Дюк ждал меня у машины. Поймав мой взгляд, он показал на наручные часы: поторопись.
Я кивнула и отошла от окна. Захватив со стола сумочку, а со спинки стула жакет, вышла в коридор, ведущий в прихожую, и там, у зеркала в полный рост, еще раз оценила свой внешний вид. Платье простого кроя отлично сидит по фигуре, волосы уложены волнами, глаза в оправе подкрученных густых ресниц (спасибо подруге, что посоветовала эту тушь!) загадочно мерцают, напомаженные губы улыбаются.
Подмигнув отражению в зеркале, я нагнулась, чтобы надеть туфли; туфли не нашлись. Бабушка, наверное, убрала в обувной шкаф. Я повернулась к шкафу. Балетки, старые замшевые туфли, офисные на устойчивом каблуке… Но где же новые, черные, купленные вчера?
Бабушка вышла в прихожую – полная, румяная, в переднике, со следами муки на лице. Печет очередной торт по мудреному рецепту. Вообще-то бабушка не большая любительница возиться на кухне, и предпочитает простые, без изысков, блюда и выпечку. Но есть одно обстоятельство, именуемое рини Нортон – рини эта проживает на нашей улице и дружит с ба. Правда, дружба у них своеобразная, соревновательная. Они соревнуются во всем: в кулинарии, домоводстве, ремонте… Интересно, им надоест когда-нибудь эта дружба-соревнование? Вопрос сложный.
— Туфли ищешь? — спросила бабушка.
— Да, видела?
— Конечно, видела. Шапка в них нагадила.
— Ка-а-ак? — ахнула я.
— Обыкновенно. Села и напрудила, — бабуля улыбнулась коварно, словно сама надоумила собаку сотворить подобное непотребство. — Оценила твою обновку, Мага.
— Как же я без туфель?!
— Вон у тебя их сколько, — ба кивком указала на заставленный обувью шкаф.
— Все не те! Я же черные специально к этому платью брала!
Дюк просигналил с улицы, напоминая о себе, и я стала нервно перебирать оставшиеся варианты. Туфли имеются только старые замшевые и офисные. Обе пары совершенно не подходят к платью.
— Пропала! — с надрывом сказала я. Можно еще трагично заломить руки, но я решила не сильно усердствовать в своем горе. Да, горе – потому как любая неприятность перед свиданием может все испортить! Дюк вот-вот должен сделать мне предложение, у нас столик в ресторане, а у меня туфель подходящих нет!
— Спокойно, Мага, — произнесла деловито ба и прошла от обувного шкафа к обычному, в котором на нижних полках стоят еще коробки с обувью. Достав одну коробку, бабушка открыла ее и достала возмутительно красные туфли на высоченном каблуке.
— Вот эти надень.
Я с подозрением посмотрела на туфли. Купила я их еще в студенчестве и ни разу так и не надела. Слишком уж яркие, и слишком уж высокий каблук. Спросите, зачем же тогда купила? Не знаю! Это было помрачение рассудка из-за того, что дали повышенную стипендию, и мне срочно потребовалось купить что-то особенное.
Ба вручила мне туфли, и я в них влезла. Несмотря на высоту каблука, туфли оказались достаточно устойчивыми, да и под платье подходят.
С улицы донесся очередной сигнал.
— Иди скорее, а то твой Индюк всю улицу переполошит, — сказала бабушка, поморщившись.
— Не Индюк, а Дюк!
— Индюк, индюк. А ты курица, раз выбрала его.
Я закатила глаза: ба моего избранника не одобряет. Чмокнув ее в щеку, я вышла, наконец, из дома. Дюк ждал меня уже в машине. Торопливо, но осторожно преодолев расстояние от крыльца до калитки, а потом и дороги, я села в электромобиль и потянулась к жениху с поцелуем.
— Что так долго?
— Прости, катастрофа комнатного масштаба.
— Какая?
— Да так, залило кое-что.
Электромобиль тронулся с места, и мы покатили по уютным улочкам пригорода. До Кэнтона ехать час-полтора в зависимости от загруженности дороги; если не хватит заряда аккумулятора, придется еще потратить время на станции подзарядки.
— Твоя бабушка даже не вышла поздороваться со мной, — сказал Дюк, выруливая к шоссе.
— Она слишком занята на кухне.
— Знаю, что не нравлюсь ей.
— Главное, что нравишься мне, — заверила я.
— Насколько нравлюсь? — спросил молодой человек, хитро на меня посмотрев.
Я оценивающе прошлась по нему взглядом. Глаза карие, волосы темные, в лице ничего примечательного, да и ростом не вышел, зато сложен неплохо. Не красавец, но на него многие рини заглядываются, потому что он всегда одет с иголочки, по-мужски уверен в себе и невозмутим.
Дюк Денвер – редкий образец по-настоящему порядочного человека. Из хорошей семьи, толков, ответственен, консервативен в лучшем смысле слова. Умен, но не зануда. Амбициозен, но не трудоголик. Почему же бабушка не признает его и упрямо величает «индюком»?
— Так насколько я тебе нравлюсь, Мага?
— Тебе достаточно знать, что просто нравишься, — протянула я весело.
— И это все?
— А ты чего ждал? Что я признаюсь тебе в великой любви? Не-е-ет, милый, вас, мужчин, сильно любить нельзя – вы от этого портитесь.
Две недели спустя я вместе с родителями Дюка провожала его в Солн. Снабдив сына важными напутствиями, вручив пакет с пончиками и расцеловав, чета Денверов вышла из купе на перрон, давая нам минутку наедине.
Дюк взял меня за руки.
— Магари, дорогая, я так рад, что ты понимаешь, как для меня важна эта поездка! Если я успешно отработаю испытательный срок в конторе рина Буро, то смогу устроиться там, набраться опыта, чтобы потом открыть свою практику в Солне. Здесь же, в Кэнтоне, слишком большая конкуренция.
— Да-да, — прощебетала я веселой птичкой. — Пришлешь открытку?
— Конечно.
— С морским пейзажем.
— Обязательно, — заверил Дюк и посмотрел выжидательно, словно чувствует, что мне есть, что еще сказать.
Мне и впрямь есть, что сказать, но я сдерживалась. Вряд ли бы Дюк оценил мою горячую речь о том, как важно хранить верность своим избранницам. Когда мы стояли на перроне, ожидая поезд, на него и то уже заинтересованно поглядывали некоторые особы. Что же будет в Солне? Незамужние рини так и кинутся на молодого, симпатичного, перспективного и – главное! – холостого Дюка Денвера.
— Желаю тебе удачи, дорогой, все у тебя получится, — проворковала я милой голубкой.
— Спасибо, дорогая.
Он склонился ко мне и целомудренно чмокнул в щеку, ибо по законам вегрийского общества проявлять чувства в общественном месте считается недопустимым. Раздался еще один предупреждающий гудок. Поморщившись, я открыла дверцу купе, и Дюк помог мне сойти с подножки на перрон.
Проверяющий прошел каретные вагоны, удостоверяясь, что все двери закрыты. Когда он закончил обход, раздался еще один гудок. Сердито пыхнув дымом, паровоз медленно потянул состав. Дюк, улыбаясь, помахал нам рукой из окна своего купе; я помахала в ответ.
Глядя на шумно удаляющийся поезд в сизых клубах дыма я не могла отделаться от ощущения, что зря отпустила Дюка. Влюбленным расставаться нельзя, влюбленности нужна пища – встречи, поцелуи, объятия…
— Магари, дорогая, — сказала рини Денвер, подойдя ко мне. — Мы собираемся прокатиться в парк, полюбоваться осенними красотами. Не желаете ли составить нам компанию? Мы будем очень рады вашему обществу.
— Благодарю вас, — пропела я соловушкой, — но не могу: дела в редакции.
— Какая жалость… Позвольте, в таком случае, проводить вас хотя бы от вокзала. Здесь такая толкотня, — поморщилась рини.
Я кивнула. Следующие десять минут мы пробирались к выходу из вокзала через толпу, и все это время я втайне радовалась тому, что вести светский разговор в такой обстановке невозможно. Проводив меня от вокзала к зеленому тихому скверу и пожелав удачного дня, Денверы удалились.
Оставшись одна, я выдохнула с облегчением: несмотря на то, что чета Денверов так и источает доброжелательность, рядом с ними мне даже дышится тяжело. Можно объяснить это тем, что любая рини трусит рядом с родителями потенциального супруга, но дело не только в этом. Последнее время я сама не своя, так и точат душу неосознанные предчувствия…
Отчего я такая нервозная нынче? Перемена погоды? Приближение критических дней? Или дело все в интуиции, которая упрямо твердит, что нельзя было отпускать Дюка в Солн?
Вздохнув, я пошла к редакции родного журнала «Сверхи». Приближалось время обеда, и я надеялась поболтать с коллегами, чтобы отвлечься, и заодно узнать, когда из отпуска вернется склочный выпускающий редактор.
У входа в редакцию стоял замглавред в компании с двумя мужчинами и что-то вдохновленно втолковывал им. Замглавред – тип чванливый, скупой на похвалы и щедрый на упреки, к тому же у него дрянная память на лица. В общем, с ним бесполезно здороваться, все равно не ответит. Я по привычке прошмыгнула мимо него, к дверям.
— Магари! Какая радость, что вы здесь!
Я замерла. Это он мне?
— Магари, милая, а мы как раз собрались вас искать!
Я повернулась к замглавреду, пораженная удивительным фактом: он не только запомнил мое имя, но еще и узнал в лицо. Это неординарное событие и, надеюсь, вызвано оно не тем, что я напортачила со статьями.
Пока я гадала, чем вызвано подобное, замглавред оттеснил меня от входа и подтолкнул к мужчинам, с которыми разговаривал. Один из них средних лет, тучен и с проплешинами, другой молод и улыбчив. Оба облачены в неброские дорогие костюмы (в дорогих костюмах я начала разбираться после знакомства с Дюком).
— Вот она, счастливица! — объявил замглавред.
— Счастливица? — озадачилась я.
— Добрый день, рини Кинберг, — произнес молодой рин, глядя на меня сверкающими глазами. — В начале года вы подали в Министерство свою анкету и заявку на пребывание в холмах фейри. С радостью сообщаем вам, что ваша заявка одобрена. 31 октября, в Самайн, для вас и еще двоих счастливчиков откроют портал в холмы.
Ослабив шелковый шейный платок, я сипло уточнила:
— Меня приглашают?
— Да, рини.
— О, Богиня!
Замглавред широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
— Вы в шоке? Но это такой приятный шок, не правда ли? Получить подобное приглашение это большая удача для фейриолога, особенно для такого молодого.
О ритуале, проведенном дядей, я так и не успела ничего разузнать: все время заняли хлопоты по подготовке к переходу. Я бегала то в Министерство, то по ведомствам, проходила собеседования и «инструктажи» о том, как вести себя в холмах и на что обращать внимание; дядя давал бесчисленные советы; ба гордилась; главный редактор «Сверхов» напутствовал; друзья-знакомые поздравляли; в прессе муссировалось мое имя, как и имена двух других фейриологов. Дюк каждый день звонил по вечерам, и мы подолгу обсуждали то мое приглашение, то Солн (платеж за междугороднюю связь выйдет приличный). В общем, такая настала суматоха, что я и не заметила, как пролетело время, и настала роковая ночь.
31 октября, в ночь Самайна, правительственный электромобиль остановился у незримой границы холмов фейри. Граница представляла так себе зрелище: поле с жухлой травой, присыпанное кое-где буро-желтыми листьями с одинокого клена, стоящего в отдалении; несколько больших серых камней, мокрых от недавнего дождя, в центре поля. Над всем этим хмурые небеса, а вокруг – промозглый ветер.
— Время неблагих пришло, — произнес после долгого молчания друид, ответственный за наш переход.
Друид этот отличается худощавостью, серыми колючими глазами и густыми белокурыми волосами, которым позавидует любая девушка. Одет он в парадную белую мантию из ткани, серебрящейся на свету, в мочки его ушей вдеты серебряные обереги, запястье правой руки овивает татуировка, представляющая собой сложный рунический узор. Длинными пальцами с ухоженными отполированными ногтями он то и дело касается амулета на цепочке с изображением трискеля.
Жаль, что с нами отправили этого татуированного блондина, а не моего дядю. Но причины понятны – Эдгар Кинберг хоть и уважаемый специалист, однако его статус в иерархии не столь высок, чтобы ему доверили в священную ночь Самайна проводить ритуал перехода.
Друид обернулся и поглядел на нас, фейриологов, внимательнее. Нам было велено одеться празднично, но в темные цвета, чтобы отдать дань уважения Неблагому двору.
Я не рискнула надеть черное платье – меня этот цвет съедает – и выбрала платье из струящейся ткани припыленного синего цвета, а волосы убрала в низкий пучок, оставив свободными лишь пару подвитых прядей у лица. Платье село хорошо, прическа и макияж удались, обувь не жмет – я выгляжу прекрасно, но другая женщина из приглашенных затмевает меня и красотой, и нарядом.
Ее зовут Вайолет Фенн. Из статьи о людях, удостоившихся в этом году приглашения в холмы, выпущенной к Самайну, я знаю, что данная рини – выпускница того же факультета, что и я, жена банкира, мать двоих сыновей, владелица магазина эксклюзивной косметики. О возрасте ее умолчали в статье, но на вид я бы дала ей лет тридцать. Рослая, стройная, белокожая и темноволосая, с кошачьими зелеными глазами, она показалась мне безусловной красавицей.
Всю дорогу до границы я посматривала на эту роскошную рини, подмечая, как у нее собраны волосы, из какого материала пошито платье, как она держится. Интересно, выглядела бы она так же эффектно без косметики, одетая в платье попроще, и с волосами, не присмиренными лучшими кудесниками-парикмахерами? Пожалуй, выглядела бы. С такими глазами, волосами и кожей она всегда будет яркой. Везет же некоторым!
Я перевела взгляд на третьего приглашенного фейриолога, Брендона Льюта. Ему почти сорок, но выглядит он лет на десять младше. Не женат. Работает в государственной библиотеке в секторе фейри. Мы знакомы со времен моего студенчества; я тогда часто приходила за нужным материалом в библиотеку, и рин Льют мне помогал в поисках. Он часами может говорить о фейри, но совершенно теряется, стоит увести разговор в сторону. Невысокий, щуплый, вечно витающий в своих мыслях, он, кажется, не приспособлен к жизни вне библиотеки.
На Самайн он надел заношенный черный костюм-тройку. Пока мы ехали к месту, я пару раз пыталась завязать с рином Льютом разговор, но он был так взволнован предстоящим переходом, что отвечал невпопад, и я решила его не тревожить.
Мы все взволнованы… Когда выезжали из Кэнтона, нас сопровождала полиция, а друид-распорядитель намеренно навел чары, чтобы любопытные горожане и журналисты не могли наше местоположение отследить. Так что, доехав до поля-границы, мы почувствовали себя отрезанными от всего остального мира.
Когда тусклые огни сумерек окончательно погасли, дождь усилился, и ветер снаружи стал завывать особенно зловеще. Ночь Самайна – самая жуткая в году; в эту ночь крайне не рекомендуется проводить ритуалы и гулять в безлюдных неосвещенных местах. И хотя ничего дурного в эту ночь за последние лет двадцать не произошло, в сердце каждого человека рождается страх, когда в Самайн устанавливается плохая погода. Вспомнились строчки из указаний друидов неофитам:
Ненастье тех скрывает,
кто жаждет крови смертных.
Тому, кто выйдет в злую ночь,
Ни бог, ни богиня не смогут помочь.
— Пора, — возвестил беловолосый друид и, сжав пальцами амулет, снова обернулся к нам, чтобы в который уже раз проинструктировать. — Когда появится арка, вы должны будете по очереди встать перед ней и ответить на вопросы, которые вам зададут. Если солжете, отвечая на вопросы, то арка при переходе убьет вас, ибо ни один лгун не может войти в холмы.
Мы знали об этом, но слова мужчины все равно заставили заволноваться еще сильнее. Люди по природе своей лживы и привирают даже тогда, когда в этом нет необходимости. Так что придется всегда быть начеку.
Такого поворота не ожидали.
— Уверена? — спросила Идберга. — Неблагой двор своеобразен, не говоря уже о том, что давненько они не приглашали людей. Мы можем забрать тебя в Ллвид вместе с Брендоном.
— Спасибо, но я приму приглашение неблагих. Хочу узнать, почему мои статьи сочли небылицами.
— Ты смелая девушка, Магари, — сказал Гаррет.
— Дело не в смелости.
— Время благих на исходе, — напомнил рыжий и выразительно посмотрел на представителей Кинни и Ллвид. — Вы должны вернуться в свои холмы.
— Это так, — вздохнула Идберга и, подарив мне ободряющий взгляд, позвала Льюта: — Нам пора, Брендон.
— Вайолет, — обратился и Гаррет к своей подопечной.
Молодая женщина кивнула ему, склонилась ко мне и шепнула:
— Вы совершаете большую ошибку. Лучше отправляйтесь с Брендоном в Ллвид, к знающим. Вам даже не назвали холм, в который приглашают. И этот рыжий мужчина не представился. Здесь что-то нечисто.
— Фейри не лгут, и нам обещали безопасность, — ответила я так же, шепотом.
— Как знаете, — протянула она, и я поняла, что ее совет связан не с тем, что она беспокоится за меня, а с тем, что она боится, как бы я не стала персоной более популярной, чем она, когда мы вернемся из холмов.
Отстранившись, Вайолет сказала нам с Брендоном:
— Удачи. До встречи через три месяца.
— Да, удачи вам, рини, — поддакнул библиотекарь. — Вам, Магари, особенно.
— А вы больше смотрите по сторонам, а не в книги, рин Льют, — улыбнулась я.
Он махнул на меня рукой – глупости говорите! – и подошел к Идберге. Та повела его влево от беседки, по дорожке. Гаррет, взяв под руку Вайолет, повел ее вправо.
Нам же торопиться ни к чему, потому что наступает время неблагих. Рыжий проследил, куда уходят остальные, и когда они пропали из виду, повернулся ко мне. Сложив руки на груди, он внимательно изучил мой наряд.
— Туфли испачканы, — заявил он после осмотра и вдруг ухватил меня бесцеремонно за талию, поднял и усадил на ограждение беседки.
— Что ты делаешь? — возмутилась я.
— То, что не удосужилась сделать ты, — ответил рыжий и, стащив с моей ноги туфлю, стал оттирать с нее грязь рукавом своего кафтана. Я заметила, что грязь с туфли исчезает, но не появляется на рукаве, и это маленькое чудо отвлекло меня от возмущений.
— Не пачкается, — завороженно проговорила я.
Закончив с туфлей, рыжий надел ее мне на ногу, спустил с ограждения и обошел кругом. Я холодно спросила:
— Теперь ты доволен?
— Нельзя являться на праздник в неподобающем виде, — в тон мне пояснил он.
Понимаю. Но все же совершенно необязательно было вот так хватать меня за талию… Если он хотел привести мой вид в порядок и почистить туфлю, я могла ее снять и передать ему.
Как вообще это рыжее недоразумение получило должность человеческого представителя? У него для этого нет даже элементарных понятий о приличиях. Никогда не забуду, как он приложил меня дверью…
— В какой холм мы отправимся? — строго спросила я.
— В Файдкамен.
Файдкамен… «Железный» холм, в котором живут эльфы, обладающие магией усмирять металл и вплетать в него чары. Холм кузнецов, которые изготовляют смертельное оружие и броню, защищающую от него. Холм воинов, которые искусно владеют этим оружием. Вот, собственно, все, что я знаю о Файдкамене.
— Идем, — рыжий предложил мне руку, и я приняла ее после секундного колебания. Не время выказывать ему свое «фу». Да и поскользнуться на этой красивейшей золотой листве не хотелось бы.
Какое-то время мы шли молча. Я смотрела по сторонам, запечатлевая в памяти то, что вижу, но скоро эта однообразная красота стала навевать на меня скуку. Роскошный разноцветный лес и золотое свечение – это, конечно, восторг, но мой извращенный человеческий ум не мог смириться с совершенством и требовал чего-то несовершенного. Например, неплохо вписался бы в картину несимпатичный пень или корявый куст, а еще лучше, чтобы по пути встретился кто-то из фейри.
Я покосилась на рыжего раз, другой, и когда мое любопытство окончательно победило неприязнь, спросила:
— Как тебя зовут? Ты так и не представился.
— Ириан.
— Это эльфийское имя, — удивилась я. — Ты принял его, потому что живешь в холмах?
— Это имя дано мне при рождении.
Я сочувственно посмотрела на мужчину. Родители еще и не так могут выделиться, когда выбирают имя ребенку. Если бы его не назвали эльфийским именем, он, может быть, не вырос бы напыщенной пародией на эльфа.
— Давно живешь при Неблагом дворе?
— Давно.
— Нравится? — с вызовом спросила я, зная, что иного ответа, кроме как «да», не существует.
— Ты задаешь много вопросов, Магари.
— Профессиональная привычка. Кстати, помню, ты искал дару своему господину. Нашел?
Передо мной раскинулось кажущееся безграничным поле, заполоненное неблагими фейри самых разных видов. Взгляду открылось так много интересного, что я не смогла сразу определиться, на что сначала смотреть.
Несколько троллей медленно, горбясь, бредут в толпе и позволяют фейри поменьше безнаказанно по себе лазить и дергать за спутанные космы. Подбором одежды эти господа не озадачились и явились на праздник нагими, выставляя напоказ серую бугристую кожу и к-хм… кое-какие анатомические подробности.
Будучи хорошей девочкой, я отвела взгляд и стала рассматривать гоблинов. Вот они все выглядят по-разному: высокие, низкие, с серой, зеленоватой или болезненно-белой кожей, покрытые шерстью и лысые, тощие и толстые, ушастые и безухие, глазастые и безглазые, клыкастые, чешуйчатые, хвостатые, они скачут вокруг многочисленных костров, жарят мясо на вертелах, лакают какое-то питье из грубых кружек или прямо из бочек и производят много шума своим стрекотом, шипением, клацаньем зубов, рявканьем… Среди всей этой шумной толпы выделяются крупные, свирепого вида гоблины в красных колпаках, держащие в руках шипастые железные дубины; этими дубинами они отпихивают в сторону мелких гоблинов, которые преграждают им путь.
— Как много гоблинов, — шепнула я, обретя дар речи.
— Они всегда являются такой толпой. Пойдем к ним.
— К ним? — ужаснулась я.
— Не бойся, они тебя не тронут. Ты гостья.
— А можно их обойти как-нибудь?
Рыжий покачал головой и потребовал мою руку. Выбора у меня не было, поэтому я вложила свою ладошку в его крепкую ладонь и, собравшись с духом, пошла за ним к гоблинам.
Нас уже заметили, но, как ни странно, никто не удивился моему появлению – так, поглядели да отвернулись. Я подивилась такому равнодушию и только хотела спросить у рыжего, в чем дело и почему они на меня не реагируют, как кто-то пискнул:
— Человеком пахнет!
Я тут же вспомнила, что фейри не придают значения облику, ведь они мастера его менять, и полагаются на запах. После этого «Человеком пахнет», гоблины стали принюхиваться, морщить носы, пробовать воздух языками и потянулись в мою сторону.
— Человек! — рявкнул гоблин с пастью, полной зубов, и щелкнул ими.
Я вздрогнула и прижалась к Ириану, но тут вспыхнул спасительным ярким светом мой оберег, ослепил толпу, и гоблины попятились, заворчали разочарованно…
Шагая, я проговаривала про себя мантру: «Я в безопасности, в безопасности». Мантра совсем не помогла, зато помогало то, что Ириан отшвыривал ногой тех надоедливых гоблинов, которые норовили подлезть ко мне, тронуть, пощупать… Кажется, я переоценила свое самообладание! Но как, скажите, остаться спокойной, когда целая толпа гоблинов принюхивается, наскакивает, пытается пощупать, и только один рыжий человек да простенький оберег отделяют меня от них?!
— Они всегда так на людей реагируют? — улучив момент, дрожащим шепотом спросила я.
— Нет, только на аппетитных девушек, — поддразнил меня Ириан.
— А оберег хорошо работает? — уточнила я с нотками паники в голосе, надеясь, что вон тот громадный гоблин с наростами на морде достаточно мозговит, чтобы отойти… Мои надежды не оправдались: гоблин не отошел и, тупо тараща глаза, попер на нас. К счастью, сначала его ослепил оберег, а потом окончательно присмирила железная дубина одного из подоспевших красных колпаков.
— Гостя не трогать! — рокочущим голосом объявил красный колпак и взмахнул дубиной. Гоблины взревели; кто-то яростно защелкал зубами, но закон никто нарушать не стал. Еще двое красных колпаков пошли к нам, чтобы сопроводить. Вблизи они выглядели еще жутче, но, по крайней мере, казались не такими тупыми, как остальные.
— Красные колпаки – элита гоблинов, — процитировала я своего университетского преподавателя по культуре фейри.
— Да, у них ума побольше, чем у прочих гоблинов, — безразлично ответил Ириан и свернул в сторону, где этих самых гоблинов было поменьше, и где лежал у костра огромный пес с зеленой шерстью и хвостом, свернутым кольцом.
— Ку ши, — выдохнула я, и пес посмотрел на меня большими умными глазами, зелеными, как и его шерсть.
— Было время, — проговорил Ириан с легкой ностальгией, — когда ку ши утаскивали к нам в холмы смертных женщин.
— К счастью, эти времена прошли.
— Ба! Это человечка?
Мы развернулись и увидели каргу – не ведьму, которые встречаются у нас в Вегрии, а именно что каргу, ночную каргу, особый вид фейри.
Я уставилась на нее со страхом и восхищением. Высокая, худая, с белыми всклокоченными волосами, серой бородавчатой кожей и впалыми щеками она выглядела, как старуха. Но старость немощна, а карги очень сильны и бессмертны. Если ведьма обладает силой пяти человек, то карга – силой десяти. Я глянула на ее руки и увидела длинные подвижные пальцы с когтями. А ее глаза? У людей таких хищных желтых глаз не бывает... Одета красавица в черное закрытое платье с длинными рукавами и воротником под горло. Странно… Фейри редко бывают безупречны, карги тем более, но мало кто из них стремится скрыть свои недостатки. Нас учили, что благие гордятся своей красотой, а неблагие – уродствами.
— Человечка, — повторила она скрипучим голосом и впилась желтым взглядом в мое лицо. — Какая миленькая. Твоя, Ириан?
В воздухе повисло тяжелое молчание. Стало очень, очень холодно… Мое лицо онемело от отвращения короля, обернувшегося трескучим морозом – так его еще никто не «приветствовал»… Замерзающие слезы стянули кожу на лице. Я шевельнулась и поняла, что мое платье все покрылось инеем. Кинув панический взгляд на рыжего, я увидела, что он тоже весь заиндевел. За какое-то мгновение мы оба так отмерзли, что даже не могли дрожать.
О, Богиня! Этак нас до смерти заморозят!
Ириан упал на колени и дернул меня за собой. Наши одежды эффектно хрустнули.
— Мой король, не гневайся! — надтреснутым голосом взмолился он. — Смертная так впечатлилась тобой, что…
— Отвратительно, — бросил Элидир. — Уведи ее.
— Но…
— Ты противишься моей воле?!
Поскрипывая, рыжий встал, потянул меня за собой и повел мимо сидхе, сидящих с вытянутыми лицами. Казалось, мы шли вечно, и, казалось, все сильнее нас сковывает холод… Когда мы оказались вне поля зрения короля, холод немножко отпустил и я смогла сделать первый нормальный вдох. Эльфы столбенели в изумлении, таращась на нас, заиневших. Ириан прошел к ближайшему костру, уселся прямо на землю и уставился ничего не видящими глазами в пламя.
Я же просто протянула руки к огню, отогреваясь.
Видя, что мы испытали на себе злость короля, эльфы отошли подальше, чтобы самим ненароком не пострадать, и зашушукались. Жар костра быстро растопил иней на моей одежде, и я из хрустящей снова стала мокрой. Оттирая влагу с лица, я косилась на Ириана – он превратился в плачущего каменного истукана. Конечно же, он на самом деле не плачет, это тающий иней создает такое впечатление. Ириан казался таким потерянным, что я невольно испытала к нему жалость.
— Послушай, — проговорила я подбадривающе, — не надо так переживать.
Зря я заговорила! Рыжий медленно-медленно повернулся ко мне, и я поняла, что меня сейчас будут убивать. Подняв непроизвольно руки, я продолжила говорить успокаивающим голосом:
— Это случайность… не надо так реагировать…
— Ты. Виновата, — процедил он, так же медленно поднимаясь.
— Я?! Нет, ты! Ты меня сюда затащил и к королю повел! А я сразу сказала, что это глупая затея! Ириан… ты что? Ириан, остановись!
Увещевать человека в таком состоянии бесполезно, и я сочла за благо смыться. Развернувшись, я шмыгнула в толпу эльфов, а они, вместо того чтобы защитить гостью, разошлись, стали отталкиваться от меня в сторону, как одноименно заряженные полюса магнита.
— Это недоразумение! — прячась за очередным эльфом, крикнула я.
— Ты все испортила! — взревел рыжий яростно.
Я резво подбежала к следующему костру; Ириан за мной. Мы стали носиться кругами вокруг костра, развлекая окружающих игрой в догонялки.
— На мне оберег! — запыхавшись, крикнула я и предприняла обманный маневр, чтобы вырваться из порочного круга… не получилось. Вместо того чтобы ускользнуть от Ириана, я столкнулась с ним лицом к лицу.
— Не подходи, убьет, — предупредила я и сжала кругляшок оберега в руке.
— Подойду, — прорычал рыжий, — убью.
— Стой! — раздался повелительный голос.
К нам в спешке подошел эльф, облаченный в длинные струящиеся черные одежды, которые при движении дивно шелестят и красиво собираются в складки. Сам эльф умеренно длинноволос – его каштановые волосы спадают всего-то до талии, смугл, приятен лицом и кареглаз.
— Ириан, — произнес он, — успокойся.
Рыжий выплюнул зло:
— Шанс упущен!
— Шанс еще есть. Произошло недоразумение, — отмахнулся эльф и взглянул на меня. — Я Падрайг, придворный маг. Как ты себя чувствуешь, Магари? Не застудил ли королевский холод твое слабое сердце?
— Отогрелась, — сказала я и спросила, помня о том, что к фейри надо всегда обращаться на «ты»: — Почему ты считаешь, что у меня слабое сердце?
— Потому что ты смертная, — пожал плечами маг. — Позволь, я осмотрю тебя.
Я кивнула и оставила оберег в покое, опустив руку. Маг подошел, взглянул в мои глаза, которые щиплет от смазанной туши, на платье, превратившееся в мокрую тряпку, и обошел кругом.
— Ничего, — сказал он, закончив с осмотром, и обратился к рыжему: — На смертной нет чар. То, что произошло, не ее вина. Никто не хотел оскорбить короля, и я как можно скорее сообщу ему об этом. Ты еще сможешь вернуть его расположение.
— С ней все было в порядке. И вдруг такое!
— Реакция смертных на сидхе непредсказуема, особенно при первой встрече. Не злись понапрасну, Ириан, это случайность, хотя и неприятная.
— Неприятная? Фатальная! Я так долго ждал шанса… искал лазейку… притащил вот эту, — (я поморщилась), — к нам, и прогадал!
— Даже если твоя затея увенчалась бы успехом, Ириан, король не смог бы снять с тебя проклятье, потому что не фейри его наложили.
— Не фейри, не демоны, не друиды… Тогда кто? Кто?
— У меня нет ответа, — скромно ответил Падрайг.
Глаза рыжего, его настоящие глаза, оказались дивно красивыми. Рисунок радужек, как мозаика, собран из разных оттенков золотого, и глаза кажутся то красноватыми, то светлыми, как солнечный свет. Такие оптические эффекты – зрелище слишком сложное для моих заурядных человеческих глаз. Я стала смотреть на более безопасные «части» Ириана и выяснила, что ничего безопасного в нем нет. Он большой безупречный громила с белой кожей и темно-рыжими волосами, пряди которых так причудливо раскинулись по земле, что напоминают кровяные потеки.
Он моргнул раз, другой, поморщился, закрыл глаза.
Надо же – сидхе, да еще и бывший бог! Вот почему у него такой мерзкий характер, вот откуда в нем напыщенность и взгляд в стиле «Вы букашки, я орел». В наставлениях друидов говорится, что нет созданий более коварных, жестоких и своенравных, чем бывшие боги, а я друидам верю. Не прикончит ли он меня этой своей божественной рукой воина, когда придет в себя окончательно? С него станется! Вполне может решить отомстить за то, что я была с ним непочтительна.
Я отползла от рыжего, осторожненько встала и спросила шепотом у сидхе в повязке:
— Бог, значит? А чем именно занимался этот бог?
— Битвы, хаос.
— За что его прокляли?
— Битвы, хаос. Ты вернула к жизни того, кто может погубить всех!
— Я не знала, что он проклят…
— Хочешь этого или нет, но дело сделано. Сила друидов пробудилась в твоей крови.
Значит, я не только бога пробудила, но и в друиды заделалась… Точнее, наоборот – заделалась в друиды и пробудила бога. Теперь мне прилетит от Ордена Сопротивления и Общины друидов за несанкционированное инициирование и проведение незаконного ритуала. И дядя может лицензию потерять… Это я еще реакцию неблагого сообщества не учла. Судя по всему, этот Ириан – заноза в заднице, и его прокляли за дело, а я сняла проклятье…
Дура жалостливая! Не зря бабуля говорит: «Не делай добра, не получишь зла». Помогла человеку, называется! Кто же теперь мне поможет?! Я кинула опасливый взгляд на рыжего, который еще пребывал в прострации, и пробормотала:
— Я, пожалуй, пойду. Где выход?
— Выход… — повторил «серый» сидхе и вдруг схватил меня за руку.
Я сильно пожалела о том, что потеряла бдительность и подошла к нему так близко. Он подтащил меня к себе вплотную, нагнулся к самому моему уху и замогильным голосом проговорил:
— Для тебя нет выхода, Магари. Отныне твоя судьба связана с неблагими.
— Нет выхода? — пролепетала я, упираясь рукой в твердую, как камень, грудь сидхе.
— Покинешь холмы – умрешь. Выбор сделан.
— Какой еще выбор?
— Эдгар знает.
Таким холодом повеяло от этого доморощенного прорицателя, такой жутью были наполнены его слова, что я не выдержала его присутствия и оттолкнула от себя со всей силы, пока он снова не ляпнул что-то роковое. Мой удар вывел сидхе из транса. Он недоуменно взглянул на свои руки, на мое лицо, и его собственное лицо перекосилось.
— Снова… это произошло снова… Все ты! Ты!
Он пошел на меня, сжав руки в кулаки, явно не по головке желая погладить, и я не знаю, чем бы кончилась дело, если бы не вмешательство третьей силы – рыжеволосой высоченной мускулистой силы. Ириан встал между нами, одной рукой схватил сидхе в повязке за шею и сказал:
— Привет, Ске́ндер.
В его настоящем голосе осталось что-то от голоса Ириана-человека, но немного. Теперь он говорит, как и полагается сидхе – звучным голосом с эффектами. Мне на ум пришли аналогии с металлом; в частности, послышался звук, с которым стальной клинок достают из ножен.
— П-привет, Ириан…
— Кажется, ты хотел причинить вред нашей гостье?
— Она друид.
— Да, друид. Не будь она друидом, я так и остался бы проклятым. — Рыжий обратил на меня свои золотые глаза и… склонил голову. — Спасибо, Магари.
— Пожалуйста… — ошалело ответила я.
— Ты напугал Магари, Скендер, — вновь повернулся к беловолосому Ириан. — Проси прощения.
— Я скорее умру!
— Это можно устроить, — сидхе сильнее сжал пальцы. Скендер попытался разжать их руками, но безуспешно; серое лицо его сначала порозовело, а потом покраснело.
— Хватит, — попросила я, — ты его задушишь.
— Не переживай, — с улыбкой успокоил меня Ириан. — Сидхе бессмертны. Почти. Я могу оторвать ему голову, и он будет жить. Хочешь, оторвем ему голову?
Скендер замычал что-то протестующее и сдался, пробулькав:
— Про… сти… Прости… Мага…ри…
— Прощаю, — быстро сказала я, мечтая, чтобы эта безобразная сцена закончилась.
Ириан отпустил беднягу и, дав ему продышаться, спросил:
— Теперь скажи, припасено ли у тебя предсказание и для меня?
Несчастный сидхе, который уже, наверное, раз сто успел горько пожалеть о том, что вышел к нам, сказал зло:
Ириан живет отшельником в жалкой лачуге, и, судя по тому, что лачуга стоит неподалеку от голубого озера, его единственные соседи – келпи. Домик покосился, крыша его заросла мхом и выглядит так, словно вот-вот обвалится. Увидев, насколько уныло жилище рыжего, я посмотрела собственно на рыжего. Вопрос – как он умещался внутри, будучи человеком?
Пока я стояла озадаченная и растерянная, сидхе открыл дверь, представляющую собой нечто хилое и жутко скрипучее, оглянулся на меня и пригласил:
— Прошу в гости.
— Не думаю, что внутри уместятся сразу двое, — неуверенно проговорила я, оценивая габариты Ириана и сопоставляя их с габаритами «дома».
— Уместимся, — заявил он и зашел внутрь.
Я со вздохом последовала за ним, готовясь к тесноте и темноте, но вместо того оказалась в просторной, хорошо освещенной горнице с высоким потолком, в которой к тому же приятно пахнет травами. Немало удивившись, я огляделась.
Обставлена комната по минимуму: в углу застеленная кровать с ворохом пышных подушек, поодаль пузатый сундук с замком, на котором можно различить эльфийский символ, в центре комнаты круглый стол и два табурета. Полки на стенах заставлены кувшинами разных форм и размеров, висят на гвоздиках пучки трав и – вот это экзотика! – блестящие крылья пикси.
Присмотревшись, я увидела слабо мерцающие символы на потолке, в углах и на столе.
— Ага! — обрадовалась я объяснению сего феномена. — Бытовые чары! Символы начертаны в углах, чтобы расширить пространство, на потолке – чтобы был свет, на столе – чтобы по желанию появлялась еда, на сундуке – чтобы одежда всегда была в идеальном состоянии. Снаружи лачуга кажется хилой, будто вот-вот развалится, но на самом деле выдержит и ураган. Защита от нежданных гостей и воришек тоже есть?
— Есть. Сюда могу войти только я и тот, кого вслух по доброй воле приглашу.
— Здорово, — с завистью сказала я, проходя дальше, к столу. — Немножко чар, и можно не заботиться о жилье, одежде, питании и защите. Сильно облегчает существование, не правда ли?
Ириан усмехнулся и опустил бочонок на стол.
Тогда же заработали чары, и на его гладкой деревянной поверхности появились на тарелках прожаренная до румяной корочки, еще шипящая курочка; запеченная рыбка, присыпанная укропом и украшенная кружочками лимона; аппетитные стейки; морепродукты; солености, копчености, колбасы, сыры; затейливо разрезанные и уложенные свежие овощи; фрукты во всем тропическом многообразии; сказочные десерты. По мере того, как появлялись все эти яства, стол увеличивался в размерах.
— Куда столько? — обескураженно шепнула я. — Здесь на десятерых хватит…
— Я не знаю, что ты любишь, — пожал плечами рыжий, — поэтому здесь всего понемногу. Нет только алкоголя: стол не дает ничего, что мутит голову. Но у нас есть бражка.
Пока я, сглатывая слюну, смотрела на стол и то, что он предлагал, Ириан щедро плеснул по кубкам мутной бражки и убрал бочонок под стол. Затем сидхе подошел к сундуку, коснулся его, и замок открылся сам. Крышка откинулась.
— Подойди, Магари, — позвал он.
Я подошла, но, заглянув в сундук, ничего не увидела.
— Сундук дает то, что необходимо, но прежде чем взять, следует отдать. — Рыжий демонстративно сорвал с разорванного рукава лоскут и бросил в сундук. Затем нагнулся, протянул руку… и достал новую рубашку, такую же красную. — Попробуй и ты. Достаточно и нитки с одежды, которую хочешь получить.
— Как удобно! — восхитилась я и, оторвав от подкладки платья обрывок, кинула в сундук. Желая увидеть то же самое платье, но целое и в товарном виде, я присела, протянула руку. Пальцы схватились за ткань, и я вытащила точную копию своего платья.
— Невероятно!
— Переодевайся, — велел сидхе и добавил с улыбкой: — Я смотреть не буду.
Я ему, разумеется, не поверила, и, отойдя в угол, где развешаны на протянутой веревке связки трав, накинула на веревку бабушкин платок, устроив себе таким образом укрытие. Платье превратилось в тяжелую темную тряпку, и мне пришлось попыхтеть, чтобы стянуть его с себя. Раздевшись, я вспомнила, что мое белье тоже пришло в негодность, и достала из сумки новое, каждую секунду ожидая, что рыжий сорвет платок с веревки, чтобы увидеть меня совсем без одежды…
Быстро переодевшись, я вышла из укрытия, сжимая в руке мокрое «старое» платье.
— Брось в сундук, и в следующий раз тебе не придется ничего отдавать, чтобы что-то взять, — сказал Ириан, который тоже уже успел переодеться. В новом кафтане, с волосами, медно-красным плащом лежащими за спиной, нечеловечески прекрасный, он действительно выглядел, как бог.
Но отметила я это сугубо формально, сухо, как отмечают совершенные линии статуи или геометрической фигуры, и не случилось переизбытка прекрасного и дурноты. Обычные люди без защиты не могут вот так смотреть на сидхе и никогда не привыкают к ним, но я – друид по крови, и это делает меня куда менее восприимчивой. При первой встрече с королем меня стошнило, как и тогда, когда я впервые увидела Ириана во всей красе, но больше этого не случится, надеюсь.
— У тебя волосы сухие, — заметила я. — Снова чары?
Улыбнувшись, сидхе подошел ко мне и протянул гребень с редкими зубьями. Я осторожно взяла его в руки, повертела, чтобы отыскать символ чар, нашла и провела несмело по своим мокрым волосам. По позвоночнику прошла легкая волна энергии, и я с удивлением ощутила, как щеки коснулся сухой волнистый локон. Я стала щупать голову свободной рукой и с восторгом обнаружила, что одно только прикосновение гребня сделало мои волосы такими, какими их не смогли бы сделать и лучшие парикмахеры! Чистые, объемные, легкие, они волнами улеглись на мои плечи и спину.
Эльфийские города я видела прежде только в книгах да на картинах и подолгу рассматривала их, изучала детали, восхищалась атмосферой. Картинки, правда, изображают в основном Благой двор, сотканный из света; двор, полный чудес и прекрасных эльфов, так и манящих присоединиться к ним в танце или иных развлечениях. Неблагой же двор всегда изображается мрачным и темным, в углах и тенях, и заполняют его непременно фейри-чудища премерзкого вида.
Город же, в который меня привел Ириан, совершенно не кажется ни мрачным, ни темным, несмотря на присутствие «чудищ». Он стоит на открытой местности и освещается прохладным, хрустальным магическим светом; таким же хрустальным и прозрачным кажется высокое небо. Приземистые каменные дома эльфов, сложенные некогда из крупных гладких камней, жмутся друг к другу и почти не отличаются, так что затеряться в лабиринте этих улочек очень легко. В шумной суетливой толпе смешались гоблины самых разных видов; снуют шустрые белые собаки с красными ушами; эльфы, так похожие на людей, идут по своим делам.
Ириан крепко держал меня за руку, чтобы густой уличный поток не подхватил меня и не унес в подозрительные переулки, где, как и в любом другом городе мира, обитают нехорошие личности.
Я жадно смотрела по сторонам, а вот на меня почти не смотрели. Разве что какой-нибудь эльф, оказавшийся поблизости, замечал, что острых ушек у меня нет, и недоуменно приподнимал брови, но вопросов не задавал, ведь я в компании Ириана, а его, кажется, знают все. Запах же мой человеческий в такой толпе перебивается «ароматами» немытых гоблинов, жарящегося на площади мяса и пряных трав. Отовсюду звучат нестройная музыка и смех. Стайка крошек-пикси, устроившихся на крыше дома, пискляво тянут песенку.
— Как здесь оживленно! — сказала я.
— Празднуют еще, — ответил Ириан. — Вот и дом Падрайга.
Маг живет в самом центре города в доме, окна которого выходят на площадь с фонтаном. Фонтан примечателен тем, что явно магической природы и изливает не воду, а вино. У фонтана-то и собрались самые веселые компании, производящие шум: напившиеся и чрезвычайно довольные фейри распевают песни и выглядят очень благодушно.
Скажешь разве, что это неблагие? Нет, по виду, конечно, скажешь, но по настроению – точно нет!
— Невероятно, — проговорила я, — это просто невероятно. Нам описывали неблагие холмы как тихие места, от которых веет жутью. Но, честно говоря, глядя на все это, я скорее вспоминаю обычные человеческие города. Здесь так шумно и оживленно! И все так доброжелательны.
— Наивная девочка, — усмехнулся Ириан и повел меня к дому Падрайга.
Дом придворного мага изнутри оказался таким, как я и предполагала: светло и уютно. Потолки низкие, коридоры узкие, тянет холодком, освещение магического рода, и никакой тебе электропроводки или пошлых свечей. А диковинок-то сколько! Каждая вещица оригинальна, и вещиц этих множество – некоторые даже под ногами встречаются. Встретивший нас эльф, видимо, слуга Падрайга. Поглядев на Ириана многозначительно, а меня проигнорировав (радоваться этому или нет?), он сообщил, что маг, дескать, занят сотворением очередного амулета и примет нас позже.
Проведя нас в гостиную, эльф предложил присесть, а сам встал в углу, заложив руки за спину и вздернув подбородок. Эта поза ему наверняка кажется важной, а меня только рассмешила. Подавив смешок, что не к месту, и решив, что этот эльф-слуга опасается оставлять нас одних (авось украдем что?), я стала неторопливо, с удовольствием изучать обстановку в комнате.
Черепов друидов здесь нет – припрятаны, небось, как ценные экземпляры, в другом месте. Зато есть много чего другого занимательного, включая красивые шторы, интересного вида горшки с затейливыми узорами и предметы, разгадать назначение и внешний вид которых представляется настоящей головоломкой.
Эльф-слуга, словно чувствуя, как мне все любопытно, не сводил с меня глаз, но когда одна его серьга – а в его острые ушки вдеты многочисленные серьги – замерцала, сказал Ириану, что маг освободился. Ириан встал, оглянулся на меня, велел ждать и ушел за слугой.
В одиночестве я пробыла недолго. Немного погодя слуга явился с другим гостем, высоким эльфом такого вида, который и ожидаешь от эльфа: высокое, стройное остроухое создание с длинными темными волосами, зелеными глазами и тонким красивым лицом.
Эльф этот явно мной заинтересовался. Я продолжила изучение комнаты, но почувствовала, как меня тщательно рассматривают, и весь исследовательский настрой пропал. Поглядев на эльфа, я с удивлением отметила, что он высматривает мои уши. Ах вот чем вызвано его пристальное внимание: он никак не может понять, кто я, ведь мои уши прикрыты волосами.
«Вот это да, — подумала я, чувствуя себя польщенной, — он не может определиться: эльфийка я или нет».
Эльф не сдержал своего любопытства и, подойдя, спросил:
— Кто ты, прекрасная?
Какая девушка не растает, если ее назвать «прекрасной»? Кокетливо намотав локон на палец, я озорно спросила:
— А кто ты?
— Тот, кто очарован тобой, — ответил эльф.
Многие эльфы, которых я успела повидать, выглядят почти так же, как люди, если не считать острых ушей, и в их лицах нет совершенства, от которого сердце замирает. Но этот эльф отмечен той красотой, которую обычно приписывают божественным сидхе; его портят только острые уши.