Просроченное завтра

Часть 1: Глава 1 "Последние сигареты"

К восьми часам вечера консервная банка, висевшая на лестничных перилах, переполнилась, и Макс мог назвать точное число окурков, кинутых туда лично им. За последние два дня он выкурил почти три пачки — с ним такого даже в сессию не случалось. Не хватало только поседеть из-за дуры-сестры! На утро осталась лишь пара сигарет, но идти к метро под дождём за новой пачкой не хотелось. А вот вытряхнуть эту банку можно и нужно —  иначе утром придётся курить в комнате у своей пепельницы и выслушивать крики соседки. Даже хорошо, что дождь — у мусорного бака не встретишь ни дворняг, ни бомжей.

Прогулявшись во двор, Макс остался стоять в подъезде,  придерживая ботинком дверь, чтобы видеть дождь, который, к тому же,  выбивал по козырьку подъезда замечательный такт. Макс тут же вытащил из кармана пачку от сигарет и накарябал ключом ноты.  Возвращаться в комнату не хотелось — была бы возможность, он простоял бы здесь до утра. Алёнка явно до сих пор сидит на диване с каменным лицом. Идиотка! И он не меньший идиот, раз позволил сестре поверить в то, что он поддержит её ложь.

В тот раз ложь была жизненной необходимостью. Нельзя было рассказывать матери о проблемах первой любви.  С кем не бывает. Хорошо, Алёнка ещё вовремя поняла, что наркоманы — народ пропащий, и мечтать вытащить Серёгу из этого дерьма — глупо. Только сама уснёт на маковом поле. Не залетела от придурка, и то хорошо. Но врать матери,  что поступила на вечерний — подло. Надо вернуться домой и попробовать поступить следующим летом. Бабка оставила ему комнату и свою пенсию. Стипендия нулевая. В клубах платят столько, что хватает лишь на сигареты. Им не прожить вдвоём, а тащить из матери деньги,  если сестра не учится, стыдно вдвойне.

Макс хлопнул дверью и в темноте начал подниматься на третий этаж. Неделю назад он лично вкрутил лампочку, но её стырили. Тут же. На новую денег нет. Их нет ни на что. А остальным жильцам пофиг.

— Я обязательно устроюсь на работу,  — сказала сестра, когда он ещё и дверь не закрыл.

У соседей за стеной орал телевизор.  «Вчера около трёх часов утра на Невском проспекте недалеко от казино «Фортуна» был найден труп молодого бизнесмена. Следов насильственной смерти не обнаружено. Документы и бумажник остались при нём, что исключает факт ограбления. Расследование ведет РУВД Центрального района…» Снова стучать и просить соседа сделать потише звук? Да пошло всё…

Макс сел на диван и уткнулся головой в подушку,  всем своим видом показывая, что хочет, чтобы сестра пересела на кровать. Но та не поднялась. Даже сильнее вжалась в диван, чтобы он точно не вытащил из-под неё одеяло. А он готов был лечь спать, не раздеваясь,  только бы не слышать больше этого бреда! Найдёт работу, дура…

— Если ты выгонишь меня,  я вернусь к Серёге!

Макс посмотрел на сестру так, что она обязана была задымиться и рассыпаться пеплом — он бы с удовольствием собрал её в пепельницу и выкинул в окно.

— Я тебя завтра сам посажу на электричку. Поняла?

Алёна сжала губы, но лишь на мгновение. Грудь под футболкой ходила ходуном.

— Ты не понял? Я не шучу! Я хочу жить в Питере и буду, понял?

Макс подтянул ноги и легонько толкнул сестру в бедро, но та упрямо продолжала сидеть на диване. За стенкой уже расследовали очередной глухарь «менты». Уснуть всё  равно не удастся, но и нормального разговора не получится.

— Я имею на эту комнату такое же право, как и ты! — шипела она. Орать ведь не позволяло воспитание — мать как-никак у них учительница.

Да, бабка выбрала его, потому что боялась, что в деревне без отца парень сопьётся и начнёт колоться, а на гитаре будет играть только блатные песни, забыв про отцовский джаз. Она нашла знакомых, которые помогли поступить внуку в «кулёк», в другие места без денег соваться — только трата времени и нервов. С сестрой, увы, блат не вышел — талантов в ней ноль, только тупая учёба, а в этом году конкурс аттестатов, видимо, не играл особой роли, ну, а денег на коммерческий после смерти отца у них не было.

— Да, имеешь, — выдохнул Макс и уставился в «персидский» ковёр на противоположной стене, но даже он не заглушал кино-выстрелы.

Мать их ангел, но четвёртый год в одном доме со свекровью тяжко станет даже ангелу. Они бы с сестрой нормально жили в бабкиной комнате, но вот мать с бабкой перегрызлись бы, оставшись в деревне один на один. Может, и хорошо, что Алёнка лишний год побудет с ними, пока он получит диплом и разберётся с жизнью и деньгами. Тогда бабка вернётся в Питер, и Алёнка станет жить с ней, под зорким присмотром. Год, у него целый год…  Может, всё же удастся подработать в Берлине, если он докажет этому самоуверенному пианисту, что способен играть на его уровне. О Штатах без хорошего саксофониста мечтать не приходится — да и пока у него действительно не тот уровень гитары… Но народ как-то выбирается! Здесь ему ловить нечего…

Макс откинулся на подушку и закрыл лицо ладонями.  
— Я никуда не поеду! — повторила сестра  и развела его руки.

Без косметики она вообще ребёнок! О какой работе может идти речь? Рекламу раздавать или дегустации в магазинах проводить, так ноги у неё не от ушей растут!

— Знаешь,  — Макс откинул сестру к подлокотнику дивана, — здесь нет работы для такой, как ты. Её просто нет. Ты не сможешь продавать элитные мужские рубашки, да и не думаю, что у Ромкиного брата есть пустая точка. Таких, как ты,  тут тысячи!

Алёнка ещё сильнее надулась.

— Это была Ромкина идея! Я не просила и не прошу помощи. Я сама найду работу. Я умею печатать вслепую и очень быстро…

Глава 2 "Резвые кони"

Утром Алёнка пришла на кухню в расстроенных чувствах. Даже завтракать не хотелось. Впрочем,  булка с маслом в любом случае не лучший выбор, можно и поголодать — для фигуры полезно. Полина, кажется, вообще, кроме кефира, ничего не ест. За неделю, которую Алёна безвылазно просидела в квартире, она ни разу не видела, чтобы та появлялась на общей кухне — брезговала, наверное. Алёна тоже чувствовала себя неуютно,  постоянно путаясь в чужих сковородках, но ради Питера можно вынести и коммуналку. Благо, тётю Машу и дядю Колю она знает с детства. Бабушка их очень любит. Значит, они хорошие люди и не станут вредить её планам. Когда работа будет найдена, — а иначе и быть не может! — она скажет тёте Маше правду про то, что её не взяли даже на вечерний. И тогда же сумеет поставить брата на место. Сейчас Макс здесь командует, но недолго ему бушевать!

Повезло ещё, что соседка по утрам, когда дед уходил на прогулку, вязала у себя в комнате. Потом уже, когда дядя Коля возвращался к телевизору, тётя Маша перебиралась со спицами к кухонному окну. Так что целых два часа улыбаться через силу не придётся. А этого времени должно хватить, чтобы обзвонить сотню контор! А потом и улыбка вернётся сама собой.

Брат свалил раньше обычного. До десяти утра. Именно свалил. Специально не поставил будильник, чтобы не разбудить её, а потом ходил по комнате на цыпочках, хотя мог бы догадаться, что она уже не спит.  Или специально строил из себя недотёпу, давая ей понять, что видеть её этим утром не желает.

Алёна и не вставала до тех пор, пока за Максом не захлопнулась дверь,  а потом нашла на столе тарелку из-под геркулеса. Соседка каждое утро варила кашу на мужа и на Макса, и её приезд не поменял заведённого распорядка коммунального утра. Кашу ему сварили,  а он даже тарелку в раковину не отнёс. Теперь придётся отмачивать. Ещё и не побрился, хотя ванная точно была свободной — Алёна ведь вслушивалась в каждый шорох в коридоре. Зубная щётка мокрая,  бритва — сухая!

Ну и пусть злится. Баран упёртый, слов нет! Ушёл, и слава Богу!  Ей некогда отвлекаться на его высокие материи — какое жизнь дерьмо!  Да он ничего про жизнь не знает — за него всё сделали бабушка и папины друзья! А она всего добьётся сама!

Непоколебимую уверенность дарила газета “Профессия”. Неужели ж в таком длиннющем списке не будет вакансии для неё?! Теперь надо сесть на телефон и начать обзванивать конторы, но для начала понять,  все ли жильцы встали. Телефон в коридоре, прямо под дверью у Полины. Алёна уже готовилась приложить ухо к замочной скважине, чтобы убедиться, что девушка проснулась.

— Звонить куда собралась? — выглянула из двери тётя Маша. — Так звони. Мадемуазель сегодня ночевать дома не изволили, — выдала она театрально.

Алёна не могла понять, почему тётя Маша постоянно кривится при одном только упоминании имени девушки. В лице даже меняется, когда та входную дверь открывает, и ворчит при муже, что Стругачёвы не могли нормального жильца найти. Когда Алёна приезжала к бабушке, комната всегда пустовала, и она никак не ожидала в этом году обнаружить в ней жильца. Ни Макс, ни бабушка не говорили про то, что к ним кого-то подселили.

Алёна поудобнее устроилась на полу, спустив телефон с полки на принесённую из кухни табуретку, положила рядом блокнот с ручкой и развернула газету. Специально нашли для аппарата самое “удобное место” в квартире, чтобы никому и в голову не пришло часами висеть на телефоне. Тут на секунду взгруснёшь об отдельной квартире в деревне — отец вот каждый день готов был в электричке трястись. Не ради телефона, конечно — не будь у мамы отдельной двушки, их с Максом, может, и не было б никогда! Её-то уж точно!

Но она из Питера не уедет — она слишком знаменита дома. Спасибо Михаилу Владимировичу,  но тсс… О мёртвых только хорошо… Он и всё, что с ним связано, в далёком прошлом — сейчас ей уже не пятнадцать, ума прибавилось. Потому никаких итальянских рубашек она продавать не будет! Больно надо перед идиотами унижаться. Ей прекрасно известно, как мужики с деньгами могут унижать. Хотя Михаил Владимирович был далеко не худшим вариантом кошелька — подружки просто не захотели отказать ему, позарившись на подарочки.

Несколько лет назад он купил в их деревне конюшню и иногда действительно туда наведывался. Это было его развлечением и проявлением доброты,  не к людям, — он спасал лошадей. Деньги ему приносило что-то другое, и это другое уложило его раньше времени в могилу. Подробности, как водится, не для слабонервных, и Алёна их не узнавала. Его приезду в деревне обрадовались — у молодёжи появилась возможность заработать. Он не скупился на зарплаты, а всего-то надо было чистить денники и заботиться о лошадях.

Алёна пошла туда не за деньгами, а ради лошадей. Там она и узнала Серёгу ближе — его хозяин поставил над остальными конюхами, потому что тот, раз, не пил, и два — понравился тренеру, и тот пообещал Михаилу Владимировичу к лету обучить паренька настолько, чтобы тот смог без проблем катать детей дачников. Так и вышло. Только летом хозяин стал бывать на конюшне всё чаще и чаще.

Алёнка лично заботилась об его коне — самом большом и самом красивом в конюшне. Наездник, впрочем, тоже был ничего — особенно когда выезжал коня: всё, как в старых фильмах — белоснежная рубаха, штаны в обтяжку, высокие сапоги. Особой красотой он не отличался. К тому же,  Михаилу Владимировичу давно перевалило за сорок, но в нём чувствовалось что-то такое, чему Алёна не могла найти определения. И это были не деньги.

Михаил Владимирович вкладывался только в конюшню. Домик, купленный вместе с ней, он не ремонтировал, и тот ничем не отличался от остальных обветшалых деревенских развалюх. Приезжал он неизменно на поцарапанной “девятке”, но улётную цену наручных часов могла определить даже Алёна. Он “дофига” тратил и на Серёгу — каждый раз привозил ему какую-то обнову, но и о них, грешных, не забывал — без торта никогда не появлялся, а летом привозил из города ещё и корзину фруктов. А вот спиртного в подарках никогда не бывало — он сам не пил и устраивал разнос конюхам, если находил в конюшне пустые бутылки. Но парни выкручивались — складывали всё в сетку и в четверг относили в магазин, чтобы к вечеру пятницы всё было шито-крыто. Иногда посылали её — продавщица ещё любила пошутить, что скажет учительнице, что дочка у неё запойная.

Глава 3 "Таинственный Аргус"

Настроение к полудню испортилось окончательно — по некоторым номерам Алёна не сумела прозвониться, по другим её вежливо послали — где-то, сообщая, что вакансия закрыта, где-то, что возраст не подходит, а где-то вешали трубку без каких-либо объяснений. Газетная бумага почти разошлась на полоски, с таким неистовством Алёна вычёркивала шариковой ручкой номер за номером. Одно ухо горело от трубки, другое — от ладони, которой Алёна заглушала телевизор. Тётя Маша уже переместилась с вязанием на кухню и осуждающе поглядывала на неё. Потом отложила почти довязанную спинку свитера и зашаркала в коридор.

— Ну, поняла наконец, что не про тебя невеста? — спросила соседка со странным вызовом и хотела забрать газету, но Алёна успела прижать её трубкой. — Не найдёшь ты ничего. И это хорошо, дурёха!

Тётя Маша вырвала газету и принялась читать, кривляясь:

— Девушка до двадцати пяти лет с приятной наружностью, ногами от ушей и со свободными взглядами на любовь.

— Нет там такого! — почти взвизгнула Алёна.

— Это ты просто читать не умеешь! — цыкнула на неё соседка. — Учиться тебя послали, вот и учись.

Алёна на мгновение прикрыла глаза и сжала губы, чтобы правда не вырвалась наружу.

— Нам деньги нужны, — буркнула она.

— А кому они не нужны?! — подбоченилась тётя Маша мятой газетой. — Вон вечером вяжи свитера для еврейского торгового дома, как я и твоя бабуля. Нитки тебе дадут и заплатят тыщу двести, тыщу восемьсот. Немного, зато никто не обидит. Хозяйка офиса! Надо ж такое выдумать! Секретутки им всем нужны, козлам этим! Ты на нашу-то шалаву полюбуйся, — тётя Маша ткнула газетой в запертую дверь Полининой комнаты. — Знаешь, как они их называют — девушки сопровождения, — она даже в широкой талии закачалась для большего драматизма.

— С чего вы взяли, тётя Маша?

Алёна поднялась с вздувшегося линолеума — ноги затекли до боли.

— Глаза у меня есть! — соседка затрясла газетой перед Алёниным носом. — По телевизору, знаешь, сколько таких показывают!

Она зашаркала обратно на кухню с газетой, заявив, что та лишь для селёдки годна. Крик «Отдайте!» — застрял в горле, а вторую попытку перекрыл телефонный звонок. Алёна схватила трубку машинально — обычно отвечать на звонки в почти что чужой квартире она не решалась. Однако звонили именно ей. Она оставила сообщения на нескольких автоответчиках без всякой надежды, что ей перезвонят. Приятный женский голос попросил уточнить, насколько хорошо Алёна владеет английским — Алёна не постеснялась ответить, что «свободно». Мама преподавала как раз его — и, пожалуй, это был любимый урок у всей школы. В других предметах полезности никто не усматривал. Женщина на другом конце провода удовлетворённо хмыкнула и спросила, в котором часу Алёна сможет сегодня подъехать по такому-то адресу. Да хоть через час — она живёт недалеко. Ей назначили на четыре.

Дрожь в руках опережала сердцебиение, и Алёна даже промахнулась, вешая трубку. Палец ныл от набора — почему не поменять аппарат на кнопочный! Она ещё раз перечитала адрес и поняла, что понятия не имеет, где это. Пришлось идти на поклон к соседке.

— Я не собираюсь указывать тебе дорогу в бордель! — выдала тётя Маша и отвернулась, а потом, глядя уже в окно на перегороженную машиной арку, добавила: — Сейчас твоей матери позвоню!

— Тётя Маша, пожалуйста! Я не маленькая. Я знаю, что к чему. Меня не проведёшь! А вдруг им действительно нужен мой английский?

В голове вопросительного тона не было. Она вспомнила, что именно для «Аргуса» оставляла сообщение на английском, потому что на автоответчике не было ни одной русской фразы. Должно быть, они таким образом проводили первый отсев соискателей. Её не отсеили, ура! Только тётя Маша осталась непреклонна. Придётся спрашивать дорогу на улице.

Одежду выбирать не пришлось. В шкафу висел один единственный костюм, в котором она отходила все экзамены. Хорошо ещё додумалась вовремя постирать. Хотя очень боялась испортить бархат. Костюм английский, очень классный — и никто не догадается, что он из секонд-хенда! Алёна расправила на коленях юбку и с ужасом обнаружила мокрые пятна — надо взять себя в руки, а то сейчас такие же подтёки появятся и подмышками, а она ещё даже из дома не вышла. Волосы в хвосте, на глазах только тушь. Ей точно не предложат ничего другого!

Путь до Владимирского собора она знала наизусть. Поставить сейчас свечку за удачу было делом первой необходимости. Но именно на длинных ступенях храма она поняла, что успела стереть пятки. Снять колготки возможности не будет. Пришлось присесть в углу и подложить в туфли сложенный листочек. Адрес она вызубрила — можно было и порвать. Чёртов «Монарх», почему туфли до сих пор не разносились!

Алёна наскребла мелочь на свечку и пошла к иконе Божьей Матери, не зная, у кого собственно в таких случаях просят помощи. За спиной тут же раздалось старушечье ворчание:

— Ни стыда, ни совести. Ходят тут, батюшек в грех вводят.

Алёна одёрнула юбку — колени и так прикрыты. Уж её юбку короткой точно не назвать! Поставив дрожащей рукой свечку, Алёна перекрестилась, но приложиться к иконе не решилась, заметив на стекле множественные следы от губной помады. Легче на сердце не стало, но медлить больше нельзя — ей ещё ковылять и ковылять до бизнес-центра.

Голодный живот, как назло, начал подвывать — пришлось задобрить его купленной в ларьке булочкой. Хорошо, что на губах не было помады. Стряхнул крошки — и порядок. А вот и конец пути. Или только его начало. Алёна начала подниматься по бесконечным ступенькам. Надо было дождаться лифта, но она подумала, что подъём поможет ей успокоиться, но, увы, только пятки сильнее разодрала.

Глава 4 "Варёная картошка"

Первое, что Макс сделал, закрыв входную дверь, он заглянул под вешалку — тапочки Полины с заострёнными, как у маленького Мука, носами нагло усмехнулись из темноты. Макс скинул ботинки, не расшнуровав, и хотел быстрее заскочить в комнату, но соседка крикнула с кухни, что у неё закончилась картошка. Выругавшись шёпотом настолько смачно, что самому стало противно, Макс вытащил из-под кровати мешок и с улыбкой отнёс на кухню. Мать выгребла последние запасы — пару недель до нового урожая они без картошки. В комнате с закрытым окном воняло, как в овощной лавке, и Макс с большой радостью вручил картошку соседке, которая собиралась отварить её с укропчиком, хотя тот почти завял за неделю в банке на окне. После радостного «спасибо», она объявила зло, что ждать Алёнку они не станут.

Тогда только Макс сообразил, что сестры нет дома. Он не думал об Алёнке целый день. Он вообще ни о чём не мог думать, кроме как о Полине. Каждый раз разглядывая в ночи её туфли, он безрезультатно искал следы пыли. Нет, она не возвращалась пешком. В ночи двор запружен машинами, и её, видимо, ссаживали у дороги. Один раз он не выдержал ожидания и вышел покурить во двор — тогда-то в подтверждение догадки арка озарилась светом фар, из этого огненного облака и спустилась на грешную землю богиня. Ей осветили дорогу до подъезда и уехали. Увидев его, Полина тогда ни на секунду не смутилась и спросила равнодушно, глядя беззастенчиво-невинными глазами:

 — Мусор выносил?

— Да, мусор…

Он надеялся отнести на помойку сердце, да то всё не желало вылезать из груди. Было это ещё до белых ночей. Полину так и провожали каждый вечер, а он, как дурак, продолжал выходить на лестницу курить, чтобы хоть одним глазком посмотреть на чужую женщину, ведь внутри квартиры они с ней редко пересекались. Полина даже зубной щётки не оставляла на раковине. Может, с собой брала, не зная, вернётся ли сегодня? Хотя это была первая ночь, когда Полина не ночевала дома. Наверное, крутит с женатым, и вот законная соперница уехала навестить маму. Не хотелось думать о другом. Полина не могла спать с кем-то из-за денег. Просто не в того влюбилась дурочка. Не в того…

— Максим, вынеси мусор, пожалуйста.

Макс дождался, когда соседка выгребет из раковины картофельные очистки, и ссыпав остальной мусор в освободившийся мешок, спустился к мусорному баку, где и остался покурить. Новую пачку он поклялся себе растянуть на четыре дня. Надо завязывать с курением, иначе скоро не на что будет купить пельменей. Цветы покупать он точно не будет. В театр сегодня он не пойдёт, а вдруг Полине пришлют корзину роз… Куда тогда он со своими тремя… Под землю проваливаться он пока не научился.

«Она была актрисою и даже за кулисами играла роль…» Макс сплюнул и затушил сигарету о водосточную трубу. Только Меладзе петь не хватало! Надо вернуться в комнату, взять гитару и долбить классику. Тогда, может, Антон возьмёт его с собой в Берлин. В косухе и бандане он совсем не похож на пианиста, но у него свои музыканты, выпущенный диск с музыкой собственного сочинения и контракт с берлинским клубом, а что у него? Ничего. Между ними разница в двадцать лет, но эту пропасть закрыть годами не получится — мир развивается быстрее, надо бежать, чтобы быть первым. Совок закончился. Как говорит Антон, все немцы тупые, но они платят за музыку, а тут…

Макс снова сплюнул, но во рту оставалось противно, и не зажуёшь — от «Орбита» в кармане лишь упаковка. Макс закинул её в бак и пошёл домой, но у дверей обернулся, заслышав гулкий стук каблуков. Нет, не Алёнка. И не Полина…

Хватит! Ещё минута, и в пачке станет сигаретой меньше. Лучше взять гитару, пока мент не пришёл домой. Он договорился с соседом снизу, что играет только в его отсутствие. Хоть так, а то на «замечательного соседа» уже жаловались, хотя он включал колонку на самый минимум. На всех не угодишь… Угождать надо лишь тем, кто платит, или у кого есть власть испортить тебе жизнь по мановению пальца.

Макс хлопнул дверью и поднялся в квартиру. Глаза сами нашли загнутые носы скороходов. Да, их хозяйка придёт не скоро. Такие женщины не сидят дома. А Алёнке пора бы уже вернуться с этого долбанного собеседования. Как вообще её в тот же день куда-то пригласили? Как? За стенкой вновь орала «криминальная хроника». Надо врубить колонку на максимум, чтобы заглушить все дурные мысли. Алёнка, приди уже наконец домой! Больше ни одного собеседования! Ни одного!

Вместо гитары, Макс схватился за подушку. Хотелось прогрызть в ней дыру. Такую же, какую две эти глупые бабы пробурили своими каблуками в его сердце. Да что же это такое?! Он вскочил, но до гитары не дошёл. В приоткрытую дверь просунулась голова соседки:

— Ну сколько раз надо звать тебя к столу?!

— Я буду ждать Алёну! — бросил он так же обозлённо.

— Так наша красавица давно уже явилась. Я её сразу за стол усадила!

Макс почти что побежал на кухню. Алёнка аж светилась. Нет, не может такого быть, чтобы её взяли!

— Ну что? — бросил он наиграно грубо.

Алёна сразу перестала улыбаться и, поджав губы, ответила:

— Лицом не вышла.

Он попытался улыбнуться саркастически, чтобы не выдать заполнившую сердце радость. Ну, вот её и окунули в прорубь. Поняла, успокоилась и поедет наконец к маме? Но тут его посвятили в новую бредовую идею про гидов. Осталось только за голову схватиться, чтобы не угодить ею в полную картошки тарелку. Есть сразу перехотелось.

— А ты уже позвонила по этому телефону? — спросил Макс сухо. — Интересно, что тебя спросят: в каком виде принимаешь оплату, в у-е или зелёных? Даже Маргарита сразу поняла, что к чему, а к тебе на встречу придёт совсем не Азазелло!

Макс хотел наколоть картофелину, но та под напором вилки рассыпалась. Есть вообще расхотелось. С другой стороны, уходить сейчас из-за стола равнозначно объявлению сестре бойкота, а этого делать нельзя. Дурёха обидится и, чего доброго, сделает какую-нибудь глупость. Судя по невинным глазам, она выросла не в сорока километрах от города, а в глухой деревне!

Глава 5 "Вне зоны действия сети"

В это утро они завтракали вместе, но Алёна мечтала побыстрее выпроводить брата, потому что собиралась позвонить по данному Марго телефону. Они все телевизор пересмотрели — Марго при ней звонила в справочную службу, и если даже номер неверный, то поданная Марго идея великолепна. Рассказывать туристам о красотах Северной Венеции куда интереснее офисного компьютера. К тому же, это будет работа по специальности. Если она, конечно, когда-нибудь поступит… От одной только мысли о новой зубрёжке сводило зубы!

Тётя Маша засобиралась в магазин, и Алёна от радости засияла почище чайника, протянула деньги на хлеб и готова была открыть соседке дверь, но тут зазвонил телефон. Она стояла рядом с аппаратом и потому подняла трубку:

— Следователь Смышляев, — послышался из телефона бесцветный голос. — Могу ли я переговорить с Крыловой Полиной Юрьевной?

Дрожащим голосом Алёна ответила, что Полины нет дома, и почти что уронила трубку. Тётя Маша строго взглянула на неё:

 — Гляди, — начала она голосом матери-настоятельницы, — не пойди по её стопам, голубушка.

И это она ещё не знала, кто звонил! Хорошо, что трубка была плотно прижата к уху, иначе бы ей прочитали мораль подлиннее! Наконец соседка ушла за хлебом, и Алёна, закрыв обе двери, рухнула на скамеечку вешалки. Тётя Маша явно не разделяла её опасений о том, что с Полиной что-то случилось, что-то нехорошее — немного другое, чем показывают в сериалах. Сюжет с ней и в криминальную хронику не попадёт, слишком их много таких.

Чтобы отвлечься, Алёна достала из сумки бумажку с номером телефона — цифры стояли на идеальном расстоянии друг от друга, не спутаешь — чувствовалась рука бухгалтера. Зачем Марго врать?

Заставив себя не думать больше о плохом, Алёна набрала номер. Из трубки ей сообщили, что она не ошиблась. Цифры были верными, а вот надежды — нет. Озвученная цена курсов пригвоздила Алёну к скамейке. Она поблагодарила за информацию и, с полминуты послушав короткие гудки, опустила трубку. Даже если она найдёт работу, то придётся откладывать чуть ли не половину зарплаты, чтобы скопить до весны нужную сумму. А как искать работу, когда нет газеты? Алёна прошаркала на кухню совсем по-старушечьи и сунулась в угол, где к батарее был примотан полиэтиленовый пакет — она покопалась в старых газетах и нашла, что искала.

Незачёркнутых телефонов оставалось не так уж и много, но они давали хоть какую-то надежду стать хозяйкой чьего-то офиса. Только повторилось всё по новой, будто она перемотала кассету, да ещё и не карандашом, а пальцем, так сильно тот разболелся от бесполезного кручения телефонного диска. Создавалось ощущение, что она говорила с одним и тем же роботом. Но вдруг ответил мужской голос, и Алёна так растерялась, что даже не сразу назвала своё имя. До других формальностей мужчина не дошёл — размер груди и обхват талии не спросил, его интересовало то, о чём её не спрашивали другие.

 — Вы точно владеете письменным английским? Иначе не стоит тратить ни моё, ни своё время. Оно, как известно, деньги. До нас добраться довольно проблематично, так что не советую ехать просто так.

Алёна заверила его, что английский у неё даже лучше слепой печати.

 — Даже если ты печатаешь с открытыми глазами, это уже круто, — перешёл он вдруг на ты. — Я только двумя пальцами могу. Давай записывай адрес.

И пока она писала и перепроверяла, он начал разговаривать с кем-то ещё, не убирая ото рта трубки:

 — Во сколько Сашка будет? Чё не знаю? Позвони ему на трубу! Эй, Лена, ты ещё здесь? Сейчас договоримся о времени. Ну?

Это уже было явно не ей, но до неё донёсся громкий женский голос, монотонно сообщавший: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Мужчина выругался, женщина рассмеялась, и в трубке раздалось ровное:

 — Лена, подъезжай к пяти. Если что, я сам решу вопрос.

И мужчина повесил трубку, не попрощавшись. И даже имени не назвал. Алёна выдохнула и поспешила запихнуть газету обратно в пакет. Ладони стали мокрыми. И подмышки тоже. Нельзя экономить дезодорант, полный контроль «Рексоны» ей сейчас жизненно необходим. Чёрт, она даже про заработную плату не спросила, но снова вытащить из пакета газету, чтобы перечитать объявление, не успела. В замке заскрежетал ключ. Фу, успела до тёти Маши! Вторая дверь дёрнулась, и раздалась трель звонка. Чёрт, она же на задвижку закрылась!

Алёна открыла дверь и столкнулась нос к носу с Полиной. Впервые она видела её так близко. И этот вид ей не понравился — ноль косметики, круги под глазами. Но она была жива и относительно здорова! Алёна от радости чуть не запрыгала на месте.

 — Ты где была? — выпалила она и прикусила язык. Она же не имеет никакого права спрашивать подобное у постороннего человека.

Но Полина ответила спокойно:

 — В больнице.

Алёна в удивлении отступила, и Полина повесила плащ на вешалку. Светлый подол даже в полумраке выглядел слишком грязным. Полина обернулась, нагнувшись за тапочками, и проследила за взглядом Алёны.

— Со мной всё в порядке, — сказала она и, не отряхнув плащ, хотела пройти в комнату.

— Полина, можно поговорить? — выпалила Алёна раньше, чем подумала, что это неприлично.

— Заходи.

Полина без колебаний распахнула дверь, и Алёна впервые оказалась в этой комнате. Ничего особенного. Обои с ржавыми водяными подтёками, диван с пледом, письменный стол со стулом, маленький холодильник в углу и электрический чайник на табуретке рядом. Вся женская сущность комнаты, наверное, спряталась в шкаф.

— Тебе следователь звонил, — проговорила Алёна шёпотом, хотя в квартире они были одни.

Полина одарила её безразличным взглядом и отчеканила:

Глава 6 "Шарашкина контора"

В метро Алёне оттоптали все ноги, хотя час-пик ещё не наступил. И не ей одной. Только иные оказались прозорливее — надо не забыть купить щёточку, как у девушки с остановки, и положить в сумочку на всякий пожарный случай, рядом с пластырем. Тот, кто разрабатывал маршруты наземного городского транспорта, явно не заглядывал в эти края — ей пришлось идти пешком расстояние почти что в три остановки. По длиннющей улице не пустили даже маршрутку. Как люди вообще живут в этих многоэтажках, осталось для Алёны загадкой. И она не могла нарадоваться на плащ, который скрывал голые ноги — узкие юбки не рассчитаны на быструю ходьбу, а ей по времени следовало уже бежать стометровку.

Алёна боялась взглянуть на часы — стрелки небось скоро встретятся на пятёрке, а она понятия не имеет, сколько ещё идти. Нумерация домов странная, а прохожих нет. Страшно и заблудиться, и встретить здесь кого-то. Спасибо, что ещё подсказали искать кирпичное здание бывшего ПТУ. Она никак не могла его пропустить. Хорошо, на дворе август, а то ночью возвращаться тут одной совсем не комильфо. Господи, и какое счастье, что нет дождя, потому что она и так под пиджаком уже мокрая — противная «Рексона» не выдержала пробежки. Хоть бы запаха не было, и на том спасибо!

Если придётся ходить так каждый день, то, может, нафиг такую работу? Она сейчас и пластырь до дыр сотрёт. Но, скорее всего, они с Полиной просто неверно построили маршрут. Полина… Нет, Алёна запретила себе думать о хозяйке костюма, юбка от которого мечтала, видимо, сшиться шарфом! Алёна от досады едва не потёрла глаз — вот стала б тогда настоящим чучелом! Распущенные волосы уже спутались, а складную расчёску она зачем-то вчера выложила из сумки, а так можно было б посмотреться в крохотное зеркальце — но лучше, наверное, не знать, как она сейчас выглядит. Может, у них в холле есть зеркало пригладиться.

Когда Алёна наконец добралась до ПТУ, она посмотрела по сторонам — машины на газонах, на асфальтовой площадке припаркованы газельки, а людей никого. Если только они не пялятся на неё из окон. Но выбора нет — юбку надо каким-то образом дотянуть до колен. Порядок. Теперь открыть дверь и улыбнуться охраннику. Парень в камуфляже смерил её презрительным взглядом и попросил паспорт, а потом позвонил по телефону какому-то Станиславу Витальевичу, чтобы сообщить, что к нему сейчас поднимется Елена Смыслова.

— По лестнице на второй этаж и направо, — сообщил охранник сухо, возвращая паспорт.

От его тона стало не по себе. Алёна скинула плащ и на ощупь пригладила волосы. Лестница обшарпанная, какое там зеркало! Только железная дверь без всякой таблички. А крохотный звонок она сначала даже не приметила. Станислав Витальевич… Надо не забыть имя.

Только позвонить она не успела. Дверь открылась сама.

— У тебя, Лен, часы отстают, или ты перепутала собеседование со свиданием?

Это и есть Станислав Витальевич? Голос она узнала. Только тот никак не соответствовал его обладателю. Без галстука, ворот расстёгнут, а рубашка сбоку вообще вылезла из-под ремня.

— Здравствуйте, Станислав Витальевич… — еле выговорила Алёна.

— Стас, просто Стас…

Действительно просто Стас… Хоть он и лет на десять старше, но взъерошен, небрит и… Ну, просто не выглядит тем, кто собирается проводить собеседование.

— Я не думала, что идти так долго, — еле сумела она продолжить фразу.

— А я предупреждал, — усмехнулся Стас, и Алёна снова поразилась несоответствию голоса внешнему виду. Голос солидного взрослого мужчины. А перед ней — петух после драки.

— Ну, если наше месторасположение тебя не устраивает, говори сразу. Это избавит нас от необходимости проводить собеседование.

Алёна замялась, и Стас за локоть втащил её в коридор со словами:

— Подумаешь за кофе.

В коридоре темновато, а дальше в огромном зале включены все лампы дневного света. Офис — это последнее, что напоминало данное помещение: огромные окна наполовину перегорожены стеллажами, наглухо заставленными коробками. Некоторые стеллажи прорезали помещение на манер волнореза. Оказалось, они отгораживали склад от офисных столов, которыми служили старые парты. Только стулья были удобные, крутящиеся и с подлокотниками. Всего шесть — хотя, кроме Стаса, здесь находились только две девушки. Обе приветливо улыбнулись и уткнулись в экраны компьютеров.

— Вот этот стол может стать твоим. Присаживайся.

Алёна повесила плащ на спинку и села — как же мягко и даже есть подставка для гудящих ног, но она тут же поджала их, чтобы спрятать от внимательного взгляда Стаса грязные туфли. Он присел на край соседнего стола, заваленного папками, и принялся ложечкой взбивать с сахаром растворимый кофе. Электрочайник между тем пыхтел на полке стеллажа, заставленной чашками. Повисло неловкое молчание. Трещали только клавиатуры под пальцами девушек.

— А ты неплохо здесь смотришься, — Стас оторвал взгляд от чашки и уставился на Алёну, которая бешено моргала, пытаясь избавиться от попавшей в глаз реснички.

Обе девушки даже без помады. На их фоне она выглядит, будто только что от столба, потому промолчала, уверенная, что сказанное Стасом вовсе не комплимент.

— А чем вы здесь занимаетесь? — пробормотала Алёна, надеясь убрать с его лица противную усмешку.

— Вообще-то работаем… Иногда.

Стас направился к чайнику. Рубашка по-прежнему топорщилась поверх брюк. Протягивая покрытую густой пенкой горячую чашку, он наклонился так низко, что Алёне пришлось вжаться в спинку кресла, чтобы сохранить нейтральное расстояние.

— Мы занимаемся выращиванием шампиньонов.

— Чего? — пробормотала Алёна, стараясь отстраниться от его губ, которые были слишком близко от её лица.

Глава 7 "Непрописанные в договоре требования"

Дома Алёну ждал скандал. Макс настолько подготовился с речью, что с каждой новой фразой всё больше и больше Алёне хотелось обернуться, чтобы узнать, кого же это Макс смешал с грязью и напророчил столько бед. Алёна даже разуться не успела — впрочем, Макс говорил настолько громко, что уединение в комнате не спасло б от прилюдного бичевания. Тётя Маша с дядей Колей ушли к себе, едва она перешагнула порог. Они явно приложили руку к накручиванию Макса.

— Что я теперь должен сказать матери?! — орал он. — Ты бы хоть о ней подумала!

Выходит, тётя Маша позвонила домой, как и грозилась. Сердце сжалось, но тут же отпустило — она не сделала ничего такого, чего нужно было стыдиться.

— Скажи ей, что я устроилась на работу, — произнесла Алёна почти шёпотом свою первую фразу. До этого говорил только Макс.

— Что?

Макс явно опешил, но позиций сдавать не собирался.

— Ноги в этот раз помогли?

— Понятия не имею! — Алёна повесила на вешалку плащ и не стала одергивать юбку. — Директор не приехал на собеседование. Меня взяли, потому что я знаю английский и потому что никто другой не согласился работать так далеко в офисе-складе. Съел?

Да, она хотела поставить точку в этом разговоре. Стас разглядывал её совсем не так, как оценивал тот кот в сером костюме. Станислав Витальевич больше был шокирован её видом, чем заинтересован. Во всяком случае, из перебранки с Александром Сергеевичем она сделала вывод, что Стасу нужен именно английский, и он бы взял на работу даже её маму. Тем более, у него есть Марина, и, может, она спит с ним вовсе не за работу, а любит. А ей самой просто повезло — возможно, будь директор на месте, он бы устроил ей экзамен почище, чем в вузе. Но завтра Александр Сергеевич, возможно, будет к ней более снисходителен. Но готовиться к встрече всё равно надо. Алёна даже зашла на Невском в «Дом книги» за руководством по ведению деловой переписки на английском языке. Книга не толще школьной тетради. Значит, в ней минимум воды — однако, бессонная ночь обеспечена.

— Ну-ка, рассказывай всё быстро.

На сей раз Макс хотел спровадить сестру в комнату, но Алёнка ухватилась за телефонную трубку, как утопающий за соломинку.

— Дай маме позвоню. Идиот, чё вы там ей наплели?!

Он, наверное, ничего не говорил, а тётю Машу Полина вывела из себя так, что Алёне точно вменили в вину якшание с местной шалавой. Да-да, скорее всего, именно так соседка и выразилась.

— Мам, да всё со мной нормально… Я не знаю, что нашло на тётю Машу. Я взяла костюм у Полины, потому что не успевала постирать свой… Это тётя Маша сериалов пересмотрела, ты же знаешь… Да всё хорошо, говорю тебе. Я завтра выхожу первый день на работу…

Алёна начала нудным голосом описывать офис и его обитателей. При этом Стас выступал только в роли Станислава Витальевича, и кофе с пенкой в рассказе не фигурировало. Алёна бросала испытующие взгляды на брата, но лицо Макса оставалось непроницаемым, и всё же Алёна надеялась, что он не станет допрашивать её по новой.

— Мам, там нет хачиков, точно нет… Ну, мам, какие новые русские… Ты бы их офис видела… Мам, нормальные родители ребёнка Стасиком не назовут… Мам, ну там одни девушки работают. Мам, ну уж Александр Сергеевич точно русское имя… Мам, ну это же знак. Ну, Пушкин. Мам, я тебе завтра позвоню… Мам, это не нужно. Я взрослая. Максу не надо меня пасти. И вообще меня предупредили, чтобы никаких гостей. Мам, ну ты чего… Ничего они не скрывают. Там склад, а не проходной двор. Мам, ну хватит психовать… Да, у меня будет достаточно времени на учёбу. Да, я предупредила их о коротком дне. Мам, достаточно. Для первой работы зарплата не имеет значения.

Фу, наконец Алёна смогла положить трубку. Телефон аж раскалился от злости на услышанное.

— Я всё равно пойду с тобой, — объявил Макс тут же. — В тебе что-то энтузиазм зашкаливает.

— Макс, отвали! Я взрослая, понимаешь? Меня люди взяли на работу. Работу, андестенд? А я припрусь в первый же день с братиком, будто в детский сад!

Макс на секунду сжал губы, но потом нашёлся с ответом:

— Знаешь, если они нормальные люди, как ты их описываешь, то всё поймут, а если кретины, то тебе валить оттуда надо, ферштейн?

У Алёны аж руки зачесались съездить братцу по физиономии, но она догадалась, что это всё от голода. Сладкий кофе давно перестал действовать, а про печенье Полины живот забыл и подавно. На ужин были остатки вчерашней варёной картошки, селёдка и хлеб. Макс замешкался с мытьём рук, и Алёна поспешила сунуть нос в мешок с газетами, чтобы наконец внимательно прочитать объявление про фирму «Ева», но тётя Маша, похоже, сделала с газетой «Профессия» то, что грозилась, — почистила на ней селёдку. Придётся узнавать заработную плату уже из договора. В любом случае, это будет больше нуля, который имеется у неё сейчас. Но Макс продолжал пилить сестру — лучше бы он не ждал её к ужину. Заткнуть его особо нечем, только если сообщением, что ей нужно подготовиться к первому рабочему дню. Макс еле удержался от комментария, и Алёна запретила мозгу фантазировать по поводу невысказанного. Она собралась надеть брюки и блузку. Главное, что у той широкие рукава. Хвост и никакой косметики. Будет такая же серая мышь, как и все остальные. Главное, чтобы Станислав Витальевич не переслащивал кофе, а то проблем в женском коллективе не оберёшься. Хотя проблемы сейчас как раз в домашнем коллективе.

Утром бутерброд не лез в горло — тётя Маша глядела на неё хуже, чем на Полину. Кому-то телевизор явно противопоказан. Она бросала на Макса многозначительные взгляды, чтобы тот поторопился. Она же объяснила, что идти долго, а вдвоём они не поместятся в «Форд». Стас чётко сказал, что их без неё утром четверо.

Глава 8 "Пропущенный звонок"

Алёна чувствовала, что не доживёт до пяти вечера. Станислав Витальевич выпил из неё все соки, а кофе так и не предложил. Впрочем, сердце и без кофеина было, как у зайца. Работа казалась простой, оставалось только не запутаться в куче названий товаров и поставщиках, но об этом он твердил без устали, каждый раз приближаясь всё ближе и ближе, дыша ей то в ухо, то в затылок, и от его близости и монотонности голоса, она уже не была уверена в собственном имени, а сам Станислав Витальевич даже успевал перекинуться парой важных слов с остальными. Алёна с трудом проглотила вздох облегчения, когда в конце концов он усадил её за перевод американских рекламных буклетов, чтобы дать пищу для размышлений Паше, который отвечал за рекламу.

— Ты что делаешь? — навис над ней рекламщик, подойдя так бесшумно, что она от испуга проткнула ручкой лист. — У тебя компьютера нет?

Алёна подняла глаза от исписанного мелким почерком листа.

— Мне так удобнее. Это подстрочник. Я наберу чистовик и пришлю тебе на электронный ящик.

Она проводила Пашу злым взглядом и уставилась на Стаса. Уже без пиджака и без галстука он сидел к ней спиной и тихо разговаривал по телефону, но вдруг начал орать в трубку.

— Я не оставлю её до вторника без оформления! Мне плевать, как ты приедешь, но ты должен быть здесь сегодня. Или я говорю ей до свидания, — Стас крутанул стул, и Алёна еле успела уткнуться в лист. — Учти, ты пожалеешь об этом. Она хорошая девочка. Слушай, мне достаточно головняка. Мне нужна твоя подпись и точка. Да как хочешь! На крайняк я могу сам подъехать к тебе вечером. Либо давай руки в ноги и дуй сюда. Она не может ждать тебя до семи — ей домой нужно, она домашний ребёнок. Знаешь же, что я других не нанимаю. Да, смогу задержаться на полчаса. Саш, ну мы по тебе реально соскучились, а ты снова сваливаешь в Финку. Хорошо. Шесть тридцать, это потолок.

Стас повесил трубку и закрыл лицо ладонями, но зевнуть не получилось. Марина подлетела к нему:

— У меня в семь встреча! Забыл?

Стас устало уставился на сестру.

— Забей стрелку на семь тридцать. «Идеальная чашка» прямо у метро, — и поняв, что Марина сейчас что-то скажет, заорал: — У меня работа! И если Светлов не может раньше подъехать, значит, я буду его ждать хоть до девяти. В шесть можешь уходить. Ноги не отвалятся! И вообще мне плевать, встретишься ты со своим эльфом или нет, поняла?!

Марина сжала губы:

— Я понимаю, почему Альбина ушла…

— Заткнись!

Стас так шарахнул кулаком по столу, что Марина в страхе отскочила и смахнула со стола Алёны чашку с остывшим чаем. Она извинилась и поспешила вернуться к своему столу, но как только Алёна нагнулась, чтобы собрать осколки, Стас заорал сестре, чтобы та всё убрала сама и заодно вымыла пол.

— У тебя работы мало? — Стас так зыркнул на Алёну, что у той сердце ушло в пятки. — Сейчас ещё дам.

У него было такое лицо, что Алёне показалось, что «дам» относится не к работе. Утром она уже изведала его хватку — такой, наверное, врежет так, что голова отвалится. Из страха, наверное, в офисе целых полчаса стояла тишина. И за эти полчаса Стас раза три выходил на улицу покурить, хотя за утро не вышел ни разу. Даже в его отсутствие Паша попросил Алёну поторопиться с переводом шёпотом. Руки у неё тряслись, и слепой печати не получилось. Но к шести она всё закончила и вместе со всеми выключила компьютер. Марина ушла молча. Паше с Катей пришлось её догонять, чтобы девушка не шла одна. Стас молчал, иногда поглядывая на часы. После ссоры с сестрой он ни разу не улыбнулся, а потом вдруг поднялся и пошёл готовить Алёне кофе.

— Коньяка добавить? — обернулся он от стеллажа.

— Нет, — отказалась Алёна и зачем-то добавила: — Папа отравился водкой, поэтому мы с Максом не берём в рот спиртного.

— Давно?

— Не знаю, как Макс, но я даже пива не пробовала. В деревне такого насмотришься, что на всю жизнь охоту пить отобьёт.

— Я про отца спрашиваю. Давно он умер?

— Шесть лет.

— И как вы выжили?

— Машину продали, ну и… У нас же свой огород, — она опустила глаза. — Тяжело. И сейчас не лучше, — Алёна вновь смотрела ему в глаза. — Спасибо, что взяли меня. И простите за мой вчерашний вид.

— Клоунский костюм, ты хотела сказать, — улыбнулся он впервые за последние два часа. — Тебе хорошо без косметики, а вот хвост лучше распусти. У тебя волосы красивые, а стянутые они точно облезлый хвост.

Под его одобрительным взглядом, Алёна стащила с волос резинку и сунула в сумку, перекинутую через спинку кресла. Стас поставил перед ней готовый кофе и устроился на краю своего стола делать для себя другой. Заметив, что Алёна поглядывает на часы, Стас улыбнулся:

— Его появление всегда неожиданно и потому приятно.

Алёна улыбнулась в ответ. Ложка мерно билась о края чашки, и Алёна поймала себя на мысли, что раскачивает ногой в её такт.

— На кого думаешь учиться? — спросил Стас, продолжая взбивать сахар с кофе.

— На экскурсовода, если поступлю в следующем году.

— А в этом не поступила, значит?

Алёна поджала губы — чего ему-то врать.

— Нет. Только мама думает, что меня всё же взяли на вечерний. Иначе мне бы не разрешили остаться с Максом в городе.

— Вы живёте с братом одни?

— Как сказать, — Алёна вновь опустила глаза. — У нас есть соседи. И тётя Маша, бабушкина подруга, она мне как родная. Во всяком случае, она чувствует за меня ответственность и докладывает бабушке и маме каждый мой шаг.

— И это правильно, — усмехнулся Стас и направился к чайнику.

Глава 9 "Это роль ругательная"

Макс пытался растворить проблемы в музыке, но недовольные струны скрипели, и Витя в перерыве подошёл узнать, в чём дело, а Макс и сам не знал. Полина не выходила из головы — о чём теперь она хочет говорить с ним? Очередное чтение стихов? Нет, он пас. Он шёл в артистический подвальчик, чтобы впечатлить её. Чтобы она увидела за обшарпанным фасадом потенциал. Да, он не просто так насилует который год гитару. Он хочет, чтобы она приносила деньги. Много не надо. Только столько, чтобы женщине, которая ему нравится, было достаточно для того, чтобы она оборачивалась на дверь его комнаты, когда выходит из дома. Пока только он проверяет наличие её тапочек.

Макс со злости чуть не выдернул шнур. Он потянул сильнее — теперь можно присесть подле колонки и отвернуться от Вити и всех остальных. Он сейчас возьмёт себя в руки и прекратит лажать. Надоело! Всё надоело! Он не будет больше думать о Полине. Он на неё не заработал, а когда заработает, она уже замуж выйдет. Да и что в ней особенного? Глаза? А кто-то находит таких девок уродинами. Может, Полина некрасива? Да, да, она крокодил, а в глаза ей родители спички вставили и вынуть забыли. Всё! Баста!

— Ты чего?

Макс обернулся к Вите и поднялся от колонки.

— Да так, с сестрой проблемы, — соврал Макс.

— Не загоняйся! Работу нашла, да так быстро. Порадуйся!

Это Витя может не загоняться. Они с Ольгой поженились, когда у них угла даже не было — полгода у её родителей жили, полгода — у его, а недавно бабка преставилась, и у них появилась однушка, где группа и репетирует теперь. Макс прошёлся по струнам — не фонит. А у него что? Комната, пока с бабкой не поругался. Так с такими соседями никого всё равно не приведёшь, поедом заедят. Да и вести некого. На улице знакомятся… Дурак этот Станислав какой-то… Но, главное, чтобы сам на работе не знакомился… Эта дура не расскажет. Год была с Серёгой, а он даже не догадывался. Чёрт! Перетянул струну, пришлось отпустить… Отпустить бы так нервы. Ну не будет же он до старости сестру пасти. Эта Марина его, кажется, старше, а этот придурок к ней в постель лезет…

Макс прикрыл глаза. Только пусть попробует подкатить к Алёнке. У него кулак тоже есть, и плевать на галстук! Салфеточку, как говорится, можно и потуже затянуть. Только бы сама Алёнка ничего не выкинула, но станешь её каждый вечер пытать про работу, сестра вообще закроется. С Серёгой пришла ведь к нему, пусть и поздно, так и с этим придурком придёт, если что!

Макс старался, как на экзамене, и к концу выступления был весь мокрый. Витя предложил подвезти, но зачем… Он прогуляется. Хотя всего Невского не хватит, чтобы успокоить нервы. Наверное, так и начинают пить, и так спиваются… Купить «Джин-тоник»? Нет. Толку не будет, и денег жалко. Как и на курево. Макс сунул в рот сигарету, поклявшись себе, что она будет последней на сегодня. Неужели у него совсем нет выдержки? Совсем…

Он шагал быстро. Людей и машин не замечал. Но на Аничковом мосту остановился и глянул в воду — интересно, вот так и топятся? Просто так идут и вдруг — а пошло всё в… — и прыгают. Прыгнуть спланировано невозможно. Сразу будешь думать, а какого тогда старался пережить вчера… Идиотские мысли… К чёрту грёбаное сегодня! Завтра будет другое. Будет Берлин. Он обязательно будет. С Антоном или без него, по…

Макс вытащил пачку, но тут же сунул в карман. Потёр нос и поморщился от запаха табака, но вытирать руки о куртку бесполезно. Он свернул на набережную и спустился к воде. Вода ледяная. Впрочем в их речке тоже не фонтан! Но завтра он в неё окунётся с головой, а то мозги закипели от этих баб… Вот не сиделось Алёнке с матерью, не сиделось!

Макс вытер руки о джинсы, поправил за спиной гитару и зашагал дальше. Только бы сестра спала! Он не хочет ничего знать про её первый рабочий день. Ему достаточно, чем грузиться. Но ведь расскажет сама, или он из вежливости начнёт спрашивать. А лучше приберечь вопросы до электрички. Как же не хочется ехать — какого надо врать матери про вечерний?

Он шагнул в подъезд. Снова темно, а он даже не вспомнил про лампочку. Тишина. Только шаги бум-бум… И…

— Полина?

Серый силуэт в окне тут же подтянул повыше ноги. Подоконник грязный. Чего она на нём сидит? Да и вообще чего сидит…

— Ты будешь курить?

Она подняла над головой руку, но не дотянулась до форточки.

— Не буду. Я бросаю, — соврал Макс.

— Давно пора.

Полина спустила ноги, и Макс увидел, что она босая. Тапочки лежали почти под его ботинками — она, наверное, скинула их, уже сидя на подоконнике. Он нагнулся за ними, и Полина с благодарностью взяла их и обулась. На ней джинсы и свитер — видимо, вышла не случайно. Оделась, чтобы не замёрзнуть.

— Посидишь со мной?

Полина похлопала рукой по подоконнику. Макс хотел сесть и ударился гитарой о стену. Дурак! Он вообще перестал чувствовать даже ботинки. Под ногами точно вырос мох и щекотал ступни — потому он, как идиот, улыбался.

— Садись! — повторила Полина громким шёпотом, который доступен только актёрам. — Я тебя уже час жду.

— Меня?

Макс с трудом сумел прислонить чехол с гитарой к стене.

— Не, дядю Васю со второго подъезда, наверное! — уже в голос усмехнулась Полина. — Садись!

Он сел и впервые понял какие маленькие здесь окна — подоконник не рассчитан на двух человек. Во всяком случае, на двоих посторонних…

— Чего ты хотела? — спросил Макс и, раздосадованный звонкими нотками в голосе тут же кашлянул, будто горло прочищал.

Полина лишь улыбнулась. Макс уставился на её болтающиеся тапочки. И вдруг Полина подалась вперёд и запела:

Глава 10 "Материнские наставления"

В электричке оба молчали, уткнувшись в газету с кроссвордом. Однако мысли не желали сосредотачиваться ни на словах по вертикали, ни на словах по горизонтали, и находили лишь одну точку соприкосновения — они решили не лгать матери. Ложь камнем свалилась с плеч, освободив место для новых проблем. Алёна не могла выкинуть из головы слова Александра Сергеевича о том, что она понравилась Стасу. Деньги лежали в сумке. Она отдаст их матери, оставив себе лишь на проезд и немного на еду, о чём обязательно сообщит ему в понедельник. Пусть не думает, что её вот так просто задобрить. Плавали, знаем цену подаркам.

А Макс думал о Полине. О том, что скорее всего повёл себя на тёмной лестнице как-то не так. Не по-мужски. Досада на себя подстёгивала, точно хлыстом, так что от станции он бежал резвым жеребцом, да и Алёна не отставала, хотя тоже несла достаточно тяжёлый рюкзак, накупив домой разных вкусностей — от колбасы твёрдого копчения до «ленинградского набора» пирожных. О деньгах сестры он старался не думать. Он заколачивал эти мысли подошвами в песок. Уснуть и проснуться в воскресенье вечером уже в своей комнате — вот о чём он сейчас мечтал. Ночью он спал от силы часа три — всё думал о Полине и о том, что могло произойти, если бы не тот парень. Он настоящий герой… А вот сумел бы он сам броситься на помощь незнакомой девушке, понимая, что рискует жизнью? Или же не незнакомке, просто Полина нагло врёт. От бессильной ярости Макс ещё прибавил шагу, но даже на бегу и сонными глазами заметил Серёгу. Алёна же прошла мимо и даже не обернулась.

— Вы теперь и не здороваетесь?

Алёна остановилась и уставилась в спину незнакомого ей человека. Неужели Серёга так изменился за те полгода, что она его не видела? Она не приближалась к конюшне, со школы шла прямо домой и училась, училась, училась… Этот тощий с опухшим лицом человек некогда был самым симпатичным парнем среди конюхов. О чём думает мать? Его же надо спасать…

— Я его не узнала, — не своим голосом проговорила Алёна. — Он просто ходячий труп. И он нас тоже не узнал, по ходу.

— Тебе его жалко? — спросил Макс и понял, что даже с сестрой говорит глупости. Она же его любила. Но сейчас на лице только растерянность. Ни капли боли и сожаления. Как быстро перегорает у баб.

— Конечно, жалко, но ты сам сказал забить.

Да, он так сказал. Только не из-за жестокости, а из-за боязни за сестру. Он не поверил, что Серёга не пытался подсадить Алёну, хотя её вены и были чистыми.

— И ты забила?

— Да, — ответила Алёна так же жестоко, как и он спросил. — У Серёги было всё, и он сам от всего отказался. Мне его жалко по-человечески, но он лузер. Считаешь теперь, что я должна была стать его сиделкой?

Макс решил промолчать — он говорил, беги от него!

— Я звала его к врачу, но он сказал, что сам со всем справится. Вот пусть и справляется дальше. Два раза помощь не предлагают.

— Но ты его любила… — Макс не сумел поймать очередную глупость до того, как она сорвётся с языка.

— Никогда я его не любила, — ответила Алёна и прибавила шагу. — Мне было просто интересно, как это, и всё. Не сомневаюсь, что и тебе тоже…

Она на два шага была впереди, и слова стелились за ней шлейфом, а он втаптывал их в пыль. Она пела совсем другую песню у него на груди. Когда же она лгала — тогда или сейчас?

— И что ты почувствуешь, если он умрёт?

Алёна не обернулась, но ответила, и слова пощёчиной прошлись по щеке Макса.

— Ничего. Для меня он давно умер. Но я поплачу. По его матери. Вот её мне жалко. Его же — ни на грамм.

А Максу было жалко. Жалко, что он вообще начал этот разговор. Пусть уж душа сестры остаётся потёмками. Если она легла в постель к деревенскому парню ради интереса, то не ляжет ли она к городскому ради денег? А что её остановит? Или кто? Только не он! Если она в шестнадцать не мечтала о любви, то ожидать от неё розовых свинок сейчас как-то глупо! Почему она собственно должна отличаться от тех, кто просто так оставался с ним на одну ночь и никогда не возвращался. Одна ему честно сказала — зачем общаться? Вдруг ты мне понравишься в разговоре, а в постели никак, а без секса никуда. Наверное, с ним и было никак. Или он подходил лишь для одной ночи, а встречались с теми, кто не только танцует, но и платит за танец. Но неужели Алёнка такая же… Не может быть!

И мать с бабкой точно так не думали. Во всяком случае до того, как их дочка и внучка не начала разгружать рюкзак.

— Ты только день проработала… — сцепила перед собой руки мать.

Алёна тоже поджала губы.

— Они узнали, что я еду к вам, и дали аванс.

— Они? — не унималась мать, а бабушка так на стул и не села.

— Хорошо — он. Станислав Витальевич. Теперь довольна моим ответом?

— Я совсем недовольна.

— Тогда возьми вот это, — Алёна протянула матери семьсот рублей. — Нам с Максом хватит до зарплаты.

Но мать не взяла. Пришлось положить деньги на стол и придавить чашкой.

— Много у тебя ещё таких? — спросила мать тем голосом, каким обычно требовала у учеников достать шпаргалки.

— Нет, — ответила Алёна. — Это аванс.

— Бухгалтер так и написала — аванс?

— Мам! — Алёне хотелось топать ногами. — Бухгалтера в офисе нет, зарплата будет в конверте, будто не понимаешь?

— Мне кажется, это ты не понимаешь. Ты не помнишь, что случилось с твоей подругой?

Алёна вцепилась в край стола:

— Лидка спала за деньги, а я за деньги работаю. Мне вчера продыху не дали. Я даже чая попить не могла!

Глава 11 "Приятно познакомиться"

В понедельник Алёна не только не опоздала, но даже пришла первой, и Марина не постеснялась ткнуть брата в плечо:

— Быстро ты девчонок дрессируешь!

Стас промолчал и даже носом не повёл в сторону заднего сиденья. Он и поздоровался коротко и лишь из вежливости поинтересовался, как там мама. Потому Алёна ответила просто — «хорошо». Про деньги при Марине говорить не хотелось, да и по отсутствующему взгляду Стаса она поняла, что ответ его удовлетворил, и вообще Александр Сергеевич преувеличил его интерес к её скромной персоне. Скорее всего, хозяин сделал вывод из прошлых похождений своего работничка. Видимо, чтобы избежать разговоров, Стас включил радио: «… скоро кончится лето, и ночь хороша, словно сказочный сон… “ И тут же шарахнул по кнопке кулаком.

— Да задолбали уже!

В салоне вновь повисла тишина. Стас откинулся на подголовник и расстегнул пуговицу на пиджаке.

— Понимаю, почему народ предпочитает иностранную попсу, хоть слова непонятны. Если только некоторым… — Стас обернулся. — Тебе кто, кроме Битлов, нравится?

Алёна пожала плечами.

— Маринка собирала фотографии Дитера Болена…

— Ну, может, хватит обо мне! О себе рассказывай!

Стаc вновь откинулся на подголовник и съехал немного под руль.

— А мне нечего о себе рассказывать. У меня юности не было.

— Блин, ну не начинай только… Хватит, всё, забыли… Теперь у всех всё хорошо. Так ведь, Лен?

Марина обернулась к ней, и Алёне пришлось улыбнуться.

— Да, всё хорошо.

— Послушай, — Стас так резко развернулся, что чуть не стукнулся лбом с сестрой. — Я хочу твоего брата послушать. Где он играет?

Алёна пожала плечами:

— Без понятия. Он меня ни разу не брал с собой.

— А чё так?

Алёна снова пожала плечами.

— Стесняется, что ли? Дурак! Ты спроси его, и сходим вместе. Я тебя не стесняюсь. Ну, — повторил он, не дождавшись от обалдевшей Алёны даже кивка. — А то ведь сам узнаю. Как группа называется, скажи?

— Он играет в пятницу и оба выходных, — с трудом проговорила она. — Я могу спросить…

— В пятницу? Я не могу строить такие далеко идущие планы? Сегодня играет? А завтра?

— В среду играет.

— Вот в среду и пойдём. Блин, чё ты так на меня смотришь? — уставился он на сестру. — Я ж не в театр иду, а всего лишь в кабак и всего лишь на джаз. До театра я ещё не дорос. Но я стараюсь саморазвиваться.

— Может, еще и учиться пойдёшь?

Сарказм сестры откинул Стаса к окну, и он забарабанил пальцами по рулю.

— Меня достаточно уже поучили. Таблицу умножения помню. А для другого есть спецы, типа вас…

Он метнул хитрый взгляд в сторону Алёны и улыбнулся, но за два часа в офисе ни словом, ни жестом не напомнил про среду. Может, ещё забудет? Хотя такой вряд ли что-то забывает. Но, может, дела какие-то нарисуются. Хоть бы! Вот уж Макс обрадуется. А она… У неё уже поджилки трясутся от предстоящего выяснения отношений с братом, но её же не спросили, хочет ли она пойти, её поставили перед фактом. Хотя чего тут такого — брат же рядом. Станислав Витальевич явно думает только о джазе.

Алёна по нескольку раз переписывала письма, путаясь во временах глаголов. Телефон с утра подозрительно молчал. И не только на её столе. Потому все подскочили от треска мобильника. Стас вытащил его из кармана — ему крайне редко звонили, и лицо заранее сделалось серьёзным, а после приветственного «да» он сразу выдал нечто нецензурное и даже не обернулся на них, чтобы хотя бы взглядом извиниться. И дальнейшая его речь так и не сделалась литературной.

— Саш, здесь всем есть восемнадцать… Всемирная история, банк Империал, суки… Да, понял. Я точно знаю, сколько у нас нала. Мы не покроем всю партию. У тебя есть что дома? У меня только зелень, но это и лучше сейчас, верно? Мне нужно два часа. Сначала домой, потом к тебе.

Стас судорожно чесал нос, потому голос прерывался, точно он пробежал дистанцию.

— Слушай, я тебя одного не пущу. Да иди на хер! У тебя даже ствола нет. Бля, кто этим занимался, я или ты? Вот и заткнись. Плевать на паспорт. Я тебя до границы провожу. Да насрать, как потом. Тормозну кого-нить. Слушай, козлик, сейчас вякнешь, денег не увидишь. Всё. Отбой!

Стас только со второго раза попал мобильником в карман. Не обернувшись ни на кого, он схватил со стеллажа сумку и, присев подле сейфа, стал скидывать в неё деньги пачку за пачкой.

— Стас, что случилось? — Марина поднялась из-за стола и, едва не подвернув каблук, засеменила к брату, но его гневный взгляд пригвоздил девушку к месту.

— Вас не касается! Сдашь офис под охрану. Не получится, попроси охранника подняться. Завтра постараюсь быть с утра. Если нет, откроешь офис. И никаких «ку-ку», поняла?

— Сам ты ку-ку совсем! — сжала кулаки Марина.

Стас застегнул молнию и бросил сумку на свой стол. Затем вернулся к стеллажу и, скинув пиджак, надел кобуру.

— Стас! — чуть ли не закричала Марина и повисла на его спине, но тот с силой оттолкнул сестру.

— Ты что, дура совсем? Я с деньгами ведь еду.

— Это опасно, да? — дрожала она.

— Это не опасно, — ответил он по слогам. — Никто про деньги не знает. Успокойся.

Он надел пиджак, но не стал застегивать, чтобы тот лучше скрывал пистолет. Марина продолжала стоять на месте со сжатыми кулаками. Стас хотел потрепать сестру по щеке, но та сумела повиснуть у него на шее.

— Только не реви, ёлы-палы…— и Стас начал хрипло напевать: — А не спеши ты нас хоронить, а у нас еще здесь дела. У нас дома… — Стас кашлянул, проглатывая слова «Чайфа» про детей и допел: — Да и просто хотелось пожить.

Глава 12 "Маленькие радости"

Алёна судорожно искала под кроватью тапочки, но босые пальцы натыкались только на голый паркет. Брат спал, уткнувшись носом в подушку. Часы показывали половину десятого. Она не проверила будильник, потому что Макс сказал, что не выключал его. Придурок! И она дура, что поверила пьяному, который два раза шарахнулся о диван, прежде чем сумел на него рухнуть. Как был, только без куртки и ботинок. Жаль, она не вышла посмотреть, как он развязывал шнурки. Небось, так снял… Или Полина помогла. Как можно в таком виде идти с девушкой! Не актёр он, а алкоголик! Поздравили его с почином, ага… Её сейчас отлично поздравят с опозданием. Только бы Станислав Витальевич не успел вернуться!

 Алёна запустила в брата подушкой, и ему пришлось повернуть к ней помятое лицо.

— Вставай, идиот! — закричала она. — Я из-за тебя проспала!

— Ну и что…

Ему, наверное, сейчас действительно было плевать — хорошо, мама не видит. Весь в папочку! Алёна бросилась в ванную. Зубы почистить и волосы расчесать — больше ни на что нет времени!

— Ты чего как угорелая носишься?! — отклонилась от плиты тётя Маша.

— Я опаздываю!

— Чаю хоть выпей! И каша готова.

Какая каша?! Но тётя Маша уже налила ей полблюдца овсянки, чтобы не так горячо было. Алёна дула, но даже тёплой каша не лезла в горло — сейчас стошнит прямо на стол. Она отставила блюдце и побежала в ванную прополоскать рот. У Полины тишина. Оба, видать, хорошо погуляли. Алёна схватила плащ и тут только вспомнила про потерянную пуговицу. Да и ткань жутко провоняла горячими объятьями пожарного. Пришлось вернуться в комнату за кофтой. Макс снова спал, свесив руку на пол, и с открытым ртом. Алёна в отвращении отвернулась.

На улице холодно. Ещё и пятнадцати градусов, наверное, нет. Но сейчас она побежит и согреется. Нет, бежать нельзя — вспотеет, и так шея мокрая от волнения. Она не только не позавтракала, но и бутерброды, которые из милости сделала соседка, забыла. Как она переживёт этот день, как?

Алёна собиралась купить у метро хотя бы свердловскую слойку, но пришёл автобус, и она испугалась, что будет год ждать следующего. А на остановке оказалось возможно купить только шоколадку, но у ларька ошивались такие бомжеватые личности, что Алёна не рискнула подойти.

Она посмотрела на часы: четверть двенадцатого. Бежать не имеет смысла. Особенно, с учётом, что пятка не зажила, а наклеить пластырь она забыла. Алёна попыталась придавить задник, но пройти таким образом получилось не больше десяти шагов. Хоть снимай! Она сунулась в сумку. Ни одного фантика! Придётся скрутить пять рублей, а что делать! Нога дороже! Быстро идти не получалось, но боль немного утихла. Она подняла ногу, чтобы проверить мозоль и чуть не осталась с туфлёй в руке, подпрыгнув от визга тормозов. Машина залетела на тротуар прямо перед её носом, и дверь хлопнула раньше, чем Алёна признала в ней «Форд».

— Ты глухая? Я тебе пять минут сигналил!

Стас схватил её за руку и впихнул на заднее сиденье. Она еле ноги успела поджать, чтобы не получить по ним дверцей. Но дух не перевела, а Стас уже распахнул ту дверь, к которой она оказалась головой.

— Вылезай!

Алёна не стала спрашивать, почему — он был в таком бешенстве, что она боялась дышать, не то что говорить!

— Поняла, почему надо оборачиваться, когда сигналят, и отбегать от дороги? — грудь под пиджаком ходила ходуном. — А если бы это был не я? Тебя мама не учила правилам пешеходного движения? Или у тебя пятёрка только по английскому была? Так сейчас я влепил тебе пару по ОБЖ, или как эта хрень у вас там называется? В машине «хелп» кричать поздновато будет, дура!

Алёна даже пискнуть не успела, когда он сгреб её одной правой. Его кулак подпёр ей щёку, когда она носом ткнулась в галстук, пахнущий невыносимо терпким одеколоном.

— Прости, что сорвался. Просто всё навалилось. Не злись!

Через секунду его губы проехались по её лбу, и Стас распахнул переднюю дверь.

— Садись! Чего не по погоде оделась? Чай, не лето!

— Пуговицу от плаща оторвала, — смутилась Алёна.

Лоб от поцелуя жгло, как от бальзама «Звёздочка».

— А пришить? — Рука Стаса продолжала лежать на открытой двери. — Или у тебя по домоводству тоже твёрдая пара? Или на троечку всё же вытянула?

— Я потеряла пуговицу. Пойду домой, зайду в магазин.

— Ты, кажется, ещё до работы не дошла даже. Время видела? Или часы тоже потеряла?

Он улыбался, хотя пока ещё не превратился во взъерошенного петуха, который открыл ей впервые дверь.

— Будильник не сработал.

— Какое странное совпадение. Я-то понятно, чего не проснулся. А тебе, красна девица, что ночами не спится?

Алёна продолжала стоять перед ним по стойке смирно, не решаясь воспользоваться давнишним предложением сесть в машину.

— Макса ждала, а как дождалась, уснуть не могла, — выдала она полуправду. Она уснула до его прихода, а вот потом сон действительно ушёл от неё на полночи.

— Это хорошо, когда тебя дома ждут, хорошо, — повторил он и легонько толкнул её в плечо, и лишь она села в машину, захлопнул дверь.

Алёна подтянула юбку к коленям. В «Аргусе» она оказалась недостаточно короткой, а в «Форде”— вызывающе короткой. Кофта едва прикрывала талию. Уж лучше бы она надела пиджак. Тогда б рука Стаса не обожгла кожу, точно калёным железом.

— Принцесса на горошине!

Он вытащил у неё из-за спины кобуру, которую она от волнения даже не почувствовала, и сунул в бардачок, но ремень всё мешал закрыть его, и пока Стас бился с замком, Алёна заметила в бардачке пачку презервативов, и это открытие заставило её вздрогнуть ещё сильнее.

Глава 13 "Средство бросить курить"

Стук в дверь походил на звук гонга, но, к счастью, быстро закончился.

— Хорошо, что ты не заперся!

Макс открыл глаза и подскочил, утонув в бездонных глазах, но Полина, сидевшая на полу подле дивана, удержала его за плечо и уложила обратно на подушку со словами:

— Я принесла чай, хотя и не уверена, что он тебе поможет. Но пива у меня нет. И у тебя, думаю, тоже…

Макс отвернулся от неё в подушку, желая провалиться вместе с диваном. У него был случай сблизиться с ней, и он его пропил! Во рту было горько, в душе противно, а перед глазами темно. Он дурак, идиот, дебил, лузер… Если бы только он не полез к ней в подъезде, у него остался хотя бы малипусенький шанс воплотить роль в жизнь. Если бы Полина рассказала, что это за роль, он никогда бы не поехал с ней. Он должен был играть её любовника. Вернее, не так. Совсем, не так. Просто друга детства, нищего музыканта, которого она жалела. Содержанца, которому она давала на жизнь со своей ночной работы. И который в конце концов восстал, но сменив гитару на ствол, тут же влип в историю — на него повесили глухарь. К чёрту роль, но, вашу ж мать, ему пришлось перед камерой, перед кучей саркастически настроенного народа, в обшарпанной квартирке-студии, впервые поцеловать девушку, которой он бредил целый год. И у него это получилось лишь с шестого дубля и никто не мог объяснить ему, что он делает не так. Полина вошла в роль — она только улыбалась, и больше ничего. Прямо, как сейчас — а он бы даже гитару б отдал, только б не видеть никогда этой улыбки.

Макс с трудом приподнял голову — гитара стояла в углу на законном месте. Он точно помнил, что забыл её ночью у двери — Полина принесла её. Жуть… Он не собирался пить больше одной стопки — его отказа бы не поняли. Полина тоже пила. Откуда взялась вторая, третья и четвёртая, он не помнил. Не настолько же он дурак, чтобы заливать фиаско водкой! Нет, настолько… Он даже прикорнул в машине — Полина заявила, что в метро их не пустят, и пришлось поймать частника. Он не помнил, как расплачивался. Какой позор, если платила она. Но он точно помнил, как закрыл дверь и прижал Полину к стене. Она пыталась увернуться от его губ — ещё бы, от него разило, как от бомжа, а потом он сам не удержал равновесие, и она чуть ли не взвалила его себе на плечи, проволокла по лестнице и затолкала в комнату. Что нёс сестре, Макс не помнил. В голове была лишь одна мысль — не упасть мимо дивана. Сестра его тушу точно не подняла б.

— Макс, надо встать! — звучал над ним голос Полины.

Господи, он надеялся, что она ушла, так тихо вдруг стало в комнате. Перед камерой его рука лежала на её груди, пальцы сквозь тонкое чёрное кружево чувствовали напряжённый сосок. Сколько у неё было таких ролей и сколько будет не с ним. Но и с ним не закончено. Есть пару сцен с бандюками и одна с ней, он даже не читал её, но коснуться её придётся, и он будет чувствовать её кожу даже через меха.

— Макс!

Полина затрясла его за плечи и перевернула, укрыв лицо распущенными волосами, и он не стал убирать их. Хоть какая, а защита от её взгляда.

— Полина, оставь меня. Мне плохо, — прохрипел он.

— Этого можно было не говорить. Сама вижу. Давай вот, выпей.

На смену волосам пришёл холод чашки, но чай, в ней оставался тёплым. Первый глоток пошёл хорошо, но на втором Макс закашлялся и толкнул чашку.

— Ой, прости! — Полина убрала спасённый чай и принялась растирать на его груди тёмное пятно.

Макс вздрогнул, как от электрошока.

— Давай снимай!

Он покорно поднял руки — чего там, она видела его таким вчера. К счастью, на телевидении цензура, и ниже пояса раздеваться не пришлось. Однако внутри всё сжималось, как тогда, так и сейчас, от страха выдать себя. Полина продолжала держать скомканную футболку у его живота. Глаза её стали в половину лица, и он видел в них всю свою перекошенную физиономию.

— Ты вчера был молодец, — разлепила она блестящие слюной губы.

Зачем она их облизала? Или это следы чая? Её нижняя губа в три раза толще верхней, если натянуть её, как струну, а если постараться, можно вытянуть ещё лишний сантиметр. Почему он раньше замечал лишь глаза? И нос длинный. Почти не наклоняешься, а касаешься его кончика. А если толкнуть его вверх, он станет ещё более курносым. И он толкнул, и Полина запрокинула голову так сильно, что вместо губы Макс поймал её подбородок, с которого соскользнул на шею. Под футболкой нет кружев, но соски остались на месте, и их можно крутить, как колки, настолько они большие, хотя грудь даже не положить в ладонь, её можно только расплющить, как мочку. О, чёрт, кто придумал эти гвоздики… Он вернулся к губам, но нашёл только шею. Она уворачивалась от поцелуев… Дурак… От него же за версту несёт перегаром…

— Макс, пусти! — простонала она, вырвав грудь из его рук.

Он уронил руки на колени, борясь с желание подняться выше и ослабить ремень. Краем глаза он следил за Полиной. Она подошла к двери, опустила руку на ручку — откроет сейчас дверь и уйдёт навсегда. Сейчас она не на сцене.

— Макс, у вас что, замка нет? — в растерянности обернулась Полина.

Макс втянул голову в плечи, стараясь унять прокатившуюся по телу дрожь.

— Только ключ, но он в куртке.

— Я сейчас принесу.

Она рванула дверь, и он вскочил с дивана и оказался рядом.

— Полин, — Макс толкнул дверь, и та захлопнулась. — Не надо! Я не в лучшей форме. От меня несёт!

Губы Полины скривились в усмешке.

— А ты меня не целуй, — она провела рукой по небритой щеке.

Глава 14 "По личным соображениям"

В среду Алёна не то, что не опоздала, а подошла к «Форду» первой, получив ближе к десяти вечера сообщение: «9:30 на углу. Будет серьёзный разговор. Но джаз он не отменяет. Оденься соответствующе». «Я злюсь» пришло отдельным сообщением через минут пятнадцать. Будильник стоял на семи, но проснулась Алёна в шесть. Выбирать наряд не приходилось. Им становилось длинное платье, купленное за бешеные деньги на выпускной вечер. Мама раскошелилась, хотя наряжаться в деревне не имело смысла, и теперь Алёна использовала любой случай, чтобы надеть его, а повод был лишь один — театр. До сегодняшнего дня. Хотя чем джаз не театр, и главное — колени от предстоящего разговора дрожали, а под тканью это будет не так заметно. А вот мятые бока от постоянного подбирания подола в транспорте скрыть не удалось.

Как она и предполагала, Марины в машине не оказалось.

— С сестрой я уже поговорил, — начал Стас почти без приветствия. — Теперь я объясню тебе популярно, что не терплю вмешательства в мою жизнь. Ни личную, ни профессиональную. Она законом охраняется от дур, типа тебя и Марины. Со мной теперь мать не разговаривает за совращение малолетних, довольна?

Он барабанил по рулю, ставя точки и запятые, а сейчас сжал его с такой силой, что под железным браслетом часов вздулись вены. Алёна молчала — платье теперь безнадёжно измято и спереди.

— Ты почему снова без плаща?

От такого вопроса Алёна вздрогнула сильнее, чем от констатации факта своей дурости.

— Я его выстирала, и за ночь он не высох. Но пуговицы я заменила.

Она потратила полчаса в магазине, выбирая их, а потом не смогла пройти мимо «Ив Роше». «Л’этуаль» был пока не по карману, но надо было купить хотя бы тени с карандашом, чтобы вечером Станиславу Витальевичу не пришлось стыдиться своей спутницы. Маленькая косметичка уместилась в сумочку — и правильно, ресницы так дрожали, что с них сейчас потекла бы самая водостойкая тушь.

— А если я не сумею поставить машину рядом с клубом, что тогда? Предлагаешь мне мерзнуть в одной рубашке, отдав тебе пиджак? — И когда Алёна покачала головой, Стас повысил голос: — А я так сделаю, потому что джентльмен, пусть и университетов не кончал. Во всяком случае, я знаю, что ложь — это плохо, использовать её можно только в бизнесе. В семье надо быть честным. Что я должен был сделать — обвинить сестру во лжи или проглотить вашу ложь и стать в глазах матери последним мудаком? Не смей молчать, когда я тебя спрашиваю!

Теперь рука сжала её плечо, но оно не руль — хрустнет в два счёта! Алёна заморгала сильнее в надежде не расплакаться.

— Прекрати! — Его рука на мгновение задержалась на её щеке. — У меня уже перегорело за ночь, но вчера вечером я готов был убить вас обеих.

В бардачке лежал пистолет, и такие слова из уст его владельца воспринимались буквально.

— Марина переживала за бабушку, — пролепетала Алёна.

— Марина дура! Это сейчас бабка нервничает, что воспитала такого внука. Никому из вас не пришло в голову не упоминать про деньги, а сказать, что мы с Сашей просто вместе ведём переговоры в Финке. Но это для ваших куриных мозгов слишком сложно! Вы предпочитаете думать иным местом! Я злюсь, — добавил он тут же, но уже тихо. — Я в этом бизнесе много лет, но так и не научился относиться к работникам, как к разменной монете. Я не могу подписать увольнение, не думая о тех, ради кого этот человек ходит на работу. Я на собственной шкуре знаю, что такое, когда тебе нечего принести в семью. Не всем дано заниматься бизнесом, но по потребностям в нашей стране, увы, никто больше не даёт. И всё, что я требую от своих работников — это и во мне видеть человека. С каким лицом я должен подходить к тебе, когда весь офис думает, что я с тобой сплю?

Алёна не стала ждать повторения вопроса, она быстро нашла ответ.

— Никто ж так в действительности не думает. Если надо, я с ними поговорю — нам скрывать нечего. А в понедельник… Ну, Марина вынесла своё предложение на общее голосование. Паша был против, Катя воздержалась.

— А ты? — перебил он.

— Мне стало жалко бабушку, и я сказала, пусть делает так, как считает нужным. Откуда ж мне было знать, что принято в вашей семье, а что нет. Я же не нарочно.

— Благодарю за откровенность. Буду знать, какого ты обо мне мнения.

Она не должна сейчас молчать, но в голове заморозились все мысли, и если бы Алёна открыла рот, то только, как рыба, схватила бы воздух. Он обиделся, хотя обижать его — это последнее, что она хотела бы сделать, но какими словами просить прощение и как заставить себя, глядя на него, не думать о плохом, не сравнивать его с Михаилом Владимировичем?

Стас включил музыку, подведя под разговором жирную черту. Так они и просидели молча, пока Стас не заметил Катю.

— Сейчас отвезу всех в офис и поедем тебе за пальто на осень, — выдал он скороговоркой. — Два плаща тебе не нужны.

— Не надо мне ничего покупать! — Алёна боялась встретиться с ним взглядом и потому не повернула головы.

— Надо! Ни тебе, ни мне больничный не положен. Это не подарок, а так, накладные расходы, всё спишем, — улыбнулся Стас одними губами, которые она разглядела, скосив глаза. — Кстати, у тебя красивое платье.

Алёна продолжила изучать мятый подол и пробормотала слова благодарности в самый неподходящий момент — когда Катя открыла заднюю дверь. Она видела в зеркале её бегающие глаза. Станислав Витальевич явно просчитался, отправляя сестру общественным транспортом — теперь доказать, что ты не верблюд, не удастся. Но Стасу, видно, всё было по-барабану, раз тот приказал сидеть в машине, пока он откроет офис. Какое объяснение он придумает для их отлучки, непонятно. Неужели скажет правду — так та сейчас хуже лжи!

Глава 15 " Она не настолько тупая"

Стараниями Стаса к двум часам в офисе остались лишь Алёна и Александр Сергеевич, который в его отсутствие не перекинулся с новой сотрудницей даже одним словом и вообще не отрывал взгляда от монитора. По треску, с которым он нажимал «пробел», Алёна могла оценить степень взвинченности хозяина. Степень опьянения оценить оказалось сложнее — даже узел галстука он не расслабил, не снял пиджака и вообще выглядел абсолютно занятым деловым человеком, но пустая бутылка лежала в ведре — Александр Сергеевич выпил почти что натощак почти что два стакана водки. Алёна вспомнила пьяного брата и содрогнулась.

— Лена, открой Стасу, — не поворачивая головы, приказал Александр Сергеевич. — Ты ещё на рабочем месте, если вдруг забыла.

Алёна подскочила — как она умудрилась проспать звонок?! Стас преградил ей дорогу, уперев руку в стену, и прошептал, почти коснувшись губами её уха:

— Я попытаюсь его заткнуть, но если он всё же сболтнёт лишнее, я надеюсь на твою воспитанность. Он очень нервничает.

Алёна кивнула, и рука сразу исчезла.

— Саша, можем ехать…

Александр Сергеевич предупреждающе поднял руку и вернулся к печати.

— Лена, сделай мне кофе. Стас, полчаса максимум. Дома у меня не будет на это времени.

— Саша, ты уверен, что сейчас для этого время?

— Стас, я абсолютно трезв. Ну, почти… Дали козлам повод списать долги. Законный, вашу бабушку. Не мешай — я подарил тебе два часа к тем, что ты взял без спроса. Имей совесть. Твоя благодарность прямо-таки зашкаливает!

Стас промолчал. Алёна постаралась не шуметь, и пять минут в офисе слышался лишь звук закипающего чайника. Когда она осторожно поставила полную чашку на край стола, Александр Сергеевич повернулся к ней вместе с креслом.

— Для начала следовало спросить — пью ли я с сахаром. Нет?

— Саша! — тут же подал голос Стас. — Не надо на ней срываться. Она даже неделю у нас не проработала, а опыт нарабатывают годами. И кофе не входит в список её обязанностей. Это дружеский жест.

— А я вообще не видел списка её обязанностей! — взвился Александр Сергеевич. — Я даже не был в курсе, что ты разместил вакансию. Возможно, у меня нашлась бы кандидатура получше этой малолетки, но ты уведомил меня постфактум.

— Саша! — Стас отодвинул Алёну от стола и опустил руку на монитор. — Офисом занимаюсь я. У нас чёткое разделение обязанностей, и я сомневаюсь, что сейчас подходящее время для подобных разговоров. Я даю тебе пятнадцать минут. Потом ты берёшь такси. Понял?

Александр Сергеевич откинулся на спинку кресла и закинул руки за голову.

— Четыре дня она всего отработала, говоришь? Три с половиной, если быть точным, а какой прогресс в отношениях с шефом! Эта девчонка далеко пойдёт!

— Лен, пошли в крестики-нолики сыграем.

Стас крепко сжал её запястье и увёл к Катиному столу, который стоял последним, у самого окна. Алёна села и уставилась в тёмный экран. Стас подкатил кресло сестры, взял из подстаканника две ручки, и расчертил лист для игры.

— Или ты предпочитаешь «морской бой»?

— Я не умею в него играть.

— Только не говори, что всю школу проучилась, даже не прогуливая? Правда, что ли? Тогда у меня нет с тобой никаких шансов!

Алёна поджала губы и уставилась в лист, на котором Стас вывел чётким, но с наклоном в левую сторону почерком: «Не принимай ничего на свой счёт. Он пьян».

— Твой ход.

Алёна осторожно подписала: «Спасибо!» и поймала ответную улыбку, после которой Стас поставил всё же крестик, и из десяти партий Алёна не выиграла ни одной.

— Много учиться вредно, — бросил он, скомкав листы, когда Александр Сергеевич наконец соизволил выключить компьютер.

До машины они шли молча, но обе двери, что в здании, что в машине, хозяин придержал сам, опередив Стаса. Кофе, видимо, подействовал, и он поначалу молчал, а потом тихо спросил, не заглянул ли Стас и на их могилу тоже?

— Я не был на кладбище. Альбина мне сообщила. Поеду уже по факту, когда они всё сделают.

Алёна сидела за креслом водителя и потому прекрасно видела лицо Александра Сергеевича, который при дневном свете скинул лишние года, хотя и продолжал выглядеть намного солиднее Стаса. Возможно, из-за большого, хотя и с тонкими крыльями, носа и уложенных гелем волос. Он держал руку у рта, пытаясь подавить зевок, и Алёна радовалась, что часы остались на другой — она никак не могла избавиться от мучительного чувства брезгливости к их владельцам. Будь часы не золотыми и с меньшим циферблатом, как у Стаса, она бы не обратила на них никакого внимания.

— Елена, — позвал Александр Сергеевич там неожиданно, что она вздрогнула. Правда, успела порадоваться, что смотрела в это время на руку Стаса, переключавшую скорости. — Ты знаешь уже, где мы с ним познакомились?

— Саша, Лена ничего обо мне не знает, — перебил Стас, но тут же получил кулаком в плечо.

— Слушай, я тебе не баба, чтоб трепаться! «Москва слезам не верит» смотрела? — Алёна кивнула. — Ну, и, где лучше всего знакомиться? — Ответ не находился. — Лен, ну я уже столько подсказок дал. Что ты, настолько тупая? Ну, на кладбище, конечно.

— Саша, успокойся! Я тебя высажу, если не заткнёшься!

— Я же о тебе ни слова не сказал, твою мать! Чё ты такой нервный? Я сейчас только о себе говорю. До твоих баб мне нет дела! Меня мои собственные зае… Лена, закрой уши! — добавил он, не обернувшись. — Мать тёщу пригласила на чашечку кофе обсудить нашу ситуацию. Мне потом обе мозги вынесли! Я их обеих ненавижу!

— Саша, Лене это не интересно.

Глава 16 "Мороз по коже"

Стас сумел втиснуть «Форд» в крохотный зазор между огромными джипами и озаботился содержимым багажника. В брелке у него оказался складной ножик, который быстро справился со всеми этикетками. Алёна решила по второму кругу не благодарить, хотя через минуту засомневалась, что изначально сказала хотя бы элементарное «спасибо» — но если говорить его с таким опозданием, то лучше на старинный манер — Спаси Бог от подобных подарков. Однако пришлось взять дарителя под руку и оставить набережную за спиной. Стало теплее, но без пальто она б действительно продрогла, а сейчас её трясло только внутри — не принимать слова Александра Сергеевича на свой счёт не получалось — слишком правдивую картинку они рисовали, и нынешнее молчание Стаса только подтверждало её шальные мысли.

Стас не отпускал её от себя ни на секунду. Если надо было разойтись с людьми, он просто сходил с тротуара, и они становились с Алёной одного роста. Тогда она получала шанс рассмотреть его поближе. Лоб прорезали две глубокие мимические морщины, такие же залегли и вокруг рта, делая его человеком, который всегда смеётся. Он действительно улыбался, и прищуренные глаза компенсировали строгость костюма. Если заменить пиджак свитером, то его можно помещать в журнал по вязанию «Верена». А если убрать морщины и вновь разлохматить тёмно-русую голову, то он действительно сойдёт за вчерашнего выпускника, и его юмор лишится взрослой пошлости. Но, увы, все «если» на месте — и она обязана быть начеку. Ей не нужны с ним внеслужебные отношения — если она сумеет вежливо отказать, то, может, ещё и сохранит работу, хотя это сомнительно. Если он включил себя в список её обязанностей, то лучше сбежать как можно быстрее. Даже если он требует с неё только один вечер — она не сможет после этого с ним работать.

В пальто стало мучительно жарко, и Алёна судорожно принялась расстёгивать пуговицы. Взгляд Стаса провожал её пальцы, и ей казалось, что под пальто больше ничего нет. Она стиснула пальцы, чтобы вытереть о ткань вспотевшие ладони — иначе мокрым станет рукав пиджака, выдав владельцу её состояние, хотя навряд ли оно осталось для него тайной.

— Хочешь, возьму пальто?

Оно власяницей кололо тело, и Алёна с радостью избавилась от осеннего подарка, а Стас от пиджака, который, игнорируя протесты, накинул ей на плечи.

— Замёрзнешь же! — пропищала Алёна, поняв, что к пиджаку прилагалась и рука.

— Рядом с тобой? — Пальцы намертво впились ей в плечо. — Ты шутишь!

Пока здесь шутил только он или скорее играл, а ей бедной мышкой приходилось вжиматься ухом ему в рубашку. Такая близость незнакомцам простительна лишь под зонтом! Стас уже считал себя хозяином положения, и его пальцы по дороге успели наиграть на её плече собачий вальс. Спутанные волосы ушами спаниеля вздымались на ветру и заодно от возмущения — или злости на идиотскую покорность своей хозяйки.

— Прошу!

Стас распахнул тяжёлую музейную дверь, и его рука с плеча скользнула на спину, парализовав окончательно волю жертвы. Алёна мечтала скинуть оковы пиджака, но Стас уже взял в кассе билеты, а она так и осталась стоять, скрестив перед собой руки, даже не заправив волосы за уши. Это сделал за неё Стас, с улыбкой констатировав, что зря посоветовал ей снять резинку.

— Сколько же, бедным, вам приходится терпеть ради того, чтобы радовать наш взор. У тебя есть расчёска?

Алёна судорожными движениями вытащила её из сумочки, минуя косметичку, которой, к счастью, не воспользовалась — пусть не думает, что она для него прихорашивается! Он и не думал, а делал — вырвал из её дрожащих рук расчёску и со знанием дела принялся за волосы, придерживая каждую прядь, чтобы не причинить лишней боли.

— Вы желаете присоединиться к экскурсии? — подошла к ним женщина.

Стас кивнул и, поспешно сложив расчёску, сам положил её Алёне в сумку. Затем нагнулся, чтобы поднять визитку с номером своего мобильника, которую Алёна случайно выронила.

— Маша-растеряша!

Он сунул визитку обратно в сумку и сдал пальто в гардероб, попросив повесить на плечики. В группе было всего шесть человек, и они оказались, как на ладони — вернее, она в пиджаке, который Стас продолжал поддерживать на её плече, хотя она и вцепилась намертво в лацканы. Снова эти взгляды — да какое им всем дело, чей пиджак она надела! Какая дурь! Она не выглядит на пятнадцать, а ему от силы дашь тридцать. Отчего же никто не желает посчитать их просто парой. Было б всё иначе — на ней была бы тонна штукатурки, тринадцатисантиметровые каблуки да юбка длиной с трусы — а у неё даже ресницы не накрашены! Чего они все пялятся? Такие в музей не ходят. Только если на модную выставку для понта. Значит, Станислав Витальевич не такой?

Алёна осторожно повела плечом, и Стас убрал руки, но радоваться было рано — те тут же обосновались на талии, и если раньше между ними было три слоя ткани — сам пиджак, подкладка пиджака и платье, то теперь остался только один, который прекрасно проводил тепло, и кожа под жёсткими пальцами горела, будто после ожога, не давая возможности сосредоточиться ни на одном слове экскурсовода:

— В книге отзывов нашего музея есть запись, сделанная рукой генерала Эйзенхауэра в августе тысяча девятьсот сорок пятого года: «Музей обороны Ленинграда является наиболее замечательной военной выставкой из всех виденных мною. Героическая оборона города заслуживает увековечения нашей памяти в вещественном выражении — настоящий музей достойно осуществляет это». Представьте себе декабрь сорок третьего года, подходят к концу страшные девятьсот дней. Но кто знает наверняка, что это конец?! Однако все верят. Наряду с военными задачами решаются и бытовые, например, такие, как перевод Зоосада на территорию парка Челюскинцев или восстановление силами молодежи культурно-просветительских учреждений и спортивных сооружений. Город живёт, и ленинградцы не перестают преподносить сюрпризы врагу. И тогда Военный Совет Ленинградского фронта издаёт постановление об организации выставки, посвященной героической защите Ленинграда, как дань памяти погибшим и выражение благодарности оставшимся в живых. Двадцать седьмого января тысяча девятьсот сорок четвёртого года газета «Ленинградская правда» на первой полосе публикует приказ о полном снятии блокады Ленинграда. Организаторы выставки с удвоенным усердием продолжают работу: было решено собирать именное оружие, с фронта специально отзываются художники и скульпторы. Художник Семанов, участвовавший в боях под Ленинградом, пишет картину «Форсирование реки Невы в районе деревни Марьино», а скульптор Вера Исаева еще в конце тысяча девятьсот сорок первого года создала карикатуры на Гитлера «Гитлер на осле» и «Вандал XX века», которые экспонировались уже в тысяча девятьсот сорок втором году на выставке, организованной Союзом художников. И тридцатого апреля, в тысяча сорок четвёртый день Великой Отечественной войны, состоялось торжественное открытие выставки «Героическая оборона Ленинграда». Наш Соляной городок превратился в настоящий плацдарм, где можно было увидеть весь цвет советской и немецкой техники, созданной людьми для уничтожения друг друга. За первые шесть месяцев выставку, занимавшую тридцать семь залов, а это сорок тысяч квадратных метров, посетило двести двадцать тысяч человек. Особенно поражал огромный зал здания на Фонтанке, оформлением которого занимался художник Николай Суэтин, он превратился в склад трофейной техники, над которой парил советский самолет. Распоряжением Совета народных комиссаров выставка была преобразована в музей республиканского значения, официальное открытие которого состоялось в годовщину снятия блокады. Однако судьба нашего музея трагична: в связи с ленинградским делом в марте пятьдесят третьего года музей ликвидировали, и он был возрожден лишь в апреле восемьдесят девятого года. Так что в будущем году мы отметим десятилетие. Среди вас есть ленинградцы? Ой, простите, — экскурсовод задержала взгляд на Стасе. — Я хотела сказать петербуржцы?

Глава 17 "Господин Не-такой-как-все"

Алёна краем глаза наблюдала за Стасом, пытаясь понять причину, заставлявшую его то сжимать, то разжимать пальцы. Может, рука затекла держать её? Так чего не отпустит?

— Во время войны, — экскурсовод глядела Алёне прямо в лицо, будто вещала для неё одной, — подвиг людей искусства сравним с подвигом тех, кто сражался на передовой, ведь они поддерживали в людях веру, а без веры мы бы не выстояли. Потому театр музыкальной комедии проработал всю блокаду. Нынешний его директор Владимир Пашков впервые пришёл в театр как раз в это страшное время. Им, подросткам, некуда было деваться, потому что школы закрыли. Тогда шла «Баядера», содержания которой мальчики, конечно же, не поняли, но сама атмосфера, когда кругом народ и музыка, произвели на них такое впечатление, что бедные на время даже позабыли про голод и стали ходить в театр каждый день, а потом заменили взрослых и стали следить за водопроводной и отопительными системами театра, а это было очень страшно, ведь в подвалы сваливали трупы перед отправкой в морг. Иногда спектакли приходилось прерывать из-за бомбежек аж до девяти раз. Бомбоубежища в театре не было, поэтому и актёрам, и зрителям приходилось бежать в Филармонию, находящуюся по соседству. Но когда в один из ночных налётов снаряд попал в здание театра, спектакли пришлось прекратить, но без оперетт Ленинград жить не мог. Спустя месяц, двадцать пятого декабря, в пустующем помещении Ленинградского Академического театра драмы имени Александра Сергеевича Пушкина артисты справили новоселье спектаклем «Чёрное домино». Утром репетировали, вечером играли спектакль — всё, как в мирное время, только работать приходилось в нечеловеческих условиях. Электричество поступало с перебоями, поэтому иногда репетировали при керосиновых лампах. А температура в зимние месяцы в зале опускалась порой до минус восьми градусов. Но никто не сетовал, работали до последнего в переносном и прямом смысле: в конце декабря сорок первого от голода прямо на сцене умерли в спектакле «Три мушкетера» Фёдор Абрамов, а в третьем акте «Баядеры» Николай Засимович. Бюллетень неявившегося артиста, как правило, означал смерть. Блокадная труппа театра насчитывала двести девяносто одного человека, из которых пятьдесят шесть умерли от голода и восемь погибло на фронте. Но театр существовал и создавались новые спектакли. С шести утра выстраивались очереди за билетами, с рук их можно было приобрести только в обмен на дневную порцию хлеба. Известно, что в блокадные дни театр посетило миллион триста тысяч зрителей.

При этих словах экскурсовод показала хлеб, при виде которого ком подкатил к горлу. Во всяком случае, у Алёны. Остальные просто молчали.

— Учёные, оставшиеся в осаждённом городе, тоже работали, не покладая рук.
Была создана химическая лаборатория для облагораживания непригодных в пищу продуктов. Они также разработали витаминные каши. Другие создавали бутылки с горючей смесью для подрыва немецких танков. А теперь я хочу рассказать вам про команду альпинистов, которые спасали купола и шпили нашего прекрасного города. Запомните их имена: Ольга Фирсова, Александр Пригожев, Алоиз Земба, а четвёртый альпинист и ныне здравствует и в восемьдесят лет даже преподаёт студентам физкультуру. Это почётный житель Санкт-Петербурга — Михаил Михайлович Бобров. Я расскажу о нём чуть подробнее, потому что он того поистине заслуживает. Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года проводился профсоюзный комсомольский кросс. На финише участники узнали о начале войны. Все ребята решили на следующий день собраться на митинг на оптико-механическом заводе «Прогресс». Среди них были Володя Ухов, будущий мировой рекордсмен по спортивной ходьбе, известный футболист Белов, лыжники братья Москвины. Директор завода сразу же сказал, что на фронт их не отпустит: все вы на «брони» и находитесь почти на военной службе, а если будете рыпаться, то он всех посадит на казарменное положение. Но некоторым, в том числе и Михаилу Боброву всё-таки удалось уйти в армию добровольцами. Попали они в разведку штаба северо-западного фронта и побывали в тылу врага. Разведка — дело сложное: сапёры открывают специальные проходы: готовят в таком случае два-три варианта, потому что тем путём, которым разведчик ушёл, он уже может и не вернуться. И назначают контрольное время, как в горах, когда ходишь на восхождение — вернусь в такое-то время, вот мой маршрут. И если не вернулся, спасательная группа идёт искать по этому маршруту. На войне аналогично. С одним лишь отличием — если не смог воспользоваться ни одним из маршрутов, выбирайся сам. Михаил Бобров проработал в разведке до начала сентября, был контужен и попал в госпиталь, где его нашёл Алоиз. Высотные объекты начали закрывать четырнадцатого сентября и работали до середины февраля сорок второго года. Сложность была не только в опасной работе на высоте под обстрелом, но и в специфике позолоты: Исаакиевский собор и Петропавловский шпиль, там позолота сделана особым образом — даже если будете красить камуфляжной краской, а затем смывать химикатами, она останется. А позолота Адмиралтейского и Инженерного шпилей сделана тонким сусальным золотом, и вы просто смоете позолоту, поэтому их пришлось чехлить. Сверху ребятам открывалась такая картина: корабли, вмерзшие в Неву, которые отбивались от нападающих самолетов из всех орудий. На Марсовом поле, на Сенатской площади, на бастионах Петропавловской крепости стояли зенитки, а у станков стояли дети и гнали для них снаряды. Люди еле ходили и всё равно шли на работу. Когда руководство принимало у альпинистов работу, стало известно, что они получали лишь карточки иждивенцев — 125 граммов хлеба, и тогда им добавили 250 граммов, но было уже поздно: Александр  и Алоиз погибли, а Ольга тяжело заболела. Один Михаил не в состоянии был работать и вернулся на завод, откуда его отправили на оборону перевалов Кавказа. А летом сорок второго года Ольга немного оправилась и собрала вторую бригаду маскировщиков: они реставрировали обветшалые покрытия, а потом уже снимали всю маскировку. О прорыве блокады Михаил узнал во время боёв на Кавказе и медаль «За оборону Ленинграда» он получил там же. Можно часами рассказывать о подвиге жителей блокадного Ленинграда. У нас в музее есть картотека блокадников и за каждой карточкой стоит своя тяжёлая и славная история. К сожалению, с каждым годом мы убираем всё больше и больше карточек. Так что, пожалуйста, любите своих бабушек, покуда они живы.

Глава 18 "С паршивой овцы хоть шерсти клок!"

Макс пытался понять, какого же на самом деле цвета глаза у Полины — до последней минуты они казались ему голубыми с мутным зеленоватым отливом, а на фоне окна даже волосы приобрели медный оттенок. Она подперла рукой щёку и глядела в пустоту уже минут пять. Обиделась — можно сказать, второй день знакомы, а уже делят деньги. С утра оба репетировали — он на квартире у Вити, она — на сцене. Затем решили пообедать в служебной столовой театра и прогуляться пешком до соляного городка. И вот теперь, когда он не позволил ей записать обед в счёт зарплаты, Полина может совсем отказаться идти с ним. Чёртик, оттянувший плечо хуже гитары, нашёптывал ему на ухо, что так даже лучше. Ей нечего делать в клубе из-за этой идиотки, притащившей своего богатенького шефа.

И дёрнуло же его заговорить с Полиной про деньги! Это Витя довёл его сегодня — этот баран не понимает слова «нет»! Он не будет работать барменом ни за сто пятьдесят, ни за триста рублей в сутки. Он не будет наливать пойло уродам и смотреть, как они снимают девок. Не будет!

— Ты дурак! — почти плюнул ему в лицо Витя, который проработал за барной стойкой уже почти два года, и все эти два года им приходилось строить выступления вокруг его смен.

Витя начал радостно — типа, это удача, и Макс до потолка должен прыгать! Это в другом клубе, там знакомый администратор, который составит им одинаковое расписание. Ничего не требуется, никакой школы барменов, только приятная рожа и наличие мужского достоинства. Хозяин вышвырнул девку, которая, видимо, стала слишком много от него требовать вне постели, и сказал администратору, что в баре с этого дня работают одни парни.

— Ты дурак! — повторял Витя вместо контраргумента всякий раз, как Макс говорил, что хочет зарабатывать только музыкой. — Музыкой никто не зарабатывает! Блин, Макс, это живые деньги. Две тысячи в месяц у тебя в кармане по любому, а чаевых порой набегает ещё столько же, если не больше. Макс, я плохого не предложу.

Для Вити это было удачей — у него семья, как-никак. Олька за статьи приносит сущие копейки, а выступают они катастрофически мало — группы растут как на дрожжах, а клубы — увы, нет. Но барменом он не пойдёт, хотя ему безумно нужны деньги. Может, подтянуть английский и податься в репетиторы — сейчас, похоже, все, кому не лень, этим занимаются. Со школьной программой он уж точно справится, а если к английскому ввернуть ещё и гитару, то ему ж с «битлами» цены не будет! Может, и не выйдут две тысячи, так хоть уважать себя будет.

Макс не понял, как у него это изо рта всё выскочило. Зачем он рассказал про работу бармена Полине? Жрал бы молча, не было бы скандала. Тоже молчаливого. Когда он достал деньги, оставшиеся с последнего концерта, она отвернулась к окну и больше не поворачивалась.

— Я не хотела об этом говорить, — вдруг сказала она через секунду после того, как он решил подняться и уйти.

Если не хотела, молчала бы и дальше, ведь он уже пять минут елозит на крае стула с гитарой за плечом.

— Макс, у меня много денег. У меня действительно их много.

Она продолжала смотреть в окно, но он всё равно уставился в пустой стол. Буфетчица только что протёрла его мокрой тряпкой, и Максу показалось, что тётка еле сдержалась, чтобы не залепить ему подзатыльник. За что? За то, что он не в состоянии быть мужиком! Таким, с которым баба не пререкается перед посторонними людьми о деньгах.

Деньги, у неё есть деньги! Он не хотел знать, откуда. В кино копейки, в театре тоже… Не копейки только у тех, кто не ругается в постели с «хозяевами жизни».

— Макс, я просто не хочу ими пользоваться, но они есть. Не надо из-за денег заниматься всякой ерундой. Лучше играй!

Макс сжал губы и вдавил ноги в пол — это она что, киношную роль репетирует? Или на самом деле берёт его на содержание? Совсем офигела!

— У меня богатый отец. Очень богатый. Он может содержать всю вашу группу.

Макс вскинул голову и утонул в озёрах её глаз — они синие с рыжиной. И бессовестно лгут — так же, как и язык, мелькающий между ненакрашенных и всё равно призывно блестящих губ.

— И что же это дочка богатого папочки снимает комнату в коммуналке? — спросил он, продолжая хохлиться, как старый ворон. Чёрная футболка, чёрная куртка… Только чёрного шарфа не хватает — длинного, надо им обзавестись, как и шляпой. Будет, как его там, ну, этот из «Ментов» — он не смог вспомнить ни имени актёра, ни его персонажа. Носатый — как с таким носом он вообще в кино сунулся и как его взяли, и какой дебил придумал ему подобный имидж? В шляпе может ходить только Боярский! Которому уже ничем не поможешь…

— А потому что дочка ненавидит этого папочку, — выдала Полина ответ с почти что минутным опозданием. — Пока мы были нищими, мать его устраивала, а потом он сменил её на длинноногих девок. Мать гордая была, взяла меня и ушла. А я у телефона все дни рождения сутки напролёт сидела в надежде, что он позвонит. Не звонил. И я перестала ждать. Сказала себе — вот стану знаменитой актрисой, он меня в кино увидит и позвонит извиниться…

— И что, позвонил? — вновь усмехнулся Макс, не веря в новую роль.

— Нет. Когда я заявила матери, что уезжаю поступать в Питер, она к нему в ноги бросилась. Всё боялась, что я от безденежья найду себе другого папочку. Он дал денег, но даже не захотел со мной встретиться. Вернее, может и хотел, но мать ничего мне не сказала. Но ведь можно было и без желания матери приехать, да ведь? Было бы желание…

Глава 19 "Верблюдиха Лена"

Алёна зажала в руке пейджер с коротким сообщением «Доброе утро» и заставила себя вылезти из кровати, в которой лежала с открытыми глазами уже больше двух часов. Рассвет стал отличным будильником. Она вернула на полку «Мастера и Маргариту» без закладки — по двадцатому разу перечитывать роман она не будет. Лучше купить в аптеке валериану, которую глотала во время экзаменов — ещё одной бессонной ночи она не допустит. Как она вообще сегодня в экран будет смотреть и что-то там соображать, а ещё целых два дня до субботы. Надо спать!

Какое ей дело до этих двоих! Пусть будут счастливы. А на её счастье Стас не отпустил её с работы пораньше, когда Полина предложила сделать им обоим проходки. Она не хочет сидеть рядом с Максом и выслушивать то, что прочитала вечером в его взгляде. Да она уже согласна стать этим несчастным верблюдом, только бы эти двое — Макс и Александр Сергеевич — оставили её в покое!

— А где Макс? — спросила тётя Маша, будто не знала, где он.

— Спит, — буркнула Алёна и налила себе чая.

Вышла на кухню она в ночной рубашке, чтобы не запачкать единственную чистую кофту. Вечером надо затеять грандиозную стирку, иначе надеть завтра будет нечего. Так только за ночь опять ничего не высохнет…

— Иди, я тебе всё постираю, — с чего-то вдруг раздобрилась соседка, когда Алёна запихнула кофты в железный таз. Наверное, потому что злилась на Макса. — Иди, а то снова опоздаешь.

Она и пошла. Только для начала хорошо расчесала волосы и, пригладив петухи, собрала в хвост. Заодно решила опробовать новую косметику. В договоре не написано, что она должна появляться на работе с распущенными волосами и без макияжа. А личные предпочтения Стаса её не интересуют. Хотя «Баунти» она тоже любит — особенно в шесть утра в кровати под строчки Михаила Афанасьевича.

Алёна уже почти выскочила из дома, когда заметила сообщение, которое прозевала: «Я не успеваю. Встреча в 10:20» Она тоже не успевает — «лишние двадцать минут» означают, что можно до метро не бежать, и всё же она пришла на остановку раньше всех и не удержалась — купила два батончика «райского наслаждения» — себе и вернуть должок, а то вдруг ему ещё какого ребёнка приспичит утешить. Своего собственного, например. Скорее всего, он у него имеется.

— Привет, — услышала она за спиной голос Кати.

Та улыбалась как-то странно, выдавая неловкость, которую испытывала в её обществе. А виноват Стас, как тот несчастный булгаковский коньяк. Почему у всех мозги повёрнуты? Станислав Витальевич пока особо ни на что не намекал, руки вне музея не распускал и уж тем более не говорил ничего прямым текстом. Но Катя с Мариной всё для себя решили — отлично, она верблюд, так что если плюнет им в лицо, пусть не обижаются.

К счастью, переминаться с ноги на ногу и обсуждать обещанный на субботу дождь слишком долго не пришлось. Марина даже поздоровалась с ней лично — видимо, братец провёл очередную воспитательную беседу или же ничего не сказал про пальто. Да, отсутствие этой информации её спасло — иначе на спине выросли бы уже два горба. Дурдом, но это не лечится. А так и хочется при всех протянуть Стасу шоколадку. Но она этого не сделает и вообще съест обе сама. Не надо лишний раз провоцировать Стаса на внерабочее внимание.

— Спасибо, — поблагодарила она его за кофе, который он сделал ей последней.

Не из принципа, а чтобы со своей чашкой усесться рядом. Ничего личного. Она начала между глотками пересказывать ему содержание заграничных писем, после чего Стас попросил время на размышление. А чего думать — там всего лишь шла речь о времени поставки и размере партии. Но Стас нервничал, то и дело поглядывая на часы и то и дело проверяя мобильник. Наверное, ждал звонка от Александра Сергеевича. Суматоха и шум действительно были необычные. Девчонки при ней ещё ни разу не делали такое количество звонков в час.

 — Лена, пошли покурим?

Стас подошёл настолько бесшумно, что она от неожиданности даже выронила ручку и ткнулась ухом прямо ему в губы. Он выпрямился и откатил кресло от стола вместе с ней — это было не приглашение, это была констатация факта. Интересно, что значит его «покурим»?

Он действительно закурил, а что оставалось делать ей, кроме как искать место, куда не долетит дым. Стас пытался держать сигарету за спиной, но у него это не особо получалось — он слишком часто затягивался. При этом нёс какой-то бред про утреннюю пробку и прочую ситуацию на дороге. Не за этим же он её вытянул на улицу — или за этим, чтобы не стоять, как дураку, одному, а общество Паши его, кажется, не вдохновляло. И вдруг Стас сказал то, отчего Алёну передёрнуло:

— Я подумал, что наш вечер вчера не совсем правильно закончился, и решил перенести его продолжение на субботу. У меня в левом кармане пиджака лежит сюрприз для тебя. Возьми сама, чтобы табаком не провоняло.

Она не пришла ещё в себя от предыдущих слов, потому подчинилась без секундной заминки. Однако рука, нащупав в кармане какие-то бумажки, перестала ей подчиняться и застряла в кармане — деньги, что ли? Идиот! На помощь пришла сигарета, которой Стас чуть не подпалил ей волосы.

— Извини! — буркнул он, когда она отскочила от него, и затушил сигарету о кирпич, прежде чем бросить в урну.

В руках у Алёны остались два билета. В театр музыкальной комедии. Оперетта «Королева Чардаша».

— Это мы так поставим точку в экскурсии, верно? Я ни разу не был в этом театре, а ты?

— Я тоже не была. Я предпочитаю Большой Драматический или Малый Драматический.

— Я думал, ты обрадуешься, — выдал Стас грубо. — Ну, что ж, тогда я испорчу тебе настроение окончательно.

Глава 20 "Гнев Арчибальда"

Алёна хотела остаться в машине, но Александр Сергеевич с улыбкой сообщил, что мать не поверит в то, что его с преогромным нетерпением дожидается какая-то там Елена Премудрая. Интересно, почему же не Прекрасная? Наверное, это был бы уже комплимент, которого она не заслуживала.

— Слушай, сестрица Алёнушка…

Даже интонации у них со Стасом одинаковые — оба забавляются ей, как малым ребёнком. А ведь это она должна ему сейчас подыгрывать, но видимо бизнесменам, как воздух, необходимо чувствовать себя хозяевами положения. С него хватило того, что на предложение притормозить у ларька она тотчас протянула ему батончик «Баунти».

— Я действительно хочу попасть домой в нормальные часы. Это, конечно, форменное свинство впутывать тебя во всё это, но я уже довольно потряс перед тобой грязным бельём, и мать к этому многого не добавит.

Александр Сергеевич скривил губы в совсем уж горькой усмешке, и Алёне сделалось до безумия жалко господина Светлова. Может, это послужит ему уроком не пить в таком количестве хотя бы вне дома? Она вышла из машины первой, чтобы тот не подумал, что она ждёт от него ухаживаний. У набережной, как выяснилось, Невы, стоят трёхпалубные пароходы, но дома сталинские — в этих краях она никогда не бывала и вряд ли заберётся сюда ещё раз. Александр Сергеевич придержал дверь парадной и начал подниматься довольно резво, пришлось бежать — благо этаж третий, не запыхаешься.

— Я ждала тебя одного.

Эльвира смерила её недружелюбным взглядом. Без макияжа, но лицо для возраста довольно ухожено. Волосы в ассиметричном каре. Брюки и кофта дорогие, но явно не первого года носки — домашние, и тапочки с опушкой напоминают туфельки гнома. Нога маленькая, а вот в росте мать не многим уступает сыну. Алёне бы и шпилька не помогла. Во всём Эльвира выглядела на порядок лучше её матери, хотя была лет так на десять старше.

— Я подумал, что Лене неплохо познакомиться с тобой на случай, если придётся срочно отвезти документы, когда меня нет, — отчеканил сын, на что мать недовольно вздёрнула подбородок.

— Я надеялась, что ты поужинаешь со мной.

Александр Сергеевич скинул туфли и в носках прошёл в комнату со стеклянной дверью. Эльвира указала рукой на тапочки, и Алёна выдала заготовленную фразу:

— Александр Сергеевич сказал, что это на пять минут. Я подожду его в прихожей.

Эльвира снова смерила её злым взглядом и махнула в сторону полукруглой арки.

— Сядь на диван. Можешь в обуви.

Но Алёна разулась. Только плащ не сняла. Большая комната действительно напоминала залу — диван, два кресла с низеньким столиком, большой телевизор у стены и это всё. Только портьеры золотые, и пальма в кадке зелёная. Остальное всё белое — сесть страшно. В коридоре щёлкнула дверь — мать с сыном закрылись. Даже лучше, теперь она не хочет слышать даже про дела. Впрочем, кажется, сынок отгораживался вовсе не от дел. Вернее, от дел, но только семейных.

Алёна опустила глаза к столику и наткнулась на фотографию в чёрной рамке. Пришлось пройти по ковру к креслу. По фотографии молодого мужчины шла траурная полоса. Матовая бумага, точно Кодак или Фуджи. Это не может быть отец Александра Сергеевича — только брат.

В коридоре послышались торопливые шаги, и Алёна еле успела плюхнуться в кресло, чтобы хозяйка не подумала, что она рассматривает фото.

— Елена, позвони домой и предупреди, что задержишься, — Эльвира протянула ей трубку радиотелефона.

— Спасибо. Мне звонить не надо. Брат в театре. Раньше половины десятого не придёт, — протараторила Алёна.

Эльвира опустила руку с телефоном.

— Повесь плащ и иди на кухню, поставь тарелки. Они в шкафчике со стеклянными дверцами. Там же и бокалы.

— Я не пью, — пролепетала Алёна на автомате, ошарашенная предстоящим ужином. Она провалила роль. С треском.

— А тебе никто и не предлагает пить, — отчеканила хозяйка с долей презрения. — Саша вообще-то за рулём. Бокалы для минеральной воды.

Она засеменила за хозяйкой, на ходу сдёргивая плащ — какое счастье, что она его не застегнула, а то сейчас оторвали бы новые пуговицы! Или переломала даже короткие ногти. Эльвира скрылась за стеклянными дверями, за которыми разлилась пугающая тишина — Александр Сергеевич закипел, наверное, до нужного градуса, чтобы ошпарить её в машине, как следует. Что она не так сделала, что он не сумел уйти? А, может, не так и хотел? Может, ужин с мамой — хороший повод не ужинать с женой? Лучше не думать на эту тему — сказано накрыть стол. Значит, накрыть. А от непрошенных мыслей ещё руки задрожат. За битый английский сервиз — она увидела на тарелках с синими ирисами английскую корону — влетит куда больше. Госпожа Светлова, похоже, порядочная стерва.

Засервировав стол, Алёна встала у окна. Жаль, вид не на Неву. Хотя, может, и к лучшему — не дует. Хотя она бы окно закрыла — но, раз, не её дом и, два, она понятия не имеет, как пластиковые окна закрываются. На подоконнике кактус — наверное, альтер-эго хозяйки. Или её сына — она побоялась взглянуть ему в глаза, когда он вошёл следом за матерью. Когда он направился прямо к ней, Алёна перестала дышать. Фу, Александр Сергеевич просто закрыл окно и спросил без тени злости:

— Кота видела?

Алёна затрясла головой.

— Арчибальд к посторонним не выходит, — Эльвира повернулась от холодильника с двумя стеклянными формами и направилась к микроволновке.

— Так твой кошак и ко мне не выходит.

Глава 21 "Братья и сёстры"

Макс слишком грубо скинул с плеч руки Полины, когда та попыталась уложить его рядом с собой. Который сейчас час? Ещё ж не поздно? Со сдавленным стоном он вскочил и шагнул к двери.

— Не ходи! — прорычала Полина и подползла к краю дивана. — Это тебя не касается.

— Она моя сестра! — почти закричал Макс, но всё же взгромоздился обратно на подлокотник. — Как же это меня не касается?!

Он смотрел ей в глаза. Она не отводила взгляда, но и не отвечала. Тогда Макс принялся отбивать босой ногой нервный такт. Он снял только носки, а схватившись за футболку, понял, что не уснёт.

— Это её жизнь, — продолжала Полина вкрадчиво, осторожно накручивая на пальцы край футболки, чтобы подтянуть Макса к себе. — Она уже взрослая.

— Какая взрослая! Вчера виснет на одном, сегодня — на другом…

Макс метнулся к Полине, и та оказалась запертой в клетке из его рук. Он с такой силой вдавил кулаки в подушку, что диван протяжно пискнул.

— Она же не такая! Она…

— А, может, она как раз такая? — выдохнула Полина ему в лицо, и Макс дёрнулся, хотя она и не пыталась поцеловать его. — Твоя сестра пришла ко мне с определённой просьбой — чтобы я сделала из неё конфетку, которую захотят. Вот они её и захотели. Всё — Алёнка получила то, что хотела. И оставь её в покое.

Макс вновь сидел на краю, но теперь не только колотил пол, но ещё и грыз костяшки пальцев.

— Я понимаю, как тебе больно, — Полина устроилась рядом и спустила правую ногу, чтобы пригвоздить его пальцы к полу. — Но это жизнь! Девочка выбрала свой путь. Не одна она такая.

Макс повернулся к Полине так резко, что толкнул плечом, но не извинился.

— Может, и не одна. Только у меня другой сестры нет.

— И что же ты ей скажешь: ай-я-яй? — усмехнулась Полина, приподнимая длинными пальцами взъерошенную чёлку Макса. — Думаешь, она сама не понимает, что это «ай-я-яй»?

Макс смотрел на неё исподлобья и только сопел. Ей легко говорить — её папаша от этого уберёг деньгами. Будь жив их отец, то он и без всяких денег не позволил бы козлу на «бумере» подкатить к его дочери. А вот он не уберёг сестру. Ни от наркомана, ни от этих уродов. Надо было сразу звонить матери, а не разрешать этой дуре ходить по так называемым собеседованиям. Доходилась! Неужели у матери было так плохо? Или захотелось всего и сразу — красивой жизни на блюдечке? И «Форд», конечно же, не чета «бумеру», но Станислав хоть на человека похож, отчасти… Не то что этот «хозяин дороги» в засученных рукавах — расстёгнутая рубашка ещё понятна, но рукава? «Бумер» с трактором спутал, дебил?!

Макс буравил взглядом дверь. Живот крутило до тошноты. Как он матери в глаза посмотрит? Они нормальные, я проверил… Дурак! Как можно было быть таким слепым?! Здесь нормальных нет. Деньги и нормальность — вещи несовместимые. Папаша Полины тому подтверждение.

— Макс, ложись спать! Нам завтра играть. Алёна уже спит и видит замечательные сны, к чему доводить себя? И мне надо выспаться, ведь завтра придётся воевать за плиту.

— Да к чёрту эту кашу!

Макс плюхнулся на диван в одежде и уже лёжа стащил джинсы и швырнул на пол. Полина прикрыла его одеялом и улеглась на плечо. Подушка всё ещё была одна на двоих. Он упустил предлог зайти к сестре! А с каким бы удовольствием он швырнул розы на пол и растоптал! Может, так и сделать утром?

Утром он зашёл в комнату без стука. С какой стати стучать? Здесь её вещей почти нет — она здесь не хозяйка, а ему надо взять чистые штаны, потому что об эти он полночи вытирал потные ладони. Да и вообще следует помыться, а то и «Олд Спайс» не поможет.

Сестра уже сидела на диване — его диване — и расчесывала волосы. Прихорашивается — интересно, для которого сегодня. Цветы на окне, не подойдёшь просто так, да и банку взяла чужую — потом ещё с соседкой разбираться!

— Ты сегодня во сколько явишься? — бросил он как можно грубее, чуть не сплюнув вместе со словами горькую слюну. Жутко хотелось курить, но Полина отправилась на кухню готовить кашу, а он сейчас ради утренней сигареты согласился бы и на её вымоченный в кефире геркулес. Терпеть до улицы выше его сил!

— Приду, как всегда, — ответила Алёна равнодушно, а он уже и забыл, о чём спрашивал. — Тебя всё равно нет, так какая разница?

Она закрутила волосы в хвост и обернулась. Что богатые мужики могут найти в такой замухрышке? Ладно, если б первыми у неё были. А так что?

— Что на меня уставилась? Ждёшь, когда я тебя похвалю? Умница! Быстро сориентировалась в питерской жизни!

— Макс, ты что, больной? Саша живёт здесь неподалёку. Чего б не подвезти…

— Ага, с цветами? — не выдержал Макс роли дурака.

— Да. Он жене цветы покупал. Как нормальный мужик посчитал, что мне тоже будет приятно получить букет. Типа, бонус от фирмы за первую рабочую неделю.

— А поцелуй?

— Какой поцелуй, идиот! Это было «спокойной ночи». Телевизор включи и посмотри, как люди сейчас общаются! Если ты целуешь бабу только в постели, это твои проблемы, а не других людей. Иди к ней! Что ты ко мне пришёл, если тебе со мной противно?

И отвернулась. Самое время грохнуть банку. И плевать на соседку. Но Алёна вдруг подскочила с дивана и снова оказалась к брату лицом.

— Ты «Чапаев и Пустота» читал?

Макс опешил.

— Чего? Кто это?

— Пелевин. Я о таком и не слышала.

Макс пожал плечами.

— А что ты вдруг о нём?

— Да так… Девчонки на работе обсуждали. Что ты из последнего читал?

Глава 22 "Саша против Александра Сергеевича"

Алёна успела перехватить взгляд старушки, когда садилась в машину, и не особо расстроилась — ко всему привыкаешь. Главное, научиться плевать на чужое мнение. И не на чужое тоже, но всё же хорошо, что с Максом они не разругались в пух и прах из-за ничего. Из-за его фантазий! Теперь бы помириться со Стасом, а то придётся вернуть билеты, которые возвращать теперь нет никакого желания. Опозориться перед Максом нельзя, а проведи она субботний вечер одна, не избежишь издёвок.

Обо всём об этом Алёна передумала пока шла под аркой, а теперь надо вновь держать ухо востро — отчего это Стаса так передёрнуло от «Саши» — ему же самому не нравится, когда его называют Станислав Витальевич, или он дарит своё имя в качестве снисхождения, и оставляет такое право только за собой? Или же всё намного банальнее — офисом занимается он, и он для всех должен быть царь и бог. Александр Сергеевич — это редкий и желанный гость, нечто эфемерное, о реальности которого догадываешься лишь по подписи на документах. Всё под контролем. У Стаса. А «Саша» — это уже нечто осязаемое, это почти друг, который может задать вопросы, которые не понравятся Стасу. Они поделили территорию, и если Александру плевать, то Стас, похоже, как пёс, сторожит границы своих полномочий. Но разве она виновата, что ей с эфемерным Александром Сергеевичем по дороге?

— Я давно не был таким пунктуальным с утра, — улыбнулся он совсем как «Саша», скатываясь с поребрика, на который опять заехал. — Ты меня так, глядишь, и перевоспитаешь.

А вот этого не надо. Оставьте, Александр Сергеевич, подколы для Станислава Витальевича — это его прерогатива, и он очень ревнивый в этом плане. Конные бранятся, только тешатся, а пешие потом горько плачут по неиспользованному жетончику в метро. И вообще она зря, что ли, карточку покупала? Дорога на работу — это возможность почитать, а здесь сидишь в мягком кресле, как на иголках.

— Там сзади папка. Для тебя, — бросил Александр, глядя прямо на дорогу.

Алёна протянула руку — подшивка вырезок из журнала «Звезда».

— Пытался найти Пелевина, но кто-то зачитал, по ходу. Так что читай пока Довлатова.

— А кто это? — спросила Алёна почти шёпотом. Такие унижения каждое утро она не выдержит. Хоть бы он больше в офис с утра не ездил. Или не предлагал подвезти.

— А тот, кого в школе не изучают. Почитай, почитай. Здесь его воспоминания про жизнь в Штатах. Довольно забавно. Понравится, прочитай «Заповедник», а потом посмотри постановку Малыщицкого. Хотя, наверное, девочкам в нежном возрасте нравятся другие сюжеты.

К счастью, он следит за дорогой, а не её реакцией. Уши точно пылают — может, её с дочкой перепутали? Она не просила заниматься её образованием. Как-нибудь разберётся, что и когда читать вне школьной программы. Папка жгла руки, но не положишь же назад.

— Я взялась перечитывать Булгакова, — начала она осторожно. — Я не люблю читать несколько вещей одновременно.

— Так я тебя не тороплю. Дома без дела валяется. Пусть поваляется теперь у тебя. Под настроение полистаешь. Хотя не хочешь, не бери.

Он схватил папку и швырнул назад, даже не дав ей ответить. Вот нервный! Лучше вообще замять тему внеклассного чтения. Начнёшь обсуждать литературные вкусы, он выдаст список, в котором она не найдёт не то что прочитанного романа, а даже знакомого имени. Стас в этом плане намного лучше — он вряд ли читал больше неё. А у этого товарища за плечами, скорее всего, университет. Но молчать всю дорогу тоже не дело. Обсуждать погоду? Да он такое ещё сморозит, что она до вечера с красными ушами ходить будет.

От тишины их спас звонок. В этот раз Александр, к счастью, оставил мобильник во внутреннем кармане пиджака.

— Что, вообще не грузят? — он раскрыл было рот, но поймав взволнованный взгляд Алёны, промолчал и тихо ответил: — Скажи, чтобы ждал меня на месте! — Он снова стрельнул в её сторону глазами и только скрежетнул зубами. — Да, полчаса в лучшем случае. С ней, а как ещё? Ничего, в машине посидит. Слушай, других проблем нет? — он снова скосил глаза. — Да так, на всякий случай уточнил. Всё, будь на связи.

Теперь Александр швырнул телефон ей на колени.

— Я ни разу не ругнулся, заметила? Я вообще-то до Стаса был более интеллигентным — на скрипке полечку играл, решал безумные задачки и всё, как надо, понимал…

— Серьёзно?

— Скрипка или не ругался? Всё ложь. Не верь, Ленка, мужикам. До офиса я тебя сегодня могу и не довезти, а ведь вчера слёзно обещал.

— Я могу на метро.

— Чтобы Стас сорвался тебя встречать? Размечталась! Будешь сидеть и читать Довлатова. Час работы Стаса стоит куда дороже твоего, — И когда Алёна опустила глаза к стиснутым на коленях пальцам, он легонько толкнул её в плечо. — Обиделась, что ли? Это бизнес, ничего личного, детка. Говоришь с вами, вы обижаетесь. Не говоришь с вами, вы тоже обижаетесь. У мужиков в этом плане намного проще — послали друг друга и успокоились. Так что можешь меня послать. Я не из обидчивых.

— У меня брат из обидчивых, поэтому я научилась молчать в опасных ситуациях.

— Ну… — протянул Александр, слишком надолго оторвав взгляд от дороги. — Со мной у тебя этих опасных ситуаций не было… Пока, во всяком случае. Я вообще не люблю вгонять людей в ступор. Главное правило бизнеса — полное отсутствие эмоций. Но с бабами это не проходит, похоже, поэтому мне нужно заскочить в магазин. Со мной пойдёшь или в машине останешься? Здесь, кажется, райончик приличный. Но всё же я закрою машину, так что ничего не трогай, чтоб сигнализация не сработала, о’кей?

Глава 23 "Выход на бис"

Из-за нервов Алёна почти не чувствовала холода, пока была на улице, но дома её начало трясти. Получив от тёти Маши нагоняй и чашку горячего чая, она чуть-чуть успокоилась. Но ненадолго. Зазвонил телефон, и тётя Маша почти дотащила трубку до кухни. Скрученный провод за что-то зацепился, и Алёне всё же пришлось выйти в коридор. Ноги не гнулись — что «Сашеньке» надо: выдать ей инструкции, которые не получилось озвучить в машине из-за отказа ехать с ним в банк. Она ещё никогда так тихо не произносила «Алло».

— Я вот не могу решить, радоваться или нет, — это был голос Стаса. — С одной стороны я рад, что ты дома, а с другой — меня порядком раздражает, когда мне врут. Да ещё и за просто так. Без всякого повода.

Она оперлась рукой о дверь ванной комнаты и молча краснела — то ли от услышанного, то ли под взглядом соседки.

— Я просто не хотела, чтобы ты тратил на меня время, — выдавила она из пересохшего горла. — Александр Сергеевич чётко объяснил мне, что оно стоит намного дороже моего.

Секундная пауза явно послужила в разговоре «купюрой»:

— Слушай сюда. Я тебе объясню популярно, кто такой Саша и кто такой я. Саша трепло. Это у него осталось со времён работы у Нарышкиных, это такая адвокатская контора. Ты о ней, конечно, не слышала. Его всю жизнь содержал брат, потому что Сашка ничерта не мог получить с клиентов. Теперь его содержу я. И ты работаешь на меня, не на него. Он базар не фильтрует, но ты всё сказанное им дели пополам, поняла? Я своим временем распоряжаюсь, как хочу и провожу его с тем, с кем хочу. Я не делаю ничего из вежливости. Если я что-то предлагаю, значит, я хочу это сделать, уяснила для себя наконец?

Алёна кивнула, словно говорящий мог видеть её в трубке, а потом всё же сообразила и прошептала «да».

— Завтра постараюсь быть к часу, но могу опоздать. С утра поеду на кладбище разбираться с ремонтом. Я тебе позвоню, если произойдёт накладка. Будь на телефоне, ладушки?

Алёна прикрыла глаза и набралась храбрости высказать просьбу:

— А можно мне не ходить к ним? Можешь забрать меня перед театром?

Паузы не последовало.

— Не могу. Я хочу пойти туда с тобой.

Слова прозвучали холодно и жёстко. Она на него работает и не имеет права голоса. Завтра совсем не выходной. Алёна так и не открыла глаз, перед которыми плыли предательские круги. Только грохнуться тут в обморок не хватало, и она осторожно согнула колени и уселась на пол, хотя и понимала, что сейчас придётся встать и опустить трубку на рычаг, ведь разговор окончен.

— Оксана обидится, если ты не придёшь, — продолжал Стас совсем тихо. Интересно, его кто-то подслушивает? Или это его нормальный голос вне рабочей обстановки? — Её жизнь не сахар. Да и Сашу злить не надо. Он тоже как маленький ребёнок психует, если что-то идёт не так, как ему хочется. Побудь взрослой завтра, потому что взрослым иногда физически нужно побыть детьми. Договорились? Будешь завтра взрослой девочкой?

Алёна хотела бы помотать головой, но пришлось выдавить из себя «Постараюсь». Стас явно сболтнул без подтекста, а вот обидчивый мальчик Сашенька вложил бы в эту фразу совсем иное значение, но его она готова обидеть отказом от игры. Пошёл к чёрту — она действительно взрослая девочка стараниями других, и знает, к чему приводят подобные игры. Завтра она будет играть в свою игру. И так хорошо, что не подкопаешься.

— Ничего, если мы пойдём в театр в рабоче-крестьянском? Мне совершенно не хочется тащить с собой костюм, да и валяться в рубашке под раковиной, тоже не гуд, да?

Алёна пожала плечами и, спохватившись, выдала:

— Сейчас в чём только не ходят. Я тоже не собираюсь надевать платье.

— Ну вот и отлично. Будем идеальной парой. До завтра.

Стас так резко оборвал разговор, что Алёна даже не успела попрощаться. Он с мобильного, что ли? Хотя по времени должен быть дома. Или он у мамы и его застукали за разговором? Застукали? Дура! Он не мальчик, чтобы его мама застукивала за разговорами с девочками. Особенно с теми, у кого он уже провёл одну ночь — ведь не стал же он чихвостить Марину при матери. Он и про своего партнёра заговорил только после того, как тот реально позволил себе лишнее. Они не лучшего мнения друг о друге, но бизнес держит их вместе, и она не собирается влезать в их дела. Если не удастся с ними сработаться, надо уходить. Она не станет игрушкой ни одного из них, как и не примет слишком уж навязчивого покровительства. Скопить деньги на курсы гидов-переводчиков и уйти — вот программа минимум и максимум в одном флаконе.

Алёна сумела наконец подняться и вернуть трубку на место. Правда, зацепилась за шнур и чуть не полетела, но в конце концов смотала его и повесила на крючок под тумбочкой.

— Что случилось?

Алёна обернулась — конечно, вопросов не получится избежать, но ответы у неё готовы:

— Ничего. Ненормированная рабочая неделя. Завтра придётся идти на работу. Хорошо ещё не на метро под дождём.

— Они так за каждым работником заезжают? — не унималась тётя Маша.

— Нет, только за особо важными, — почти не нахамила Алёна, вернувшись за стол к недопитой чашке. — Мы устанавливаем новый продукт. Нужно перевести инструкцию или что там у них. Ну и решить, каким будет слоган. Ну, реклама, чтобы можно было его продать. Жаль, что до понедельника не терпит. Они готовы сутками работать.

— И в театр тоже по работе?

Алёна выдержала пристальный взгляд:

— Тётя Маша, ну ясно же что не по работе. Он собирался сестру взять, а у той свидание. А он терпеть не может её парня. Они поскандалили прилюдно. Его сестра в том же офисе работает. И он отдал мне билеты. Показать? — спросила она, готовая встать и вытащить доказательство из сумки. Надоело! Хватит её всем подряд отчитывать. Она не дура! — А у Макса концерт. И они вдруг устроили рабочую субботу. В итоге решили идти вместе.

Глава 24 "Китайские предсказания"

Дождь лил, как из ведра, а зонтик нагло показывал кукиш вырванной спицей. Макс с Полиной уехали на съёмки, и Алёна прыгала вокруг дяди Коли в надежде спасти зонтик, но под натиском плоскогубцев спица ойкнула и сломалась.

— Возьми наш.

Старый советский, коричневый с красными цветами и тёртой ручкой с выцветшей когда-то ярко-красной кнопкой полуавтомат — нет уж, спасибо. Она лучше промокнет. Постоит под аркой в надежде, что у Стаса есть зонтик. Он запасливый.

От кофты чесались руки. Она разодрала их почти в кровь. А, может быть, это всё от нервов. В любом случае, теперь у неё на несколько царапин больше, но заливать их йодом она не будет. Как и есть, хотя тётя Маша настойчиво предлагает пообедать. Какое там — даже завтрак не лез: провалиться бы Сашеньке вместе со своей дробилкой в тартарары!

Алёна поглядывала на часы — Стас не позвонил. Значит, не опоздает. Она оделась и снова села на диван, прижав руки к покрывалу, чтобы спасти джинсу от тёмных мокрых пятен. Но за пять минут до назначенного срока зазвенел телефон. Алёна подскочила так резво, что чуть не растянулась на полу, не рассчитав в юбке шаг.

— Ленка, бегом! Я тебя жду.

У Алёны аж от сердца отлегло. Она заскочила в ванную и вытерла ладони полотенцем. Надо взять себя в руки. Но только те отчего-то дрожали, поворачивая на двери замок. На лестнице эхом носился недовольный женский голос:

— Молодой человек, вы может уже пройдёте куда-нибудь?

Алёна замедлила шаг, пытаясь замедлить и стук обеспокоенного сердца. Тихим эхом вверх подскочил ответ:

— Я же для вас дверь держу. Проходите!

Господи! Что он делает в подъезде? Молодой человек… Брр…

Алёна больше не рисковала юбкой и спускалась по-прежнему медленно, скользя влажной ладонью по перилам. Лица Стаса в сумраке не видно, но она знала, что он улыбается. Слишком мягкие нотки прозвучали в его приветствии. Она смогла только кивнуть. Сырость смешалась с запахом хвои и, проникнув через нос, парализовала язык. Стас тряхнул зонтом и приоткрыл дверь.

— Давай всё же переждём чуть-чуть, — снова улыбнулся он из темноты и свободной рукой подтащил Алёну к себе. — Куртка вся мокрая. Я не стал её надевать.

Она даже через плащ чувствовала его голый локоть — по шее пробежали мурашки и рассыпались по плечам, а когда цепкие пальцы сжали её запястье, намертво приклеив к едва прикрытому футболкой плечу, Алёна забыла, что хотела спросить. И к счастью — разговоры о кладбище не лучшие субботние темы.

— Не стой на проходе, мешаешь же людям, — пробормотал Стас. — У вас тут проходной двор какой-то.

А она и не заметила, как открылась дверь. Но теперь в щёлку увидела крыло Форда — как он сумел притиснуть его прямо к двери? Наверное, жильцы уже не по первому кругу его обматерили.

— Может, пойдём? — прошептала она, чувствуя, что хватка на её предплечье только усиливается.

— Не хочу. Сто лет не стоял с девушкой в подъезде. Я что дурак упускать такой момент?

Его руки с быстротой молнии переместились ей на щёки. Зонтик ударил по макушке, но Алёна не дёрнулась. Она даже поднялась на носочки, ловя его влажные губы. К хвое примешался давнишний запах табака, но не он заставил Алёну отшатнуться, а те же руки, которые секунду назад оторвали её от земли, а теперь скользнули на плечи и пригвоздили к полу.

— Спасибо за дежавю. Сразу скинул лет десять.

Стас заметно передёрнул плечами и обернулся к двери.

— Я здесь окоченею. Пошли.

Он толкнул дверь ногой и высунул на улицу зонтик, чтобы раскрыть его под козырьком и перекрыть небо над отделяющим их от машины метром.

— Садись назад, чтобы зря не мокнуть.

Он распахнул дверь, и Алёна юркнула в салон, наполненный приторным запахом горелого фритюра. На переднем пассажирском сиденье висела блестящая от дождя ветровка и возвышался пакет с китайской едой. А на заднем окне на вешалке под полиэтиленовым пакетом красовался костюм. Стас обернулся и перехватил её взгляд.

— По дороге вспомнил, что неделю назад сдал в химчистку. Но галстука нет, так что всё равно не буду официальным, не бойся.

Она боялась другого — его взгляда, скользнувшего по её ещё горящим его поцелуем губам в ворот плаща.

— Я насквозь мокрый. Эти суки спецом держали меня под дождём, чтобы я согласился на любую цену, но это всё мелочи. Главное, я с этим разобрался. Теперь могу попытаться получить удовольствие от вечера.

Алёна стиснула дрожащие коленки. Джинса всё скроет, но голос точно выдаст страх. Да и сказать нечего. В такой ситуации лучше молчать. И дура, сама ж его поцеловала — как же так вышло? И что последует за поцелуем? И когда?

— Ленка, я снова сдурил… — Его взгляд горел недобрым огнём. — Я купил тебе платье. Не смей возмущаться! — Да она и губ сейчас не разлепит, какие уж там слова! — Это нужно было мне. У меня нервы сдали. Захотелось отвлечься от этих всех памятников, курса доллара, Сашкиных истерик… Если оно тебе не понравится, выбросишь. Наденешь в театр и выбросишь. Без всяких сожалений, Лен, ладно? Я тоже больной на голову. Но я не могу, как Саша, ходить по психологам. Мне вот кажется, лучше делать другим приятное. В этом состоит жизнь — жить для других. Так учил меня отец. Заставь улыбаться другого, и, может, чужая улыбка станет твоей, — Стас замолчал на секунду-другую. — Лен, ты меня не слушай сегодня. Я дурак, что поехал на могилу, но у меня не было другого времени. Всё! — он ударился затылком о подголовник и замер. — Я больше не буду о себе сегодня. Обещаю. Это твой день. Я не хочу тебе его портить больше, чем это сделает, я практически уверен, Сашка. Ты там только не вздумай вздыхать по поводу Евы. Светловы очень болезненно относятся к чужому мнению. Оксанка сидит дома и, кажется, кроме матери, никого не видит. Это противно, когда тебя жалеют. Ну, в общем… Будь умнее, молчи. Фу… Во что я тебя втянул, девочка… Не могла, что ли, сказать, что у нас офис у чёрта на рогах… А теперь я тебя хрен отпущу, даже если пожелаешь уйти. Я Максу завидую по-чёрному и с большим удовольствием бы обменял Маринку на тебя, — и он снова замолчал, теперь надолго. — Лен, ты ничего не подумай, я трезвый… Я просто не спал, всё думал, как мы выкрутимся… Я вообще суммарно часов десять за последние дни спал. И прости за поцелуй. Я не должен был, я знаю. Это был не я, если что, а мой младший брат… Вот так и думай об этом, ладушки?

Глава 25 "Суббота есть суббота"

Платье подошло и было чуть ниже колена. Лиф с блёстками закрывал плечи и прекрасно скрывал отсутствие бюстгальтера. А вот пышная юбка, чуть меньше, чем на чайник, придавала платью ненужную сейчас вычурность. Если замотать голову лентой с бантом, то можно вообще сниматься в чёрно-белом варианте с мундштуком в руке. Но, увы, бант был на спине, им заканчивалась стягивавшая талию атласная лента.

— Прости, я его не видел, — всерьёз извинился Стас, когда она вышла в коридор.

Александр предусмотрительно остался на кухне, дальше которой гостей так и не пустили, оберегая сон малышки. Оксана же напросилась расправить бант и заявила, что он сейчас в тренде, и настойчиво предлагала Стасу галстук, но тот в ответ только расстегнул лишнюю пуговицу и расправил воротник по плечам пиджака.

— Суббота есть суббота, бегу от всех забот, — напел он тихо и почти силой вытолкал Алёну на лестницу, где ей пришлось его даже догонять.

Стас слетел вниз с такой быстротой, точно съехал по перилам, и Алёна, запыхавшись, поймала его руку только у приоткрытой двери. Пальцы утонули в большой горячей ладони и застряли в ней намертво.

— А теперь набери полную грудь воздуха и выдохни. Мы это пережили.

Она не стала так открыто выражать радость, но во дворе дышалось намного легче, чем на кухне Светловых. Там наоборот темнело в глазах.

Стас дотащил её до машины, бросил в багажник пакеты с одеждой и замер, уставясь на запылённое стекло, хотя на нём никто ничего не написал. По лицу Стаса пробежала лёгкая усмешка, и хоть он больше не держал её за руку, обе руки Алёны похолодели, и сердце тревожно забилось. Неужели он сейчас всё испортит? Ну, зачем она ему сдалась, зачем?

— Давай прогуляемся до театра? Пешая прогулка тебя не пугает? Или нужен новый пластырь?

Сейчас ей понадобится новое платье. Она не хочет сюда возвращаться. Не хочет! Станислав Витальевич, ну зачем вы так, молил её взгляд, но не находил в глазах вопрошающего ни тени сочувствия.

— Ну, чего молчишь?

А что сказать? У неё разве есть право выбора? Если только уйти… Прямо сейчас. Всучив, вместо ответа, билеты. И больше никогда с ним не встречаться…

— Знаешь же, как я не люблю парковаться в центре, — продолжал он развязно, привалившись плечом к крыше Форда. — А после спектакля можем посидеть где-нибудь. Суббота как-никак.

Наверное, настоящие джентльмены никогда не говорят подобные вещи прямым текстом. Наверное, настоящие леди знают заранее, на что соглашаются, принимая протянутую руку.

— Мне нужно домой, — Алёна сумела наконец отыскать спрятавшийся в пятке под старым пластырем голос.

Будь что будет! К чёрту работу! К чёрту всё! Она не вешала на себя ценник. А с него не убудет с невозвращённых подарков… Хотя он и не швыряется деньгами, как Сашенька. Вон и машину покупает средненькую, без претензии. А что делать? Ну, не переодеваться же на улице! Стриптиз для нищих не входит в её репертуар, а ничего эдакового она ему не покажет. Он видел круче и профессиональнее. Так зачем же она ему сдалась? Зачем… Если только… Вот надо ему прямым текстом и сказать, что он не будет первым. Тогда, возможно, она и на рабочем месте удержится без последствий. Но как такое сказать? Она бесстыдством от Сашеньки пока не заразилась…

— Тогда я провожу тебя до дома, — Неужели Стас принял отказ? Да ещё так спокойно… — Потом вернусь сюда. Такой расклад тебя устроит?

Алёна кивнула, и Стас тут же отступил от машины. Она попыталась взять его под руку, но он снова завладел её пальцами и шёл бодро, размахивая их сцепленными руками, точно она была трёхлетним малышом. Господи, да что же это такое?! Кто он такой? Какой он настоящий? Или он действительно перепутал её с дочкой? У него явно дочь — слишком уж умело он обращается с её волосами и нарядами.

В вечно спешащей вечерней толпе они почти не говорили, но на запруженном переходе через Литейный проспект Стас вдруг отпустил её, чтобы стащить с волос резинку.

— Расслабься!

Алёну передёрнуло от мысли о Саше, но в равнодушном взгляде Стаса она не сумела отыскать подвоха — он не напоминал о Светлове, он просто распустил ей волосы, и теперь они лезли в лицо, не желая удерживаться за ушами, но резинка уже лежала в кармане пиджака и просить вернуть её Алёна не решилась. К тому же, их толкнули в спину, когда они пропустили смену сигнала на зелёный, но Стас успел схватить её за руку — Саша прав, отец — это диагноз. И как же Стас решился расстаться с дочерью? И чем он не устроил жену? Своими походами налево? Но, может, это лучше, чем виски и ор на жену? Кто поймёт этих бизнесменов?..

— Нет, я не собираюсь домой, — говорил Стас в трубку, хотя Алёна даже не услышала звонка. — Я не лезу к тебе и ты не лезь ко мне, ладушки? Пусть он тебя провожает, я-то тут причём? А это тебя никаким местом не касается. Слушай, хватит уже меня грузить. Завтра меня не будет и точка. Мне плевать на твой шоппинг. Я не таксист. Отвянь!

Стас с такой силой стиснул ей пальцы, что Алёна поморщилась. Но он этого не заметил, продолжая глядеть вперёд и таща её через толпу, наплевав на все приличия.

— В одиннадцать. Нет, я пешком. Машина у Восстания. Дойдёшь! Ноги не отвалятся. Я не хочу с ним знакомиться! Не хочу! Какие ещё полчаса? Твою мать, у меня дел по горло. Я не собираюсь ночевать у матери. Не твоё дело, что я буду делать завтра. Как хочешь, но чтобы я его не видел. Да, не ручаюсь… Я знаю, где это. Подождёшь меня на улице. А я вообще в костюме. Да, у меня были другие планы на вечер, но ты очень любишь себя в них вписывать. Если ещё слово скажешь, поедешь домой на метро, поняла? Давай. Отбой.

Глава 26 "За здравие!"

Макс осторожно затворил дверь, и на ней тотчас отразился отсвет торшера.

— Я думал, ты спишь, — обернулся он к дивану.

Полина лежала на неразобранном прямо в одежде, без подушки, прикрытая лишь пледом.

— Ты что так долго?

В её голосе сквозило раздражение, которое ему не понравилось и удивило. Он не говорил, во сколько придёт, а она сказала, что зверски устала и хочет пораньше лечь спать. И нате. Всю жизнь разбирала диван сама, а теперь ждёт слугу и потому злится?

— Да всего на полчаса задержался. Надо было с одним чуваком переговорить.

— А сообщение послать? — не унималась Полина.

— Блин, я же не ночью пришёл! Одиннадцати ещё нет. Чего завелась с полоборота? Вставай, я разберу диван, — и когда Полина не пошевелилась, Макс процедил сквозь зубы. — Давай я пойду к себе, раз так?

Ответа не последовало, и Макс взялся за дверную ручку. Чего с ней воевать…

— Макс, я встать не могу.

Он обернулся:

— Слушай, уже ж не первый день. Тебе что, целую неделю так плохо?

Он остался в дверях, не зная, куда и зачем его сейчас пошлют.

— У меня нога.

— Чего нога? — не понял он.

— Завтра в травму поеду, тогда и узнаю.

Макс шагнул к дивану, и Полина вскрикнула:

— Только не трогай!

Он замер и повторил вопрос.

— Пальцы, не сама нога. Может, сломаны. Может, ушиб. Но встать я не могу.

— А домой как дошла? Или у дома уже оступилась?

Макс опустился подле дивана на колени, переводя взгляд с бледного лица Полины на спрятанные под пледом обездвиженные ноги и обратно.

— Перед самым спектаклем. Свет настраивали. Я назад шагнула, а там бревно из первого акта. Я о нём забыла… Ну и перекувырнулась. Ещё и спину ушибла, но на фоне пальцев это такая ерунда…

— Так ты не играла, значит?

— Какое там не играла?! Кого за десять минут найдёшь! Залили ногу обезболивающим, засунули в сапог и вперёд. Ну и таблеток наглоталась, конечно. Думала ничего, пронесло. Даже хотела пешком идти. Спасибо, администратор не уехал. Из машины я уже не вышла. Он меня на руках нёс, но сапог я ему не позволила снять.

Она откинула плед. Сафьяновый сапожок на одной, на второй ноге — носок, но пальцы поджаты — видимо, из солидарности, чтобы справиться с болью.

— Слушай, я не могу… — выдохнул Макс и потёр зачесавшийся нос.

— Что значит, не могу? Вот я не могу… Не могу согнуться. И вообще от одной только мысли тронуть пальцы в холодный пот бросает. Сними.

Макс вскочил на ноги.

— Полин, давай скорую вызовем, а?

— Ты что, больной? Так и скажешь — сапог снять помогите, да? Так и скажешь?

— Какой сапог, у тебя ж нога!

— Нога у меня на месте. А на пальцы рентген нужен. Я не хочу ночью в больницу. Я насмотрелась на приёмный покой. Иди нафиг! Сними сапог, не будь идиотом! А завтра Алексей Михайлович отвезёт меня на рентген. Производственная травма всё-таки… Сними сапог, Макс! Ну что, я умолять тебя должна? Так я на колени встать не могу! Или мне соседа звать? Или твою сестру? Блин, ты что совсем…

Полина прикусила губу и даже шмыгнула. Большие глаза блестели — слёзы боли и обиды смешались вместе и выкатились на щёки.

 — Полин, я боюсь сделать тебе больно, — взмолился Макс.

Лицо Полины перекосилось.

— Мне больно! Мне уже больно! Мне надо снять сапог. Смазать троксевазином хотя бы и забинтовать. У меня всё есть. Алексей Михайлович купил… Блин, Макс! Я теперь жалею, что отказалась от его помощи. Он бы слюни не пускал, а взял и сделал. Как мужик!

Макс прикрыл глаза и досчитал до пяти. Не помогло. Подмышки вспотели. В висках стучало. А что если он повредит палец ещё больше? Полная дура, раз не поехала в больницу. Ходить же не сможет. А у неё съёмки…

Полина подтянула плед к самому лицу, и когда нижний его край коснулся живота, Макс склонился к больной ноге, ища на сапоге молнию.

 — Это чулок. Стаскивай. С молнией я бы сама сняла. Встань за диван и резко потяни. Если даже буду орать, тяни всё равно. Дубль я не выдержу.

Макс схватился за сапог и дёрнул. Полина не пикнула. Только согнулась пополам и подтянула коленки к подбородку. Макс едва удержал равновесие и так и остался стоять в обнимку с сапогом, ища, где его пара.

— Брось на пол, — скомандовала Полина и с перекошенным болью и страхом лицом дотронулась до распухшего пальца. — Всё в пакете на столе. Пожалуйста, поторопись. И захвати воды, хочу ещё таблетку принять.

— Сколько ты их уже приняла?

— Слушай, не задавай вопросы, а делай. Фельдшер тут нашёлся. Шляешься непонятно где, когда нужен. А являешься, так воды даже не допросишься!

Макс поставил сапог за диван и встал подле двери, расставив ноги.

— Слушай, Полина. Я понимаю, что тебе сейчас плохо. Но, может, хватит хамить, а? Я всё сделаю. Только разговаривай со мной по-человечески, ладно?

Она глянула на него в упор, но промолчала. Он вынул из упаковки таблетку и протянул ей на ладони.

— Дай две, — попросила Полина тихо, и он так же тихо, но твёрдо отказал:

— Если так сильно болит, надо врача вызывать, а не травить себя.

Она запила таблетку и откинулась на валик дивана.

— Делай быстрее.

Макс осторожно выдавил на палец прозрачный желтоватый гель и начал размазывать по больному пальцу, едва касаясь кожи, и всё равно слышал за спиной сдавленное шипение Полины. Когда он заматывал ногу, она пару раз ойкнула в голос, а потом уткнулась в спинку дивана и замерла.

Глава 27 "Дорога домой"

Алёна повесила трубку и шарахнула по телефону-автомату кулаком с такой силой, словно хотела выбить жетон. Матери лучше не звонить — перевернёт все слова, извратит все факты, наведёт такую панику, что хоть ищи саван и ползи на кладбище. Нет, её более чем устраивают джинсы и футболка под плащом. Не устраивает только то, что пришлось надеть под джинсы и футболку, но не одалживать же у Полины ещё и нижнее бельё. О нём следовало позаботиться заранее, но хорошая мысля приходит, как водится, опосля.

Хотя одна здравая мысль посетила её вовремя, запретив звонить матери из дома. Макс дрыхнет, как сурок, но у остальных есть уши, как локаторы. Пусть пребывают в неведении для своего же блага — меньше ссор. Алёна решила, что вообще больше никому ничего не скажет. С этой минуты все её действия — это её собственные действия, даже если они идут вразрез с чьими-то желаниями и ожиданиями. Даже если этот кто-то сам Станислав Витальевич. Она согласна с его тактикой — делать только то, что хочется. Вот так и будет, если вообще будет. Она не сделает первый шаг, но и шага назад от неё не дождутся. Она взрослая и имеет полное право на личную жизнь — даже если она вот такая, на пять минут, оторванных от бизнеса.

Алёна проснулась с этой мыслью, и та не развеялась во время пробежки до метро. А разговор с матерью только утвердил её в правильности решения. Они из другого мира, из деревни и коммунальных квартир — они не могут и не хотят видеть дальше собственного носа. Жизнь вот такая, какая она есть. И она не так уж и плоха. Намного лучше того, что было у неё до кофе с пенкой. Теперь, когда Стас её поцелует, она ответит на поцелуй значительно лучше, хотя опыт у неё никакой. Серёга даже близко не поцеловал её так за целых два года редких, но всё же полноценных встреч, как Станислав Витальевич умудрился сделать это за каких-то шестьдесят секунд.

В ожидании встречи сердце упругим мячиком прыгало со ступеньки на ступеньку подземного перехода. Дедушка Ленин обозревал просторы города, но никому не грозил пальцем. А если бы и грозил, то кроме бешено-стучащего сердца она никого сейчас не слушала. Стас, как вчера в джинсах и ветровке, стоял у подножия памятника, непрестанно крутя что-то в руках, в которых принцесса, затаившаяся в дальнем уголке сердца, мечтала б увидеть букет. Мечтать не вредно — Стас не тратит драгоценные секунды на общепринятые формальности, как не тратит и деньги на ненужные вещи. И вообще принцессе совестно вздыхать по цветам после такого количества подарков, которые она от него получила. Но она бы с удовольствием заменила цветы на поцелуй. Большой. Ну, прямо большущий… Но не получила ничего.

Стас заметил её приближение и встретил протянутой заколкой — кожаный цветок с бисером и тиснеными листочками.

— Ты рвёшь резинкой волосы. Это должно быть лучше. Хотя бы на сегодня. В переходе это было самое приличное.

Она не протянула руки. Даже не поздоровался — сразу перешёл к делу. Что у неё в голове, его вообще не волнует. Главное, чтобы она не распускала волосы — расслабляться, детка, будешь с другими, не с ним. Это хуже пощёчины. Много хуже. Хорошо, что она без косметики — не красилась, чтобы не возбудить в матери лишних подозрений, а пригодилось для сердечного приветствия. Станислав Витальевич в своём репертуаре. Он вернулся во взрослую жизнь, и можно с чистой совестью и тяжёлым сердцем забыть о поцелуе «его младшего брата». Вот как всё просто, а она врала Максу и убивалась над нижним бельём, которое ни своим присутствием, ни своим отсутствием не заинтересует Станислава Витальевича.

Стас протянул заколку ещё настойчивее и пришлось взять, пробурчав слова благодарности. В карман не сунешь, только на волосы. Доволен? Наверное, ведь улыбка снова на пол-лица, но в ней ни на грамм того, что хотят видеть во взгляде мужчины женщины. Выходит, она не женщина. И будто в подтверждение, Стас предложил купить ей мороженое. Алёна отказалась. Следующим пунктом будет приглашение в зоопарк. Наверное, вчера он целовал совсем не её. А призрак Альбины. Это точно. Иначе бы не смог говорить о бывшей в обществе другой девушки с таким слоновьим спокойствием.

Неутешительные выводы позволили Алёне покорно и спокойно вложить руку в протянутую ладонь. Припарковал машину он прямо у площади — никакой прогулки не намечалось.

— Ты здесь где-то рядом живёшь? — поинтересовалась она скорее для зачина непринужденной беседы, чем из интереса.

— Нет. Просто это прямая дорога к домику Арины Родионовны.

И это он жаловался на отсутствие такта? Это у Александра Сергеевича такт напрочь отсутствует. Тот сказал бы — к тебе в деревню.

Стас щёлкнул замком и открыл для попутчицы дверь. Именно ей Алёна себя сейчас ощущала. Даже не желанной, а случайной попутчицей. Как же легко Стас вычеркнул из памяти посиделки на подоконнике. В салоне вновь нестерпимо пахло жареным тестом и мясом. Тяжёлый дух перекрывал дынный аромат, хотя жёлтая красавица лежала прямо за её креслом.

— Возьми один, пока с пылу с жару, — перегнулся к пакету Стас и вернулся с зажаристым пирожком. — Ну… Я одним уже позавтракал, а ты, уверен, не ела.

А вот и не угадал. Она ела. И даже с большим аппетитом в предвкушении встречи, а сейчас горло перекрыло комом обиды за рухнувший воздушный замок. Спасибо Станиславу Витальевичу за возвращение в пионерское детство — ни рукой, ни плечом не коснётся. Так целый день и прошагают рука за руку на пионерском расстоянии на радость маме с бабушкой.

Стас заботливо завернул пирожок в салфетку и протянул ей. Надо теперь съесть и не подавиться. Особенно под музыку битлов. Если кто-то стреляется под музыку Стинга, то ей пора повеситься от слов «эврибади лет вэй хайер даун…» Как же она в детстве пропустила эту фразу? Или поняла буквально? Жирная двойка, которую влепил ей Александр Сергеевич, сейчас запылала на щеках по новой, но Стас, к счастью, либо не запомнил фразы, либо не сумел вычленить знакомые слова из остального текста. Да, в общем, он полностью забыл вчерашний день.

Глава 28 "Три желания"

Никогда прежде дома у Алёны не было такой тишины. Все как воды в рот набрали. Даже у Стаса пропало врождённое красноречие после того, как он рассказал, что восхищён игрой Макса и историей бабушкиного брата. Ему кивали, но и только. Привирать, как с Максом, с мамой и бабушкой он себе не позволял, а убедить их, что он не верблюд, было под силу лишь Кашпировскому. Сила убеждения Стаса распространялась только на подчиненных в силу финансовой зависимости, но не их родителей, по глазам которым было видно, что они б сами доплатили дочери, чтобы она с ним никогда не познакомилась. Алёне давно не было так стыдно за мать. Вернее, ей впервые было стыдно — она ж её ни с кем не знакомила. Серёга всё же отличный пацан — даже обдолбанный не сказал про неё ничего и никому. А, может, он её забыл? Ну ведь бывает, наверное, такое у наркоманов. А вдруг? Хорошо бы так оно и было… Она его после вчерашнего поцелуя точно забыла и никогда не вспомнит.

Заодно ей стало стыдно за то, что в доме не обитали салфетки, а в пакете их оказалось слишком мало. Видеть Стаса среди висящего в ванной белья не хотелось, но что поделать — хорошо, что её вещей там нет. Они пробыли в квартире меньше часа, а Алёне казалось, что уже наступило утро. Стас ещё пытался что-то говорить. Даже коснулся политики и экономики. В них он разбирался всяко лучше неблагодарных слушательниц. Встать и уйти они не могли, хотя все задыхались в обществе друг друга. Стас сделал, кажется, всё, чтобы выглядеть просто, но лучше бы приехал в галстуке — тогда бы натянутая обстановка не была такой обидной.

— И вы считаете, что это сильно ударит по экономике России? — спросила мать так громко, что у Алёны зазвенело в ушах.

— Не важно, что я считаю про страну. Я не экономист. Я просто торгаш, как говорит мать, — слишком тихо ответил Стас. — Дело в том, что оно уже ударило по нам и это не предел. Но я в этом бизнесе уже давно и не из таких ям вылезал. Мы с Сашей со всем справимся. У нас неплохая для этого команда подобралась.

Он метнул быстрый взгляд в сторону сидящей навытяжку Алёны, и та вспыхнула. Лицо матери осталось непроницаемым. С таким она зачитывала оценки за контрольные.

— За дочь не переживайте, — повторил он прямым текстом то, о чём толковал битый час с неизменным неуспехом.

— А я и не переживаю. С чего вы взяли, что я не доверяю дочери?

Алёна попыталась выдержать взгляд матери, но не смогла. Господи, была бы кухня хоть чуть побольше — спина отвалится на табуретке. Дайте стул хотя бы! Или на диван наконец пересядем!

— Стас, хочешь я покажу тебе свою любимую игру?

Надо было раньше о ней вспомнить! Стас подлетел со скоростью ракеты, чуть не опрокинув табурет, и Алёна за один прыжок оказалась в большой комнате у книжного шкафа. За книгами лежала перетянутая резинкой стопка карточек.

 — Это мы с Максом сделали из старых открыток. Они разрезаны на четыре части. Каждому игроку раздаётся по шесть карт, ходим по очереди. Собранную открытку убираем. У кого не осталось на руках карточек, тот и выиграл. Играем?

— Играем. Только вдвоём в такие игры не играют.

— Я должна вымыть посуду, — ответила мать из прихожей.

Чашки ополоснуть, да? Алёна глянула на неё с нескрываемой злостью.

— А мы бабушку попросим с нами сыграть, — тут же нашёлся Стас.

— Да, бабуль? — поддержала его Алёна.

Они действительно сыграли один раз. С лица Стаса не сходила улыбка, когда он видел собранные открытки, и то и дело говорил, что у них такая тоже была.

— Даже не знаю, хранят мои их или нет. А тут такое погружение в детство. Как же мы с сестрой не додумались превратить их в игру?

Вопрос был риторический, но усевшаяся в кресло мать не удержалась от комментария:

— Наверное, у вас были настоящие игрушки. У нас тоже есть где-то немецкое лото со зверюшками.

Стас поднял на неё глаза. Голос его по-прежнему звучал абсолютно спокойно:

— У меня после детского сада игрушек не было. Мне пришлось рано повзрослеть и помогать отцу кормить семью.

От вынужденного ответа мать спас звонок. Стас вытащил мобильник и выругался одними губами.

— Я просил не звонить мне сегодня. Просил? — лицо Стаса сделалось каменным. — Не понял. Вчера ночью ты пела другую песню. Мир перевернулся за двенадцать часов? Да, я тупой, согласен. А ты дура, согласна? Знаешь, в моём понимании в категорию нормальных мужиков он не вписывается. Конечно, никакого. Давай тогда закончим все товарно-денежные отношения, раз ты взрослая девочка и можешь сама решать, с кем тебе спать. Я не хочу этих разговоров, поняла? Хорошо. Позвони тогда Саше. Скажи ему всё, что ты сказала мне, и посмотрим, что он тебе ответит, ладушки? А причём тут личное мнение, красотка? Я сказал, что сейчас никого не отпускаю в отпуск даже за свой счёт. Только в бессрочный. А если отбросить сантименты, то ты вообще мне не нужна. Я лучше вторую Катю найду. У неё выработка в три раза больше твоей. Да, да… Я скажу тебе почему. Потому что девочке нужны деньги. А у тебя есть я, кого можно подоить при необходимости. И у тебя ещё хватает наглости тыкать мне. Ты готова содержать себя сама? Отлично. Тогда завтра первым делом я подготовлю приказ о твоём увольнении. И катись в свою Германию… Согласна? Чего молчишь? Да, я заочно так решил. И ты меня не переубедишь. Я копейки тебе не дам, поняла? Я не знаю, как ты себя будешь чувствовать, и знать не хочу. Зато знаю, как буду себя чувствовать я, если стану спонсировать твою дурь, — Стас прикрыл глаза и два раза стукнул корпусом телефона по столу. — Идиотка!