Проигравший получает все

Москва 2 августа, четверг, 10.35 ПАВЕЛ

В профессии частного детектива есть свои прелести. К примеру, возможность откинуться в кожаном кресле и забросить ноги на стол.

Попробовал бы я так развалиться, работая в прокуратуре!..

Я просматривал газету «Криминальная хроника». За минувшую неделю в Москве ровным счетом ничего занимательного не случилось. Да и что могло случиться – в августе, в тридцатиградусную жару, когда криминальные авторитеты и депутаты проводят отпуска в Европах, а их бойцы – в Сочах.

Было, правда, одно убийство в Орехове-Борисове: семнадцатилетнюю девчонку зарезали в постели любовника. Об этом я уже смотрел репортаж по телевизору. Ничего интересного, типичная бытовуха, подумал я тогда, помнится. И, как показали дальнейшие события, жестоко ошибся.

Московское утро уже дышало сквозь распахнутое окно предчувствием дневной жары. Римка, как всегда, опаздывала. Я снял ноги со стола. И очень вовремя, потому что в офис вошла посетительница. Сказать, что она была эффектна или привлекательна – означало ничего не сказать. У нее был такой вид, будто она только-только с великосветского приема. Нет, я не имею в виду ее одежду. Одежда-то как раз была вполне демократична. Джинсы, облегающая кофточка с длинными рукавами. Но вот ее походка, ее манеры… Она смотрелась так, словно вчера за полночь вернулась с приема у французского посланника, а утречком натянула джинсы и отправилась в народ. Ко мне то есть.

У меня в офисе бывали богатые молодые дамы, заказывали слежку за своими мужьями – новыми русскими. Те, невзирая на бриллианты и тряпки от «Шанель», выглядели, как внезапно разбогатевшие официантки.

Эта посетительница смотрелась, как графиня, попытавшаяся неумело замаскироваться под официанточку.

– Позвольте предложить вам кресло, – сказал я аристократически-выспренно вместо обычного «присаживайтесь». Она послушно присела на стул для посетителей.

– Кофе? – спросил я.

Молодая дама кивнула, тряхнув роскошными золотыми волосами. Она сняла темные очки – от «Живанши», как я заметил, причем не на турецком рынке купленные. Я смог рассмотреть ее.

На вид ей было лет двадцать пять. Глубокие голубые глаза, чуть вздернутый носик, полные чувственные губы. На пальцах, в которых она вертела очки, сверкнули бриллианты.

Но под глазами ее залегли тени. Взор был печален и тревожен. А на запястьях, выглядывавших из-под длинных рукавов кофточки, я в какое-то мгновение сумел определить следы от наручников… Да, я готов был поклясться, что она пришла ко мне не ради пропажи любимой болонки.

Кофеварка зафырчала на подоконнике в Римкином предбаннике и выцедила последние капли кофе. Я взял чашку и, сделав маневр, обошел стол, оказавшись лицом к лицу с посетительницей. Затем поставил чашку на стол и уселся на стул рядом с ней, так что наши колени почти соприкасались.

– Ну-с, – сказал я преувеличенно бодрым голосом (ни дать ни взять доктор-гинеколог), – что привело вас ко мне в столь ранний час?

– Мне порекомендовал обратиться к вам Валерий Петрович Ходасевич. – Тембр ее голоса звучал волнующе.

– О! Валерий Петрович! – воскликнул я.

Валерий Петрович вел у нас на юрфаке спецсеминар по виктимологии. Умный, начитанный, щегольски одетый толстяк. Помнится, я впечатлил его тогда рефератом об особенностях поведения жен, ставших жертвами семейного насилия. Толстяк даже пробормотал мне, по прочтении работы, что-то вроде: «Приемлемо». Это было в его устах высшей похвалой.

– Как он поживает? – полюбопытствовал я.

– Спасибо, хорошо, – сухо сказала она.

– А вы… вы кем ему доводитесь?

– Я – его падчерица. Но это к делу не относится.

– Как прикажете вас величать?

– Татьяна. Татьяна Садовникова.

Я вытащил из бумажника и протянул ей визитную карточку.

У меня была крайне неподходящая фамилия для частного детектива. Синичкин. Хуже не придумаешь.

Я додумался выходить из положения просто. На визитных карточках в центре я писал большими буквами: ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ. Ниже – тоже крупно: ПАВЕЛ. Получался то ли псевдоним, то ли название фирмы. Или – и того лучше для моей работы – кличка.

В левом нижнем углу визиток было выведено мелким шрифтом: «Павел Синичкин, дипломированный юрист. Лицензия номер…»

Посетительница взяла визитку, поблагодарила кивком головы и мельком взглянула на карточку.

– Ну-с, чем могу быть вам полезен?

– Меня обвиняют в убийстве.

За две недели до описываемых событий. Франция, мыс Антиб ТАТЬЯНА

«Неужели такое бывает?» – в полудреме думала Таня. Ее как будто качало на теплой морской волне. Тихонько играл магнитофон – специальная расслабляющая кассета. В окно врывался легкий ветерок. С пляжа доносилась ленивая перекличка чаек.

Таня блаженно растянулась на высоком массажном столе. Косметичка только что ловко подщипала ей брови и теперь летящими движениями втирала в кожу лица медовую маску.

«У вас идеальная кожа! Только… Только немного неухожена… Почему вы не следите за этим?» – спросила Мари при первой встрече.

Таня улыбнулась. Косметички, массаж, работа над внешностью… Еще недавно все это было просто недоступно.

Пока она училась – стипендии едва хватало на дискотеки по субботам и колготки раз в месяц. А потом, когда нашла работу, ей все равно было не до этих глупостей. Какие там косметички, если жить негде, а ездить приходится на метро?!

Кажется, всю – или почти всю – жизнь ей приходилось экономить. Отказывать себе в нарядах и развлечениях. И порой даже в еде.

Таня вспомнила свое любимое – и очень дешевое! – блюдо: разогретый в тостере черный хлеб, натертый солью и перцем, плюс «китайская лапша» по рублю за пакетик… Продукты она покупала в захудалом продуктовом магазинчике, а если заглядывала в супермаркет, то всегда перед тем, как подойти к кассе, подсчитывала сумму покупок на калькуляторе. Как-то ей не хватило денег, чтобы расплатиться за батон сырокопченой колбасы. Она чуть со стыда не сгорела, когда кассирша пробурчала под нос: «И чего сюда без денег ходить…»

Как все женщины, Таня частенько мечтала о нарядах от дорогих модельеров и о том, что она объездит весь мир… Но когда это еще будет? Если упорно трудиться – лет через сто! Иногда она останавливалась у витрин бутиков и «примеряла на себя» элегантные платья. Грустно смотрела на цену… И гордо говорила себе: у меня и в джинсах фигура что надо!

А два месяца назад все изменилось. Изменилось колоссально, шокирующе. Татьяна до сих пор никак не могла в это поверить.

Она неожиданно разбогатела. Разбогатела по-настоящему. Все произошло как в сентиментальном романе. Париж, бабулечка-графиня, миллионное наследство… Кто бы поверить мог в такие романтические сказки! Однако в Танином случае сказка стала былью. Она не только обрела во Франции многомиллионное наследство, но и встретила любимого человека…

Таня никак не могла привыкнуть к таким изменениям в своей жизни. Ей все казалось, что это просто весенний сон – когда под перекличку только что прилетевших с зимовки птиц снится что-то приятное… А потом просыпаешься, понимаешь, что ты вовсе не миллионерша, – но все равно на душе легко. Потому что когда-нибудь ты обязательно разбогатеешь! В двадцать пять лет еще верится: по-иному быть не может!

Но сейчас это стало правдой.

Татьяна действительно была богата.

И к тому же – любима. У нее был Том.

Том недавно разменял «сороковник». Он уже имел у себя в Америке славу талантливого журналиста. Его очерки охотно публиковали «Нэшнл джиогрэфик» и «Смисониан», а это означало не только признание, но и хорошие деньги. Еще Том был сногсшибательно остроумным и веселым собеседником. Таня обожала его забавные скетчи и непредсказуемые розыгрыши. А также то, что в нем напрочь отсутствовал свойственный американцам национальный снобизм.

Тане нравились его роскошные усы и молодое, тренированное тело. С ним было надежно и уютно. Если бы он не был так занят своей книгой…

Целыми днями Том сидел, закрывшись в своем кабинете. В ее распоряжении были лишь вечера, которые они проводили в дорогих ресторанах Ниццы, Монако или Монте-Карло. И конечно, им принадлежали ночи. Упоительные французские ночи. Полные то возвышенной нежности, то почти животной страсти.

Том относился к Таниному богатству без всякого пиетета. Он усмехался, когда она тщательно обсуждала с официантами в ресторанах дорогие вина. Улыбался в усы, когда с Татьяной заигрывали продавцы дорогих машин или бриллиантов. Но все ее «богатые развлечения» поощрял. Научил ее лихо ездить на лошади и играть в поло. Показал, как делать «полицейский разворот» на новеньком мощном «Пежо-406»-купе. Выслушивал ее восторженные описания теннисных матчей.

Пусть девочка будет при деле.

Татьяна долго привыкала к своему богатству.

Когда она входила в парадную гостиную виллы, которую они с Томом сняли на лето, то до сих пор колебалась, прежде чем сесть в роскошное гобеленовое кресло. Ей все казалось, что сейчас откуда-нибудь выскочит музейная старушка-хранительница и проскрипит: «Экспонат! Руками не трогать!» И ей придется поспешно вскакивать с мягкого сиденья и униженно извиняться…

Таня никак не могла поверить в то, что теперь она имеет полное право сидеть в раритетном кресле семнадцатого века.

А какие на вилле были потолки! Что там мечта советского человека – три пятьдесят с лепниной! Только на одном этаже их особняка можно было уместить – в высоту – пару-тройку типовых квартирок…

А по площади – целый подъезд.

Татьяна с наслаждением валялась на медвежьей шкуре у камина. Сама придумывала и смешивала экзотические коктейли – из таких напитков, о которых раньше не мечталось. Накупила груду компакт-дисков – у них на вилле стояла централизованная стереосистема, и классика здесь звучала просто божественно.

У нее появилась горничная, которая объяснила своей хозяйке, что грязное белье совсем не обязательно складывать в пакет и, тем более, самой замачивать – достаточно просто бросить его на пол. И постель убирать не нужно: «Извините, мадам, но у вас не очень хорошо получается расправлять покрывало».

Они наняли кухарку. Та запретила Татьяне даже входить на кухню: «Вы можете объяснить мне, как готовится этот борсч, в гостиной!»

Таня даже Тому пожаловалась: «Я хочу сама приготовить тебе обед!» Том засмеялся: «Танешка, так принято. В богатых домах кухарки всегда так себя ведут. Считается, что кухня – их вотчина. Привыкай!»

У Тани появились личные косметичка и массажистка, маникюрша и парикмахер. Наняла она также тренера по теннису. Категорически отказалась только от водителя – ей нравилось самой носиться на новеньком «Пежо» по узким горным дорогам и нарушать при этом все французские правила движения.

Она полностью обновила весь гардероб и вняла советам стилистов, утверждавших, что платья идут ей гораздо больше, чем джинсы. Каждый день заказывала кухарке какое-нибудь новое блюдо. Обнаружила, что ухаживать за собой – занятие приятное, но требующее чертовски много времени.

«Сейчас сделаем массаж, потом освежим личико жидким азотом», – щебетала по-французски косметичка.

Таня не слушала. Она просто наслаждалась. Тем, что расслабленно раскинулась на массажном столе. Тем, что кто-то работает над ее внешностью. И тем, что у нее хватит денег расплатиться – какую бы цену ни назвала Мари…

…»Халявный корт, я нашел халявный корт! – возбужденно говорил Игорь. – Серьезно, бесплатный!» Таня вспомнила, как они тогда в Москве часа полтора расчищали поле от камней и осушали импровизированной метлой лужи. Потом с трудом натягивали не подходящую по длине волейбольную сетку – а что делать, настоящая теннисная стоила в три раза дороже. Когда все было готово, даже играть не хотелось – так они устали.

Это было воспоминание из той, далекой и почти нереальной московской жизни.

В клубе «Ле солей франсэ» корты были в идеальном состоянии. Мальчишки-негритята подстригали траву по два раза в день. Сетку каждое утро проверял менеджер – хорошо ли натянута и нет ли в ней дырок.

А вот играли тут неважно. Да, у членов клуба была поставлена техника. Ракетки они держали правильно. Подавали – как на картинке из пособия по теннису. Но не было в их игре куража, азарта… Они словно бы отбывали оздоровительную повинность: «В моем органайзере выделено два часа на теннис…»

Танин тренер, загорелый молодой француз, пришел в ужас от ее техники. И честно взялся переучивать. Он терпеливо показывал ей, как делать правильный замах и как набегать на мяч. Демонстрировал подачу. Обучал игре с лету… Таня терпела это занудство целую неделю. А потом быстро расставила все по своим местам: «Слушай, Филипп! Я буду платить тебе триста франков сверху. Но только за эти деньги ты будешь со мной играть. Играть в полную силу».

Филипп согласился. Теперь они занимались теоретически правильным теннисом всего полчаса, а потом играли на счет. И тренеру быстро пришлось признать, что Татьяна – со всей своей неправильной техникой – создает ему немало проблем. Иногда она доставала совершенно «глухие» мячи – не потому, что знала, как их брать, а просто из-за того, что ей ужасно хотелось выиграть.

После тренировки они частенько пили вместе кофе с минералкой, и Таня с интересом расспрашивала Филиппа о его детстве, родителях и увлечениях. Он охотно рассказывал. Ему нравилась клиентка из России. Судя по всему, богачка, но совсем не зазнается и не воротит нос от простого тренера.

Вот и сегодня Том застал их за оживленной беседой. Филипп изображал какого-то скучного богатого клиента – говорил басом и важно откашливался, а Таня весело хохотала.

Том остановился за зеленой изгородью и прислушался – хотя не понимал по-французски. Татьяне явно было хорошо. Она наслаждалась. Наслаждалась ярким летом, игрой в теннис и обществом молодого веселого тренера. Пожалуй, она совсем не будет рада, если он сейчас к ней подойдет.

Холодный ножичек будто слегка кольнул его в сердце: а вообще, нужен ли он Тане? Нужен ли ей – в свои сорок с хвостиком, со своей мечтой написать супербестселлер и привычками старого холостяка?

Таня казалась такой молодой и беззаботной с этим внезапно свалившимся на нее богатством… Он смотрел на юное беспечное лицо и понимал: Танечке скучно играть роль примерной жены. Скучно быть просто «при нем». Ей хочется своей, веселой жизни. Наполненной яркими событиями и волнующими приключениями.

Неужели Таня – эта милая русская барышня – ему совсем не пара?

Том облокотился на изгородь и задумался.

Нет, он не собирается так легко сдаваться. И отпускать Таню в бурное море новых знакомств и приключений. Ее просто надо развлечь. Если он предложит ей слетать домой, повидать маму, друзей – наверно, она обрадуется?

Таня прилетела в Москву из Парижа в понедельник, 2 августа, рейсом «Эр Франс» № 1944. В Шереметьево-2 ее встречали мама, Юлия Николаевна, и отчим, Валерий Петрович.

После двух месяцев, проведенных во Франции, она ощущала себя совсем чужестранкой. В аэропорту ее сразу же неприятно поразил тусклый свет. Он был совсем не таким ослепительным, избыточно ярким, как в Орли, в аэропорту имени Шарля де Голля, который она покинула всего четыре часа назад. Казалось, родному Отечеству есть что скрывать в этом тусклом свете. Есть чего стыдиться.

Тетенька в синем сатиновом фартуке мыла замызганный пол, совсем не обращая внимания на проходивших мимо пассажиров с парижского рейса.

Таня встала в очередь на паспортный контроль. Очереди к пограничникам стоят во всех аэропортах мира. Но везде они расслабленные, радостно оживленные – в предвкушении новой страны, занимательных впечатлений. В Москве очередь была насупленная, напряженная, словно в кабинет к дантисту. Может, эта напряженность происходила оттого, что женщины-пограничницы никому не улыбались и, уж конечно, не перебрасывались с пассажирами шуточками – как это заведено у парижан.

Подошла Танина очередь. Прапорщица взяла Татьянин «серпастый-молоткастый», хмуро взглянула на нее и сделала отметку о прибытии. На Таню произвели неприятное впечатление сверкнувшие во рту пограничницы золотые зубы и ее ломкие, тусклые волосы. «Бедные, бедные наши женщины! – подумала она. – Как вы испортили себе волосы болгарскими шампунями да армянской хной!» А второй мыслью было: «Какая же я все-таки счастливая! Как мне невиданно, феерически повезло!»

Потом она нестерпимо долго ждала багажа, а сердце ее рвалось из душного аэропорта на волю, на московские улицы – туда, где ее ждут мама, отчим, друзья и воспоминания.

И вот в толчее встречающих она наконец обняла маму, поцеловала в толстую щеку Валеру (от него, как всегда, пахло хорошим одеколоном) и поняла, что вернулась домой. И словно невидимый груз свалился с нее. Она почувствовала себя легко и свободно.

Потом они мчались в такси по Ленинградскому шоссе.

Москва надвигалась своими зданиями и толчеей машин, и чувство, что она наконец-то дома – усилилось. Сквозь открытые окна в салон врывался теплый воздух. Таня с наслаждением вдыхала его аромат. Нигде он не пахнул так, как в Москве.

Таня засмеялась, обнимая мать. Они сидели вдвоем на заднем сиденье. Валера устроился впереди – нигде, кроме как рядом с водителем, он в машине не помещался.

– Ну что, лягушка-путешественница, – спросила мама, – нравится дома?

– Ох, как нравится! – с чувством ответила Таня.

Они уже свернули с Садового кольца на шоссе Энтузиастов. Юлия Николаевна закашлялась – она не любила этот район, в котором нещадно дымили трубы заводов. А Таня блаженно повела носом: она, как ни странно, скучала даже по этому дурацкому запаху.

– Лучше роз пахнет! – искренне сказала она.

Родители засмеялись. А водитель такси обернулся и недоуменно взглянул на странную пассажирку.

Танина соседка из 29-й квартиры Зинаида Васильевна была патологически любопытной старухой. Собственного сына, многочисленных родственников и телевизора ей явно не хватало. Жизнью жильцов своего дома она, казалось, интересовалась больше, чем собственной. И даже знала по именам Таниных подруг и поклонников.

Когда она обставляла кухню, то специально поставила обеденный стол возле окна. Ей нравилось неспешно попивать чай и наблюдать за тем, что происходит во дворе. С третьего этажа все отлично видно – не то что раньше, когда они жили на семнадцатом. Двор у них был веселый и шумный. Хулиганили дети, кучковались мужички – в компании с дешевой водкой и с дешевыми же дамами сердца. В магазин по соседству подвозили продукты, а на книжный склад, который располагался в том же подъезде, – подозрительные тюки (явно не с книгами!).

Зинаида Васильевна любила наблюдать за кипучей дворовой жизнью, и ее чаепития частенько растягивались на часок-другой.

Но сегодня во дворе было тихо. Даже детей на роликах не было видно: все поразъехались на каникулы. Она машинально отметила, что в магазин завезли хлеб – надо бы купить, пока свежий. Нахмурилась – сосед со второго этажа опять моет свою машину прямо под окнами. Надо позвонить куда следует. Экологам. Или лучше в местное отделение. (Связываться лично с горячим мужчиной Арменом Зинаида Васильевна боялась.)

Она уже совсем собралась перебраться в комнату, к телевизору, когда под окном пискнули тормоза. Из «Волги» триумфально высадилась ее соседка Татьяна, в компании с мамашей и каким-то толстяком – его Зинаида Васильевна никогда не видела.

Надо же, прикатила-таки! В багажнике – две огромные сумки. Толстяк их еле приподнял, а Татьяна со смехом пыталась ему помочь.

Зинаида Васильевна не любила свою соседку. Она знала, что Татьяна свою квартиру купила. Купила, представьте себе! Заплатила за нее двадцать семь тысяч долларов! Сопля, а такими деньгами ворочает! Правда, как-то Татьяна сказала, что с долгами ей за тыщу лет не рассчитаться. Так она ей и поверила! Тем более что через год у этой девицы появилась машина. Какая-то заграничная машина – даже Армен рассматривал ее с огромным интересом и однажды лично подкачал колесо.

А сейчас про Татьяну ходили вообще какие-то несуразные слухи. Будто бы она получила огромное наследство – интересно, от кого, от этого жирного, что ли? Будто бы нашла себе американского жениха-миллионера. И укатила с ним куда-то на Багамы.

Татьяны давно уже не было видно, квартира стояла пустая. А тут явилась, нате вам! Вот ее Андрей расстроится! Он вроде уже забыл эту вертихвостку.

Андрею, сыну Зинаиды Васильевны, Таня нравилась. Он охотно бегал к ней занимать соль или молоко, и однажды они даже сходили вместе в кино. На том дело кончилось. На все вопросы матери Андрей односложно грубил: «Не про меня баба!»

Зинаида Васильевна быстро отошла от окна и бесшумно прокралась к входной двери. Может, услышит чего-нибудь, пока они будут открывать дверь?

Юлия Николаевна провела в Таниной квартире два дня перед приездом дочери. Тщательно вымыла окна, вытерла залежи пыли, пропылесосила ковры. Даже перестирала давно забытые Таней кофточки. Квартира светилась свежей летней чистотой. На столе сияли георгины. Холодильник был набит Таниной любимой редиской и копченой колбасой. В ванной охлаждался клюквенный морс.

Таня с наслаждением растянулась на своем любимом скрипучем диване. Она радостно и недоуменно сказала матери:

– Вроде и жестко, и узко – но как же хорошо!

В открытое окно ломилась Танина любимая березка («хорошо, что соседи с первого этажа ее не спилили, как грозились!»), со двора доносилось озабоченное воронье карканье («интересно, почему во Франции нет ворон?»).

– Неужели здесь лучше, чем на твоей роскошной вилле? – с деланным простодушием спросил Валера.

Таня взглянула в его ироничные глаза и искренне ответила: – В миллион раз лучше!

Андрей ужинал молча. Зинаида Васильевна с тревогой вглядывалась в его озабоченное лицо и без всяких вопросов понимала – дела плохи. «Понесло тебя, дурака, в этот бизнес!» – сердито говорила она. Про себя. Упрекать сына вслух она не решалась. Да и какой смысл – поздно уже сердиться. Она со страхом вспоминала сюжеты из «Дорожного патруля». К двери квартиры бизнесмена подложили бомбу… Коммерсанта нашли под колесами электрички… Что же с ними будет?

Она попыталась отвлечь Андрея от невеселых мыслей:

– Ты знаешь, Танька твоя приехала. Из тридцатой квартиры.

Сын безучастно кивнул головой. Зинаида Васильевна продолжала:

– Веселая, с полными сумками. Подарков навезла. Она теперь миллионерша.

Андрей вяло отмахнулся:

– Миллионерши в нашем доме не живут!

– А она и не будет здесь жить. Говорят, у них вилла во Франции и дом в Америке. Попрощаться приехала, машину продать.

В глазах сына вспыхнули искорки интереса.

Перед Таней стояла сложная задача: ей хотелось чем-то порадовать мать и отчима. Но так, чтобы они не бросились отказываться и возвращать ее подарки.

Маму она отвезла в меховой магазин и попросила помочь ей, Тане, выбрать шубу – «а то у нас во Франции меха очень дорогие». Они провели в торговом зале полдня. Просмотрели кучу норок, черно-бурых лисиц и даже шиншилл. Таня предложила маме тоже что-нибудь примерить – «чтобы я поняла, как это смотрится». Мать охотно включилась в игру и по-королевски поводила перед зеркалом плечами. Ей определенно шли дорогие меха.

Наконец они подобрали Татьяне элегантный песцовый полушубок.

Мать внимательно следила за тем, чтобы шубу аккуратно упаковали. Она и не заметила, как дочь успела оплатить роскошное манто из голубой норки – в нем мать смотрелась просто шикарно. Юлии Николаевне доставили шубу на следующий день. Чека не было, и посыльный категорически отказался забрать покупку и вернуть деньги.

С Валерой Татьяна поступила еще более решительно. Она целый день моталась по Подмосковью в компании с симпатичным агентом из фирмы по продаже загородной недвижимости. Она знала, что ищет: небольшой и не очень роскошный дом. Но полностью обставленный и обязательно рядом со станцией: «Покупатель больше ста метров пройти не в состоянии, слишком толст!»

Ближе к вечеру ей повезло. Они нашли одноэтажный бревенчатый домик в двух шагах от станции Хотьково по Ярославской дороге. На участке шумели сосны. Домик состоял из двух комнаток, любовно обставленных самодельной мебелью, и полностью оборудованной кухни.

«Здесь раньше жил директор ресторана. У него на кухне навороты – почти как на работе».

Татьяна улыбнулась, вспомнив сногсшибательные Валерины борщи, и решительно сказала: «Беру!»

– Отлично! – обрадовался агент. – Ваша фамилия?

– Ходасевич. Ходасевич Валерий Петрович.

Купчую она отправила по почте – испугалась, что всучить ее Валере лично просто не удастся.

Покончив с родственными обязанностями, Татьяна начала составлять график приема гостей и ответных визитов. Она созвонилась со школьными и университетскими подругами, с двоюродным братом и коллегами по работе. Навестила кое-кого из соседей. Произвела фурор перед многочисленным семейством своего соседа Армена, подарив ему кожаные чехлы на машину и выпив с ним на брудершафт анисовой водки. Даже подарила занудной бабке из двадцать девятой квартиры роскошную коробку французских конфет.

Ей пришлось несколько раз ходить в супермаркет – гостей ожидалось немерено. Она с удовольствием покупала лучшую вырезку, чтобы самой приготовить свое фирменное блюдо – свинину с соусом из гранатовых зерен. Тщательно выбирала овощи и соусы для салатов. Копалась в своих кулинарных рецептах, чтобы испечь какой-нибудь особенный торт. Ей нравилось возиться на кухне. Не каждый день, конечно, а изредка – чтобы вкусно накормить гостей, которые не так уж часто приходят.

С не меньшим удовольствием она инспектировала многочисленные московские кафе и ресторанчики. Она с удивлением признала, что в Москве могут накормить не хуже, чем во Франции. (Правда, намного дороже.) Таня устроила маме и отчиму «большую питательную программу». Они сходили вместе в ресторан маминой молодости «Прага», а также в «Замок Мефисто» и в «Золотой лотос». Насладились великолепной кухней. Единственной проблемой, которую приходилось решать Тане, – это схватить счет так быстро, чтобы родители не успели рассмотреть сумму.

Она даже Печального Гарика однажды вывела в свет, и они замечательно провели время в «Салли О'Брайен», вспоминая приключения веселой юности. Гарик смотрелся совсем неплохо в своем единственном костюме. И даже смог уверенно сделать заказ. Только вот вилку он держал в правой руке – как дома. Но Тане было плевать на великосветские глупости.

Сегодня Маргарита – подруга с бывшей работы – пригласила ее в итальянскую «Патио Пиццу» на Маяковской.

Они заняли самый уютный столик у окна. За огромными, сияющими чистотой стеклами спешили пешеходы. Многие мужчины придерживали шаг у окна, возле которого сидели две красивые и веселые девушки. Маргарита заказала лазанью и, как она сказала официанту, пиццу-»тезку», то есть «Маргариту». Татьяна решила ограничиться салат-баром. Она набрала полную тарелку свежих огурцов, помидоров и болгарского перца и залила овощи соусом «Семь островов». Теперь она с удовольствием похрустывала огурцами и запивала их пивом.

– Потолстеть боишься? – не без ехидства спросила Маргарита.

– Ни капельки. Я столько в теннис играю, что мне это не грозит. Просто жарко, горячего не хочется.

Маргарита закатила глаза – ей всегда есть хотелось…

Татьяна и Маргарита когда-то вместе начинали работать в рекламном агентстве «Джасперс энд бразерс». Их взяли туда сразу по окончании университета – на символическую зарплату пятьдесят долларов в месяц. Но с большой перспективой. Американский шеф Брюс Маккаген долго распространялся о том, что его агентство – «империя больших возможностей».

Вчерашних студенток определили в креативный – то есть творческий – отдел. Хотя Таня по специальности была психологом, и ей больше подошел бы исследовательский отдел. Но их должности особого значения на первых порах не имели. Основной их обязанностью было бегать за бутербродами и готовить кофе для старших товарищей. Иногда им поручали отправить факс или перепечатать на компьютере какой-нибудь текст. К настоящей работе не подпускали. Более опытные коллеги держались с молодыми – потенциальными конкурентками! – холодно.

За обедом Маргарита и Таня всегда сидели за отдельным столиком и обсуждали варианты – как бы им пробиться наверх? Но все пути, казалось, были перекрыты. Бюрократия в западной фирме царила куда более строгая, нежели в прежних советских конторах. Вот, может, лет через десять девушки, если ничем себя не запятнают, дослужатся до солидных должностей. А пока… Варите, милые, кофе!

Такое положение никак не устраивало Татьяну.

И вот однажды судьба подарила ей шанс.

Весь креативный отдел бился над адаптацией на русский язык рекламы западной автомобильной фирмы. На рекламном плакате в американском варианте был изображен мощный автомобиль – а подле него эффектная, чувственная – даже хищная! – блондинка. Слоган (рекламный девиз) под плакатом в прямом переводе с английского звучал так: «Ну, кто теперь посмеет назвать меня pussycat?«

Загвоздка заключалась в этом самом pussycat. Адекватного словечка в русском языке не имелось. Словарь американского сленга трактовал его так, что вслух даже произнести было неудобно. Самым мягким русским эквивалентом было «телка». Но – увы, увы – в оригинальном варианте в английском pussycat отчетливо слышалась никак не «корова», а «киска». Да и девица на плакате была решена в стиле юной львицы…

Без потери смысла слоган перевести было никак невозможно. А срок презентации рекламной концепции заказчику приближался.

Копирайтеры, художники, психологи, социологи слонялись по отделу. Тупо гоняли чаи, хрустели сушками и чипсами. Время от времени кто-то из девушек вдруг бросал:

– Может: «Кто посмеет назвать меня «кисонькой»?»

На неудачливого автора набрасывались:

– Любимый твой посмеет! Разве ты будешь против?

Унылая тишина повисала в отделе. Потом кто-нибудь вскидывался:

– Может: «Я вам теперь не телка!»?

– Чушь какая!

И снова унылое прихлебывание чая…

– Или вот: «Какая я тебе теперь кошечка?»

– Грубо!

– Пошло!

– Примитивно!

И тут из своего закутка – поближе к кофеварке – вышла Татьяна. Она скромно сказала:

– Давайте пустим мелкими буквами: «Не подходите близко», а ниже – крупно: «Я ТИГР, А НЕ КИСКА!»

В отделе повисла тишина. А начальник, зашедший взглянуть, как идет творческий процесс у подчиненных, пробормотал: «А что, в этом что-то есть…»

На самом деле Татьяна придумала слоган уже давно и только ждала момента, когда в комнате появится босс…

В тот же день ее зарплата повысилась до пятисот долларов.

Таня очень скоро стала незаменимым человеком в творческом отделе. Ее идеи почти всегда одобрялись не только непосредственным начальником, но и представителем заказчика. Она умела работать со сторонними авторами. В конце концов именно она договорилась с наследниками авторских прав Агнии Барто, что агентство станет использовать двустишие великой детской поэтессы в рекламных целях – и заплатила за это разрешение совсем недорого. К тому же она свободно говорила по-английски и умела строить отношения с коллегами.

Но все равно она пока была «одной из многих». Подняться на следующую ступеньку служебной лестницы ей светило не раньше, чем года через три… А Тане дико хотелось побыстрей разъехаться с мамой, заиметь свое жилье и еще – купить машину! Но до звездного часа, казалось, так далеко…

Таня засиживалась на работе часов до девяти вечера. Ей нравилось оставаться одной в опустевшем офисе – когда ее творческие порывы нарушало только бульканье кофеварки.

Однажды она долго билась над адаптацией текста про туалетную воду «Спортиф». Ей надо было передать в нескольких словах задачу заказчика: «Этой туалетной водой пользуются молодые, но уже уверенные в себе девушки».

Татьяна набросала вариантов десять. Развесила тексты по стенам. Но ей по-прежнему ничто не нравилось. Вроде грамотно написано, живо – но нет искры, текст не играет.

Таня вздохнула – часы уже показывали десять. Наверно, сейчас придется ни с чем уходить домой. Может, ночью ей приснится удачное решение? Так иногда бывало…

Она решила немного отвлечься. Взяла со стола шефа уже утвержденный и подписанный всеми макет рекламы тех самых автомобилей. Завтра с утра его должны были передать в журналы. Таня с удовольствием вгляделась в красивую машину, в шикарную девушку-тигрицу у багажника, в текст, который она придумала…

Макет выглядел прекрасно, но… Что это?

Что-то было не так. Она еще раз внимательно рассмотрела красивую картинку, перечитала текст… Нет, с этим все в порядке. Всмотрелась в набранный крупным шрифтом рекламный девиз: «Я ТИГР, А НЕ КИСКА». Здорово она тогда придумала!

Но вот эта буква… Если смотреть под углом, то первая К в слове «КИСКА» определенно превращалась …в П!

Татьяна еще раз присмотрелась. Сомнений быть не могло. В самом деле, не К, а П! Художник, рисовавший макет, то ли похулиганил, то ли схалтурил – а может, захотел подставить ее, Татьяну!

Вот это дела! Место в журнале уже оплачено. С макетом они, как всегда, опаздывали; заказчик, как обычно, торопил – в результате после долгих уговоров в журнале согласились ждать до завтра, до полудня. Оставалось не более пятнадцати часов!

Как же быть? Внести изменения самой? Это абсолютно невозможно – к «презентационному» компьютеру имели доступ лишь несколько человек, а количество копий, распечатанных на суперпринтере, строго учитывалось. К тому же она не художник…

Первой мыслью было – позвонить самому шефу. Потревожить господина Маккагена. Он за эту рекламу содрал с заказчика чертову кучу денег – пусть сам и разбирается.

Она уже потянулась к телефону и… опустила руку. Если хозяин узнает, что агентство допустило такой ляп, – головы не просто полетят. А полетят прямо в пропасть.

Таня подумала еще немного и позвонила непосредственному начальнику по своему мобильному телефону – офисные аппараты прослушивались службой охраны. Она попросила его немедленно приехать в офис.

Вместе они исправляли ошибку до двух часов ночи: не так-то просто было разобраться, как работает этот дурацкий принтер. Не просто было и подтасовать данные о количестве копий.

На следующий день Таня пришла в офис злая и невыспавшаяся. Зато заказчик был на седьмом небе от восторга. Ничто не омрачало его впечатления от макета.

А после обеда Татьяну Садовникову назначили заместителем начальника отдела. Ее выбрали из двадцати семи сотрудников.

После первой же зарплаты она смогла взять у фирмы кредит и купить однокомнатную квартиру.

– Больше напоминать не буду. Двадцать «штук» плюс еще десять – проценты. Срок два дня. Не отдашь – возьмемся за твою мамочку.

В трубке запищали короткие гудки.

Андрей потерянно смотрел в окно. Вот так, без особых устрашений и даже без мата. Но он абсолютно не сомневался в том, что они выполнят свою угрозу.

И он впервые всерьез подумал о своей соседке Татьяне.

Маргарита с удовольствием рассказывала Тане, что, хотя в стране кризис, работы у них больше чем достаточно. Теперь у копирайтеров прибавилось полномочий. Их стали допускать к отбору моделей для телерекламы и даже к режиссуре. Она недавно летала в Каледонию – проконтролировать, как идет работа над новым роликом про шоколадки «Баунти». Правда, часто приходится сидеть в офисе чуть ли не до утра – требования резко возросли. «Но ты знаешь, по ночам работать даже весело. Маккаген распорядился, чтобы нам в офис привозили еду из «Елок-Палок». Иногда даже пиво удается протащить!»

…Они сидели в пиццерии почти до часа ночи. Таня буквально впитывала все рабочие сплетни. Боже мой, как ей всего этого не хватает! Не хватает авралов и мучительных поисков нужного слова, и перепалок с дизайнерами! И стол ее, говорят, пока не занят! Таня впервые пожалела, что богатство отчеркнуло ее от обычных людей – с их обычной работой и обычными отношениями, не отягощенными миллионами долларов…

Маргарита давно умчалась, чтобы успеть на последний метропоезд, а она все сидела в скверике на Тверском бульваре, игнорируя заигрывания поздних прохожих.

Ей вдруг безумно захотелось вернуться на работу. И пусть опять не будет хватать времени на теннис и косметичек!

Неужели придется признать, что ей стало просто скучно – со всем ее богатством?

…Скучать ей оставалось всего лишь один день…

Когда Таня вернулась домой, она сразу же заметила призывное подмигиванье автоответчика – слух о ее приезде быстро разлетелся по Москве. Она прослушала сообщение от школьной подруги, от своего бывшего тренера по теннису, от Димы из «Молодежных вестей» – и, конечно, от мамы, которая велела ей обязательно поужинать. Как будто она в пиццерии не наелась!

Татьяна вышла на балкон полюбоваться на свою березу. Принесла с собой апельсиновый сок и уютно устроилась в шезлонге. Набрала номер Димы – увидеться с ним ей хотелось в первую очередь.

У Димы был долго занят номер, и Таня почти задремала под шелест своей березы.

Но все-таки стряхнула с себя сон и дозвонилась.

Дима не удивился позднему звонку и радостно позвал ее назавтра в гости: «Скучать не будем!»

К Диме Таня ехала с легким сердцем. Никакие тревожные предчувствия (как она специально вспоминала потом) ее тогда не посещали. Даже в мыслях не было, что этот рядовой дружеский визит станет для нее роковым.

У своего дома Татьяна взяла такси. Теперь с машинами в Москве никаких проблем не было. Любой частник был готов везти куда угодно. Порой на поднятую руку (тем более если рука эта была красивой, девичьей) останавливалось разом две, а то и три машины. Благодаря конкуренции цены были смешными, по сравнению с Парижем, разумеется. От своего дома в Новогирееве Таня уговорилась ехать к Диме в Орехово-Борисово за восемьдесят рублей. «Сколько это в конвертируемой валюте? – прикинула Таня. – Чуть больше трех долларов. Вот дешевизна!»

Таня попросила тормознуть у метро «Новогиреево» и забежала в гастроном. Купила тортик. Дима, как многие мужчины, любил сладенькое. Подумала даже, а не приобрести ли для него цветочков. Но потом решила, что это будет слишком.

Дима был, в сущности, лучшим Таниным другом. Два или три раза они, правда, оказывались в одной постели, но секс не повредил их дружеским отношениям. И не превратил их дружбу в нечто большее.

Кому-кому, а Диме Таня могла рассказать о чем угодно. Поделиться с ним всем тем, что ее волновало – причем куда откровенней, нежели с Томом, матерью или даже отчимом.

Ее друг работал в газете, поэтому умел слушать. Уменье слушать было у него профессиональным. Он обычно садился на кухне против нее, подпирал голову рукой и обращался в слух, лишь временами задавая наводящие вопросы. Когда ее рассказ заканчивался, Таня всякий раз ловила себя на мысли, что выболтала ему гораздо больше, чем собиралась. Куда больше, чем хотела бы. Часто жалела об этом. Ругала себя. И Диму тоже. «Вот репортер, – в сердцах думала она, – без мыла в душу влезет!» Но Дима, надо отдать ему должное, умел хранить тайну. Он никогда не использовал полученную «избыточную информацию» ей во зло.

Залогом их доверия друг к другу были совместные приключения, которые они пережили год назад. В самых трудных обстоятельствах, когда за ними гнались одновременно бандиты и КГБ, ни один из них не струсил, не отступил, не предал другого. Потом, в конце приключения, случилась их нечаянная близость – та близость, которая возникает не от любви, не из сумасшедшей страсти, но появляется благодаря доверию, взаимопониманию и совместно пережитой опасности.

Когда их жизни вошли вскоре в обыденное московское русло, они не виделись месяцами. А когда виделись, это происходило по одной и той же схеме. Дима звонил обычно среди ночи – обволакивал словами, уговаривал, льстил. Он всегда был краснобаем, и она поддавалась его велеречивости… Вскоре он возникал на пороге ее квартиры с огромным букетом цветов, коробкой конфет, бутылкой французского вина. Загорелый, запыленный. Говорил, что вчера вернулся из Белграда. Или с Памира. Или с Камчатки. Но о своих впечатлениях и переживаниях не рассказывал. Восклицал с пафосом: «Подробности читайте в «Молодежных вестях»!» Садился, закидывал тонкую ногу на ногу, глядел на Таню замечательно голубыми глазами. Наливал ей вина и говорил: «Ну, рассказывай!» И внимательно, с искренним сопереживанием, слушал ее.

Иногда такая ночь, подогретая прелестным вином и задушевными разговорами, заканчивалась, уже под утро, близостью. А бывало, если не случалось настроения, – заканчивалась ничем. Но при любом исходе оба все равно оставались довольны общением.

Оказавшись во Франции, Таня поняла, что она очень скучает по Диме. Точнее – не по нему самому. Она скучала по своей потребности излить ему душу. Говорить, о чем думаешь. Не подбирая слова и не задумываясь над формулировками. Дима был самым лучшим слушателем в ее жизни. Иными словами – лучшим другом.

Когда Таня подъезжала к Диминому дому, у нее на секунду возникло искушение рассказать ему о тех необыкновенных приключениях, которые ей довелось, уже в одиночку, пережить в мае. Не для печати, конечно, – просто поделиться. Но, сделав усилие над собой, она все-таки решила: всю правду могут знать только три человека – отчим, мама и Том. А Дима услышит от нее, так сказать, официальную версию: на Таню нежданно-негаданно свалилось во Франции грандиозное наследство.

Дима жил в новом семнадцатиэтажном доме неподалеку от Кольцевой автодороги. Вокруг шеренгами стояли столь же огромные многоэтажные дома. Таня на секунду ужаснулась такой скученности. Живут в буквальном смысле на головах друг у друга. И она двадцать пять лет прожила именно так. И радовалась однокомнатной клетушке – маленькой, но своей…

Поневоле будешь ценить виллу в Антибе.

Во дворе лежала тень от дома и было прохладно. Заходящее солнце горело в окнах дома напротив.

Таня вошла в темный подъезд. В лифте пахло собаками. Стенки его были исписаны фломастером. Вместе с Таней в лифт зашла худенькая, провинциального вида женщина лет сорока. Она, как и Таня, ехала на восьмой этаж.

– А вы к кому? – с деревенским любопытством поинтересовалась тетка.

– Не к вам, – отрезала Таня.

Дима жил в однокомнатной квартире. У тетки из лифта квартира оказалась рядом с ним. Она намеренно долго возилась со своим замком, пока Таня звонила Диме в дверь.

Дима отчего-то долго не открывал. Потом распахнул дверь, увидел Таню с тортиком и смутился.

– А, это ты… – проговорил он с непонятной интонацией и посторонился, пропуская Таню в квартиру.

Таня прошла в прихожую и сунула Диме тортик.

Квартира была маленькой и неухоженной. В единственной комнате – дверь, ведущая в нее из прихожей, была раскрыта – стоял неприбранный диван и стенка, полная книг. У окна ютился письменный стол с горами бумаг и недопитой бутылкой пива.

А из кухни навстречу Тане выходила девушка.

Таня мгновенно оценила ее. Было той лет семнадцать. Короткая юбчонка едва прикрывала розовые трусишки. Тельце обтягивала маечка с турецкого рынка. Под маечкой не было лифчика. Топорщились маленькие грудки. Волосы стянуты в пучок копеечной заколкой. Типичная пэтэушница.

– Знакомьтесь, девочки, – пробормотал из-за Таниной спины Дима. – Это – Оля, моя… – легкая заминка, – подруга. Таня, э-э, моя старая знакомая.

– Так, значит, старая знакомая, – нахально проговорила девица, глядя в глаза Тани бесстыжими своими буркалами. Конечно, для нее двадцатишестилетняя Таня была старой. – Очень приятно. – Девица сунула Тане влажную ладошку.

Ничего не оставалось делать, как пожать ее.

– Здравствуй, девонька, – чуть насмешливо проговорила Таня.

– Девочки, – увещевающе проговорил Дима. – Пойдемте на кухню, попьем чайку.

Он заметно смущался. Тане тоже было не по себе.

А пэтэушница чувствовала себя как рыба в воде.

– О, тортик! – вскричала она. – Люблю я сладенькое! Особенно перед сладеньким. Да, Димочка?

Дима еще больше смутился, не ответил и занялся чайником.

Таня без приглашения уселась на кухонную табуретку.

Она кипела от возмущения. Она, конечно же, не ревновала Диму. Много чести! Собрался потрахаться с крошкой – ради бога! Но зачем было приглашать ее, Таню? Зачем ее, взрослую, богатую и почти замужнюю женщину, ставить в неловкое положение? «Я, может, только ради того, чтобы поговорить с тобой, прилетела из Франции – а ты не в силах разобраться со своей очередной потаскушкой! Хотя бы избавиться от нее к моему приходу!»

На кухонном столе стояли две недопитые бутылки пива. Валялись раскрытые пакеты из-под чипсов. Тарелками и стаканами здесь себя не утруждали.

У батареи примостились еще четыре пивные бутылки – уже пустые. «Эх, Дима-Димочка, – подумала Таня, – тряпка ты. Не можешь никому сказать «нет» – даже этой ссыкухе подъездной. Был бы ты бабой – ходить бы тебе всю жизнь беременной! Да из тебя все кому не лень будут веревки вить. Вот поэтому-то я – не с тобой. Понял?»

Ярость Тани потихоньку улеглась. Она стала смотреть на эту ситуацию словно со стороны. Ей было весело наблюдать, как суетится Дима, тщетно пытаясь навести порядок на столе и в их отношениях.

– Олечка, порежь, пожалуйста, тортик, – сладко-сладеньким голосом попросил Дима.

– Пусть она режет, – мотнула головой пэтэушница. – Я не умею.

– А что ты вообще умеешь? – доброжелательно поинтересовалась Таня.

– Не твое дело! Не волнуйся! Что надо – умею. Получше тебя! Правда, Дима?

– Девочки-девочки, – невпопад проговорил Дима.

Эта Оля отчего-то имела над ним странную власть.

Таня резала тортик. Дура, еще выбирала, чтоб Димке понравился. Ей было смешно и стыдно наблюдать за девицей. Неужели Дима мог клюнуть на такое убожество?

– Ну, Димочка, – язвительно начала она, чтоб не молчать и хоть как-то уесть девку, – расскажи, над чем ты работаешь? Наверно, собираешь материал для очерка о трущобах? О детях городского дна?

Девица въехала в намек и ощерилась:

– Сама ты помойка!

Ну что ты будешь делать! Как с такой прикажете сражаться? Все равно, как если бы ты наносила изящный фехтовальный укол, а тебя в ответ – дубиной!

– Но-но, ты у меня потише тут! – Дима вдруг возвысил голос на девицу.

Та сразу сникла.

– И вообще! – вдруг выкрикнул Дима. – Шла бы ты лучше домой! Шалава!

Тут произошло то, чего меньше всего могла ожидать Таня. Девица сползла с табуретки и бухнулась перед Димой на колени. В глазах ее заблистали слезы.

– Димочка! Миленький! – взмолилась она. – Не гони меня! Радость моя! Хочешь, я извинюсь перед ней? Хочешь? Простите меня, госпожа хорошая! Простите, солнце наше! Хочешь, Димочка, я ей ручки поцелую? Хочешь? – Она потянулась к Таниной руке. – Хочешь, мы тебя с ней вдвоем ублажим? Хочешь?

Таня с удивлением и брезгливостью наблюдала за этой комедией.

– Встань! – страшным шепотом проговорил Дима. – Заткнись!

Девица послушно уселась на табуретку. В глазах ее, устремленных на Диму, было немое обожание.

– Прости меня, Танечка, – сказал Дима. – Я не ждал ее и… и…

– Ладно, Димка. Я пойду.

– А чайку? Я налью!

– Ладно, дорогой. Я не люблю Достоевского. Разбирайся с ней без меня.

Она решительно встала и прошла в прихожую. Дима бросился то ли останавливать, то ли провожать ее.

– Простите меня, Таня! – пронзительно закричала из кухни девушка.

«Не люблю пьяных», – подумала Татьяна.

В дверях она обернулась. У Димы был виноватый вид.

– Мы еще увидимся? – пробормотал он.

– Конечно – спокойно сказала она. – Но ты только смотри, предохраняйся. Не дай бог гонорея.

И она захлопнула за собой дверь.

…Назавтра, в час дня, ее арестовали по подозрению в убийстве.

Москва 12 августа, 11.40 ПАВЕЛ

– …назавтра, в час дня, меня арестовали по подозрению в убийстве. В убийстве этой Ольги, – закончила свой рассказ девушка.

Я был потрясен. Вот в чем, оказывается, ее обвиняют.

Я видел репортаж об убийстве в «Дорожном патруле». В Орехове-Борисове девушку нашли мертвой на квартире у молодого человека. Значит, это была та самая Оля.

Она, помнится, лежала в кровати с перерезанным горлом. Рядом валялся окровавленный нож. Камера показала тогда перебутыренные окровавленные простыни.

В квартире, как я успел тогда заметить, был разгром. Дверцы стенки открыты. На полу валялись книги и бумаги.

В кухне разметались бутылки. На столе стоял порезанный, но не съеденный торт.

Так вот, значит, чей это был тортик.

Банальная «бытовуха», подумал, помнится, я тогда. Пьяная ссора.

Хозяин квартиры бесследно исчез, говорилось в репортаже. Правда, телевизионный корреспондент тогда ни словом не обмолвился, что пропавший – не кто иной, как известный журналист газеты «Молодежные вести» Дмитрий Полуянов. Не захотел, должно быть, мимолетом возводить напраслину на знаменитого коллегу. Или товарища по цеху выгораживал.

– Вы возьметесь за это дело? – спросила девушка, пристально глядя на меня.

– Это будет зависеть от того, насколько удовлетворительно вы ответите на два вопроса.

– Слушаю.

– Во-первых, каковы будут условия?

– Двести долларов в день плюс компенсация разумных расходов. А если вы найдете убийцу – и Диму тоже, – тогда ваш гонорар пятьдесят тысяч долларов. Приемлемо?

Она еще спрашивает!

– Вполне.

– Тогда слушаю второй вопрос.

– Вы – убийца?

Я вперился ей в зрачки. Маньяк Чикатило от такого взора сразу бы раскололся.

– Нет, – слегка улыбнувшись, ответила она.

Похоже, она говорила правду. Или мне надо переквалифицироваться в разрубщика туш мелких и средних животных.

– Что ж, по рукам, – вздохнул я. – Задаток?

Она протянула мне конверт:

– Здесь три тысячи. Единственное условие: я буду вести расследование совместно с вами. Идет?

– Как это? – был неприятно поражен я.

– Вам же пригодится помощник?

– Нет. – Конверт я не взял. Она положила его на стол.

– Но, согласитесь, кто, кроме меня, больше заинтересован в результатах расследования?

– Послушайте, Татьяна, вы кем работаете?

– Работала – копирайтером в рекламном агентстве. Ну, чтоб вам понятнее: писала тексты для рекламы.

– Да? А вам никто не помогал? Ну, я имею в виду, тетя Ася с вами рядом не стояла, когда вы писали? Не говорила: вот здесь вы слово «мать» напишите? А вот здесь: «А не пойти бы вам…»?

Девушка слегка покраснела. Это был хороший знак. Она понимала намеки. И была, кажется, разумным человеком.

– Ладно, беру свои слова обратно, – сказала она. – Но тогда прошу вас докладывать мне о ходе расследования. Дважды в день. Утром и вечером.

– Вы думаете, что утром будет намного больше информации, чем вечером?

– А как иначе? – Она жестко посмотрела на меня.

– Идет, – сказал я и взял конверт. – Расписку писать?

– Пишите. В случае чего сдам ее в налоговую полицию.

Вот змея!

– Тогда я пересчитаю.

Я посчитал деньги и написал расписку. Передал ей документ и убрал конверт с долларами в сейф.

Пришла Римка, закопошилась в своем предбаннике. Пока она не уселась красить ноготки, я велел ей сделать еще кофе.

– Хорошо, Павел Сергеевич, – держала форс перед клиентом Римка.

Когда она поставила перед нами по чашке кофе и плотно закрыла дверь к себе, я сказал девушке:

– Приступлю к работе немедленно. Сначала опрошу вас. Прошу отвечать на мои вопросы сразу и не задумываясь. Вы готовы?

Она была готова. Еще бы! Когда б надо мной висело убийство с отягчающими, я бы рассказал даже о том, как в пионерлагере подсматривал за девочками в туалете.

– Почему, как вы думаете, задержали вас?

– Эта тетка … в лифте… Соседка… Она видела меня… И слышала, как в квартире кричали… И еще… Они там, в милиции, говорили, что на ноже – отпечатки моих пальцев.

– А ножом вы резали торт?

– Наверное.

– Кто обнаружил труп? Когда?

– Не знаю.

– Что вы делали после того, как вышли из квартиры?

– Поехала домой.

– На чем?

– Поймала машину.

– Марка машины?

– «Жигули». Восьмерка. Кажется, бежевая.

– Номер?

– Не помню.

– Что вы делали, когда вернулись домой?

– Приняла душ. Почитала. Легла спать.

– Кому-нибудь звонили?

– Нет.

– А вам?

– Звонили на автоответчик. Я не брала трубку.

– Видел ли вас кто-то из ваших соседей?

– Нет.

– Может быть, из окна? С балкона?

– Возможно.

– С алиби, значит, у вас напряженка… А мог ее убить Дима?

– Не знаю. Не думаю. Нет.

– Он подвержен вспышкам гнева? Может быть, не владеет собой – особенно когда выпьет?

– Нет. Он на редкость спокойный и уравновешенный человек.

– Напивался ли до беспамятства?

– Никогда не видела. Он всегда контролировал себя. Сколько бы ни выпил.

– Где он мог бы скрываться?

– Где угодно. По всей России. Он журналист. У него полно друзей.

– Вы поняли, как представляют себе дело мои коллеги из милиции?

– Не знаю точно… Но скорее всего так: я пришла и увидела Диму в постели с этой… В приступе гнева зарезала ее… Потом Дима и я испугались и сбежали…

– Вам предъявили обвинение?

– Да.

– Почему вас выпустили?

– Валерий Петрович – мой отчим – поставил всех на уши… Я дала подписку о невыезде… Заплатила залог…

– Сумма залога?

– Это, простите, не ваше дело.

Я перевел дух.

– Хорошо. А как вы сами себе объясняете: что произошло?

– Ну… Я думаю, что ее убили посторонние люди… Возможно, это были грабители… Ворвались…

– Почему же тогда исчез Дима?

– Я не договорила: скорей всего бандиты охотились за Димой. Эта Оля оказалась просто ненужным свидетелем… Диму захватили и увезли. В квартире что-то искали.

– Могли у него быть дома ценности, деньги?

– Денег… Не думаю, что много… Но бандиты могли думать, что у него есть ценная вещь.

– Какая?

Она слегка поколебалась:

– Драгоценный алмаз.

– А он был у него в квартире?

– Нет.

– Но Дима знал, где он находится?

– Да.

– А вы знаете, где этот алмаз находится?

– Да.

– И не скажете мне?

– Естественно, нет.

– Теперь вопрос такой. Только подумайте. А кому известно, что вы и Дима можете знать, где хранится этот камень?

– Никому. Точнее – двум человекам. Но они, во-первых, далеко. А во-вторых, я им верю больше, чем себе.

– Завидная уверенность… А мог Дима обладать информацией, кому-то здорово мешающей? Какой-нибудь дискетой, кассетой?

– Наверно.

– Он проводил журналистские расследования?

– Думаю, да.

– Но он ничего не говорил вам об этом?

– Он никогда не рассказывал о своей работе.

– Так… У вас нет ли случайно фотографии Дмитрия?

– Случайно – есть.

Она была предусмотрительной. Даже чересчур.

Татьяна достала из сумочки фото. На ней были запечатлены они с Дмитрием. Фотография была сделана зимой. Они стояли, слегка обнявшись, на каком-то заснеженном поле. Полуянов щурился от морозного солнца. Лицо его было не слишком хорошо видно. Но на первый случай сойдет.

– Я возьму фото… Пожалуй, пока все… Вы по-прежнему настаиваете, чтобы я перед вами ежедневно отчитывался?

– Да.

– Тогда жду вас здесь в двадцать три ноль-ноль. Наверно, у меня будут к вам еще вопросы.

– Я приеду, – милостиво согласилась она. Встала и подала мне руку.

Рука была сильная. Пожалуй, излишне сильная для девушки. И совсем невлажная. Она, похоже, перестала волноваться. И на мои вопросы отвечала правдиво.

– До вечера.

– Желаю удачи.

Я проводил ее до дверей офиса. Римка послушно встала, пряча под столом полунакрашенные ногти.

Я вернулся к себе и уселся в любимое кожаное кресло. Жара набирала обороты. Из распахнутого окна тянуло, как из сталеплавильной печи.

Похоже, ключом к разгадке был пресловутый Димка. Дмитрий Полуянов, специальный корреспондент «Молодежных вестей». Надо искать его. «Ох, какой я догадливый…» – самоиронично подумал о себе, любимом.

– Римка! – заорал я. – Я уезжаю! Буду вечером! Если что, звони мне на мобильный или на пейджер.

Римка не могла скрыть своей радости. Целый день она сможет – за мои деньги – точить когти и играть на компьютере.

– Будешь занимать телефон – во! – Я продемонстрировал ей немаленький кулак.

– Что ты, Пашенька, – промурлыкала она.

Я надел солнцезащитные очки и поспешил к своей «восьмерке». План действий на сегодня уже сложился у меня в голове. Дел хватит. Надо шустрить.

Не каждый день сваливается на голову клиент с полусотней «штук» зеленых. Этак можно квартиру прикупить взамен моей коммуналки. Двухкомнатную, в центре…

Если бы я знал, включая зажигание в духоте машины, какими неприятностями будет чревато для меня дело, за которое я столь опрометчиво взялся! Когда б я хоть на минуту мог представить, сколь мощные силы начнут противостоять мне – я бы не мечтал о том, как распорядиться еще не заработанными деньгами, а помчался возвращать молодой даме, этой богатенькой Татьяне Садовниковой, задаток.

И еще своих, пожалуй, приплатил бы…

ТАТЬЯНА

Из офиса Павла она вышла в совершеннейшем раздрае.

На вопросы Синичкина отвечала словно во сне. Двигалась и говорила, собрав в кулак всю свою волю. Даже две чашки кофе не помогли.

Павел произвел на нее благоприятное впечатление. Но чем конкретно понравился он ей? Она была в таком состоянии, что не смогла бы сформулировать. Пожалуй, больше всего понравились его внимательные глаза. Мягкий тон. Его спокойная манера разговора контрастировала с широкими плечами Павла и огромными его кулаками. Таня сразу безотчетно почувствовала, что такому человеку можно доверять. Больше того: ему, казалось, можно вверить свою судьбу.

Выйдя из здания, где помещался офис Павла, Таня принялась беспомощно озираться. В этом районе Москвы она бывала не раз. Все казалось ей смутно знакомым. Но сейчас Таня не могла сообразить, где она находится, как ей выбраться отсюда. И где ее дом.

Она встряхнула головой, сделала над собой усилие и вдруг поняла, что отсюда – всего минут семь езды до дома ее матери. И ей вдруг отчаянно захотелось – так же, как в раннем детстве, когда обида или детское горе переполняли ее, – прибежать к матери, уткнуться в нее и выслушать бессвязные, ласковые слова сочувствия.

Татьяна отогнала слезы, сдерживаясь из последних сил, и подняла руку, подзывая такси. Остановилась машина, Таня села и назвала адрес мамы. Откинулась на заднее сиденье и закрыла глаза. И едва ли не тут же провалилась в сон.

Прошедшую ночь Таня не спала. Разве можно уснуть в камере, где на восемь нар – тридцать заключенных женщин! Где стоит невыносимая жара – наверное, все шестьдесят градусов. Дышать нечем. Кашель, стоны… А эта вонь! От параши, от женщин, от белья, сушащегося на веревке под потолком… «Дура я дура, – думала Таня. – Я третьего дня квартирами нашими брезговала. Все о вилле своей вспоминала. Сейчас бы растянуться – хоть на жестком диване, хоть на полу. Остаться одной, завернуться в чистое белье, провалиться в блаженный сон…»

Весь вчерашний день ее допрашивали. В основном следователь – полная, потеющая тетка в очках. Ее глаза под сильными стеклами-лупами были словно щелочки. Едва Таню ввели в ее кабинет, она уже смотрела на нее с неприязнью. Метод допроса был: по двадцать раз повторять, в разных формулировках, одни и те же вопросы. Под конец Таня уже не соображала, что говорит. Отвечала, как автомат. Видать, следовательша того и добивалась: чтобы Таня потеряла контроль над собой и что-то выболтала. Слава богу, хоть не били. А Таня с ужасом ждала этого…

Когда сегодня рано утром ее освободили под залог и подписку о невыезде, краски летнего московского утра, мягкий ветерок, солнце и свобода ошеломили ее. Она не верила своему счастью: дышать всей грудью. Идти куда хочется. Каким милым казался ей обыкновенный солнечный свет!

Она не знала, какие титанические усилия предпринимали мама и отчим, бывший кагэбэшник, чтобы сначала найти ее, а потом добиться освобождения. Сколько хлопотали они, чтобы собрать необходимую сумму для залога. Она даже не представляла себе, кому только не звонил Валера, в каких только кабинетах не побывала ее пробивная мамми! То, что ее выпустили, было настоящим чудом. Чудом, которое сотворили ее родители.

Первой же мыслью Тани после того, как она почти бегом вылетела из здания тюрьмы и сразу же оказалась на яркой, веселой московской улице, где ничто не напоминало о неволе, было: бежать! Бежать! Тут же нестись в Шереметьево и лететь из страны куда глаза глядят. Если она еще раз окажется в тюрьме, то… Нет, в самом деле – лучше смерть. Если ее снова придут арестовывать… Она не вынесет этого. Лучше самой выпрыгнуть с балкона.

Бежать, бежать! Но она остановила себя: с нее же взяли подписку о невыезде. А это значит, что все пограничники занесли ее в черный лист и из страны не выпустят. Ей нельзя даже выезжать из Москвы. Она, с ее умом, деньгами, красотой и талантом, стала заложником этой долбаной, преступной, жаркой столицы!

Чуть не плача, она позвонила тогда из автомата отчиму. Как всегда, его спокойный голос оказал на нее благотворное действие. Валера успокоил ее. Рассудительно сказал, что произошло недоразумение. Оно обязательно скоро разъяснится. (В его голосе сквозила непоколебимая уверенность.)

А чтобы власти разобрались быстрее, им надо помочь. И для этого, сказал отчим, ей следует обратиться к частному детективу. Он порекомендовал одного: безусловно честного, как сказал Валерий Петрович, и очень дельного – Павла Синичкина. «Езжай к нему прямо сейчас», – посоветовал отчим.

Таня, держась из последних сил, поехала к детективу – только забежала домой принять душ (ах, какими сладкими, какими нежными были эти водяные струи!).

И вот сейчас, после встречи с Павлом, держась из последних сил, она подъезжала к маминому дому, мечтая только об одном: как свернется калачиком под чистыми простынями, а мама будет сидеть на диване рядом с ней и тихо гладить ее по волосам.

Расплатившись с таксистом, она вошла в подъезд (у нее были ключи от маминого дома). Машинально достала из почтового ящика свежую газету. Так же машинально, словно робот, в лифте развернула ее. Один из заголовков внизу страницы, там, где печатались самые «жареные» сообщения, будто ударил ей в глаза:

Не веря глазам, она принялась читать.

Лифт остановился на мамином этаже.

Не помня себя, Таня бросилась к маминой двери.

– Мамочка! Мама! Что же они делают! – всхлипывая, кричала она.