Просто поверь в любовь

Глава 1

Презентация нового бренда винодельни «Виноградники Максфилдов» шла без сучка без задоринки, и Эмерсон Максфилд стало скучно.

Это было неподходящим чувством для директора по маркетингу, но решительно именно это чувство она и испытывала.

Она понимала, что многие из присутствующих людей смотрят на нее безо всякого интереса, потому что ее жениха нет рядом с ней.

Она посмотрела на свою руку, в которой держала бокал розового вина и на безымянном пальце которой сверкал огромный грушевидный бриллиант.

Ей было скучно не потому, что Донована не было рядом.

Честно говоря, именно в присутствии Донована ей в последнее время становилось скучно, и это вызывало у нее немалое беспокойство.

Но что ей было делать?

Ее отец два года назад устроил их помолвку, и она согласилась на это. Она была уверена, что их отношения со временем станут прогрессировать, но они… не менялись.

Они жили и работали в разных штатах, и между ними не проскакивало даже искры, способной зажечь маленький костер.

И, в конечном счете, прием был менее скучным, чем ее помолвка.

Но и прием, и помолвка были связаны между собой. Потому что империя ее отца была самой важной частью ее жизни. Она сама была частью этой империи.

Она любила своего отца. И его империю. Винодельня была делом всей ее жизни. Она помогла отцу создать ее, превратить ее в процветающую компанию.

Она добилась того, что вина Максфилдов были включены в подарочные корзины Голливуда, что на самых популярных сайтах знаменитые люди рекомендовали их.

Она превратила их торговую марку в нечто большее, чем просто местные вина.

И ее работа, как и работа ее сестер, помогла сделать винодельню самой процветающей в Орегоне.

Ей следовало бы испытывать чувство триумфа на этом приеме.

Но вместо этого она чувствовала лишь дискомфорт. Тот дискомфорт, который стал преследовать ее в последнее время.

Раньше это доставляло ей несказанную радость – стоять среди гостей в роскошном платье, с помадой на губах, идеально гармонирующей с цветом ткани. Она чувствовала себя… значительной. Важной. Успешной. Что бы об этом ни думала ее мать.

Может быть, проблема была в ее приближающейся свадьбе?

Потому что чем меньше оставалось до нее времени, тем больше сомнений она испытывала.

Если бы только она могла настолько посвятить себя работе, чтобы выйти замуж за сына генерального директора одной из крупнейших в мире рекламных компаний!

Чтобы исполнить и эту просьбу своего отца.

Эмерсон любила отца. И винодельню.

А что касается романтической любви…

Честно говоря, она ни разу не влюблялась. Что же до секса и страсти…

Она еще не спала с Донованом. Но до него у нее уже были двое мужчин. Один бойфренд – в колледже, один – после его окончания. И это не было чем‑то таким особенным, ради чего стоило перевернуть всю свою жизнь.

У них с Донованом были общие цели и общие интересы. Наверняка этого будет достаточно, чтобы наладить нормальную семейную жизнь.

Так почему бы не выйти замуж ради винодельни? И чтобы сделать отца счастливым?

Почему бы и нет?

Эмерсон вздохнула и обвела взглядом комнату.

Все было так красиво. Как и должно было быть. Прием проходил в роскошном дегустационном зале, из которого открывался замечательный вид на виноградники, залитые лунным светом.

Эмерсон вышла на балкон. Там стояли несколько человек, в дальнем конце, но они не стали подходить к ней. Одним из ее талантов было держать людей на расстоянии. Одной улыбкой она могла привлечь внимание всех присутствующих, если бы ей этого захотелось. Но она также умела сделать свое лицо непроницаемым, что не поощряло заводить с ней разговор.

Она взглянула на виноградники и снова вздохнула.

– Что ты здесь делаешь?

Эмерсон слегка улыбнулась. Потому что она могла заставить держаться на расстоянии всех, кроме своей младшей сестренки, Крикет. Та всегда делала то, что хотела.

– Мне захотелось подышать свежим воздухом. А что ты здесь делаешь? Разве тебе не поручили стоять у дверей?

– Спасибо, мне уже двадцать один год, – фыркнула Крикет, при этом выглядя так, словно ей было гораздо меньше, по крайней мере, на взгляд Эмерсон.

Эмерсон хмыкнула.

– Прости. Как я могла забыть?

Но она не могла забыть этого, потому что сама устроила абсолютно фантастическую вечеринку для Крикет по поводу ее совершеннолетия. Правда, Крикет чувствовала себя некомфортно, особенно в парадном платье, которое Эмерсон выбрала для нее. Крикет не любила быть в центре внимания.

А Эмерсон любила. Но только на своих условиях.

Крикет, казалось, почувствовала себя задетой.

– Я пришла сюда не для того, чтобы меня дразнили.

– Прошу прощения, – искренне извинилась Эмерсон, потому что любила сестру. Ей хотелось лишь немного пошутить над ней, потому что это доставляло ей большое удовольствие.

Эмерсон снова взглянула на виноградники и нахмурилась, увидев фигуру, движущуюся между рядами.

Это был мужчина. Даже с балкона ей было видно, что у него стройное, поджарое тело и очень высокий рост.

– Кто это там? – спросила она.

– Не знаю, – сказала Крикет, всматриваясь в темноту. – Может, позвать папу?

– Нет, – ответила Эмерсон. – Я сама спущусь туда.

Она отлично знала, кто должен был присутствовать на приеме, а кто нет.

А если этот мужчина – один из Куперов с винодельни «Ковбойские вина», ей нужно серьезно обеспокоиться, потому что он может находиться там, чтобы вынюхивать их фамильные секреты.

Не то чтобы их главный конкурент опускался прежде до промышленного шпионажа, но она никому не доверяла.

Виноделие было очень конкурентной областью, и с годами конкуренция лишь усиливалась.

Сестра Эмерсон, Рен, всегда зеленела при одном лишь упоминании имени Куперов и всегда бормотала, что от них можно ждать всего. Так что все было возможно.

– Я спущусь и проверю, что там происходит.

– Ты же не собираешься идти туда одна?

– Со мной все будет в порядке. У меня с собой мобильник, и сейчас здесь много народу. Не думаю, что у меня возникнут какие‑нибудь проблемы.

– Эмерсон…

Но Эмерсон уже направилась к лестнице, не обращая внимания на протесты сестры. Она не знала почему, но чувствовала, что сама обязана выяснить, кем был тот мужчина.

Может быть, потому, что его появление было единственным интересным моментом за весь вечер.

Она направилась туда, где видела этого мужчину в последний раз. Но, подойдя к нему, застыла на месте.

Она знала, что он высокий, даже на расстоянии. Но он был… очень высоким. И широкоплечим. На нем была ковбойская шляпа, обтягивающая черная футболка и джинсы.

И это был не Купер.

Она никогда прежде его не видела. Он заметил ее, остановился и поднял голову. И лунный свет упал на его лицо. Оно было точеным и красивым. Настолько красивым, что у Эмерсон перехватило дыхание.

– Я… Вы заблудились? – спросила она. – Прием проходит вон там. Хотя… я совершенно уверена, что вас нет в списке гостей.

– Я не был приглашен ни на какой прием, – ответил он, и его голос был низким и хрипловатым. И очень греховным.

Греховным?

Она понятия не имела, откуда у нее взялась эта мысль.

Но ей легко было представить, как этот голос произносит разные греховные слова.

– Тогда… простите, но что вы здесь делаете?

– Я здесь работаю, – ответил он. – Я новый работник на ранчо.

Будь он проклят, если она не была Красной Шапочкой, попавшей прямо в руки Злого Волка.

Только на ней не было красной шапочки. На ней было красное платье, которое облегало ее изящную фигуру, словно перчатка.

Ее темные волосы рассыпались по обнаженным плечам.

Он мог представить ее в своей постели именно такой. Обнаженной, с этими рассыпавшимися волосами.

Какая жалость, что он здесь не ради удовольствия. Он здесь ради мести.

И если он правильно угадал, исходя из того, что ему было известно о семье Максфилд, это была Эмерсон Максфилд. Чье прекрасное лицо часто появлялось на обложках журналов. Она была роскошной, очень узнаваемой и… помолвленной.

Но ничто из этого не остановило бы его, если бы он захотел ее.

Какое ему дело до того, что какой‑то мужчина надел ей кольцо на палец? По его мнению, если обрученная или замужняя женщина начала поглядывать на сторону, виноват в этом мужчина, надевший это кольцо, потому что не смог удовлетворить ее потребности.

Если Холден мог соблазнить женщину, тот ублюдок, у которого он ее увел, сам заслужил это.

Но в мире было множество других женщин, и он не собирался мараться, связываясь с одной из Максфилдов.

Какой бы роскошной она ни была.

– Я не знала, что мой отец нанял нового работника, – сказала она.

Учитывая то, что он знал о ее семье, ему показалось смешным, что она говорит, как маленькая принцесса из элитной школы. Но он знал, что Максфилды – самая богатая семья в округе, а их вина конкурентоспособны на мировом рынке.

Ее отец, Джеймс Максфилд, был первоклассным виноделом… и первоклассным мерзавцем.

Холден не был моралистом, но некоторые вещи он считал недопустимыми. И главная из них – не принуждать женщин к чему бы то ни было. И он никогда не позволил бы себе шантажировать женщину, которую сделал несчастной.

Но у Джеймса Максфилда не было понятия о чести.

И, к несчастью для Джеймса, когда дело доходило до того, чтобы отплатить за причиненный близкому существу вред, Холден готов был зайти как угодно далеко. Интересно, что Эмерсон подумала бы, если бы узнала, что сделал ее отец с женщиной, которая была едва ли не моложе нее?

Что он сделал с младшей сестрой Холдена?

Но, скорее всего, Эмерсон было бы безразлично все это.

Он подозревал, что все дети Максфилда закрывают глаза на его поведение, равно как и его жена. И все ради того, чтобы продолжать иметь доступ к его банковскому счету.

– Я приехал только сегодня, – сказал он. – И остановился в одном из коттеджей.

Холден выбился в люди своим трудом, хотя его успехи в строительстве недвижимости не освещались в СМИ, как успехи Максфилда. И это лишь пошло ему на пользу, потому что он сможет теперь неузнанным посвятить себя этой мести. Самым замечательным было то, что Джеймс даже не заподозрит, откуда ему грозит беда.

Потому что он никогда не поверит, что человек такого низкого социального статуса сможет навредить ему. Он не обратит внимания на Холдена. Потому что будет считать его просто нанятым работником. Лакеем.

Джеймс никогда не догадается, что Холден владеет огромным поместьем в восточной части штата.

Потому что Джеймс Максфилд думает только о себе. Он не верит, что кто‑то может быть умнее его, что кто‑то хоть отдаленно может быть таким важным, как он.

И его гордость станет его погибелью.

Холден об этом позаботится.

– А‑а‑а, – сказала Эмерсон и прикусила губу, посмотрев ему прямо в глаза.

Эта маленькая чертовка флиртовала с ним.

– Разве вы не должны быть с гостями?

Она подняла одно плечо.

– Наверное.

Она не казалась удивленной тем, что он знал, кто она. Но, надо полагать, Эмерсон привыкла к тому, что все ее узнают.

– Гости могут заметить, что вас нет.

– Может быть, – сказала она и сморщила носик. – Но, между нами, я стала немного уставать от всего этого.

– От приемов с бесплатной едой и выпивкой? Как можно устать от этого?

– Полагаю, что, когда выпивка все время бесплатная, начинаешь забывать, почему это прикольно.

– Мне об этом ничего не известно.

– О. Конечно. Простите. Это было бестактно с моей стороны.

– Ну, если вы та, кем я вас считаю, вы относитесь к привилегированному классу. Почему вы извиняетесь за это?

– Потому, что я все равно не имела права это говорить.

– Ну что ж, я могу тоже сказать вам кое‑что бестактное, чтобы вы почувствовали себя лучше.

Она рассмеялась.

– Попробуйте.

– Вы неосторожны, Красная Шапочка, разгуливая там, где вас может сожрать Злой Волк.

Это было очень сексуальным намеком, и принцесса со сверкающим обручальным кольцом на руке должна была бы оскорбиться.

Но этого не случилось. Наоборот, она, казалось, расслабилась, и отвела глаза в сторону.

– Это нужно считать бестактным?

– Безусловно, – сказал он.

– Но мне это не кажется таковым.

– Вам лучше вернуться к гостям, – снова заметил он.

– Почему? Разве мне угрожает опасность?

– Смотря что считать опасностью.

Он сказал себе, что нет ничего плохого в том, чтобы наладить с ней отношения. На самом деле, это может очень ему пригодиться.

– Например, беседу с незнакомым мужчиной в винограднике?

– Зависит от того, считаете ли вы меня незнакомым.

– Этого я еще не знаю.

Она внимательно оглядела его, и он почувствовал, как в нем проснулся интерес к этой женщине. Такого он давно не испытывал.

Интерес к Эмерсон Максфилд.

Но она сделала шаг назад. Ее глаза широко раскрылись, и в них промелькнул страх. Неужели она почувствовала ненависть, которую он испытывал к текущей в ее жилах крови?

– Мне нужно идти, – пробормотала она. – Гости…

– Да, мэм.

Он непроизвольно шагнул к ней, и она отступила на шаг. Потом развернулась и поспешно, насколько ей позволяли высокие тонкие каблуки, направилась к дому.

– Лучше беги от меня, Красная Шапочка, – прошептал он.

А потом окинул взглядом виноградник и дом, стоящий на холме.

– Большой Злой Волк собирается проглотить все это.

Глава 2

– Эмерсон, – сказал ее отец, – у меня есть для тебя работа.

После прошлой ночи Эмерсон чувствовала себя усталой и немного растерянной. Она сделала нечто такое, что было совсем не в ее характере, и никак не могла понять, что на нее нашло.

Она ушла с приема, бросила свой пост. И отправилась искать незнакомого мужчину в винограднике. А потом…

Он напомнил ей волка. Однажды, еще учась в школе, она побывала в волчьем заповеднике, и была заворожена мощным альфа‑самцом. Таким красивым. Таким сильным.

Она тогда очень испугалась. И в то же время не могла отвести от него взгляда.

Но он был простым наемным работником.

И это должно было стать для нее сигналом опасности. Абсолютным приказом «стоп, не смей идти дальше». Если бриллиант на ее пальце не служил достаточной причиной, чтобы остановиться, его статус должен был послужить такой причиной.

Но она почувствовала странное влечение к нему. А потом он шагнул к ней. И она убежала.

И она не могла понять, почему не сделала этого раньше. Что случилось с ней?

– Работа? – переспросила она.

– Я следил за доходами винодельни «Грассрутс», и они уже сделали себе имя как место, которое привлекает к себе туристов. Они предлагают посетителям прогулки верхом по виноградникам. И мне кажется, что конные экскурсии, пикники и все такое прочее могли бы стать дополнительным источником дохода и для нас.

Эмерсон встречалась с владелицей винодельни «Грассрутс», Линдой Додж, и она ей очень нравилась. На мгновение она испытала укол совести из‑за того, что отец собирается эксплуатировать ее идею. Но она тут же отбросила сомнения.

Не было чем‑то необычным заимствовать идеи у других компаний. К тому же Эмерсон старалась не рассматривать другие винодельни в качестве достойных соперников.

Единственными их соперниками были «Ковбойские вина». И Эмерсон подозревала, что корни их соперничества лежат гораздо глубже, чем ей кажется, но если и так, Джеймс никогда не упоминал об этом.

Равно как и Рен, ее сестра. Из‑за той роли, которую она играла в компании, ей часто приходилось скрещивать шпаги с Кридом Купером, которого Рен ненавидела всеми фибрами своей души.

– Итак, в чем заключается моя работа? – спросила Эмерсон.

– Я уже сказал тебе. Устраивать конные экскурсии, пикники и прочее.

– Но мне кажется, это больше по части Рен.

Рен отвечала за мероприятия, в то время как Эмерсон занималась глобальным продвижением бренда.

– Все дело в том, как ты влияешь на людей. Я хочу, чтобы ты разработала лучшие маршруты, отобрала лучшие вина для дегустаций, сделала самые выигрышные фотографии.

– Это… это будет не так просто.

– Меня не волнует, насколько это непросто. Именно поэтому я и обратился к тебе.

– Хорошо. Я сделаю это. Мне нравится эта идея.

– Я уже нанял менеджера, который будет заниматься технической стороной дела. Он будет руководить ремонтом и обновлением конюшен, займется приобретением новых лошадей, и все прочее.

– А‑а‑а. Этот… менеджер. Тот человек, которого ты нанял. Он высокий?

Джеймс пожал плечами.

– Понятия не имею. Меня не интересовал его рост. А тебя почему он интересует?

Эмерсон покраснела, чувствуя себя ребенком, своровавшим конфетку из буфета.

– Просто мне кажется, что я видела его вчера вечером. В винограднике. Я ушла с приема, чтобы выяснить, что там происходит. Мы с ним обменялись парой фраз, только и всего. Он сказал, что он наш новый работник.

– Тебе следует быть осторожней, – сказал ее отец. – Ты же не хочешь, чтобы кто‑нибудь сфотографировал тебя в компании постороннего мужчины. Ты же не хочешь скомпрометировать себя и поставить под угрозу свою помолвку?

Иногда Эмерсон удивлялась тому, что ее отцу кажется, будто они все еще живут в викторианскую эпоху.

– Ничто не случится с моей помолвкой с Донованом.

– Я рад, что ты так думаешь.

Она знала, почему отец так заинтересован в ее браке с Донованом. Он планировал уйти на покой, передав акции винодельни мужьям своих дочерей.

Он полагал, что Донован будет отлично справляться с управлением винодельней, и Эмерсон была согласна с ним. Но их брак? Будет ли он удачным?

– Самое главное, Эмерсон, это имидж, – сказал ее отец, возвращая ее к действительности. – Важно не то, что ты делаешь, а что думают об этом окружающие.

Было в интонации отца что‑то такое, что заставило Эмерсон похолодеть. Но это было нелепо. Она же была полностью согласна с тем, что имидж очень важен в бизнесе.

И тем не менее она похолодела.

– Это правда, – сказала она. – Не беспокойся. Я специализируюсь на имидже.

– И ты хорошо с этим справляешься.

– Спасибо, – пробормотала Эмерсон, покраснев от удовольствия. Джеймс Максфилд редко говорил комплименты, и тем ценнее они были.

– А теперь отправляйся на конюшню. Он будет ждать тебя.

Ее сердце сделало кувырок, но Эмерсон проигнорировала это. Ей нужно делать свою работу. И эта работа никакого отношения не имеет к тому, насколько высок новый менеджер на их ранчо.

Она была такой же очаровательной в повседневной одежде, как и в парадном красном платье. На ней были черные брюки с манжетами и черный топ, приоткрывавший ее живот. Ее темные волосы были собраны в высокий пучок, а ее помада была такой же ярко‑красной, как и накануне вечером. Ее глаза были спрятаны за круглыми солнцезащитными очками.

Ему очень хотелось увидеть ее глаза. И, как по заказу, приближаясь к нему, она сняла очки.

Он не был готов к тому, что она так красива.

Ему казалось, что он уже сумел оценить ее красоту при лунном свете. К тому же он видел ее фотографии, но они не отдавали ей должное. Он был убежден, что ярко‑синий цвет ее глаз – это заслуга фотошопа. Но теперь он увидел, что они такого же цвета, как синее небо над головой.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе утро. Как я понимаю, вы уже поговорили с вашим отцом?

– Да, поговорила.

– И что вы думаете о его проекте?

По мнению Холдена, он был очень хорош. И когда он разорит Джеймса, он, возможно, купит эту винодельню и продолжит сам изготавливать вино. Он умел продавать и делать хорошие деньги.

– Это хороший проект. Полагаю, несколько выигрышных селфи привлечет к нему интерес.

– Возможно, вы правы. Хотя, честно говоря, я плохо разбираюсь в фотографии.

Это было ложью. Его младшая сестра была моделью. Она познакомилась с Джеймсом Максфилдом на одной из вечеринок. И Холден проклинал себя за то, что это его деньги сделали их знакомство возможным.

Потому что Сорайя была совсем невинной девочкой из маленького городка, которая внезапно попала в общество людей, таких далеких от ее привычного окружения.

Холден и сам поначалу не знал, как ему тратить деньги.

Но он сразу же стал помогать своей семье, чтобы вытащить близких из той дыры, в которой они оказались. Первое, что он сделал, – это купил дом своей матери. Роскошный, стоящий на холме и неприступный для мужчин, которые обычно использовали его мать на протяжении всего его детства.

А его нежная, молоденькая единоутробная сестра… Она сразу же стала знаменитостью. Она была невероятно красива и обладала отличным вкусом.

Миллионы поклонников следили за ее жизнью, ждали ее фотографий в прессе, интересовались приемами, которые она посещала.

И однажды она посетила не тот прием и повстречалась с Джеймсом Максфилдом.

Он тут же буквально прилип к ней, прежде чем Холден смог предостеречь ее. А потом Джеймс бросил ее, оставив безутешной. Холден никогда не забудет, что его сестра стала пациенткой психиатрической больницы. Она пыталась покончить с собой, потом у нее случился выкидыш…

И это горе жгло его как каленое железо.

При этом он осознавал, что все его деньги не смогли защитить ее. Это его деньги привели ее к трагедии.

А теперь ему оставалась лишь месть, потому что исправить он ничего уже не мог. Он не мог залечить ее раны.

Но он мог все забрать у семейства Максфилд.

И именно это он и намеревался сделать.

– Кажется, официально мы еще незнакомы, – сказала Эмерсон и протянула руку. – Я Эмерсон Максфилд.

– Холден Браун, – сказал он.

Если бы Джеймс Максфилд не был таким законченным нарциссом, Холден побоялся бы использовать свое настоящее имя.

Но он сомневался, что Джеймс сможет связать это имя с молоденькой моделью, с которой он встречался в течение нескольких месяцев и которую потом бросил. С какой стати ему было помнить ее? Он, возможно, забыл даже ее имя, не говоря уже о том, что мало что знал о ее семье. Холден не был знаменитостью. И это нравилось ему. Он всегда думал, что анонимность еще сослужит ему хорошую службу. Правда, он не ожидал, что это будет связано с местью.

Он пожал руку Эмерсон. Ее рука была мягкой, очень мягкой. Рукой женщины, которая никогда в жизни не занималась тяжелым физическим трудом. И ему внезапно отчаянно захотелось, чтобы эта маленькая принцесса вынуждена была опуститься до грязной работы.

Желательно, чтобы эта работа была связана с его телом.

Он выпустил ее руку.

– Рада познакомиться с вами, Холден, – сказала она.

– Я тоже, – коротко отозвался он, опасаясь, что, если скажет еще что‑нибудь, он может совершить какую‑нибудь ошибку.

– У меня есть несколько идей по поводу этого нового проекта. Давайте немного проедемся верхом.

Глава 3

Давайте проедемся верхом. Никакого сексуального подтекста.

Не на ранчо. Не для женщины, привыкшей к лошадям. Как она.

Но она все время прокручивала в голове эту фразу. Представляла, как скажет это ему в постели.

Она никогда, никогда в жизни не чувствовала себя так.

Ее первый опыт был хорошим. Безболезненным, что уже неплохо. Но не таким уж возбуждающим.

Ее партнером был ее тогдашний бойфренд, которого она хорошо знала и который был исключительно осторожен и внимателен с ней. Хотя он больше был занят тем, чтобы ей было комфортно, а не тем, чтобы пробудить в ней страсть. Но они были так молоды. И это казалось ей правильным.

Ее бойфренд после этого был вежлив, обходителен и бережен с ней. Он много путешествовал еще до того, как она сама начала путешествовать по миру. Ей нравилось разговаривать с ним, но она не испытывала возбуждения или влечения к нему.

И она решила, что просто холодна от природы. И ее это устраивало. У нее в жизни было много других радостей. И она не страдала из‑за отсутствия страсти.

Но Холден заставил ее задуматься, не упускает ли она чего‑то важного.

«Отлично. Ты провела в обществе этого мужчины в общей сложности минут сорок», – напомнила она себе.

Но за эти сорок минут она представила себе его обнаженным шесть раз. И семь раз задумалась над тем, чтобы подойти к нему и поцеловать его в губы.

И это было сумасшествием.

Он работал на ранчо, на ее отца. Он работал на нее, в конечном счете, потому что она была частью винодельни и владела пакетом акций.

Но почему‑то это заставило ее возбудиться еще сильнее.

Ее жених, Донован, знал очень многое о жизни.

Он знал многое о рекламе, о человеческой психологии. И это было интересно.

Но она чувствовала, что такой мужчина, как Холден, может многому научить ее тело, и это было более чем интересно. Это было странно и возбуждающе.

Но она тут же отогнала от себя эту мысль, как совершенно нереалистичную.

«Нет», – сказала она себе, взбираясь на лошадь. Она никогда не поддастся этому искушению лишь для того, чтобы выяснить, насколько она сексуально возбудима. И у нее для этого много причин.

«Итак, ты собираешься выйти замуж за Донована и всю жизнь думать о том, каково это было бы? Согласишься на скучный секс, обусловленный отсутствием влечения друг к другу? Никогда не узнаешь, что ты упустила?»

Ну и ладно, фантазии хороши тем, что это только фантазии.

А занятия сексом с малознакомыми мужчинами – по рассказам ее подруг – плохи тем, что эти мужчины редко способны воплотить эти фантазии в жизнь. Потому что они не заботятся о том, чтобы доставить удовольствие женщине, с которой едва знакомы.

Они слишком сосредоточены на том, чтобы получить удовольствие самим. И мужчины всегда остаются в выигрыше в этой игре. Эмерсон знала потребности своего тела и умела доставить себе удовольствие, когда хотела. Но она еще не встретила мужчину, который смог бы доставить ей такое же удовольствие. А когда она находилась с кем‑нибудь в постели, она никак не могла расслабиться. Никак не могла перестать думать и полностью отдаться своим ощущениям.

И с Холденом будет то же самое. Каким бы горячим он ни был.

А отказаться от своих принципов ради сомнительного опыта Эмерсон не могла рискнуть.

Итак.

Она отбросила от себя эти мысли и сосредоточилась на том, чтобы наслаждаться красивыми видами.

Ее семейное поместье было для нее самым любимым местом с раннего детства. Но, конечно, тогда ей не было с чем сравнивать.

А теперь уже было. Она объехала весь мир, останавливалась в роскошных отелях, наслаждалась изысканной местной кухней. Но как бы ей ни нравилось путешествовать, она не могла представить, что когда‑нибудь перестанет считать поместье своим домом.

– Можно задать вам вопрос?

Его голос был глубоким и бархатным, словно мед, и Эмерсон почувствовала волнение.

Она никогда не испытывала ничего подобного.

Это, наверное, и было той знаменитой «химией». И она никак не могла понять, почему именно этот мужчина пробуждает в ней такие чувства. Она была знакома с множеством мужчин, которых можно было бы счесть привлекательными. Она встречала их на приемах в разных частях света. Но ни один из них – включая и того, за которого ее отец хотел выдать ее замуж, – не вызывал у нее такой реакции.

А теперь… Холден проделал это без всяких усилий со своей стороны.

– Задавайте, – ответила она, заставив себя сосредоточиться на окружающих видах.

Все, что угодно, лишь бы не зацикливаться на нем.

– Какого черта вы так оделись, зная, что вам предстоит поездка верхом?

Она недоумевающе моргнула. А потом повернула голову и посмотрела на него.

– Что не так с моей одеждой?

– Я никогда не видел, чтобы кто‑нибудь садился на лошадь в такой непрактичной одежде.

– Да ладно, я вас умоляю. Вы наверняка видели, как в старину женщины ездили в боковом седле в огромных амазонках.

– Да, – ответил он. – Но у вас есть выбор.

– Я должна быть фотогеничной.

– А вы не могли одеться в сексуальную ковбойскую одежду?

Учитывая, что он играл роль сексуального ковбоя, в обтягивающей черной футболке и черной ковбойской шляпе, Эмерсон внезапно пожалела, что не играет роль сексуальной ковбойской девушки. Может, ей стоило надеть клетчатую рубашку, завязав ее полы под грудью, короткие шорты и сапоги. Может быть, если бы она была так одета, она набралась бы смелости и попросила бы его покувыркаться с ней в сене.

«Ты сошла с ума».

– Это не в моем вкусе.

– А в вашем вкусе одеваться в траур?

Эмерсон рассмеялась.

– Я об этом не подумала. Но вы правы. Это мой любимый стиль.

– Если вас это устраивает.

Его замечание было забавным. Ну ладно, может быть, из‑за того, что он пару раз сказал что‑то умное в ее присутствии, было слишком рано называть его забавным. Но она почувствовала себя немного лучше оттого, что он был не только очень красивым, но и умным.

– Итак, сегодня у вас не просто рабочая поездка, – сказал он. – Если вы так заботитесь о своем внешнем виде.

– Верно. Я хочу пробудить интерес к нашей новой идее. Ну, знаете, опубликовать мои фотографии верхом на лошади. Подождите секунду.

Она остановилась и повернулась лицом к Холдену. Позади них расстилались виноградники, а на заднем фоне устремлялись ввысь вершины гор. Она достала свой мобильный телефон, подняла его в вытянутой руке, улыбнулась и нажала на кнопку. Посмотрев на результат, она нахмурилась и сделала еще одно фото. Оно понравилось ей уже больше.

– Что это было?

Она развернула лошадь, убрала телефон в карман и поехала дальше.

– Просто я сделала фотографию. Которую смогу опубликовать в Интернете. «Нечто новое и заманчивое на виноградниках Максфилдов».

– Вы и вправду собираетесь это сделать?

– Да. Позже мы выпустим официальный пресс‑релиз, но реклама в социальных сетях – это нечто другое. Я – часть этого бренда. И мой образ жизни, включая и одежду, является частью того, что заставляет людей интересоваться нашей винодельней.

– Положим, – сказал Холден.

– Людям нравится испытывать чувство зависти, – сказала она. – Если бы это было не так, они не стали бы проводить долгие часы, разглядывая фотографии других людей. Дома, в которых им никогда не доведется жить. Экзотические места, в которых им никогда не удастся побывать. Немного зависти – это в некотором смысле тоник, он иногда возбуждает людей.

– Вы и вправду верите в это?

– Да. Полагаю, мои успехи в работе доказывают, что я знаю, о чем говорю.

Он долгое время молчал.

– Знаете, я полагаю, что вы правы, – сказал он наконец. – Люди предпочитают позволить себе это чувство. Но когда у вас нет ничего, небольшая радость смотреть на то, чего у вас никогда не будет. Это ранит очень глубоко. Это порождает голод, а не удовольствие. И это может довести некоторых людей до саморазрушения.

Что‑то в его интонациях породило в ней беспокойство. Потому что его слова прозвучали не гипотетически.

– Это никогда не было моей целью. И я не могу контролировать, кто читает и смотрит мою рекламу. В конечном счете, люди сами должны управлять своими эмоциями, разве нет?

– Это справедливо. Но некоторые люди не умеют делать этого. И хуже всего то, что находятся те, кто замечают их слабости, если даже они сами не видят в себе этих слабостей. Те, кто на этих слабостях наживаются. Огромное количество молоденьких голодных девчонок пали жертвами зависти, когда выбрали неверную дорогу.

– Ну, я же не рекламирую дикие вечеринки, – сказала она. – Я рекламирую верховую экскурсию по семейной винодельне, которую себе смогут позволить почти все. И в этом все дело. В Интернете можно найти самые невообразимые предложения, а прогулка по винодельне – вполне доступное удовольствие. Вот в этом‑то и состоит суть рекламы.

– Понимаю. Создайте мечту, которую нельзя воплотить в жизнь, а потом предложите винодельню в качестве утешения.

– Если вся наша культура поддерживает этот тезис, это вряд ли моя вина.

– Вам когда‑нибудь приходилось чего‑то страстно желать, Эмерсон? – Это был совсем невинный вопрос, но от его низкого, грубоватого голоса по ее телу словно пробежал электрический разряд. – Или вы всегда получали то, чего хотели?

– Мне случалось хотеть чего‑то, – быстро ответила она. Может быть, слишком быстро. Слишком агрессивно.

– Чего именно? – настаивал он.

Она мысленно пробежалась по своей жизни, пытаясь вспомнить хоть что‑то, чего не могла получить, если ей этого хотелось. И только один ответ пришел ей на ум.

«Вас».

Да, вот что она хотела сказать. «Я хочу вас, и не могу вас получить. Потому что я обручена с мужчиной, который вовсе не хочет целовать меня, не говоря уже о том, чтобы лечь со мной в постель. И я не больше его хочу этого. Но я не могу разорвать помолвку, как бы мне этого ни хотелось, потому что я страстно хочу…»

– Одобрения, – сказала она. – Я хочу одобрения.

У нее сжалось сердце, потому что она не могла понять, почему это слово вырвалось у нее. Ей следовало бы промолчать.

Но его, похоже, не интересовали ее переживания.

– Одобрения вашего отца? – спросил он.

– Нет. Он полностью одобряет меня. Но моя мать…

– Вы знамениты, успешны, красивы. И ваша мать не одобряет вас?

– Да, как это ни парадоксально, моя мать вовсе не хотела, чтобы я проводила свою жизнь, фотографируясь и размещая эти фотографии в Интернете.

– Если только у вас нет тайных непристойных фотоархивов, я не понимаю, почему ваша мать не одобряет такого рода фотографии. Если только дело не в ваших брюках. Которые, должен признаться, вызывают сомнение.

– Это замечательные брюки. И очень практичные, хотя и не выглядят такими. Потому что они позволяют мне комфортно сидеть на лошади. Что бы вы об этом ни думали.

– Так чего не одобряет ваша мать?

– Она хочет для меня чего‑то большего. Самостоятельности. Она не хочет, чтобы я занималась рекламой семейного бизнеса. Но мне это нравится. Я получаю удовольствие от своей работы. Мне это дается легко, потому что я люблю свое дело. Я изучала маркетинг здесь, недалеко от дома. Но она считает, что это… не соответствует моему потенциалу.

Он рассмеялся.

– Простите. Значит, ваша мать считает, что это ниже ваших возможностей – получить степень маркетолога и заниматься рекламой успешного бренда?

– Да.

Она все еще помнила раздражение в голосе матери, когда сообщила ей о своей помолвке с Донованом.

«Значит, ты выходишь замуж за человека, который более успешен в области рекламы, хотя ты и сама могла бы достичь такого успеха».

«Но ты и сама вышла замуж за успешного человека».

«У меня никогда не было таких возможностей, как у тебя. Тебе нет нужды прятаться в тени своего мужа. Ты могла бы достичь большего».

– Да, примерно так, – сказала она. – Понимаете, моя мать – очень умная и разносторонняя женщина. И я очень уважаю ее. Но она никогда не будет гордиться мною. По ее мнению, мне не пришлось ничего добиваться в жизни, и я всегда шла по пути наименьшего сопротивления.

– А что она думает о ваших сестрах?

– Ну, Рен тоже работает в винодельне, и единственное, что раздражает мою мать больше, чем легкая жизнь ее дочерей, – это семейство Купер. А поскольку Рен пытается постоянно идти в ногу с ними, мою мать раздражает все, что она делает. Что касается Крикет… не уверена, что кто‑нибудь знает, чего она хочет.

Бедняжка Крикет была нежданным пополнением их семейства. Она была на восемь лет моложе Эмерсон и на шесть лет моложе Рен. Их родители не планировали заводить третьего ребенка, и уж точно не планировали, что он окажется таким. Крикет, похоже, не унаследовала семейную страсть заслужить всеобщее одобрение.

Она была очень своенравным ребенком, которого воспитывали больше работники на ранчо, чем ее родители.

Иногда Эмерсон завидовала независимости Крикет.

– Похоже, вашей матери трудно угодить.

– Совершенно невозможно, – согласилась Эмерсон.

Но ее отец – совсем другое дело. Он гордился ею. Она делала именно то, чего он от нее и хотел. И она продолжит делать это.

Тропинка заканчивалась у подножия горы, за которой на много миль раскинулись виноградники.

– Да, – сказала Эмерсон. – Это идеальное место.

Она сошла с лошади, сделала несколько селфи, а потом на нее внезапно нашло вдохновение, и она повернулась и сняла Холдена, сидевшего в седле. Ему чертовски шла ковбойская шляпа.

Он нахмурился, слез с лошади, а она тем временем сделала еще одну его фотографию. Это был в основном только его силуэт, хотя было видно, что он был красивым, хорошо сложенным мужчиной с ковбойской выправкой.

– Ну вот, это отличное рекламное фото, – удовлетворенно сказала она.

– Что вы делаете?

Он выглядел рассерженным. А вовсе не польщенным.

– Я подумала, что будет хорошо поместить вас на задний план. Настоящая ковбойская фантазия.

– Вы сказали, что это не в вашем вкусе.

– Не в моем. То, что девушка не хочет носить джинсовые шорты, не означает, что ей не нравится смотреть на ковбоев.

– Вы не можете опубликовать это фото в Интернете, – твердо сказал он.

Она удивленно посмотрела на него.

– Почему?

– Потому что я не хочу появляться на вашем чертовом веб‑сайте.

– Это не веб‑сайт. Это… не важно. Вы… вы же не скрываетесь от полиции, или что‑нибудь в этом роде?

– Нет, не скрываюсь.

– Тогда почему вы не позволяете мне опубликовать вашу фотографию? Там даже нельзя рассмотреть ваше лицо.

– Меня не интересует вся эта ерунда.

– Но эта ерунда – дело моей жизни.

– Но эти фотографии – не дело вашей жизни.

– Хорошо. Я не буду опубликовывать их. Хотя, на мой взгляд, они вызвали бы большой интерес.

– Я не собираюсь выступать в роли экскурсовода на вашем ранчо. Так что нет причины размещать мои фотографии.

Она повернулась к нему и обнаружила, что он стоит ближе к ней, чем она думала. Она с шумом выдохнула. Он был таким большим, таким внушительным.

В нем была первобытная сила, которая должна была бы оттолкнуть ее, но вместо этого она завораживала ее.

Было жарко, и она покрылась потом. И ей стало интересно, покрылся ли и он потом тоже. И ей захотелось прижаться лицом к его груди и вдохнуть его запах.

– Вам когда‑нибудь приходилось чего‑то очень сильно хотеть?

Она не знала, почему задала этот вопрос. Возможно, чтобы не поддаться своим желаниям и прижаться к нему.

– Не думаю, что это ваше дело.

– Почему нет? Я только что рассказала вам все о своей семье, сама даже не зная почему. Разве что только потому, что вы спросили. Мы здесь одни.

– И еще ваш телефон. Ваша связь со всем миром.

– Я уберу его в карман.

Она сунула телефон в карман своих брюк.

Он окинул ее взглядом, и она почувствовала, что он нарочно не спешит, не отрывая своих темных глаз от ее тела. Он знал, что его взгляд был намеренно сексуальным.

И та часть ее, которую она подавляла, которая испытывала скуку на приеме прошлым вечером…

Та ее часть хотела всего этого.

– Мне приходилось желать кое‑чего, – медленно произнес он.

Она непроизвольно облизнула губы.

И его глаза вспыхнули.

Она не могла притворяться, что не понимала, что сделала. Она намеренно привлекла его внимание к своим губам.

Ладно, она сделала это намеренно, но она не знала, чего хотела этим добиться.

Нет, знала. Но она не могла хотеть этого. Просто не могла. Не могла…

Внезапно он протянул руку и взял ее двумя пальцами за подбородок.

– Не знаю, как ведут себя парни, с которыми вы обычно имеете дело. Но я не тот человек, который рассматривает фотографии и жалеет, что у него чего‑то нет. Если я чего‑то хочу, я беру это. Так что на вашем месте… я бы не стал дразнить меня.

– Я… я… – Она отступила на шаг.

И чуть не упала, но он схватил ее своими сильными руками за талию и прижал к себе. Она осторожно положила руку ему на грудь. Да. Он вспотел.

И это было чертовски сексуально.

Она лихорадочно пыталась придумать, что сказать. Что‑нибудь остроумное, что‑нибудь такое, что могло бы разрядить напряженность. Но ничего не приходило ей в голову. Ее сердце отчаянно колотилось в груди, ей трудно было дышать. Трудно было думать. Она испытывала какое‑то странное чувство, словно самая ее дикая фантазия существовала лишь в ее голове, а не наяву.

Но его тело было горячим и твердым, и ее пальцы, дотрагивающиеся до его горячего тела, тоже горели.

Как и ее тело. Как и все вокруг.

И она не могла придумать, что сказать, что было совсем не похоже на нее. Но обычно мужчины не вызывали у нее таких чувств.

Она им нравилась. Они любили разговаривать и флиртовать с ней. А после того, как она обручилась, это стало нравиться им еще больше. Они стали смотреть на нее, как на вызов. И ей ничего не стоило подыгрывать им. Потому что их внимание не вызывало у нее никаких чувств. Просто это были лишь разговоры. И ничего больше.

Но сейчас… это было что‑то большее.

Воздух словно стал гуще, и она не могла понять, почему сейчас, почему именно этот мужчина.

Его губы дрогнули в улыбке, и внезапно она увидела это.

Безусловно, отчасти дело было в его точеном лице и сильном теле. Но он еще и был… бунтарем.

Всем тем, чем не была она сама.

Он был человеком, которого совсем не волновало, что о нем думают. Это сквозило во всем его облике. В сдержанной грации движений, в непринужденной улыбке, медовом тембре его голоса.

Да.

Он был мужчиной, которого ничто не связывало. Которому не приходилось в два часа ночи отвечать на сообщения, которых он нетерпеливо ждал, не приходилось волноваться о том, чтобы не разрушить свой имидж в глазах окружающих.

Мужчиной, который не боялся не оправдать ожиданий родителей.

Он был настоящим.

Он был похож на гору, возвышающуюся позади него. Сильный, твердый, несгибаемый.

И ей захотелось попробовать его на вкус.

Попробовать на вкус чувство свободы.

Она непроизвольно прижалась к нему, но он тут же отступил на шаг.

– Опомнитесь, принцесса, – сказал он, взяв ее за левую руку и повернув ее так, что бриллиант сверкнул на солнце. – Вы же не хотите этого.

Ее охватил ужас, и она отшатнулась от него.

– Я не… Да нет, ничего.

Он рассмеялся.

– А по‑моему, есть кое‑что.

– Я… Между мной и моим женихом есть негласное соглашение, – сказала она.

И тут же решила на самом деле прояснить с Донованом этот момент. Потому что она подозревала, что это соглашение им пригодится, учитывая, что они ни разу не дотрагивались друг до друга. И она также подозревала, что вряд ли Донован обходился без секса все эти два года.

Но она же обходилась.

Да, ей следует обговорить это с Донованом.

– Правда?

– Да, – солгала она.

– Ну, у меня есть соглашение с вашим отцом, что я являюсь его работником. И я ни за что не стану злоупотреблять своим положением.

– Я уже взрослая женщина, – заметила она.

– Да, но что, по‑вашему, будет думать ваш отец, если обнаружит, что вы трахаетесь с нанятым рабочим?

Ее бросило в жар.

– Я не информирую отца о своей интимной жизни.

– Проблема в том, что его будут касаться наши отношения. А я привык к тому, чтобы моя интимная жизнь касалась только меня и обнаженной дамы в моей постели.

– То, что я едва не поцеловала вас, не означает, что я предлагаю вам заняться со мной сексом. Ваше эго выдает вас.

– А ваш румянец выдает вас, дорогуша.

Эмерсон не знала, что и сказать, хотя прежде ей никогда не приходилось лезть за словом в карман. Но он был прав. Он работал на ее отца, и тем самым и на ее семью, включая и ее саму. Но она не чувствовала, что имеет хоть какую‑то власть над ним. Не чувствовала, что управляет ситуацией. Хотя она была членом богатой семьи Максфилд, а он… просто наемным работником.

Так почему она чувствует, что находится в невыгодном положении?

– Пожалуй, пора отправляться дальше, – сказала она. – Мне еще нужно сделать несколько фотографий.

– Чтобы опубликовать их.

– Но вас я не буду снимать.

Он кивнул.

– Не будете.

Она взобралась на лошадь, и он последовал ее примеру. На этот раз он поехал впереди, и она испытала облегчение. Потому что не знала, что сделала бы, если бы ей пришлось чувствовать спиной его взгляд.

Она с ума сошла бы, думая о том, как себя вести, чтобы он не понял, что она знает, будто он наблюдает за ней.

Но, может быть, он вовсе и не наблюдал бы за ней. И в этом‑то было все дело. А она сходила бы с ума, размышляя об этом. Но она вовсе не хотела сходить с ума.

Когда Эмерсон вернулась в офис, она села за стол и стала нервно постукивать пальцами рядом с лежащим перед ней телефоном. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не отправить сообщение Доновану.

Нет. Нет.

А потом внезапно она схватила телефон и стала писать сообщение.

«У нас свободные отношения?»

Она положила телефон на стол и замерла в ожидании. Спустя несколько минут он запищал.

«Мы обручены».

«Это не ответ».

«Мы живем в разных городах».

Она перевела дыхание.

«Ты спал с кем‑то еще?»

Она не собиралась терпеть его уклончивые сообщения. Ей было безразлично, испытывает ли он угрызения совести.

«Мы живем в разных городах. Да, спал».

«А если бы я сделала то же самое?»

«Что ты делаешь до свадьбы – это твое дело».

Она не стала отвечать, и вскоре последовало еще одно его сообщение:

«Хочешь поговорить по телефону?»

«Нет».

«Хорошо».

И все. Потому что они не любили друг друга. И ей не было нужды писать ему, потому что между ней и Холденом ничего не будет.

А как относиться к тому, что Донован спит с другими женщинами?

Этого она не знала.

Она ничего не чувствовала.

Но теперь она получила карт‑бланш. Хотя это же было не нормально, разве не так? Разве было нормальным то, что его не удивили ее вопросы? Что она ясно дала понять, что раздумывает о том, чтобы переспать с кем‑то?

И было не нормальным и то, что она не испытывает ревности из‑за того, что Донован с кем‑то спит.

Нет, она не испытывала ревности.

И его признание не вызвало у нее никаких чувств.

Все это лишь подтвердило, что в их отношениях чего‑то недостает. Что она и так уже знала. Они оба не чувствовали, что испытывают какие‑то эмоции друг к другу. Они позволили, чтобы их свели вместе, но ее надежды, что со временем их чувства станут расти, не оправдались.

Но она не могла…

Ее отец не требовал от нее слишком многого. И он всегда поддерживал ее. Если она его разочарует…

Тогда она станет неудачницей, разве не так?

Но он не выбирал мужа для Рен. Не выбирал мужа для Крикет.

Он не просил их об этом. Он просил только ее. И она согласилась, потому что была тем, кем была. Дочерью, на которую можно положиться во всем. И теперь перестать быть ею было слишком поздно.

Писать Доновану было безумием. А прижиматься к Холдену было еще большим безумием. И у нее нет времени на такие безумства. Ей нужно начинать рекламную кампанию, и она этим займется. Потому что она не из тех, кто целует малознакомых мужчин. Не из тех, кто занимается сексом только ради секса. Не из тех, кто нарушает профессиональные границы.

Но вся проблема заключалась в том, что Холден заставлял ее чувствовать себя совсем не такой, какой она была до сих пор. И это волновало ее больше всего.

Глава 4

Эмерсон представляла собой большую проблему. Что ему следовало бы сделать – это направиться в местный бар и снять себе женщину на ночь. Потому что, видит бог, ему не стоит возбуждаться всякий раз, когда он видит дочь своего врага. Он ожидал, что все члены семьи Максфилд будут вызывать у него отвращение. И на самом деле, когда он стоял напротив Джеймса Максфилда в его офисе во время собеседования, ему потребовалась вся сила воли, чтобы не задушить этого мерзавца прямо на месте.

Но все дело было в том, что смерть была бы слишком легким выходом для него. Холден предпочел бы заставить Джеймса испытать все несчастья до того, как тот попадет в ад, где будет гореть вечно. Холдену хотелось наказать его как можно сильнее.

Ад может подождать.

И ад был именно тем, что он заслуживал.

Холден наконец получил то, зачем сюда пожаловал.

В виде соглашений о неразглашении, которые он увидел в офисе Джеймса. Он запомнил код на двери, который Джеймс набрал, когда вел его в свой офис на собеседование. И ему лишь следовало дождаться момента, когда Джеймса не будет в доме, и проникнуть в его офис.

Холдена обрадовало то, что все документы лежали на самом виду. И это его не удивило.

Это был офис Джеймса в его родном доме. Он доверял своей семье, и почему бы ему не доверять ей? Эмерсон явно испытывала к отцу самые теплые чувства. И Холден подозревал, что и все остальные обитатели дома эти чувства разделяют.

За исключением женщин, которых Джеймс затаскивал в свою постель. Своих работниц. Молодых. Зависящих от него. Но он наверняка откупался от них.

И когда Холден воплотит в жизнь свои планы, с Джеймсом будет покончено.

Но сначала нужно решить проблему с Эмерсон.

Холден не ожидал того, что при первой же их встрече между ними возникнет такое влечение.

К тому же она всегда была… рядом. Проблема состояла в том, что, когда он нанялся на работу, чтобы шпионить за Джеймсом и найти доказательства его отношений с его сестрой, ему приходилось по‑настоящему работать в течение всего дня.

И это занимало у него чертовски много времени. И к тому же означало, что он постоянно находился рядом с Эмерсон.

Упомяни черта, и он тут как тут. Не успел он закончить убирать стойла, как на конюшню вошла Эмерсон. Одетая в бежевые бриджи, которые обтягивали ее стройные бедра.

– Это уже совсем другой костюм для верховой езды, – заметил Холден.

– Я сегодня не собираюсь делать никаких селфи, – пояснила она.

В ее синих глазах он увидел усмешку, и его сердце сжалось.

– Просто решили прокатиться?

– Мне нужно проветрить мозги.

Она смотрела на него, и было видно, что она немного напряжена.

– В чем дело?

Но он знал ответ на этот вопрос. Все дело было в том влечении, которое он всегда испытывал в ее обществе. Она чувствовала то же самое, и это только все осложняло.

– Ни в чем. Просто… Чем вы обычно занимаетесь? Вы всегда работали на ранчо? Я хочу сказать, что вы наверняка специализируетесь на чем‑то, иначе мой отец не нанял бы вас.

– Я хорошо управляюсь с лошадьми.

Почти все, что он говорил здесь о себе, было ложью. Но это, по крайней мере, было правдой. Он с детства работал на чужих ранчо.

Теперь у него было свое ранчо, очень большое, но он по‑прежнему продолжал работать. Ему нравилось работать на своей собственной земле. Это было подарком судьбы, после многих лет работы на других людей.

И он с детства любил животных. Это позволяло ему чувствовать единение с ними.

Он был бедным мальчиком из бедной семьи. И он был ковбоем с самого рождения. Его умение обращаться с животными позволило ему получить самую первую работу на ранчо, и это, в конечном счете, сделало его таким, каким он стал.

Когда один из его работодателей умер, он оставил Холдену огромный участок земли. Это было заброшенное поле в нескольких милях от того ранчо, которым он теперь владел.

Он не знал, что делать с этой землей, пока не выяснил, что ее можно разбить на участки под застройку. И этот проект оказался очень интересным. Он испытывал удовлетворение оттого, что строил дома для людей.

Кроме того, он заключил соглашение с застройщиком, что два дома будут отданы ему, чтобы он мог распорядиться ими по своему усмотрению. И он подарил их бездомным семьям. И оплатил обучение в колледже для всех их детей.

И он продолжал делать это и теперь, с каждым новым проектом. Это не спасало мир, но это меняло жизни нескольких людей. А он отлично знал, как много могут значить такие перемены.

Он испытал это на себе.

Но размышления о добрых делах, которые он совершил в прошлом, не извиняют того, что он делает сейчас.

Может, и нет. Но его это не волновало. Да, разрушая империю Максфилдов, он причинит боль Эмерсон, и это было еще одной причиной, почему ему было бы удобнее ненавидеть всех, связанных с Джеймсом Максфилдом.

Он успешно держался подальше от младшей дочери, Крикет, и он часто видел Рен, которая с озабоченным видом все время куда‑то спешила. И они его совсем не интересовали.

Но Эмерсон… Похоже, он не мог держаться от нее на расстоянии. Или она не могла держаться на расстоянии от него. Хотя, какая разница?

Они постоянно сталкивались друг с другом.

– Вы, должно быть, и вправду хорошо управляетесь с лошадьми, – сказала Эмерсон.

– Просто я был свободен и мог взяться за эту работу, так что ваш отец предложил ее мне.

Она склонила голову набок и посмотрела на него оценивающим взглядом, словно он был странным образчиком современного искусства.

– Вы женаты?

– Черт, нет, – ответил он. – У меня нет времени на эту ерунду.

– Вы считаете любовь ерундой? – настаивала она.

– Вы спросили меня не о любви. Вы спросили меня о браке.

– Разве это не одно и то же?

– А как же насчет вас? Потому что вчера вы чуть не поцеловали меня, а у вас на пальце кольцо другого мужчины.

Отлично. Он зачем‑то поднял эту тему. Не слишком удачная идея, учитывая обстоятельства. Хотя, возможно, это разозлит ее, и так будет даже лучше для него.

Может быть, тогда она станет держаться от него подальше.

– Я уже говорила вам, мы живем сейчас в разных городах, так что… у нас с ним есть соглашение.

– Вы уже говорили это. Но что это означает?

– Что у нас свободные отношения.

– Тогда зачем, черт возьми, обручаться? Насколько я понимаю, единственная причина надеть кольцо на палец женщине – желание сделать ее своей. Безоговорочно. Если бы вы были моей женщиной, я ни за что не позволил бы другому мужчине прикасаться к вам.

Она густо покраснела.

– Похоже, для человека, считающего брак ерундой, у вас очень радикальные взгляды на этот институт.

– Разве не главная суть брака – это обладание?

– Женщин больше не рассматривают как домашний скот. Так что нет.

– Я не имел в виду, что женщина становится вещью. Муж и жена в равной степени обладают друг другом. Разве не в этом суть?

Она фыркнула.

– Полагаю, иногда суть заключается в продолжении династии и связях, разве не так?

– Черт, это цинично, даже для меня.

Она проигнорировала его замечание.

– Итак, вы хорошо управляетесь с лошадьми, и вы не верите в брак. Что‑нибудь еще?

– Больше ничего.

– Но если вы не верите в брак, во что же вы верите тогда?

– В страсть, – сказал он. – Пока она не погаснет.

Она кивнула и повернулась к выходу.

– Разве вы не собирались прокатиться верхом?

– Я… Не сейчас. Мне нужно… мне нужно подумать.

И, не сказав больше ни слова, Эмерсон Максфилд выбежала из конюшни.

Хижина была грязной дырой. Ему очень не нравилось жить в ней. Он много работал, чтобы больше не жить в таких местах. Она отапливалась только дровяной печью. Но это было к лучшему. Месть – это блюдо, которое подают холодным.

Не то чтобы он не знал, как затопить печь. И похоже, сегодня его знания пригодятся ему.

Уже начало темнеть. Он вышел из хижины в одних только джинсах и сапогах и стал оглядываться в поисках топора.

Наколотых дров рядом с хижиной не было. Это было бы слишком большим удобством, а похоже, Джеймсу ни до кого не было дела. Ни до кого. Даже до людей, которые жили и работали на его ранчо. Ему было плевать на удобства для его работников. И это было хорошим напоминанием. О том, зачем Холден находился здесь.

Хотя Эмерсон, похоже, думала, что Джеймс искренне любит ее. Очень интересно. Потому что, когда она говорила о том, чтобы заслужить одобрение родителей, он был уверен, что она, конечно, имела в виду одного лишь Джеймса.

Похоже, Джеймс гордился дочерью и поддерживал ее.

Но вполне возможно, что Эмерсон знала правду о том, как ведет себя ее отец. И она была его соучастницей, скрывая правду, чтобы защитить их бизнес.

Холден не знал этого, и ему было на это наплевать. Он не собирался беспокоиться о том, какая судьба постигнет всех, кто связан с Джеймсом Максфилдом.

Если пьешь воду из отравленного колодца, случается то, что случается.

Что до него, каждая лоза в этом винограднике отравлена ядом Джеймса Максфилда.

Он нашел топор и с легкостью расколол бревно, лежавшее перед ним. Это, по крайней мере, согрело его тело и немного успокоило его. Он хмыкнул, поставил другое бревно на лежавший перед ним камень и снова замахнулся топором.

– Ну и ну, – услышал он мягкий женский голос. – Не ожидала увидеть вас здесь. Раздетого.

Он повернулся и увидел Эмерсон, стоящую позади него, в черном пальто с поясом и с распущенными волосами.

На ней были туфли на шпильке.

И на этот раз ее ноги не были спрятаны под брюками.

Было холодно, и она стояла в грязи, рядом с его хижиной. И это озадачило его.

– Что вы, черт возьми, здесь делаете? – Он окинул ее взглядом с ног до головы. – Одетая так.

– Я могу задать вам тот же вопрос. Почему вы не надели рубашку? На улице холодно.

– А почему вы не надели брюки?

Она заколебалась, но лишь на мгновение, а потом вздернула подбородок.

– Потому что тогда мне пришлось бы вскоре взять на себя дополнительный труд снять их. По крайней мере, я на это надеюсь.

Только легкий румянец на щеках выдавал ее смущение. Иначе он принял бы ее за снежную королеву, так холодно говорившую о соблазнении, что его член мог замерзнуть.

Но это было не так. Нет, он видел опровержение этого в ее румянце. Под всей этой холодностью Эмерсон горела огнем.

И черт его возьми, он тоже горел.

Но его поразило, что эта женщина, принцесса из клана Максфилдов, прошла в дизайнерских туфлях весь этот путь, увязая в грязи, для того, чтобы соблазнить его.

Он бросил взгляд на свою крошечную хижину, потом перевел его на Эмерсон.

– Ну и ну, – сказал он.

Румянец на ее щеках стал гуще.

Похоть и любопытство охватили его, и он не стал противиться этим чувствам. Соблазнительная картина того, как он заведет Эмерсон в эту угрюмую хижину и бросит ее на твердый матрас…

Дочь его врага. Обнаженная и умоляющая его взять ее, в хижине для работников, людей, которых Джеймс явно считал существами настолько ниже его, что даже не позаботился о самых элементарных удобствах для них.

Осознание того, что он может поиметь ее прямо здесь, во всех мыслимых позах, зажгло его кровь так, как прежде зажигала его кровь только ярость.

Черт, он страстно хотел ее. Хотя и говорил себе, что этого лучше не делать.

Но она была здесь.

И может быть, под пальто она была обнажена. Что означало, что они оба уже полураздеты, и почему бы им не пойти дальше и не раздеться совсем?

Он посмотрел на ее руку и заметил, что кольца на ее пальце нет.

– Что за игру вы затеяли, черт возьми? – спросил он.

– Вы сказали, что все, что происходит в постели между вами и женщиной, остается между вами. Я с этим согласна. Это касается только нас. – Она прикусила губу. – Я буду честной с вами.

Это заявление обожгло его. Потому что он никогда не сможет быть честным с ней.

– Я не люблю моего жениха. Я не спала с ним. Почему? Потому что мне не хочется с ним спать. И это очень странно. Мы обручены уже два года, но мы живем в разных городах. И каждый раз, когда нам предоставлялась такая возможность, мы этого не делали. И тот факт, что мы даже не пытались… Это кое‑что говорит об отсутствии химии между нами. Но вы… Я хочу сделать это с вами. Это единственное, о чем я могу думать. И поверьте мне, я никогда так себя не вела. Я сама себя не понимаю. Я не хотела этого, но я не могу бороться с собой.

– Предполагается, что я должен быть польщен тем, что вы соизволили снизойти до меня?

– Я хочу вас, – сказала она, вздернув подбородок. – Вы спрашивали меня, хотела ли я когда‑нибудь чего‑то такого, что не могла получить? Это вы. Я не должна получить вас. Но я хочу вас. И если когда‑нибудь мой отец узнает о том, что я делаю, он убьет нас обоих. Потому что моя помолвка с Донованом многое значит для него.

– Но вы говорили, что у вас с Донованом есть соглашение, – напомнил Холден.

– Ну, Доновану все равно. Он все знает. То есть я написала ему, чтобы уточнить, что я все понимаю правильно. И я обнаружила, что он уже делает это. Я хочу сказать, спит с другими женщинами. Так что насчет его можно не беспокоиться. Но мой отец… Он не потерпит, чтобы это выплыло наружу. Имидж для него все, а моя помолвка с Донованом – часть этого имиджа.

Похоже, ее отношения с отцом были более сложными, чем она давала понять. Но ее отношения с Джеймсом не интересовали Холдена. Как и то, была ли Эмерсон хорошим человеком, или она покрывала грязные делишки своего отца. Ничто не имело значения.

Кроме них двоих.

Больше всего Холдена завораживало то, что Эмерсон не знала, кто он такой. А даже если бы и знала, ей ничего от него не нужно. В материальном плане. Он уже не помнил, когда он привлекал женщин чисто на физическом уровне. Не то чтобы женщины не получали удовольствия с ним в постели. Но они получали удовольствие и от другого – от роскошных отелей, полезных связей, приглашений на самые модные вечеринки.

И вот он здесь, и у него всего лишь ветхая хижина, которая даже не принадлежит ему.

И она все равно хочет его.

И это было для него сильнейшим афродизиаком. Он даже не подозревал, что ему так не хватало этого в жизни.

Эмерсон понятия не имела, что он Холден Макколл, богатейший застройщик в штате. Она хотела лишь переспать с ним, и почему бы и нет?

– Давайте проясним, – сказал он. – Вы даже не целовались со мной. Вы даже не знаете, хочу ли я целоваться с вами. Но вы пришли сюда, даже не зная, чем все это закончится?

Ее лицо застыло. Ее губы сжались в тонкую полоску. И Холден осознал, что эта женщина не привыкла к отказам.

Она привыкла получать все, чего хотела. Женщина, привыкшая контролировать ситуацию, это было ясно. И было также ясно, что она привыкла сметать все препятствия на своем пути, хотя это никак не вязалось с ее страстным желанием угодить своим родителям.

– Вот вам и ответ, – сухо сказала она. – Это должно показать вам, насколько сильно мое влечение к вам. Если вы не испытываете такого же сильного влечения, это не важно. Это же не вы собираетесь вскоре вступить в брак, и, в конце концов, вы мужчина. Вы в любом случае будете в выигрыше. А для меня это будет волшебным моментом перед тем, как я отправлюсь в страну скучного банального моногамного секса.

– Так вы собираетесь хранить верность этому парню, за которого выходите замуж? Тому самому, с которым вы даже не спали?

– А иначе какой смысл в браке? Вы сами это только что сказали. Я верю в моногамию.

Он мог бы сказать ей, что ее отец, безусловно, не разделяет ее взглядов. Но это будет ошибкой. У него пока еще нет достаточной информации, чтобы расправиться с Джеймсом. А когда она у него будет, он не промахнется.

– Значит, вы ожидаете, что я трахну вас, независимо от того, испытываю я к вам влечение или нет. Даже если мне этого не хочется.

Она вздернула подбородок.

– Насколько я знаю, мужчины всегда готовы к этому.

– Справедливо. Но это очень низкая планка, не так ли?

– Я не…

– Знаете, что, – сказал он. – Я собираюсь поцеловать вас. И если после этого вы сможете уйти от меня, сделайте именно это.

Она моргнула.

– Но я не хочу уходить.

– Посмотрим, что вы будете чувствовать после поцелуя.

Он уронил топор, и тот со стуком упал на замерзшую землю.

Он уже знал.

Он уже знал, что ему будет чертовски трудно отпустить ее, если он прикоснется к ней. То, как она действовала на него, пробуждало какую‑то первобытную жажду в нем.

Она шагнула к нему, сохраняя равновесие на своих нелепых высоких каблуках. Она была мягкой и элегантной, а он был полураздетым и вспотевшим после рубки дров.

Она протянула руку и положила ладонь ему на грудь. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы удержаться и не схватить ее за руку, не прижать к себе так, чтобы она почувствовала, как бешено колотится его сердце.

Он не помнил, когда еще он так хотел женщину.

И он не знал, что было этому причиной – то, что она была запретным плодом, или то, что она хотела только его тело, и ничего больше. Потому что Холден Браун, тот человек, за которого он себя выдавал, не мог ничего предложить ей. Тот человек зависел от своего хозяина и жил в жалкой хижине на его ранчо. Он ничего не мог дать ей.

Он мог лишь заставить ее выкрикивать его имя, снова и снова.

И это единственное, чего она хотела.

Она была женщиной, твердо решившей выйти замуж за другого мужчину. Она даже не хотела, чтобы он испытывал к ней какие‑нибудь чувства.

Она ничего не хотела. Ничего, кроме его тела.

И он не мог вспомнить, было ли когда‑нибудь такое в его жизни. Все чего‑то хотели от него.

Даже его мать и сестра нуждались в его деньгах, в его поддержке.

Они нуждались в том, чтобы он ввязался в бой и уничтожил человека, разрушившего жизнь Сорайи.

Но эта женщина, стоявшая перед ним, хотела лишь одного – чтобы искра между ними превратилась в бушующее пламя. И кто он такой, чтобы отказать ей?

Он позволил ей управлять ситуацией. Он позволил ей сделать следующий шаг. Она стояла рядом, такая дерзкая в этом своем пальто, с рукой, лежавшей на его груди, и все же он чувствовал в ней некоторую нерешительность. Было очевидно, что у нее было мало опыта в соблазнении мужчин. И будь он проклят, если не испытал восторга, когда она собралась с силами и нашла в себе мужество, чтобы прижаться к нему.

Было что‑то невыразимо приятное в том, что женщина играла роль соблазнительницы, хотя было ясно, что это ей дается с трудом. Но она все равно продолжала делать это. Из‑за него. Из‑за влечения, которое она испытывала к нему.

Какой мужчина устоял бы?

Она облизнула губы, а потом прижалась ими к его губам.

И он утратил контроль над собой.

Он обхватил ее рукой за талию и прижал к себе, впившись губами в ее губы.

Потому что пламя, охватившее их, невозможно был укротить. Невозможно было контролировать. Он хотел поглотить ее.

Это было отчаянно нужно ему. И у него не осталось выбора.

В объятиях этой женщины, до которой ему не следовало бы даже дотрагиваться, он чувствовал себя, как умирающий человек, делающий последнюю попытку вдохнуть воздуха.

Он не позволил своим рукам начать исследовать ее тело, как бы ему этого ни хотелось. Он просто прижимал ее к себе, целуя ее, лаская ее язык своим языком, вкушая самый соблазнительный запретный плод из всех, которые когда‑либо ему предлагали.

Но этого ему было недостаточно.

– Хочешь уйти? – хрипло спросил он.

– Нет, – выдохнула она.

И тогда он подхватил ее на руки и понес в свою хижину.

Глава 5

Если бы этот момент можно было описать словами, они были бы следующими:

«Наследница Максфилдов жертвует всем ради оргазма».

Предполагая, конечно, что она испытает оргазм. До этого ей не доводилось испытывать оргазм с мужчиной. Но если это ей удастся… это, возможно, будет только с ним.

Если это вообще возможно, это случится прямо сейчас.

Когда она подошла к хижине и увидела его, рубящего дрова – с обнаженным торсом, в обтягивающих джинсах, – ее здравый смысл и понятия о морали улетучились. Совсем. Ее охватило страстное желание, с которым она не могла бороться.

Ей не оставалось выбора, кроме как сдаться.

Потому что она знала, была уверена: то, что происходит между ними, нужно исследовать. Она не может выйти замуж за Донована, не выяснив, что происходит между ней и Холденом.

Не потому, что она ожидала, что между ними возникнут долгосрочные отношения. Нет, она была твердо убеждена, что это просто один из приступов безумия, не имеющий ничего общего с реальной жизнью и здравым смыслом.

Но она хотела знать, что такое страсть. И каким может быть секс.

Как она надеялась, это поможет ей наладить интимные отношения с мужчиной, за которого она собралась замуж. Может быть, предназначение Холдена – раскрыть ее сексуальность.

Но какие бы Эмерсон ни придумывала оправдания для себя, главным было то, что она была в его объятиях и он нес ее в хижину, которая оказалась гораздо более ветхой, чем она ожидала.

Она никогда прежде не бывала там, где жили их работники. У нее никогда не было причин для этого.

По ее телу пробежала дрожь, но от холода или от страха, она не знала.

Это было ее странным, неожиданным, запоздалым бунтом. Выбраться из своей комнаты в большом роскошном особняке, чтобы отправиться на встречу с одним из мужчин, работавших на ее отца. Отец пришел бы в ярость, если бы узнал об этом.

Так что он не должен об этом узнать.

Никто не будет ничего знать. Никто, кроме них двоих.

Это будет их порочный секрет. И в настоящий момент она надеялась, что он будет очень, очень порочным. Потому что никогда в жизни она не испытывала таких чувств.

Этого желания раздеться догола как можно быстрее. Оказаться как можно ближе к кому‑то.

Она хотела сбросить пальто и прижаться к его телу. И она никогда в жизни не чувствовала себя так.

Она привыкла быть во всем уверенной. Она знала, почему принимает те или иные решения.

Но в этой стороне своей сущности она никогда не была уверена.

Нет, это не имело никакого отношения к ее внешности. Мужчинам нравились ее формы. Она это знала. В том, что касалось ее тела, Эмерсон не испытывала неуверенности.

Все было в том, что она не знала, на что способно ее тело. Что оно может чувствовать.

И это порождало в ней неуверенность. В своих прежних отношениях она предпочитала не сосредотачиваться на своем удовольствии. Если ее бойфренд из колледжа заметил, что она ни разу не испытала оргазма, он не обмолвился об этом. Но он был очень молод и не очень опытен, так что мог и не заметить этого.

Но она была уверена, что ее второй любовник это знал.

Время от времени он спрашивал ее, все ли у нее в порядке. И она научилась легко отвечать так, чтобы не задеть его эго.

«Так приятно быть так близко друг от друга».

«Мне было очень хорошо».

Однажды, когда он выразил разочарование тем, что она так холодно отвечает на его поцелуи, она просто пожала плечами и сказала: «Я не очень сексуальна».

И она сама верила в это. Она считала, что нет ее вины в том, что она неспособна что‑либо чувствовать в постели.

Но один лишь вид Холдена заставлял ее испытывать такие ощущения, которые она никогда не испытывала прежде в отношениях с мужчинами.

То, как он держал ее тело в своих сильных руках…

Она едва могла дышать. Все мысли покинули ее.

Она чувствовала лишь непреодолимую, горячечную жажду быть ближе к нему, и никогда прежде она не испытывала такого.

Он поставил ее на неровный деревянный пол. Он был очень холодным.

– Я собирался разжечь печь, – сказал он. – Подожди немного, я сейчас вернусь.

И он вышел на улицу, оставив ее стоять посреди хижины, а она на мгновение испытала сомнение.

Неужели она и вправду собирается сделать это?

Она раньше не занималась сексом ради секса. Она занималась сексом лишь в контексте отношений. И она никогда, никогда не была так возбуждена.

И это пугало ее. Не то, что она испытывает только физическое влечение, а то, что оно настолько ошеломляющее.

Она не знала, как это изменит ее. И эта мысль пугала ее. Но не настолько, чтобы она захотела уйти.

Спустя несколько мгновений он вернулся, держа в руках дрова.

Он встал на колени перед печью и начал разводить огонь.

– Я не ожидала, что хижины такие… убогие.

– Да, немного. Ты уже засомневалась?

– Нет, – быстро ответила она.

Если он передумает, если отошлет ее прочь, она умрет. Она была в этом уверена.

Он стоял на коленях около печки, полуголый, и выглядел при этом таким горячим, что она больше не чувствовала холода.

– Понадобится некоторое время, чтобы комната нагрелась, – сказал он. – Но до тех пор я могу согревать тебя.

Он поднялся, отряхнул джинсы и подошел к ней.

Она собиралась оглядеться по сторонам, посмотреть, какая мебель есть в этой комнате. Но оказалось невозможным отвести взгляд от Холдена. И когда он заглянул ей в глаза, она замерла.

Его грудь была широкой, покрытой волосками, а его мускулы – хорошо развитыми.

Она никогда еще не была с мужчиной, у которого было такое тело. Это было все равно что всю жизнь питаться только пирожками из магазина, а потом неожиданно получить в подарок роскошный пирог домашней выпечки.

– Ты… ты прекрасен, – пробормотала она.

Он рассмеялся.

– Я думал, что это должен говорить я.

– Нет, решительно, это должна говорить я.

Он улыбнулся, и, хотя он и был незнакомцем для нее, внезапно она почувствовала, что это может измениться.

Потому что эта улыбка тронула ее сердце и заставила ее испытывать чувства, которые она не должна была испытывать. Потому что предполагалось, что в это будет вовлечено только ее тело, но не сердце. Но было так легко представить себе мир, в котором не существовало ничего, кроме этой хижины, кроме этого мужчины с горящими глазами.

И с таким телом. Горячим, чертовски привлекательным телом.

Да, ей было очень легко представить, что она совсем другая девушка, живущая в совсем другом мире.

Девушка, которая может пробраться в уединенную хижину, чтобы упасть в объятия полуголого ковбоя. И не важно, соответствовало ли это ее имиджу.

Сейчас это было совсем не важно.

Это было чем‑то первобытным, чем‑то более реальным, чем реальность. Это была фантазия во всей своей яркости и великолепии.

Внезапно она почувствовала единение со своим телом, которого прежде не испытывала.

Ее волной накрыли неизведанные ранее ощущения, неизведанное ранее страстное желание.

Она взялась руками за пояс своего пальто.

А он пристально наблюдал за ней.

Пульсация у нее между ног усилилась.

Она развязала пояс, потом расстегнула пуговицы на пальто и позволила ему упасть на пол.

На ней не было ничего, кроме красного бюстгальтера, красных трусиков и черных туфель.

– Ох, Красная Шапочка, – прорычал он. – Мне нравится этот цвет на тебе.

Голод в его глазах был такой сильный, что она почувствовала, как он эхом отзывается в ней. Она чувствовала, как ответный голод начинает зарождаться в ней.

Ни один мужчина прежде так не смотрел на нее.

Они, безусловно, хотели ее. Испытывали желание.

Но они не хотели поглотить ее, а у нее возникло чувство, что ее Большой Страшный Волк может легко сделать это.

Она ожидала, что он приблизится к ней, но вместо этого он отошел от нее, подошел к кровати и сел на краешек матраса, не отводя от нее взгляда.

– Я хочу, чтобы ты подошла ко мне, – сказал он.

Она направилась к нему, стуча каблучками по полу. Ей не нужно было говорить, что ей делать, потому что она интуитивно чувствовала, чего он хочет.

Это было очень странно, это было невозможно, но почему‑то этот мужчина, которого она едва знала, был ей ближе, чем те, с которыми она раньше подолгу встречалась.

Но это было именно так.

И, может быть, этого она не предусмотрела.

Она хотела лишь физической близости, но испытывала не просто влечение. Это было гораздо больше, чем влечение. Это была ненасытная потребность.

Его тело было восхитительно незнакомым, но в то же время знакомым.

И это относилось и к его желаниям.

Она подошла к нему, положила руку ему на плечо, оперлась коленом о матрас и прижалась к нему.

– Я здесь, – сказала она.

Он обхватил ее рукой за талию и провел ладонью по ее тугой попке. А потом сильно сжал ее ягодицу, и она ахнула.

– Полагаю, отчасти тебя привлекает то, что я буду немного грубым.

Она облизнула губы и кивнула. Она не могла вымолвить ни слова.

Она не осознавала, что хочет именно этого, но, когда он произнес эти слова, она поняла, что он прав. Когда он дотрагивался до нее так – властно и собственнически, – она знала, что хочет именно этого.

– Меня это устраивает, принцесса, потому что я люблю именно такой секс. Так что лучше скажи прямо сейчас, сможешь ли ты выдержать это.

– Я выдержу все, что ты сделаешь, – пробормотала она хрипло.

Грубым.

Это слово пробудило в ее мозгу восхитительные образы, а потайное местечко между ее ног начало гореть огнем.

Грубым. Диким. Неукрощенным.

Именно этого ей хотелось, с отчаянием, которому она не могла найти объяснение.

Она хотела, чтобы он поставил на ней свою отметину. Чтобы он изменил ее. Она хотела, чтобы свидетельство происходящего осталось на ее теле, а не только в ее мозгу.

Потому что она чувствовала, что все, что произойдет сейчас, на этой кровати, возможно, станет единственным ее шансом узнать, кто она.

Чего она хочет.

Чего она жаждет больше всего остального. Больше одобрения семьи, больше одобрения общества.

Это касалось только ее.

И она понимала, что, если сейчас не познает этого, всю свою дальнейшую жизнь она будет жалеть об этом.

– Если ты почувствуешь, что не можешь терпеть чего‑то, просто скажи, поняла?

– Да, – сказала она.

– Я хочу заставить тебя кричать. Но в хорошем смысле.

Она никогда в жизни не кричала во время секса.

Но обещание в его глазах заставило ее заподозрить, что она сделает именно это.

Он сильнее сжал ее талию, а потом перевернул ее, уложил на кровать, схватил ее за запястья и завел ее руки за голову. Его бедра сжимали ее ноги, и грубая джинсовая ткань царапала ее кожу. Он был огромным, мускулистым, сильным, и на его лице было написано такое страстное желание, что у нее замерло сердце.

Она приподняла бедра навстречу ему, отчаянно желая, чтобы он дотронулся до нее.

Но он этого не сделал.

Он одной рукой сжимал ее руки, а другой медленно начал ласкать ее тело.

Он провел пальцами по ее ключицам, дотронулся до краешка ее бюстгальтера, коснулся ее груди, потом его рука скользнула ниже, к ее пупку. Прежде, чем взяться за резинку ее трусиков. Но он не трогал ее так, как ей того хотелось. А самые сокровенные местечки ее тела горели огнем. Но он не дотрагивался до них.

– Кажется, ты сказал, что будешь грубым.

– Грубым быть не интересно, пока ты не возбудишься и не намочишь трусики, – сказал он. А потом наклонился и прошептал ей на ухо: – Я заставлю тебя стать очень, очень мокрой.

И одни эти слова совершили невозможное. Острое желание пронзило ее тело, и она почувствовала, как ее лоно увлажнилось. И в этот момент он впился губами в ее губы и одной рукой сжал ее грудь, лаская большим пальцем затвердевший сосок.

Она застонала и приподняла бедра.

Он медленно, нежно начал ласкать ее груди, сначала через бюстгальтер, потом стянув его и высвободив ее соски. Его руки были шершавыми, и их прикосновение обжигало ее огнем.

А потом он взял один сосок в рот и начал сосать его.

Она снова приподняла бедра, отчаянно желая вобрать его в себя, но он продолжал дразнить ее.

Она всегда считала, что ее груди нечувствительны к ласкам.

Но он доказывал обратное.

Он сжал зубами ее сосок.

Она закричала, и внезапно оргазм потряс ее. Ее щеки раскраснелись от смущения, а внутренние мышцы начали волнообразно сокращаться.

Но она не испытывала удовлетворения, потому что он все еще не касался ее там, где ей этого так страстно хотелось.

– Хорошая девочка, – пробормотал он.

Он рывком стянул с нее трусики, раздвинул ее колени и голодным взглядом посмотрел на нее.

Потом наклонился, вдыхая ее запах, и стал целовать внутреннюю часть ее бедра. А потом его язык принялся исследовать самые сокровенные складочки ее тела.

Она ахнула. В первый раз он так дотрагивался до нее, и это было… так невообразимо порочно. Так немыслимо интимно.

Потом он перестал дразнить ее. Вместо этого он схватил ее за бедра, рывком притянул к себе и стал ласкать ее грубо и властно.

И она снова кончила. Что было невероятно.

Она задыхалась, жадно хватая воздух, и он прижался губами к ее губам.

Она почувствовала на его губах вкус своего возбуждения, и от этого по ее телу прокатилась дрожь.

– А теперь я хочу, чтобы ты перевернулась, – сказал он.

Она даже не подумала о том, чтобы ослушаться. И сделала то, что он приказал.

– На колени, принцесса.

Она подчинилась.

Она слышала, как он стягивает с себя джинсы и вскрывает упаковку презерватива.

А потом он положил руку ей на спину, и она почувствовала, как головка его члена коснулась ее лона.

Она закусила губу, и он одним движением вошел в нее.

Он был таким огромным, а кроме того, она не привыкла к такой позе.

Ей даже стало немного больно, когда он полностью погрузился в нее.

Он стал гладить ее по спине, и ей захотелось замурлыкать, как очень довольная кошка. Потом он схватил ее за бедра и стал ритмично двигаться.

Она с шумом выдохнула и выгнула спину, подавшись назад, чтобы позволить ему погрузиться в нее еще глубже. Единственными звуками в комнате были стоны, которые вырывались у нее.

Он схватил ее за волосы и рывком поднял ее голову. Она ахнула, и боль, которую она при этом испытала, только усилила удовольствие от происходящего.

А он делал это снова и снова.

Пока она не начала всхлипывать. И молить о пощаде.

Он отпустил ее волосы, схватил ее за бедра и ускорил темп. А потом, достигнув пика наслаждения, он застонал, упал на нее и куснул ее за шею. И она кончила следом за ним, почти теряя сознание.

Глава 6

Эмерсон упала на кровать, как кошка, у которой не было костей.

Комната постепенно нагревалась от огня, полыхавшего в печи.

Холден не часто в жизни испытывал сожаления. И даже сейчас ему трудно было чувствовать что‑либо, кроме глубокого удовлетворения, которое овладело им.

Он поднялся и подошел к печи, чтобы подбросить еще поленьев.

И услышал шорох простыней и оглянулся через плечо. Эмерсон лежала на боку, кокетливо прикрывая грудь рукой.

– Наслаждаешься видом? – спросил он.

– Да, – ответила она, не испытывая видимого смущения.

– Можешь ответить мне взаимностью.

Она посмотрела на свое тело, словно только сейчас осознав, что прячет от него самые соблазнительные его части.

– Ты занят, – сказала она. – Поддерживай огонь. Я не хочу отвлекать тебя.

– Ты и так уже отвлекаешь меня.

Может быть, ее мнимая застенчивость только больше привлекала его теперь, когда он знал, какова она на самом деле. Дикая и раскованная. Это был самый лучший секс в его жизни.

Несмотря на жесткий матрас.

Она перевернулась на спину и потянулась.

Он закончил возиться с огнем и снова лег на кровать.

– Я не могу сделать этого снова, – сказала она, широко раскрыв глаза.

– Почему нет?

– Я никогда столько раз не кончала. Это наверняка убьет тебя.

– Я готов рискнуть.

Ему было удивительно слышать, что это не было нормальным для нее. Она казалась такой сексуальной. Хотя она и говорила что‑то о том, что между нею и ее женихом не было никакой химии.

Наверное, с этим парнем было что‑то не так. Потому что, если его не возбуждала Эмерсон, Холден сомневался, что он вообще способен возбуждаться.

– Ну, если ты готов рискнуть… Ты кончил всего один раз. А я уже три раза.

– Что означает, что ты в состоянии сделать это еще раз. По крайней мере, таково мое профессиональное мнение.

– Профессиональное мнение ковбоя? Я не знала, что ты эксперт по сексу.

Он рассмеялся.

– Я эксперт по сексу потому, что имею большой опыт в этом деле. В моей личной жизни, а не в профессиональной. Хотя могу сказать, что в том, чтобы доставить женщине удовольствие, я не дилетант, а настоящий профессионал.

– Ну что ж, значит, я выбрала достойного партнера для этого эксперимента.

– Это для тебя только эксперимент?

Она перекатилась на бок и легла поверх него, прижавшись грудью к его груди. Ее синие глаза внезапно стали очень искренними.

– Я никогда прежде не испытывала оргазм с мужчиной. Только при мастурбации. Но никогда с… с партнером. Я спала всего с двумя мужчинами. Но… они были моими бойфрендами. И я никогда не могла понять, почему так происходит.

– Химия, – сказал он, отводя прядь волос с ее лица, удивляя самого себя этим нежным жестом.

– Химия, – повторила она. – Я подозревала, что такое может быть. Это что‑то магическое и странное, что‑то, чего нельзя воссоздать в лабораторных условиях.

– Мы можем воссоздать это прямо сейчас.

– А что, если я не смогу воссоздать этого? Хотя, полагаю, теперь мне известно, что я способна на это.

– Я не подозревал, что стал причиной сексуальной революции.

– Я не хотела бы ставить тебя в такое трудное положение.

– Я обожаю трудные положения.

Было так легко забыть в этот момент, что она дочь его врага. Что он находится здесь, чтобы уничтожить ее семью. Что очень скоро отсутствие химии между ней и ее женихом будет наименьшей из ее проблем.

На самом деле, он может оказаться причиной того, что ее брак вовсе не состоится. Потому что ее семья утратит привлекательность в глазах общества, возможно, безвозвратно. И ее брак с перспективным маркетологом вряд ли поможет им.

В любом случае этот парень, скорее всего, будет гораздо меньше заинтересован в том, чтобы породниться с семейством Максфилд, когда у них не будет и цента за душой.

Холден ждал, что его охватит чувство вины. Но этого не случилось.

Вместо этого он испытывал удовлетворение. Словно за последние несколько минут он получил то, что раньше принадлежало его врагу. И Эмерсон была гораздо большим, нежели просто пешкой в этой игре.

И он пока еще не знал, как распорядиться своей победой.

Но лежавшая рядом с ним Эмерсон вовсе не была его завоеванием, его призом. Более того, это он чувствовал себя завоеванным.

– Это просто пугает меня, – прошептала она. – Потому что я не должна быть здесь. Не должна быть рядом с тобой. Но мне кажется, что больше никогда в жизни я не смогу почувствовать себя такой расслабленной, такой счастливой. – Она посмотрела на него, и по ее щеке скатилась слезинка. И внезапно чувство вины пронзило его сердце. – И я знаю, что продолжения не будет. Потому что у тебя… своя жизнь, а у меня – своя.

– И нет никаких шансов, что наши пути пересекутся, – сказал он, и его слова прозвучали гораздо враждебнее, чем было в его намерениях.

– Я не хочу показаться снобом, – пояснила Эмерсон. – Но наша семья возлагает большие надежды на человека, за которого я выйду замуж. И на то, что он привнесет в нашу семью.

– Принцесса, я не понимаю, зачем ты говоришь о своем браке.

– Но вся проблема именно в этом. Я уже в таком положении, когда следует задуматься о замужестве.

– В таком положении? Что ты, черт возьми, хочешь сказать? Мы что, живем в девятнадцатом веке?

– В такой семье, как моя, брак играет большую роль. Мы должны… У моего отца нет сыновей. И его дочери должны хорошо выйти замуж. Выйти за мужчин, которые готовы будут поддерживать наш бизнес. Его зятья станут совладельцами винодельни, а это означает, что…

– Его зятья будут совладельцами компании?

– Да, – сказала она. – Я хочу сказать, что я сохраню свою долю в бизнесе, так что это не какие‑то там драконовские условия. Но когда мы поженимся, Донован получит такой же пакет акций, какой есть у меня. То же самое касается Рен и Крикет. А после этого у моего отца останется лишь небольшое количество акций.

– Неудивительно, что ваш отец придает такое значение тому, за кого вы выйдете замуж.

– Он это делает и для того, чтобы обезопасить нас. Он не хочет, чтобы мы попали в лапы охотников за приданым.

– Вы и вправду из другого мира.

В его голосе прозвучало презрение, помимо его воли. Хотя его‑то это не касалось. Потому что у него были и деньги, и статус. И еще потому, что она его не интересовала. Ни она, ни ее мнение. Ему было наплевать, что она такая же беспринципная, как и вся ее семья. Как и ее отец. Это даже шло ему на руку, учитывая, что он лгал ей, чтобы затащить ее в кровать.

– Я вижу, ты считаешь меня снобом, – сказала она. – Но я не сноб, уверяю тебя. Я никогда не легла бы в постель с мужчиной, которого считала бы ниже себя.

– Ну, давно известно, что людей привлекают трущобы, потому что это щекочет им нервы.

– Ну, меня они не привлекают. И ты совсем другой. Да, я нахожу это сексуальным. Ты для меня запретный плод, и, возможно, я нахожу сексуальным и это. Но не потому, что ты ниже меня, ниже тех мужчин, с которыми я встречалась. В некотором смысле ты даже выше их, и я не знаю, что мне с этим делать. Поэтому мне больно. Потому что я не знаю, буду ли я когда‑нибудь еще такой умиротворенной, какой чувствую себя, лежа рядом с тобой в этой хижине…

– Но это вовсе не то, к чему ты стремишься. Даже твоя мать считает, что то, что ты делаешь, не достойно тебя.

Она судорожно сглотнула и отвела глаза в сторону.

– Моя жизнь мне не принадлежит. Она связана с этим бизнесом, который мой отец построил с нуля. И я благодарна судьбе за это, что бы ты об этом ни думал. Но это и большая ответственность, и я должна, хочу я или нет, нести эту ответственность.

Внезапно ему все это надоело. Все. Ложь, которая стояла между ними. То, каким она видела его. И невозможность повлиять на ситуацию, в которой он оказался. Он зарычал и перекатился на бок, а потом лег поверх нее.

– Сейчас все это не имеет значения, – прорычал он.

Она посмотрела на него, а потом коснулась пальцами его щеки.

– Да, – согласилась она. – Полагаю, что не имеет.

Он взял ее красный кружевной бюстгальтер и посмотрел на нее. Потом быстро связал бюстгальтером ее запястья.

– В настоящий момент ты здесь, – сказал он. – Я – единственное, что должно тебя волновать. Ты сейчас принадлежишь мне, и не существует ничего за пределами этой хижины, поняла?

Она кивнула.

– Хорошая девочка. И когда ты здесь, единственная твоя задача – доставлять мне удовольствие.

Он не хотел думать о том, что будет, когда он расстанется с Эмерсон, и что это будет значить для нее.

Ее династия была настолько важна для нее, что она готова была выйти за мужчину, которого не любила.

Но он освободит ее от этой участи. И, в конечном счете, это будет даже лучше для нее.

Холден посмотрел на ее связанные руки, и внезапно ему захотелось не отпускать ее от себя.

Он хотел, чтобы она была только с ним.

Достав из портмоне презерватив, он вернулся к ней. Она лежала на кровати со связанными руками, с широко расставленными ногами, и призывно смотрела на него.

Он надел презерватив, схватил ее за бедра и одним движением глубоко вошел в нее. Она тут же кончила, и ее мышцы начали сокращаться, крепко сжимая его.

И он приложил все усилия к тому, чтобы доказать ей, что нет предела количеству оргазмов, которые она может испытать.

Но за все нужно платить, и после того, как она в третий раз выкрикнула его имя, а потом прижалась к нему, он понял, что теперь они с ней связаны.

И она поделилась с ним важнейшей информацией.

В его голове внезапно зародился план.

Он точно знал, что теперь ему делать.

Глава 7

Прошло три дня после той ночи с Холденом. А она все еще не могла думать ни о чем, кроме него. Она понимала, что это нелепо. Вечером у них в винодельне намечено еще одно мероприятие, и она не имеет права отвлекаться.

Хотя сегодня вечером всем здесь будет заправлять Рен, а она лишь помогала ей. Хотя она подозревала, что в ее теперешнем состоянии от нее было мало толку.

Она думала только о Холдене. О том, что он проделывал с ее телом. О том, чему он ее научил.

И чувствовала себя идиоткой. Помешанной на этом мужчине.

Но он показал ей, какую абсолютную свободу обретаешь, отбросив стремление все контролировать.

А она привыкла все контролировать. Но несколько часов он управлял ею. И она чувствовала себя так, словно с ее плеч свалилось тяжкое бремя.

– Эй, Эмерсон, ты где? Это я, Рен.

Эмерсон повернулась и увидела сестру, которая держала в руках список гостей.

– Я здесь и всегда была здесь.

– Ты здесь, но тебя здесь нет.

Эмерсон взглянула на свою левую руку и мысленно выругалась. Потому что на ней должно было быть кольцо. Она сняла его, когда направилась в хижину Холдена. И ей необходимо надеть его до того, как начнут прибывать первые гости.

– Что с тобой? – спросила Рен и выразительно посмотрела на левую руку сестры. – Что‑то случилось у вас с Донованом?

– Нет, – ответила Эмерсон. – Я просто забыла надеть кольцо.

– Это на тебя не похоже. Потому что ты всегда подчеркиваешь, что кольцо – это часть твоего имиджа.

– Я отлично знаю, какой у меня должен быть имидж. И я не нуждаюсь в твоих напоминаниях.

– И тем не менее ты кое‑что забыла. Так что, похоже, я должна тебе об этом напомнить.

– Это ерунда.

– Нет, не ерунда. Если бы это было ерундой, ты не была бы такой отстегнутой.

– Хорошо. Только никому не говори, – сказала Эмерсон, отлично понимая, что будет жалеть о том, что сейчас скажет.

– Я люблю секреты, – пропела Рен, наклоняясь к сестре.

– Я… я провела ночь… с мужчиной.

Рен расхохоталась.

– Я не думала, что ты провела ночь с женщиной.

– Я хочу сказать, что у нас с Донованом свободные отношения, но мне казалось неправильным носить его кольцо, когда я… с другим мужчиной.

– Понятия не имела, – сказала Рен, широко раскрыв глаза. – Я не знала, что ты…

– Такая щепетильная?

– Такая прогрессивная.

– Ну, обычно нет. Но на этот раз я словно с ума сошла. И я не хочу, чтобы кто‑нибудь знал об этом.

– Торжественно клянусь.

– Ты не можешь рассказать это Крикет.

– Зачем мне рассказывать об этом Крикет? Она после этого никогда не сможет смотреть тебе в глаза, и она выдаст тебя. Не нарочно, разумеется.

– Точно, такой секрет ей не по зубам.

– Совершенно верно.

– Тебе случалось встречать мужчину, которого… ты не могла бы выбросить из головы, даже несмотря на то, что он совершенно тебе не подходит?

Рен вздрогнула, словно по ее телу прокатился электрический разряд.

– Я слишком занята работой.

– Рен.

– Ну, ладно. Хорошо. Я знаю, что такое испытывать влечение к неподходящему парню. Но я никогда… не воплощала этого в жизнь.

У нее на лице был написан такой ужас, что это было бы смешно, если бы Эмерсон не сделала того, что так потрясло ее сестру.

– Нет ничего плохого в том… чтобы переспать с кем‑то, к кому тебя тянет, разве нет? Я на самом деле почти не знаю его, но я знала, что хочу его, и это достаточный повод для того, чтобы переспать с кем‑то, разве нет?

Рен поежилась.

– Я… Послушай. Похоть и симпатия не одно и то же. Я так думаю.

– Я испытываю к нему симпатию, – возразила Эмерсон. – Но мы никогда… Он работает на папу.

– В офисе?

– Нет, на ранчо.

– Эмерсон!

– Что?

– Ты стала фантазией мальчика с конюшни?

Эмерсон закусила губу.

– Он не мальчик. Он мужчина. Можешь мне поверить.

– Но вопрос остается открытым.

– Может быть, это и была в каком‑то смысле фантазия. Не знаю. Но это было фантастично, уверяю тебя. Но я полагала, что это будет всего одна ночь, а вместо этого я все время думаю о нем.

– Кто бы мог подумать, что с тобой случится такое? – с притворным удивлением спросила Рен.

– В наши продвинутые времена я должна была бы гордиться своей сексуальностью. Признаться в ее существовании. А не прятать ее в полуразрушенной хижине, в которой живет самый горячий парень из всех, кого я встречала в жизни.

– Ты всегда была такая правильная. И тем не менее признаешься сейчас в такой исключительно скандальной истории.

– Этот секрет ты должна унести с собой в могилу. Или я прикончу тебя.

Рен ухмыльнулась и расправила плечи. Она была на пару дюймов выше Эмерсон, и они были очень похожи – те же темные волосы, те же синие глаза. Но Рен не отличалась пышными формами. Она была худой и длинной, и ее волосы были безжизненными. Она поддерживала себя в форме, занимаясь йогой, кикбоксингом и прочими относительно активными упражнениями.

И она уверяла, что это единственное, что удерживает ее от того, чтобы убить Крида Купера.

Она также уверяла, что ей нравится знать, что она может убить его, если дело дойдет до этого.

Эмерсон нравилось угрожать сестре, понимая при этом, что та может уложить ее на обе лопатки в одну секунду. Хотя, будучи старшим ребенком в семье, она успешно внушила Рен, что может уничтожить ее, если захочет.

– Но если серьезно, – сказала Рен, – меня это не касается. Я хочу сказать, то, что ты выходишь замуж за Донована, а сама явно помешалась на другом парне.

– Верно. Потому что я не собираюсь выйти замуж за человека, который работает здесь.

– Папу никогда не интересовало, с кем я встречаюсь.

– Но ты же не старший ребенок. Я думаю… я думаю, что он хочет как можно скорее сбыть меня с рук. И его не интересовало, с кем я могла встречаться. Он прямо заявил мне, что Донован – как раз такой мужчина, какой мне нужен. И он сосватал нас.

– Ты готова выйти за того, за кого сказал тебе выйти наш папа?

– А разве ты поступила бы по‑другому?

– Не думаю, что могла бы выйти замуж за мужчину, который меня даже не привлекает.

– Но если бы папа сказал тебе, что некий мужчина ему нравится, если бы он сказал, чтобы ты присмотрелась к нему, разве ты не попыталась бы послушаться его?

Рен отвела глаза в сторону.

– Не знаю. Полагаю, я сделала бы попытку, но если бы после двух лет знакомства я все еще не испытывала к нему физического влечения…

– Брак – это партнерство. Наши тела изменятся. И сексуальное влечение изменится тоже. Поэтому нужно иметь что‑то общее. Я хочу сказать, что гораздо разумнее выйти замуж за человека, с кем у тебя много общего, чем за того, с кем тебе просто нравится кувыркаться в постели.

– Я не предлагала тебе выйти замуж за работника на ранчо. Но почему бы не найти компромисс и не выйти замуж за человека, с которым тебе понравится и разговаривать, и спать?

– Мне пока не удалось найти такой компромисс, который устроил бы нашего папу.

– Может, тебе стоит подождать, пока ты не найдешь такой компромисс?

– А может, мне стоит прислушаться к совету папы? Может быть, мой брак с Донованом будет и не самым лучшим. Но, может быть, нельзя получить сразу все? Потому что нам с тобой очень, очень повезло. Посмотри на нашу жизнь. У нас так много всего. И я могу обойтись без того, чего у нас нет.

Рен выглядела несчастной.

– Не знаю. Мне все это кажется… трагичным.

– А что насчет тебя? Ты сказала, что хотела мужчину, но ничего не сделала для того, чтобы заполучить его?

– Это совсем другое.

– Значит, есть мужчина, которого ты хочешь, но ты не можешь быть с ним.

– Но мне он даже не нравится, – сказала Рен.

Эмерсон потрясло это признание. Потому что Эмерсон знала только одного мужчину, которого Рен ненавидела. И то, что Рен хотела его…

Неудивительно, что Рен старалась не говорить о нем. Она ненавидела Крида Купера больше всех на свете. Если эти двое когда‑нибудь прикоснутся друг к другу, произойдет взрыв. И Эмерсон не могла понять, почему до сих пор не догадалась обо всем этом.

Может быть, потому, что никогда не испытывала такого эмоционального напряжения, как то, которое испытала с Холденом всего пару дней назад.

– Значит, ты понимаешь, что между желанием и его осуществлением есть большая разница, – сказала Эмерсон и потупилась. – Да, меня дико тянет к этому парню, и химия между нами поразительная. Но это никогда не сможет стать чем‑то большим. Хотя на время можно уступить своим желаниям.

Рен содрогнулась.

– Я не могу. Правда, правда, не могу.

– Как хочешь. Но я хочу сказать тебе, что больше не позволю давать мне советы, потому что ты сама живешь в стеклянном доме.

– Неправда. Это совсем другое. Я не собираюсь замуж за человека, за которого выходить замуж нельзя.

– Ну, я выхожу за того, за кого хочет выдать меня папа. Я доверяю ему. И полагаю, что все будет хорошо, потому что этого хочет папа, а он никогда… он никогда не давал мне неправильных советов. Он никогда не обижал меня. Он всегда поддерживал меня.

Ее отец желал ей только добра. Она знала это. И она собиралась доверять ему и впредь.

– Я знаю, – сказала Рен, обнимая сестру за плечи. – По крайней мере, у тебя будут теперь хорошие воспоминания.

Эмерсон улыбнулась.

– По‑настоящему хорошие.

– Я не желаю слышать подробности. – Рен похлопала сестру по плечу.

– Я и не собираюсь делиться ими с тобой. Это очень личное, – сказала Эмерсон и посмотрела на список гостей, который держала в руке. – А теперь займемся делом. Сегодняшняя вечеринка пройдет как по маслу.

– Не сглазь, – испугалась Рен и постучала по деревянному столу.

– Не бойся, не сглажу. Это же твое мероприятие. Так что все будет просто замечательно.

Глава 8

Вечеринка удалась на славу.

Все были очень довольны, и Эмерсон непрерывно делала селфи с гостями. Это, по крайней мере, отвлекало ее от мыслей о ситуации с Холденом.

Хотя никакой ситуации не было, вот в чем дело. Но она никак не хотела признавать эту правду.

Она очень хотела, чтобы ситуация существовала. Но, как она и сказала Рен, не было смысла зацикливаться на этом. Брак – это нечто большее, чем просто супружеская кровать.

Они с Холденом были совместимы в постели – настолько, что ее пульс учащался от возбуждения при одной только мысли об этом. Но это не означало, что они смогут построить какие‑то отношения, не говоря уже о браке.

У них не было ничего общего.

Хотя это было только предположением. Точно она этого не могла знать.

Мимо проходил официант, и она протянула руку, чтоб взять с подноса бокал с шампанским. И в этот момент произошли две вещи.

Первая – она увидела входящего в комнату такого потрясающего мужчину, что у нее перехватило дыхание.

И вторая – она внезапно осознала, что знает этого мужчину. Хотя он выглядел совсем другим в прекрасно скроенном смокинге.

И ее сердце сделало кувырок.

Отчего, она даже сама не знала.

Неужели оттого, что в комнату вошел Холден, одетый в смокинг?

Ее мозгу потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать все это.

Она только не могла понять, что все это могло бы значить.

То, что он так выглядел. То, что он вообще был здесь.

Он взял с подноса бокал с шампанским и огляделся по сторонам.

Он выглядел совершенно другим, но кое‑что все же не изменилось. В нем все еще чувствовалась дикая, неукротимая сила, и он не мог слиться с толпой гостей, хотя и был одет подобающим образом. Нет, даже намного лучше, чем кто‑либо из присутствующих.

Этот смокинг был явно сшит на заказ. И выглядел сногсшибательно дорогим. Как и его туфли. Как и все остальное. Неужели это тот самый мужчина, которого она застала без рубашки за колкой дров? Тот мужчина, который связывал ей руки в убогой хижине? Тот мужчина, который проделывал с ней невообразимо порочные вещи?

И тут их глаза встретились.

И он улыбнулся.

По ее телу пробежала дрожь.

Но все равно это была улыбка незнакомого ей мужчины. Это был не тот мужчина, которого она знала. И она никак не могла прийти в себя. А он пересек комнату, направляясь прямо к ней.

И она застыла на месте. Как олень, завороженный взглядом горного льва. Ее сердце бешено колотилось в груди, заглушая звуки окружающей ее толпы людей.

– Именно та женщина, которую я искал, – сказал он.

– Что ты здесь делаешь? И где ты взял этот костюм?

– Поверишь ли ты, что меня посетила моя волшебная крестная? – Он криво улыбнулся.

– Нет, – сказала она, чувствуя, как бешено пульсируют ее виски.

– Тогда поверишь, что мышки, живущие в моей хижине, сшили этот смокинг для меня?

– В это поверить еще труднее. Не похоже, чтобы ты мог дружить с мышами.

– Дорогая, я вообще ни с кем не дружу. И мне очень не нравится то, что я собираюсь сейчас сделать. Но если ты согласишься сотрудничать, все пройдет намного безболезненнее.

Она огляделась по сторонам, словно ища ответа на его странное предложение.

– Что ты имеешь в виду?

– Видишь ли, я не был достаточно честен с тобой.

– Что?

Она никак не могла понять, что происходит. Она посмотрела вокруг себя, чтобы убедиться, что они не привлекают к себе внимания. К счастью, никому не было до них дела.

– Почему бы нам не выйти на воздух? У меня назначена встреча с твоим отцом через несколько минут. Если только… если ты не согласишься на переговоры.

– У тебя встреча с моим отцом? И что за переговоры?

У нее в мозгу мелькали вызывающие панику мысли.

Он явно снял на видео то, что происходило между ними. Он собирался вымогать деньги у ее семьи. Он был аферистом. Неудивительно, что он не хотел, чтобы она его фотографировала.

Ей хотелось бросить ему эти обвинения, но она не могла заставить себя сделать это. Только не здесь.

– Чего ты хочешь? – выдавила она из себя.

Он ничего не ответил. Он стоял рядом, внушительный, как скала. Не более утонченный, чем он был в джинсах.

И он был более жестким и устрашающим, чем она представляла его себе.

– Чего ты хочешь? – повторила она.

Она боялась пошелохнуться. Она чувствовала себя самой последней дурой. Как она могла отдаться этому мужчине? Он так явно был не тем, за кого себя выдавал, так явно…

Конечно, он на самом деле не хотел ее. Конечно, единственный мужчина, вызвавший у нее желание, на самом деле лишь притворялся.

– Отомстить, – ответил он. – Ничего более. И мне очень жаль, что ты оказалась втянутой во все это.

– Ты снял нас? – Она еще раз огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что они не вызывают к себе интереса.

– Нет, – сказал он. – Я ничего не размещаю в Интернете, тем более это.

– Ты собираешься показать запись моему отцу?

– Нет. – Его губы скривились в улыбке. – Речь идет не о тебе, Эмерсон, веришь ты или нет. Но то, что я сейчас сделаю, касается тебя. Так что я хочу, чтобы ты вышла со мной отсюда.

Он повернулся и направился к выходу, даже не глядя на нее, не пытаясь удостовериться, следует она за ним или нет. Эмерсон огляделась по сторонам и пошла следом за ним.

Когда они вышли на улицу, там уже было темно, точно так же, как было в тот вечер, когда они познакомились. И когда он повернулся к ней, она испытала совершенно нелепое дежавю.

Тогда он был в джинсах. С ковбойской шляпой на голове. А теперь он в смокинге.

Но это был все тот же мужчина, который соблазнил ее. Или она его соблазнила?

– Скажи мне, что происходит. – Она окинула его изучающим взглядом с ног до головы. – Ты явно не простой работник на ранчо.

– Но твой отец нанял меня. На законных основаниях. Так что, полагаю, я по‑настоящему работаю на твоего отца, и я работник на ранчо.

– А кто еще ты? Папарацци?

Казалось, это поразило его.

– Я не грязный мошенник, зарабатывающий на чужих несчастьях.

– Так кто же ты? Почему ты здесь?

– Я приехал сюда, чтобы разрушить ваш бизнес.

Она вздрогнула. В его голосе прозвучал такой яд, что она буквально почувствовала, как он разъедает ее кожу.

Холден внимательно посмотрел на нее.

– Но то, что я буду делать, зависит теперь от тебя.

– Что ты хочешь сказать, черт возьми?

– Твой отец. У твоего отца была связь с моей сестрой.

– С твоей сестрой? Нет… Мой отец не мог иметь с ней связь. Мои родители женаты… более тридцати лет. А твоей сестре, должно быть, не больше…

– Она моложе тебя, – сказал Холден. – Она моложе тебя и невероятно наивна. А твой отец использовал ее. А когда она забеременела, он пытался заплатить ей, заставляя ее сделать аборт. А когда она отказалась, он бросил ее. У нее случился выкидыш, и после этого начались проблемы со здоровьем. Она дважды пыталась покончить с собой. Твой отец сломал ей жизнь.

– Нет, – ужаснулась Эмерсон. – Это какая‑то ошибка. Мой отец не мог этого сделать. Он никогда не причинил бы вреда…

– Я здесь не для того, чтобы спорить с тобой. Ты можешь пойти со мной. Я собираюсь встретиться с твоим отцом, хотя он не знает, для чего. Он сам расскажет тебе обо всей этой истории.

– Какое это имеет отношение ко мне?

– Не имело абсолютно никакого. Пока ты не пришла в мою хижину. Я с радостью оставил бы тебя в покое, но ты сама… А потом ты сказала мне нечто очень интересное. О винодельне. И о том, кто станет ее владельцем.

Эмерсон была уже на грани обморока.

– Человек, за которого я выйду замуж.

– Совершенно верно. – Его темные глаза горели огнем. – Так что у тебя есть выбор. Позволь мне поговорить с твоим отцом, и ты можешь присутствовать при этом разговоре. И я расскажу ему, как нашел целую стопку его конфиденциальных договоров с работницами. И не нужно быть гением, чтобы понять, зачем он заключал их.

– Что?

– Твой отец вступал в связь с множеством работниц на этой винодельне. Когда я обнаружил эти договоры в его офисе, то связался с некоторыми из этих женщин. Большинство из них отказывалось говорить, но некоторые все же согласились. Принуждение. А сколько денег поступает к вам на счета от инвесторов? Представляешь, что будет, если все узнают, что твой отец пользовался своей властью? Принуждал женщин к сексу?

– Я тебе не верю.

– Это не важно, веришь ты мне или нет, Эмерсон. Важно то, что я могу заставить других поверить мне. А когда все будет кончено, вы не сможете продавать вина Максфилдов даже в качестве жидкости для мытья стекол.

– Я не понимаю, что тебе это даст, – сказала она, чувствуя, как ужас охватывает ее. Она даже не допускала мысли, что он может быть прав.

– Я отомщу, – жестко сказал он.

– Месть – не слишком прибыльное дело.

– Мне не нужна месть для того, чтобы разбогатеть. Но… не стану лгать, меня очень привлекает идея отомстить и в то же время получить жирный куш. Идея получить во владение часть этой винодельни вместо того, чтобы просто уничтожить ее. Итак, расскажи мне, как это работает? Как твой муж получит долю в вашем бизнесе?

– Я выхожу замуж, а потом просто звоню нашим поверенным, и они проделывают всю необходимую бумажную работу.

– Тогда мы с тобой поженимся, – решительно сказал он.

– А если я откажусь?

– Я предам огласке все эти факты. Я позабочусь о том, чтобы уничтожить ваш бренд. Но если я женюсь на тебе, я получу во владение часть винодельни. И мы с тобой, с нашими совместными акциями, будем иметь возможность влиять на все решения.

– Но зачем?

– Я хочу, чтобы твой отец знал, что я стану владельцем его бизнеса. А что я сделаю потом… зависит от того, на что он готов будет согласиться. И я хочу, чтобы ему пришлось мириться со мной так долго, как мне этого захочется. Да, я могу уничтожить вашу винодельню. Но это уничтожит все, ради чего ты и твоя сестра так долго трудились. А я здесь не для того, чтобы навредить тебе. Но получить часть ваших акций… позаботиться о том, чтобы моя сестра что‑нибудь получила… чтобы твой отец знал, что он в моей власти… это очень ценно для меня.

– А как же быть с Донованом?

– Это не моя проблема. Но это твой выбор, Эмерсон. Ты можешь выйти за Донована. И унаследовать горящие обломки вашей винодельни, которые я оставлю позади себя. Или ты можешь выйти за меня.

– Как я могу верить, что ты говоришь правду?

– Загляни на страничку Сорайи Джейн в соцсетях.

– Я… постой. Я знаю, кто она. Она… у нее миллионы подписчиков.

– Я знаю.

– Она твоя сестра.

– Да.

– И…

– Меня зовут Холден. Холден Макколл. Я не знаменит в Интернете или где‑то еще. Но я один из самых богатых застройщиков в нашем штате. Мои деньги помогли моей сестре завести полезные связи, стать моделью, попутешествовать.

– Она построила целую империю в Интернете.

– Я знаю. В этом нет ничего невероятного. Но она потеряла себя. Твой отец уничтожил ее. Сломал ей жизнь. И я не оставлю этого просто так.

– Итак… Если я не выйду за тебя замуж… ты все уничтожишь. А причин выходить замуж за Донована у меня больше нет.

– Примерно так.

– И мы передадим тебе акции прежде, чем отец узнает, что ты задумал.

Эмерсон понятия не имела, что делать. Она была не в состоянии думать. Холден мог лгать ей, но, если это правда, он уничтожит винодельню.

– Итак, что мы будем делать?

– Я уже сказал, что тебе решать.

– Хорошо. А если мы поженимся, что будет дальше?

– Ты уже готова была выйти замуж за мужчину, которого не любила. Так почему бы тебе не выйти замуж за меня?

Только… это было хуже, чем выйти замуж за человека, которого она не любила.

Она доверилась Холдену. Доверила ему ту часть себя, которую прежде никому не показывала. Доверилась до такой степени, что позволила связывать себе руки.

Доверилась настолько, что впустила его в свое тело.

А теперь ей нужно принять решение о том, чтобы выйти за него замуж. Сразу после того, как она обнаружила, что совсем не знает его.

– Я выйду за тебя, – сказала она. – Я выйду за тебя.

Глава 9

Адреналин от победы еще не улетучился из крови Холдена даже к тому времени, когда они сели в его личный самолет. Они ушли с приема и теперь собирались вылететь из местного аэропорта в Лас‑Вегас. Его позабавило то, что они были одеты как раз так, как для бракосочетания, хотя и не планировали этого.

– Церкви работают двадцать четыре часа в сутки, – сказал он, наливая шампанское в бокал и протягивая его Эмерсон.

Самолет был маленьким, но очень комфортабельным и достаточно бесшумным.

Холден не был чрезмерно привязан к роскоши, которую мог позволить себе благодаря своему богатству. Но ему нравилось иметь возможность в любую минуту отправиться туда, куда ему захочется, и при этом не сидеть в переполненном людьми самолете.

– У тебя собственный самолет, – сказала Эмерсон, беря бокал у него из рук и одним глотком осушая его. – Ты чертовски богат.

Это явно не произвело на нее впечатление. Скорее, она была зла на него.

– Да, – согласился он.

Она покачала головой.

– Даже не знаю, что на это сказать.

– Я не просил тебя что‑нибудь говорить.

– Нет. Ты просто попросил меня выйти за тебя замуж.

– Кажется, я не попросил, а потребовал, чтобы ты вышла за меня, или я уничтожу ваш бизнес.

– Прошу прощения, это моя ошибка, – ядовито сказала она. – Как я могла быть такой глупой?

– Ты можешь мне не верить, но я уже говорил тебе, что не собирался вовлекать тебя во все это.

– Я так удачно вовлекла себя сама?

– Если тебе от этого станет легче, я сначала испытал неудобство от этого.

– Почему? Почувствовал себя виноватым?

– Я не хотел втягивать тебя в это дело. Потому что я не такой, как твой отец. И я, черт возьми, не собирался мстить, используя тебя для секса. Секс – это было совсем другое. И я осознал возможности, которые передо мной открываются, лишь тогда, когда ты рассказала мне, что твоему мужу перейдет часть акций вашей винодельни.

– Верно. Разумеется. Потому что я, как идиотка, решила, что, раз мы с тобой занимались сексом, я могу поддерживать с тобой невинный разговор.

– Прости, но эта информация была слишком хороша, чтобы ее можно было проигнорировать. И, в конечном счете, твоя семья отделается намного легче.

– За исключением того, что ты можешь сделать что‑нибудь ужасное и, используя контрольный пакет акций, уничтожить винодельню.

– Я так и собирался поступить, но теперь я могу быть совладельцем вместо этого. И я от этого выигрываю. К тому же в моей власти оказывается его дочь.

– Ты что, собираешься приставить пистолет к моему виску?

– Никакого оружия, – сказал он. – К тому же мы сейчас летим на личном самолете, и ты пьешь шампанское. Я не представляю опасности для тебя, и я не принуждал тебя лететь со мной.

– Нет, принуждал, – хрипло сказала она.

– Я предложил тебе выбор.

– Мне не нравилась ни одна опция.

– Такова жизнь, принцесса. То, что тебе не нравились эти опции, – это совсем не то, что вообще не иметь выбора.

Она проигнорировала это замечание.

– Это не та жизнь, которую я хотела бы выбрать для себя.

– Теперь это твоя жизнь. – Он оценивающим взглядом посмотрел на нее, любуясь четкой линией ее профиля. Она смотрела в окно, чтобы не смотреть на него. – Большой Злой Волк всегда хотел съесть тебя. Ты же знаешь, что случилось в сказке.

– Говори все, что хочешь, если тебе от этого легче. Но ты не волк. Ты просто ненасытный член.

– А кто же тогда твой отец?

Это, похоже, убило ее желание пререкаться с ним.

– Я не знаю, верить ли тебе.

– Но ты все‑таки поверила мне, если летишь сейчас со мной в Лас‑Вегас, чтобы выйти за меня замуж. Потому что если я прав, если я говорю правду…

– Это просто катастрофа. И я не могу рисковать. Я не доверяю тебе, но какой у меня остается выбор? Потому что ты прав. Я была готова выйти замуж за человека, которого не люблю, если это пойдет на благо моей семье. На благо нашей империи. Династии. Так почему бы мне не сделать этого сейчас?

– Ага, так ты ненавидишь меня, не так ли?

– Да, – ответила она. – И еще как.

Он чувствовал, что она многое еще могла бы сказать, но не захотела. И весь следующий час они молчали, пока самолет не приземлился в Неваде.

– Хочешь, я найму двойника Элвиса Пресли? – спросил он, когда они подошли к маленькой белой церкви, которую он зарезервировал перед тем, как они приземлились.

– А у меня нет даже моего телефона с собой.

– Ты хотела бы сделать фотографии и разместить их в Интернете?

Она прищурилась.

– Я хотела бы ударить им тебе по голове.

– Ты не ответила насчет Элвиса.

– Да, это было бы замечательно. Без Элвиса вся свадьба пошла бы наперекосяк.

– Не дразни меня, потому что я найду Элвиса.

– Пожалуйста, – сказала она, махнув рукой. – Пожалуйста. В противном случае это будет просто абсурдно.

В ее голосе прозвучали истерические нотки, но он предпочел принять ее высказывания за чистую монету.

И он поставил галочку в нелепой анкете напротив имени Пресли, потому что, если она думала, что он пошутил, ей предстояло очень быстро убедиться, что с ним шутить нельзя. Даже в таких вопросах.

Они ждали какое‑то время, пока их не пригласили пройти внутрь.

К несчастью, единственный двойник Элвиса, которого смогли разыскать в половине одиннадцатого в субботний вечер, был похож на Элвиса Пресли середины семидесятых.

– Что вы хотите, чтобы я спел по окончании церемонии? – совершенно серьезно спросил он.

– На ваше усмотрение, – с каменным лицом сказал Холден.

Он знал, что она была уверена – этот фарс убьет то, что было между ними. Потому что теперь она ненавидела его, он видел это в ее глазах.

Но он был готов принять ее вызов. Он был счастлив, стоя рядом с ней у алтаря, с двойником Элвиса в качестве помощника священника и с женщиной в трико, которая выступала в роли свидетеля. Потому что он хотел ее.

Страстно.

Все, о чем он мог сейчас думать, – это как он отведет ее в роскошный отель и поимеет пятьюдесятью различными способами.

Она могла думать, что не хочет этого, но она захочет.

Она могла думать, что ее злость потушит то, что было между ними. Но этого не случится. Он знал это.

Он знал это, потому что сам сгорал от желания.

Ему следовало бы испытывать лишь ярость. Лишь страстное желание отомстить.

Но он испытывал совсем другие чувства.

– Можете поцеловать невесту, – сказал Элвис.

Она посмотрела на него с вызовом.

Ну что ж, она скоро узнает, что он не пасует перед вызовами.

Он взял ее за подбородок и поцеловал, быстро и жестко, но даже это короткое соприкосновение их губ оставило их бездыханными.

А потом заиграла музыка, и Элвис запел о том, что не может не влюбиться.

Ну что ж, Холден, безусловно, мог не влюбиться. Но он не мог не хотеть Эмерсон. А это было уже совсем другое.

Они быстро подписали необходимые бумаги, и как только они сели в поджидавшую их машину, Холден протянул ей свой телефон.

– Позвони своему адвокату.

– Но уже почти полночь, – возразила она.

– Ты сама знаешь, что он ответит на твой звонок. Нам нужно как можно скорее запустить процесс, чтобы можно было подписать бумаги уже завтра утром.

– Это она, а не он, – сказала Эмерсон и набрала нужный номер. – Привет, Джулия. Это Эмерсон. Я только что вышла замуж. – Холден услышал голос в трубке, но не мог разобрать слов. – Спасибо. Я хочу как можно скорее передать моему мужу акции нашей компании. – Она посмотрела на него. – Где мы остановимся?

Она продиктовала адвокату всю необходимую информацию, а потом вернула ему телефон.

– Она пришлет все документы по факсу завтра утром.

– И она не поставит в известность твоего отца?

– Нет. Она поймет, что я сбежала. И поймет, что я пытаюсь переиграть моего отца. Что я хочу, чтобы мой муж получил те акции, на которые он имеет право претендовать. Она не позволит моему отцу вмешаться.

– Выходит, она твой друг.

– Да, мы подружились. Люди, которые никогда не лгут, часто становятся друзьями.

– Я убит.

– Не думаю, что можно убить камень.

– Почему ты так покорно соглашаешься со всем, что я прошу тебя сделать?

Внезапно ее голос стал тихим и усталым.

– Потому что не было смысла выходить за тебя замуж, если я не готова согласиться со всеми твоими условиями. Ты разрушишь мою семью, если я не подчинюсь. Я постелила свою постель. И я лягу в нее.

Они остановились возле сверкающего огнями отеля, который был совсем не в его вкусе.

Но что было в его вкусе, так это сексуальный подтекст во всем. Те, кто обустраивали номера в отелях Лас‑Вегаса, прекрасно понимали, почему мужчины были готовы платить огромные деньги за то, чтобы провести в них ночь. Изысканные ванные комнаты, просторные душевые, кровати, которые могли выдержать все возможные гимнастические упражнения.

Они вышли из машины, и он дал чаевые лакею в униформе.

– Ваш секретарь уже все устроил, мистер Макколл, – сказал тот. – Вы уже зарегистрированы и можете подниматься сразу в ваш номер. Код замка был выслан на ваш телефон.

Холден обнял Эмерсон за талию, и они направились к лифту.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я… Мы направляемся в этот номер, и…

– Неужели ты рассчитываешь делить со мной этот номер сегодня ночью и удержишься от того, чтобы не приставать ко мне?

Они вошли в лифт, и двери закрылись.

– Я ненавижу тебя, – сказала она, ударив его в грудь.

– И ты хочешь меня. И это заставляет тебя ненавидеть меня еще больше, но это чистая правда.

– Я хочу…

– Давай, не стесняйся. Все, что ты хочешь.

– Я сорву этот смокинг с тебя, – прорычала она, – и разорву его на клочки.

– Только если я смогу отплатить тебе тем же.

– Ты будешь не таким самоуверенным, когда я буду держать в руке самую чувствительную часть твоего тела.

Он не знал почему, но это сразу же завело его.

– Я готов рискнуть.

– Я не понимаю, что происходит. Я должна была бы испытывать отвращение к тебе.

– Слишком поздно. Ты уже предалась пороку со мной. Так что можешь просто принять это. Потому что ты знаешь, как мы хороши вместе. И ты хотела меня, когда думала, что я просто нанятый работник на ранчо. Почему бы тебе не хотеть меня теперь, когда ты знаешь, что я богатый человек с мстительным нравом?

– Ты заставил меня пойти на это.

– Я спас тебя от скучного нюни, которого ты называла своим женихом. По крайней мере, ты ненавидишь меня. А к нему ты вообще не испытывала никаких чувств.

К тому моменту, когда они подошли к двери своего номера, Эмерсон уже была на взводе. Он набрал код, дверь отворилась, и они оказались в роскошно обставленной комнате.

– Как вульгарно, – сказала она и бросила свою сумочку на кровать.

– И?

– И жарко.

Она расстегнула молнию на платье и позволила ему упасть на пол.

– Я полагал, что ты захочешь, чтобы я соблазнял тебя.

– Твое эго этого не заслуживает. Ты захочешь назвать это соблазнением. Я хочу перепихнуться с тобой, я ничего не могу с этим поделать. Но не уверена, что ты должен чувствовать себя польщенным. Я ненавижу себя за это.

– Не стесняйся, делай все, что тебе захочется, особенно если в какой‑то момент ты перепачкаешь меня своей симпатичной помадой.

– Безусловно. Потому что теперь у меня уже нет выбора. И мы теперь женаты. И акции винодельни вот‑вот переведут на твое имя. Я уже занималась сексом с тобой. Я сама ввязалась в это. Так что, раз уж так получилось, я могу, по крайней мере, хотя бы испытать оргазм.

– Мы, безусловно, сможем гораздо больше, чем один оргазм.

Она выглядела такой хорошенькой, что ему хотелось съесть ее. На ней было белое кружевное белье, идеально подходящее для невесты, и красные туфли на шпильке.

Ему нравилось смотреть на нее.

Но смотреть на нее обнаженную ему нравилось еще больше.

Она подошла к нему, схватила его за галстук и выполнила свое обещание.

Сорвав с него галстук, она разорвала его сорочку, и пуговицы рассыпались по полу.

– Надеюсь, этот смокинг был дорогим, – сказала она, кладя ладонь ему на обнаженную грудь.

– Очень дорогим. Но, к несчастью для тебя, это ничего не значит для меня. Я могу купить десять таких смокингов и не стать беднее.

– Подумать только, – пробормотала она. – А я‑то волновалась, что злоупотребила своей властью в ту ночь.

– Это многое говорит о тебе, о том, какими глазами ты смотришь на людей без денег.

– Не поэтому. Ты работал на моего отца. И косвенно на меня, потому что я владею частью винодельни. И я боялась, что использую свое положение. А ты все это время планировал шантажировать меня.

Она стянула с него сорочку, а потом расстегнула его ремень.

Он улыбнулся.

– Хочешь использовать его?

– Что?

– Знаешь, ты можешь связать меня, если хочешь. Если тебе от этого станет легче. Если тебе это даст ощущение, что ты что‑то контролируешь.

– Зачем мне это? Это не даст мне ощущения власти, а лишь будет означать, что мне придется проделать большую часть работы. – Она протянула к нему руки, глядя ему в глаза. – Ты можешь связать меня, и я все равно буду управлять ситуацией.

Он стянул ремнем ее запястья, и она опустилась перед ним на колени.

Глава 10

Наверное, она сошла с ума. Ее сердце бешено колотилось в груди от возбуждения, ярости и стыда.

Она должна была отказать ему. Сказать ему, чтобы он больше никогда не прикасался к ней. Но ее злость лишь усиливала ее желание. И что это говорило о ней?

Но он постоянно бросал ей вызов. От его предложения до Элвиса в той церкви. Сама эта комната была вызовом, как и его предложение связать его.

Он пытался сломить ее, но она отказывалась подчиниться. Потому что она была Эмерсон Максфилд, и ей удавалось все, что она делала. И если это единственный способ спасти ее семейный бизнес, что ж, она спасет его, даже если для этого ей придется встать на колени перед Холденом Макколлом.

– Ты думаешь, я дам тебе, чего ты хочешь? – спросил он, поглаживая свой член через ткань брюк.

Она видела, как он затвердел, и внутри у нее все сжалось.

– Да, – ответила она. – Потому что не думаю, что ты достаточно силен, чтобы противиться мне.

– Может быть, ты и права. Потому что я больше не противлюсь ничему. Я провел слишком много времени, желая получить что‑то. И мне это не нравилось. Но я больше не желаю ничего. Я просто беру все, что захочу.

Он медленно расстегнул молнию на брюках и высвободил свой член. Она подалась вперед и взяла его в рот, все это время не отводя от него взгляда.

Поскольку ее руки были связаны, она позволила ему направлять ее. Он намотал ее волосы на руку и стал управлять ее движениями.

Это была игра.

Она чувствовала свою власть над ним.

Чувствовала, как по его телу прокатилась дрожь, как он готов был сломаться, когда она начала облизывать его, наслаждаться его вкусом.

Она была связана, но он не смог бы уйти от нее, даже если бы очень захотел. И она знала это.

Они оба это знали.

Она дразнила его, мучила его.

– Встань, – хрипло сказал он.

Она посмотрела на него, стараясь выглядеть невозмутимой.

– Разве тебе это не нравится?

– Встань, – приказал он. – Я хочу, чтобы ты подошла к кровати.

Она медленно поднялась и направилась в спальню. Даже отвернувшись от него, она чувствовала на себе его горячий взгляд. Он зажигал в ней ответное пламя.

Что бы это ни было, это было больше них.

Потому что он ненавидел ее отца, и существовали ли для этого причины или нет, факт оставался фактом. Он его ненавидел.

И она не видела признаков того, что он в восторге от своего безумного сексуального влечения к ней. Но он все равно испытывал это влечение.

Она верила, что то, чего он хотел от нее в отношении винодельни, было никак не связано с тем, чего он хотел от ее тела, потому что такое напряжение не могло быть поддельным.

И что самое важное, не он один был так напряжен.

Поначалу она почувствовала себя униженной из‑за этого.

Из‑за осознания того, что она была без ума от этого мужчины, пусть даже он и обманывал ее.

Но факт оставался фактом – он был так же без ума от нее, как и она от него.

Они оба были во власти этого безумия.

Хотели они этого или нет.

Она взобралась на кровать, легла на спину и прикрыла руками свою грудь. И такой и нашел ее Холден, войдя в спальню.

Голод в его глазах подтвердил то, что она и так знала. Он хотел ее.

И ненавидел себя за это.

Было что‑то восхитительно порочное в этом противоречии.

В том, какую власть она имела над ним.

Ее тело горело.

«Он ненавидит все это, он ненавидит меня. Но не может ничего поделать с собой», – подумала она.

Она непроизвольно приподняла бедра навстречу ему.

Это так возбуждало, гораздо больше, чем должно было бы возбуждать. Этот момент триумфа.

Потому что это было что‑то глубоко личное, это была их тайна.

Эмерсон всегда была публичным человеком.

Она была готова выйти замуж ради поддержания своего имиджа.

Но этот момент… это было лишь желание, которым были охвачены два человека, и ничего более. То, что он ненавидел себя за свою слабость, делало желание, сжигавшее их, еще более сильным.

Он снял с себя всю одежду и подошел к кровати.

Она посмотрела на свое тело и осознала, что на ней все еще были бюстгальтер, трусики и туфли.

– Я нравлюсь тебе в таком виде, – прошептала она.

– Ты нравишься мне любой, – тихо сказал он.

– Тебе нравится все это, не так ли? Тебе нравилось, что я захотела переспать с работником на ранчо. Мне кажется, что тебе нравится то, что ты заполучил богатенькую девушку. Хотя не знаю почему.

– Разве найдется на свете мужчина, который не мечтал бы соблазнить дочь своего врага?

– А ты совратил меня? Что‑то я этого не припомню.

– Если пока еще и не совратил, дорогая, ночь будет очень длинной. – Он завел ее руки ей за голову и привязал к столбикам кровати. – Ты полностью в моей власти.

И он начал медленно раздевать ее.

Сначала снял с нее туфли, покрывая поцелуями ее лодыжки, ее голени, внутреннюю поверхность ее бедер. За туфлями последовали ее трусики, и он стал целовать самые интимные части ее тела. Потом он перевел внимание на ее груди, лаская их сквозь кружево, прежде чем снять с нее бюстгальтер и бросить его на пол. А потом он выпрямился и окинул ее взглядом, словно любуясь своей работой.

– Как бы мне это все ни нравилось, но я хочу, чтобы твои руки ласкали меня, – сказал он.

Она могла легко высвободить свои руки из его ремня, но она отказалась делать это. Он стал медленно, нарочито медленно освобождать ее руки. Все ее тело пульсировало от ее потребности в нем. И, к счастью, это был Вегас, так что на прикроватном столике лежали презервативы.

Он быстро надел один из них, а потом присоединился к ней в кровати, накрывая ее своим телом.

Она улыбнулась ему и провела пальцем по его подбородку.

– Давай же, – прошептала она.

Он застонал, сжал ее бедра и одним уверенным движением вошел в нее.

Она ахнула и выгнулась навстречу ему. Он двигался очень медленно, мучая их обоих в этой сладкой пытке, пока она не почувствовала, что больше не в состоянии это выносить.

И когда она заглянула в его глаза, она увидела того мужчину, с которым была в ту первую ночь, а не богатого незнакомца.

Холден.

Его фамилия не имела значения. Не имело значения, кто он, откуда он. Существовала лишь одна реальность – то, что происходило здесь и сейчас.

И она знала это, потому что их желание не изменилось, несмотря на изменившиеся обстоятельства. Оно стало даже еще сильнее, еще мучительнее.

И она была твердо уверена, что то, что происходило между ними в постели, не имело никакого отношения к манипуляции.

Потому что то, что происходило сейчас, было больше чем секс, глубже, значительнее. И оттого еще более пугающе.

Она позволила себе наслаждаться прикосновением своих рук к его телу. Она исследовала каждый напряженный мускул его спины, гладила его упругие ягодицы.

И она испытывала головокружительное чувство свободы. Свободы жить настоящим моментом. Моментом, в котором не существовало ничего, кроме их желания.

Он в последний раз погрузился в нее со стоном, и его тело содрогнулось в оргазме.

И она кончила одновременно с ним. Волны наслаждения прокатывались по ее телу.

Она хрипло вскрикнула и впилась ногтями в его плечи.

Ей казалось, что это никогда не кончится.

Ей казалось, что она умирает.

Но когда это все же закончилось, она осознала, что ей придется что‑то делать с тем, что этот мужчина стал ее мужем.

И с тем, что подумает ее отец.

С тем, что Холден, враг ее отца, станет совладельцем винодельни.

И у нее начала болеть голова.

Скоро наступит завтра, и они подпишут документы, которые придут по факсу, а потом полетят назад в Орегон.

Но все это будет позже.

А сейчас ей не хотелось соприкасаться с окружающим миром.

Завтра будут слова, объяснения, возможно, сожаления.

Но сегодня ночью были только они двое.

И Эмерсон закрыла глаза и повернулась к своему мужу.

Глава 11

Когда Холден и его новоявленная жена сидели в самолете, направлявшемся в Орегон, Эмерсон выглядела подавленной.

– Возможно, он уже знает, что произошло, – сказала она.

– Но ты уверена, что он не сможет остановить все это?

Она посмотрела на него с раздражением. Такой контраст с той пылкой женщиной, какой она была в его постели прошедшей ночью!

– Почему тебя это волнует? Ты в любом случае остаешься в выигрыше.

– Верно. Но для тебя это все оборачивается не слишком хорошо.

– И тебя это беспокоит?

– Я же женился на тебе.

– Да, я до сих пор не могу этого осознать. Что, по‑твоему, теперь произойдет?

– Мы будем жить в браке. Почему бы и нет?

– Ты говорил, что не веришь в брак.

– Я еще говорил, что я простой работник на ранчо.

– Ты был когда‑нибудь женат? – нахмурившись, спросила она.

– Нет. Это имеет значение?

– Нет. Вернее, да. Да.

– Никогда не был женат. И никаких детей.

– Черт, – пробормотала она. – Мне даже не приходило в голову, что у тебя могут быть дети.

– Ну что ж, их у меня нет.

– Слава богу.

– А ты хочешь иметь детей?

Эта мысль должна была бы привести его в ужас. Но по какой‑то причине образ Эмерсон, беременной его ребенком, вовсе не был устрашающим. Более того, этот побочный эффект реализации его планов показался ему очень привлекательным, хотя он сам не знал почему.

Идея разорить Джеймса Максфилда была рискованной. Потому что, как бы он ни старался, он не смог бы нанести ему серьезного ущерба.

Богатые мужчины были более трудными мишенями, чем молодые женщины.

Не то чтобы Холден не был в состоянии попытаться уничтожить своего врага.

Он и сам был влиятельным человеком, и он был безжалостен.

Но было что‑то очень привлекательное в том, чтобы завладеть частью имущества своего врага. И не только это. Он вдобавок получил и драгоценную дочурку Джеймса.

И это казалось ему справедливым.

– Не могу поверить, что ты предлагаешь, чтобы мы…

– Но ты же хотела детей?

– Я… да.

– Так что это не такая уж чудовищная мысль.

– Ты полагаешь, что наш брак продолжится достаточно долго?

– Ты не подписывала брачного договора, Эмерсон. Если ты бросишь меня, мне все равно достанется половина твоих акций.

– Ты тоже не подписывал брачного договора. И я подозреваю, что половина твоего имущества составляет значительную сумму.

– Деньги – это всего лишь деньги. Я заработаю еще столько, сколько мне понадобится. Я ни к чему так не привязан, как ты привязана к своей винодельне.

– Так почему бы нам не отложить наш разговор о детях до тех пор, пока я не решу, как сильно я тебя ненавижу?

– Ты так сильно ненавидишь меня, что прошлой ночью взбиралась на меня по меньшей мере пять раз.

– Да, и при свете дня это кажется не таким привлекательным, как казалось прошлой ночью. Химия между нами не имеет никакого отношения к нашему браку.

– Она имеет к нему самое прямое отношение, – мрачно сказал Холден.

– Что? Ты все это подстроил, что мы могли…

– Нет. Наш брак стал возможным из‑за этой химии. Я не мог позволить тебе уйти от меня и выйти замуж за другого мужчину. Позволить ему прикасаться к тебе, когда у него было в распоряжении столько времени? У него было целых два года, и он ничего не предпринял? Он не стоит тебя. И твой отец не имел права использовать тебя, как пешку в своей игре.

– Мой отец…

– Он не очень хороший человек. Веришь ты этому или нет, но это правда. Но полагаю, что, когда мы сообщим ему счастливые новости сегодня… ты сама сможешь принять решение.

– Спасибо. Но мне не нужно твое позволение, чтобы принять решение относительно моего отца или чего‑нибудь другого.

Но у нее было почти затравленное выражение лица, и, если бы он был способен испытывать чувство вины, он испытал бы его сейчас.

Они приземлились вскоре после этого, и его грузовичок был там же, на том месте, где он его оставил.

Когда они остановились возле него, Эмерсон окинула его презрительным взглядом.

– Это просто нечто.

Грузовичок был здорово потрепанным.

– Он мой, – сказал Холден.

– И как долго?

– Ну, я приобрел его, когда мне было около… восемнадцати. Так что уже лет пятнадцать.

– Я даже не знаю, сколько тебе лет. То есть теперь знаю, потому что умею считать. Но, правда, я ничего не знаю о тебе, Холден.

– Ну, я буду счастлив рассказать тебе о себе после встречи с твоим отцом.

– Буду ждать с нетерпением.

Она все еще была в вечернем платье. А он купил себе в магазинчике в отеле рубашку взамен порванной, которая оказалась узкой в плечах и слишком свободной в талии. И когда они подъехали к ее дому, он мог лишь усмехнуться при мысли о том, какую нелепую картину они представляют собой.

Он в смокинге, а она в вечернем платье.

– Мой отец уже в кабинете? – спросила она у секретарши.

– Да, – ответила та, окинув взглядом сначала Эмерсон, а потом Холдена. – Мне спросить, может ли он принять вас?

– У него нет выбора, – сказал Холден. – Ему придется увидеться с нами.

Он взял Эмерсон за руку и повел ее к двери кабинета, попутно оценивая обстановку и находя ее слишком претенциозной.

Джеймс Максфилд имел много общего с Холденом. Родившийся в нищете, он был твердо намерен добиться успеха в жизни. Но разница между ними состояла в том, что Холден не забыл, с чего он начинал. Он не забыл, каково это – быть бессильным и униженным, и он никогда не заставил бы кого‑либо испытывать эти чувства.

А Джеймс явно наслаждался своим положением и властью, которое она ему давала.

«Тебе это все не нравится? – спросил себя Холден. – Именно поэтому ты стоишь сейчас у его двери с его дочерью, готовясь заставить его корчиться от стыда? Именно поэтому ты заставил Эмерсон выйти за тебя замуж?»

Он отбросил эти мысли и без стука вошел в кабинет, все еще держа Эмерсон за руку.

Ее отец поднял голову и посмотрел на них.

– В чем дело, черт возьми? – спросил он.

– Просто я ваш враг, – сказал Холден. – Вы разрушили жизнь моей сестры. И я теперь здесь, чтобы сделать вашу жизнь очень, очень непростой. И только благодаря вашей дочери я не превращаю вашу винодельню в пепелище. Поверьте мне, когда я говорю, что делаю это не ради вас, а ради невинных членов вашей семьи, которые не заслуживают того, чтобы лишиться всего из‑за ваших грехов.

– Каких еще грехов?

– Моя сестра. Сорайя Джейн.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Наконец Джеймс заговорил:

– Что вы намерены предпринять?

– Вам следовало бы лучше охранять свой кабинет. Но вы так чертовски самоуверенны, что даже не догадались, что наняли кого‑то, кто охотится за секретами, которые вы храните в своем доме. И теперь они все у меня. И благодаря Эмерсон я теперь еще имею и часть акций этой винодельни. Вы можете опротестовать наш брак и мое владение акциями, но это кончится для вас не слишком хорошо. Я все еще горю желанием разрушить все, если меня это устроит.

Выражение лица Джеймса Максфилда оставалось невозмутимым, и он перевел свой взгляд на дочь.

– Эмерсон, – сказал он. – Ты согласилась на это? Ты позволяешь ему шантажировать нас?

– А какой у меня был выбор? – с отчаянием в голосе спросила Эмерсон. – Я доверяю тебе, папа. Правда. Но он планировал уничтожить нас. И есть ли правда в его обвинениях, или нет, таково было его намерение. Он не дал мне времени на размышления, и он не предоставил мне выбора. Этот брак был единственным способом спасти то, что мы построили, потому что он был готов начать кампанию против тебя и всей нашей семьи. Я не могла рисковать. Не могла. Я сделала то, что должна была сделать. И я уверена, что на моем месте ты поступил бы так же.

– Ты должна была выйти замуж за Донована, – ледяным тоном сказал Джеймс.

– Я знаю, – пробормотала Эмерсон. – Но что я могла поделать, когда ситуация изменилась? Этот человек…

– Ты спала с ним?

Эмерсон вздернула голову, явно шокированная тем, что ее отец задал этот вопрос.

– Не понимаю, какое это имеет отношение к чему‑либо.

– Это противоречит твоим заявлениям о том, что у тебя были самые чистые намерения. Ты говоришь, что тебя шантажом заставили пойти на это, но если ты состоишь с ним в близких отношениях…

– Ты спал с его сестрой? – спросила Эмерсон. – И со всеми этими другими женщинами? Ты… ты изменял маме?

– Эмерсон, есть вещи, которые тебе лучше не знать. Те вещи, которых ты не понимаешь. У меня и твоей матери прекрасные отношения, хотя не слишком традиционные.

– Значит, это правда, – почти шепотом проговорила Эмерсон. – Его сестра. Она моложе меня.

– Эмерсон…

Холден шагнул вперед.

– Люди вроде вас всегда думают, что выйдут сухими из воды. Вы думаете, что можете злоупотребить своим положением, чтобы заморочить голову молодым невинным девушкам, за которых некому заступиться. Но я здесь. И ваша империя? Она теперь работает на меня. Ваша дочь? Она тоже принадлежит мне. И если вы спровоцируете меня, клянусь, я разрушу вашу империю, и все узнают, кто вы на самом деле. И тогда кто, по‑вашему, захочет отмечать у вас свадьбы или устраивать приемы? Что будет с вашим брендом? Кто, делая глоток вашего мерло, захочет думать о сексуальных домогательствах, о том, как вы разрушили жизнь девушки, которая моложе вашей дочери?

Повисло долгое молчание.

– Наш бренд – это все для нас, – сказал наконец Джеймс. – Я сделал все, чтобы продвинуть наш семейный бренд, и твоя мать тоже. А что мы делаем в нашей частной жизни, остается только между нами.

– А тот договор о неразглашении, который вы заставили мою сестру подписать, так же как и многих других женщин? Но мне нет необходимости предавать все это огласке, чтобы заполучить контроль над всем тем, что принадлежит вам. И поверьте мне, я превращу вашу жизнь в ад. – Холден подался вперед и оперся ладонями на стол. – Вы использовали Эмерсон. Вы собирались выдать ее замуж за человека, который станет частью вашей империи. Но Эмерсон теперь со мной. Она больше не принадлежит вам.

– Эмерсон здесь присутствует, – голосом, переполненным яростью, сказала она. – И честно говоря, вы оба вызываете у меня омерзение. Я никому не принадлежу. Я сделала то, что должна была сделать, чтобы спасти винодельню. Я сделала это, потому что доверяла тебе, папа. Я была уверена, что все обвинения Холдена – это неправда. Но ты все это сделал, да?

– Это была короткая связь, – сказал Джеймс. – Похоже, ты сама изменила Доновану, так что это просто нелепо с твоей стороны судить меня.

– Я не приносила клятвы верности Доновану. И я никогда не говорила, что люблю его. Он также знает…

– Твоя мать все знает, – перебил ее Джеймс. – Условия брака – это не то, что принято обсуждать с детьми. Ты явно имеешь те же взгляды на отношения полов, что и я.

– Нет, не те же. А что касается тебя, – сказала Эмерсон, поворачиваясь к Холдену, – я вышла за тебя потому, что это было меньшим из зол. Но это не делает меня твоей собственностью. Ты лгал мне. Ты притворялся не тем, кто ты есть. И ты не отличаешься от него.

Эмерсон выбежала из комнаты, оставив Холдена и Джеймса одних.

– Твоя победа не такая уж сладкая, – заметил Джеймс.

– Даже если она разведется со мной, часть винодельни все равно будет принадлежать мне.

– И что ты намерен предпринять?

– Я пока еще не решил. Вся прелесть в том, что у меня куча времени. Можете рассматривать меня как дамоклов меч, висящий над вашей головой. И в один прекрасный день он упадет. Вопрос лишь в том, когда именно.

– А как ты намерен поступить с Эмерсон?

– Она вышла за меня замуж. Она моя.

Он женился на ней. Что касалось его, дело было сделано.

Он вышел из кабинета и увидел Эмерсон, которая стояла у балюстрады, опершись о перила.

– Нам нужно поговорить, – сказал он.

Она повернулась к нему.

– Ты предал меня.

– Я не знаю тебя, Эмерсон. И ты не знаешь меня. Мы даже ничего не обещали друг другу. Я не предавал тебя. Это твой отец тебя предал.

Она выглядела убитой, и ничего не ответила ему на это.

– Я хочу, чтобы ты переехала жить ко мне.

– Зачем мне это делать?

– Затем, что мы женаты.

– Означает ли это, что ты любишь меня? – с презрением в голосе спросила она.

– Нет. Но между любовью и равнодушием существует немало других чувств. И тебе это прекрасно известно.

– Я живу здесь. Я здесь работаю. Я не могу оставить свой дом.

– К счастью, я купил дом неподалеку. Тебе не придется уезжать отсюда. У меня большое ранчо в Джексон Крик, и время от времени мне придется ездить туда. Я вообще много путешествую. Но мы можем обосноваться здесь, в Голд Велли.

– Прости, но я не понимаю ту часть твоего маниакального плана, где мы притворяемся счастливой семьей.

– Твоя винодельня теперь еще больше стала твоей. Я не собираюсь мешать тебе в твоей работе.

– Значит… ты не собираешься разрушать ее?

– Если бы я хотел этого, мне не нужно было бы становиться ее совладельцем. Я теперь владею частью бизнеса твоего отца. И это пока меня удовлетворяет. Итак, пойдем отсюда?

Глава 12

Эмерсон стояла в отделанном мрамором коридоре поместья Максфилдов и впервые в жизни не чувствовала себя дома.

Человек, которого они оставили в кабинете, был ей незнаком.

А человек, стоящий рядом с ней, был ее мужем, пусть и он тоже был для нее незнакомцем.

И его слова крутились у нее в голове.

«Я не предавал тебя. Это твой отец тебя предал».

– Пойдем отсюда, – сказала она.

Ее снова усадили в грузовичок, все еще в том платье, в котором она была на приеме накануне вечером. Дом Холдена был расположен всего в нескольких милях от поместья Максфилдов. Он был очень современным, и его фасад был почти полностью застеклен, чтобы можно было наслаждаться красивыми видами из окон.

– Расскажи мне о своей сестре, – попросила она, стоя рядом с ним на подъездной аллее и чувствуя себя невероятно подавленной.

– Она мне сестра только наполовину, – сказал Холден, ведя ее к парадному входу.

Он открыл дверь и пропустил ее вперед. Они оказались в полностью обставленной гостиной.

– Я позаботился о том, чтобы все было готово для нас, – пояснил он.

«Готово для нас».

Она не знала, почему эти слова успокоили ее. Так не должно было быть. Он предал ее, заставил ее выйти за него замуж. Но тем не менее ее тянуло к нему. И она не могла найти этому объяснения.

Вся ее прошлая жизнь стала казаться ей наполненной ложью, даже больше, чем теперешняя.

– Моей матери всегда не везло в любви, – хрипловато сказал Холден. – Я должен был позаботиться о ней. Потому что мужчины в ее жизни этого не делали. Они либо оскорбляли ее, либо манипулировали ею, а она никогда не отличалась силой характера. Сорайя родилась, когда мне было восемь лет. Она была так прекрасна. И с ней было столько хлопот! Я одевал ее, причесывал перед тем, как она отправлялась в школу. И все прочее. И я работал не покладая рук, зарабатывая деньги для того, чтобы у них было все, чего им захочется. – Мускул у него на подбородке дернулся. – А потом Сорайя встретила твоего отца. Не нужно быть гением, чтобы понять, что она, выросшая без отца, подсознательно тянулась к мужчинам старше ее. И он сыграл на этом. Она забеременела. Он настаивал, чтобы она прервала беременность. Она отказывалась. А потом все равно потеряла ребенка. И это свело ее с ума.

Эти слова теперь, когда она знала, что это было правдой, потрясли ее.

Она опустилась на диван и съежилась от нахлынувшего на нее ужаса.

– Должно быть, ты очень любишь ее, раз делаешь все это, – пробормотала она.

Он нахмурился.

– Я делаю то, что должен делать. Так было всегда. Я забочусь о них.

– Потому что ты любишь их, – уточнила Эмерсон.

– Потому что больше о них никто не заботится. – Он покачал головой. – Моя семья не слишком любящая. Моя мать – одна из самых вздорных женщин на свете. Но приходится делать то, что ты должен делать. Когда ты отвечаешь за кого‑то, у тебя нет выбора.

Эмерсон глубоко вздохнула.

– Я люблю моего отца. Я люблю мою мать. Поэтому ее неодобрение ранит меня. И поэтому его предательство… я не знала, что он такой. Что он может поступить так с кем‑то вроде твоей сестры. И мне горько осознавать это. Ты прав. Это он предал меня. И я никогда не смогу смотреть на него прежними глазами. Все пошло прахом.

– Поживем – увидим, – сказал он. – Я приехал сюда не для того, чтобы что‑то наладить. Потому что наладить что‑либо было уже нельзя. Я приехал, чтобы уничтожить его, как он уничтожил Сорайю. И она уже никогда не будет прежней. – Он с мрачным выражением лица стоял напротив Эмерсон, сунув руки в карманы. – Мне жаль, что ты попала в этот переплет, потому что тебе я никогда не желал зла. Но я знаю одно – то, что разбито, нельзя вернуть в первоначальное состояние. Но можно постараться как‑то склеить обломки и начать новую жизнь.

– Ты даешь мне совет? Неужели? Ты, человек, который шантажом заставил меня выйти за него замуж?

Он все еще был таким же невероятно красивым, невероятно привлекательным в ее глазах. Но это было неправильно. И она не знала, что с этим делать. Как это изменить. Как изменить всю свою жизнь. Но в этот момент она чувствовала какую‑то родственную связь с ним, в то время как связи с ее семьей были оборваны.

– Можешь принять мой совет или нет, но это не меняет того факта, что это чистая правда. Независимо от того, разоблачил бы я твоего отца или нет, он все равно был и остается хищником. Ты могла прожить всю свою жизнь, не зная правды, но это слабое утешение.

Это не было утешением для нее. Она чувствовала, как холод охватывает ее.

– Я… я доверяла ему. Настолько, что готова была выйти замуж за человека, которого он выбрал. Я сделала бы для него все, чего бы он ни попросил. Он подарил мне замечательное детство, и он сделал меня такой, какая я есть. Он сделал так много для меня, и я не знаю, как примирить это с тем, что мне теперь известно о нем.

– Я знаю лишь одно – твой отец глупец. Потому что то, как ты верила в него… как верила в него моя сестра… Он не заслуживал этого. И если бы хоть кто‑то так верил в меня, я никогда не сделал бы ничего, что могло подорвать эту веру.

Она почувствовала, как горечь переполняет ее. И осознала, что это не имеет никакого отношения к ее отцу. Ни в малейшей степени.

– Я верила, – сказала она.

– Что?

– Я верила в тебя. В Холдена Брауна. Работника на ранчо. Не знаю, что ты думаешь обо мне, но для меня имело большое значение то, что я переспала с тобой. Для меня секс – это очень личное. И я никогда не занималась сексом, не испытывая при этом чувств к партнеру. Но в тебе было что‑то… я доверилась тебе. Я верила всему, что ты рассказывал мне о себе. И я верила тому, что говорило мне мое тело. О том, что между нами есть что‑то, что… Не думаю, что впредь буду доверять своим чувствам. Ты и мой отец…

– Я не лгал тебе, – почти с яростью сказал Холден. – Не в том, что я хотел тебя. То, что произошло между нами в постели, не было ложью. Ни вчера, ни в ту первую ночь. Клянусь, я не соблазнял тебя, чтобы отомстить твоему отцу. Совсем наоборот. Когда я приехал сюда, я поклялся себе, что никогда не дотронусь до тебя. Ты была для меня запретным плодом, потому что я не хотел поступить с тобой так, как поступил твой отец с моей сестрой. Когда я впервые увидел тебя там, в винограднике, я сказал себе, что презираю тебя. Потому что в твоих венах течет его кровь. Но как бы я ни старался, я ничего не мог с собой поделать. Ты – это не твой отец. И то, что есть между нами, – это совсем другое.

– Но ты женился на мне из‑за мести.

– Да. Но я не стал бы спать с тобой, если бы не хотел тебя.

– Я могу верить тебе?

Она сама не могла понять, как у нее вырвался этот вопрос. Но ей необходимо было опереться на что‑то в этом мире, в котором она внезапно почувствовала себя лишенной корней. В котором ее отец был не тем, кем она его считала. Если Холден говорил правду, если химия, которая существовала между ними, так же важна для него, как и для нее, она готова была поверить хотя бы в это. А ей так нужна была вера в это. Отчаянно нужна.

– Если я поверю тебе, пообещай мне, что всегда будешь честен со мной. Что ты будешь верен мне. Потому что сейчас я готова полностью отдаться тебе, потому что я не знаю, во что еще, черт возьми, мне верить. Я зла на тебя, но если ты действительно хочешь меня и если ты сказал правду о моем отце, то в настоящий момент ты единственное, что есть в моей жизни настоящего и честного. И я готова поставить на это. Но только если ты сейчас пообещаешь, что не будешь лгать мне.

– Обещаю, – сказал он.

Его глаза были темными, бездонными. И в них была сила.

Сила, на которую она могла опереться.

Она поднялась с дивана и на дрожащих ногах подошла к нему.

– Тогда отведи меня в постель. Потому что единственное, что сейчас в жизни есть хорошего, – это то, что существует между нами.

– Я заметил, что ты не сказала, что это единственное, что имеет смысл, – сказал он, обняв ладонями ее щеки.

– Потому что это не имеет смысла. Я должна бы ненавидеть тебя. Но я не могу. Может быть, просто сейчас у меня нет на это сил. Потому что мне слишком больно. Но то, что сейчас между нами происходит… это единственная реальность.

– Это единственная реальность, – согласился он, беря ее за руку и кладя ее себе на грудь.

Его сердце бешено колотилось в груди, и она почувствовала свою власть над ним.

Это было реальностью. Что бы ни происходило, их взаимное влечение нельзя было отрицать.

Он отнес ее в кровать, и они своими телами поклялись друг другу в верности.

Глава 13

День, когда он присоединил акции винодельни Максфилдов к своему портфелю, был знаменательным. Он собирался создать новый винный бренд. Сорайя заслуживала того, чтобы стать частью наследия Максфилдов.

Потому что Джеймс Максфилд был частью ее прошлого. И, по мнению Холдена, Джеймс должен был заплатить за это.

Холден теперь имел в своих руках мощный инструмент, с помощью которого он собирался если не отомстить, то хотя бы восстановить справедливость.

Он также теперь имел жену. Это было очень странно. Но он рассматривал свой брак с Эмерсон как бонус во всей этой ситуации.

Ее слова непрерывно звучали у него в голове. Каждый день, каждую ночь, когда он обнимал ее.

«Я могу верить тебе?»

Он обнаружил, что ему хочется, чтобы она верила ему, хотя он и сам не понимал почему. Почему это имело для него такое значение?

Почему он вообще решил жениться на ней, когда мог просто стереть Джеймса Максфилда с лица земли?

Но женитьба на ней позволила ему вести более изощренную игру.

Он держал в своей власти дочь врага. И владел частью акций его компании.

Дамоклов меч.

В конце концов, разорить можно лишь один раз. Но это был метод пытки, которую можно было продолжать очень долго.

И его чувство удовлетворения касалось не только его отношений с Эмерсон.

Он не был настолько мягкотелым, чтобы изменить свои планы из‑за женщины, с которой провел несколько ночей.

Хотя с каждой ночью он привязывался к ней все больше.

Он испытал огромное удовлетворение, когда несколько дней назад она сообщила новости своему жениху.

Тот был расстроен, но не из‑за того, что Эмерсон досталась другому, а из‑за потери акций империи Максфилдов. И, по мнению Холдена, он вовсе не был достоин Эмерсон. Он сам, конечно, тоже не был достоин ее, но он ее хотел. И это единственное, что имело для него значение.

Был еще один человек, которому он должен был позвонить. Сорайя. Она заслуживала того, чтобы знать, что случилось.

Он набрал номер, и ему сразу же ответили.

– Это Холден Макколл. Я хочу поговорить с Сорайей.

– Ваша сестра только что закончила урок живописи. Она подойдет к телефону через минуту.

Последовало молчание, а потом он услышал голос Сорайи.

– Холден?

Ее голос звучал не таким напряженным, более расслабленным, чем раньше.

– Да, – сказал он. – Это я.

– Ты так давно мне не звонил.

Она казалась по‑детски обиженной. И это тоже больше походило на нее прежнюю.

– Я знаю. Прости. Я был занят. Но у меня есть для тебя новости. И я надеюсь, что они тебя обрадуют. Я женился.

– Холден! – Казалось, она искренне обрадовалась. – Я так рада! Ты влюбился? Любовь прекрасна. Когда она не ужасна.

Он судорожно сглотнул.

– Нет. Я женился на дочери Джеймса Максфилда.

Она ахнула.

– Почему?

– Ну, это самое интересное. Я теперь владею частью винодельни Максфилдов. И я хочу сделать новый сорт вина и назвать его в твою честь. Потому что он не должен забывать о том, что сделал с тобой.

После долгого молчания она наконец сказала:

– И это меня закрыли в психушке.

– Что?

– Ты сам‑то себя слышал? Ты женился на женщине, которую не любишь.

– Дело не в любви. А в справедливости. Теперь его дочь знает, каков он на самом деле. И он потерял контрольный пакет акций своей собственной компании. К тому же он не смог укрепить свое положение, выдав Эмерсон замуж по своему усмотрению.

– А цена всех этих побед – твое счастье. Потому что ты не любишь свою жену.

– Я никогда не собирался влюбляться. Это не для меня.

– Да, я тоже так говорила. Я любила только деньги. Пока все не изменилось.

Последовало еще одно долгое молчание.

– Я думал, что ты обрадуешься. Я сделал это ради тебя.

– Мне… мне это не нужно. Но что сделано, то сделано.

– Правда.

Он не знал, что сказать на это, и в первый раз усомнился в правильности своих действий.

– Холден, где мой ребенок? Они не говорят мне.

Ярость и боль сдавили его сердце. Ему показалось, что ей стало лучше, но это было не так.

– Родная, – сказал он. – Ты потеряла ребенка. Помнишь?

Молчание было ужасным.

– Наверное. Прости. Это очень глупо. Все это кажется таким нереальным.

И в этот момент он понял: что бы Сорайя ни говорила, приняла бы она или нет его подарок ей, он не станет сожалеть о содеянном.

– Береги себя, – сказал он.

– Обязательно.

Но он был рад, что рядом с ней люди, которые о ней заботятся.

И еще он укрепился во мнении, что поступил правильно.

Это не имело никакого отношения к Эмерсон и к его чувствам к ней.

Джеймс заслуживал того, что получил.

И Холден не собирался испытывать чувство вины из‑за того, что он сделал.

Эмерсон понимала, что должна поговорить со своими сестрами. Но она никак не могла собраться с духом, чтобы сделать это.

Потому что объяснить им все можно, лишь рассказав правду об их отце. Правду, которая, она знала, потрясет их. Что и входило в планы Холдена.

Потому что теперь она и Холден владели большей частью акций винодельни, а с акциями ее сестер они смогут получить полный контроль над бизнесом их отца. А именно этого он и добивался.

И все это ее очень беспокоило.

Но тем не менее она пригласила своих сестер пообедать с ней в городе.

Она вошла в ресторан «Белиссима», и метрдотель поприветствовал ее, сразу узнав и проводив к ее любимому столику.

Она сидела за столом, мрачно уставившись в меню, когда к ней подошли Крикет и Рен.

– Ты в кои‑то веки решила прервать работу, чтобы пообедать, – сказала Рен. – Должно быть, что‑то случилось.

– Нам нужно поговорить, – пояснила Эмерсон, – и я решила, что лучше сделать это за обедом.

Крикет уселась за стол, и Рен последовала ее примеру.

– Я не разговаривала с вами с тех пор, как…

– Как ты бросила вызов нашему отцу и сбежала с парнем, которого мы даже не знаем? – спросила Рен.

– Да.

– Это тот самый парень?

– Какой парень? – спросила Крикет.

– Она изменила Доновану и провела ночь с каким‑то парнем. Я полагаю, именно за него она и вышла замуж. И это было причиной тому, что она в тот вечер сбежала с приема, который я устраивала.

– Что? – потрясенно выдохнула Крикет.

– Да, это тот самый парень.

– Вау, – сказала Рен. – Я и не думала, что ты такой романтик, Эмерсон. Надо полагать, я ошибалась.

– Нет, я не романтик, – ответила Эмерсон.

– Тогда что произошло?

– Именно об этом я и хотела с вами поговорить. Это плохая история. И я не хотела обсуждать это с вами в нашем доме. Но теперь мне кажется, что было не слишком хорошей идеей прийти в такое людное место.

– Но у тебя теперь есть собственный дом, – напомнила ей Крикет.

– Да. Но там Холден. И… ну ладно, вы сейчас все поймете.

И прежде чем официантка принесла меню ее сестрам, Эмерсон выложила им все. Об их отце. О сестре Холдена. И о том ультиматуме, который заставил ее выйти за него замуж.

– И ты вот так просто согласилась? – спросила Рен.

– Это было не так просто, – ответила Эмерсон. – Я не знала, что он сделает с винодельней, если я откажусь. И я не была уверена, что он сказал мне правду о нашем отце, пока… пока не поговорила с ним. Папа ничего не отрицал. Он сказал, что у них с мамой есть определенная договоренность, и, разумеется, они не собирались посвящать нас в это. Но я даже не знаю, правда ли это. А единственный способ удостовериться – это пойти к маме и спросить у нее напрямик, попутно, возможно, причинив ей страшную боль. Так что это все, что я пока знаю. Что папа разрушил жизнь девушки, которая моложе меня. Девушки, которую очень любит мой муж.

– Но он женился на тебе лишь затем, чтобы отомстить папе, – уточнила Крикет.

– Я… я думаю, что и здесь все не так просто. Надеюсь, по крайней мере.

– Ты, случаем, не влюблена в него? – спросила Рен.

Эмерсон решила уклониться от ответа на этот вопрос.

– Я люблю папу. И мне не хочется верить во все это. Но я вынуждена поверить, потому что это правда.

Крикет опустила глаза.

– Хотела бы я сказать, что меня все это удивляет. Но я не такая, как вы. Я могу смотреть на это со стороны. Вы обе ослеплены любовью к нашему отцу. Он тоже любит вас, уделяет вам много внимания. Я как бы забыта. И мама тоже. И если смотреть на него отстраненно, я думаю, легче увидеть его недостатки.

– А я шокирована, – печально сказала Рен. – Я посвятила всю свою жизнь этой винодельне. И ему. И я… я не могу поверить, что человек, который так поддерживал меня, так обращался со мной, может поступить так с кем‑то. И даже не с одной женщиной, как видно.

– Людей и их чувства трудно понять, – медленно проговорила Эмерсон. – Ничто так не показало мне это, как мои отношения с Холденом.

– Значит, ты любишь его, – сказала Рен.

Любила ли она его? Любила ли она человека, который хотел погубить ее семью?

– Не знаю, – ответила Эмерсон. – Я что‑то чувствую к нему. Потому что ты права. Я никогда не согласилась бы на этот брак, если бы в глубине души не… это настоящий брак. – Она почувствовала, что покраснела. – Но я немного боюсь, что путаю этот аспект наших с ним отношений с любовью.

– Ну, от меня нечего ждать советов по таким вопросам. – Крикет взяла из корзинки кусочек хлеба и начала жевать.

– Не смотри на меня, – пробормотала Рен. – Мы с тобой уже обсуждали мои постыдные желания.

Крикет вопросительно посмотрела на Рен, но ничего не сказала.

– Ну, я пригласила вас пообедать не для того, чтобы обсуждать меня. Или мои чувства. Или нашего папу. Я хотела обсудить, что нам делать дальше. Потому что, если мы объединимся, мы сможем полностью контролировать нашу винодельню. У нас будет больше акций, чем у моего мужа. Мы сможем защитить наш бренд и противодействовать ему. И ты права, Крикет. Ты слишком долго была забытой. Ты заслуживаешь лучшего.

– Но я не хочу работать в винодельне, – сказала Крикет. – Я уже нашла себе работу.

– Правда?

– Да. В «Сахарной чаше».

– Ты варишь кофе?

– Да, – гордо сказала Крикет. – Я хочу чего‑то другого. Я не хочу быть связанной с этой империей Максфилдов. Но я с вами во всем, что касается объединения наших акций, чтобы мы могли принимать все решения. Я буду партнером и поддержу вас во всем.

– Я с тобой, – сказала Рен. – Но ты должна понимать, что твой муж имеет козырного туза в рукаве. Он в любую минуту может решить уничтожить нас.

– Да, он может, – отозвалась Эмерсон. – Но теперь он владеет акциями винодельни, и я думаю, что это нравится ему больше.

– И у него есть ты, – заметила Рен.

– Да, знаю. Но что я могу с этим поделать?

– Ты и вправду любишь его. – Глаза Крикет округлились. – Никогда не думала, что ты настолько сентиментальна.

– Чтобы влюбиться? Но у меня тоже есть сердце, Крикет.

– Да, но ты собиралась выйти замуж, не любя своего жениха. Было так очевидно, что ты не испытываешь к нему никаких чувств, но ты все равно была готова стать его женой. Так что я решила, что для тебя все это не имеет значения. А теперь ты влюбилась в этого парня… который может разрушить то, что для тебя дороже всего. То, ради чего ты готова была выйти замуж за эту миску овсянки.

– Он не миска овсянки, – обиделась Эмерсон.

– Верно, – согласилась Рен. – Он не миска овсянки. Потому что овсянку можно хотя бы съесть, даже без молока. А его есть тебе не захотелось бы.

– Ой, ну ради бога!

– Ну, это же правда, – сказала Рен.

– Главное – это то, что мы вместе. Не важно, что случится. Вместе мы сильнее.

– Да, – хором ответили Крикет и Рен.

– Когда я узнала правду о нашем отце, у меня почва ушла из‑под ног. Наш дом перестал быть для меня домом. Я чувствовала, что лишилась своих корней. Но мы с вами одна команда. Мы – бренд Максфилдов. В той же мере, что и он.

– Согласна, – сказала Рен.

– Согласна, – подтвердила Крикет.

И их поддержка придала Эмерсон уверенности.

Ее отец был не тем человеком, которым она его считала.

А ее отношения с Холденом…

Она все еще пыталась разобраться в них. Но ее связь с Рен и Крикет была очень прочной. Достаточно прочной, чтобы пережить все это.

Безусловно, ей придется поговорить с матерью. И возможно, она узнает что‑нибудь, что удивит ее еще больше.

Глава 14

Недели, которые последовали за этим, были очень странными. Они были спокойными, чего Эмерсон никак не ожидала. Ее жизнь изменилась, и она была удивлена, насколько эти изменения были позитивными.

Разумеется, утрата уважения к отцу не была позитивной. Но позитивной стала совместная работа с ее сестрами.

Они трое были отличной командой. И когда Холден потребовал, чтобы они выпустили линейку вин под именем его сестры, Эмерсон сочла это блестящей идеей. Сорайя была очень популярна в Сети, и ее образ стал воплощением юности. И ее репутация подсказала Эмерсон несколько идей, которые помогли бы продвигать их вина среди молодежи.

И это было так интересно – создавать что‑то не ради одобрения их отца. Разумеется, на каком‑то этапе им потребуется одобрение Холдена, но… все это так отличалось от той работы, которую она делала прежде.

Она делала это не только ради себя, но и ради него. И он доверял ей, уверенный, что она проделает хорошую работу.

И ей было так… легко на душе.

Первая партия этикеток, которую она заказала у известных дизайнеров, пришла достаточно быстро, и ей так хотелось поскорее показать их Холдену, что она едва сдерживала себя.

Но почему она была так взволнованна из‑за этого? Не то чтобы ей требовалось его одобрение, как это было с ее отцом. Скорее, ей хотелось разделить с ним свою радость. Ей хотелось сделать ему приятное. Сделать его… счастливым.

Но она понятия не имела, что может сделать счастливым такого человека, как он. Если он вообще способен быть счастливым.

И внезапно ее охватило страстное желание попробовать.

Он был странным человеком, ее муж, но она чувствовала в нем способность сильно любить.

То, что он делал ради своей сестры…

И ради матери тоже.

Он защищал мать от бесконечной вереницы бойфрендов. Он следил за тем, чтобы Сорайя вовремя отправлялась в школу. И когда он начал зарабатывать деньги, он купил дома для матери и сестры.

За прошедшие несколько недель она многое узнала о нем. Провела целое расследование в Интернете. И обнаружила, что он помогает нуждающимся людям, предоставляя им бесплатные дома и переводя им деньги.

Он прятал свою щедрость под маской цинизма и суровости. Зная все это, теперь она по‑другому смотрела на его нежелание признавать, что он затеял всю эту историю с местью из‑за любви к своей сестре. Словно, если он признается в этом, это будет катастрофой для него.

Она увидела его ковбойскую шляпу в окно дегустационного зала, где она ждала его с винами под брендом Сорайи.

Он вошел в зал, и ее сердце сжалось.

– У меня есть три образца готовой продукции, которые я хочу показать тебе. И я надеюсь, что они тебе понравятся.

Она взяла первую бутылку вина, с горлышка которой свисал маленький серебряный дикобраз.

– Очень красиво, – сказал Холден, проводя пальцем по золотой этикетке.

– Людям захочется сфотографировать их. И даже если они ничего не купят, они все равно выложат фото в Интернете и поделятся им со своими подписчиками.

Он посмотрел на две другие бутылки. С горлышка одной свисал маленький единорог из розового золота, а с горлышка другой – платиновая лисичка. И на каждой этикетке над названием вина стояло имя Сорайи.

– Она будет в восторге, – сказал он неожиданно смягчившимся голосом.

– Как у нее дела?

– Немного лучше. Ее сознание уже не настолько спутанное.

– А они знают, почему у нее случаются провалы в памяти?

Он рассказывал ей, что его сестра часто не помнит, что у нее случился выкидыш на позднем сроке. Иногда она пугала его, спрашивая о ребенке, которого у нее не было.

Это разбивало сердце Эмерсон. То, через что пришлось пройти Сорайе. И то, что ее отец так поступил с такой ранимой и беззащитной девушкой.

– Ее мозг предохраняет ее от травмы, – сказал Холден. – Хотя здесь есть и обратная сторона. Всякий раз, когда она узнает правду, она испытывает невыразимую боль.

– Я надеюсь, что это сделает ее счастливой, – указала на бутылки Эмерсон. – И она почувствует, что она часть всего этого. Потому что она и вправду теперь член нашей семьи. Из‑за тебя. Я и мои сестры… нам не безразлично, что с ней будет.

– Ты проделала потрясающую работу, – сказал он, и искренность в его голосе потрясла ее. – Ей это очень понравится.

– Я очень рада. Я хотела бы познакомиться с ней. Когда‑нибудь. Когда она будет лучше чувствовать себя.

– Уверен, что мы сможем это устроить.

После этого разговора Эмерсон снова и снова возвращалась мыслями к своим чувствам.

Она менялась. И менялись все ее желания.

Ей начинала нравиться ее жизнь с Холденом. Более чем просто нравиться. Нельзя было отрицать, что между ними существует невероятное влечение. То, что происходило между ними по ночам, было потрясающим. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Но такие моменты, как этот – те, что происходили днем, – удивляли ее.

Он ей нравился.

И, если быть до конца честной, более чем нравился.

Ей хотелось…

Ей хотелось как‑то показать ему, что она ждет большего.

Хотя чего большего ей было ждать? Они и так уже были женаты.

Она все еще раздумывала над тем, чего же ей хочется, когда увидела Рен чуть позже в этот день.

– Ты когда‑нибудь влюблялась?

Рен с удивлением посмотрела на нее.

– Нет, – ответила она. – Наверное, ты бы знала, если бы я влюбилась?

– Не знаю. Мы обычно о таких вещах не говорим. Мы обычно говорим только о работе. Ты же не знаешь, влюблялась ли я когда‑нибудь.

– Не считая Холдена? Нет, ты не влюблялась. У тебя были бойфренды, но ты никого из них не любила.

– Я не говорила тебе, что влюблена в Холдена.

– Но ты в него влюблена. Поэтому, полагаю, и задаешь мне такие вопросы.

– Да. Хорошо. Признаюсь. Я люблю Холдена и не знаю, как ему об этом сказать. Потому что как сказать мужчине, что ты хочешь большего чем просто замужество?

– Просто скажи ему, что любишь его.

– Этого недостаточно. Люди часто говорят такое, не задумываясь. Но я хочу, чтобы он видел, что мои чувства изменились.

– Ну, не знаю. Разве что… мужчины часто вместо слов используют…

– Секс? Но наша с ним сексуальная жизнь и так хороша. Очень хороша.

– Рада это слышать, – сказала Рен. – Так чего тебе не хватает?

Эмерсон задумалась.

– Наша с ним первая брачная ночь была немного необычной.

Разрывать смокинги и связывать руки ремнями – это не слишком похоже на классическое понимание первой брачной ночи. Хотя Эмерсон не возражала против этого.

В ту ночь они оба были очень злы. И эта злость переродилась в страсть. С тех пор они занимались сексом по‑разному, всеми возможными способами, потому что с ним Эмерсон не испытывала никакой неловкости. Но настоящей первой брачной ночи у них так и не было.

Такой, когда они полностью бы отдались друг другу после произнесения клятв.

Вот именно. Ей нужно было поклясться ему в любви. И телом, и словами.

– Мне, возможно, придется съездить в город, – сказала она.

– Зачем?

– За самым красивым бельем для невесты.

– Я буду рада пораньше закончить с работой и помочь тебе в твоих поисках.

– Мы с тобой отличная команда.

И когда они с Рен вернулись домой этим вечером, Эмерсон была в восторге от своих покупок, и ей не терпелось поприветствовать мужа.

И она лишь надеялась, что он поймет, что она хочет сказать ему.

И еще она надеялась, что ему захочется того же, что и ей.

Когда Холден вернулся домой тем вечером, в доме было темно.

Это было странно, потому что Эмерсон обычно приходила домой раньше него. Он обнаружил, что ему нравится его новая работа в винодельне, но ему приходилось заниматься и своей компанией, а это требовало времени.

Он посмотрел на пол и увидел несколько красных пятен. На мгновение его охватила паника. Его горло сжалось от ужаса.

Но это была не кровь. Это были лепестки роз.

Дорожка из лепестков вела от гостиной к лестнице, тянулась по ступенькам, и он пошел вдоль этой дорожки, по едва освещенному коридору, в спальню, которую они делили с Эмерсон.

Дорожка заканчивалась у кровати, в которой лежала его жена.

У него пересохло в горле, и кровь зашумела у него в ушах. На ней было… что‑то вроде свадебного наряда, но сделанного исключительно из прозрачных кружев, которые не скрывали ее потрясающего тела. Тоненькие бретели, груди, просвечивающие сквозь кружева…

Это было самое соблазнительное зрелище из всех, которые ему доводилось видеть.

– Что все это значит?

– Я… я ездила в город за покупками.

– Я вижу.

– Это что‑то вроде запоздалой свадебной ночи.

– У нас была свадебная ночь. Я помню это очень хорошо.

– Не такая. Не… – Она сунула руку под подушку и вытащила бархатный футляр. – И нам кое‑чего не хватало.

Она открыла футляр, в котором лежали два металлических кольца – одно широкое, другое узкое.

– Это обручальные кольца, – сказала она. – Одно твое, одно мое.

Он не знал, что сказать на это. Он понятия не имел, что и думать.

Прошедшие несколько недель были замечательными, этого он не мог отрицать. Но сейчас… Он чувствовал себя так, словно она делала ему предложение. И он не знал, как реагировать на это.

– Я хочу носить кольцо, – продолжала Эмерсон. – Поэтому купила их. Вот это – твое. – Она вынула из футляра мужское кольцо. – Я хочу, чтобы ты носил его. А я надену это. – Она взяла узкое кольцо и надела его на палец.

– Я никогда не носил ювелирные изделия.

– Но ты никогда и не был женат. Я знаю, у нас было странное начало, но теперь… У нас неплохо получается работать в одной команде, правда?

Работа, которую она проделала с винами под брендом его сестры, была невероятной, это правда. Она вложила в нее душу, и это удивило его. Это не был просто жест вежливости в сторону его сестры. И когда она спрашивала его о ней, он знал, что она по‑настоящему за нее переживает. Даже их мать не беспокоилась так о Сорайе.

Но Эмерсон, казалось, испытывала искреннее сожаление оттого, что его сестре причинили боль. Она глубоко переживала за нее. А теперь она хотела, чтобы они носили эти кольца. Хотела этим скрепить их отношения.

А почему бы и нет? Она его жена. Она должна носить его кольцо.

– Спасибо, – сказал он и быстро надел кольцо на палец.

Она слегка сгорбилась, и он подумал, что, может быть, она ждала чего‑то другого. Но он же надел кольцо, значит, все в порядке.

Она нервно сглотнула.

– Холден, этим кольцом я беру тебя в мужья. Чтобы отныне быть вместе в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

По его спине пробежала дрожь.

– Мы уже произносили эти клятвы.

– Я произносила их, потому что у меня не было выбора. А теперь я произношу их по собственной воле. Потому что я этого хочу. Потому что я согласна с каждым словом. Если все это – винодельня и все остальное – исчезнет, я все равно хочу быть рядом с тобой. Идти с тобой по жизни. Я хочу, чтобы дело было не только в моем отце и твоей сестре. Я хочу, чтобы дело было в нас. И я даю тебе эту клятву словами и хочу подтвердить ее своим телом.

Она начала развязывать маленькие бантики на своем платье, сначала один, потом другой, потом третий, пока платье не распахнулось. Под ним на ней были только маленькие кружевные трусики. Она сняла платье и начала раздевать Холдена.

Она делала это медленно, не спеша. Она уже прежде срывала с него одежду. Она позволяла связывать ей руки. Она отдавалась ему полностью, но даже когда ее руки были связанными, это он был бессильным перед ней.

Но сейчас все было по‑другому. И он чувствовал, что… принадлежит ей.

Ее мягкие, нежные прикосновения, когда она снимала с него рубашку… Ее ласковые руки, расстегивающие ремень на его джинсах… Все это подчиняло его ей.

И каким‑то образом он оказался совершенно обнаженным, в то время как она все еще была в своих кружевных трусиках.

В том, что она делала сейчас, была какая‑то невероятная щедрость. Он не знал, почему именно это слово пришло ему на ум.

Но она полностью отдавала себя ему. Не прося ничего взамен.

Она легла на спину, приподняла бедра и стянула трусики с себя.

Он застонал и накрыл ее своим телом, впившись губами в ее губы.

А она открылась навстречу ему. С готовностью, с невероятной нежностью.

Отдавая себя ему.

А прежде разве кто‑нибудь что‑то отдавал ему?

Никогда.

С самого детства все только брали у него. Но не она. Хотя у нее не было причин быть дающим, а не берущим. Он мог бы списать это на химию, которая существовала между ними.

Потому что в том, что касается секса, когда речь идет о влечении, люди немного теряют рассудок. Но сейчас все было по‑другому.

Для секса не нужны клятвы.

Для секса не нужны кольца.

Здесь было нечто большее.

И это глубоко тронуло его.

Он не знал, что сказать. Он не был уверен, что должен был чувствовать в этот момент. Поэтому просто поцеловал ее. Потому что знал, как это делать. Потому что знал, как ласкать ее и доводить ее до крайней степени возбуждения. Знал, как заставить ее кончить.

И он знал, как получить удовольствие от секса с ней.

Но он не знал, как утолить глубокую, причиняющую боль жажду чего‑то большего.

Он одним движением вошел в нее, и она вскрикнула. Их взгляды встретились, и она коснулась пальчиками его щеки.

– Я люблю тебя.

И эти слова, как стрела, пронзили его сердце.

– Эмерсон…

Она обняла руками его лицо и обвила его ногами.

– Я люблю тебя, – повторила она, выгибаясь навстречу ему.

Ему следовало бы отстраниться, сделать что‑нибудь, чтобы побороть зарождающуюся в его душе панику, но его желание обладать ею было слишком сильным.

Любовь.

Когда‑нибудь кто‑нибудь говорил ему это? Он так не думал. Он должен был бы отпустить ее, остановиться. Но он был бессилен перед ней. И дело было не в сексе. Дело было в чем‑то другом, чему он не мог найти имя.

Разве?

Он проигнорировал этот вопрос, прозвучавший в его голове. Он проигнорировал огонь, сжигавший его изнутри, и попытался проигнорировать те слова, которые она произнесла. Но она снова и снова повторяла их, и часть его мучительно хотела слышать их снова и снова. И он не знал, где взять силы, чтобы противиться этому.

Их взгляды встретились, и он был уверен, что она может заглянуть ему прямо в душу, и то, что она там увидит, будет постыдно пустым по сравнению с тем, что он видит в ее глазах.

Он снова застонал, опустил голову и начал двигаться, глубже и глубже погружаясь в нее, стараясь задать такой бешеный ритм, который заставит его забыть.

Забыть, кто он такой.

Что она сказала.

Чего он хотел.

Чего он никогда не мог получить.

Но когда она достигла пика, он сделал ошибку и посмотрел на нее снова.

Он хотел ее с самого начала.

И не имело никакого значения, что ему могла дать женитьба на ней.

Все дело было только в ней. Всегда.

Потому что с самого начала, когда он в первый раз увидел ее, он подумал, что не сможет заполучить ее.

Он говорил себе, что должен ненавидеть ее, потому что в ее жилах течет кровь Максфилдов. А потом сказал себе, что она нужна ему, и именно поэтому женился на ней.

Но он был эгоистом, до самого мозга костей.

И он манипулировал ею, шантажировал ее. Он не отличался от ее отца, а вот теперь она признается ему в любви. А он даже не знал, что это такое.

Вся ее щедрость. Все ее желание дать. И он не заслуживал этого.

Особенно от нее.

Потому что он ничего не мог дать ей взамен.

Он содрогнулся, когда волны оргазма стали прокатываться по его телу, затуманивая его мозг, делая невозможным для него чувствовать что‑либо, кроме удовольствия. Никаких сожалений. Никакого чувства вины. Только восторг от единения с ней. И когда все закончилось, она посмотрела на него и снова прошептала:

– Я люблю тебя.

И в этот момент он отстранился от нее.

Глава 15

Эмерсон поняла, что это было ошибкой, но она не могла сдерживаться. Она не могла сдержать это признание в любви. Потому что она любила его. Всем своим существом. И хотя она была готова показать ему это своим телом, своими клятвами, кольцами, которые она купила, этого все равно было недостаточно.

Потому что она чувствовала, что любовь – это единственное, что имело значение. И ей не нужно было стараться быть хорошей, чтобы заслужить одобрение, чтобы ее любили. Достаточно того, что она была такой, какая есть. И Холдена она любила таким, каким он был.

Брак не имел смысла, если он не строился на любви и преданности.

Но она никогда в жизни прежде не испытывала таких чувств.

И если все это означало, что ей придется рискнуть заслужить чье‑то неодобрение, она была готова к этому. И она уже сделала это. Она видела, что ее признание явно не вызвало у него восторга. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понять это.

– Я не знаю, что ты хочешь услышать в ответ.

– Обычно люди любят слышать «я тоже тебя люблю». Но подозреваю, что я этого не услышу. Так что я готова к тому, что ты не скажешь ничего. Я просто… я просто хотела, чтобы ты знал, что я чувствую. Насколько это все серьезно. Насколько мои чувства изменились с тех пор, как мы повстречались с тобой.

– Почему?

– Потому что ты вошел в мою жизнь и перевернул в ней все. Ты заставил меня понять, чего именно я хочу от жизни. Ты разрушил иллюзии, которыми я успокаивала себя. Я думала, что смогу выйти замуж за человека, с которым мне даже не хотелось спать. А потом я повстречала тебя. И те несколько минут в винограднике стали для меня важнее, чем два года моей помолвки с Донованом. Я уже не могла себе представить жизни без тебя. Это было словно наваждением. И ты заставил меня испытывать такие чувства, которых я прежде не испытывала. Ты показал мне, какая я есть на самом деле. И это поразительно, потому что я больше не хочу ничьего одобрения. Не хочу ничего никому доказывать. Я просто хочу быть с тобой. И это так прекрасно. То, что я нашла тебя.

– Это не ты нашла меня, золотко. Это я нашел тебя. Я приехал сюда, чтобы отомстить твоему отцу. Это не воля судьбы. Все было просчитано с самого начала.

– Да, так было вначале. Я это знаю. И я никогда не назвала бы это волей судьбы. Потому что я не верю, чтобы это было божественным промыслом – то, какое горе выпало на долю твоей сестры. Но я твердо верю, что можно собрать осколки и склеить из них что‑то стоящее. Потому что, если это не так, не знаю, какое будущее ждет нас.

– В жизни есть важные вещи, – сказал Холден. – Но эмоции не входят в их число. А деньги входят. То, что мы сможем сделать с винодельней, – это важно. Мы вдвоем сможем построить новую империю. И нам не нужны никакие эмоции.

– Эмоции – это самое главное. Любовь – самое главное. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Это то, чего я хотела всю свою жизнь, но не осознавала этого. И я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим существом. И эта любовь изменила меня.

– Ты уверена, что просто снова не ждешь чьего‑то одобрения? Ты утратила любовь и уважение к своему отцу, а теперь…

– Ты – не мой отец. И не пытайся сказать мне, что я просто запуталась в своих чувствах.

– Я никогда никого не любил и не хочу любить, – жестко сказал Холден.

– Я подозревала, что ты это скажешь. Ты так отчаянно стараешься заставить меня поверить в это. Я думаю, из‑за того, что хочешь поверить в это сам. Ты даже не хочешь признавать, что делаешь все это из любви к своей сестре.

– Ты думаешь о счастливых семьях, о людях, которые любят друг друга. Но между мной и моей матерью и сестрой нет никакой любви. Я просто забочусь о них.

– Ты любишь их, – возразила Эмерсон. – И почему бы нам не попытаться тоже построить новые отношения, основанные на любви? Разве мы не можем любить друг друга? Я знаю, наши тела с самого начала знали, что мы будем значить друг для друга. И я думаю, что мы всегда были предназначены друг другу. Я верю в это всей душой.

– Тела знают не все. Они просто хотят секса. И это не любовь. И в этом нет ничего, ради чего стоило бы разрывать свое сердце.

– Но… у меня нет выбора. Мое сердце уже разрывается. Из‑за нас. Из‑за того, что может быть.

– Нет никаких «нас». Есть ты и я. И мы женаты, и я постараюсь, чтобы наш брак был более‑менее удачным. Но ты должна трезво смотреть на вещи. И понимать, что все это значит для такого человека, как я.

– Нет, – сказала Эмерсон. – Я не хочу трезво смотреть на вещи. Ничто в моей жизни не становилось лучше из‑за того, что я старалась трезво смотреть на вещи. И я больше не хочу этого делать.

– Ну что ж, это справедливо.

– Но я хочу, чтобы наш брак… чтобы ты…

– Ты хочешь, чтобы я любил тебя, но я не могу. Прости. И я… – он нежно коснулся рукой ее щеки, – я ценю то, что ты не считаешь меня таким же, как твой отец. Но совершенно ясно, что я именно такой. Я не стану заставлять тебя подписывать соглашение о неразглашении или что‑нибудь в этом роде. Я прошу у тебя лишь одного – сохрани ради моей сестры новую линейку вин с ее именем. И это все. И я отдаю тебе все мои акции.

– Что?

– Я возвращаю их тебе. Потому что они по праву принадлежат тебе.

– Ты готов сделать это, лишь бы не любить меня?

– Я никогда не хотел причинить тебе боль. Это никогда не было моей целью, веришь ты в это или нет. Я не испытываю к тебе настолько сильных чувств, чтобы хотеть ранить тебя.

И эти слова, словно стрела, пронзили ее сердце.

Было бы лучше, если бы он сказал, что ненавидит ее. Если бы он снова пригрозил уничтожить винодельню. Если бы ее ультиматум привел его в ярость. Но этого не произошло. Он был холоден и абсолютно безразличен. Он выглядел как человек, который не испытывает никаких чувств. А она предпочла бы, чтобы он ненавидел ее, потому что это означало бы, что он испытывает хоть какие‑то чувства к ней. А вместо этого она наткнулась на стену безразличия.

Она не могла бороться с этим. Не могла бороться с безразличием.

– Значит, ты ворвался в нашу семью, как ураган, желая смести все на своем пути, а теперь просто… отказываешься от своей мести?

– С твоим отцом я уже разобрался. Контрольный пакет акций теперь у тебя и у твоих сестер. И у меня нет никаких причин желать уничтожить вас.

– Не думаю, что это рыцарский поступок. Я думаю, что ты просто струсил.

– Трусы не добиваются того, чего добился в жизни я. Трусы не отправляются на поиски справедливости ради своих сестер.

– Но трусы убегают, когда от них требуют чего‑то, чего они боятся. А именно это ты и делаешь. Ты можешь притворяться бесстрашным. Ты бываешь очень жесток, и я знаю это. Но эта жестокость – лишь способ защитить себя. Хотела бы я знать почему. Хотела бы я знать, что мне теперь делать.

– Это не продлится долго, – сказал он. – Твое желание что‑то дать мне.

– Почему ты так считаешь?

– Я никогда не встречал людей, которые хотели бы сделать что‑то, что было бы в конечном счете не выгодно им.

– Но мои чувства…

– Твои чувства? Ты веришь в них, а я нет. Я верю лишь в то, что можно потрогать, что можно купить.

– Но я верю в нас, – сказала она, прижимая руку к сердцу.

– В этом ты заблуждаешься, дорогая.

Ее сердце сжалось от боли.

– В конечном счете, ты вовсе не Большой Злой Волк. У того, по крайней мере, хватило мужества съесть Красную Шапочку. А у тебя не хватает мужества даже на это.

– Тебе стоило бы благодарить судьбу за это.

– Ты разбил мое сердце. И я лишь надеюсь, что в один прекрасный момент ты осознаешь, что разбил и свое тоже. Я надеюсь, что ты оглянешься назад и поймешь, что между нами была любовь, но ты побоялся поверить в это. И ты спросишь себя, почему тебе было легче в порыве ярости пересечь весь штат, чем пересечь комнату и сказать кому‑то, что ты любишь его.

Она начала собирать свои вещи, стараясь изо всех сил двигаться с достоинством. Но, собирая вещи, она продолжала надеяться, что ее ковбой подхватит ее на руки и остановит ее. Однако он этого не сделал. Он позволил ей упаковать свою одежду. Выйти из спальни. Выйти из его дома. И из его жизни.

Но Холден изменил ее. Он помог ей понять, насколько сильна в ней была потребность любить. И что бы ни случилось дальше, она теперь получила бесценный опыт. Она теперь будет стремиться к чему‑то большему. К чему‑то лучшему.

Но он не станет делать этого.

И осознание этого было для нее самым горьким.

Эмерсон понимала, что дольше откладывать разговор с матерью нельзя. И для этого было несколько причин. Во‑первых, ей пришлось снова вернуться домой. А во‑вторых, она собиралась сделать отцу одно предложение. Но сначала ей необходимо было поговорить с матерью.

Эмерсон сделала глубокий вдох и вошла в гостиную, где ее мать обычно проводила время после обеда.

– Привет, – сказала она. – Мы можем поговорить?

– Конечно, – ответила ее мать, откладывая в сторону книгу. – Я не ожидала увидеть тебя здесь сегодня.

– Ну, я… в общем, я вернулась домой. Потому что мой брак распался. Мой муж больше не хочет быть моим мужем.

– Ты меня удивила.

– Правда? Я вышла за него замуж не из самых лучших побуждений.

– А мне казалось, что ты любишь его.

– Я любила его. Но он не отвечал мне взаимностью. Так что я ничего с этим не смогла поделать.

– А я надеялась, что ты наконец обрела независимость.

Эмерсон нахмурилась.

– Обрела независимость?

– Эмерсон, я хочу, чтобы ты поняла – я всегда возражала против твоей работы на винодельне, потому что не хотела, чтобы отец полностью поработил тебя.

– О чем ты говоришь?

– Я знаю, что ты все знаешь. То, какой он на самом деле. Для меня это не новость. Я знаю это уже очень давно. Он никогда не был верен мне. Но это не важно. Меня больше волнует то, как он умело использует людей.

– Ты все знала?

– Да, но, если бы я попыталась оставить его, он сделал бы так, чтобы я никогда не увидела вас. На это я не готова была пойти. И, не стану лгать, я слишком боялась нищеты. И я приняла решение, о котором теперь сожалею. Особенно когда вижу, как он близок с тобой и Рен. Он вам ближе, чем я.

– Просто… что бы я ни сделала, ты всегда была мной недовольна.

– И теперь очень сожалею об этом. Я была не права. Но мне хотелось, чтобы ты была независима от отца, от его денег. Достаточно того, что я сама была зависима от него. Я боялась нищеты. И виной всему моя жадность. Однако я слишком дорого заплатила за все это. Когда я выбрала твоего отца… я причинила столько боли, в том числе и самой себе. Но я была слишком упряма, чтобы пойти на попятный.

– Я не понимаю.

– Я любила другого человека. Мы поссорились, и тут твой отец начал ухаживать за мной, а я решила воспользоваться этим, чтобы пробудить ревность в моем бойфренде. Но все зашло слишком далеко. Я сама выбрала такую жизнь. Но я хотела больше всего, чтобы у вас была лучшая жизнь. А потом твой отец стал давить на тебя, чтобы ты вышла за Донована… Так что, когда ты сбежала в Вегас и вышла за Холдена, я так надеялась что ты обрела счастье.

Эмерсон долго молчала, переваривая всю эту информацию.

– Я люблю Холдена, – сказала она наконец. – Но он сказал, что не любит меня.

– То же произошло с тем человеком, которого я любила. И я разозлилась и бросила его. А потом ушла к твоему отцу. И всю жизнь жалею об этом. Потому что никогда не любила твоего отца так, как его. Но было уже слишком поздно. И моя гордыня не позволяла мне опуститься до того, чтобы молить его о любви. Сейчас я очень сожалею об этом. Я сожалею о том, что не пошла на все ради любви. Из‑за упрямства и боязни нищеты. – Она грустно улыбнулась. – Однако у меня есть вы, мои дочери. И об этом я никогда не жалела. Но я жалела о том, что между нами не было близости. И я сама в этом виновата.

– Я тоже виновата, – сказала Эмерсон. – Мы никогда прежде не разговаривали так, как сейчас.

– Мне нечего было сказать тебе. Потому что ты очень любила отца. И хотя я хотела защитить вас, я не хотела разрушать вашу любовь к нему. Потому что, несмотря на все его грехи, он искренне любит своих дочерей.

– Сейчас это уже не имеет значения. Я хочу выкупить у отца винодельню. Холден отдал мне все свои акции. И я хочу управлять винодельней вместе с Рен и Крикет. И ты всегда сможешь жить с нами здесь. Но для отца здесь больше нет места.

– Он никогда на это не согласится.

– Если не согласится, я сама предам огласке все его грехи.

– Значит, я напрасно беспокоилась за тебя. У тебя больше мужества, чем я подозревала.

– Да. Но когда дело касается Холдена…

– Гордость не согреет тебя по ночам. И нельзя просто поменять одного мужчину на другого. Поверь мне, я пыталась это сделать. Не повторяй моих ошибок.

– Мама, а кто…

– Это уже не важно. Это было так давно. Возможно, он даже уже не помнит меня.

– Сомневаюсь.

– Ну, хорошо, он меня помнит. Но вспоминает обо мне далеко не с теплыми чувствами.

– Я люблю Холдена, – сказала Эмерсон. – Я люблю его и не знаю, как мне жить без него. Хотя это очень глупо – я ведь как‑то прожила без него двадцать девять лет.

– Когда так любишь человека, часть тебя начинает принадлежать ему. И она навсегда остается у него.

– Даже не знаю, что мне теперь делать.

– Надеяться, что он тоже отдал тебе часть себя. Надеяться, что, несмотря на свои слова, он любит тебя так же, как ты его.

Эмерсон задумчиво кивнула.

– Хорошо.

Внезапно она рассмеялась.

– В чем дело? – спросила ее мать.

– Просто… Просто несколько недель назад я размышляла о том, как мне все надоело. Мое скучное будущее, мое скучное замужество. А сейчас я готова заплатить, лишь бы мне снова стало скучно. Потому что сейчас у меня разрывается сердце.

– Поверь мне, как бы тебе ни было больно, любовь поможет тебе пережить это. Даже если ты в разлуке с любимым человеком. Но твое сердце всегда будет помнить, что на свете существует любовь, и это поможет тебе не терять надежду.

– Да, – тихо сказала Эмерсон. – Я знаю это.

Она и вправду это знала. Потому что Холден был причиной тому, что она вот так сейчас разговаривала со своей матерью. Он был причиной тому, что она собиралась так поступить с отцом.

И она не станет причиной тому, что они не смогут воссоединиться. Она так просто не сдастся.

И ей было наплевать, как все это выглядит со стороны.

Глава 16

Холден не привык сомневаться в правильности своих поступков. Он всегда действовал решительно и делал то, что необходимо было делать. Но его последний разговор с Эмерсон не выходил у него из головы. Более того, при каждом вздохе его сердце пронзала боль. Он никогда не испытывал ничего подобного. Он чувствовал себя так, словно у него отрезали важную часть его тела, и это не имело никакого отношения к мести.

Он был в клинике, в которой находилась его сестра. Он приехал к ней, потому что хотел извиниться.

Пройдя по ухоженному саду, он вошел в здание и подошел к стойке информации.

– Я приехал повидать Сорайю Джейн.

Эта клиника была больше похожа на дорогой отель, и его сестра занимала комнаты на втором этаже с видом на океан. Когда он вошел к ней, она сидела на краешке кровати с рассыпавшимися по плечам волосами.

– Рад видеть тебя, – сказал Холден.

– Холден.

Она улыбнулась, но не стала обнимать его. В их семье это не было принято.

– Я приехал к тебе, потому что должен извиниться.

– За что?

– Я долго думал и пришел к выводу, что то, что я сделал, может причинить тебе боль, а вовсе не поможет тебе. Прости меня.

– Ты никогда не причинял мне боли. Ты просто заботишься обо мне. И больше обо мне никто не заботится.

Он посмотрел на сестру, такую ранимую, такую несчастную, и впервые осознал, что ее проблемы начались гораздо раньше, чем в ее жизни появился Джеймс Максфилд. Ей пришлось пережить много боли за ее короткую жизнь. И она была права – никто не заботился о ней, кроме него. А поскольку он был старшим в семье, о нем вообще никто никогда не заботился.

И в тот единственный раз, когда Сорайя попыталась наладить свою жизнь, позволить себе полюбить, она была наказана за это.

Неудивительно, что после этого она сломалась.

– Я решил покончить с этой местью. Мы с Эмерсон собираемся развестись.

– Ты не выглядишь счастливым, – сказала его сестра.

– Я не слишком счастлив, потому что причинил боль тому, кому не хотел бы ее причинить.

– Ты говоришь о ней или обо мне?

Он на мгновение притих.

– Я не хотел причинить боль ни одной из вас.

– Ты и вправду женился на ней лишь для того, чтобы поквитаться с ее отцом?

– Нет. Не только для этого.

– Ты выглядишь отчаявшимся.

– Да, я в отчаянии, но не думаю, что из‑за этого.

– Это из‑за любви. Она именно такая. Заставляет тебя страдать. Сводит с ума. Уж я‑то это знаю.

– Ты не сумасшедшая, – сердито сказал Холден. – Не смей так называть себя.

– Посмотри, где я сейчас нахожусь.

– Это не повод отчаиваться. Сорайя, нет ничего постыдного в том, что у тебя есть проблема. Нет ничего постыдного в том, чтобы обратиться за помощью.

– Прекрасно. А как же ты? Я получила помощь, а ты разбил свою жизнь.

– Но я ни в кого не влюблен.

– Разве? Но ты выглядишь как человек, у которого вырвали сердце из груди.

– Мое сердце на месте.

– Возможно. Но не твоя душа. Ты любишь ее?

– Я не умею любить. Откуда мне знать, какой бывает любовь?

– В этом нетрудно разобраться. Если ты каждую минуту хочешь находиться рядом с любимой, если боишься потерять ее, если без нее меркнет свет, – значит, это любовь.

Он подумал об Эмерсон, о том, как она смотрела на него. Он не знал, права ли Сорайя, но твердо знал, что Эмерсон помогла ему захотеть стать лучше. Она научила его хотеть чего‑то большего чем деньги и успех.

– Она сказала, что любит меня, – хрипло пробормотал он.

– И ты бросил ее?

– Я принудил ее выйти за меня замуж. Я не мог…

– Она любит тебя. И совершенно ясно, что ее ни к чему не принуждали.

– Я воспользовался моментом…

– Она любит тебя. И если она тебя любит, почему ты не хочешь быть рядом с ней?

– Потому что я боюсь, что не сумею любить. Вспомни, как мы росли. Я никогда не знал, что такое любовь.

– Ты не прав, – сказала Сорайя. – Посмотри, что ты сделал для меня. Посмотри, где я сейчас нахожусь. Ты всегда заботился обо мне, ты всегда заботился о маме. И все те семьи, которым ты давал деньги, которым ты дарил дома… Я не думаю, что ты не умеешь любить, Холден. Я просто думаю, что ты не знаешь, каково это – когда тебя любят в ответ. И ты не знаешь, что с этим делать.

Холден молча сидел, уставившись перед собой.

– Я не виню тебя за то, что ты хочешь защитить себя, – продолжала Сорайя. – Но сейчас ты не защищаешь себя. Ты просто причиняешь себе боль.

– Возможно, ты права, – хрипло сказал он.

– Так ты любишь ее?

Он вспомнил, как выглядела Эмерсон за несколько минут до того, как он отверг ее. Прекрасная и обнаженная. Его жена, во всех смыслах.

– Да, – тихо сказал он. – Я люблю ее.

– Тогда все остальное не имеет значения. Ни ее отец, ни твои страхи. Главное – твоя любовь к ней.

– Посмотри, куда привела тебя эта любовь, – возразил Холден. – Разве после этого я не вправе бояться?

– Ты имеешь право бояться. Любовь может сломать тебе жизнь. Но без нее жизнь становится серой. Такой, как сейчас моя. Такой, как твоя. Может быть, у вас ничего не получится. А вдруг получится?

И внезапно сердце Холдена наполнилось решимостью. Он почувствовал уверенность в том, что сможет все изменить. И он, безусловно, сможет сделать все необходимое для того, чтобы их любовь не погасла. Это было рискованно. Но он готов был пойти на риск.

– Спасибо, – сказал он сестре.

– И тебе спасибо. За все. Даже за месть.

– Эмерсон создала для тебя особую линейку вин. Она просто великолепна.

– Правда? – улыбнулась Сорайя. – Буду с нетерпением ждать момента, когда смогу отпраздновать это с вами.

– Я тоже.

И теперь ему осталось лишь отправиться к Эмерсон и убедить ее, что они смогут быть вместе до конца их жизни.

Эмерсон стояла на балконе в своей спальне и смотрела на виноградники.

Надо полагать, теперь они принадлежали ей. Ей, и еще Рен и Крикет. С отцом было заключено соглашение – он отправлялся на пенсию и уезжал из их дома. А мама решила остаться с ними. Конечно, все эти перемены будут муссироваться в прессе, этого нельзя будет избежать. То, что ее родители разводятся, а отец больше не будет возглавлять их фирму.

Но Эмерсон так давно была лицом их компании, что эти перемены пройдут безболезненно.

Лунный свет заливал виноградники, и Эмерсон вздохнула, любуясь красотой ночи.

Ее сердце все еще болело из‑за разрыва с Холденом. Но она уже поняла, что ее мать была права. Любовь была чудесна, и, испытав ее, Эмерсон смотрела на мир совсем другими глазами.

И тут она уловила какое‑то движение там, внизу.

Она затаила дыхание и увидела силуэт ковбоя, залитый лунным светом.

И не просто ковбоя. А ее ковбоя.

Сначала она решила не спускаться вниз, остаться в своей комнате. Но она не смогла это сделать. Ей просто необходимо было пойти к нему.

Пусть даже это было глупо с ее стороны.

Она выскользнула из спальни, спустилась по лестнице, вышла из дома и быстрым шагом направилась в виноградники.

– Что ты здесь делаешь?

– Я знаю, что меня нет в списке гостей, – сказал Холден.

– Верно. Тебя в списке нет.

– Я просто хотел узнать, не нужен ли вам работник?

– Что?

– Винодельня принадлежит тебе. Я хочу, чтобы так это и оставалось. Чтобы она принадлежала тебе и твоим сестрам. Я, безусловно, не имею на нее никаких прав. Но я подумал… Единственное время, когда у нас с тобой все было замечательно, – это те дни, когда я работал здесь. Тогда были только ты и я, и никаких манипуляций. Так что я подумал, может, предложить тебе себя.

– Только себя?

– Да, – ответил он. – Только себя.

– Я полагаю, что у тебя остается еще твоя строительная компания.

– Да. Но еще… я люблю тебя. И я надеялся, что и ты все еще меня любишь.

Она судорожно глотнула, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди.

– Да, – сказала она. – Я по‑прежнему тебя люблю. И мне нужен лишь ты. И ничего больше.

– Я чувствую то же самое. Ты. Такая, какая есть. Когда с местью было покончено, у меня не было причин оставаться здесь дольше, и это чертовски напугало меня. Потому что я никогда не думал, что захочу связать себя с кем‑то на всю жизнь. Но я этого захотел и поэтому испугался. А я не люблю, когда меня что‑то пугает.

– Никто этого не любит. Но я рада, что ты пришел сюда.

– Если бы я не встретил тебя, у меня никогда не было бы в жизни ничего, кроме злости и денег. И поверь мне, по сравнению с тобой это ничто.

– Ты показал мне, что творится в моем сердце, – сказала Эмерсон. – Ты показал мне, чего на самом деле я хочу.

– А ты показала мне, что творится в моем сердце. Я был не прав, говоря, что разбитый сосуд нельзя склеить. Его можно склеить. Когда я рассказал сестре, что приехал сюда, чтобы отомстить, она расстроилась. Она хотела от меня не этого. Она ждала любви. Поддержки. Месть разрушает, а любовь созидает. Я хочу любить тебя и вместе с тобой строить нашу жизнь.

– Я тоже. – Она бросилась к нему в объятия, обняла его за шею и поцеловала.

Эмерсон Максфилд знала теперь без тени сомнения, что ей больше никогда не будет скучно.

Она любила Холдена Макколла. И какие бы трудности ни вставали у них на пути, они ее не напугают. Потому что они будут преодолевать их вместе.

Всегда.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам