Просто выжить

Пролог.

Жизнь почти прожита, а столько еще интересного вокруг, столько не успела попробовать и сделать...

Вера Сергеевна с сожалением выключила компьютер.

Шестьдесят восемь лет – не шутки. Глаза уставали быстро, сухость, резь, а потом и слезы, так что больше часа и не получается посидеть. А обучающие ролики в интернете – одно из немногих развлечений, которые ей остались. Сколько сейчас всякого разного можно делать, а материалы какие фантастические!

Тут тебе и глина, и керамика, вышивки-кружева-игрушки, из пластика поделки и бисерное плетение. Удивительные заливки акриловыми красками и уроки живописи, росписи, декупажа.

А мастерицы какие есть умелые!

Лет бы хоть двадцать скинуть – сколько бы она всего перепробовать успела. Да хоть бы и десять лет – много, чем смогла бы заниматься. А сейчас уже и зрение подводило, да и руки тонкую работу не сделают.

Всю жизнь она проработала в школе учителем труда. Вела кружки для девочек и учила их создавать что-то свое, новое, из ниток, ткани, бусин, обрезков и обломков. Шить, вышивать, вязать и плести бисером.

Раньше она любила в свободное время руки занять красивой работой. Да и с чтением проблемы уже – тоже больше часа не получалось с книжкой посидеть. Вот и приходилось дробить день на маленькие кусочки: час – на развлечения, час – отвлечься, что-то по дому сделать или там – погулять.

Так-то жизнь её совсем не плохо прошла, грех жаловаться. И руками приходилось делать немало, и шить-вышивать, и сад-огород держать, и выживать в 90-х, когда из одного топора и суп, и кашу, и компот готовить ухитрялась.

Многому она успела научиться, а вот все кажется – еще бы что-то освоила, для себя, для души.

Мужа она схоронила почти шестнадцать лет назад, дочь, поздняя, любимая и вымоленная – шутка ли, в тридцать шесть лет родила – давным-давно, еще в студенческие годы переехала с мужем в Канаду. И устроились хорошо, и работа там у них, уже и гражданство получили.

Внуков-близнецов видит Вера Сергеевна раз в месяц по скайпу. Они и по-русски с акцентом говорят, ну да не важно – были бы здоровы и счастливы. И то правда, вот грех жаловаться.

Иришка хоть и отдалилась от неё, и близости той, давнишней, домашней и женской давно уже нет, но маму любит, не бросает, подкидывает денег и лекарства хорошие. Да и к себе жить звали, и зять – Витенька, славный парень – тоже приглашал, но не лежит у неё душа к чужбине. Один-то раз съездила, посмотрела, но всё чужое, все не так. Нет уж, здесь родилась – здесь и в землю ляжет.

Так что все у нее хорошо...

А вот сейчас в магазин сходит, купит чего там не хватает в холодильнике, и хлеба, хлеба нужно не забыть, ужин нехитрый состряпает – и можно еще часок будет посмотреть, как мастера современные сейчас работают. Очень ей нравился канал один, с лепкой, холодный фарфор называется. Лепила ведь раньше из соленого теста, но тут работа потоньше, поизящнее. Не сделать самой – так хоть полюбоваться...

Погода была слякотная и мерзкая, вот перелом старый ныл и нудил. Слегка прихрамывая, она дошла до перехода и остановилась. Скользко нынче, лучше подождать, пока все машины проедут.

Рядом остановилась стайка подростков, лет по четырнадцать-пятнадцать парням, уже и пушок у некоторых пробивается. А все равно – дети еще, смеются, толкаются, голоса ломкие.

Она так и не заметила, кто именно из ребят врезался в нее. Падая прямо под колеса автобуса только и успела подумать: «Вот и сходила за хлебушком»...

Глава 1

Пробуждение было не самое приятное...

Головная боль, сухость во рту жуткая, ломота. Кажется, болело все, что может болеть и еще немного то, что не может. На глазах лежала тяжелая влажная тряпка.

И запахи...

Очень странные запахи. Пахло дымом. Пахло какой-то кислятиной и немытым телом. Сыростью и почему-то, морскими водорослями.

Вера Сергеевна с трудом подняла руку и потянула тряпку. Свет резанул глаза. Проморгавшись и сделав несколько попыток сесть, она осознала, что ничего не понимает.

Сидеть было тяжело, но нужно же было понять – где она. Живая – это хорошо, боль в теле – это, наверное, от автобуса. Хотя тогда ей показалось, что ее переехало колесами, она даже помнила хруст ребер и какую-то запредельную боль, но ведь пришла же в сознание. Значит ее просто успели объехать, а тело болит от падения.

Но вот место, в котором она находится – оно вообще ни на что не похоже. Бомжатник какой-то.

Машинально пошарила у изголовья, пытаясь нащупать очки.

Так странно, но вроде как и без очков видит почти нормально. Даже лучше, чем в них. Еще раз потерев кулаками глаза, она убедилась, что просто отлично видит. Только вот кулаки не её. Эти тощие исцарапанные руки не могли принадлежать пенсионерке. Да такой тощей она даже в детстве не была. Господи боже, да руки эти – детские. Костлявые детские запястья, кожа в цыпках и царапинах.

Так и не успев толком осмотреться, она закрыла глаза. Сил не было от слова «совсем».

«Я еще немножко посплю, а потом осмотрюсь. Я все решу и все пойму, только – потом...», – думала она, погружаясь в темные дебри сна.

Где-то рядом немилосердно драл глотку петух. Петух в городе-миллионнике – это нонсенс.

«Наверное, кто-то на будильник в телефоне себе такой вопль записал...», – мысли ползли лениво и как-то не желали обретать ясность.

И очень не хотелось открывать глаза. Просто лежать и вслушиваться в ощущения. То ли сон дурацкий привиделся, то ли что ещё...

Лежать было не слишком удобно, если честно. Да и жажда мучила.

Запахи...

Очень странные и непривычные, но те самые, что ей приснились. Или все же нет?

Не приснились?

И тонкие руки подростка, которыми она терла глаза – тоже не сон?

Трусом она никогда не была и врать себе не собиралась. Но чем больше лежала так – тем страшнее ей становилось.

Не открывая глаз, подняла руку и дотронулась до лица.

Нет морщин, кожа плотная и упругая. И волосы, волосы длиннее. Сама она уже много лет раз в месяц ходила к Любаше, проверенному жизнью мастеру и равняла стрижку, довольно короткую. А тут длина не слишком понятна, но явно ниже плеч. И колтуны. И запах сырости, дыма, моря...

При движении мышцы отзывались болью. Не слишком сильной, но вполне ощутимой.

Поворочавшись еще немного, Вера Сергеевна решительно села, так и не открыв глаз. Если долго лежала – лучше не делать резких движений, а то голова закружится.

– Вот еще минуту посижу и открою. Только одну минуту, ну, может чуть больше... Так, все, до трех... И раз, и два, и три... – сказала уже вслух сама себе.

Комната напоминала сарай. Большой каменный сарай с земляным полом и соломенной крышей. Потолка не было. Одно маленькое окно было затянуто чем-то вроде грязной полиэтиленовой пленки.

А светила лампа дневного света. Нет, не лампа. Непонятно, что это за прямоугольник, но светил именно он. И свет такой мерзкий, голубоватый, такой, что руки собственные кажутся серыми, как у покойника.

Сбросив тяжелую пыльную тряпку – больше похожую на половик, а не на одеяло – Вера Сергеевна решительно опустила ноги с кровати, непривычно низкой и без белья. Скорее даже не кровать, а прямоугольная коробка из грубых, плохо струганных досок. Вместо матраса внутрь коробки уложены мешки, набитые чем-то грубым и жестким. Не опилки, конечно, но не сильно лучше.

Пол ледяной и влажный.

На ней – рубаха до середины икр. Ну почти как смирительная, только рукава всего до локтя. Горловина просто собрана на жёсткий шнурок. И ткань странная – похоже на грубый, редкого плетения шёлк. Белья на теле нет.

Встав на слабые ноги, Вера Сергеевна закрыла глаза и переждала момент головокружения. Нужно найти воду и туалет. Остальное – потом.

В комнате две двери. Вот эта, у окна – вроде как должна вести на улицу. Значит, её и нужно открыть. Вряд ли в сарае есть туалет и умывальник.

Чуть пошатываясь, Вера Сергеевна подошла и толкнула дверь.

Сельский двор, грязный, затоптанный. Похоже, что помои выливают прямо с крыльца. На утоптанной земле видно, как плескали из ведра. Да и крыльца как такового нет. Просто довольно большая каменная плита.

По двору бродят несколько кур и тот самый петух, который орал. Черный, как смоль, красивый. С ярко-алым налитым гребнем. А куры – самые обычные, рыжеватые и пестрые.

А вот ограда – странная, высокий кустарник, чуть выше полутора метров, если на глазок определять, такой плотный, что курам не выскочить, листья мелкие и не зеленые, а сизоватые. Во дворе, на не слишком густой траве отчетливо видны проплешины, похоже – тропинка. И в кустах сделано что-то вроде калитки из прутьев.

Глава 2

В доме, после уличной прохлады, показалось теплее. Прикрыв щелястую дверь, Вера подошла к стене с той самой светящейся штукой. Свет, хоть и неприятный, был достаточно ярким. Но понять, как именно это работает, она не смогла. То, что висело на стене было самой обычной доской. Плохо обработанной и занозистой. И лицевая часть этой доски светилась. Светилась и щепка, которую Вера смогла отколупнуть.

– Похоже, это какая-то люминесцентная краска. Сейчас чего только не продают на «Алиэкспесс». Странно только, что ребенка больного в сарае оставили. Хотя, может, это и не сарай... Но куда органы опеки-то смотрят? Разве можно детей в таких условиях содержать?

Вместо кровати – коробка, белья постельного нет, печь какая-то совсем уж странная. Вделана в каменную стену, в ту, что сарай пополам делит. Больше всего похожа на горку камней с полукруглым отверстием внизу. И широченная труба, тоже каменная, тепло держать не будет совсем. Да о чем говорить, если даже потолка в доме нет и дверь уличная – одни щели.

Может это что-то вроде летней кухни? Ну да, вот тут на столе – посуда. Но тоже странноватая. Очень грубая глиняная лепка, не глазурованная, как-то странно... И кастрюль нет, два горшка глиняных и котелок, довольно большой, литров на семь-восемь наверное. Несколько мисок, часть из них грязные, со следами еды и всего две кружки.

Может, родители у девочки экопоселенцы? У меня, у меня родители... Господи, ну совершенно безумная ситуация... Сундук, в сундуке – тряпье разное, грязное тряпье. Постирать-то можно было. Да и от меня пахнет так, как будто неделю не мылась. И вот такая грязища в доме, а мух нет. Даже странно...
Ладно, надо посмотреть вторую комнату.
Во второй комнате было почище. Но не слишком.

Прямо напротив двери, в которую Вера зашла, была еще одна дверь. Довольно прочная, утепленная соломой и обитая дерюгой. В дерюге – дырки, солома торчит пучками. Была почти настоящая кровать, даже с простынью и двумя подушками. Вся одежда и белье были изготовлены из довольно грубых самотканых полотен, не очень понятно, из чего именно, похоже на шёлк, но не в такой же нищете простыни шёлковые стелить.

Всё это, самотканое и самодельное, еще больше утвердило Веру в мысли об экопоселении. Стоял небольшой топчан, тоже с простыней и подушкой. Стену над топчаном прикрывал грубый неуклюжий коврик. Не ковер, скорее просто кусок толстой грубой ткани, на которой очень неряшливо были сделаны узоры цветными толстыми нитками. Накрыты и кровать и топчан были домоткаными половиками. Верина мама в деревне похожие у себя стелила. А тут их вместо одеял приспособили. А подушка не такая жесткая, как у нее на кровати, а из перьев. Светящихся досок здесь было повешено аж две, одна – на стене, а вторая висела на веревках, привязанных прямо к балкам. Окно – так же единственное в комнате – было застеклено маленькими кусками разных оттенков. И зеленоватое, и голубоватое, но все стекло толстое, мутное и с пузырями. Это особенно напугало Веру.

– Ну, неужели эти сумасшедшие неряхи даже стекло сами варят? А зачем? И как я буду здесь выживать? Так ведь и блох, и вшей можно развести – мыло они вряд ли покупают. И еще странность – кухня в моей комнате, а ларь с продуктами – в этой.

В ларе было большое отделение с грубой серой мукой. Во втором лежали мешки с крупами двух видов, маленькие мешочки с травами и семенами, какие-то сушеные фрукты. Или овощи.

Корзинку с этими сморщенными штуками Вера покрутила у окна, но так и не опознала. Рядом с ларем стоял здоровенный сундук, с большим навесным замком. Расковыривать его Вера не рискнула. Было несколько коробок и сундучков поменьше, но все проверять было некогда. Вряд ли там что-то интереснее будет, чем тряпье самодельное.

Еще был стол под окном и вдоль него – две длинные лавки. На лавках – тоже половики. Грязные. Вот и всё.

Ещё в углу, возле второй двери прямо в стену вбиты толстенные гвозди. На них висит пара тряпок. Очевидно, это был парадный вход, и сюда вешали одежду. Дверь заперта снаружи. Ну и сама комната выглядела побольше и посветлее.

Была еще одна странность...

Вера точно знала, что под автобус она попала глубокой осенью. А здесь – или самое начало лета, или поздняя весна. Печка не топится, но в доме не холодно. Была бы нормальная одежда – вообще бы прохлады не ощутила.

Вера вернулась в маленькую комнату, залезла на кровать, легла и укрылась. Все же она ощущала себя очень слабой, болели мышцы, болела голова, знобило и, кажется, поднялась температура. Думать она все равно не могла – слишком все было странно.

Сон пришел быстро и был глубок. Так глубок, что она даже не слышала, как шумели вернувшиеся домой хозяева.

Глава 3

– Опять этот чертов петух орет и не дает спать! Хотя, пожалуй, что и выспалась уже.

И тут Вера вспомнила...

Быстро подскочив на своем жестком ложе, она огляделась и убедилась, что нет, не сон приснился. И вокруг – сарай, и сама – ребенок. А за дверью, в той комнате, что побольше, кто-то разговаривает.

Осторожно подойдя к двери, она прислушалась, но слов почти не разобрала. Нерешительно подняла руку и постучала в дверь, подумав: «Ой, зря стучала-то... В своем доме кто стучит? Вряд ли у жителей такого сарая правила этикета в почёте...».

Дверь распахнулась, и она увидела женщину, обычную женщину лет тридцати. Темная мятая туника коричневого цвета была похожа на суконную, под ней юбка длинная, темно-серая, почти в пол, а поверх – грязный серый фартук. Лицо загорелое, сама крепко сбитая, волосы в узел скручены.

– Очухалась? – голос грубый, сиплый, смотрит – не улыбнется. – Есть-та хочешь?

В желудке у Веры жалобно забурчало.

– Ну, пошли, пожрать дам, да делами заниматься пора.

Вера зашла в комнату и села за стол.

– Чо расселась-та? Не госпожа, чай. Помогай давай, мужикам уже ехать пора, а ты всё дрыхнешь.

Кроме Веры и женщины в комнате был еще мужчина. Лет так сорока на вскидку, такой же грязноватый и мятый, лохматая бороденка, но волос без седины. А вместо суконной одежды – кожа грубой выделки. И туника, и порты до середины икр – все из кожи. Куски кожи на одежде – разного цвета. Не совсем разные, но какие темнее, какие светлее. Видно, что сперва красили кожу, а потом уже шили.

И мальчишка подросток. Вот он-то как раз валялся на кровати и сладко потягивался. На нём видно только рубашку, такую же почти, как на Вере. Только ворот и рукава украшены вышивкой.

– Я не знаю, что делать, – голос с непривычки прозвучал сипло. Вера откашлялась и повторила. – Не знаю. Я не помню ничего.

– Чего не помнишь?

– Ну, вот я не знаю, кто вы такие...

– Чо, совсем не понимаешь? – тетка смотрела почти с опаской.

– Да я понимаю всё, только вот не помню.

Вера не знала, как и объяснить. Слово «амнезия» тут было явно неуместно. Что-то сдерживало ее от того, чтобы говорить откровенно.

Мужик и тетка переглянулись.

Тишина была такая, что Вере стало жутковато.

– Дак, эта, может, она совсем дура стала? Как думаешь, Морна? Может, ее, эта, в город свезти? В тот дом-та герцогский. Тама навроде как всех убогих принимают.

Вере стало совсем жутко.

– Дак, а дом-та? Ты думай, чо говоришь-та... Ежели она дура – дак ведь с ней же и заберут. Отойдет дом приюту, а мы все куда? Не-е-ет... Ты об этом даже и не думай. И сказать никому не смей. Как слухи пойдут, так ее и заберут, а с нею и дом уйдет. Так что ты молчи, дурак эдакий, никогда ты не умел устроиться, и щас нас погубишь дурью своей. Молчи и молчи. И сказать никому не смей. И ты, Гантей, тоже молчи. Как дружкам проболтаешься, так и пойдем мы с отцом бедовать на улицу, и ты с нами пойдешь. Если хоть кому ляпнешь – выпорю так, как в жизни не порола. Понял меня? – тётка строго и требовательно смотрела на мальчишку.

– Дак, а делать-та чего, Морна?

– А ничего не делать. Ты сейчас пожрёшь – и в море, чо продашь, чо домой привезешь, да денег-та всех не пропивай, понадобятся теперь. А ты, Гантей, тоже с батькой ступай да проследи, чтобы не всё пропил, а мне потом всё доскажешь.

– Ма-ам, да не хочу я, меня Кореня звал с собой, мы договорились уже...

– Вот я тебя ещё спрашивать буду! Пока лов весенний – опасностей нет и штормов нет, а деньга всегда нужна, тебе жа на одежку и на прочее. А вот осенью уж будешь дома сидеть. А сейчас – шевелитесь оба.

– Морна, а с Линкой-та чо делать?

– Ничо. Сама я без вас ещё лучше разберусь. Она вона тихая, на людёв не бросается, без тебя я тута всё и решу.

– Ну, ты, Морнушка, всегда востра была дела обделывать. Светлая у тебя голова, – мужик явно обрадовался, что не придется ничего решать.

– Ну, ты не трепи тута языком-та, – Мора аж улыбнулась неожиданному признанию. – Садитесь, жрите, да и в путь, а с ней я уж сама.

Она оглядела Веру с ног до головы и строго велела:

– Поди к себе, там пожрёшь – и сунула в руку кусок лепешки со стола.

От неожиданности Вера молча взяла черствый кусок и вышла. Закрыла дверь и, еле сдерживая слезы, залезла на кровать – без обуви ноги совсем озябли. Лепешка была черствая, но съедобная, а голод – не тётка. Сидя в кровати она отщипывала кусочки хлеба и пыталась сообразить, как жить дальше, и что можно сделать в такой ситуации. Не слишком понятно было – причём здесь дом.

Глава 4

Еще некоторое время за стеной было слышно бубнёж, потом всё стихло.

– Эй, Линка, сюда подь, – в дверь заглянула Морна.

Вера сбросила одеяло и вернулась в комнату. Присела на лавку, вопросительно уставилась на Морну и непроизвольно вздохнула.

– А неча вздыхать-та, решать давай, что с тобой делать.

– А давайте для начала вы мне расскажете о семье?

Морна помолчала, повздыхала. Она явно что-то обдумывала.

– Ты не «выкай» мне, так и зови – Морна, а то любой догадается, что с головой у тебя худо. Я так порешила: к Лещихе не пойдем, потому как нам лишние свидетели не нужны.

– Лещиха – это кто?

– Травница она. И первая сплетница на деревне. Ты вот мне лучше скажи: ты вообще ничего не помнишь?

– Совсем. Даже как меня зовут не помню. И чем болела.

– Болела ты жгучкой. Это когда человек горячий и без памяти лежит. Бывает – дня три, бывает – больше. Помирают от нее редко. От бродяг ты подцепила. Стояли тут табором, да снялись и ушли, как только Телеп заболел. Это староста наш. Ну вот еще: ты заболела и две девки с дальнего краю села. Кривой Мешки дочка померла на третий день, а остальные все – слава Единому! – выздоровели. Зовут тебя Елькой или Линкой, чаще – Линкой. А полное твое имя – Елина. Погоди-ка, я чаю взбодрю. Чо на пустую-та сидеть.

Морна вышла на улицу, Вера потянулась следом.

Двор был большой. По периметру так же огорожен кустами, в стороне, под навесом устроено что-то вроде летней кухни. Кругом выложен низенький каменный колодец, в нем – костерок потухший. Над костром – прикрытый крышкой котелок.

Зачерпнув две кружки, Морна вернулась в дом.

– Садись, будем говорить с тобой.

Говорили долго...

Больше – Морна, но и Вера перебивала, вопросы задавала, пытаясь понять, что к чему, вникнуть в отношения, понять, как ей жить и выживать. Опасаясь сказать что-то лишнее, незнакомое Морне слово или понятие. Два раза доливали чай. Ну, как чай, скорее – травяной настой, чуть терпковатый, но приятный на вкус.

К концу беседы устали обе.

– Так что ты, Елька, зла-та не держи на меня. Ни тебе в приюте хорошо не будет, ни нам головы приткнуть будет негде. Если что нужно – будешь спрашивать, так и вспомнишь всё понемногу.

– Морна, пойду я полежу немного, голова болит сильно. Подумаю, над тем, что сказала ты.

– Ну, иди, иди... Да много не думай, от такого вот с ума и сходят. Мало ли забот по дому да по хозяйству, об том и думай. А умствовать – это пущай вон ристократы думают.

Вера ушла в свою комнатку, легла и укрылась с головой одеялом. Слишком много информации, слишком много странного. И, похоже, что она не только не в своем времени, но еще и не в своем мире. Ни разу не прозвучало слово телефон. Или – электричество, автобус, телевизор.

Если собрать всю информацию в кучу, то получается следующее...

Отец и мать Елины здесь не местные, пришлые. Много лет назад перебрались сюда из города. Ехать до города не меньше 4-х дней, а то и больше, тут как с погодой повезет. И называется он Кроун. Город большой, правят там герцог и жена его, пресветлая герцогиня Лива.

Вот из Кроуна и переехали родители Ельки. Купили земли малый надел, дом вот этот поставили, корову, кур завели, овечек, гусей даже, да и стали жить.

Отец рыбачил, он удачливый был и работящий.

А Линда, мать Елины, дом вела, вышивала красиво.

Отец улов увозил к торгу. Торг, это такое место есть, на лодке туда полдня, а рыбачить там худо, скалы кругом, рыбы толком нет. Туда с ближних сел лавочники приезжают и торговцы из мелких городков. И там рыбу берут на продажу и платят сразу. Там и трактир есть и село малое. Но жить там неудобно, земля не родит, один камень, так что живут они только сдачей жилья. И Вара туда же рыбу возит.

А еще Морна говорила: «Он, Вара-то, не плохой мужик, работящий и не злой, но неловкий да не шибко удачливый. Ну вот Линда от жгучки и померла, тебе, Елька, тогда всего лет восемь было. Да ты не боись, жгучкой один раз в жизни болеют. Ты ужо отмучалась. А я больше года вдовела тогда. Ну, два года отец твой продержался. А потом посватался ко мне, честь честью. Дом-то уже поразорен был, и корова издохла, но все еще крепкое было хозяйство. И к Гантею хорошо относился, сынком звал, и все налаживаться стало. Ну, только год и прожили мирно. Осенью погода переменчива, разбил отец твой лодку о скалы и сутки, почитай, в холодной воде проболтался. Вынесло его течением, выжил. Только болеть начал, все кашлял. И месяца не прожил после. Но свёл меня к Телепу, пока ходил ещё, и свидетелей назвал аж трех. И при свидетелях велел, что ежели помрет – дом тебе оставляет до замужества. Вот как замуж тебя выдам, да с приданым хорошим, так дом и мой. Ну, а Вара-та уж опосля пришёл в примаки. Ну, тоже не пустой – лодка своя у него, крепкая, сети опять жа. Так вот и живем все...».

Вера лежала, свернувшись в комок, и плакала. Просто накопилось всё, тут и слабость после болезни, и понимание, что ни дочку, ни внуков больше не увидит никогда, тут и шок от всего происходящего...

А ещё думала: «Лет Елине – то есть мне – сейчас восемнадцать. Ещё два года до замужества, раньше никак нельзя. До двадцати замуж отдать – в храме не обручат, и староста не запишет в бумаги. А причина очень простая – живут здесь дольше. Морне уже сильно за пятьдесят, а ведь ей и тридцать-то не дашь. А самая старая в селе бабка уже за двести перевалила. Но это уже совсем старуха считается. И как теперь с этим всем жить – вообще не понятно. Дожить до двухсот – замечательно, но не в такой же халупе страшенной...».

Глава 5

Сон был не долгий и не крепкий, но освежил. В доме никого не было, и Вера вышла во двор.

– Морна-а!

– Чо орёшь-та? Тута я, – Морна появилась откуда-то из сараюшки.

– Морна, мне лучше уже. Может, ты мне покажешь: где что в доме и в хозяйстве у нас?

– Ты ничо так и не вспомнила?

– Нет, Морна. Всё вокруг как чужое выглядит. А я же не могу все время лежать. Надо же что-то делать.

– Ты смотри-ка, раньше ты не рвалась делать-та... Ну, пойдем, покажу, где что есть. Ток может покормить тебя сперва? Ты в беспамятстве-та была – одни настои три дня пила, Лещиха травы разной дала, да велела поить горячим. Ты и так была тощая, как палка, а сейчас и совсем страшна.

– Спасибо, но давай сперва дом и хозяйство посмотрим, а потом вместе пообедаем. Да и поговорим еще. Слишком мне все незнакомым кажется и странным.

– Ну, девка, как знаешь, пойдем тогда.

Обход был долгим. Начали с погреба. Был он выкопан отдельно от дома, большой, справный. Полки по стенам, ящики. Но почти пустой. Маленький деревянный бочонок – на дне, в слое соли несколько кусков сала. Отдельно на стене прибита широкая полка. Там молоко в глиняных кувшинах, горшочек с маслом и широкая плошка с творогом, закрытая чистой тряпочкой. А вот овощей – совсем мало.

– Дак что ты хочешь-та, девка? Весна, за зиму все доели, что запасли.

Плоды оставшиеся были разные, в одном ящике немного старой, уже прорастающей моркови, лук с перьями, четыре маленькие тыквы, килограмма по полтора-два, не больше.

– Морна, а вот это что такое?

– Дак бака это. Ну, в земле растет, еда такая... – Морна аж растерялась.

Похоже, эта самая бака – очень распространенная штука. Похожи плоды были на помесь репки и моркови. Толстые, вытянутые корнеплоды, все не больше килограмма, в основном грамм по пятьсот-шестьсот, со светлой кожицей.

– А ее сырую едят или как?

– Ты, Елька, и правда, как дурная. Варят ее. На ужин сёдня сделаем. Мужики-та только завтра вернутся, ну да ладно, одну-та я тебе сегодня сготовлю. Ты, главно дело, если кто соседи зайдут – молчи. А разнесут по деревне – потом и замуж тебя не возьмут.

– Да что ты меня всё замуж-то хочешь спихнуть?

– Дак, а как по-другому-та? Не век же тебе с нами куковать. А в девках засидишься – кто потом-та возьмёт? Приданое-та тебе справим, но вот коровы я за тобой не дам – корову это уже Вара покупал.

Я всё честь по чести сделаю, но и лишнего не проси. Вара, вон, еще ребёнка своего хочет. Так что через седьмицу поедем тебе второй сундук покупать и ткани, и обряд всякий, и зимой будешь шить и вышивать. Ты ведь вышиваешь-та хорошо, в мамку пошла. А теперь и не знаю, чо и думать – вдруг и это забыла?

– Нет, Морна, не волнуйся. Это я помню. И шить и вышивать могу.

– Ну и ладно, дальше пошли.

Дальше был сарай, где разделённые жердями стояли корова и конёк. Корова была справная, гладкая, кормлёная, а конёк – уже старенький, но еще крепкий. В стойлах было не чищено.

– Вот видишь? С тобой сегодня провозилась и животину не обиходила. И на выпас Мысу не отправила. Доить помнишь как?

– Нет, Мора, не очень помню.

– Ну и не подходи тогда пока к животине. Мыса молодая и пугливая, я уж тута сама управлюсь. Дальше пошли.

Дальше был курятник, где Мора показала соломенные нычки. Заодно собрали почти десяток яиц.

– Ну, чо-та мало сегодня. Корзину-та держи крепче, а то как тогда – выронишь и всё побьешь.

В курятнике было две двери. Вход на чистый двор и выход на задний. Через вторую, очевидно, и выпускали кур на задний двор. Отдельно, в соседнем сарайчике дружно хрюкала пара поросят. Не молочные уже, месяца по четыре, хорошенькие и толстые.

Потом был еще маленький огородик.

– Вот тута морква, тута лук у меня. А вот тута и есть бака. А капусты грядку я у ручья сделала. Тама хоть и не наша земля, но окромя как через двор – не пройти, я тама завсегда сажаю. Ручей-та помнишь где?

– Это где водопад?

– Ну, пониже только. Тама сыро завсегда, и кочны крепкие выходят. Лучше моей капусты и в селе нету.

– Морна, а огород маленький совсем. Разве этого на семью хватит на весь год?

– Хорошо хоть соображаешь, не совсем, видать, дурная стала-та. Это уже осенью докупим. Что Вара за весну-лето наловит, то продадим. А на денежки закупим чего не хватает. Не голытьба, чай, какая, не голодаем. А что не продадим рыбов-та, то засушим и зимой сами есть будем, не пропадём. Ну, идем далее.

Далее была сараюшка с инструментом и глиняными горшками, там же котел стоял большой, рама какая-то деревянная.

– Морна, а это станок ткацкий?

– Так станок и есть. Я на нем зимой знатные одеяла тку. Иногда даже с шерстью, теплые и красивые. Вот поедем на ярмарку – продадим. С тех денег тебе и купим что положено.

– А из чего ткешь? Вот рубаха на мне – она из чего?

Глава 6

После обеда стали собирать стирку. Пока Морна складывала в большой котел грязные тряпки, Вера раздирала пряди волос редким деревянным гребнем. Гребень, надо сказать, тоже чистотой не отличался.

Дотащили котел до водопада. Буквально в двух шагах от воды – старое кострище. Вернулись к дому.

– Вот тута, под навесом всегда дрова лежат. Набирай, давай, а я мыльнянки нарву.

– Мыльнянка – это что?

– Дак вот же, – Морна обвела кусты изгороди. – С ее листьев отвар сделаем, им мыться будешь. И стирать им жа.

– А чистое для меня есть?

– В сундуке твоем.

– Покажи, пожалуйста.

– Ой, беда-беда... Чисто дитя малое... Ну, пойдем в дом-та.

– Во-та, смотри. Твой сундук, у тебя и стоит, – Морна тыкала пальцем в тот сундук, где при первом пробуждении Вера нашла грязное тряпьё.

Недоумевая, как в эти вонючие тряпки можно переодеться, и в чем тогда смысл переодевания, Вера открыла сундук. Ловкие руки Морны выкинули на пол тряпки, под ними был тонкий щит с ручкой, хоть и деревянный, но хорошо обработанный, гладкий, без шероховатостей. Схватив за ручку Морна вынула щиток и подняла верхний слой зеленоватой ткани. Там, в сундуке, первое, что увидела Вера – было зеркало. Довольно большое, с альбомный лист. В красивой резной деревянной рамке.

– Пошла я, не буду ждать. Ты пока выбери себе, чо одеть. Да давай грязное захвачу. Да поставлю ужо воду греться. А ты, как одёжу выберешь, подходи, чай, не заблудишься.

Подобрав с пола тряпки, Морна вышла, а Вера достала зеркало. Стеклянное. Чистое, чуть золотистым отливает. Несколько темных пятнышек есть по краям. Вера такое видела на старинных зеркалах. Там, где амальгама попорчена. Но уже хорошо, что здесь такие делают.

Вера рассматривала свое лицо с жадностью и понятным волнением.

Ну, что сказать...

Не уродина, совсем нет. Может и не красотка гламурная, но вполне симпатичное лицо. Черты не крупные, нос аккуратный. Хорошая чистая кожа. Грязная, конечно, но чистая в том смысле, что ни прыщей, ни рябин, ни шрамов. Матовая, чуть загорелая. Рот крупноват, но красивого рисунка, сочный. Глаза хороши – ярко-зеленые, с янтарным отливом кошачьим, ресницы чёрные, длинные. И разрез глаз – кошачий. Вот брови подкачали – слишком широкие и почти сросшиеся. Ну, да это-то вполне поправимо. Волосы чёрные. Не цыганские, конечно, без синеватого отлива, но хороший густой цвет. А вот структура – очень непривычная. Не гладкие, но и не кудрявые. Мелкой-мелкой волной идут. Такие пушатся очень сильно и даже если редкие – в укладке выглядят пышно. Но ей на густоту жаловаться грех. Роскошные волосы.

– А ведь мне повезло несказанно... И относится это не только ко внешности. Ни тебе больных суставов и ноющего старого перелома, ни тебе морщин и слепоты. И вся жизнь еще впереди. С ума сойти можно от таких перспектив. И даже с именем повезло. Ели-и-ина-а-а, – нараспев проговорила она.– Красивое какое! Прямо песня, а не имя. Одна беда – крестьянка. Тут, похоже, во всю средневековье цветет. А крестьяне – самые бесправные, ниже только нищие и бродяги. Но какие это всё мелочи. Самое главное – я молода и здорова.

Покрутив головой, Вера увидала вбитый в стену гвоздь. Аккурат под светящейся доской. Вот туда она зеркало и повесила.

В сундуке она нашла кожаные тапки. Не бог весть какая красота, но всё лучше, чем босиком. И так натоптыши есть, нужно распарить и удалить. Стопкой уложены длинные туники. Вышивки на них были сделаны умелой рукой. Уж в этом-то Вера разбиралась. Раньше и она не хуже делала. Гладь ровная, цвета все нежные, пудровые, пастельные и подобраны удачно, рисунки сказочно красивы. И изнанка аккуратная, нитки не торчат, узелки спрятаны. Были еще простыни или какие-то куски ткани, но Вера не стала задерживаться. Прихватив единственный хлопковый отрез ткани, тапки и чистую тунику, она побежала к водопаду.

– Да ты, Елька, совсем ума лишилась? – встретила её Морна. – Да где это видано – брачную простынь на утирку брать? Это же после свадьбы с мужем на ней спать будешь. Подай сюда, дурища, сама схожу, принесу, что потребно. Дров, вон, подкинь. И тапки давай отнесу, чай, не ристократка, босиком походишь.

– Нет, Морна. Простыню забирай, мне все равно, чем вытираться, лишь бы чистое было, а тапки я носить буду. Я, может, и не аристократка, но простыну не хуже любой барыни, если по холодной земле босиком бегать.

– Да это приданое твоё!

– Ну и что? Если я от простуды помру сейчас – оно мне без надобности будет.

– Ну смотри, девка. Сама решай. Но положено в приданное сапоги и двое туфлей – столько у тебя и будет. Со свекрухой и мужем сама будешь потом объясняться. И меня не позорь потом. Я все что положено тебе справлю, а уж как распорядится – сама решай.

Забрав простынь она ушла к дому.

Вера подкинула в костерок под котлом дровишек и отошла к воде.

Морна вернулась скоро, принесла кусок чистой ветхой ткани – вытираться. И вроде как мялась. То посмотрит на Веру, то отвернется. Губами мнет, думает. Молчит, а сама все искоса посматривает.

– Да что случилось-то, Морна? Я же вижу... Говори уже.

– Зеркало там...

Глава 7

Рисунок Софьи Шахновской

Со стиркой Елина провозилась до самых сумерек. Показав, где в кустах вырублено место и веревки натянуты, Морна ушла справляться к скотине. Не сказать, что стирка – работа непосильная, скорее – скучная. Пока одежда вываривалась, Вера – а точнее, Елина, надо, надо привыкать к новому имени – от скуки рассматривала ведро. Странное какое. Не дерево, не кожа, не ткань. Трубка широкая из непонятного материала. Дно – деревянный круг, сверху кольцо – прут, типа ивовой ветки, распирает эту мягкую трубку, и две рейки от кольца к донышку – для жесткости, чтобы ведро форму держало. Легкое оно и удобное.

Столько всего нового и непонятного в этом мире...

Шёлк паучий – это из чего? Неужели правда пауков разводят?

Единый – кто такой?

Нет, понятно, что божество местное, но какое оно?

Может, он монстр, и ему по праздникам людские жертвы приносят...

И самое загадочное – до сих пор она не видела ни одной мухи, мошки или комара. Хорошо, конечно, но уж больно странно. Даже у скотины в хлеву мух нет. А вот черви в навозе – есть.

Может, здесь мошкара позднее появляется, а сейчас еще не сезон?

Странно...

На улице не меньше двадцати градусов. А в полдень – так и ближе к двадцати пяти.

Надо будет аккуратно все это выспросить. Это даже хорошо, что Морна такая простая. Хоть не заподозрит ничего. Хотя...

Что тут заподозрить-то можно?

Сама ситуация переселения в тело девушки – да кому такое в голову придёт?

Елина уже развешивала последние тряпки, когда от дома послышался крик:

– Еля-а-а! Скоро ли ты тама?

– Иду уже!

Морна ждала ее на пороге.

– Пошли вечерять, поздно уже.

На ужин Морна приготовила большую яичницу, к ней – суховатые лепешки, и по кружке молока.

– Ты ешь, ешь давай, а то тощая, аж смотреть жалостно.

– Да я ем, вкусно всё, спасибо. А вот спросить хотела: там, в подполе творог. Это для еды или на продажу?

– Дак если хочешь – давай сбегаю, принесу!

– Да нет, спасибо, это уж на утро. А почему не продаешь? Или в селе у всех коровы есть?

– Не-е, корова – это у кого достаток в доме. А Мыса у нас еще молодая совсем. Телёночка мы отняли, продали, а молока она маловато дает. Неча пока продавать. Что дает – все сами и съедаем.

– Морна, а расскажи, пожалуйста, про Единого.

Морна подумала, пожевала губами и строго сказала:

– Ты, Елька, с этима спасибами поменьше давай. А то – как чужая. Ты опосля болезни и говорить-та чудно стала...

– Я, Морна, не знаю, как по-другому говорить. Уж как получается.

– Ладно, главно – ты при чужих не болтай. Так-то ты и раньше всё больше молчала. Эко диво: девке семнадцать годов, а у нее и подруг нет. Меня даже Лещиха допытывала, чой-та я тебя не пускаю гулять с девками. А я и не держала никогда. Сама ты по себе такая – нелюдимая. Ну, оно и лучше, меньше разговоров. Ну, ты не болтай, ешь давай, и так одни мослы. А девка справная должна быть. Хотя и матка твоя была тонюсенька, даже после родов не раздобрела. Про неё сказывают, что она у самой герцогини старой ещё в вышивалках была. Не знаю, правда ли, нет ли, а шила она знатно. Много про неё болтали-та по деревне.

– А что ещё болтали?

– Ну, сказывали, что герцогиня ей мужа нашла, бедного, но из знатных. Прям дворянин вроде как. Хотела ее при дворе своем навсегда оставить служить. Чтобы как будто она, матка-та, фрейлина была ейна и шила только для неё. Почёт ей значит такой. А Линда, вот, в рыбака простого влюбилась и не схотела замуж идти и тама служить. Хотя и отец – согрей его Единый! – мужик справный был и собой красивый. Ну и деньга водилась у него. Ну вот они с городу-та от греха и переехали сюда, в этаку даль. Тута все обустроили, а через два года ты и родилась. Ты ешь давай, зубы-та не заговаривай.

– Сыта я уже, не лезет больше. Морна, а давай чаю ещё попьем? Или на сегодня дела ещё есть?

– Нету никаких делов. И так утопталась я.

– Ты сиди, я чай сама сделаю.

– Ну делай, тама вода-та поди закипела. Я всегда, как сготовлю – воду ставлю на огонь. Пока пожрали – она и согрелась. Или чай пить, или посуду помыть – всяко сгодится. И ты так приучайся. А чай-та, вона, в мешке остатний. Заваривай, тока следи, чтобы не кипел, а то кипелый не вкусный будет. А завтрева мы с тобой с утра тогда за новым сходим. Я кажду неделю хожу, собираю и сушу на два мешка. Один сейчас пьём, один на зиму припасаю. Утречком Мысу подою, обряжу в стадо и пойдём.

За чаем Елина вернулась к разговору о Едином. Но толком ничего не добилась. Не слишком Морна разбиралась в религиозных делах. Два дня отмечают в году праздники. Весной, как просыпается Он, осенью – как засыпает. Храм есть в городке соседнем, там жрецы служат. Кто, если жениться хочет или ребенка освятить – надо ехать туда и подношение нести. Сколько кому по средствам, но не сильно мало. Или там пару курей и корзину баки, или ткани отрез хороший. Богатеи, бывает, целую свинью отдают. Надо, чтобы дар от души был, и не жалеть потом о нём.

Глава 8

Спать пока не хотелось. Да и свет мерзкий от доски тоже мешал бы. Надо в сундуке с приданым посмотреть тряпку и завесить это безобразие. При таком свете уснуть сложно.

Она протерла стол влажной тряпкой и подождала, пока он просохнет. Тоже странность: едят в той комнате, а стол и здесь поставили.

С трудом подтянув сундук ближе к столу, Елина начала опустошать его.

Стопки одежды, тканей, мешочки не пойми с чем...

Ну, начнем...

Сперва она рассмотрела отрезы ткани. Часть – узкие, как раз тунику сшить. Часть – широкие, по краю вышивка. В основном – шёлк, получше качеством, чем тот, в котором она очнулась, потоньше и поплотнее. Цвета все светлые, нежные. Только один кусок ярко-бирюзовый. Края отрезов рассмотрела с интересом. Обычно шёлковые ткани сыпучие, а эти – нет, не крошатся края. Это хорошо. Шить удобнее будет. Здесь машинок нет, всё ручками придётся. Выбрала один отрез, прикинула к кровати. Пойдет, широковат, правда, это, наверное, на двуспальную кровать, но не будет она без простыни спать. Дальше – шесть наволочек. На всех парные вышивки. Очень красивые рисунки. Получается – три комплекта белья у неё. Наволочку у себя тоже поменяла. Ох, и поганая же подушка, как опилками набита. К ним – одно одеяло. Сплетены шёлковые нитки, между ними пополам шерсть, вроде бы овечья, и что-то белое, непонятное, пучки волокон тонких-тонких, но не нитки.

Ладно, потом узнаю...

А красиво смотрится, лёгкое такое. И похоже – тёплое. То, в которое сегодня ее Морна после купания закутала – попроще, не такое красивое и пушистое. Но старым она не будет укрываться. Его – точно в стирку. А тем, в которое куталась, и будет пользоваться. Пушистое явно делала Морна в приданое. Не стоит ее огорчать. Пододеяльников здесь нет. Ну, американцы спят без них, просто одеяла чаще стирают. Пока можно и так.

Дальше пошла одежда...

Туники длинные, примерно миди. Широковаты на нее. Скорее всего – от мамы девочки остались. Вышивки – хоть в музей. Отложила пока. Четыре простых туники из сероватого шёлка, без вышивки. Ну, это повседневное.

Три фартука длинных, один с яркой вышивкой крестом.

Туфли. Кожа мягкая, даже как бы каблук из нескольких слоев склеенной кожи сделан. Невысокий, сантиметра полтора всего, устойчивый. И по мягкой бежевой коже вместо пряжки – прямоугольничек вышивки крестом. Очень красивые. Такие она бы и дома носила.

Полотенца, шесть штук. Не шёлк. Похоже – хлопковые, рыхловатая ткань, толстая. Широкие, как раз на банные сгодятся.

Мешочки. Просто пустые мешочки разного размера из грубого сероватого шёлка. На некоторых вышивка темно-красными нитками. Орнаменты не сложные, но симпатичные. Даже пересчитывать не стала, но не меньше десятка, а то и больше. Это, видать, на своё хозяйство – под крупы и травы сушёные. И восемь штук набитых мешочков. Пять из них – мягкие. Развязала – а там шёлк на вышивку. Цвета, опять же – все пастельные. Странно, вообще-то. Обычно крестьяне что поярче любят. Хотя богатство оттенков просто поражает. Одних зеленых – десятка полтора моточков. И серые – 8 цветов. И голубые нежные. В остальных мешочках все оттенки роза-персик-слоновая кость. И два мотка очень ярких – синих, разного оттенка, васильковый и глубокий ультрамарин.

Душа пела – это сколько же красоты можно вышить!

В оставшихся трех мешочках, самых маленьких – украшения и бусинки россыпью. Некоторые нанизаны на нитку по десять-пятнадцать штук. Это можно в работы вшивать. Бусины все круглые, стеклянные. Цвета разные. А вот граненых нет.

Дома Вера интересовалась всем, что связано с вышивкой, кружевом, бисером. Много читала и смотрела. Огранка камней появилась вроде бы в четырнадцатом веке. До этого только кабошоны были.

Хотя...

Имеет ли смысл сравнивать Землю и этот мир – кто знает. Здесь все не так...

Как-то внезапно навалилась усталость.

Вера быстро сложила стопки тканей в сундук, сверху небрежно кинула мешочки с бусами. Завтра будет день – будет время рассмотреть. На светящуюся доску накинула одну из простых туник. Её можно не убирать – понадобится на смену. Быстро улеглась – глаза уже сами закрывались, подумала: «Ведь как странно... Думаю я на русском, а говорю – непонятно, на каком...», – это была последняя связная мысль.

Глава 9

– Елинка, вставай. Да вставай, соня. Эко разоспалась – и петухов не слышишь.

– Я сейчас, сейчас... Ты не ругайся, Морна.

– Дак и не думала я ругаться-та. Известно – утренний сон самый сладкий. Но всё равно вставать пора.

Елина сладко потянулась. А-а-а-х, хорошо-то как!

Взяла выданную вчера ветошку и поскакала умываться. Туалет изрядно подпортил настроение – выгребная яма в кустах. Хорошо хоть, что за забором, а не во дворе. Вот летом-то вонища будет.

Дошла до водопада, скинула тунику, выдохнула – и прямо под прохладные струи. Выскочила мигом, растерлась докрасна.

Кто тут спать хотел, какой уж после холодного душа сон. Но счастье прямо распирало с утра – нигде ничего не болит, не ноют суставы, видит она – ну, наверное, как орел горный!

Рассмеявшись собственным мыслям, вернулась в дом. Творог на столе, глечик маленький снятых сливок и поменьше – с мёдом горшочек.

– Молоко будешь или чай?

– Что дашь, то и буду.

– Ну, давай молока попьем. С чаем-та засиживаться некогда.

– Морна, а здесь есть где-то высокое место?

– Это какое такое – высокое?

– Ну, чтобы сверху деревню-то оглядеть. Я ведь даже не представляю, как что выглядит, где что находится.

– Ой, ну чисто – новорожденная. Ну, ничо, ничо... Зайдем сперва на водопад-то, посмотришь. Все оттуда видно, я тебе и расскажу заодно. Ешь давай, день-то идёт.

Посуду Елина вымыла сама, тщательно натирая мешочком с мыльнянкой. Поставила сохнуть на деревянную решетку.

Морна в это время снесла варево поросятам.

– Готова? На вот, подпояшься, – Морна протянула сложенный вдвое длинный кусок веревки.

– А это зачем такое?

– Дак на обратном пути я траву домой понесу, сушить определю, а ты к луже сходишь, веток пособираешь. Они ведь мокрые будут – пока-то еще просохнут, дак наши-та сухие к тому времени уже и кончатся. Это завсегда надо заранее собирать. А в руках тебе несподручно таскать верёвку-та. А на поясе – в самый раз и будет. Ну, пойдём уже.

Вышли не в ту калитку, через которую ходили к водопаду. В кустах нашлась еще одна неприметная плетенка. Тропки почти не было видно в траве – совсем редко сюда ходили.

Дошли до речушки узенькой, по бревну старому перебрались на другой берег и, забирая все время вверх и влево, двинулись по траве, а потом – по камням.

Шли минут тридцать и вышли аккурат на площадку возле водопада.

Елина еле отдышалась – больно крутой подъём.

– Ну вот, Еля, смотри, где чево есть.

Зрелище было потрясающее!

Примерно в километре, в той стороне, куда ручей тёк – море. Огромное ласковое море. Горы вокруг старые, невысокие, вершины сглажены. С водопада кажется – просто бугры высокие. И не горы, так, холмы.

На ближайшем холме и стоял Елинкин дом. Макушка у холма, как срезанная, вот на этом кругляке все хозяйство и ютилось.

Рисунок Софьи Шахновской

Поближе к морю раскинулся поселок. Большой довольно. Три улицы, домов как бы не сто. Ну, или около того. В центре поселка – небольшая площадь, там чем-то торгуют, видно маленький ряд базарный и люди ходят.

– Вон тот дом, самый справный – это старосты и есть. Аж два этажа, как в городе. Ну, у Телепа семья большая, и хозяин он крепкий. Всю семью в кулаке держит.

– Морна, а почему мы не в селе живем, а так, на отшибе?

– Дак родители твои тута кусок земли сторговали. Оно, конечно, тута – дешевле. Но земли мало. Сама видишь: что кустом огорожено – всё и есть. Дальше только осыпи, там окромя травы сорной – ничо расти не будет. Эта земля – баронская. Сказывают, что барон не больно богатый, а селиться на отшибе никто не желал, дак он и рад был продать. В деревне-та земельки не больно много.

И правда...

Огороды были не самые большие. Так, навскидку – соток по пятнадцать-двадцать. У некоторых и еще меньше. Деревьев цветущих было мало. Похоже, фрукты здесь не сильно уважают. Или просто нет места под них.

– Морна, а с чего живут местные?

– Кто как обустроился. Кто с огорода и моря. Но справные лодки не у всех есть. Вара-то свою от батьки в наследство получил, дак у него – справная, с парусом даже. Но он второй сын. Дом и большая лодья старшему отошли. А батька у него крепкий был. Людей нанимал, на Торг ходил кажну седьмицу – а то и два раза в седьмицу – семью сытно кормил. Как и твой батька – по осени в воду попал, но здоровущий был, хоть и кашлял сильно, а еще чуть ли не год прожил. Море – оно такое, строго спрашивает. Кто пожадничает или там с голоду осенью выйдет – те долго не живут. У кого коровы есть – молоком, творогом торгуют. Тоже жить можно. А больше – овец держат. Там, за горушкой, за селом – пастбища хорошие. Расти там ничо особо не будет, пробовали – камней больно много, а трава – хорошая. Вот шерсть стригут и возят в город.

Глава 10

За день успели на пару переделать кучу дел...

Поменяли и постирали бельё из второй комнаты. Устроили банный день Морне. Она же и подоила вечером вернувшуюся из стада Мысу. Елина собрала яйца, но одну куру оставили высиживать, так что все собранные она под неё и положила. Немного покопалась в огороде, сорняки уже начали подниматься. Пока Морна достирывала, Елина приготовила нехитрый ужин.

Готовить на костре Вера умела, хоть и давно не доводилось, но справилась. Заодно пересмотрела всю посуду, прикинула, чего не хватает.

Ужинали с удовольствием, а за вечерним чаем Елина приступила к расспросам.

– Морна, скажи: а вот паучий шёлк из чего делают?

– Дак из пауков, ясно дело. Я еще до замужества в Кроуне бывала один раз, отец ездил по делам туда, и я напросилась с ним, молодой-та, сама знаешь, всё интересно посмотреть. Ну вот... Тама один за мной ухаживал навроде как. А брат старший у него как раз на прядильне работал, дак мы однажды ему обед носили. Тама агромадное помещение и пауки эти – ох, и страшенные, прям больше кулака, ещё и лапы мохнатые во все стороны. Фу, как вспомню, аж передергивает. И там такие из досок сделаны навроде канавок, длинные-длинные, и паука тонкой такой палочкой трогают – они и бежит, а свернуть не может, потому как – некуда ему сворачивать. А за ним эта самая нить и тянется. Только тонкая очень. И сзади за погонщиком идет тетка, а в руке у нее такая как бы палка толстая. И она, тётка эта, быстро-быстро в четыре нити мотает на палку. Но не прямо мотает, а чтобы нитка не соприкасалась. Ну как бы спиральку такую вьёт. Потому как иначе склеится намертво. А потом ловко так – раз! – и накинет на палку ткани лоскут и новый ряд вьёт. А в четыре паутинки получается нитка крепкая и такая ровная-ровная. А пауки – как до конца добегают – их сразу на новых меняют. А этих, навроде как устали они, в отдельную такую коробушку сажают. У каждого паука – своя личная коробушка, навроде как домик его. И тама его кормят специальными такими летательными насекомыми. Они прям вот как пчелы или там бабочки летать могут. Их отдельно разводят и пауков ими кормят. И слыш-ка, девка, говорят: чем кормят этих летательных-то – такого цвета и нитка получается. И вроде как страшный это секрет. И из-за этого никого не подпускают к этим тварям. И кормов рецепты прямо очень берегут и сторожат. Только от отца к сыну переходят рецепты. Поэтому с разных мануфактур у тканей и цвет разный. Чем ярче нитка – тем дороже. Ну, ты вышивальщица, дак это и сама знаешь. А летательные эти очень, говорят, нежные твари. Чуть что не по их корм будет – все и издохнут. Но это я сама не видела, не стану врать.

– Интересно-то как! Морна, а еще какие бывают летательные насекомые?

– Дак пчёлы вот. Мёд-то ты любишь, вот пчёлы и делают.

– Это я помню, но пчёлы – они полезные. А другие бывают?

– Ну дак бабочки. От них вот никакой пользы нету.

– Бабочки – красивые, и жить не мешают. А вредные бывают?

– Не понимаю я тебя, Еля. Какие это ещё вредные?

– Ну такие, летают и кусаются.

– Ой, сохрани нас Единый! Что ты вечно на ночь ужасти всякие придумываешь? Пчелу не трогай – она и не укусит. А других кусателей нам и не надо. Не бывает больше никаких кусателей летучих. Давай-ка спать, девка. Видать, от усталости тебе всяка дурь в голову лезет.

Отлив в кувшин чистой тёплой воды, Елина пошла в свою комнату.

Глава 11

Намочила тряпку, обтерлась...

Надо всё же подумать об устройстве быта нормальном. Ну что это такое – целый день бегала, вспотела не один раз, а душ-то и принять негде.

Накинула тряпку на светящуюся доску и улеглась.

Сон не шёл, и Елина стала думать-размышлять: «Стоит завтра спросить: чем это доски пропитывают, что они светятся так долго? И нужно придумать, как зарабатывать. Тут явно ручной работы вышивок – в каждом доме. Где получше, где похуже, но денег на этом не заработаешь больших. Что бы такое делать, чтобы хватило на дом и на жизнь нормальную? Ну не идти же в самом-то деле замуж за увальня деревенского? Нет, может, он и хороший человек окажется, но замуж в двадцать лет идти, если впереди еще минимум сто пятьдесят лет... Да я с ним свихнусь. Сто пятьдесят лет огород сажать и коров доить – точно не мой смысл жизни. А если подумать? Весь мир передо мной лежит... Вот что бы я хотела? Ну, для начала – просто хорошие условия проживания. Чтобы душ, туалет нормальный, дом удобный и полы не земляные. Вроде и не так уж много хочу, а в таких условиях – не так и мало. Уходить от Морны мне страшно. Тут, как ни крути, а и еда, и крыша над головой, хоть и фиговая, опять же, сама Морна – славная такая. Ни злобы в ней нет, ни жестокости. Пожалуй, стоит напроситься в город съездить. Посмотреть, что местные делать умеют. Глядишь, что-то и придумается. Так то, если вспомнить, у нас в деревнях так же и жили. Корова или какая другая живность, огород... А из интересов – телевизор, изредка – книги. Ну, думаю, про телевизор можно забыть, а книги... А кто его знает? Если печатают даже – всё равно дорогие будут. Ну, если быт обустрою свой – найду чем интересным заняться. Надо посмотреть будет, что здесь ценится. В «девяностых» выживали – не сильно лучше условия были. Что-то я всё не о том думаю. Это всё вторично. Не бездельница безрукая, на кусок хлеба я себе всегда заработаю. А вот как тут с правами женщин, интересно? У нас-то в средние века, в основном прав – что у женщины, что у коровы в стойле – поровну было. Вот ведь я балда. Спрашиваю всякую ерунду, про пауков да про мух. А ведь сперва нужно выяснить: не корова ли я бессловесная на брачном рынке. Ну, Морна-то в семье командует, тут всё видно и понятно. Но ведь при любых законах были бой-бабы, которые мужиками крутили. Хотя, она же сказала, что Вара в примаки пришёл. С другой стороны – вдовам всегда было полегче, даже у нас. Если аристократию не брать, а вот взять средний класс – ну, там ремесленника вдова или купца – и имущество у них было, и не подчинялись они мужикам особо. Да, но для этого сперва нужно выйти замуж и овдоветь. Тьфу-тьфу... И правда, к ночи сплошная дурь в голову лезет. Спать пора, завтра Морна опять с утра недобудится. Стыдно нахлебничать-то. Да и времени мало у меня, если так взять. Завтра уже Вара и Гантей должны вернуться. Особо и не поговорить будет. Пожалуй, учитывая сколько лет у меня ещё впереди, стоит не дёргаться, а остаться здесь. Три года по любому есть, до двадцати не выгонят. Но тогда стоит заняться обустройством этого дома. Полы – ладно, а вот мыльню нужно построить хоть как. Зимой под водопадом не помоешься – не буду же я три месяца тряпками обтираться. Как бы подобраться с этим вопросом к Морне? Вряд ли она захочет на непривычную блажь деньги и время тратить. Тут если только я оплатить сумею... Ну вот, опять всё в деньги упирается. Ладно, в городе посмотрю что да как, там и решу. Вот уж никогда не мечтала, что на старости лет буду бизнес-проекты обдумывать. Хотя, какая у меня теперь «старость лет». Я почти вдвое моложе Иришки сейчас...».

Стало очень тоскливо...

Вера утешала себя тем, что не ребенка малого оставила, а взрослую самостоятельную женщину. Но как-то мало помогло.

Так и уснула со слезами на глазах.

Глава 12

После кучи утренних хлопот сели завтракать. Опять яичница, лепёшка уже – совсем сухарь.

– Надо бы хоть пару раз в неделю суп варить, что ли. А то буду полтораста лет язвой маяться, – мысли были не самые радужные, Вера нервничала и не знала, как приступить к расспросам о правах женщин.

Всё же Морна – простая сельская жительница, вряд ли в законах хорошо разбирается. Ну с чего-то всё равно нужно начинать.

– Морна, я вот спросить хотела...

– Ну, хотела – дак спроси, – Морна потянулась и погладила Елину по волосам. – Ты, как отболела, прям золота девка стала. И работа в руках спорится, и заставлять да ругаться не нужно – сама ищешь. Слава Единому, повзрослела прям и поумнела!

– Ну вот смотри, если я, допустим, деньги заработаю. То они чьи будут?

– Как это – чьи? Ты заработаешь – дак твои, вестимо.

– Не знаю, как тебе и объяснить... Вот смотри, у нас в семье кто хозяин?

– Не пойму я, Еля, тебя. Я – хозяйка в доме.

– А деньгами кто распоряжается?

– Дак я и распоряжаюсь, смотрю, что из еды прикупить нужно, что продать, чего из одёжи не хватает.

– Нет, как-то я бестолково спрашиваю. А вот аристократы? У них кто в семье распоряжается? Вот город, ты говорила – баронский. Значит барон с города налоги получает. Так? А налоги эти он как тратит?

– Дак вестимо как. У него жонка молодая да красивая, дак у него и денег нет никогда. Дорога, вон, возле города разбитая вся, а она только об нарядах и думает. Сказывают, что даже по будням бархат носит и туфли из кожи змейной. Аж из самого Сарандана ей возят.

– Сарандан – это что такое?

– Страна такая, дальняя-дальняя. Сказывают: там один песок и люди черные. Ну, я не видела, врать не стану, а в Кроуне когда была – там ухажёр мой сказывал. Ещё сказывал, что там не в Единого верят, и жён по многу держат... Ну, он такой охальник да баламут – может и приврал.

Мысли у Веры совсем разбежались: «Ну, ведь ничего о мире не знаю, и что спрашивать – тоже не знаю. Ведь не обратишься с прямым вопросом. Типа: дорогая Морна, а как у вас обстоят дела с правами женщин и феминизмом? Как к теме-то подобраться? Так ведь и будем отвлекаться. Если только о ней самой начать расспрашивать? Ну, попробую…».

– Морна, а расскажи, как ты замуж выходила первый раз?

Морна засмеялась и махнула рукой...

– Ой, Елька, ты как спросишь! Дак как… Обнаковенно выходила. Гуляли мы с Лахом чуть не год вместе, а потом он пришёл к отцу моему, всё честь честью, с родителями и с Телепом. Ну, родители уже ждали, стол богато накрыли. Так и сговорили меня.

– А если бы ты не хотела за него?

– Не понимаю я тебя. Как не хотела, когда я хотела?

– Ну, вот представь: не ты с Лахом, а аристократка какая-то. И к ней старик сватается. Вот что она делать будет?

– Ах, вона ты про чо-о... – Морна нахмурилась. – Бывает такое у ристократов, бывает. Родитель договорится да и отдаст девку за богатого. Ну, девка, ежли не дура и не неженка, всегда может в храм к Единому уйти. Ну, только тама за просто так-та не станут держать, работать придется. Ну, кто поупорнее – работают. До тридцати лет работают, а потом она вся на своей воле будет. Ну, только если родители огневаются – ей ведь и дальше как-та жить нужно. А они – девки-то ристократные – не больно приспособлены к работе. Так что выходят они против воли, бывает такое, да. А потом мужа охмурят да и крутят им, как последние, прости Единый за мысли дурные. Наша-та баронесска, сказывают, как раз из этих самых и будет. И то сказать: барону за сто сорок завалило, у него уже вон и седина пробивается, а ей двадцать три только, одни любови на уме да наряды. Потому с ней завсегда этот менустрель-та и разъезжает.

– Менестрель?

– Ну, вроде ба так его называют. Тьфу, аж смотреть стыдно. Видала я их в том году. Честна девка так себя вести не станет.

– Морна, а если я не захочу замуж выходить?

– Тю-у-у... А чего ты при мне будешь сидеть пришитая?.. Ежели так подумать, дак я-то не против, помощница с тебя знатная. Ежели взад дурить да молчать не начнешь, дак и живи, тока в радость мне будет. Но ведь это не хорошо будет-та. Век девичий короток. Тридцать-сорок лет будет – дак и всё, только вдовец какой тебя и возьмёт.

– Почему? Детей родить не смогу?

– Почему не сможешь? Сможешь, конечно. Бабы – кто крепкие – и в восемьдесят, бывает, рожают и в сто. Ну, говорят вредно это для ребёночка-та. Больные часто выходят детки. Да и бабы быстро после такого стареют совсем. Ну, только вот так принято. Всяк семью хочет и гнездо своё.

– Морна, а вот я ещё спросить хотела, только мне вроде как неловко...

– Дак говори уже, никто ведь не слышит, тока я.

– Ну тебе уже больше пятидесяти?

– Дак пятьдесят семь мне.

– А сын у тебя один.

– Дак и чево?

– Ты больше рожать не можешь?

– Тьфу на тебя, девка. Чо-та не могу?

– А как ты предохраняешься?

Глава 13

Вара и Гантей вернулись ближе к вечеру…

Вара был слегка навеселе, что сподвигло его произносить бесконечные витиеватые любезности. К Морне он обращался монологами такой длины, что начинал путаться сам.

– Любезная многомудрая жёнушка, которую ниспослал мне сам Единый, да будут его свет и тепло вечны, оченно бы хотелось вызнать, угодил ли скромный мой подарок его сердцу... Нет, моему сердцу... Нет, подарок мой, а сердце – твоё, значится – твоему... В смысле – сердцу... Подарок, в смысле...

Морна розовела, как девочка и смеялась. Подарок явно угодил. Большой отрез персикового шёлка она прижала к груди и поглаживала, как кошку.

Одежда на мужчинах была совсем грязная, местами поблескивали рыбьи чешуйки, прилипшие к ткани. И пахло от них не слишком свежей рыбой.

Погнав их мыться Морна засуетилась.

– Ой, Елинка, надо было обед-та пораньше стряпать, а мы вот все возились, а теперь стирки полно, и кожи рыбацкие помыть надобно.

–Кожи?

– Ну, кустюм-та из кожи для рыбалки шьют. Она мокнет меньше и от ветра лучше защитит. Еще такой мазью специальной натирают – вода с него и скатывается. Гантею-та не положено еще такой, больно мал. Вот как сам сможет без Вары в море ходить – и ему справим. А кожи кипятить-та нельзя, их надо в холодной воде замыть.

– Так иди замой, в чём проблема?

– Как ты говоришь-та чудно, Еля. Прон-бле-ма... Пронблема – что обеда-та нет.

– Я приготовлю.

– А сможешь ли?

– Я, Морна, вспомнила, как мама блюдо одно готовила, – Вера врала, что называется на голубом глазу.

– Ой, слава Единому, всё вспомнила-та?

– Нет, Морна, так, какие-то эпизоды. Ну, эпизод – это случай, отдельный какой-то кусочек из жизни.

– Ой, чудно говоришь... Ну, да ладно, потома, можа, другие пизоды вспомнишь. Дак сготовишь сама?

– Сготовлю, мне только масло нужно и крупу. Остальное знаю, где взять.

– Крупу-та каку тебе? На сладку кашу или в суп?

– На кашу. И еще – долго ее варить?

Морна уже копалась в ларе с продуктами.

– Вот ета – что крупнее и жёлтая – она на кашу. А вот еще травки можно для аромату. Заварить кипятком да на малом огне потомить. Она быстро готовится. Ну и там молочка добавь, сливочек, меду тоже можно немного. Масло и сама знаешь где взять.

– Иди, иди, справлюсь я.

Костер Елина развела быстро, прикрытые с утра уголья раздула, сушняка подкинула, и вот уже и вода закипает в котелке. Всыпала крупу и сняла котелок с огня. Сходила в подпол и выбрала крепкую ещё тыкву, самую маленькую. Прихватила луковку, морковку и маленький кусочек сальца. Масло брать не стала – и так вкусно будет – на сале-то оно даже лучше. Обмыла тыкву, вычистила. Разрезала на четыре части. Две – побольше, две – поменьше. Взяла сковородку, тяжелая, зараза, огромная. Пристроила на половину над костерком, чтобы не слишком сильно огнем доставало. Сало порезала мелкими кубиками и кинула томиться в одной половине сковороды. Так, теперь режем мелко луковку и морковку соломкой. В сало всё и слегка обжарить. Крупа уже набухла. Воду слить и в крупу – всю зажарку. Пусть немного остынет, чтобы руки не жгло. Да, и посолить круто. Тыкву-то не буду солить и так хватит. Каждую четвертину тыквы порезала на поперечные куски, по сантиметру примерно, не разрезая шкурки. Подумала-подумала, сходила в подпол ещё раз и принесла два яйца.

Ну вот, крупа с зажаркой остыли – вбить туда яйца. И этой массой проложить дольки тыквы. Вот теперь сковородку можно на огонь всю ставить. На дно сковороды – водички плеснуть. Тыкву аккуратно собрала снова в шар и перевязала ниткой шёлковой. Авось, не развалится. На сковороду её, красавицу, и закрываем самой большой миской глиняной. Как закипит вода – с краю видно будет. Миска-то поменьше сковороды в диаметре. Может, долить придется. Минут через тридцать нужно будет тыкву перевернуть, сейчас на «попке» лежит, а после на «хвостик» поставлю. И пусть себе томится. Как закипит – костерок раскидаю, тепла от угольев хватит, чтобы допрела крупа и тыква. Ну, не запечёная, конечно, но тоже должно хорошо выйти.

Мужчины после мытья пришли притихшие, Вара явно протрезвел. Топтались у стола, на котором стояла прикрытая ветошью сковорода. Елина укутала, чтобы не простыла еда. Садиться не решались. Что уж там Морна им наговорила, неизвестно.

Елина уже подумывала пойти помочь достирать, но тут Морна сама явилась И так же, как мужики, воззрилась на кучу тряпья на столе.

– Морна, надо всем миски отдельные.

– Ну, прям как ристократы будем.

Когда снимала миску-крышку, смотрели все на неё, как дети на фокусника. Лопатки не было, но Елина выбрала самый широкий нож и им управилась. Вполне ловко получилось. Разрезала нитку. Крупа ещё подразопрела, вытолкало ее частично из долек в пустой центр тыквы и яйцами ещё прихватило. Так что по старым надрезам просто ножом провела и получила четыре красивых больших порции.

Ели молча, но Гантей ложкой выскоблил шкурку так, что аж порвал в некоторых местах. Наконец Морна заговорила.

Глава 14

Утро солнечное, днем жарко будет. Елина обмывалась у водопада и ёжилась. Надо бы еще придумать что-то с зубной щёткой. Ну, в город поедем – может там найду. Но вот деньги у Морны как-то неловко просить. Они ведь ей не с неба падают.

– Утро доброе, Морна.

– А и правда – доброе. Вчера Вара-та и рыбы богато споймал, да и сдал всё не задёшево. Видала, каку ткань-та привёз?

– Красивая, даже очень. Давай тебе платье сошьём?

– Что ты, куда таку красоту носить-та буду?

– Да вот, в город поедем, туда и будешь. Ты ведь молодая ещё, что её хранить?

– Мало ли, как жись-та повернётся. А продать таку завсегда можно. С самой, слышь, Лигмы ткань-та. Тама лучшую делают. Ихние хозяйства и синюю выпускают и всякую. Самый тонкий и крепкий у них матерьял-та. А по крайчику, как ткут – такие секретные узелки вплетают. Больше нигде таких не делают, а всякий видит – откуда матерьял.

– Из такого материала на тебя платье можно сшить – всем на зависть. А в сундуке будет лежать – ну какая тебе самой радость от этого? Вара ведь для радости тебе подарил, а ты спрятать хочешь. Не думаю, что ему приятно будет. Вот скажи: какие сегодня планы у нас на день?

– Дак обнаковенные планы... Мужики пусть отдохнут немного, я их даже и будить не стала. Огород ты почти весь справила… Ну, попозднее надо коняшку выпустить, попасти… Ну, в стойлах почистить… Обед сготовить… Курям корму засыпать и воды всем налить… Свиням вчера варила – покормить тока надо…

– Это мужчины и без нас все отлично могут сделать. А мы с тобой давай сейчас прямо пойдем платьем займемся. Я тебе фасон придумала – прямо супер!

– Какой такой «супер»?

– Мама моя так говорила. Это значит – очень красивый. Ну, соглашайся давай. Я сейчас яичницу мужикам пожарю, поедим, и завтра ты в город уже в обновке поедешь. Заодно сундук мой пересмотрим. Может, что-то продать нужно лишнее, а что-то – докупить.

Знала, знала куда бить!

Любопытство – страшная вещь. Так Морне интересно было приданые шелка рассмотреть и вышивки – не устояла.

Все тряпьё из сундука Морна перебрала, разложила поверх кровати, вышивки – каждую к свету поднесла, любовалась, языком цокала. Особенно восхитили ее платья, что от мамы Елинкиной остались. Отвлекалась только в зеркало поглядеть да ткань к лицу прикинуть – идёт ей такой цвет или нет? А вышивка такая?

Гантей сунулся, было, с вопросами – прогнала и нашумела на него. Нельзя женщину от такой радости отвлекать!

Для деревенской молодухи это всё – как шопинг в Италии для модницы.

Елинка в это время обмеряла Морну шнурком подходящим, узелки завязала, а чтобы не спутать, какой к чему – по краю стола зарубки сделала. И ножом нацарапала у каждой – ПОБ, ПОГ, ну и остальные все мерки. И отпустила Морну дальше добро перебирать.

Платье она решила сделать с поясом под грудь и со сборками. Бюстгальтеров здесь нет, а Морна всё же ребенка кормила. Вот пояском-то ей грудь поднимем и в сборочки красиво уложим. С вытачками с таким инструментом связываться Елина не рискнула. Даже обмылка или мелка нет, так и резать ткань на глазок пришлось. Вышивку точно не успеть сделать, времени мало, но из подходящих бусинок между грудей брошку изобразить – вполне успеем. Рукав скроила тоже по косой, чуть ниже локтя и немного расклешенный. Сметала на живую нитку.

Еле оторвав Морну от тряпья поставила на первую примерку.

Рисунок Софьи Шахновской

– Еля, чтой-та оно больно не такое...

Елина в это время подтягивала и поправляла складки на груди. Глубину выреза пометила. Вот тут ещё немного ткань присобрать и бусинки нашить, типа брошки…

– Да ой, дак как сидит-та не по-людски.

– Тебе не нравится?

– Красиво, ничо не скажу, но тако если тока баронесске нашей впору носить. Мне-то куда таку красоту? Почему другие тако не носят, а я буду?

– Потому – что ты красивая, просто забыла об этом, – Елина смеялась.

– Ну уж, не знаю, не знаю...

Видно было, что платье Морне нравится, даже очень. Она смотрелась в зеркало и оглаживала ткань, поворачивалась, улыбалась как-то смущенно.

– Никто ведь, Елинька, такого не носит. Може, тока ристократки в городе.

– Ты не хуже никакой аристократки, а лучше и красивее. Я тебе ещё волосы зачешу сама. Пусть все видят, какая ты.

Сели шить…

Морне дала рукава, сама взялась за платье.

Руками шить – дело не быстрое. Перерыв на обед сделали, кашу сварили, с молоком и мёдом. Поели быстренько, и Морна скомандовала мужчинам за дровами идти. И снова за шитье засели. Подшивала подол Елинка уже сама.

Совсем стемнело, пришлось ближе пересесть к светящейся доске. Морна ушла паковать одеяла, которые на рынок повезет продавать. Ну, последний рывок – бусины. Глаза уже совсем слипались, но Елинка дошила-таки.

Не умывшись, только свет тряпкой закинула, повалилась спать.

Глава 15

Утро выдалось заполошное…

Пока Морна всех наспех кормила, пока стаскали мужчины весь груз к подножию холма по тропинке…

Телегу, оказывается, там и оставляли. Больно высоко дом на холме – зачем животину надрывать?

Заодно Елина лучше познакомилась с коняшкой. Звали его Кук. Был он покладистый солидный мерин, ни к каким авантюрам не склонный. Понятно было, что поедут не быстро, ну и ладно. Скормила ему соленый сухарик. Сжевал, тяжко вздохнул – мол, маловато будет. Ткнулся в ладонь тёплым носом и укоризненно глянул в глаза. Елинке аж неловко стало. Явно не оправдала ожидания.

Пока все суетились, Вера успела сделать из обрезков шёлка несколько штук цветов в технике «казанши». Клеевого пистолета не было, но и иглой с нитками она прекрасно справилась. В лихие девяностые она штамповала такие цветы десятками, а в летние каникулы – и сотнями. Это был способ принести домой живые деньги. К шпилькам цветы тоже пришлось прикрепить нитками, просто привязать.

Ну, ничего…

Посмотрим, что здешние мастера делают, каким инструментом пользуются – сделаем ещё лучше. Кто ручками работать умеет – тот всегда на жизнь заработает.

Из своего сундука она прихватила три шелковые туники. Тех, что с самыми красивыми вышивками. Тех, что остались от матери настоящей Елины. Ей эти туники были велики, Морне – явно малы. Продать их – и дело с концом. Слишком много ей купить нужно.

Все же не самое это прибыльное дело – сельское хозяйство. С голоду не помрёшь, понятное дело, но и каких-то излишков не будет.

А Вере хотелось нормальную кровать, нормальную баньку, ремонт в комнате – хотя бы стены оштукатурить да полы настелить, потолок сделать и дверь нормальную. Да и вообще – много чего хотелось, хотя бы – зубную щётку.

Во дворе Морна наставляла Гантея.

– И с Кореней своим чтобы не бузил и гулять не бегал, а то выпорю, так и знай!

– Ну, ма-ам...

– Да не мамкай мне! Мысу-та вечером подои, не забудь, да молоко процеди и в погреб снеси.

– Да понял, понял я всё...

– Да курей на ночь не забудь загнать.

– Да знаю я... Мам, ну можно?

– Ежели всё сполнишь, то Единый с вами – ночуйте. Еду я вам сложила там, кашу-та не забудь после ужина в подпол снова снести, а то скиснет, голодные ведь будете. И до утра мне не сидите! Знаю я вас!

– Ну, ма-ам...

Цветы Елина побоялась помять, потому додумалась сложить их в чистый небольшой горшок. Туники и новое платье Морны завернула в простецкий шёлк, чтобы не запылились в дороге.

В телеге – толстый слой соломы. Морна прикрыла его старым застиранным одеялом. Две корзины с едой. Тюки с одеялами, еще какие-то мешки и свертки. Ну, места хватает и ладно, а одеяла можно и под спину, для удобства.

Тронулись…

– Морна, а мы приедем только к вечеру. Ночевать в телеге будем?

– Зачем в телеге-та? Сестра у меня, Корна, взамуж вышла в город. Муж ейный, Кубер, знатные мебеля делает. Кому стол, кому сундук, стулья тоже может, лавки. Кому что потребно, то и делает. У них дом свой на окраине, подворье большое. Тама и телегу оставим, и заночуем, и покормят нас. А за средину лета они к нам пожалуют. Вара с ним – с Кубером-та – в море сходит, раз или два, скока надо будет. Рыбы им накоптим и насушим. Чай не чужие люди. А ты скажи, Елинька, ты чего в узел-то себе навязала?

– Платья там. Тебе малы, мне велики. Что хранить их? Продам и куплю что мне нужно будет.

– От дурна девка! Да рази ж можно этаку красоту продавать? А что велико тебе – дак дорастёшь ещё. Да и память от мамки твоей. Неужели не жалко?

– На память я одно платье оставила. В котором маму помню. От того, что я её вышивки в сундуках сгною, лучше никому не будет. А так – всё кому-то на радость.

– Еля, продадим одеяла – купим тебе всё что потребуешь. Я жа тебе говорила, второй сундук пора заводить для приданого, дак для тебя жа одеяла-та.

– Посмотрим, мне много что нужно, Морна.

– Чево тебе тако нужно, не понятно мне. На одежу хватит. Сапожки вот зимни тебе малы – дак тоже хватит. Плащик ещё суконный поищем. А то дак сукна купим – сама спроворишь. Ну, горшки-кринки сама себе выбирать будешь, но на всё про всё хватит. Тута ведь за целу зиму, что я наткала. По серебрушке, не меньше за кажно.

– Вот! Вот я даже цен не знаю на всё. Горшок сколько стоит?

– Ну, смотря какой, да какова мастера. Ну, хороший да большой – дак и пять медяков отдашь.

– А шёлк? Вот простой отрез на платье?

– Ну, тута тоже как сторгуешь, но в половину серебряного можно уложиться.

– А в серебряном сколько медяков?

– Дак двадцать, как обнаковенно.

– А в золотом сколько серебряных?

– Дак тоже двадцать, завсегда так и было.

– А сколько корова стоит?

– Елинька, дорого она стоит, но ежели всё у нас гладко с тобой будет – купим тебе к свадьбе.

Глава 16

Днем, в самый солнцепёк, сделали маленькую стоянку. Дорогу Вара знал, свернул в разрыв кустов и метров через десять от дороги вывез на полянку с ручейком. Кука распрягли, стреножили верёвкой и пустили попастись.

– Пока сонце-та в зените – в тенёчке перебудемся. И самим легче и животину томить не станем.

Вара только угукнул в ответ.

Елинка вообще заметила, что он не слишком разговорчивый. Когда не спрашивают или не обращаются прямо к нему – всегда молчит.

С краю поляны было старое костровище, там и развели огонёк. Есть не хотелось, от жары всех разморило, но чай Морна сделала и всех заставила выпить по кружке.

В путь тронулись часа через два.

Дорога надоедала. Ровные скучные кусты мыльнянки, как в коридоре едешь. Сама дорога не широкая, утоптанная, видно, что не слишком часто тут ездят. Местами даже травка пробивалась. Поди какой-нибудь особо стойкий сорняк. Лучше бы вместо мыльнянки деревья были. И тень, и опять же – хоть посмотреть по сторонам. Может, где село другое или еще что-то интересное. Но нет, так и тянулись по дурацкому «мыльному» коридору.

Ближе к вечеру в полотно дороги стали вплетаться боковые ветви. То с левой стороны, то две с правой, и сама дорога стала пошире и похуже. Появились ямки, местами – камни, почва какая-то другая цветом стала и пылила.

К тому времени, как въехали на мощеную часть дороги, Елинке уже совсем муторно было.

Но оказалось, что это – цветочки…

Она вылезла из телеги и попробовала идти пешком. Дорога была мощена булыжником скверно, местами камни шатались, а местами – и отсутствовали. Чуть ногу не вывихнула.

Залезла снова в телегу. Трясло немилосердно, не помогала ни солома, ни толстое одеяло поверх соломы. Все камушки и выбоины пришлось попой пересчитывать. Растрясло её знатно.

Уже почти в темноте подъехали к какому-то дому. Стучали в ворота, собака с цепи рвалась, охала вторая Морна, причитала над ней.

Елину вырвало. Стало легче…

Ей сунули кружку с каким-то кисловатым питьем, и это было так кстати, так вовремя...

Но Морн почему-то всё равно было две…

Утром Елина проснулась от крика петуха. Всё, как обычно. Только тело ломит.

– Уж не заболела ли я?

И тут она вспомнила. Две Морны: «Сестра-близняшка, не иначе. Это вчера я никак сообразить не могла. Интересно, Корна такая же? Или городская – «балувана»? Кстати, про близнецов можно было и догадаться. Морна и Корна... Не слишком у родителей с фантазией было. Морне бы вот другое имя подошло. Что-то ласковое и мягкое. Марьюшка – например, или там – Настенька. Хороший она человек. А уж как корову предложила купить – у меня глаза защипало. Это ведь как минимум за весь год доходы от хозяйства у неё. И ведь ничего особого я не делала. Просто отнеслась к ней так, как она ко мне. Золотая тётка... Надо же, как я привыкать-то быстро стала, что – молодая. По сути-то – я ведь ее чуть не вдвое старше…».

Кровать, на которую её уложили, была не в пример той, деревенской. И матрас помягче, да и подушка – явно пуховая. И пух хороший, не кура щипаная, гусиный, наверное. Даже вставать лениво. С другой стороны посмотреть – организм молодой, много ли ему сна нужно? Так что – р-рота, подъём!!!

Глава 17

– Вот где бы умыться здесь? И шуметь не хочется, может, спят еще люди. На улице только-только светать начало. Вот эта, наверное, на улицу дверь...

Прямо в дверях она натолкнулась на Вару.

– Доброе утро!

– Доброе, эта... Ты, девка, не заболела ли?

– Нет, всё хорошо. Просто растрясло меня в дороге. Меня и раньше укачивало всегда... А-апс...

У Елины аж дыхание перехватило. Чуть не ляпнула про автобус. Одна радость, что он её дурковатой считает.

– Вара, а где тут умыться можно и туалет?

– Ну, пойдем, эта, проведу.

Повел от крыльца за угол, за дом. Махнул рукой – туда, мол, дальше.

– Спасибо.

– Ты, эта, постой, девка… – схватил за руку.

Сердце у Елины в пятки ушло. Он не Шварценеггер, конечно, но крепкий мужик. А она подросток, даже смешно думать – справиться с таким.

– Ты, девка, не дури больше. Морна, эта, и в гости-та не хотела. А как не пойти, если у брата мово сын женится старшой. А как пришли – она к тебе в комнату. А ты, эта, видно, что вставала... И тряпки на морде нет – от жара которая. А отвар так и стоит не выпитый. А она за травы-та Лещихе аж половину серебрушки платила, а ты, эта, пить не схотела. Она плакала, боялась, эта, что помрёшь. Говорит, эта: так ненавидит меня, что лукарство не принимает. И вставала к тебе, я эта, слышал. Поила тебя, как ты, эта, в жару-та была... И ночью, эта, сидела до утра почитай. Дак ты не обижай её. Она щас радостная, а ты, эта, начнёшь дурить – сам тебя в приют свезу. И пропади он, эта, дом-та твой. Поняла, девка?

– Вара, я не видела отвар, честно. А то бы обязательно выпила. Ты прости меня. Морна, она очень хорошая, я никогда её больше не обижу. Правда не обижу. Прости.

– Ну, эта, ступай... Тута за углом умывалка висит.

Ночью, очевидно, прошёл дождь, было свежо и немного зябко. А умывальник порадовал. Глиняный горшок, а снизу – стержень. Почти такой – только металлический полностью – был когда-то у мамы в деревне. Нужно обязательно такой купить. Не будешь же зимой к водопаду бегать. Хотя это, конечно, большое везение, что воду не нужно таскать ведрами на стирку и прочее.

Кстати, надо бы узнать, какие здесь зимы. Долго ли снег лежит, да и есть ли он вообще. Может, здесь климат, как в Сочи, и для них снег – это радость и приключение.

За завтраком Елина с удовольствием наблюдала за сёстрами. Она не обижалась на настороженное отношение Корны. Раз Корна приезжала в деревню и видела, как не ладят Морна и девочка, то не стоит её осуждать, она за сестру переживает. А Морна разливалась соловьем – нахваливала Елинку, про тыкву рассказывала и платье.

На стол хозяйке помогала накрывать девушка одних примерно лет с Елей. Но крепкая, коренастая, с румянцем во всю щеку. Прислуга в доме. Явно не бедствовали хозяева.

Муж Корны – лысоватый крепыш, видно, что постарше жены – пытался степенно беседовать с Варой.

Рассказывал, как его купец приезжий угостил за отличный сундук стопочкой.

– Чисто огонь по горлу прокатился. И внутрю всю так славно согрела. Говорил, что с самой Рандии вёз, только для себя, ну и немного в подарок – больно дорогое вино. А я сундук ему знатный отделал. И лаку не пожалел на отделку, воду лили в него – дак не выливается. Значит, если там грузчики, допустим, в лужу уронят или в дороге под дождь попадёт – всё сухое будет. Никак иначе!

Вара вздыхал и жалел, что ему такого не попробовать.

Но в целом беседа общая была несколько сумбурна – почти все пытались говорить одновременно, рассказывали какие-то новости про общих знакомых из серии «родился, женился, умер». Спрашивали друг у друга о всяких делах домашних, теряли нить беседы и снова начинали гомонить. Видно было, что и хозяева гостям рады, и родство у них не только по названию.

На завтрак Корна выставила отварную баку, жареную курочку, от которой Елинке досталось румяное бедрышко, и к чаю – потрясающие булочки с корицей. Вот тут уж ошибиться невозможно, это была именно корица. Эту пряность Вера обожала. Когда с возрастом перестала печь просто потому, что для себя одной – как-то и незачем, а больше угощать было некого, она изредка покупала маленький пакет коричневого порошка и высыпала в красивую вазочку. И нюхала. Самый замечательный запах дома – это запах булочек с корицей.

После завтрака Кубер потащил Вару в мастерскую, чем-то ему нужно было срочно похвастаться.

Елина усадила Морну на красивую резную табуретку, расчесала гребнем и замшевым шнурком связала волосы в высокий хвост. Чтобы шнурок не болтался, вплела его в косу. Волосы у Морны темные, не сказать что сильно густые, поэтому косу она – каждый виток – чуть «растащила» в стороны, так кажется, что волос больше. Подогнула кончик косы вниз и шпилькой приколола все к затылку. Достала из горшка шпильки с канзаши и окончательно закрепила волосы. Три цветка хватило. Осталось еще два, покрупнее. Их она подарила хозяйке.

Видно было, что Корна довольна. И дело не в том, что подарка не ждала, а в том, что такого раньше не видела.

– Всё, Морна, готово. Платье одевай.

Над платьем охали и ахали еще минут пятнадцать. Служанка не отставала от Корны. Похоже, нравы здесь совсем простые. Ну, или это хозяйка такая – некичливая. Морну крутили и рассматривали так, что в конце концов и ей надоело.

Глава 18

Крик стоял такой, хоть святых выноси. Из дома все выскочили вместе – и сёстры, и Елинка с Ферой. Орали в глубине двора, в какой-то пристройке.

–Да ты жа обормот безрукий сам столько не стоишь, сколько попортил!! Тебе что сказано было? А ты? Ты что наделал-то, балбесина ты такая! Да вот я отцу твоему все расскажу, пусть он тебя, раздолбая, выпорет! Так и знай! И реветь неча тут!

Кубер с красным от злости лицом кричал на толстого ревущего парнишку.

– С глаз моих уйди вон, расточитель ты!

Глядя на толпу, что набилась в мастерскую, он со злостью начал объяснять:

– Я его, негодяя, поставил лак нагреть. Дак сколько раз повторил, чтобы тока нагреть, да не кипятить ни в коем разе! Думал, до ярмарки-то как раз успею скамейку покрыть. Да сам от с Варой-та отошел. А он, ишь, костёр-та бросил и на солнышко пошел. И лак-то весь закипел! А как закипел – дак теперь не застынет. Будет только пленка липкая и всё. Спортил ведь, подлец, цельный горшок. Ученик называется... Наказание он мне, а не ученик. Пошел вон домой, а к отцу я сам приду и всё обскажу про тебя. Уйди с глаз...

Размазывая сопли и слезы по лицу, бедолага скоренько протолкался через всполошенную семью и выскочил со двора.

– Да успокойся, родной. Я же говорила: не будет с него толку, ленивый он очень.

– Дак как успокойся! Цельный горшок!

Пришлось Корне налить мужу малую кружечку пива – чисто в успокоительных целях, разумеется. Заодно и Вара не отказался.

К ярмарке подошли целой армией. Впереди, ледоколами – Морна с сестрой. За ними, слабое звено – Елинка и Ферна, и замыкали колонну телохранители – Вара и Кубер. На них же и повесили тюки с одеялами.

Но на самой ярмарке решили разойтись.

Кубер с Корной пришли продуктов «на сейчас» взять, а Морне нужно было основательно закупиться, да и своё продать. Торговать поставили Вару, а в помощь ему выделили Ферну. Молодая она, голосистая.

А шум стоял такой, что голова кругом шла. Зазывали торгаши, чисто и звонко выводили трели торговки молоком. Каждая старалась перекричать соседку. Аж в ушах звенело. Фере Морна пообещала с каждого проданного одеяла по медяшке. За те, что с шерстью – просить полторы серебрушки, а остальные – серебрушка. Больше пяти медяков не уступать. А ежели продаст за полторы, то ей, Ферне, две медяшки достанется.

Варна остался для солидности и охраны. Приткнулся на не распакованный тюк, достал из сумы деревяшку и небольшой ножичек.

– Идите ужо, я, эта, присмотрю, значится...

Морна подхватила Елинку под руку и потащила в густую толкучку. Купили кур живых. Пять молодых и десяток совсем мелких, уже не цыплята, но еще и не курицы.

– Молодых-то съедим, а к тому времени и остатние подрастут.

Мешки со связками птицы оттащили Варне. Ферна как раз принимала деньги от покупателя.

– Ишь ты, кака ловка-та, – похвалила Морна. Два медяка отдала сразу же. – Ну, торгуй, старайся.

Дальше пошли смотреть овощи. Но тут было не слишком богато: всё – прошлогоднее. Купили большой мешок баки, муки белой мешок. Еще Морна взяла мешочек сушеных овощей. Тех самых, что у неё дома в корзинке Елина не смогла опознать. Сказала, что вкусные очень в супе. Моркови докупили немного – слишком вялая. Лука и вовсе не было. Только перо зелёное. Ну, такое уже и у них на огороде есть. Зато купили чеснока крупного и хорошей сохранности. Соли мешок. Рыбу солить пригодится. У одной торговки Елина углядела ярко-белый порошок в горшке. Оказалось – из старой баки готовят. Попробовала – обычный крахмал. Были ещё какие-то травки незнакомые. Были и знакомые – в горшке огромном почти до середины – чай. Такой же, как у них дома. Ну, это всё лишнее.

Почти с каждой покупкой возвращались к Варне и складывали возле прилавка.

Подошли четыре мужика с мечами на боку и в кожаных стёганых доспехах. Ну, или фиг знает, как такая штука называется. На всех одинаковые серые плащи с зеленой полосой по подолу. С ними пожилой мужичок с цепкими глазами. Осмотрел всё, что продавать собирались. Взял плату за место на рынке, и отдельно – баронский налог и городской. Всё вместе потянуло на целую серебрушку. Дерут, однако, безбожно.

Через час таких хождений Елине хотелось только одного – закрыть глаза, и чтобы весь этот шум прекратился. Но, увы – это было только начало.

Смотрели ткани. Купили темно-серого сукна Елинке на плащ. Купили небольшой кусок сатина. Просили за него мало. На платье не хватит, даже на блузку мало. А вот на пару трусов – вполне. Ещё она выпросила огромный свёрток самого дешёвого шелка.

Торговал солидный крупный мужик, старый знакомый Морны.

– Ты меня знаешь, я завсегда без обмана. Браки там есть, непропряды местами, даже узлы на лицевой стороне, крепкая ткань, сто лет носиться будет, но не больно красивая. Мастерская эта разорилась, потому как худо ткали, но вот на мешки – сгодится.

Морна упиралась – куда столько мешков, подо что они нужны-та. Но Елина всё же настояла. Дома, мол, расскажу, а пока – секрет. Купили, но Морна слегка надулась. Очень уж не любила деньги на пустяки тратить.

Следующий заход был в обувной ряд. Там Елина высмотрела себе шлёпки. Почти как сланцы, только кожаные. Стоили не дорого. Уговорила Морну на две пары, пообещав, что туфли носить не станет больше до осени. Помоет и в сундук приберёт. Сапожки взяли с запасом, на тёплый носок.

Глава 19

Наутро Корна ушла с сестрой на рынок – вместе будут торговать. А Елинка выпросила себе в помощницы Феру и пошла «посмотреть город». План смотрин у нее уже был готов, поэтому первым делом отправились к лучшей городской портнихе.

– Фера, она точно лучшая?

– Точно-точно, у нее сама баронесса шьет. И все дворянки там же, кому денег хватает.

– Зовут её как?

– Фру Калерия. Она из самого Кроуна приехала.

Шли они по самой большой улице города, и Фера трещала, рассказывая, где и кто тут держит лучшие лавки и магазины. Где самые вкусные сладости, а где лучшие ткани, даже бархат и ситец есть.

Городок был чистенький, по-провинциальному уютный и немножко снобистский.

Всю дорогу Елина внимательно рассматривала встречных дам. Дамы были прекрасны, пренебрежительно косились на двух нахальных девчонок, которые портили собой это мирное утро. Дам сопровождали. Кого – мужчина, кого – служанка, постарше и посолиднее видом. Некоторые шли с подругой. Пожалуй, это всё же не те мракобесные времена, когда женщинам совсем не позволялось выходить из дома в одиночку. Елину это радовало.

Ателье занимало первый этаж трехэтажного дома.

Все было очень красиво и очень дорого. Светящийся потолок. Разложенные на огромном столе дорогие ткани, резные кресла для прекрасных посетительниц и даже большое зеркало, которое при ближайшем рассмотрении оказалось составленным из шести одинаковых плотно подогнанных стёкол. Даже манекен в готовом платье как бы говорил: «Здесь очень солидное заведение!».

Владелица была под стать своему ателье. Солидная дама оказалась, габаритная. Величественно обмахивалась веером размером с совковую лопату. На вежливое – «Добрый день!» – не ответила, а на вопрос – «Где можно показать товар?» – небрежно ткнула пальцем в сторону портновского стола, даже не снизойдя до разговора.

Там Елина развернула перед ней платье.

Фру Калерия придирчиво осмотрела швы, обратную сторону вышивки, поморщилась и сказала:

– По серебрушке за каждое. И учти, милочка, я еще и переплачиваю по доброте душевной.

«Милочку» душевная доброта не впечатлила. Где вы видели женщину, выжившую в лихие девяностые, и не умеющую торговаться?

Правильно, не бывает таких.

– По две с половиной за каждое. Торговаться я не буду, если нет – уйду к вашей конкурентке. И учтите, эта вышивка сделана самой Линдой, знаменитой вышивальщицей старой герцогини.

Про себя она подумала: «Дурища какая, надо было хоть имя старой герцогини узнать. Сейчас спросит – я и засыплюсь…».

– Нахалка, вон отсюда! Да таких цен не бывает! И Линда уже давным-давно не живет в Кроуне. Она уехала оттуда чуть не двадцать лет назад!

– Хорошего вам дня, фру Калерия.

– Вернись немедленно! Что за поведение? Никакого почтения к старшим!

– Два с половиной за каждое.

Фера спряталась за спину Елинки и делала вид, что её тут нет.

Рассержено фыркнув, фру Калерия велела ждать.

Елина первый раз держала в руках монеты этого мира и рассматривала их с любопытством. Медяшки были размером в три раза крупнее серебрушек. Примерно, как «екатерининский» пятак. Не слишком она разбиралась в чеканке, но монеты были одна в одну. Все же, наверное, здесь есть что-то вроде прессов и станков. Вручную такие одинаковые не сделаешь. Ну, так ей казалось

Сложила деньги в мешочек и снова обратилась к несколько рассерженной хозяйке.

– Мама учила меня вышивать.

– Мне не нужны нахальные девчонки, можешь убираться, я никогда не возьму тебя на работу!

Елинка достала шпильку с канзаши. В руки посмотреть не дала, но сказала, что кроме такого может показать еще несколько приёмов, которые не знают даже в Кроуне. Дескать Линда сама придумала. И назвала цену обучения.

Все фото взяты из инета

Канзаши фру Кальму впечатлило, и торговалась она без энтузиазма.

Через три часа, став богаче ещё на пять золотых, она покинула фру Калерию. Кажется, достопочтенная фру даже не слишком жалела о деньгах. То, что она получила взамен, вернет ей эти деньги с о-очень большими процентами.

Фера получила на руки полсеребрушки и, будучи в полном восторге от суммы, поклялась молчать до конца дней.

Мешочек с деньгами изрядно оттягивал руку. Всё же пластиковые карты значительно удобнее. Даже непонятно, как в книгах пишут, что средневековые кошельки цепляли на пояс. Такую тяжесть на поясе носить – кособокой станешь.

Следующим по плану стал визит к ювелиру. К лучшему ювелиру Варуса.