— Леджер, просыпайся!
— У меня выходной, — буркнул я, натягивая на голову одеяло.
— Сегодня выходные отменяются. Вставай давай, сейчас все объясню.
Я вздохнул. Обычно служба была мне в радость. Строгий распорядок, дисциплина, чувство, что день прожит не зря, — я любил все это. Но нынче все по-другому.
Вчерашняя вечеринка по случаю Хеллоуина была моей последней надеждой. Когда мы с Америкой танцевали единственный танец и она объясняла, почему Максон держится с ней как чужой, я успел напомнить ей, кем мы были друг для друга... и почувствовал это вновь. Невидимые ниточки, связывавшие нас, никуда не делись. Быть может, Отбор ослабил притяжение, но оно по-прежнему существовало.
— Пообещай, что подождешь меня, — умолял ее я.
Она ничего не ответила, но я не терял надежды.
До тех пор, пока к ней не подошел он, источая обаяние, богатство и власть. И все. Я проиграл.
Не знаю, что нашептывал ей Максон во время танца, но, похоже, его слова развеяли все ее тревоги. Она льнула к нему, глядя в его глаза, как когда- то смотрела в мои. И так танец за танцем.
Так что, видимо, я слегка перебрал с выпивкой, пока следил за ними. И ваза в вестибюле разбилась, очевидно, потому, что я запустил ею в стену. И наверное, я глушил рвущиеся из груди рыдания, закусив подушку, чтобы меня не услышал Эйвери.
Эйвери решил, что Максон вчера вечером сделал ей предложение, и теперь нам всем предстояло присутствовать при официальном объявлении помолвки.
И как я это переживу? Как буду стоять там и охранять их? Он преподнесет ей кольцо, которое я никогда не мог бы себе позволить, и жизнь, которую я никогда не мог бы ей обеспечить... и я буду ненавидеть его за это до последнего вздоха.
Я уселся в постели, не глядя на Эйвери.
— Что случилось? — выдавил я, чувствуя, как с каждым слогом в голову точно вколачивают гвоздь.
— Плохо дело. Совсем худо.
Я наморщил лоб и покосился на сослуживца. Тот, сидя на койке, застегивал рубаху. Наши глаза встретились, и я прочитал в его взгляде тревогу.
— Да говори уже толком! Что случилось-то?
Если весь этот переполох из-за того, что не :могли раздобыть скатертей нужного оттенка, или еще из-за чего-нибудь в этом роде, я возвращаюсь обратно в постель.
Эйвери вздохнул:
— Знаешь Вудворка? Приветливый такой малый, вечно еще улыбается?
— Ну да. Мы с ним иногда вместе ходили в караул. Он славный парень.
Вудворк из Семерок, и мы с ним практически мгновенно сдружились на почве наших больших семейств и смерти отцов. Он был настоящий трудяга, и если кто-то и заслуживал нашей новой касты, то это он.
— А что? Что-то с ним?
Эйвери явно до сих пор еще не отошел.
— Ночью его застукали с одной из девушек из Элиты.
Я остолбенел:
— Что?! Как?
— Это все камеры. Репортеры снимали во дворце скрытыми камерами, и один из них услышал какой-то шум из чулана. Он открыл его и обнаружил там Вудворка с леди Марли.
— Да это же... — я едва не ляпнул «лучшая подруга Америки», но вовремя прикусил язык, — безумие.
— И не говори. — Эйвери подобрал с пола носки и продолжил одеваться. — А ведь с виду неглупый парень. Наверное, просто слишком много выпил.
Может, так оно и было, но я сильно сомневался, что это послужило причиной. Вудворк действительно не дурак. Благополучие семьи заботило его ничуть не меньше, чем меня — благополучие моей. Единственной причиной, по которой он мог пойти на такой риск, была та же, что толкала на риск и меня: по всей видимости, он без памяти любил Марли.
Я потер виски, пытаясь унять головную боль. Не время расклеиваться, когда происходят подобные вещи. И тут меня точно током ударило, когда я понял, чем это может грозить.
— Их... их теперь казнят? — спросил я вполголоса, как будто, произнесенные слишком громко, эти слова могли напомнить всем, что во дворце делали с изменниками.
Эйвери покачал головой, и сердце у меня забилось вновь.
— Их будут бить батогами. А остальных девушек из Элиты и их родных заставят смотреть. На площади перед дворцом уже установили эшафот, и мы все должны быть в полной готовности. Так что давай одевайся. — Он поднялся и двинулся к двери. — И выпей кофе для начала, — бросил он через плечо. — У тебя такой вид, словно это тебя будут прилюдно сечь.
Третий и четвертый этажи располагались достаточно высоко, чтобы оттуда открывался вид поверх массивных стен, защищавших дворец от внешнего мира. Я торопливо подошел к широкому окну на четвертом этаже. Внизу уже установили сиденья для королевской семьи и Элиты, а также эшафот для Марли с Вудворком. Похоже, та же самая мысль пришла в голову большинству гвардейцев и дворцовой челяди, и я кивнул двум ребятам из гвардии, которые тоже стояли у окна, и хмурому лакею в безупречно отутюженной ливрее. В ту самую минуту, когда ворота дворца распахнулись и оттуда высыпали девушки и их родные, встреченные громовыми овациями собравшейся толпы, к нам подбежали две служанки. Узнав Люси и Мэри, я потеснился, освобождая им место рядом.
— Энн тоже придет? — спросил я.
— Нет, — отозвалась Мэри. — Она сказала, нечего глазеть на что попало, когда еще столько дел не сделано.
Я кивнул. Это было очень в ее духе.
С тех пор как мне поручили по ночам стоять на часах перед комнатой Америки, я постоянно сталкивался с ее горничными. Я всегда старался не выходить за рамки профессионального общения, но с ними позволял себе пренебрегать некоторыми формальностями. Мне хотелось получше узнать людей, которые заботились о моей девочке. Казалось, я был перед ними в неоплатном долгу за все то, что они делали для нее.
Люси заламывала пальцы. Несмотря на то что во дворце пробыл всего ничего, я успел заметить, что в состоянии стресса ее беспокойство всегда проявлялось десятком навязчивых движений. В тренировочном лагере меня научили обращать внимание на нервозность в поведении людей, которые входят во дворец, и пристально наблюдать за ними. Разумеется, Люси не представляет никакой угрозы, и, видя девушку в таком смятении, я захотел защитить ее.
— Уверена, что выдержишь это? — прошептал я ей. — Зрелище будет не из приятных.
— Знаю. Но леди Марли очень мне нравится, — так же тихо ответила девушка. — Мне кажется, я должна при этом присутствовать.
— Она больше не леди, — заметил я; наверняка теперь ее место будет среди низших из низших.
Люси на мгновение задумалась.
— Та, что рискнула жизнью ради любимого, определенно заслуживает, чтобы ее называли леди.
— Великолепно сказано, — усмехнулся я.
Она оставила пальцы в покое, и на лице у нее
промелькнула слабая улыбка.
Приветственные возгласы толпы сменились улюлюканьем при виде Марли и Вудворка. По усыпанной гравием дорожке они проковыляли к площадке, расчищенной перед воротами дворца. Охранники довольно грубо подталкивали их, и, судя по походке, Вудворка уже крепко избили.
Слов отсюда было не разобрать, но, похоже, толпе объявили об их преступлениях. Я не сводил глаз с Америки и ее родных. Мэй сидела, обхватив себя руками, как будто боялась рассыпаться. Мистер Сингер казался встревоженным, но держался хладнокровно. Мер выглядела озадаченной. Я пожалел, что не могу обнять ее и сказать, что все будет хорошо, не загремев на эшафот вслед за Вудворком.
Я вспомнил, как у меня на глазах за украденное яблоко пороли Джемми. Если бы я мог занять его место, то без колебаний сделал бы это. И в то же время я помнил, какое безграничное облегчение охватило меня при мысли о том, что мне самому повезло не попасться в те несколько раз, когда что- то воровал. Должно быть, нечто подобное чувствовала сейчас Америка: отчаяние, что Марли приходится проходить через это, и облегчение, что на ее месте не оказались мы с ней.
Когда на несчастных влюбленных обрушились первые удары, Мэри и Люси одновременно вздрогнули, хотя мы не слышали ничего, кроме рева толпы. Каждый новый удар следовал за предыдущим через промежуток, который давал беднягам ощутить боль, но не позволял привыкнуть к ней. И прежде чем сердце успевало зайтись от новой боли. Причинять страдание — настоящее искусство, и во дворце, похоже, достигли в нем непревзойденного мастерства.
Люси закрыла лицо руками и тихо заплакала, Мэри обняла ее, утешая.
Я готов был присоединиться к ней, когда мое внимание привлекли промелькнувшие рыжие волосы.
Что она творит? Она что, полезла драться с гвардейцем?
Меня разрывало между желанием броситься туда и заставить Америку сесть на место и желанием схватить ее за руку и утащить прочь. Мне хотелось поддержать ее и умолять остановиться. Сейчас было не место и не время привлекать к себе внимание.
На моих глазах Америка перескочила через ограждение. Подол ее платья развевался на ветру. Она приземлилась и развернулась, и тут до меня дошло, что Мер пытается вовсе не сбежать от разворачивающегося перед ней зрелища, а пробиться к лестнице, ведущей на эшафот, где была Марли.
Меня переполнили страх и гордость.
— О господи! — ахнула Мэри.
— Миледи, сядьте, пожалуйста! — взмолилась Люси, приникнув к оконному стеклу.
Америка мчалась вперед. С ноги у нее слетела туфля, но она упрямо отказывалась остановиться.
— Сядьте, леди Америка! — заорал один из стоявших рядом с нами гвардейцев.
Но она была уже у самой лестницы, ведущей на помост, и кровь в висках у меня пульсировала так яростно, что, казалось, голова вот-вот лопнет.
— Там же камеры! — закричал я через стекло.
Гвардеец наконец-то настиг ее и повалил наземь.
Она забилась, по-прежнему отказываясь признавать поражение. Я взглянул на монаршее семейство; глаза всех троих были прикованы к рыжеволосой девушке, извивающейся на земле.
— Отправляйтесь в ее покои, — велел я Мэри и Люси. — Вы ей сейчас понадобитесь.
Девушки поспешили удалиться.
— Вы двое, — обратился я к гвардейцам. — Давайте вниз, посмотрите, не нужна ли там помощь. Никогда не знаешь, кто окажется свидетелем и кто как отреагирует.
Ребята бросились к лестнице на первый этаж. Мне отчаянно хотелось быть рядом с Америкой, без промедления отправиться в ее комнату. Но, учитывая обстоятельства, я понимал, что лучше потерпеть. Пусть пока побудет в обществе служанок.
Накануне вечером я просил Америку дождаться меня. Думал, что она может отправиться домой раньше. И теперь эта мысль вернулась. Едва ли король потерпит такое поведение.
Я стоял, пытаясь дышать, думать и сохранять рассудок, и каждую клеточку моего тела терзала боль.
— Потрясающе, — выдохнул лакей. — Неслыханная отвага.
Он отошел от окна и отправился по своим делам, а я остался гадать, кого он имел в виду: пару на помосте или девушку в испачканном платье. Пока я пытался переварить сцену, разыгравшуюся у меня на глазах, экзекуция подошла к концу. Королевская семья удалилась, толпа зрителей рассосалась. Вокруг помоста осталась лишь горстка гвардейцев, призванных унести два поникших тела, которые, казалось, тянулись друг к другу даже в бессознательном состоянии.