После

— fuck… больно… ДА! — рванулось из полуоткрытых губ, и костистое, длинное, чуть угловатое тело забилось в руках. Так бьется пойманная на солнышке ящерка.

«И вправду больно. С ума он сошел, что ли?» — подумалось отстраненно, тело само надевалось на два пальца, кончики которых уже были за вторым кольцом мышц ануса. Это возбуждало — до ломоты в висках, черноты в глазах, леденящего огня в паху и под танцующими на мошонке пальцами. Завораживало. Как быть сильней такого — требующего силы и власти тела?

— Ну же!

Любовник? Противник? Партнер? — выломился дугой, замер в ожидании. Кажется, было еще рано, и стоило найти вазелин, но страстные пальцы уже притянули член к почти расслабленному сфинктеру. Сдержаться? А как?

В реве с трудом узнал собственный голос. В его зверином вое с трудом разобрал безудержное:

— Да-а! — когда вошел по самые яйца. Первый раз в жизни. Член сжало тисками — горячими, почти жгучими…А ведь ему и в самом деле очень больно. Это заставило рвануться назад, почти до выхода. И выбрать бешеную, убийственную при таких размерах члена амплитуду.

В ответ распахнулись веки, в глазах вспыхнул янтарь, а потом провалилось дно зрачка, и две воронки, опоясанные плавящимися ободками…

В ответ разошлись бедра, разлетелись почти прижатые к груди колени на запредельную растяжку…

В ответ сухие острые соски рванулись вверх, отрывая от пола спину, оставляя макушку точкой опоры…

Тут мысли кончились вместе со способностью наблюдать. Перед глазами всплыли багровые пульсирующие кольца, и зверь освободился. Провал. Потом было совсем уже невозможное ощущение, когда цепкие пальцы отпустили, наконец, основание члена, когда на миг разжались тиски мышц ануса, когда мир взорвался.

А тело внизу выгнулось еще сильней, поднимая его, и в живот ударила горячая струйка.

…простонал тихонько и упал — сначала на локти, потом на спину. От внешнего уголка немигающего глаза — влажная полоска. Выйдя, пришлось в изнеможении повалиться на бок. Не на него же сверху — всей тушей? Когда дрожь ушли из кончиков пальцев…

— Ты псих

«Ян» — услужливо подсказала память.

— Ты псих, Ян.

— Ха! — выдохнул он сквозь сжатые зубы, подымаясь, — по команде отбой наступает темное время суток.

На узкой спине блестели капельки пота. Он пошел в сторону ванной.

До этого было: полузнакомый силуэт взрезал туман ноябрьской ночи. Внезапно — Белоголовый ничего не успел. Ян? Да, Ян. Он стал красив — жестковатой пугающей красотой. Лезвие скальпеля? Хищная рыба?

— Салют, Король, — и, ернически, на колено. Прямо на асфальт.

И стало ясно, что у несгибаемого Видока сдают нервы, не просто хоронить единственного, кого любил, что он рванул проверять, кому и где нужен.

— Привет, Валет.

Блеснули в глазах золотые искры.

— Я к тебе в гости. Помнишь, говорил «ты заходи, если что»?

— Ну, заходи.

Белоголовый набрал код не глядя. Ян скользнул под рукой вперед. Откуда эта тварь вообще знает?.. На миг поплыло чувство защищенного тыла. Валет. Вещь в себе. Но не встанет Валет против короля в своей масти, верно?

Белоголовый зажег свет на кухне. Минуты не прошло — Ян расшнуровал берцы и доволок рюкзак до кухни. В глазах, в чуть вздернутом плече читалось «помянем»?

Да, они напились. Не до потери пульса — до бдительно-жесткого молчания треф, до третьего альбома «Ночных Снайперов», до ритмичного перестука бусин с браслета Яна и взбесившейся в руках Белоголового скрипки.

А потом Короля и Вальта швырнуло в объятья другого. Последнее, что Белоголовый понял, было шипящее:

— Не вздумай меня жалеть!

— Глянь, дадо! — дернула меня за рукав старшая. Не выдержала, рванула в галоп.

— Яаащееер!

Я бы не узнал сразу. А вы узнаете в растерянной до игрушечности ящерке — раптора? Он вздрогнул. Застыл. Никогда таким его не видел. Значит, он один теперь. Я набрал по сотне номер — что у нас в графике? — отменил репетицию, один раз переживут, завтра все равно сыгрываться, и пошел следом за Санькой.

Та вытанцовывала вокруг застывшего Ящера.

— Привет, Валет!

— С-сам ты… — прошипел Ян, и дал мне прочесть в своих глазах.

— Идем. — Я набрал следующий номер.

Не пять звездочек, но нам не привыкать. Ящер на диване, глазки-пуговки в потолок. Ждем-с. Спустя полчаса — Казань город маленький — я поставил чайник, приоткрыл дверь курьеру и швырнул Яну фунтик. Зазвенели бусины на браслете — схватил машинально, спросил:

— Эйч?

— Обижаешь. Тебе же привычней… Speed for you.

— Thanks. Сам будешь? — в глазах что-то вроде надежды.

— У меня абсент.

В его движениях появился смысл. Они стали четкими. Только он располовинил полученную жидкость, в дверь постучали. Хась!

— Хась! Кого там?! Я просил…

— Вы не…

— Ай, дэвла, нет, и нет сегодня!!!

— Про…

Краем глаза видел — метнувшуюся к шприцу руку. Отойдя от двери — падающего на подушки Яна. Приход.

— Спа… сибо… Слегка… дознулся…

Хась, там сколько ж было? И распахнулись зрачки, оставляя золотые обручи по краям. Ну, этот не помрет. Я хлопнул стопку, посмотрел на него и медленно допил вторую. Взял гитару.

Спустя полчаса Ян приподнялся и почти простонал:

— Черген, иди…

Псих! Но у меня давно никого… Со смерти Джея.

Его тело отозвалось сразу — так отзываются струны. Я не успел даже раздеть его. Что такое винт, слыхали? Распахнутые глаза. Тяжелые частые толчки сердца под ладонью, полушипение — полустон, и узкая ладонь крадется по моему бедру к пряжке ремня. Ну нет! — И я касаюсь губами его губ.

— Тс-с, даро. Не двигайся. Хорошо, мой мальчик?

Ответный поцелуй, тонущее в губах «да». Теперь вот — меня бы хватило. Абсент после воздержания — коварная штука. Я не торчу, а надо быть в близком состоянии. Звезды перед глазами… Дэвла, как же это красиво со стороны! Я раздевал его медленно. Вот полетела на пол рубашка, вот давно уже вставший член обрисован тканью боксерок. С грохотом — подсумки и пряжка — летят за рубашкой штаны. Или я пьян, или он прекрасен. Или — и то, и другое. Но шаловливые пальцы снова у моей ширинки.

— Нет, мой мальчик. Представь, что это — твой первый.

— Да-а… — стонет он, разбрасывая руки. Не знаю, что я задел в нем. И что за шнурок запутал мои пальцы? Ха! — его же перетяжка. И — испуг в бездонных угольных озерах — я притягиваю его запястья к спинке кровати.

Он бесподобен — змейка, бьющаяся в силках. Я сорвал плавки — тело отозвалось страстной судорогой.

— Не спеши, малыш… — я еле сдерживаюсь, но полукасаниями довожу его до неминуемого блаженства. Дэвла, как там узко и сухо… Как назло — у меня только масло с афродизиями для эротического массажа. Это опасно? Не стану бояться за Яна. Блеск ароматной жидкости в его промежности — я продолжаю ласку кончиками пальцев, страшась представить, что он сейчас чувствует. Дыхание сбилось, бедра вразлет, тугими жгутами мышцы:

— По-жа-луй-ста… — тут я режу веревку. Сажусь в кресло. Это стоит видеть. Он ласкает себя бешено, безумно, страстно, все не получая удовлетворения ни от отчаянной дрочки, ни почти разрывая пальцами анус. Задыхается. Я тоже. Пока он был занят собой, я разделся.

— Ром… сволочь… иди…

— Тише, малыш, тише… — и моя ладонь поверх его ладони сбавляет темп, погружаясь внутрь, изучая упругие глубины… Глаза наконец закрываются, я кладу его другую руку к его соску. У него мурашки на внутренней стороне бедер. Я глажу его член, а его здесь уже, кажется, нет. Только вдохи, как всхлипы. Судорога начинается откуда-то снизу, у пальцев ног, и если я сейчас не начну, то он — кончит. Я нежно переворачиваю его на живот. Джей показал когда-то чудесно жестокую позу…

Чуть приподнятые бедра — на подушку. Я — очень медленно — вхожу внутрь, придержав его бедра, срываю еще один благодарный стон и знаю, что он замер где-то на краю оргазма. Поэтому мы примем мой ритм — медленно и печально. Мышь же умер.

Полчаса спустя я не выдерживаю. Жарко, уверенно накалываю ящерку на кол, вбиваю в подушку. Он не то взрывается подо мной, не то теряет сознание. Неважно. Хась, как же хорошо!!!

Лежу рядом, шепча ему в ушко что-то про блядей и о нем в частности, он чуть улыбается и шепчет:

— Воды… — а потом я несу его в ванну. Он так и не расслабился — вода отдает в розовый, он снова почти задыхается.

— Отдохни. Больше пока нельзя. — Совершенно детская обида в глазах. Беспомощный Ян — это восхитительно. Он забывается под пледом, я выпиваю еще стопку и напеваю тихонько колыбельные. Через пару часов он просыпается — и все по новой. Я должен вдребезги измотать его, чтобы он спал потом, чтобы я отработал концерт спокойно.

Он бился в моих руках, он молил и кричал, палач Тэйдэ, наш несгибаемый Ящер, он взлетал на вершины блаженства и терял сознание, и все никак не мог кончить (стимуляторы!), но больше не пытался мне мешать.

Ему было хорошо до боли и за болью, он задыхался и почти умирал, а я кончал в него, моя сперма залила ему бедра и ягодицы… Это была месть. За то, каким он меня видел однажды, и кое за что еще. Но он захотел отыграться, и сухие губы сомкнулись на моем стволе позади головки. Он умело делал минет, но я тоже устал и двигался все сильней, заставляя его дышать только в паузах, когда я освобождал его горло. Потом я почувствовал себя отомщенным, и брызги полетели куда-то вглубь, а он с минуту просто дышал.

До последнего взлета я довел его снова руками, и оба мы отрубились. Во сне я молился звездам и Дэвле, чтобы он не проснулся, когда я начну собираться. И мои молитвы были исполнены. Когда я вернулся, в номере никого не было. В городе, думаю, тоже. Санька передала мне от него — спасибо.

Ящер спятил. Это уже знали все фигуры в колоде. Все — кроме Короля в Черве. Ибо Король в Черве был очень занят решением чеченского вопроса со своей, чеченской стороны. Его стороне как раз сильно не давали покоя. Потому на звонки по известному всем номеру Король не отвечал. Не ответил он и на звонок Вальта Пик по номеру мобильника — хотя недобрые дела связывали рома и чечена. Понятно, Князь, — положив трубочку, подумал Чергеш, — значит, у нас там свои взрослые игры в войну и ничто нас не волнует… А вот припрется к тебе Видок планы ломать… И что ты будешь делать?

Но Князь не взял трубку, и Князь не узнал о Видоке — до того момента, как пленного притащили лично к нему. Досада заключалась в том, что сам Князь в этот момент отсутствовал. А его подчиненные слыхом не слыхивали ни о каком раскладе, зато не раз сталкивались со следами боевика по фамилии Тэйдэ и по прозвищу Дрэки — и, надо сказать, были страшно рады такой добыче. Хотя, может быть, они его не узнали. Даже скорее всего.

У них были сутки. Как вы думаете… Впрочем, можете не думать. Ян — не думал почти ничего, кроме фразы: опыта вам не хватает… И фантазии. Потом он перестал даже думать. Вспоминал. Солнце слепило глаза — это сначала, потом было прохладно и довольно сыро. А Мыш так и запомнился — застывшим в лучах солнца на обрыве, еще в интернате, еще у речки. Странно, он не менялся — становился только красивее и тоньше. Странно, что вместо восприятия боли — это при том, что Ян всю жизнь был мазохист — приходило прошлое.

Когда не было видений, что-то ощущалось. Ощущалось, судя по всему, наполовину. Раскаленным железом; взбесившимся хлыстом; монотонной дыбой.

Наверное, это странно — распяленный на столе человек, в крови и ожогах, улыбающийся собственным мыслям. Но оттуда, из слепящего солнца, вставал Мыш — такое чаще бывает во снах о мертвых любимых — прозрачные абхазские глаза, гордый профиль, чуточку надменные бледные губы… Лейкемия не съела его красоты, и даже хемиотерапия не лишила его водопада волос цвета бронзы и серебра.

Что-то трещало и хрустело в суставах на разводимом столе, рвануло пылающей болью по позвоночнику… Флейта позвоночника — где это? — и Ян очнулся на миг от неуместного запаха горящей плоти, от иссушающего ощущения в заднице. И только единожды захрипел во время неминуемого вторжения. Потом, даже в бешеной качке улыбался — хотя или сводило губы — вспоминая.

Не крутились в привычном мертвенном калейдоскопе места и миры Видока, ломанные пейзажи Темного Королевства и зализанные консоли приборных досок, бордовое золото лавы и скрученные деревья Мира Бестий. Только мелькнул кратко — еще не развороченный Остров Первых Сосен. Насмешливо-сочувственная усмешка Лиса Аркейта, никогда в реальной жизни не виденного друга-соперника. И снова — потому что никогда больше — западинки у губ, тонкая пронзительная улыбка Мыша, дожившего все-таки до призрачного догорающего счастья. Он не мог уже ходить — и Ян выносил его к солнцу на руках — это было так недавно. Так давно.

Улыбка кончилась тупым ощущением в челюстных связках. Он мог бы вернуться — считая это расплатой. Но нет.

Когда вернулся Король. Его оставили, когда вернулся Князь, и по обыкновению своему принял гостей, хоть те и явились раньше хозяина, и неторопливо повел беседу с ними, и пил вино, не ошибаясь в годе урожая, Ян был один.

И прошел день, пока Князю не пришло, наконец, в голову поинтересоваться пленным. Но если полевые командиры запомнили браслет только на руке Дрэки-Яна, то Князь и по выбившейся из-под спины косе, оплетенной кожаной с бусинами лентой, узнал Палача, потому что в лицо уже не мог узнать. Князь поднял жалюзь, нажал на пульте дистанционного управления кнопку, сдвигая пыточный стол. Не глядя, швырнул на пол стандартные — из офицерской армейской аптечки — шприц-тюбики промедола. Ян сложил запястья в суставах, вызмеиваясь из ремней, вставил на место челюсть и сел.

— Ты сыграл мне на руку, — сказал Князь.

— Они не нужны тебе? — спросил Ян, опуская ноги на каменный пол.

— Собирайся и уходи.

— Опять по горам без ботинок? — Ян дотянулся пальцами ноги до пластиковых маленьких флакончиков на полу. — Мой размер снять не с кого.

— Тэйдэ. Ботинки найдешь на складе. Склад найдешь. И, — Князь развернулся к Яну лицом, — на хуй пошел, да!

— Опять?! — ужаснулся Ян, примериваясь шприц-тюбиком к вене и понимая, что это устройство не предназначено для внутривенных инъекций дрожащими руками. Он уже был в себе, в здравом уме и трезвой памяти, не ломкий под ощущением вины. Князь швырнул на пол пятикубовый шприц и вышел.

Не прошло и трех дней, как ставшие Князю обузой полевые командиры прекратили свое существование.

Где-то и когда-то, очень далеко от последнего места действия и субъективно далеко от последнего времени действия, Ян Тэйдэ спрыгнул из Хаммера почти под колеса монстр-байка неизвестной породы. И, глядя в глаза пилота этого чудовища, сказал:

— Мыш умер, Хэнгист. А я изменил тебе. Можешь меня убить.

А тот, к кому он обращался, слез с седла и обнял его за плечи. И было солнце.

А допустим Князя зовут Ришат