, но я даже слушать её не стала. Наехала с ходу, доходчиво объяснив, что не считаю проституцию хорошим способом выйти в люди. Так и сказала: «Найди себе какую-нибудь блядь в подружки, а я пас! И вообще — у меня первым будет муж, завидуй молча! А если вякнешь хоть слово… — для убедительности я даже подпёрла её щеку кулаком, — мне тоже есть, что рассказать про тебя…» Ленка поджала губы и ушла.

В то время как я стала активно дружить с Барбашиной, Машкова ходила в гордом одиночестве. Я посматривала на неё с тайным любопытством и диву давалась — ну в жизни же не скажешь, что шалашовка! Одетая с иголочки, аккуратная, вежливая. Тихий омут, честное слово. Знал бы кто о чертях, что в нём водятся!

***

Лёшка примчался ко мне, как и обещал, через две недели — с шоколадкой и загадочной улыбкой. Стал настойчиво приглашать прогуляться с ним куда-то, говорил, чтобы рассчитывала до самого вечера. Потом случайно сболтнул, что приготовил мне сюрприз у себя на даче... Я категорически отказалась, и он растерялся. Правда, уже через пару мгновений взял себя в руки. Отошёл к вешалке у входа и, порывшись в кармане куртки, спрятал что-то за спиной.

Это оказалась коробочка, обтянутая синим бархатом, а в ней кулончик — маленький золотой ключик. В прямом смысле — золотой.

— Лёш, блин… ты с ума сошёл! Откуда у тебя столько денег?

— Нравится? — он притянул меня к себе. — К золотой дверке нужен золотой ключик… Серьёзно, Люд, я приготовил всё, как ты хотела. Даже конфеты и шампанское.

— Лёш… у меня месячные.

От смущения его щёки пошли пятнами. Я закрыла коробочку и положила её на стол.

— Я соврала, Лёш. Просто знаешь… короче, я передумала. Хочу, чтобы первым был муж.

В повисшей тишине тревожно, словно метроном, отсчитывал секунды будильник на книжной полке. Наконец за стеной взорвалась матерной тирадой тётка Зина, и Лёшка очнулся.

— Люд, да я ж и не против, ты же знаешь. Но сначала надо институт закончить...

— Ну, вот видишь, есть чем заняться, кроме как сексом! И потом, знаешь, если я вдруг залечу, тебе придётся на мне жениться. Какой институт тогда может быть? Давай оставим пока всё, как есть, а? Ну правда, ну и так ведь хорошо…

Лёшка неожиданно разозлился, а когда уходил, я попыталась вернуть подарок, но он не взял. Я так и не поняла тогда — был он смущён ситуацией или расстроен обломом? Но с того дня наши отношения резко изменились.

Он не приходил больше ко мне домой. Я не приходила к нему. Физкультурный институт и мой технарь находились через забор друг от друга. Мы с Лёшкой постоянно сталкивались на подходах к ним и в эти моменты играли во «всё нормально». Я видела, что он давит в себе радость от встречи со мной, делает вид, что не больно-то ему и надо. Постепенно мне стало казаться, что ему и правда не больно-то и надо. Подмывало вызвать его на разговор, но я боялась услышать, что он наконец нашёл ту, которая даёт и не выпендривается. Что разлюбил, в конце концов.

Это он в своё время добивался меня целых полгода. Это он, добившись, почти сразу стал признаваться в чувствах. Я же не особо и хотела — просто взяла то, что само шло, потому что Лёшка был козырным пацаном, что уж тут говорить. К одиннадцатому классу — уже мастер спорта по вольной борьбе, да и симпатичный. Многие девчонки, начиная чуть ли не с седьмого класса, сохли по нему, а когда он окончил школу и ушёл в институт — умирали от тоски. Взять хотя бы Барбашину. Мне иногда даже казалось, что она специально в этот техникум пошла, чтоб к Лёхе поближе. И было нереально круто владеть тем, кого хотят все вокруг! А вот теперь всё валилось. То ли мы вместе, то ли нет — непонятно, но от мысли, что он может достаться другой, разбирала злость. Я даже хотела избавиться от его подарка, например, отнести в ломбард, но что-то непонятное внутри не дало... Поэтому просто засунула куда подальше, чтобы мать случайно не нашла, и вскоре совсем о нём забыла.

***

Барбашина не курила, а денег на сигареты — даже поштучно — у меня не было, так что и я больше не курила, и казалось, что теперь-то нас с Ленкой точно ничего не связывает. Но если честно, с каждым днём мне всё больше её не хватало.

Барбашина оказалась приторной, и чем ближе я её узнавала, тем сильнее сомневалась в искренности её «правильности». Она, в отличие от Ленки, скорее казалась, чем была. А на самом деле в её взбудораженном половым созреванием теле кипели такие же страсти, что и у всех старшеклассниц. Особенно раздражало то, что почти все её разговоры, так или иначе, сводились к Лёшке. А уж когда она, краснея и запинаясь, спросила, правду ли я тогда сказала, что у него маленький, я не выдержала:

— Хочешь, попробуй!

Удивительно, но Наташка не бросилась, как обычно, извиняться и отмазываться, что не это имела в виду. Она заулыбалась и, пряча взгляд, едва слышно промямлила:

— Я ещё девственница.

Блин, ну что тут было ответить — что я вообще-то пошутила?!

— А у тебя Лёшка первый был? Давно вы с ним это?..

Ещё лучше! В тот момент я почувствовала себя взрослой, умудрённой жизнью тёткой. Забавно. Не это ли самое испытывала, общаясь со мной, Ленка? Можно было бы рисануться, конечно, но я не стала.

— Мы вообще не «это», Наташ. Я тоже девственница.

— Да ладно…

— В смысле «да ладно»? Есть сомнения?

Она странно посмотрела на меня и, отведя взгляд, мотнула головой:

— Да нет. Просто.

Глава 7

Местная мафия мне не обрадовалась. Это были бабуськи, активно торговавшие сигаретами, жвачками, газировкой в аллюминиевых банках, шоколадными батончиками, презервативами с откровенными картинками на упаковке и вообще всем чем угодно. Они вели себя как хозяева вокзала, а то и всех людей, ожидавших электрички и даже просто проходящих по его территории, — нагло, вызывающе. Поэтому возле касс мне сесть не удалось. Кажется, я только вошла внутрь, а бабки, тут же вычислив моё намерение, подняли такой шум, словно я у кого-то кошелёк украла. Пришлось трусливо сбежать. Так был потерян первый день.

Всю ночь я думала, как быть, а наутро смастерила из коробки от новых сапог что-то вроде лоточка: проковыряв в боковушках дырки, продела в них пояс от халата и надела на шею. Теперь мне не нужно было место. Я просто ходила вдоль железнодорожный путей, как ярмарочный коробейник, торговала... и шугалась каждого шороха, готовая в любой момент дать дёру. Второй день прошёл неплохо, и я уже видела — если процесс наладить, то лоточная торговля — дело стоящее.

Утром третьего дня ко мне подошёл парень лет двадцати трёх. Одет не по сезону, но модно — в кожаную косуху без подстёжки и бейсболку козырьком назад, спортивные штаны и кроссовки «Пума». Крепкий такой. Если судить по фигуре и кривому носу — спортсмен. Возможно, бывший. Лицо широкое, скуластое, не в моём вкусе.

Как раз перед его приходом ушла электричка, возле меня создалась очередь человек из пяти. Парень подождал, пока все разойдутся, взял щепоть семечек на пробу. Пробуя, шутил, улыбался. Потом поймал мой взгляд:

— Ну чё, как вообще, никто не обижает тебя тут?

— Да нет.

— А сама чья?

Я нейтрально улыбнулась.

— Мамина.

— Но хочешь стать папиной, да?

— В смысле?

Он воровато огляделся.

— Если хочешь торговать на этом участке — надо платить. Или договориться с папой об особых условиях. Например, бабульки, что внутри, на пятнадцати процентах от выручки сидят.

— Негусто…

— Ну, как сказать. Если учесть, что товар папин, место проходное и контора тёпленькая, то ништяк. Умники вроде тебя, которые пытаются подмазаться ко внешней территории, отчисляют конторе шестьдесят процентов с выручки. При этом торгуют своим товаром.

— Сколько?!

— Шестьдесят.

Я тут же прикинула, что со сторублёвого стакана мне будет доставаться только сорок, с килограмма — четыре сотни вместо косаря.

— Дорого.

— Для сероглазых можно придумать особые условия, — подмигнул.

— Какие?

— Да не боись, я тут смотрящий, замолвлю за тебя словечко. Если кто обидит — скажешь, разберусь. Ну чё, идёт?

Я разулыбалась как дурочка — широко, открыто, вкладывая всё обаяние… От страха.

— А условия-то какие?

— А никаких! Торгуй себе на здоровье. Угощай вот меня, — он качнул кулаком, полным семечек, — и хватит. Я тебя просто так прикрывать буду, за серые глазки. Если вдруг чё понадобится, может, и ты меня выручишь когда. Просто по-дружески. Хорошо пожарены, кстати.

— Я подумаю.

— Ну подумай, подумай. Как звать тебя?

— Лю… Люси.

— Люси? Как собаку из песни?

— Угу.

— Ну, давай тогда, работай… Люся.

В тот день на целых сорок минут задержали одиннадцатичасовую электричку, и случилось чудо — кто-то один из ожидающих купил стакан, глядя на него, другой, потом третий. И так, пройдя по перрону туда-обратно, я продала всё. Многие спрашивали сигареты. Меня охватил азарт! Ноги околели, ведь я так и не носила Ленкины сапоги — гордость не позволяла. Руки замёрзли и стали похожи на синюшные куриные лапки. Но я всё равно помчалась на колхозный рынок, взяла ещё восемь килограмм семечек. Какое уж тут «я подумаю»? Надо действовать, пока масть идёт!

***

Вечером того же дня в коридоре мне встретилась Наташкина мама. Кирюха бодро улыбнулся и протянул соску. Я посюсюкала с ним и уже собралась бежать к себе, когда тётя Маша мягко потянула меня за локоть в сторону.

— Людочка, мне Наташа рассказала эту историю с сапогами, — и мы с ней одновременно глянули на мои бурки. — Ты не расстраивайся. Это всё такие мелочи! Вырастешь, будешь вспоминать с улыбкой. — Она пересадила Кирюху на другую руку. — Я знаешь что подумала?.. Ты только не обижайся, если для тебя это как-то неприятно вдруг. Давай я поговорю со своими знакомыми, может, у кого-то из них есть приличные ненужные сапоги? Ну, не новые, конечно, но зато посовременнее и в более хорошем состоянии. Хочешь?

Она говорила так мягко, так спокойно, что действительно показалось вдруг — это же всё фигня, мелочи жизни! Ещё немного — и вырвусь из этой задницы, уеду куда подальше, поступлю в институт, найду хорошую работу…

— Ты только не обижайся, что предлагаю ношеные.

В носу у меня засвербело.

— Спасибо, тёть Маш, я не обижаюсь, что вы! На самом деле я была бы вам очень благодарна!

***

Смотрящий этот, его звали Костик, подходил ко мне периодически следующие два дня, болтал, угощался, но не борзел, чего я опасалась поначалу. Меня действительно оставили в покое, я даже заходила в здание вокзала в перерывах между прибытием электричек, чтобы погреться, и бабки молчали, делая вид, что не замечают конкурентку.

Выручка приятно оттягивала карман. У меня нарисовались серьёзные планы по расширению ассортимента своего лотка сигаретками поштучно, и стало ясно, что пора переходить на послеобеденную смену, так как бросать техникум я не собиралась. Даже наоборот — надо было закончить его с отличием и выбираться уже в люди. Не всю же жизнь семками торговать!

Всё воскресенье я просидела дома, нагоняя учебную программу. В понедельник собиралась в техникум, но с утра как-то вдруг решила, что надо бы дораспродать нажаренную ещё в четверг партию, чтобы начинать работать по новому графику со свежим товаром. Так вместо технаря я снова оказалась на вокзале.

Накануне, как назло, испортилась погода, и вместо слегка морозных, ясных дней установилась серая оттепель с ледяным ветром и мелкой изморосью. Люди нахохливались, втягивали шеи в плечи, прятали руки в карманы и совершенно не хотели семечек. Я замёрзла как собака, да и выручка была смешная, — но не уходила.

Глава 8

По дороге к технарю я хотя и опаздывала, но всё же задержалась у ларька и купила пачку сигарет. Импортных, с фильтром! Не хуже тех, которыми угощала меня раньше Ленка. Ну а что, могла теперь себе позволить!

После второй пары вместе со всеми выскочила на улицу. На пятачке для курения как обычно был аншлаг — физкультурники заигрывали с будущими продавщицами, бухгалтершами и кладовщицами. Парни-экономисты и технологи производства обхаживали физкультурниц. Я вынула из кармана заранее приготовленную сигарету, спросила у «соседского» — так мы называли физкультурников — парня зажигалку. Он отвлёкся от разговора с пацанами, во взгляде его мелькнуло узнавание. Приосанился. Я сразу подумала о том, что он, скорее всего, в курсе слухов, распускаемых обо мне Ленкой. Плевать. Прошлой ночью, вспоминая безумство в подсобке у Костика и простоту, с которой он предложил мне этим заняться, я поняла вдруг, что все эти взгляды, смешки и посвисты в спину — не от осуждения. Вслух-то они, конечно, могут говорить что угодно, а на самом деле — мечтают, чтобы и им перепало. Так что похрен. Пусть облизываются.

Улыбаясь на плоский юмор «соседа», я заметила вдруг Барбашину. Она хотя и не курила, а всё же тёрлась «под тополем» с остальными. Мне стало смешно — Лёшку пасёт, точно. Вот дурочка мелкая. Сказать ей, что ли, что он некурящий? Но она просветлела вдруг, суетливо завертелась, поправляя волосы. Невпопад, перебивая разговор Поляковой, громко рассмеялась и перешла на другой край девчачьего кружка. Я даже обернулась, следуя за её взглядом. И обалдела. Савченко собственной персоной! Вот это новости! Он что, теперь с Наташкой?

В животе вдруг остро, противно заворочалось что-то… Но Лёшка лишь скользнул по их компании рассеянным взглядом и заметил меня. Поспешно отвёл глаза, вынул пачку сигарет, не с первого раза сумел открыть её. Впрочем, я и сама замешкалась. Мы докурили, дотянули до конца перемены, стоя на разных концах пятачка. Наконец, народ потянулся каждый в свою сторону. Чтобы попасть в техникум, мне надо было пролезть через дыру в заборе, разделяющем территории вузов. Возле неё-то Савченко меня и подкараулил.

— Давненько тебя не видно. Я уж думал, ты бросила.

— А я думала, ты и не начинал?

— Я вообще-то про технарь. А это, — он покрутил в пальцах пачку сигарет, — само как-то началось. — Несмотря на усилия выглядеть расслабленно, он волновался, это было заметно. — Будешь?

— Давай.

Проследил, как я беру сигарету.

— Может, наконец-то поговорим, Люд?

— О Машковой?

Угасший к тому моменту румянец вспыхнул с новой силой, но Лёшка всё равно смело заглянул мне в глаза.

— О нас.

— Мм… Значит, всё-таки о Машковой. Валяй, чего уж там…

— Нет, — перебил он. — О нас! Что с тобой происходит?

Со мной происходит, ага… Так захотелось сказать ему гадость или даже сделать больно.

— Зажигалку-то дай...

Он протянул зажжённую спичку, я прикурила, чувствуя щекой такое знакомое тепло его ладони. Затянулась.

— Со мной ничё не происходит, Лёш. Просто в какой-то момент я решила, что не готова пока к сексу. Вот и всё. — Пожав плечами, я замолчала, глядя на него через дым. Он тоже молчал, играя скулами. — Ну? А ты думал, со мной что?

— Это правда?

— Что, правда?

— Ну… То, что говорят.

— А что говорят? Ну, смелее… — Я выпустила дым, поймав вдруг себя на том, что повела при этом подбородком так же, как делал тогда, у клуба, Денис. — Что я сосу? Да ещё, небось, и за деньги, да?

В его глазах мелькнула боль, но я добила:

— Я только не пойму, ты сомневаешься в том, что я это делаю, или в том, что у меня хорошо получается? На халяву денег никто не даст, сам понимаешь.

— А ты изменилась.

— Да-а-а?

Я стряхнула пепел и снова затянулась, но теперь демонстративно глубоко — так, чтобы на щеках появились ямочки, а выпуская дым, причмокнула, и как можно сексуальнее облизнула губы.

— И в чём же это выражается?

— Перестань.

— Что перестань?

— Вести себя, как блядь, перестань!

— Мм… — не отпуская его взгляд, я снова смачно затянулась. Выдохнула: «Па-а-а». — А мне почему-то казалось, что как раз-таки бляди тебе и нравятся? Типа Машковой, м?

Он сжал зубы, вздулись желваки на щеках.

— А знаешь что, у нас за технарём есть мастерские, а между ними закуток… Хочешь — пошли. Сделаю тебе бесплатный минет по старой дружбе. М?

Лёшка молча развернулся и пошёл прочь.

— Иди к чёрту, Савченко! — заорала я и швырнула ему вслед окурок. — Ненавижу тебя, сволочь!

***

Последней парой была литература, которую вела наш куратор, Ольга Анатольевна. Мельком отмечая присутствующих, она, наконец, жёстко ткнула ручкой в журнал и подняла глаза на меня:

— Кобыркова, справка будет?

— Нет.

— Поня-я-ятно… Спасибо уже за то, что явилась. На прошлой неделе писали сочинение по Толстому — чтобы завтра принесла.

— Хорошо.

Ручка заскользила дальше и вскоре снова замерла.

— Вот, ещё одна пропащая! Ну ладно Кобыркова, та хоть отрабатывает, а эта-то… Кто знает, что у нас с Машковой стряслось?

— Она в больнице лежит.

— В больнице? — Ольга Анатольевна приспустила очки, глянула поверх них на Чернова. — А что случилось?

— Аборт делает.

По классу поползли сдавленные смешки. Ольга Анатольевна постучала ручкой по столу.

— Тишина! Вы бы лучше такими активными были, когда к доске вызывают, чем на дебильные шуточки реагировать!

— А чё сразу шуточки? — возмутился Чернов. — У нас с ней квартиры через стену, я слышал, как на неё мать орала! Ещё на прошлой неделе.

Класс приглушённо загудел. Меня же будто ледяной водой окатили, хотя казалось бы — подумаешь, Машкова… Так ей и надо. За что боролась, на то и напоролась!

— Так, ну-ка тихо! — Ольга Анатольевна встала, оправила кофту. — Вы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такие вещи не обсуждаются публично. Ты, Чернов, мог бы и промолчать! Или сказать об этом после уроков мне лично. То, что случилось с Леной, — это не позор, а сложная жизненная ситуация. И мне искренне жаль, что ей пришлось решать её таким образом. Но и вы должны понимать, что любой... — она обвела группу взглядом, — любой из вас может оказаться на её месте. И девушки, и юноши! Да, Чернов, представь себе — мужчина, если он, конечно, нормальный мужчина, тоже несёт ответственность за случившуюся беременность! Я надеюсь, что у вас хватит ума и чувства такта не трепаться о произошедшем на каждом углу и тем более не насмехаться над Леной, когда она вернётся к учёбе. Это понятно? — Она выдержала строгую паузу, заглядывая каждому в глаза, окликая тех, кто на неё не смотрел, для того, чтобы удостовериться, что её слова услышаны. — Вот и хорошо. А теперь открываем учебники.

Глава 9

Я была бы полной дурой, если б стала вдруг носить сапоги из натуральной кожи, да к тому же новые. Мать бы с меня живьём шкуру сняла. Поэтому утром я не пошла на учёбу. Вместо этого заскочила в заброшенную общагу, достала из тайника сапоги и рванула на барахолку. Будем считать, что инцидент исчерпан. Теперь они по праву мои.

Едва успела встать на самом краю торгового «развала» и завозиться с пакетом, как клюнуло:

— Девушка, у вас не сапоги случайно? Какой размер?

А стоило мне вынуть их, как налетела толпа. Сапоги гладили, скребли ногтями, пытаясь понять, натуральная ли это кожа, выщипывали и поджигали ворсинки меха. Я возблагодарила всех святых за то, что мне хватило ума не снимать обёртки с собачек на замках и бирочку Made in Italy. Если бы ещё коробку фирменную сохранила — вообще бы супер было! Но и без этого женщины галдели, ругались, обзывали друг друга матом, разбирались, кто первый подошёл.

— Лапочка, сколько просишь? — подняв сапоги над головой, закричала та, что клюнула первая. — Тысячу сверху накину! Я же первая подошла, ну подтверди!

Я замешкалась — а правда, сколько?

— Не меньше ста девяноста... — стараясь не шевелить губами и делая вид, что просто поправляет свой товар, наклонилась ко мне соседка по месту. — И не прогибайся.

Я суетливо кивнула и, с трудом забрав сапоги из чужих рук, прижала их к груди.

— Сто девяносто пять!

Посыпалась ругань, обвинения в спекуляции, и толпа быстро поредела до трёх женщин. Они, довольно культурно торгуясь между собой, подняли цену до двухсот трёх. На том и порешили.

Что со мной творилось! Из благодарности я купила у доброй советчицы две пары шерстяных носков и помчалась дальше, в самые недра барахолки, но теперь уже как покупатель.

***

Новые сапоги были, конечно, не итальянские, да и не из натуральной кожи, но удобные и тёплые. А ещё был красивучий лифчик и пара трусиков к нему — тонюсеньких, кружевных, таких, что и в руки-то брать страшно. Подумав, я взяла ещё двое трусов покрепче. Долго стояла у ряда с меховыми шапками, но благоразумие победило, и, ограничившись шерстяными легинсами, модной туникой с махрами понизу и недорогими кроссовками, я поспешила на оптовый рынок за сигаретами. Возвращаться под крылышко к Костику я, конечно, не собиралась, но есть ведь ещё уйма мест, где можно торговать!

По дороге домой купила мандаринов, большую шоколадку с изюмом и красивый пакетик, куда это всё положить.

Заныкав в тайнике брошенной общаги сигареты, я уселась на остов пружинной кровати. Долго сидела, собираясь с духом, но всё же решительно закинула правую ногу на колено и тиранула новый сапог обломком кирпича…

Я не знала пока, что скажу матери. Что кто-нибудь отдал, что же ещё? Надо было придумать кого-нибудь правдоподобного, но такого, к кому она не сунулась бы с другими просьбами. Смешно, но, кроме Ленки, на ум никто не шёл.

Сейчас сапоги выглядели вполне себе поношенными, но после того, как они прошли бы «официальный осмотр», царапины можно было бы замазать кремом. Ну и в любом случае — это лучше, чем проклятые бурки. Главное, чтобы мать не вынесла мозг за «подачки от Машковых»… Если честно, эта перспектива пугала. Я даже на всякий случай пошла домой в старье, припрятав новые сапоги в пакет.

Но, в коридоре мне встретилась Наташкина мама, попросила зайти к ним. Чудо какое-то, но она, как и обещала, добыла для меня сапоги! Они сильно маломерили, но я, с трудом впихнув в них ноги, улыбнулась:

— Какие классные! Тётя Маша, спасибо вам огромное!

— Носи на здоровье, Людочка! Видишь, они вполне приличные.

***

В нашем городишке было две больницы со стационаром. Одна неподалёку, за стадионом на Ленина, вторая — большой больничный комплекс — на другом конце города. Автобусом, с пересадкой на троллейбус — около часа в один конец. Электричкой примерно также, только ещё и под расписание надо подстроиться.

Первым делом я пошла в ближнюю больницу, хоть и чуяло сердце, что Ленкина мамашка постарается спрятать дочку от знакомых глаз. Интуиция меня не подвела. Пришлось ехать дальше.

Минут тридцать ждала автобус. Потом, пока добралась до комплекса, пока проплутала между корпусами, выискивая гинекологию — прошло ещё часа полтора. Итого — уже около пяти вечера.

Гинекологию-то нашла, но вот Ленки в списках не оказалось. Чернов, скотина, соврал?! Или её уже выписали? Поймала какую-то медичку:

— Скажите, а с абортами долго лежат?

— Обычно в тот же день отпускают, ну максимум на следующий. Если без осложнений, конечно. А ты что, не найдёшь кого-то? Так у нас тут одно крыло на ремонте, поэтому часть абортниц в родильном корпусе принимают. Туда сходи, это возле выхода, — она махнула рукой. — Наискосок мимо «травмы». Но только смотри, посещения до шести, всего сорок минут осталось.

Переобулась в свои комнатные тапочки, накинула домашний халат, поднялась. На посту меня остановила медсестра:

— К кому?

— К Машковой.

Она заглянула в журнал и, высунув голову из оконца своей будки, крикнула куда-то вдаль:

— Ни-и-ин, позови Машкову из четырнадцать-два!

— Машкова ка́пается! — тут же долетело в ответ.

— Она капается, — продублировала медсестра. — Но ты пройди в палату. К платникам можно.

Я вдруг оробела. Поколебалась немного, прижимая пакет с мандаринами и шоколадкой к животу.

— А вы можете передать ей?

— Да сама пройди, — лениво скривилась та. — Только быстро, время-то уже…

— Нет, вы знаете, у меня автобус. Вы передайте, пожалуйста, а я в другой раз приду.

Она нехотя взяла пакет.

— Что сказать-то? От кого?

Я махнула рукой:

— Просто передайте, — и поспешила к выходу. — Спасибо!

В какой-то момент показалось, что за спиной прозвучало невнятное: «А кто Машкову спрашивал?» — и я ускорила шаг.

В гардеробе меня окликнули:

— Девушка, это вы Машкову спрашивали?

Я к тому моменту была уже в пуховике, успела убрать тапки с халатом и теперь надевала шапку. Растерянно обернулась:

Глава 10

Народу вышло мало. Группа тут же распределилась на две неравные части: одним надо было по эту сторону путей, в центральную часть района, другим — в противоположную, по тропинке ведущей через заброшенный привокзальный палисадник. Мне и ещё одной толстой тётке, прущей по увесистой сумке в каждой руке, надо было как раз по второму пути. Пока шли по перрону, был хоть какой-то свет, но скоро впереди поднялась тёмная зона кустов и деревьев. Ужас! И всё же надо было взять себя в руки — за палисадником шумели автомобили и горели фонари. Там уже было людно.

— Люсь! — окликнули меня сзади.

Сердце оборвалось. Я сразу бросилась бежать, толстая тётка охнула и зачем-то кинулась за мной.

— Люська, стой! Стой, говорю!

Бежать было трудно: асфальт зиял дырами, наполненными подмороженной слякотью. То и дело влетая в них и рискуя переломать ноги, я заметно замедлялась, но я не сдавалась, рвалась вперёд. И хотя Костик всё-таки нагонял, но и я уже миновала палисадник и выскочила на финишную прямую — освещённую аллейку, ведущую вдоль обочины к пешеходному переходу. К тому же навстречу неторопливо шёл мужчина.

— Да стой ты, дура, догоню — хуже будет! — всё орал Костик.

Победный рывок... Но прохожий мужик растопырил вдруг руки и, крутанув, крепко обхватил меня со спины. Я затрепыхалась, заорала. Он зажал моё лицо согнутой в локте рукой так, что я не то, что кричать — даже дышать не могла. Мимо, не оглядываясь, промчалась тётка с сумками. Мужик поволок меня навстречу Костику:

— Нелегалка, что ль?

— Эта не просто нелегалка — эта кидалка, бля! — рассмеялся тот в ответ. — Ну чё, добегалась? А по-хорошему никак, да? — дёрнул меня за ворот пуховика, перехватывая в свои «объятия».

— А я её, кажись, знаю… — с сомнением протянул поймавший меня мужик и развернул к свету так, что фонарь оказался сбоку. — Да точно… Она и меня прокатила как-то, сечёшь?

И я поняла, что мне хана. Это был Коля. Тот самый, из бани.

— Да ты чё… в натуре? На бабки?

— Не-а, на отсос. Пришлось её подружку вдвойне отыметь. Та-то молодцом, отработала, но осадочек у меня остался…

— Вот и у меня... — Костик упёрся носом в мою щёку и, понизив голос, прорычал сквозь зубы: — Вот и у меня осадочек... Надо бы отработать, Люсь. С процентами братве.

Краткая пауза, и они, не сговариваясь, поволокли меня к стоящей у обочины машине. Коля кинулся вперёд, распахнул заднюю дверь. Иногда, когда Костин локоть соскальзывал с лица, мне удавалось крикнуть «помогите», пару раз получилось взбрыкнуть и ударить его пяткой по голени. Но в целом — бесполезно. Мимо проезжали машины, по другой стороне дороги, испуганно оглядываясь, пробежала женщина с ребёнком, следом спокойно прошла влюблённая парочка, потом ещё кто-то. Горел в окнах домов свет, истошно лаяла дворовая псина. Место довольно оживлённое, освещённое, но никому не было дела до какой-то там девчонки, которую силком запихивают в чёрную тонированную «мазду». И меня впихнули. Попытались закрыть дверь, но я лупила по ней ногами и, наконец-то освобождённая от удушья, истошно орала — так, что даже не сразу поняла, что что-то изменилось.

Похитители вдруг оставили меня. В это же мгновенье где-то рядом раздался окрик:

— Э! Чё за беспредел?

Собрав все силы, я вырвалась из машины, упала, вскочила и вдруг словно прилипла к её боку.

— Стоять!

Окрик был командный, рука, удерживающая меня, прямо-таки железная.

— Чё за херня тут происходит, Рыжий?

— Бать… — залепетал Коля, — бать, это… Ну…

— Ты чё, попутал, щенок? Ты, сучара, на кого тень наводишь? Ты с кем, с-сука, беспредел творишь?

— Бать, ну…

Я даже не пыталась вырываться, хотя орал этот «батя» так, что впору уже штаны менять. Каждое слово было хлёстким, громким, предельно понятным.

А ещё — это был Денис. Тот самый. Из клуба.

Он одной рукой вжимал меня в машину, другой тряс Колю за грудки:

— Ты какого хера с вокзальными трёшься, паскуда? Ты чё, нюх потерял? Тебя чё, подлечить?! — с силой пихнул его, тут же развернулся к Костику. — А ты какого хера ещё здесь? Пошё-ё-ёл отсюда!

— Ну, вообще это наша территория, Денис Игоревич, вы как бы тоже не путайте… — Костик встряхнул плечами и подобрал кулаки к груди, словно собирался драться, но всё-таки сделал пару шагов назад. — И это не беспредел, если чё. Это моя работа, я за неё перед конторой отвечаю, а эта, — он кивнул на меня, — с виду только овца, а на самом деле жёсткое динамо!

Денис скользнул по мне безразличным взглядом, грубо пихнул в сторону:

— В машину!

Я упрямо опустила голову.

— Оглохла?! В машину мою пошла, я сказал! Рыжий!

Коля подхватил меня под локоть и поволок к чёрному джипу. И когда я уже поднималась на подножку, коротко врезал под рёбра.

— Вякнешь хоть слово — убью!

Я задохнулась от боли и повалилась на сиденье.

Коля отирался возле джипа, карауля меня, а Денис и Костик о чём-то спорили на повышенных тонах, стоя лицом к лицу, и было понятно, что Денис давит — он и говорил громче, и открыто напирал, заставляя противника пятиться. Иногда замахивался, и тогда Костя едва заметно дёргался, готовый уклоняться от удара, но в ответ руку не заносил. И наконец отступил.

Едва Денис вернулся к своей машине, Коля засуетился:

— Бать, извини, бать…

— Это твой последний залёт, Рыжий, — бросил тот жёстко, но без крика. — Ещё раз, и хана тебе.

— Я понял, бать! Извини…

— На хер пошёл!

Открыл водительскую дверь, замешкался на минуту, поглядывая в сторону вокзала.

— С-сука борзая… Шестёрка.

Ухватился за руль и, подтянув себя, тяжело плюхнулся на сиденье. До половины открыл передние окна. В салон тут же ворвался свежий воздух, и мне стало чуть легче дышать — в боку горело и пульсировало, мешая сделать нормальный вдох. Денис посидел ещё, молча барабаня ладонями по рулю, потом так же молча закурил. Я смотрела на его силуэт — как он играет скулами, как задумчиво потирает согнутым большим пальцем губы, как поводит подбородком, выпуская дым, — и, несмотря на боль и начавший колотить меня «отходняк», была почти счастлива. Ощущение такое, словно папка пришёл и навалял плохим мальчишкам. Защищённость. Даже не знаю, испытывала ли я её — вот такую конкретную, хотя бы раз до этого. Особенно если учитывать, что папки-то у меня никогда и не было.

Глава 11

Я поднялась, положила палец на кнопку звонка и замерла. А если дома только тётя Света? Что я ей скажу?

Но времени думать особо не было, да и лучше соврать что-нибудь Лёшкиной маме, чем Денис узнает, что я соврала ему. Или ещё хуже — узнает, где я живу на самом деле. Позвонила. Тишина. Ещё позвонила. Тишина. Накатила паника. Может, вернуться к Денису и сказать, что мои спят, и я могу ещё посидеть с ним? Но за дверью раздались шаги, и наконец, щёлкнул замок.

Заспанный Лёшка щурился на свету и никак не мог выйти из ступора.

— Ты?..

— Как видишь! — я нагло ворвалась в коридор, суетливо скинула сапоги. — Спишь, что ли, уже?

И, скользнув на кухню, включила свет. Замешкалась на мгновенье, всё же подошла к окну. Дениса я отсюда не видела, но его тачка моргнула пару раз аварийками и сорвалась с места.

— Ну и как это понимать?

Я обернулась. Лёшка стоял за моей спиной, заглядывая через плечо.

— Кто это?

— Такси.

Ага. «Джип» — такси, нормально, да? Благо спросонья Лёшка соображал туго. Смешной такой — волосы взлохмачены, на щеке след от подушки, а на лице растерянность и радость одновременно. При виде его, да ещё так близко и по-домашнему, в трусах и майке, в груди тоскливо потеплело, но в то же время и заболело. Я опустила взгляд и попятилась, разъединяя наши личные пространства.

— У тебя что-то случилось? Сколько сейчас? — он глянул на часы над холодильником. — Ого…

Разобраться, наконец, с этим, раз уж пришла? Да — да, нет — нет… Всего-то и делов!

— Ну, как сказать... — мне вдруг стало страшно, я замешкалась, но тут же послала всё к чёрту. — Помнится, ты хотел знать, что со мной происходит? Так вот, мне кажется, ты изменил мне с Машковой, Лёш. Скажи правду — было?

Щёки его тут же вспыхнули. Всё. Может не отвечать.

Говорят — душа болит в груди. А у меня вдруг разлилась противная, щемящая слабость в животе. Пустота какая-то, от которой одно спасение — свернуться калачиком, уткнуться лицом в колени так, чтобы больше никогда не видеть этих серьёзных глаз, этого проклятого румянца! Но я лишь обхватила себя руками, натянула ехидную усмешку.

— Ну? Было?

Он опустил голову.

— Было.

И хотя я и до этого всё уже поняла, но когда услышала, не выдержала — всхлипнув, пихнула его в сторону и кинулась в коридор.

— Но это ничего не значит, Люд! — он бросился следом, обхватил меня со спины. — Прости. Ну прости… Я тебя люблю, ты же знаешь!

— Отпусти! — крикнула я, но вырываться не стала, в боку новым жаром разлилась боль. — Пусти меня!

— Не пущу. Давай покончим с этим наконец и забудем? Всё заново начнём! Лично я готов тебя простить, почему ты — нет?

— Ты? Меня?! Да пусти уже!

Он разомкнул руки, и я повернулась к нему, оказавшись лицом к лицу.

— А меня-то за что?

— Ты знаешь за что. Не заставляй меня пересказывать…

— Нет уж, давай! Мне о-о-очень интересно!

— Погоди, ты что, пьяная?

— Да какая тебе разница? Говори уже, в чём твоя проблема, хватит мне мозг канифолить!

Он отошёл к окну, уставился в темноту двора. Довольно долго молчал.

— Я знаю, что ты спишь за деньги. Ч-чёрт… — ткнулся лбом в стекло. — Даже думать об этом не могу, не то, что говорить... — Опустив голову, слегка обернулся ко мне. — Теперь твоя очередь говорить правду.

— Ты дурак, Лёш! Ты поверил Машковой, а у меня спросить слабо, да?

— Да причём тут она… Речь о тебе! На Машкову мне плевать, это было по пьяни! Для меня это вообще ничего не значит. Ну… ну бля, ну как тебе объяснить? НИЧЕГО не значит, понимаешь?!

— А ты не думал, что она наплела всю эту херню обо мне только лишь с целью затащить тебя в постель? Тебе что, прямо сейчас дать, чтобы ты убедился, что я всё ещё целка?!

— Какую херню?

— Сам знаешь какую!

— Я… Бля-я-я… — он обхватил голову руками. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но я вообще не понимаю, о чём ты!

— Да ла-а-адно! Не понимает он… Она специально насвистела тебе про меня. Мы с ней поссорились, и она просто отомстила! А ты, как дурак, повёлся!

— Да что насвистела?! Погоняло это тупое? Ну да, тут я идиот, конечно, но…

— О, кстати, и погоняло тоже! А ещё — что я шалава, да?

Лёшка растерянно опустил руки.

— Вообще-то она мне ничего такого не говорила. Это я ей, ну… ну… поныл, можно так сказать, пожаловался. Ну пьяный был, говорю же! Я, перед тем как прийти к тебе тогда, в последний раз, как дурак, на даче постель приготовил нормальную, обогреватель привёз, цветы, шампанское… — Он поджал губы, помолчал. — Всё как ты хотела! Идиот, блядь… Да я ведь и поверил-то не сразу этой, как её… Ну, с тобой в одной группе учится. В общаге у вас живёт…

— Барбашина?!

— Да! Это она мне рассказала. Говорит — вся общага в курсе, все слышали, как мать тебя спалила на этом деле. Я не поверил, Люд! Зная твою мать… Но ты мне всё-таки отказала, и я… Мне было обидно, правда. Я всё сделал, как ты хотела, а ты… — он закусил губу, покачал головой. — Может, я и дурак, Люд, но мне это показалось странным. Пришёл домой, выпил весь мамкин спирт для уколов, а его там было-то… всего грамм сто пятьдесят, наверное. Решил, что маловато. Пошёл в ларёк за добавкой, встретил Машкову. Взяли с ней по пиву. Слово за слово — попёрлись в клуб. Вот к тому моменту — да! — я всё, что мог, уже передумал, и во всё поверил. Стал жаловаться Ленке. Ну… Бля, говорю — пьяный был! Не в уматень, конечно, но хороший. Я ей всё рассказал, а она только рассмеялась и спросила, знаю ли я, что проституток, которые изображают недотрог, блатные называют целками-невидимками. Всё! Больше она ничего не говорила.

— Зашибись… Тогда какого хрена ты вообще на неё полез?!

Лёшка обречённо покачал головой.

— Ты не слышишь? Я был пьян! Разговорились о жизни, об отношениях, мне захотелось показать ей, что я приготовил для тебя на даче. Ну, просто по-человечески как-то, по-дружески, понимаешь? Взяли такси, поехали…

Глава 12

Несмотря на усталость, я долго не могла заснуть — сначала пьяная мать храпела на всю комнату, потом вдруг с новой силой заболел бок. Ну и мысли, конечно. Барбашина — сволочь. Жаль, что заловить и начистить морду не получится — тупо из уважения к её родителям. Да и вообще, выгодно ли с ней сейчас ссориться, если учесть, что она — моя счастливая возможность принимать душ каждый день? А это ведь не только чистые подмышки и прочее, но и гладкие ноги, например. А Ленка... Она, конечно, та ещё зараза, но по большому счёту виноват Савченко. Не её, так кого-нибудь ещё нашел бы. Расстроился он, напился… Ага. Скотина. Изменил при первой возможности. И ушёл-то как… Даже не окликнул...

Вопрос собственной виновности уже не рассматривался, так как оказалось, что это по-прежнему наша с Ленкой тайна, а значит, как бы и не было ничего.

Но в груди всё равно зияла дыра от теперь уже официального разрыва с Лёшкой, и я, страшась маячившего в ближайшем будущем горького раскаяния, пихала в эту дыру всё, что только могла: старательно раздутые обиды, молодую пока ещё ненависть и разочарование в первой любви. И, конечно, Дениса. Блин, какой он… конкретный. Уверенный такой, властный! К такому на сивой кобыле не подъедешь... Но целоваться-то полез? Да и встречу всё-таки назначил. Неужели понравилась? От этой мысли горечь расставания с Лёшкой притуплялась, и где-то в глубине души даже начинало шириться счастливое предчувствие чуда. Что называется — клин клином.

И на фоне всех этих сердечных переживаний я даже ни разу не вспомнила привокзальную заварушку.

Во сне я была в травмпункте. Доктор, посмотрев карандашный набросок моего скелета, сказал, что нужна срочная операция. Я ехала на своём кособоком кресле-кровати в операционную, смотрела на вмятые внутрь грудины рёбра и думала — поверит Денис на слово что я сходила к врачу или надо взять справку?

***

С утра мать была ещё никакая. С трудом оторвавшись от дивана, она шатко добрела до письменного стола и вынула из ящика заначку. Не закусывая, хлебнула из горла какой-то бурды и снова рухнула в постель.

Зашибись. Травмпункт отменяется в пользу мытья полов.

Меня и саму мутило. То ли это вчерашнее шампанское, то ли бессонная ночь. А скорее всего — позднее раскаяние. Интересно, если бы вчера я была трезвая, наговорила бы Лёшке той херни? Хотя какая разница? Он-то был трезвый…

— А Танюшка где? — выдернул меня из раздумий хриплый голос.

Я, не прекращая отжимать тряпку, зло глянула на маманькиного хахаля, грузчика дядю Толю.

— В Караганде.

— А ты чего такая сердитая, доча?

— Не ваше дело... папа.

Подхватила ведро и поспешила к мясному отделу. До открытия магазина оставалось всего двадцать минут, заведующая то и дело выглядывала из служебки, контролируя, достаточно ли хорошо я работаю. Суетились, путаясь под ногами, продавцы отделов и коммерческих точек, а тут ещё этот… Но он попёрся за мной.

— Нет, ты скажи, чё ты такая злая всегда? Я тебе чё, денег должен? — Рассмеялся. Хриплый смех перешёл в надсадный кашель. Прокашлявшись, дядя Толя огляделся — никто не смотрит? — и смачно харкнул в узкую щель между холодильной витриной и стеной. Вот чмырь… — Зря ты так, Людок! Мамке твоей и без того тяжко, а ещё ты нервы треплешь. Ты б с ней как-то поласковее. Да и здоровая ты уже, можешь и сама на себя зарабатывать.

Я, демонстративно оставив возле оплёванной витрины широкую полосу сухого бетона, помалкивала и раздражённо орудовала шваброй, стараясь не поворачиваться к Толику задом. Не то чтобы я его боялась, просто при виде этой рожи мне каждый раз вспоминались Ленкины слова: «Расстелет нарядную тряпку на ящиках с гнилой картошкой и отымеет тебя за банку консервов…» Мне было просто противно. Да ещё и эта тошнота с утра и тупое покалывание в боку…

— Ты вот её поздравила вчера, а? Поздравила?

— С чем? С очередной пьянкой? Я её поздравлю, когда она хоть раз трезвая придёт. — Наконец домыв до входной двери, я отставила швабру и, прополоскав тряпку, выпрямилась. — Шли бы вы, дядя Толя, своими делами занимались! Раиса Николаевна уже четыре раза выглядывала, и поверьте, вид у неё недовольный.

— И-и-и… — он с укоризной покачал головой, — дочка называется! Даже не знаешь, что у мамки, может, радость вчера была и важный повод выпить! Иждивенка ты, вот кто!

— Ага, у неё каждый день повод…

Я подхватила ведро и выскочила на улицу. Плеснула воду на обледеневшую решётку дорожного слива, с наслаждением вдохнула морозного воздуха. Бок, кстати, уже почти не болел. Не перелом, точно. Перелом бы, наверное, только хуже и хуже был. Сразу же стало жалко тратить время на травмпункт. Да и к середине первой пары ещё успевала... Или лучше к Ленке?

В подсобке, около рукомойника, меня уже поджидал дядя Толя.

— Ну а чё ты не спросишь меня — какой повод-то? Она ж мать тебе, Людок, не тётка чужая!

— Всё, ладно! Только оставьте меня в покое уже! — я медленно выдохнула, сдерживая злость, натянула елейную, полную издевательства ухмылку. — Дядя Толя, а какой у мамы вчера был повод нажраться в дрова?

Он довольно рассмеялся, и где-то в глубине грудной клетки у него снова заклокотало.

— Помолвку мы вчера отмечали!

— Чью?

— Нашу! Я ж тебе скоро папкой буду, Людок! Смастерим с мамкой братишку тебе или сестрёнку. Будешь помогать нянчить?

— Чего-о-о?!

— Чего слышала! Будешь ты теперь Панюшкина! А это, между прочим, благородная фамилия! У меня прапрадед двоюродный был графом, так что давай-ка это, тон смени, со мной нельзя так разговаривать! И кончай мать обижать. И… — он забегал взглядом по подсобке, придумывая, какое бы ещё дать указание. — И работёнку найди себе какую-нибудь!

— Да идите вы оба!

Наспех оделась, выскочила на улицу. Зашибись! Просто нет слов. Интересно, где они жить собираются? Если уйдут к Толику — совет им да любовь, как говорится! Но если он припрётся к нам в общагу?

Мысли роились как мухи над навозом — такие же мерзкие и назойливые. Какой уж тут техникум? Надо было что-то делать — хотя бы выяснить, правду ли сказал Толик или просто сболтнул свои пьяные фантазии.

Глава 13

На остановку я пришла вовремя. А если прям честно, то минут за сорок пять до назначенного часа.

Денёчек выдался ясный, но ветреный. Я пряталась от сбивающих с ног порывов за ларьком, но всё же мои распущенные, подвитые на концах волосы спутались, а тщательно «поставленная» чёлка топорщилась теперь нелепым козырьком и, казалось, скоро и вовсе обломается и улетит. Глаза слезились. Я промакивала нижние веки пальцами и кляла себя за то, что не ношу носовой платок. Даже возникла мысль пробежаться по ближайшим киоскам — вдруг хотя бы салфетки будут или, на крайняк, туалетная бумага, но уйти с остановки так и не решилась. Иногда я доставала зеркальце и с каждым разом всё больше ужасалась — мой идеальный макияж, на который я потратила полтора часа, плыл. Проклятый ветер! А может, и не ветер виноват, а то, что красилась я обычным чёрным карандашом для рисования «Семицветик». К тому же, хотя идею макияжа я и подсмотрела в модном журнале, теперь было понятно, что он больше подходит для подиума или ночного клуба. И наряд тоже. Ну и хрен с ним. Всё равно красиво!

Пуховик до середины бедра, а юбка — та самая, Ленкина, итальянская — на ладонь короче. Чёрные капроновые чулки с кружевными резинками на силиконовых полосочках — увидела их вчера в магазине и не смогла устоять. Потом полночи не спала, представляя себя в них — ну просто звезда!

Вот только теперь, мало того, что мне всё время казалось, что они виднеются из-под куртки, так ещё и жутко мёрзла задница, и я её уже почти не чувствовала. От ветра бежали слёзы, от слёз — сопли. Я смачно шмыгала носом — даже люди на остановке косились, но мысли были только о том, что же делать с этой мокротенью, когда приедет Денис.

Сначала я встречала взглядом каждую чёрную машину похожую на «джип». Потом уже просто каждую чёрную.

Дениса не было.

Скоро я начала вздрагивать и моментально делать вид, что только подошла и вообще сильно занята разглядыванием ногтей, когда возле остановки тормозила любая — уже любая! — машина.

Дениса не было.

Наконец я увидела «джип». Он медленно прокрался мимо толпы и тормознул чуть поодаль, шагах в пятнадцати за остановкой. Сердце оборвалось: ну, как говорится, к бою!

Как смогла подправила чёлку, хорошенько шмыгнула носом, проглатывая по возможности больше соплей, и натянула безразличный вид… Но из машины вышел дяденька лет под пятьдесят — высокий такой, худой. С седыми усами, в элегантном драповом полупальто, с белым шарфиком, спущенным по плечам, отчего сильно походил на актёра Никиту Михалкова. Выйдя, он обстучал об лобовое стекло «дворники» и ушёл куда-то за ларьки. Я растерялась, почувствовала себя совершенной дурой. Показалось вдруг, что Денис сидит сейчас где-нибудь в секретном месте и смеётся надо мной. Или не сидит, а просто решил проучить за прошлый раз и вообще не приедет.

Надо сказать, что для меня все машины с квадратной «задницей» по умолчанию были джипами. Я, конечно, знала некоторые значки, типа «Мерседес», «Ауди», «BMW» или «Мазда», но так, что бы по кузову определить марку — нет. На чём именно возил меня прошлый раз Денис — без понятия. Лёшка говорил «Чероки», но что это значит?

Ежесекундно оборачиваясь на остановку — а вдруг подъедет настоящий Денис? — я продефилировала мимо подозрительной машины. Повернула обратно. На морде чёрного красавца было написано «Jeep». Круто, конечно, это всё-таки джип! — но что дальше? Как понять, «Чероки» или нет? Пройдясь немного в сторону остановки, я оглянулась на квадратный задок автомобиля. С левой стороны — надпись «Jeep», с правой — «V8». И-и-и? «Чероки» или нет?

В этот момент у обочины тормознула синяя «шестёрка», водитель склонился к рулю разглядывая меня, так словно узнал, но сомневался я ли это… Потом всё-таки вылез и, сунув руки в карманы, неспешно подошёл, что-то буркнул. То ли потому что товарищ был явно «горным» хлопцем, то ли потому, что в этот момент я как раз шмыгнула носом, но разобрала только: «Сколько... красавица?»

— Точно не скажу. Где-то около часа.

— Вай! — он аж глаза закатил от непонятного восторга.

Я только вежливо улыбнулась. Странный тип. Он выжидающе помолчал, наконец подмигнул:

— Н-у-у? А сколько за час-то просишь?

И вот тут до меня дошло! Я не побежала, конечно, но втопила оттуда так, что аж чулки стали сползать. Вернулась на остановку.

— Извините, вы не Людмила, случайно?

Дяденька с седыми усами. Тот, что в драповом полупальто и с белым шарфиком.

— Людмила…

— Что же вы опаздываете? Я уже минут пять жду.

— А вы кто?

— Меня прислал Денис Игоревич. Идёмте, я отвезу вас к нему.

Конечно, на сердце стало тревожно. Конечно, мозг закричал — не ходи, дура! Но дяденька галантно подставил локоть:

— Позволите? — и мне не осталось ничего, кроме как позволить. Потому, что хорошие девочки не должны растаивать культурных дяденек отказом. Твою же мать!

Дяденька чинно открыл мне заднюю дверь и помог подняться в салон. Да уж, Коле ещё учиться и учиться, как провожать девушек в машину… По первому ощущению это была машина Дениса. В ней пахло Денисом. Вернее тем фантастическим космолётом, в котором два дня назад восседал мой бравый капитан — немного пластиком, немного кожей и бензином. Слегка табаком. Но… что если так пахнут все крутые тачки?!

— А Денис почему…

Мужчина тут же внимательно посмотрел на меня в зеркало заднего вида, и я смутилась.

— Денис Игоревич почему не приехал?

— Он занят.

— А… — Я замолчала, но когда проехали железнодорожный мост, всё-таки не выдержала: — А куда мы едем?

— В одно место.

— Мм… — Что тут ещё скажешь? Я снова помолчала. — А вы кто?

— Меня зовут Виталий, я водитель Дениса Игоревича. Не переживайте, я вас не убью. Доставлю в лучшем виде, в целости и сохранности! — Он вежливо улыбнулся одними глазами, и его внимание полностью переключилось на дорогу.

Вёл Виталий аккуратно, движения рук были плавными, скорость не ощущалась, и от этого очень странно было увидеть, как стрелка спидометра намертво прилипла к цифре 180, едва мы выехали за город.

Глава 14

В холле всё было так же, как в прошлый раз — тот же сладковатый, чуть пыльный аромат дерева, та же уютная роскошь устланных звериными шкурами пола и мебели, те же отблески антикварной меди на стенах и будоражащая романтика старинного холодного оружия. Даже солнце, льющееся через большие окна казалось тем же самым, октябрьским.

Я сидела на стуле в углу, прямо под башкой огромного лося и, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимания, смотрела на Боярскую, о которой говорил охранник.

Она устроилась на приземистом диване в центре залы, на том самом диване, по которому когда-то растекался Денчик, заставляя Ленку докуривать свой косяк. Перед ней, на таком же невысоком столике белела кипа бумаг. По правую руку стоял калькулятор с крупными клавишами, по левую, в самом дальнем углу стола, курился над пепельницей дымок, и янтарно сиял пузатый бокал. Боярская изредка брала сигарету, глубоко затягивалась и возвращала её на место. Потом, погружённая в подсчёты и записи, надолго забывала о куреве, а когда вспоминала — находила лишь истлевший окурок. Тогда она закуривала новую, и всё повторялось. К коньяку, или что там сверкало в её бокале, она так ни разу и не притронулась. На меня взглянула лишь однажды, когда я только вошла — оглядела с головы до ног, бросила вопросительный взгляд на Колю. Дождалась его ответного кивка в сторону бильярдной, криво усмехнулась и тут же снова застучала кнопками калькулятора.

Выглядела эта Боярская роскошно, чего и говорить. Осветлённые волосы были собраны на затылке объёмной «ракушкой», чёлка стояла красивым крепким козырьком — то, что я хотела соорудить сегодня со своей, но так и не сумела. Худую шею охватывала массивная золотая цепь, на ушах — огромные, похожие на золочёные кофейные бюдца клипсы. Сама Боярская была в узкой юбке, длиной чуть выше колен и в свободной шёлковой блузе навыпуск, перехваченной в талии широким ремнём. В глубоком декольте сиротливо свисали тощие груди. Хотя в такой склонённой позе у кого угодно будут свисать, но всё-таки… «Капусту надо было жрть, чтобы сиськи нормально росли» — злорадно подумала я и завистливо вздохнула. Крутая тёлка, чего уж там.

В общем, я по умолчанию восприняла эту дамочку враждебно: её длинные ноги с острыми коленками, алый маникюр, яркий, нереально стильный макияж. То с каким сосредоточенным видом она рылась в бумагах, перекладывала их из стопки в стопку, что-то дописывая, досчитывая, сверяя… От этого сквозило такой уверенностью и востребованностью!

Боярская занималась финансами, тут уж нечего и гадать и, чем дольше я на неё смотрела, тем отчётливее понимала, чего хочу от этой жизни: сидеть вот так же среди бумаг, с пепельницей в углу стола, и быть незаменимым, самым главным экономистом большого предприятия. Вызывать на планёрку бухгалтеров, давать им распоряжения, натягивать за косяки и влиять на решения руководства компании. Только причёска у меня будет другая: объёмная грива, приподнятая у висков и надо лбом, такая, как у Синди Кроуфорд. И вместо блузы — бирюзовый жакет с большими подплечниками, а к нему короткая пышная юбка, белая в чёрный горох. А ещё — узконосые туфли-лодочки и ажурные колготки, такие же, как у этой Боярской.

А она, между тем, собрала какие-то бумаги и, потягиваясь, встала. Эротично задрав ногу в высоком лаковом сапоге на диван, подтянула колготки, оправила блузу под широким ремнём с бантом вместо пряжки. Порывшись в сумочке, вынула зеркальце, помаду, подкрасила губы, подправила чёлку и, захватив документы, скользнула в бильярдную.

А я всё так же сидела на стуле и по-чёрному завидовала. Ну ничего, и у меня всё ещё будет!

***

Часы показали четыре. Жутко хотелось есть и пить, ещё больше — спать. Периодически роняя голову на грудь, я мечтала о том, как было бы здорово приклонить её на этот кожаный диванчик… а ещё лучше — подняться наверх и растянуться на белоснежных простынях одной из спален.

Наконец, дверь бильярдной открылась и из неё, возбуждённо беседуя, вышли человек десять. Среди них и Денис. Минут пятнадцать они ходили туда-сюда, неспешно, не отрываясь от разговоров, одевались, и по одному – по двое уходили. А я чувствовала себя частью интерьера. Одним из чучел, антикварным блюдом, ну или мебелью — потому что меня не замечали. Совсем. Даже злость брала.

Наконец, остались только Боярская и Денис. Она собрала со стола оставшиеся бумаги, уложила их в дипломат, залпом выпила янтарное содержимое бокала.

— Так что не сомневайся. Даже если не брать в расчёт шанс втиснуться в установку ларьков во дворах и вдоль тротуаров, то и на стационарных павильонах хорошо выходит. Главное что бы так это, — она пошевелила холёными пальчиками, — дёшево и сердито было. А им больше и не надо, если честно. Крыша, стены… Даже на счёт отопления не уверена, и уж тем более без облицовки.

— Вот это мне и не нравится. Разменивать качество на количество… Ну и отвлекает от базы.

— На счёт базы я тебе уже всё сказала — сосет бабло, как шлюха член! Смотри — кончишь, эйфория твоя пацанячая пройдёт, и вот тогда вспомнишь ещё мои слова. Только поздно будет. Лучше кинуть лавэ на арабов.

— Да, — Денис, дёрнув щекой, скептически причмокнул, — не стои́т у меня на них, мутные они какие-то. Такое впечатление, что им эти точки нахрен не нужны, но тогда вопрос — а что нужно? Не хотелось бы служить для них ширмой, того и гляди поимеют. Уж они любители пристраиваться сзади...

— Ой, прям! — Боярская капризно закатила глаза и встала у вешалки, всем видом показывая, что за ней надо поухаживать. — Ты со своим чистоплюйством прощёлкаешь возможность, вот и всё. А вот Филиппок не заставит себя долго ждать, уж будь уверен! Он, кстати, у кого ларьки для центрального вокзала брал, не знаешь?

— Разберёмся, — нехотя ответил Денис и набросил ей на плечи длинную шубу. — Ты вообще особо-то не заигрывайся, а то, смотрю, несёт тебя не в ту степь. Лучше с Жирного не слезай. Если начнёт мутить, сразу свисти. А я всё-таки прощупаю этих арабов для начала. Не нравятся они мне.