Последний шанс

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

Автор: Сара Грандер Руиз

Переводчик: Siberian_forest

Редакторы: Siberian_forest, Marina_lovat, Gosha_77

Переложение для группы https://vk.com/booksource.translations

При копировании просим Вас указывать ссылку на наш сайт! Пожалуйста, уважайте чужой труд

Глава 1

Рэйн

Когда я вхожу в паб, первое, что замечаю, это музыка. Она энергичная, с многослойным вокалом и громкими басами, что заставляет меня начать подпевать, хотя я и не знаю слов. «Ирландец» оказался не очень заполненным, что не характерно для ирландских пабов в пятницу вечером, но может быть здесь это нормально. Единственное, что мне известно про Коб, так это то, что именно его порт оказался последним, куда заходил «Титаник» перед тем, как затонуть. А ещё, по словам женщины, которую я встретила в Дублине, и которая зарабатывала себе на жизнь танцами с обручем, местный терминал для круизных судов — отличное место для заработка.

Я прохожу через всё помещение и сажусь за барную стойку, после чего, заказываю стакан «Гинесса» у вежливого, но угрюмого на вид бармена. Достав из кармана пальто телефон, я открываю приложение для поиска песен. Когда экран телефона не загорается, я инстинктивно тянусь за огромным рюкзаком, с которым не расстаюсь, но затем вспоминаю, что при мне его больше нет. Как и моей гитары. И дорожного футляра, в котором я переносила своё оборудование. Которого у меня тоже больше нет. Ни уличного комбика¹. Ни стойки для микрофона. Ни зарядки для телефона.

Обычно я достаточно спокойно переживаю кризисы, вероятно, потому что они частенько со мной случаются. Но сейчас, после безуспешных поисков своих украденных вещей посреди январской стужи, моё лицо так сильно онемело от холода. Я чувствую, что ещё немного и сорвусь, как слишком сильно натянутая гитарная струна.

Проблема: я застряла в городе, о котором ничего не знаю, а из вещей у меня — лишь содержимое моих карманов. Бальзам для губ. Билет на поезд из Дублина в Коб. Полиэтиленовый пакет на застёжке с наличными из моего футляра для гитары. Ножной тамбурин. Старые салфетки с текстами песен. Старые чеки с текстами песен. Кусочек жвачки, завёрнутый в помятый чек (точнее множество чеков). И, слава тебе Господи, паспорт и телефон.

А решение? Мне ещё предстоит его найти.

Когда песня заканчивается, я мирюсь с тем фактом, что никогда не узнаю её названия. А также с тем, что после года, проведённого за границей, мне, скорее всего, придётся вернуться в Бостон раньше, чем я планировала.

Бармен наполняет мой стакан наполовину, но затем отставляет его в сторону и исчезает на кухне. Пока я жду его, я осматриваю помещение паба. Он чистенький и светлый, но почти не украшен. Если не считать двух флагов Ирландии, мелового меню и пары чёрно-белых фотографий кораблей и каких-то зданий, можно сказать, что он вообще никак не украшен. Тут и посетителей-то почти нет. Мне стоило найти более оживлённое место, чтобы отвлечься, но теперь, когда я уже села, мне уже совсем не хочется вставать.

Бармен возвращается через несколько минут и ставит передо мной стакан с пивом.

— Пожалуйста, дорогая, — говорит он.

Я благодарю его, но он только фыркает и снова исчезает на кухне.

Пока я пью пиво, я не перестаю стучать пальцем по своему мёртвому телефону. Я не хочу звонить родителям, но мне придётся это сделать. Я больше не могу это откладывать. Я пытаюсь сосредоточиться на музыке, которая доносится сверху, но негативные мысли не перестают крутиться в голове. Я думаю о том, как же это будет унизительно — позвонить родителям и попросить их о помощи. А потом вернуться домой и поселиться у них до тех пор, пока я снова не встану на ноги. А ещё выслушивать от них унизительное: «Мы же говорили».

Допив пиво, я начинаю мотивировать себя на то, чтобы найти какой-нибудь магазин, где продают мобильные телефоны, как вдруг меня привлекает неожиданное шевеление справа от меня. Я поворачиваюсь и обнаруживаю на барном стуле рядом с собой самого огромного чёрного кота, которого я когда-либо видела.

— Ого, приветик, — говорю я.

Кот лениво машет хвостом и смотрит на меня своими огромными зелёными глазами.

Может быть, на меня так подействовало пиво, но мне кажется, что я уже влюблена в этого кота. Помахав перед ним рукой, я говорю:

— Какой ты пушистик! Но ты немного опоздал. Сегодня со мной уже случилось всё самое плохое, что только могло случиться. По крайней мере, я на это надеюсь.

Кот смотрит на меня, а затем издаёт мурлыкающий звук, который напоминает щебетание птицы.

— Готова поспорить, тебе всё время не везёт, ага? Хотя нет. Ты, наверное, очень счастливый кот.

Кот снова начинает мурлыкать. Он трётся мордой о мою руку, поэтому я решаю его почесать.

— К слову об удаче, у тебя случайно нет зарядки для телефона, пушистик? Или ты девочка?

Я чуть не падаю со стула, когда мне отвечает чей-то голос:

— У него нет зарядки, но она обычно есть за барной стойкой.

Я поднимаю глаза и вижу, как на стул по другую сторону от кота опускается мужчина. Он снимает с головы шапку, засовывает её в карман пальто и проводит рукой по тёмным волосам. Когда он поворачивается ко мне лицом, я решаю, что была права. Этот кот — везунчик. С такими ясно-голубыми глазами и непринуждённым выражением лица этот мужчина выглядит… очень сексуально.

Он ставит локоть на барную стойку, приняв чересчур небрежную, но при этом уверенную позу, точно он владелец этого заведения. Он само воплощение секса, и я уверена, что он об этом знает. Я смотрю на локон, который прикрывает его глаза, на чёрное полупальто, чёрные джинсы и чёрные кожаные ботинки, и решаю, что мне безумно нравится этот образ плохого парня.

— Мне нравятся твои…

Вообще всё.

— Ботинки, — говорю я, и мне тут же хочется ударить себя по лицу.

Неужели я не могла придумать чего-то получше, чем «Мне нравятся твои ботинки»? Похоже, я так и не научилась общаться с тех пор, как уехала из дома.

— Спасибо, — говорит мужчина.

Он одаривает меня удивлённой улыбкой, и я вскоре понимаю, что кот отодвинулся от меня, и я уже пару секунд почёсываю воздух. Я хватаю бокал и делаю глоток, но там осталось лишь несколько капель жидкости. Чего бы я ни пыталась добиться (пусть даже это что-то совсем маленькое, крошечное, почти нереальное), всё пошло прахом.

Мужчина убирает волосы с глаз и смотрит на мои потрёпанные походные ботинки с выцветшими красными шнурками.

— Твои ботинки мне тоже нравятся, — говорит он.

Не могу понять, он это серьёзно или нет. Этим ботинкам порядком досталось. На самом деле мне уже нужны новые, хотя дома мне, вероятно, не понадобятся походные ботинки. Благодаря своим связям родители найдут мне офисную работу в какой-нибудь клинике, и вместо походных ботинок мне придётся купить что-то более солидное, хотя я не понимаю, почему туфли на каблуках и лодочки на низком каблуке считаются более солидными, чем обувь с нескользящей подошвой и супинатором.

Мужчина кивает на кота.

— Он мальчик, но ты можешь называть его так, как пожелаешь. Ему всё равно. Ты согласен, Принцесса Уродина?

Я шевелю пальцами в своих невероятно солидных, хотя и потрепанных, ботинках.

— Вот это имечко.

Он игриво мне улыбается.

— Вообще-то его зовут Себастьян, но «пушистик» тоже сойдёт.

Я много раз фантазировала о том, как я встречаю симпатичного местного парня, и у нас начинается головокружительный роман, но ни в одной из этих фантазий симпатичный парень не заставал меня за разговором с котом.

— Ты же не будешь отрицать, что он пушистый, — говорю я. — Это научный факт.

— Да-да. У нас тут великолепный представитель вида Котикус пушистикус, который является самым свирепым и, осмелюсь предположить, самым пушистым из рода кошачьих.

Когда Себастьян начинает мурлыкать, он чешет кота между ушами, после чего поднимает на меня глаза.

— Так что насчёт зарядки для телефона. Ты хотела её одолжить?

Точно. Я стучу пальцем по экрану своего мёртвого телефона и вздыхаю.

— Я не хочу никого напрягать.

— Я знаком с владельцем, — говорит мужчина. — Он не будет против.

И прежде чем я успеваю сказать ему, чтобы он не беспокоился, мужчина перекидывает руку через барную стойку и начинает сосредоточенно искать на ощупь зарядку.

— Я серьёзно, не стоит беспокоиться. Я просто…

— Вот, — говорит он и с победоносным выражением лица опускается на стул, держа в руке зарядку для телефона.

Я перевожу взгляд с него на зарядку. Я не привыкла одалживать чужие вещи без спросу. Чёрт, я их в принципе не трогаю, даже если они мне мешают (Этот трудный урок я усвоила, когда на меня наорали в хостеле). Но бармена нигде не видно, а мне, и правда, нужна зарядка. Я уже пропустила последний поезд в Корк, где находится ближайший хостел, и не представляю, как я доберусь до него без телефона.

— Ты точно уверен, что владелец не будет против?

— Точно.

Когда мужчина протягивает мне зарядку, кот захватывает её лапой.

— Перестань, Себыч.

Кот мяукает и оставляет зарядку в покое, а мужчина отдаёт её мне.

— Под барной стойкой есть розетка, — говорит он.

— Спасибо.

Я втыкаю зарядку в розетку, и когда значок аккумулятора загорается на моём телефоне, я испытываю облегчение и одновременно ужас. Я больше не могу откладывать звонок родителям. Может быть, кот может каким-то волшебным образом наколдовать мои пропавшие вещи, если я очень его попрошу?

Я начинаю искать хостелы, которым требуются работники, а мужчина снимает с себя пальто и вешает его на крючок рядом с барной стойкой. Он закатывает рукава своей чёрной рубашки, и моё внимание привлекают цветные татуировки, которые покрывают его предплечья. Я заключаю, что всё его тело, должно быть, покрыто татуировками, потому, что замечаю рукоять кинжала, которая выглядывает из-под воротника его рубашки.

Положив телефон на барную стойку, я поворачиваюсь к нему.

— Они все что-то значат?

Мужчина смотрит на меня так, словно не понимает, о чём я говорю.

— Твои татуировки, — объясняю я.

— О, — он вытягивает перед собой руки, словно никогда не видел их раньше. — Значат.

Он кладёт руку на барную стойку.

— Вот эта означает, — говорит он, указывая на изображение рыжего кота, окружённого цветами, — что я люблю кошек.

Я осматриваю его руку. На ней так много татуировок, что я даже не знаю, с какой начать. Трёхглавый дракон. Стакан с пивом. Химическая формула какого-то вещества, название которого я не могу вспомнить в данный момент, потому что мой мозг, по всей видимости, перестал функционировать.

— Даже не знаю, шутишь ты или нет.

Он чешет Себастьяна за ухом.

— Я никогда не шучу по поводу своих тату, — говорит он. — Я действительно люблю кошек.

Мне хочется расспросить его поподробнее насчёт кошек и узнать, изображает ли эта татуировка какого-то конкретного кота, но прежде чем я успеваю это сделать, Себастьян зевает и спрыгивает со стула. Он пересекает помещение бара, затем оборачивается, смотрит на нас своими зелёными глазами, после чего исчезает в другом помещении.

— Кажется, я ему наскучила, — говорю я.

— Не-е, — отвечает мужчина. — В тебе должно быть что-то интересное. Себастьян сидит далеко не с каждым.

А затем он смотрит на меня так, что в моём мозгу происходит короткое замыкание.

— Ты флиртуешь со мной?

Когда мужчина начинает смеяться, мне тоже хочется рассмеяться.

— Нет, но я могу, если хочешь.

Я уверена, что это шутка, но после всего того, что сегодня произошло, я чувствую себя скорее разбитой, чем сексуальной. К тому же татуированные красавцы-ирландцы не каждый день флиртуют со мной, даже в шутку. Так что, кто я такая, чтобы отказывать Вселенной, когда она посылает мне что-то хорошее?

— А знаешь что? Я бы не отказалась. У меня сегодня был плохой день.

Я поудобнее устраиваюсь на стуле и засовываю одну ногу себе под попу.

— Если, конечно, ты говорил серьёзно.

Улыбка приподнимает его губы, и он осматривает меня.

— Я серьёзно, — говорит он.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Ну, давай посмотрим, на что ты способен.

Когда он пересаживается на стул, стоящий рядом со мной, моё сердце начинает стучать точно метроном, которому задали слишком быстрый темп.

— Дай мне, пожалуйста, свою руку, — говорит он.

— Зачем?

Я опускаю глаза на его протянутую руку и замечаю, что даже внутренняя сторона его плеча заполнена цветом. Его тату выглядят так, словно они не должны сочетаться, но почему-то сочетаются — две конфеты в форме сердца, ножницы, привидения из «Пак-Мана»².

— Я не могу тебе сказать. Это часть флирта.

Половина моего мозга говорит, что это плохая идея. Но другой его половине всё равно. Когда он улыбается, я решаю послушать вторую половину и говорю первой заткнуться.

Я помещаю свою руку в его ладонь, и от этого прикосновения моя кожа покрывается мурашками. Я знаю, что это часть игры во флирт, но когда путешествуешь по миру в одиночку, нечасто удаётся касаться людей. За исключением парижского метро, но это совершенно другая история. Если моя кожа что-то и пытается сказать в такие моменты, то это слова из песни «Don’t Stand So Close to Me»³.

Мужчина переворачивает мою руку так, что теперь она лежит ладонью вверх в его руке.

— Посмотрим…

Он слегка проводит указательным пальцем по центру моей ладони.

— Интересно. Здесь сказано, что ты очень красивая.

Это довольно банальный «подкат», но я всё равно улыбаюсь.

— Как это мило со стороны моей ладони.

Мужчина поднимает на меня глаза.

— Между прочим, я тоже думаю, что ты очень красивая.

— Я рада, что у вас с неё полное взаимопонимание, — говорю я как бы между прочим, хотя на самом деле, я уже начала таять, как тот энергетический батончик, оказавшийся на дне моего рюкзака.

Он смеется, а затем снова смотрит на мою руку.

— Скоро тебя ожидает приключение, которое изменит твою жизнь. Звучит весело.

— Или жутко.

Он качает головой.

— Тут совершенно точно сказано, что это будет веселое приключение.

Он подставляет мою ладонь под свет барной лампы, висящей над нами.

— У тебя творческая душа. Как у художника.

Он щурится и смотрит на меня.

— Ты музыкант?

Если ранее я думала, что моё сердце билось слишком часто, то это было ничто по сравнению с тем, как оно бьётся сейчас.

— Откуда ты знаешь?

— Это написано на твоей руке.

Я смотрю на свою ладонь.

— Не знаю, пытался ли ты добиться именно такого эффекта, но сейчас мне немного не по себе.

— Не волнуйся.

Он нежно проводит по кончикам моих пальцев.

— Я делал татуировки многим музыкантам. Тебя выдали мозоли. И из твоего кармана торчит тамбурин. Он звенит каждый раз, когда ты двигаешься.

Я смотрю на свой карман, где, конечно же, лежит мой тамбурин, который прекрасно видно.

— Ты татуировщик?

— Типа того.

И прежде, чем я успеваю спросить, что это значит, он говорит:

— Мне продолжать? Или тебе всё ещё не по себе?

— Больше нет, — говорю я, хотя мне по-прежнему очень не по себе… из-за того, каким сильным и каким внезапным оказывается моё влечение к этому мужчине.

— Хорошо.

Он снова опускает глаза на мою ладонь.

— А вот это мне нравится. Тут сказано, что ты встретишь незнакомца. Очаровательного незнакомца с голубыми глазами. И я бы сказал, ярким характером.

Выражение его лица становится игривым, когда он поднимает на меня глаза.

— Хотя это можно по-разному трактовать.

Я оглядываю его татуировки.

— Как скажешь.

— Этот таинственный незнакомец должен быть где-то под метр восемьдесят, и он очень хорошо умеет флиртовать. А ещё он любит бублики. Но только не с изюмом. Ему больше нравятся с маком. И он невероятно привлекательный. Твоя ладонь говорит, что это самый красивый парень во всей Ирландии, хотя это, конечно, преувеличение, поэтому сойдёмся на том, что он самый красивый парень в Корке.

— Звучит классно. Надеюсь, он скоро здесь появится.

Мужчина обиженно смотрит на меня, а затем снова опускает взгляд на мою ладонь.

— О, а в самом ближайшем будущем твой ланч съест чайка.

Я издаю смешок.

— Это ты так решил отомстить?

Он выпрямляется на стуле, но продолжает держать мою руку.

— А причём тут месть? Я говорю, что вижу. Так что не надо стрелять в посланника, принёсшего дурную весть.

Между нами воцаряется тишина, и мы просто смотрим друг на друга, а затем он выпускает мою руку и отстраняется от меня.

— Ну как? — спрашивает он.

— Идеально, — говорю я. — Я обязательно оставлю о тебе великолепный отзыв на «Трипэдвайзере». Десять из десяти.

— Я ценю твою похвалу, но максимальная оценка на «Трипэдвайзере» — пять звёзд.

— Значит, десять из пяти.

Отлично, теперь я несу чушь. Я беру с барной стойки салфетку и начинаю разглаживать пальцами её края. Мне нужно чем-то занять руки, потому что… меня переполняют эмоции. Точнее одна эмоция — что-то сродни воодушевлению или восторгу. Каких-нибудь пару минут назад я чувствовала изнеможение. А теперь моё тело буквально вибрирует от переполнившей его энергии. Если бы это было социально приемлемо, я бы намотала пару кругов по этому помещению.

— Спасибо, что развеселил… Боже, я даже не знаю твоего имени.

— Джек, — говорит он.

— Спасибо тебе, Джек. Я должна тебе бублик. С маком. Не с изюмом.

— Мне казалось, что это я должен флиртовать.

Он начинает играть с подстаканником и раскручивает его один, два, три, четыре раза.

— Как тебя зовут?

— Рэйн.

— Это сокращённое от?..

— Лоррэйн, но Рэйн звучит круче.

— Лоррэйн довольно милое имя.

— Мне больше нравится Рэйн.

Он широко улыбается мне.

— Как хочешь, Лоррэйн.

— Да, я так хочу.

— Ну, тогда — приятно познакомиться, Рэйн.

Он останавливает подстаканник и затем смотрит на меня.

— Не возражаешь, если я продолжу флиртовать с тобой и угощу тебя чем-нибудь?

У меня был невероятно дерьмовый день, но хотя бы события начали развиваться в более позитивном ключе.

— С такой работой как у меня ни в коем случае нельзя отказываться от бесплатной выпивки, — говорю я. — Да и вообще от чего бы то ни было бесплатного. Конечно, кроме наркотиков. Мне на удивление часто предлагают бесплатные наркотики.

Джек приподнимает брови.

— Не в том смысле, что я покупаю наркотики. Нет. Я хотела сказать, что я не принимаю наркотики, ни платные, ни бесплатные.

Я замолкаю и делаю быстрый вдох.

— То есть я хочу сказать, что, да, ты можешь угостить меня, хотя ты уже, наверное, не хочешь.

Он на мгновение задерживается на мне взглядом, а затем отвечает:

— Я всё ещё хочу тебя угостить.

— Ох, это хорошая новость.

Он ставит локоть на барную стойку и подпирает щёку рукой. На костяшках его пальцев вытатуировано слово «LAST». Я бросаю взгляд на его левую руку, которая всё ещё теребит подстаканник. На ней красуется надпись «CALL». «LAST CALL» — последний шанс или последний заказ, который объявляет бармен перед закрытием бара. Похоже, ирландцы действительно очень любят свои пабы.

— Так где ты конкретно работаешь? — спрашивает он. — Играешь в группе?

— О, нет, я играю одна. Бродячий музыкант.

Я никогда не знала, как объяснить, кем я работаю. Большинство людей — включая моих родителей — вообще не считают это работой.

— Звучит очень необычно, но, по сути, я просто уличный музыкант.

— Готов поспорить, у тебя накопилось множество интересных историй, — говорит он.

— О, их слишком много, но я не уверена, что они стоят того.

— Если они хотя бы наполовину такие же интересные, как ты, уверен, они того стоят.

Не знаю, откуда взялся этот парень, но я рада, что он здесь оказался. Я уже собираюсь сказать ему об этом, но с кухни возвращается бармен и встаёт напротив нас с хмурым выражением лица.

— Что ты здесь делаешь, Джеки? — спрашивает он. — В пятницу вечером? Я же сказал тебе пойти и повеселиться где-нибудь.

Джек улыбается ему.

— Я веселюсь, Олли Волли. Покупаю этой девушке выпить.

Бармен смотрит на меня.

— Просто Олли, — говорит он. — Я имел в виду… пойти и повеселиться в другом месте, — добавляет он. — С людьми своего возраста.

Джек поворачивается ко мне.

— Надеюсь, ты не против, если я спрошу, Рэйн. А сколько тебе лет?

— Я не против.

Я никогда не понимала, почему некоторые люди могут быть против.

— Мне двадцать восемь.

— Ты это слышал, Олли Волли? Рэйн всего лишь на год старше меня.

Олли игнорирует его ответ.

— Если ты разрешаешь этому идиоту купить себе выпить, советую заказать самый дорогой напиток.

Какими бы ни были отношения между Олли и Джеком, за ними очень забавно наблюдать.

— Может быть, в другой раз. Думаю, я выпью ещё стакан «Гинесса», если можно.

Олли фыркает. Он забирает с барной стойки пустой стакан и берёт чистый.

— А ты не собираешься спросить у меня, чего бы хотелось мне? — говорит Джек.

Олли отставляет стакан в сторону.

— Собираюсь, — говорит он и уходит.

Я провела в Ирландии всего неделю, но мне хватило этого времени, чтобы понять: если ирландец говорит «собираюсь», он совершенно точно не собирается.

— Веришь или нет, но он любит меня как брата, — говорит Джек.

— Это заметно. Именно так вела себя моя сестра в последний раз, когда я с ней разговаривала.

Клара и я абсолютно разные, как по внешности, так и по характеру. Её каштановые волосы всегда аккуратно уложены, а я уже много лет как оставила затею усмирить свои рыжие кудряшки. Из макияжа на моём лице лишь бальзам для губ, тогда как Клара не выходит из дома, не нанеся консилер, которым она замазывает свои веснушки. Это одна из немногих черт, которая делает нас похожими. Несмотря на то, что Клара на два года меня младше, она всегда ведёт себя как старшая сестра. Она всегда подписывает и рассылает благодарственные письма, а когда наша бабушка шлёт нам деньги на Рождество, она откладывает их, а не наполняет корзину онлайн магазина виниловыми наклейками. Клара получает так много приглашений — на вечеринки, посиделки, свадьбы — что ей приходится сверяться со своим ежедневником, чтобы убедиться, что она не занята, прежде чем ответить на приглашение (что она тоже обычно делает).

Она не всегда была такой идеальной. Когда мы были детьми, мы всё время попадали в переделки. Но потом мы повзрослели, и наши отношения изменились. Каким-то образом Клара выросла, а я нет. Она уже полгода как обучается на первом курсе медицинской школы, и у неё отлично получается, судя по словам родителей, которые тоже врачи. А вот меня отчислили из медицинской школы, и я стала уличным музыкантом. Так что в семье доктора Харта, я самая странная. Полнейшая неудачница.

— Ты сказала, что у тебя был плохой день, — говорит Джек. — Могу я спросить, почему?

Я оглядываю его оценивающим взглядом. Похоже, ему действительно это интересно. Так почему бы мне не рассказать ему? Я никогда не была скрытной и не хранила никаких секретов от людей. Я не понимаю, почему люди так много скрывают о себе. К тому же, проведя весь прошлый год в разъездах, я привыкла выворачивать душу перед незнакомцами.

«Ты не можешь считать каждого встречного своим другом», — предупреждает меня мой внутренний голос.

Но я ничего не могу с собой поделать. Если мне кто-то нравится, мне неважно, знакома ли я с ним пять минут или пять лет. Я считаю такого человека другом, пока он не докажет обратное.

И вот этот Джек… он мне нравится.

Глава 2

Когда Джек разворачивается ко мне, я чувствую, как наши колени соприкасаются.

— Это довольно забавная история, — говорю я.

По правде говоря, я не считаю её забавной. И я также не хочу об этом говорить, но эта история крутилась у меня в голове на протяжении последних пары часов, поэтому если я расскажу её кому-то, я могу обратить всё в шутку. Я могу посмеяться над собой, и Джек тоже посмеётся, а потом мы с ним вместе сделаем акцент на том, насколько это смешная история и на том, что я могла бы сделать, но не сделала.

— Вчера я стритовала на Графтон Стрит в Дублине и встретила одну девушку по имени Криста, — начинаю я. — Она выступает с обручами, и это лучшее выступление, что я когда-либо видела. У неё есть такие светящиеся обручи, и когда она крутит девять или десять обручей одновременно это… просто невероятно.

То, как загоралось лицо Кристы, когда она рассказывала мне о своей любви к обручам, напоминает мне о том, как я чувствую себя, когда беру в руки свою гитару. Пока я её слушала, мне стало интересно, выгляжу ли я такой же счастливой, когда говорю о музыке. И если это так, то почему члены моей семьи не понимают, что я просто не могу заниматься ничем другим?

— Ты можешь себе это представить? — говорю я Джеку. — Она так сильно любит свои обручи, что сделала это делом своей жизни. Некоторые считают это глупым или детским занятием, а она превратила это в работу. А ведь благодаря ей она может путешествовать по миру. И людям это нравится! У неё много последователей и…

Я вдруг понимаю, что отклонилась от темы.

— Извини. Суть вот в чём. Она сказала мне, что терминал для круизных судов в Кобе — отличное место для заработка. Поэтому я приехала сюда из Дублина сегодня утром и нашла для себя точку…

— Точку?

— Ну, место, где я работаю… то есть выступаю.

— Ясно. Продолжай.

Джек внимательно смотрит на меня. И он даже не поднимает глаза, когда Олли заканчивает наполнять мой стакан пивом и ставит его передо мной.

— Я ждала круизный лайнер всё утро, но ни один не пришёл, — говорю я.

— Потому что сейчас январь, круизы начинаются только в апреле.

— О, тогда это многое объясняет.

Мои щёки краснеют от смущения, и я опускаю глаза на своё пиво в надежде скрыть лицо под волосами. Мне должно быть всё равно. Любой мог допустить такую оплошность. Хотя я уверена, что многие начали бы с более тщательного исследования, а не ограничились бы просмотром парочки досок объявлений прежде, чем отправиться в новое место.

Если бы я более подробно изучила вопрос, а не купила бы спонтанно билет до Коба, я, вероятно, отправилась бы в другой город и не попала бы в этот переплёт. Но в этом-то и заключается прелесть моего кочевого существования. Я могу делать, что захочу, и свидетелями моих заключений станут лишь люди, которых я встречаю в дороге и которых больше никогда не увижу. А ещё я двадцать восемь лет прожила с СДВГ⁴, поэтому настолько привыкла совершать эти маленькие ошибки и невольно расстраивать ими своих близких, что даже самые крошечные оплошности кажутся гигантскими, потому что напоминают мне о том, что я никогда не оправдываю чужих ожиданий.

— Так что произошло потом? — спрашивает Джек.

Верно. Я отпиваю пиво, а затем снова беру салфетку.

— Я решила свернуться где-то в час и попробовать поискать место получше, поближе к парку. У меня был походный чехол, в котором я носила всё своё оборудование — уличный комбик, стойку для микрофона и так далее. А все остальные вещи, кроме гитары, я ношу в огромном рюкзаке, который беру с собой везде. Он весит не менее сорока фунтов.

Джек качает головой.

— Ох уж эти американцы со своими единицами измерения.

— Смысл в том, что он очень тяжёлый.

— Я понял.

— Я очень торопилась добраться до парка пораньше, чтобы захватить обеденное время, и собрала почти все вещи, как вдруг кто-то сказал мне, что я кое-что обронила. Я повернулась и, конечно же, увидела парня, который держал один из моих кабелей. Я была уверена, что уже сложила его, но не стала задумываться. Я поблагодарила его и протянула руку за кабелем, но вместо того, чтобы отдать его мне, он схватил меня за руку и повалил на землю, после чего убежал со всеми моими вещами.

— Это произошло здесь? В Кобе?

Я киваю, а затем кладу салфетку на барную стойку и делаю ещё один глоток пива. Мне нужно взять себя в руки, так как если я продолжу говорить прямо сейчас, я могу расплакаться, а я ненавижу плакать на глазах у других людей, хотя это происходит постоянно. В последний год я несколько раз попадала в нехорошие ситуации, но такого со мной ещё не случалось. Буквально пару мгновений назад я протягивала руку незнакомцу, и вот я уже лежу на земле. Но как бы я ни злилась на парня, который украл мои вещи, на себя я сержусь гораздо сильнее. Я совершила подряд несколько ошибок. Мне стоило лучше изучить ситуацию перед тем, как приезжать в Коб. Я знаю, что мне нельзя поворачиваться спиной к своим вещам даже на секунду. Я не должна была ставить себя в такое положение, в котором я оказывалась одинокой и беззащитной. Это было глупо и безрассудно, и мне ещё повезло, что тому парню были нужны только мои вещи.

— Придя в себя, я побежала за ним следом, — говорю я. — Но он успел убежать довольно далеко, а к моей ноге был всё ещё привязан тамбурин.

Я кладу тамбурин на ботинок и начинаю трясти ногой, чтобы создать комический эффект.

— Не очень-то помогает разогнаться. В общем, я потеряла его из виду, и теперь, — говорю я, ещё раз тряхнув ногой, — это практически всё, что у меня осталось.

Я жду, когда Джек рассмеётся, но он этого не делает. Он хмурит брови и говорит:

— И что здесь смешного?

— Ты когда-нибудь видел, как кто-нибудь бегает вот с этим? — я снова трясу ногой. — Я нет, но думаю, что это выглядит абсолютно нелепо.

Я засовываю тамбурин обратно в карман и морщусь, когда мой локоть пронзает боль.

Джек смотрит на меня.

— Ты что-то себе повредила?

— Всего пара синяков. Локоть, копчик и эго.

— Ты разговаривала с полицейскими? — он смотрит на мой локоть. — Ходила к врачу? Может быть, тебе стоит осмотреть локоть? Что если он сломан?

— О, он не так сильно болит. И да, я уже подала заявление в полицию, но… Не знаю… они не показались мне оптимистично настроенными. Последние три часа я ходила по району, пытаясь найти хоть какие-то следы своих вещей, но безуспешно.

Джек ритмично стучит пальцами по барной стойке.

— Ты уверена, что с твоей рукой всё в порядке? Если перелом небольшой, ты можешь его даже не почувствовать. Рука не опухла?

Я задираю рукав своего худи и несколько раз распрямляю руку.

— Видишь? Всё в порядке.

Джек выглядит так, словно хочет сказать что-то ещё, но только кивает и снова начинает выстукивать пальцами всё тот же ритм.

— И что ты собираешься теперь делать? — спрашивает он.

Я беру в руки салфетку и провожу пальцами по каждой из её сторон.

— Наверное, поеду в Корк, а оттуда полечу домой. Я не могу себе позволить остаться здесь в надежде на то, что мои вещи объявятся. Я не планировала возвращаться домой… вообще, но не думаю, что у меня есть хоть какой-то выбор. Уверена, что родители разрешат мне пожить с ними, и мне, на самом деле, очень повезло, что у меня есть этот вариант, но…

Я качаю головой, глядя на салфетку, которую, не переставая, кручу у себя в руках.

— Ты не хочешь жить со своими родителями? — спрашивает Джек.

— Просто они меня не понимают. Они всегда надеялись на то, что мы с сестрой станем врачами, как они. В общем-то, моя сестра как раз этим занимается. Она учится в медицинской школе. Поэтому когда я уехала из дома и стала уличным музыкантом…

Я издаю смешок, а Джек улыбается.

— Ага, им это не очень понравилось. Они сказали мне, что я совершаю ошибку, теряю несколько лет учебы, выбрасываю на помойку свой потенциал. Сказали, что я пожалею. Может быть, это ошибка. Но я не жалею. Если я поеду к ним, они будут пытаться нарушить все мои планы и впихнуть меня в свои. Я переживаю, что если позволю им помочь мне, я сдамся. А я просто не готова отказаться от музыки и путешествий. По крайней мере, не сейчас.

Джек задумчиво кивает.

— Мне это понятно. Не могу сказать, что мои родители были в восторге, когда я начал учиться на тату-мастера. Мама, в итоге, смирилась с этим, а вот папа… так и не смог.

— Ты поэтому «типа татуировщик»? — спрашиваю я. — Кстати, я до сих пор не понимаю, что это значит.

Он смеётся, а потом переводит взгляд на подстаканник, который не перестаёт раскручивать.

— Ты расстроишься, если я отвечу на твой вопрос очередным «типа»?

— Да.

Я пытаюсь напустить на себя серьёзный вид, но когда он одаривает меня улыбкой и говорит — Я типа татуировщик, но не совсем, — я не могу не улыбнуться ему в ответ.

Джек вздыхает. По его лицу пробегает лёгкая грусть, но как только его глаза встречаются с моими, она пропадает.

— Какую музыку ты играешь?

Его вопрос заставляет меня улыбнуться ещё шире. Я ни о чём так не люблю разговаривать, как о музыке.

— О, любую. Известные хиты приносят больше всего денег. Иногда я чередую их с классикой. Людям очень нравятся разные «каверы». В декабре, конечно же, лучше всего заходят праздничные композиции. Но я даже не могу передать тебе, как рада, что всё это закончилось. Не пойми меня неправильно, я, как и все, люблю праздники, но все эти рождественские песни уже несколько недель, не переставая, крутятся у меня в голове.

Джек смеётся.

— Значит, народу нравятся известные хиты, «каверы» на классику и рождественские песни?

— В целом, да.

— А что тебе нравится играть больше всего?

Я наклоняюсь поближе, словно собираюсь рассказать ему секрет.

— Мне очень нравится диско.

Джек тоже наклоняется вперед.

— Диско?

Я киваю.

— Диско. Фанк. Что-то с элементами грува. Музыка, под которую хочется двигаться. Мне нравится, когда во время моей игры люди, которые проходят мимо, подстраиваются под мой ритм. Или когда зрители начинают танцевать и качать головой, даже не осознавая этого. Дай мне хорошую басовую партию, и я в раю.

— А ты играешь музыку собственного сочинения?

— Иногда.

— А почему такое лицо?

— Какое лицо?

— Ты как будто… прищурилась.

Я несколько раз хмурю брови.

— Так лучше?

— Тебе не нравится твоя музыка?

— Дело не в этом, — говорю я. — Просто… она не для всех.

Джек щурится и смотрит на меня.

— Разве она отличается от других типов музыки?

Я смотрю на него и моргаю. Вообще-то, я никогда раньше об этом не думала.

— Наверное, не отличается.

Он улыбается.

— Так расскажи мне о своей музыке, Рэйн, любительница диско.

— Ну, как я уже сказала, мне очень нравятся крутые басовые партии, поэтому я всегда начинаю с них…

— Ты и на басу играешь?

— Ну, типа того. То есть, я умею на нём играть, но я не могу таскать с собой столько инструментов, поэтому я обычно использую MIDI-контроллер.

Увидев выражение лица Джека, я добавляю:

— Это что-то типа клавиатуры, которая подсоединяется к компьютеру и с помощью которой можно воссоздавать электронное звучание инструментов. Тот контроллер, что у меня… был… классно звучал во время живого выступления.

Не знаю, понятно ли я объясняю и отвечаю ли всё ещё на тот вопрос, который он задал, но мои губы продолжают двигаться:

— Но я не играю свою музыку во время выступлений, только «каверы».

На его лице появляется тень улыбки.

— Потому что она не для всех?

На мгновение я не знаю, что сказать. Мысль о том, чтобы играть свою музыку, воодушевляет и пугает. Я несколько раз пыталась это делать, но прерывала песню на середине и плавно переходила на другую песню с теми же аккордами. На более известную песню. Которая, как я знала, будет знакома и понравится людям. Я не из робких людей, но когда дело касается моей музыки… ну, я боюсь того, что может произойти. Моя музыка выставляет моё сердце на показ. Что если я покажу всем своё сердце, а его отвергнут?

Это нелепо. Конечно же, мою музыку отвергнут. Даже лучшие артисты переживали неудачи. В общем, в любом случае, я просто не могу это преодолеть. Что если из-за отказа я перестану любить музыку? Что если я не смогу справиться с этой неудачей? Мне в жизни и так уже порядком не везло. Единственное, в чём я уверена, это музыка. И если я потеряю свою любовь к ней, то что у меня останется? Именно поэтому я ещё ни разу не записала ни одну песню до конца. У меня есть некоторые наработки. Здесь припев. Там идея. Может быть, пару куплетов. Но не длиннее минуты. Я никогда не заканчиваю песни, и не думаю о том, что делать с этими отрывками.

— У меня просто нет ни одного законченного произведения, которое можно представить публике, — говорю я.

Выражение лица Джека становится скептическим, поэтому я начинаю говорить, пока он не принялся снова спрашивать меня о моей музыке.

— Иногда мне нравятся простые выступления. Без ножного тамбурина. Без MIDI-контроллера. Только я, моя гитара и лупер⁵. Я начинаю с партии баса, как я уже сказала, а потом понемногу добавляю рифы… Ты удивишься, узнав, что можно сделать с одной лишь гитарой и лупером.

Моя гитара. До меня вдруг доходит, как много я сегодня потеряла. И хотя я чувствую, что эмоции начинают захлёстывать меня, и знаю, что мне стоит заткнуться, я не могу. Мои мысли вылетают изо рта сразу же, как только возникают в голове.

— Это была гитара моего деда. Великолепный электро-акустический «Гибсон» из шестидесятых с выгоревшим на солнце покрытием. Такую гитару нельзя заменить. Когда я была ребенком, я прилепила на заднюю часть наклейку с ирландским флагом и думала, что дед точно меня убьёт, но он только посмеялся и поблагодарил меня за то, что я её усовершенствовала… правда, он попросил меня больше не пытаться усовершенствовать его вещи без спросу. Знаешь, а ведь он вырос здесь. Не прямо здесь. Он из Дублина. И мне даже удалось получить ирландское гражданство благодаря ему. Мы с сестрой часто говорили о том, чтобы приехать сюда вместе, но она так занята в своей медицинской школе…

Я закрываю ладонью рот, и глаза Джека округляются.

— Прости. Прости. Я слишком много болтаю.

Джек пожимает плечами.

— Я задал тебе вопрос. Ты ответила. Вероятно, именно таким и должен быть ответ на него.

— Это зависит от того, с кем я разговариваю.

— А, может быть, это зависит от тебя и от того, насколько сильно ты хочешь чем-то поделиться. Может быть, только тебе одной известно: слишком это или нет.

— Может.

Я отвожу взгляд и смотрю перед собой на кусочки салфетки на барной стойке. Похоже, что во время своего монолога я перестала теребить её и начала её рвать. Надеюсь, Джек не заметил. Я не знаю, куда деть кусочки салфетки, поэтому смахиваю их себе в руку и засовываю в карман-кенгуру своего худи.

То, что сказал Джек, слегка меня взволновало. Не в плохом смысле. Просто я не этого ожидала. Обычно, когда я извиняюсь за свою болтливость, люди смеются и говорят, что всё в порядке. Никто никогда не говорил мне, что возможно я не слишком много болтаю.

— Могу я чем-то помочь? — спрашивает Джек.

Когда он наклоняется ко мне, его колено снова врезается в моё. Он смотрит на меня так, словно действительно хочет помочь, а не просто пытается быть вежливым. Мне хочется пододвинуть свой стул поближе и рассказать ему о том, что есть несколько способов, которыми он может помочь мне отвлечься. Но на сегодня с меня уже достаточно плохих решений, поэтому решение переспать с незнакомцем, которого я встретила в баре, не станет очередной моей ошибкой.

— Ты очень добрый, но вряд ли, ты можешь помочь. Ты и так уже помог мне, когда нашёл для меня эту зарядку для телефона и купил пиво.

— Был рад помочь, — говорит он. — И если уж на то пошло, то мне очень жаль, что ты потеряла все свои вещи, в особенности гитару. Если ты дашь мне номер своего телефона, я попробую её поискать и дам тебе знать, если что-то узнаю.

А вот это уже точно флирт, ведь так? Я ещё раз задумываюсь о том, действительно ли это будет таким уж плохим решением — переспать с незнакомцем, которого я встретила в баре. Мне ведь нужно где-то провести эту ночь? Ведь поздняя поездка в Корк может оказаться гораздо более опасной. Мало ли, кого я могу встретить в дороге. Или в хостеле, если там вообще найдётся свободный номер.

Если моему мировому турне суждено завершиться так рано, я вполне могу завершить его сексом.

— Было бы здорово, — говорю я, стараясь скрыть свой энтузиазм, когда он достаёт свой телефон.

— Рэйн Харт. Рэйн — через «э», а Харт — с «т» на конце.

— Рэйн Харт, — говорит он и мельком смотрит на меня, продолжая вбивать моё имя. — Тебе на роду написано стать музыкантом с таким именем. Я уже слышу, как его произносят на радио. И на вершине чарта у нас сегодня Рэйн Харт с её великолепным синглом «Чувак из Коба».

Я фыркаю.

— «Чувак из Коба»? Ужасное название.

— Может быть, но сама песня — просто огонь. Некоторые называют её гимном поколения.

Когда я издаю смешок, он широко улыбается.

— А теперь номер, Рэйн Харт.

Я диктую ему свой номер, после чего он снова убирает телефон в карман.

— Если я услышу о каком-нибудь «Гибсоне» с наклейками в виде ирландского флага, я дам тебе знать.

Я наклоняюсь к нему.

— Даже если не услышишь, тебе всё равно стоит держать меня в курсе, чтобы я не переживала. Неопределённость может меня убить.

— Нет ничего хуже неопределённости, — говорит он. — Поэтому я буду регулярно тебе писать.

— Чем чаще, тем лучше.

Голос разума советует мне поумерить пыл, но я говорю голосу разума, чтобы он отвалил.

На какое-то мгновение воцаряется тишина, словно ни один из нас не знает, что делать дальше. У нас есть множество различных вариантов. Я думаю, что могу спросить его напрямую «Не желает ли он пригласить меня к себе сегодня вечером?» Или я могу зайти издалека. «У тебя на сегодня есть какие-нибудь планы? Я не против присоединиться». Я делаю глоток из стакана и решаю отказаться от обоих вариантов.

— Ну, хватит обо мне, — говорю я. — Расскажи мне что-нибудь о себе.

Джек издаёт смешок.

— Я скучный.

Мне очень трудно в это поверить. Иногда мне бывает сложно уделять всё свое внимание одному человеку. Дело не в людях. Просто мой мозг работает как дерьмовый компьютер. Браузер в нём навсегда завис на вкладке с музыкой. А на экране неизменно красуется сообщение об ошибке: «Эта веб-страница использует слишком большое количество памяти». Что бы я ни делала, мысли о музыке постоянно возникают в моей голове, точно всплывающие рекламные объявления. И они доставляют мне много проблем. Мне бывает довольно тяжело покинуть свои мысли, и в отличие от настоящего компьютера, я не могу перезагрузить свой мозг или заменить в нём неисправную фронтальную кору, или сделать ей апгрейд.

Большую часть времени я чувствую себя так, точно во мне стоит операционная система, отличная от всех остальных. Но иногда, как сейчас, я встречаю кого-то, кому удаётся заглушить музыкальную вкладку. Кого-то, с кем я настолько легко могу настроиться на одну волну, что мне хочется закончить наш разговор и перейти к более интересным вещам. Надежды, страхи, всё то, что делает людей тем, кем они являются… Иногда этого может быть слишком много. Я это знаю. Меня бывает слишком много. Но я надеюсь, что когда я совпадаю с кем-то таким образом, они тоже это чувствуют. И они тоже могут быть чуть больше самими собой.

— И почему ты считаешь себя скучным? — спрашиваю я.

Джек вздыхает.

— О, здесь много причин. Например, я никогда не бывал за пределами Ирландии.

Я уже собираюсь спросить его о том, почему он никогда не покидал Ирландию, и куда бы он хотел поехать, но он меняет тему раньше, чем я успеваю это сделать.

— К слову о путешествиях. Раз уж ты так много путешествовала, я предполагаю, что ты видела множество пабов.

— Я играла в различных пабах, танцевала в различных пабах, пила пиво в различных пабах, начиная с Бостона… и заканчивая… этим пабом.

— И мне кажется, что ты из тех женщин, которые говорят то, что думают.

— Большую часть времени.

Хочется мне этого или нет.

Джек глубокомысленно оглядывает меня.

— И что ты думаешь об этом месте?

— Что ты имеешь в виду?

— Как бы ты сравнила этот паб с теми пабами, в которых бывала?

Тон его голоса лёгкий, почти дразнящий, но в нём также слышится что-то ещё… серьёзность.

— Ты, правда, хочешь знать?

— Я, правда, хочу знать.

Я осматриваю паб. Он не очень большой, но здесь довольно много сидячих мест. Несколько деревянных столов блестят в свете лампочек без плафонов, которые висят у нас над головами. Мне плохо видно два небольших смежных помещения, но в одном из них есть несколько отгороженных зон, а в другом — как минимум, один длинный стол для больших компаний. Алкоголь на полках, расположенных за барной стойкой, аккуратно и лаконично расставлен. Музыка хороша. Но в паб не ходят для того, чтобы послушать музыку, если только она не исполняется вживую. Сюда приходят за разговором. И хотя мне очень нравится разговаривать с Джеком, я сомневаюсь, что это связано с атмосферой этого паба, которая кажется немного стерильной. Если уж на то пошло, наш разговор продолжает быть оживлённым не благодаря, а вопреки.

— Здесь… мило, — говорю я и перевожу взгляд на Джека, чтобы оценить его реакцию.

— А поподробнее.

Я точно знаю, что когда кто-то спрашивает твоего мнения, он обычно хочет, чтобы ты сказала то, что он хочет услышать.

Я пожимаю плечами.

— Ты, кажется, часто здесь бываешь. Должно быть, это хорошее место, раз ты продолжаешь сюда возвращаться, ведь так?

— Конечно, но…

Джек вздыхает и наклоняется ближе.

— Если ты боишься меня обидеть, то не надо. Я не такой уж частый посетитель.

— Значит, ты владелец конкурирующего паба? Или санинспектор? Ты не выглядишь как санинспектор.

Я замолкаю, неожиданно осознав, что он может подумать, что я назвала его «неопрятным».

— И, между прочим, это хорошо. Ты выглядишь гораздо круче, чем санинспектор.

А что если он и правда санинспектор, и теперь я оскорбила его профессию?

— Не то, чтобы с профессией санинспектора было что-то не так.

Джек переводит взгляд на меню, которое лежит рядом с нами. Он берёт его и суёт мне в руки.

— Если ты скажешь мне, что ты на самом деле думаешь, я угощу тебя обедом. Всё что захочешь. Тебе обязательно надо попробовать трюфельные чипсы. Они по-настоящему хороши.

Я пробегаюсь глазами по меню.

— Звучит классно. И в моих обстоятельствах я не могу отказаться от бесплатного обеда…

— То есть ты согласна?

Я решаю, что нет ничего плохого в том, чтобы дать человеку то, чего он хочет, а тем более, если, в итоге, я получу бесплатную еду.

— Ну, хорошо.

Я закрываю меню и снова осматриваю паб.

— Пиво хорошее. Бармен выглядит… сурово, но в хорошем смысле. Кот милый, — говорю я, заметив Себастьяна, пересекающего помещение. — Место красивое…

— Но…

— Но немного… безжизненное.

— Безжизненное, — повторяет он.

— Такое ощущение, что чего-то не хватает.

Его пронзительный взгляд опускается на меня.

— Если бы ты была управляющей, что бы ты поменяла?

Я начинаю смеяться.

— Я не смогла бы управлять пабом. Я своей жизнью-то с трудом управляю, как видно из всего того, что со мной сегодня произошло.

— Давай представим, гипотетически, что ты консультируешь владельца этого паба. Что бы ты порекомендовала?

— Ну…

Я разворачиваюсь так, чтобы облокотиться спиной о барную стойку и максимально внимательно рассмотреть паб. Здесь чисто и уютно, но несколько безлико.

— Хороший паб это не столько про дизайн, сколько про ощущение. Поэтому первое, что я бы попыталась выяснить, это — какую атмосферу хочет воссоздать владелец, и начала бы именно с этого.

— Что ты имеешь в виду?

— В своих любимых пабах я чувствую себя… дома вдали от дома, даже если я никогда не бывала в этом месте раньше.

Я замолкаю, пытаясь найти правильные слова, чтобы объяснить ему то, что я имею в виду.

— Это похоже на то чувство, когда ты встречаешь старого друга после долгих лет разлуки, и тебе почему-то кажется, что вы вообще не расставались. Всё так знакомо, но при этом волнующе.

Джек внимательно смотрит на меня, и я неожиданно начинаю сомневаться в своих словах.

— Я понятно объясняю?

— Ты понятно объясняешь.

Он удерживает мой взгляд, а затем снова осматривает паб.

— Представим, что именно такого эффекта хочет достичь владелец. Как ты этого добьешься?

— Ну, сейчас вечер пятницы, и почти никого нет. Паб определяют его постоянные посетители, которые могут привести новых гостей и заставить их рассказывать об этом месте. Я не вижу, чтобы здесь были запланированы какие-то мероприятия. И если их нет, то нужно их запланировать. Не обязательно что-то из ряда вон. Может быть викторину. Победители получают бесплатную выпивку или что-то типа того. Всем такое нравится.

— Викторины, ага.

— Может быть, стоит приглашать каких-то музыкантов раз в неделю. Любые жанры — народная, современная музыка.

— Неплохо.

— И я предложила бы обновить фотографии на стенах. Вообще всё это место следовало бы слегка переделать.

— А что не так с фотографиями?

— Всё так, но… я не знаю. Они как будто из учебника. Было бы здорово повесить работы местных художников, забавные фотографии владельцев или завсегдатаев, когда их станет больше. Даже кота, — говорю я и, улыбаясь, смотрю на Себастьяна, который плюхается на пол рядом с Джеком.

— В уютных пабах есть некоторый хаос. Не беспорядок, а хаос. Я говорю о стенах, которые завешаны фотографиями, записками, картинами. Люди должны находить что-то новое и интересное, куда бы они ни посмотрели. А здесь нечего разглядывать. И вещи здесь неинтересные.

Он оглядывает паб, словно пытается всё это представить.

— Хорошо. Ладно, я понял.

— Ах, да! — я чуть ли не подпрыгиваю на стуле, когда мне в голову приходит одна идея. — В том помещении с длинными столами можно играть в настольные игры. Я видела бары, где устраивают соревнования по гигантской «Дженге» и всё в таком духе. Это очень забавно.

Я снова осматриваю паб.

— Здесь много потенциала, — говорю я искренне.

Может быть, всё дело в собеседнике и пиве, но у меня хорошее чувство по поводу этого места.

— Сейчас в этом пабе нет жизни, но он может превратиться в отличное место. Сюда только нужно привлечь людей, чтобы они почувствовали себя воодушевленно, но при этом как дома.

— Воодушевленно, но при этом как дома, — повторяет он.

— Этот поганец всё ещё тебя достаёт? — раздаётся чей-то голос.

Я поворачиваюсь и обнаруживаю Олли, который всё ещё сердито смотрит на Джека из-за барной стойки.

— О, да, — говорю я.

— Это правда, — говорит Джек. — Я попросил Рэйн поделиться со мной экспертным мнением о твоём пабе, о том самом пабе, который на протяжении многих поколений принадлежал твоей семье, то есть о наследии Даннов, и я с сожалением сообщаю тебе, что он, по её словам…

— Чудесный! — говорю я, чуть не подавившись своим пивом.

— Ранее ты говорила совсем другое.

Выражение его лица делается серьёзным, но глаза ехидно сверкают.

Я перевожу взгляд с Джека на Олли, но не могу придумать, что сказать. Я делаю очередной глоток пива, но перебарщиваю, и, в итоге, оно начинает течь по моему подбородку.

Олли странно на меня смотрит, и я почти уверена, что сейчас умру от стыда, но прежде чем я успеваю это сделать, Джек поднимается со стула, чем порядком меня пугает, и перекидывает ноги через барную стойку.

— Слезь, на хрен, с барной стойки, Джек! — говорит Олли, но не делает ничего, чтобы помешать ему перепрыгнуть на другую сторону.

Я смотрю на Джека.

— Что ты делаешь?

— Пошёл за твоими трюфельными чипсами, конечно.

Он улыбается и входит на кухню прежде, чем я успеваю понять, что происходит.

Олли вздыхает. Он качает головой и протирает барную стойку в том месте, где сидел Джек.

— Разве ты не должен что-то с этим сделать? — спрашиваю я.

Олли приподнимает бровь.

— С чем?

Я указываю на покачивающиеся двери, за которыми исчез Джек.

— Он только что вошёл в твою кухню так, словно он владелец этого помещения!

Олли пожимает плечами.

— Он владелец.

— Он… что?

— Он владелец этого места.

— Но ты… Джек сказал, что это ты владелец.

— Мы оба. Этот умник мой младший брат.

— О.

Я смотрю на то, как створки кухонной двери перестают покачиваться.

— О! — снова говорю я, вспомнив обо всех тех далёко не приятных вещах об этом пабе, которые я сказала.

А ведь я даже не завсегдатай. И как я не подумала о том, что могла на самом деле консультировать владельца этого бара? Но Джек так молод. На год младше меня. Разве он может отвечать за что-то настолько большое, тогда как я даже не способна вести бизнес, состоящий из одной меня и гитары.

Олли перекидывает полотенце через плечо.

— Ты в порядке?

Я качаю головой.

— Не знаю, Олли Волли.

Он бросает на меня очередной странный взгляд, а я делаю самый большой глоток пива, который только может поместиться у меня во рту, в надежде, что такое со мной больше не повторится.

Глава 3

Джек

— Ты часто бываешь таким говнюком? — спрашивает Рэйн, когда я ставлю перед ней тарелку с трюфельными чипсами.

Она — та самая. Последние пять минут в моей голове крутится лишь одна эта мысль. Она — та самая. Она — та самая. И я точно это знаю, так как потратил почти целый день, выслушивая скучных людей, которые совершенно мне не подходили.

Из неё получится идеальный организатор увеселительных мероприятий.

Я беру чипсину с её тарелки.

— Знаешь, ты не первая, кто задаёт мне этот вопрос.

«Она — та самая», — снова думаю я, но затем мысленно себя одёргиваю. Если я хочу, чтобы она согласилась работать в этом пабе, мне нельзя отвлекаться. Если я хочу убедить её дать мне шанс, мне нужна ясная голова.

Проще сказать, чем сделать.

Рэйн одаривает меня испепеляющим взглядом, но я вижу изумление в её глазах. Эта девушка очень весёлая. И она также… красивая. Я не лгал, когда сказал её об этом. Светло-зелёные глаза. Волнистые рыжие волосы. А этот ротик… Я никогда не могу предсказать, что она скажет дальше, и мне это нравится. Мне это очень нравится.

Олли шлёпает меня по плечу полотенцем.

— Хватит уже вести себя как чёртов засранец, Джеки. Если ты продолжишь доставать наших посетителей, нам повезёт, если они вообще у нас останутся.

Прежде, чем я успеваю ответить, кто-то зовёт Олли и просит у него ещё стакан пива, и мой брат уходит, качая головой. Он злится на меня, но я переживу. В половине случаев я действительно его злю. Да я сам себя злю в половине случаев. Сказать по правде, мне кажется, ему нравится на что-то злиться, и я рад ему в этом помочь. Но это не значит, что я хочу разозлить милую рыжеволосую девушку, сидящую напротив меня.

Только вот разозлил ли я её? Она закусила нижнюю губу, так что она, вероятно, расстроена, хотя… чёрт, я не должен смотреть на её губы. Я поднимаю глаза.

— Ты злишься?

Лучше сразу спросить.

Рэйн отводит глаза. Её волосы высвобождаются из-за уха и закрывают лицо.

— Я бы никогда не сказала подобное об этом пабе, если бы знала, что ты владелец. Я никогда никого не оскорбляю. По крайней мере, специально.

— Ты не оскорбила меня.

Она заводит волосы за ухо и скептически смотрит на меня.

— Я не сказал тебе о том, что владелец, потому что хотел получить честный ответ. Не думаю, что что-то из сказанного тобой обо мне или об этом пабе могло меня оскорбить, если ты говорила искренне.

Она хмыкает, после чего оглядывает меня и говорит.

— Как я понимаю, ты сейчас говоришь искренне.

— Я очень редко говорю то, чего не имею в виду.

Но зато очень часто думаю.

— Ну, тогда спасибо за честность.

Она улыбается и берёт с тарелки трюфельную чипсину. А когда закидывает её в рот, из неё вырывается стон, и мне приходится очень постараться, чтобы никак не отреагировать на этот звук. К счастью, я стою за барной стойкой. И к счастью её стон сменяет странное покашливание, которое кажется мне наигранным. Но затем я начинаю сомневаться в этом, потому что кашель усиливается, и в уголках её глаз появляются слёзы.

Рэйн, должно быть, чувствует моё беспокойство, потому что приподнимает руку и выдавливает из себя:

— Я в порядке.

— Уверена? Мне никогда не приходилось делать искусственное дыхание рот-в-рот, но я проходил курсы первой помощи совсем недавно.

Она издаёт смешок, который звучит слегка хрипловато после всего этого кашля, а затем берёт ещё одну трюфельную чипсину и начинает покачиваться в такт музыке, разглядывая её. Она не прекращала двигаться с тех пор, как зашла сюда. Иногда это едва заметное движение, вроде покачивания. А иногда нет, как тогда, когда она уничтожала ту бедную салфетку. И от этих движений тамбурин в её кармане постоянно звенит. Словно её повсюду сопровождает персональный саундрек.

Она тычет в меня чипсиной и говорит.

— Ты опять со мной флиртуешь?

Разве? Чёрт, я и сам не знаю. Я на самом деле недавно проходил курсы первой помощи. Я бы потерял сон, если бы этого не сделал. Но если бы мне пришлось делать кому-то искусственное дыхание рот-в-рот в этом пабе прямо сейчас, я бы предпочёл сделать его ей.

Как только эта мысль приходит мне в голову, я ужасаюсь. Я бы не хотел, чтобы она подавилась, ради того, чтобы у меня был предлог её поцеловать, ведь так? Но она могла подавиться. Теперь я это ясно вижу. Она подавилась чипсиной, а я напрочь забыл, как делать искусственное дыхание. Я просто стоял и ничего не делал. Она могла упасть со стула и умереть, и это была бы моя вина. Конец.

Это маловероятный сценарий, но возможный. Я так ярко себе всё это представляю, что никак не могу избавиться от этого образа, поэтому скрещиваю руки на барной стойке, чтобы не видеть его, и прижимаю кончики пальцев к деревянной поверхности, повторяя про себя: хватит, хватит, хватит. Я произношу каждое слово с одинаковой громкостью. И с одинаковой периодичностью.

Последнее «хватит» я произношу слишком громко. Или слишком быстро. Я не знаю. Но я точно знаю, что со мной что-то не так. Рэйн тянется за очередной чипсиной, и прежде, чем я успеваю напомнить себе, что мысли это всего лишь мысли, и что я не могу позволить чему-то случиться, всего лишь подумав об этом, я вскрикиваю:

— Подожди!

Рэйн замирает, а её рука зависает в воздухе.

— У тебя тут муха, — говорю я, хотя сейчас январь, и чертовски холодно, и я не видел мух уже несколько месяцев.

Я машу рукой, чтобы спугнуть несуществующую муху, а затем забираю у неё тарелку.

— Я слышал, что они срут каждый раз, когда садятся куда-нибудь.

Несколько чипсин падают с тарелки, и я их тоже забираю, а затем бросаюсь к мусорному ведру и выкидываю в неё чипсы, хорошо встряхнув тарелку. Я осматриваю пол, чтобы убедиться, что избавился от них всех, после чего ставлю пустую тарелку рядом с кассовым аппаратом.

Я стараюсь не смотреть на Рэйн, но когда поворачиваюсь, беру первое попавшееся меню, пролистываю страницу с трюфельными чипсами, а затем протягиваю ей.

— Тарелку чипсов нельзя считать обедом, — говорю я. — А как же белок? Овощи? Чипсы это нездоровая еда.

Если Рэйн и посчитала странным то, что произошло в последние тридцать секунд, она этого не показывает. Она опускает глаза на меню, а затем снова смотрит на меня.

— Я не могу…

— Мы договорились на обед, — я пододвигаю меню поближе к ней. — Ты делишься своим мнением по поводу паба — я покупаю тебе обед.

Рэйн прищуривается, словно собирается хорошенько отхлестать меня языком.

Отхлестать языком — интересное выражение. О, нет. Хватит уже, Джек.

— Ладно, — говорит она.

Напевая себе под нос, она просматривает меню. И когда снова поднимает на меня глаза, я притворяюсь, что не пялился на неё последние две минуты.

— Я буду рагу, если можно, — говорит она и захлопывает меню. — Но знай, когда кто-то предлагает мне что-то бесплатно, я отказываюсь лишь один раз. Из вежливости. Так что не предлагай мне того, чего не хочешь мне предложить.

— Это не бесплатно. Ты его заработала.

Я ставлю локти на барную стойку и наклоняюсь вперёд так, что оказываюсь с ней на одном уровне. У неё поистине красивые глаза. Сосредоточься, Джек! Я пытаюсь отвести взгляд, но он автоматически опускается на её губы. Может, лучше нос? Это более безопасно. Но затем я замечаю на её переносице веснушки, напоминающие созвездие, и хотя я раньше никогда не задумывался о веснушках, я вдруг понимаю, что они мне очень нравятся. Лоб? Да. Здесь нет ничего, что может возбуждать. Ничего, кроме её рыжих бровей, которые заставляют меня подумать о её волосах, которые выглядят очень мягкими. Интересно, каково это — запустить в них пальцы… твою ж мать. Я решаю, что смотреть ей в глаза — это не так уж плохо.

— К слову о работе, — говорю я. — Ты бы не хотела здесь поработать?

Рэйн смотрит на меня некоторое время, а потом говорит:

— Здесь? В пабе?

— Ну, я не очень представляю, как ты сможешь работать здесь из другого места.

— И что я должна буду делать?

— Модернизировать паб, конечно! Делать всё то, о чём ты мне рассказала. Настольные игры, викторины и прочее. И избавиться от этих долбаных картин.

Последнее будет сделать проблематично, но лучше про это не упоминать.

Рэйн хмурит лоб, глядя на меня, и я вдруг понимаю, что мне чертовски нравится, когда хмурят лоб.

— Я не понимаю, — говорит она, глядя на меня так, словно пытается понять — шутка это или нет.

Я почти всегда шучу по поводу чего бы то ни было. Но не сейчас.

— Нам нужен организатор развлекательных мероприятий, — говорю я. — Кто-то, кто мог бы вдохнуть немного жизни в это место. И я хочу, чтобы им стала ты. Что тут непонятного?

Рэйн начинает смеяться.

— Э-э… много чего.

— Например?

— Как насчёт того, что у меня нулевой опыт в организации развлекательных мероприятий. А есть ли вообще такая должность? Видишь? Я даже не в курсе.

Я вздыхаю. Она слишком всё усложняет.

— Забудь ненадолго об этих формальностях. Ты могла бы получать удовольствие от такой работы?

— Ну, да. Это гораздо лучше, чем все те должности, что светят мне дома, но я не думаю, что достаточно квалифицирована для такой работы. Я всего лишь уличный музыкант. Я вообще не разбираюсь в бизнесе.

— Тебе это и не нужно. Я занимаюсь бизнесом. Ты занимаешься развлечениями.

Она начинает смеяться, и это вселяет в меня надежду, что у меня всё получится, поэтому я продолжаю:

— Ты ведь бывала во множестве пабов.

— Да, но…

— Значит, у тебя богатый опыт. Ты знаешь, как там всё устроено. И ты музыкант, который где только не играл, поэтому знаешь, как развлекать людей.

— Наверное, но я не знаю, как организовать викторину в пабе.

— Погугли.

Она издаёт смешок.

— У тебя довольно непродуманные методы найма.

Наклонившись к ней, я понижаю голос, чтобы больше никто не мог меня слышать.

— Послушай, я весь день собеседовал людей на эту должность. Конечно, они предлагали мне какие-то идеи, но ни один не предложил мне какую-нибудь концепцию. Ни один, кроме тебя. Ты так хорошо всё обрисовала. И мне это понравилось. Ты рассказала мне о том ощущении, которое должно создавать это место. Моя семья в течение многих поколений владела этим пабом, и знаешь, что я чувствую, когда прихожу сюда?

Она качает головой.

— Ничего. Точнее лёгкое пренебрежение, если говорить по-честному. Но я никогда не задумывался о том, что бы я хотел здесь чувствовать. Или что бы я хотел, чтобы почувствовали другие люди.

Я похлопываю рукой по барной стойке.

— Старый друг… я хочу, чтобы это место ощущалось именно так. И мне понравилось то, что ты сказала про викторины, настольные игры и так далее. Поэтому, конечно, всё это слегка неожиданно, но это не значит, что моё решение необдуманно.

Сначала Рэйн ничего не говорит. Она сдвигается на стуле, высвобождает ногу, которую она подоткнула под себя, после чего притягивает её к груди и кладёт подбородок на колено. Она снова начинает раскачиваться взад-вперёд, глядя на пивной стакан. Тамбурин в её кармане тихонько позвякивает, и я на мгновение забываю, о чём мы говорили.

— Это всего лишь идеи, — говорит она, наконец. — Ты можешь забрать их себе за бесплатно. Тебе не нужна моя помощь. Я сейчас в полном раздрае. Во всех смыслах.

Раздрай во всех смыслах. Кто-то, вероятно, заставил её относиться к себе таким образом, и кто бы это ни был, я его ненавижу.

— Тогда ты идеально подходишь для этой работы. Мне нужен кто-то, кто не боится небольшого раздрая.

Или большого.

— Это очень… щедро с твоей стороны, и звучит чудесно, но…

Она снова поднимает на меня глаза.

— Ты меня даже не знаешь.

— Рэйн, ты кажешься человеком, которого достаточно легко узнать.

Ведь в этом всё дело? Она совсем не кажется мне чужой. Она вся как будто на виду. И если тебе хочется что-то о ней узнать, нужно всего лишь спросить.

Или, может, я уже совсем помешался. И я ведь не в первый раз задаюсь этим вопросом. Может быть, я позволил милому личику и флирту затмить себе разум? Но ведь я флиртовал со многими милыми девушками и до сегодняшнего дня не предлагал никому из них работу. Это чисто деловое предложение.

Наверное.

Я отстраняюсь от неё.

— Ладно, давай так. Предположим, чисто гипотетически, что ты совсем не подходишь для этой работы.

— Это… не предположение.

— Ты сказала, что эта работа кажется тебе классной. Ты сказала это искренне?

— Да, но опять же, я не…

Я приподнимаю бровь, и она издаёт раздражённый вздох.

— Ладно. Продолжай.

— Давай посмотрим на факты: ты не хочешь возвращаться домой. Чтобы этого избежать, тебе нужен доход. Но для того, чтобы получать доход, тебе нужно вернуть свои инструменты. Это может произойти только в том случае, если они найдутся или ты их заменишь. Но у тебя нет времени ждать, когда они объявятся, и ты пока не зарабатываешь деньги, а, значит, не можешь их заменить. Я предлагаю тебе решение, благодаря которому все эти варианты будут открыты для тебя. Ты поработаешь в пабе, поможешь нам воплотить в жизнь некоторые из твоих идей, и, если тебе повезёт, и твои инструменты объявятся, ты покинешь нас, заработав дополнительные деньги. Но если твои инструменты не объявятся, ты сможешь поменять их на деньги, которые заработаешь здесь. Это не займёт много времени. Ты поможешь нам всё организовать, пока не встанешь на ноги.

Она открывает рот, чтобы ответить, но я продолжаю раньше, чем она что-нибудь скажет.

— Двенадцать недель, — говорю я. — Дай мне всего лишь двенадцать недель. Начиная с сегодняшнего дня и до апреля. Этого времени должно хватить, чтобы заменить твою гитару, комбик и всё остальное, ведь так?

— Вероятно. Но… не подумай, что я не хотела бы получить эту работу, но должен быть кто-то, кто лучше меня подходит на эту должность.

Господи, эта девушка точно музыкант. Она похожа на заевшую пластинку.

— Если ты не хочешь эту работу, потому что тебе это неинтересно, то ладно. Но если тебя сдерживают только сомнения в собственных силах, тогда соглашайся. Все остальные проблемы мы решим вместе.

Она натягивает рукава своего худи поверх ладоней.

— Предположим, мне хотелось бы получить эту работу. Но я не очень себе представляю, как я могу согласиться на неё. Мне негде остановиться в Кобе не то что до апреля, а даже на ночь.

Формальность. К счастью, я знаю практически всех в Кобе.

— Дай мне время до завтрашнего утра, и я найду для тебя место на несколько ближайших месяцев.

Я пока не представляю, как я это организую, но я уже начал перебирать в голове различные варианты.

— А что касается сегодня, то я знаю отличное место.

Глава 4

Рэйн

Я слегка разочаровываюсь, когда узнаю, что остановлюсь сегодня не у Джека, а у Олли.

— Ты похожа на фломастер, — говорит Джек жене Олли, когда та присоединяется к нам в пабе через час после его звонка.

Она, не задумываясь, отвечает:

— Кому-то же надо быть ярким пятном в этой семье.

Я оглядываю её. Если Олли показался мне суровым, то с ней мало что может сравниться. Эта крошечная женщина кажется устрашающей. Всё в ней говорит о её напористости — начиная с её взгляда, и заканчивая одеждой — водолазка, юбка до колена, колготки, серёжки в виде единорогов. И всё это сочетается по цвету с ярко-розовыми туфлями на каблуках. Она могла бы выглядеть как светящаяся палочка, если бы не её тёмные волосы, собранные в высокий гладкий хвост, в который я никогда не смогла бы собрать свои пушистые рыжие кудри.

Она снимает пальто (тоже розовое) и вешает его вместе с гигантской сумочкой под барной стойкой, после чего садится на стул рядом с Джеком.

— Тебе повезло, что у меня есть няня. А теперь расскажи мне, кто эта подруга, которой нужен ночлег? То, что ты завёл себе новую подружку, просто неслыханно.

Она смотрит на меня пристально, но не враждебно.

Я неуверенно машу ей рукой.

— Рэйн Харт.

— Нина Лежен-Данн.

Её взгляд задерживается на мне, и я понимаю, что раскачиваюсь взад-вперёд на своём стуле. Я заставляю себя остановиться и вместо раскачивания начинаю шевелить в ботинках пальцами ног. Но затем она, наконец, отводит взгляд и говорит Джеку:

— Напомни, как давно вы дружите?

— Сложно сказать, где-то около полутора часов.

Он поворачивается ко мне.

— Верно?

— Плюс-минус пара минут.

— Около полутора часов, — говорит Нина и снова смотрит меня. — Ты американка.

— Я из Бостона.

— Южная Флорида, — говорит она.

— Повезло, все самые классные пляжи находятся у вас.

— А ещё у нас самые необычные преступники.

Я не знаю, что на это сказать, но Нина как будто ожидает от меня какого-то ответа. Она начинает искать что-то в сумочке, после чего достает оттуда крошечное зеркальце и помаду. Когда она наносит помаду, меня даже не удивляет, что она ярко-розовая. Вернув сумку на крючок под барной стойкой, она снова оглядывает меня и говорит:

— Ты симпатичная.

То, как она это говорит, заставляет меня задуматься над тем: комплимент это, утверждение или вопрос.

— Спасибо. Ты тоже… симпатичная.

— У тебя есть вторая половинка?

Её вопрос застаёт меня врасплох.

— Нет…

— Хм-м.

Она вглядывается в моё лицо, как будто ищет там что-то, но я не понимаю, что.

— Ты пьяна? Ты не выглядишь пьяной.

Я выпила всего два стакана пива и я даже близко не пьяна.

— Я… Нет?

Я перевожу взгляд на Джека, который теперь сгорает от стыда.

Олли вздыхает за барной стойкой и ставит перед Ниной бокал с «Маргаритой».

— Если Джек продолжит доставать наших гостей, а ты будешь обвинять их в том, что они пьяны, нам очень повезёт, если мы не разоримся.

— И тебе тоже привет, мистер Душка, — говорит она.

Нина и Олли обмениваются такими взглядами, что я начинаю чувствовать себя лишней. Не думаю, что кто-либо когда-либо смотрел на меня так, точно я его самый любимый человек на свете. Я вообще не уверена, что кто-то считает меня своим самым любимым человеком — дочерью, другом, певицей, студенткой. Наверное, я самая любимая сестра Сары, и то — по умолчанию.

— Прости Нине её поведение, — говорит Джек. — Она может быть слишком… прямолинейной.

Я бросаю взгляд на Нину, которая машинально помешивает свою «Маргариту», слушая Олли.

— Это ещё мягко сказано.

— Значит, грубоватой.

— Уже лучше.

— Она не имела в виду ничего такого. Она просто…

— Напористая.

— Ага, напористая. Они оба такие.

Посетитель жестом подзывает Олли, а Нина снова поворачивается к Джеку.

— Не думай, что я забыла, о чём мы разговаривали.

— О чём мы разговаривали? — переспрашивает он.

— О том, почему твоя симпатичная новая подружка будет ночевать у меня, а не у тебя.

Он прищуривает глаза.

— Потому что в моей квартире всего одна спальня.

Нина понижает голос, но не до такой степени, чтобы я не могла расслышать её слова.

— Но твоя кровать довольно большая.

— Нина.

Джек бросает на меня взгляд, но я решаю сосредоточиться на своём пиве и притворяюсь, что не расслышала их.

Наверное, это ошибка. Я бы предпочла не спать всю ночь, чем быть не прошеным гостем.

— Я уверена, что смогу остановиться в другом месте.

— Ой, я более чем рада выделить для тебя свою гостевую комнату, — говорит Нина.

— Эм… здорово. Спасибо.

— Я люблю принимать гостей. Я просто несколько озадачена.

Наверное, я тоже.

— Рэйн будет нашим организатором увеселительных мероприятий, — говорит Джек.

— А-а.

Нина снова смотрит на меня.

— Это правда?

— Я раздумываю над этим предложением, — говорю я.

— Ну, это многое объясняет. Джек никогда не смешивает работу и удовольствие. Он удивительно правильный для человека, который постоянно попадает в передряги. И между вами явно что-то происходит, так что такое решение должно быть обусловлено принципами морали, а не его желанием.

Джек давится пивом.

— Нин, — говорит Олли, который возвращается под конец этого неловкого разговора.

Нина одаривает его раздражённым взглядом.

— Что? Я всего лишь пытаюсь докопаться до сути. Он попросил приютить у нас дома симпатичную женщину, которую мы не знаем, тогда как сам явно не против позвать её к себе. И мне захотелось узнать, почему. Не вижу в этом проблему.

Я стараюсь не рассмеяться, но у меня изо рта вырываются хихиканья. Эти люди, все они, включая Джека, настолько нелепые и… да, меня это немного смущает, но это также весело. Хотя Джеку, похоже, совсем не весело. Он выглядит так, словно ему хочется иметь сейчас машину времени, с помощью которой он мог бы помешать себе из прошлого позвонить Нине.

— Нин, — говорит Олли.

Она вздыхает.

— Ну, ладно, — она поворачивается ко мне. — Забудь, что я что-то сказала.

— Не знаю, как я смогу это сделать, но попытаюсь.

Нина улыбается, и мне кажется, что я прошла какой-то негласный тест.

— Джек сказал, что у тебя был непростой день.

Она подпирает рукой подбородок и наклоняется ближе.

— Расскажи мне всё.

К тому моменту, когда паб закрывается, я решаю, что мне нравится Нина, несмотря на невероятно неловкое знакомство. У этой женщины миллион историй. Она была профессиональной гимнасткой, пока её карьера не оборвалась из-за травмы. Именно тогда она начала работать официанткой на дорогой яхте и встретила Олли. Они переехали в Ирландию, когда Олли и Джек унаследовали паб, и с тех пор она управляет собственной фирмой, организующей вечеринки.

— Готова выдвигаться? — говорит Нина, когда уходит последний посетитель. — Няня, наверное, уже сходит с ума от скуки. Девочки легли спать несколько часов назад.

— Я вас провожу, — говорит Джек.

— Ну да, конечно, мне ведь не надо помогать с закрытием, — говорит Олли.

Джек улыбается ему.

— Я бы помог, но это не очень весело. А ты сказал мне пойти повеселиться, Олли Волли.

Олли выругивается себе под нос, а я пытаюсь не рассмеяться, надевая пальто. Я инстинктивно тянусь за гитарой и походным чехлом, но вспоминаю о том, в какую передрягу попала. Джек, должно быть, замечает, как изменилось моё лицо, потому что говорит:

— Нина позаботится о тебе. Я знаю, что это не то же самое, что иметь свои собственные вещи. Но, может быть, они всё же найдутся через пару дней. Ещё одна причина подольше задержаться в Кобе.

— Ага, ты, наверное, прав.

Я направляюсь в сторону двери и чуть не спотыкаюсь о Себастьяна, который пробегает у меня между ног.

— Что такое с этим котом?

— Может быть, он думает, что если будет ходить за тобой следом, то ты влюбишься в него, — говорит Джек.

Я приподнимаю бровь.

— Ты всё ещё флиртуешь со мной?

— Может быть.

Он замолкает, но его глаза кажутся серьёзными, когда он встречается со мной взглядом.

— Ты не против?

Мне кажется, что если я скажу «против», то он никогда больше не будет флиртовать со мной. И меня это… угнетает.

— Я не против, — говорю я и начинаю застёгивать пуговицы на пальто, чтобы он не заметил, что я пытаюсь подавить улыбку.

— Хорошо. Потому что это невероятно весело.

— Ты флиртуешь со всеми девушками, которые сюда заходят? Или только с теми, у кого был плохой день?

— Только если они симпатичные, и с ними интересно разговаривать, — говорит он.

— Как часто ты предлагаешь работу симпатичным девушкам, у которых был плохой день и с которыми интересно разговаривать?

Он останавливается раньше, чем мы успеваем дойти до двери, и тревога, отразившаяся на его лице, удивляет меня.

— Никогда? Точнее один раз. Тебе. И моё предложение… это не было частью флирта. И дело не в том, что ты привлекательная. Но это отчасти связано с тем, что с тобой интересно разговаривать. Но я не поэтому предложил тебе работу. Я, правда, думаю, что ты идеально подходишь. Тебе даже не обязательно работать на меня. Твоим боссом может быть Олли. Воспринимай меня как коллегу. Нет… подожди. Это всё равно… — он запрокидывает голову и смотрит на потолок. — Чёрт, теперь это кажется ещё более странным, чем есть на самом деле.

Я подавляю смешок.

— Не думаю, что это странно. Я же сказала, что ты можешь со мной флиртовать.

— Да, но я предложил пофлиртовать с тобой, а затем предложил тебе работу. Именно так поступил бы какой-нибудь извращенец.

— Но ты ведь не предложил мне свою большую кровать.

Он качает головой.

— Если ты согласишься на эту работу, я больше не буду с тобой флиртовать.

— Это ужасный способ убедить меня здесь работать.

Он вздыхает.

— Я бы хотел продолжить флиртовать с тобой. И я бы очень хотел, чтобы ты здесь работала. Но я не думаю, что могу получить и то, и другое. А если ты откажешься от должности, ты уедешь, поэтому у меня вообще не будет возможности пофлиртовать с тобой. И ещё мне нужно, чтобы ты обновила этот чёртов паб. Поэтому, начиная с того момента, как мы выйдем наружу, я буду самым приличным будущим коллегой, который у тебя когда-либо был.

Я издаю стон.

— Это скучно.

— Ты только послушай себя. Я и так пытаюсь вести себя как добропорядочный гражданин, так что не надо всё усложнять.

— Ну, ладно, — говорю я и выхожу за дверь, когда он открывает её для меня.

— Наконец-то, — говорит Нина, когда мы оказываемся снаружи. — Я думала, вы там потерялись.

Мы устремляемся вниз по улице, и я чувствую себя странно, так как в моих руках пусто, а спина не чувствует веса моего рюкзака, когда мы начинаем подниматься в гору.

Джек кивает на серое здание, когда мы проходим улицу, ведущую в бухту.

— Тут есть библиотека. Из неё открывается прекрасный вид на воду.

Он поворачивается ко мне.

— Ты любишь читать?

— Иногда. Чаще всего это аудиокниги. Хотя это, наверное, не считается.

— Почему не считается?

— Ну, это ведь гораздо проще.

— И поэтому это не считается? Представим, что ты приходишь в клуб любителей книг, участники которого прочитали книгу, а ты послушала аудиокнигу. Ты точно так же сможешь обсудить её с ними, верно? Если ты не скажешь, что послушала её, никто и не узнает. Всем всё равно, проще это или нет. Сложно — не значит лучше.

— Где-то я это уже слышала.

Как только я понимаю, что произнесла это вслух, я начинаю подумывать о том, чтобы забежать в какой-нибудь переулок и исчезнуть в ночи навсегда. Я эмоционально выжата и слегка пьяна, поэтому та капля самоконтроля, которая во мне иногда присутствует, сбежала с места преступления.

— О, Боже, — говорю я.

Но смех Джека обрывает мою фразу.

— И я туда же, да?

Я облегченно вздыхаю и начинаю тянуть за пальцы своих перчаток, продолжая идти.

— А что насчёт тебя? — спрашиваю я. — Ты любишь читать?

Нина издаёт смешок.

— А делает ли он что-то ещё помимо чтения? Вот в чём главный вопрос.

— Какие книги?

— Разные. Включая аудиокниги, — он одаривает меня широкой улыбкой. — Я слушаю их, когда закрываю паб.

— На прошлой неделе он чуть не убил Оливера, когда они закрывались вместе, — говорит Нина.

— Ничто так не травмирует моего старшего брата, как телефон, подсоединённый к колонкам, и любовная сцена, которая начинает проигрываться на полной громкости у него над головой.

Я начинаю смеяться, потому что, несмотря на то, что я знаю Джека и Олли всего несколько часов, я очень хорошо представляю эту сцену.

— Ты сделал это специально, так?

Он вздыхает.

— Неужели я так легко считываюсь?

— Нелегко, — говорит Нина. — Просто ты предсказуемый.

— Я не предсказуемый, — говорит он.

— По правде говоря, мне бы очень хотелось, чтобы он был более предсказуемым, — говорю я.

— Ты так думаешь, потому что не очень хорошо его знаешь, — говорит Нина. — Это правда, — добавляет она, когда Джек бросает на неё суровый взгляд. — Если ты не в пабе и не у нас, значит, ты заперся у себя дома вместе с котом и читаешь. Тебе нужно хоть немного пожить, Джек.

— По-моему у него довольно неплохая жизнь, — говорю я, и Джек одаривает меня благодарной улыбкой.

— По крайней мере, ты мог бы снова начать делать татуировки, — Нина замедляет шаг, чтобы поравняться со мной и Джеком. — Он всегда отвечает мне, что подумает, но никогда этого не делает.

— Почему?

— Всё поменялось, — говорит Джек. — И мне не нужно «немного пожить». Работа. Семья. Коты. Книги. Что мне ещё нужно?

— Мечты. Приключения. Любовь, — говорит Нина.

— Не всем из нас удаётся влюбиться на крутой яхте в двадцать с небольшим, — говорит он, и в его тоне звучит нечто похожее на предупреждение.

Нина некоторое время молчит.

— Ты прав.

Мы продолжаем идти по дороге, и между нами повисает неловкая тишина. Я не очень понимаю, в чём тут дело, и не собираюсь спрашивать. Но я ненавижу тишину, поэтому, когда мы минуем несколько невысоких домиков, стоящих вплотную друг к другу, я говорю:

— Никогда не видела так много цветастых домов. Это как если бы мы гуляли по магазину со сладостями.

— Их называют «колода карт», — говорит Джек. — И именно эта достопримечательность Коба чаще всего попадает в Инстаграм. Секрет хорошей фотографии заключается в том, чтобы обойти этот квартал и парк, — говорит он, указывая на небольшую зелёную зону на противоположной стороне улицы. — Подними телефон над стеной и сможешь получить отличный снимок домов и собора.

— Почему они так называются? — спрашиваю я.

— Если первый дом упадет, то же самое произойдёт и со всеми остальными. Как в колоде карт, — говорит он.

— Даже не знаю, шутишь ты или нет.

— Это шутка, но я не шучу. Они, правда, так называются. Разве ты не слышала? Люди поговаривают, что жители графства Корк⁶ самые умные во всей Ирландии.

— Под людьми, — говорит Нина, — он подразумевает жителей графства Корк.

Когда мы подходим к небольшому, но очаровательному дому с террасой пару минут спустя, Нина отпирает дверь, и я захожу за ней внутрь. Весь прошлый год я спала преимущественно в хостелах или поездах. Я давно уже не была в гостях. У входа на небольшой лавочке рядами составлена обувь. Милые семейные фотографии с изображениями Нины, Олли и двух их дочерей (чьи имена уже вылетели у меня из головы, но я помню, что оба начинаются на «дж») украшают стены. В гостиной лежит перевернутая корзина с игрушками. Гигантские кубики рассыпаны по ковру.

Когда я вижу такие дома — не идеальные, но явно полные любви — у меня болезненно сжимает грудь. Я хотела бы жить в таком месте. Которое принадлежало бы мне, и где бы я могла быть самой собой вместе с людьми, которые меня понимают и любят меня именно такой. С людьми, которые не хотят, чтобы я была кем-то другим.

— Будь как дома, — говорит Нина, когда няня уходит. — Я пойду, проверю девочек.

Нина исчезает наверху, оставив меня с Джеком наедине в гостиной. Я стараюсь разглядеть как можно больше деталей обстановки. Декор кажется эклектичным, замысловатым и одновременно уютным. Два светло-серых дивана выглядят более удобными, чем все те кровати, на которых я спала в последний год. На обеих разложены диванные подушки, которых кажется слишком много, и мне хочется рассмеяться, когда я замечаю ещё несколько подушек, валяющихся на полу вместе с плотным вязаным одеялом в цветах радуги. На кофейном столике лежат тяжёлые книги о моде и кулинарии вместе с книгами для малышей вроде «Очень голодной гусеницы» и «Спокойной ночи, луна».

Я беру фотографию в рамке со столика у стены и чувствую, что Джек наблюдает за мной. На фото изображены Олли и Джек перед «Ирландцем». Название паба выполнено в форме светящихся золотых букв, которые выделяются на фоне зелёного фасада здания. Джек и Олли положили руки друг другу на плечи и оба широко улыбаются, щурясь на солнце. Если бы я не увидела это фото, я бы никогда не подумала, что Олли физически способен так улыбаться.

— Это был один из лучших дней в моей жизни, — говорит Джек.

Это первое, что он сказал с тех пор, как Нина ушла наверх.

— Почему?

Он со вздохом прислоняется к стене.

— Мне было двадцать два, когда умер папа, и мы унаследовали паб. Я не видел Олли в течение пятнадцати лет и сначала управлял пабом сам. Это было… невыносимо. Я никогда не думал, что Олли вернётся домой, но затем он вдруг вернулся. Это был первый день, когда мы управляли пабом вместе.

Пятнадцать лет? Мне хочется задать ему столько вопросов, но я не знаю, с чего начать.

— Соболезную насчёт твоего папы.

— Не надо.

Мне хочется сказать что-то ещё, как вдруг Нина появляется наверху лестницы.

— Кровать заправлена. Я оставила тебе пару пижам и туалетные принадлежности, которые тебе могут понадобиться. В комоде есть одежда, если ты вдруг захочешь переодеться с утра. Ничего такого. Футболки и джинсы. Не пойми меня неправильно, но ты не кажешься мне девушкой, которая любит вещи «от-кутюр».

— Я же говорил, что у неё всё схвачено, — говорит Джек и отстраняется от стены. — Ну, мне пора. Было приятно с тобой познакомиться, Рэйн. Подумай о моём предложении, хорошо? Надеюсь, ты согласишься, но я пойму, если ты не сможешь. Зайди в паб завтра утром и дай мне знать. Я в любом случае буду рад тебя видеть. Только сообщи мне заранее перед тем, как зайти.

— Хорошо. Я в любом случае зайду.

Когда наши взгляды встречаются, мне кажется, что я хочу сказать ему что-то ещё, но не знаю, что. Он откашливается и отводит глаза, а затем, натягивает ботинки и машет на прощание нам с Ниной. Как только он доходит до двери, я кричу ему:

— Подожди! Ты так и не дал мне номер своего телефона.

Джек останавливается, достаёт телефон и набирает мне сообщение.

— Теперь дал, — говорит он, после чего одаривает меня своей последней улыбкой и закрывает за собой дверь.

Секунду спустя, мой телефон издаёт звук.

НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР:

Это Джек.

Я добавляю его номер в свои контакты, и когда чувствую на себе взгляд Нины, понимаю, что улыбаюсь сама себе. Поэтому я засовываю телефон в карман, ничего ему не ответив.

— Ты когда-нибудь слышала о «Пьяном Джоуи»? — спрашивает она.

— О чём?

Она машет рукой.

— Это коктейль. Я тебе сделаю. Вид у тебя такой, словно хочешь ещё выпить.

Когда я отправляюсь наверх пару часов спустя, я уже не просто «немного пьяна». Мы наполовину допиваем наши вторые бокалы, когда Олли возвращается домой, и потом я слушаю истории о том, как они работали на яхтах. Именно это было мне нужно, чтобы отвлечься. И всё же на протяжении всего вечера мои мысли постоянно возвращаются к Джеку.

Переодевшись в пижаму, которую одолжила мне Нина, я плюхаюсь на кровать и снова перечитываю его сообщение, улыбаясь сама себе, а затем пишу ответ.

РЭЙН:

Не думала, что мой будущий коллега, который ведёт себя исключительно профессионально, использует смайлы.

Я удивляюсь, когда он сразу же мне отвечает.

ДЖЕК:

Значит, теперь я твой будущий коллега?

Я не знаю, что будет дальше, но не чувствую, что готова покинуть Коб. Я хочу найти свои вещи, если смогу. И мне нравятся Нина, Олли и Джек. А ещё я могла бы сделать перерыв от хостелов и поездок в новые города. Небольшой перерыв. Как и сказал Джек, это ненадолго, и если уж мне суждено застрять где-то на пару месяцев, я предпочту застрять здесь, а не дома.

Я набираю ответ Джеку, и удаляю его, а затем снова набираю и отправляю прежде, чем успею передумать.

РЭЙН:

Если найду, где остановиться, то да.

Я смотрю на телефон, полная возбуждения и слегка волнуюсь о том, что я могла совершить ещё одну из своих ошибок, действуя так импульсивно. Я смотрю на надпись «Джек печатает…» наверху нашего чата.

ДЖЕК:

Я нашёл идеальное место. За аренду платить не надо, но самое прекрасное, что это недалеко от работы.

РЭЙН:

Боюсь даже спрашивать.

ДЖЕК:

Не бойся. Тебе понравится. Покажу завтра.

Через мгновение он отправляет мне фото Себастьяна, который крепко спит у него на коленях. Помимо спящего кота мне удаётся разглядеть что-то цветное на икрах Джека. Ещё татуировки. Я приближаю фото, но не могу их разглядеть. Интересно, сколько у него всего татуировок, и где ещё они могут находиться?

Интересно, что было в тех напитках? Потому что раньше меня не привлекали размытые икры мужчин.

ДЖЕК:

Видишь, какое облегчение испытал Себастьян после того, как ты согласилась стать моей коллегой и профессионалом в своём деле.

Я начинаю смеяться, затем корчу глупую рожицу и делаю селфи. И если даже этот ракурс подчёркивает моё декольте, то я это не специально.

РЭЙН:

Это ты пообещал вести себя профессионально. Я ничего не обещала. Ты только посмотри на меня, какой из меня профессионал?

Мне хватает трёх секунд, чтобы пожалеть о том, что я отправила ему это фото, и я начинаю паниковать.

«И чем ты только думаешь, отправляя подобные фото, по сути, своему боссу?» — говорит голос моего разума.

Я удаляю сообщение, но Джек уже успел его прочитать. Я смотрю на надпись наверху, которая меняется с «Джек печатает…» на «Онлайн» в течение бесконечно долгого времени. Я уже почти готова извиниться перед ним, как вдруг появляется его ответ.

ДЖЕК:

Можно подумать, я не наблюдал за тобой весь вечер.

И прежде, чем я успеваю придумать, что ответить, появляется ещё одно сообщение.

ДЖЕК:

Мог бы сказать я, если бы не был профессионалом.

Я закатываю глаза.

ДЖЕК:

Но поскольку я самый что ни на есть профессионал из всех профессионалов, что тебе встречались, я просто пожелаю тебе спокойной ночи.

Спокойной ночи, Рэйн.

Я прижимаю телефон к груди и не могу перестать улыбаться. Голос разума предупреждает меня о том, что разумные люди так не поступают. Они не соглашаются на случайную работу, для которой не имеют достаточной квалификации, и не флиртуют со своими боссами, с которыми они знакомы всего-то четыре часа. Но я никогда не была разумной. Так зачем же начинать?

Глава 5

Джек

Проводив Нину и Рэйн до дома, я отправляюсь в паб. Как только я вхожу внутрь, я чувствую на себе взгляд Олли. Я быстро проскакиваю за барную стойку и притворяюсь, что не замечаю, как он идёт за мной на кухню. Проходя сквозь кухню по пути в наш офис, я смотрю в пол и стараюсь не дышать, чтобы не остановиться и не начать проверять, находятся ли ножи на своих местах. И только оказавшись за письменным столом, я поднимаю глаза на Олли, который стоит в дверях. И, конечно же, он нахмурен. Он почти всегда хмурится, и я люблю шутить на тему того, что это его выражение лица кажется более постоянным, чем мои татуировки.

Я киваю на дверь.

— Не хочешь закрыть? Мне надо подготовить кое-какие бумаги.

— Не хочешь рассказать мне, какого чёрта ты делаешь?

Боже, похоже, он рассердился из-за этого сильнее, чем я ожидал. Я открываю шкаф с документами и начинаю перебирать папки, пока не нахожу бумаги, которые Рэйн должна будет заполнить завтра, если… нет… когда она согласится работать у нас.

Продемонстрировав ему бланки, я говорю:

— Как я уже сказал, мне надо поработать с бумагами.

Я стараюсь выглядеть серьёзным в надежде убедительно отыграть роль здравомыслящего бизнесмена. Но это не помогает. У меня ужасно получается. Нина говорит, что у меня расслабленное выражение лица, как у чертёнка, потому что я всегда выгляжу так, словно замыслил какую-то шалость.

Ну, что я могу сказать? Жизнь становится лучше, если не воспринимать её всерьёз.

Несмотря на то, что мы братья, мы с Олли очень разные. Возможно, из-за того, что мы долгое время не виделись, а может быть всё дело в десятилетней разнице в возрасте, но я убеждён, что мы с ним — полные противоположности друг другу. Олли суровый. Он почти ко всему относится серьёзно. А я смотрю на жизнь как на игру. Может быть, потому что всё кажется мне игрой. В плохие дни это похоже на игру с бессмысленными правилами. Правилами, которые, как я знаю, не приведут ни к каким результатам, но которым мне всё равно нужно следовать. И это утомляет.

Поэтому в хорошие дни я стараюсь повеселиться по полной.

Олли скрещивает руки на груди.

— Хватит вести себя как придурок, Джеки. Ты знаешь, о чём я говорю.

Я отодвигаю офисный стул и закидываю ноги на стол.

— И, ради всего святого, опусти ноги на пол. Это же наш общий стол.

Я снова сажусь прямо и вздыхаю.

— Что ты сегодня такой нервный, Олли Волли?

Он изумлённо смотрит на меня.

— Потому что мой умник-братец нанимает случайных людей с улицы, и даже, мать его, не спрашивает моего мнения.

— Я не нанял её с улицы. Я нанял её в пабе.

Олли проводит руками по лицу.

— Ладно, веселье закончилось. Скажи мне, чем ты думал, когда предлагал этой девушке работу?

— Мне нечего сказать. Она идеально подходит для этой работы. Поэтому я предложил ей эту работу.

Он пристально смотрит на меня, а затем закрывает глаза, словно молит Бога даровать ему терпение. Думаю, он мысленно проговаривает слова «Молитвы о Безмятежности»⁷. Мама всегда бормотала её, когда мы были детьми. Готов поспорить, что слова молитвы так быстро возникают у него в голове, что он их даже не осознаёт. Я бы никогда не мог так молиться. Я обращаю внимание на каждое слово, так как должен произносить их правильно. А иначе молитва может не засчитаться, или ещё хуже — произойдёт что-то плохое. Даже сейчас я чувствую, как ускоряется мой пульс. Я очень стараюсь не думать о первой строчке молитвы, потому что если я начну о ней думать, мне придётся произнести её всю, и я буду вынужден произносить её правильно, тогда как у меня есть дела поважнее.

Олли испускает медленный вздох и снова открывает глаза.

— И почему эта девушка идеально подходит для работы? Она уличный музыкант. Она даже не местная. Она ничего не знает ни о нас, ни о пабе.

— Ну-ну. Не стоит говорить так о своей будущей подчинённой.

— Моей подчиненной? Нет, Джеки. Это ты её нанял. Она твоя подчинённая. А резюме у неё есть? Ты хотя бы навёл о ней справки? Попросил у неё рекомендательные письма?

— Это входит в список моих дел.

Я беру со стола ручку и стикер и записываю для себя напоминание о том, что мне нужно навести о ней справки. А затем, немного подумав, добавляю: «Редкий Гибсон, наклейка с флагом Ирландии на обороте».

— Можешь не утруждаться и не добавлять ничего в свой список дел. Она не будет здесь работать. Найми кого-то другого.

Я швыряю ручку на стол.

— Олли. Ты присутствовал сегодня на собеседованиях. Они прошли ужасно.

— Я бы не стал торопиться с выводами.

— Они были скучными.

— И что? Я не понимаю, зачем нам вообще кто-то нужен. Зачем менять паб? Бизнес идёт… нормально.

Он говорит последнее слово так, словно точно знает: это полное дерьмо. И ведь так оно и есть. Я начинаю медленно вращаться на офисном стуле, а затем останавливаюсь, когда снова оказываюсь к нему лицом.

— Ты уже знаешь, что это не та жизнь, которую я для себя хотел, но у меня нет другой. Меня убивает находиться здесь каждый день, и то, что я живу прямо над этим местом, которое всё ещё ощущается как его. Прошло уже пять лет, но хотя мы убрали большую часть его вещей, это…

Как бы объяснить? Наш отец мёртв, но иногда я этого не чувствую. Я не могу сказать, что ненавижу свою жизнь в Кобе, хотя я её и не выбирал. И всё же… Я всё ещё чувствую себя так, словно живу ту жизнь, которую хотел для меня отец. Управляю этим пабом, чего он также хотел от меня. Живу в этой квартире, которую выбрал он. Но всё, чего я хочу, это чувствовать себя спокойно и в кои-то веки управлять своей жизнью. Моей жизнью.

Но невозможно чувствовать умиротворение, когда тебя всё ещё преследует призрак человека, который однажды вывихнул тебе запястье за то, что ты забыл поставить молоко на ночь в холодильник.

Но если кто-то и способен меня понять, то это Олли.

— Я хочу, чтобы это был наш паб. Я хочу его изменить, но… я не знаю, что ещё можно сделать. И тебе, мой дорогой брат, каким бы чудесным и, осмелюсь сказать, весёлым ты ни был, и без того хватает забот. И наш багаж слишком тяжёлый, чтобы мы могли сделать всё это самостоятельно. Нам нужен взгляд со стороны. Нам нужен кто-то, кто не связан ни с ним, ни с этим местом, ни с тобой, ни со мной. Сейчас самое идеальное время. И маме будет легче, если мы сделаем это, пока она на отдыхе с Эдом. И Рэйн идеально подходит для этой работы, даже если на бумаге это не так.

Олли вздыхает, и я понимаю, что он начал уставать.

— Ты уверен, что у вас с этой девушкой ничего нет?

— Ну, конечно, между нами что-то пробежало, но это не то, что ты думаешь.

Он скептически смотрит на меня.

Я снова делаю медленный оборот на стуле.

— Ладно, может быть, то. Совсем немного.

Я хватаюсь за стол, чтобы остановиться, и подпираю подбородок рукой.

— Она… симпатичная. И ещё смешная.

Я не свожу глаз с расписания на стене, но, когда говорю о Рэйн, снова вспоминаю о её губах. Я бросаю взгляд на Олли, который самодовольно смотрит на меня.

— Взгляни на меня, я великолепен. Конечно же, между нами должна была пролететь искра, но я не поэтому предложил ей работу.

— А почему?

— У меня хорошее предчувствие.

— Если ты хочешь меня убедить, то этого недостаточно.

Я отвожу взгляд, чтобы собраться с мыслями, и моё внимание привлекает угол стола. Жаклин вчера упала, когда они с Джози бегали здесь. Что если она ударилась головой об угол стола? Ведь у неё такие густые волосы; мы могли не заметить шишку у неё на голове. А что если у неё случилось кровоизлияние в мозг? Я не видел, как она упала. И она не сказала ничего насчёт головы, только про коленки. Но что если…

— Джеки.

Я поднимаю глаза на Олли.

— Как там крошка Джэкки? У этого ребёнка столько энергии. Она не стала дольше спать?

— О чём ты таком, чёрт побери, говоришь?

— О Жаклин. О маленькой светловолосой девочке с взъерошенными волосами, приблизительно такого роста, — говорю я, показывая рукой её рост. — На удивление симпатичная девочка, учитывая, что она унаследовала от тебя половину генов.

— Я знаю, как выглядит моя дочь, Джек.

— Какое облегчение!

Я начинаю постукивать пальцами по столу.

— У этого ребёнка внушительный словарный запас для двухлетки. Ты обратил внимание? Некоторых малышей ты едва ли можешь понять. Было бы странно, если бы её речь неожиданно сделалась невнятной, ведь так? Она не ведёт себя странно?

— Единственный, кто ведёт себя странно, это ты.

— И это не новость, — говорю я, почувствовав лёгкое облегчение, что Олли ничего не заметил, но только лёгкое.

Он легко мог что-нибудь упустить. Он сейчас даже не дома. Хотя Нина дома. Я достаю из кармана телефон и подумываю о том, чтобы ей написать. Я только расскажу ей, что Жаклин ударилась головой, хотя не уверен, что это так, и тогда Нина убедится, что с ней всё в порядке. Я знаю, что мне не следует этого делать. Мартина, психотерапевт, которого я посещал, сказала бы мне, что таким образом я вовлекаю других в свои навязчивые идеи.

Это довольно пессимистичный взгляд на ситуацию, Мартина. Другой мог бы назвать это грамотным делегированием.

«Таким образом, ты только провоцируешь ещё более нехорошие мысли».

Пошла ты, Мартина. И твой здоровый мозг, в котором возникают только нормальные мысли.

А затем я начинаю повторять про себя: «хватит, хватит, хватит, хватит», и прижимаю кончики пальцев к столу, потому что мне вообще-то нравится Мартина, она хороший психотерапевт, и мне следовало позвонить ей несколько недель назад, когда я снова начал бороться с этими навязчивыми мыслями.

Но всё не так плохо. Раньше было гораздо хуже. Я совсем немного отклонился от процесса своего выздоровления, и смогу это исправить. К тому же, мысль о том, что мне придётся позвонить Мартине и рассказать ей о том, что я запорол все те результаты, которых мне удалось достичь, и что я боюсь вернуться в то состояние, в котором пребывал три года назад… это слишком.

Я засовываю телефон обратно в карман, ничего не написав Нине. Вот видишь, Мартина? Я в порядке. И я чувствую, как ты закатываешь свои воображаемые глаза.

— Ты, действительно, думаешь, что эта девушка сможет сделать то, что ты от неё требуешь? — спрашивает Олли.

— Ну и что с того, что Рэйн никогда не занималась подобными проектами! У неё есть видение. Она бывала во многих пабах. Она… креативная. И знаешь, такое качество как креативность можно применить в разных областях.

— И где она будет жить? У неё нет денег. Я знаю, ты считаешь, что хорошо разбираешься в людях, но я бы не рекомендовал вкладываться в неё, пока мы не поймём, с чем имеем дело.

Опять он заговорил про то, что мы должны понять, с чем имеем дело. Это меня оживляет. Он начал раздумывать об этом.

— О, я обо всём позаботился.

Я нашёл решение, пока шёл сюда от них с Ниной.

— Она может остановиться в квартире.

— Какой квартире?

— На втором этаже, конечно же.

Олли смотрит на меня так, словно я записался на лазерное удаление татуировок.

— Джек… ты живёшь в этой квартире. Вся эта ситуация и так под вопросом. Ты не можешь ещё и поселить у себя эту девушку.

Я бросаю на него сердитый взгляд.

— Я знаю, что похож на психа, но я не безумец. Она может пожить в квартире, пока будет здесь работать. А я поживу у вас с Ниной.

— Не надо говорить за меня. Я никогда не называл тебя психом. Ни разу.

Мы с ним постоянно обзываем друг друга, но он прав. Он никогда меня так не называл.

— Я только хочу сказать, что часто делаю такие вещи, которые кажутся тебе бессмысленными. Чёрт, они даже мне кажутся бессмысленными. Но это не тот случай.

— А с чего ты решил, что я хочу, чтобы ты переехал ко мне?

Я широко ему улыбаюсь.

— А почему ты не хочешь, чтобы я переехал к тебе?

— Не думаю, что у меня хватит времени перечислять все причины.

— Ну, перестань. Мы наверстаем упущенное нами время. Будет весело. Я помогу тебе с Джози и Жаклин. Нина будет в восторге. Она всегда говорит, что в сутках не хватает часов. Я буду как няня, которая живёт с вами. Воспринимай меня как вашу Мэри Поппинс.

Он прищуривает глаза.

— Мэри Поппинс всегда меня чертовски раздражала. Она постоянно пела. И закармливала детей сахаром.

— Подумай о детях. Они любят своего дядю Джека.

Олли сжимает переносицу.

— Ты понимаешь, что ты из кожи вон лезешь, чтобы это сработало? Пожалуйста, скажи мне, что ты понимаешь бессмысленность всего этого.

— Допустим, я с тобой соглашусь. Тогда ты поддашься? Хотя бы попытайся.

Он смотрит на меня так, словно опять произносит молитву о терпении.

«К черту спокойствие», — думаю я. «Господь, дай мне силы по-настоящему изменить здесь всё».

— Только никакого долбаного кота, — говорит он, наконец. — Мне хватает того, что он приходит в паб. Ты же знаешь, что у меня аллергия.

Я вскакиваю со стула и хлопаю Олли по плечу.

— Только не слишком привыкай к мысли о том, что она здесь работает. Я собираюсь оценить ситуацию через месяц, и если ничего не получится…

— Договорились, — отвечаю я и предлагаю ему пожать руки, что он неохотно делает.

— Я не уверен, что это только бизнес, — говорит он, когда я снова сажусь за стол.

— Только бизнес.

— Как скажешь.

Когда Олли разворачивается, чтобы выйти, я говорю:

— И есть ещё… кое-что.

Он устало смотрит на меня.

Я пытаюсь говорить непринуждённым тоном, словно это самая обычная просьба.

— Если тебя не затруднит, не могли бы мы держать острые предметы… в другом месте…

Увидев его выражение лица, я добавляю:

— Временно!

Сначала Олли ничего не говорит.

— Ты просишь меня, шеф-повара, убрать из дома все острые предметы, чтобы ты мог переехать ко мне без всякой на то причины?

При мысли о его ножах, моё сердце начинает биться чаще.

— Только самые острые.

— Джеки…

— Как насчёт того, чтобы держать острые предметы в доме, но спрятать их. Не говори мне, где они. Если я не буду знать, где они, я не буду о них переживать.

Или всё утро проверять и перепроверять, находятся ли они на своих местах.

Олли молча смотрит на меня. Я ненавижу, когда я в таком состоянии. Когда-то, не так давно, я мог пройти через кухню в офис, не задерживая дыхания и не останавливаясь, чтобы проверить ножи. Я даже мог держать нож в руках. Я мог сидеть за столом со своими племянницами и резать ножницами. Те мысли никуда не делись, но они просто возникали у меня в голове и не превращались в навязчивые.

— Пожалуйста.

Олли вздыхает.

— Ладно.

Он качает головой.

— Даже не знаю, как тебе удалось уговорить меня на это дерьмо.

— Это потому что ты меня любишь.

— Мне от этого не легче.

Когда он уходит, я начинаю просматривать счета, сидя за столом. Я слишком возбуждён, чтобы лечь спать, но и слишком утомлён, чтобы нормально поработать, поэтому я начинаю рисовать картинки на стикерах. Себастьян сидит на стуле. Но меня так и тянет к этой улыбчивой девушке с кудрявыми волосами и в походных ботинках. Ох… чёрт, мне надо перестать думать о ней. Я бросаю листочки в мусорное ведро, после чего проверяю, на своём ли месте ножи и только потом запираю паб и плетусь наверх, где устраиваюсь на диване с книгой, а Себастьян сворачивается у меня на коленях.

Во втором часу ночи мой телефон издаёт сигнал. Я смотрю на экран, и когда вижу имя Рэйн, сон как рукой снимает.

РЭЙН:

Не думала, что мой будущий коллега, который ведёт себя исключительно профессионально, будет использовать смайлы.

Я кладу книгу на пол и снова перечитываю сообщение. Миллион самых разных ответов возникает у меня в голове.

«Коллега, который ведёт себя исключительно профессионально, коллега, который ведет себя исключительно профессионально».

Может быть, если я повторю это достаточное количество раз, Олли не окажется в итоге прав.

Глава 6

На следующий день я веду Рэйн наверх, чтобы показать ей квартиру. Как только мы входим внутрь, Себастьян спрыгивает с окна, которое выходит на улицу, и начинает тереться о её ноги. Интересно, не подменил ли кто-нибудь моего кота, ведь обычно он сразу же бросается под кровать, если слышит, что у меня гости. Это кот, который любит только одного человека — меня — и терпит ещё двух — моих племянниц, Джози и Жаклин.

Рэйн что-то бормочет себе под нос и достаёт игрушку в форме батона из пакета, который держит в руках.

— Нина отвела меня утром в магазин, и я решила купить ему это, — говорит она. — Я искала бублик, но у них были только батоны и булочки с корицей, поэтому я выбрала то, что больше всего похоже на бублик.

— Разве батон больше похож на бублик? — спрашиваю я. — Булочки с корицей по форме больше напоминают бублик.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

Я шучу, но мне интересна её реакция.

— Дело во вкусе, и бублик гораздо больше похож по вкусу на батон, чем булочка с корицей.

Она срывает ценник и кладёт игрушку перед Себастьяном.

— Ну, ладно, ты победила, — говорю я.

Себастьян начинает тереться об игрушечный батон.

— Ты только посмотри, — говорит она. — Похоже, Себастьян, как и ты, любит углеводы.

— Я начинаю переживать, что он полюбит тебя больше меня.

— Это всё моё природное обаяние.

Она широко улыбается, а затем неуклюже стягивает ботинки, не расшнуровывая их, и небрежно бросает их у двери. Она не ждёт, что я проведу для неё экскурсию, и заплывает в гостиную так, словно бывала здесь тысячу раз.

Должен согласиться. Эта девушка — само очарование.

Я иду в гостиную следом и чуть не врезаюсь в неё, когда она останавливается у дивана и разворачивается ко мне.

— Погоди-ка, — говорит она, и я делаю шаг назад.

Она смотрит на Себастьяна на полу, а затем обводит глазами комнату.

— Я не могу здесь остановиться.

Я осматриваю квартиру. Она уютная, особенно сегодняшним утром. Естественный свет проникает через два огромных окна, рисуя на деревянном полу солнечные квадраты. И декор не такой уж плохой. Во всяком случае, я так думаю. Я постарался привнести сюда столько цветов, сколько смог. Первый предмет мебели, который я купил, это диван канареечного цвета. Мама чуть не убила меня, когда я попытался самостоятельно поднять его наверх. Но я был настолько обескуражен тем, что вернулся домой, а еще тем, что мне придётся управлять пабом и жить здесь, что не знал, кого и как попросить о помощи. В итоге мама позвонила Эду, одному из постоянных посетителей, и он помог мне его поднять. Я был благодарен ему за помощь, но ещё больше за то, что он не пытался со мной заговорить. Он много помогал мне в первые несколько месяцев, пока я управлял пабом без Олли. Но затем ему пришлось отойти от дел, и ещё он начал встречаться с мамой. Он мне нравится, но я не хочу, чтобы он мне нравился, и я делаю так, чтобы он это знал. Знаю, это по-детски.

И то, как я всё поменял в квартире, ничего не меняет, потому что мне из принципа не нравится это место. Если бы оно мне нравилось, я бы никогда не съехал отсюда ради того, чтобы какая-то девушка пожила здесь несколько месяцев.

— Почему ты не можешь здесь остановиться?

— Ты живёшь здесь, — говорит Рэйн. — Когда ты сказал, что я могу пожить в квартире над пабом, я не думала, что ты имел в виду свою квартиру. Это ведь твоя квартира?

— Я не буду здесь жить, пока здесь будешь жить ты, если ты об этом переживаешь.

— Но где ты будешь жить?

— Я поживу с Олли и Ниной. Я и так планировал проводить больше времени со своими племянницами.