Проклятый лес

Глава 5

Кровь прилила к щекам, мысли лихорадочно заметались в голове. У меня было множество вопросов и странная уверенность в том, что ни на один из них я не получу честного ответа. Я чувствовала себя маленькой глупой мышью, которую матерый кот пригласил на званый ужин, вдоволь до того наигравшись.

И всё же я пересилила страх.

Окинула себя придирчивым взглядом. Тонкий халат, пусть и длиною до пола, выглядел фривольно для беседы с мужчиной, а завязанный на манер банта пояс навевал ассоциацию с подарочной лентой.

Как будто гостья готовилась стать главным блюдом на праздничном столе.

«К черту!» – решила я и вошла.

В кабинете пахло табаком и кожей. Господин Холд сидел на темно-зеленом диване в углу комнаты и задумчиво вертел в руках бокал со льдом и чем-то бурым на дне.

– Ты очень напугала меня сегодня, девочка, – заметил мужчина и рукой указал мне на кресло напротив. – Садись, – приказал он, и я послушалась.

Присела на краешек, отмечая гладкость дорогой кожи под рукой, бросила взгляд на зеркальную дверцу, вероятно, бара и на отражение теперь уже пустого коридора в ней.

А затем прямо посмотрела на господина Николаса.

– Спрашивай, – небрежно разрешил он и сделал глоток.

– Зачем вы удочерили меня? – не стала я разводить политесов.

Холд недовольно поморщился.

– Алиана, – укоризненно покачал он головой, – не заставляй меня разочаровываться в вашем пансионе. Говорить прямо – немыслимо при императорском дворе.

– Я никогда не мечтала о дворцовой жизни, – упрямо ответила я.

– До весны ты как раз успеешь пересмотреть свои желания.

– И даже то, что Бонкам запрещено являться ко двору, не станет мне помехой?

– Не только ко двору, но и покидать Эдинбург, – поправил меня Холд. Но это и есть ответ на твой первый вопрос, – усмехнулся мужчина. – Ведь ты больше не Бонк, тебя это не касается.

Наверное, я слишком устала, перенервничала и была чересчур возбуждена, потому что не смогла сдержать сарказма:

– Да вы моя крёстная фея! – зло процедила я. – Осталось получить хрустальные туфельки и бежать на свидание с принцем. Жаль только в полночь карета превратится в тыкву! – резко поднялась с кресла.

Полы халата раскрылись, открывая ноги.

– Сядь, – тихо сказал маршал, и что-то в его голосе заставило меня беспрекословно выполнить приказ. – Твои родители, Алиана, просили забрать тебя еще в мой первый приезд в Эдинбург. Тогда я решил, что отрывать маленького ребенка от семьи было бы слишком жестоко, но теперь жалею об этой уступке собственной совести. Вы похожи на норовистую кобылку, – взгляд его коснулся моих колен, – пусть и весьма симпатичную.

Я ничуть не оскорбилась, но нервно поправила халат, хоть этого и не требовалось – всё было прикрыто.

Зачем родителям было отдавать меня? Даже если бы мама вдруг захотела для меня жизни вне леса, с чего бы второму лицу государства брать на воспитание дочь фактически имперских изгнанников?

Напрягла память, вспоминая редких гостей крепости. Неужели я могла не запомнить Холда-старшего? Когда Лиззи представила меня отцу, я еще несколько дней ходила под впечатлением, оглядываясь по сторонам в страхе случайно встретить его в огромном поместье.

Но зачем ему обманывать меня?

– Вы были в Эдинбурге?

– Судя по всему, вы ничего не помните об этом визите? – поймал он мой недоверчивый взгляд. – Это не удивительно, вы были совсем крохой. Финансовое состояние вашей семьи много лет остается плачевным, запрет выезда не оставляет практически никаких возможностей это поправить. Ни вы, ни ваши братья, не имеете никаких перспектив. Я отнюдь не альтруист, и согласился помочь Бонкам в обмен на некоторую помощь со стороны Эдинбурга, но… – он чуть наклонил бокал, наблюдая за тем, как тягучая жидкость омывает кубик льда, – я вовсе не монстр, Алиана. Что бы ты себе не напридумывала.

Я опустила глаза, признавая правдивость этого замечания, и в который раз отметила его переход в обращении ко мне с «вы» на «ты» и обратно, как будто он и сам пока не определился с моим статусом. Девочка – плата за возможную поддержку Эдинбурга, или нечто большее.

Холд поставил опустевший бокал на низкий стол между нами. Стекло неприятно звякнуло о такую же стеклянную деталь на деревянной столешнице.

– Когда я смогу увидеть семью? – подняла я глаза.

Он сплел пальцы и ответил:

– Мои возможности велики, но не безграничны. Я не могу усыновить всё ваше семейство.

Не сдержала смешка.

– Этого не требуется. Просто отпустите меня в Эдинбург.

– Разве я держу тебя силой? – выгнул он бровь.

– И я могу завтра купить билет?

– Завтра не получится. Вы возвращаетесь в колледж, – откинулся он на спинку дивана.

Господин Николас снял галстук и ослабил ворот. Темная ткань рубашки натянулась от движения и обрисовала сильное тело. Я вдруг поняла, что Холд-старший не просто отец Элизабет и наш маршал, а красивый, очень красивый мужчина. Не удивительно, что женщины теряют от него голову.

Смутилась от этой мысли. Отвела глаза.

– Все жители империи, отправляющиеся в Эдинбург, обязаны получить разрешение на посещение закрытой провинции. Холды – не исключение. Северяне имеют соответствующий вкладыш в паспорте, – тем временем лениво продолжал маршал. – Но ученический билет такой отметки не имеет и не позволит вам беспрепятственно проехать к родителям, а ваш паспорт будет оформлен на новое имя. Когда вы ехали в колледж, вы имели при себе приглашение на обучение. Никому и в голову не пришло проверять ребенка.

– А если бы проверили? – похолодела я.

– Вернули бы обратно. В империи не наказывают детей.

Я устало потерла глаза.

Мне нечего было возразить Холду, всё сказанное им казалось логичным и оправданным. Но мысль, что я не смогу увидеть маму и мальчишек, разрывала моё сердце на части. Почему взрослые думают, что могут выбирать за детей? Почему их «так будет лучше для тебя» часто становится трагедией для ребенка?

Что ж, теперь много становится ясным.

– Знаете, почему приглашение на императорский бал стоит целое состояние? – взъерошил мужчина короткие волосы.

– Нет, – хрипло ответила я, мимоходом отметив, как смягчила его черты небрежность.

– Потому что всякий посетитель может подать прошение императору. Попросите его о посещении Эдинбурга, а еще лучше, просите отменить указ о запретах, касающихся вашей семьи.

– Это было бы чудесно, – согласилась я, – только прежде чем просить, неплохо было бы знать, за что наказали Бонков?

Господин Николас улыбнулся краешком рта.

– А ты не догадываешься?

В его тоне не было и тени удивления от того, что дочь изгнанников ничего не знает, лишь удовлетворение от этого факта. Я вспомнила скомканное прощание с папой и охранника, прервавшего наш разговор, строгое «без глупостей» господина Холда, и с грустью подумала, что совсем ничего не стою против опытного в политике и интригах маршала.

В информационном вакууме, которым окружили меня в пансионе и в семействе Холдов, сделать неверные выводы было слишком легко.

Мы вошли в состав империи последними, вероятно, где-то в этом событии кроется причина изгнания. Я не знала, чем северяне вызвали недовольство молодого Александра, и не испытывала ни малейшего желания развлекать догадками Холда.

Он мастерски играл словами, и я не могла быть уверена, что способна отличить правду от лжи из его уст. Так тесно они переплетались.

Устало потерла лоб, от напряжения заныло в висках.

– Кто теперь наследует Эдинбургскую крепость? – спросила я, чувствуя, как между нами вновь возникает почти видимое глазами напряжение.

– Никто не может отобрать у вас это право, – ответил маршал, пристально глядя на меня.

Я искривила губы в усмешке.

Наследница, полностью зависимая от маршала. До замужества. Даже скорое совершеннолетие не избавит меня от необходимости согласовывать с ним каждый шаг.

Но и замуж я не выйду без его дозволения.

Глупая, куда я думала бежать? Ни одна гостиница не даст мне ключи от номера, ни одна самая бедная вдова не возьмет на постой. И ни один кассир не продаст мне билет без позволения опекуна.

Далеко ли я уйду?

В лучшем случае меня вернут Холдам, в худшем, мой последний приют окажется в доме терпимости или придорожной канаве.

Чего хотел Александр и чего не смог получить? Ресурсы? Вероятно. Но что мы могли противопоставить имперской мощи? Испугали военных северными страшилками?

Ни одно чудовище не выстоит против динамита.

В чем мы отказали императору?

Как же мало я знаю!

– Наследница Бонков, – тихо повторила я. – Воспитанница Холдов. Или заложница?

Господин Николас, до того терпеливо ожидающий моих выводов, вновь потянулся к бокалу, но рука его застыла в нескольких дюймах от искомого.

– Ты устала, Алиана, – справедливо заметил мужчина. – Еще немного, и ты скажешь то, о чем в дальнейшем станешь жалеть.

Он поднялся с дивана и протянул мне руку.

– Пойдем, я провожу тебя до спальни.

Разговор с Холдом действительно дался мне нелегко. Я чувствовала себя лимоном, отдавшим тучной кухарке весь свой сок.

Маршал не был в полной мере откровенен со мной и фактически ничего не сказал, и всё же я чувствовала острое разочарование от того, что наша беседа оборвалась и злилась на саму себя, не понимая причину этих чувств.

Я вложила пальцы в протянутую ладонь, поднимаясь вслед за ним, и с удивлением поняла, что руки мои холодны как лёд.

– Замерзла, – покачал головой Холд и соединил обе мои ладони, чтобы затем согреть теплом своих рук.

Он был значительно выше, и чтобы увидеть его лицо, мне нужно было задрать голову. Но я застыла, не в силах отвести взгляд от смуглых мужских пальцев.

«Капкан», – снова промелькнуло в голове сравнение, и я стиснула зубы, запрещая себе поддаваться почти демонической притягательности этого человека.

Если он и змея, я не желаю становиться его пушистым обедом.

Холд вдруг взял меня за подбородок, тем самым заставляя посмотреть на него.

– Какие мысли бродят в вашей очаровательной головке? – с интересом заглянул он мне в лицо.

В темных глазах его светлым пятном отражался мой силуэт. Белые волосы, белый халат. Призрак, а не девушка.

– Никаких, – ответила я, растягивая губы в улыбке. – Абсолютно никаких.

Он усмехнулся, глядя на меня сверху вниз, а затем наклонился, и сердце моё застучало как никогда быстро.

«Тук. Тук. Тук», – набатом било в ушах.

В голове замелькали виды Эдинбургского леса. Лето. Осень. Зима. Стая птиц, взлетающая в серое небо. Убегающий от хищника молодой олень. Кровь на снегу.

Я почувствовала горячее дыхание у своего лица и почти всхлипнула, цепляясь за это ощущение, как за маяк.

– А-ли-а-на, – произнес то ли Холд, то ли его голос в моей голове.

Он был невыносимо близко. Хвойная нота мужских духов смешивалась с ароматом весеннего леса. Выдох. Влажный летний ветер. Предрассветный туман, сквозь который я вижу знакомые черты. Юный Александр. Николас. Никки.

Под ногой хрустнула сухая ветка. А в этой реальности кто-то заглянул в кабинет хозяина дома.

– Господин маршал? – испуганно спросила Холда горничная.

– Кети, – услышала я ровный голос господина Николаса. – Хорошо, что ты не спишь. Проводи Алиану в спальню и разожги девочке камин. Она совсем замерзла.

Власть над телом вернулась ко мне, и я на шаг отступила от мужчины. Спрятала дрожащие руки за спиной.

– Слушаюсь, – присела горничная.

– Доброй ночи, – сказал мне отец Элизабет.

– Приятных снов, – вежливо пожелала я и вышла вслед за девушкой.

Кети шла на шаг впереди. Белый пояс её передника, завязанный сзади большим аккуратным бантом, служил мне путеводной звездой. Его ритмичные покачивания в такт движениям девушки вводили меня в подобие гипноза, что было как нельзя кстати.

Меня трясло, и только чудо вкупе с упрямством удерживали меня от истерики на глазах у ни в чем не повинной горничной.

Что произошло в кабинете Холда?

Что чуть было не произошло?!

– Простите меня, госпожа, – низко склонила голову девушка.

Я обнаружила себя застывшей на пороге гостевой спальни, выделенной мне хозяином дома на эту ночь. Кети уже зажгла камин и закрыла стеклянную дверцу, запирающее голубоватое газовое пламя, и теперь стояла, демонстрируя расстроенный и даже виноватый вид.

– Что? – недоуменно переспросила я.

– Простите, – повторила девушка, не поднимая глаз. – Я знаю, моя просьба покажется вам дерзкой, но у меня больная мать, и у неё нет никого кроме меня.

Я потерла глаза, пытаясь избавиться от видения склонившегося надо мной Холда-старшего и ответила:

– У меня совсем нет средств, Кети. Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь.

Она рухнула передо мной на колени и прошептала:

– Умоляю вас, попросите господина Николаса оставить меня в доме!

Если задачей её было меня шокировать – она справилась с ней на триста процентов. Я недоуменно смотрела на смиренно ожидающую моего ответа горничную, пытаясь понять причину этой странной просьбы, и не могла.

«Фантасмагория», – буркнула я себе под нос, одним словом характеризуя и Кети с её мученическим видом, и господина Холда с его фальшивым участием, сегодняшний день с его открытиями и потрясениями, и всю свою жизнь. До кучи.

Как же я устала…

– Хорошо. Если ты считаешь, что господин Николас меня послушает, я это сделаю, – ответила я, с удивлением замечая, как расслабляются напряженные плечи девушки.

– Спасибо, госпожа Алиана! Вы не пожалеете! – счастливо запричитала Кети.

– Надеюсь, причина, по которой господин Холд собирается тебя уволить, не слишком серьезна, – вздохнула я, присаживаясь на кровать.

Она замерла, а потом посмотрела на меня с такой тоской, что я невольно вспомнила медсестричку Сару. Точно такая же безнадежность сквозила в её взглядах, адресованных маршалу.

– Иногда господин Николас забывает погасить свет в кабинете. Я думала, в комнате никого нет, – чуть слышно сказала девушка. – Простите. Я увидела то, чего не должна была видеть.

Меня будто ударили. Как наша беседа выглядела со стороны? Кем Холд представил меня слугам? Подруга дочери, воспитанница? Хороша подруга. Посреди ночи, да в халате, наедине с хозяином дома!

Вспомнила мужские ладони на моих руках, обжигающее сквозь тонкий шелк тепло чужого тела, его дыхание на моём лице и с ужасом осознала, что горничная, кажется, понимала увиденное лучше меня.

– Ты ошиблась в выводах, Кети, – ответила я, в точности копируя ровную интонацию господина Николаса. – Но я выполню твою просьбу. Доброй ночи.

Меня трясло. Я накрылась одеялом и закрыла глаза, не желая видеть справедливого укора на симпатичном лице горничной. Она правильно истолковала моё настроение и, пожелав мне приятных снов, закрыла за собой дверь спальни.

Огонь играл синими сполохами на белом потолке спальни, я подняла руку, пытаясь поймать убегающий отблеск. Иллюзия, как и маршал, который говорил со мной этой ночью. Иллюзия правды, иллюзия заботы.

И чувства, которые он будил во мне – тоже иллюзия.

Непростительно похожая на правду.