Прятки в облаках

Глава 01

— На новом месте приснись жених невесте… Рябова. Ря-бо-ва!

— А?

Позорное позорище: размечтаться прямо на семинаре, да так, чтобы вообще выпасть из реальности. Заморгав, покраснев, Маша преданно уставилась на преподавателя, всем своим видом изображая внимание.

— На новом месте приснись жених невесте, — терпеливо повторил Глебов. — Что делать, чтобы сработало?

— Подушку три раза перевернуть, Артем Викторович.

— Ну нет же, Мария. Подушку — это чтобы любимого во сне увидеть. Вы замуж собираетесь или пришли ко мне дурака валять?

— Мне не замуж, у меня безответная, — пробормотала Маша виновато. Ну сама же на семинар записалась, добровольно, и тут на тебе: оплошала на первом же занятии, чего с ней вообще никогда раньше не случалось. Учеба — это святое.

— Безответная, — Глебов, забыв о своем вопросе, оглядел небольшую аудиторию: — Морозова, что у нас есть для безответной?

— Треугольник взаимности, — бодро отрапортовала Таня, — запах, визуал, привычка.

— Как вариант, — согласился Глебов снисходительно, уселся прямо на стол, поболтал коротенькими толстыми ножками. — А задумывались ли вы, друзья мои, о старом добром бабушкином привороте?

— Так неэтично же, — возразил Бойко. Он обожал спорить с преподами, чем изрядно раздражал послушную Машу. — Живешь себе, не тужишь, и вдруг на тебе! Бабочки в животе, звездочки в глазах, сердечки-сердечки, а ты дурак дураком.

В аудитории раздался смех, да и сам Глебов разулыбался. Он был стареньким, милым и обожал свой предмет.

— Вы, Сашенька, с безответкой не сталкивались, видимо, — проговорил он добродушно, протирая очки. Все студенты у него были Машеньками-Сашеньками-котиками, запоминал он их мгновенно и не забывал потом уже никогда. — Поведайте же нам — для чего вы здесь.

— Меня девушка отправила на любовно-семейный, — смущенно признался Бойко. — Говорит: ну дубина, сил нет. Я то есть дубина, а сил нет у нее.

Снова раздался смех, да и Маша покосилась на него с одобрением. Мальчики, которые стремились сделать приятное своим девочкам, — это ведь трогательно. Наверное.

Тут пара и закончилась, увы. А Маша так и не узнала, как же покорить равнодушного к ней кавалера. Ну ничего, курс у Глебова на весь семестр рассчитан, успеет еще.

***

— Машка! — едва она вышла из аудитории, как на нее налетел Андрюша. Андрюшенька. Ее великая безответная любовь.

Он с разбега обнял ее за плечи, оглянулся на номер аудитории, фыркнул:

— Ты от Глебова? Замуж, что ли, собралась?

Андрюша всегда со всеми обнимался. Тактильность у него просто зашкаливала. Этим он, наверное, Машу и подкупил: она росла в большой семье, где только родных братьев было пятеро, а уж двоюродных и считать страшно. И все ее, младшенькую, баловали, все ее обожали. А в университете кому есть дело до тихой зубрилки?

За весь первый год — ни друга, ни подруги. Даже соседки по общаге не особо обращали на нее внимание. А где-то в мае случился Андрюша Греков — красивый любимец всех и вся. Ну и он… любил всех и вся.

И только к Маше относился как к верному товарищу, а всё практикум по боевке, будь он неладен. Показала себя, называется, с лучшей стороны. Все девушки как цветочки, зато Маша — братан.

Она на мгновение прижалась щекой к грековскому плечу, втянула запах, вздохнула и выпуталась из его объятий.

— Ну какое замуж, — сказала довольно небрежно и обрадовалась, как ловко это у нее вышло. — Для общего развития, Греков.

— Как бы у тебя, Мария, такими темпами мозги не закипели, — наставительно сказал Андрюша и тут же схватил ее за руку: — Айда обедать. У меня потом продвинутая механика, сдвоенная. Лавров — зверюга, сама понимаешь…

Маша плелась за ним по коридорам, студенты с интересом таращились на них.

Не на Машу, конечно, на нее-то что, а на Андрюшу. Ох, наверняка его зачали в огромной любви — откуда иначе в одном человеке возьмется столько обаяния?

В столовке было традиционно многолюдно и шумно. Маша уныло посмотрела на длинную очередь — придется проторчать в ней минут пятнадцать, не меньше, не успеет пообедать Андрюша, к Лаврову лучше не опаздывать, зверюга же.

Андрюша присвистнул, хмыкнул, прошел поближе, прищурился:

— Марусь, ты сегодня по щам или по котлетам?

— Не вздумай, — прошептала она, с силой сжав его руку.

— Да ну, — отмахнулся он, сосредоточился, и две тарелки взмыли в воздух, полетели над головами студентов к свободному столу. Вслед за ними заспешили и вилки. Кто-то восторженно заулюлюкал, кто-то пригнулся, повара возмущенно завопили.

Маша невольно съежилась, пытаясь стать невидимкой, но за стол все равно села, сглотнула. Есть хотелось зверски.

Невозмутимо довольный Андрюша плюхнулся напротив, схватился за вилку, и тут раздалось насмешливое:

— Волшебство в столовой строго запрещено, между прочим.

— Я ничего не делала, — тут же открестилась Маша, которая в Андрюшу, конечно, была влюблена, но не до такой степени, чтобы портить себе характеристику. Она твердо намеревалась получить красный диплом и поступить на хорошее место.

— В вас, Рябова, я и не сомневался.

Вот только Дымова им не хватало для полного счастья! Блестящий специалист, кто бы спорил, но ведь и зануда первостатейный. В универе его прозвали Циркулем — за длинные ноги, длинные руки и общую тощеватость. И плевать, что к черчению Дымов не имел ни малейшего отношения.

Андрюша мученически отложил вилку, состряпал невинную мордашку:

— Сергей Сергеич, так ведь Лавров следующей парой!

— Вы, Греков, ступайте самостоятельно к декану, — вкрадчиво велел Дымов, — да и покайтесь самолично. Явка с повинной вам непременно зачтется.

Застонав от душераздирающей разлуки с котлетами, Андрюша неохотно встал и поплелся каяться. Выглядел он таким несчастным, что у Маши сердце дрогнуло.

Дымов посмотрел ему вслед, хмыкнул, уселся на освободившийся стул и взял освободившуюся вилку.

Глава 02

Позже, ворочаясь без сна и бесконечно проигрывая эту неловкую сцену в голове, Маша ела себя поедом: не позаботилась заранее о том, чтобы научиться достойно падать в обмороки. Вышло у нее это до крайности нелепо: она просто начала заваливаться набок, наткнулась плечом на стену да и сползла по ней на пол. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, а когда Маша очнулась, то первое, что увидела, — это довольно потрепанные мужские кеды в метре от себя, а также не слишком чистый паркет с разводами от тряпки.

Унизительно.

Потом она услышала неразборчивое бормотание, обладавшее, однако, четким ритмом: Дымов заговаривал стакан воды — очевидно, чем-то авторским. Словесники терпеть не могли делиться своими наработками, поэтому часто достигали невероятных вершин в подобных бормотаниях. Чтобы враги, значит, не разобрали ни слова.

Кроссовки зашевелились, и перед Машей появилось лицо Дымова — спокойное и только немного озабоченное. Как будто он увидел плохо написанную контрольную, а вовсе не… Окровавленными ошметками вспыхнули отвратительные воспоминания, и Маша едва не задохнулась от омерзения.

— Пейте, — велел Дымов, сунув ей в руки стакан. Зубы застучали по граненому стеклу, в горло торопливыми глотками влилось тепло.

— Вода нестабильна, — пролепетала Маша, как будто это было самым важным сейчас, — ее сложно правильно заговорить.

— На втором курсе все сложно, — ответил Дымов без улыбки. Его темные глаза были серьезными и внимательными.

Маша вдруг подумала: старший брат, Димка, Циркуля не помнил — значит, тринадцать лет назад тот еще не преподавал здесь. Зато в Сенькины студенческие годы некий Дымов уже был — тощий, до смерти испуганный, то ли практикант, то ли стажер, а то ли младший сотрудник, которого никто в грош не ставил. Маша удивлялась, разглядывая старые снимки и не узнавая в молодом растрепе привычно насмешливого Сергея Сергеевича.

Так захотелось оказаться дома, листать с братьями альбомы, слушать их воспоминания про беззаботное университетское время, а не сидеть тут на полу с неуклюже подвернутыми ногами.

— Я все папе расскажу, — по-детски вдруг всхлипнула Маша, — он у меня знаете какой… ух!

— Кто же не знает Валерия Андреевича, его портрет прямо в главном холле висит. Я, кстати, тоже проходил у него подготовку.

— Да ну? — не поверила Маша. Эта макаронина?

Заговоренная вода творила с ней странные штуки: неудержимо тянуло на болтовню и — ужас! — на хихиканье. Как будто она была одной из тех пустоголовых девиц, вроде Дины Лериной, которые только и знали, что улыбались всем подряд безо всякой причины.

— Я тоже буду висеть в холле, — заявила Маша. — Мой портрет то есть… Среди остальных двадцати, нет, десяти самых выдающихся выпускников. Туда, между прочим, Олежку тоже чуть не повесили, но он вдруг все бросил — и универ, и вечернюю полицейскую академию, — и начал делать детские игрушки.

— Олег Рябов, — нахмурился Дымов, будто перебирая в памяти вереницу своих учеников. — Продвинутая механика, верно?

— Любимчик Лаврова, — наставительно подняла палец вверх Маша, — а Лавров зверюга!

— И никто из вашего многочисленного племени не выбрал своей специализацией лингвистику, — вздохнул Дымов.

— Сами вы племя, — обиделась Маша. — Мы — Рябовы. У нас амбиции!

— Ну да. Помнится, не далее как две недели назад некто Константин Рябов, пятикурсник с боевки, весьма амбициозно стырил у Глебова рецепт приворота и не придумал ничего лучшего, чем использовать его на Фее-Берсерке… то есть на Инне Николаевне.

Маша о подвигах брата ничего не слышала и зашлась от смеха. Приворожить Фею-Берсерка, беспощадную и мускулистую тренершу, ну надо же!

— Костик у нас бестолочь, — с нежностью признала она. — В прошлом году он…

— Вставайте уже, — перебил ее Дымов, подавая руку. — Есть же стулья, в конце концов. Еще воды?

Она помотала головой — возвращение к реальности отдалось ноющей тревогой в груди.

— Маша, — проникновенно произнес Дымов, бережно подняв ее с пола, и она насторожилась. Не привычная «Мария» и даже не «Рябова» — ох, не к добру такая внезапная фамильярность. — А давайте мы пока вашей семье ничего сообщать не будем.

Началось!

— С чего бы это, Сергей Сергеевич? — нахмурилась Маша.

— Ну мы же не знаем пока толком, что именно сегодня у менталистов бабахнуло. Может, это вообще был чей-то ночной кошмар.

— Чей? — уныло спросила она. У репутации ее отца была и обратная сторона: связываться с ним никому не хотелось. Проблем потом не оберешься.

Военный офицер в отставке, мастер боевых искусств, заслуженный-перезаслуженный наставник, он не отличался покладистым характером, а уж на пенсии и вовсе стал на диво своенравным.

«Никакого удержу нет», — жаловалась мама, когда отец снова рвался кого-то там обличать и карать.

— Ну вот хотя бы вашего брата, Константина, — пожал плечами Дымов. — Или ухажера. Или… впрочем, надо уточнить радиус воздействия.

— Нет у меня никакого ухажера, — буркнула Маша. — А Костику вообще не до меня! Он из всех братьев самый младший, балованный. У него бурная студенческая жизнь, понимаете ли, он тут берсерков привораживает, я его и не видела с начала года. С чего бы ему такую жуть представлять?

— Я обещаю, — мягко проговорил Дымов, как будто говорил с капризной воспитанницей детского сада, — что доведу ситуацию до сведения ректора и декана ментально-когнитивного факультета. Они обязательно разберутся с тем, что случилось. Но пока мы обойдемся без группы поддержки, да?

— А потом поздно будет, — Маша изобразила, как размахивает ножом, и тотчас зажмурилась от страха.

— А что, Рябова, у вас есть смертельные враги?

А что, если бы они вдруг завелись, то оповестили бы об этом в письменном виде?

Но в словах Дымова был резон: некому было желать тихой Маше смерти, тем более такой кровавой. Вся эта дичь не могла быть реальной, глупость какая-то.

Расхрабрившись, Маша поднялась со стула и сухо кивнула Дымову:

Глава 03

Маша долго не могла заснуть, крутилась, вертелась, перед глазами то вспыхивали картинки с ее кровавым убийством, то представлялось, как весь университет потешается над ее глупыми фантазиями. Красавец Андрюша Греков — с ирисами, на одном колене, стыдоба-стыдобища! Да как ей теперь в глаза-то ему смотреть?

Совершенно измучившись, Маша рывком перевернулась на мягкой, из дома привезенной перине и в голос застонала. Анька еще в прошлом году заговорила их балдахины на звуконепроницаемость, и здесь, в ее крохотном мирке, можно было не опасаться разбудить соседок.

Тяжело вздохнув, Маша погладила вышитых гладью горлиц на подушке — мамина работа, такая тонкая, что не оставляла по утрам следов на щеке. Воспоминание о доме, большом, уютном, накрыло волной покоя.

А проснулась она уже от звонка телефона, перебившего будильник.

— Ммм?

— Маруся, что стряслось? — взволнованно и строго спросила мама. — Почему ты плохо спала?

— А?

Маша переполошилась:

опоздала? проспала? Посмотрела на часы.

— Не могу поверить, — пробормотала она, — семь утра!

— У тебя неприятности, детка?

— Да с чего ты взяла?

— Сердце матери…

— Мам, не морочь мне голову.

— Просто я волнуюсь, Маруся. Обычно ты спишь очень крепко, с детства так было…

Маша огляделась по сторонам. На полке в изголовье громоздились несколько игрушек вокруг большой семейной фотографии. Уж не ее ли заговорила мама, чтобы шпионить за дочерью? Ох, прав был Дымов, не надо даже и думать о том, чтобы рассказать семье о произошедшем, — задушат своей опекой.

— Мам, у тебя шестеро детей, трое внуков и один беспокойный муж. Если ты будешь следить за каждым из нас, вот увидишь — титул лучшей свахи года в этом году точно уйдет к Красотиной.

— Не напоминай мне о ней, — тут же разозлилась мама. — Эта женщина снова злословит о том, что мой старший сын все еще не женат. Мол, какая из меня сваха после этого… Даже не знаю, Маруся, я подобрала ему такую хорошую девочку… стопроцентная совместимость!

— Ну ма-а-а-м, — простонала Маша, — оставь Димку в покое, а то он опять уйдет в кругосветку и раньше лета мы его не увидим!

— Да, но…

— У меня все хорошо, — твердо заверила ее Маша. — У Димки тоже все хорошо, мы позавчера созванивались. Ему и без стопроцентной девочки отлично. Хватит из-за всех нас трепыхаться. Запишись на какой-нибудь курс по каллиграфии, что ли. А мне пора уже, первой парой черчение, а ты сама знаешь…

— Знаю-знаю, — заторопилась мама, а потом в ее голосе послышалась едва заметная обида: — Но я так рада, что ты думаешь о будущем и записалась на семейно-любовный курс. Артем Викторович говорит, ты большая умница…

Ну Глебов, а выглядел таким добродушным старичком! Однако не забыл позвонить конкурентке и похвастаться тем, что ее дочь выбрала обучение у него. Эти профессиональные свахи всегда готовы сделать гадость коллегам по цеху.

Торопливо попрощавшись, Маша схватилась за голову.

— Ужас, — сказала она вслух. — Ужас и кошмар, никакой личной жизни…

— В случае ужаса и кошмара, — вдруг раздался голос брата Олежки, — немедленно позвони мне. Если дела совсем плохи — беги к папе.

Подпрыгнув, Маша дикими глазами обвела пространство под балдахином. Взгляд упал на несколько кособокую глиняную кошку, которую Олег подарил ей первого сентября.

Ах ты ж!..

— Я беременна, — сообщила Маша кошке, просто из вредности.

— Поздравляю, — кисло протянул Олежкин голос. — Родители будут счастливы.

Очевидно, глиняное недоразумение реагировало на определенные слова, но никуда их не передавало, а то телефон бы уже надрывался. Просто прежде Маша сама с собой не разговаривала, вот кошка и молчала. Но стоило начаться бессоннице и другим сложностям — как семейство сразу проявило себя во всей красе.

— Мне нужны деньги, — Маше было любопытно, чему там еще Олежка кошку научил.

— Это не ко мне, — раздался быстрый ответ. — Звони Мишке, он самый богатый.

— Спасибо, братец, — язвительно проворчала Маша и щелкнула кошку по носу. — Бесплатные советы на каждый день. Бесплатные и бесполезные.

Но злиться на Олежку не получалось — у него наступили тяжелые времена. Любимчик Лаврова, блестящий студент, мальчик с многообещающим будущим два года назад бросил и универ, и вечернюю полицейскую академию и заперся от всего мира, мастеря кособокие игрушки.

Не удержавшись, Маша виновато погладила кошку.

— Все пройдет, — прошептала она. — Все станет лучше.

— У меня и так все отлично, малявка, — огрызнулась игрушка.

Ну конечно.

***

Маша подумала о завтраке в столовке, и желудок скрутило нервами. Если она когда-нибудь и мечтала о популярности, то вовсе не о такой.

Ну ничего, она знает, где найти печеньки.

Кухня в общаге благодаря девочкам с хозяйственно-бытового выглядела по-домашнему уютной. Пестрые занавески и мятного цвета шкафчики, плетеные корзинки с выпечкой, кружевные скатерти — очень миленько.

***

Чай уже кто-то успел приготовить, ароматный, цветочный, Маше осталось только налить себе чашечку. Аринка, которая по обыкновению страдала с похмелья, варила себе пельмени, что-то бешено строча в тетради. Формулы, цифры, уравнения. Преподаватели говорили, что она математический гений. Соседи по общаге считали ее жалкой пьянчужкой. Правдой было и то, и другое.

— А-а-а, — вдруг громко закричала Арина, отчего Маша едва не подавилась печеньем, — еще и Лавров сегодня! А я тубус с чертежами посеяла… Ты не знаешь, где я сегодня ночевала?

— А где ты проснулась?

— Правильно, Рябова, где проснулась, там и ночевала, — обрадовалась она. — Логика!

Аринка поспешно унеслась. Катя Тартышева, похожая на томную ворону, посмотрела ей вслед, неодобрительно поджав губы.

— С кем только не приходится иметь дела, — удрученно провозгласила она. — Правду говорят, что общага — это школа жизни.

Глава 04

На черчении Маша забыла и об Андрюше, и о ректорше, и даже обо всех угрозах, настоящих или выдуманных. Она сопела над эскизом фонарика, который по замыслу Валентины Ивановны не нуждался в подзарядке и зажигался бы сам собой, как только в радиусе десяти метров появится кто-то, кроме его владельца. Впрочем, о формулах и наговорах Маша будет думать потом, после того как разберется с базовым чертежом.

Она всегда старалась сесть за переднюю парту, чтобы лучше слышать и видеть преподавателя, ну и чтобы всякие ленивые тупицы не заглядывали в ее тетради.

Маша ненавидела, когда у нее списывали, и никому этого не позволяла. Не то что слабохарактерный Федька Сахаров, который, хоть и был умником, все равно заискивал перед однокурсниками.

— Эй, Рябова, — Олесе Кротовой, ее однокурснице, кажется, надоело возиться с чертежами, и она пересела поближе, пользуясь тем, что Валентина Ивановна уткнулась в проверку домашних работ. Ленивая и медлительная, Олеся не слишком усердствовала в учебе, зато обожала сплетни.

— Чего тебе? — недовольно прошипела Маша, на всякий случай прикрывая чертеж рукой.

— Ты же знакома с Грековым с параллельной группы? Вечно за ним таскаешься.

Маша? Таскается? Отвратительно просто, как некоторые готовы все преувеличить.

Нахмурившись, она только дернула плечом. Любой воспитанный человек сразу бы понял, что собеседник не расположен к общению на данную тему и вообще занят важным делом.

На Кротову это не произвело никакого впечатления.

— Прикинь, — зашептала она, придвигаясь ближе, — по нему сразу несколько девиц сохнут! Одна такая… круглая, ну помнишь, первогодка, которая на боевку на шпильках приперлась. Фея-Берсерк ее тогда так на каблуках на стадион и отправила… Смеху было! А другая — словесница с третьего курса, ничего такая, она еще бойкот Плаксе в прошлом году объявила. Мол, не нужна ей арифметика, и все тут. И еще есть третья, с нашего курса, только ее никто не запомнил… какая-то невыразительная особа…

Тут Кротова обвела взглядом аудиторию, словно надеясь определить невыразительную особу, влюбленную в Грекова.

Маша совсем склонилась над чертежом, не глядя в ее сторону.

Сразу три влюбленные в Андрюшу девицы! И она — одна из них. Рядовая дурочка, как все.

Если бы мама, легендарная сваха и гуру любовно-семейного волшебства, прослышала о таком, то была бы весьма разочарована поведением единственной дочери.

С другой стороны, возразила сама себе Маша (которая тренировала критическое мышление и училась рассматривать каждый вопрос с разных сторон), это говорит о ее хорошем вкусе. Популярность — своего рода знак качества, гарантия того, что, кроме нее, Андрюшу оценили и другие девушки. Значит, она сделала хороший выбор.

— Эй, Рябова, — снова зашептала Кротова, но тут преподавательница подняла взгляд от тетрадей, в упор взглянула на неугомонную студентку и строго произнесла:

— Кротова, у вас, кажется, проблема с чертежом? Покажите-ка, что получается.

Олеся страдальчески скривила губы, ее плечи опустились, но делать было нечего. И она уныло поплелась к преподавательскому столу, а Маша — наконец-то — вернулась к своему фонарику.

***

В кабинете ректора ей прежде бывать не доводилось, но она знала, где расположен административный корпус, — за небольшим прудиком, кишевшим крупными карпами. Надо было пройти по горбатому мостику, нырнуть в густую посадку сосен, пройти совсем немного — и вот, пожалуйста: перед тобой ажурное двухэтажное здание с колоннами и лепниной.

Маша была здесь в прошлом году, когда они с отцом приносили документы для зачисления.

Свою неуместную шубу она так и тащила в руках, теплые ботинки словно весили целую тонну, но она не стала забегать в общагу, чтобы переодеться. Маша слишком боялась опоздать. Впрочем, никто не удивлялся тому, что кто-то одет не по погоде: к внезапным причудам завхоза Зиночки студенты привыкли. В прошлом феврале, например, им пришлось пережить песчаную бурю, а в июне, в самый разгар сессии, коридоры и аудитории захватили стаи бабочек, распевающих героические баллады.

Маша помнила, как на экзамене по истории ее все время перебивало заунывное: «И взмахнул он дубинушкой, богатырь, богатырь, дубинушкой из рябинушки…» Тогда Маша, выведенная из себя тем обстоятельством, что ей никак не дают рассказать об истории университета (открыт 23 января 1755 года, зря она, что ли, зубрила даты), вдруг выпалила такой мощи наговор, что с тех пор Циркуль и склонял ее к специализации по лингвистике. А она в чертежники хотела! Как старший, самый любимый брат Димка, капитан дальнего плавания.

Перед административным корпусом была разбита целая клумба аленьких цветочков. Табличка гласила: «Хочешь чудовищных последствий — сорви меня». Вальяжно раскинувшийся на ступеньках мраморный лев лениво разинул свою пасть:

— Кто такая? Зачем?

— Рябова, — оробев, произнесла Маша, — к ректорше…

— К несравненной Алле Дмитриевне, бестолочь, — рявкнул лев и чуть отодвинулся, позволяя ей пройти. Она торопливо взлетела по ступенькам, двери распахнулись, и Маша очутилась в холле, заставленном кадками с фикусами и геранями. На них прыскала водой из бутылки завхоз Зиночка. Юбка ее была экстремально короткой, а пышная грудь едва не выпрыгивала из декольте. Она покосилась на шубу в Машиных руках, и насмешливая улыбка скользнула по полным губам.

— Ну-ка, как тебя там, — с хрипловатой чувственностью произнесла Зиночка, — первое правило студента!

— Что? — испугалась Маша. Неужели она не изучила какой-то обязательный устав или вроде того?

— Проснулся поутру — посмотри в окно, — хмыкнула Зиночка и вернулась к своему занятию.

— А кабинет Аллы Дмитриевны?..

— На втором этаже за оленем.

— За каким оленем? — растерялась Маша.

— Северным вроде.

Лестница нашлась за голубой плюшевой портьерой. Поднявшись по ней, Маша попала в коридор с несколькими дверями. На стене висел план эвакуации, а на прозрачного стеклянного оленя она налетела, не заметив его, и зашипела, ударившись коленом.

Глава 05

Удивительно, но устрашающая ректорша в ожидании Вечного Стража невольно выпрямила плечи, смахнула несуществующие пылинки с пустого стола и приняла вид примерной отличницы. Маша и сама нервничала, но неожиданная человечность Аллы Дмитриевны поразила ее. Может, напрасно злоязычные девчонки записали Циркуля в подкаблучники и тряпки, может, ректорша умеет быть и нормальной, когда снимает с себя должность и ответственность.

В кабинете царила напряженная тишина, даже беззаботный Власов притих.

Братья, конечно, рассказывали Маше про Вечного Стража — ну, всякие байки. Мол, он видит, что у тебя в карманах, умеет ходить сквозь стены, чувствует ложь за версту, может подкинуть тебя в воздухе и вообще надавать тумаков. Но при этом путались в показаниях: мифический защитник университета то носил длинный алый плащ, то был похож на призрака, то на отвратительного мертвяка. Правда была в том, что никто из студентов Рябовых его никогда не видел. А вот отец, похоже, был лично знаком с Вечным Стражем, но не спешил об этом рассказывать. Только ухмылялся, слушая всякую ересь.

Наконец, в дверь деликатно постучали, отчего Алла Дмитриевна вздрогнула и побледнела, а Маша ощутила ледяные иголки, вонзившиеся в позвоночник.

— Войдите, — громко и спокойно проговорила ректорша.

Циркуль с неожиданной фамильярностью подмигнул ей — не переживай, прорвемся. И Маша тут же прониклась к нему симпатией, хоть подмигивали вовсе не ей. От чужого спокойствия ей тоже стало спокойнее.

В кабинет вступил мужчина, явно спросонья. Длинные светло-седые волосы были всклокочены, поношенный халат спадал с одного плеча, открывая длинную ночную сорочку, мягкие шлепанцы слетали с пяток.

— Ой! — воскликнул Вечный Страж с потешным изумлением, округлил глаза, увидев всю их честную компанию, обернулся вокруг себя и явился в новом облике. Теперь на его голове красовался напудренный парик, красный кафтан пересекала синяя лента, а на груди пылал рубиново-золотой орден в форме креста.

Маша моргнула, обомлев от такой изысканности.

— Прошу меня простить, — Вечный Страж изящно поклонился, — признаться, я был уверен, что старик Петрович просто заскучал да и позвал меня на партию в картишки, вот и явился запросто, без параду.

— А Геннадий Петрович уже семь лет как на пенсии, — ответила Алла Дмитриевна и вскочила, не зная, куда девать руки. Маша ее понимала: в таком-то парике да с такими орденами Вечный Страж явно не был расположен к демократичным рукопожатиям. — Теперь я ректор университета.

— Ишь ты, — подивился он и почесал за ухом. — Дела-а-а! Проспал я, значится, такой пируэт. Ну, будем знакомы, зовите меня Иваном Ивановичем.

— Алла Дмитриевна.

— Так что же у нас стряслось, Алла Дмитриевна, коли вы меня потревожили? — зевая и пытаясь прикрыть это увешанной перстнями пухлой рукой, спросил Вечный Страж.

— Студентка Рябова стряслась, — ректорша опустилась на место, явно успокаиваясь и переходя в свой обычный строгий режим.

Маша даже загордилась собой: ведь это именно из-за нее призвали Вечного Стража, чего, очевидно, не происходило уже много лет. До этого Алла Дмитриевна справлялась со студентами собственными силами.

Иван Иванович покосился на нее с интересом.

— Маша, — пискнула Маша. — Только я ничего не делала. Это со мной собираются сотворить непотребное!

Она и сама не поняла, откуда взялось это самое «непотребное», но как общаться с существом явно из другой эпохи? И заголосила жалобно:

— Угробить меня собирается неизвестная душегубка! А я безвинна аки голубка.

Все, включая Вечного Стража, уставились на нее с явным недоумением. Маша проявила силу воли и замолчала, оскорбленная. Что она им тут, шут гороховый?

— Давайте я вам все расскажу, — вмешался Циркуль, единственный, кто и глазом не моргнул. И пришлось Маше снова слушать эту историю, да еще и в который раз любоваться на видение с собственным убийством.

— Тьфу ты, пакость какая, — выслушав до конца, выразил общее мнение Иван Иванович. Потом подошел к Маше, ухватил ее за подбородок и заглянул прямо в глаза — а показалось, что до печенок пробрался. Пестрым ворохом воспоминаний пролетела вся жизнь в голове, а потом пахнущие ладаном пальцы оставили Машу в покое. Она измученно вжалась в спинку кресла. У них, нелюдей, что, про личные границы вообще не слышали? Это же наигрубейшее вмешательство в ее частную жизнь!

— И правда аки голубка, — удивился Иван Иванович. — А то знавал я всяких! Одна вон прикидывалась девицей, а сама младенчиков по погребам прятала. Или, скажем, была у нас лет пятьдесят назад кухарка, ну до чего славная бабенка! А сама яду то одному подсыпет, то другому…

— Да вы что! — вспыхнула Маша.

— А то, — с неожиданной резкостью прикрикнул на нее Страж, — что всякая тварь обелить себя норовит. Но ты у нас девка разумная, добрая, непорченая даже…

Мамочки.

Закончится ли когда-нибудь этот день?

Маша сцепила пальцы в замок, ни на кого не глядя.

Ну давайте еще плакат повесим.

Девственница Рябова. Зубрилка.

Ох, давно пора было с этой нелепостью покончить как-нибудь. Мало ли кругом ловеласов, кому можно подарить свой бутончик. Жаль, что ловеласы смотрели на кого угодно, только не на Машу.

— Переезд отменяется, жертва наша остается на месте предполагаемого зверства. Будем брать на живца, — прервал ее размышления Иван Иванович.

— На какого живца? — испугалась Маша.

Иван Иванович ответил ей добрейшим взглядом, в котором даже не прятал азарта. Выспался, упырь проклятый, решил теперь поохотиться. С непорченой Машей в качестве приманки.

— Прошу прощения, — решительно вмешался Циркуль, — но студентками мы рисковать никак не можем. Верно, Алла Дмитриевна?

И никакой он не Циркуль, подкаблучник и тряпка. А прекрасный Сергей Сергеевич Дымов, защитник и молодец.

Маша признательно ему заулыбалась, радуясь, что нашла союзника.

— А голем? — расстроился Власов. — Который бы вопрошал: «Это ты хочешь ухлопать Рябову?» Не нужен, что ли?

Глава 06

Никогда еще Маше не было так неуютно в комнатке, которую они более-менее успешно делили с девочками. Конечно, ее порой раздражала досужая болтовня, время от времени здесь вспыхивали ссоры, иногда приходилось сглаживать углы, уворачиваться от насмешек или мириться с бардаком, который так и норовила развести безалаберная первогодка Вика Воробьева.

Но это всегда были девочки. Девочки!

А не мужчина-препод, пусть и припудренный старинным волшебством.

У Маши в горле пересохло от неловкости. Как подло с ее стороны привести его сюда втайне от своих соседок. Это же настоящее предательство.

«Кто-то из них мечтает прирезать тебя», — напомнила себе Маша, но стало только хуже.

Да еще Андрюша со своими зазнобами! Жизнь по какой-то причине решила осыпать Машу пакостями, а ведь она так старалась хорошо учиться и ничем не огорчать папу.

Растерянная, расстроенная, она напрасно пыталась утешить себя тем, что девчонки ей попались не из стеснительных. Для них пройтись в неглиже перед Циркулем скорее забавно, чем «о ужас, участь более постыдная, чем смерть!». Но все равно, все равно. Это было неправильно, и все тут.

Маша тихонько шмыгнула к своей кровати, мечтая скорее спрятаться за пологом от всего происходящего, и замерла, глядя на постельное белье с горлицами. Мама выдала с собой три одинаковых комплекта, но теперь, после того, что сказал в кабинете ректорши Плугов, невозможно было ни лечь на эти простыни, ни надеть пижаму с утятами.

— Так зачем ты перевелась сюда из Питера? — спросила Аня у Лизы.

— Из-за Дымова, — ответила липовая девица. — Хочу писать у него диплом. Он самый крутой словесник современности.

— Наш Циркуль? — усомнилась Аня. — Милая, да тебя надули! За все время моей учебы ни один из его учеников не занял хоть какого-то места на Весенних показательных соревнованиях. Неудачник твой Дымов, и учатся у него сплошь неудачники. Вот девочка с моего факультета в позапрошлом году взяла бронзу, а в этом году хозяйственно-бытовой буду представлять я, — гордо сказала она.

Маша невольно отвлеклась от своих переживаний, наблюдая за выражением хорошенького курносого личика.

Дымов слушал о том, что он неудачник, с видом оскорбленного достоинства. Поджал губы, сцепил пухлые ладошки в замок, задергал носком туфли на плоской подошве.

— Все дело в том, что лингвистика в последнее время изрядно дискредитирована, — заявил он хорошо поставленным преподавательским голосом. — Эту специальность выбирают балбесы, которые просто не знают, куда еще им податься, что в корне неверно. В то время как талантливые в нашей области студенты, — тут он бросил выразительный взгляд на застывшую в своем углу Машу, — грезят о каком-то там черчении!

Эта тирада из уст юной девушки прозвучала более чем странно, и Аня недоуменно хлопнула ресницами.

— Ну надо же, какой пыл, — пробормотала она.

Маша уже собиралась броситься на защиту черчения, как дверь распахнулась и в комнату влетела перевозбужденная Вика. Ее пышная грудь ходила ходуном, круглые карие глаза блестели.

— Там!.. — выпалила она, задыхаясь от упоенного ужаса, — там! Вечный Страж!

— Где? — подпрыгнула Аня, и обе они выбежали, чтобы посмотреть на легенду университета, которая так редко являет себя людям.

Ни Дымов, ни Маша не тронулись с места.

— Удивительные чары, — сказал он светским голосом. — Да, в прежние времена умели делать артефакты, не то что нынче. Волшебное зеркало создано на стыке сразу нескольких наук — тут вам и словесность, и оптика, и черт знает что еще… Я обязательно разберусь, как работает эта вещица.

— Вам ведь нет никакого дела до расследования, — срывающимся голосом произнесла Маша. — Вам же интересен только артефакт, правда?

— Ну почему же… В вашей безопасности, Рябова, я заинтересован вполне искренне, — любезно сообщил Дымов чарующим грудным голосом.

— Даже если я все равно не поеду на конференцию? — огрызнулась она, едва не плача.

— Неблагодарная, — поразился Дымов. — А ведь я ради вас нацепил это орудие пытки — лифчик!

— И ничего не ради меня, — заупрямилась она и едва удержалась от угрозы, которая никогда не подводила: «Да я папе пожалуюсь». Это работало с братьями, работало с другими детьми и однажды сработало с воспитательницей в детсаду, которая заставляла маленькую Машу есть морковку.

Услышав такое, настырный Циркуль сразу бы отстал со своей лингвистикой и дал Маше возможность самой решать, на кого ей учиться.

Ей было немного жалко его: наверное, неприятно слышать о собственной никчемности от Ани, обыкновенной студентки. Но это же не повод так наседать на Машу! Она-то уж точно нисколько не виновата в его неудачах.

В коридоре кто-то из девчонок оглушительно взвизгнул, что-то грохнуло, послышался топот бегущих ног. Маша вздрогнула, закрыла лицо руками и все-таки всплакнула. Не бурно разрыдалась, нет, а деликатно обронила несколько слезинок. Ну, может, больше десятка. Как их вообще считать?

— Только не вздумайте реветь, — запоздало перепугался Дымов. — Да что же это такое, я же вас охраняю! Да и Иван Иванович ради вас распугивает девушек по коридорам… Ну перестаньте немедленно!

Любопытство пересилило усталость — какой бесконечный день, — и Маша сквозь пальцы взглянула на него. Его паника выглядела забавно, как у Сеньки с Мишкой, когда их мелкая сестренка надумывала плакать, и сквозь слезы сама по себе появилась улыбка.

— Не реву, — сказала Маша ободряюще, — и сдвиньте колени, девочки так не сидят. И не разговаривайте больше, будто читаете лекцию. И не вздумайте смотреть, как мы переодеваемся.

— Рябова, я же преподаватель! — растерялся Дымов. — Это как доктор — специалист без пола.

— Все равно не смотрите…

Вернулись Аня с Викой — изрядно взбудораженные.

— Ужас какой! — эмоциональная Вика буквально фонтанировала восторгом. — Если бы я встретила такое ночью, в темноте, просто умерла бы!

Что ужасного в милейшем Иване Ивановиче с его рубиновым орденом, красным кафтаном и напудренными локонами? Очаровательный представитель ушедшей эпохи.

Глава 07

В эту ночь Маше спалось крепко и спокойно, как будто Дымов в образе хорошенькой Лизы и правда мог встать между ней и убийцей с ножом. Проснулась она как обычно рано, но соседняя кровать уже была пуста.

Удивившись такой прыти, Маша приняла душ, прилежно посмотрела в окно, чтобы оценить монотонный осенний дождь на улице, огорчилась эдакой пакости и нашла в шкафу теплую водолазку.

Дымов-Лиза обнаружился на кухне, где они с Катей Тартышевой бурно спорили о лингвистике. Та, которую все называли вороной, буквально выпрыгивала из своего длинного черного балахона, возмущенная сверх всякой меры:

— Ритм, темп — все это чушь собачья! Главное — емкость!

— Емкость? — Дымов с двумя заплетенными косичками и в пушистом розовом свитере выглядел на редкость саркастично.

— Доброе утро, — проговорила Маша, но ее никто не услышал.

— Экспрессия! Образность! — кипятилась Катя.

— Плавность и легкость, — возражал Дымов. — Почему многие наговоры в стихах? Потому что так запоминать проще. «Гори-гори ясно, чтобы не погасло», «Пекись пирожок, подрумянивай бочок», «Теки, водица, девице напиться»…

— Ни красоты, ни стиля! Вот послушай мое новое: «Взъярись, высь, несись вскачь!»

— И о чем это?

— О любви, разумеется, — процедила Катя с пренебрежением.

Маша содрогнулась. Любовь, где надо яриться, нестись и скакать, ее не привлекала.

Она заваривала себе чай, когда на кухоньку внесла сияющую себя прелестница Дина Лерина. Ее кожа на открытых плечах была усыпана блестками, а каблуки — такой высоты, что Дина казалась на голову выше себя самой.

— Кто это? — спросила она довольно равнодушно, кивая на Дымова.

— Лиза из Питера, — отрапортовала Маша, — приехала писать диплом у Циркуля.

— Хм, — сказала Дина, достала из шкафчика пачку чипсов и принялась ими хрустеть. Она обожала все вредное.

Ворона Катя к этому времени перешла от обычной бледности к вспыльчивой пятнистости:

— Если ты собираешься впечатлить Сергея Сергеевича, тебе лучше проявить бо́льшую индивидуальность! Он ненавидит серость!

— В самом деле? — спросила Маша саму себя.

Не то чтобы она считала себя серостью, но и яркой индивидуальностью не обладала. Не отличаясь особыми талантами в какой-либо области, Маша брала усидчивостью и старательностью. Да и хорошая память выручала.

Однако именно ее Дымов решил отправить на конференцию.

— Странная она какая-то, — вдруг шепнула Дина.

— Кто? — не поняла Маша.

— Да эта… из Питера.

Дымов-Лиза в это мгновение сидел, вольно откинувшись на спинку стула, расслабленный, снисходительный, позволяющий Кате нападать на себя.

— А что с ней не так? — удивилась Маша.

— Посмотри на ее позу, — Дина прищурилась, — ни малейшего напряжения, плечи расслаблены, ладони открыты. Она даже не пытается закрыться от агрессии нашей вороны. Так ведут себя взрослые, слушая детские глупости. Или мужчины-шовинисты, не принимающие женщин всерьез. Эта новенькая очень нетипичная девочка.

— Да ты у нас психолог, — пробормотала Маша, растерявшись от такой проницательности.

Дина самодовольно улыбнулась:

— Деточка, если хочешь стать популярной, научись разбираться в людях. Греков, по которому ты так сохнешь, безвольный дурачок.

— Что такое безвольный? Что такое дурачок? — обиделась Маша. — Если ты говоришь о том, способен ли Андрюша вести горящий самолет под крики испуганных пассажиров и при этом распевать веселые песенки, решая про себя уравнения…

— Ого, — развеселилась Дина и сунула Маше в рот чипсину, — ну надо же, как ты раскочегарилась! Все тихони такие, с чертями в омуте.

— Вот что такое образное мышление, Катя! — вдруг воскликнул Лиза-Дымов довольно.

Ворона ошпарила Машу обжигающим взглядом.

— Ну-ну, — процедила она, — и чему вас там в Питере учили только. Ну ничего, Сергей Сергеевич сделает из тебя человека.

— Жду с нетерпением, — ухмыльнулся Лиза-Дымов.

— Очень-очень нетипичная, — прошептала Дина.

— А что вчера Вечный Страж-то хотел? — спохватилась Маша. — С чего он вообще выполз в люди? И почему в женское общежитие?

— Кто его знает, — Катя вроде как обрадовалась смене темы. — Бродил тут, страшный, как черт, напугал до смерти.

— А я вот нисколечки не испугалась, — уведомила их Дина. — Есть в нем некоторое очарование вечности.

— Да он воняет могилой!

— В смысле тухлятиной? — заинтересовался Лиза-Дымов.

— В смысле сыростью и холодом.

Тут на кухню зашла, шмыгая неудачным носом, Лена Мартынова, и всех как ветром сдуло. Никогда не знаешь, за что эта грымза на тебя набросится.

***

Лингвистика стояла у Маши второй парой, и когда Дымов вошел в аудиторию, она ехидно подумала, что платьишки и косички идут ему больше. В строгом, под горло, сером свитере он и правда был похож на циркуль. Высокий, тонкий, с длинными руками и ногами, с короткими темными волосами, стремительный и легкий, он был вполне себе, но чего-то его облику не хватало. То ли парочки кило, а то ли внушительности.

Прежде Маша не разглядывала его с таким вниманием — ну препод и препод, — но теперь Дымов казался ей ближе, симпатичнее. В конце концов он был тем, кто принял Машины беды всерьез, что сразу выделило его из всего остального человечества.

— Итак, друзья, — заговорил Дымов с улыбкой, — недавно у меня случилась довольно познавательная дискуссия о выразительности языковых средств. Наша с вами дисциплина дает большой простор для творчества. Грязь с ботинок можно вычистить сотней разных способов, и каждый из вас выберет свой. Предлагаю сегодня поиграть, долой скучные лекции!

Курс встрепенулся и загалдел. На Дымова порой находило подобное легкомысленное настроение, и тогда аудитория превращалась в детскую площадку.

— Итак, птенчики мои, даю задание, — Дымов уселся прямо на стол, болтая ногами. — Сочиняем наговор от плохих снов, каждый, естественно, свой. Но это только половина задачи, — он оглядел их, улыбаясь. — Вторая половина состоит в том, чтобы угадать, какой наговор кому принадлежит. Заодно и узнаете друг друга поближе.

Глава 08

В этот раз Фее-Берсерку вздумалось учить студентов падать.

— Не обращайте внимания на песок, — предупредила она, — у нас тут с пятым курсом планируются игры на выживание. Итак, друзья мои, залог успеха — это правильно рухнуть вниз.

Она была не очень высокой, зато сильной и ловкой. Мускулистое тело в спортивном костюме, огромные фиалковые глаза, восхитительный цвет которых явно не принадлежал матушке-природе, а был хорошо оплачен химикам-биологам. В Нежной в равной мере сочетались свирепость и красота, отсюда и появилось такое противоречивое прозвище.

— Сегодня мы научимся падать с разной высоты… Конечно, скажете вы, зачем это надо, ведь всегда можно успеть сплести наговор, замедляющий падение. Но нет! Ваш разум может быть парализован страхом или растерянностью. А вот ваше тело, ваши инстинкты никогда не подведут. И наша цель…

Маша слушала ее рассеянно. Как лучше поступить? Попробовать подбросить записку тайком? Но каким образом? У Нежной не было при себе сумки или кофты, которая висела бы сама по себе, а навыком фокусника, чтобы незаметно сунуть бумажку в карман на живом человеке, Маша не обладала.

— Рябова! — неожиданный оклик заставил ее вздрогнуть. Нежная подошла ближе, в упор глядя на Машу. На ее экзотичной радужке сверкали серебристые звездочки. Интересно, какой была Инна Николаевна сама по себе, до того как решила улучшить свою внешность? Изменило ли это ее характер? Сделало более счастливой и уверенной в себе?

— Рябова, — повторила Фея-Берсерк, — что с вами такое? Вы витаете в облаках, а ведь я обычно всем ставлю в пример вашу старательность.

И Маша решилась. Она не умела ловчить и честно себе признавалась, что не сможет подкинуть записку незаметно. Если Нежную это разозлит, так тому и быть.

— Вот, — сказала она и вытащила из кармана спортивки бумажку, — это вам.

Идеальной формы брови взлетели вверх. Фея-Берсерк неторопливо развернула послание, прочитала, ухмыльнулась и небрежно смяла его.

— Останьтесь на пару минут после занятия, — велела она спокойно. — Ну теперь-то вы можете сосредоточиться на том, что я объясняю?

— Да, — облегченно улыбнулась Маша, — теперь могу.

— Наша задача: довести навык до автоматизма, чтобы тело действовало само по себе. При этом следует учитывать, что падать с высоты своего роста или, скажем, с пяти метров, нужно по-разному…
Маша, обрадованная тем, что выполнила свою миссию, преданно воззрилась на Нежную, внимая каждому ее слову.

***

И следующие полтора часа они падали и кувыркались. Это было прекрасно, освобождало голову от лишних мыслей, тревог и сомнений. Маша извозилась в песке с ног до головы, вымоталась, но чувствовала себя просто отлично.

А вот Андрюше происходящее явно пришлось не по душе. Он злился из-за песка, отплевывался, раздраженно бурчал, ушиб плечо о чужое колено, страдал из-за перепачканной одежды и в целом настойчиво выражал недовольство. Маша сначала пыталась его успокоить, а потом перестала. Ну, нравится человеку страдать — кто она такая, чтобы мешать.

Когда в конце пары она подошла к Фее-Берсерку, та спросила, делая пометки в ведомости:

— А скажите мне, Мария, ваш брат Константин — он вообще как, нормальный?

Маша задумалась.

— Ну, он у нас младшенький, часто болел в детстве, вот и привык, что все ему потакают. С другой стороны, четверо старших братьев — это постоянный вызов, вечное соперничество, желание доказать себе и остальным, что ты ого-го.

— Хм, неплохой набор качеств для специализации в боевке, — кивнула Фея-Берсерк. — Ладно, раскатаю его в тонкий блин для начала, а там посмотрим.

— Ой, может, не надо прямо в тонкий? — испугалась Маша. — Может, чуть-чуть?

— Что вы понимаете в педагогике, Рябова, — нахмурилась Фея-Берсерк. — Ваш отец с нами, своими студентами, не больно-то церемонился. Окажу Валерию Андреевичу ответную услугу.

— Ну если вы так это называете, — все еще с сомнением протянула Маша, но делать было нечего. Она поплелась в раздевалку, раздумывая, стоит ли бежать ябедничать папе или дать Костику самому набить шишек.

Приняв душ и одевшись, она не удержалась и достала из кармана плаща телефон. Заперлась с ним в туалете, чтобы однокурсницы не грели уши.

Еще несколько лет назад Маша несла все свои сомнения Сеньке, но теперь тот завел целых троих детей, да еще и работал в школе учителем арифметики, так что времени у него ни на что не хватало.

И она позвонила Мишке.

— Чего тебе, ребенок? — буркнул он. На заднем фоне слышались голоса, кто-то с кем-то ругался. Год назад Мишка, озверев от маминых попыток сватовства, рванул в первую попавшуюся деревню и с тех пор трудился там доктором. Он без устали спорил с упрямыми стариками, которые верили в лечебные травки и наговоры, а вот в пилюли и целебные ягоды, последние достижения химиков-биологов, не верили вовсе.

— Костик вызвал на бой Фею-Берсерка, и та обещала раскатать его в тонкий блин, — отрапортовала Маша.

— О как, — в голосе брата послышалось ехидство. — Все-таки вызвал, поганец.

— Ты знал, — разочарованно протянула она. Вечно эти мальчишки от нее все скрывают!

— Костик рассказал Олежке. Ну ты знаешь, после того как он резко бросил свою полицейскую академию, мы все ему звоним по разным пустякам и болтаем всякую ерунду. Пытаемся растеребонькать. А Олежка рассказал мне про Костика, когда я звонил ему, чтобы пожаловаться на одну бабульку, которая угостила меня малиновым пирогом, а у меня потом два дня розовые пузыри изо рта шли. Посещаемость нашей больницы резко увеличилась, все приходили поржать.

— О, — только и сказала Маша. — А как же ты ел с пузырями во рту?

— Ненавижу теперь малину, — с чувством проговорил Мишка. — А папа знает? Ну, про Костика и Фею-Берсерка?

— А должен?

— Не-а, — уверенно сказал он. — Не убьет же она его, в конце концов. Почти наверняка даже не покалечит. Пусть Костян взрослеет как умеет.

Глава 09

— Я? Сглазить? — с запинкой пробормотала Лена, покрываясь некрасивыми красными пятнами. — Да кто вы вообще такой! Да что вы несете!

— Меня, — невозмутимая Дина выступила вперед. — Она пыталась сглазить меня.

В ее насмешливом голосе было так много всего: и осознание своего превосходства, и жалость к более неудачным экземплярам человечества, и снисходительность сильного к слабому.

— Неправда! — крикнула Лена.

Вечный Страж окинул ее пронзительным взглядом.

— Правда-правда, — заметил он спокойно. — Что вы использовали для защиты, милочка? — спросил он у Дины.

— Старый добрый оберег «не рой другому яму», — ответила она с улыбкой. — Он у меня вышит на всей одежде, я всегда заказываю вещи исключительно с оберегами, потому что вокруг так много завистников!

— Как предусмотрительно, — оценил Вечный Страж, и Дина одарила его обольстительной улыбкой.

Пристыженная, злая, Лена молчала.

— Попробуйте искреннее раскаяние, — посоветовал ей Вечный Страж, — должно помочь. А то ведь с таким носом женихов вам не видать.

— Да пошли вы, — огрызнулась Лена и хотела было покинуть кухню, но Вечный Страж преградил ей дорогу. Она остановилась, не решаясь отодвинуть его в сторону. Было в этой осанистой фигуре что-то внушительное. Парик и орден кто угодно может нацепить, невелика важность, но вот уверенная властность обескураживала. Как будто человек, стоявший перед ней, имел право примерно на все. Да и в общагу доступ посторонним был воспрещен, значит, мужчина в камзоле имел нехилые полномочия.

— Ну, это к нам не относится, — шепнул Лиза-Дымов Маше на ухо.

Это его «к нам» даже немного оскорбило ее. Вроде как Дымов пытался присуседиться к злодеянию, которое его никак не касается. Неужели преподавать настолько скучно?

Маша промолчала, а потом задумалась об оберегах на одежде. Это стоило невероятно дорого, на защитной вышивке специализировалось лишь несколько модных домов в стране, и покупать у них всю одежду обошлось бы в целое состояние. Неужели семья Дины была настолько богата или же у их красотки настолько щедрые покровители?

Маменька тоже была мастерица вышивать, однако все ее умения ограничивались профессиональной сферой. Как сваха она могла добавить очарования, красноречия или уверенности в себе, но немногие заказчики готовы были раскошелиться на такие наряды. Маша вспомнила историю из детства: мама вышила одному робкому богатею незаметный узор, который делал его более раскрепощенным. И этот богатей на все свидания со своей избранницей ходил в одной-единственной рубашке, отчего и был брошен. Как скряга.

— Итак, — снова заговорил Вечный Страж, доброжелательно и вальяжно, — вот чего я никак не могу понять: никто здесь не хочет зла Марии Рябовой. Я не чувствую ни от одной из вас ни ненависти по отношению к сей девице, ни злости. Так зачем же кому-то из вас желать ее смерти?

Девчонки оторопело уставились на него, явно не поняв ни слова. И только Арина медленно произнесла:

— А! Так вы Вечный Страж, просто выглядите по-человечески. Значит, это из-за Рябовой вы прервали свой покой? Ей что-то угрожает? Здесь, в общежитии?

Не зря Арина считалась гением. Соображала она молниеносно.

— Совершенно верно, — подтвердил Вечный Страж, окинув ее одобрительным взглядом. — Может, вы, моя милая, и угрожаете?

— Может, и я — с вероятностью четырнадцать и три десятых процента, — без промедления ответила Арина.

Вечный Страж на секунду подвис, потом уточнил с интересом:

— Почему четырнадцать, а не семнадцать?

— Потому что вы можете ошибаться, — невозмутимо заявила Арина.

— Ха! — он издал недоверчиво-недовольный каркающий возглас и перешел к Ане с Викой, так и сидевшим в обнимку: — А вы, девушка, отчего тут рыдания затеяли? Совесть загрызла?

Вика не смогла ничего ответить, только клацнула зубами и плотнее прижалась к соседке.

— Она плачет от человеческой жестокости, — подсказала Дина с прежней насмешкой. — Собиралась переехать в другую комнату, но никто, никто не захотел пригреть у себя такую ценную первогодку.

— Собрались переезжать? — с явной подозрительностью переспросил Вечный Страж. — По какой причине?

— По причине переполненности нашей комнаты! — выкрикнула Вика. — Нас теперь четверо!

— Ишь, какие капризные барышни пошли, — удивился он и ткнул унизанной перстнями рукой в Аню: — А вы? Хозяйственно-бытовая специализация, верно? Наверняка у вас много хороших ножей. Длинных, остро наточенных, таких, которыми легко зарезать столь тщедушную девицу, — кивая на Машу, — без особых усилий?

— Рябову? — Аня посмотрела на нее, явно примериваясь. — Это смотря как резать. Если, скажем, по горлу, то да, ножи подходящие есть. А если пронзить ее грудь и вынуть еще теплое сердце…

Маша в ужасе вцепилась в локоть Лизы-Дымова. Он, кажется, не обратил на нее внимания, весь сосредоточившись на прагматичном выражении лица Ани.

— Такой длины ножей у меня нет, — заключила Аня. — Я же тут баранов не режу… Да вы сами можете посмотреть, вон они все, — и она указала на стол.

— Ага, — Вечный Страж подошел к стойке с набором дорогих ножей, вынул их из гнезд, оценивая лезвия. — Бери кто хочешь, режь кого хочешь.

— Нет! — вырвалось у Маши. — У этих ножей другие ручки, видите, они с узорами. Тот был самый обычный, без каких-либо украшений.

Этот ее возглас снова напустил на кухню густую, ошеломленную тишину.

— Да что происходит-то! — вдруг истерически всхлипнула Катя Тартышева. Она довольно театрально прижала руки к груди, рукава черного балахона сползли вниз, обнажая тонкие запястья с многочисленными кожаными нитями-браслетами. Обереги, наговоры, может, еще какие-то артефакты. Наверняка многие из них были предназначены для раскрытия ее поэтических талантов.

— О! Какая пылкость, какой нрав! — Вечный Страж улыбнулся ей. — А вы, дорогуша, каким бы образом убили Марию?

— Довела бы чтением своих стихов до нервного паралича, — подсказала Дина.

Глава 10

Вечный Страж своими заявлениями переполошил все общаги, студенческая система сплетен работала без перебоя, и утром незаметная Маша стала героем всего университета. И хотя умом она понимала, чего добивается Иван Иванович (чем больше она на виду, тем меньше риск реального нападения), ею все равно овладели уныние вперемешку с паникой. Нечего было сомневаться, что все эти пересуды вот-вот дойдут до Костика, и тогда с ее родителей станется вообще забрать дочь из университета подальше от всех опасностей мира.

Уже на первой паре Маша заметила, что вокруг нее образовалась некая пустота. Даже сплетница Олеся Кротова устроилась подальше от той, кого злодейски мечтают прирезать, хотя обычно она всегда старалась сесть поближе, чтобы при случае списать.

Федя Сахаров смотрел на Машу издали круглыми сочувствующе-одухотворенными глазами, как будто мысленно сочинял некролог — ох уж этот синдром отличника, стремящегося первым выполнить любое задание. Петя Китаев бесцеремонно хлопнул Машу по плечу, весело поинтересовавшись, приглашен ли он на ее похороны. Таня Морозова шикнула на него, отгоняя, и сказала сердито:

— Ну почему они все такие дураки… Хочешь, мы организуем дежурство по тебе? Ну, чтобы рядом с тобой всегда кто-то был.

Таня обожала всех организовывать.

Содрогнувшись, Маша представила, как за ней по пятам ходит перепуганный Сахаров, негодующий Бойко или хамоватый Китаев, и неистово замотала головой.

Ее мысли были далеки от арифметики, и преподаватель — готический красавец по прозвищу Плакса — не тревожил ее в это утро, а под конец занятия даже поставил ободряющую пятерку за просто так, и вечный возмутитель спокойствия Саша Бойко стоически промолчал, наступив на горло врожденному стремлению со всеми спорить.

К обеду Маша так устала от абсурда происходящего, что искренне обрадовалась Плугову и Власову, которые подпирали плечами стену возле ее аудитории.

— Слышь, мать, — Власов бесцеремонно обнял ее, наградив презрительным взглядом Федю Сахарова, который как раз прошмыгивал мимо, пытаясь слиться с интерьером, — говорят, тебя прирезать хотят.

И захохотал, явно довольный тем, как громко у него это прозвучало и как прытко Сахаров припустил прочь.

Плугов бросил на него рассеянный взгляд и спросил коротко:

— А есть другие новости?

Маше было все равно, беспокоятся они потому, что ощущают некую ответственность за всю эту историю с разлетевшимися мечтами, жалеют ее, невезучую, или просто наслаждаются захватывающим приключением. Главное — Плугов и Власов не шарахались от нее, как однокурсники, и этого оказалось достаточным для почти щенячьей благодарности.

По пути в столовую она коротко пересказала им события вчерашнего вечера — о том, что Лена прокляла Дину, а Дина разгадала, что Лиза липовая, и завершила печальным:

— Если верить Вечному Стражу, то в свой сектор общежития могут попасть только те, кто там прописан. Какая-то магия крови.

— Да ты что! — ахнул Власов, и его глаза вспыхнули.

— Да-да, — кивнула Маша, обрадованная его искренним участием. — Помните, мы все сдавали по капле после зачисления… Это значит, что меня хочет убить кто-то из тех шести девочек, с которыми я живу. Ужасно, правда?

— Прям никто-никто не может проникнуть извне? — деловито уточнил Власов. — Вовк, ты тоже думаешь, что это звучит как вызов?

— Ну-ну, — раздалось рядом девичье, мелодичное, и Маша только сейчас поняла, что Лиза-Дымов уже некоторое время идет вместе с ними. — Зиночка Рустемовна таких экспериментаторов на завтрак съедает.

— Не, вот вы скажите нам, Сергей Сергеевич!.. — возбужденно воскликнул Власов и сам себе сделал огромные глаза, очевидно, призывая себя говорить тише. — Как это нам с Вовкой за пять лет обучения ни разу не пришло в голову сходить к кому-то в гости?

— Так это, — буркнул Плугов, — ты просто не знал, что такое запрещено.

— Но теперь-то знаю! А значит, мы просто обязаны проверить заверения Вечного Стража, а то вдруг он Рябовой по ушам ездит и на самом деле в их комнату кто хочешь проникнет. Всё ради безопасности Марии, — и он отвесил вполне куртуазный поклон, взмахнув рукой с несуществующей шляпой.

— Бестолочи, — беззлобно резюмировал Лиза-Дымов.

Маша запнулась, увидев Костика, который вышагивал туда-сюда перед входом в столовку. Вид у него был суровый и решительный, и она спряталась за Плугова с Власовым, словно это могло спасти ее от утомительного разговора.

— Что? — спросил Плугов, моментально сомкнув с приятелем ряды, чтобы прикрыть Машу.

— Брат, — ответила она, и тут ее сердце перекувыркнулось: с другой стороны коридора к ним безмятежной лебедушкой плыла мама. Как? Так быстро?

Чтобы попасть на территорию университета, родителям требовался особый пропуск, но для мамы это, конечно, не могло стать преградой.

— И мама, — с ужасом пискнула Маша и поняла, что даже неведомая душегубица пугает ее меньше.

С другой стороны, если бы семейный совет постановил вернуть ее домой, то сейчас здесь появился бы папа.

Вздохнув, Маша выбралась из-за спин менталистов и покорно застыла, позволяя родственникам окружить себя с двух сторон.

Костик успел первым.

— Мария Рябова, — начал он самым грозным образом, — немедленно объясни мне, что за дикие слухи циркулируют по данному учебному учреждению…

У-у-у! Когда братья переходили на официоз, почерпнутый из лексикона отца, это значило, что в них включался режим защитника и житья теперь от них не будет.

Но тут Костик увидел маму, его глаза совсем по-детски расширились, и он торопливо нацепил на себя немного кривоватую, но вполне беззаботную улыбку.

Лариса Алексеевна Рябова, известная сваха, не была ослепительной красавицей — уж слишком асимметричными достались ей черты живого, подвижного лица. Но люди быстро забывали о недостатках ее внешности, поддаваясь искреннему дружелюбию. Мама слушала людей с неподдельным интересом, даже если те несли полную чушь или разглагольствовали о скучных вещах. Ее глаза лучились теплом, а улыбка всегда таилась в уголках губ, готовая в любое мгновение выпорхнуть на волю.

Глава 11

Маша стояла на лестнице, глядя на торжественную Катю, и точно знала: пролетом ниже Лиза-Дымов тоже слушал. Он задержался, запутавшись в шнурках, а она не стала его дожидаться, подумав, что это немного странно — топтаться рядом, подобно преданному пажу. Было у Лизы такое свойство: то и дело хотелось то ли поклон ей отвесить, то ли несуществующий шлейф подхватить. Это настолько смущало, что Маша рванула вперед, спасаясь от неловкости.

И теперь этому радовалась: вряд ли Катя решилась бы на откровения в присутствии непонятной питерской новенькой.

Дымов тоже это понял и подслушивал в прилежной тишине.

— Кто собирается меня убить? — спросила Маша, внутренне трепеща.

— Ленка Мартынова, — прошептала Катя.

Поверилось как-то сразу, безо всякого удивления или сомнения. Ну конечно, Лена Мартынова, с ее скошенным набок носом, попыткой проклясть красотку Дину Лерину, с вечной злостью на всех и вся, с внешностью, которую она то и дело пыталась поменять. Разумеется, из всех девочек-соседок только эта грымза была способна на убийство.

— А, — слабым голосом произнесла Маша, — вот оно что.

— Да ты послушай, — Катя схватила ее за руку, густо подведенные черным глаза блестели, — это же лингвистическое преступление!

Несмотря на легкое головокружение, стало смешно.

— У тебя все лингвистическое, — ответила Маша. — Ты, наверное, и в борще видишь черты своего прекрасного Циркуля.

— Ну при чем тут Циркуль! Циркуль тут вообще ни при чем. Все дело в Ленкином отце.

— А?

Маша вспомнила папки с делами. Мама — директор чего-то там, а папа — писатель.

— Рябова, что ж ты такая тупенькая-то, — скорбно простонала Катя. — Ну Мурат Мартынов, детективщик, не читала, что ли?

— Не-а.

Катя вдруг застеснялась.

— Конечно-конечно, — забормотала она, — низкий жанр литературы, все понятно…

Маша представила себе, как по лестнице поднимается Лиза-Дымов и, одергивая юбку, строго поправляет: «К низким жанрам литературы традиционно относятся потешки, частушки, но никак не детективные истории…»

Закусив губу, она отогнала от себя это видение.

— Да нет, я просто не читала. Не из принципа, — заверила она Катю торопливо. — Так что там с папой-писателем?

— Ну, я не то чтобы фанат, просто для общего развития, — продолжала оправдываться та, — но у Мартынова есть такой роман, называется «За что убили Аламнею», я его еще в прошлом году читала… Так, пролистала просто... И вот, сюжет там — один в один как у тебя. Меня сегодня на парах как током шарахнуло. Ба, думаю, а ведь точно!.. Короче, в книге героиня зарезала ножом свою соседку по общежитию прямо в кровати, потому что мечтала написать самый достоверный триллер в мире. Ей, ну то есть героине, хотелось досконально понять все чувства убийцы, пройти, так сказать, весь путь.

— Ого, — пробормотала Маша, не зная, что еще сказать.

— Ага, — Катя почесала нос. — Ленка-то, она закомплексованная вся, нормальный человек разве будет столько себя улучшать. Вдруг это связано с фигурой отца? Ну типа борьбы за его внимание, потребности в одобрении, что-то такое.

— Ты хочешь сказать, что Лена решила убить меня, чтобы порадовать папу? — уточнила Маша. Тонкий голосок здравого смысла скептически нашептывал, что конструкция умозрений уж больно шаткая. Но он терялся на фоне мощной волны облегчения: ура! Определенность! Наконец-то убийца обрела имя и фамилию, а значит, теперь все закончится.

— Не прям порадовать, — задумалась Катя, — просто доказать, что она не хуже его литературных героинь.

— Хм.

— Да ты почитай сама «Аламнею», а потом уже хмыкай! И вообще… неблагодарная ты, Рябова, я тут за тебя радею, а ты сомнениями объята… нет, не так. Сомнения затмили разум твой, и узкий коридор предубеждений…

Ну все, Катька снова утонула в словах, забыв обо всем остальном. Громко декламируя строчки про сомнения, она покинула лестницу, скрывшись за дверью их этажа.

— Ну, не знаю, как-то вилами на воде, — сказал Лиза-Дымов, поднимаясь по лестнице.

— Много вы понимаете, — вспыхнула Маша. — Если бы меня отец не любил, я бы на что угодно пошла, лишь бы это исправить.

— А Мурат Мартынов прямо-таки не любит Лену? Мы в этом уверены?

Раздраженная, она отвернулась от него.

— Впрочем, теория любопытная, — смягчился этот зануда. — Надо бы прочитать роман, что думаете, Мария?

— Обязательно надо, — снова воодушевилась она, — но сначала рассказать все Вечному Стражу. Пусть он проследит за Леной, задаст ей правильные вопросы.

— Конечно-конечно, — согласился Дымов рассеянно. — Мы немедленно доложим, но, Рябова, не теряйте своего критического мышления, ладно? Нельзя же просто так взять и обвинить человека…

Маша сцепила пальцы, чтобы не разреветься. Ну почему он такой спокойный!

— Убивают из-за денег, власти или страха. Но из-за книги? — неуверенно пробормотал Дымов.

— Ну не из-за книги, конечно, а из-за нехватки любви… И вообще, Сергей Сергеевич, вы меня поражаете. Не вы ли говорили на лекциях, что книги вмещают в себя весь мир?

— Нет, не вмещают, — моментально опроверг сам себя Дымов. — Буквы, слова, строчки сами по себе мало чего стоят. Кто-то должен вдохнуть в них жизнь.

Она промолчала, не желая вдаваться в лингвистические дискуссии. Все внутри Маши буквально дрожало от нетерпения. Ей хотелось куда-то бежать, сыпать разоблачениями, обвинениями, подозрениями.

Пусть все скорее закончится, пусть Лена Мартынова ненавязчиво исчезнет, чтобы никогда больше не напоминать о себе.

А Лиза-Дымов вдруг приблизился, в его голубых глазах плескалось что-то, похожее на одержимость. От неожиданности Маша даже не успела толком испугаться и замерла, глядя на эти причудливые переливы.

— Слово — жизнь, — прошептал он, — ритм, темп. Математический подход к словесности, формулы вместо рифмы. Вы ведь готовитесь к конференции, Рябова?

Да он сумасшедший! Очередной повернутый на своем предмете препод, их тут пол-универа таких.

Глава 12

Проснулась Маша, как всегда, очень рано, но Лиза-Дымов, полностью одетый, уже сидел на своей кровати и с хмурым видом переписывался с кем-то в телефоне. Колени он со всем усердием сводил вместе.

— Да ну, — сказала Маша, — вы непременно разобьете себе нос, вот увидите. Юбка слишком длинная и широкая, воланы еще эти. Забудете ведь, наступите на подол и споткнетесь.

— Доброе утро, Рябова, — рассеянно отозвался он, кажется, совсем не слушая. Ну и пожалуйста. Она предупредила.

Маша категорически не выспалась и, стоя в душе, долго бессмысленно таращилась на кафель, пытаясь настроиться на новый день. Сегодня всего три пары, первой идет механика. Уж у Лаврова она мигом проснется, у него даже ленивые и разгильдяистые всегда в тонусе.

Натянув футболку и джинсы, она вернулась в комнату, спохватилась, посмотрела в окно. Там было пасмурно, тучно, тоскливо. Утро явно не задалось и у Зиночки.

— Рябова, тут такое дело, — негромко шепнул Лиза-Дымов, подходя ближе. — У нас рабочая десятиминутка перед парами, опять, поди, какие-то изменения из Минобраза пришли. Я убегу пораньше, но Плугов и Власов вас проводят до аудитории, я написал им.

— Это так обязательно?

— Да ведь им не трудно, а всем спокойнее.

Послышался шорох: Аня Степанова, зевая, выбралась из-за своего полога и от души зевнула.

— О, душ свободен, — обрадовалась она и потянулась за полотенцем.

— Пойдем, Машка! — воскликнул Лиза-Дымов, переходя на приятельские интонации. — Тяпнем чаю, пока есть время.

Он первым рванул к двери, конечно, тут же наступил себе на подол и негромко чертыхнулся. Маша только головой покачала: если наряды ему действительно выбирала ректорша, то у нее странное чувство юмора.

На кухне красавица Дина грызла чипсы, пила кофе и читала книжку, небрежно покачивая туфлей на длиннющем каблуке.

— Доброе утро! — бодро воскликнула она. Любопытная Маша тут же взглянула на обложку и вздрогнула: Мурат Мартынов, «За что убили Аламнею». Именно об этом детективе ей накануне рассказала Катя Тартышева.

— Какой интересный выбор литературы, — заметил глазастый Лиза-Дымов и по-хозяйски включил чайник. Кажется, он уже неплохо освоился на общажной кухне.

Дина хмыкнула.

— Между прочим, именно я делю комнату с предполагаемой убийцей, — напомнила она ехидно. — Конечно, Катька нашептала мне свои умозаключения — мол, Ленка собирается прирезать тебя, Машка, чтобы доказать что-то отцу… Чушь собачья, — заключила она равнодушно. — Но книжка написана ничего так, живенько.

— Где ты успела ее раздобыть? — подозрительно спросила Маша, которой теперь повсюду мерещились опасности и враги.

— Так у Катьки и одолжила. Наша ворона такая ворона: пудрит нам головы всякой словесной эквилибристикой, а сама пошлые романчики почитывает. Сплошная показуха все эти черные одеяния, пафосные завихрения, а в голове пусто.

Хмыкнув, Лиза-Дымов засыпал чай в заварочник и достал из объемного цветастого рюкзака, с которым нынче не расставался (ведь там был драгоценный артефакт — зеркало) две булочки. Одну протянул Маше.

— А мне булочку? — тут же спросила Дина, с интересом его разглядывая.

— Ехиднам булочки не полагаются, — несколько нервно огрызнулся тот. Как бы Циркуль ни прикидывался битым жизнью преподом, Дина его все-таки выводила из душевного равновесия — и своей проницательностью, и своим нахальством, и своей фривольностью.

— А-ах, какая жалость, — нисколько не расстроившись, протянула она.

Маша, вздыхая над собственной простоватостью, разломила свою булочку пополам и протянула половинку Дине. Та, кажется, удивилась, но отказываться не стала, с удовольствием надкусила сладкое тесто со сгущенкой, а потом заела острыми чипсами. Вот, мелькнула у Маши в голове недобрая мысль, и в личной жизни Дина такая же всеядная. Немедленно устыдившись такому злопыхательству, она торопливо метнулась к сушилке за кружками.

— Что у вас такое в бауле? Кирпичи при себе таскаете? Это ваше секретное оружие, господин охранник? — Дина все никак не отставала от Дымова. Не давал он ей покоя, и все тут.

— Ты же потомственная гадалка, — улыбнулся он, — вот и ответь сама на свой вопрос.

Ее глаза недобро сузились: эти слова явно пришлись Дине не по нутру.

— Много бы ты понимал, — буркнула она. — Настоящее гадание — это не какая-то там кофейная гуща и прочая ересь, а аналитика, помноженная на серьезный объем данных.

— Говорят, что у твоей легендарной бабки, Антонины Лериной, была целая тетрадь с формулами и расчетами… — продолжал Дымов, который, кажется, твердо был намерен узнать девочек как можно лучше. — Да только она сожгла ее перед самой своей смертью, ничегошеньки потомкам не оставила.

— Говорят? — переспросила Дина язвительно. — Да об этом даже в школьных учебниках написано. А что, господин охранничек, у тебя нет великих предков, чужими интересуешься?

Маша поставила перед Лизой-Дымовым, вальяжно развалившимся на стуле, кружку с дымящимся чаем. Он улыбнулся ей, а потом поменял их булочки: взял себе половинку, а Маше подвинул целую.

Она отчего-то смутилась — наверное, потому, что Дина не спускала с них глаз.

— Нету, — легко согласился Дымов. — С предками мне повезло куда меньше, чем вам, девочки.

— Ну, может с потомками получше выйдет, — безо всякой доброжелательности сказала Дина. — Сколько тебе лет? Дети есть? А как жена относится к тому, что ты в женской общаге отираешься?

— Детей трое, — с дурашливой улыбкой отрапортовал он, — жена не ревнивая. Ты спрашивай, не стесняйся, расскажу все без утайки.

Дина раздраженно закатила глаза и снова уткнулась в книжку, а Дымов залпом допил чай, проскороговорил «еще увидимся, Машка» и умчался на преподскую десятиминутку, доедая булочку на ходу.

***

Так и получилось, что Маша вышла из общаги вместе с Диной. На улице уже маячили Плугов и Власов, светлые длинные волосы последнего романтично развевались на ветру.

Глава 13

Сомнения еще не до конца оставили Машу: а вдруг это действительно Дымов, просто вот такой вот, весь аккуратненький. Может, к нему Алла Дмитриевна забегала и ресницы накрасила? Но ведь у него шла пара, на которой первогодки постигали азы лингвистики, когда ему было прихорашиваться…

Мама всегда говорила: чаще всего люди попадают в глупые ситуации, когда стараются избегать глупых ситуаций. Пусть уж Циркуль сочтет ее истеричкой, чем… ну, все остальное.

Родись Маша у другого папы, сейчас она непременно начала бы орать и трепыхаться. Но Маша родилась у мастера боевых искусств, офицера и зануды, поэтому не орала и не трепыхалась. Наоборот, ее рука в чужой руке стала вялой, послушной, а потом, когда Лиза-или-кто-она-там тоже автоматически расслабилась, Маша рванула прочь, молча и целеустремленно.

Она не тратила силы на всякие там вопли, сосредоточившись на дыхании. Припустила обратно к учебному корпусу, не позволяя себе оглядываться, но все равно слышала бег за своей спиной. Лиза догоняла ее так же молча и так же упорно, а это ли не признание вины? Они были в разной форме: Маша привыкла к физическим нагрузкам, а пухленькая изнеженная девушка из зеркала — нет. Она задыхалась, тяжело топала и, кажется, все замедлялась. В какое-то мгновение у Маши даже мелькнула шальная мысль: а не развернуться ли и не зарядить девице тем самым фирменным ударом, которому папа учил ее едва ли не с детского сада. Но по натуре своей Маша не была бойцом, она всегда стремилась увильнуть от любых неприятностей, и сейчас трусость гнала ее вперед, как загнанного зайца…

— Рябова, вы в догонялки, что ли, решили поиграть с господином охранничком? — насмешливая Дина преградила ей дорогу, и Маша едва не оттолкнула ее с разбега, а потом сообразила: они уже находятся на площадке перед учебным корпусом и вокруг полно народу. Быстро оглянувшись, она увидела красную и потную Лизу, которая стояла довольно далеко, грудь ее ходила ходуном.

Надо ее изловить, почти решилась Маша, которой люди вокруг придали смелости, — но в это мгновение Лиза замысловато выругалась и… исчезла.

— Артефакт пространственного искривления, — резюмировала Дина. — Или испрямления, споры о классификации подобных устройств бесконечны… Куда это он так торопится?

Маша не в состоянии была сейчас вести беседы, она только помотала головой, как осел, увидевший перед собой неожиданное препятствие, потом промычала что-то невразумительное и поплелась к универу.

— Эй! — крикнула ей вслед Дина. — Режим правды отключен, если вдруг ты не слышала с этими догонялками… или что такое у вас было. Третья пара по расписанию!

Третья пара? Ах да, арифметика. Ну какая сейчас арифметика?

И Маша снова пробиралась через переполненные коридоры. Панические настроения уже выветрились, и теперь все вокруг оживленно и радостно ругали менталистов, у которых вечно бардак на кафедре. Вот у механиков или словесников такого безобразия никогда не происходило, на боевке царила идеальная дисциплина, химики-биологи занимались вредительством в рамках приличий, хозяйственники еще и пользу приносили, историки и арифметики варились сами в себе, а на факультете времени царила сплошная скука.

Все эти разговоры текли вокруг Маши, а она шла, окутанная в кокон недавнего потрясения, и адреналин медленно покидал ее, ноги тяжелели, становились ватными, руки начинали дрожать, а слезы подступали даже не к глазам, а куда-то к горлу.

С трудом поднявшись на третий этаж, она кое-как преодолела длинный коридор и безо всякого стука ввалилась в кабинет Дымова. Тот сидел за столом, уткнувшись носом в компьютер, сосредоточенный и спокойный.

— Силлабусы, силлабусы, — напевно бормотал он себе под нос.

— Где… — выдохнула Маша, последним усилием заставила себя совершить еще несколько шагов, рухнула на шаткий стул и закончила: — Где ваше зеркало?

Дымов вскинулся на нее, нахмурился, мысленно выбираясь из своих силлабусов, потом глаза его округлились.

— Рябова? — запоздало всполошился он. — Что такое?

— Вы… То есть Лиза. Она только что пыталась затащить меня в заросший сад. Ну, где чертополох и колючки.

Дымов стремительно вскочил, дернул на себя довольно потрепанный портфель, с которым ходил на пары, и сунул туда руку — сперва вполне уверенно, потом начал рыться энергичнее, а потом и вовсе вытряхнул все на стол. Студенческие тесты, блокноты, ручки, пара книжек посыпались на лакированное дерево — всякий хлам, но зеркала не было.

— Не понимаю, — растерянно пожаловался Дымов, пробежался туда-сюда по кабинету, зачем-то снова заглянул в портфель и начал рассуждать логически: — Так. Я вышел из общежития Лизой, было еще очень рано, так что мне никто не встретился ни в парке, ни в универе. В своем кабинете я заглянул в зеркало, вернулся в самого себя. Переоделся. Переложил вещи из рюкзака в портфель и отправился с ним на десятиминутку. Там я кинул портфель на один из стульев, а дальше мы битых полчаса слушали о промежуточных итогах перехода со стандарта ЗУН на ОК, ПК и ОПК… Едва не опоздали оптом на все пары! Я схватил портфель и помчался в аудиторию, потом в другую, потом Алла Дмитриевна объявила об утечке правды, и я пришел сюда. Все.

— Все? — гневно переспросила Маша. — За это время кто-то упер у вас древний артефакт, а потом воспользовался им, чтобы… Зачем? Что меня ждало в конце прогулки с милой девушкой Лизой, которой я полностью доверяла?

— Как вы?..

— Сбежала? Опознала подделку? А может, вы сами передали кому-то артефакт, Сергей Сергеевич? Ведь о том, что он у вас, знало всего несколько человек. Может, вы поэтому с такой охотой согласились нацепить на себя юбку?

— Вам надо выпить воды, Мария, — печально сказал он.

— И только посмейте хотя бы букву шепнуть над стаканом! — крикнула она, совсем распоясавшись. — Мне еще на Плаксу идти!

— Насколько я знаю, Лев Григорьевич вовсе не мешает студентам мирно спать на своих лекциях, — заметил Дымов, беря графин. — Так что пара успокоительных словечек вам не повредит.