Пробуждение

Глава 1.

В то утро мне снилась мама. Молодая и беззаботная в ореоле светлых, практически белёсых волос, одетая в простое ситцевое платье с узором из полевых цветов. Она нежно и ласково улыбалась, словно согревая. А её взгляд купал меня в своей любви и вселял надежду на лучшее. Мне так хотелось её коснуться. Я стояла где-то в стороне и тянула к ней свои детские ручонки и никак не могла дотянуться.

Но мама оставалась на месте, продолжая смотреть на меня, при этом, не предпринимая никаких попыток приблизиться или помочь. Маленькая я захныкала, как-то грустно и обречённо. Между нами было всего лишь несколько метров, но мы обе понимали, что нам никогда в жизни не преодолеть этой пропасти.

Тогда мама присела на корточки, чтобы её лицо могло быть с моим на одном уровне, и печально улыбнулась.

-Ну же, котёнок, - позвала она меня. – Не бойся, всё будет хорошо…

Она хотела сказать что-то ещё, но въедливая трель телефона разрушила всё горькое очарование сна, вырвав меня из него в хмурую реальность.

Звонил Андрей. Разговаривать с ним не было никакого желания, но он продолжал звонить снова и снова, настойчиво вторгаясь в моё сознание, растаптывая остатки сна и порождая чувство вины вперемешку с раздражением.

-Да, – излишне холодно бросила я в трубку.

-Ты почему не отвечаешь? – возмутился муж.

Мы с ним никогда не здоровались. Это была его ужасная манера бросаться с ходу в омут выяснения отношений.

-Пациента осматривала, - соврала я. Отчего-то мне было стыдно признаться ему, что я спала.

-Что-то серьёзное? – скорее для проформы, чем из интереса спросил он.

-Нет, ничего примечательного…

Я сидела на неудобном диване, стоящем у стены ординаторской, укрытая дежурным пледом. Пока Андрей молчал на том конце телефона, я зачем-то пыталась вспомнить, был ли на мне плед, когда я засыпала, или же кто-то из дежурных сестёр решил обо мне позаботиться. Скорее последнее, потому что как я оказалась на диване тоже помнила смутно, какой уж там укрыться.

- Сегодня в двенадцать, ты помнишь? – сухим голосом нарушил мои размышления муж.

-Да, помню. Сегодня в двенадцать, - на автомате повторяю за ним.

-Будешь заезжать домой?

-Нет. Иначе не успею. Пока дежурство сдам, пока себя в порядок приведу, а потом уже пробки… - словно оправдывалась я. – Лучше сразу туда поеду.

-Не опаздывай.

-Постараюсь.

Между нами повисло гнетущее молчание, а у меня даже сил не было анализировать всё это. Просто захотелось залезть обратно под плед и попытаться поймать ушедший сон, чтобы урвать у судьбы несколько сладостно-горьких мгновений с мамой.

-У меня хорошие предчувствия, на этот раз у нас всё получится, - неожиданно мягко и порывисто пообещал мне Урусов. Но я не прониклась. Мы всё это уже проходили. Предчувствия эти его, обещания.

-Угу, - безразлично согласилась я, лишь бы поскорее покончить с разговором.

-Ась… - начал он и резко замолчал, видимо ожидая, что я пойду на контакт и начну задавать хоть какие-то вопросы. Но я не пошла, в очередной раз солгав.

-Меня зовут, надо идти.

И прежде, чем муж успел бы что-то возразить, резко сбросила звонок.

Провела ладонью по лицу. Как же я устала. И совсем не от дежурства. С трудом встала с дивана, он всё ещё манил меня к себе, обещая возможность впасть в забытье. Болела спина, но так бывает всегда после наших с ним ночных свиданий. Сунула ноги в шлёпанцы и поплелась к зеркалу, которое весело над умывальником.

Как всегда я была на высоте – бледная и потрёпанная. Коса во время сна растрепалась - тёмные пряди торчали во все стороны, создавая впечатление, будто я только что свалилась с сеновала. Всегда смуглая кожа была нездорово бледной, из-за чего и без того большой нос казался более острым и очерченным. Зато голубые глаза, хоть и были до безобразия уставшими, в кое-то веки не смотрелись инородными на моём совсем неславянском лице.

Включила кран и ополоснула лицо холодной водой. Не то чтобы это сильно помогло, но стало как-то… чище. Это вообще правильно, прогонять всё плохое водой. Так мама когда-то учила. Мама… Сегодня я впервые за много-много лет видела её во сне. В последний раз это было в ночь перед моей свадьбой с Андреем. Только тогда она была совсем другой. Хмурой и испуганной, замотанная в свои бесцветные одежды, словно постаревшая сразу на десятилетия. Она больше походила на старуху, добитую жизнью, чем на молодую женщину, у которой всё ещё было впереди… Впрочем, ведь так оно и было. Мир слишком рано растоптал её, лишив и молодости, и радости, и жизни…

На душе стало невыносимо грустно от всех этих воспоминаний, к счастью в этот момент в ординаторскую вошёл человек-медведь Кирилл Куприянов. Его огромная фигура заняла собой весь дверной проём. Он стоял ко мне спиной и что-то громким зычным голосом вещал своему собеседнику по ту сторону коридора. Иногда мне казалось, что Кирилл способен возвращать людей к жизни только силой своего мощного тембра.

Наконец-то Куприянов полностью вошёл в ординаторскую и, заприметив меня, вытянул губы в смешном «О».

-Аська, привет, вот ты где прячешься!

Глава 2.

Работа всегда учила принимать решения. Быстрые, чёткие и взвешенные. Порой все три качества могли противоречить друг другу, но иных вариантов просто не было. Ты либо учишься этому, либо просто вылетаешь из профессии, иначе потом никому ты не объяснишь, что всего лишь искала верное решение. Родственникам, потерявшему близкого человека, всё равно будет, а трупу в морге – тем более.

Решение принималось на ходу. И словно независимо от меня, потому что вычленить момент его принятия мне так и не удалось. Когда поспешно неслись по коридору с Яной, я была уверена, что делаю это исключительно для успокоения собственной совести и паниковатой медсестры. Когда поспешно переодевалась в операционный костюм, натягивала шапочку, маску и бахилы, уповала на то, что совесть со стороны не успокоишь. Когда мыла руки, быстрыми и отточенными движениями, старалась не думать вообще. Когда неотрывно наблюдала через стекло за тем, что происходило в операционной, клялась, что вмешиваться не буду, что только посмотреть, только обозначиться, запихивая вглубь себя мысль о том, что находясь ТАМ и оставаться безучастным практически не возможно.  Даже когда мне помогали облачиться в халат и перчатки, я слала все предчувствия в топку, твердя одно – не вмешивайся.

В операционной было суетно. Верный признак того, что события развиваются крайне паршиво. Сознание фрагментарно выхватывало отдельные компоненты, чтобы потом перемешать это в голове и вынести вердикт всей ситуации. Отчего-то больше всего запоминались взгляды. Подавленные и горестные у молоденьких ассистентов. Обречённый и уставший у анестезиолога. Недовольный и обвиняющий у медсестёр. Растерянный и переполошенный у Якова Львовича. Самый ужасный взгляд, который только и может быть у хирурга в момент операции. Сознание фиксирует это всё за считанные секунды, а так же многое другое – хаотичные и судорожные движения чужих рук, показатели приборов, которые уже почти пробили допустимые значения: нитевидный пульс и низкие параметры АД. Ну и, конечно, же кровь, которой было непростительно много.

Решение было принято где-то между всем этим, словно за кадром, а вместе с тем, твёрдо и непоколебимо. Вот только я ещё об этом не знала. Не знала в тот момент, когда молча пересекала операционную, входя в круг света ламп. Не знала, когда нависала над плечом Асмолова, судорожно вглядываясь в операционное поле и понимая, что нет там ничего хорошего, и что мужчина на столе, скорее всего, доживает свои последние минуты. Не знала и тогда, когда вклинивалась в чужую операцию, нагло и безапелляционно распоряжаясь медперсоналом и требуя нужные инструменты.

Яков Львович как-то сам отошёл в сторону, дезориентированно и будто бы обиженно вытянув перед собой дрожащие руки в окровавленных перчатках, но продолжая сжимать скальпель, которым, скорее всего, планировал начать спленэктомию, ибо селезёнка и давала массивную кровопотерю. Последний шаг врача, отчаявшегося остановить обильное кровотечение. Впрочем, у человека на столе и без селезёнки было множество других сочетанных травм.

Я включилась в действие неожиданно резво, на автомате выслушивая сбивчивый рассказ ассистента и твёрдый доклад со стороны стрелянного жизнью анестезиолога. Потом пришло время действий и указаний, которые раздавала всем присутствующим чётко и по делу. Ровно до того момента как Асмолов окончательно не пришёл в себя и не опрокинул со психу таз с окровавленными тампонами, оглушив мир металлическим звоном.

-Да, как ты смеешь?! - проголосил Яков Львович, нервно хватая воздух ртом, что было заметно даже под маской. – Ты ещё об этом пожалеешь!

Я смолчала, лишь послушно кивнув головой, прекрасно осознавая, что так оно и будет. Потому что, скорее всего не вытянем… ни я, ни «молоденький парень» (как окрестила его Янка), лежащий передо мной. Но остановиться я уже не могла. Да и могла ли хоть когда-нибудь?

Асмолов выскочил за дверь. И всё замерли, на одно вшивое мгновение, испуганно уставившись на меня.       

Глубокий вдох. И окончательное решение. Что и как.

-Работаем, - жёстко и уже предельно собранно всем.

Ответа нет. Лишь быстрые и привычные движения. Шум приборов. И облегчённый выдох анестезиолога. Чего-чего, а опыта Петровичу было не занимать.    

*   *   *

Он был жив. Каким-то необъяснимым образом  упрямо держался за жизнь, пока я медленно, но верно находила и зашивала многочисленные внутренние повреждения.

Он был жив. Когда вконец вымотанная я передавала его травматологам, чтобы те уже могли заняться повреждениями берда и рёбер.

Он был жив, когда отстранённая я выходила из операционной, стягивая с себя одноразовый халат.

Он всё ещё был жив, когда я вяло плелась по коридору прямо в объятия Куприянова, который небрежно схватил меня под локоть и недовольно заворчал:

-Урусова, ты совсем сбрендила, да?! Асмолов же теперь с тебя не слезет, он уже штурмует двери главного.

Он был жив, когда я отмахивалась от всех этих предупреждений, потому что ничего больше не имело значения. Кроме одного. Он был жив.

*   *   *

Телефон показывал три пропущенных звонка от Андрея. А у меня даже сил на раскаянье или ложь не было. На часах было далеко за 12. Отбросив сотовый в дальний угол своего шкафчика, побрела в душ. Легче не становилось, вопреки всем ожиданиям. Излюбленный способ приходить в себя давал сбой.

Что-то сдавливало грудь, словно вытравливая из неё весь воздух. Быстро переоделась, вновь игнорируя звонок мужа. Всё было серо и безэмоционально. Вот только дыхание никак восстанавливаться не желало.

Глава 3.

В кофейне было шумно и многолюдно, но я этого не замечала. Сжимала в руках кружку обжигающего кофе и пыталась согреть заледеневшие пальцы. Домой не поехала, боясь столкнуться там с Андреем, хотя точно знала, что он на работе. Можно было отправиться к отцу, а если учитывать случившееся, то к отцу НАДО было поехать и честно всё рассказать, но при одной лишь мысли об этом меня брал ступор.

Даже усталость, которая стандартно накатывала на меня в первые часы после дежурства, отходила на второй план, пропуская вперёд сумбур и замешательство.

Тертышный Артём Владимирович.

Янкина смска всё ещё стояла у меня перед глазами. Интересно, есть хоть какой-нибудь шанс на то, что это совпадение? Одно тупое совпадение. Мало ли, их этих самых Тертышных в мире?

Но интуиция упрямо подсказывала, что мой «случайный» пациент был именно тем самым. Силилась вспомнить лицо, но безрезультатно. Во-первых, я особо-то и не всматривалась. А во-вторых, мы не виделись практически 18 лет. Считай, что целая жизнь. Какова вероятность, что я бы его узнала?! Если только он на отца похож. И то не факт.

Но я всё равно насиловала свою память, силясь вспомнить утреннего пациента хоть в каких-то подробностях. Мужчина. Возраст слегка за тридцать. Рост высокий, телосложение крепкое. Блин, никакой точности. Вот последнее АД помнила, ЧСС помнила, даже количество контейнеров перелитой крови помнила, а лицо – нет. Татуировка. Да, точно. Большая и массивная, прямо в районе верхней части левой окологрудинной линии, какие-то там шестрёнки в стиле стипм-панк. Помнила мельком, ибо не всматривалась, гораздо сильнее волновало, что у него в брюшной полости творилось, а не внешний вид.

Могло ли подсознание понять всё раньше меня? Принять решение и дать команду телу прежде, чем сознание включится в игру? Не знаю. Раньше мне казалось, что если жизнь вновь сведёт меня с Артёмом, то я скорее собственноручно попытаюсь его убить, чем ставить на кон всё, что у меня есть.

Если всё так, и там, на операционном столе, действительно был он, то, наверное, это многое объясняло. Хотя бы мою пришибленность, сразу после. Ещё не одна операция в последнее время не забирала у меня столько моральных сил. Так, если бы мне было жизненно необходимо спасти его, забив на всё – на этику, карьеру, собственный брак, доводы разума. Но спасла же? Надеюсь, что да. Ещё и селезёнку сохранила. С какой стати я вообще к ней прицепилась? И без неё же люди живут. Но нет, мне почему-то это тоже казалось важным. Сохранить всё на своих местах. Шикарно, просто шикарно. Ты рехнулась, Ася. Мало тебя жизнь об землю била? Ты теперь ещё и за фантомами прошлого носишься.

Резко допила остывший за время моих размышлений кофе. Бодрости это не придало, но и спать уже не тянуло. Ещё какое-то время посидела в кофейне, пытаясь вернуть привычное самообладание и составить примерный план на ближайшие сутки. Всё упиралось в Андрея и наши жалкие попытки спасти семью. Сейчас нужно было думать об этом, а не о… другом.

*   *   *

Никольская Алла Сергеевна долго листала мою карту, в которой за последние годы накопилось много всего. Взгляд у неё был сосредоточенный и безэмоциональный, ничего не отражающий, но мне всё равно пару раз казалось, что ей очень хочется поморщиться. Я знала этот взгляд. Когда в твоей голове уже складывается картинка, и она далеко не самая радужная, для пациента. Но ты упорно ищешь хоть какой-нибудь шанс, который помог бы всё изменить.

Всё было плохо. Я это видела. А Андрей нет. Он сидел рядом и в до безумия пошлом жесте сжимал мою руку, всячески выдавливая из себя заботу и беспокойство. Впрочем, он действительно беспокоился, но вряд ли обо мне.

Алла Сергеевна делает глубокий вдох и, наконец-то, откладывает историю моей жизни, изложенную сухими медицинскими фактами, в сторону.

-Итак, - сложив перед собой руки в замок, начинает она, - давайте ещё раз пройдёмся по основным фактам. Мои коллеги ранее уже выставили вам первичное бесплодие в следствии непроходимости маточных труб. Предполагаемая причина – воспалительные процессы, вызванные переохлаждением в подростковом возрасте?

-Асе тогда двенадцать было, - уточняет Андрей, знающий мою карту наизусть.

Никольская кивает головой и продолжает:

-Вам примерно тогда же поставили острый сальпингит?

-Да, - вместо меня отвечает муж. А я всячески сдерживаю себя, чтобы не выдернуть свои холодные пальцы из его ладони.

-Позже вам было предложено лечение, которое особых результатов не дало.

-Естественным способом мы забеременеть не смогли, зато… - нетерпеливо продолжает Андрей, но наткнувшись на недовольный взгляд Никольской, останавливается.

Алла Сергеевна переводит свои глаза на меня. Приходится приложить усилия, чтобы не отпустить голову. На самом деле мне даже не стыдно за весь этот цирк, в очередной раз разыгрываемый нами. Мне вообще сейчас никак. Я просто устала. Хронически.

-Через сколько процедур ЭКО вы прошли? – спрашивает у меня врач, прекрасно зная ответ. В карте всё было отмечено. Наверное, ей хотелось вовлечь меня в разговор.

-Три.

-В первых двух случаях эмбрионы не прижились. Зато в третий раз всё получилось, - опять включается Урусов, буквально излучая надежду и оптимизм своим последним замечанием.

Глава 4.

Домой ехали по отдельности, каждый на своей машине. К счастью Андрею хватило благоразумия не начинать серьёзных разговоров на пороге медицинского центра. Немного постояли на крыльце, он бросал на меня многозначительные взгляды, явно борясь с желанием высказать всё, что накипело за последнее время.

-Поехали домой? – примирительно предложила я, отсекая все мысли о том, чтобы сбежать на край света. Муж, слегка помедлил и кивнул головой, словно принимая какое-то решение, даже рот успел открыть, желая что-то сказать, но я не дала, быстренько скользнув привычным поцелуем по его щеке и пообещав заехать в магазин - пора было вспоминать об обязанностях жены.

Машину вела не спеша, специально выбирая более длинный путь до дома. Виляла по улицам города и боролась с приступами удушья. За окном накрапывал лёгкий дождь. Весна давно вошла в свои права, но на улице всё равно было холодно и промозгло. В магазине долго тупила над продуктовыми полками, понимая, что не имею ни малейшего представления о содержимом собственного холодильника.

Квартира встретила ожидаемой тишиной, мы с Андреем по отдельности производили поразительно мало звуков. Это вдвоём нам становилось до ужаса шумно. Он встретил меня в прихожей, молча забрав пакет из рук. Пока он разбирался с покупками, я успела разуться и избавиться от куртки. Урусов с разговорами не спешил, а я побрела в спальню. Нужно было переодеться, а ещё лучше в третий раз за этот день принять душ. Но я обессиленно рухнула в кресло в углу комнаты, и невидящим взглядом рассматривала когда-то такую родную спальню, которая уже давно казалась чужой, впрочем, как и всё остальное в квартире. В последнее время я проводила здесь катастрофически мало времени, хотя и пыталась честно пересилить себя, но жизнь подкидывала возможности, и я с маниакальной жадностью хваталась за каждую из них. Операции, пациенты, дежурства давно стали основным видом моей жизнедеятельности, а когда выдавались свободные часы, то совершала вылазки к отцу за город, приезжая домой лишь ночевать, уставшая и неживая. Андрей это всё видел и даже не обижался, верно полагая, что оборвавшаяся беременность выбила меня из колеи, но видя выход из ситуации лишь в попытках попробовать ещё раз. Я же просто отмалчивалась, не находя в себе ни сил, ни слов, ни желания объяснить ему, что не имею ни малейшего представления как заставить себя ещё раз пройти через всё это.

Не сразу заметила, когда он появился в дверях, уже заранее серьёзный и сосредоточенный.

-Поговорим? – предложил он, так если бы у меня был хоть какой-то выбор. И он, наверное, был, вот только я в очередной раз шла по пути наименьшего сопротивления. Медленно закивала головой в знак своего согласия. – Ась, ты слышала, что Никольская сегодня сказала?

-Что нам нужно хорошенько подумать?

-Что у нас есть шансы! – чуть ли не воскликнул Андрей.

-Крайне минимальный, - устало напомнила я.

Это ему не понравилось, муж тут же нахмурился, со скрежетом сжав зубы. Потом, правда, выдохнул и упрямо подчеркнул:

-Но ведь есть.

На это мне возразить было нечего, поэтому я просто промолчала.

-Мы можем ещё подождать, но ты ведь сама понимаешь, что время не на нашей стороне. Тебе скоро тридцать два, мне тридцать шесть, и с каждым годом наши шансы уменьшаются.

Можно подумать, что они у нас когда-то были, шансы эти.

-Я всё рассчитал. Смотри, через месяц у нас у обоих отпуск, съездим куда-нибудь, отдохнём, сменим обстановку, ты расслабишься. А потом можно будет начать гормональную терапию.

Меня опять затошнило, и я откинула голову на спинку кресла, уткнувшись взглядом в белый потолок. Андрей как всегда понял это правильно, но исключительно по-своему.

-Ты не хочешь.

Захотелось хмыкнуть или сказать что-то колкое, но я удержалась, понимая, что никому не будет пользы от моего дряного настроения.

-Я не могу, - всё так же глядя в потолок, проговорила я.

-Нет, Асель, ты просто не хочешь!

Невольно поморщилась от этой формы своего имени, Андрей использовал её только в тех случаях, когда был крайне разочарован или зол на меня. Я же старалась о ней вообще не вспоминать, делая вид, что раз нет имени, но нет и прошлого.

-Пожалуйста! – вскинула я руки и даже посмотрела на мужа.

-Ну уж нет, - окончательно завёлся Андрей, расхаживая по спальне и очень активно размахивая руками, видимо, это казалось ему чем-то очень назидательным. – Если бы ты хотела, то ты бы более бережно относилась к… нашему ребёнку! Не торчала бы часами в своей операционной, а…

-То есть это я виновата, что… у нас случился выкидыш? – по злому ощетинилась я, после чего Урусов тут же замер, понимая, что сказал что-то не то.

-Я не…

-Нет, уж, ты именно это хотел сказать, - не дала ему оправдаться, с усилием заставляя себя подняться на ноги, и отошла к окну, отгораживаясь от Андрея.

Он молчал, а я смотрела на то, как капли дождя медленно стекали по стеклу, образуя слезливые дорожки. Я не обиделась. Скорее уж разозлилась, да и то, так, вполсилы. Хотелось только одного, чтобы весь этот разговор поскорее окончился, и я могла бы просто пойти в душ и лечь спать. Уснуть, конечно, вряд ли бы удалось, но можно было хотя бы сделать вид в попытке отгородиться от всего мира. Выключить телефон, зарыться в одеяло, закрыть глаза и пытаться найти хоть какие-то причины жить дальше.

Глава 5.

На улице уже темнело, когда я припарковала свой автомобиль перед воротами родительского участка. Сигнализация пискнула на прощание, секундно нарушив тишину окресностей. Несмотря на непосредственную близость к городу, на местных улицах было пусто, хотя очень скоро всё изменится, стоит лишь установиться тёплой погоде, сюда начнут стекатсья толпы любителей шашлыков и загородного отдыха. Я стояла, запрокинув голову к тёмному небу, и ловила лицом мелкую дождевую морось. Вдали от Андрея и его ожиданий мне становилось спокойней, и это было как-то неправильно, но думать об этом не хотелось. Впервые за весь день, наконец-то, дышалось полной грудью.

Открыла своими ключами дверь в высокой металлической ограде. Дорожка, ведущая к дому подсвечивалась небольшими садовыми фонарями, расставленными по краям, создавая стойкое ощущение, что я иду по взлётно-посадочной полосе. Из-за угла показалась большая чёрная тень. Я присела на корточки и протянула руку вперёд. Байкал – огромный лохматый ньюфаундленд – тут же оказался рядом. Лаять не стал, лишь приветственно ткнулся мокрым носом в мою ладонь.

-Ну, привет, - потрепала я его по загривку. – Пойдём домой?

Он не ответил, но послушно последовал за мной, когда я двинулась дальше. Входная дверь привычно была слегка приоткрыта, давая возможность псу смело бродить туда-обратно. Байкал первый шмыгнул в дом, а я задержалась на пороге, настраиваясь на встречу с родителями и пытаясь нацепить на лицо подобие счастья.

Не успела я скинуть обувь, как в прихожей появилась Аня, которая завидев меня, тут же всплеснула руками:

-Ася! Ну хоть позвонила бы, что ли! – обеспокоенно защебетала мачеха, умудряясь делать несколько дел одновременно. Вытирать руки о домашний фартук, целовать меня в щёку и одним только взглядом отправлять пса на лежанку. Она всегда была такой: подвижной, деловитой и заботливой.

-И что бы это изменило? – усмехнулась я.

-Я бы что-нибудь приготовила! У нас же холодильник пустой, - с преувеличением запереживала она.

-Спорим, что если сравнивать с моим…

-Нашла с чем сравнивать. У тебя вообще мышь удавилась. Но это не означает, что я должна встречать тебя вчерашним супом! – ответить я не успела, потому что Аня тут же спохватилась и повысила голос. – Вова! Асюта приехала!

Мне оставалось только закатывать глаза. Каждый мой приезд вечно воспринимался Аней как событие года, и это при том, что появлялась я здесь часто.

Отец вышел не сразу, видимо был чем-то занят. Я к тому моменту уже успела снять куртку и в компании мачехи и Байкала прошествовала на кухню. Приветственно кивнув мне головой, он с недовольством посмотрел на брошенную мной в сторону сумку, но вопросов задавать не стал. И в этом мы с ним были похожи. Скупые на эмоции, сдержанные на чувства.

Зато Аня не утерпела и, печально вздохнув, запричитала:

 -И что вас с Андреем только мир не берёт?

Вместо ответа я кратко пожала плечами. Мол, не берёт и всё тут.

-И ведь не рассказываешь ничего, хоть пытай, - приговаривала она, привычными движениями накрывая на стол, даже не спрашивая меня о том, буду я есть или нет. Аня пребывала в постоянной уверенности, что я голодаю, поэтому каждый раз, когда я переступала порог родительского дома, начиналась боевая операция под названием «накормить Асюту». Самое забавное, что в те редкие случаи, когда я приезжала с мужем, она не горела таким энтузиазмом, сводя всю свою заботу к должному исполнению хозяйских обязанностей. Иногда мне казалось, что за почти семь лет моего брака, она так и не смогла принять его. Хоть никогда ничего мне и не говорила насчёт Андрея. - Вова, ну чего ты молчишь? Видишь, ребёнок страдает…

-Ничего я не страдаю, - пробурчала себе под нос, пытаясь понять, откуда она что взяла. Обычно по моему лицу ничего невозможно понять.

-А то я не вижу…

-Ань, отстань от ребёнка, - сухо велел отец, за что тут же получил возмущённый взгляд от своей жены. Они ещё немного поиграли в гляделки, после чего Аня махнула на нас рукой и отправила меня переодеваться и мыть руки.

Они переехали в этот дом, когда мне было сильно за двадцать, к тому моменту я уже давно жила отдельно. Но для них было само собой разумеющимся, что здесь будет обязательно комната для меня. Мачеха обставляла её на свой вкус, уверенная в том, что будь моя воля, я бы отделалась крайним минимализмом и до последнего бы оставалась спать на матрасе, брошенным на голый пол. Она, конечно, преувеличила, но от истины была недалеко. Комнату, обставленную массивной деревянной мебелью, я всё равно любила, было в ней что-то уютное и безопасное.

Достав из комода домашний костюм, переборола желание в очередной раз принять душ, с этим пора было что-то делать, такими темпами я в лягушку превращусь.

Отец встретил меня в коридоре, стоя в дверях своего кабинета. Лицо его не выражало ничего такого, кроме привычной собранности, так сильно походящей на суровость. Тем неожиданней прозвучал его вопрос.

-Всё в порядке?

Растерялась, судорожно перебирая события этого бесконечного дня.

-Справлюсь, - после затянувшейся паузы поспешно пообещала я.

Отец кивнул головой, что могло означать всё что угодно. От полного удовлетворения, до крайней степени подозрительности.

Глава 6.

На следующее утро я проснулась раньше обычного. Дикая помесь хронической усталости и неуместной бодрости бурлила внутри меня.

Отец появился на кухне, когда я уже заканчивала свой завтрак, поспешно собираясь на работу.

-Ты рано, - с непроницаемым видом заметил он.

-Не спится, - сказала абсолютную правду. Я больше не могла удерживать себя в кровати, меня с непреодолимой силой тянуло в больницу. Там меня ждали ответы.

Он ничего не ответил, а я подумала, что не будь Ани в нашей с ним жизни, мы могли бы не сказать друг дугу и пары полных предложений за день. Не потому, что нам было нечего сказать, а потому что мы оба слишком хорошо всё понимали.

-Береги себя, - непривычно попросил он, заставив меня оторвать свой взгляд от сумки, где я искала ключи от машины.

Как всегда серьёзный, но с застоявшейся печалью в морщинках на лбу и вокруг глаз, которые я замечала этим утром как никогда.

-Ты тоже.

В больнице я появилась в начале восьмого, быстро переоделась и, натянув на себя халат, вышла из раздевалки. В отделении было тихо, до начала рабочего дня оставалось меньше часа, скоро сюда начнут стекаться люди, и привычная жизнь закипит в привычном режиме: начнётся утренний обход, забор анализов, перевязки, а затем дело дойдёт до плановых операций... и неплановых тоже, привнося в наше размеренное существование свою долю адреналина. А пока что было всё спокойно, из ординаторской доносились негромкие голоса дежурной бригады, там уставши переговаривались, пили утренний кофе и ждали возможности оказаться дома. Я не стала заходить туда, прямиком отправившись в сторону реанимации, приветственно кивнула медсестре на посту и, притормозив поинтересовалась:

-Как состояние Тертышного?

И пока Лена смотрела записи в журнале, стояла, затаив дыхание, искренне надеясь на то, что если бы с ним что-то случилось, то я бы уже об этом знала. По крайней мере, Асмолов вряд ли бы удержался от возможности кинуть в меня камнем за проявленную бестактность к его святейшей, извините, профессорской натуре.

-Стабилен. Всё ещё на ИВЛ.

Дальше следовал длинный список препаратов, который внутривенно капали Артёму Владимировичу.

Я облегчённо выдохнула, хотя ничего особо хорошего в этом не было. Шли вторые сутки после операции, а он всё ещё не дышал сам.

До дверей реанимации дошла вполне уверенно, и вот потом уже застопорилась не в силах заставить себя войти. Сердце отбивало глухой ритм, и мне вдруг захотелось сбежать, так если бы там за дверью лежал не человек, а всё моё прошлое разом.

Разозлилась, больно сжав кулаки. Хватит. Даже если там он, это не должно никоим образом повлиять на тебя и твою жизнь. Следующий шаг дался мне не то что бы уверенно, но пересилить я себя смогла, резким движением натянув маску на лицо.

В реанимационном зале было пронзительно тихо, несмотря на весь шум, издаваемый системами жизнеобеспечения. Знакомый анестезиолог-реаниматолог Генка Ряпалов стоял у одной из коек, проверяя показатели приборов, что-то ему там не нравилось, судя по напряжённо сдвинутым бровям. Повернув голову в мою сторону и поздоровавшись, сдержанно пояснил:

-Дыхание поверхностное.

Я внимательно глянула на немолодую женщину, чья грудная клетка часто вздымалась, указывая на недостаток кислорода, поступающего в организм.

- Интубируем?

- Видимо придётся, - нехотя согласился он и тут же переключился совсем на другое. – А ты чего так рано?

Я неопределённо пожала плечами и молча прошла к нужной мне койке. Определила сразу, даже не всматриваясь, просто безотчётно понимая, что самый дальний пациент мой. Сначала проверила показания приборов, стараясь не смотреть на мужчину передо мной. Всё было, конечно, так себе, но прогноз на жизнь имел место быть. И только убедясь в этом, перевела свой жадный взгляд на него. Глаза бегали по чужому лицу, ища хоть какие-то признаки для узнавания, цвет кожных покровов был ожидаемо бледен и сер, дыхательная трубка и множественные гематомы также неплохо изменяли привычные черты даже для близких людей, что уж говорить обо мне, не видевшей человека 17 лет. Тертышный Артём Владимирович одновременно был похож и не похож на того, кто был нужен (или не нужен) мне. Высок и мускулист, и даже перемотанная повязками грудь не могла скрыть всей своей мощи.

Я рассматривала его долго, отчаянно копаясь в своей памяти и невольно сравнивая с отцом, неспособная принять решение, да или нет. Ещё бы долго простояла так, ломая себе голову и выворачивая наизнанку душу, если бы не громкий писк электрокардиографа. У пациентки, возле которой стоял Генка, таки началась тахикардия.

-Вот теперь точно интубируем, - констатировал он.

Спустя двадцать минут реанимационных действий, я появилась в ординаторской. Здесь уже было вполне людно, покивав всем желающим, я отправилась к ячейкам с картами. Был один верный способ получить ответы на терзаемый меня вопрос. Но мне так и не дают этого сделать, потому что звонит телефон и чей-то ровный голос оглашает на всё небольшое помещение.

-Урусова к главному.

Истомин Борис Анатольевич смерил меня недовольным взглядом и устало вздохнул:

Глава 7.

В больнице мне сегодня было делать нечего. К операциям не допускали, а всё остальное… А всё остальное тоже вполне могло обойтись без меня. Немного пострадала над картами, а потом, психанув, плюнула на всё и, скинув нужные вещи в сумку, отправилась домой. Вот только в какой именно, так и не решила.

На улице опять капало, было такое ощущение, что сейчас не май, а осень. Небо, хмурое и низкое, полностью соответствовало настроению. Зонты я не признавала как класс, поэтому в который раз за эту неделю капли дождя стучали по капюшону, пока я быстрым шагом шла через больничный сквер.

Итак, это был он. Артём. Только значительно старше и выше того мальчишки, каким я его помнила. И хотя в последнюю нашу встречу ему уже было пятнадцать, но перед моими глазами упорно стоял образ двенадцатилетнего мальчишки, острого и худощавого, настолько, что оставалось только удивляться, как суровые северные ветра не уносили его за собой. Наверное, поэтому я не смогла признать в мощном мужчине с широкой грудью, плотно обмотанной бинтами, того паренька из моего прошлого.

Артёмово лицо, вытянутое, с веснушками и излишне крупными передними зубами, было первым, что чётко отпечаталось в моей памяти в тот день, когда отец привёз меня домой. Правда, справедливости ради, надо сказать, что отцом он мне в тот момент  ещё не был.

-Можешь звать меня Вовой, - месяцем раньше сказал мне капитан Тертышный, протягивая свою широкую ладонь.

Вовой мне звать его совсем не хотелось. Мне вообще его никак звать не хотелось. Даже те редкие «дяденька», что я шептала себе под нос, когда не находила иных способов привлечь его внимания к себе, давались мне с колоссальным трудом. Отцом, а тем более папой, он станет годы спустя.

Но как ни странно, мою жизнь на «до и после» разделит именно встреча с Артёмом, а не с его папой. Просто появление «дяденьки» в моей жизни происходило поэтапно и постепенно, у нас было время если не принять, то хотя бы привыкнуть друг к другу. А в случае с Артёмом и его матерью всё случилось достаточно неожиданно.

Я до сих пор помню тот день, когда мы с «дяденькой» въехали в маленький военный городок, давно и упорно забытый Богом. Небо было серым и свинцовым, оно словно мечтало обрушиться на голову непутёвым людишкам, которые по какой-то причине мнили себя верхушкой цивилизации.

Старенький жигулёнок ощутимо подпрыгивал на ухабах, каждый из которых болезненно отзывался во всём теле, пугая и порождая волны паники. Я вжималась в угол сиденья, стараясь как можно реже дышать и вообще напоминать о своем присутствии. Двое мужчин на переднем сиденье тихо переговаривались, специально понижая голос, чтобы я не слышала или же не пугалась. На самом деле они могли и не стараться, поскольку русскую речь я понимала через раз, а животный страх не прибавлял чёткости мышления. Иногда один из них, по непонятной причине всего за пару месяцев ставший центром моей косой и поломанной вселенной, оборачивался в мою строну и растягивал свои губы в осторожной улыбке, пытаясь успокоить и приободрить. К тому моменту он уже прекрасно знал, что прикосновения и слова заставляют меня нервничать, а вот мимику я воспринимала вполне неплохо, и его улыбки действительно помогали, правда, только отчасти.

Жигулёнок остановился возле обшарпанной панельной пятиэтажки, и оба мужчины замолчали. Мы сидели в гробовой тишине минут десять, пока тот, что был за рулём, не спросил у моего «дяденьки»:

-Уверен?

Он ответил не сразу, разглядывая что-то перед собой и качая головой.

-Нет, Борь, не уверен. Но я не могу иначе, понимаешь?

И Боря понимал, как и многое другое, как, например, что жена друга никогда не сможет принять девочку, что как маленький зверёк сейчас сопела на заднем сиденье автомобиля. Но он не стал озвучивать это вслух, решив дать этому миру ещё один шанс на человечность.

Вова вышел из автомобиля, громко хлопнув дверью, порождая в моей голове кучу ненужных ассоциаций, отчего я сжалась ещё сильнее, мышцы уже начинало ломить от постоянного напряжения, но я даже и не догадывалась, что можно иначе. А потом открылась уже совсем другая дверь, означавшая, что мне надо выходить. Замерла, округлыми глазами глядя на Вову, который опять пытался изобразить на своём лице спокойствие и присутствии духа. Врал, я это видела. Еле заметно, но его потряхивало от мысли о том, что должно было случиться уже совсем скоро, через каких-то минут десять.

-Асель, пойдём, - очень мягко позвал он, протягивая руку, ладонью кверху и ожидая моего ответа на такой простой жест. Это он тоже усвоил почти сразу: мне всегда нужно было время для того, чтобы освоиться и решиться сделать шаг навстречу, каждый из которых был подобен прыжку веры в никуда.

Спустя почти целую минуту, я, наконец-то, кивнула головой, и начала коряво выкарабкиваться из салона машины, путаясь в огромном для детской фигуры мужском бушлате и всячески игнорируя протянутую мне руку.

Мир вокруг был уныл, но хотя бы не состоял из руин и громких пронизывающих звуков, разбивающих пространство вокруг на сотни осколков.

Дальнейший путь я помнила обрывками, которые до сих пор не желают соединяться в единую канву моей памяти. Я помню подъездную дверь, тяжёлую и скрипучую. Подъезд, зелёный и вроде как чистый, с редкими цветочными горшками на подоконниках. Лестница, выскобленная и непривычно высокая. Ступеньки, пролёты. Какая-то женщина, радостно вскликнувшая при виде моего «дяденьки». Она что-то говорила, быстро и громко, переполняемая эмоциями и чем-то ещё. Но к счастью, мы не задержались возле неё надолго, мой спутник сухо и односложно ответил, и лёгким движением подтолкнул оробевшую меня вперёд, закрывая собой от любопытных глаз. Ещё ступеньки, и, наконец-то, мы стоим у потрёпанной двери, обитой красным дерматином и металлическими кнопками, часть из которых уже давно повылетала.

Глава 8.

Битый час сидела на парковке в машине и пыталась определиться с тем, что мне делать. События наваливались настолько неотвратимо, отчего начинало казаться, что достаточно скоро они меня задавят. Артём. Марина. Отстранение… Впрочем, последнее неожиданно волновало меньше всего. Я вдруг заволновалось о состоянии несостоявшегося сводного брата. Вспомнилось заплаканное лицо его матери. Давно привыкла относиться к пациентам максимально ровно и по возможности отстранённо, философски принимая истину, что жизнь – дело хрупкое. Нет, я, конечно, старалась делать всё возможное, а порой и невозможное, но и иллюзий по поводу своего всемогущества я никогда не строила, даже несмотря на всё своё случающееся самоуправство. Люди болеют. Люди умирают. И не бывает для этого походящего времени или причины. Эту истину я усвоила задолго до того, как стала врачом.

И вот, теперь моим пациентом оказался он… А может быть, уже не моим, потому что мне чётко дана установка, держаться подальше.

-Ася, я запрещаю тебе подходить к нему! Потому что если он не выживет, то это всё, конец для всей твоей врачебной карьеры, - ещё утром втолковывал мне в голову дядя Боря.

Не понимаю, как он мог не узнать в такой предельно однозначной ситуации сына лучшего друга, с которым прожил в соседних подъездах не один год. Не узнал ФИО пациента, послужившего причиной скандала между мной и Асмоловым? Не придал значения? Посчитал случайностью? Верилось слабо. Решил отмолчаться? Но почему? А главное, что мне с этим делать?

Запрет подходить к Артёму, неприятно царапнул по каким-то струнам души, вызывая волну яростного сопротивления и… волнения. Я не то чтобы не доверяла коллегам, но теперь во мне бурлило отчаянное желание всё проконтролировать. Что было не совсем хорошо, ибо переживать во мне начинал далеко не врач. Потребность в том, чтобы он выжил, в одно мгновение стала невыразимо важной.

Я объясняла всё переживаниями за отца… Если бы он только знал. Но он не знал. И как сказать я не представляла. Тема Артёма была закрыта для нас… ровно с того момента, когда он в свои пятнадцать бросил мне прощальное: «Лучше бы ты сдохла». И открывать её совсем не тянуло. И дело вовсе не в злости или ревности, а может быть и в них, но… На первом месте у меня как всегда стояла вина. Тертышный-младший в своё время сделал всё возможное, чтобы я в полной мере прониклась ею.

И словно в подтверждение всем моим мыслям, в сумке зазвонил телефон, разговаривать ни с кем не хотелось, но я всё равно заставила себя глянуть на дисплей. Аня. Отвечать расхотелось ещё больше, и не потому что я была ей не рада. Аня исконно была в моей жизни чем-то светлым и чуть ли не священным, стоило мне лишь однажды увидеть её. И вообще, она была тем единственным, что привносило в нашу с отцом жизнь какую-никакую иллюзию нормальности.  Я любила разговаривать с ней, даже в те моменты, когда она уж сильно откровенно просилась мне в душу, а для закрытой меня зачастую излишняя откровенность была страшнее «атомной войны». Но в этот раз я прекрасно знала, что ждёт меня, если я приму звонок. Поэтому я… ответила.

-Привет, как дела? - притворно бодро начала я, но её было не провести. Нашу с отцом манеру скрывать истинные чувства за наплывом показного оптимизма, она раскусила давно.  

-Асют, всё в порядке?

-Более чем, - натянуто заулыбалась я, так если бы Аня могла меня сейчас видеть.

-Ты узнала что-нибудь про того пациента? – она немного замялась, но затем добавила. – Про Артёма?

 -Нет! - неожиданно резко вырвалось у меня, и сама не понимала, что означает это самое «Нет». Скорее всего, что я не готова… обсуждать. Стоит ли говорить, что я уже сотни раз пожалела, что вчера вообще заикнулась Ане про Тертышного? Но… мне нужна было хоть какая-то информация, а где её искать, если не у неё?

-Так значит это не он? – по-своему понимает она мой ответ, делаясь задумчиво-грустной. – А может быть оно и к лучшему? Ну что это не он? Человек всё-таки в реанимации лежит, сама же говорила, что в тяжёлом состоянии…

-Да, всё к лучшему… - хрипло проворила я, пугаясь своей лжи. До сегодняшнего дня я ни разу не врала Ане, а тут. Такое.

-Ты скоро приедешь?

-Я сегодня в городе переночую. А… Андрей звонил, - тут же продолжаю я своё падение.

-Как у вас?

-Сложно… Но мы справимся.

-Поговори с ним, - мягко советует она. – Не носи всё в себе. Если он любит тебя, то услышит.

-Хорошо.

Она хотела сказать что-то ещё, но я уже привычно спряталась за своё:

-Ань, мне бежать надо.

-Да, конечно.

-Я позвоню…

Связь прервалась, а я не то что выдохнула, скорее зашипела, а потом ещё и застонала, падая головой на руль. Что я наделала? Зачем соврала? Объяснений было много, но на ум шло только одно – трусость. Я струсила, эгоистично и подло, опасаясь того, как папа отреагирует на новость об Артёме. В свете последних событий, родители были единственным, что имело значение в моей жизни. 

Понимала, что так нельзя, что не мне решать, что всё лишь усугубляет мою вину… Я расскажу, правда, расскажу. Но не сейчас, пока состояние Артёма стабильно-тяжёлое. Вот задышит сам… Или  как только придёт в себя и его переведут в общую палату. Вот тогда и расскажу. Обещаю.

Глава 9.

Я промаялась дома два дня, прежде, чем настало время следующего дежурства. Жизнь как никогда выглядела пустой и бесцельной. Я раньше и не задумывалась, какое значение имеет каждодневный рабочий график. Теперь же меня не покидало устойчивое ощущение, что я спала, и продолжаю это упорно делать, не в состоянии проснуться и задышать полной грудью.

Андрей больше не предпринимал попыток разговорить меня, но через день всё-таки потащил нас в ресторан, полагая, что это позволит нам немного расслабиться. Однако, эффект у сей затеи был диаметрально противоположный, потому что в окружении гула людских голосов становился очевидным масштаб пропасти между нами. Что-то внутри меня с придыханием ждало, когда же Урусову надоест это всё, и он подаст на развод. Сама принять такое решение я  не могла, ведь для этого как минимум надо было вылезти из своей раковины, а позволить себе такую роскошь у меня не выходило.

На работу ехала в странном настроении, ибо у меня никак не получалось отделаться от мысли, что в первую очередь я еду к Артёму. Про его состояние специально не узнавала, хотя тут было достаточно одного звонка на пост, но логика подсказывала, что если бы что-то случилось, то мне бы уже давно сообщили. А всё остальное… мне хотелось увидеть его своими глазами, словно оттягивая неясное садомазахистское удовольствие.

Высидев утреннюю планёрку, всячески игнорируя самодовольные взгляды со стороны Асмолова, думала двинуться в сторону реанимации, но наткнулась на хмурого Куприянова, видимо, предупрежденного насчёт меня.

-Держись в стороне, - велел Кирилл. – В порядке он. Экстубировали вчера, дышит сам. Динамика положительная, если будет всё в норме, завтра в общую палату переведём.

Раздражённо скрипнула зубами и, крутанувшись на месте, отправилась в противоположном направлении. До обеда занималась текучкой. Подбивала старые карты, пару раз сбегала в другие отделения на консультации. Верхушкой моего профессионализма в первой половине дня явилась аппендэктомия. Я, конечно, понимала, что хороший врач не выбирает себе пациентов, и работает с задачами любой сложности, но в голове засела неотвратимое предчувствие, что чужие аппендиксы – теперь мой удел.

Будни хирургического отделения бывают разными, плановых операций нам хватает всегда, а вот дежурства раз на раз не приходятся, в отличие от приёмного, где регулярный ахтунг – дело привычное. Но работа обычно не иссякала. Иногда даже с перегибами, когда и одной дежурной бригады не хватало на всех, и ты Барсиком мечешься по отделению. После таких суток мы еле находим в себе силы доползти до дома и вырубиться. Порой бывает относительное затишье, когда наплыв пациентов умеренно приемлем. А иногда случается штиль… Последнее было моим сегодняшним вариантом.

В итоге в часа два окончательно измаявшись в ожидании чего-то неизвестного, я психанула и убежала в административный корпус к дяде Боре.

Истомин лишь тяжко вздохнул, обнаружив меня на пороге своего кабинета в сопровождении безуспешных попыток своего секретаря удержать меня на месте.

-Оля, пропусти эту сумасшедшую, - махнул рукой главрач, уже заранее смирившись с моим приходом.

-Я всё поняла, приняла, осознала, готова исправляться, - затараторила я сходу, как только за секретарём захлопнулась дверь.

-Ася, - выдохнул Борис Анатольевич, - давай не будем начинать?

-Нет, - сопротивляюсь я, - будем! Будем. Наказание достигло цели, если хотели чему-то научить, считайте, что у вас это получилось.

Он глянул на часы.

-Быстро же ты сдалась, я вот тебе сутки давал.

-Так, значит, можно прекратить весь это цирк? – по-хозяйски уселась я в кресло напротив шефа.

-Единственный, кто тут устраивает цирк – это ты. Аська, меня не сегодня – завтра на пенсию отправят, что ты тогда будешь делать? Другой человек тебя здесь и больше недели не выдержит.

Поджимаю губы. Так, главное не спорить, не спорить…

-Я буду паинькой, - делая как можно более безобидный вид, клянусь я тожественно.

-Сама-то в это веришь?

-Обязательно, - не моргнув глазом, соврала я.

Борис Анатольевич задумчиво постуяал пальцами по столу, будто действительно что-то обдумывая.

-Ладно, - кивнул он головой, отчего мне захотелось сжать кулаки в знаке ликования. Неужели всё так легко? Но дядя Боря как всегда не торопился облегчать мне жизнь. – Один вопрос. Только один, от которого зависит твоя дальнейшая судьба. Если ты отвечаешь мне на него честно, и ответ нас обоих удовлетворяет, то с завтрашнего дня можешь начинать работать в привычном режиме. Согласна?

Я с готовностью  закивала головой, хотя желудок и сжался от неприятного предчувствия.

-Ты отцу рассказала про пациента Тертышного?

Рабочий день подходил к концу, коллеги расходились по домам, бросая краткие прощания напоследок. Я сидела в ординаторской, рассматривая шершавую стену напротив моего стола. Штиль продолжался, и кто-то даже пошутил, что нам сегодня везёт. А меня ломало… от мыслей, от бездействия. Петрович, которого неясно каким ветром занесло к нам в ординаторскую, развлекал своими многочисленными байками дежурную сестру и молоденького интерна Юленьку. До меня доносились восторженные женские смешки, порой возвращая обратно в реальность.