Радость моя, громкоголосая

Глава 1

Меня бросила жена. Два дня она не разговаривала со мной. Временами задумчиво посматривала в мою сторону, и тогда мой волк поджимал хвост и начинал тихо, жалобно скулить. Он боялся. Также, как и я. Уж лучше бы она, как обычно бывает во время наших редких ссор, раскричалась, а потом расплакалась. Тогда я, в волчьей ипостаси, на брюхе подполз бы к ней поджав уши и хвост и принялся виновато заглядывать в любимые глаза и слизывать со щёк солёные слезинки. Радость моя сидела бы рядом со мной на полу и, дёргая за шерсть на загривке, кричала, что я грязная помойная собака. На самом деле, у меня красивая густая белая шерсть, местами с желтоватым отливом, потому что я — полярный волк-оборотень. Но она быстро остывает, моя Алла, моя красавица-жена. Мы женаты уже семь лет, у нас трое замечательных шалунов — щенков, да ещё один, Аполлоша, серьёзный, рассудительный парень десяти лет, Аллочкин сын от первого брака, которого я люблю не меньше, чем собственных детей. Я их всех люблю и, надеюсь, меня они любят тоже. Аполлоша терпеть не может своё имя и хочет его поменять, когда станет получать паспорт, а пока мы зовём его Пол, и это ему нравится. Положа руку на сердце, должен признаться: у Аллочки есть основание сердиться на меня. Нет-нет, я даже и не думал ей изменять, но приятно же, когда упругая женская грудь как бы нечаянно прижимается то к моему плечу, то к спине, когда я сижу за компьютером обладательницы этой груди, пытаясь разобраться в причинах его зависания. Но грудь здорово отвлекает, признаюсь честно.

Я категорически отвергаю обвинения моей любимой, что она мне не нравится вот такой: грузной, с большим животом, чуточку расплывшимися чертами лица, припухшими губами и отяжелевшими, налитыми грудями. Ничего подобного! Я люблю её ничуть не меньше, только сейчас моя любовь немного другая. В ней меньше желания, страсти, хотя и эти чувства никуда не делись, а лишь затаились в глубине моего сердца. Теперь на первое место вышла постоянная тревога и беспокойство за жену и сына, которого она носит. Я боюсь предстоящих родов и растерян, не зная, чем помочь моей Радости.

Но докладываю по порядку.

Меня зовут Олег Одинцов, мне тридцать четыре года и я оборотень. Увы, но мы существуем на самом деле, хотя об этом мало кто знает. Чёрт возьми, да нас целый город, небольшой, правда, всего двенадцать тысяч жителей. Честно скажу — не все они оборотни, много и обычных людей. Вторая наша ипостась — волк. Вот лично я, как уже сказал, волк полярный, большой, с красивой белой шерстью. Полярный зверь значительно крупнее всех прочих волков, но нас мало. По крайней мере до недавнего времени нас таких, больших и красивых, было всего трое: я, мой отец и старейший член Совета Стаи Кытах Арбай. Но последние двое уже старики, а мне всего тридцать четыре.

Во главе нашей Стаи двое: вожак Айк Гранецкий, сибирский волк, не слишком, по моим меркам, крупный, но сильный, умный и, на мой взгляд, чересчур уж суровый, а порой и просто жестокий. Стаю он держит железной рукой, а того, кто ослушается вожака, ждёт неминуемая и быстрая смерть. Его супруга, как ни странно, человеческая женщина, Софья. Стая подчиняется ей беспрекословно и, я бы сказал, с радостью. Пожалуй, Софью даже любят. Она оказалась идеальной парой волчьему вожаку: всегда выслушает и обязательно постарается помочь, а уж если не в силах — то посоветует что-то дельное. И никогда не отмахнётся, не сошлётся на занятость и нехватку времени. Тому, кто её не знает, Софья кажется мягкой и уступчивой, но Стая на её счёт не обольщается. Ещё свежи в нашей памяти события её противостояния с вожаком, чуть не приведшие к его трагической гибели. Только её стальная воля и решительность спасли Айка.

Софью я не люблю. Я, конечно, искренне её уважаю и предан ей также, как и её мужу, но она мне не нравится. Любой, кто впервые встречается с ней, ни за что и никогда не поверит, что вот эта скромная, тихая, неяркая женщина способна подчинить стаю волков, а у её мужа, при взгляде на неё в глазах появляется мечтательная дымка, и лицо приобретает совершенно глупое выражение. Но я не люблю тихих омутов, в которых водятся черти. То ли дело моя Радость! Какая она есть — вся на виду. Лишь недавно она перестала материть меня при наших размолвках, и то только потому, что я указал ей на плохой пример, который она подаёт детям. Теперь она лишь кричит, но так, что дребезжит посуда в шкафу. А может это просто моему чуткому волчьему уху кажется, что слишком громко. Она не обижается, когда я называю её моей громкоголосой Радостью, лишь смеётся. Кстати, с Софьей они давние подруги, ещё со школы.

Две недели назад мне позвонил Карен, главврач нашей Междуреченской больницы, по просьбе врача женской консультации, у которого наблюдается Алла. С Кареном мы давние приятели, да он и вообще бесцеремонный тип. В своей обычной грубоватой манере он потребовал, чтобы я уговорил мою Радость на какую-то операцию. Я не понял, как она называется, какое-то “сечение”, потому что самой ей не родить. Карен ехидно возмущался, что некоторые громилы женятся на неподходящих для них женщинах, да ещё человеческих. После его слов я окончательно растерялся и смог лишь пробормотать, что у нас уже есть трое щенков и роды были нормальными. Карен фыркнул и сообщил, что, к сожалению, этот мой сын будет весить столько же, сколько весили трое и предложил мне представить, каково придётся моей жене. Я пришёл в ужас, не зная, что делать и боясь даже думать, как будут происходить роды.

Таким меня и застала любимая — с трясущимися руками, бледного. Я стал уговаривать её на операцию, но моя Радость даже слушать меня не стала! У неё вообще громкий голос, а уж когда она разнервничается… В общем, она принялась кричать, что операция оставит на её животе безобразный шрам, и она никогда и ни за что на свете на неё не согласится, как бы я, поддавшись на глупые уговоры врачей на неё не давил! А я совсем и не давил, а лишь боялся и переживал в ожидании родов. Мне даже посоветоваться не с кем было! Мелькнула мысль поговорить с Софьей Гранецкой, но у той случилась какая-то запарка на работе, и Айк жаловался, что совсем не видит жену.

Софья преподавала “Основы бухучёта” в нашем институте. Студентов у неё много, да ещё кое-кто из предпринимателей уговорил её прочитать им курс лекций. Кроме того, как второе лицо в Стае, она два раза в неделю ведёт приём всех, кто желал пожаловаться ей на мужа, на жену, детей и прочих родственников. Разгребать чужие заморочки — не самое лёгкое дело, и Софья говорит, что от этих разговоров устаёт больше, чем от лекций. Я охотно верю ей, потому что волчицы, даже и в человеческом обличье, хамоватые и наглые. В скобках замечу, что ещё и потому люблю свою Радость, что нет в ней этой нахрапистости и бесцеремонности, присущей нашим самкам.

Вот на фоне всего этого мне и показалось, что грузить Софью нашими проблемами — не самый лучший выход.

А потом случилось это несчастье.

Я, как чувствовал, проснулся утром с плохим настроением. Мои драгоценные щенки развеяли мрачные предчувствия, чуть свет вскарабкавшись на меня. Конечно, в целях поддержания дисциплины я зарычал на них, но это так, в шутку. Да они и не испугались. Но докладываю по порядку.

Когда я приехал на службу, то обнаружил, что весь личный состав нашего небольшого горотдела полиции столпился у открытых дверей кабинета начальника. Мои парни тоже были здесь, и я нахмурился, глядя на них. К слову, я являюсь командиром десятка личных гвардейцев вожака стаи и его супруги. Нас ещё в шутку называют телохранителями. Официально мы являемся СОБРом, подразделением полиции Междуреченска. Правда, у Софьи имеются и свои гвардейцы, внештатные. Этих волков она когда-то спасла от зубов вожака и с тех пор они сами зачислили себя в её охрану.

Я тоже заглянул в кабинет, и у меня перехватило дух: там, на стуле, у стола начальника, с небрежной грацией восседала полярная волчица. В человеческом обличье блондинка с пышной копной недлинных волос. Она лениво повернула голову и окинула толпящихся у двери мужиков насмешливым взглядом ярко-зелёных глаз. И вдруг увидела меня. Конечно, я возвышался над всеми чуть не на голову. Её огромные глазищи расширились, и она, не обращая внимания на вопросы начальника и любопытные взгляды, гибко поднялась и подошла ко мне. Её пальцы легко коснулись моей щеки, и она восхищённо воскликнула: — надо же, полярный волк! Как тебя зовут, красавчик? — Из толпы мужиков раздались смешки, а я, рисуясь, чётким движением бросил ладонь к непокрытой голове (хоть и не положено так):

— старший сержант Олег Одинцов к вашим услугам, сударыня! — не в силах отвести от волчицы взгляд.

— А ты мне нравишься, красавчик, — она подвинулась ко мне так близко, что я почувствовал жар её тела. Её рука по-хозяйски легла мне на грудь: — проводишь меня сегодня в гостиницу…Олежек?

Кто-то из мужиков громко хмыкнул. Начальник, майор Пасечник, оглушительно откашлялся. Я, нахмурившись, отступил на шаг от нахальной волчицы. Стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и внушительно, ответил: — извините, не смогу. Мне нужно забрать детей из садика.

Она насмешливо окинула меня взглядом: — дете-ей… Неужели у тебя и жена имеется?

— Так точно! Жена и четверо детей!

Она сморщила хорошенький носик: — фи-и, а мне сказали, что я буду единственной полярной волчицей! — Сзади, среди моих сослуживцев, снова раздались смешки. Я сердито оглянулся:

— вам что, заняться нечем?

— Действительно! — майор вспомнил, наконец, о том, что он здесь начальник и оглушительно хлопнул ладонью по столу: — все по местам! Чтобы к шестнадцати ноль-ноль отчёты по запланированным мероприятиям лежали передо мной. Свободны! — Посмеиваясь и перекидываясь репликами, парни разбрелись по кабинетам, а я остался. Красотка цепко держала меня за рукав, не собираясь выпускать. Майор хмуро посмотрел на меня. Я пожал плечами. Он перевёл взгляд на женщину: — присаживайтесь, Нора, и продолжим наш разговор. — Она выпустила, наконец, мой рукав и с недовольным видом вернулась на стул, а я выскочил из кабинета, стараясь, чтобы мой уход не выглядел поспешным бегством.

С того дня я жил, как на вулкане. Нора приехала к нам из Салехарда и стала работать в кадровой службе. Она бесстыдно заявила мне, что я должен бросить свою человеческую жену и стать её парой, потому что полярные волки — редкий вид, а в Междуреченске нас, молодых вообще всего двое. Нора постоянно оказывалась рядом со мной, будь то оперативка у начальника или послеобеденное чаепитие в дежурке. Парни надо мной потешались, а кое-кто советовал оттрахать её пару раз, но о таком я даже думать не хотел. Майор Пасечник не вмешивался, но поглядывал в её сторону неодобрительно, мне же как-то вскользь заметил: — я не советовал бы тебе, Олег, связываться с Норой. Если узнает Софья — нам всем туго придётся. Да и вообще, она, кажется, до сих пор не представилась вожаку и его паре. Она что, собирается жить не в стае, а волчицей-одиночкой?

Я на такие его слова аж задохнулся от возмущения! Только что он предостерёг меня от тесных отношений с девушкой и тут же, как само собой разумеющееся, интересуется у меня о её намерениях! Я дёрнулся и грубо ответил:

— а мне откуда знать, как она жить собирается!? И на какие это отношения вы намекаете? Если вы, Пал Иваныч, забыли, так я напомню: у меня семья! Я жену люблю, а она сейчас беременна, ей нельзя расстраиваться, так что никаких разговоров о несуществующих отношениях я терпеть не намерен, даже и от начальника!

— Ну — ну, не злись, Олег, это же я так просто сказал, без задней мысли, — примирительно ухмыльнулся тот, — я ей сам скажу, что надо бы не тянуть с представлением.

Я вернулся в свой крошечный кабинетик, кипя от негодования. Они все с ума посходили, что ли?? Я тут весь извёлся из-за скорых родов моей Радости, а им больше и заняться нечем, кроме как наблюдать, как Нора меня в постель затащить пытается!

А той всё неймётся. Я уж даже по коридору чуть не бегом стал передвигаться на потеху личному составу после того, как она, проходя мимо, сделала вид, что у неё нога подвернулась и рухнула прямо на меня. Конечно, я не мог допустить, чтобы женщина упала и ушиблась, а она обхватила меня за шею и прижалась всем телом так, что я почувствовал, как напряглись её полные груди. Кое-как я отцепил наглую волчицу и поскорее скрылся в дежурке, чувствуя, как невольно краснею.

Чувствовал я себя ужасно, а ведь ни в чём не виноват! Нора внесла разлад в нашу тихую упорядоченную семейную жизнь. При каждом удобном случае она старалась как бы нечаянно прижаться ко мне бедром или задеть грудью, вызывающе улыбалась и облизывала губы розовым язычком, пристально глядя мне в глаза. Дошло до того, что как-то ночью мне приснилось, что она уселась ко мне на колени и, расстегнув брюки, запустила руку в трусы. Я резко дёрнулся и проснулся, стараясь унять дыхание и чувствуя, как колотится сердце. Моя Радость завозилась во сне и что-то пробормотала, а я замер, сгорая от стыда. Мы так и продолжали спать вместе на нашей широкой супружеской кровати, хотя я ужасно боялся нечаянно причинить вред Аллочке или сыну. Но она не отпустила меня на диван, потому что любила класть голову мне на плечо. Сказала, что так ей лучше спится.

В один из дней, когда полярная волчица бесцеремонно вошла ко мне в кабинет, демонстрируя исключительно короткую, обтягивающую форменную юбку и белую блузку, натянувшуюся до предела на высокой груди так, что того и гляди на пол посыплются пуговицы, я, не зная куда девать глаза и пытаясь отвлечь её от моей скромной, пусть и красивой, персоны, сказал: — тебе бы надо представиться вожаку и его паре.

Она удивлённо посмотрела на меня: — зачем это?

Теперь уже я удивился: — но ты же хочешь войти в стаю?

— А я и так в ней! Я поселилась в вашем городе, собираюсь выйти замуж… — тут она наклонилась ко мне через стол, и я испугался, что её блузка не выдержит напора и груди вывалятся прямо сейчас. Я немного отодвинулся вместе со стулом, на котором сидел, а Нора, выпрямившись, окинула меня презрительным взглядом: — что вы все так боитесь-то? Начальник меня к вожаку и его жене отправляет. Теперь ты… Ну, не пойду я, и что они мне сделают? Да и ерунда это всё! У нас в Салехарде вожак знать не знал, кто приехал — уехал, а его паре вообще было на всё наплевать.

— Ну, смотри, — я пожал плечами, — мне-то что. Но Софья разозлится, это точно.

— Говорят, она человек? Правда, что ли?

— Правда, — я встал и подошёл к шкафу, где у меня хранились бумаги. Этот разговор начинал мне надоедать. — Ты чего пришла-то? А то мне некогда, надо план выезда на полигон на полугодие составлять.

Она недовольно скривилась: — какой ты скучный, Олег! Всё работа да работа. — Какая-то мысль мелькнула в её глазах: — слушай, а правда, что ваш вожак обалденный мужик?

Я замялся, не зная, что сказать. Потом неохотно кивнул: — ну-у-у, женщинам он, вроде, нравится… Но не думай, что у тебя получится его соблазнить. — Я усмехнулся, представив ошарашенное лицо Айка, когда Нора попробует продемонстрировать ему свои прелести. Она презрительно повела округлым плечиком, но сказала о другом:

— Олег, у меня компьютер завис. Не посмотришь? Он вообще как-то тормозит, медленно загружается, а я в них ничего не понимаю.

Я вздохнул и неохотно поднялся.

Компьютер был совершенно исправен, но, похоже, никто и никогда не чистил его от пыли. Я задумался о том, где можно раздобыть пылесос. Не тащить же его из дома, в самом-то деле? Нахальная волчица заглядывала в компьютерные потроха вместе со мной, тесно навалившись грудью на моё плечо и почти касаясь щекой моей щеки. Её правая рука вольготно расположилась на спинке стула, на котором я сидел. Я недовольно покосился на девушку, но ничего не сказал. Какому мужику не польстит, что его так обхаживают? Лишь бы в постель не тащила, а так… пусть развлекается. Нора сидела одна в такой же крошечной комнатушке, что и у меня. Это только название было громкое — кадровая служба. Вроде бы должны прислать ещё кого-то, но пока ей приходилось справляться одной.

Я не хотел задерживаться и торопился поскорее очистить компьютер от пыли и вернуться к себе, потому что представлял, как потешаются парни, поглядывая на закрытую дверь.

Внезапно она распахнулась. Я попытался оглянуться, отчего уже сам прижался к Нориной груди. На пороге, побледнев, как полотно, стояла моя Радость и расширившимися глазами смотрела на нас.

Я вскочил на ноги, оттолкнув нахалку и с грохотом уронив стул: — Аллочка!! — Она попыталась что-то сказать дрожащими побелевшими губами, но не смогла, захлопнула дверь, и я услышал торопливые удаляющиеся шаги. Я рванулся вслед за женой, но дорогу мне заступила иронически ухмыляющаяся Нора:

— успокойся, Олежек! Ну что ты так разволновался! Это даже хорошо, что она нас увидела! Разведёшься, что ты в ней нашёл? Она беременная, что ли? Ну и пузо!

— Отойди! — разъярённо прорычал я. — Да, беременна, у нас будет сын и ей нельзя волноваться, а тут…ты на меня повесилась!

— Я?? — возмутилась она, — да ты сам был не прочь пообжиматься! Скажешь нет??

— Нет!! Я просто тебя обижать не хотел! И прекрати звать меня “Олежек”, в конце концов!

— Да пожалуйста! — девушка обиженно надулась, а я выскочил за дверь. В коридоре никого не было, и я бросился в дежурку:

— где она??

— Кто? Твоя жена, что ли? — наш бессменный дежурный, лейтенант Корольков, укоризненно посмотрел на меня. — Убежала.

— Плакала? — тот молча кивнул и отвёл глаза.

— Ты зачем ей сказал, что я в кадровой службе?

— Я…растерялся… — лейтенант появился у нас недавно, был он совсем молодым и… в общем, виноват я сам. Я вышел на улицу, но она была пуста. Вернее, шли люди и ехали машины, но моей Аллочки не было.

Бегом вернувшись в отдел я, едва постучавшись, ворвался в кабинет начальника: — Пал Иваныч, извините, можно я на тридцать минут отлучусь?? Очень надо!

Майор поднял голову от бумаг, удивлённо посмотрел на меня: — что случилось, Олег? Куда ты срываешься?

— Я отъеду, ладно?? — мне некогда было с ним объясняться. Он кивнул, всё также внимательно глядя на меня. Как я добежал до машины — не помню. В голове лишь лихорадочно билась мысль: только бы с ней ничего не случилось! Господи, только бы ничего не стряслось!

Бросив машину перед домом, я бегом промчался по недлинной дорожке до входной двери и открыл её своим ключом, не сразу попав в замочную скважину трясущимися руками. В доме стояла тишина. Я вихрем пролетел по всем комнатам, не входя, а лишь открывая двери и заглядывая внутрь. Моей Радости не было. Да, мы наконец-то достроили свой дом, чем я невероятно горжусь. Конечно, влезли в долги, но потихоньку рассчитываемся, а с рождением ребёнка Совет Стаи выделит нам приличную сумму на их покрытие. Дом одноэтажный, но большой и уютный. Пока что в нём пустовато, но нас это не огорчает. Мы с увлечением планируем, что из мебели купим, а что сделаем своими руками.

Пока я метался по дому, щёлкнул замок у входной двери, и я торопливо вышел в прихожую. Моя Радость устало снимала плащ и пристраивала его на вешалку. По мне она лишь скользнула взглядом и отвернулась. Сердце у меня сжалось, и я, шагнув к ней, тихо сказал: — ты не так всё поняла, Радость моя! У нас ничего нет и не было. Нора лишь попросила меня посмотреть компьютер.

— А-а, компьютер, значит. Понятно. А я думаю, чего она к тебе жмётся… — И тут же сменила тему: — ты обедать приехал? — Её глаза холодно смотрели на меня, а в лице не было ни кровинки. Я хотел её обнять, но она отступила и слегка, едва заметно, поморщилась: — не нужно, Олег. Ты ешь, а я пойду прилягу. — Обойдя меня, моя хорошая вошла в нашу спальню и прикрыла за собой дверь. Я тяжело вздохнул и поплёлся на кухню. Раз уж приехал домой, то почему бы и не пообедать. На душе у меня полегчало: всё же я опасался криков и слёз. Оказалось — моя Радость вполне разумная женщина (хотя я и так это знал) и вполне мне доверяет. Всё же где-то в глубине меня немножко задело, что Аллочка меня не ревнует.

На службу я вернулся вполне успокоенный. Радость моя посердится на меня, конечно, но потом поймёт, что ничего серьёзного у меня с Норой нет и опять мы будем жить дружной счастливой семьёй.

Норе я всё же строго сказал, что её поступки порочат честь работника полиции. Наглая девица расхохоталась мне в лицо!

Вечером моя Радость по-прежнему была бледной и невесёлой. Я подумал, что ей всё же не хватает свежего воздуха. Хотя младшие дети весь день в садике, а Пол в школе, гулять Аллочке некогда. Всё время она находит себе работу по дому.

Я съездил за детьми, и завертелась обычная ежевечерняя круговерть: ужин, рассказы о событиях в садике и школе. Моя жена была задумчивой и какой-то отстранённой. Я обнял её и осторожно прижал к себе, чувствуя, как она напряглась: — устала, родная? Я думал, мы вечерком немножко погуляем… Ты как себя чувствуешь?

Она отодвинулась, не глядя на меня сказала: — нет, Олег, я и правда устала и плохо себя чувствую. Пойду ополоснусь и спать лягу. Ты детей уложишь?

Я чувствовал некоторую напряжённость между нами. Но ведь она не стала устраивать скандал из-за пустяка, разве не так? Значит, действительно всё поняла и не придала случившемуся значения. Я вздохнул. Ладно, со временем всё рассосётся, да и роды скоро, тут уж не до мыслей о полярной волчице.

— Конечно уложу. Пусть ещё часик поиграют и спать. Давай, я постель постелю, пока ты моешься. — Она кивнула и скрылась в ванной, а я, снимая с кровати покрывало, подумал вдруг, что за весь вечер Радость моя ни разу не засмеялась. Это при её-то весёлом жизнелюбивом характере!

Пока я занимался с детьми, пока уложил их спать — Аллочка уснула. При слабом свете ночника я вглядывался в любимое лицо, отмечая и нахмуренные, даже во сне, брови, и горестную складочку в уголках губ. Подумал, что приложу все силы, чтобы моя Радость поскорее забыла увиденное в кабинете кадровой службы.

Следующий день прошёл также. Она проводила меня на службу, по-прежнему грустная и о чём-то задумавшаяся. Вечером ужин, и опять Аллочка рано ушла спать. А утром она позвонила мне и голосом, в котором звенели слёзы, сказала: — Олег, я от тебя ухожу. Детей из садика я заберу сама, Пол уходить со мной отказался.

Честное слово, я растерялся, глупо спросил: — Почему?

— Потому что ты мне изменил.

Вот тут я пришёл в себя и взвыл не своим голосом: — я не изменял тебе, Аллочка!! Да с чего ты взяла, что изменил?? — Дверь распахнулась, заглянувший начальник удивлённо посмотрел на меня:

— ты чего орёшь-то, Олег? Что случилось?

— А, — я досадливо скривился, — меня жена бросила! — В трубке запикало, я отключился и уныло поднял на Павла Ивановича глаза: — она сказала, что я ей изменил.

— А разве нет? — майор с насмешкой качнул головой, — ты ещё долго испытывал её терпение. С Норой-то никак уж две недели улыбаетесь?

Только сейчас до меня дошла страшная правда. Моя Радость и впрямь была уверена, что я променял её на полярную волчицу. Не зря народ в отделе давно зубоскалит по нашему адресу. Кто-то поделился с женой, кто-то с подругой или другом — всё, понеслось. Мужики те ещё сплетники.