Рафаил

Серия: «Смертельные добродетели». Книга первая

Перевод: Ольга Андреевна

Редактура: Black Owl

Вычитка: Ленчик Lisi4ka Кулажко

Обложка: Ленчик Lisi4ka Кулажко

Переведено специально для групп:

vk.com/dark_eternity_of_books и vk.com/stagedive

Примечание автора

«Смертельные добродетели» — это серия темных романов, основанная на концепции Семи смертных грехов и Семи добродетелей, в которой говорится, что каждая добродетель служит «лекарством» или «очищением» от одного из грехов.

Смирение избавит от гордыни.

Доброта — от зависти.

Умеренность — от чревоугодия.

Целомудрие — от похоти.

Терпение — от гнева.

Милосердие — от алчности.

Усердие — от лени.

В первой книге серии «Смертельные добродетели», «Рафаил», говорится об избавляющем от похоти целомудрии.

Глоссарий

Падшие: Гавриил, Рафаил, Селафиил, Варахиил, Иегудиил, Уриил и Михаил. Семь юношей из приюта Невинных младенцев, позже — Чистилища. Так их назвали Бретрены в честь почитаемых Католической церковью архангелов в надежде, что их святые имена будут способствовать искуплению. Они стали Падшими из-за своих архангельских имен и мятежной натуры.

Бретрены: католическая секта, возникшая в Бостоне, штат Массачусетс. С помощью агрессивных средневековых методов пыток, заимствованных из времен испанской инквизиции, а также истязаний сексуального характера, изгоняет из мальчиков их врожденное зло и стремление убивать.

Приют Невинных младенцев: приют для мальчиков под Бостоном. Назван в честь мальчиков, убитых после того, как царь Ирод, узнав от волхвов о рождении Христа, приказал уничтожить всех невинных младенцев в Вифлееме.

Чистилище: тайное подземелье на территории приюта Невинных младенцев. Принадлежит секретной католической секте Бретренов. Там запирают мальчиков, считающихся порождением зла, чтобы «изгонять» из них демонов.

Райская усадьба: поместье на окраине Бостона, которое Гавриил унаследовал от своего деда, миллиардера и серийного убийцы Джека Мерфи. Секретное место, охраняемое правительством. Дом Падших.

Склеп: подвальное помещение в Райской усадьбе, где происходят «Откровения».

Неф: зал, в котором Падшие собираются для совместных трапез. Ежедневные ужины являются обязательными для укрепления социальных уз братства. С их помощью Гавриил может критически взглянуть на своих братьев и убедиться, что в них еще осталась человечность.

Откровение: ритуал падших. Церемония, на которой Гавриил возлагает на одного из Падших смертоносную миссию. Во время ритуала Падшие обязаны носить церемониальные одежды.

Клятва Падших: приносится в Склепе. Каждый Падший брат жертвенным пером подписывает кровавый договор, посвящая свою жизнь Падшим и обязуясь соблюдать десять их главных заповедей. Церемония принесения клятвы проводится Гавриилом. Расторгнуть ее может лишь смерть.

Глава 1

Райская усадьба, Массачусетс

Вверх по крутой винтовой лестнице Склепа разносились звуки григорианских песнопений. Рафаил провел кончиками пальцев по серым каменным стенам. Они были влажными и скользкими от застоявшейся воды, которая стекала из разлившегося снаружи озера. Сквозь трещины и разломы в кирпиче пробивался темно-зеленый мох, выдавая тем самым солидный возраст поместья.

Чем ниже Рафаил спускался в освещенную свечами темноту, тем сильнее у него колотилось сердце. Неизменно намотанный на его указательный палец шнур в данный момент был затянут так туго, что Рафаил чувствовал, как в верхней фаланге бился пульс. Он сосредоточился на ритме сердца и крепко стягивающем его плоть вещице. От натяжения, удушья, гедонистической асфиксии пальца у него в груди вспыхнул огонь удовольствия и пожаром разнесся по венам. Это было отрицание крови и жизни, необходимой его пальцу, чтобы нормально функционировать и существовать. Рафаил изогнул свои губы в ухмылке. Он знал, что от недостатка столь необходимой ему крови кончик пальца посинеет. Когда вспыхнувший от такого зрелища жар метнулся прямо к его члену, он зашипел от блаженства. Рафаилу было все равно, услышат ли братья его стон. Их никогда это не заботило ― они были заняты собственными мыслями, своим возбуждением от того, что, возможно, убийство предстоит именно им.

Рафаил почувствовал, как в подтверждение его мыслей, позади него тяжело задышал Михаил. Он не сомневался, что тот сейчас поглаживал висящий у него на шее пузырек с кровью и чуть ли не кончал в свои кожаные штаны, представляя, как погружал острые зубы в чью-нибудь вену и высасывал кровь. Гавриил сообщил им, что у Михаила что-то под названием «гематофилия» (прим.: сексуальное влечение к вкусу и виду крови. Не путать с гемофилией — генетическим заболеванием свертывания крови). У него было готово название для всего, что, по его словам, «беспокоило» каждого из них.

Ничего их не беспокоило.

Гавриил просто не понимал их сути, того, какими они и должны быть. Шестеро Падших, не имеющих с Гавриилом ничего общего. Им нравилось убивать. Парням это было так же необходимо, как воздух. Они не считали это какой-то патологией. Кровь, мясо и вызванные их действиями крики боли не вызывали у них отвращения ― лишь удовлетворение.

Такими уж они были.

Из всех братьев, Рафаил больше всего сблизился с Михаилом. Но сейчас каждый из них был сам за себя. Церемония Откровения пробуждала в них безмерный эгоизм.

Шанс оборвать чью-то жизнь полностью поглощал их.

Контролировал.

И Рафаил не променял бы это ни на что другое.

При одной мысли, чтобы украсть чей-то последний вздох, у Рафаила напрягся член. Когда к паху прилила кровь, мужчина придавил его основанием ладони, но от поднявшегося по позвоночнику взрыва мучительного удовольствия еще громче застонал. Его плоть сжал резиновый бандаж, который Рафаил всегда носил на своем члене. Теперь, когда его орган начал твердеть, резина безжалостно впилась в кожу. Это БДСМ приспособление было предназначено для того, чтобы вызывать боль. И со своей задачей оно справилось ― его обдало мучительным жаром. Но Рафаил не считал боль наказанием. Он жил ради нее. Чем больше страдал, тем больше удовольствия испытывал. Рафаил наслаждался сдавливанием своего члена и упивался сжатием эрекции, которая пыталась высвободиться из резиновых пут.

Потеряв равновесие, Рафаил ударился спиной о влажную стену. Он закрыл глаза и даже не заметил, как намокла рубашка. Единственное, на чем он мог сосредоточиться, ― это непрерывное давление бандажа. Он почувствовал, как тело сотряс пьянящий огонь, и сжал руки в кулаки.

Усиливая экстаз, в его сознание хлынули образы давней фантазии. Тут он был совершенно бессилен. И не смог бы их остановить, даже если бы попытался. Да и зачем? Именно это заставляло его дышать и каждое утро вставать с постели. Этого он ждал годами и будет ждать еще целую жизнь. Тяжело и прерывисто дыша, Рафаил представил себе эту сцену: огромная кровать, на белоснежном одеяле из египетского хлопка разбросаны лепестки алых роз. И она ― та единственная, обнаженная, распростертая для него на спине, воплощенное искушение. У нее раскраснелись щеки, губы стали вишнево-красными. Ее кожа была бы нежной, без единого изъяна, а ясные глаза прикованы к Рафаилу, услаждая его взгляд одним лишь обожанием. Она будет принадлежать ему, а он — ей. Для них обоих не будет существовать больше никого. Она на долгое время станет его единственной одержимостью.

Рафаил знал, что под закрытыми веками зрачки его глаз были расширены. Зрачки этих завораживающих золотисто-карих глаз отличали его от всех остальных. Эти глаза были его главным инструментом, с помощью которого он заманивал в ловушку своих жертв ― ничего не значащих для него женщин, которых он какое-то время преследовал, соблазнял, совращал, заставлял влюбляться во все, чем он притворялся… а затем, жестко трахая, разрушал их жизни, уверенными руками забирал последние вздохи и удары сердца своих жертв, пока в их умирающие тела просачивалась смерть и пожирала их души.

Внезапно в каменном подвале раздалось эхо церковного колокола ― сигнал Гавриила облачиться для церемонии Откровения, и Рафаил резко открыл глаза. Когда он миновал последние ступеньки, из-за сдавливающего его член плотного резинового бандажа ему в джинсы просочился предэякулят. Он жил ради сексуальной странгуляции (прим.: ущемление, перекрытие путем сдавливания какого-либо отверстия, например, дыхательных путей, кровеносного сосуда или отдела желудочно-кишечного тракта). Это было необходимо ему, как воздух.

Рафаил понял, что опаздывал. Он распахнул массивную деревянную дверь Склепа. Братья уже собрались и ожидали его прихода. Все они были в монашеских рясах, а их головы прикрывали тяжелые капюшоны.

Рафаил прошел в свою часть Склепа, чтобы переодеться. Надев на себя черную рясу, он завязал пояс и натянул на голову капюшон. Все звуки в комнате заглушали григорианские песнопения. Высокие белые церковные свечи вели к каменному алтарю, расположенному в глубине подвала на одну ступень выше пола. Перед алтарем, повернувшись лицом к братьям, стояла фигура в красном одеянии. Силуэт в красном посреди океана черноты ― Гавриил. Братья опустились на колени. Гавриил не двигался, терпеливо ожидая, когда Рафаил сделает то же самое. Глубоко вздохнув, Рафаил опустился на одно колено. Стиснув зубы, он ощутил, как все его тело отказывалось подчиняться. Жаждало встать на ноги и никогда больше ни перед кем и ни перед чем не преклоняться. Сквозь пелену гнева и, чувствуя, как сердце гоняет по венам кипящую кровь, он пытался заставить себя повиноваться. Противясь подчинению, у него напряглись мышцы и натянулась кожа.

Рафаил накрутил на палец шнур и глубоко вздохнул. Он представил себе розы. Красные, розовые и желтые розы. Из горла, наполняя Склеп с низкими нотами, полилась знакомая песня, которую он всегда напевал себе под нос.

Он напомнил себе, что это Гавриил. И его братья. Это Откровение… а за ним последует убийство. Рафаил положил руку на каменный пол, рядом со своим согнутым коленом. Почувствовал под ладонью гладкую твердость камня. Вспомнил, как много раз Рил называл его имя, и ту легкость, которую мужчина непременно ощущал в груди, когда узнавал, что настала его очередь убивать.

Изо всех сил сдерживая пробудившиеся в его душе мятежные инстинкты, Рафаил опустился на второе колено. Каменный пол был холодным. Из-за капюшона его затрудненное дыхание эхом отдавалось у него в ушах и кружилось в замкнутом пространстве. Напрягшись всем телом, он ожидал, когда Гавриил начнет. Ему необходимо было встать на ноги. Необходимо было подняться с пола, с колен. На него тут же потоком хлынули воспоминания… воспоминания о том, как когда-то его держали за шею и насильно трахали в рот. Он помотал головой, стараясь прогнать эти образы.

Розы… Он сосредоточился на розах…

Гавриил приглушил музыку, и пение монахов превратилось в отдаленный гул. Из-под опущенного капюшона Рафаил наблюдал за тем, как Гавриил потянулся к свитку, лежащему на позолоченном блюде в центре алтаря. Пергамент, как всегда, был перевязан красной лентой. Красный — как символ пролитой крови. За грех, который вскоре свершится.

Затем воцарилась тишина.

Рафаил следил за ногами Гавриила, шагающими мимо шестерых Падших. Мимо Вары, Уриила, Селы, Дила…. и, наконец, мимо Михаила. Гавриил остановился перед Рафаилом.

— Встань, — властным голосом произнес Рил.

В теле, словно лава, вскипел темный адреналин. Рафаил откинул капюшон и взглянул на Гавриила. Его брат смотрел на него сверху вниз, сверля его взглядом своих голубых глаз. Внимание Рафаила переключилось на свиток, и у него раздулись ноздри. Свиток с именем его следующей жертвы. Гавриил подождал, пока Рафаил медленно встанет на ноги. С той самой минуты, как Падших привезли в поместье, Гавриил все время заставлял их держать себя в руках. Все время доказывать ему, что они достаточно контролировали свою тягу к убийствам, чтобы их можно было спокойно выпускать за пределы поместья, когда появлялась подходящая жертва. Это было пыткой. Постоянно ждать и бороться с желанием сбежать из уединенного поместья и убивать, и трахать, кого захочешь.

Разумеется, никто из них не был обязан подчиняться Гавриилу. Они могли уйти в любой момент. Но не делали этого. Заключили со своим праведным братом соглашение. В детстве Гавриил спас их от Бретренов. Он пожертвовал своей будущей карьерой католического священника, напал на отца Куинна, и все ради того, чтобы последовать за своим младшим братом в глубины ада. Он терпел насилие, издевательства священников, пытки. А также то, что его раздели, заклеймили, сравняли с землей… и лишь для того, чтобы спасти их и так уже проклятые души. Души своих приемных братьев, которых он никогда бы не пожелал себе, но всегда был рядом с ними.

Этот парень был настоящим святым. И Падшие были преданы Гавриилу… не важно, чего им стоило сдерживать свои самые низменные желания. Их самоограничение ― самое малое, чем они могли отблагодарить брата за все, что тот сделал для них. Без Гавриила они все давно уже были бы мертвы.

Получив от Гавриила свиток, Рафаил увидел в его глазах то же, что и всегда: что-то похожее на боль. Рафаил не понимал этого. Ему никогда не понять, что чувствовал в эти моменты Гавриил. По мнению Рафаила, их лидер излишне переживал обо всем. Он был слишком неиспорченным. Трудно было представить себе человека, который отличался бы от них больше, чем Рил. После спасения из Чистилища, Вара частенько подкалывал его и называл «ангелом». Прозвище не в бровь, а в глаз.

Ангел, добровольно заточивший себя в логове демонов. Демонов, далеких от раскаяния и забирающих души.

― Откровение даровано, ― объявил Гавриил.

Один за другим, остальные братья поднялись на ноги. Пока они снимали капюшоны, Рафаил развязал скрепляющую свиток красную ленту. Бросив ее на пол, где та растеклась неровным пятном, словно кровь, которую он очень скоро прольет, Рафаил развернул пергамент и прочитал имя. Оно было написано по самому центру безупречным каллиграфическим почерком Гавриила.

Энжела Бэнкфут.

― Торговка маленькими девочками, ― сказал Гавриил. ― Заработала миллионы, похищая девочек из их домов, а после продавая их в индустрию сексуальных услуг.

Рафаил ухмыльнулся.

Будет забавно прикончить эту Энжелу Бэнкфут.

Он подошел к каменной купели, на которой была выгравирована эмблема Павших ― меч с крыльями ангела. Купель предназначалась не для святой воды, как те, что стояли в церкви Невинных младенцев. Она олицетворяла собой подлинный ад. В ней не крестили детей и не освящали воду, чтобы благословлять прихожан. Купель Падших пожирала имена будущих жертв, заранее отправляя их в преисподнюю, поскольку знала, что вскоре за именами последуют и их души. Зачарованный оранжево-красным пламенем, Рафаил приблизил лицо к обжигающему огню. Он с наслаждением ощутил на коже приятное жжение.

Рафаил бросил свиток в огонь. Он смотрел, как пламя пожирает бумагу, уничтожая буквы, образующие имя той суки. Когда он повернулся, Гавриил протянул ему коричневую кожаную папку. В ней была вся информация о жертве. Такая папка вручалась каждому брату, получившему Откровение. Все необходимые данные, чтобы найти и вдоволь наиграться с заслужившей это жертвой, а потом положить конец ее жизни.

Один за другим братья кивнули ему головой. Акт безмолвного поздравления. Но Рафаил видел на их лицах зависть и разочарование от того, что это не они будут терзать очередную прогнившую душу и наслаждаться симфонией ее криков. Гавриил вернулся к алтарю. Все Падшие смотрели на него. Когда он кивнул, братья опустили головы и начали читать заповеди Падших.

― Не убивай невинного. Не сбивайся с праведного пути Падших. Не приводи жертву в Райскую усадьбу…

Когда заповеди слетели с губ Рафаила, он с трудом сдержал желание помчаться в свою комнату, чтобы остаться в одиночестве. Чтобы начать подготовку к операции.

Он улыбнулся про себя.

Начиналось время охоты. Она была почти такой же приятной, как и само убийство. Почти.

Гавриил подошел к церемониальному колоколу и потянул за веревку. Колокол зазвенел, и звук завибрировал у Рафаила в костях. Он уставился на веревку, и его улыбка стала еще шире. Стоило закрыть глаза, и он возвращался к истокам своего падения. Снова чувствовал себя тем двенадцатилетним мальчиком, который не видел в смерти ничего особенного. И больше не мог сдерживать желания кого-нибудь умертвить.

Рафаил до сих пор во всех подробностях помнил, как обмотал красной веревкой тонкую шею Гэвина. Присмотревшись ко всем ученикам школы Невинных младенцев, он, наконец, решил, что его первым станет Гэвин. Тем самым, с кем Рафаил потеряет девственность — свою девственность по части удушения. Если закрыть глаза еще крепче, Рафаил мог даже почувствовать на пальцах грубые волокна веревки того церковного колокола. Алые нити, что ласкали его ладони, когда он крепко обматывал ею горло Гэвина. Круг за кругом, под раздающийся в ушах колокольный звон. Рафаил резко втянул в себя воздух, почувствовав, как в бандаже снова набух член. Прокручивая в голове удушье и судорожное дыхание Гэвина, он пришел в экстаз. В мельчайших деталях помнил, как Гэвин цеплялся за обрывки сознания, пока Рафаил все туже и туже натягивал веревку — ровно настолько, чтобы лишить Гэвина жизни, но не повредить трахею. Рафаилу было необходимо, чтобы шея оставалась безупречной, без переломов и повреждений. Истинная красота убийства заключалась в оставшемся после него совершенстве. Элегантность медленной смерти без увечий.

Удушение было идеальным вариантом.

Внезапно Рафаила охватило желание поскорее начать охоту. Воспоминание о том, как он душил Гэвина, пробудило его чувства и вернуло к жизни дьявольского зверя, владевшего его почерневшей душой. С последним ударом колокола Рафаил бросился в раздевалку и, повесив монашескую рясу, направился к лестнице. Извилистые каменные ступени только сильнее распаляли пламя предвкушения. От отрывистых, круговых движений его дыхание стало резким и превратилось в череду напряженных вдохов и выдохов.

Добравшись до Нефа, Рафаил остановился. Он раскрыл папку, положив ее на огромный деревянный стол, за которым Падшие устраивали свои трапезы. Первое, что он увидел, это фото той суки. Энжелы Бэнкфут. Стройная, высокая блондинка, накачанная силиконом, ботоксом и филлерами. Но ему было насрать на ее лицо и даже на фигуру. Все его внимание сосредоточилось на ее шее. Он склонил голову набок. Шея была подходящего размера. Не настолько тонкой, чтобы стать той самой наиболее волнующей его мишенью, но как раз такой, чтобы сделать это убийство достаточно сладким и насытить ревущую у него в сердце тьму.

С отвращением скривив губы, Рафаил уставился на ее волосы. На ниспадающие ей на плечи обесцвеченные пряди. Не такие длинные, каких он жаждал. Несмотря на жуткое разочарование, Рафаил сжал в кулаки лежащие на столе ладони, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Взяв себя в руки, он снова сосредоточился на папке. И ухмыльнулся, увидев, где любила развлекаться эта сучка.

Это место Рафаил знал, как свои пять пальцев.

Энжеле Бэнкфут нравились извращенные игры. К несчастью для нее, Рафаилу тоже. Эта мразь понятия не имела, что ее ожидало.

— Ну? — спросил Села.

Рафаил выпрямился, и его обступили братья. По крайней мере, пятеро из них. Гавриил все еще был в Склепе, наверняка молил Бога простить его душу за то, что он возложил на Рафаила эту миссию. Его живьем сожрет эта ненависть к себе ― муки от осознания того, что он был судьей и присяжным чьей-то души.

Очень глупый ход. Богу не было места в их жизни, в этом поместье. Он давным-давно бросил их всех, позволив своим выродкам избивать и трахать его и братьев, от чего они стали еще более чокнутыми, чем прежде.

Кто-то помахал рукой у него перед лицом. Очнувшись от раздумий, Рафаил увидел Вару и его огненно-рыжие волосы. Его зеленые глаза горели от возбуждения.

― Ничего мишень?

Рафаил указал на фотографию Бэнкфут.

На его плечо опустилась рука. Села.

― Жаль, что это не она, брат, ― сказал он.

Села наклонился, чтобы получше разглядеть ее. Его длинные каштановые волосы упали на фотографию, и на мгновение показалось, будто волосы Бэнкфут стали длиннее и даже закрыли ее большие искусственные сиськи. От такого зрелища Рафаил зашипел. Вара ухмыльнулся, точно зная, из-за чего Рафу на время снесло крышу.

― Может, в следующий раз.

Села отошел, убрав волосы и разрушив иллюзию. Он внимательно посмотрел на фотографию.

― Ее будет легко воссоздать. Вся эта пластика легко могла бы заменить посмертную маску.

У него загорелись глаза. Села делал маски всех своих жертв. И вешал их у себя в комнате, чтобы они смотрели на него, пока он спал.

― А эти резиновые губы отлично смотрелись бы на моем члене, ― он пожал плечами. ― По крайней мере, пока я не срезал бы их с ее лица и не положил в банку.

― Где ты с ней встретишься? ― спросил Дил.

Голубоглазый брат с черными как смоль волосами отодвинул стул и сел за стол. Каждые несколько минут у него подергивалась голова — знак того, что он боролся со своим внутренним убийцей. С той его частью, что норовила убивать всех без разбора. У него загудел ошейник, явный признак того, что Гавриил переключил его на автоматический режим. Как только Дил начинал двигаться слишком быстро, у него учащался пульс, а ноги переключались с ходьбы на бег, ошейник активизировался и, ударив его разрядом свыше пятидесяти тысяч вольт, вмиг ставил на колени.

Рафаил хотел ему ответить, но его прервали.

— Ее кровь наверняка полный отстой.

Все посмотрели на Михаила, который практически всегда оставался безмолвным. Если он и заговаривал когда-нибудь, то в основном только с Рафаилом. По какой-то причине Михаила всегда тянуло к нему больше, чем к остальным. Светло-голубые глаза Михаила не выражали ничего, кроме отвращения к потенциальным жертвам. Он откинул со лба свои черные волосы.

— Из-за всего этого ботокса и прочей херни вкус теряет свою утонченность, — Михаил провел языком по своим заостренным зубам — нарощенным клыкам, которые теперь крепились к его деснам.

Он пожал плечами, а затем, встретившись взглядом с Рафаилом, сказал:

— Если придушишь ее посильней, то всегда сможешь сделать так, чтобы у нее из глаз полилась кровь.

У Михаила раздулись ноздри.

— Вот это было бы зрелище.

Дил повернул папку к себе.

— Секс-подземелья, — посмеиваясь, сказал он. — Раф, да это твое любимое обиталище. Не считая ее волос, это нравится тебе в ней больше всего, ведь так?

Рафаил кивнул.

— И она частенько наведывается в мой любимый клуб, — Рафаил улыбнулся и встретился взглядом с каждым из братьев. — Играет в самые экстремальные и извращенные игры.

— Зашибись, — ответил Дил, тоже холодно улыбнувшись.

— Ее нужно убивать медленно, — Уриил придвинулся к Рафаилу, чтобы получше рассмотреть фото. Его голос упал до рычания. — Шлюха просто обожает себя. Вся эта дерьмовая пластика…

Его рот скривился от отвращения.

— Мучай суку несколько часов. Заставь эту тварь кричать, пока не сорвет голос.

Уриил потер грудь, прямо над клеймом Падших, которое все они носили с гордостью.

Все тело Уриила, за исключением шеи и лица, было усеяно пирсингом и татуировками. Он провел рукой по самому большому из множества начертанных у него на коже слов. По слову «УРОД». Весьма парадоксально, ведь Уриил был кем угодно, только не уродом. Его серые глаза поймали взгляд Рафаила.

— Как покончишь с этим, приходи и расскажи мне, как громко она орала. Как ты заставил ее заплатить за все. Мне нужно это знать. Знать о каждой секунде ее страданий, иначе я не смогу заснуть.

— Все как всегда, — ответил Рафаил.

И он сделает это. Одним из самых больших удовольствий, которым они делились друг с другом, был пересказ их убийств. Упоминалась каждая деталь, каждое вспыхнувшее в процессе чувство… и то, как их жертвы рыдали и молили о пощаде и милосердии.

Вот только, Падшие никогда никого не щадили. И никого не жалели.

В их душах не было добра. Все слезы и крики скатывались с них подобно каплям дождя, а протесты и мольбы вызывали лишь улыбку.

Рафаил закрыл папку.

— Увидимся позже.

Мужчина прошел по огромному особняку и поднялся в свою комнату. Он пересек спальню и, открыв оклеенную старинными обоями потайную дверь, оказался в своем личном кабинете. Раф направился прямо к огромной стене, увешенной фотографиями. Фотографиями его убитых жертв, что были запечатлены через несколько минут после их смерти, с широко распахнутыми глазами и застывшими в вечном покое лицами. Красные и черные граффити сообщали о том, что сделала каждая жертва.

Как же все они кричали… как царапали его кожу… и давились последними вдохами…

Его взгляд скользнул влево. К стене с золотой рамкой и столом с незажженными свечами и пустой вазой, ожидающей свою единственную розу, которой предназначалось занять центральное место.

Рафаила пронзила острая боль разочарования. Он с силой сжал кулак.

«Еще нет, — подумал он. — Еще нет…»

Прикрепив фотографию своей следующей жертвы к северной стене комнаты, которая была отведена для планирования, он начал продумывать свои дальнейшие действия. Чем больше Рафаил смотрел на Энжелу Бэнкфут, тем темнее становились его желания относительно ее смерти. Она оказалась не той, кого он ждал. И заплатит за это. Рафаил сосредоточился на тактике своего соблазнения: когда, как и какими способами он заманит ее в смертельную ловушку.

Через некоторое время в комнату вошел Михаил. Как и каждый вечер, он держал в руках рюмку с кровью. Рафаил знал, что эту кровь Михаил слил из собственной вены всего несколько минут назад. У него на запястье еще виднелся кровавый след — черная рубашка едва ли прикрывала рану. Михаил сел в углу на стул и, обмакивая в рюмку палец, обвел им губы, пока те не стали темно-красными. Пока он слизывал жидкость, его палец снова и снова скользил по губам, пачкая кожу вокруг рта.

— Когда? — не отрывая глаз от крови, спросил Михаил.

Как всегда, его рубашка была расстегнута до пупка, а поверх выжженного у него на груди символа Падших висел пузырек, который он никогда не снимал. С тех пор, как они поселились в этом поместье, Михаил каждый вечер приходил к Рафаилу в комнату. Он никогда не оставался на ночь, просто сидел в компании своего названного брата, пока тот не ложился спать. Они не всегда разговаривали, Михаил вообще редко это делал. Но все время объявлялся.

Они долгие годы прожили в Чистилище. Годы пыток, за время которых можно было положиться только друг на друга. Когда они вырвались из лап отца Куинна, и Гавриил предоставил каждому по комнате, это оказалось для них слишком непривычным. Первый год они спали все вместе в одном помещении, на каменном полу Склепа.

Сырость, отсутствие окон и света, застоявшийся воздух, холод… они очень долго не знали ничего другого. К ним присоединился даже Гавриил, который сам никак не мог заснуть. С годами они постепенно начали обретать независимость. Но собирались каждый вечер за ужином и, как правило, еще много раз за день. Это было самое сильное проявление их братства. Они не знали, как жить друг без друга, и не хотели этого знать.

Михаил был самым младшим из Падших. Их двоих как-то естественным образом тянуло друг к другу. Даже десять лет спустя это нисколько не изменилось.

— Начну завтра, — сказал Рафаил, отвечая на вопрос.

Он отступил назад и уставился на фото Бэнкфут. Женщина смотрела на него, ее раздутые красные губы резали ему глаза. Рафаил ослабил затянутый у него на пальце шнур и, почувствовав кратковременное облегчение, снова намотал его на основание, затем на костяшки и так до ногтя… снова и снова.

— Сначала я установлю с ней контакт, привлеку ее внимание. А потом заманю в ловушку.

Представив себе это зрелище, Рафаил почувствовал, как у него участилось дыхание. Он вспомнил клуб, темноту и дым, окутывавшие каждый уголок этого заведения. Запах секса и спермы, и выставленные у всех на виду хитроумные деревянные устройства.

Рафаил посмотрел на лицо женщины и ухмыльнулся.

Завтра станет началом ее смерти.

Он не мог дождаться этого.

Глава 2

Это место было логовом греха.

Осматриваясь по сторонам, отец Мюррей с трудом сдерживал гнев. Он стоял в углу комнаты, одетый в черные брюки и рубашку. Рясу и красный пасторский воротник он снял, но четки, символ его веры, по-прежнему висели у него на шее. Он буквально чувствовал, как крест обжигает ему кожу, когда смотрел на эту запертую в металлической клетке женщину. Ноги блудницы были раздвинуты, а ее греховный любовник заталкивал в нее то одну секс-игрушку, то другую. Ей в соски впивались зажимы, а вниз от них тянулась цепочка, сдавливающая ее клитор.

Отец Мюррей попытался отвести глаза от ее лица, когда женщина в экстазе вскрикнула, устраивая из этого представление, чтобы все видели и слышали ее. Но тут она откинула назад голову, обнажив свою длинную, тонкую шею, и священник вновь впился в нее взглядом. Он почувствовал знакомое волнение в паху. Зарычав от отвращения к себе, он стиснул зубы от собственной слабости, от тьмы, что затаилась у него в душе, готовясь нанести удар.

Повернувшись назад, к выкрашенной в черный цвет стене, он шагнул в тень, сжал пальцы и ударил кулаком по члену. Позвоночник тут же пронзила волна нестерпимой боли, и он крепко зажмурил глаза. Мучительная агония вывела его из строя. Он дышал, прижавшись рукой к стене и превозмогая жжение и боль. Он едва держался на ногах. Отец Мюррей представил себе, как когда-то властвующее над ним зло снова вырывается наружу. Он не мог этого допустить. Только не это. Назад дороги нет. Только не теперь, когда его вывели на свет, на путь братства.

Священник раз за разом бил себя между ног, пока от боли чуть не рухнул на колени. Табачный дым обжигал ему ноздри, а пропитавший воздух запах секса и распутства наполнял злобой легкие. Каждую клеточку его тела охватило презрение и отвращение к тем, кто осквернял мир своим пороком. Лишь когда его затвердевший пенис, наконец, обмяк под тяжелым кулаком, он повернулся, чтобы бросить вызов тошнотворному разврату. Его эрекция, может, и ослабла, но гнев и злость на подобные нечестивые поступки остались такими же сильными.

И даже стали еще сильнее.

Глаза отца Мюррея снова остановились на той женщине. Теперь ее выпустили из металлической клетки, и она оказалась в объятьях своего любовника. Мужчина впился своими губами в ее и засунул пальцы в измученное лоно. Они оба были одеты в постыдные кожаные костюмы, практически не скрывающие их тел. Отец Мюррея скривился от отвращения. Нечестивец отстранился и направился к бару. Щеки его шлюхи раскраснелись, а губы припухли от требовательного поцелуя. Ее тело усеивали красные отметины, как у ведьмы, которой она и была. Синяки и раны от хлыстов, цепей и всего остального, чем мужчина терзал ее плоть.

Плоть, которая принадлежала не ей, а Господу. Плоть, которую она оскверняла, выставляя себя на потребу.

Потягивая воду, отец Мюррей заметил, что шлюха направилась в уборную. Он проводил ее взглядом, а затем осмотрел клуб, пытаясь определить, не пойдет ли за ней кто-нибудь. Но язычники были слишком заняты блудом, чтобы обращать на это внимание. Его сердце забилось быстрее. Она была в уборной одна. Священник сжимал в руке бутылку с водой, пока не раздавил.

Отец Мюррей взглянул на дверь ванной, и его кожа запылала. Его мышцы напряглись так сильно, что казалось, вот-вот лопнут. Глаза заволокло красной пеленой… и он двинулся вперед. Впустив Господа в свое сердце и предавшись Его святой воле.

«Делай со мной что хочешь. Воспользуйся мной, как своим сосудом, чтобы уничтожить разгуливающее по этой земле зло».

Быстро, подобно тени, отец Мюррей повернул ручку двери и вошел внутрь. Шлюха стояла перед зеркалом, вытирая куском ткани свое мерзкое лоно. Она взглянула в его сторону. То, что сначала показалось шоком от внезапного вторжения, переросло в горячий интерес.

— Чем могу помочь? — ее голос был полон соблазна.

«Голос дьявола, — подумал отец Мюррей. — Воплощенное искушение пытается сбить меня с истинного пути».

От этого ее очищение станет только сильнее.

Отец Мюррей облизнул губы и откинул с глаз ниспадающие до подбородка темные волосы. Он увидел, как у шлюхи загорелись глаза. Вот почему его выбрали для этих миссий. Отец Куинн сказал ему, что именно для этого Бог дал ему такое тело и внешность. Чтобы заманивать в ловушку нечистых шлюх и отправлять их на веки вечные в глубины ада, где им было самое место.

Служитель церкви молча повернулся и слегка кивнул головой, дав ей знак следовать за ним. Он не оглянулся и из-за грохочущей из клубных динамиков музыки не слышал стука ее высоких каблуков. Но священник знал, что она пойдет за ним. На то была Божья воля.

Именно в этих миссиях и заключалась основная причина существования Бретренов.

Отец Мюррей вышел через черный ход и спустился по винтовой пожарной лестнице. Миновав металлическую дверь, он погрузился в темноту переулка. Затем остановился у стены и стал ждать. Мужчина ухмыльнулся, когда пожарная дверь открылась и оттуда показалась шлюха. Священник видел, как она щурится, выискивая его в темноте. Заметив его пристальный, устремленный на нее взгляд, шлюха улыбнулась.

— Предпочитаешь уединение, да? — спросила она и, подойдя ближе, встала перед ним. — Не любишь выступлений на публике?

Женщина улыбнулась.

— Тебе стоит попробовать. Нет ничего лучше, чем кончить, когда все взгляды устремлены на тебя.

Шлюха провела длинным ногтем по груди отца Мюррея. Ее прикосновение не произвело на него никакого эффекта. Ни малейшей активности в его члене, никакого удовольствия от ее внимания. Эта сука понятия не имела, что его возбуждало.

Но скоро узнает.

Она опустила руки на ширинку его брюк и расстегнула молнию. Затем облизала свои излишне белые зубы. Шлюха была демоном, облаченным в привлекательную женскую плоть.

Но этого божьего человека ей во грех не ввести.

Отец Мюррей схватил шлюху за плечи и, развернув, ударил ее спиной о стену. Невинная душа почувствовала бы страх, воспротивилась бы грубости. Но только не эта дрянь. Она улыбнулась, наслаждаясь болью, вызванной агрессивной хваткой отца Мюррея.

«Язычница. Язычница, которая заслуживает смерти».

— Так ты трахнешь меня или как? — прошептала она ему на ухо.

Шлюха откинула волосы за плечи, стремясь казаться соблазнительнее. Отец Мюррей знал, что это движение было знаком от Господа. Призывом к действию, к осуществлению миссии по избавлению мира от грешников.

Отец Мюррей улыбнулся, шлюха растянула свои губы в ответ. Он даже не потрудился убрать в штаны свой член. Вместо этого под громкие шлюшьи стоны провел руками по ее дьявольским изгибам. Его пальцы скользнули по ее тонкой талии и большой груди. Наконец, обхватил ее шею. Отец Мюррей заглянул шлюхе прямо в глаза.

— Ты отравляешь мир, ― прошептал он, наклонившись к ней. ― Тебе нет места на этой земле… и я стану тем святым воином, что отправит тебя на второй круг ада.

Лишь на секунду в ее глазах вспыхнул страх, а затем отец Мюррей начал сдавливать ей шею. Широко распахнув рот, шлюха тут же начала задыхаться.

Прикосновения этой падшей женщины нисколько не возбудили отца Мюррея. Но теперь, когда он собственными руками лишал ее жизни, его член напрягся и запульсировал от желания разрядки. Когда шлюха начала сопротивляться, священник тяжело задышал. Но она была слишком слаба, а он ― слишком силен. Прижавшись своей широкой грудью к ее сиськам, он сильно придавил женщину к стене. Прикосновение ее кожи к его эрекции лишь усилило возбуждение. Отец Мюррей потерся об ее обнаженную киску, все сжимая и сжимая руки, пока глаза шлюхи не начали вылезать из орбит. Она вцепилась ему в грудь. Но от этого сопротивления, от боли, которую она пыталась причинить его чистой душе, хватка священника лишь усилилась.

— Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобою…

Отец Мюррей почувствовал, что на шее у шлюхи начал замедляться пульс. Священник прижался к ней еще сильнее, от трения по его позвоночнику стали проноситься стрелы удовольствия.

— Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, — близилось завершение, и голос отца Мюррея стал хриплым. — Пресвятая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей.

Тело шлюхи начало слабеть, и ее глаза заволокло плотной пеленой смерти. От этого зрелища, от удушающей хватки у нее на шее, он громко застонал. Крепче сдавив ей шею, мужчина услышал и почувствовал под пальцами резкий хруст ее костей. Из горла священника вырвался рев высвобождения, святое семя очистило ее оскверненную кожу. У него перехватило дыхание. Член пульсировал после бурной разрядки.

Отец Мюррей прижался потным лбом к груди шлюхи и прошептал: «Аминь».

Когда он откинул голову назад, то заметил на груди у шлюхи отпечаток висевшего у него на шее распятия. Поняв, что Господь им доволен, отец Мюррей улыбнулся.

Еще одна дьявольская душа низвергнута в ад.

Он не стал любоваться своей работой. В жизни Бретренов не было места для гордости. В считанные минуты отец Мюррей натянул брюки, поправил одежду и положил тело шлюхи в свой фургон, который ждал его в темном углу переулка. Взглянув на часы, он увидел, что у него осталось время на то, чтобы очистить еще одну душу. Подпольные секс-клубы Бостона кишели еретиками и врагами веры. Все они должны были умереть. Этот клуб считался самым худшим. Там обитали только отъявленные грешники.

Отец Мюррей быстро поднялся по лестнице и снова занял свое место в тени. Он уставился своими темными глазами на мужчину, ублажавшего ту шлюху, чей труп теперь лежал в его фургоне. Распутник уже связывал другую блудницу, которая свисала с потолка с резиновым кляпом во рту. Наслаждаясь пытками, она закатила глаза от удовольствия.

Священник уже собирался выйти из тени, чтобы соблазнить этого грешника, но тут вдруг что-то в баре привлекло его внимание. Он замер, ноги приросли к полу. Едва мог вздохнуть. Отец Мюррей не мог оторвать взгляда от одетого в черное мужчины, болтавшего с блондинкой с силиконовой грудью. Обводя пальцем свой бокал, он обольстительно улыбнулся какой-то ее фразе. Священник увидел, как женщина, легко поддавшись соблазну, заерзала на стуле. Что бы ни сказал ей этот парень, его слова произвели на нее сильный эффект. Он мог делать с ней все, что захочет. Хотя с таким-то подбородком и телосложением… отец Мюррей вовсе этому не удивлялся. Но если его собственная красота была призвана служить добру, то этот мужчина определенно был создан для греха.

«Этого не может быть… После стольких лет…»

— Подними глаза, — прошептал отец Мюррей, и слетевший с его губ звук утонул в гремящей из клубных динамиков музыке. — Подними. Глаза.

И словно Бог вознаградил его и удостоил своей милости, мужчина, наконец, поднял глаза, и отец Мюррей оцепенел от шока. Настолько сильного, что ему пришлось опереться о стену, чтобы устоять на ногах. Золотистые глаза. Эти глаза дурманили, а чувственные губы были сложены в ухмылку, от которой женщина покраснела и захлопала ресницами.

— Рафаил, — прошептал отец Мюррей.

От одного этого имени его глаза сами собой закрылись, и в голову хлынули воспоминания.

— Встань на колени.

Отец Мюррей уже четыре месяца работал над душой этого мальчика. Рафаил был у отца Мюррея первым. Первой душой, которую предстояло очистить. После того как Мюррей присягнул Бретренам, отец Куинн дал ему в награду этого демона.

Такого же, как и он сам. Но если отец Мюррей поддался тому экзорцизму, которому в течение пяти лет подвергал его отец Куинн, и вместо Дьявола посвятил свою душу служению Богу, то Рафаил сопротивлялся.

Зло в этом мальчике было сильным.

Но перед отцом Мюрреем ему было не устоять. Он докажет отцу Куинну, что достоин клятвы Бретренов, братства, в которое его приняли. И сломает этого мальчишку и живущее в нем зло.

Рафаил свирепо уставился на него, в его необыкновенных золотистых глазах пылал протест. За то время, что мальчик провел на дыбе, его тело ослабло и растянулось до такой степени, что он было невозможно больше терпеть ни секунды. Но Рафаил по-прежнему стоял перед отцом Мюрреем, сгорбленный от боли и изнеможения… но не побежденный.

Вытащив из глубокого кармана рясы дубинку, отец Мюррей набросился на Рафаила и стукнул его по коленям. Ноги мальчика подкосились, и он рухнул на пол, ударившись ладонями о камень. Рафаил, не желая подчиниться, попытался подняться на ноги, но отец Мюррей схватил мальчика за горло, удержав его на месте. Священник знал, из-за какого злодеяния попал в Чистилище этот парень. Оно было пугающе похоже на его собственное.

Рафаил замер, глубоко дыша словно кролик, попавший в капкан охотника. Чем сильнее священник сжимал ему горло, тем больше он расслаблялся, и отец Мюррей заметил, как с приоткрытых губ мальчика слетел быстрый вздох, а его зрачки расширились.

Ему это нравилось. Рафаилу нравилось, когда его душили.

Отец Мюррей внимательно посмотрел на мальчика. Он расстегнул штаны и придвинулся к мальчику.

— Я очищу тебя, язычник. Очищу твою почерневшую душу.

Когда туман воспоминаний рассеялся, отец Мюррей выругался: там, где еще недавно сидел Рафаил со своей шлюхой, теперь никого не было. Он бросился к бару.

— Куда они ушли? Пара, которая здесь была, — настойчиво спросил у бармена отец Мюррей.

Бармен вытирал белым полотенцем стакан, но оторвался от своего занятия.

— Вы знаете наши правила. Мы не даем никакой информации о членах клуба. Если Вас это не устраивает, уходите.

Отцу Мюррею ничего не хотелось так, как свернуть грешнику шею за подобную наглость, но сдержался. Его работа заключалась в том, чтобы сливаться с толпой, становиться незаметным среди посетителей.

Но тем мужчиной точно был Рафаил. Спустя столько лет ему удалось обнаружить Падшего. Они все еще находились в районе Бостона. Наверняка.

Он должен сообщить об этом отцу Куинну. Отец Мюррей прошелся по клубу, желая еще раз взглянуть на мальчика, из которого ему так и не удалось изгнать зло. Рафаил был единственным демоном, которого он не смог сломить. Отец Мюррей никогда не проигрывал. Он всегда питал к Рафаилу некоторую слабость. Слишком уж они были похожи, чтобы он мог так просто забыть прекрасного мальчика с золотистыми глазами.

Родственные души. Но один из них был праведником, ангелом света, а другой — дьявольским отродьем.

Отец Мюррей увидел, как в дальнем правом углу хлопнула дверь, а парень в черном завел внутрь женщину. Женщину, которая сидела в баре, очарованная Рафаилом. Отец Мюррей уже собирался было рвануть туда, но тут вдруг в бар пришел мужчина, которого отец Мюррей хотел сделать своей следующей жертвой.

— Бен, ты не видел Сьюзи? Она пошла в туалет, но так и не вернулась.

Услышав этот вопрос, отец Мюррей навострил уши.

— Извини. Я ее не видел.

— Пойду, еще поищу. Может, она нашла нам еще одного партнера для игр, — язычник улыбнулся и исчез в толпе.

Ему нужно было уходить. Отец Мюррей не мог оставаться, если замечали пропажу жертвы. Мозг приказывал ему убираться, но все остальное в нем требовало остаться. Найти мужчину с золотистыми глазами и вернуть его под надзор Бретренов.

— Хотите чего-нибудь выпить?

Отец Мюррей взглянул на бармена, терпеливо ждущего, когда он сделает заказ. Священник не ответил. Вместо этого он выскочил из главной двери и промчался через винный магазин, в складском помещении которого и располагался этот рассадник разврата. В лицо ударил морозный бостонский воздух. Но это было ничто по сравнению с тем неистовым адом, что пожирал его изнутри. Удовлетворение от того, что он обнаружил одного из самых страшных грешников, когда-либо переступающих порог Чистилища.

Единственной неудачи, постигшей Бретренов за четыреста с лишним лет.

Ну, одной из семи.

Отец Мюррей запрыгнул в свой фургон и выехал на центральную улицу. Уже начинало всходить солнце. Еще один Божий день. В фургоне послышался шум катающегося по кабине тела, но священник не обращал на это внимания. Он избавится от трупа, найдет отца Куина и расскажет ему о своей находке.

Пришло время действовать.

Пришло время завершить изгнание нечистой силы, начатое много лет назад.

Часом позже, отец Мюррей въехал в расположенный за городом крематорий. Он припарковал фургон на подземной стоянке и выскочил из машины. К задней части фургона подошел похоронщик, молча достал из кабины труп и понес его к мусоросжигателю.

Когда похоронщик вернулся, отец Мюррей улыбнулся, заметив у него четки и распятие с вырезанной на груди Иисуса буквой «Б». Католическая церковь и представить себе не могла, какой мощью они обладали. Рыцари Христа, воины Господа, охраняющие веру, искореняя зло так, как не привидится и в самых страшных кошмарах. И Бретренами были не только священники, но и самые разные люди из высших и низших кругов.

Папа и Католическая церковь не обращали внимания на то, кто находился под их знаменами. Так продолжалось больше века. И с годами могущество Бретренов только увеличивалось.

Их уже не остановить.

И никому не победить.

Похоронщик взял шланг и спрей и начал поливать багажник фургона химикатами. Было очень важно уничтожить все следы убитых ими грешников. К каждой детали необходимо подходить с должным профессионализмом. Отец Куинн строго следил за тем, чтобы его люди не допускались к миссии до тех пор, пока не научатся уничтожать любые свидетельства изгнания нечистой силы.

Священник беспокойно переминался с ноги на ногу, ожидая, когда похоронщик закончит обработку. Он грыз ногти, представляя себе глаза Рафаила. Эту улыбку. Оливковую кожу и темные волосы. Волосы, которые теперь были намного длиннее, чем в Чистилище.

В детстве Рафаил был безумно красив. Но повзрослев, стал еще прекраснее. Красота — это грех, а тщеславие — и того хуже. И совершенно очевидно, что сатана наделил Рафаила — свое бесценное чадо, необычайной красотой, чтобы заманивать жертв. У слабых грешников не было бы ни единого шанса устоять перед магнетическим шармом Рафаила.

«Ему, должно быть, так легко убивать».

Вот почему Рафаил должен был умереть. Он обладал слишком необъятной властью, чтобы оставаться на этой земле. Смертельный магнит для невинных, потерянных душ.

Через полчаса отец Мюррей уже возвращался в Бостон, и от женщины, которая теперь превратилась в пепел, не осталось и следа. Припарковав фургон, он кинулся в душ, смывать с себя ядовитое прикосновение шлюхи. От одного воспоминания о том, как его пальцы сжимали ее горло, у него напрягся член. Он этого не хотел. Не хотел, чтобы удушение все еще оставалось для него таким притягательным, чтобы обдавало жаром его кожу и кости.

Он взял тонкую иглу, которую хранил у себя в душе в маленьком пластиковом футляре и, втянув носом воздух, вставил иглу в кончик пениса. Когда она вошла глубоко внутрь, отец Мюррей крепко стиснул зубы, чтобы сдержать крик.

Задыхаясь, он упал на колени. Горячая вода стала холодной и пролилась на его опущенную голову. Каждую клеточку его тела наполнила невыносимая боль. Отец Мюррей открыл глаза. Пол в душевой залила кровь. Он оскалил зубы от отвращения к собственной слабости. К возбуждению, которое так и не покинуло его. Даже после изгнания нечистой силы и долгих лет, проведенных в Чистилище, он все еще заводился от прикосновения к тонкой шее, от последнего отчаянного глотка воздуха и леденеющих глаз. Но отец Мюррей вверил себя Бретренам. Он отрекся от сексуальных желаний и не поддавался своим низменным инстинктам. Не станет жертвовать своей душой, как когда-то.

Сделав глубокий вдох, отец Мюррей до самого конца воткнул иглу в свою затвердевшую плоть. От ослепившей его боли он закричал и, повалившись на бок, свернулся на кафельном полу в позе эмбриона. Из члена хлынула кровь и потекла в глубины ада. Глубоко и часто дыша, священник пытался справиться с этой пыткой.

Затем его член, к счастью, начал опадать. Отец Мюррей смотрел, как медленно слабела его эрекция. Боль от глубоко воткнутой иглы притупилась, и радость победы одолела похоть. Смертный грех, которому он больше не поддастся.

Он лежал так долгие минуты, пока его тело не успокоилось, и вены не наполнил пьянящий покой — умиротворением, рожденным победой и добром, низвергнувшим зло. Он медленно вытащил иглу из своего обмякшего пениса. Из его кончика сочилась багрово-красная кровь, но это кровавое искупление было платой за то, что он позволил тьме на какое-то время проникнуть в свое тело.

Позже, на исповеди, он расскажет об этом отцу Брейди — хранителю своих прегрешений. Он охотно вытерпел бы пытки в комнате еретиков и очищение от греха, который, как он знал, все еще скрывался у него внутри. Там, куда он не мог добраться.

Но сначала он поговорит с отцом Куинном.

Он должен рассказать ему своей находке… о чудесном даре Господа.

— Он у сестер Милосердной Богоматери, — сообщил ему отец Кормак, священник немногим старше отца Мюррея. — С послушницами.

Услышав эту новость, отец Мюррей мысленно выругался. Он покинул церковь Невинных младенцев и целых девяносто минут добирался до монастыря Милосердной Богоматери, который отец Куинн курировал вместе с матерью-настоятельницей.

Отец Мюррей поднялся по ступенькам. То тут, то там на живописных монастырских землях, раскинувшихся среди восхитительных пейзажей пригорода Массачусетса, мелькали монахини всех возрастов и рангов. Место было тихим, сады зелеными и идеально ухоженными. Серые каменные стены здания изящно оплетал темно-зеленый плющ. Монастырь был большим, старым и идеально подходил сестрам-затворницам. Сестрам, которые держались в стороне от внешнего мира, всецело посвятив себя молитве и служению Господу.

— Отец Мюррей.

Отец Мюррей поднял голову и увидел идущую к нему по коридору мать-настоятельницу.

— Чем могу вам помочь, отец Мюррей? Отец Куинн не говорил, что сегодня вы будете ему помогать.

— Нет, — ответил он, стараясь не выдать своего нетерпения. — Но мне необходимо его увидеть. Нам с ним нужно кое-что обсудить, и это очень важно.

Мать-настоятельница улыбнулась, но покачала головой.

— Боюсь, что не получится — он уединился с послушницами в учебном классе. И пробудет там до захода солнца. Он дал понять, чтобы их не беспокоили. Терпение есть добродетель, отец Мюррей. Извлеките из этого урок.

Отец Мюррей попытался сдержать свой внезапно вспыхнувший гнев. Ему нужно было поговорить с первосвященником. Но это необходимо сделать наедине. Никто не должен услышать ни слова из того, что он ему сообщит.

— Через несколько месяцев послушницы примут последние обеты. Сейчас им очень важно учиться, и их нельзя прерывать.

— Тогда я подожду.

— Очень хорошо, — мать-настоятельница жестом велела отцу Мюррею следовать за ней. — Тогда Вы можете сделать полезное дело. В конце концов, дьявол всегда отыщет работу ленивым рукам. Нам нужно подрезать кусты.

Отцу Мюррею захотелось рассмеяться прямо в ее морщинистое лицо. Она была рабой церкви, которая отказывалась признавать мир и истинного Бога. Пыталась остановить гонения на еретиков и игнорировала зло, распространяющееся по миру, словно рак. И сосредоточившись на церковных богослужениях, пополняла свои итак уже набитые закрома за счет пожертвований прихожан.

— Конечно, — вежливо ответил отец Мюррей и, взяв протянутые ножницы, вышел за старухой на улицу.

Шесть часов спустя отец Мюррей стоял у дверей учебного класса. До него доносилось тихое бормотание отца Куинна, разговаривающего с проходящими подготовку монахинями. Затем послышались приближающиеся к двери шаги. Отец Мюррей прислонился к стене и стал смотреть, как послушницы покидают комнату. Его глаза метались в поисках монахини, которая всегда привлекала его внимание. Самой набожной. Самой тихой. Той, что почти не встречалась с ним глазами. Когда она наконец вышла, священник затаил дыхание. Девушка шла, склонив голову и опустив взгляд. Ее руки были сложены на груди и спрятаны под широкими рукавами. Голову покрывал белый головной убор, а стройное тело скрывал черный хабит (прим.: вид монашеской одежды, представляющий собой просторное длинное одеяние с широкими рукавами). Отец Мюррей решительно шагнул ей навстречу.

На него взметнулся взгляд потрясенных голубых глаз.

— Отец Мюррей, вы меня напугали, — застенчиво улыбнулась она.

Мюррей улыбнулся в ответ.

— Сестра Мария Агнесса. Рад вас видеть.

Сестра Мария кивнула, потом снова опустила глаза и направилась в трапезную на ужин.

— Отец Мюррей? ― голос отца Куинна отвлек внимание отца Мюррея от сестры Марии. Повернувшись к первосвященнику, отец Мюррей увидел у него во взгляде проблеск осуждения.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? Вы сегодня должны были дежурить в приюте Невинных младенцев.

Конечно же, отец Куинн выражался довольно расплывчато. На самом деле, отцу Мюррею было предписано находиться в Чистилище и следить за очищением находившихся под их надзором мальчиков.

Отец Мюррей убедился, что поблизости никого не было, и подошел к первосвященнику.

— Я должен поговорить с вами. Срочно.

Куинн прищурил глаза. Внезапно в коридоре послышались шаги настоятельницы, и они оба оглянулись в ее сторону.

— Отцы, скоро начнется ужин. Присоединяйтесь к нам.

Как по команде, в пустых коридорах раздался звонок, эхом прокатившись под каменными сводами монастыря.

— Поговорим после ужина, когда монахини разойдутся на ночь по комнатам, — сказал отец Куинн. — Идемте.

Первосвященник направился в трапезную. Отец Мюррей и отец Куинн сидели за главным столом вместе с матерью-настоятельницей. Все ели молча. Дисциплине в этом монастыре уделялось первостепенное значение. Это был не какой-нибудь современный либеральный монастырь, тут почитали прошлое и его жесткие, суровые порядки. Мюррей всегда считал, что если Бретрены когда-нибудь возьмут в свою паству женщин, то этот монастырь обеспечит им лучших кандидаток.

С его места отцу Мюррею было хорошо видно всех занятых своей скудной едой монахинь. И как всегда, он не мог оторвать взгляда от сестры Марии Агнессы. Он не понимал, почему она так привлекала его внимание. Но подозревал, что тут не последнюю роль сыграл нежный белоснежный оттенок ее кожи, то, что красота девушки не была тронута солнцем. И ее шея… длинная, стройная шея, на которой при движении было видно каждую косточку, каждую вену, хранящую в себе источник жизненной силы.

Интересно, чувствовала ли она когда-нибудь, как мужчина смотрел на нее? Это не имело значения. Сестра Мария Агнесса была самой послушной Христовой невестой, которую он когда-либо встречал. Идеальная святая сестра — кроткая, покорная и истинно набожная. Он знал, что отец Куинн чувствовал по отношению к этой послушнице то же самое. Отец Мюррей видел, что первосвященник говорил с ней дольше, чем с другими готовящимися к постригу девушками. Видел, как теплел его взгляд всякий раз, когда рядом оказывалась сестра Мария, когда она робко ему улыбалась.

Отец Мюррей с трудом проглотил пресный овощной бульон с хлебом, подождал, пока монахини покинут зал, а затем последовал за отцом Куинном в его кабинет.

Как только отец Куинн запер дверь и подал ему знак, отец Мюррей выпалил.

— Я видел одного из них, ― первосвященник казался озадаченным, пока отец Мюррей не добавил: — Вчера ночью в клубе, после того как отправил в ад одну грешницу, я увидел его. Рафаила. Одного из потерянных Падших.

В комнате повисло мучительное молчание. Отец Куинн распахнул глаза.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— И где он сейчас?

Отец Мюррей провел рукой по лицу.

— Мне пришлось уйти. Люди стали замечать отсутствие жертвы. Но теперь нам известно, где он бывает. Мы можем устроить ловушку, — отец Мюррей возбужденно улыбнулся. — Ваше Преосвященство, мы можем, наконец, поймать его. Можем вернуть его и закончить то, что начали.

— Нам нужен план. Придется созвать общее собрание. Это слишком важно, чтобы тратить время на ожидание.

Отец Куинн сел за стол, но Мюррей видел, что первосвященник взволнован не меньше его. Мужчина не мог усидеть на месте. Отец Куинн был главным священником. Лучшим примером для подражания. Но Мюррея утешал тот факт, что, узнав эту новость, даже первосвященник не мог успокоиться.

— У меня должен состояться важный телефонный разговор с епархией штата Мэн. После этого мы созовем экстренное совещание и составим план. Нам нужно что-то железобетонное, брат. Мы не можем снова их потерять. Возможно, у нас никогда не будет другого шанса отправить их души в ад.

Отец Куинн поднялся на ноги и коснулся ладонью щеки отца Мюррея. Служитель церкви не привык к прикосновениям первосвященника. Именно отец Куинн все те годы, что он провел в Чистилище, изгонял из него зло, очищая своим семенем. Сначала он сопротивлялся. Но тогда пребывал во власти всепоглощающего зла, захватившего его душу. Как только с этим злом было покончено, отец Мюррей жаждал прикосновения первосвященника. Молился, чтобы он пришел к нему в общежитие и взял под свою опеку.

Отец Мюррей прижался щекой к руке священника и, чувствуя, как успокаивается душа, поцеловал его ладонь.

— Ты отлично поработал, Фрэнсис.

— Благодарю вас, Ваше Преосвященство, — еле слышным шепотом произнес Мюррей.

— А теперь иди и подожди меня в машине. Я недолго.

Когда отец Мюррей вышел в пустой коридор, все еще чувствуя на щеке тепло благословенного прикосновения отца Куинна, его окутала тишина и темнота. Он бросил взгляд в сторону главного входа, но тут сердце у него в груди сжалось и повело его в противоположном направлении. Легкими и бесшумными шагами отец Мюррей последовал к лестнице и поднялся на второй этаж. Он уже не в первый раз заходил в личные покои монахинь. Словно на свет незримого маяка, ноги сами собой привели его к неприметной деревянной двери с обшарпанными и выцветшими от времени досками.

Убедившись, что вокруг никого не было, отец Мюррей прислонился ухом к двери и прислушался. В комнате было тихо. Видимо, сестра прочла вечернюю молитву и уже спала. Скользнув ладонью по двери, отец Мюррей обхватил пальцами железную ручку и тихонько повернул ее вправо. Дверь приоткрылась, и отец Мюррей заглянул в проделанную им узкую щель.

И тут же замер.

От представшей перед ним картины все его мышцы сковало льдом.

Сестра Мария Агнесса раздевалась. Тусклый свет единственной стоящей на ночном столике лампы окружал ее тело неземным свечением. Когда сестра Мария сняла свое одеяние, отец Мюррей почувствовал, как его глубокое дыхание стало резким и прерывистым. Раздевалась она так же сосредоточено, как и ходила. Каждое ее движение было мягким и размеренным, носило целенаправленный характер. Когда сестра Мария надела ночную рубашку и начала снимать головной убор, отец Мюррей почувствовал знакомое напряжение в паху. Из-под белой ткани показались собранные в тугой низко сидящий пучок русые волосы, которых он никогда раньше не видел. Монахиня медленно вытаскивала из них шпильку за шпилькой, пока на ее пустом столе не образовалась небольшая кучка. Тонкими пальцами сестра Мария принялась распускать волосы. Они густыми локонами заструились по ее плечам, потом по спине… пока не упали ниже поясницы. Монахиня провела по шелковистым прядям сначала руками, а затем простой расческой, и отец Мюррей распахнул глаза. У него замерло сердце. В голове промелькнуло воспоминание, от которого в жилах застыла кровь.

— Это все из-за волос, да? — сказал Рафаилу отец Мюррей, и у него на лице отразилось ликование. — Все дело в волосах.

Отец Мюррей быстро закрыл дверь и помчался в кабинет отца Куинна. Он ворвался туда как раз, когда отец Куинн повесил трубку.

— Отец Мюррей, я же велел Вам ждать в машине, — рявкнул первосвященник.

— Я знаю, как нам до него добраться, — задыхаясь, сказал отец Мюррей. — Знаю, как нам поймать Рафаила.

Отец Мюррей улыбнулся, чувствуя во всем теле неподдельное счастье.

— И абсолютно уверен, что это сработает. Он будет нашим. Он наконец-то будет нашим.

Глава 3

Громкий звон колокольчика прервал сон Марии. Из-за двери послышались церковные гимны, которые пели прогуливающиеся по коридорам сестры. На улице было еще темно, зима цепко держала Массачусетс в своих холодных объятиях. Мария села и протерла сонные глаза. Она поморгала в темноте и, потянувшись, включила лампу. Свет залил комнату теплым сиянием. Мария улыбнулась, услышав за окном без занавесок пение птиц. Ночная песня гнездившейся на ближайшем дереве совы сменилась серенадой рано пробудившихся соек.

Мария опустилась на холодный деревянный пол и сложила руки в молитве. Закрыв глаза, она зашептала в тишину комнаты. Закончив, девушка встала на ноги, подошла к шкафу и облачилась в свежую одежду. В завершение, она достала свой головной убор, положила его на край кровати и села за стол. На столе лежало только маленькое зеркальце. И расческа. Мария взглянула на свое отражение и провела расческой по густым прядям. Как и каждое утро, она неизменно видела в зеркале не настоящее, а то, что было много лет назад. Ту девочку. Ту, что все еще жалась от страха в уголке ее души. Девочку, до которой она не могла добраться, чтобы облегчить ее боль. Чтобы утешить и убедить, что все будет хорошо.

Хорошенько расчесав волосы, Мария собрала свои длинные локоны в конский хвост и завязала их в низкий пучок. Затем закрепила его шпильками. Мария со вздохом поймала в зеркале отражение своих голубых глаз и, надев головной убор, расправила все случайно образовавшиеся на черном облачении складки.

Приблизившись к двери, Мария ощутила, как ее переполняет чувство долга и умиротворения. Монастырская жизнь дала ей свободу, которую она и не надеялась обрести. Жесткий график и усердные, безмолвные молитвы стали бальзамом для ее души, лекарством для истерзанного сердца.

Выйдя в коридор, Мария тут же опустила глаза и сложила руки, спрятав их в рукава хабита. Ноги сами собой понесли ее на завтрак в трапезную. Мария устремила взгляд на каменный пол. Скоро она принесет церкви свои последние обеты и посвятит себя жертвенной и подневольной жизни. Жизни, полной любви к Богу и благодарности за спасение. За то, что Он выделил ее из множества тех, кто погиб до нее.

Мария вспомнила свои первые клятвы. Девушку вновь охватило то чувство счастья и радости, что наполняло ее тело и душу, когда она в белом платье встала на колени перед отцом Куинном и сделала свой первый шаг на пути к тому, чтобы стать преданной невестой Христовой. В тот день с ней что-то произошло. Что-то обожгло ей сердце. Ее нутро. Что-то подсказало девушке, что она вот-вот вступит на путь, который даст ей ответ, почему ее пощадили. Бог предупреждал Марию, что вот-вот откроет, с какой целью Он оставил ее в живых. И она была готова принять Его послание и всецело посвятить себя этой цели. Свой ум, тело и, если нужно, и душу.

Завтрак прошел быстро. Сегодня был день раздумий и работ по хозяйству. Уроки отца Куинна продолжатся на следующий день. В воздухе, затмевая восходящее солнце, висел густой туман. Когда Мария вышла на улицу, чтобы заняться садом, ее лица коснулась утренняя влага.

«Вот этого, — подумала Мария. — Вот этого мне достаточно, чтобы не сомневаться в Твоем существовании».

Мария подумала о тех людях, что принимали каждый новый восход солнца как должное. Они просто не понимали, насколько быстротечной может быть эта жизнь. Не знали, какой это бесценный подарок — открывать утром глаза и видеть небо. Вдыхать свежий воздух, пробуждая в легких жизнь.

Но Мария знала. И много лет назад она поклялась никогда больше не воспринимать как должное, простые, казалось бы, вещи.

На ее плечо опустилась чья-то рука. Мария в испуге обернулась. Перед ней стояла мать-настоятельница.

— Простите, Преподобная мать, — прошептала Мария, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Мать-настоятельница улыбнулась.

— Я трижды тебя окликнула.

— Я забылась в своей благодарности, Преподобная мать. В молитве и признательности Господу.

— Я так и подумала, дитя мое. Здесь не найти никого, кто был бы так же благодарен за свое положение, как ты.

— Спасибо.

— Пойдем, дитя мое. К тебе посетители.

— В самом деле? — растерянно спросила Мария.

У Марии не было семьи — никого, кроме церкви, которая и стала ей новым домом.

— Они пришли именно к тебе.

Мария послушно последовала за сестрой Терезой — своей матерью-настоятельницей, по коридору, ведущему к кабинету отца Куинна и учебному классу. Опустив голову и сжав руки, Мария попыталась сосредоточиться на Боге и Христе, как того требовали правила, но никак не могла выбросить из головы вопрос о том, кто же мог прийти к ней.

Но вопросы Марии отпали сами собой, когда дверь в кабинет открылась, и из-за стола поднялись отцы Мюррей и Куинн.

— Добрый день, сестра, — сказал отец Куинн.

— Отец Куинн, — тихо произнесла Мария. — Отец Мюррей.

— Присаживайся, — отец Куинн жестом указал ей на стул по другую сторону стола.

— Я вас оставлю, ― сестра Тереза вышла и закрыла дверь.

Мария не стала оглядываться. В комнате воцарилась тишина. Девушка опустила голову, уставившись на свои сцепленные руки.

— Не беспокойся, сестра Мария, — сказал отец Куинн. — Ты здесь не для того, чтобы получить выговор.

Облегченно выдохнув, Мария подняла голову и взволнованно посмотрела на двух священников.

— Сестра, нас уже некоторое время занимает один серьезный вопрос. На самом деле, долгие годы, — произнес отец Куинн. — Уже через несколько месяцев послушницам предстоит решить, подходит ли им такая жизнь, и, если да, то они принесут последние обеты.

Он замолчал и с любопытством посмотрел на нее.

— Каково твое решение? Насчет последних обетов?

— Я уже все решила, — быстро и уверенно ответила Мария. — Я уже вижу себя невестой Христовой. И очень хочу этого. Только такой я представляю свою дальнейшую жизнь. Теперь я понимаю, что такова и была Божья воля. Все, что случилось со мной… должно было направить меня на этот путь, каким бы мучительным и трудным он ни был.

Отец Куинн и отец Мюррей переглянулись, словно перекинувшись какими-то личными мыслями. Затем отец Куинн повернулся к ней и улыбнулся.

— Сестра Мария, ты даже не представляешь, как меня радует это.

Мария с облегчением выдохнула.

— Но, — сказал отец Куинн, прервав ее недолгое успокоение, — у меня есть к тебе одна просьба.

Мария терпеливо ждала продолжения. Отец Куинн облокотился на разделяющий их деревянный стол и сложил ладони домиком.

— Сестра, порой нам, священникам и опытным служителям церкви, необходимо удостовериться в том, что послушники готовы к тому, что им предстоит.

Когда с губ отца Куинна слетели эти слова, у Марии екнуло сердце, и казалось, будто разорвалось надвое. Никто не подходил для монашеской жизни так, как Мария! Ей хотелось возразить, сказать, что она готова, готова к тому, что повлечет за собой эта жизнь. Но она никогда не высказывалась без разрешения. Никогда не посмела бы перебить настоятеля.

Отец Куинн вскинул руки.

— Сестра, никто не сомневается в твоей вере и в старании исполнять свои обязанности. Но мы считаем, что тебе не хватает уверенности. Способности выполнять суровые и часто пугающие задачи ради Бога и рода человеческого. Уединенная жизнь в монастыре Сестер Милосердной Богоматери весьма благородна и подготовит тебя к служению, но нам необходимо доказательство того, что ты готова выйти за пределы этих высоких стен и стать ученицей Христа, а не просто его раболепной невестой.

При одной мысли о том, чтобы выйти за ворота ее надежного убежища, у Марии задрожали руки. Когда в семнадцать лет она решила посвятить себя церкви, Мария стала самой молодой монахиней в монастыре. Ей и сейчас был всего лишь двадцать один год, ее двадцать второй день рождения приходился как раз на неделю пострига. Но недостающий возраст с лихвой компенсировал жизненный опыт. В шестнадцать лет она чувствовала себя на все девяносто. Трудности и лишения очень старили душу, даже если твоя кожа и говорит об обратном.

Отец Куинн откинулся на спинку кресла.

— Ты готова к испытанию, сестра Мария? К такому, которое подтолкнет тебя и выведет из зоны комфорта прямиком в прекрасные объятия Христа?

Мария не нашлась с ответом, и отец Куинн воспользовался этим молчанием.

— Чтобы спасти род людской, Христос принял медленную мучительную смерть на кресте. Неужели так сложно пожертвовать чем-то ради Него? Любовь — это обоюдный процесс. Нужно не только брать, но и отдавать.

— Любовь и самопожертвование, сестра Мария, — впервые заговорил отец Мюррей. Его голос был ласковым и нежным. — Вот в чем заключается наша церковная жизнь. Церковь защищает нас и наши смертные души. И, порой, нам приходится защищать ее в ответ.

Мария сглотнула, опасаясь, что голос будет дрожать.

— Я… я… — она запнулась и откашлялась. — Я готова пожертвовать собой ради Церкви.

И это действительно было так. Может, голос и выдал ее страх, но Мария знала, что просто создана переносить тяготы.

Она уже не раз это делала.

Отец Куинн так широко улыбнулся, что в груди у Марии разлилось приятное тепло. Она угодила ему.

— Это прекрасно, сестра. Надеюсь, это станет твоим последним испытанием перед постригом. И когда ты преклонишь колени и вверишь себя Христу, то будешь знать, что Он доволен тобой.

Мария кивнула. Лицо отца Куинна в один миг утратило всю веселость.

— Иногда нам приходится сталкиваться со злом, которое не все могут понять, — вздохнул отец Мюррей, и его взгляд смягчился. — Но ты можешь, сестра. Нам известно, что ты знаешь о таких силах. Знаешь и сама сталкивалась с ними.

Мария изо всех сил старалась дышать ровно.

— Да, святой отец, — прошептала она.

Она старалась не чувствовать жжения оставленных у нее на теле отметин. Не чувствовать дурные прикосновения, которые пыталась забыть. Его дыхание, звук его голоса, и убийственную издевку в жутком смехе, просачивающемся в замкнутое пространство ее тюрьмы.

— За все годы служения церкви, нам приходилось сталкиваться со многими развращенными людьми, похожими на Уильяма Бриджа.

От одного звучания этого имени, по коже Марии пробежали мурашки, а на лбу выступили капли пота. При упоминании об этом человеке она вспомнила его лицо, от которого все еще просыпалась по ночам, задыхаясь и не в силах унять колотящийся пульс. Она вспомнила, как он улыбался, глядя на ее обнаженное тело, как блуждали по коже девушки его глаза. И как блестела кровь на его лице, когда он разрушал ее мир. И все для того, чтобы рвать ее на части, кусок за куском, для удовлетворения своих безумных нужд.

Отец Куинн откашлялся, выдернув ее из кошмарных воспоминаний.

— На самом деле, существует целая группа мужчин, которых мы считаем еще большим злом, чем он. Мужчин, чье положение позволило им уклониться даже от власти закона и ассимилироваться в обществе добрых и честных людей. Мужчин, стремящихся причинить боль другим, не заботясь о том, есть ли у их жертв семьи, близкие, которые зависят и нуждаются в них. Им просто нравится причинять людям боль самыми мерзкими и извращенными способами. Им нравится убивать.

Лицо отца Куинна раскраснелось, и Мария увидела, как в его всегда добрых глазах закипает гнев.

— Мы и раньше попадали в подобные ситуации, когда рядовым Божьим воинам надлежало уничтожить зло. Заставить его заплатить за все. И этот раз — не исключение.

Мария сосредоточилась на своем дыхании, понимая, что если она не будет делать этого, то просто потеряет сознание. Ей не хотелось сталкиваться с такими мужчинами, как Уильям Бридж, или с кем-то еще хуже него. Ей нравилась ее спокойная жизнь. От воспоминаний об ужасах прошлого ее парализовал страх.

— И вот тут-то в игру вступите вы, сестра Мария, — сказал отец Мюррей.

— Каким образом? — дрожащим голосом спросила она.

— Впервые за много лет нам удалось засечь одного из этих мужчин. Он был замечен в обиталище греха и позора. Этот человек заманивает жертв с помощью своей красоты и людской похоти, — сообщил ей отец Куинн.

Мария впитывала его слова, широко распахнув глаза.

— Нам нужен тот, кто поможет привести его на наш путь.

— Я? — прошептала Мария.

— Этот мужчина знает нас. Он быстро поймет, что мы пришли за ним. Но вас… — прервался отец Мюррей.

Мария взглянула в темные глаза священника. Ему было всего около тридцати.

«Он еще так молод, — подумала Мария. — Но уже много раз рисковал своей жизнью ради Господа».

Она посмотрела на свои руки. На руки, которые еще помнили, каково это — оказаться в кромешной темноте и искать выход из собственного ада. Мария закрыла глаза и попыталась успокоить нервы. Девушка всегда знала, что рано или поздно этот день настанет. Она выбрала монастырь Сестер Милосердной Богоматери за его изолированность, но Бог спас ее не для того, чтобы она до конца жизни пряталась за высокими стенами.

У ее спасенной жизни была более высокая цель.

Неужели это она и есть?

Какое-то… какое-то внутреннее напряжение подсказывало ей, что такое вполне возможно.

— Хорошо.

Даже согласившись на пока не до конца ясную ей возложенную задачу, Мария все равно ужасно боялась. Мысль о том, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, о котором они рассказывали, казалась ей просто невыносимой. Но если он был хоть немного похож на Уильяма Бриджа — был таким же злым и подлым, она была просто обязана помочь. От одной только мысли о том, что кто-то может навредить ни в чем неповинным людям так же, как Уильям навредил ей, ее семье и многим другим, Марию прошибала дрожь.

Ей необходимо победить свой страх.

Отец Куинн облегченно вздохнул.

— Этим поступком, сестра, ты покажешь Богу свою преданность. Все Его великие пророки и последователи терпели тяготы и лишения, чтобы доказать свою любовь. И с тобой будет точно так же.

— Мы вас защитим, — сказал отец Мюррей. — Мы будем рядом и, если вы опасаетесь за свою безопасность, обеспечим вам возможность немедленно и незаметно связаться с нами.

Он наклонился к ней, сверля ее взглядом.

— Я не позволю никому причинить вам вред. Не позволю ему к вам прикоснуться.

— Спасибо, — сказала Мария. — А что от меня требуется?

— Мы все объясним. Но сначала… — отец Куинн, прищурившись, взглянул на ее головной убор. — Я хочу попросить тебя показать свои волосы.

У Марии заколотилось сердце.

— М-мои волосы? Но их следует скрывать. Мой обет…

— Это не грех, если об этом тебя попросил я. Я твой настоятель и приказываю тебе это во имя Господа, — строго сказал отец Куинн.

Оба священника замолчали в ожидании, пока Мария решится снять свой головной убор. Она уже много лет не распускала волосы на людях. Их могла видеть только она сама. В уединении своей комнаты. Но священники все ждали, и Мария поняла, что, каким бы трудным ни был приказ, ей следовало повиноваться.

Дрожащими руками она потянулась и медленно обнажила голову. Затем осторожно вынула шпильки, от чего ее длинные волосы упали ей на плечи и заструились по спине к верхней части бедер и ягодицам.

— Сестра, пожалуйста, встань, — хриплым голосом произнес отец Куинн.

Мария поднялась на ноги, опустив глаза в пол.

— Повернись.

Девушка сделала, как ей велели. Она не знала, чего хотят священники и зачем им нужно видеть ее волосы. Мужчины молча поднялись на ноги и обошли девушку, не сводя с нее оценивающего взгляда.

— Да, — сказал отец Куинн, и в его голосе мелькнуло нечто вроде восхищения. — Это точно сработает.

Через час Мария уже стояла у ворот монастыря. Отец Куинн с отцом Мюрреем ждали у главного входа в здание, пока мать-настоятельница разговаривала с Марией. Сестра Тереза взяла Марию за руки. На ее лице отразилась неподдельная тревога.

— Дитя мое, ты уверена, что хочешь этого?

Сердце Марии было наполнено смутной тревогой, но она кивнула головой и сжала руки монахини.

— Уверена.

Мать-настоятельница подошла ближе.

— Я не знаю, о чем они попросили тебя. Отец Куинн не обязан сообщать мне подробности. И ты тоже. Но я знаю, как трудно тебе будет выйти за ворота.

Мария опустила глаза, но затем снова взглянула на сестру Терезу.

— Преподобная мать, вы долгое время готовили меня к этому. К тому моменту, когда у меня появятся силы уйти.

— И ты уверена, что у тебя их достаточно?

Мария не была в этом уверена. Ей не хотелось лгать женщине, которая была для нее надеждой опорой с самых первых дней жизни в монастыре.

— Я уверена, что должна попытаться. Эти священники — хорошие люди. Они были терпеливы со мной, — Мария попыталась слабо улыбнуться. — Вы всегда хотели, чтобы я подумала на счет миссионерской работы вне монастыря.

Мать-настоятельница вздохнула.

— Будь осторожна, дитя мое, ― прошептала она, обняв Марию. ― Увидимся, когда ты вернешься.

Не сказав больше ни слова, она оставила Марию и пошла поговорить с отцом Куинном. Мария смотрела ей вслед, чувствуя подступающий к горлу ком.

— Вы в порядке, сестра? — спросил отец Мюррей, подойдя к ней.

Холодный ветер пронизывал Марию до самых костей. Она не сводила глаз с железных ворот и с крепко зафиксированного на них замка.

— Я не была за этими воротами почти пять лет, — призналась девушка, и на этот раз ее не беспокоило то, что она может показаться слабой и трусливой.

Внешний мир пугал ее. Это было чистой правдой. Ей незачем было лгать.

— Мы позаботимся о вас, — повторил отец Мюррей.

Мария улыбнулась молодому священнику.

— Обещаю, — заверил он ее. — Даю слово.

Она верила ему. Отец Мюррей был хорошим священником. Он всем сердцем любил свою церковь и веру. Это было видно по его лицу.

— Спасибо. Я верю Вам. Вам обоим.

При этих словах мать-настоятельница открыла тяжелый замок, и отцы Куинн и Мюррей вышли к ожидающей их машине. Поцеловав настоятельницу и тепло попрощавшись с ней, Мария тоже шагнула вперед, готовая пожертвовать собой ради Христа.

Чем бы это ни грозило.

Мария не узнавала себя в зеркале. Она была одета в черное платье, доходившее ей до середины бедра. Нескромный облегающий материал подчеркивал каждый изгиб ее тела. Мария не носила ничего обтягивающего с тех пор, как была подростком, и даже тогда это ощущалось совсем по-другому. Какая-то женщина нанесла ей на лицо плотный слой косметики. Священники наняли ее, сказав, что Мария — обычная девушка, которая собирается отпраздновать двадцать первый день рождения со своими братом и отцом.

Стилист завила ей волосы, сделав их объемными и блестящими. Из-за пышных локонов длина волос немного уменьшилась, но всего лишь на несколько сантиметров. Ее непроколотые уши теперь украшали клипсы в виде больших серебряных колец. Голубые глаза были подкрашены тушью и черной подводкой. Облик довершали ярко-красная помада и черные туфли на высоких каблуках. Кожа у Марии была светлой, и платье удачно скрывало все ее шрамы. Из-за резких духов, которые ее заставил нанести на шею и запястья отец Куинн, девушку окутывал аромат роз.

Мария услышала за спиной прерывистый вздох. Она обернулась и увидела в дверях отца Мюррея в гражданской одежде — они все сейчас были одеты так. Это являлось частью их плана. Так никто не догадается, что они находятся здесь по официальным делам Католической церкви. Как только того мужчину схватят, то тут же передадут полиции и будут разбираться с ним в надлежащих инстанциях. Мария не сомневалась в словах священников. Они бы не стали лгать. Мужчины были глубоко верующими Божьими людьми.

Они разместились в отеле в центре Бостона. Мария выросла недалеко от этого места. Было странно вновь оказаться на знакомых улицах. Знакомых, но таких далеких от ее теперешней жизни.

— Сестра Мария… — прошептал отец Мюррей.

Девушка почувствовала, как от пронизывающих карих глаз священника у нее запылали щеки. Желая спрятаться от его раздевающего взгляда, она отступила назад. Отец Мюррей, по всей видимости, спохватившись, как смотрел на нее, выпрямился и быстро отвел глаза.

— Отец Куинн послал меня узнать, готовы ли вы. Нам пора.

Мария в последний раз взглянула на свое отражение в зеркале и взяла сумочку, которую ей дали священники. Внутри нее лежало отслеживающее устройство. Кроме того, помимо прочих вещей, в подкладку сумочки поместили тревожную кнопку. Когда придет время позвать в клуб священников или, если Мария почувствует какую-то опасность, то нажмет на кнопку, и они примчатся буквально через пару минут.

Девушка развернулась и пошла в сторону главной комнаты их гостиничного номера. Это было роскошное помещение, все в золоте и бархате. План заключался в том, что Мария будет ходить в клуб до тех пор, пока не появится этот «Рафаил». Ей, по возможности, нужно подобраться к нему как можно ближе. И если Бог будет на ее стороне, осуществить дальнейшую часть плана.

Отец Куинн поднялся на ноги и кивнул.

— Когда он увидит тебя, сестра, то потеряет дар речи.

Услышав комплимент, Мария опустила глаза. Она не видела никакого повода для гордости в этой нарисованной на ней маске. И не получала никого удовольствия от этой задачи. Это была жертва Богу. И она выполнит свое предназначение.

— Помните, — произнес отец Мюррей, — Вы сразу узнаете его. Он более чем привлекателен. У него оливковая кожа и падающие на глаза темные волосы.

Отец Мюррей замолчал, и у него на лице появилось странное выражение, словно на него нахлынули какие-то воспоминания. Откашлявшись, он закончил.

— Его глаза не оставят у вас никаких сомнений в его личности. Светло-карие радужки, которые кажутся почти золотистыми.

Мария кивнула и принялась нервно теребить свои волосы.

— Вот оно, — сказал отец Куинн, указав на ее ладонь.

Девушка одернула руку.

— Простите. Я всегда тереблю волосы, когда нервничаю. Вот почему головные уборы, которые мы носим в монастыре, это настоящий подарок для меня.

Она попыталась изобразить на лице невозмутимость, но ее омрачило растущее беспокойство.

— Нет-нет, — ответил отец Куинн. — Продолжай так делать. Рафаилу это понравится. Это привлечет его внимание. А еще то, о чем я говорил тебе.

Отец Куинн выжидающе уставился на нее. Понимая, что ей следовало в последний раз потренироваться, Мария склонила голову набок, откинула волосы, обнажив свою голую шею и, по совету отца Мюррея, провела по ней своими красными ногтями. Нежным, соблазнительным движением. Каждый раз, когда она делала так, ее мутило.

— Вот так, — прошипел отец Мюррей.

От такой внезапной похвалы Мария замерла на месте. Ее взгляд метнулся к священнику. Впервые с тех пор, как они познакомились, Мария увидела в его лице что-то новое — желание, потребность… и все это от одного только взгляда на ее обнаженную шею. Мария быстро поправила волосы, перекинув их на плечи и спрятав плоть. Отец Куинн схватил за руку все еще взиравшего на нее отца Мюррея. Прикосновение настоятеля выдернуло его из овладевших им нечистых мыслей. Увидев, что Мария смотрит на него, отец Мюррей распахнул глаза, а отец Куинн что-то прошептал ему на ухо.

— Я сейчас вернусь. Мне нужно кое-что проверить, — сказал отец Мюррей и убежал к себе в спальню.

Мария вздрогнула от стука захлопнувшейся за ним двери, и услышала, как в душе зашумела вода.

— Он очень напряжен, — раздался рядом с ней голос отца Куинна.

Мария подскочила. Она и не подозревала, что священник стоит так близко.

— Он хочет, чтобы этого грешника скорее поймали. Убрали с улиц, чтобы защитить жизни невинных людей. Ему больно от того, что эта задача выпала на вашу долю, на церковь.

Мария почувствовала, как сквозь высокие, воздвигнутые ею много лет назад защитные стены хлынула печаль.

— Понимаю.

Девушка крепче сжала сумочку. Она знала, каково это — быть преданной властями. Знала, каково терять надежду.

— Ты готова, дитя мое?

Мария кивнула отцу Куинну, изо всех сил стараясь не провалиться в бездонную пучину отчаяния. Однажды она выбралась из этой бездны. И не знала, хватит ли у нее сил сделать это вновь.

Священник взглянул на часы.

— Уже за полночь. В клубе наверняка уже полно прелюбодеев. Ты взяла все, что нужно?

Мария проверила выданное священниками удостоверение личности, и карточку, по которой ей предстояло пройти в клуб. Отец Мюррей сказал, что ее ни о чем не будут спрашивать — такова была политика клуба.

— Всегда держи свою сумочку при себе. И как только увидишь его или почувствуешь, что тебе грозит опасность, сразу же нажимай на кнопку.

Мария снова кивнула. Она была не в состоянии говорить, поскольку мысленно готовилась к тому, что должно было произойти.

Девушка направилась к двери, но отец Куинн остановил ее, положив руку ей на плечо. Она резко обернулась, и священник сунул в ее руку четки. Свои Мария оставила в монастыре. Она скучала по тому, как четки скользили у нее в пальцах во время молитвы.

— Держи их при себе, Мария. Не носи их на шее или на каком-нибудь другом видном месте. Но пусть они придают тебе храбрости. И уверенности в том, что Господь и Дева Мария всегда с тобой.

Как только четки коснулись ее ладони, Марию наполнил покой. Она опустила глаза на них и стала разглядывать красные бусины, богато украшенный серебряный крест и распятого за людские грехи Иисуса. Присмотревшись поближе, Мария заметила на груди у Христа крошечную букву «Б».

— Какие красивые, — прошептала она. — А что означает буква «Б»?

В глазах отца Куинна вспыхнуло что-то неподдающееся описанию. Но он быстро взял себя в руки.

— Мне сообщили, что первоначально это означало Бостонскую архиепископию.

Мария кивнула, хотя и удивилась, что никогда раньше не видела такого символа. Отец Куинн положил руку ей на плечо. Мария застыла. Ей было некомфортно, когда к ней прикасались. Особенно мужчины. Отец Куинн наклонился ближе.

— Но мне нравится думать, что это означает «Баптист». Как Иоанн Креститель (прим.: слово «baptist» (баптист) в английском языке означает также «креститель») — человек, чья жертва открыла путь Христу к спасению всего человечества.

Мария прониклась этими словами.

— Мне тоже нравится такой вариант, — ответила она, зажав четки в руке.

Затем повернулась к двери и, не оглядываясь, вышла в коридор навстречу своей миссии.

Уже в лифте, везущем ее в фойе отеля, Мария засунула четки за левую бретельку лифчика. Если ей нельзя носить их у всех на виду, значит, она будет держать их как можно ближе к сердцу.

Миновав мраморный вестибюль отеля, Мария на дрожащих ногах вышла в холодную Бостонскую зиму. Клуб находился всего в нескольких метрах от отеля. Девушка гордо вскинула голову и, как могла, постаралась вжиться в свою роль. До сих пор самой сложной задачей для нее было изображать уверенность.

Мария привыкла все время смотреть в пол, сложив руки в постоянной молитве. Сейчас ее руки не были сложены в молитве, но она все равно могла найти покой в своей вере.

«Богородица Дева, радуйся», — молилась про себя Мария, приближаясь к винному магазину.

Она прошла через автоматические двери и направилась к служебному помещению, молясь, что идет в правильном направлении. За дверью девушку ждала крутая лестница. У ее подножия стоял крупный мужчина. Мария протянула ему свои карточки, а он с непристойной ухмылкой оглядел ее с головы до ног. Вернув ей документы, он открыл заслонку, разрешая подняться наверх.

Мария услышала, как за стенами грохочет музыка. Она крепко сжала сумочку. Мария никогда раньше не ходила в клубы. Когда ее похитил Уильям Бридж, она была еще ребенком. А когда освободили, она сразу посвятила себя Церкви. Мария находилась под такой защитой, какая и не снилась большинству ее ровесников. Обычно она радовалась этому. Сейчас же ей хотелось чуть больше знать о том, во что она ввязывалась.

Постаравшись не обращать внимания на дрожь в руках, Мария открыла дверь в клуб и тут же чуть не споткнулась от представшего перед ней зрелища. Она замерла, увидев в центре помещения привязанную к деревянному столбу женщину, чьи руки и ноги были стянуты кожаными ремнями и металлическими цепями. Она была полностью обнажена, если не считать полоски черной ткани у нее во рту… и ее хлестал тонким кожаным ремнем какой-то мужчина в костюме-тройке. Даже сквозь оглушительную музыку Мария услышала, как ремень рассекал кожу женщины. На ней даже выступила кровь. Но больше всего Марию поразило проступившее на лице у женщины выражение экстаза.

Мария не могла вздохнуть. Казалось, все ее тело вышло из-под контроля. Дыхание и сердцебиение участились. Глаза широко распахнулись, а во рту пересохло от шока.

Что это за место? Марии захотелось незамедлительно сбежать отсюда. На нее потоком обрушилось слишком много образов и звуков. И все они слишком походили на то, что происходило на ранчо… ранчо Уильяма. Но эти женщины находились здесь по собственной воле, они сами хотели, чтобы их унижали, били и насиловали. Ей казалось, что она попала в какой-то параллельный мир, где творилась полная нелепица, а грех, насилие и похоть являлись нормой.

Затем ее взгляд опустился между ног женщины, и от лица Марии отлила вся кровь. В нее была вставлена игрушка, напоминающая мужские половые органы. Но не это ужаснуло Марию больше всего. А то, что игрушка была шипованной. От одного ее вида Мария стиснула бедра так, словно могла защитить женщину от этого жуткого агрегата.

Мария молила Бога, чтобы эти шипы были резиновыми, а не металлическими, как ей показалось. Но судя по доносившимся ото всюду крикам и воплям, Марии не могла быть в этом так уверена.

Заставив себя сдвинуться с места, Мария почувствовала, как ее прошиб озноб. Проходящие мимо мужчины и женщины останавливались, чтобы посмотреть на нее, тянули к ней руки и поглаживали ей бедра, платье, грудь. Мария едва сдерживала слезы, когда они пытались дотянуться ей между ног и напирали на нее так, что она едва держалась на ногах. В голову тут же хлынули воспоминания, которые ей больше всего на свете хотелось забыть. Она вздрогнула и ощутила, как ее обдало холодом.

«Темнота… боль… отчаяние… бессилие… я сдаюсь, сдаюсь… никто не придет мне на помощь… пожалуйста… пожалуйста, Боже, прошу, спаси меня…»

— Хотите чего-нибудь выпить? — чей-то голос вырвал Марию из мрачных воспоминаний.

На нее смотрел бармен.

— Просто воды, пожалуйста, — сказала она и села за барную стойку.

Она положила сумочку рядом с собой и, естественно, ее руки сами собой потянулись к волосам. Как только перед Марией возник стакан, она сделала большой глоток воды и заставила себя оглядеться по сторонам. Зрелище было слишком ужасающим, но она продолжала всматриваться в толпу в поисках мужчины, которого им нужно было поймать. Чем быстрее она найдет его, тем скорее сможет вернуться домой. У нее в сумочке лежал маленький шприц с жидкостью, от которой Рафаил моментально потеряет сознание. Но это только в том случае, если ей удастся застать его одного в приватной комнате. Отец Куинн и отец Мюррей не слишком рассчитывали на такую вероятность, но она знала, что именно на это они и надеялись.

Она должна это сделать.

Как по команде, в дверях появился мужчина. Мария замерла, не донеся до рта стакан. Он был одет в черную облегающую рубашку и черные брюки и шел по клубу, словно Бог. Уверенность сочилась из каждой его поры. Отметив оливковый оттенок его кожи и темные, падающие на глаза волосы, Мария почувствовала, как у нее заколотилось сердце. С такого расстояния она не могла разглядеть цвет его глаз. Мужчина смотрел влево, в сторону от того места, где сидела она. Но его худощавое телосложение, крепкая фигура и рост более ста восьмидесяти сантиметров соответствовали данным ей описаниям.

Он был воплощением красоты.

Мария неподвижно смотрела, как он шел через клуб к женщине, ожидающей его у противоположного бара. У нее были светлые волосы и платье, подчеркивающее каждый сантиметр ее фигуры и то немногое, что она им прикрывала — едва заметный лифчик и трусики, которые подчеркивали ее идеальный зад. За всю свою жизнь Мария ни разу не видела подобной одежды.

Девушка поставила на стойку пустой стакан и нервно потеребила волосы. Она увидела, как блондинка протянула руку и погладила мужчину по его широкой груди. Несколько верхних пуговиц были расстегнуты, и под его рубашкой виднелось начало татуировки, которую Мария никак не могла разобрать. Она перебирала свои густые русые пряди, ожидая, что мужчина посмотрит в ее сторону. На его губах появилась ослепительная улыбка, он запрокинул голову и рассмеялся. Мария смотрела на него, и ей казалось, что весь клуб исчез.

И тут он взглянул в ее сторону… В нее впились золотистые глаза. Взгляд светло-карих глаз устремился прямо на нее, на ее скользящую по волосам руку, и у Марии перехватило дыхание. Судорожно пытаясь вспомнить, что ей говорил отец Куинн, Мария наклонила голову и как бы случайно обнажила шею. Закрыв глаза, она начала проводить рукой по своей светлой коже. От прикосновения ногтей ей стало щекотно, и по спине побежали мурашки. Мария представила себе сестер Милосердной Богоматери, зная, что как только покончит с этим заданием, тут же вернется в свой любимый монастырь и никогда больше не окажется в подобном логове греха. Это последнее, что ей необходимо сделать, чтобы доказать свою готовность принести оставшиеся обеты.

Мария почувствовала его прежде, чем увидела. В нос ударил запах свежей воды и соли. Аромат был чарующим. Ее сердце забилось в такт музыке, и, глубоко вдохнув, Мария открыла глаза навстречу пугавшему ее разврату клуба. Только Мария не увидела ни клуба, ни его посетителей, ни кричащих в плотском экстазе людей, которых пороли и, с которых сдирали кожу. Она видела лишь самое пленительное лицо на свете. Греховно прекрасное лицо, и завораживающий взгляд золотистых глаз, от которого тут же застыла на месте.

Рафаил. Этим зловеще прекрасным созданием был Рафаил, один из самых опасных людей на Земле.

— Привет, — донесся до ушей Марии его низкий голос.

Простое приветствие окутал сильный бостонский акцент.

Чары рассеялись, и Мария заставила себя вновь потеребить свои волосы. Рафаил пожирал взглядом каждое ее движение, словно мысленно приносил в жертву своей похоти. Мария никак не могла взять в толк, почему подобная дурная привычка вызывает у этого мужчины такое восхищение, но от каждого ее движения его грудь поднималась и опускалась все быстрее, пока у него не зарделись щеки.

— Привет, — ответила Мария.

Рафаил оторвал взгляд от скользящей по ее шее руки и заглянул ей в глаза. Мария вновь провела пальцами по изгибу шеи и по передней части горла. Ее движения были сдержанными, изящными, как учил отец Мюррей. Но настолько неестественными, что она не сомневалась в том, что ее уловка тут же раскроется.

— Я тебя здесь раньше не видел, — сказал Рафаил и махнул рукой бармену.

Не прошло и минуты, как перед ним на стойке появился бокал с янтарной жидкостью. Виски? Бренди? Мария не знала наверняка. Кроме красного вина на мессе, она никогда не пила спиртного. Рафаил одним глотком осушил весь бокал, и у него на горле задвигался кадык. Он на секунду прикрыл глаза и покачал головой так, словно спорил с внутренним голосом. Марию привели в замешательство его странные действия. То, как плотно он сжал губы и помотал головой. Рафаил казался огорченным, будто что-то терзало его изнутри.

Когда он открыл глаза, его взгляд устремился к ней, но в нем появилась какая-то странная напряженность. Рафаил выпрямился.

— Я пришел сюда ради другого человека, — произнес он.

Его такой соблазнительный до этого момента голос стал вдруг резким и холодным. Он будто выговаривал ей за то, что она вообще существует. На его лице вспыхнул гнев, и Рафаил с силой сжал кулаки. Взгляд Марии был прикован к его руке, но она не могла не заметить его возбуждение — весьма внушительную выпуклость у него на брюках.

У Марии запылали щеки.

Она отвернулась к бару, и ее волосы упали вперед, заслонив шею. Девушка была целомудренной. Ее внимание вообще не должны привлекать тела мужчин, не говоря уже о таком опасном, как этот. Бармен поставил перед ней еще один стакан с водой. Но не успела Мария до него дотянуться, как бесцеремонные пальцы откинули ее длинные локоны. От страха у нее в горле забился пульс. Но она не стала противиться. Мария стерпела это некомфортное для себя прикосновение. Рафаил убрал волосы с ее молочно-белой кожи. Подушечки его пальцев пробежали по тому месту, которое она ранее ласкала.

Отец Мюррей откуда-то знал, что этот простой жест привлечет Рафаила. И как мотылек на пламя, Рафаил с головой бросился в огонь.

— Твои волосы, — прошептал он ей на ухо.

Его голос снова стал нежным, от чего вниз по ее позвоночнику устремились стайки бабочек. Мария ничего не могла с собой поделать. Она смотрела, как глаза Рафаила замерли на его медленно скользящей руке. Вверх и вниз по ее шее, снова и снова. Мария хотела отвернуться, но не могла оторвать взгляд от лица этого мужчины. От лица ангела.

«Он не ангел, а Дьявол в ангельском облике».

Марию волной захлестнула ненависть к себе, словно после целой жизни безбожия ее окатили святой водой. Это вывело ее из зачарованного состояния и вернуло к реальности. Внутри этот мужчина был так же уродлив, как и Уильям Бридж — и телом, и душой. Вот только, Уильям был намного старше. Мария не могла не заметить, как молод этот Рафаил, наверное, ненамного старше нее самой. Но она уверила себя, что это не имеет никакого значения. Отцы Мюррей и Куинн считали его одним из самых опасных людей в мире. Какая разница, сколько ему лет.

Ей нужно было сосредоточиться. Хотя в глубине души Мария искренне верила в то, что люди могут меняться, и хотела узнать о нем побольше, что очень отвлекало ее от насущной задачи. Ей хотелось понять, почему такой мужчина, у ног которого лежал весь мир, избрал проклятый и отверженный путь.

Рафаил становился все ближе и ближе к ней, пока не оказался совсем рядом — не касаясь, но всего лишь на доли миллиметров от нее. Его запах был умопомрачительным, а высокий рост и стройная фигура рождали в Марии такие чувства, каких не вызывал ни один мужчина.

«Я пришел сюда ради другого человека».

Слова Рафаила казались вполне убедительными, но, когда она мысленно повторила эту фразу, у нее сжалось сердце и перехватило дыхание. «Я пришел сюда ради другого человека». Не с другим человеком, а ради.

Мария в панике бросила взгляд через бар на блондинку, с которой он совсем недавно так весело смеялся. Она казалась намного старше Марии и Рафаила, но сейчас бросала на них хмурые и завистливые взгляды. Она сверлила глазами соблазнявшего ее мужчину, который теперь разговаривал с другой.

«Я пришел сюда ради другого человека».

Рафаил явился в этот клуб не ради сексуальной разрядки, а крови. Чтобы забрать еще одну жизнь и обездолить чьих-то родных и близких.

Мария не могла этого допустить. Она не могла сознательно позволить этому человеку заманить в ловушку ни в чем неповинную женщину… даже если из-за этого ей самой придется погрузиться во тьму.

Придвинувшись ближе и игнорируя голос разума, приказывающего ей бежать, Мария принялась играть роль искусительницы Далилы для этого темноволосого, золотоглазого Самсона. Сделав над собой усилие, она провела красным ногтем по пуговицам рубашки Рафаила. И тут же почувствовала, как от ее прикосновения он напрягся. Услышала, как он пытается совладать со своим дыханием. Мария находилась в секс-клубе, а потому должна была выглядеть так, будто ищет тех же удовольствий, что и остальные посетители.

Даже если внутри она кричала о прощении.

И тонула в море стыда и отчаяния.

Рафаил наклонялся все ближе и ближе, пока его дыхание не коснулось ее лица.

— Пойдем со мной, — прохрипел он, и чувственный тон его голоса пробудил в глубине ее души что-то неведомое.

Мария закрыла глаза, пытаясь побороть это странное ощущение. Рафаил, похоже, не заметил ее временного замешательства. Он слишком увлеченно проводил пальцами по ее волосам от корней и далее, так нежно, как только мог. Мария сделала над собой усилие и встала со стула, изо всех сил стараясь скрыть свой страх. Рафаил улыбнулся. Эффект был просто ошеломляющим. От такой улыбки миллионы целомудренных сердец могли поддаться тьме.

Ей не хотелось быть одной из них.

— Моя сумочка, — прошептала Мария, когда Рафаил потянулся к ее дрожащей руке.

Но обыскав барную стойку, Мария нигде ее не обнаружила. Девушку охватила паника.

— У меня пропала сумочка.

Ее слова услышал бармен.

— Новые правила. В клуб теперь не разрешается проносить личные вещи. Произошли кое-какие утечки, когда люди снимали происходящее здесь на телефоны. Боссу это не понравилось. Для нас секретность ― это главное, — он положил рядом с ней розовый номерок. — У вас девятнадцатый номер. Когда будете уходить, отдадите его вышибале, и он вернет вам сумочку. Она лежит в шкафчике в полной безопасности.

У Марии зарябило в глазах. Сердце сковал ужас и ощущение беспомощности, а к глазам подступили слезы. Ее сумочку заперли в шкафчике.

«Отслеживающее устройство. Тревожная кнопка. Шприц, чтобы лишить Рафаила сознания».

Марию охватило безмолвное отчаяние и, когда Рафаил собственнически взял ее за руку, она вздрогнула. Девушка машинально попыталась одернуть руку, чтобы убежать из клуба и укрыться в надежных объятиях Церкви, но тут, краем глаза, заметила шагающую из другого конца зала блондинку. Она решительно шла к Рафаилу.

Она была ни в чем не виновата.

А Рафаил собирался убить ее.

Мария закрыла глаза. Она должна сделать выбор. Она не могла дать этой женщине погибнуть. Многие бы поддержали ее в этом. Блондинка была грешницей и нисколько не почитала Господа. Но Мария не судила ее за это. Она бы не бросила первый камень. Душа есть душа. Она считала, что каждый заслуживает в жизни второго шанса. Шанса исправить свои ошибки. Именно на этом зиждилась ее вера в человечество.

Мария не могла позволить другому человеку погибнуть вместо нее.

— Пошли, — прошептала она, сомневаясь, что сквозь грохот музыки Рафаилу удастся разобрать ее слова. Но увидев, как тут же блеснули его необычные глаза, поняла, что он все услышал.

— Роберт? — блондинка остановилась рядом с ними и с головы до ног смерила Марию негодующим взглядом. — Так мы берем приват?

Она улыбнулась, пытаясь казаться соблазнительной. Роберт. Должно быть, это псевдоним, который он использует со своими жертвами.

Рафаил даже не взглянул на женщину, вместо этого он не сводил глаз с Марии. И не отпустил ее руку. Он еще крепче сжал ее, будто думал, что девушка попытается сбежать. Но Мария уже приняла решение. Она доведет дело до конца.

Каким же странным все это было. Мария ранее уже находилась в положении пленницы, и каждый проведенный в неволе день была уверена, что ее убьют. У нее не было выбора, ее лишили свободной воли. Она ничего не решала. Но сейчас, решив для себя, что именно она должна умереть от рук дьявольского убийцы, почувствовала лишь покой. И полный контроль над ситуацией.

Потому что она сама сделала этот выбор.

Сестра Мария Агнесса шла на это по своей собственной воле. С широко открытыми глазами. Может быть, именно для этого Бог и спас ее несколько лет назад. Чтобы привлечь к ответственности очередного убийцу. Отец Куинн с отцом Мюрреем будут знать, кто ее убил. Они смогут доставить его в полицию и спасти множество жизней, которые он неизбежно погубит.

— Я нашел другую.

Когда Рафаил заговорил с блондинкой, Марию поразил его язвительный тон. Она поняла, что он подобен хамелеону. Всего секунду назад он был обольстительным и очаровательным, а уже через мгновение — холодным и резким. Когда он посмотрел на женщину, Мария заметила в его взгляде злобу.

— У меня появилась другая партнерша для игр. Ты свободна.

Блондинка покраснела от гнева и замешательства. Но быстро развернулась и исчезла в толпе. Повернувшись к Марии, Рафаил вновь надел свою обманчиво очаровательную маску.

— Так на чем мы остановились?

Поднеся ко рту руку Марии, Рафаил легко коснулся губами ее светлой кожи. Даже понимание того, что он зло во плоти, не могло остановить дрожь удовольствия, пронзившую Марию от его нежного поцелуя.

— Ну что, пойдем? — он указал на отдельную комнату.

Мария пошла за ним. Она оставила на стойке бара номерок для своей сумочки, потому что не думала, что когда-нибудь вернется за ней. Мария склонила голову, и их поглотила толпа и сцены всевозможного разврата. Пока они шли, Мария безмолвно молилась.

«Защити меня, Господи. Пусть все произойдет быстро. Пожалуйста, не дай мне почувствовать боли».

Рафаил открыл дверь и затянул Марию внутрь. Возвышаясь над ней, он поднял руку над ее головой и закрыл дверь. Мария прижалась спиной к деревянному полотну, а ладонь Рафаила скользнула вниз по ее руке к замку.

И быстрым движением его защелкнула.

За дверями комнаты музыку с главного этажа было почти не слышно. Сюда просачивался только гул барабанной дроби на фоне. Из-за того, что все стены были обиты мягкой, шипованной кожей, в комнате было довольно темно. Низкие светильники заливали все красным светом. На черной, обитой каким-то мягким материалом стене крепились оковы и наручники. Справа стояло нечто похожее на средневековые деревянные колодки. С потолка свисали резиновые и металлические качели, к каждому устройству крепились цепи, наручники и кожаные ремни. На стене слева были выставлены плетки и флоггеры. В центре возвышалась большая кровать с каким-то кожаным покрытием сверху, стоявшая на четырех металлических столбах, на которых также висели всевозможные фиксирующие устройства: цепи, кожаные стяжки, веревки… список был бесконечен.

У Марии так сильно колотилось сердце, что его биение отдавалось в ушах. Что это за место? Как люди вообще получают удовольствие от такого рода сексуальных экспериментов? Мария была невинной. Нетронутой. Все свои знания о сексе она почерпнула из сплетен в старшей школе и из телевизора, когда была подростком. Но такого… такого она не могла даже вообразить себе.

На противоположной стороне комнаты находились еще две двери. Она понятия не имела, зачем они нужны. В комнате пахло кожей и каким-то густым мускусным ароматом, который, как она поняла, попадал в комнату из вентиляционного отверстия в потолке.

Лежащая на замке ладонь Рафаила внезапно скользнула вверх по руке Марии и обхватила прядь ее волос. Мария заметила шнур, затянутый вокруг его указательного пальца, кончик которого уже посинел от недостатка крови. Ее руки машинально сомкнулись на спине у Рафаила. У Марии дрожали ноги, и она испугалась, что от страха у нее подогнутся колени. Она понятия не имела, как ей соблазнять этого мужчину. Но как только ее ладони коснулись тонкой ткани его черной рубашки, Мария почувствовала, как у нее под пальцами напряглись его твердые, рельефные мышцы, и Рафаил зашипел ей в ухо. Его руки еще крепче сжали ее густые волосы, потянув их назад.

— Ты идеальна, — медленно произнес он. — Так чертовски идеальна.

Мария уже готова была обмануться, подумав, что он говорит всерьез. Он так восхищенно смотрел на нее — как католические конгрегации на Сикстинскую капеллу, как мать-настоятельница на статую Девы Марии у них в часовне. Но это было лишь уловкой. Вне всяких сомнений. Обольщение являлось частью его плана.

Мария встретилась взглядом с Рафаилом и попыталась уловить в его глазах скрытую злобу. Но она знала, что это бессмысленно. Ей никогда не понять природы зла. Никогда не понять желания причинить боль другой живой душе. Ей хотелось взять его за руки и умолять остановиться, покаяться и прекратить такой образ жизни.

Но она верила отцу Куинну. Он сказал ей, что Церковь проследит за тем, чтобы Рафаил предстал перед законом, и им займутся соответствующие службы. Они помогут ему и спасут его душу. Отцы Куинн и Мюррей были хорошими и честными людьми.

Руки Рафаила касались ее нежно и ласково. Он поднял ладонь к лицу Марии и провел пальцем по ее щеке. Затем повернул влево ее голову и откинул в сторону волосы. Обнажил ей шею. У Марии бешено забилось сердце.

— Как тебе нравится играть? — спросил он, не сводя глаз со своего пальца, который теперь скользил по ее шее к вороту платья. — Какие у тебя предпочтения?

Отец Мюррей предупреждал ее об этом вопросе. Для нее подделали контракт на получение эксклюзивной членской карточки. В нем она давала согласие на все, происходящее в этом клубе. Это место было диким, но отец Куинн предупредил ее, что ей необходимо сделать все возможное, чтобы вернуть Рафаила в лоно Церкви. Она понятия не имела, какие сексуальные наклонности привлекут Рафаила. Ей пришлось проявить инициативу.

— Все, что пожелаете… господин, — не смея пошевелиться, прошептала она в ответ.

Рафаил шагнул назад и, всмотревшись в лицо Марии, прошипел: «Сабмиссив?». Его улыбка стала еще шире, и девушка увидела, как на его лице вспыхнуло возбуждение.

— Да мне сегодня везет.

Он прикусил нижнюю губу. Мария понятия не имела, кто такой сабмиссив. Но догадалась по смыслу, что это некто послушный и абсолютно покорный.

— Мне нравится доминировать. Нравится смотреть, трогать и заставлять тебя извиваться под моими руками, — его губы приблизились к ее уху. — Пока я не трахну и не уничтожу тебя.

Мария услышала его медленный, прерывистый вдох.

— Мне нравится уничтожать.

От лица Марии отлила вся кровь.

«Мне нравится уничтожать».

Прежняя мягкость Рафаила тут же испарилась. На его лице застыло выражение превосходства.

— Снимай платье.

От этого сурового приказа Мария распахнула глаза и затаила дыхание. Рафаил в ожидании скрестил руки на груди. В его золотистых глазах блеснул лед властности. От подобного с ней обращения у Марии закружилась голова.

— Я жду. А я не люблю ждать.

От резкого тона Рафаила Мария вздрогнула. Она начала нервно стягивать рукава своего платья, в то время как он неподвижно смотрел на нее. Он так впился в нее взглядом, что едва моргал. Его лицо ничего не выражало. Она понятия не имела, о чем он думает в этот момент.

Мария опустила взгляд в пол.

— Посмотри на меня.

Девушка тут же сделала, как ей было велено.

— Не своди с меня взгляда. Все время смотри только на меня, — губы Рафаила тронула тень ухмылки. — Или будешь наказана.

Мария сглотнула и почувствовала, как по телу пронесся жар. Ее охватило замешательство. Она не была уверена в том, от чего именно пылает ее кожа — от страха или что хуже… от удовольствия.

«Нет», — подумала она.

Это все ее природная покорность. Ей не нравилось никого огорчать. Она никогда не возмущалась. И находила покой в том, чтобы выполнять приказы, а не принимать никаких решений самостоятельно. Находя покой в своей «немоте».

Мария отлично исполняла приказы. Она всю жизнь только этим и занималась. Всецело отдавалась Церкви. А в данный момент Рафаилу.

Именно так она воспринимала этот момент. Сейчас Рафаил был ее Церковью.

Сделав глубокий вдох, Мария задумалась, что Рафаил подразумевал под наказанием. Высвобождая из длинного рукава свою правую руку, она прикинула, сможет ли затянуть этот процесс настолько, чтобы за ней пришли отцы Куинн и Мюррей. Вновь поймав пронизывающий, голодный взгляд Рафаила, она засомневалась, что они смогут его одолеть, даже если придут сюда. Рафаил был в отличной форме. Он казался сильным, властным, и Мария полагала, что он сумеет постоять за себя, если на него нападут. Отцы Мюррей и Куинн были мягкими и добрыми Божьими людьми. Им ни за что не справиться с Рафаилом.

— Хватит тянуть. Теперь второй рукав.

От его резкого приказа по спине пробежал холодок. Мария напомнила себе, что все это было не от удовольствия. Она сказала Рафаилу, что сделает все, что он захочет. Это непроизвольное повиновение было чистой воды инстинктом выживания. И только.

По сравнению с теми гедонистическими сценами, что разворачивались в главном зале клуба, все это казалось сущим пустяком. По крайней мере, пока. Мария знала, что скоро все станет хуже. Намного хуже. Это обещание застыло в золотистых глазах Рафаила. Развешенные по комнате жуткие непонятные устройства и хитроумные приспособления только укрепляли эту уверенность.

Рафаил придвинулся ближе.

— Я больше не буду повторять. Раздевайся. Это твой последний шанс.

Мария поспешно сняла верх своего платья, обнажив черный лифчик. Рафаил стоял рядом с ней. Так близко, что она могла разглядеть легкую щетину у него на щеках и подбородке, и идущий через левую бровь шрам. В левом ухе у него была сережка в виде креста. Мария сглотнула, но очень удивилась, увидев, что крест перевернут.

— Мне не нравится, когда меня не слушаются, и ты сейчас испытываешь мое терпение, — предупредил он.

Рафаил протянул руку и осторожно спустил правую бретельку лифчика, что никак не вязалось с его резким тоном. Он наклонился, и его губы коснулись уха Марии.

— Хочу, чтобы все, что я скажу, исполнялось. Немедленно. Ты это понимаешь, или тебя нужно всему учить? Тебе нужны мои инструкции? Обещаю, тебе будет достаточно одного раза.

От плотского акта обнажения перед этим умопомрачительным грешником у Марии пропал голос.

— Я спрашиваю, — продолжил Рафаил, приблизив свои полные губы к ее левому уху. Он взялся за левую бретельку ее лифчика и тоже начал стягивать вниз. Ткань царапнула кожу у нее на предплечье, от чего Мария резко втянула в себя воздух. Увидев ее реакцию, Рафаил ухмыльнулся. — Ты. Меня. Поняла?

Рафаил с такой силой рванул вниз бретельку, что грудь Марии обнажилась, а платье сползло до талии. Но как только с ее губ сорвался потрясенный стон, а руки устремились к груди, чтобы прикрыть срамоту, по комнате эхом разнесся стук. Мария не успела даже сообразить, что упало. С ужасом она наблюдала за тем, как Рафаил наклонился и поднял с пола упавший предмет. Он стоял с четками в руке, а красные бусины проскальзывали сквозь его пальцы. Внезапно он вздрогнул и побледнел, словно этот религиозный артефакт был из чистого огня или четки чем-то оскорбили его.

Затем он поднес четки к лицу и внимательно посмотрел на распятие. И тут Мария заметила, как что-то менялось в нем. Он весь напрягся и так сильно стиснул зубы, что у него на шее заметно выступили жилы. А его лицо покраснело от неподдельной ярости.

Мария быстро натянула бретельки лифчика, затем рукава платья. Когда она поправляла ворот, Рафаил резко вскинул голову. Но Мария не увидела у него на лице ни прежней красивой улыбки, ни страстного взгляда. Лицо Рафаила обещало ей море боли.

Не успела она отойти от двери и попытаться хоть как-то отстраниться от него, Рафаил выбросил вперед руку и схватил Марию за шею. Ее отбросило назад, она ударилась лопатками о дверь и больно стукнулась затылком. Она почувствовала, как ее отрывают от пола, и, порывисто выдохнув, привстала на цыпочки. Мария попыталась вцепиться в сильные руки Рафаила, но его хватка оказалась слишком сильной. Он уставился в ее испуганное лицо, и его золотистые глаза были наполнены яростью.

— Кто ты такая?! — диким голосом прорычал он.

Затем поджал свои полные губы и оскалился.

— Как ты узнала, где меня найти? Это они подослали тебя?

Мария начала брыкаться ногами, пытаясь вырваться из его хватки. Рафаил не обращал внимания на ее протесты. Вместо этого он помахал перед ее лицом распятием.

— Мне знакомы эти четки. Буква «Б» у него на груди. Я знаю, кому они принадлежат. Знаю ту мразь, которая носит их.

Рафаил сунул четки в карман, и Мария широко распахнула глаза, не в силах почувствовать ничего, кроме страха. Страха и смятения. Рафаил откинул в сторону длинные волосы Марии и обхватил ее шею второй рукой, таким образом, чтобы полностью перекрыть ей кислород. Девушка глазами умоляла Рафаила пощадить ее, но пока он смотрел, как она задыхается и борется за жизнь, мир вокруг начал темнеть. И тут она заметила, как на его красивом лице расцветает голодная улыбка. Когда она уже начала терять сознание, он продолжал улыбаться. Мария не переставала цепляться за его руки. Она будет бороться до последней секунды своей жизни.

Чувствуя, как слабело ее тело, а перед глазами сгущалась темнота, Мария не могла отвести взгляда от стоящего перед ней красивого мужчины. Мужчины, который отправит ее душу на небеса к ангелам и святым.

Мужчины по имени Рафаил.

Ее прекрасного убийцы.

Глава 4

Пульс слабел под его сильными пальцами. Когда-то стремительный, словно крылья бабочки, теперь стал медленным, как беспомощно бредущий умирающий олень. Рафаила окутала красная пелена гнева. Распятие прожигало в кармане дыру. Бретрены. Она была как-то связана с Бретренами. Рафаил узнал эту вырезанную на груди у Христа букву «Б» сразу же, как только взял в руки четки. Эта «Б» оставила неизгладимый след в его истерзанной душе. Он никогда ее не забудет. Она была символом его загубленной юности.

Эта девушка, его ожившая мечта, его самое большое искушение, оказалась одной из Бретренов. Она билась под его руками, борясь за свою жизнь. Все в нем жаждало прикончить ее, отправить в ад, где ей самое место вместе с другими переодетыми в священников насильниками. Но когда взгляд Рафаила упал на ее длинные ниспадающие ниже задницы волосы, его руки разжались сами по себе.

Длинные волосы.

Эти длинные, густые волосы.

Волосы, которые он мог бы обмотать вокруг ее шеи… и затягивать все сильней и сильней, пока…

Рафаил зарычал, но этот душераздирающий звук тут же поглотили обитые стены комнаты.

Эта девушка была совершенством. Той самой, которую он ждал всю свою жизнь. С густыми, длинными волосами. Достаточно прочными, чтобы как следует тянуть за них и дергать… достаточно прочными, чтобы убить ее ими и пожелать вечной спокойной ночи. И шеей — идеально умещавшейся в его руках. Безупречными хрупкими костями — нужной длины и ширины.

Он уставился на свои пальцы, лежащие на ее бледной коже, нежной, подобно маслу.

Рафаил застонал, в паху мучительно запульсировало.

Ему может не представиться другого шанса. Наконец-то он держал ее в своих руках. Ту самую … она была той самой.

Приняв решение, Рафаил сделал шаг назад, и хрупкое тело девушки упало на пол. Возвышаясь над ней, он внимательно разглядывал ее лицо. Светлая кожа была густо покрыта косметикой, скрывающей ее естественную бледность. Когда он сжимал это совершенное горло, то видел естественный оттенок ее кожи сквозь следы заливающих ее лицо слез. Глаза девушки были кристально голубыми, пока не закрылись. Вспомнив страх, вспыхнувший в них в тот момент, когда он начал отнимать у нее жизнь, Рафаил почувствовал, как у него напрягся член. Глядя в глаза, молившие его о пощаде.

Рафаил чуть не рассмеялся. Он никого не щадил, только убивал.

На носу и щеках девушки виднелись редкие веснушки, выдавая ее юный возраст. А эти волосы… ее такие идеальные волосы…

Рафаил наклонился, игнорируя голос у себя в голове, запрещающий ему делать то, чего он так давно жаждал. Это был голос Гавриила, твердящего Десять заповедей Падших…

«Не приводи жертву в Райскую усадьбу… Проявляй самообладание… Убивай только избранных…»

Но Рафаил сделал над собой усилие, и эти слова утонули в гремящей снаружи музыке. Он поднял ее безвольное тело. Когда ее волосы свесились с его руки и почти коснулись пола, Рафаил громко застонал, а его эрекция стала болезненно твердой. Он провел рукой по зажатому в бандаже члену. И представил, как его оплетают и до боли стягивают ее волосы.

— Такой потенциал, — опустив глаза на девушку, прошептал в тишине комнаты Рафаил.

Он взглянул на ее шею. Из-за запрокинутой головы она выгнулась. И на ней проступили красные отметины от его рук. Шея была идеального размера. Рафаил вспомнил, как чувствовал под пальцами ее тонкие кости. Он никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Она лежала у него в руках, как влитая. Словно была создана специально для него. Девушка была стройной, и с совершенной кожей, на которой до его нападения не было ни единого пятнышка.

— Это она. Это точно она.

Он почувствовал, как его член пульсировал при одной только мысли, как он проникал в девушку, а она в этот момент улыбалась ему и обхватывала руками его спину.

Рафаил знал, что не сможет найти никого совершеннее нее. Ему было плевать на то, что она ни в чем не повинна. Его никогда не заботило, заслуживали его жертвы смерти или нет. Они ничего не значили для него. Это Гавриил настаивал на том, чтобы убивать лишь тех, кто вредил другим людям.

К тому же, Рафаил рассудил, что эта девушка вовсе не невинна. Если она хоть как-то связана с Бретренами, то уже из-за одного этого факта достойна медленной и мучительной смерти. Он, таким образом, лишь защищал свое братство. По крайней мере, в этом он пытался убедить себя, пока быстро шел из комнаты на выход из здания. На его счастье, приватные комнаты располагались близко к черному ходу. Иногда приватные встречи оказывались такими насыщенными, что людям уже не хотелось возвращаться обратно в клуб.

Рафаил прижал девушку к своей груди и спустился вместе с ней по лестнице. Вышибала был занят какой-то посетительницей, пытавшейся проникнуть в клуб без карты. Рафаил воспользовался тем, что тот отвлекся, и, удерживая на руках свою бесчувственную ношу, прошмыгнул в заднюю дверь. Темными переулками Рафаил добрался до своей машины. Он расположил девушку на заднем сиденье и накрыл ее одеялом, чтобы никто не заметил. Затем достал из бардачка хранящуюся там маску и облил ее хлороформом. Он надел маску на свою жертву, прикрыв ее рот пропитанной хлороформом марлей, а затем забрался на водительское сиденье и выехал на дорогу. Весь путь к поместью он мог думать лишь о том, как совратит ее, трахнет, а затем убьет.

Чуть больше, чем через час, когда до дома оставалось примерно полтора километра, Рафаил осознал, что он не мог поехать по главной подъездной дороге. Его могут увидеть слуги. И решил попасть в поместье через заброшенный черный ход, проскользнув через туннель, что вел из никем не занятого садового флигеля на первый этаж главного дома.

Выключив фары и сбросив скорость, он поехал по проселочной дороге в объезд. Под шинами его машины хрустел гравий. Рафаил молился, чтобы никто из братьев его не услышал. Поместье казалось погруженным в темноту. Но это еще ни о чем не говорило. Они с братьями прекрасно чувствовали себя в темноте. Даже после десяти лет жизни вне Чистилища они все еще не могли привыкнуть к свету… во всех его проявлениях.

Рафаил припарковал машину за садовым флигелем, забрал девушку с заднего сиденья и вошел в пустующее здание. Подойдя к скрывающему тоннель книжному шкафу, он вынул из него издание «Грозового перевала». Шкаф сдвинулся. Предельно осторожно Рафаил прошел по туннелю. У двери в конце коридора он внимательно прислушался. Ничего не услышав, прокрался в дом, быстро поднялся по лестнице и остановился, лишь когда вошел в свою комнату и запер за собой дверь.

Впервые с тех пор, как приехал домой, Рафаил взглянул на девушку, которую держал на руках. Благодаря маске она все еще пребывала без сознания. Он осмотрел комнату и стал размышлять, куда бы ее спрятать. И выбрал гардеробную. Как и все в этом поместье, она была огромной, и места в ней было предостаточно. Никто из братьев туда не заходил. Когда тут объявлялся Михаил, он даже не смотрел в ту сторону.

Оставив девушку, Рафаил быстро вышел из комнаты, запер дверь и бросился обратно через туннель к своей машине. Вырулив на главную подъездную дорогу, он включил фары и въехал на территорию поместья через основные ворота. А через десять минут вернулся к себе в комнату.

Рафаил знал, что поступает неразумно. Понимал, что нарушал заповеди, перечил Гавриилу и шел против братьев. Но сейчас его вел не голос разума, а похоть и желание. И мысли о его самой сокровенной мечте, которая в данный момент находилась от него на расстоянии вытянутой руки и всецело в его власти. И он охотно сдался своим порочным помыслам.

Мужчина прошел в гардеробную и достал с верхней полки коробку. Вынув из нее скотч и кляп, он завел девушке руки за спину и связал ее запястья и лодыжки. Затем снял с ее лица маску и прислонил девушку к стене в углу помещения. Уже собравшись было засунуть ей в рот кляп, Рафаил решил хорошенько ее рассмотреть. В клубе царил залитый красным свечением полумрак. В этой же гардеробной светили яркие лампы.

Рафаил резко втянул в себя воздух. Она была потрясающей. Бледная и тоненькая. Как английская роза. Эти разметавшиеся русые волосы… Рафаил прикрыл глаза и присел на корточки, уперев руки в свои мускулистые бедра.

Он представил, как она будет лежать под ним на кровати, обнаженная. Вокруг ее головы будут разбросаны лепестки роз. С улыбкой на губах она поднимет свою руку и притянет его к себе. Он поднимется вверх по ее телу, пока не накроет собой, чтобы проникнуть в нее и поцеловать в губы. Она застонет ему в ухо. Сначала Рафаил будет все делать медленно, скользя губами по ее шее и облизывая горячую кожу. Затем возьмет в руки ее волосы. И будет скручивать, и скручивать их до тех пор, пока они не превратятся в толстый жгут. От его ритмичных движений у нее запылают щеки, ее голубые глаза будут неотрывно смотреть на него, а по всему телу растечется тепло. Он приподнимет ее, стиснув в своих объятьях так, что ее обнаженная грудь прижмется к его, и обовьет ей шею ее же волосами. Снова опустив девушку на мягкую кровать, Рафаил увеличит скорость проникновения. И с каждым толчком он будет все туже затягивать ее шею. Все туже и туже. От наслаждения у нее раскраснеются щеки, распахнутся глаза, а розовые губы приоткроются. С последним толчком он изольется в нее, и его разгоряченную кожу овеет ее последний вздох.

После чего он обхватит руками ее нежное тело и, словно оберегая, прижмет к своей груди. Она никогда его не покинет. И останется, такой как в тот момент, навсегда.

Будет только его до конца времен…

Застонав, Рафаил наклонился и уперся ладонями в ковер. Он задыхался, а на шее бешено колотился пульс. Рафаил открыл глаза и взглянул на свой член. Его джинсы все пропитались спермой в паху, и он стиснул зубы, прокручивая в памяти это видение. Такое реальное, будто все происходило на самом деле.

Подняв взгляд на девушку, он протянул руку и погладил ее по щеке.

— Скоро, — прошептал Рафаил.

Тепло ее кожи обожгло его палец обещанием. Обещанием того, что совсем скоро она сама будет просить его о близости. Будет умолять его войти в нее… после чего он обовьет волосы вокруг ее хорошенькой шейки, и она отдаст ему свою жизнь. Потому что она его полюбит. И захочет подарить ему свою душу.

Потому что он станет ее Богом.

Рафаил все смотрел на ее спящую фигурку. Но тут, в поместье раздался звук колокола, что означало, что пришло время завтрака, и он понял, что совсем потерял счет времени. Рафаил быстро сунул ей в рот кляп и для надежности залепил губы скотчем. Ему не хотелось оставлять на ее коже отметины, но девушку ни в коем случае не должны были обнаружить.

Его братья не должны услышать ее криков.

Забежав в душ, Рафаил смыл с члена успевшую высохнуть сперму. Он не стал удовлетворять себя, решив дождаться подлинного наслаждения от убийства, которое будет исходить от предвкушения полной капитуляции девушки, процесса ее соблазнения, а после — контроля каждого ее движения.

Рафаил сделал над собой усилие и, откинув с лица темные волосы, надел джинсы и белую рубашку. Плотно закрыв двери гардеробной, он запер и свою спальню и спустился вниз.

Войдя на кухню, он обнаружил, что все его братья уже в сборе. Линн, их повариха, возилась с едой и отталкивала с дороги его братьев, когда они попадались ей на пути. Первым его заметил Села. Он облокотился на кухонную стойку и заговорил, прожевывая кусок тоста.

— Ну? — спросил он, просыпав на пол хлебные крошки.

Длинные волосы Селы еще были влажными после душа.

Рафаил принял невозмутимый вид и направился прямо к кофеварке.

— Она без ума от меня.

Села улыбнулся и одобрительно кивнул головой.

— Ты связывал ее? — спросил, сидящий за столом Вара. Он запихивал в рот яичницу, закинув ноги на соседний стул. — Эта сука выкрикивала твое имя, когда кончала?

Не обратив никакого внимания на грубые слова Вары, Линн поставила на стол еще еды. Рафаил опустился на стул напротив Вары и поймал взгляд его зеленых глаз.

— Неоднократно.

— И что же это было за имя? — спросил Дил и, подойдя к столу с налитым в кружку кофе, расположился рядом с Рафаилом.

— Роберт, — ответил Рафаил.

Рассмеявшись, Уриил сбросил со своего места ноги Вары и сел.

— Ты причинил ей боль? Заставил эту шлюху страдать?

Его серые глаза горели от возбуждения. Никто так не любил причинять боль, как Уриил. Когда дело касалось пыток, его жертвам приходилось хуже всех.

— Кожаные ремни, розги и дыба.

Ноздри Уриила раздулись, и он одобрительно кивнул.

— И когда же она умрет? Это будет долгая игра, или короткая и сладкая? — поинтересовался Cела.

Рядом с Рафаилом, помешивая свой кофе, сел Михаил. Его глаза сосредоточились на столе.

— Скоро.

Рафаил поерзал на стуле. Он заметил, как нахмурился Вара, и знал, что братья удивлялись такому размытому рассказу, потому как он обычно в красках описывал им каждую деталь.

— Доброе утро, ― в комнату вошел Гавриил.

Он как обычно был одет в черную рубашку с белым римским воротником и в черные же джинсы. Его светлые вьющиеся волосы падали ему на лоб. Братья разговаривали между собой. Гавриил сел во главе стола и принялся за свой обычный завтрак, состоящий из тостов и кофе.

— Рафаил, — произнес он и улыбнулся, поймав на себе взгляд брата.

Рафаил задумался, что бы сделал Гавриил, узнай он, что в его гардеробной заперта связанная девушка. Девушка, которую он собирался убить прямо на территории Падших. Рафаил попытался почувствовать стыд и вину по этому поводу. Но не испытал ни того, ни другого.

Никто не помешает ему убить ее.

Рафаил понял, что ему нужен какой-то отвлекающий маневр — что-то такое, что займет братьев и, в особенности Гавриила, и полез в свой карман. Он вытащил четки и бросил их в центр стола. При звуке ударившегося о дерево металла его братья перестали есть, пить и тут же замолчали.

— Линн, будь добра, оставь нас на минутку, — улыбнувшись поварихе, попросил Гавриил.

Она тут же ушла. Как только за ней закрылась дверь, улыбка Гавлиила исчезла. Вара наклонился и взял в руки четки.

— Ублюдки, — прошипел он и передал их Уриилу.

Когда каждый из братьев внимательно рассмотрел красные бусины и украшенное буквой «Б» распятие, четки наконец попали в руки Гавриила. Пока он изучал их, на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Где ты их нашел?

— В клубе. Прошлой ночью.

Голубые глаза Гавриила вспыхнули. И Рафаил увидел, как на его лице промелькнуло что-то вроде паники.

— Ты видел их? А они тебя?

— Я нашел это в одной из приватных комнат. И не видел никого из них. Но не знаю, видели ли они меня.

И в целом, он почти не лгал. Девушка наверху была как-то связана с Бретренами, но в их секту точно не входила, в этом Рафаил не сомневался. Они не брали к себе женщин. Считали их неполноценными и неспособными сопротивляться злу. Слабыми и жалкими, не обладающими такой духовной чистотой, как мужчины. Женщины каждый месяц истекали кровью, что делало их грязными. И в глазах Бретренов они были первопричиной всего зла. Грехопадение Евы низвергло человечество из рая и объятий Господа.

Рафаил понятия не имел, почему она выполняла их приказы, но одно он знал точно — если ее убьют, им будет плевать на это.

Его запертая наверху пленница была одноразового использования.

— Ты больше не вернешься туда, — Гавриил сунул четки в карман.

— Впервые за десять лет над нами нависла реальная опасность того, что нас обнаружат. Мы не можем этого допустить.

Он перевел взгляд своих голубых глаз на Рафаила.

— За тобой никто не следил? Хвоста до поместья не было?

— Нет.

Он не сомневался в этом. Потому что не сводил глаз с дороги. В первые годы после Чистилища его, как и других, отлично обучили профессионалы, которых Гавриил нанял, чтобы обезопасить их всех. Рафаил в совершенстве овладел искусством исчезать у всех на виду и растворяться в полумраке, который всегда ждал его дома. В эту ночь он был особенно бдителен. На заднем сиденье его автомобиля лежал ценный груз. Уж он-то умел позаботиться о том, чтобы скрыться никем незамеченным.

— Мне нужно точное время и расположение того места, где ты был. Если Бретрены каким-то образом выяснили, где мы находимся, нам необходимо быть предельно осторожными. Нам меньше всего сейчас нужно, чтобы они вернулись в нашу жизнь и жаждали нашей крови.

— А может, не стоит мешать им… — протянул Дил.

Все братья уставились на него. Он размял шею, и под его тяжелым электрическим ошейником хрустнули кости.

— Может, пришло время встретиться с ними лицом к лицу. Чтобы показать им, кем мы стали.

— Согласен, — сказал Села.

Села всегда соглашался с Дилом. Они были лучшими друзьями. Так же, как Вара с Уриилом и Рафаил и Михаилом. Только Гавриил держался особняком. Он был их старшим братом. И все свое время проводил в одиночестве или в компании Джона Миллера — адвоката, который раньше работал на его деда. На того самого деда, который тоже был убийцей.

— Теперь мы сильнее их. Мы можем побороться с ними и победить. Если они нашли нас или, по меньшей мере, снова ищут после стольких лет, возможно это знак, что нам наконец-то нужно снова встретиться с ними, — продолжил Дил.

Его шея напряглась под ошейником. Среагировав на учащающийся пульс, ошейник тут же загудел, и Дил дернул головой.

— Возможно это знак от твоего возлюбленного Бога, Ангел, — ухмыльнувшись, добавил Вара. ― Быть может, Он вернулся к своей ветхозаветной гневной сущности и жаждет немного старого доброго насилия.

Вара обвел рукой стол.

— Мы все с готовностью стали бы Его войнами, если бы это означало убийство этих мудил-Бретренов.

Не обратив внимания на слова Вары, Гавриил поднялся на ноги.

— Я возьму этот клуб под наблюдение. Хочу понять, кто именно нас ищет. Как только мы это узнаем, будем планировать дальнейшие действия.

Гавриил вздохнул и посмотрел на Рафаила. Он казался уставшим. Он всегда казался очень уставшим.

— Рафаил, убийство отменяется. По крайней мере, пока.

Гавриил напрягся всем телом, в ожидании гнева Рафаила. Но тот лишь кивнул в ответ. Брови Рила в замешательстве поползли к переносице. Но, не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты.

Уриил уставился на Рафаила как на пришельца. Даже Михаил оторвал взгляд от своего черного кофе.

— Почему ты не бесишься? Он забрал у тебя жертву, ― спросил Уриил.

— Я получу ее обратно.

— Ты умом не тронулся? — спросил Села.

— Или, в нашем случае, не взялся ли? — мрачно рассмеялся своей шутке Вара и положил руку себе на грудь. — Рафаил… признайся, ты тоже обрел Бога?

Братья ухмыльнулись рыжему.

— Та шлюха была мерзкой. Нет ничего приятного в том, чтобы трахать ее затасканную п*зду, даже если в процессе придется свернуть ей шею, — Рафаил пожал плечами. — Она не привлекала меня. Хреновая мишень. Совсем не в моем вкусе. Когда я вернусь за ней, шлюху ждет быстрая и неприятная смерть.

Рафаил встал.

— Я иду спать.

Он вышел из комнаты и поднялся по лестнице. Михаил всегда приходил к нему только с наступлением темноты, уже после ужина. У него было время заняться этой девчонкой. Достаточно времени, когда никто не будет его беспокоить.

Вернувшись в свою комнату, он убедился, что все замки на двери заперты и направился к гардеробной. Когда он вошел и включил свет, на него тут же устремилась пара огромных перепуганных голубых глаз.

Его лицо тронула медленная улыбка.

— И снова, здравствуйте.

Глава 5

Тяжело дыша, Мария глядела в эти пугающие золотистые глаза. Его улыбка была все такой же сокрушительной, соблазнительной и чарующей. Но стоило ей вспомнить, как быстро грешник сбросил эту фальшивую улыбку и, накинувшись на нее, схватил за горло, ее сердце застучало как пулемет, в предчувствии беды. Даже сейчас она ощущала у себя на шее его железную хватку. У нее на коже наверняка остались следы. Ей было больно глотать.

Мария закрыла глаза. Прошлой ночью, или когда там это было, она думала, что он убьет ее. Теряя сознание, она решила, что умирает. Мария не понимала, зачем она нужна ему живой. Отец Куинн и отец Мюррей сказали ей, что он убийца. Но он сохранил ей жизнь. От одной мысли, что этот мужчина может сделать с ней дальше, она побледнела.

Рафаил выглядел не так, как прошлой ночью. Во-первых, теперь он был в повседневной одежде. Его темные волосы были растрепаны. Так он казался совсем молодым и добрым. Но Мария уже видела прячущееся за этим красивым фасадом чудовище. Больше ее не проведешь. По какой-то причине, Бог снова пощадил ее. Она подергала связывающую запястья веревку. Попыталась вытолкнуть языком кляп и наклеенный на рот скотч. Но не могла пошевелиться. Не могла кричать. Она оказалась немой и совершенно неподвижной. Мария постаралась побороть охватившую ее панику. Но отсутствие свободы засасывало ее, словно зыбучий песок, железной хваткой вцепившись ей в лодыжку, тянуло вниз. В ее прошлое, которое она годами пыталась забыть…

Мария моргнула. У нее болели глаза. Она попыталась пошевелиться, но что-то удерживало ее руки и ноги. В голове был сплошной туман. Девушка попыталась вспомнить, где находится, что вообще происходит. Как первые признаки дождя, капля за каплей к ней начало возвращаться сознание. Воспоминания о вошедшем в их дом мужчине. О мужчине, который выстрелил в голову ее отцу, и тот упал на пол, уставившись широко распахнутыми глазами на Марию. Она кричала, сидя на полу и глядя на своего отца, который всего несколько минут назад принес им попкорн, а по телевизору все еще шел выбранный ими фильм.

Брат Марии подбежал к матери, которая пыталась защититься от тяжелых ударов незнакомца. Но как только Марк дотянулся до пистолета, напавшего на них мужчины, тот выстрелил, и Марк упал на колени. Увидев, как ее брат схватился за живот и рухнул на бок, Мария закричала. Его рука потянулась к ней. Мария подобралась к нему, но не успела она схватить его за руку, как глаза ее брата замерли, и с его губ сорвался последний прерывистый вздох. Мария не видела, как нападавший убил ее мать, но услышала одиночный выстрел.

Оцепеневшую и потрясенную Марию перевернули на спину, заткнули кляпом рот и затолкали в машину…

Рафаил потянулся к Марии, выдернув из тьмы прошлого. Когда он обнял ее, она вздрогнула. Мужчина взглянул на нее сверху вниз.

— Я не причиню тебе вреда, маленькая роза.

Мария не знала, что и думать, когда с его губ слетели эти ласковые слова. Ей еще никогда не приходилось слышать от мужчины нежности. Мария вспомнила то дикое выражение, которое исказило его лицо, когда в приватной комнате клуба он схватил ее за горло. Ее нервы не могли справиться с двумя совершенно разными сторонами этого человека.

«Господи, дай мне сил выдержать это испытание, каким бы оно ни было».

Рафаил перенес ее в большую богато украшенную комнату. Она оказалась просторнее многих виденных ею квартир. Возможно, даже некоторых домов. Яркое зимнее солнце заглядывало в расположенные на дальней стене огромные панорамные окна. Рафаил с кротостью святого поднес ее к мягкому красному бархатному стулу, опустил ее на сиденье и сел на подлокотник. Затем притянул к себе и улыбнулся.

— Я хочу развязать тебя и поговорить. Но ты не должна кричать, — он пытливо взглянул на нее, пытаясь прочитать ее эмоции и донести свою мысль. — Ты меня понимаешь? Мне нужно, чтобы ты молчала.

Внимание Рафаила переключилось на шею Марии. У него тут же раздулись ноздри, и он так стиснул зубы, будто был очень зол. Протянув руку, он провел пальцем по ее коже. Мария вздрогнула от боли.

— Я не должен был этого делать, ― отстранившись, сказал он. — Твоя шея слишком прекрасна, чтобы оставлять на ней отметины.

Рафаил покачал головой и провел руками по своему красивому лицу.

— Ты была там со мной такой совершенной, но… солгала.

Его прекрасное лицо снова исказила гримаса боли, но Мария видела, как, тяжело дыша и стиснув челюсти, он быстро справился с ней, и его черты приняли виноватое выражение. Мария не знала, уловка ли все это или он всерьез сожалел о том, что причинил ей боль. Но у нее в груди вспыхнула искра надежды. Он испытывал чувство вины. Вины и стыда. Может, для него еще не все потеряно, и Марии удастся ему помочь.

— У тебя были те четки.

Его глаза утратили прежнюю доброту, вырвав Марию из раздумий. Перепады его настроения напоминали ей бешеный вихрь, который в один момент менял свое направление, не давая никакой возможности подготовиться к катастрофе.

— Как ты с ними связана?

Отцы Куинн и Мюррей. Должно быть, он спрашивал об отцах Куинне и Мюррее. Они говорили ей, что убийца знал их. Мария понятия не имела откуда, и не стала спрашивать. Ей было неизвестно, как Рафаил совершал убийства, какими были его мотивы и предпочтения. Она слепо взялась за это порученное Церковью дело. Как послушница, она не имела права ни о чем спрашивать. Монахини никогда не сомневаются в священнике.

— Ты ведь женщина. Как им удалось привлечь тебя на свою сторону?

Рафаил не знал, что она собиралась стать монахиней и посвятить себя Церкви. Он видел перед собой женщину, а не Христову невесту. Отец Куинн был ее настоятелем, и долгом девушки было подчиняться ему. Она всецело ему доверяла. Поэтому ничего не собиралась говорить Рафаилу о священниках, которые всего лишь хотели сделать богоугодное дело.

Мужчина придвинулся еще ближе. Мария заметила под его белой рубашкой контуры татуировок. Ткань была тонкой, и под ней виднелось множество изящных черных линий. Мария не могла разобрать, что это был за рисунок. Рафаил перегнулся через нее и положил руки на другой подлокотник. Она почувствовала его запах — свежая вода и соль. Он не должен был так действовать на нее. Но действовал. Не должен был привлекать ее, но привлекал. Люди несовершенны, и часто делают и чувствуют то, что им не следует. Но этот мужчина был воплощением зла, спрятанного в красивую упаковку. Под каждой его изящной чертой скрывалась внутренняя убогость. Мария молилась, чтобы во всем этом фальшивом великолепии оставался хотя бы намек на добро. И молилась, чтобы ей удалось воззвать к нему.

— Я хочу узнать твое имя. Хочу помочь тебе. И не собираюсь причинять боль, — он прищурил свои золотистые глаза, выражающие что-то между угрозой и мольбой. — Не заставляй меня делать это. Если ты совершишь глупость, у тебя будут проблемы.

От этого небрежно брошенного предупреждения у Марии похолодело внутри. Рафаил потянулся к скотчу у нее на губах.

— Обещаешь вести себя тихо?

Мария кивнула, понимая, что у нее нет другого выбора. Она знала, как быстро у него меняется настроение, и не хотела рисковать. Ей нужно было удержать этого милого Рафаила на своей стороне. Ей не хотелось снова встречаться со злым Рафаилом — этот безнравственный человек пугал ее. Пока не найдется способ сбежать, Мария будет молчать от страха — если это именно то, чего он ждет от нее.

— Хорошая девочка.

Рафаил довольно улыбнулся и начал отрывать скотч.

Все это время Мария не сводила с него глаз. Клейкая лента стянула ей кожу, Марии было больно, но она даже не вздрогнула. Ей не хотелось показывать ему, что он причинял ей боль — вдруг мужчина использует это против нее. Избавившись от скотча, Мария глубоко вздохнула. Рафаил напрягся, словно ожидая, что она закричит. Но девушка не сделала этого.

Понаблюдав за ней пару секунд, Рафаил пересел на край кровати.

— Хочешь пить?

Она кивнула. Рафаил подошел к небольшому холодильнику, стоящему на соседнем столе из вишневого дерева. Достал из него бутылку воды, открутил крышку и осторожно поднес бутылку к ее губам. Мария приоткрыла рот и, не сводя глаз с убийцы, сделала несколько глотков освежающей влаги. Когда Рафаил увидел, как она сглотнула, его зрачки расширились, а взгляд замер на легком движении ее горла. Закончив, она облизала губы.

Она не понимала, чем может привлекать этого мужчину. Мария никогда особо не обращала внимания на внешность — она встречала красивых людей, которые оказывались уродливы внутри. Она знала, что не слишком красива. По правде говоря, она была совершенно обычной. Ей никогда не сравниться по красоте с Рафаилом, но от того, как он смотрел на нее, она чувствовала себя выставленным в галерее шедевром флорентийского Ренессанса.

Рафаил отодвинул бутылку и сел. Он откинулся на руки, от чего мышцы его рук заметно напряглись.

— Как тебя зовут?

Она не видела смысла лгать.

— Мария, — тихо произнесла она. От саднящего горла ее голос был слабым и хриплым. — Меня зовут Мария.

По крайней мере, это имя она выбрала и носила уже несколько лет. Было слишком больно вспоминать ту девочку, которой она была раньше.

— Мария, — повторил Рафаил, и ее имя растеклось у него во рту.

Он улыбнулся, от чего на его щеках со щетиной показались ямочки. Рафаил подался вперед, уперев локти в бедра.

— А что ты делала в клубе вчера вечером? Думаешь, я поверю, что ты пришла поиграть?

— Да. Я пришла поиграть, — сказала она как можно увереннее.

Она поклялась отцу Мюррею и отцу Куинну, что будет молчать. В этом вопросе она не станет колебаться. Не нарушит клятву. Она скорее умрет. Придя в монастырь, Мария отказалась от корыстолюбия. Ее слово — это единственное, что осталось у нее в этом мире.

— М-м-м… — задумался Рафаил и, закинув ногу на ногу, в изумлении провел руками по лицу. — Ты пришла туда впервые?

Мария не позволила нервам взять над ней верх. Она должна отыграть свою роль. И сделает это. Отец Куинн хотел убрать этого человека с улиц и оградить от общества, чтобы он больше никому не навредил. Мария не сомневалась, что отец Куинн поможет Рафаилу осознать его ошибки. Она молилась, чтобы священники нашли их и смогли направить Рафаила на путь искупления.

Каждый заслуживал того, чтобы его душу избавили от тьмы. И Рафаил не был исключением. Мария не знала, каково теперь ее будущее. Но вглядываясь в прекрасное лицо Рафаила, она задумалась, удастся ли ей помочь ему. Стать неким подобием света в его мрачном мире.

— Да, впервые. Я подала заявку на вступление в клуб. Они решили, что девственница может заинтересовать некоторых из более искушенных членов клуба, — сказала Мария, придерживаясь сценария отца Куинна.

Глаза Рафаила вспыхнули, а губы приоткрылись. Движение было едва заметным, но Мария уловила его. Она уже привыкла различать незначительные людские жесты. Маленькие сигналы, дающие ей информацию — обидят ее или нет. У нее не было другого выхода.

— Ты девственница? — его голос стал низким.

— Да, — Мария опустила голову.

Она сказала так не из-за страха. Это было чистой правдой.

Рафаил наклонился ближе.

— И чего же ты хотела от клуба? ― спросил он, склонив голову набок.

В этой позе он казался потрясающе красивым. Длинные ресницы обрамляли его притягательные глаза. Красота Рафаила была воплощением греха. Мария чуть не призналась ему во всем. Но отругала себя за слабость. За то, что повелась на его красивое лицо и чувственный голос.

— Ты хотела, чтобы тебе связали руки, пристегнули ремнями… и лишил девственности мужчина, одетый в кожу и с болезненной тягой причинять боль? — его слова были грубыми, но голос струился шелком. Он переливался у нее в ушах, как дорогая черная ткань, подхваченная прохладным ветерком.

«Вот как он это делает, — поняла Мария. — Как он заманивает своих жертв. Его голос, улыбки… пьянящий аромат».

— Я… — Мария попыталась придумать достоверный ответ, которому бы он поверил. ― Я просто хотела… потерять невинность нетрадиционным способом.

Рафаил глубоко вздохнул, так, словно ее ответ ему понравился, но при этом с подозрением прищурился. Она не сводила с него глаз.

— Сколько тебе лет?

И снова Мария не видела причин лгать. Чем меньше она будет врать, тем меньше ей придется запоминать. Мать всегда предупреждала ее, что лгунам нужна совершенная память.

— Двадцать один. Почти двадцать два.

Она попыталась угадать возраст Рафаила. Он тоже был молод. Даже слишком молод на ее взгляд, чтобы вести такую извращенную жизнь. Мария не могла понять, как такому молодому человеку может хотеться кого-то убить. Отнять чью-то жизнь.

Интересно, в чьем доме они находятся? Он был огромным, и все в нем кричало о деньгах и высоком положении. Он не мог принадлежать Рафаилу, если только не достался ему в наследство. Но что вообще она знает о нем? Несмотря на все ее догадки и теории, Рафаил мог быть неприлично богатым бизнесменом, обожающим между делом убивать людей. Тогда это объяснило бы, как он откупается от властей — о чем и говорил ей отец Куинн. Не успев передумать, она спросила:

— А тебе сколько лет?

Рафаил ухмыльнулся ее минутной смелости. Мария задумалась: не потому ли, что она связана, лишена свободы и воли, но несмотря на это у нее хватает храбрости играть в опасную игру с хищником и спрашивать о подобном.

— А ты как думаешь, сколько мне лет, маленькая роза?

Мария не понимала, почему он так называет ее. По тому, как он произнес слово «роза», девушка поняла, что оно наверняка имеет какое-то скрытое значение, но даже предположить не могла, какое. Она отогнала мысли о причине проявления подобной нежности и сказала:

— Двадцать четыре.

— Близко, — пожал плечами Рафаил. — Мне двадцать пять.

Мария вспомнила ту блондинку из клуба. Ей было лет пятьдесят или больше. Ее истинный возраст скрывала сделанная на лице пластическая операция. В тот момент они с Рафаилом не слишком-то хорошо смотрелись вместе. Он годился ей в сыновья. Может, это было частью его альтернативного образа жизни. Может, ему нравились женщины постарше.

Или, может, у него не было особых предпочтений, кого убивать, пока у него имелась такая возможность.

Мария понимала, что то, как смотрел на нее Рафаил, не может быть правдой. Он был буквально зачарован. И ни на секунду не мог оторвать глаз от нее.

— Так, что тебе нравится, Мария? — он встал, положив руки на подлокотники ее стула. — Скажи, как бы тебе хотелось поиграть?

С тех пор, как он принес ее в эту комнату, Рафаил тяжело дышал и ловил каждое ее слово.

— Как пожелаешь.

— Осторожнее, маленькая роза, — Рафаил поцокал языком и покачал головой. — Ты и понятия не имеешь, о чем просишь. Ты ничего не знаешь о моих специфических желаниях.

Мария была рада тому, что руки связаны у нее за спиной. Они жутко дрожали, пока девушка лихорадочно соображала, что он имел в виду. Она даже представить себе не могла, что может нравиться убийце в плане секса. И была уверена, что никогда не сможет вообразить себе ничего подобного.

Рафаил смотрел на нее горящими глазами, ожидая ответа. Вот она. Точка невозврата. Мария балансировала на краю смертельной пропасти. Но она знала, что у нее не было другого выбора. Она должна довести дело до конца. Мария подумала о мученицах, которыми так восхищалась. О ее тезках. Они умирали за свою веру, за то, что считали правильным в глазах Господа. Она могла бы повторить их подвиг. Если она сделает это, отдав себя Рафаилу ради блага ни в чем не повинных людей, то сможет предстать перед Богом, зная, что хорошо Ему послужила. Ее душу никогда не будет терзать трусливое раскаяние. Как сказал отец Куинн, посвящая себя Церкви, нужно любить и жертвовать собой. Ведь любовь невозможна без жертвы.

И она станет ей.

И возможно… совершенно случайно, вдруг ей удастся воззвать к тому хорошему, что осталось в Рафаиле. Она могла последовать примеру Христа, который тоже общался с грешниками и проклятыми. Мария не верила, что люди рождаются злыми. Глядя на Рафаила, она гадала, что же произошло в его жизни, и заставило его пойти по такому варварскому и жестокому пути. Ее сердце сжалось в надежде… в надежде на то, что возможно ей удастся подарить ему что-то вроде успокоения, которое хоть немного избавит этого мужчину от поглотившего его душу зла.

Мария заглянула Рафаилу в глаза и выпрямилась, стараясь выглядеть как можно увереннее.

— Я хочу, чтобы ты показал мне наслаждение так, как нравится тебе, независимо от того, в чем заключаются твои специфические желания. Хочу, чтобы ты подчинил меня… указал мне путь к удовольствию, каким угодно способом. Я хочу доставить тебе блаженство. Хочу, чтобы ты владел мной и был моим господином.

У Рафаила запылали щеки, а грудь тяжело вздымалась. Мария поняла, что ее слова проникли ему в душу и задели чувствительную струну в его почерневшем сердце. Рафаил потянулся и взял в руки прядь ее длинных волос. Мария увидела, как лениво он накручивает ее светлые волосы на свой палец, от основания до самого кончика, поверх уже намотанного на него шнура… который он никогда не снимал. Чем сильнее он их затягивал, тем глубже и тяжелее становилось его дыхание. Без притока крови его палец начал синеть. А зрачки расширились.

Выйдя из оцепенения, Рафаил отпустил ее волосы.

— Ты всецело отдашься мне, маленькая роза. Будешь делать то, что я скажу, и беспрекословно мне подчиняться. Тебе ясно?

— Да, — прошептала она.

Рафаил погладил ее по голове, его пальцы скользнули вниз по ее волосам.

— Тогда убеди меня. Заставь меня поверить в то, что ты этого хочешь. Иначе я не прикоснусь к тебе. Я не любитель насиловать женщин, маленькая роза. Ты должна захотеть этого так же, как и я.

Он так сильно вцепился в подлокотники стула, что на его руках вздулись сухожилия.

— Я хочу, чтобы ты нуждалась во мне. Нуждалась в том, что могу дать тебе только я.

Мария не знала, как сделать то, о чем он просил. Она была совершенно неопытна в плане обольщения и полным профаном в вопросах секса. Она совсем растерялась и чувствовала себя не в своей тарелке. Еще больше Мария растерялась от того, почему он не стал дальше расспрашивать ее о священниках и о том, как она связана с ними. Не спросил, почему они послали ее в клуб. Он не обратил на это внимание… и сосредоточился лишь на ней и просьбе продемонстрировать ему свои плотоядные аппетиты. Он забыл обо всем, что должен был спросить, зациклившись на удовлетворении своих темных желаний.

Его проклятой душой управляла похоть. Он не думал ни о чем, кроме предстоящего удовольствия. Его не волновала никакая истина за пределами этих четырех стен и тела Марии, которым он будет наслаждаться. Даже сквозь страх она непроизвольно ощутила укол сочувствия к Рафаилу — каково это жить в такой тьме?

— Рафаил, — прошептала она и подалась вперед.

Мария взглянула на него из-под опущенных ресниц и тихо сказала:

— Я хочу, чтобы ты научил меня, — она глубоко вздохнула и приободрилась, когда его взгляд упал на ее вздымающуюся грудь. — Хочу, чтобы ты показал мне наслаждение. Своими способами. Любыми, какими только захочешь. Ты выбираешь, а я подчиняюсь. Я согласна на все, Рафаил. И не передумаю. Независимо оттого, что ты со мной сделаешь. Я хочу этого… с тобой и от тебя.

Рафаил встал, возвышаясь над ней, пока она сидела связанная на стуле. Он поднял ее и поставил перед собой, затем взял ее под руки, чтобы она не упала.

— Ты моя, Мария. Моя маленькая роза.

Он наклонился и приник к ее щеке легким поцелуем — запретным, чужеродным прикосновением, от которого по спине Марии пробежали мурашки.

— Я сломаю тебя. Сделаю так, что ты не сможешь дышать без меня. Не сможешь проснуться, не воскресив в сознании мое лицо. Ты будешь мною бредить… и я сломлю тебя. И в конечном итоге, завладею тобой. Ты никогда не избавишься от меня. И дашь мне все, чего я когда-либо хотел. О чем мечтал. Раз и навсегда… моя маленькая роза.

Мария слушала его слова и уловила скрытую в них суть. Он убьет ее. Теперь она в этом не сомневалась. Рафаил ее убьет. Мария не знала, как и когда, но чувствовала у себя за спиной тяжелое дыхание нависшей над ней смерти, которая терпеливо ожидала момента, чтобы нанести удар.

Если только ей не удастся достучаться до него. Воззвать к той доброте, которая, во что она верила, сокрыта у него внутри. Воспользоваться его самым большой слабостью ― похотью, чтобы попытаться помочь ему. И возможно, даже спасти его.

— Нам нужно привести тебя в порядок, — Рафаил полез в карман и вытащил оттуда нож.

Мария вздрогнула и замерла от страха. Ему это понравилось. Она поняла это, почувствовав у бедра его эрекцию. Рафаил зашипел, словно от боли, но взял ее за руки и перерезал скотч. Когда к затекшим конечностям прилила кровь, Мария застонала от облегчения. Она поднесла к груди онемевшие руки и уставилась на оставленные путами рубцы.

«Как у Христа, — подумала она. — Стигматы».

Этот образ придал ей сил и наполнил ее вены мужеством и покоем.

Рафаил поднял ее, словно пушинку, и положил на кровать. Затем провел по ее голой ноге кончиком ножа. От прикосновения холодной стали Мария затаила дыхание и увидела, как он разрезает скотч у нее на щиколотках. Ноги пронзила та же мучительная боль, которую она совсем недавно ощутила в руках. Но вдруг, теплые ладони Рафаила начали массировать ее лодыжки, ступни и пальцы. Когда она почувствовала на своем теле его руки, у нее замерло сердце. Уже много лет никто не прикасался к ее обнаженной коже, и последний, кто это делал…

Мария закрыла глаза и отогнала непрошенное воспоминание. Когда она вновь распахнула веки, Рафаил стоял и в ожидании смотрел на нее. После чего протянул руку.

— Вставай.

Мария сделала, как ей велели. Она еще чувствовала в ногах некоторое онемение, но ей все же удалось удержать равновесие.

— Ты примешь душ, смоешь с лица всю эту косметику, — он провел пальцами по ее завитым волосам. — И всю эту дрянь со своих волос. Я хочу, чтобы они были натуральными. Хочу видеть их такими, какими они и должны быть.

Марию охватила паника. Неужели он будет смотреть, как она принимает душ? Будет стоять в ванной, уставившись на ее обнаженное тело? Она знала, что это и так скоро произойдет, но, столкнувшись с такой перспективой, Мария почувствовала, как ее пронзил ледяной страх.

Рафаил отодвинул от стены стул и сел напротив двери в ванную.

— Я подожду здесь, пока ты закончишь. Положу тебе одежду, которую ты сможешь надеть. Когда выйдешь, сядешь на это место. И будешь ждать моих указаний, как послушная маленькая роза.

Мария направилась в ванную. Проводив ее взглядом, Рафаил подошел к шкафу и вернулся с черной футболкой. По всей видимости, со своей. Он положил ее на черную мраморную столешницу в ванной. Уже уходя, он повернулся к ней, и она увидела в его золотистых глазах огни ада и смерть.

— Попытаешься сбежать или издашь хоть один звук, выдающий твое присутствие, и будешь наказана. Это наказание не доставит тебе удовольствия. Будет больно. Нестерпимо больно.

Ее обуял ужас, такой же сильный, как разряд молнии в летнюю грозу. Ужас перед тем, на что способен этот человек. Он провел большим пальцем по ее нижней губе.

— Я не хочу причинять тебе боль, но, если ты ослушаешься, я сделаю это. Не заставляй меня делать это, маленькая роза. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Затем, словно у него в голове кто-то щелкнул выключателем, Рафаил улыбнулся своей теплой улыбкой и ласково сказал:

— Хорошенько смой всю косметику. Без нее ты будешь намного красивее.

Рафаил оставил Марию наедине с ее нервозностью, страхом и полным отчаянием. Она прикрыла дверь — замка не было. Подойдя к большой душевой кабине, Мария повернула кран на максимум. По комнате, прилипая к ее коже, заклубился пар. Возникший туман напомнил ей охватившую ее разум неразбериху.

— Ты должна довести все до конца, Мария, — прошептала она.

Подойдя к большому зеркалу, она вытерла запотевшее стекло и посмотрела на себя. Макияж все еще держался у нее на лице, но в тех местах, где потекли подводка и тушь, глаза обрамлял черный след. Завитки ее волос слиплись во что-то напоминающее крысиные хвосты, а губы были перепачканы красной помадой.

Мария выглядела точно так же, как женщины в том клубе.

— Вот кем ты должна стать, — сказала она своему отражению. ― Тебе нужно играть в его игру. Даже если это будет стоить тебе жизни. Ты должна попытаться помочь ему, спасти его душу.

В тех местах, где ее душил Рафаил, шея покрылась красными пятнами.

Он душил ее.

Мария вздрогнула, вспомнив зловещий проблеск, мелькнувший у него во взгляде, когда он сжал руки у нее на горле. Рафаил был неумолимым и хладнокровным убийцей.

Она молилась, чтобы в нем еще оставалось что-то помимо злобы. Какая-то затерянная частичка света. Что-то хорошее в глубине его души, к чему она могла бы воззвать, вытянуть на поверхность и прекратить его ужасный образ жизни.

Мария стянула через голову платье, стараясь не допустить, чтобы беспокойство сломило ее решимость. Затем сняла лифчик и трусики. Повернувшись к душу, она не нашла в себе силы оглянуться на отражение в зеркале. За все эти годы после ее спасения с ранчо Уильяма Бриджа, она ни разу не осмелилась взглянуть на свою голую спину.

Она не была готова вновь переживать те дни. В особенности сейчас. Не тогда, когда она вновь оказалась в аду.

Встав под обильные струи воды, Мария глубоко выдохнула. Этот душ был мощнее, чем в монастыре. Он был роскошным — весь выложенный плиткой из дорогого оникса с глянцевым покрытием. Сбоку на полке стояли шампуни и кондиционеры. Гели для лица и тела, бритвы — все, что только могло понадобиться.

Мария взяла с полки новую мочалку. И стерла с себя все следы прошлой ночи — грех, дым и увиденные ею сцены разврата. Она знала, что нечто подобное ждет ее и в ближайшие дни, или даже недели… столько, сколько времени потребуется Рафаилу, чтобы устать от нее. Она взглянула на свои запястья и лодыжки, на проступившие вокруг них красные полосы. К шее было больно прикасаться.

Мария закрыла глаза и прислонилась головой к мокрому кафелю. Затем вздохнула. Она пыталась успокоиться, настроиться на цель, и тут, вдруг, у нее в голове возник образ матери-настоятельницы.

— Я хочу навсегда остаться в монастыре, — сказала Мария матери-настоятельнице, когда та положила руку ей на спину.

Мария проснулась с криком посреди ночи, по щекам у нее текли слезы.

— Я не смогу снова выйти туда… — прошептала она. — Этот мир, эти жестокие люди, которые в нем живут…

Мария покачала головой.

— Я хочу служить Богу в уединении. Быть его преданной слугой.

Глаза настоятельницы наполнились сочувствием. Она знала о прошлом Марии. Знала о том, какие ужасы ей пришлось пережить. Мать-настоятельница посмотрела в маленькое окошко, расположенное у Марии в комнате.

— Христос жил среди грешников.

Мария замерла и попыталась унять бешено колотящееся сердце.

— Он не обделял их вниманием, не отмахивался от них, как все остальные. Он был рядом с ними, даже зная, что они совершают грехи и страшные преступления. Он говорил с ними, пытался помочь им узреть свет, — мать-настоятельница повернулась к Марии. — Посвятить себя Церкви — это не значит изолироваться от мира. Это значит слушать и помогать, даже когда кажется, что вся надежда потеряна. Это значит следовать примеру Христа. Общаться с грешниками и помогать им обретать истинный путь.

Мария покачала головой. Она знала, что, прежде чем уйти на покой в монастырь сестер Милосердной Богоматери, мать-настоятельница жила именно такой жизнью. Мария завидовала пожилой монахине. Она консультировала заключенных — людей, совершивших чудовищные преступления.

— Я… я не смогу, — сказала Мария и покачала головой.

Слезы скатились по щекам и упали на матрас.

Мать-настоятельница успокаивающе накрыла ее руку своей ладонью.

— Возможно, ты еще не готова, дитя мое. Но однажды это изменится. Однажды возникнет нечто, что призовет тебя. У твоего порога появится кто-то или что-то, от чего ты почувствуешь необходимость стать такой монахиней, которой, как тебе сейчас кажется, ты никогда не сможешь быть. И ты последуешь по пути Христа. Пойдешь бок о бок и рука об руку с проклятыми.

Мать-настоятельница улыбнулась.

― Ты откликнешься на зов, сестра Мария. Потому что твое сердце подскажет тебе, что пришло время.

Мария вспомнила слова матери-настоятельницы и сглотнута подступивший к горлу ком. Этот разговор произошел несколько лет назад, когда ее душа еще терзалась, и раны кровоточили. Поморгав в струях льющейся на нее воды, она почувствовала, как в голове у нее будто щелкнуло что-то. Неужели это тот самый момент? Мария подумала о Рафаиле, о клубе и о том, как его руки сжимали ей горло. О его золотистых глазах, которые то глядели на нее с лаской и добротой, а уже через мгновение — с жестокостью и обещанием неминуемой смерти.

В душе Марии шла яростная война. В ней боролись страх и мужество, каждый из которых то укреплял, то терял свои позиции, не в силах одержать победу.

Но ей нужно было продолжать действовать.

Мария не знала, сколько времени она смывала с себя все ранее нанесенные средства. Чем чище она становилась, тем больше ощущала себя самой собой. Убедившись, что ее ноги и тело выскоблены до чистоты, она, наконец, выключила воду.

Мария вышла из душа и вытерлась полотенцем. Она затягивала по времени каждое свое движение. Наконец, почистив зубы и поняв, что делать ей больше нечего, девушка натянула через голову футболку Рафаила. Теперь она пахла так же, как он. Свежей водой и солью.

Странно, но это даже помогло ей успокоиться.

Глубоко вздохнув, Мария вернулась в комнату. Рафаил сидел там, где и говорил — на красном стуле с изысканным орнаментом. Он держал в руке хрустальный бокал с янтарной жидкостью, слегка вращая его на весу. Увидев ее, опустил стакан на пол.

— Я высушила волосы, как могла, но в ванной не было щетки, чтобы их расчесать. И фена.

— Подойди, — поманил ее своим указательным пальцем Рафаил.

Мария всегда была послушной монахиней. Поэтому, как только раздался приказ, ее ноги задвигались сами собой. Именно это и нравилось ей больше всего в ее повседневной жизни. Ничего не контролировать, и просто выполнять приказы.

Как только Рафаил поднял руку — еще одна молчаливая команда, Мария остановилась. Он встал со стула, и его обтягивающая рубашка натянулась на мускулистой груди, продемонстрировав его подтянутую фигуру. Склонив голову, он внимательно рассмотрел ее чистое лицо. Не сводя с нее глаз, Рафаил обошел ее кругом. Мария почувствовала слабость в ногах, но терпеливо ждала, пока Рафаил вдоволь насмотрится.

— Сядь на стул.

Мария сделала, как ей велели. Рафаил прошел в другую часть комнаты и открыл выдвижной ящик. От одной мысли, что же будет дальше, у Марии забилось сердце. Что, если он прикоснется к ней? Если начнет свои игры? Если причинит ей боль и прямо сейчас лишит ее невинности?

Но когда Рафаил повернулся, у него в руках была всего лишь расческа. Он подошел к ней сзади и с неожиданной нежностью провел щеткой по влажным волосам. Раз за разом Рафаил распутывал каждую прядь, пока все волосы Марии не были тщательно расчесаны. Все это время Мария не смела пошевелиться. Она ожидала секса и грубости. Но никак не нежности. Это смутило ее больше, чем все, что происходило до сих пор.

Рафаил достал фен и начал сушить ей волосы. Горячий воздух подействовал на нее расслабляюще. У Марии поникли плечи, и она начала проваливаться в дремоту. Девушка впала в какое-то пограничное состояние между сном и явью. Откуда-то издалека она услышала, как выключился фен, и почувствовала, как по ее свежевымытым волосам скользнула щетка. Она проснулась лишь тогда, когда сильные руки прижали ее к теплой, крепкой груди. От соприкосновения тел Мария вздрогнула и, поняв, что оказалась в его объятиях, впала в панику. Она попыталась высвободиться, но Рафаил лишь положил ее на в стоящую центре комнаты кровать.

— Спи, маленькая роза, — прошептал он с нежностью упавшего на водную гладь перышка. — Пора спать.

Мария попыталась противиться сну, но, в конце концов, поддалась низкому, убаюкивающему голосу Рафаила. Беспрекословно повинуясь его приказу, она закрыла глаза.

Сквозь густую пелену сна проник звук церковных колоколов. От знакомого успокаивающего церковного звона Мария проснулась и потерла глаза. Настало время утренней молитвы перед завтраком. Мария хотела откинуть тонкое монастырское одеяло, но оно оказалось слишком тяжелым. Поморгав в полутьме, Мария сонно огляделась вокруг. Сердце забилось быстрее. Окружающая обстановка была ей совершенно не знакома. Она помотала головой, и в памяти понемногу начали всплывать события последних двух дней. Священники, клуб, удушение… Рафаил.

Рафаил.

Мария вскочила с кровати и оглядела комнату. Она понятия не имела, который сейчас час, но небо за большими окнами было еще черным. Сначала Мария не слышала ничего, кроме громко отдающегося в ушах стука собственного сердца. Затем до нее донесся шум воды.

Она повернулась и направилась в сторону ванной. Дверь была немного приоткрыта. Заглянув в узкую щель, Мария уставилась в огромное зеркало. В комнате было холодно, и стекло не запотело. Увидев в отражении Рафаила, девушка почувствовала, как у нее екнуло сердце. Рафаил стоял голый, спиной к ней. Она прищурилась, стараясь не обращать внимания на участившийся пульс. Всю спину Рафаила покрывали отметины. Вся его оливковая кожа была повреждена и усыпана красными рубцами.

В ней пробудилось какое-то странное чувство родства.

«Совсем как у меня…» — прошептал у нее внутри предательский голос.

Сердце Марии преисполнилось сочувствием, и она не могла не задуматься, откуда у него эти шрамы. Поэтому он такой? В его жизни произошло что-то страшное, что сделало его таким?

Рафаил начал поворачиваться, намыливая под холодной водой свои темные волосы, и Мария отпрянула назад. Она почти увидела его пах, и у нее вспыхнули щеки. Девушка попятилась от двери, пока не уперлась в край кровати. Но тут ее внимание привлек донесшийся из коридора скрип половиц. Под входной дверью блеснула тонкая полоска света. Мария услышала позади себя шум воды, и не успела она передумать, как ноги сами понесли ее к двери.

«Не пытайся сбежать… или будешь наказана… невыносимая боль…»

В голове у Марии отчетливо прозвучало предупреждение Рафаила. Но дверь и раздававшиеся за ней звуки манили ее к себе. Рафаил не хотел, чтобы она шумела. А это значит, что рядом были люди.

Люди, которые могли помочь ей.

В этот момент страх пересилил все ее чувство монашеского долга по отношению к находящемуся в душе грешнику. Слова настоятельницы мигом вылетели у нее из головы, и верх взял инстинкт самосохранения. Контроль над ситуацией захватила прежняя Мария — измученная и истерзанная девочка… и она умоляла ее бежать. Чтобы больше не быть той девочкой. Беспомощной заложницей, которая не сопротивлялась, а лишь ждала смерти.

Не успев опомниться, Мария тихонько отперла засовы и повернула торчавший в замке ключ. Как только у нее у нее под пальцами дернулась дверная ручка, душ выключился, и в комнату вошел Рафаил. На нем были спортивные штаны, а обнаженная грудь блестела от воды. Увидев ее, он резко остановился и медленно покачал головой.

— Не стоит, маленькая роза, — предупредил он.

Его голос был мягким, умиротворяющим, но лицо стало каменным и говорило ей, что сейчас в нем не было ни капли нежности. В глазах плескалась жестокость, которая напугала ее до глубины души.

Мария потянула на себя дверь и, не успев передумать, бросилась бежать. Помчавшись по просторному коридору, она услышала позади размеренные шаги. Она понятия не имела, куда бежит. Но ей необходимо было хотя бы попытаться.

— Отсюда нет выхода, маленькая роза. Тебе некуда идти, — раздалось у нее из-за спины.

Ее прошиб пот. За ней неотступно следовал Рафаил. Но его голос доносился издали. Он не гнался за ней. Он позволял ей попытаться.

Такое спокойствие могло исходить от хищника, уверенного в том, что он поймает свою добычу.

Мария повернулась и увидела большую лестницу. Она безрассудно оглянулась назад. Рафаил шел к ней босиком, ступая широкими шагами по ковру. Он не сводил с нее взгляда своих золотистых глаз. Его татуированная мускулистая грудь была напряжена, а руки сжаты в кулаки. Темные брови нахмурились, а мокрые волосы упали ему на лоб, и с них на его оливковую кожу капала вода.

— Я все равно поймаю тебя, — пообещал он.

Мария сделала над собой усилие и рванула вперед. Она сбежала вниз по лестнице, но добравшись до огромного мраморного фойе, она подняла глаза и вновь увидела спокойно спускающегося по ступенькам Рафаила. Не раздумывая, она бросилась дальше. Мария повернула направо, и прошлепала босыми ногами в другой коридор. Дом казался какой-то кроличьей норой: бесконечные извилистые коридоры, ведущие в еще более бесконечные проходы. Она заблудилась, но, по крайней мере, у нее за спиной больше не раздавались шаги Рафаила. Услышав за двумя большими, богато декорированными деревянными дверями низкий гул голосов, Мария почувствовала, как в ее груди загорелась надежда.

Девушка ворвалась в двери, повернулась и захлопнула их за собой. Мария задыхалась, в груди ныло от изнеможения, а в венах бурлил адреналин. Не сводя глаз с дверной ручки из страха, что за ней явится Рафаил, Мария попятилась назад и услышала, как позади нее по деревянному полу чиркнули ножки стула.

Она застыла на месте. Под удары своего бешено колотящегося сердца Мария медленно обернулась. У нее округлились глаза. За большим обеденным столом сидели четверо мужчин… которые не сводили с нее глаз. Мария сделала шаг назад, а потом еще и еще, пока не ударилась спиной об одну из дверей. Она оглядела стол. В конце стола девушка увидела мужчину с ярко-рыжими волосами. Он ухмылялся ей, потягивая из большого бокала красное вино. Рядом с ним сидел светловолосый мужчина с серыми глазами. Его взгляд упал на ее голые ноги, и он презрительно скривил губы. Осознав, что под футболкой у нее ничего нет, Мария попыталась одернуть подол. Затем ее взгляд остановился на мужчине с длинными каштановыми волосами и темными, как ночь глазами. Он облизывал губы и, склонив голову, жадно рассматривал каждый сантиметр ее тела. Наконец, ее глаза метнулись к мужчине с черными волосами и голубыми глазами. Мария чуть не закричала от ужаса, увидев, как он порезал себе запястье кольцом с лезвием на кончике большого пальца. Из вены хлынула кровь, он окунул в нее другой палец, словно это была краска, и размазал ее по губам, посасывая рану и глотая кровь. Его губы поджались, обнажив острые зубы… зубы вампира.

Мария вцепилась в дверь, словно могла просочиться сквозь нее.

«Что это за место? Что это за люди?»

Из соседних дверей, ведущих в какую-то комнату, вышел еще один мужчина. У него были темные волосы и голубые глаза, а шею украшал странный ошейник. Увидев Марию, он замер как вкопанный. Она наблюдала, как он закрывает глаза и делает глубокий вдох, словно пытаясь сохранить самообладание.

— Итак, кто это у нас тут? — первым заговорил рыжеволосый мужчина и поднялся на ноги.

Он держал в руке бокал вина. На нем была расстегнутая до середины груди зеленая рубашка и черные брюки. Рубашка очень подходила под цвет его пронзительных глаз. Он шагнул к ней. Мария попыталась уцепиться за дверь. Но это было бесполезно. Она лишь скребла ногтями, вонзаясь ими в твердое дерево.

— Похоже, Красная Шапочка заблудилась и очутилась в логове волков.

Один за другим мужчины поднялись на ноги. Но Мария не чувствовала в этой комнате никакого присутствия доброты. Воздух в ней был пропитан темными, злыми намерениями. В голодных глазах и взглядах читалось лишь одно обещание — боли и смерти…

«Они все такие же, как Рафаил».

Словно прочитав ее мысли, мужчина с ошейником открыл глаза, окинул ее жутким, хищным взглядом и бросился в ее сторону. Мария затаила дыхание, она не могла пошевелиться, оцепенев от отравившего ее кровь страха. Она пыталась дышать, найти в себе силы сделать хоть шаг. Но как только она поняла тщетность своих усилий, на шее у мужчины заметно вздулись вены, он упал на колени и, запрокинув голову, издал мучительный крик.

Мария отбежала в безопасное место у оклеенной красными обоями стены, а затем подняла глаза. И тут у нее радостно забилось сердце. Она увидела ошеломленно глядящего на нее мужчину со светлыми, вьющимися волосами. Но слезы облегчения вызвало у нее вовсе не это, а его рубашка и надетый под нее пасторский воротник. Воротник, который утешал ее так, как ничто на свете.

«Это священник».

— Пожалуйста… — взмолилась она, поймав взгляд ярко-голубых глаз. — Помогите мне, святой отец… Помогите мне.

Внезапно дверь справа от нее распахнулась, и в комнату ворвался Рафаил. Мария увидела, как он уставился на лежащего на полу мужчину. На лице Рафаила вспыхнула ярость. Он резко повернул к ней голову и, метнувшись в ее сторону, заслонил собой жмущуюся к стене Марию.

— К ней никто не подойдет, — спокойно произнес он, но в каждом его слове слышалась угроза. — Братья вы мне или нет, но если вы сделаете это, то я убью вас. Она моя.

Рафаил бросил взгляд на лежащего на полу мужчину. На мужчину в ошейнике, который теперь смотрел в его сторону.

— Попробуешь еще раз, Дил, и нашей дружбе конец.

Мужчина посмотрел на Рафаила, и холод его глаз в одно мгновение сменился глубокой скорбью. Удивительно, но у Марии защемило сердце.

— Рафаил, — светловолосый священник сделал шаг вперед.

Он что-то держал в руке. Что-то вроде пульта. Когда от приближения священника мужчина на полу вздрогнул, Мария поняла, что этот пульт, по всей видимости, от его ошейника.

— Что ты натворил?

Рафаил прижал Марию к стене своим телом. Он пытался закрыть ей обзор, и Мария невольно ощутила, как сквозь ее футболку просачивается жар от его спины. Ее окружил его запах, вторгаясь в ее чувства, словно армия захватчиков. И осознав, что это каким-то удивительным образом успокаивает ее измученные нервы, она закрыла глаза от стыда и смущения.

— Отойди, Гавриил, — пригрозил ему Рафаил.

Мария нахмурилась. Гавриил? Рафаил? Она вспомнила количество сидящих за столом мужчин. Всего их было семеро.

Семеро.

Как архангелов.

— Ты нарушил наши заповеди, — сказал Гавриил. — Почему? Зачем ты это сделал? Ты…

Тут, похоже, что-то пришло ему в голову. Он распахнул глаза и взглянул на Марию, а затем снова посмотрел на Рафаила.

— Четки, которые ты нашел, — сказал он, и Мария замерла.

«Четки?»

Гавриил подошел еще ближе. Рафаил попятился к Марии, пока не прижался к ней до предела. Под тяжестью придавившего ее тела ей было трудно дышать. Но меж тем, Мария заметила, что рядом с Гавриилом Рафаил не был так напряжен, как с другими.

Он ему доверял. Рафаил доверял этому священнику.

— Откуда взялись эти четки, Раф? Скажи мне.

Гавриил подошел так близко, что без труда мог разглядеть за широкой грудью Рафаила Марию. Он прикрыл глаза. Казалось, что он изо всех сил борется с каким-то охватившим его сильным чувством.

— Волосы.

Мария не могла не уловить в его голосе мучительной печали.

— Ее волосы…

Девушка взглянула на свои длинные, теперь уже чистые и расчесанные Рафаилом волосы. Что имел в виду Гавриил?

— Рафаил… они узнали об этом твоем пристрастии.

Рафаил ничего не ответил. Мария опустила глаза, не понимая, что происходит. После того, как Рафаил заслонил ее спиной, у нее перед глазами предстали его отметины, которые она заметила, когда он мылся в душе, но теперь уже вблизи и без помех. Увидев его изуродованную спину, Мария почувствовала, как у нее все похолодело внутри. Его плоть вся была усеяна красными шрамами. На ней буквально не было живого места. Его лицо и грудь казались безупречными, но спина… На ней будто концентрировались все несовершенства Рафаила, собранные в единый апофеоз увечий. Мария задумалась, какие ужасы прошлого скрывают эти грубые шрамы и алые рубцы.

Мария снова ощутила волну сочувствия, пробудившегося в ней, когда она увидела его в душе. Оно обрушилась на нее с такой силой и стремительностью, что девушка с трудом подавила желание коснуться его шрамов ладонью.

«Они совсем как у меня, и как раны Христа».

Как только ей в голову пришел этот образ, она взглянула на его сережку в форме перевернутого креста. На Крест святого Петра. Символ смирения и героического мученичества. Но ни то, ни другое не имело никакого отношения к текущему в его жилах злу. К душащей его душу жестокости. Но шрамы от ударов хлыста… боль, которую он, судя по всему, вытерпел… Зачем кому-то было причинять ему такую боль?

Марию переполняли эмоции. Так было всегда. Она не могла смотреть на страдания другого человека. Даже этого человека… мужчины, который хотел убить ее.

— Я забираю ее с собой, — произнес Гавриил, и внимание Марии переключилось с размышлений над природой души Рафаила на ее собрата-последователя Христа.

— Нет, — прорычал Рафаил.

— Раф, ты нарушил заповеди. Подверг всех нас опасности. Ты понимаешь это? Ты хоть осознаешь всю серьезность своего предательства?

По свирепому выражению лица Рафаила было очевидно, что не осознает, или же ему просто все равно.

— Ты не заберешь ее, — резко бросил он.

Глаза Гавриила наполнились скорбью и сожалением.

Не оглядываясь на стоящих позади него мужчин, Гавриил произнес:

— Возьмите его и отведите в клетку в Склепе.

Рафаил тут же напрягся, а к нему подошли рыжий, блондин и мужчина с длинными каштановыми волосами и, неохотно схватив его за руки, оттащили от Марии.

— НЕТ! НЕТ! — Рафаил попытался справиться с ними, но они удержали его и вывели из комнаты.

Мужчина в ошейнике поднялся на ноги и настороженно посмотрел на Гавриила.

— Ты в порядке? — спросил его Гавриил.

— Да, — процедил он сквозь зубы.

Наконец, не сказав ни слова, вслед за остальными вышел и мужчина с окровавленными губами.

Гавриил поднял руки.

— Я не причиню тебе вреда. Обещаю. Пожалуйста, следуй за мной.

У Марии в общем-то не было выбора. Вслед за священником она вышла из обеденного зала, пересекла просторный холл и остановилась у запертой двери. За ней оказалась комната отдыха. Гавриил протянул ей бутылку воды.

— Мне нужно поговорить с Рафом. Я запру тебя здесь. От этой комнаты ни у кого нет ключа, только у меня. Ты будешь здесь в полной безопасности.

— Ты не такой, как они, — сказала Мария, когда Гавриил повернулся, чтобы уйти.

Он оглянулся и грустно улыбнулся ей.

— Не суди о людях по тому, как они выглядят, — Гавриил провел рукой по своей рубашке. — Я похож на них больше, чем ты думаешь.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив ее одну. Мария свернулась калачиком в кресле. Ей казалось, что стены этой комнаты, оклеенные бело-голубыми обоями с цветочным рисунком, надвигаются на нее. Прижав к груди бутылку с водой, она молила Бога указать ей верный путь. Что ей делать? Остаться и попытаться помочь Рафаилу избавиться от тьмы? Или умолять, чтобы ее отпустили? И сбежать из этого странного и мрачного места

«Укажи мне правильный путь, Господи. Что бы ты ни решил, я повинуюсь».

Мария из последних сил старалась сохранять спокойствие и никак не могла выбросить из головы изуродованную спину Рафаила и его слова…

Она моя…

Моя.

Глава 6

С каждым шагом Гавриила по направлению к Склепу рев ярости Рафаила становился все громче. Когда Гавриил достиг вершины винтовой каменной лестницы, которая вела вниз к его братьям, он воздел руку и сделал глубокий вдох. Он закрыл глаза, и удушливое чувство страха охватило его грудь. Мужчина прислонился спиной к холодному камню и открыл глаза, уставившись на заповеди, написанные черным каллиграфическим почерком на каменной стене напротив. Заповеди, которых должны были придерживаться все Падшие, чтобы система исправно работала. Система, которая обеспечивала безопасность невинных жизней, но при этом позволяла его братьям удовлетворять свои смертоносные потребности. Одна строка, в частности, казалось, пульсировала в камне, будучи выделенной жирным шрифтом.

«Не убий невинного».

Он вспомнил молодую девушку в комнате отдыха. Девушку с волосами до бедер. Она была красивой, маленькой, невинной и, вероятно, покорной по своей природе… А эти волосы… Мария была воплощенной фантазией Рафаила.

Гавриил ударил рукой по стене.

― Я должен был это предвидеть, ― прошептал он, не обращаясь ни к кому, кроме себя и Бога.

Он должен был предвидеть, что его братья, оказавшись лицом к лицу со своими идеальными жертвами, не смогут устоять. В такой момент ни одна из заповедей или указов, данных им, не будет исполнена. Правда заключалась в том, что тьма, жившая внутри них, управляла ими. Она потакала жалким попыткам Гавриила удерживать ее на поводке какое-то время, заставляя его обманываться тем, что система имеет какую-то власть над их низменными желаниями. Но все это время тьма лишь ждала возможности вырваться на свободу.

Гавриил провел пальцами по волосам. Он не знал, что делать. За прошедшие десять лет, и еще раньше, в приюте Невинных младенцев и Чистилище, Гавриил всегда мог придумать, как защитить Михаила, а затем и своих новых братьев. Но сейчас он не знал, что предпринять. Рафаил должен быть наказан. Его златоглазый брат должен был понимать это. Но Гавриил не знал, что делать с девушкой. Она была так молода. На вид ей едва ли исполнился двадцать один год. И если она была послана Орденом, то какого цвета была ее душа? Была ли она еще одним неправедным членом группы ― той самой, которая на протяжении многих лет причиняла Гавриилу и его братьям одну лишь боль, изменив их так, что они уже не могли восстановиться?

― Выпустите меня!

Зловещий рев Рафаила поднимался по каменной лестнице ― такой же злобный и безбожный, как демон, вынырнувший из глубин самого ада.

Гавриил с трудом узнавал своего брата. Рафаил всегда был спокойным. Сдержанным. Собранным. Сейчас он был совсем не похож на себя.

Гавриил спускался по ступеням, и по мере приближения к Склепу чувствовал, как зло, которое он старался держать в узде, начинает разрушать то немногое добро, что еще оставалось в его душе. Когда он вошел в Склеп, то увидел Рафаила в клетке в углу помещения. За десять лет, единственным братом, которому приходилось оказываться в ней, был Дил, да и то, лишь тогда, когда не мог контролировать себя. Увидев Гавриила, Рафаил обхватил руками прутья решетки и дернул за металл.

― Выпусти меня, Рил. Она моя. Ты не можешь отнять ее у меня. Она моя и будет моей независимо от того, одобряешь ты это или нет. Ты не заберешь у меня девушку. Не после того, как я наконец нашел ее.

Гавриил чувствовал на себе взгляды остальных братьев, которые стояли вокруг и следили за каждым его движением. На этот раз все они молчали. Даже Варе нечего было сказать. Глаза Рафаила были дикими, показывая Гавриилу, насколько его брат был близок к краю. Гавриил остановился перед камерой, но вне пределов досягаемости Рафаила. Гавриила огорчало, что сейчас он не мог доверять Рафаилу. Такого раньше никогда не было.

Рафаил тяжело дышал, мышцы на его обнаженном торсе вздулись и напряглись. Взгляд Гавриила упал на эмблему с мечом и ангельскими крыльями, которую они все носили. Эту эмблему им нанесли, когда они давали клятву братству Падших. Клеймо, которое уничтожило перевернутый крест, нанесенный Бретренами на их плоть, когда они были еще детьми. Это был их с братьями способ отвоевать хоть какое-то подобие контроля у священнослужителей, что уничтожили все, чем они являлись, которые играли с их телами, как с игрушками, и сокрушали дух парней, пока не осталось ничего, что можно было бы спасти.

Это была эмблема, которая связывала их в это странное братство. Сейчас Гавриил чувствовал, что она лишь насмехается над тем, кем они являлись, как далеко, казалось, продвинулись.

― Ты выставил это клеймо на посмешище, ― сказал Гавриил вслух, освобождаясь от своих внутренних мыслей.

Он указал на меч и крылья на груди Рафаила.

― Ты отверг все, чем мы являемся, клятву на крови, наше братство, заповеди, и повернулся к этому спиной. И все ради женщины.

― Она не просто женщина, ― спокойно ответил Рафаил спокойно, но мрачно. ― Она ― моя единственная.

Гавриил удержался от того, чтобы провести рукой по лицу и показать этим жестом, насколько сильно его ранили действия Рафаила. Вместо этого, он сохранял нейтральное выражение лица. С той самой минуты, как его братья сбежали из Чистилища много лет назад, Гавриилу пришлось стать их лидером. Они никогда не должны были видеть его слабым. Он сделал шаг ближе. Рафаил пристально наблюдал за ним. Гавриилу трудно было узнать в этом дикаре человека, которого он знал. Рафаил всегда был одним из самых приближенных к Гавриилу людей. Сейчас его друг выглядел потерянным и сосредоточенным только на одном ― на молодой девушке с бледной кожей, тонкой шеей и густыми волосами, спадавшими до бедер.

― Четки были у нее?

Рафаил сжал челюсть и крепче ухватился за прутья.

― Четки ведь были у нее, Раф? У нее были четки Бретренов, когда ты встретил ее в том клубе?

Мужчина пристально посмотрел на Гавриила, и тот не отвел взгляда.

Наконец, Рафаил издал яростный вздох.

― Да.

Гавриил услышал тихий ропот гнева своих братьев позади него. Его сердце заныло. Он вспомнил о девушке, и о том, как она была напугана, когда Дил бросился на нее. Ее широко раскрытые глаза, то, как она струсила и опустила глаза к полу ― жертва, предупреждающая нападающего о своей полной капитуляции.

«Как могла она сотрудничать с Бретренами? Или она была просто пешкой, которую они использовали, чтобы заманить Рафаила в ловушку?»

Гавриил не верил, что ее кротость была уловкой.

От множества мыслей его мозг затуманился и стал причинять боль.

― Они знали о твоих пристрастиях, Раф. Должно быть, они выяснили, где ты охотишься, и подготовили собственную ловушку.

Гавриил посмотрел на своего брата, который вышагивал по полу клетки.

― Но ты обнаружил их ловушку прежде, чем они смогли добраться до тебя.

Рафаил остановился. Его лицо утратило гнев, и он, казалось, вновь стал здраво мыслить.

― Она хотела поиграть…

― У тебя же была другая цель, ― напомнил ему Гавриил.

Его брат был послан за торговкой детьми. Падшим хорошо заплатили, чтобы убедиться, что убийство непременно будет совершено.

Глаза Рафаила утратили фокус.

― После того, как я увидел ее, не смог.

Гавриилу стало тошно от того, как быстро Рафаил отбросил самообладание и кинулся на приманку Бретренов.

― Я нашел четки в ее лифчике. Они были спрятаны там, пока не упали к моим ногам, ― и добавил без тени улыбки: ― Быть может, твой Бог все же захотел спасти меня.

Гавриил безусловно верил в это, но сейчас это не имело значения.

― И ты решил привезти ее сюда?

Рафаил посмотрел на свои руки, после чего обхватил ими один из металлических прутьев. Он начал сжимать его, и глаза мужчины, казалось, вновь расфокусировались, унося Рафаила из Склепа в другое место в его запутанном сознании. Металл стонал под руками мужчины, когда он сжимал прут все крепче и крепче, а его пальцы побелели.

― Я обхватил руками ее горло, ― сказал Рафаил, его голос становился все более глубоким и хриплым. ― Сжал ее тонкую шею, и почувствовал, как ее пульс замедляется под моими пальцами.

Дыхание Рафаила участилось.

― Я смотрел в ее глаза, наблюдая за тем, как из нее уходит жизнь.

Гавриил старательно игнорировал бесстыдное сексуальное удовлетворение, которое Рафаил явно получал от своих воспоминаний. Рафаил уперся в металлическую перекладину, с шипением прижимаясь к ней своим бугрящимся пахом.

― Она боролась со мной. Царапала мои руки.

Довольный тон Рафаила быстро сменился гневом.

― Все было не так, как должно было быть. Ей не положено сопротивляться. Она должна отдаться мне добровольно. Когда я буду глубоко внутри нее, и она будет шептать мое имя. Будет любить меня. Нуждаться во мне. Станет одержима и поглощена мной. Я буду единственным, что будет существовать в ее мире.

Глаза Рафаила переместились на Гавриила, будучи вновь полностью осознанными.

― Я должен довести ее до совершенства. Сделав такой, какой она и должна быть. Я должен владеть ей единственно правильным способом.

― Ты не можешь убить невинную, Раф. Я не допущу этого.

― Она не невинна, ― Уриил шагнул вперед от своего места у стены. Его руки были сложены на груди. ― Она одна из Бретренов. А значит, точно не невинна.

Что-то дрогнуло в душе Гавриила. Что-то, что хотело согласиться с Уриилом. Но Гавриил смотрел в глаза этой девушки. Он видел ее замешательство, когда она обнаружила Падших. Страх. Заметил, как она смотрела на спину Рафаила, на шрамы, которыми все они были «награждены». В ее глазах были шок и печаль, но не принятие подобных наказаний от священников. Он не знал, как они сделали это, но уверовал, что девушка была обманута Бретренами. Как и он сам в детстве. Мужчина был одурачен их добрыми масками.

Она не подозревала, с какими хищниками ей придется столкнуться в братстве Падших. Да и не могла. Никто не стал бы добровольно подставлять себя под удар убийц.

― Бретрены не допускают женщин в свои ряды. Они являются современным продолжением испанской инквизиции. И считают женщин искусительницами и слабовольными ведьмами, подверженными греху. Они не приняли бы ни одну из них к себе на службу. Может, они сами и современная модификация, но их идеология ― нет.

― Ей нельзя позволить уйти, Рил.

Села подошел и встал рядом с Уриилом. Он знал Бретренов лучше, чем все остальные. Был связан с ними так, как никто из других Падших.

― Она видела, где мы живем. Видела всех нас. Девушка покинет это место и побежит обратно к отцу Куинну, чтобы все рассказать ему. Поверь мне. Я знаю это наверняка. Она предаст нас, и они придут за нами. Ты тоже знаешь это.

Братья Гавриила кивнули в знак согласия с Селой. Гавриил встретился взглядом с Рафаилом, который наблюдал за ним так же пристально, как всегда наблюдал за витражом с изображением Марии в церкви приюта Невинных младенцев.

Он знал, что братья были правы. Но мысль о том, чтобы допустить смерть невинного… Гавриил не мог дышать. Призрачные руки обхватили его сердце и сжали.

Но какой у него был выбор? Когда много лет назад он отправился в Чистилище, следуя по опасному пути своего младшего брата, он неосознанно согласился стать тем, кем был сейчас ― лидером Падших. Он был предан им. Их защита была всем для него.

Гавриил почувствовал, как мерцание света, которым он так дорожил, погружается во тьму. Свеча потухает в грозовой буре безнравственности.

― Ты не получишь никаких Откровений в течение шести месяцев, ― услышал Гавриил свои слова.

Он чувствовал себя словно оторванным от своего тела, будто это не он отдавал приказ Рафаилу. Его рот произносил слова, которые он не хотел произносить. Гавриил буквально ощущал неудержимое возбуждение, исходящее от Рафаила, стоявшего в клетке.

― Ей нельзя выходить из поместья… никогда больше.

Гавриил почувствовал, словно копье пронзало его бок и вонзалось прямо в сердце.

― А ты не покидаешь своих покоев. И когда все закончится, ты никогда больше не предашь нас.

― Никогда больше, ― сказал Рафаил. ― Обещаю.

Гавриил наконец позволил себе встретиться с глазами Рафаила. Они были широко раскрыты. На лице брата отражалось непередаваемое волнение, щеки Рафаила раскраснелись, а глаза блестели ― Гавриил никогда прежде не видел его таким счастливым. Никогда. Гавриил почувствовал приступ тошноты. Рафаил был в восторге от того, что ему разрешили забрать чужую жизнь. Гавриил не мог этого вынести. Не мог находиться рядом с триумфом Рафаила. Он повернулся к Варе.

― Пусть он пробудет здесь еще несколько часов, а потом отведи его в покои. Я прослежу, чтобы ее привели туда позже.

― Мария, ― произнес Рафаил, когда Гавриил повернулся, чтобы уйти.

Гавриил замер.

― Ее зовут Мария.

Мужчина закрыл глаза. От того, что он знал ее имя, становилось еще хуже.

«Мария».

Он только что подписал смертный приговор молодой женщине по имени Мария.

Гавриил поднялся на первые несколько ступенек лестницы, следуя изгибу стены, пока не скрылся из виду. Как только он оказался незаметен, его ноги подкосились, и мужчина припал спиной о стену. Он сполз по холодному камню и сел на твердую ступеньку. Голова Гавриила упала на руки. Он дал позволение убийце расправиться с невинной. То, что поклялся не делать никогда.

Мужчина сосредоточился на дыхании вопреки жгучему огню вины в своей груди.

Но когда он уже собрался с духом, чтобы не сорваться, услышал: «Да, брат!».

Хорошо узнаваемый голос Вары долетел до ушей Гавриила.

― Ты добился своего. Убийство. То, о чем мы все постоянно мечтаем. Ты выиграл в чертову лотерею!

― Возьми ручку и бумагу вон там. Мне нужно кое-что для встречи с ней.

Гавриил замер, услышав звук шагов по каменному полу.

Несколько минут стояла тишина, пока не зазвучал голос.

― Как мило. Хотя, полагаю, тебе нужен один из нас, чтобы достать все это у наших неправедных друзей, ― рассмеялся Села.

― Да. И все это нужно мне сегодня. Но главное…

Рафаил сделал паузу. Гавриил знал, что тот улыбался от волнения.

― Все произойдет только тогда, когда будет идеальным. Все должно быть безупречным. Организуй все, Села. Ты знаешь, чего я хочу.

― Будет сделано, Раф.

Гавриил услышал, как Села переместился в заднюю часть Склепа и позвонил одному из многих неблагонадежных людей, с которыми они имели дело. «Друзья с черного рынка», как сказал ему Джон Миллер, когда дал Гавриилу черную записную книжку с контактами.

― Ну и что за постановку вы готовите? ― спросил Уриил.

― Я соблазню ее. Буду проводить в ней дни напролет. Я собираюсь овладеть ей, опустошить ее, заставить нуждаться во мне, чтобы продолжать жить.

Голос Рафаила был низким и серьезным, в нем звучала мрачная решимость. Взгляд Гавриила переместился в направлении основания лестницы, будто он смотрел в золотистые глаза Рафаила и видел, как его лицо загорелось от возбуждения.

― Только тогда я убью ее. Убью с таким совершенством, что никогда этого не забуду, ― Рафаил шумно и прерывисто вдохнул. ― Ни одно убийство не сравнится с этим. Оно станет тем, чего я ждал всю свою жизнь.

Тело Гавриила словно окунули в ледяную воду. Затылком он ударился о каменную стену поместья, доставшегося ему от его деда, серийного убийцы.

Гавриил был измотан. Он не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел.

Священники были правы. Он всегда знал, что они были правы. С годами это становилось все более и более очевидным. Бретрены верно определили, что в жилах его братьев текло что-то зловещее.

Гавриил вспомнил отца Куинна, священников Ордена, и то, как они обращались с мальчиками в Чистилище. Они не давали никому из них шанса на искупление. И не пытались их понять. Просто клеймили их Проклятыми и приступали к экзорцизму со всем возможным рвением. Гавриил проклинал священников за то, что они не помогли им, когда те были еще совсем детьми. То, что они сделали, не очистило его братьев от злых помыслов и желаний. Наоборот, развращенная секта священников еще глубже затянула их во тьму, лишив всякой надежды на спасение. Они причиняли им боль, издевались над ними, унижали, пока в их душах совсем не оставалось ничего хорошего. Ни малейшего проблеска света, который можно было бы поддержать и помочь вернуться на путь добра. Теперь все они были темны, как ночь, и ни одна звезда не освещала их безбожный мир.

Бретрены заставили поверить его братьев в то, что люди только и делают, что причиняют им зло. Что им не было места в нормальном обществе.

Гавриил не знал, как исцелить их и как помочь. Сидя на каменной ступеньке, он был охвачен чувством беспомощности.

― Ты же настоящий инкуб (прим.: в средневековых легендах распутный демон, ищущий сексуальных связей с женщинами), Раф, ― произнес Дил, и Гавриил различил негромкий смех других своих братьев в Склепе. ― У этой девочки нет ни единого шанса. Она будет твоей в мгновение ока.

Гавриил с трудом выдохнул и заставил себя подняться. Он никогда не покажет своим братьям, насколько их образ жизни уничтожал его. Он сам согласился на это. И был одним из тех, кто принял систему своего деда. Это была его идея. Не их. Всю жизнь парней заставляли чувствовать себя неполноценными. Гавриил не стал бы бросать камень в их и без того израненные души.

Рил пересек фойе и направился в свой кабинет. Взяв со стола аптечку, он на нетвердых ногах добрался до комнаты отдыха и постучал в дверь. Когда он вошел в комнату, Мария сидела на диване, обхватив руками свои согнутые ноги. Гавриил сглотнул от стыда за то, что собирался допустить.

― Отец, ― обратилась к нему Мария, когда он подошел.

Гавриил смотрел на нее ― на волосы, которые обволакивали ее тело, словно кокон. Мария была явно верующей, католичкой. В Бостоне это было неудивительно. Гавриил понимал, что, должно быть, Орден дал ей задание разыскать Рафаила. Но он не хотел выяснять, принадлежала ли она к хорошо знакомой ему общине. Он не хотел знать, насколько сильна и фанатична ее вера. Когда он взглянул на Марию, ее голубые глаза настороженно уставились на него в ответ.

Мужчина опустился перед ней на колени и открыл аптечку. Молча он достал толстую резиновую ленту. Мария внимательно наблюдала за ним.

― Протяни руку, ― сказал он.

Мария колебалась лишь секунду, прежде чем выполнить его просьбу. Она не спросила его, зачем. Просто сделала то, что он приказал. Гавриил зажмурил глаза и глубоко вздохнул. Она идеально подходила Рафаилу. Рил понятия не имел, почему она была такой покорной, особенно когда имела дело с незнакомцем. И с опасностью. Но девушка повиновалась и протянула ему руку, чтобы он делал с ней все, что пожелает.

Гавриил повязал ленту вокруг ее руки. Вены выступили, пока он держал ее вывернутое запястье. Он достал из сумки иглу и воткнул в ее плоть, наблюдая, как ее красная кровь вырывается в прозрачную полость шприца. Мария даже не вздрогнула. Когда Гавриил поднял голову, Мария смотрела на него, ее голубые глаза изучали его лицо. Мария не спросила, зачем он брал у нее кровь. Она не поинтересовалась, чиста ли игла. Девушка просто делала то, что ей велели.

Мария явно обладала высокой терпимостью к боли, ни разу не поморщившись и не вздрогнув, когда игла пронзила ее плоть. Гавриил подумал, не сам ли Дьявол отдал эту девушку в руки Рафаила в качестве награды. Он никогда не встречал человека, столь идеально созданного для другого… не представлял существование такой совершенной девушки для его брата.

Вытащив иглу из ее руки, Гавриил протер маленькую ранку антисептической салфеткой и наложил пластырь на след от иглы. Он убрал кровь в сумку и поднялся на ноги. Его сердце учащенно забилось, когда он поднял голову и увидел, что Мария снова смотрела на него.

― Позже я пришлю кого-нибудь за тобой.

Он видел надежду в глазах Марии ― надежду на то, что ее освободят. Гавриил не мог позволить ей надеяться напрасно. Он не был жесток.

― Ты… тебя отведут обратно к Рафаилу, Мария.

Мария держала подбородок высоко поднятым. Взгляд ее голубых глаз ненадолго опустился, но, когда она вновь подняла его, то кивнула, будто только что получила ответ на безмолвный внутренний вопрос. В ее взгляде он не увидел ничего, кроме силы и решимости. Она приняла решение умереть. Гавриил прочистил горло, заглушая боль, которую причинил ему этот момент.

― Ты не можешь больше покидать его покои.

Это прозвучало так, словно ей просто было запрещено уходить. Но они оба знали, что скрывалось за этим ― она никогда не покинет его комнаты живой.

Гавриил развернулся, собираясь уходить.

Но не успел он дойти до двери, как Мария подала голос.

― Ты заботишься о них.

Гавриил закрыл глаза от отсутствия осуждения в ее голосе. Отсутствия порицания. Гавриил не мог вспомнить, когда в последний раз разговаривал с кем-то, кто не был связан с их ненормальной жизнью в поместье. Он повернулся и встретился с ней взглядом. Это было самое малое, что он мог сделать после того, как обрек ее на смерть.

― Эти люди… Рафаил… ты любишь их. Несмотря на их сущность. Ты пытаешься спасти их.

― Когда-то я думал так… ― Гавриил хотел продолжить, но остановился, ― …но для них нет спасения. Теперь я знаю это наверняка.

Мария улыбнулась. Это был последний смертельный удар по совести Гавриила.

― Я… я верю, что каждый может быть спасен. Даже те, кого мы боимся не спасти.

Девушка обхватила себя руками, будто ее обдало холодом.

― Думаю, пока есть люди, которые любят их и не отказываются от них, не все потеряно. Но этим людям нужно отбросить свои страхи и предрассудки и попытаться найти в этих отступниках что-то хорошее, какими бы тщетными ни казались их усилия. Кто-то, однажды, может достучаться до них и показать им новый, лучший путь. Или подарить им свет, в котором они сильно нуждались в дни вечной тьмы, хотя даже не подозревали об этом. Не так ли, отец?

Гавриил уставился на эту девушку, которая выглядела такой маленькой и хрупкой на диване.

― Почему ты работаешь на них?

По реакции Марии ― напряженным мышцам и сверкнувшим глазам, он понял, что девушка точно знала, кого он имел в виду. Отца Куинна. Орден.

Мария расправила плечи.

― Мы все делаем то, что должны, ― сказала она, и легкая дрожь в ее голосе выдала отсутствие убежденности. ― Я знаю, что вы понимаете меня.

Гавриил почувствовал, как у него защемило в груди. Потому что он действительно понимал ее. Прекрасно понимал. Хотя ему было любопытно узнать, что его бывший наставник имел на Марию, чтобы сделать ее такой покладистой. Но не стал спрашивать. Ее дыхание было затруднено. Какие бы демоны ни терзали ее разум, она сама должна была справиться с ними. Он не имел права вмешиваться, в то время как сам приговорил ее к смерти.

Просто кивнув на прощание, Гавриил вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Позволяя невыносимому чувству вины разъедать свою душу, он поспешил в свои покои. Как только он оказался внутри, то пересек комнату и отодвинул книжный шкаф в сторону. Гавриил вошел в потайную комнату, которую он построил вскоре после их переезда, и быстро избавился от одежды. Отвращение и стыд волнами пробежали по его телу. Он достал из сумки шприц с кровью Марии и перелил ее в пробирку. Из холодильника он достал другой пузырек с надписью «Рафаил». Он выдержал паузу, проводя пальцами по пробиркам с именами всех своих братьев. У него хранились пробирки и флаконы с кровью, которую он еженедельно брал у них. Они верили, что это делается для медицинской проверки. Но понятия не имели об истине.

Зажигая церковные свечи, украшавшие деревянный алтарь, Гавриил посмотрел вниз на деревянную поверхность, запятнанную проливаемой на него годами кровью. Он потянулся за буханкой хлеба, лежавшей в стороне, опустился на колени и отломил кусочек. Взяв пузырек с кровью Марии, он откупорил крышку и вылил три капли на хлеб. Багровый цвет быстро приглушил белый. Три капли для Троицы. Гавриил закрыл глаза и прошептал свою привычную молитву.

― Моя душа за ее душу. Пусть прегрешения Марии перейдут ко мне. Пусть она войдет в Царство Небесное чистой и без греха.

Гавриил прожевал хлеб и, проглотив его, почувствовал, как тяжесть этой ноши отягощала его грудь. Тяжело вздохнув, Гавриил взял пузырек Рафаила и повторил то же действие с новым куском хлеба.

― Моя душа за его душу. Пусть прегрешения Рафаила перейдут ко мне. Пусть он войдет в Царство Небесное чистым и без греха.

Медный привкус крови наполнил рот Гавриила, струйками стекая по горлу, когда он глотал хлеб Рафаила. Он откинулся на спинку стула и уставился на распятие, висевшее на стене. Сосредоточился на агонии на лице Иисуса, когда его распинали. На гвоздях в Его ладонях и ступнях и на ране от копья в Его боку.

Гавриил дотянулся до короны из колючей проволоки в стоявшем позади него сундуке и с нажимом водрузил на голову. Он стиснул зубы, когда едва зажившие раны, полученные несколько дней назад, вновь открылись и начали сочиться кровью. Гавриил знал, что его белокурые локоны будут испачканы и запятнаны. Мужчина поднял свой бич и провел по ладони всеми семью нитями веревок с лезвиями. Лезвиями, что предназначались для того, чтобы разрывать его плоть. Гавриил посмотрел вниз на свои бедра, на колючую килику (прим.: одежда или нижнее белье из грубой ткани или шерсти животных (власяница), которую ранее носили близко к коже ― используется членами различных христианских традиций как добровольное средство покаяния и умерщвления плоти), вгрызающуюся в его кожу. Он выпустил на волю гнев, скопившийся в его сердце, и тьму, которая все больше овладевала им с годами. Мышцы его бедер напряглись, и из ран потекла кровь. Он взял бич с семью наконечниками, каждый из которых символизировал смертный грех, а для Гавриила означал еще и его братство, и, используя греховный гнев, согревающий его кровь, стал хлестать им свою спину. Боль была ослепляющей, когда удары бича стегали его и без того нежную кожу, а лезвия вгрызались в плоть.

― Рафаил, ― прошептал Гавриил, а затем вернул бич обратно для того, чтобы хлестнуть себя снова. ― Уриил…

Гавриил хлестал и хлестал, и имена братьев срывались с его губ с каждым ударом, пока он очищал свое тело от грехов, которые он поглотил, и от гнева, который в себе накопил.

― Селафиил… Варахиил… Иегудиил… Михаил…

Собрав последние силы, и борясь с агонией, которая грозила поглотить его, Гавриил нанес себе последний самый сильный удар.

― Гавриил!

Он выронил бич и упал вперед, хлопнув ладонями по холодной земле. Он пытался дышать через нос, пытался успокоить свое тело от боли, которую сам себе причинил. Но агония становилась все сильнее, и Гавриил рухнул на пол. Холодный зимний ветер проникал сквозь щели в кирпичной стене и хлестал по его наготе. Гавриил пошевелил тяжелой головой и сосредоточился на лице Иисуса.

― Прости меня, ― прошептал он, и его голос улетучился вместе с ветром. ― Они не ведают, что творят.

Гавриил прекрасно понимал, что он делал. И за это готов был пожертвовать своей душой. Он поклялся защищать своих братьев. И именно этим и занимался.

Он поглотит их грехи и спасет их души.

После всего, через что им пришлось пройти, они, по меньшей мере, заслужили это.

Отец Мюррей потянул за решетку. Крики мальчика эхом разнеслись по помещению. Но он продолжал вращать колесо, глядя на темноволосого мальчика с карими глазами. Они не были золотыми, но были близки к этому. Мальчик снова закричал, его конечности начали выдергиваться из суставов. Но отцу Мюррею нужно было видеть, как страдал этот бесноватый мальчик. Ему нужно было услышать треск костей и крики приближающейся смерти.

― Пожалуйста, ― прошептал мальчик. ― Я покаюсь.

Отец Мюррей сделал паузу. Он встретился взглядом с глазами мальчика. Месяцы. Отцу Мюррею потребовались месяцы, чтобы заставить этого мальчика сломаться, покаяться и предать себя в руки Ордена как еретика и почитателя сатаны. Но когда отец Мюррей увидел страх и мольбу на лице мальчика, он почувствовал лишь отвращение. И сломал еще одного. Он сломал всех подобных мальчиков, кроме одного. Отец Мюррей мысленно представил себе того, которого так и не смог одолеть. Злобного мальчишку с золотыми глазами, оливковой кожей и лицом, сотворенным самим Господом.

― Покайся, ― прошипел он.

Рафаил не шелохнулся. Семя отца Мюррея стекало по задней поверхности его ног. Кровь от ударов хлыста покрывала кожу, а на шее остались следы от рук отца Мюррея, обхватывавших и сжимавших ее. Но мальчик не произнес ни слова. Только взирал на него с мятежным выражением лица. Отец Мюррей схватил Рафаэля за короткие волосы и дернул его голову назад. Рафаил встретил его взгляд, но в нем не было ни слабости, ни признаков усталости, ни покорности.

― Я сломаю тебя, ― пообещал отец Мюррей. ― Однажды, Рафаил, я сломаю тебя и заставлю умолять. Ты встанешь передо мной на колени и отдашь мне свою душу.

Когда отец Мюррей посмотрел вниз на мальчика, лежащего на дыбе, увидел лишь взгляд Рафаила, смотрящего на него.

― Я сломаю тебя, ― вновь пообещал он.

― Нет, ― взмолился мальчик, но его голос был совсем не тем. Он был не тем, который отец Мюррей так хотел услышать. Ему нужно было внять, как тот самый с хрипотцой голос скажет ему, что он победил.

― Пожалуйста!

Отец Мюррей задрожал от ярости при звуке этого плаксивого голоса. Собрав всю свою силу, он толкнул колесо вперед. Мальчик закричал, и треск и хруст костей эхом отразились от каменных стен. Даже не взглянув на изломанный труп мальчика, отец Мюррей выбежал из помещения и помчался по коридору.

― Мальчик мертв, ― закричал он, увидев послушника. ― Избавьтесь от тела.

Отец Мюррей продолжал идти, пока не добрался до своих личных покоев.

Он захлопнул дверь и запер ее на засов, после чего подошел к графину с виски. Священник налил большой стакан и уставился на изображение, которое повесил на стену. Ярость кипела в нем, угрожая разбудить тьму, которая спала в его душе. На мгновение он выпустил эту тьму на свободу. Потянувшись к своей мантии, он вытащил нож и метнул его в стену. Лезвие вонзилось глубоко. Отец Мюррей оскалил зубы. Изображение было почти уничтожено, но золотые глаза, которые отец Мюррей так ненавидел, смотрели на него, насмехаясь.

― Я убью тебя, клянусь, ― прорычал он.

Виски подстегивало его решимость.

Задыхаясь от кратковременной потери контроля, отец Мюррей отступил назад и уставился на школьную фотографию Рафаила, которую он извлек из архива хранилища Приюта Невинных Младенцев.

Рафаил заполучил сестру Марию.

― Она ничтожество, отец Мюррей, ― сказал отец Куинн, когда она исчезла из клуба. ― Она была монахиней, которая так легко нарушила свое целомудрие. Как и все женщины, она ― порождение Евы. Слабая и легко поддающаяся искушению. Она была пригодна лишь для одноразового использования. Надеюсь, он убивал ее медленно.

Отец Куинн положил свою старческую руку на плечо отца Мюррея.

― Мы доберемся до них. Наш день встречи с Падшими настанет. Господь скоро укажет нам другой путь.

Отец Мюррей рвал на себе волосы. Ему было плевать, мертва ли сестра Мария. Его волновало лишь, что Рафаил в очередной раз одержал над ним верх.

Его кожа зудела от ярости. Мышцы подергивались от необходимости что-то сделать.

«Нужно отправиться в погоню за язычником. Отцу Куинну придется пересмотреть свою позицию».

Прежде чем отец Мюррей успел опомниться, он вскочил со стула, и виски в его крови загудело. Он мчался по пустынному коридору Чистилища, пока не добрался до дверей отца Куинна. Даже не постучав, отец Мюррей ворвался в покои первосвященника. И остановился у письменного стола. Отец Куинн переодевался в рясу, обнажив грудь. Член отца Мюррея затвердел, когда он посмотрел на человека, который был его спасителем в подростковом возрасте. Человека, который избавил его от собственных демонов.

Отец Куинн прервал свое переодевание. Отец Мюррей знал, что первосвященник, должно быть, только вернулся после обряда омовения ребенка.

― Отец Мюррей.

Голос отца Куинна был нейтральным по тону, но отец Мюррей почувствовал, как мурашки пробежали по позвоночнику от гневного выражения его лица.

― Вас сюда не приглашали.

― Мы должны вызволить сестру Марию! ― резко выпалил он.

Отец Куинн сбросил рубашку на пол. Молния его брюк была расстегнута, под ней виднелась полоска нижнего белья.

― Он не должен получить ее. Его нужно остановить. Мне надоело, что они всегда побеждают! Меня тошнит от их грехов и злых деяний.

Отец Мюррей задыхался после своей тирады.

Первосвященник хранил гробовое молчание.

― Подойди сюда, Фрэнсис, ― наконец произнес он.

У отца Мюррея перехватило дыхание, когда отец Куинн отступил на шаг от своего стола. Член первосвященника затвердел под брюками. Пристально глядя на отца Мюррея, отец Куинн вытащил свой член.

― Встань предо, демон.

Отец Мюррей почувствовал, как тот самый демон внутри него бросился прочь, чтобы спрятаться. Но он проигнорировал прилив своей запятнанной злом крови и двинулся к отцу Куинну. Повернувшись, отец Мюррей перегнулся через стол своего первосвященника, поднял рясу и спустил штаны. Его руки лежали на старом деревянном столе перед ним. Он почувствовал, как отец Куинн взял его за бедра, и затаил дыхание, когда тот толкнулся в него. Глаза отца Мюррея закатились. Это было то, что ему было нужно. Как и в детстве, ему нужен был отец Куинн, чтобы избавить от зла и держать Дьявола на расстоянии. На лбу отца Мюррея выступили бисеринки пота, а в паху начало нарастать удовлетворение. Он сдерживал стон, но звук все равно сорвался с его губ. Отец Куинн затих. Старший мужчина склонился над ним, и рот отца Куинна коснулся его уха.

― Я очищаю тебя от зла в твоей душе.

Он навалился на отца Мюррея. Священник закричал, но отец Куинн не остановился. Вместо этого он толкнулся глубже, а член самого отца Мюррея стал невероятно твердым. Затем отец Мюррей почувствовал это. Мучительный прилив боли в своей эрекции. Опустив взгляд, он увидел руки отца Куинна на своем члене и тонкую иглу, вонзенную в его головку. Кровь хлынула из него, изгоняя зло из его плоти. Его член быстро потерял эрекцию, и отец Куинн освободился внутри него, очистив его от вечно угрожающей тьмы, которая навсегда поселилась внутри него.

Отец Мюррей лежал щекой на деревянном столе. Игла все еще была в его члене. Отец Куинн вышел, а его святое семя стекало по ногам отца Мюррея. Священник почувствовал, что ему снова стало четырнадцать лет. И он ― озлобленный мальчик, которого экзорцировал отец Куинн.

Он спас его.

Отец Мюррей любил его за это.

Отец Куинн, с уже опущенным членом, подошел и встал рядом с ним. Отец Мюррей уставился на него. Рука отца Куинна прижалась к его щеке.

― Вот так, Фрэнсис. Тьма побеждена еще на один день.

― Спасибо, отец, ― прошептал он, и его голос дрогнул от пьянящего коктейля боли и удовольствия.

Отец Куинн потянулся вниз и вытащил иглу из мягкого члена отца Мюррея. Священник знал, что к его и без того искалеченной плоти добавился еще один шрам. Но это были шрамы победы над злом. В его непрестанно продолжающейся войне с Дьяволом.

В той, которую его первосвященник никогда не позволит ему проиграть.

Отец Куинн протянул руку отцу Мюррею. Последний поцеловал пальцы первосвященника, и отец Куинн наградил его ласковым поглаживанием по щеке. Наклонившись, он погладил и потные волосы отца Мюррея.

― Тебе нужно набраться терпения, дитя мое. Бог снова приведет Падших в наши объятия. Ты должен быть терпеливым. Возможно, они одержали победу в этой битве, но мы выиграем крестовый поход.

― Да, отец.

Отец Мюррей поднялся на ноги. Он заправил свой пульсирующий от боли член в брюки и вышел из комнаты. Ошеломленный и с легким головокружением, он направился в свою комнату, чувствуя себя спокойнее теперь, когда отец Куинн заставил замолчать демона в его душе.

Заставив себя сесть, отец Мюррей налил еще виски. Огонь ревел перед ним, и его жаркое пламя соответствовало его внутреннему священному рвению.

― Однажды, Рафаил, ― сказал он почти уничтоженной фотографии. ― Я уничтожу тебя.

Отец Мюррей улыбнулся.

― И ты, наконец, покаешься.

Глава 7

Мария не была уверена, сколько времени она прождала в комнате отдыха. Ведь на стене не было часов. Девушка опустила взгляд на пластырь на своей руке. Отогнув, отклеила его от кожи и уставилась на крошечную отметину, оставленную отцом Гавриилом, взявшим у нее кровь. Она понятия не имела, зачем он это сделал. Но не стала спорить. Какой смысл?

«Ты не можешь больше покидать его покои».

Она больше не вернется домой. Все было решено. Бог сообщил ей о Своем решении через Гавриила.

«Выбор сделан».

Мария сделала успокаивающий вдох и вспомнила ту комнату, полную мужчин. Она пыталась осмыслить то, что увидела. Были ли все они убийцами? Знали ли об этом отцы Куинн и Мюррей? А святой отец Гавриил? И способствовал ли он их злодеяниям?

Девушка была погружена в эти мысли, когда услышала, как начал открываться замок. Она затаила дыхание, ожидая, кто же войдет, после чего в дверях показался пожилой мужчина в костюме.

― Мисс Мария? ― вежливо обратился он.

― Да.

― Будьте добры, следуйте за мной.

Он развернулся и открыл перед ней дверь. Мария, не обращая внимания на дрожь в ногах, поднялась с дивана и направилась через комнату к… дворецкому? Она решила, что он был дворецким. В особняке такого размера, несомненно, имелся обслуживающий персонал.

― Сюда, пожалуйста, ― произнес он.

Мария застенчиво потянула за край футболки, в которую была одета, тщетно пытаясь прикрыться из скромности. Но дворецкий даже не взглянул на нее, а лишь услужливо провожал наверх. Неужели он тоже все знал? И был осведомлен о сущности мужчин, которым прислуживал?

Она не видела больше никого, пока проходила через особняк по бесчисленным коридорам, украшенным картинами и мебелью, которые, по ее предположению, должны были стоить миллионы. Гавриил, очевидно, был уверен, что она не попытается сбежать. Она и не собиралась. Ведь понятия не имела, где находится.

Наконец, ее привели к уже знакомой двери. Дворецкий постучал три раза. Сердце Марии билось так же громко, как рука дворецкого по дереву. Она услышала шаги, приближающиеся со стороны комнаты. Когда дверь открылась, Мария сглотнула от нервного напряжения. По другую сторону стоял Рафаил. Его худощавый мускулистый торс был обнажен, поскольку одет он был только в шелковые черные пижамные штаны. Ноги тоже были босыми. Щеки Рафаила раскраснелись, а темные волосы спадали на лоб, и эти беспорядочные пряди только подчеркивали его необыкновенную красоту.

― Сэр, ― произнес дворецкий, прервав мысли Марии, и удалился.

Мария смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. А когда обернулась к дверям комнаты Рафаила, то увидела, что он ждал ее.

― Маленькая роза.

Голос Рафаила был низким, мягким и обольстительным. Смятение охватило все тело Марии. Он предупредил ее, что если она ускользнет и убежит от него, то будет наказана. Но сейчас он не разговаривал с ней так, словно ее ожидало наказание.

― Ты войдешь?

Тон Рафаила был таким же гладким, как шелк, облегающий его стройные бедра. Он был убийственно красив. На полных губах блуждала улыбка, на щеках проступили ямочки, а длинные ресницы касались верхней части щек, когда он моргал. В его левом ухе по-прежнему красовался перевернутый серебряный крест.

Мария переступила порог и услышала, как Рафаил закрыл за ней дверь. Ее дыхание было затруднено, а ноги утопали в плюшевом ковре под ногами.

Она почувствовала, как он придвинулся к ее спине.

― Идем, ― прошептал мужчина ей на ухо, и ее окутал запах с нотками морской соли и свежей воды.

Рафаил прошел вглубь комнаты и остановился, когда она не последовала за ним. Мужчина протянул руку.

― Иди сюда, ― его губы дрогнули. ― Я не укушу.

Мария вложила свою дрожащую руку в его. Ладонь была теплой. Сердце Марии забилось в неровном ритме, когда Рафаил крепко сжал ее кисть. Это было похоже на прикосновение возлюбленного ― оберегающее и заботливое. Не то чтобы она что-то понимала в этом, но из того, что она видела и читала, это выглядело довольно символичным. Рафаил подвел ее к гардеробной. Когда он открыл дверь, ей пришлось моргнуть от увиденного. Это было то самое помещение, в котором она лежала связанная с кляпом во рту. Но все же кое-что отличалось. Вся одежда Рафаила была убрана, а на ее месте висели белые платья в пол. У каждого платья были тонкие бретельки и разрезы на подоле. Мария сглотнула, когда увидела, что ткань у каждого из них слегка прозрачна. Она отвернулась, и ее взгляд устремился на кровать в центре комнаты. Та также была полностью застелена белым. Матрас и одеяло выглядели мягкими и плюшевыми, а сверху лежали белые подушки. Комната была освещена лампой.

На тумбочке рядом с кроватью стояла ваза с ярко-красными розами, и от этого зрелища у Марии свело живот.

― Тебе нравится?

Мария повернула голову к Рафаилу. Только опустив взгляд, она поняла, что ее рука все еще лежит в его. Она хотела отдернуть ее, но Рафаил держал крепко. Он сделал шаг к ней, и Мария не могла оторваться от завораживающего взгляда его золотых глаз. Не смогла, даже если бы попыталась.

― Я хочу, чтобы тебе было комфортно, пока ты здесь.

Мария знала, что ей следовало держать рот на замке, но она должна была спросить.

― Почему?

Она обвела взглядом комнату. Это была самая красивая комната, в которой ей приходилось быть за долгое время. Ее внимание вновь привлекли розы, и ей пришлось побороть слезы, которые готовы были пролиться из-за болезненных воспоминаний, которые они вызывали.

― Ты сказал мне, что если я сбегу, если выйду из комнаты… меня ждет наказание. Но это… все это похоже скорее на награду.

Рафаил вздохнул, опустил голову, и посмотрел на нее сквозь свои неимоверно длинные темные ресницы. Он был самим совершенством. Мария боялась, что никогда не сможет привыкнуть к его ослепительной внешности.

― Я злился, когда ты сбежала, ― сказал он и уронил ее руку.

Мария не могла не отметить про себя, как пусто ей стало из-за этого.

― Временами я могу злиться. Но стараюсь контролировать себя.

Рафаил изогнул губы и на них заиграла улыбка.

― Я подумал, что сейчас самое подходящее время для этого.

Он провел рукой по задней части своей шеи. Марии это движение казалось признаком волнения. Но она сохраняла бдительность. Она знала, что не должна верить ни единому слову, вылетающему из его прекрасных уст.

― Я попросил персонал приготовить для тебя эту комнату на время твоего пребывания здесь.

Мария судорожно вздохнула.

― И… ― она расправила плечи. ― Как долго это будет продолжаться? Я буду находиться здесь… с тобой?

Она не хотела задавать главный вопрос ― как скоро он убьет ее. Мария предпочитала встретить смерть вслепую. Девушка не хотела отсчитывать оставшиеся дни.

Рафаил на мгновение сузил глаза и поднял голову. Улыбнулся Марии, провел обмотанным ниткой пальцем по ее щеке, а затем повернулся к вешалке для одежды, оставив без внимания ее вопрос. Он снял с вешалки одно из похожих друг на друга платьев из легкой струящейся ткани и показал ей.

― Переоденься.

Рафаил протянул платье Марии, и она взяла его.

― Ты, должно быть, голодна. С минуты на минуту принесут ужин.

Он пошел к выходу из комнаты, а Мария смотрела ему вслед. Обернулся и встретился с ней глазами, когда закрывал двери. Она слушала, как он удаляется. Только когда она убедилась, что он отошел достаточно далеко, девушка издала сдавленный вздох, опустилась на край кровати и обвела взглядом комнату, пытаясь понять, что все это означало. Она рассматривала роскошную обстановку комнаты и предметы мебели, но все еще чувствовала фантомное прикосновение рук Рафаила, прижимавших ее к стене в клубе и лишавших ее воздуха своим безжалостным давлением.

Мария сидела на кровати, прикрыв глаза. И молилась.

― Пожалуйста, помоги мне, ― тихо умоляла она Господа. ― Я здесь, чтобы направить его на путь к Твоей благодати? Я здесь, чтобы отыскать в нем хоть что-то хорошее, что еще осталось, чтобы привести его к свету?

Мария отогнала воспоминание о том, как он душил ее, и ухватилась за воспоминание о том, как он защищал ее и как прижимал к стене, чтобы его братья не могли увидеть ее. Странный трепетный огонек вспыхнул в ее груди. Мария закрыла глаза и почувствовала, как источаемое им тепло стелется по ее телу, словно одеяло. Она улыбнулась и откинула голову назад. В ту же секунду Мария поняла, что это был Господь. Он подтвердил, для чего она находится здесь.

«Спаси его, ― мысленно проговорила она. ― Ты здесь, чтобы спасти его. Любыми средствами. Ты здесь, чтобы спасти его проклятую душу».

Мария услышала тихий стук в дверь, ведущую в покои Рафаила. Вслед за этим из-за закрытых дверей гардеробной донесся запах еды. Желудок Марии заурчал. Но она не была уверена, что сможет есть. Ее внутренности словно скрутило в узел.

Она не понимала Рафаила. Да, он был жесток. Но при этом пощадил ее жизнь. Если бы он хотел ее смерти, ему достаточно было продолжать душить девушку еще несколько секунд. А то, как он вел себя сейчас… его доброжелательность, улыбки, эта комната… Он давал ей почувствовать себя в безопасности.

Мария знала, что эта встреча станет самым большим испытанием для ее веры.

Услышав, как закрывается дверь в покои Рафаила, Мария быстро сбросила с себя его футболку, натянула через голову белое платье и уставилась на свое отражение в зеркале в полный рост, прислоненном к стене.

Мария сглотнула.

Бо́льшая часть ее обнаженного тела была скрыта под одеянием. Но даже несмотря на то, что материал оказался не таким прозрачным, как она предполагала, девушка все равно могла видеть очертания своей груди и бледно-розовые соски.

Она обернулась, и дрожащими руками провела по волосам и спине. Облегчение охватило ее, когда она убедилась, что кожа спины прикрыта тканью. Вырез был не слишком глубоким ― он спускался вниз в виде буквы «V», слегка обнажая лопатки. Но так или иначе, не демонстрировал напоказ то, что так беспокоило ее, то, что были призваны маскировать и ее длинные волосы.

― Маленькая роза? ― произнес Рафаил с другой стороны двери. ― Принесли еду. Иди поешь.

Мария в последний раз взглянула на себя в зеркало и моргнула. Она сможет это сделать. Должна. На то была воля Божья.

Девушка открыла дверь гардеробной. Из комнаты, расположенной за спальней, доносилась музыка. Мария пошла на звук знакомых гимнов, которые пела в церкви. Бессловесные вариации исполнения, с мягкими негромкими и слаженными голосами, звучали достаточно громко, чтобы заглушить строгость тишины.

Пройдя через арку, которая вела в помещение, похожее на гостиную, Мария остановилась и увидела стол, который был накрыт на двоих, с куполообразными серебряными подносами на нем и высокими канделябрами в центре.

Рафаил стоял у большого камина и смотрел на пламя, не замечая присутствия Марии, наблюдавшей за ним. Он не переоделся и остался в черных шелковых штанах и с обнаженным торсом. Его темные волосы упали на глаза, мешая рассмотреть его лицо. Он стоял, прислонившись к мраморной каминной полке с одной рукой, сжатой в кулак. В успокаивающем свете огня он выглядел таким юным. Невинным и чистым. Подлинное совершенство архангела ― его тезки.

С точки зрения богословия, архангел Рафаил был великим целителем. Мария не чувствовала ничего, кроме печали от этой иронии. Этот Рафаил хотел только убивать ― полная противоположность тому, что символизировало его имя.

Должно быть, Рафаил, наконец, почувствовал присутствие Марии, повернув голову и увидев ее стоящей в дверном проеме. Глаза мужчины расширились, а губы приоткрылись, и Мария была уверена, что в этот момент Рафаил не притворялся, реагируя подобным образом на ее внешний вид.

Он окинул ее взглядом своих золотистых глаз.

Мария не была уверена, было ли это вызвано жаром от огня или тем, что он любовался ею, одетой в это белое платье, но на покрытых щетиной щеках Рафаила вспыхнул легкий румянец.

― Ты прекрасна, ― прошептал он.

Мария постаралась не думать о том, как этот комплимент отозвался в ее сердце. И хоть в ее жизни их было не так уж и много, смертный грех гордыни поднял свою уродливую голову в ее душе и заставил почувствовать стыд за свою реакцию на неожиданную похвалу Рафаила.

Она пригнула голову, пряча глаза от слишком пристального взгляда Рафаила, и руками стала разглаживать мягкий белый материал. Мария привыкла к подобной практике отведения глаз, привыкла фокусировать на чем-то свой взгляд, не отвлекаясь на посторонние вещи. Так она чувствовала себя в большей безопасности. Когда она думала о Боге и своих обязанностях монахини, не отвлекалась ни на что другое. Демоны ее прошлого были слишком близко, и витали рядом, в ожидании нападения.

Ей нравилось, что сейчас ситуацию контролировал Рафаил. Его власть над ней не позволяла думать о плохом.

В поле ее зрения появились босые ноги Рафаила, когда он остановился перед ней.

― Подними голову, ― скомандовал он.

Мария послушно выполнила приказ. Довольное выражение, промелькнувшее на лице Рафаила при виде ее послушания, подействовало на израненную душу как бальзам. Он поднял руку и Мария вздрогнула, инстинктивно приготовившись к удару. Но Рафаил отдернул руку, с удивлением смотря на нее.

― Я не причиню тебе вреда, маленькая роза, ― успокаивающе произнес он.

Мария сделала то, что ей было велено, перевела дыхание и подняла на него взгляд, увидев руках Рафаила цветок, который он закрепил в ее волосах.

Она окидывала взглядом комнату, когда через динамики зазвучало вступление к ее любимому гимну «Пребудь со мной» и в ее теле мгновенно разлилось умиротворение.

Она не осознавала, что улыбается, пока Рафаил не спросил своим хриплым голосом.

― Тебе нравится эта песня?

Мария заставила себя вернуться в реальность. Хор, исполняющий вокальные партии в этом гимне, озарил ее сердце и наполнил его радостью.

― Да.

― Это напоминает мне о юности, ― сказал он.

Мария была потрясена тем, что Рафаил сообщил подобную информацию о себе. Но он не стал углубляться в подробности. И она не знала, вызывало ли это у него приятные или болезненные воспоминания.

― Вина?

Рафаил поднял со стола бутылку красного вина и наполнил для нее бокал, поспешно уходя от темы. Мария никогда не пила его помимо причащения. Но она находилась здесь, чтобы исцелить этого мужчину. Поэтому будет слушаться Рафаила и следовать его указаниям.

Мария сделала глоток вина. Оно было приятным. И казалось дорогим по вкусу. Рафаил поднял куполообразную крышку с блюда перед ней.

― Ешь, ― сказал он и сел на свое место.

Оставив свою еду накрытой, он откинулся на стуле, потягивая вино и не сводя глаз с Марии. Она же, взяв нож и вилку, принялась за еду. Девушка поняла, что голодна, и к тому же не представляла, когда ей в следующий раз представится возможность поесть.

Она ела в безмолвии, и единственным звуковым сопровождением для нее были прекрасно исполняемые гимны и потрескивание огня.

Когда ее тарелка опустела, Рафаил убрал посуду и налил ей еще вина. Мария чувствовала, как ее щеки пылают от алкоголя. Но была рада ощущениям, которые принесло вино. Оно вызывало в ней приятное онемение, ослабляя ее зажатость.

Она не сомневалась, что с этим мужчиной это совершенно необходимо.

― Скажи мне, ― произнес Рафаил, подавшись вперед на своем стуле. ― Ты все еще хочешь поиграть?

У Марии перехватило дыхание от этого вопроса. Но она быстро замаскировала свой страх кивком.

― Да, ― прошептала она, ставя свой бокал на стол.

Чтобы спасти его, она должна договариваться с ним на его условиях.

Похоть.

Этому суждено произойти посредством акта похоти.

Рафаил улыбнулся, и Мария убедилась в том, что улыбка мужчины способна осветить самые темные глубины ада.

― Это радует меня.

Мария снова кивнула, и его одобрение заставило знакомый огонек жара вспыхнуть в ее напряженной груди.

― Но для игры нам нужны правила, маленькая роза.

Мария сосредоточилась на том, чтобы скрыть свое учащенное дыхание. Она опустила глаза. Для нее это было естественным ― тем, что она делала годами, будучи сперва послушницей, а впоследствии и монахиней. Это помогало скрыть страх.

― Мария. Посмотри на меня.

Она сделала то, что он велел. Рафаил снова улыбнулся, и эта улыбка подействовала на ее обостренную чувствительность так же разрушительно, как и в прошлый раз.

― У тебя все получится, маленькая роза. Ты уже так восприимчива ко мне. К моим приказам.

Рафаил уперся ладонями в стол.

― Но я полагаю, тебе интересно, чего я хочу от тебя? Что имею в виду под «игрой»?

Мария кивнула, сцепив руки на коленях.

― Подчинение, ― произнес Рафаил, и сердце Марии учащенно забилось. ― Твое полное и абсолютное подчинение мне.

Мария почувствовала, что ее щеки пылают от страсти в его глубоком голосе.

― Я хочу, чтобы ты, Мария, зависела от каждого моего слова. Чтобы отдавалась мне всеми возможными способами. Забудь о внешнем мире. Забудь о том, кем ты была до того, как нашла меня в клубе.

Рафаил облизал губы и внимание Марии было приковано к его языку, который проводил по рту.

― Ты переродишься в этих комнатах. Под моим руководством и заботой ты расцветешь так, как никогда прежде. Я подниму тебя на высоту, о которой ты могла лишь мечтать в своих самых ярких фантазиях.

Глаза Марии все больше расширялись, во время произнесения Рафаилом всех этих непристойных слов. Ее взгляд упал на его обнаженный торс. Пламя от камина соблазнительно отплясывало на его оливковой коже. Она отметила татуировки, украшавшие его руки, грудь и живот. Изображения женщин, застигнутых муками страсти, задыхающихся от удовольствия через приоткрытые губы. Сердца, обмотанные тяжелыми веревками, бившиеся в тисках. Любовники, сплетенные друг с другом в экстазе.

Мария замерла, увидев, что на его плечах расцвели розы. С одной стороны, они были ярко-красными ― как та, что была в ее волосах. Их стебли были зелеными и яркими. Но с другой… они были черными, как вороньи перья и их колючие стебли были острыми и смертоносными. Они сползали, как ядовитые лианы, и обвивали его сердце.

Изображение меча и крыльев ангела резко контрастировало с эротическими рисунками на остальной части его загорелой кожи. Она задумалась о его значении. Тот факт, что он единственный не совпадал с другими рисунками, подсказал ей, что он имеет какое-то особое значение. И его текстура казалась другой. Словно это была вовсе не татуировка, а скорее выжженный след в его плоти. Будто металл вдавили в его кожу, а затем обрамили черной тушью, придав вид татуировки.

― Я заставлю тебя чувствовать, маленькая роза. Чувствовать то, о чем ты даже не помышляла.

Рафаил прикусил губу. Мария видела это движение уже несколько раз с момента своего появления в особняке. Он делал это довольно часто. Это была всего лишь привычка, но она казалась ей необыкновенно чувственной и манила ее, как искусительное обещание спасения грешнику.

― Тебе лишь нужно сказать «да». Мне нужно твое согласие. Добровольное согласие, маленькая роза… ― он улыбнулся. ― А впоследствии и твоя душа.

Рафаил сделал глоток красного вина, словно не он только что торговался за ее душу, подобно самому дьяволу. А взгляд его золотистых глаз не отрывался от Марии, призывая согласиться. Ее глаза опустились под его силой и тяжестью его предложения.

Мария посмотрела на свое белое платье. Цвет чистоты. От нее не ускользнуло, что Рафаил подарил ей платье именно такого оттенка. Он знал, что она была девственницей. На мгновение ее мужество дрогнуло.

Ее целомудрие было главным обетом Богу. Это было единственным, что у нее осталось, в то время как было отнято все остальное. Единственный раз за последние годы она надевала белое, когда посвящала себя церкви, обвенчавшись с Иисусом в присутствии отца Куинна. И вот перед ней был Рафаил, предлагающий Марии удовольствие, которого она никогда не желала.

Но было ли ее целомудрие спасением для Рафаила от его ненасытной похоти? Была ли ее чистота тем священным хлебом, который утолит его жадный аппетит к убийствам? Для этого ли Бог поставил ее на пути Рафаила? Почему именно она и только она могла стать его единственным шансом на исправление?

Мария вспомнила предложение Рафаила. Воспроизвела каждое слово, сказанное им. Могла ли она сделать это? Могла ли она отдаться этому мужчине? Могла ли она принять его в свои объятия?

Девушка размышляла о своей жизни в качестве монахини. О своих убеждениях и призвании помогать другим. Она жила, чтобы помогать нуждающимся. А кто мог нуждаться в помощи больше, чем убийца? Человек, который, не задумываясь, лишал жизни других. Разве он не заслуживал спасения?

Дарованное Богом тепло вновь разлилось в ее груди, дав ей ответ, который она так отчаянно искала.

И он спрашивал. Несмотря на все его грехи и злодеяния, о которых она знала, но которые он и не думал демонстрировать ей, Рафаил спрашивал ее согласия.

Он не возьмет ее без добровольного согласия.

Но в глубине души она знала, что, если откажется, он может убить ее прежде, чем у нее появится шанс воззвать к его доброте. Прежде чем она сможет научить его любви к ближнему. Прежде чем сможет показать ему, что убивать не обязательно.

― Да, ― прошептала Мария, словно Бог взял под контроль ее тело и говорил за нее. ― Я согласна. Согласна на подчинение тебе.

На несколько секунд в комнате воцарилась гробовая тишина.

― Прекрасно, маленькая роза, ― вздохнул Рафаил. ― Ты не пожалеешь об этом.

Рафаил поднялся со стула, поставив бокал с вином на стол, и протянул ей руку ― жест достойный джентльмена. Мария вложила свою руку в его. Она не могла не отметить, как мала ее ладонь по сравнению с его. Ее желудок сжался, когда она осознала, как быстро Рафаил может убить ее. Он превосходил девушку и ростом, и телосложением. И все же мужчина с нежностью, напоминающей ласку ветра, помог ей подняться с сиденья.

Рафаил привел Марию в свою спальню. Красный стул, на котором он расчесывал и сушил ее волосы, все еще стоял у основания кровати. И Рафаил пригласил ее сесть в него. Он обошел девушку и опустился так, чтобы встретиться с ней глазами. В комнате горел слабый свет, а шторы были задернуты, чтобы темнота ночи не проникала внутрь.

Мужчина поднял руку и начал наматывать нитку на палец. Он делал это так непринужденно, что Мария поняла, что это было привычным действием, которое он совершал неосознанно.

― Теперь ты моя, Мария. Согласна ли ты на это? Скажи мне это еще раз.

― Да, ― прошептала она. ― Я согласна.

Это было правдой. Она действительно была согласна. Это было тем, что должно было произойти. Она была убеждена в этом.

Глаза Рафаила вспыхнули.

― С этого момента ты будешь делать все, что я скажу.

Она наблюдала, как его щеки краснеют, его твердая грудь еще больше напрягается, а мышцы становятся более выраженными. Вся эта мощь… ее согласие доставляло ему удовольствие. Рафаил зашипел сквозь зубы. Его голова откинулась назад, а глаза закрылись. Мария наблюдала за его шеей ― за татуировками в виде роз на горле, которые двигались, словно подхваченные ветром.

Мария пошевелилась на своем сидении, когда тепло заструилось по ее позвоночнику. Она была здесь по зову Господа, была монахиней, и ей было поручено спасти душу. Но что потрясло ее, так это незнакомое чувство возбуждения, которое охватило ее, когда она отбросила свой религиозный долг и просто стала женщиной. У нее никогда раньше не было любовников, к ней даже никогда не прикасались в сексуальном плане… но то, как ее тело дрожало от напряжения, когда Рафаил был рядом, а его глаза закатывались от удовольствия… Мария не знала, как это осмыслить. Это было неожиданностью для нее.

Это было похоже на пробуждение после долгого сна.

Рафаил силился восстановить дыхание, и с его красных губ сорвался тихий стон. Он облизнул губы, проведя языком по рту. Мария понятия не имела, что доставляло ему такое удовольствие. Но когда она опустила глаза, то увидела, как сильно мужчина натянул нитку, что его палец посинел. Она не хотела смотреть, но ниже была заметна явная выпуклость в его штанах. Тонкий материал ничего не скрывал ― под черным шелком не было и намека на скромность. Мария судорожно вдохнула, когда заметила отчетливые очертания его эрекции. Ее глаза расширились.

Мария отвела взгляд, опустив его на свои сцепленные на коленях руки. Когда она наконец подняла голову, глаза Рафаила были устремлены на нее, сосредоточенные и расширенные от возбуждения. Он подошел ближе и положил руки на подлокотники ее стула. Мария почувствовала, как его эрекция касается ее колена. Она сглотнула, слишком неопытная, чтобы знать, что делать, и как подобает вести себя.

― Отныне ты обращаешься ко мне не иначе как «Господин».

Глаза Марии потрясенно взметнулись к Рафаилу.

― В этой комнате, маленькая роза, я ― твой Господин, твой Бог и твой спаситель. А также учитель и наставник.

Он поднял руку и провел пальцем по длинной пряди ее волос. Его палец, обвитый и пережатый прядью, прошелся по ее шее, плечам и груди. Это было ненамеренно, но она громко простонала, а ее глаза закрылись. Когда она снова открыла их, Рафаил смотрел на нее так, словно она была самым восхитительным созданием на планете.

― Ты не будешь говорить, пока я тебе не прикажу.

Его указания были жесткими, но голос ― нежным и мягким, как перышко, лежащее на ложе из гвоздей.

― Ты будешь смотреть в пол, когда будешь находиться рядом со мной.

Рафаил поддел пальцем ее подбородок и приподнял ее голову.

― Если только я не захочу, чтобы ты смотрела на меня. И не сомневайся, это будет происходить часто.

Мария молчала. Его приказы глубоко проникали в ее сердце. А его строгий тон заставлял ее чувствовать себя так, словно ее тело плыло по Мертвому морю. От его слов исходило пьянящее чувство свободы, которое она не могла постичь. Почему ей так нравилось это?

― Ты все поняла, маленькая роза?

― Да, ― прошептала Мария и вновь отвела глаза.

Ее сердце забилось быстрее, когда ее взгляд упал на его огромный напряженный член, который упирался в ткань штанов. Она судорожно вдохнула. Ее неопытность в сексуальных вопросах никогда не была настолько очевидной, как в этот момент.

― Да, кто?

Голос Рафаила стал жестче, чем прежде, в его глубоком тембре появились агрессивные нотки. Мария почувствовала, как по позвоночнику к верхней части бедер пробежал огненный импульс.

― Да, мой господин, ― быстро исправилась она.

Рафаил замер, а затем приблизил губы к уху Марии.

― Мой господин… разве так я просил тебя называть меня, маленькая роза?

Мария запаниковала из-за своей ошибки, но прежде, чем она успела попросить прощения, Рафаил издал прерывистый вздох.

― Но мне так нравится даже больше. Мой господин. Я твой властелин и твой спаситель. Весь твой мир.

Рафаил провел кончиком перевязанного пальца по нижней губе Марии. Ее пульс участился под влиянием этого действия.

― Повтори это еще раз.

― Мой господин, ― прошептала она, и Рафаил глубоко вздохнул, услышав ее слова.

― Хорошая девочка, ― произнес он. ― Разве не идеально это звучит из твоих красивых маленьких губ?

― Да, мой господин, ― повторила она.

Кожа Рафаила блестела от пота, и его мышцы подрагивали при каждом ее покорном слове.

― Ты ничего не будешь делать без моего разрешения, малышка Мария. И я не буду просить тебя ни о чем дважды. Ты должна всегда слушаться меня. Если мне придется повторять, это будет иметь последствия для тебя. Ты меня поняла?

― Да, мой господин.

Рафаил улыбнулся своей ослепительной улыбкой, полный удовлетворения. Он ослабил нитку на своем пальце, и напряжение в его шее исчезло вместе с напряжением в голосе.

― Если мы будем делать что-то, чего ты не захочешь, просто произнесешь «красная роза», и я остановлюсь. Понятно?

― Да, мой господин.

Рафаил встал и обошел ее стул вокруг. Мария гадала, что он задумал, пока не почувствовала, как щетка расчесывает ее волосы.

― Каждый день после завтрака ты будешь принимать душ. Будешь мыть волосы и надевать одно из предоставленных тебе платьев. А после будешь садиться на этот стул и ждать меня. Поняла?

― Да, мой господин.

― Я позабочусь о тебе, маленькая роза. Расчешу твои волосы, высушу их и украшу красивой розой.

Мария скрывала свое недоумение по поводу того, зачем ему это нужно. Почему он беспокоится об этом. Но продолжала молчать. Ей не было дано разрешения говорить.

Рафаил расчесывал ее волосы, пока не распутал все колтуны и спутавшиеся пряди. Мария замерла, когда он начал напевать мягкую мелодичную песню, которая проникла в самую глубину ее костей. Пока щетка разглаживала ее локоны, у Марии сжимался живот. Она узнала песню, которую он тихо напевал про себя. Она звучала так естественно, слетая с его губ, что Мария даже не была уверена, что он осознает, что делает это.

«Круг вокруг розочки». Рафаил напевал «Круг вокруг розочки». Эта детская песенка одновременно вызывала у нее и сочувствие, и ужас. Сочувствие к человеку, который напевал детский стишок так печально, что на глаза наворачивались слезы, и ужас перед тем, что он означал (прим.: старинная жуткая детская считалочка «Круг вокруг розочки, карманы полны трав, прах к праху… мы все падаем вниз»: розы ― это не что иное, как кожный симптом чумы, травы в карманах носили, чтобы перебить смрадный запах, царивший в городах, прах ― последствия сжигания тел, мы все падаем вниз ― значит упасть замертво).

Смерть.

Он напевал детскую песенку о смерти.

Не замечая ее потрясения, Рафаил опустил щетку, затем подошел к ней и попросил встать.

― Сегодня уже поздно, и у тебя был долгий день.

Облегчение разлилось по Марии, но странное раздражение в глубине ее сознания заставило девушку нахмуриться. Она почувствовала облегчение. Была измотана. И ее переполняли мысли о том, что ей предстоит. Но, несмотря на все это, какая-то ее часть, казалось, была разочарована.

Мария объяснила это самой себе тем, что ей необходимо помочь этому человеку. Помочь ему бороться с тьмой внутри.

Рафаил повел ее в ее комнату. Остановился у двери, поднес ее руку ко рту и не отрывая от нее взгляда, поцеловал тыльную сторону ее ладони.

― Спи, маленькая роза.

Мужчина отстранился. Но затем положил руку на дверь.

― Она останется открытой. Не смей закрывать ее. Я хочу всегда видеть тебя.

Он выжидающе посмотрел на нее.

― Да, мой господин.

Рафаил прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

― Спи спокойно, маленькая роза.

Мария подошла к кровати и откинула покрывало. Выключила лампу. Но со своего места она отчетливо видела, как Рафаил ходил по главной комнате, и слышала, как он запирал входную дверь, чтобы она не смогла вновь сбежать. Девушка видела, как он подошел к своей кровати, снял штаны и забрался в постель. Почти полная темнота не позволяла ей разглядеть его самые интимные части тела, но у нее перехватило дыхание от осознания того, что он лежит обнаженный прямо напротив нее.

Сон не сразу настиг Марию. Ей казалось, что она только сомкнула глаза, когда была разбужена истошными криками. Мария замерла, мгновенный страх парализовал ее. Однако стоны и возгласы «нет» доносились из главной комнаты.

Рафаил.

Заставив себя подняться, Мария села и выглянула туда. Рафаил сжимал в кулаках черные простыни на своей кровати и метался из стороны в сторону, словно что-то удерживало его, причиняя боль. Мария откинула плед и на цыпочках подошла к выходу из своей комнаты. Опираясь руками на дверную раму, она старалась не обращать внимания на дрожь, которая стремительно овладевала ее телом.

Мария напрягала глаза в почти кромешной тьме. Она уловила тень Рафаила, который метался и издавал приглушенные, нечленораздельные крики, полные боли. Испуганные нотки в его голосе поразили ее сердце, как стрела, разрывая на части. Боль Рафаила отчетливо ощущалась в голосе. Его хриплые крики были физическим отражением того, что заставляло страдать и мучиться душу и сознание. Мария молча пересекла комнату и подошла к его постели. Сердце гулко забилось в груди, когда она взглянула на его лицо. Слезы. Слезы текли по его щекам. На красивом лице застыла гримаса, зубы были стиснуты, а шея ― напряжена.

Марии было трудно дышать. Мать-настоятельница всегда говорила ей, что из нее получится хорошая монахиня, потому что она умела сопереживать другим. Сейчас, глядя на мужчину на кровати, которого терзали его мрачные сны, она поняла, что та была права.

Когда Рафаил издал еще один ужасающий крик, Мария заставила себя вернуться в гардеробную с колотящимся сердцем. Он не был готов к ее прикосновениям, и ее утешению. Она должна была позволить ему главенствовать. Мужчина должен сам прийти к ней, когда будет готов. А она будет ждать этого.

Каждый, даже самый грешный из мужчин, заслуживал того, чтобы о нем заботились. Именно так она и поступит.

А пока, вместо того, чтобы дать Рафаилу утешение, в котором он так отчаянно нуждался, она зажмурила глаза. Ее ноги подкосились, и она опустилась на пол. Мария обхватила руками свои согнутые колени и дала волю слезам. Потому что она была не понаслышке знакома с подобной болью и знала демонов, которые заползали в сознание во сне. Кошмары, которые казались настолько реальными, что человек снова и снова переживал ужас и агонию самых мрачных моментов своей жизни.

Когда Рафаил издал очередной мучительный стон, Мария прислонила голову к дверной раме и расплакалась еще сильнее. Она годами жила с грузом своего прошлого, и никто не мог понять, насколько это опустошает ее, угрожая уничтожить весь прогресс, которого она сумела достичь. Если она и являлась эмпатом, то это было следствием пережитого опыта и личных травм.

В то время как крики и стенания Рафаила продолжались всю ночь, Мария размышляла о том, сможет ли и он, в свою очередь, понять ее. Задавалась вопросом того, способен он сочувствовать другим или эта часть его души была безвозвратно утрачена? Умел ли он любить? Понимал ли это чувство?

Когда в покоях наконец стихло, Мария поднялась и на цыпочках подошла к тому месту, где наконец крепко заснул Рафаил. Простыня была небрежно накинута на него, прикрывая наготу. Его лоб был влажным, а под глазами залегли темные круги. Мария неосознанно протянула руку, и ее пальцы коснулись мягкой пряди темных волос, которые обычно спадали на глаза Рафаила. Она отдернула руку, но не сдвинулась с места. Ее ноги были будто прикованы к полу. А в груди поселилась боль, которая побуждала ее оставаться рядом с этим мужчиной. Рядом с убийцей.

Все потому, что Мария никогда не встречала никого, похожего на него. Она не знала никого, кто так же, как и она, страдал бы от кошмаров, которые казались настолько реальными, что сводили с ума. Когда Рафаил перевернулся на живот, взгляд Марии остановился на шрамах, покрывавших его спину. Она прикрыла глаза и почувствовала, как горели и ее собственные отметины.

― Поэтому я здесь? ― тихо спросила Мария у Бога. ― Потому что понимаю?

Она открыла глаза и посмотрела на Рафаила. Обитатель тьмы и носитель света, сведенные вместе, чтобы противостоять друг другу? Или для того, чтобы разделить бремя их прошлого и… исцелиться?

Когда тепло разлилось по груди Марии, она поняла, что все так и есть.

Забралась обратно в свою постель, и ее мгновенно сморил сон.

Исполнение ее долга перед Рафаилом начнется утром.

Она не стала зацикливаться на волнении в своем сердце. Просто отдала себя на милость Божью и заснула.

Глава 8

Мария проснулась от шума, когда кто-то из персонала доставил в покои еду. Моргнула, вглядываясь в светлеющую комнату, и, потянувшись, села ― как раз вовремя, перед тем как в дверях появился Рафаил.

Его темные волосы были влажными ― должно быть, он уже принял душ, а золотистые глаза блестели, и, если бы на щеках Марии не было следов высохших слез, она никогда бы не подумала, что стала свидетельницей его кошмаров.

Кровь Марии запульсировала, когда она опустила глаза, как только преодолела сон, и вспомнила о правилах.

― Моя хорошая маленькая роза, ― похвалил Рафаил. И Мария прочувствовала эту похвалу до глубины костей. ― Ты можешь смотреть мне в глаза, пока не поешь и не примешь душ.

Мария сделала, как он сказал.

― Пойдем.

Она последовала за Рафаилом в комнату, где они ужинали прошлой ночью. Там ее ждало накрытое блюдо. Рафаил держал в руке кружку кофе, и его крепкий умиротворяющий запах немного успокоил ее нервы. Должно быть, он уже поел.

Как и в предыдущий вечер, Рафаил выдвинул для нее стул, чтобы она могла сесть. Девушка поела быстро и молча. Это не причиняло дискомфорт. Ведь она делала так каждый день в монастыре. Рафаил убрал посуду, после чего подал ей руку и повел в ванную.

― Когда ты выйдешь, начнут действовать правила, ― сказал он ей на ухо, сдвинув волосы с ее плеч.

Мария кивнула, закрыв глаза от дрожи, которую вызвало его теплое дыхание на ее шее.

― Ты помнишь, что должна сделать сначала?

― Да, мой господин.

― Прекрасно. Тогда иди.

Ноги Марии подкашивались, когда она принимала душ. Новое платье ждало ее в ванной, небрежно повешенное на дверь. Тщательно вымыв тело и сбрив с кожи все волоски, она облачилась в одеяние.

Пульс Марии бился в бешеном ритме, когда она открыла дверь. Как и было обещано, Рафаил уже ждал ее. Он сидел на красном стуле, одетый в те же черные шелковые пижамные штаны, что и накануне, и с обнаженной грудью. Поднявшись с кресла, молча встал позади нее и стал ждать. Мария опустила глаза и села, сложив руки на коленях. Рафаил тут же начал расчесывать ее волосы, а с его губ тихо слетала песенка «Круг вокруг розочки». Ее звучание отдавалось эхом в глубине ее сердца, вызывая мурашки вдоль позвоночника. Тело Марии было уставшим, но разум бодрствовал, гадая, что произойдет в ближайшие часы.

Она вдохнула и выдохнула. Что бы ни ждало ее, она была готова. Бог был с ней.

Горячий воздух из фена струился по ее напряженным плечам, расслабляя мышцы, а мягкий голос Рафаила создавал звуковое сопровождение. Она закрыла глаза и наслаждалась моментом. Когда Рафаил расчесал последнюю прядь ее волос, он повернулся к ней лицом. Она опустила глаза.

― Подними голову.

Мария выполнила приказ и увидела, как Рафаил переместился к вазе со свежими розами, стоящей на комоде у противоположной стены. На этот раз розы были насыщенного розового оттенка. Мария задумалась, откуда они берутся. Взяв самый большой цветок, Рафаил поднес его к ее уху и продел стебель без шипов за ушко.

Когда он отошел, улыбка на его лице померкла.

― Залезай на мою кровать.

Дыхание Марии участилось после этого резкого приказа. Она сжала руки в кулаки, будто они все еще были спрятаны в ее монашеском одеянии, но быстро поднялась на ноги. Рафаил не хотел, чтобы его заставляли ждать. Ее пятки и пальцы мягко касались ковра насыщенного кроваво-красного цвета. Красный цвет сменился черным, когда она приблизилась к кровати. Она увидела ноги Рафаила рядом со своими. Он ничего не сказал, просто ждал, пока она заберется на матрас. Мария села на край и опустила голову.

Рафаил исчез из виду. Когда он вернулся, по телу Марии пробежала искра нервозности.

― Ложись в центр кровати.

Голос Рафаила был хриплым. Его глубокий тембр эхом отдавался в ее ушах и проникал в каждую клеточку тела. Мария переместилась назад и легла в центре матраса. Она опустила глаза, но, когда кровать прогнулась, поняла, что к ней приблизился Рафаил. Черное постельное белье пахло его ароматом морской соли. Он обволакивал ее, как ни странно, прогоняя прочь тревогу.

― Скажи мне, ― произнес Рафаил, расположившись у нее в ногах. Он не прикасался к ней, но это не помешало сердцу Марии учащенно биться от того, что он возвышался над ней. ― Кто-нибудь прикасался к тебе раньше?

Мрачные образы цепей и черных, как полночь, замкнутых пространств нахлынули на ее разум. Словно на сеансе аверсивной терапии (прим.: т. н. терапия отвращения, это форма модификации поведения, которая использует неприятные, а иногда и болезненные стимулы, чтобы помочь пациенту отучиться от социально неприемлемого или вредного поведения, яркий пример — лечение Алекса в книге и одноименном фильме «Заводной апельсин»), она вернулась на пять лет назад. Ее кожа покрылась ледяным потом, и она почувствовала смертельную тяжесть, которая когда-то сдавливала ее грудь. Она чувствовала, как ее тело перемещается в тесном пространстве и как паника овладевает ею. Ее глаза закрылись, и, несмотря на то что она изо всех сил пыталась бороться с этим, внезапно погрузилась в темноту. Она снова оказалась в том аду, из которого, как думала, ей никогда не выбраться. Была в ловушке. Стены сомкнулись, и ее ногти заскрипели, когда она вцепилась ногтями в металл…

― Открой глаза.

Резкое требование Рафаила вырвало ее из внутреннего кошмара и вернуло в тускло освещенную комнату. Когда ее зрение очистилось от помутнения и горячих слез, которые грозили пролиться, она увидела обнаженный торс Рафаила, нависший над ней, и его золотистые глаза, с неприкрытым интересом сосредоточенные на ее лице. Мария боролась за дыхание, но ее легкие отказывались работать. Она вцепилась кулаками в простыни, чтобы почувствовать хоть какую-то опору.

― Дыши.

Как только суровый приказ Рафаила сорвался с его губ, тело Марии замерло, а легкие начали расслабляться. Она не сводила с него глаз и дышала.

Просто дышала.

Рафаил наклонил голову. На его красивом лице отразилось выражение сильнейшего любопытства.

― Интересно, ― произнес он тихо, почти про себя.

Он переключил свое внимание на шею девушки и легким прикосновением к подбородку отвел ее голову в сторону.

― Пульс на твоей шее бился так быстро, когда ты не могла дышать.

Кончик его пальца провел по пульсу, который все еще продолжал бушевать.

― Твоя шея такая мягкая, а кожа такая светлая, что я мог видеть каждое движение.

Ноздри Рафаила раздувались.

― Это было прекрасно. У тебя самая совершенная шея, маленькая роза.

Он снова опустился на колени, оставив Марию в смятении. Не отрывая взгляда от ее шеи, он изменил свой первоначальный вопрос.

― Тебя когда-нибудь трогали в сексуальном плане?

Мария почувствовала, как ее пульс снова участился. Она сглотнула от волнения, когда увидела, что его эрегированный член дернулся в шелковых штанах. Глаза Рафаила метнулись к ее и сузились от недовольства.

― Я не хочу спрашивать снова, маленькая роза. Помни о правилах. Я не потерплю, чтобы они нарушались.

― Нет, мой господин, ― быстро ответила Мария, заслужив одобрительный кивок Рафаила. И эта похвала облегчила давящую тяжесть в ее груди. ― Меня никто никогда не трогал.

― М-м-м, ― задумчиво произнес он, поле чего потянулся за спину.

Когда он снова оказался перед ней, в руке у него был какой-то предмет. Этот предмет имел черный стержень, а на его конце были красные перья разной длины и ширины. Губы Марии приоткрылись, когда Рафаил пропустил перья сквозь пальцы. Нить, перетягивающая его указательный палец, была прочно закреплена, а сам палец приобрел слабый голубоватый оттенок. Мария была загипнотизирована медленным движением мягких перьев, которые ласкали мозолистые руки Рафаила.

― Я собираюсь прикоснуться к тебе, маленькая роза. Мы начнем нашу игру.

Рука Рафаила опустилась на ее лодыжки. Мария вздрогнула от прикосновения мужчины к ее нетронутой коже. Но рука Рафаила была мягкой и теплой. Он медленно начал двигаться наверх, оставляя за собой мурашки, словно суровый зимний ветер, овевающий обнаженную шею. Но как только Мария привыкла к руке Рафаила на своей коже, он отдернул ее. Марии стало жарко. Ее щеки запылали, когда она сжала бедра вместе от незнакомого покалывания между ног. Рафаил придвинулся к ней и Мария опустила глаза, как и полагалось.

― Посмотри на меня.

Мария глубоко вздохнула, ее веки дрогнули, и она встретилась с расширившимся от возбуждения глазами Рафаила. Его голова низко опустилась, и он провел носом от основания шеи Марии до края ее челюсти. Она задохнулась от этого ощущения. Пальцы ее ног подогнулись, и она сделала все возможное, чтобы не дернуться. Когда нос Рафаила переместился на ее щеку, его губы приникли к уху девушки.

― Я заставлю тебя кончить, маленькая роза. Кончить чертовски сильно.

Глаза Марии зажмурились, а грудь сжалась от грубо произнесенного плотского обещания. Этот зарок проник в ее бурлящую кровь и, словно уголь, раскалил ее тело изнутри. Рафаил улыбнулся, словно зная, какой эффект произвел на нее. Он придвинулся так, что его лицо оказалось всего в паре сантиметров от ее лица.

― Я буду наблюдать, как твои щеки наливаются румянцем и краснеют, как маленькая роза, какой ты и являешься.

Рафаил ждал. Ждал, пока дыхание Марии не стало синхронным с его дыханием. Затем двинулся руками вниз по ее телу, а пальцами прошелся по ее ногам. Когда он снова расположился у ее бедер, то взял в руки те самые перья. Он облизал губы, после чего поднес перья к ее ногам. Когда они коснулись ее кожи, Мария вздохнула и непроизвольно сдвинула ноги. Рафаил остановился. Мария не поднимала глаз. Электричество пронеслось по ее телу, как будто все ее существо состояло из проводов под напряжением и статических искр. Это оживило все ее дремлющие нервные окончания, которые долгое время были подавлены.

― Не двигайся, ― приказал Рафаил.

― Да, мой господин.

Изо рта Рафаила вырвался низкий стон. Мария чуть не сжала бедра вместе от волнующего ощущения, которое этот звук вызвал в ее лоне. Но она не поддалась ему, глубоко дыша. Ей не разрешалось двигаться. Ощущение перьев вернулось, только на этот раз они были на ее икрах. Мария пыталась сопротивляться желанию двигаться и реагировать на прикосновения перьев, щекочущих ее кожу.

― Моя хорошая маленькая роза.

Его словесная ласка заставила что-то в ее животе вспыхнуть и послать волну счастья в сердце. Все противоречивые мысли улетучились, когда ее платье было приподнято по бокам. Глаза Марии расширились. У нее перехватило дыхание.

― Дыши, ― напомнил ей Рафаил.

А перья теперь ласкали нижнюю часть ее бедер.

«Это то, что ему необходимо, ― напомнила она себе. ― Это то, что ты должна сделать, чтобы спасти его».

Рафаил переместился, перья исчезли, и внезапно его рука оказалась на бретельке ее платья. Нежно зажав материал между большим пальцем и указательным, Рафаил потянул бретельку вниз. Мария затрепетала, по мере обнажения все новых и новых участков ее кожи, наслаждаясь внезапным прикосновением холодного воздуха. Когда платье упало и обнажило ее грудь, фраза «красная роза» зависла на кончике ее языка. Но она знала, что это ее путь. Знала, для чего была избрана. Однако это было так тяжело: чужие прикосновения, слишком сильные чувства, и Рафаил… Рафаил над ней, и его крупное и подавляющее тело. Он воздействовал на ее чувства и сердце.

И все же, когда прохладный ветерок в комнате коснулся ее плоти, а Рафаил зашипел, словно сам вид ее обнаженной груди был слишком невыносим, осознание своего предназначения сосредоточило ее на том где она лежала, убедив в том, что она находится именно там, где необходимо.

Нет ничего страшного в том, чтобы позволить ему сделать что он хочет.

«Рафаил нуждается в тебе. Ему нужно, чтобы все было именно так. Он должен доверять тебе, хотеть тебя… видеть…. заметить свет в твоей душе».

И она расслабилась, отдавшись на волю опытных прикосновений Рафаила. Мария почувствовала, как ее сосок затвердел в прохладе комнаты и под вниманием его золотистых глаз. Его рука переместилась к ее бедру, и он сдвинул платье вверх, пока она не почувствовала, как свежий воздух касается вершины ее бедер.

Даже в холодной прохладе комнаты ее тело встрепенулось от внутреннего огня. Каждая частичка ее тела была разогрета, и все чувства находились в состоянии повышенной готовности. Когда Рафаил поднес перья к ее груди, и мягкие волокна легонько дотронулись до ее плоти, Мария застонала, и этот звук показался ей чужеродным. Но ласки Рафаила не ослабевали даже под ее стоны и удивленные вздохи. Перья танцевали над ее соском, пока Мария не смогла перевести дыхание. Рафаил давил и давил, кружил и кружил, пока она не превратилась в пружину, скрученную до предела. Во рту пересохло, губы разошлись. Закрыв глаза, она просто ощущала.

Давление нарастало в основании позвоночника Марии. Она жаждала чего-то. Чего-то, что она не могла описать, чего-то недосягаемого. Она начала возвышаться, ее чувства и дыхание подчинялись Рафаэлю, но он вдруг отодвинул перо, лишив ее запретного плода, которого она так жаждала.

― Смотри на меня, ― приказал Рафаил.

Но тон его голоса изменился. Он по-прежнему был требовательным и непреклонным, не допускающим отказа, но теперь в нем появилась опасная нотка. Словно он балансировал на тонкой грани того, чтобы потерять контроль и подавить ее волю. Мария повиновалась его приказу. Его зрачки расширились, а на лице застыло дикое, необузданное выражение. Суровый взгляд должен был бы омрачить его красивое лицо. Но порочность, сиявшая на его лице, делала его красоту почти сверхъестественной.

«Смотри на меня».

Да она не смогла бы отвести взгляд, даже если бы попыталась. Он облизнул губы. Его заросшие щетиной щеки покраснели. Рафаил поднял перья, не отрывая от нее взгляда, пока опускал их на ее бедра. Мария втянула воздух, но он застрял у нее в горле, когда Рафаил свободной рукой осторожно развел ее ноги. Пульс на шее Марии, который так завораживал Рафаила, начал биться быстро, как барабан. Дыхание Рафаила тоже участилось, а его загорелая грудь начала блестеть от легкого блеска пота. Марии не нужно было убеждаться в том, что он возбужден. По его раскрасневшемуся лицу и опущенным ресницам она поняла, что он так же разгорячен, как и она.

«Он отпускает себя. И чувствует тебя и доброту твоей души».

В тот момент Мария почувствовала то, чего никогда не испытывала в своей жизни ― уверенность в том, что все, через что она прошла, было не просто так. Ради этого момента сейчас. Чтобы спасти этого человека и вернуть его в объятия Божьи. Она была сосудом, добровольным слугой, который должен был сделать это.

Прохладный воздух в спальне ласкал ее открытые ноги, целуя внутреннюю сторону бедра и сердцевину. Мария застонала, когда перья прочертили дорожку, проложенную ветерком. Ее тело дернулось, глаза расширились, но Рафаил не сводил с нее глаз, поднимая перья все выше и выше, пока они не коснулись ее лона.

Мария вскрикнула, когда перья прошлись по ее клитору.

― Почувствуй это, ― сказал Рафаил и стал снова и снова проводить перьями там, где она едва могла выдержать его прикосновение.

Пальцы Марии впились в простыни, царапая мягкий материал. Она едва могла сосредоточиться. Ее спина выгнулась против ее воли. За все свои годы она никогда не испытывала ничего подобного. Это ощущение было всеобъемлющим, подавляющим, но в то же время вызывало сильнейшее желание.

Рафаил, похоже, справлялся не лучше. Щеки раскраснелись, дыхание стало поверхностным, но он не прекращал свой неистовый ритм на ее клиторе, скользя по нему. Его запах окутывал ее, только усиливая момент, а его тепло поглощало любой холод, который оставался в маленьком пространстве между ними.

Мария не сводила глаз с Рафаила все это время, застыв под его пристальным взглядом. Давление нарастало в ее позвоночнике, и ей потребовались все ее силы, чтобы не двигаться, и не дергать бедрами навстречу перьям, терзающим ее и разрывающим ее тело. Она не могла справиться с непривычными ощущениями, но ей нужно было больше, гораздо больше. Безмолвно умоляя своими голубыми глазами, она просила Рафаила о большем. Охваченная ощущениями, отбросив все заботы и тревоги, Мария отдалась этому мужчине. Мужчине, который опускал свой рот к ее груди.

Мария вскрикнула, и мучительный стон эхом разнесся по комнате, когда губы Рафаила обхватили ее сосок и принялись сосать. Ее ноги задрожали, когда перья задвигались вперед и назад, и по кругу, а горячий язык Рафаила подражал этим движениям на ее соске. Рафаил застонал, и этот глубокий хриплый звук пронзил ее до глубины души. Она боролась с неутолимой потребностью запустить руки в его растрепанные волосы. Боролась с желанием ласкать его оливковую кожу, чувствовать, как под ее ладонью напрягаются мышцы. Глаза Рафаила не отрывались от ее, пока она поднималась все выше и выше, к той неведомой вершине, на которую ее возносили перья и его язык.

― Кончай.

Рычащий приказ Рафаила пронесся через нее, как указ прямиком из уст Господа в ее сердце. Тело Марии напряглось, и она распалась на сверхновые крошечные фрагменты ― рассеянные, разбитые и парящие в блаженном изумлении покоя. Ее тело дернулось, из горла вырвался крик, но его поймал Рафаил, который завис над ней, прижав большой палец к ее нижней губе и вдыхая крики своим учащенным дыханием.

Мария не хотела спускаться. Не от боли или страха, а от необходимости сохранить это ощущение подольше, чтобы насладиться восторгом, который подарили ей пучок перьев и горячий язык. Но, не в силах больше ни минуты удерживать это новое ощущение, Мария начала погружаться обратно в свое тело, невесомая, обновленная. Она вернулась к кровати и мужчине, который гладил ее волосы, прижимаясь к ней всем телом. Когда наслаждение рассеялось, Мария почувствовала себя изменившейся. Как грешница, рожденная заново.

Ее тело дрожало. Она не была уверена, было ли это последствием ее первого оргазма или воспоминанием о том, как Рафаил смотрел на нее, когда дарил ей наслаждение. Как будто она была Мадонной, а он ― ничтожным паломником в поисках духовного наставника. И только она могла дать нужные ему наставления.

Словно желая прикоснуться к ней, Рафаил повернул ее голову, положив крепкую руку ей на щеку. Мария почувствовала, как быстро покраснело ее лицо от этой, казалось бы, невинной ласки. Рафаил улыбался, и это произвело разрушительный эффект на ее распахнутое сердце. Потому что эта улыбка отличалась от тех, что были раньше. Потому что она видела, что улыбка отражается не только на его губах, но и в глазах.

Он был доволен.

И этот факт, как ни странно, обрадовал и ее.

Он протянул руку и легким прикосновением ― таким же нежным, как перья, принесшие ей первый проблеск наслаждения, провел пальцем по ее щеке.

― Подобно розе, ― прошептал он и склонился так, что его торс накрыл ее тело.

Мария вздохнула, когда ее голый сосок соприкоснулся с обнаженной грудью Рафаила. Она не представляла, что он собирается сделать. И чего она точно не ожидала, так это поцелуя, которым он прижался к ее рту. Поцелуя, который заставил ее порадоваться тому, что она лежит, так как она опасалась, что ее ноги подкосились бы от того мощного воздействия, которое он оказал на ее отзывчивое сердце.

― Ты прекрасна, маленькая роза. Я не мог бы пожелать никого прекраснее.

Когда Мария заглянула в его золотистые глаза, ей показалось, что в них мелькнула искорка добра. Искра доброжелательности, шепот обещания того, кем этот человек сможет стать с ее помощью.

Этого было мало. Но это было лишь началом.

Глава 9

Ее нежная шея. Румянец на светлой коже. Блеск голубых глаз.

Совершенство. Она была самим совершенством. Когда Рафаил опустил взгляд, он увидел, что его мечта воплотилась в жизнь. Он представил, как ее глаза застынут в открытом состоянии, не моргая больше. Ее мягкие волосы коснутся его щеки, когда он будет лежать на ее груди. После этого наступит тишина, ни единого звука в комнате ― абсолютное блаженство. Румянец на ее щеках сохранится даже по прошествии нескольких часов. Она будет оставаться в его объятиях, и вследствие этого будет оставаться теплой.

Откинув голову назад, Рафаил чувствовал, как клеймо поцелуя Марии въелось в его губы. Его член пульсировал в штанах, эрекция была зажата до боли, словно в клетке из ткани. Все было идеально. Удушье, теплое тело Марии рядом с его телом. Он перевел взгляд на волосы Марии. Они были густыми и растрепанными от того, что она извивалась на кровати. Но ее роза все еще была на месте.

Рафаил положил руку ей на шею и провел по груди. Как только кончик его пальца коснулся ее соска, Мария задохнулась, и ее глаза, устремленные на него, внезапно заблестели от потребности. Такая девственная, такая нетронутая, она жаждала его прикосновений, была рабыней его пальцев. Какое-то странное, неведомое чувство вспыхнуло в его груди, когда она смотрела на него, прикрыв глаза и поджав губы.

Это заставило Рафаила застонать.

Не желая ослаблять румянец на ее щеках, он опускал руку все ниже и ниже, по тонкой ткани платья Марии, по ее животу и вниз, к обнаженной киске. Член Рафаила дернулся. Его прелестная маленькая роза была побрита. Как идеальная сабмиссив, которой она, очевидно, была рождена, Мария сама раздвинула ноги, даже не спрашивая его об этом. Рафаил замер и перевел взгляд на нее. Ему нужно было велеть ей отвернуться. Он не любил, когда его жертвы слишком долго удерживали его взгляд. Ему следовало бы велеть ей опустить глаза, и он уже собирался открыть рот, чтобы отдать приказ, но промолчал. Слова не давались.

Мария смотрела на него, приоткрыв губы, а ее розовые соски были напряжены. Его маленькая роза выглядела такой чистой. Чистой и благостной. Когда она смотрела на него, в ее глазах горел свет, проникавший в его темную душу. Ангел в постели с дьяволом. Рафаил облизнул губы при этой мысли. Никогда за все эти годы он не был с кем-то вроде нее.

Нетронутой.

Безупречной.

Непорочно-чистой. Для него.

Рафаил не мог не испытывать гордости, зная, что у нее никогда не будет никого, кроме него. Она никогда не покинет его комнаты. Ее кожа вечно будет носить на себе его запах. Она будет помечена его прикосновениями и поцелуями. И будет принадлежать ему вечно.

У всех его жертв были использованные и недостойные его вкуса киски. Убийство было убийством, а трах ― просто трахом… до нее.

До малышки Марии.

Она сжала бедра, заставив Рафаила посмотреть вниз. Ее киска была мокрой и блестела от оргазма, полученного от его руки. Проведя сильными руками по ее молочным бедрам, Рафаил раздвинул ноги Марии, чтобы лучше видеть ее. Мария тихо застонала, сжимая руками простыни, когда прохладный воздух коснулся шелковистых губ ее киски. Рафаил наблюдал, как щеки девушки заливает краснота. Ее киска была розовой, как роза в ее волосах, а клитор ― набухшим и напряженным. Ее дырочка сжалась, и Рафаил уперся членом в матрас, представляя, как погружается внутрь. Его член был сдавлен до такой степени, что он застонал от нестерпимой боли. Его глаза закатились, когда яйца напряглись, приток крови ограничился, и головка запульсировала. Он задыхался от наслаждения, делая глубокие вдохи и борясь с желанием кончить. Руки Рафаила сжались в кулаки, а мышцы шеи напряглись. Когда он поднял голову, увидел, что Мария наблюдает за ним.

Ее волосы. Ее длинные светлые волосы были подобны нимбу на подушке. Ангел. Его собственный ангел, которого он оставит себе.

Остановиться. Он должен был остановиться. Он не хотел совершить убийство в нетерпении. Он не станет легко терять эту красавицу в своей постели ― подарок, который сам дьявол преподнес ему. Он будет наслаждаться ее вкусом, впитывать крики ее экстаза. Будет наслаждаться каждым прикосновением к ее телу своими опасными руками. И будет собирать ее удовольствие день за днем, неделю за неделей, пока она не станет его и только его. Пока ее улыбки не станут непринужденными, а ее любовь к нему ― безусловной, исступленной… пока он не станет для нее воздухом, которым она дышит.

Медленно. Он должен действовать медленно. Нельзя спугнуть его маленькую розу.

Проведя руками по внутренней стороне ее бедер, Рафаил добрался до ее жаждущей киски и пальцами нежно раздвинул губки. Мария вскрикнула от этого легкого прикосновения. Рафаил поднял голову, чтобы убедиться, что ее глаза все еще обращены к нему. Ему не нравилось любое проявление непослушания со стороны своих любовниц ― она должна была делать только то, что он говорил. Он хотел, чтобы его маленькая роза запомнила каждую деталь происходящего ― ее крушения и его восхождения в качестве ее повелителя. Она должна была видеть каждую часть его языка, погружающегося в ее сочащееся влагалище, как он сокрушает ее невинность и создает из нее свое совершенное творение, которое будет принадлежать ему вечно.

К удовлетворению Рафаила, все ее внимание было полностью приковано к нему. Рафаил переместился еще ниже по ее телу, пока его рот не навис над ее клитором. Проверяя, насколько отчаянной была ее потребность в его прикосновениях, он нежно подул на ее пульсирующую киску. Мария закатила глаза и ее бедра дернулись. Но его хорошая маленькая роза не двигалась. Суровые приказы Рафаила приковали ее к кровати призрачными цепями. Его воля была затвором, удерживающим ее в повиновении. А его слова были единственным ключом. От замка, который он не собирался открывать… пока.

Рафаил провел большим пальцем по ее чувствительному клитору. Мария задыхалась, а ее идеальная, нетронутая дырочка сжималась, жаждая его члена. Она получит его в свое время. Сначала ему нужно будет многое показать своей маленькой розе. Когда он возьмет ее, она будет отчаянно нуждаться в том, чтобы он заполнил ее. Она будет стонать и задыхаться от желания отдать ему на растерзание свое сердце.

Для начала, Рафаил должен заставить ее полюбить его. В ее жизни не останется места ни для кого другого. Ни для Бога. Ни для Иисуса. Только он… ее настоящий спаситель, человек, ради которого она готова пожертвовать собой… лишь бы угодить ему.

― Тебе нравится, маленькая роза?

Рот Марии пошевелился, но слов не последовало. Рафаил остановился. В нем всколыхнулось раздражение из-за отсутствия ответа. Но Мария быстро училась.

― Да, мой господин, ― сказала она. ― Мне… мне нравится.

Ее голос был едва слышным шепотом, запинающимся и невнятным. Но этого было достаточно, чтобы удовлетворить потребность Рафаила в повиновении Марии.

― М-м-м, ― пробормотал он и раздвинул ее бедра сильнее, достаточно широко, чтобы размах его плеч ограничивал их.

Он подумал о том, что ширина его туловища идеально подходит к ее ногам. Мария снова попыталась сжать бедра. Он ухмыльнулся, в его глазах плескался триумф. Она падала. Падала в его ловушку, безрассудно и вся без остатка.

Облизывая свои губы, Рафаил массировал складки киски Марии и щелкал языком ее клитор. Крик, вырвавшийся из горла Марии, был поистине демоническим. Ее ангельская душа была разрушена его сатанинскими методами. Мария старалась не шевелиться. Ее глаза были полны безумия, но взгляд не отрывался от него. Ее светлая кожа была почти белой, как крылья ангела. Голубые глаза были цвета одежд Пресвятой Девы. Но в комнате не было таковой. Мария была его будущей шлюхой ― для его члена, прикосновений и каждого его движения. Шлюхой для него и только для него. Его идеальная послушная маленькая роза. Черное сердце Рафаила наполнилось теплом, когда ангельская кожа Марии начала окрашиваться в красный цвет… цвет греха, такого прекрасного и великолепного.

Он станет ее погибелью.

Никто не сможет прикасаться к ней, кроме него. Она принадлежит ему. И никогда не покинет его.

Как только вкус Марии разлился на языке Рафаила, он замер. Его сердце бешено заколотилось. Рафаил не понимал своей реакции, мышцы застыли в параличе, пока он пытался истолковать это чуждое ему ощущение. В его груди разливался жар, который он не узнавал.

Но когда он поднял взгляд на ее лицо, на румянец на ее коже и пульс на шее, ему все стало предельно ясно. Она была совершенством. Разумеется, и на вкус она была такой же. Его душа твердила ему, что он наконец-то нашел ту самую. И эти ощущения лишь утвердили Рафаила в его правоте. Он нашел идеальную половинку для своей похоти. Встретил своего жертвенного агнца.

Задыхаясь от нахлынувшей на него волны собственничества, Рафаил принялся вылизывать киску Марии, от дырочки до клитора. Ее стоны вплетались в гимны, звучащие на заднем плане ― гедонистическая симфония совместно со священной мелодией. Она была всем, что он хотел чувствовать. Он ощущал только ее вкус на своем языке. И не мог остановиться. С каждым прикосновением ему требовалось все больше и больше, ненасытность овладевала им. Мария дрожала под его губами, и когда он поднял голову, то увидел на ее красивом лице исступленное отчаяние.

Оторвавшись, он сделал небольшую паузу, чтобы приказать.

― Схвати меня за волосы.

Мария повиновалась так быстро, что он застонал, а его член запульсировал.

― Потяни, ― приказал он мрачно.

Девушка не колебалась. Когда он снова припал своим ртом к ее киске, ее пальцы принялись перебирать пряди его волос. Глаза Рафаила слезились, когда Мария, потеряв контроль над собой от эйфории, дергала его за волосы и терзала кожу головы. Рафаил вдавливал свой член в матрас, пожирая ее, лизал и сосал клитор, пока крики не стали песней поклонения. Он чувствовал, как ее клитор пульсирует все сильнее и сильнее в его рту, пока, в последний раз дернув его за волосы и выпустив пряди из пальцев, Мария не кончила, излившись на его язык. Но Рафаил не останавливался. Был не в силах. Он был одержим, вылизывая и поглощая ее вкус, словно заблудился в пустыне на целый месяц, и киска Марии стала благословенным источником влаги для него.

Мария извивалась под ним, и он понял, что она не сможет вытерпеть больше. Это лишь заставило его надавливать сильнее, заставляя ее все ближе и ближе продвигаться к грани забвения. Рафаил все продолжал, испытывая ее покорность, проверяя, как далеко он сможет завести ее, пока она не нарушит его приказы. Только когда она захныкала, и с ее дрожащих губ сорвался сдавленный возглас, Рафаил отступил. Его щеки пылали, когда он скользнул по ее обессиленному телу. Глаза Марии налились свинцом, а слезы ручьями текли по ее щекам. Вид ее ― разомлевшей, заплаканной от его ласк, вызвал в его яйцах прилив возбуждения. Видя ее изможденной и обессиленной, он расслабился. Пристально смотря на нее, Рафаил облизнул губы, все еще ощущая ее вкус на своем языке ― подобный лучшему вину. Мария следила за каждым его движением, а ее бледная кожа была покрыта тонким слоем пота. Нагнувшись, Рафаил лизнул ее шею, смахнув капельку слезы, которая пыталась ускользнуть. Ни одна ее частичка не могла сбежать от него.

Он поймает. Всегда сможет поймать.

Когда Рафаил подался назад, он увидел, что Мария смотрит на его грудь, ее слезы стихают, а дыхание замедляется. Странное чувство спокойствия разлилось по его телу. Рафаил замер, не привыкший к этому странному ощущению, пронизывающему его с головы до ног. Он никогда не чувствовал спокойствия. И всегда жаждал большего. Больше секса, больше убийств, больше смерти. Будучи зачарованным, Рафаил потянулся к ее руке. Как только их ладони соединились, а пальцы переплелись, он застыл от удивления. Она дрожала. В его груди зашевелилось странное чувство, от которого по коже побежали мурашки. Боялась ли она его? Пальцы Марии сжались вокруг его пальцев. Он посмотрел на ее лицо. Девушка разглядывала их сцепленные руки. Проследив за ее взглядом, он почувствовал необычное трепетание в груди.

Рафаил не выносил интимных прикосновений, если только он сам не приказывал. Если только это не помогало ему совершить убийство. Ни одна из его жертв никогда не прикасалась к нему таким образом ― он запрещал это. Но как раз в тот момент, когда он собирался вырвать свою руку из руки Марии, ее большой палец нежно провел по его ладони. Его сердце забилось сильнее. Он не понимал, почему не вырвал руку, не заставил ее встать на колени и целовать его ноги в знак прощения за ее дерзость. Не продемонстрировал ей, что к нему нельзя прикасаться, пока он не прикажет. Но когда большой палец Марии снова скользнул по его ладони, Рафаил застонал и прижал ее руку к своей груди. Он зашипел от этого интимного контакта. Это казалось клеймом, таким же обжигающим, как крест Святого Петра, которым братья покрыли его плоть. Его глаза закрылись, пока он боролся с ощущением ее мягких рук на своей обнаженной коже. Он был охвачен огнем, кровь бурлила в его жилах, как лава.

Это было болезненно.

И некомфортно. Но он не оттолкнул ее.

Когда он взглянул на нее сверху вниз и увидел, как ее голубые глаза расширяются, а губы раздвигаются, пока она изучает их соединенные руки на его груди, Рафаил пробил непроницаемую стену, защищавшую его от проявления слабости.

― Прикоснись ко мне, маленькая роза, ― прошептал он.

Как только эти слова слетели с его губ, он почувствовал, как по коже побежали мурашки. Внутри него поднялся гнев на свой глупый поступок. Он был единственным, кто прикасался. Только он был главным.

Он уже раскрыл рот, собираясь отменить свой приказ. О чем он только думал? Никто не касался его. Они этого не заслуживали. Рафаил не мог этого вынести. Он…

Пальцы Марии дернулись, а затем, вырвавшись из хватки его ладони, начали порхать по его горячей коже. Кипящий гнев, грозивший вырваться наружу и в потенциале покончить с жизнью Марии, мгновенно остыл, превратившись из ледяной воды в ревущее пламя, когда ее робкие пальцы скользнули по его грудным мышцам. Рафаил был неподвижен, как статуя, пока ее пальцы исследовали его. Его мышцы подергивались под ее прикосновениями. Он едва мог дышать.

Он позволял кому-то прикасаться к себе.

Мария дотрагивалась до него, без его контроля над каждым ее движением.

Рафаил зажмурил глаза и потряс головой, когда знакомая тьма подхватила его и бросила обратно в комнату пыток. Вместе с Ним. Его руки пробежали по обнаженной груди и шее Рафаила, а пальцы обхватили горло. Он прикасался к нему. Постоянно, бл*ть, прикасался к нему! Рафаил не мог этого вынести. Он хотел оторвать эти руки от себя и бросить их в огонь.

«Покорись мне, демон».

Ярость и отвращение нарастали в теле Рафаила, пока он не почувствовал, что сгорит от этих воспоминаний. Он прикасался к его груди. Трогал его гребаную грудь. Рафаил должен избавиться от него. Должен заставить его отстраниться!

Рафаил резко распахнул глаза, когда чья-то рука провела по его груди. Протянув свою руку, он схватил чужое запястье и сжал. Болезненный крик попытался прорваться сквозь туман его сознания, но не смог пробиться сквозь толстые стены. Рафаил должен был убить Его. Он должен был покончить с Ним раз и навсегда, сделать так, чтобы Он не мог больше прикасаться к нему, душить его, трахать.

Рафаил дернул за запястье, толкая священника на спину и… замер, не в силах пошевелиться, когда пальцы мягко пробежались по его лицу.

― Мой господин.

Тихие слова пытались проникнуть сквозь красный туман, застилавший его зрение. Пальцы священника ощущались по-другому. Эти были мягкими. И гладкими.

― Мне очень жаль, мой господин. Я не должна была касаться вашей щеки без разрешения.

Слова продолжали кружиться в его голове. Голос… голос тоже был другим. Подобно кинжалам, более высокий тембр пробивал себе путь в его сознание.

― Как я могу загладить свою вину, мой господин?

«Мой господин… мой господин…»

Рафаил моргнул, и его зрение быстро прояснилось. Готовый к нападению, он опустил взгляд на человека на кровати и обхватил руками его горло. Он уже собирался усилить захват, но вдруг на него взглянули большие голубые глаза. Рафаил задыхался, пытаясь понять, что происходит и где он находится. Эти глаза были другими. Они были голубыми, а не карими. Он мотнул головой в сторону, когда по его щеке распространилось тепло. Рука… рука лежала на его лице.

― Мой господин.

Рафаил задохнулся, увидев перед собой Марию. Его руки были сомкнуты вокруг ее горла, готовые причинить боль. Его губы скривились, пока он боролся с внутренним демоном, жаждущим убийства. Все, что ему нужно было сделать, это сжать ее шею. Она была здесь для него, чтобы он овладел ей, убил, сделал так, чтобы она больше не могла прикоснуться к нему без его разрешения.

― Отцепись от меня, ― прорычал он, и Мария тут же отдернула руку.

― Рафаил?

Его имя на ее губах пронзило его грудь тупой болью. Беспощадной болью, которую он никогда раньше не чувствовал. Это было мучительно. Отвратительно. Вызывало отторжение…

Но по какой-то причине это заставило его пульс участиться.

Рафаил резко отдернул руки, словно ее горло было защищено открытым пламенем. Ему не нравилось чувство поражения, он не знал, как на него реагировать. Он никогда не колебался при совершении убийств. Сейчас казалось, что он сам задыхается и призрачные руки душат его.

― Я ― твой господин, ― прошипел он и схватил Марию за руки, поднимая с кровати. ― Ты не смеешь называть меня по имени. Никогда.

Он потянул ее на себя. Ее колени прижались к его коленям, а сиськи уперлись в его грудь. Мария тут же опустила глаза. Повинуясь его приказу.

― Да, мой господин, ― прошептала она.

Электричество пронеслось по телу Рафаила, слишком быстро и слишком интенсивно, чтобы он мог это выдержать. Руки Марии были опущены по бокам, избегая прикосновений к его коже. Он снова представил их на своей груди и на своем лице. Нет! Его голова дернулась в сторону от своей внутренней войны. Он не хотел этого. Не хотел, чтобы кто-то прикасался к нему интимно. Ни за что. Он должен был контролировать себя. И должен был контролировать ее.

«Не покоряйся. Никогда и никому больше не покоряйся».

При этой мысли тепло на его щеке ослабло. Но его тело затрепетало. Оно хотело вернуть его обратно, хотело вернуть тепло ее руки. Он не должен был желать этого!

Рыча от досады, Рафаил намотал волосы Марии на руку. Ему нужно было почувствовать, как ее пряди сдерживают кровь в его пальцах.

― Раздвинь ноги, ― приказал он.

Тон Рафаила понизился, он стал более жестким, требуя полного повиновения. Мария не колебалась, отчего ощущение удушья в легких усилилось. Он не знал почему. Что это было за гребаное чувство?

Она раздвинула ноги.

― Задери платье.

Губы Марии раскрылись в ответ на это требование. Он взглядом призывал ее посметь отказаться. Но, прежде чем она встретила его убийственный взгляд, она взяла в руки свое белое платье и медленно потянула его вверх по стройным бедрам.

― До талии, ― жестко приказал Рафаил, когда Мария остановилась.

Она сглотнула, но стала поднимать платье еще выше, сантиметр за сантиметром, пока легкая ткань не собралась на ее тонкой талии. Кожа Рафаила запылала, когда он увидел ее такой обнаженной, в то время как она так послушно выполняла его приказы. Его пах напрягся, когда он увидел ее киску, выставленную напоказ. Его рука крепче вцепилась в ее волосы. Глаза Марии были устремлены на матрас под ней, но его тело начало пылать от одного взгляда на ее тело.

Мария дарила тепло. Ее прикосновение овеяло теплом его лицо.

Он же был холодным. Ему всегда было холодно. В Чистилище всегда были только стужа, боль и крики. А не тепло, мягкость и улыбки. Он жил в темноте и стылости. Это создало его и воспитало.

Тьма была его сущностью.

В горле Рафаила зародилось рычание. Ему не нравилось то, что она делала с ним. Мария заставила его потерять контроль над собой. Ему нужно было вернуть его. Он должен был поставить ее на место и сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось.

Маленькую розу нужно было проучить.

Рафаил намотал остальную часть ее волос на другую руку, пока она не оказалась перед ним с раздвинутыми ногами, а его руки держали ее волосы, как веревки. Наматывая их все туже и туже, пока его кисти не оказались у кожи ее головы, он использовал свою хватку на ее волосах, чтобы приподнять ее голову.

― Посмотри на меня.

Мария посмотрела. Рафаил медленно покачал головой.

― Ты ослушалась меня, маленькая роза. Ты назвала меня по имени. Дотронулась до моего лица. Ты стала слишком дерзкой.

Глаза Марии расширились… а ее дыхание участилось, и грудь покраснела.

― Нет… ― зашипел он, понимая, что она благосклонно реагирует на его резкость и агрессию. Это заставило его легкие сжаться сильнее. Она должна была испугаться. Должна была бояться его гнева.

Рафаилу хотелось только одного ― наклонить ее голову вниз и заставить ее прелестный ротик обхватить его член в наказание, отсасывая так сильно, чтобы его яйца сжимались от мучительного наслаждения. Но это доставило бы ему слишком большое удовольствие. Сейчас он должен был наказать ее. Должен был вырвать ее из-под своей кожи.

― Ты понимаешь, что ослушалась меня? И вызвала мое недовольство?

― Да, мой господин, ― прошептала Мария, и ее голос был кротким.

Ее покорность только усугубляла ее воздействие на него.

― Ты понимаешь, что за такое поведение придется расплатиться? ― раздраженно спросил он.

Щеки Марии запылали.

― Да, мой господин.

Ее голос охрип от предвкушения. Рафаилу потребовались все его силы, чтобы не застонать при звуке ее притягательного нежного голоса.

Очень медленно Рафаил выпустил ее волосы из своих пальцев, пока у него не получилось освободить достаточно места, чтобы лечь на кровать. Намотав тонкую прядь волос на каждую руку, чтобы контролировать ее движения, Рафаил лег на спину.

― Забирайся на меня.

Он тянул ее за волосы, словно это были поводья лошади. Мария подалась вперед, пока ее колени не оказались прямо над головой Рафаила.

― Дальше. Колени по обе стороны от моей головы. Я хочу, чтобы твоя п*зда была прямо над моим ртом. И это последний раз, когда я повторяю тебе что-то. Больше не смей выказывать свое неповиновение.

Рафаил сильнее дернул Марию за волосы, чтобы показать ей, что он говорит серьезно. Вскрикнув, Мария подалась вперед, ее лицо охватила стыдливость, а нервный румянец покрыл каждый сантиметр ее кожи. Ее волнение только усугубляло ситуацию. Она разжигала и без того бушующее в нем пламя. Но он не мог остановиться. Ему нужно было почувствовать ее вкус, она была нужна ему на языке.

Когда она замерла, а ее киска оказалась прямо над ртом Рафаила, он сказал: ― Ты опустишься к моему рту. И примешь то, что я дам.

Он услышал затрудненное дыхание Марии.

― Ты не будешь двигаться, пока я не разрешу. Не будешь шевелить руками. Будешь держать их вдоль тела. Можешь кричать.

Рафаил позволил ей не спеша усвоить эти правила.

― И я хочу слышать каждый миг твоего наслаждения. Ты поняла?

― Да, мой господин. Поняла.

Он не контролировал себя. Не мог успокоиться. Им управляли его нужда и эта женщина. Не убивай ее, твердил он себе, в тот момент, когда его руки зудели от желания лишить ее жизни и избавиться от странных чувств, овладевших им. От нее, ее голубых глаз и теплой ладони на его щеке.

Потянув Марию за волосы, Рафаил снова попробовал ее киску. Огонь пронесся по волокнам его мышц, как только ее вкус ворвался на его язык. Он должен остановиться. Остановиться и убить ее прямо сейчас. Прервать это странное воздействие, которое она оказывает на него, свернув ей шею, и найти другую для удовлетворения своих фантазий. Но он не остановился. Не смог. Она была слишком совершенна, чтобы избавляться от нее. Вместо этого он брал ее, как изнуренный голодом мужчина, лизал, сосал и глухо стонал с каждым криком экстаза, который она издавала над ним. Ее бедра дрожали от напряжения, вызванного невозможностью двигаться. Ее руки лежали по бокам, и не считая содроганий от удовольствия, которые проносились по ней от неутомимого языка Рафаила, Мария оставалась там, где и должна была оставаться, заставляя его желать ее еще больше. Ощущение ее волос, обвивающих его руки, вкус ее пи*ды и ее покорность его приказам заставили член Рафаила напрячься так сильно, что он почувствовал, как кровь и сперма готовы излиться, стянутые оковами плоти.

Крики Марии звучали непрерывной песней, пока он тянул ее за волосы и пожирал клитор. Ее тело напряглось, из горла вырвался крик, Мария кончила, и ее влага заполнила рот Рафаила. Он не остановился. Лизал и лизал, пока Мария не забилась в конвульсиях над ним, не в силах выдержать больше. Он замер, но она по-прежнему не двигалась.

Эта покорность доставляла ему больше удовольствия, чем она могла предположить.

Грудь Рафаила поднималась и опускалась в быстром ритме. В комнате стало тихо. Единственными звуками оставались торжественные песнопения и резкие выдохи.

Ему нужно было выбраться из-под нее. Нужно было избавиться от давления в груди. Оно не ослабевало. Когти впивались все глубже, вонзаясь в его плоть.

Он не мог выносить это новое чувство. Хотел, чтобы оно покинуло его нутро.

Он сдвинулся по кровати и встал на колени. Его член пульсировал, и эта боль подводила его к грани эйфории. Голова Марии низко свесилась, ее тело ослабло от изнеможения, пот покрывал ее светлую кожу, а волосы свисали на раскрасневшиеся щеки. И все же Рафаил не отпустил ее волосы. Он не мог. Пока не мог. Его руки просто отказывались отпускать ее. Огонь внутри него разгорался при виде того, как она испорчена его ртом. Его прикосновениями.

Он выпрямился с гордостью. Он сделал это. Своим контролем и указаниями. Она полностью подчинялась каждому его слову. Видя ее такой, растерзанной, он считал ее прекрасной как никогда.

― Расслабься, ― сказал Рафаил.

Тело Марии как по команде обмякло. Его глаза закатились в экстазе от того, что она была так чертовски измотана.

― Ложись.

Она безжизненно опустилась на мягкий матрас, и ее руки и ноги утонули в нем. Рафаил не был готов к тому, какой эффект произведет на его и без того уничтоженный и изможденный разум вид ее неподвижного тела. Каждый мускул в его теле застыл, когда он зачарованно смотрел на ее тяжелые веки и розовый ротик. Он опустил глаза и моргнул, глядя на волосы в своих руках. Он должен был увидеть все до конца. Мария должна была остаться. Она была его единственной. Рафаил не обращал внимания на то, что его сердцебиение участилось, словно в знак согласия. Он проигнорировал новое сдавливание, которое возникло в его груди после запретного прикосновения ее руки к его лицу.

― Спи, ― прохрипел он, понимая, что Мария ожидает его приказа.

Мягкие губы Марии приподнялись в подобии улыбки. Он почувствовал, как его сердце пропустило удар при виде легкого намека на ямочку, появившуюся на ее щеке. Через несколько секунд ее глаза закрылись, и она погрузилась в глубокую дрему.

Она спала в его постели. Никто никогда не спал в его постели, кроме него. Он должен был потребовать, чтобы она вернулась в свою комнату. Он открыл рот, чтобы сделать это, но слова не давались.

«Убей ее. Убей ее немедленно».

Рафаил боролся с желанием наброситься на нее, подползти к телу Марии и обвить ее волосы вокруг шеи. Тянуть их все сильнее и сильнее, пока ее губы не разойдутся, и она не начнет бороться за свой следующий вздох, который никогда не наступит.

Рафаил видел это перед собой. Видел так ясно, как будто это было реальностью.

― Нет, ― прорычал он, когда Мария пошевелила ногой, возвращая его в «здесь и сейчас». ― Нет.

Он уронил ее волосы на кровать. Заставив себя отступить, Рафаил шагнул на плюшевый ковер. Его дыхание было неровным, и ему потребовалась вся его воля, чтобы оставить ее на кровати целой и невредимой. Сжав руки в кулаки, он бросился в ванную и спустил штаны. Он ударился спиной о стену, закрыв глаза и пытаясь успокоиться. Но это не помогло.

Он ничего не чувствовал. И никогда не хотел ничего чувствовать.

Наклонившись, он взял свой член в крепкий кулак. Его зубы стиснулись, шея напряглась, голова откинулась назад, когда он сжал его. Он сжимал плоть так сильно, что это поставило его на колени. Агония была неистовой, посылая молнии боли по его телу, пока он не прикусил язык так сильно, что пошла кровь. Но это был рай, чистая утопия, когда пытки и мучения пожирали его кожу, мышцы, кости и кровь ― настоящий ад агонизирующего восторга. Рафаил двигал рукой вверх и вниз по члену, натирая налитую плоть. Он сдержал рык освобождения, когда кончил, и боль от выплеснувшегося из тюрьмы плоти семени заставила его побледнеть, а кровь отхлынуть от лица. Рафаил рухнул вперед, ладонями шлепнувшись о кафельный пол. Штаны болтались на лодыжках, а член пульсировал так сильно, что ему пришлось сжать челюсти, чтобы не потерять сознание.

Но затем он улыбнулся. Он широко улыбнулся, и с его губ сорвался тихий грубоватый смех. Он смеялся над мучительной болью. Это был декаданс. Само совершенство… это было всем, чего он заслуживал. Рафаил дернулся, и последние капли освобождения стекли по его напряженным бедрам.

Собравшись с духом, он, пошатываясь, поднялся с пола. Швырнув свои испачканные шелковые штаны через всю комнату, Рафаил медленно подошел к зеркалу, шипя от боли при каждом шаге. Мучительная боль в паху миллионом иголок вонзалась в его кожу. Встретившись со своим отражением, Рафаил увидел свои потемневшие золотистые глаза и взъерошенные темные волосы. Провел пальцем по губам. Он чувствовал запах Марии на своем теле. Чувствовал ее вкус. Она была повсюду. На его коже, в его мыслях… в его темной и порочной душе.

Он поцеловал краешек ее рта. Он никогда не целовался. Это вызывало у него отвращение.

― О чем ты, бл*ть, думаешь? ― проворчал он своему отражению, скривив губы. ― Возьми себя в руки. Ты ждал ее всю свою жизнь. Ждал этого момента.

Рафаил вытеснил из памяти прикосновение ее руки к своему лицу и отдался на волю своего жестокого, холодного сердца. Его кровь остыла, и оцепенение, с которым он жил каждый день, овладело им.

Бесшумно ступая по ковру, он направился в спальню. Остановившись рядом с высоким матрасом своей кровати с балдахином, он посмотрел на спящую Марию. Ее запятнанное белое платье было в беспорядке, а грудь и киска были открыты для его голодного взгляда.

Рафаил забрался на кровать и осторожно приблизился к ней. Наклонившись, он поставил руки рядом с ее головой. Словно жаждая его прикосновений, ее душа потянулась к его полночной душе, и Мария придвинулась к нему и обнажила шею. Рафаил, поглощенный своей фантазией, задрал голову к потолку. Он не был уверен, была ли его маленькая роза послана ему с небес или из ада. Либо чтобы воздать ему за то, чему Бог позволил случиться все эти годы назад, либо наказать его самым извращенным образом.

Мария тихо выдохнула, и тепло ее дыхания заплясало на его коже. Рафаил откинул назад прядь ее волос, которая прилипла к щеке. Его рука двигалась вниз, пока его проворные пальцы не добрались до ее горла. Он погладил мягкую кожу, ощущая ее шелковистость под своими прикосновениями, почувствовав ровный и сильный пульс под большим пальцем. Затем провел рукой по ее шее, и голова Марии склонилась во сне.

― Да, маленькая роза, ― сказал Рафаил, и его голос прозвучал шепотом. ― Какая красивая, прелестная шейка, которую ты предлагаешь мне.

Рафаил поднял другую руку и поднес к ее горлу. Нежно и легко его пальцы обвели ее хрупкие косточки. Ноздри Рафаила раздулись от этого потрясающего зрелища. Он слегка сжал пальцы, чтобы почувствовать ощущение ее полной покорности, но не настолько, чтобы оставить следы или пробудить Марию ото сна.

Она тихо застонала, выгнув спину. Ее обнаженная грудь выпятилась, а соски затвердели. Возбуждение пробежало по его венам. Возможно, она еще не знала этого, но Марии нравилось ощущение его рук на своей шее, она жаждала этого. Она была рождена для него, чтобы преподнести ему этот дар. Словно он был ярким солнцем, его маленькая роза свернулась в его успокаивающих лучах. Он позволил Марии спать в своей постели, но ненадолго ― достаточно, чтобы ее сладкий аромат пропитал его простыни. И все это время Рафаил держал руки на ее шее, просто… представляя…

― Ты не одержишь верх надо мной, маленькая роза, ― прошептал он в кромешную тьму ночи, захмелев от странного ощущения, которое ее прикосновение вызвало в его груди. ― Я одолею тебя, овладею тобой. А потом убью. В этом я тебе торжественно клянусь.

Глава 10

Три недели спустя…

Уриил встал и откинул с головы капюшон. Рафаил покачнулся на ногах. Он не хотел сейчас находиться в Склепе. Хотел вернуться в свою комнату. Что в этот момент делала Мария? Повиновалась ли она его приказу ждать его на кровати, стоя на коленях и опустив глаза?

― Раф.

Рафаил поднял глаза при звуке своего имени. Перед ним стоял Села и с любопытством смотрел на него.

― Ты в порядке?

Села снял накидку и повесил ее в шкаф. Рафаил, как по команде, сделал то же самое. Странная тяжесть в его нутре заставляла чувствовать себя не в своей тарелке. Мария… сегодня она вела себя странно. Ее голубые глаза были тусклыми, а кожа ― бледнее, чем обычно. Она подчинялась его командам, но на ее лице не было улыбки, и она не стонала, когда он ласкал ее клитор. Когда девушка кончила, то едва вскрикнула. Боль пронзила грудь Рафаила, когда он вспомнил, как ее глаза устремились в сторону комнаты, вместо того чтобы посмотреть на него. За последние несколько недель то, как она смотрела на него, изменилось. Она улыбалась. Улыбалась. И каждый раз, когда она делала это, его кровь бурлила, а легкие сжимались. Он потер грудину. Он все еще ненавидел ее. И по-прежнему не понимал. Но уже миновал точку невозврата. Когда он представлял, что не будет больше расчесывать ее волосы, облизывать грудь и клитор, в животе пульсировала невыносимая боль.

Было ли ей больно? Он попытался вспомнить, причинил ли ей боль. Его голова раскалывалась. Он не знал, не думал, что причинил. Он наблюдал за ней, пытаясь добиться ее улыбки, заставил ее кончить, но тусклость в ее глазах не исчезла.

― Раф! ― повторил Села. ― Иисусе, брат, что с тобой не так, черт возьми?

― Мне нужно вернуться в свою комнату.

Рафаил прошел мимо Вары, Уриила, Дила и Селы. Когда достиг нижней ступени лестницы, Михаил шагнул ему навстречу. Взгляд ледяных голубых глаз его лучшего друга остановился на нем, оценивая. Михаил ни разу не приходил в его комнату с тех пор, как там появилась Мария. Гавриил велел ему держаться подальше и дать Рафаилу время, необходимое для того, чтобы совершить убийство.

Михаил склонил голову, смотря на него пустым взглядом.

― Она уже умерла? Прошло несколько недель.

Рафаил стиснул челюсть, когда напряжение в его груди усилилось.

― Нет. Пока нет.

Он еще даже не трахнул ее. Мария не прикасалась к его члену. И он не знал, почему, черт возьми, так долго сдерживался.

Нет, на самом деле знал. Он нуждался в том, чтобы маленькая роза хотела его. Жаждала так же сильно, как он ― ее. Она должна была добровольно сблизиться с ним, а после ― принять смерть.

Мария ломалась. Постепенно. Но сегодня… сегодня что-то было не так, и это терзало разум Рафаила. Злило его.

Его кровь была подобна чистейшему бензину, перекачиваемому через сердце. С каждым шагом, кости ощущались как тонна гирь. А еще был гнев. Гнев и ярость, которые разжигали каждую клеточку его тела, когда он думал о том, что Мария не получила удовольствия. Не отдалась ему сегодня. Она кончила, но ее глаза не закатились, а крики не были громкими и пронзительными.

Эти крики были нужны ему больше, чем воздух.

Не говоря больше ни слова, Рафаил обогнул Михаила и помчался в свою комнату. Но когда распахнул дверь, застыл на месте от увиденного зрелища.

Марии не было на кровати.

Рафаил окинул комнату взглядом. В гардеробе горел свет. Он подошел к открытым дверям и увидел Марию, лежащую на полу в углу. Она обхватила руками ноги, а головой прислонилась к стене. Рафаил моргнул, а его ноги словно вросли в землю. Мария подняла голову, и он увидел, что по ее лицу текут слезы. Руки Рафаила сжались в кулаки. Он посмотрел вниз на свои напряженные пальцы. Не понимал охватившей его ярости. От ее затравленного взгляда ему хотелось убивать. Смятение, охватившее его разум, доводило его гнев до предела. Ему нужно было выплеснуть его. Когда лицо Марии исказилось и из ее уст вырвались легкие рыдания, незнакомое чувство боли пронзило его тело. В легких Рафаила все застыло. Это была не та боль, от которой он получал удовольствие. Она не заставляла его член напрягаться, а глаза закатываться от удовольствия.

Это была боль, которую он не мог унять. И он чертовски ненавидел это.

Рафаил сделал движение, чтобы подойти к Марии, приказать ей встать, вытереть глаза и лечь на его кровать.

Но когда он приблизился, и потянулся вниз, чтобы взять ее на руки, Мария встретилась с ним взглядом и прошептала: «Красная роза».

Рафаил замер.

― Красная роза, ― повторила она, и ее стройное тело обмякло от печали, причину которой Рафаил не мог определить, и даже не мог понять.

Эмоции были пустым звуком в его жизни.

Мария произнесла кодовые слова. Зачем она сделала это? Какого черта она сделала это? Он сжал челюсть, а она ― в комок еще сильнее.

― Мне нужен сегодняшний вечер. Необходимо ничем не заниматься с тобой сегодня.

Рафаил понятия не имел, что предпринять. Что сказать. Его руки вновь сжались в кулаки. Он нуждался в ней под собой. Нуждался в том, чтобы она выкрикивала его имя. Он имел ее каждый день, пробуя ее киску и упиваясь криками.

― Пожалуйста, ― умоляла она, а по ее щекам текли слезы.

Рафаил отступил к двери. Попытался убедить себя, что нужно сохранять спокойствие, что он не просто так дал ей возможность произносить эти слова. Он не хотел ее недобровольно. Это только испортило бы его соблазнительную игру. Но когда дошел до центра своей комнаты, знакомый красный туман затуманил его взор. Она отвергла его. Его маленькая роза произнесла кодовые слова.

Она остановила его.

Хотя должна была любить.

Но в данный момент ее лицо было печальным, а по щекам текли слезы. И он понятия не имел, почему. Он не умел считывать таких людей. Не понимал их. Почему люди вообще плакали?

Он хотел понять. Тот факт, что он не мог, не имел такой возможности, как бы ни старался, только усиливал его гнев.

Когти красного тумана сдвинулись, захватывая его лицо, шею, руки и ноги. Он проникал в его тело, пока не задушил его сердце черной пеленой и не заставил жаждать смерти. Услышав очередной всхлип, вырвавшийся из уст Марии, Рафаил выбежал из комнаты.

Он захлопнул дверь и закрыл ее на ключ, заперев Марию внутри с слезами и защитными словами. И даже не заметил, как сбежал по лестнице и вышел на холодный морозный воздух, пока не сел за руль своей машины и не поехал в центр Бостона.

В машине было тихо, если не считать тяжелого дыхания Рафаила. С каждым километром он все крепче сжимал руль. Его взгляд упал на руки. Руки, которые отныне знали каждый сантиметр тела Марии, ощущали ее кожу и соски. И то, как ее пальцы обхватывали его. Он стиснул зубы, вспомнив ее в углу гардероба. Сместив хватку, стал сжимать пальцы, пока не представил под ними не руль, а шею.

И сжал ее так сильно, что, если бы это действительно была шея, он бы сломал ее, раздавив трахею и деформировав кости. Он знал это. Понимал.

Жаждал этого.

Должен был заполучить это. Ему нужно было утолить жажду смерти.

Рафаил мчался к секс-клубу по сельской местности в окружении темной зелени. Он припарковал машину в переулке возле клуба, глубоко в тени. Рафаил позволил своим ногам и своей темной нужде привести его ко входу. Он показал свою карточку и бросился вверх по лестнице. Ему было наплевать, будет ли Орден следить за ним. На самом деле, он даже надеялся на это. Был бы рад драке. Рафаилу нужен был прилив сил, который могла дать только смерть ― чем больше шей свернется под его неистовыми руками, тем лучше.

Первым делом в нос Рафаила ударил запах секса и спермы. В воздухе висел густой дым, маскирующий личности людей. Людей, заплативших целое состояние за то, чтобы их пороли, шлепали и сношали, связывая веревками и цепями. Сегодня Рафаил не играл свою традиционную роль. Не был спокойным и обходительным, бросая соблазнительные взгляды и заманивая жаждущих кисок в свою ловушку. Сегодня он был дикарем. Был необуздан и готов трахать, убивать и выкинуть Марию из головы. Марию с ее льющимися слезами, идеальными длинными волосами и произнесенными шепотом мольбами. Говорящую «нет» ему, его рту, языку и его рукам на ее теле.

Рафаилу не пришлось долго ждать, чтобы заполучить то, чего он хотел. Блондинка, которую он должен был убить еще несколько недель назад, пробилась к нему через толпу, устремив на него свой взгляд. Она была одета в кожаный лифчик и трусики, а ее искусственные сиськи рвались наружу через ремешки, которые совершенно не скрывали ее тело. Трусики также состояли из двух кожаных ремешков, которые обхватывали ее бедра и их внутреннюю часть. Ее киска была открытой и обнаженной, как и ее задница. Рафаил даже не смог вспомнить, как зовут эту сучку.

Встав перед ним и высокомерно вздернув подбородок, она улыбнулась.

― Поллианна (прим.: одиннадцатилетняя героиня одноименной американской книги, которая повествует о девочке, отличающейся необычайно оптимистичным мировоззрением: умением находить позитивные стороны абсолютно во всем) больше не дает тебе того, чего ты хочешь?

Не обращая внимания на ее глупые слова, Рафаил протянул руку и обхватил ее обнаженную киску. Она уже была мокрой. Прекрасно. Меньше хлопот для него. Другой рукой Рафаил обхватил ее всклокоченные, выбеленные перекисью волосы. Пряди под его пальцами ощущались подобно соломе. Они были совсем не похожи на волосы Марии ― ее волосы были шелковистыми, густыми и пахли ванилью и розой. Горечь и ярость вскипели в нутре Рафаила от омерзительного запаха лаванды. Он откинул голову сучки назад, наслаждаясь изумлением в ее глазах. Шлюха-торговка застонала ― она любила грубость. Отлично. Как и он. Рафаил ждал, что его член будет зажат в клетке плоти, жаждал жжения и боли от того, что клетка будет давить на него. Но член даже не шелохнулся. Ничего не произошло.

В этот миг он поддался ярости, грозившей поглотить его целиком.

Но даже в состоянии сильного аффекта Рафаил видел, что к ним стягивается любопытная толпа. Они собирались, чтобы посмотреть, как он доведет эту сучку до исступления. Заставит ее кричать и будет терзать ее кожу, прежде чем трахнет так сильно, что она не сможет ходить неделю. Он знал, что должен отвести ее в заднюю комнату. Уроки Гавриила о скрытности и уединении были усвоены слишком хорошо, чтобы он мог забыть о них.

Запустив руку в ее волосы, Рафаил протащил сучку, млеющую и стонущую от его агрессивного доминирования, через разочарованную толпу в приватную комнату. Захлопнув дверь, Рафаил подтащил шлюху к деревянному коню, стоявшему в центре. Треугольное устройство идеально подходило для того, чего он хотел. Он поднял ее на него, расположив ноги по обе стороны, и сковал ее руки кандалами. К лодыжкам привязал грузы, чтобы удержать ее на месте. Засунув ей в рот кляп, отошел и посмотрел на ее спину. Кожа все еще была красной от того, что кто-то другой порол ее.

Рафаил подошел к стене с плетьми и кнутами и выбрал тонкий кожаный хлыст. Он с силой щелкнул им, и оглушительный звук эхом отразился от стен. Сука застонала от этого звука, и ее бедра дернулись, прижимая клитор к заостренному основанию между ног.

― Красная роза, ― выдохнул Рафаил. — «Красная роза», и я остановлюсь.

Только услышав эти слова, сорвавшиеся с его губ, он почувствовал, что его потребность убивать становится все сильнее и сильнее, пока смерть не стала всем, о чем он мог думать, что мог видеть и чем дышать. И кодовые слова были бесполезны ― на этот раз он не собирался останавливаться. Эта сука не выйдет из комнаты живой. Рафаил ухмыльнулся. Она продавала маленьких детей мужчинам для сексуальных утех. Его рука крепче сжала хлыст. Рафаил был убийцей, конченым язычником с бесконечной черной дырой в сердце и оскверненной сатаной душой, но даже он ― зло во плоти, понимал, что эта дрянь заслуживает смерти за то, что связалась с детьми. Он слишком хорошо знал, какова эта жизнь. Она должна умереть.

Мучительно.

Жестоко.

Погибнуть под его садистскими руками.

Сука кивнула в знак согласия со стоп-словом. Но в ее глазах было возбуждение, а не робость или кротость, как во взгляде голубых глаз Марии. При воспоминании о Марии у Рафаила сжалась челюсть. Он вспомнил ее слезы. Эти чертовы слезы, которых он не понимал, но от которых у него болело все нутро.

«Нет», ― прошипел он сам себе, усилием воли пытаясь выкинуть Марию из головы.

Он трижды обмотал ремешок хлыста вокруг руки, и его губы скривились от злости. Ощущения были совсем не такими, как от волос Марии, намотанных на его ладонь.

― Бл*ть! ― закричал он, когда Мария снова проникла в его голову.

Всегда спокойные руки Рафаила начали дрожать, когда он вспомнил, как Мария сжимала в кулаках простыни, пока он лакомился ее киской, упиваясь ее выделениями. Громко зарычав, он ударил хлыстом по спине сучки. Ударил с силой. Она вскрикнула, и Рафаил увидел, как на ее чрезмерно загорелой коже проступила рана. Ее оглушительный крик отдался в его паху. Он ударил снова, представив себе Марию на деревянной лошади. Как она плачет, отталкивая его. Ее нужно было наказать. Он бил снова и снова, пока шлюха не откинула голову назад и не кончила, потирая клитор о деревянную спину лошади. Он замер. Крики суки в экстазе были совсем не похожи на крики Марии. Они не были приглушенными и мягкими, а были грубыми и резкими и действовали ему на нервы.

Рафаил отбросил хлыст в сторону, расстегнул молнию на брюках и достал свой обмякший член, поднеся его ко рту сучки.

― Оближи, ― приказал он. ― Сделай его твердым.

Сучка застонала от возбуждения и жажды. Ее щеки раскраснелись, и она улыбнулась, увидев его огромный член.

― М-м-м, ― простонала она. ― Да.

Рафаил поднес свой мягкий член к ее жаждущему рту. Его челюсти сжались, когда ее язык выскользнул и лизнул головку. Он смотрел на ее рот и опытный язык. Но чем больше она лизала, тем мягче становился член. Он сжал свободную руку в кулак, а после протянул ее и схватил суку за волосы. Вогнал свой член в ее рот, заставляя ее принять его весь, жестко и непреклонно. Ее бедра снова задвигались, а возбужденный клитор жаждал еще одного шанса кончить. Он проникал в ее рот все быстрее и быстрее. Ожидая, что клетка плоти будет сдавливать его член, пока агония не поглотит его целиком, толкая в восхитительную темноту. Но он ничего не чувствовал. Его яйца не болели. А кровь не приливала к паху.

Он даже не возбудился.

― Нет! ― прокричал он, и его голос эхом отразился от обитых мягкой тканью стен комнаты.

Вытащив свой член наружу, он спустил сучку с коня и за волосы оттащил ее к стене.

― Жди здесь, ― приказал он.

Шлюха облизнула губы, а ее зрачки расширились от предвкушения. Рафаил достал из ящика фаллоимитатор и указал на покрытую клеенкой кровать в углу комнаты.

― Ложись.

Она легла. Он протянул ей фаллоимитатор.

― Трахни себя.

Рафаил рванул на себе рубашку, и пуговицы рассыпались по полу. Он обхватил член рукой и сжал, наблюдая, как фаллоимитатор проникает в ее влажную дырочку. Она начала медленно, словно дразнясь, но это только еще больше разозлило его.

― Быстрее. Заставь себя кончить.

Сучка сделала как он сказал, трахая себя так, словно нуждалась в члене так же сильно, как в дыхании. Рафаил надрачивал свой член в том же темпе, но них*я не происходило. Красный туман, который управлял им с тех пор, как он покинул поместье, все нарастал и нарастал, пока он не превратился в сплошную бурлящую, ходячую ярость. Он подошел ближе к шлюхе и дернул ее руку с фаллоимитатором. Дилдо упало на пол. Рафаил приблизил свой член к ее отверстию.

― Наконец-то, ― прошипела шлюшка, раздвигая ноги до упора.

Рафаил обхватил рукой ее шею. Под его пальцами пульс бился так быстро, что норовил прорваться через кожу. Но его член не подавал никаких признаков жизни. Ничего. Он провел головкой по ее щели и зарычал от ярости. Это была ее вина. Вина маленькой розы. Он нуждался в трахе. И в убийстве.

Это она виновата в том, что сломала его. И в том, что плакала. Почему, бл*ть, она плакала?

― Трахни меня уже.

Рафаил замер, его мысли отвлеклись от бледного лица Марии и веснушек на ее носу, и он вернулся в эту комнату. К суке, которая прижималась своей протухшей киской к его члену.

― Вые*и меня, ― процедила она. ― Или я найду другого, кто сделает это. Кого-то, у кого сможет встать.

Рафаил медленно улыбнулся. Однако это было чем угодно, только не дружелюбием. Он сжал горло сучки. Она сдавленно застонала. Но он не остановился. И сжимал ее шею все сильнее и сильнее, наблюдая, как вены начинают вздуваться под ее кожей. Ее глаза расширились, когда она попыталась вздохнуть. Но Рафаил продолжал улыбаться, холодно и торжествующе. Оторвав руку от своего поникшего члена, он поднес пальцы к ее шее и впился в каждый кусочек кожи. Сучка начала сопротивляться. И впервые за эту ночь что-то кольнуло его в паху. Но этого было недостаточно, чтобы заставить его член напрячься. Этого было недостаточно, чтобы трахнуть суку, которая боролась за свою жизнь. Он сжимал и сжимал, а ее глаза наливались кровью от напряжения. Ее руки сомкнулись на его предплечьях, длинные красные ногти впились в кожу, пытаясь оттолкнуть его. Царапины на его плоти открылись, и из них хлынула кровь. Но он не остановился. Не мог остановиться. И не собирался.

― Умри, ― прохрипел он и почувствовал, как его слова подействовали на шлюху. ― Сдохни, сучка-торговка.

Рафаил рассмеялся, когда она начала брыкаться, пытаясь оттолкнуть его, а ее глаза расширились от его слов. Она неистово дергала руками, царапаясь и пытаясь освободиться. Ее лицо стало ярко-красным. Рафаил сжимал все сильнее и сильнее… пока ее кости не затрещали, и он не почувствовал, как разрывается ее трахея.

Глаза суки, которые никогда больше не смогут моргнуть, были устремлены на него. Рафаил тяжело дышал и пытался совладать с собой. Освободив ее от своей хватки, он опустил взгляд на член. Но тот все еще был обмякшим. Ярость, подобной которой он никогда ранее не испытывал, охватила его. Он натянул брюки, сунул в них член и схватился за еще теплую мертвую суку на кровати.

Рафаил направился к задней двери и скрылся в темноте коридора, который выходил в переулок. Оказавшись снаружи, он бросил суку в багажник. Через несколько минут был уже в дороге и направлялся обратно в поместье. Но его кровь была чересчур бурлящей и горячей, разгоняясь по венам. Он словно превратился в пылающую лаву. Сжав кулак, всадил его в свой член. Сжал челюсти от досады, потому что никакой реакции не последовало. Никакого напряжения. Хлопнув рукой по рулю, Рафаил издал оглушительный рык. Он нажал на газ и вырвался из центра города. Мысленно приказал себе успокоиться. Гавриил убьет его за то, что он едет с превышением скорости и может привлечь внимание копов. Но Рафаилу было наплевать. Сейчас в нем бушевало только гребаное пламя гнева и разочарования. Он попытался представить себе суку, борющуюся за жизнь и ее глаза, когда он велел ей умереть. Мужчина должен был возбудиться. Должен был погрузить свой член в ее затертую до дыр киску и кончить в такт ее последнему вздоху.

Но он не смог. Он мог думать только о Марии. О Марии с ее длинными светлыми волосами и невинными вздохами удовольствия. И ее слезах. Ее гребаных слезах, значения которых он не понимал.

― Сука! ― прорычал он. ― Маленькая роза ― СУКА!

Машину Рафаила занесло, когда он резко остановился возле поместья. Он вылетел из салона, схватив камеру из бардачка. Открыв багажник, направил камеру на мертвую суку и сделал снимок, который станет частью его настенной коллекции. Бросив фотоаппарат на заднее сиденье, сунул полароидный снимок в карман и помчался вверх по каменным ступеням. Как только оказался в дверях, сразу направился к лестнице.

― Раф, твой заказ прибыл, ― с улыбкой сообщил Села.

Но Рафаил проигнорировал его.

― Ох*ительно красиво, брат.

Села нахмурился, бросив взгляд на одежду Рафаила. Но Рафаил не остановился. Он успел пройти всего несколько шагов, когда встретил Гавриила, спускающегося вниз. Впервые за многие годы, вид сорочки священника Гавриила чертовски взбесил его. Рафаил попытался пройти мимо него, но Гавриил встал прямо на его пути. Голубые глаза брата впились в него. Гавриил изучал распахнутую рубашку Рафаила, его исцарапанные когтями руки, грудь, щеки и кровь. Эта сука измазала кровью всю его кожу.

― Где ты был? ― спросил он, и его голос был суров.

Рафаил холодно улыбнулся, и его щеки разболелись от вынужденной любезности.

― Та сука мертва.

― Ты уже убил ее? Тогда почему мы не отметили это событие? ― спросил стоящий у подножия лестницы Вара.

Все его братья были там и смотрели на него с озадаченными лицами. Кроме Михаила, который, как обычно, взирал на него безучастно.

― Сука-торговка мертва, ― сказал Рафаил, обращаясь к Гавриилу.

Гавриил стиснул челюсти.

― Ты возвращался в клуб? Я же запретил тебе возвращаться туда. Орден…

― Мне плевать, что ты что-то мне запретил. П*зда мертва. Заказ выполнен.

Рафаил протянул ключи от автомобиля.

― Она в багажнике моей машины.

― Дай мне ключи, ― сказал Села, его лицо было напряженным, а голос низким. ― Она нужна мне до того, как отправится в крематорий.

Рафаил бросил ключи своему брату. Он мог забрать ее. Разделать и делать все, что захочет с ее отвратительными частями тела.

― Я тоже хочу посмотреть, ― сказал Уриил, и он, Вара, Села, Михаил и Дил выскочили через парадную дверь.

― Тебе запрещено было возвращаться в клуб, ― сказал Гавриил. ― Они могли увидеть тебя. Могли схватить тебя…

― Но не сделали этого, ― ответил Рафаил сквозь стиснутые зубы.

― Это не главное…

Рафаил хотел протиснуться мимо Гавриила, чтобы попасть в свою комнату, но брат схватил его за руку. Рафаил дал волю гневу, который распалял каждое его движение, и швырнул Гавриила в стену. Его рука скользнула к шее брата. Потрясенные глаза Гавриила встретились с его глазами.

― Оставь меня, нах*й, в покое, брат, и не трогай без моего разрешения. Я убил эту суку. А теперь иду в свою комнату, чтобы вернуться к Марии. Больше никогда не вставай у меня на пути.

Рафаил отпихнул Гавриила в сторону, чувствуя на своей спине потрясенный взгляд брата, пока поднимался по лестнице и спешил в свою комнату.

Как только он оказался в своих покоях, запер двери и двинулся к потайной двери, скрытой в стене. Прошел через нее, закрыл за собой дверь и включил свет. Подойдя к принтеру, отсканировал полароидный снимок, распечатал большую копию и прикрепил на стену. Ручкой, которая лежала рядом с принтером, он написал слова «сука» и «торговка детьми» рядом с изображением ее мертвого лица с широко раскрытыми глазами, устремленными в вечность. Отбросив ручку, Рафаил уже собирался выйти из комнаты, когда его взгляд остановился на святыне ― на позолоченной раме, которая дожидалась фотографии Марии.

Как же безупречно она будет смотреться там.

Его гнев угас, когда он подошел и мысленно представил ее запечатленный образ. Были бы зажжены свечи, в вазе стояла бы роза. Мария была бы так прекрасна в своей смерти.

Но образ исказился, когда из ее глаз и по щекам покатились слезы, разрушая воображаемую картину. Ее нижняя губа задрожала, а кожа лишилась цвета.

― Нет, ― прошипел он, сжимая кулаки. ― Нет!

Рафаил выскочил из комнаты и помчался в ванную. Сбросил одежду и уставился на себя в зеркало. Его мышцы были напряжены, а вены на руках вздулись от напряжения, проходившего через все тело. Он обхватил член кулаком и сдавил. Его золотистые глаза были прикованы к своему отражению. Но ничего не происходило. Он сжимал и разжимал, бил по яйцам, но ничего не происходило. Не было крови. Не было напряжения. Не было боли. А он не мог возбудиться без гребаной боли!

Рафаил включил душ на максимальную мощность и температуру. Обжигающая вода полилась ему на голову, смывая с его пальцев и тела запах гнилой киски сучки-торговки. Затем он отступил назад, откинув волосы со лба и лица, и направил раскаленную воду на свой член. Запрокинув голову назад, он застонал, когда вода ошпарила его кожу, но когда он опустил глаза, то увидел, что член не был твердым. Он вышел из душа и, спотыкаясь, побрел по мокрому кафельному полу.

Что, бл*ть, происходило с ним?

Рафаил сжал руки в кулаки и дал волю своей накопившейся ярости. Он с размаху ударил рукой по комоду, отчего флаконы и зеркало упали на пол. Выдернул ящики, отчего его одежда разлетелась по комнате, а сами деревянные части комода разбились о стену. Раф подошел к камину и ударил кулаком в картину над ним. Делал это снова, снова, и снова, пока его рука не обагрилась кровью, а штукатурка старой стены перед ним не обвалилась.

Он не услышал, как Мария подошла к нему сзади. Не видел, как она наблюдала за разрушением его комнаты. Даже не вспомнил о ней, пока на его спину не легла нежная рука. Обернувшись, Рафаил не мог видеть перед собой ничего, кроме смерти. Но лицо Марии, залитое слезами, прорвалось сквозь этот туман.

― Ты, ― мрачно прорычал он и направился к ней.

Мария попятилась назад, пытаясь уйти с его пути. Но Рафаил был в ярости и вне себя от гнева, в порыве которого готов был убить любого, кто посмел встать у него на пути. Мария ударилась спиной о стену, а он навалился на нее всем телом.

― Это твоя вина.

Он сжал свой дефективный член. Глаза Марии опустились на его руку.

― Ты плакала, ― прорычал он, ударяя рукой по стене над ее головой. ― Ты плакала и произнесла «красная роза». Почему, бл*ть, ты плакала?

Рафаил отступил назад и снова ударил по своему члену, но ничего не произошло. Он не напрягся и не давил на плоть. Агония, в которой он так нуждался, не наступала. Ноги Рафаила ослабли, и ему пришлось ухватиться за столбик кровати, чтобы удержаться в вертикальном положении. Он пытался дышать и сохранять самообладание. Такова была его сущность. Он убивал и трахался. Трахался и убивал. Это было равнозначно для него. Одно не существовало без другого. Он представлял себе руки на шее и царапины на коже. Боль. Всегда была только боль. Хлысты… бичи… плети… когда его держали и…

Рафаил откинул голову назад, когда вспышка наслаждения пронеслась по его телу, как пуля в сердце. Он вздохнул и почувствовал, как его член ожил и уперся в клеть плоти. Руками Рафаил вцепился в древо столбика кровати… и опустил взгляд.

― Мария… ― хрипло произнес он, и его голос был резок, как осколки стекла.

Глаза Рафаила помутнели при виде маленькой нежной руки Марии, держащей его член и набухающей с каждой секундой плоти. Она не двигала рукой. Просто держала его член неподвижно, словно он мог обжечь ее, если бы она погладила его. Будто почувствовав на себе его взгляд, Мария подняла голову. Ее взгляд был нервным, кожа ― бледной, а ладонь дрожала. Но знакомое тепло, которого жаждал Рафаил, вытеснило все чувства из его тела.

― Не отпускай, ― приказал Рафаил, крепче сжимая столбик кровати.

Мария не шевелила пальцами, просто позволяя его члену находиться в ее руке, пока боль, в которой так нуждался Рафаил, не запульсировала в его паху, молнией проносясь по позвоночнику.

Он не был уверен, как долго оставался в таком положении, но, когда к ногам вернулась твердость, присел на край матраса. Мария собралась убрать руку, но Рафаил потянулся и удержал ее на себе. Он раздвинул ноги и прикрыл глаза. Прикосновение Марии было теплым ― идеальное дополнение к сдавливающей плоть боли.

― Я не знаю, что делать, ― долетел до его ушей робкий голос Марии.

Открыв глаза, Рафаил увидел перед собой Марию в белом платье, подчеркивающем изгибы ее тела, и желтую розу, вставленную утром в ее волосы, которые были мягкими и гладкими и спадали светлым водопадом на плечи и спину.

― Сожми, ― приказал он, и его низкий голос продемонстрировал то, как мало контроля он сохранял над собой. ― Сожми так крепко, как только сможешь.

Из потрясенных, приоткрытых губ Марии вырвался резкий вздох.

Рафаил не сводил с нее глаз.

― Я приказываю тебе сжать мой член так сильно, как только сможешь. Ты поняла меня?

― Да, мой господин, ― отозвалась Мария, опустив свои блестящие глаза вниз, как маленькая послушная сабмиссив.

Ее щеки покраснели, свидетельствуя Рафаилу о том, что она желала этого. Хотела прикоснуться к нему и заставить его кончить.

― Давай же, ― потребовал он.

Пальцы Марии начали сильнее сжимать его член. Рафаил зашипел, когда знакомые уколы напряжения запульсировали в его яйцах.

― Сильнее.

Он прикусил губу. Кровь хлынула ему в рот, но он проглотил ее. Кровь, боль и ощущение того, что Мария душит его член, были сущим раем.

― Сильнее. Сильнее! ― повторял он, когда рука Марии начала дрожать от напряжения. ― СИЛЬНЕЕ!

Мария обхватила его второй рукой. Его маленькая роза душила его со всей силой, на которую была способна.

Но ему необходимо было быть сверху. Он нуждался в ее маленьком теле под собой. Поднявшись, Рафаил дернул Марию за руку и потянул ее на кровать. Обхватил ее за талию и задрал платье, обнажив киску и живот.

― Схвати меня. Надави на меня. Задуши мой член, ― прорычал он.

Мария повиновалась его резкому приказу, крепко ухватившись обеими руками. Когда ее хватка почти привела к кровоподтекам, Рафаил наклонился вперед, положив руки по обе стороны от ее головы. Она дышала так же тяжело, как он, и ее щеки раскраснелись. Зрачки были расширены, пока она рассматривала его лицо. Наблюдала, как мучительная боль пронизывает тело, словно миллионы кинжалов вонзаются в его кожу.

― Двигай рукой. Проведи вверх и вниз. Подрочи мой член.

Рафаил наклонился и лизнул щеку Марии, спустившись к подбородку, а после на нижнюю губу. Она издала тихий стон.

― Задуши мой член, маленькая роза. Пусть он заплатит за то, что подвел меня.

Мария провела рукой вверх и вниз по члену. Рафаил откинул голову назад, и его глаза закрылись. Мария задвигала рукой быстрее, ее хватка усилилась, и плоть начала набухать. Его яйца истосковались по приливу крови, а головка члена начала пульсировать от удушья. Прикосновения Марии были поистине исступленными, поскольку тело Рафаила трепетало от боли, и каждая мышца пульсировала, требуя облегчения, которое могла принести только разрядка. Сжав челюсти, Рафаил зарычал и кончил, слизывая кровь, вытекающую из рассеченной губы. Его шея напряглась, глаза распахнулись, и он увидел, как белые струйки его выделений украшают безупречный живот Марии. Содрогаясь и продолжая кончать, Рафаил двигал бедрами, пока последние струи его спермы не покрыли голую киску Марии. Он застонал, когда дырочка Марии сжалась от попавших на нее выделений.

Глаза Рафаила были прикованы к сперме, покрывающей полуобнаженное тело Марии. Он застонал и потянулся вперед, втирая выделения в ее живот. Плотская, первобытная потребность подстегивала его. Она заставляла его тереть и тереть, пока сперма не впиталась в ее кожу. Затем его рука опустилась ниже, к ее пупку и бедрам. Мария затаила дыхание от его прикосновения. Когда Рафаил коснулся ее между ног, он размазал свою сперму по клитору, а затем опустился к дырочке. Его глаза встретились с ее глазами, и он ввел палец внутрь. Мария громко застонала, когда он ввел в нее свою разрядку. Волна чувства обладания и собственничества, такая сильная, что у него заболела грудь, охватила его. Он погружал палец в нее до тех пор, пока на ее теле не осталось ни капли спермы. Убедившись, что Мария наблюдает за ним, и взгляд ее голубых глаз устремлен на него, Рафаил вынул палец и поднес его к своему рту, чтобы слизать с кожи его и ее влагу.

Мария сдавленно ахнула. Ее сердце колотилось, а пульс учащенно бился, когда Рафаил прильнул ртом к внутренней стороне бедер, лизнул ее киску и бедра. Он облизнул и ее живот, и пупок ― все места, которые были испачканы его спермой. Затем приподнялся над ней, положив руки по обе стороны от ее головы. Рафаил смотрел на ее лицо, на невинные глаза, смотрящие в ответ, на бледную от слез кожу и веснушки на носу.

― Что ты наделала? ― прохрипел он, покачивая головой. ― Что ты, бл*ть, наделала, маленькая роза?

Изнеможение окутало его, потянуло закрыть глаза и дать телу отдых. Рафаил опустился рядом с Марией, сжал ее волосы в своих руках, лег на матрас и уставился на ее прекрасное лицо.

Он больше не мог трахаться.

А он любил убивать и трахаться. Жил ради этого. Без этого он был никем.

Маленькая Мария помешала его веселью и его жизненной цели.

Наматывая ее волосы на руку, Рафаил не сводил с нее глаз. Возбуждение накатывало на него при мысли о том, что, в конце концов, он обернет шелковистые пряди вокруг ее шеи. О том, как он будет трахать ее, пока она будет шептать его имя…

Она стала для него всем, пока все не будет кончено.

Подобно маленькой розе, которой она и была, она расцветет под его прикосновениями и под его властными наставлениями. Потом, когда настанет время, она завянет и умрет, и лепестки опадут, унося с собой ее прекрасное дыхание и биение сердца. Рафаил вздохнул. Сон надвигался на него.

Закрыв глаза, он увидел ее в гробу, сжимающую в руках длинные стебли, с лепестками красных роз, венчающими ее голову.

Рафаил улыбнулся.

Какое это было бы восхитительное и декадентское зрелище.

Глава 11

Мария осторожно вытащила свои волосы из рук Рафаила, как можно тише слезла с кровати и направилась в ванную. Ее сердце колотилось с каждым шагом. Она закрыла за собой дверь и, повернувшись, увидела себя в зеркале. Не двигаясь, просто смотрела на свое отражение. На свои взъерошенные волосы и раскрасневшиеся щеки. Она сделала неуверенный шаг вперед, потом еще один. Подойдя ближе к зеркалу, сдвинула бретельку платья и позволила ткани расстелиться у ее ног. Будучи обнаженной, встретилась со своим отражением снова. Провела руками по животу и между ног. Она все еще чувствовала, как Рафаил покрывает ее плоть теплыми поцелуями и то, как его мозолистые руки касаются, втирая сперму в кожу. Мария провела пальцами по своему лону и почувствовала, как ее щеки запылали, словно обожженные открытым пламенем. Но не его сперма на ее плоти была самым греховным ощущением. Эта честь принадлежала мысли о том, как палец Рафаила толкается в нее, а на его лице появляется первобытное, дикое выражение.

В этот миг он признал ее своей. Мария чуть не рассмеялась. Дело было не только в этом моменте. Уже несколько недель Мария планомерно погружалась все глубже и глубже в объятия Рафаила. Она отдавалась убийце разумом, телом и душой, потому что так хотел Бог. Но с каждым приятным часом, проведенным в его комнате, с каждым днем в объятиях мужчины, и его ртом на ее плоти, Мария была не в силах продолжать притворяться, что только Божья воля удерживает ее в его постели. Она почувствовала, как какая-то ее часть отделилась от нее с первым оргазмом, подаренным им. Чувствовала, как ее изломанная сущность словно крепится на якорь в его объятиях, в которых он держал ее, прижав к себе.

Она перестала быть сестрой Марией Агнессой, а стала просто Марией, маленькой розой Рафаила.

Мария взволнованно вдохнула. Подняв руку, посмотрела на свои ладони и пальцы. Она все еще чувствовала прикосновение Рафаила к своим рукам. Тряхнула головой, вспоминая его потребность в том, чтобы она причинила ему боль. Отчаяние на его лице, когда он не смог возбудиться. Его гнев, когда он прижал ее к стене и ударил рукой над ее головой.

Благодаря ей он кончил.

Мария, зажав обеими руками его член и двигая по нему вверх и вниз, заставила его кончить. И когда он кончил… его лицо, когда он смотрел на нее… было таким, словно она предложила ему свою душу на позолоченном блюдце. Он произнес ее имя как благословение.

«Мария… маленькая роза…».

Мария вздрогнула и зажмурила глаза, а ее кожа покрылась миллионом мурашек, которые не имели никакого отношения к холоду, а были всецело связаны с парой золотистых глаз, которые проложили себе путь через ее высокие барьеры и проникли в ее израненное сердце.

Мария снова встретилась со своим отражением, подняв руку к стеклу.

― Он заблудшая душа, тот, кто убивает, ― прошептала она, но при этом могла думать только о боли, которую он испытывал, разнося свою комнату на щепки.

Его лицо исказилось, когда он схватился за столб, а тело напряглось, словно кто-то наносил ему удары сзади. Его спина выгнулась дугой, как если бы кто-то бил его плетью, обрушивая на него потоки оскорблений. При мысли о его спине на глаза Марии навернулись слезы. Медленно повернувшись, Мария направилась в душ. Ее руки дрожали от одной мысли о том, чтобы обернуться. Весь день, с тех пор как она услышала от дворецкого о сегодняшней дате, это терзало ее мысли, кололо сердце и лишало сил.

Мария неуверенно шагнула вперед, потянувшись за спину и откинув с нее волосы длиной до бедер. Теплый, еще влажный воздух ванной комнаты поцеловал ее кожу на спине ― кожу, которую она никогда никому не показывала.

― Обернись, ― тихо сказала она себе.

В этом году она сделает это. В этом году она полна решимости. В этом году она встретится лицом к лицу с болью своего прошлого и сможет изгнать давно подавленные воспоминания, а не запирать их в глубине души. Но когда ее руки затряслись, и она вернула на место покрывало из своих густых волос, поняла, что снова потерпела неудачу.

Ей нравилось думать, что она сильная. Нравилось воображать, что она была здесь, с Рафаилом, в этом поместье для убийц, ради Господа Бога. Так оно и было. Но ирония заключалась в том, что она пыталась исцелить Рафаила… но не была способна сделать это даже для самой себя.

Мария смотрела на свое обнаженное тело. Она не знала, сколько ей осталось жить. Но хотела быть в мире со своим прошлым, когда настанет этот час. Когда она пожертвует собой ради спасения грешника, как и многие мученики до нее. Мария разразилась невеселым смехом. Она была уверена, что мученикам, погибшим за веру и Бога, этот процесс не доставлял удовольствия. И ее пронзила дрожь стыда. Потому что ей все нравилось. Ей нравилось подчиняться. Нравилось, что контроль вырван из ее рук. Но еще больше ей нравилось, когда к ней прикасались умелые пальцы Рафаила. Ей нравился его язык между ее ног и то, как его пальцы проникают в нее, заставляя ее разрываться на части от удовольствия. Горячая волна пробежала по шее Марии. Она прикусила губу от нарастающего давления между ног. Одна только мысль о том, что к ней прикасаются так откровенно, заставляла ее тело дрожать и трепетать. Мария задалась вопросом, дал ли ей Бог это наслаждение, чтобы помочь исцелить Рафаила. Или дело было в самом Рафаиле. Они вместе заставили что-то дремлющее внутри нее ожить.

Когда она распахнула глаза, увидела, что ее зрачки почти полностью скрыли голубизну радужки. Она была истощена и измотана. Мария взглянула на душ и направилась к нему, чтобы включить его и смыть с себя следы освобождения Рафаила. Но замерла в центре ванной комнаты, а после подобрала с пола платье и натянула его на себя.

Она понятия не имела, почему ей хотелось сохранить свою кожу такой запятнанной. Она чувствовала запах Рафаила вокруг себя. Он пьянил ее. Но, как ни странно, благодаря ему она чувствовала себя в безопасности. И чуть не рассмеялась от иронии. Ее похититель и убийца заставлял ее чувствовать себя в безопасности.

Это было самым худшим из недугов. Но при этом, именно тем, что она чувствовала.

Выскользнув из ванной, Мария направилась к гардеробной, в которой стояла ее кровать, но, когда увидела Рафаила, замерла. И провела руками по платью, ведя внутреннюю борьбу.

Кажется, Рафаил выиграл.

Мария на цыпочках подошла к его постели. Он лежал так же, как девушка его оставила ― на боку, со щекой покоящейся на его руке, а его изможденное тело было вытянуто на матрасе.

Он был прекрасен. Падший ангел во плоти. Она задумалась, не так ли выглядит сам Сатана. Самый красивый из людей, но при этом, с самой нечестивой душой. В конце концов, он тоже был падшим ангелом. Первым. И не всегда был злым, поскольку был чадом Божьим. Когда-то в нем было добро.

Совсем как Рафаил. Она верила в это всем сердцем.

Взгляд Марии упал на обмякший член Рафаила. Она сглотнула, увидев оболочку, в которую он был заключен. Черный силикон обхватывал его плоть. Мария не могла представить, как такое изделие может доставлять ему удовольствие. Но теперь все встало на свои места. Именно по этой причине он иногда шипел. Поэтому, возбуждаясь, откидывал голову назад и обнажал зубы, словно его окутывало одеяло боли.

― Почему? ― прошептала она, не обращаясь ни к кому, кроме себя.

Мария смотрела на тело Рафаила и разглядывала каждый шрам под четкими линиями и темными татуировками.

«Зачем ему носить такую ужасную вещь, как эта силиконовая оболочка?..»

Она опустила голову. Если по отношению к нему… да к кому бы то ни было… совершались бесчеловечные деяния, это оставляло шрамы, которые были глубже, запечатленных на плоти. Именно шрамы под плотью были самыми серьезными. Потому что вонзались в душу и впивались когтями в сердце.

Это калечило разум.

Она знала. Слишком хорошо это знала…

Внезапно озябнув, Мария направилась к своей кровати. Забравшись под одеяло, закрыла глаза. Но воспоминания об этой дате пять лет назад и последующих месяцах нахлынули с новой силой, лишая ее дыхания. Поэтому она обняла подушку и прижала к груди. Когда сон настиг ее, простыни были влажными от слез, а тело болело от напряжения.

Но сон все же наступил. Вот только ненадолго…

Мария открыла глаза от громкого крика, раздавшегося из спальни. Ее сердце бешено колотилось, пока она пыталась сбросить с сознания плотный туман сна.

«Рафаил».

Девушка прижимала простыню к груди, слушая, как он метался во сне, сражаясь с демонами, что пожирали его. Каждую ночь он кричал и плакал. И каждую ночь она была рядом, подобно ангелу, присматривая за ним. Она не смела прикоснуться к нему после того, как он наказал ее, когда она только появилась. Не хотела навязывать свою заботу тому, кого она, казалось, только отталкивала. Но сегодня все было иначе. Крики выдавали сильнейшую боль. В них звучали страдания и глубокая печаль. И это длилось без остановки. Они обрушивались волна за волной, пока голос Рафаила не охрип, а его крики не сменились тихими, наполненными мукой рыданиями.

Дрожа всем телом и испытывая сильнейшую тревогу, она поднялась с кровати и на цыпочках прокралась к дверям гардеробной. Шторы в спальне были распахнуты, и луна сияла в полную силу. Свечение с неба заливало комнату, осветив то место, где обычно лежал Рафаил. Но когда Мария отыскала его глазами, он не лежал, а стоял на коленях на кровати, опустив голову и прижав ладони к матрасу, тяжело и часто дыша. Мария шагнула вперед и, приблизившись к нему, заметила, что он весь в поту. Его беспорядочные темные волосы слиплись и разметались по лбу. В ее горле образовался ком, когда она увидела этого грозного мужчину таким растерзанным.

Мария не смогла удержаться. Она потянулась вперед и положила руку на голову Рафаила. Его дыхание прервалось. Сердце Марии забилось в горле, она боялась, что зашла слишком далеко. Тело Рафаила напряглось, и он начал медленно поднимать голову. Мария затаила дыхание, когда его золотистые глаза встретились с ее. Ее нижняя губа задрожала от потерянного выражения на его лице, от следов слез, проложивших дорожки на заросших щеках. Его губы были бледными, и, видя его там, в одиночестве на кровати, где ему не к кому было обратиться, Мария захотела стать таким человеком для него. Нет, это было ей совершенно необходимо. Она знала каково это. Знала это душераздирающее, всепоглощающее, снедающее чувство, когда ты абсолютно один в мире, окруженный болью и отчаянием.

Мария вскрикнула, когда Рафаил вскинул руку и схватил ее за запястье, обнажив зубы. В его глазах зажегся огонь, сменив печаль на неприкрытую ненависть. Мария попыталась отпрянуть от столь неожиданного прикосновения, но хватка Рафаила была крепкой.

― Ты хочешь умереть, маленькая роза? ― спросил он спокойно, но с угрозой в низком, измученном голосе. ― Хочешь, чтобы я обхватил руками твою красивую тонкую шею и покончил с тобой прямо сейчас?

Мария молчала и, словно перед ней был самый опасный хищник, опустила глаза. Ее тело обмякло, став безвольным. Она хотела продемонстрировать, что не представляла для него угрозы и хотела лишь дать утешение. Рафаил стиснул ее еще сильнее. Мария сдерживала болезненные стоны, но он вдруг отбросил ее руку в сторону.

― Возвращайся в постель и не беспокой меня до утра.

Несмотря на его резкие слова, она слышала боль в его пренебрежительном тоне. И почувствовала уязвимость его сердца.

Мария знала, что ей следовало послушаться, но, несмотря ни на что, осталась стоять на месте. Она знала, что должна опустить глаза, как приказывал ей Рафаил с самого ее появления в этом особняке. Но она не сделала этого. Не повиновалась ему.

Мария подняла голову, встретившись с разъяренным взглядом Рафаила. Он сделал шаг к ней, и она отступила назад. Мария представила себе отражение своего обнаженного тела в ванной. И подумала о том, что в очередной раз не смогла взглянуть на свои шрамы. Встретившись с потерянным и затравленным взглядом Рафаила, она почувствовала прилив мужества. Мария начала действовать мгновенно, на случай если утратит присутствие духа. Подняв руки, спустила бретельки платья с плеч. При виде ее обнаженного тела ноздри Рафаила раздулись. За последние недели Мария показала ему почти все свое тело. Но она ни разу полностью не избавлялась от платья ― он никогда не снимал его с нее. Она впервые так смело выставляла свое тело на его обозрение. Впервые обнажалась даже перед самой собой.

Челюсть Рафаила сжалась. И Мария увидела, что его член стал увеличиваться. Но сейчас речь шла не о сексе, а об общности и понимании. О сострадании… общей боли и тьме.

Речь шла об исцелении.

Игнорируя слабость в ногах и руках, Мария принялась поднимать волосы. Рафаил восторженно наблюдал, как длинные пряди поднимаются сантиметр за сантиметром, пока Мария не собрала на макушке в небрежный пучок. Она наматывала волосы по кругу, заправляя пряди под них, пока волосы не были убраны полностью. Он вскинул брови от удивления.

Мария боролась с ужасом, подкатывающим к горлу. Закрыв глаза, начала поворачиваться. Она боялась, что ноги подкосятся, но держалась крепко, открыв спину Рафаилу. Пять лет. Прошло пять лет с того дня, как ее похитили. Пять лет с тех пор, как с ее тела содрали кожу. С тех самых пор, как ее связали, заткнули рот и поместили в темноту гроба.

Девушка открыла глаза и посмотрела на картину, которую Рафаил уничтожил всего несколько часов назад. На ней был изображен белый голубь в полете, парящий в кристально-голубом небе. Только теперь голубь был разорван на части, полотно разрушено, а голубое небо превращено в крошево.

― Его звали Уильям Бридж, ― произнесла она, и мрачные воспоминания вырвались на свободу из внутренней тюрьмы, в которой были похоронены. ― Я узнала об этом значительно позже, но оказалось, что он работал уборщиком в моей школе. Он наблюдал в течение нескольких месяцев, прежде чем пришел за мной.

Мария пыталась справиться с першением в горле.

― Не знаю, почему он выделил меня среди других учеников. Это так и осталось тайной.

Она сделала паузу, чтобы собраться с духом.

― Когда мне было шестнадцать, он ворвался в наш дом.

Мария старалась говорить ровно, хотя ее пульс бился со скоростью света, а видения той ночи подавляли всякую радость, которую она когда-либо испытывала.

― Он убил моего отца. Брата. И маму.

Почувствовав, как на глаза навернулись слезы, она не стала вытирать их. Ее руки были парализованы от осознания того, что кто-то видит ее спину. Даже она не могла смотреть на нее, отрастив волосы такой длины, чтобы они служили ей щитом. Защищая ее от прошлого, от которого она бежала столько лет.

― Он не убил меня, ― продолжила она. ― В отношении меня речь шла не о смерти. Вместо этого он схватил меня и отвез в свой дом, расположенный в глухой сельской местности. В дом, куда привозил всех своих жертв.

Мария взволнованно вздохнула.

― Он положил меня в гроб. В металлический ящик с крошечными отверстиями, чтобы я могла дышать.

Она закрыла глаза и тут же перенеслась туда. Ее тело наполнилось страхом, настолько сильным и непреодолимым, что он переполнял ее. Но исповедь продолжала слетать с ее губ. Она знала, что, открывшись о тех событиях, уже не сможет остановиться. Мария обхватила руками свою обнаженную грудь и изо всех сил старалась сохранять самообладание.

― Он удерживал меня там несколько дней, открывая крышку только для того, чтобы давать мне немного воды и куски хлеба для поддержания жизни.

Мария почувствовала, как в ее животе вновь образовалась бездонная яма отчаяния, которая составляла ей компанию все те месяцы.

― Меня морили голодом и держали в гробу столько дней, что я была уверена, что умру.

Лицо Марии залилось слезами, и комната перед ней расплылась.

― Потом он пришел за мной.

Мария вздрогнула при воспоминании о том, как яркое солнце слепило ей глаза после стольких дней в гробу. Она вспомнила боль в теле, когда ее заставляли идти, а ее мышцы сводило судорогой от того, что их пробудили от вынужденного застоя. Вспомнила головную боль от недостатка пищи. Мария посмотрела вниз на свое обнаженное тело. Она припомнила кости, торчащие из бледной кожи, впалый живот, ноги и руки, которые представляли собой лишь бледную кожу, натянутую на кости.

Мария всхлипнула, но продолжила рассказ.

― Он привязал меня к деревянному столу за запястья и лодыжки, животом вниз. И начал вспарывать мою плоть. Он срезал с меня кожу кусками, словно я была коровой, а он сдирал шкуру.

Девушка почувствовала нож в спине, будто снова оказалась на том столе. С трудом сдержала крик, снова чувствуя, как с ее истощенных мышц стягивают кожу.

― Когда он взял все, что хотел, то положил меня обратно в гроб, лицом вниз. Оставил меня там с болью без какого-либо облегчения. Кормил меня через отверстие в дне гроба. Отверстие, через которое я могла блевать, когда боль и воспаление становились слишком мучительными.

Мария вздрогнула, вспомнив те смутные дни, когда не было ничего, кроме агонии.

― Он снимал небольшой кусочек моей кожи за раз. И оставлял на несколько недель в промежутках между этими пытками.

Она потрясла головой.

― Я не знала почему. Я была так истощена ментально и физически, что даже не задумывалась об этом.

Она сделала глубокий вдох.

― Я знала, что умру. Понимала, что погибну в темноте металлического гроба, и никто не будет тосковать по мне. Моя семья была убита, и все ради того, чтобы он мог схватить меня и лишать плоти. У меня не осталось никого, кто любил бы меня, если бы я сбежала. Это было бессмысленно.

Мария почувствовала трепетание в груди ― знакомое колебание энергии, которую ей удалось обрести в тот роковой день. Желание бороться. Желание выжить, несмотря ни на что.

― Я никогда не была религиозным человеком. Мы не посещали церковь. Мои родители были скорее приверженцами движения «нью-эйдж» (прим.: обобщающее название религиозных движений, к которым относят различные культы и секты), чем традиционной религии. Но когда я лежала там, то молилась Богу о том, что, если Он освободит меня, я посвящу Ему свою жизнь.

― Я бредила и разговаривала с божеством, к которому никогда раньше не обращалась. И была уже близка к смерти, когда услышала, как в комнату врываются люди. Вокруг было много голосов, которые, как я была уверена, мне просто почудились. Я услышала, как меня зовут.

Мария улыбнулась сквозь боль.

― Я решила, что умерла и попала на небеса, а голос, который слышала, был голосом моей матери, приветствующей меня дома.

Голос Марии прервался, и ей потребовалось несколько мгновений, чтобы вновь обрести его.

― Крышка гроба была поднята, ― сказала она, прочистив горло, ― и меня залил свет. Самый яркий свет, который я когда-либо видела. Вдалеке раздался звук выстрела. Меня бережно вытащили из гроба чьи-то руки. Это были руки не Уильяма Бриджа, а человека в темно-синей форме. Человека, который прошептал мне, что я в безопасности. Что они нашли меня. Что со мной все будет хорошо.

Мария закрыла глаза и подняла лицо к потолку, будто снова оказалась в сиянии яркого света в тот день.

― Но все, что я могла видеть, ― это льющийся свет, словно от прожектора, и его луч был направлен прямо на меня.

Мария улыбнулась.

― Это был Бог, я знала это. Он услышал мою молитву. Спас меня в самые темные времена. И я знала, что это произошло не просто так. Но не понимала причины.

Мария распахнула глаза, и ее разум прояснился.

― Теперь понимаю.

― Я оказалась единственной, кто выжил, ― сказала она, и почувствовала тяжесть в груди, с которой жила долгие годы. ― В его доме находилось семь девушек, все в гробах.

Чувство вины разлилось по ее венам. Чувство, от которого она так и не смогла избавиться.

― Я была единственной, кого они нашли живой. Со всех нас сдирали кожу и морили голодом. Но я все еще дышала. Мое сердце билось. Они убили Уильяма Бриджа, когда он попытался открыть огонь по офицерам, которые нашли нас. Наш похититель был мертв… а я была единственной спасенной.

Мария чувствовала, как холодный воздух обволакивает ее обнаженное тело. Рафаил молчал. Ее сердце сжалось. Она надеялась, что он найдет утешение в том, что она тоже носит шрамы, нанесенные ей. Что она тоже была разрушена, и, возможно, не подлежит восстановлению. Надеялась, что он сможет понять…

Девушка опустила голову в разочаровании. Ее руки безвольно обвисли по бокам, и она уже собиралась обернуться, как вдруг замерла, почувствовав, как мягкие губы прижимаются поцелуем к одному из ее шрамов. Мария напряглась, а ее глаза наполнились слезами, когда она почувствовала, как Рафаил обхватывает ее за бедра и нежнейшим образом ласкает их. Она затаила дыхание, пока он целовал каждую полоску, содранную с ее спины. Каждый плотный темно-красный шрам, который, как она знала, он видел перед собой ― те следы, которые она никогда не видела сама.

Мария застыла на месте, пока Рафаил поклонялся ее истерзанной коже, словно паломник у алтаря. Нежные прикосновения изгоняли из ее разума и сердца все тревожные воспоминания и чувства. Ночь была тихой, и луна освещала их своим сиянием. Марии казалось, что они находятся на сцене ― две израненные души, нашедшие друг друга при самых невероятных обстоятельствах. Что-то невероятно сильное и непреодолимое толкало их друг к другу, и каждый из них избавлял другого от его страхов и боли.

Она прикрыла глаза, когда Рафаил провел руками по ее бокам, ребрам и спустился вниз. Он ласкал ее с такой теплотой, что ее сердце учащенно забилось. Она почувствовала, как он выпрямился во весь рост. И склонился над ее искалеченной плотью. С благоговением, преклонением… и обожанием.

Положив руки ей на плечи, Рафаил развернул Марию лицом к себе. Она опустила взгляд. Он положил палец ей под подбородок и поднял ее голову. Когда она встретилась с его глазами, оказалось, что они утратили свою холодность, и вместо этого в них появилось янтарное сияние. Он был таким высоким и внушительным. И все же она никогда не чувствовала себя в такой безопасности.

Наклонившись вперед, Рафаил осторожно приблизил свой рот к ее губам, задержавшись возле них. Его глаза встретились с ее глазами, ища в них что-то, чего она не понимала. Затем, он неуверенно накрыл ее рот своим, и Мария почувствовала себя так, словно вновь оказалась на пути света, ослепленная глубочайшей благодатью. Тепло разлилось по ее костям и конечностям, спокойствие проникло в ее кровь и запульсировало в ее хрупком сердце, оживляя его чем-то сродни блаженству.

Отстранившись, Рафаил опустил руки и притянул обнаженное тело Марии к своему. Она положила ладони на его мощные плечи и не сводила с него взгляда, пока он вел их к кровати. Он положил ее на мягкий матрас и прижался к ее телу, укрывая подобно одеялу, вновь даря чувство безопасности. Руки Марии не покидали кожу Рафаила. Она проводила пальцами по его шрамам и татуировкам, проникла ему под мышки и ласкала спину. Глаза Рафаила закрылись, пока она поклонялась ему в ответ, прикасаясь к ранам, которые были глубже поверхности плоти.

Рафаил приподнял лицо Марии за подбородок, заглянул ей в глаза и снова поцеловал. Она застонала, когда его язык проник в ее рот. И обхватила ногами талию Рафаила, выгнув спину, когда его рука проскользнула между ними и провела вдоль ее тела. Хорошо знакомые ей пальцы ласкали и массировали ее тело, пока она не прервала поцелуй, чтобы перевести сбившееся дыхание. Рафаил стал целовать ее шею, горло и щеки. Его рот вернулся к ее и не отрывался даже когда она почувствовала, как напрягся член, и услышала шипение от боли, которую причиняла силиконовая оболочка. Рафаил ввел в нее палец, и Мария тихо вскрикнула, но это было скорее стоном удовольствия. Она не задумывалась о том, что происходит. Просто чувствовала. Пять лет она хранила то, что произошло, только в себе и для себя. Но с помощью Рафаила распахнула дверь, которую вряд ли когда-нибудь сможет вновь закрыть. Не была уверена, что захочет этого.

Рафаил двигал пальцем внутри нее, и она наблюдала за его лицом, когда он потянулся рукой вниз. Только спустя мгновение она поняла, что он сжимает свой член, обхватив его своей крепкой хваткой поверх силикона. Волна печали охватила ее. Она хотела, чтобы он освободился от того, что заставляло его нуждаться в такой боли и насилии во время интимной близости. Когда она посмотрела в глаза Рафаила, то замерла. В его золотистых глазах она увидела нечто такое, чего никогда не видела раньше. Ни у одного мужчины. Ранимость. Поразительную ранимость.

Рафаил молчал, и Мария наслаждалась тишиной. Ее монашеский обет превратил безмолвие в убежище для ее хрупкой души. Когда Рафаил приподнял бедра Марии и вошел в нее, не было произнесено ни слова. Не было ни криков наслаждения, ни откровенных стонов. Были только сбивчивые вдохи и ощущение неземной свободы.

Мария задыхалась, сжимая бедра, когда движения Рафаила стали приносить боль. Он остановился, наблюдая за ней в поисках сигнала к продолжению. Этот мужчина, этот сломленный и агрессивный мужчина, такой властный и мрачный, ждал, когда Мария будет готова к его движениям. Отдавая ей контроль.

Она не была уверена, понимал ли он это. Но кажется он понимал.

Слезы залили глаза Марии, когда она опустила руки на нижнюю часть его спины и направила мужчину обратно в себя. Ее глаза зажмурились, когда он толкнулся вперед. Она сдержала крик, когда он прорвал ее девственность и заполнил до упора. Рафаил приостановился, пока Мария пыталась перевести дыхание. Перехватив его взгляд, она кивнула, без слов призывая двигаться. И он сделал это. Он входил в нее, сжимая челюсти, толкаясь все глубже и глубже, и каждое движение становилось менее болезненным, чем предыдущее. Пот блестел на их телах, а луна придавала их коже неземное сияние. Мария не могла отвести взгляд от него ― от мужчины, который, как она знала, все еще хотел убить ее. Что-то случилось с ним в его прошлом. Она не знала, расскажет ли он когда-нибудь, что именно. Но чем бы это ни было, оно заставило его уверовать в то, что единственный путь для него ― это убийства, насилие и порок.

Прервавшись, Рафаил подхватил Марию под спину и потянул ее наверх. Опустился на колени и усадил Марию на себя. Он направлял ее бедра, входя и выходя из нее. Мария не могла остановить слезы, когда он поднял руки и медленно и нежно провел руками по ее спине, погладив шрамы. Ее нижняя губа задрожала, но когда она заглянула в глаза Рафаила, то увидела в них отчаянную невысказанную потребность. Мария переместила руки с плеч Рафаила на его шрамы ― большие красные рубцы, пересекающиеся неровными полосами. При этом они не останавливались. Пока они двигались и соединялись, погружаясь все глубже друг в друга, их руки исследовали шрамы ― шрамы, которые никто раньше не видел, и о которых никогда не говорилось. Представляющие секреты, которые они оба хранили и демонов, которые жили глубоко в их душах.

Рафаил двигался все быстрее и быстрее, пока у Марии не перехватило дыхание, а в позвоночнике не стало нарастать давление. Глаза Рафаила засверкали, а толчки стали хаотичными. Это зрелище было слишком захватывающим для Марии. Покачивая бедрами, она стремилась к наслаждению, которое мог доставить ей только Рафаил. Он не отставал от нее, прижимая ее к своей груди. И когда его губы мягко прижались к ее губам, а его язык наполнил ее рот сладчайшим вкусом, Мария отстранилась, прикрыв глаза и вновь утопая в ослепительном сиянии.

Она прижалась лбом к его лбу. И они крепко обнялись, сохраняя молчание. Рафаил выскользнул из нее и уложил на кровать. Затем опустил взгляд на член, покрытый оболочкой. Мария проследила за его взглядом и покраснела, увидев пятно крови. Но прежде, чем смущение овладело ею, Рафаил перевернул ее на спину и раздвинул ноги. Она наблюдала за ним, затаив дыхание в ожидании того, что он собирается сделать. Он медленно двинулся вниз по ее телу, устраиваясь между ее ног. Провел руками от внутренней поверхности ее бедер до самого лона. Мария вздрогнула от неожиданности, но после ее сердце растаяло, когда Рафаил поцеловал то место, где только что находились его руки. Он целовал ее бедра, пока не добрался до сердцевины и нежно лизнул ее. Мария прикрыла глаза от удовольствия, которое он ей дарил. Она даже не задумывалась о том, что на ней была кровь ― кровь, которую он поглотил. Рафаил был хозяином ее девственности. Поэтому ее кровь принадлежала ему.

Он осыпал ее поцелуями, принося облегчение, после чего поднялся и лег рядом, прижавшись грудью к ее груди. Потянувшись к пучку Марии, он распустил длинные пряди. У нее свело желудок, когда она увидела, как вспыхнули его глаза, в тот момент как ее волосы окутали их, покрывая плечи и руки Рафаила, создавая кокон, в котором они могли укрыться.

Мария задумалась, стоит ли ей уйти. Должна ли она вернуться в свою постель.

Словно прочитав ее мысли, Рафаил притянул ее ближе.

― Сегодня ты останешься в моей постели, маленькая роза. Останешься со мной.

Он закрыл глаза и, обняв ее за талию, быстро погрузился в глубокий сон. Мария провела пальцем по его лбу. Морщины, которые были так отчетливо выражены прежде, исчезли. Никакого напряжения. Никакой боли.

Мария закрыла глаза и обняла его в ответ.

Две сломленные души переплелись.

Годы подъема на рассвете способствовали тому, что Мария просыпалась очень рано каждый день, еще до появления солнца, в то время пока весь остальной мир еще крепко спал. В том числе и Рафаил, который все еще обнимал ее, и на его прекрасном лице царило безмятежное спокойствие.

Мария воспользовалась моментом и, пока он спал, впитывала в себя его черты. Она чувствовала себя разбитой, но воспрянувшей духом после того, как поделилась с ним своим прошлым. И открыв ему свои тайны, она каким-то образом заставила тьму, таившуюся в глубине ее души, исчезнуть.

За окнами начали просыпаться птицы. Но солнце по-прежнему дремало.

Мария двигалась как можно тише, высвобождаясь из-под тяжелой руки Рафаила. Она замерла, когда он зашевелился, но его дыхание быстро выровнялось, и Мария соскользнула с кровати. Она пошла в ванную, чтобы освежиться и почистить зубы. Когда вышла, посмотрела на закрытые двери. Марии нужно было покинуть это помещение. Ей нужно было проветрить голову. Она понимала, что находится в плену, знала, что не имеет права разгуливать, как ей заблагорассудится. Но у нее не было намерения сбежать. Ей просто нужно было пройтись. Отойти на некоторое расстояние и осмыслить произошедшее. Избавить свой разум от тягостных воспоминаний, которые было трудно вновь пережить.

Мария окинула себя взглядом. Нуждаясь в чем-то более подходящем, она пошла в комнату, в которой, как она знала, переодевался Рафаил. Когда вошла туда, то обнаружила еще одну гардеробную, меньшую, чем та, в которой она жила. Мария провела рукой по одежде. Каждая вещь пахла Рафаилом. Это заставило ее душу наполниться теплом.

Найдя шелковые штаны, которые он любил носить, она надела их и подобрала черную рубашку, валявшуюся на полу, которую он надевал совсем недавно. Натянув ее, Мария вдохнула свежий запах воды и морской соли. Для нее этот запах ассоциировался с Рафаилом.

Мария вышла из гардеробной и подошла к запертым дверям, как можно тише открыла замки и выскользнула в коридор. Прошла по коридорам, спустилась по лестнице и пересекла холл, впитывая в себя все вокруг. Она восхищалась старинными картинами, висевшими на стенах, дорогими коврами и мебелью. Она растворилась в особняке, позволяя своим ногам вести ее туда, куда они пожелают. И с каждым шагом чувствовала, как оковы ее прошлого начинают спадать. Это происходило благодаря Рафаилу.

Они сделали это вместе.

Мария уже собиралась вернуться на лестницу, когда услышала сдавленные крики и стоны из-за соседней двери. Она услышала хлесткий звук, удивительно похожий на удар кнута. Сердце Марии заколотилось от тревоги. Она знала, что должна была уйти, спрятаться в безопасности объятий Рафаила и его покоев. Но, увидев слегка приоткрытую дверь, Мария пошла на звук страдальческих стенаний и заглянула внутрь. Ее лицо побледнело. В центре каменного пола сидел обнаженный отец Гавриил, а его спина кровоточила от ударов, которые он наносил на свою плоть. Мария подскочила, когда бич, который он держал в руках, вонзился в его кожу, рассекая спину, и из раны хлынула кровь. Его голова была склонена, и он задыхался. А спина была изуродована… так же, как и у Рафаила.

Мысли Марии вихрем пронеслись в ее голове.

«Кем были эти мужчины? Что произошло, что заставило их так сильно истязать себя? Причинять себе такую боль?»

Она понятия не имела, были ли другие братья в доме подобны им, но после того, как она увидела, как Рафаил, а теперь и Гавриил совершают над собой такие зверства, она догадалась, что другие, вероятнее всего, были такими же.

Когда Гавриил собрался нанести новый удар, Мария сорвалась с места. Она бросилась через дверь и поймала его за запястье. Гавриил вздрогнул и его белокурые локоны хлестнули ее по лицу. Его голубые глаза были переполнены болью. У Марии свело живот, когда она увидела на его бедрах килики ― на каждой ноге по одной, вонзавшиеся в кожу.

― Гавриил, ― прошептала она, с грустью произнося его имя.

При звуке своего имени Гавриил выронил бич и отдернул руку. Он вскочил на ноги и бросился через всю комнату, чтобы накрыться халатом. Но Мария видела его кожу ― едва ли не каждый участок тела был покрыт шрамами. На его груди, как и у Рафаила, была татуировка в виде меча и ангельских крыльев.

Мария осознала, что не имела ни малейшего представления о том, что происходило в этом доме. И с этими мужчинами.

Гавриил обернулся. Через фланель его белого халата просачивалась кровь.

― Что ты здесь делаешь, Мария?

Мария проигнорировала его вопрос и подняла с пола потрепанный окровавленный бич. Она обратила внимание на семь узлов с веревками и острыми наконечниками на них.

― Гавриил, ― прошептала она. ― Почему ты делаешь это с собой?

Гавриил провел рукой по своим волосам.

― Ты не поймешь.

― Так объясни мне.

Марии нужны были ответы. Ей необходимо было знать, что происходит в этом особняке. Что-то в ее нутре заставляло ее выяснить это.

Гавриил поднял на нее глаза. И беззлобно рассмеялся.

― Ты с Бретренами. Ты не поймешь.

Он пожал плечами, и на его лице появилось выражение откровенного отвращения.

― А может и поймешь. Не исключено, что ты даже видела причину этого воочию.

Мария была потрясена, увидев, что взгляд Гавриила стал темным и угрожающим. Она никогда не думала, что у него может быть такая сторона.

С другой стороны, она его совсем не знала.

Мария нахмурилась, прокручивая в голове его комментарий. Гавриил внимательно наблюдал за ней, как ястреб за своей добычей. Мария покачала головой.

― С кем? Кто такие Бретрены? О чем ты вообще говоришь?

Гавриил открыл было рот, чтобы ответить, но на его лице вдруг появилось выражение растерянности.

― Бретрены, ― четко произнес он.

Его глаза не отрывались от ее, и они были сужены, словно пытаясь прочитать что-то в ее выражении. Прежде чем она успела задать еще какие-либо вопросы, Гавриил шагнул ближе к Марии. Он взял бич из ее руки. Мария заметила, как он поморщился. Должно быть, ему было больно от нанесенных ран и килик…

Гавриил положил бич в шкаф, затем повернулся к ней, сложив на груди руки.

― Ты работаешь на отца Куинна.

Его голос был напряжен от едва сдерживаемого гнева.

― Я… я не работаю на него, ― сказала Мария.

Она больше не будет этого делать, даже если ее найдут когда-нибудь. Не после того, что она только что разделила с Рафаилом.

Увидев рядом стул и стол, она села, сбрасывая напряжение с плеч. Мария встретилась взглядом с Гавриилом и скрестила руки на коленях.

― Я послушница в монастыре сестер Милосердной Богоматери. И в скором времени собираюсь дать последние обеты.

Гавриил вскинул брови от изумления.

― Монахиня?

― Скорее буду ей в ближайшее время.

Он простоял в созерцательном молчании пару минут, после чего сел по другую сторону стола. Мария обвела взглядом комнату. В глубине комнаты стоял еще один стол, на котором лежала тарелка с хлебом. Мария увидела рядом с тарелкой какие-то склянки, но тяжелый вздох Гавриила отвлек ее внимание, прежде чем она успела определить, что в них находится.

― Как… как ты с ним познакомилась? С отцом Куинном?

― Он мой наставник.

Гавриил провел рукой по лицу. Под его глазами залегли тяжелые мешки. Он выглядел изможденным и до крайности истерзанным.

― Гавриил, ― Мария указала на его грудь. ― Что это за эмблема, которую вы с Рафаилом носите? Кто такие Бретрены? Я совсем запуталась.

Гавриил казалось, целую вечность напряженно смотрел на нее, пока не откинулся на стуле, и все напряжение не покинуло его плечи. Его взгляд затуманился, и Мария поняла, что он больше не смотрит на нее, а погружен в какие-то свои мысли. Она сдвинулась на краешек стула, и ее грудь заныла от тревожного предчувствия.

― Мы были сиротами.

Сердце Марии сжалось от боли в голосе Гавриила.

― Некоторые из нас осиротели еще в младенчестве. Другие будучи маленькими детьми.

Мария поняла, что «мы» обозначает его и остальных братьев Рафаила.

― Нас отправили в приют Невинных младенцев.

Гавриил моргнул и встретился с ожидающим взглядом Марии.

― Мы находились под опекой и наставничеством отца Куинна.

Осколки льда кристаллизовались в крови Марии.

«Отец Куинн».

Гавриил улыбнулся, но на его поджатых губах читалась скрытая мука.

― Я был его лучшим учеником. Мечтал стать священником. Собирался посвятить свою жизнь церкви.

Он кивнул в ее сторону.

― Как и ты, я полагаю.

Мария натянуто улыбнулась. Все было не совсем так. Мария выбрала церковь только тогда, когда ее семью убили, и Бог даровал ей чудо, сохранив жизнь. Ее венчание с Христом было платой, а не мечтой всей ее жизни.

― Но мой брат… ― Гавриил прервался, когда Мария свела вместе брови. ― Михаил.

Мария попыталась вспомнить, кто из мужчин из столовой был этим человеком.

― Тот, у которого клыки и пузырек с кровью на шее, ― пояснил Гавриил.

Девушка слишком хорошо его помнила. Он был похож на вампира, а в его голубых глазах плескалась тревожная пустота.

― Михаил. Мой настоящий, родной брат всегда был не таким, как все. Он хранил в себе тьму с тех пор, как мы были маленькими детьми. Я всегда считал, что это из-за того, что мы были свидетелями медленного угасания нашей матери…

Он замолчал, не закончив эту историю.

― Но я ошибался. Михаил просто любил кровь и причинение боли другим людям.

Гавриил вздохнул.

― В общем, отец Куинн, отец Маккарти и отец Брэйди забрали его после того, как он ранил другого ученика. Я не знал куда. Один друг подсказал мне, что их отвезли в подземное здание на территории церкви. Известное как Чистилище.

Гавриил убедился, что она смотрит прямо ему в глаза.

― Место, куда тайная секта католических священников, известных как Орден Бретренов, забирает мальчиков, которых они считают злыми, пытает их, насилует и в итоге либо обращает в свою веру… либо убивает.

Все это походило на плод разыгравшегося воображения. На мгновение Мария подумала, что все мужчины в поместье были сумасшедшими. И то, что говорил Гавриил, было не чем иным, как проявлением его темных фантазий. Но потом она вспомнила о жесткости Рафаила и его потребности в контроле… о биче Гавриила и его киликах.

― Нет, ― прошептала Мария, качая головой в неверии.

Гавриил подался вперед, сцепив руки, словно в молитве.

― Я притворился злым, чтобы попасть туда. Я должен был найти Михаила.

На его мягких чертах застыло затравленное выражение.

― Он был там. Михаил и все остальные братья, которых ты видела в этом доме.

― Рафаил, ― пробормотала Мария.

Ее грудь сжималась, словно на нее давила какая-то тяжесть. Гавриил печально кивнул. Мария попыталась представить себе юного Рафаила, осиротевшего, одинокого и страдающего. Это раскололо ее сердце на части.

«Через что он был вынужден пройти?»

― Мария, отец Куинн ― верховный священник Ордена. Мы сбежали от них. И с тех пор они разыскивают нас.

Мария глубоко дышала, пытаясь сохранять спокойствие… и вдруг ей все стало ясно. Ее использовали, чтобы заманить Рафаила. Отцы Куинн и Мюррей использовали ее, чтобы поймать Рафаила под прикрытием ее заключительного обета

― Почему? ― прошептала она. ― Почему они так сильно хотят вернуть вас?

― Они считают нас злом, выпущенным на свободу. Неудача, которую они должны исправить. Орден ― это современное продолжение испанской инквизиции, Мария. Если ты знаешь что-либо об устройствах и методах пыток, использовавшихся в те времена инквизиторами, ты поймешь, насколько садистскими являются убеждения и методы отца Куинна и Бретренов.

К горлу Марии подступила рвота. Она не могла в это поверить.

«Устройства? Инквизиция? Гавриил наверняка ошибается».

Она так и сказала ему.

― Я… ты говоришь правду?

Лицо Гавриила потемнело от гнева, и он распахнул полы своего халата.

― Это наш знак, который мы создали для себя. Мы ― Падшие. Все мы были переименованы Орденом в честь архангелов. Это насмешка над нашей темной и греховной природой. Когда мы были детьми, они накололи нам на грудь крест Святого Петра (прим.: перевернутый латинский крест, который восходит к католической традиции, согласно которой, будучи приговоренным к смерти, Петр просил, чтобы его крест был перевернут вверх ногами, так как он чувствовал себя недостойным быть распятым так же, как Иисус), чтобы продемонстрировать, какими грешниками мы являемся.

Гавриил натянул халат обратно. Мария находилась в состоянии шокового оцепенения.

― Мы назвались Падшими. Это помогло нам сплотиться. И способствовало сохранению наших рассудков.

Мария вспомнила клеймо на груди Рафаила. Закрыла глаза и представила, как он бьет себя в пах, ту самую силиконовую оболочку, в которой он зажимал свой член, и то, как он держался за столбик кровати, словно его пороли сзади. А еще крики по ночам, пот и кошмары…

Это было правдой. Все, что сказал Гавриил, было правдой.

― Нет… ― прошептала Мария, и ее голос сорвался, а глаза наполнились слезами. Встретившись взглядом с Гавриилом, она призналась: ― Они сказали мне, что я должна взять на себя особую миссию перед тем, как дать последние обеты церкви ― задержать могущественного и опасного убийцу, чтобы убрать его с улиц и не дать ему причинять вред другим. Я согласилась на это… из-за своего прошлого.

Мария рассказала Гавриилу об убийстве родителей и своем похищении. Он внимательно слушал. Когда она закончила, Гавриил потер уставшие глаза.

― Они использовали тебя, Мария. Они использовали тебя. Они знали о твоем прошлом и распорядились этим в своих целях. Они не слишком высокого мнения о женщинах. Их кредо гласит, что женщины ― дочери Евы и искусительницы, предрасположенные к греху. Ты стала лишь орудием.

Руки Марии дрожали. Она держала их на коленях, боясь, что ее поглотит ярость.

― Они хотят убивать? ― спросила она, когда немного успокоилась. ― Твои братья? Все они убийцы?

Гавриил рассмеялся, но в его смехе не было веселья.

― Это была моя идея. Я нахожу людей, которые наслаждаются малоприятными удовольствиями в жизни ― людей, которые совершают зло. И посылаю своих братьев убивать тех, кто заслуживают этого, прежде чем те убьют невинных. Потому что они непременно так поступят. Мои братья убивают других убийц ― тех, кто хуже их самих.

Он посмотрел на пламя зажженного рядом с ними очага.

― Я полагал, что это связано с их жизненным началом. И всем сердцем верил, что их можно исцелить.

Гавриил встретился взглядом с Марией, и она почувствовала боль, волнами распространяющуюся от его тела.

― Я ошибался.

Он втянул в себя воздух.

― Полагаю, что они родились такими, в конечном счете. Полагаю, что внутри каждого из них живет тьма. Тьма, которую невозможно побороть. Я больше не могу притворяться, что это не так.

Лицо Гавриила побледнело.

― То, что ты здесь ― является подтверждением этого. Тебя не должны были приводить сюда. Рафаил нарушил приказ, когда увидел тебя. Но…

Гавриил указал на волосы Марии.

― Ты ― самая большая фантазия Рафаила, Мария. Отец Куинн использовал тебя, потому что хорошо знает Рафаила и то, что может привлечь его.

― О чем ты?

Гавриил вновь указал на ее волосы.

― Об этом.

Мария вспомнила о том, как Рафаил поглаживал ее волосы, расчесывал их и сушил, напевая «Круг вокруг розочки». Ее волосы постоянно находились в его руках. Но она не хотела знать, как он желал убить ее. Некоторые вещи лучше оставлять в секрете.

― Это была скорее идея отца Мюррея, ― отметила Мария.

Гавриил замер.

― Что?!

Его лицо побледнело.

― Отец Фрэнсис Мюррей? Молодой с темными волосами и глазами? ― быстро спросил он.

Мария кивнула. Гавриил прикрыл глаза. Ее сердце замерло от его странной реакции.

― Гавриил…

― Рафаил, ― это было всем, что он сказал, прежде чем снова закрыл глаза и опустил голову.

Реакция Гавриила заставила ужас просочиться в кости Марии.

― Что? Пожалуйста, скажи мне.

Гавриил покачал головой.

― Не мне рассказывать об этом.

Он поднялся на ноги и посмотрел на огонь.

― Они били меня. И пытали.

Гавриил сжал руки в кулаки и зажмурил глаза.

― Они… насиловали меня.

Сдавленный всхлип вырвался из пересохшего горла Марии.

― Снова и снова в течение многих лет.

Гавриил обернулся к Марии, но в его глазах не было ничего, кроме пустоты. Будто воспоминания, которыми он делился, высасывали всю жизнь из глубины его души.

― Все это делал отец Куинн. Я был его подопечным.

Мария прикрыла глаза и попыталась отдышаться. Она больше не сомневалась в словах Гавриила. Она видела в его взгляде, позе и надломленном голосе, что все это было правдой. И если это произошло с Гавриилом… Мария распахнула глаза.

― Рафаил, ― пробормотала она. ― Это случилось и с ним, не так ли? Со всеми твоими братьями.

И затаила дыхание, молясь, чтобы она ошибалась.

― Это его история, Мария. Я не стану предавать его доверие подобным образом.

Но Мария понимала, что это так. На нее обрушилось осознание.

«Отец Мюррей… Реакция Гавриила на его имя. Был ли он тем, кто причинял боль Рафаилу? Насиловал ли он его?»

Мария поднялась на ноги, не в силах усидеть на месте.

― Ты причиняешь себе боль, потому что чувствуешь свою вину.

Это не было вопросом. Душа Гавриила словно пульсировала от отвращения к себе и стыда.

Он грустно рассмеялся.

― Я посвятил себя Богу, когда был подростком, но вместо этого занялся дьявольскими деяниями. Я заслуживаю наказания. Заслуживаю гореть в аду.

Мария направилась к выходу из комнаты. Ее душа была сломлена и опустошена. Она не знала, как утешить человека, который так далеко зашел в ненависти к себе. И откровенно говоря, она хотела ― нет, ей было просто необходимо вернуться к Рафаилу. Какая-то магнетическая сила притягивала ее обратно к нему. Она чувствовала себя разбитой, и знала, что только Рафаил способен заставить ее вновь почувствовать себя живой.

Но когда Мария уже собиралась выйти, она взглянула на столик в углу. И замерла. Склянки, которые она увидела со своего места, были наполнены кровью. Рядом с ними лежали крошки пропитанного кровью хлеба. Она провела пальцами по внутренней стороне своей руки, где Гавриил взял ее кровь и оглянулась на лидера Падших.

― Ты ― пожиратель грехов.

Гавриил опустил голову. Мария подошла к столу, провела рукой по потертому дереву и увидела их. Склянки выстроились в ряд, и на каждой были бирки с именами: Михаил, Селафиил, Варахиил, Иегудиил, Рафаил, Уриил… Мария…

Мария задохнулась, увидев свое имя и заметив, что ее пузырек с кровью опустошен и использован. Он поглотил ее грехи. Гавриил использовал устаревший ритуал, вымерший много лет назад, и попытался очистить ее душу от грехов, взяв их на себя.

― Я не смогу спокойно смотреть на то, как они умирают с таким количеством зла в их жилах. Я люблю их. Они мои братья.

Голос Гавриила надломился.

― Они ― все, что у меня есть. Если есть хоть какой-то способ спасти их души, я сделаю это.

Сердце Марии разрывалось от жалости к человеку, который нес такое бремя на своей душе.

― А что насчет меня? ― спросила она.

Гавриил вздохнул и встретился с ней взглядом.

― Рафаил убьет тебя, Мария. Он такой, какой есть. Это никогда не изменится.

Ее сердце заколотилось в груди от его откровенных слов. Он подошел к ней и положил руки ей на плечи.

― Когда Раф привез тебя в дом, я должен был защитить нас. Я не мог отправить тебя обратно к нашим мучителям только за тем, чтобы ты рассказала им, где мы живем. Я должен был защитить своих братьев… Не мог спасти твою жизнь, но хотел спасти душу.

Мария кивнула, и в ее горле образовался ком от его слов. Он пытался спасти ее, когда все было потеряно для нее… а Рафаил, как бы сильно она ни желала обратного, в конце концов, остановит ее сердце.

Она накрыла руку Гавриила своей. Если он и почувствовал, что она дрожит, то не подал виду.

― Ты хороший человек, Гавриил.

Мария улыбнулась, хотя и с натяжкой.

― Из тебя получился бы хороший священник. Лучше, чем те, кто жестоко обращался с тобой.

― Спасибо, ― поблагодарил Гавриил, и похоже, что искренне.

Он отступил назад. Мария смотрела, как он открывает дверцы шкафа и достает окровавленный бич. Наблюдала, как он раздевается и опускается на колени на каменный пол. Мария отвернулась, не успев увидеть, как бич обрушивается на него, но услышала ужасающие звуки ударов веревки о плоть.

В оцепенении Мария закрыла дверь, а в ее голове проносилось слишком много мыслей, трудных для принятия. Существование Ордена, деяния по отношению к Гавриилу, его братьям… и Рафаилу. Боль, которую он испытал в детстве. Пытки… изнасилование.

И несмотря на это, и на все то, что их связывало, он собирается убить ее.

Но он просто был таким, какой он есть.

Мария последовала обратно в покои Рафаила. Он все еще крепко спал. Мария сбросила одежду и положила ее на место. Затем снова забралась в постель. Рафаил открыл глаза, обхватил ее за талию и притянул к себе. Его брови сошлись в сонном замешательстве.

― Мне нужно было в туалет, ― солгала она. ― Спи.

Все еще полусонный Рафаил наградил Марию самой лучезарной и прекрасной улыбкой, какую она когда-либо видела. Это привело ее в восхищение.

Этот мужчина… несмотря ни на что, завладел ее сердцем.

Рафаил закрыл глаза, пальцами нащупал волосы Марии и сонно намотал их вокруг своей руки. Мария наблюдала за ним, пока его грудь выравнивалась под действием сна. Она провела пальцем по его щеке, восхищаясь его красотой. Ее взгляд упал на эмблему на его груди. Эмблему, которую носили все Падшие, чтобы скрыть перевернутый крест, который отец Куинн нанес им на кожу в детстве. Мария закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ей было больно, ее пытали и ломали. Но ее не брали против ее воли в сексуальном плане, ни Бридж, ни тем более Рафаил. Она догадывалась, что это произошло потому, что он сам был лишен этого права ― его честь и достоинство были отняты у него жестокими мужчинами. Ей не говорили снова и снова, каждый день в течение многих лет, что она ― зло и попадет в ад. Слезы текли по щекам Марии. Ее любили. Пока они были в ее жизни, ее мать, отец и брат горячо любили ее.

Рафаил притянул ее ближе, словно почувствовав ее душевное смятение.

«Что Рафаил знает о любви? Сколько лет ему было, когда он осиротел? Любил ли его кто-нибудь когда-нибудь? Как умерли его родители?»

Изучая лицо своего будущего убийцы, Мария не могла найти в себе силы осудить его, назвать грешником и убийцей во плоти. Она видела перед собой лишь маленького потерянного мальчика. Мать-настоятельница Марии говорила ей, что грех ― это следствие отсутствия любви в сердце. Рафаил нуждался в убийствах, потому что его снедали мучительные воспоминания, преследовали сны и желание причинять боль. Мария поклялась Богу любить Его и других людей, невзирая на их проступки. Она подумала о мученицах, в честь которых ее назвали. Две женщины, которые погибли, потому что их вера была настолько сильна, что они без сожаления принесли себя в жертву. Мария Горетти ― молодая девушка, получившая четырнадцать ножевых ранений за то, что отказала мужчине в сексуальных утехах. И святая Агнесса Римская. Христианка из Рима, в котором в то время было запрещено быть приверженцем Христа. В раннем подростковом возрасте в наказание за то, что она была христианкой, ее протащили обнаженной по улицам в бордель, где мужчинам приказали насиловать ее только лишь за ее веру. Рассказывали, что ее волосы мгновенно выросли настолько длинными, что прикрыли ее тело, защищая ее целомудрие от голодных глаз нападавших.

Как молодая девушка, пережившая нападение убийцы, Мария черпала мужество у этих женщин. Они умерли за свою веру. За свои убеждения так и Мария поверила в Рафаила. Пока у нее будет воздух, чтобы дышать, он будет ее религией. Ее верой. Станет ее единственным богом, пророком и ангелом. И Мария одарит его любовью, которой он был лишен всю свою жизнь. Если он все же решит забрать ее жизнь, то, по крайней мере, она умрет, зная, что сделала все возможное, чтобы спасти его душу.

Подобно Марии и Агнессе, она будет защищать свой выбор собственной жизнью… даже если это будет означать уплату самой высокой цены.

― Спи, маленькая роза… спи… ― пробормотал Рафаил и поцеловал Марию в щеку.

Свернувшись калачиком в его крепких объятиях, она закрыла глаза. Впервые за несколько недель, а возможно и лет, она почувствовала, как прилив священного сияния устраняет постоянное напряжение в груди. И, засыпая, подумала о судьбе. О том, почему Бог помог ей спастись от смерти пять лет назад, в то время как все остальные пленницы погибли.

«Ты, ― подумала она и сжала руку Рафаила. ― Ты ― эта причина».

И она заснула. Положив голову на грудь Рафаила, она обрела покой.

Никто из них не шевелился, пока солнце не поднялось высоко и не залило их своим светом. Поцеловав ее губы в знак утреннего приветствия, Рафаил вошел в Марию.

И были только он и она, и новообретенный мир в их душах.

Глава 12

— Он идеален.

Рафаил провел рукой по прозрачному стеклу. Оно было прочным и тяжелым. Мужчина закрыл крышку и заглянул внутрь. Волнение заполнило его грудь.

— Никаких замечаний? — поинтересовался Села, отойдя в сторону, чтобы дать Рафаилу возможность рассмотреть гроб.

— Нет.

Рафаил покачал головой. Он представлял все как наяву. Видел Марию, лежащую внутри, одетую в белое, с розами в руках и волосах.

— Пусть его отнесут в мои покои.

Села похлопал Рафаила по спине.

— Ты уже близко?

Рафаил напрягся, его глаза все еще были устремлены на гроб. Он достиг цели. Трахнул Марию. Все встало на свои места. Он должен быть близок к развязке. Но когда вспоминал прошедшую неделю и каждую ночь, когда Мария была в его постели, то, как он погружался в нее, когда бы ни пожелал, как она стонала его имя и кричала, когда кончала, Раф почувствовал странную пустоту в груди.

— Близко, — ответил он, и Села широко улыбнулся.

— Ты счастливый сукин сын, брат.

Рафаил вышел из помещения и поднялся по лестнице, остановившись на пороге своей комнаты. Мария сидела у окна и смотрела на улицу. Ее волосы каскадом ниспадали по спине. Сегодняшняя роза была розового цвета. При взгляде на нее у него сжалась грудь, и он в замешательстве покачал головой. В последнее время это чувство появлялось все чаще и чаще. Когда он смотрел на нее, входил в нее… когда она стояла перед ним обнаженная.

Что-то изменилось в Марии с тех пор, как они переспали. Она вела себя с ним как-то по-другому. Ее страх, казалось, ослаб. Она чаще прикасалась к нему. Улыбалась. Трогала его лицо.

Целовала.

Поцелуи… Рафаил все еще чувствовал прикосновение ее рта к своему этим утром. Он часто целовал Марию. Его член возбуждался, когда он думал о ее губах. Она никогда не целовалась до него. Но его маленькая роза не знала, что и он тоже. Рафаил трахал. Убивал и душил. Но никогда не целовался. Это было бесполезным и бессмысленным занятием.

Но ему нравилось целовать Марию.

Он пристрастился к поцелуям с ней. Ему нравилось, как она стонет ему в рот. Нравился ее вкус. То, как ее тело слабеет от его прикосновений. А главное, как она смотрит на него после — с ошеломленным взглядом и расширенными зрачками… поклоняясь ему, словно он был ее божеством.

Он хотел быть ее богом. Он должен был стать для нее всем.

Рафаил пересек комнату, бесшумно ступая по ковру. Когда он подошел к окну, где сидела Мария, то запустил руку в волосы девушки и откинул ее голову назад. Мария встретилась взглядом с Рафаилом. Жажда и потребность, которые он увидел в ее глазах, заставили его застонать и прижаться ко рту девушки. Он глубоко погрузил в нее свой язык. Его маленькая роза вызывала привыкание. Он не мог ею насытиться. И трахал при каждом удобном случае, и ей это нравилось. Мария наслаждалась каждым его движением. Он хотел провести всю жизнь, лаская ее киску, трахая дырочку и заставляя кончать. Но больше всего на свете он хотел, чтобы ее руки лежали на его покрытой шрамами спине и касались клейма на его груди. Он жаждал, чтобы Мария обнимала его за талию во время сна, а ее голова была прислонена к его шее.

— На что ты смотришь?

Все еще держа руку в ее волосах, он выглянул в окно. Из окна открывался вид на переднюю часть поместья: ухоженную территорию, фонтаны и лабиринт из живых изгородей. Несмотря на то, что на улице было довольно холодно, все было ярко освещено солнцем.

— Я так давно не была на улице. Не дышала свежим воздухом. И не чувствовала лучи солнца на своем лице.

Мария вздохнула.

— Понимаю, почему я должна оставаться в твоих покоях, мой господин. Просто… я тоскую по внешнему миру. Прежде я много находилась на открытом воздухе и гуляла каждый день до того, как приехала сюда.

Мария грустно улыбнулась.

— После всех тех месяцев, проведенных в гробу… я не очень хорошо отношусь к тому, чтобы постоянно сидеть запертой.

В нутре Рафаила что-то кольнуло. Он опустился напротив нее на сиденье у окна и наблюдал, как ее глаза любуются бескрайними садами. Когда Мария развернулась к нему лицом, она улыбалась. При виде этой улыбки он прерывисто вздохнул. В последнее время это действовало на него губительно.

Рафаил поднялся на ноги.

— Вставай.

Мария нахмурилась, но сделала, как он велел. Она больше не смотрела в пол, когда находилась рядом с ним. Ни одна из его жертв или любовниц никогда не смела смотреть ему в глаза, без надлежащего на то указания. Мария нарушала одно из его главных правил.

Но он позволял ей это. Сам не знал почему. Он рассуждал так: если она будет доверять ему, то легче покорится.

Должно быть, так оно и было.

Рафаил направился к гардеробной, потянув Марию за руку. Достал толстовку и спортивные штаны и протянул их ей.

— Оденься в это.

— Да, мой господин.

Мария, как идеальная сабмиссив, взяла одежду из его рук и сбросила платье на пол. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не трахнуть ее прямо там, у окна. Но когда Мария посмотрела на него из-под своих длинных ресниц, Рафаил прижал ее к стене и впился в ее рот. Одной рукой он держал ее руки над головой, а другой проводил пальцами по киске. Он погрузил палец внутрь, глотая ее стоны, в то время как она крутила бедрами навстречу его прикосновениям. Его роза была маленькой страстной женщиной, отчаянно нуждающейся в удовольствии, которое мог доставить ей только он. Рафаил оторвал свой рот от рта Марии, оставив ее губы распухшими и красными. Убедившись, что она не сводит с него взгляда, он поднес палец ко рту и пососал его. Мария выдохнула через приоткрытые губы.

Рафаил отпустил ее.

— Одевайся, — сказал он строго.

Мария оделась, хотя ее ноги подкашивались. Гордость наполнила вены Рафаила от осознания того, что причиной тому послужили его прикосновения. Он снова поцеловал девушку, ощущая ее вкус на своем языке.

Когда Мария оделась, он бросил взгляд на ее ноги.

— Сейчас вернусь.

Рафаил отправился на кухню к Линн и попросил ее одолжить кроссовки. У нее была одна нераспечатанная коробка, которую она ему отдала. Вернувшись к Марии, он передал коробку ей.

— Надеюсь, они подойдут.

Мария надела кроссовки и улыбнулась. Рафаил прочувствовал эту улыбку до самых костей.

— Идеально.

Рафаил взял ее за руку и повел к двери. Ее ноги подкосились, когда он открыл дверь и вытащил ее в коридор. Он увидел шок на ее лице, но волнение Марии заставило его сердце биться быстрее. Раф вел их по коридорам и лестницам, пока они не подошли к задней двери. Как только дверь открылась, и они вышли, холодный ветер овеял длинные волосы Марии. Рафаил застыл в неподвижности при виде улыбающейся Марии, запрокинувшей голову к солнцу, в то время как ее длинные волосы разметались по лицу… и обвились вокруг шеи.

Когда она наконец взглянула на него, он медленно повел ее по посыпанной гравием дорожке, ведущей к садам, на которые она смотрела всего несколько минут назад. Они вышли на террасу с видом на фонтаны и лабиринт, и она вздохнула.

— Скажи мне, о чем ты думаешь.

Он обхватил ее сзади за талию. А ее ледяная щека была прижата к его щеке.

— Здесь так красиво, — прошептала она. — Так спокойно. Как в раю.

Мария молча наблюдала за ветром, гуляющим в кронах деревьев. А Рафаил покрывал поцелуями ее шею, щеки и ушко.

— У тебя есть право говорить свободно, — прошептал он. — Пока я не прикажу обратного.

Мария повернула голову, и ее улыбка заставила его член возбудиться. Рафаил зарычал.

— Вот тебе совет, розочка. Если ты хочешь остаться снаружи хотя бы ненадолго, не улыбайся мне так.

Он крепче прижал ее к себе.

— Или я отведу тебя обратно в дом и трахну. И ты больше никогда не выйдешь на улицу.

Рафаил отпустил Марию, когда почувствовал, как ее тело содрогнулось от его угрозы. Но отпустил ее не потому, что она испугалась. А потому что увидел похоть в ее глазах. Этот взгляд был спичкой для его уже занявшегося внутреннего пламени.

Мария подошла к каменному барьеру террасы.

— Ты часто здесь бываешь?

Рафаил склонил голову набок, услышав, как Мария заговорила сама, без его на то команды. Ее голос звучал мягче и… живее. Когда он не ответил, она развернулась к нему лицом. Рафаил кивнул. Его руки сжались в кулаки. Он не осознавал, что его тело пронзает трепет, когда он наблюдает за ней. Он не знал, нравится ли ему это. Мария кивнула в ответ на его молчание.

— Я бы практически жила здесь, если бы этот дом был моим. Эти потрясающие угодья…

«Ее дом…»

Рафаил не мог отделаться от этой мысли.

«Ее дом…»

Подойдя к месту, где она стояла в своей мешковатой одежде и кроссовках, он взял ее за руку и повел вниз по каменной лестнице к гравийной дорожке, ведущей к лабиринту и фонтану. Мария сжала его руку, когда они подошли к фонтану, и шум воды наполнил воздух вокруг. Они прошли через лабиринт, и Рафаил весь путь сомневался, осмелится ли показать ей оранжерею, пока они не подошли к двери. Ее рука крепко сжалась в его руке. Незнакомое чувство неуверенности пронзило его.

Словно почувствовав это, Мария потянула его за руку.

— Что это за место?

Рафаил сжал челюсти и прикрыл глаза. Только он мог приходить сюда. Даже его братья не приближались к этому месту. Они знали, что сюда лучше не вторгаться. Оно принадлежало ему и только ему.

— Рафаил?

При звуке своего имени он открыл глаза и устремил взгляд на Марию.

«Она здесь. И я хочу, чтобы она оказалась внутри».

Ничего не ответив, Рафаил отпер дверь и провел ее в помещение.

Сначала на них обрушилось тепло оранжереи, что резко контрастировало с леденящим холодом снаружи. А после Мария задохнулась, увидев, что находится перед ней. Рафаил попятился, отпустив руку Марии, и она медленно двинулась вперед по узкой тропинке.

— Рафаил, — сказала она потрясенно.

Посмотрев на него через плечо, она широко улыбнулась.

— Розы.

В горле Рафаила образовался ком, когда она протянула руку и осторожно провела ею по распустившимся лепесткам. По розам, выращенным его руками.

Рафаил сделал шаг вперед и пошел за ней по тропинке, следя за каждым ее движением.

Мария обернулась.

— Что это за место, мой господин?

Сглотнув ком в горле, Рафаил прикоснулся к полностью распустившейся красной розе сорта «Вечность».

— Розы, — прохрипел он. — Это мой розовый сад.

— Твой? — произнесла Мария, задыхаясь от шока.

Рафаил улыбнулся. Щеки Марии стали почти такими же красными, как цветок, который он все еще сжимал в своих пальцах.

— Мой.

Мария окинула взглядом сад.

— Ты сам выращиваешь их?

Опустившись на колени, Рафаил проверил здоровье стеблей и состояние почвы.

— Да, — ответил он, проводя пальцем по ярким красным лепесткам. — Я выращиваю их с самых семян. Ухаживаю за ними. Помогаю расти.

Он посмотрел на Марию. Она придвинулась ближе, словно притягиваемая его нежным голосом. Оглянувшись на розу, Рафаил взял бутон пальцами и подвигал им из стороны в сторону, проверяя его состояние. Она была безупречна.

— Я помогаю им расцвести, пробуждаю к жизни…

Он опустил руку к стеблю и сорвал розу с куста, вырвав ее из гнезда. Затем встал и повернулся к Марии, возвышаясь над ней.

— После чего я срезаю их с куста.

Рафаил выдернул розовую розу из волос Марии и бросил ее на землю. Он пристально посмотрел на розовый цветок, затем надавил на него носком ботинка, вдавливая в гравий дорожки. Когда он отошел, лепестки были раздавлены и уничтожены. Его глаза вспыхнули, а грудь наполнилась удовлетворением. Рафаил заправил розу «Вечность» за ухо Марии. Этот цвет подходил ей гораздо больше.

— Я помогаю им быть привлекательными, пока не начинает приближаться их кончина.

Рафаил приложил палец к подбородку Марии и приподнял его так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.

— Когда они увядают и умирают, то теряют свою красоту и смысл жизни.

Мария втянула в себя воздух. Он приложил обмотанный нитью палец к ее пульсу и почувствовал, как он учащенно бьется.

— Но здесь нет места для печали. Роза служит своей цели, радуя меня только до тех пор, пока она жива.

Мария затаила дыхание, широко раскрыв глаза. Рафаил провел большим пальцем по ее нежной щеке.

— Тогда я начинаю все сначала. Пересаживаю. И жду, пока вырастет другая. Цикл начинается заново.

Мария сглотнула. Нагнувшись, Рафаил прижался губами к ее губам.

— М-м-м, — пробормотал он. — Ты всегда такая сладкая на вкус, моя маленькая роза.

Он отпустил ее и пошел дальше по тропинке. В тот день ему еще предстояло вернуться в сад. Рафаил должен был заняться проверкой распускающихся кустов, наблюдением за температурой и системами фильтрации. Когда его взгляд снова нашел Марию, она внимательно наблюдала за ним.

Его голова склонилась набок.

— Какая из них тебе больше нравится, маленькая роза?

На губах Марии появился намек на улыбку. Сердце Рафаила билось в устойчивом ритме, пока он наблюдал, как она приближается к определенной розе. Она подняла на него взгляд.

— Эта, — сказала она. — Эта — моя любимая.

Рафаил на мгновение замер. Его сердце пронзила давняя, колющая боль. Он прочистил горло, отогнал это чувство и подошел к Марии.

— Белая роза.

Она улыбнулась и кивнула.

— Она такая нежная. Такая красивая. Она заставляет меня чувствовать… — девушка пожала плечами. — Умиротворение, я полагаю.

— Это роза непорочности. Целомудрия.

Щеки Марии раскраснелись. Он срезал розу и повернулся к ней лицом.

— Также это роза смерти.

В его паху разлилось тепло. Он прикусил губу, представив себе Марию в гробу, держащую букет самых прекрасных белых роз. Мария склонила голову, избегая его взгляда, и его внимание снова переключилось на белую розу.

— Она была любимой и у моей матери.

Рафаил нежно провел пальцем по белым лепесткам. Но в своем сознании он видел только разбитую вазу и белые лепестки, залитые красной кровью. Слышал эхо криков, воплей и…

Рафаил смял в руке белую розу, уничтожив ее. Лепестки упали на пол, но он все еще держал в руке колючий стебель.

Она положила свою руку на его. Он посмотрел вниз и попытался отстраниться.

— Рафаил, — пробормотала она.

— К стене, — приказал Рафаил строгим и непреклонным голосом.

Глаза Марии, казалось, наполнились чем-то… чем-то, чего Рафаил не узнавал. Ее глаза казались… печальными? Возможно. Но, прежде чем он смог убедиться в этом, Мария подошла к ближайшей стене, отводя свой растерянный взгляд.

— Руки на стекло.

Мария сделала все, как он велел.

— Да, мой господин.

Ее покорность заставила его член налиться кровью. Оболочка плотно облегала его плоть, возбуждая еще больше, как и всегда. Рафаил направился к месту, где стояла Мария. Он не собирался медлить. Ему нужно было потрахаться. Необходимо было выбросить из головы белые лепестки, залитые кровью, безжизненно лежащие рядом с разбитой вазой. Рафаил стянул штаны Марии до лодыжек. Задрав толстовку, обнажил ее задницу перед своим хищным взором. И заскрежетал зубами от этого прекрасного зрелища.

Дыхание Марии было тяжелым. Рафаил вытащил свой член из джинсов, забыв о стебле, который все еще сжимал в руке и ввел головку члена между ее ног. Она уже была мокрой. Его маленькая роза всегда была такой мокрой и готовой для него. Обхватив рукой ее талию, Рафаил выровнял член и вошел в нее на всю длину. Мария вскрикнула, но, как и подобало хорошей покорной малышке, продолжала упираться руками в стеклянную стену оранжереи. Рафаил не был нежен. Он трахал ее жестко и быстро. Его грудь сжималась все сильнее, а картина окровавленных белых лепестков не выходила из головы. Мария застонала, и через несколько минут он почувствовал, как ее киска сжимается вокруг его члена.

Она откинула голову назад и положила ее ему на плечо. Рафаил посмотрел вниз на ее обнаженную шею — на такое желанное подношение и обхватил ее рукой. Это было все, чего ему не доставало, чтобы с ревом освободиться, а боль от оболочки, все еще остававшейся на его члене, заставляла его кончать бесконечным горячим потоком. Он крепче сжал руку на горле Марии. Ее глаза встретились с его, и вид этого голубого взгляда, ее открытой шеи и его руки на ее горле превратил его в дикаря. Волна чистейшего обладания, охватившая его, заставила опустить голову и обхватить зубами кожу на ее шее. Он впивался и впивался в нее, оставляя красные отметины на ее бледной коже. Он по-прежнему вколачивался в нее, пока не вышел, задыхаясь и оставляя множество укусов на шее своей маленькой розы.

Мария наклонила голову вперед, переводя дыхание. Рафаил откинул ее волосы в сторону и поцеловал плечи и щеки. Развернув ее к себе, в то время как его член был все еще обнажен, а ее штаны болтались на лодыжках, он приник к лицу девушки. Ее щеки покраснели от удовольствия, и он знал, что и его тоже. Он никак не мог перевести дыхание. Видя следы на ее шее и его сперму на бедрах, он не мог успокоиться. Рафаил прильнул губами ко рту Марии. Он пожирал ее, неистово лаская губы и ведя дуэль с ее языком.

Он разорвал поцелуй и застонал, когда увидел красную розу, спрятанную за ухом Марии.

— Я не могу насытиться тобой, маленькая роза.

Его желудок скрутило, когда на ее губах заиграла робкая улыбка.

Он снова застонал и поцеловал ее еще раз. Когда уже собирался заправить член обратно в джинсы, он увидел кровь на внутренней стороне ее бедра. Его руки дрогнули.

— Ты ранена? — спросил он, опускаясь на колени и проводя руками по бедрам Марии, останавливая слабую струйку крови.

— Мой господин, — прошептала Мария.

Но Рафаил был слишком занят поисками причин кровотечения и отметин.

«Оболочка. Неужели это из-за оболочки? Раньше она не причиняла ей боли».

Рафаил замер, когда Мария положила руки на его щеки. Он поднял взгляд. Его глаза расширились, и мгновенный шок лишил его подвижности. Он стоял на коленях. Он никогда и ни перед кем не опускался на колени. Никогда больше, с тех пор как…

Рафаил позволил Марии приподнять его голову, чтобы встретиться с ее глазами. Ее руки согревали его лицо.

— Я не ранена, — заверила она его. — Это был шип от стебля, который ты держал в руке. Это просто небольшой порез.

Рафаил опустил стебель и положил руки ей на бедра, а его пальцы переместились к шрамам на ее спине. Ее дыхание сбилось, когда его пальцы прошлись по изуродованной коже.

— Я не ранена, — повторила она. — Встаньте, мой господин.

Он стоял на коленях. На коленях… Он поклялся больше никогда и ни перед кем не вставать на колени…

— Поднимайся.

Рафаил вздрогнул от этого приказа, но тут же повиновался. Его тело повиновалось мягко произнесенным словам Марии.

Его ноги и руки начали трястись. Он встал на гребаные колени! Все и сразу охватило его разум. Розы, оранжерея, белые лепестки… Мария отдает ему приказ… а он подчиняется. Он резко вдохнул, когда Марии осторожно заправила его член обратно в джинсы. После чего натянула и свои штаны и взяла его за руку.

— Давай вернемся в комнату.

Рафаил ошеломленно кивнул и, впервые за всю свою взрослую жизнь, позволил кому-то вести его за собой. Мария шла рядом с ним, и ее рука не отрывалась от его, пока они пересекали сад, входили в дом и возвращались в покои Рафаила. Мария закрыла двери, затем улыбнулась ему, поднеся их соединенные руки к его сердцу. Он не понимал ощущение пустоты в груди. Яму в желудке. Не понимал, почему не мог выбросить из головы образ покрытых кровью белых роз. Не знал, почему у него дрожат руки.

— Давай примем ванну.

Рафаил уставился на Марию. Они никогда не делали ничего подобного раньше. Никогда не принимали вместе ни ванну, ни душ. Они трахались, и он доминировал. А она делала лишь то, что ей говорят.

— Идем, мой господин, — сказала Мария мягким, манящим голосом.

И Рафаил последовал за ней, как раб, послушный ее приказам.

Мария отстранилась от него только для того, чтобы набрать ванну. Он взглянул на себя в зеркало, когда комната начала наполняться паром и ароматом ванили от пены для ванны, которую Мария добавила в воду. Его лицо выглядело бледным… но больше всего его потрясли глаза. Он не узнавал выражение своих собственных глаз. Они были расширенными. И тусклыми.

«Что, бл*ть, происходит со мной?»

Он опустил глаза, когда почувствовал, как Мария расстегивает пуговицы на его рубашке. Сглотнул, наблюдая за ней. Его желудок свело. Она стянула рубашку с его рук, расстегнула джинсы и спустила их с его ног.

Рафаил, будучи совершенно неподвижным, следил за тем, как Мария сбрасывала с себя одежду, пока она не предстала перед ним совершенно обнаженной. Она выключила кран и снова протянула ему руку. Рафаил вложил свою руку в ее, но странное онемение все еще ощущалось в его костях. Только когда они подошли к краю большой ванны, он остановил ее. Мария повернулась в его сторону, и брови ее были сведены вместе в замешательстве. Рафаил потянулся к розе в ее волосах. Взяв ее в руки, он дернул за лепестки, разрушив бутон, и бросил лепестки в воду в ванной, наблюдая, как они разлетаются по поверхности. Бросив остатки цветка на пол, он шагнул в горячую воду.

Рафаил протянул руку Марии, и она присоединилась к нему. Он сел, и горячая вода окутала его тело. Мария села напротив, лицом к нему. Мокрые пряди волос вились по ее шее. А нижняя часть ее волос была погружена в воду.

— Повернись, — сказал Рафаил, и она повиновалась, прижавшись спиной к его груди.

Он убрал волосы с ее шеи и поцеловал нанесенные им укусы. Волна чувства собственничества, вызванная этими укусами, была ошеломляющей. Он владел своей маленькой розой. Отметины демонстрировали всему миру эту истину. Пометили ее как его.

Взяв губку из корзины на бортике ванны, Рафаил окунул ее в воду и выжал на волосы Марии. Она откинула голову назад и одобрительно вздохнула. Рафаил медленно намыливал ее волосы, массируя руками густые пряди. Комната наполнилась звуками его голоса, когда он начал напевать детский стишок, который всегда пел, когда мыл волосы Марии. Она прижималась к нему. Когда последние остатки шампуня и кондиционера были смыты с ее волос, он снова прижал ее к своей груди и вдохнул аромат ванили и розы. Опустив взгляд на обнаженное тело Марии, прижатое к его груди, Рафаил увидел, как у ее живота собираются лепестки красных роз.

Его мысли вернулись в оранжерею. Он подобрал лепесток и подержал его в руках. Мария следила за каждым его движением.

— Почему ты так любишь розы, мой господин?

— Моя мать была ботаником, — сказал он, не отрывая взгляда от лепестка в своей руке. — Работала в дендрарии Арнольда (прим.: дендрарий в пригороде Бостона (штат Массачусетс, США), являющийся Национальным историческим памятником и включенный в Национальный реестр исторических мест США).

Рафаил говорил без эмоций в голосе. Он и не испытывал никаких эмоций, по крайней мере тех, которые можно было бы выразить. Мария задала ему вопрос. Он ответил на него.

— Работала? — прошептала Мария.

Рафаил потерялся в обрывочных воспоминаниях, и его зрение затуманилось.

— Она всегда приносила их домой, чтобы они стояли повсюду.

Он попытался ухватиться за далекое воспоминание о том, как темноволосая женщина вела его в сад на заднем дворе их дома, чтобы ухаживать за кустами роз. Рафаил ощутил в своих пальцах бархатную текстуру лепестка и вспомнил, как ощущал их, когда был совсем юным.

Мария сделала дрожащий вдох.

— Моя мама тоже так делала. Держала их по всему дому, я имею в виду. Красные розы…

Она улыбнулась. Со своего места Рафаил мог видеть только ее рот. Ее улыбка была не такой широкой, как обычно.

— Каждый раз, когда вижу красные розы, я вспоминаю о ней. Иногда это воспоминание причиняет мне боль, если у меня выдался плохой день. Тогда я скучаю по ней больше, чем обычно.

Рафаил уронил лепесток и наблюдал, как тот исчезает в массе пузырьков.

— Он задушил ее, — произнес Рафаил, и это воспоминание прозвучало так, словно не было связано с трагедией.

Мария повернула голову, и ее голубые глаза встретились с его взглядом. Ее рот раскрылся, а после закрылся. Рафаил провел пальцем по ее щеке и шее. Сосредоточил внимание на изящной ключице. Она была совершенна.

— Он заставил меня смотреть, как душит ее голыми руками.

Рафаил вспомнил, как мать смотрела на него, пытаясь отдышаться.

— Ваза, которую она несла, разбилась и рассекла кожу на ее ногах.

Рафаил как наяву представил море крови, и взгляд своих детских глаз на то, как оно покрывало белые лепестки, рассыпанные по полу.

— Он взял покрытые кровью лепестки и засунул их ей в рот, напевая при этом «Круг вокруг розочки».

Рафаил провел рукой по волосам Марии, будто не рассказывал в этот момент о жестокой смерти своей матери.

— Затем он встал и выстрелил себе в голову.

Дыхание Марии стало затрудненным. Но Рафаил был поглощен теми скудными воспоминаниями, которые сохранились в его сознании.

— Я подошел к тому месту, где она лежала. Ее волосы… — тихо произнес он. — Они упали ей на шею.

Он улыбнулся. Его мама выглядела такой красивой, когда смотрела на него, не мигая, с лепестками во рту.

— Это заставило меня улыбаться. Ее лицо было спокойным. Оно никогда не было спокойным. Он всегда бил и душил ее. Когда он наконец убил ее, я впервые увидел маму умиротворенной.

Сердце Марии колотилось под его рукой.

— Кем был этот человек? Почему он убил ее?

Рафаил нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Вероятно любовником? У меня не было отца…

Он покачал головой.

— Не знаю. Я не в курсе, почему он убил ее. Священники не рассказывали мне об этом. Я помню только обрывки.

Мария изучала его лицо. Сглотнула. Рафаилу понравилось, как выглядело при этом ее горло.

— Мой господин… — произнесла она тихо. — Скольких людей ты убил?

Рафаил попытался вспомнить. И пожал плечами.

— Многих.

Мария опустила плечи.

— Многих… — прошептала она.

Рафаил встал и протянул ей руку. Мария переплела его руку со своей, и он вывел ее из ванной. Он не позаботился о полотенцах для них, проведя ее через спальню и маленькую столовую в свою личную комнату. Он включил свет и Мария вздохнула. Рафаил окинул взглядом стену. Она была заполнена фотографиями лиц его жертв. Мария прошла мимо него, и он наблюдал, как она подошла к стене. Почувствовал, как его грудь раздувалась от гордости. На него смотрели лица, с широко распахнутыми в смерти глазами.

— Т-ты… ты убил всех этих женщин?

Мария запнулась.

— Эти фотографии… все эти люди мертвы?

— Только что умерли, — пояснил Рафаил, вспоминая каждого из них в ярких деталях. — Их тела были еще теплыми в момент снимка.

Мария протянула руку, чтобы коснуться фотографий, но отдернула ее.

— Задушены? — спросила она, разглядывая красные следы на их шеях.

— Все они.

Рафаил посмотрел на свои руки, и раздвинув пальцы, улыбнулся.

Когда он поднял голову, то увидел, что Мария замерла перед стеной. Она обернулась, чтобы посмотреть на него. Кровь отхлынула от ее щек.

— Ты убил ее.

Она указывала на самую последнюю из фотографий.

— Это та женщина, из клуба.

Ее руки дрожали.

— Но когда?!

Рафаил облизал губы. Его сердце заколотилось от того, как Мария смотрела на него. В шоке и… разочаровании?

— Не так давно.

— Пока я была здесь?

Тон ее голоса снизился. А голубые глаза заблестели. Рафаил замер. Она собиралась плакать? Ему не нравилось, когда она плакала. Он не выносил этого. Это дурманило его голову.

— Да.

Мария попятилась назад. Ее спина ударилась о дальнюю стену.

— Неужели…

Мария встретилась с ним глазами.

— Ты занимался с ней сексом?

При воспоминании о той ночи Рафаил скривил губы.

— Нет.

Мария собралась снова повернуться, но затем вдруг отодвинулась от стены.

— Та ночь, — прошептала она. — Та ночь, когда ты не мог возбудиться.

Рафаил сжал челюсти.

— В ту ночь я произнесла слова. Защитные слова. «Красная роза».

Мария покачала головой.

— Я права, не так ли? Когда ты ушел… ты ушел, чтобы убить ее. А когда вернулся, на твоей коже были следы от царапин.

— Она была воплощением зла. Торговала детьми. Она заслужила смерть.

Мария провела руками по лицу.

— Каждая жизнь священна.

— Это не так, — прорычал он, чувствуя, как в нем нарастает ярость.

— Так и есть! — возразила Мария.

Рафаил бросился через комнату, и схватив ее за плечи, провел ее вдоль фотографий.

— Эти женщины… Все эти женщины насиловали и продавали детей.

Рафаил не мог держать себя в руках. Он почувствовал, как его ставят на колени, как руки священника проводят по его груди, и касаются его члена, заставляя опуститься на пол… Рафаил ударил себя по голове, чтобы избавиться от этого образа. Мария отшатнулась, а Рафаил продолжал бить себя по голове. Ему нужны были образы из его гребаной головы. Образы, созданные людьми, подобными кускам дерьма на его стене. Людьми, которые использовали и насиловали детей.

И трахали, трахали, трахали их! Его схватили за руку, и он дернулся. Он толкнул этого человека к стене, готовый убить.

— Мой господин, это я.

Но он был поглощен красным туманом своей ярости.

— Рафаил.

Мягкий голос раздался в его сознании, которое было заперто в комнате пыток, придавленное к полу священником.

— Вернись ко мне, — прошептал голос. — Вернись ко мне.

Рафаил моргнул, его грудь вздымалась, комната вокруг него дрожала, а зрение постепенно прояснялось. Он был дома. В поместье… и перед ним стояла Мария. Мария была перед ним, а ее голубые глаза блестели от слез. Она медленно поднесла руку к его щеке.

— Ты здесь, со мной.

Мышцы Рафаила дернулись в напряжении.

— Я здесь.

Рафаил следил за поднимающейся и опускающейся грудью Марии. Она подходила к нему все ближе и ближе, пока не оказалась прижатой к его телу.

Он застонал, почувствовав ее тепло. А еще от того, как она заглушала колющие воспоминания в его голове. Успокаивала боль в его груди.

— Все хорошо… все хорошо.

Рафаил притянул ее к себе, обхватив руками ее спину.

— Я послушница, Рафаил.

Рафаил застыл на месте, обнимая Марию. Он не знал, что это означает, но его роза звучала серьезно. Он отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо, и Мария взяла его за руки.

— До того, как я появилась здесь… Я готовилась стать монахиней. И была близка к тому, чтобы дать последние обеты.

Глаза Рафаила вспыхнули, и кровь забурлила в его напряженных мышцах, оживляя их.

— Целомудрие, — сказал он, и в его груди стало нарастать возбуждение.

— Вот почему ты была непорочной. Чистой.

— Пока не отдалась тебе, — сказала Мария.

Рафаил вспоминал то, как она выкрикивала его имя. Думал о ее бледной коже и стройном теле. Об изготовленном на заказ гробе и о том, как безупречно будет выглядеть в нем Мария, спящая вечным сном, навеки оставаясь в покоях Рафаила. Его взору предстала святыня, и внутри него зародилось безудержное возбуждение. Она была в его объятиях. Его единственная.

Наклонившись вперед, Рафаил обхватил щеки Марии.

— Я убью тебя, маленькая роза. Ты понимаешь это?

Глаза Марии расширились на мгновение, а после сомкнулись, и она сделала долгий и глубокий вздох, успокаиваясь.

— Да, мой господин.

— Посмотри на меня.

Мария распахнула глаза и устремила свой взгляд на золотистые глаза Рафаила.

— В скором времени я искупаю тебя.

Он осмотрел ее лицо — на нем не было ни единого изъяна.

— Расчешу и высушу твои волосы.

Небольшая упругая грудь Марии вздымалась и опускалась. Рафаил мягко улыбнулся, словно влюбленный, признающийся суженой в своих чувствах.

— Я нанесу на твое тело самые лучшие масла.

Он уткнулся носом в ее шею и вдохнул ее сладкий аромат.

— Ваниль и роза. Тебе больше всего подойдут ваниль и роза.

Пульс Марии участился, и он мог почувствовать его под своим большим пальцем.

— Я положу тебя на кровать, маленькая роза. Буду любить тебя. Буду поклоняться тебе, как королеве, которой ты и являешься.

Рафаил прикрыл глаза, а руками продолжал держать ее лицо.

— Я буду целовать тебя, маленькая роза. Отведаю вкус твоей кожи, губ и сладкой влажной киски.

Он открыл глаза, зная, что его зрачки расширены от одного только произнесения этой фантазии вслух.

— Я буду проникать в тебя, ловя твои стоны и вздохи своими губами…

Член Рафаила возбудился и заполнил силиконовую оболочку. Он освободил одну из своих рук и провел ею по мягким влажным волосам Марии.

— Я возьму эти шелковистые волосы и буду перебирать их руками. Затем склоню твою нежную шею вниз с кровати и оберну твои волосы вокруг нее, снова и снова, и так три раза.

Рафаил почувствовал, как его тело становится все легче и невесомее.

— Ты будешь смотреть в мои глаза, когда я буду погружаться в тебя все глубже… а потом я притяну тебя к себе.

Рафаил положил руку на шею Марии.

— Твои щеки раскраснеются, а глаза заблестят. Губы разойдутся, но дыхание не покинет твой рот. Ты отдашь себя мне, маленькая роза. Твое тело начнет терять силы, пока я доставляю тебе удовольствие. Твоя спина выгнется, и ты кончишь. Кончишь так сильно, что это будет всем, что ты почувствуешь. Ты будешь пытаться восстановить дыхание, но его не будет. И когда твои глаза начнут стекленеть, а сердце замедлится почти до полной остановки, я войду в тебя в последний раз, выкрикивая твое имя.

Рафаил почувствовал, как давление нарастало в его спине. Он закрыл глаза, его яйца сжались, и он с громким стоном выплеснулся на ее ногу. Его тело дернулось в судороге. А шея напряглась от пережитого удовольствия. Когда он открыл глаза, то издал судорожный вздох. Щеки Марии раскраснелись, а соски напряглись. Рука Рафаила по-прежнему лежала на ее шее, а большой палец ласкал мягкую кожу, словно нежный лепесток. Лепесток белой розы — любимого цвета Марии.

Рафаил улыбнулся любящей и исполненной сострадания улыбкой.

— Твое сердце перестанет биться.

Губы Марии разошлись, и она испустила короткий, тихий вздох.

— Я буду держать тебя, маленькая роза. Буду крепко держать тебя в своих объятиях, пока ты не перестанешь быть теплой.

Рафаил поцеловал Марию в щеку.

— Я вплету в твои волосы розу из своего сада — лучшую из всех. А в твоих руках будет букет из двенадцати белых роз.

Рафаил поцеловал ее губы, ощутив на них привкус соли. По ее щекам текли слезы. Он вытер их большими пальцами.

— Ты будешь такой совершенной, маленькая роза. Такой невероятно совершенной. Ты будешь совсем не такой, как они.

Он махнул рукой в сторону фотографий на стене. И развернул ее к святыне.

— Твоя фотография займет почетное место в этой комнате.

Рафаил прижал Марию к своей груди, приклонив ее голову к себе и вжимаясь в ее тело. Он погрузил руки в ее волосы, и они оставались так до тех пор, пока он не отвел ее в постель.

— Я не оставлю тебя, мой господин, — произнесла Мария прижавшись к его губам, когда он поцеловал ее на ночь. — Я здесь ради тебя. Я здесь, чтобы служить только тебе.

В душе Рафаила не утихало счастье.

— Ты прекрасна, — произнес Рафаил, когда Мария вышла из гардеробной.

На ней было фиолетовое платье, ниспадающее до пола. Он высушил ее волосы, и они естественными волнами спускались до бедер. На ее ногах были надеты золотистые босоножки, а за ушком красовалась персиковая роза. В отличие от белых платьев, которые она надевала в личных покоях Рафаила, это платье было непрозрачным и не демонстрировало тело под ним.

Мария взяла протянутую руку Рафаила. Он притянул ее к себе и обхватил руками за спину. Прильнул к ее рту и поцеловал ее, чувствуя, как ее тело слабело под его ласками. Когда он отстранился, ее губы покраснели.

— Пойдем.

Рафаил повел Марию вниз по лестнице, к столовой. Он почувствовал, как дрожит ее рука, когда они подошли к закрытой двери. С другой стороны послышались голоса его братьев.

Лицо Марии побледнело.

— Они не причинят тебе вреда, — заверил ее Рафаил.

Затем поднес тыльную сторону ее ладони к своему рту и поцеловал ее мягкую кожу. Мария выдохнула и слабо улыбнулась ему.

Рафаил повернул дверную ручку, и они вошли. Каждый из его братьев повернулся в их сторону, когда они шагнули внутрь. Отсутствовал только Михаил. Он получил Откровение и был на выезде, совершая убийство.

Мария последовала за ним. Гавриил поднялся на ноги и улыбнулся им обоим.

— Раф, Мария.

— Гавриил, — мягко ответила Мария.

Брат Рафаила улыбнулся ей и жестом пригласил их сесть.

— Прошу вас. Присаживайтесь.

Рафаил подвел ее к столу и занял свое место. Мария села слева от него, рядом с Гавриилом, сидящим во главе стола. Справа от Рафаила сидел Села. Его братья молчали и внимательно наблюдали за ними.

Рафаил взял Марию за руку, положив их соединенные руки на стол между ними. Вара улыбнулся этому зрелищу, потягивая красное вино и прочистил горло.

— Мария, мы не были представлены друг другу раньше.

Он кивнул головой в сторону Дила.

— Наш брат временно потерял рассудок и пытался прикончить тебя.

Вара положил руку на грудь, склонив голову.

— За это мы должны принести свои извинения.

Он ухмыльнулся Дилу.

— Не все мы — импульсивные маньяки, уверяю тебя.

Дил устремил взгляд своих сузившихся голубых глаз на Вару, и тот заерзал на стуле, а после повернулся к Марии.

— Этого больше не повторится. Я держу себя в руках.

Мария натянуто улыбнулась Дилу.

Персонал принес еду, и каждый получил свою тарелку.

— Чем ты занимаешься во внешнем мире, Мария? — поинтересовался Села.

Взгляд Селы неотрывно блуждал по ее лицу и фигуре. Рафаил знал, что это не связано с сексуальным интересом. Села был художником. Его одержимостью были части тела.

Мария отложила вилку.

— Я послушница.

Ее взгляд переместился на Гавриила, а после снова на Селу.

— И готовлюсь стать монахиней.

Воздух наполнился густым напряжением.

Уриил наклонился вперед, поджав губы.

— Ты знакома с отцом Куинном.

— Он мой наставник.

Слова Марии были произнесены с осторожностью. Рафаил устремил на нее напряженный взгляд. Мария прочистила горло.

— Отец Куинн и отец Мюррей были теми, кто послал меня найти Рафаила.

Рафаил замер. Каждый мускул его тела напрягся, когда имя отца Мюррея пронеслось в его голове. Внутри него закипал гнев. Когда Рафаил поднял глаза на притихший стол, все взгляды его братьев были устремлены на него. Его грудь напряглась так сильно, что казалось, будто кожа под рубашкой вот-вот лопнет.

Мария сжала его руку, но он не мог оторвать взгляд от еды на своей тарелке, чтобы взглянуть на нее. Ярость бурлила в его жилах. Он сразу почувствовал пол комнаты пыток под своими коленями, руку отца Мюррея в своих коротких волосах, оттягивающую их назад до острой боли и его член в своем рту, а после прижатое к земле лицо…

— Я не знала… — прошептала Мария, и ее голос дрогнул. — Не знала об Ордене, частью которого они являются.

Ее дыхание сбилось.

— Я не одобряю их поступки. И никогда не буду одобрять.

Мария снова сжала руку Рафаила. Когда он поднял на нее глаза, то увидел, что она пристально смотрела на него. Ее лицо было бледным, а в глазах появилось странное выражение. Рафаил хотел выскочить из-за стола и уничтожить все на своем пути при одном упоминании имени этого подонка и воспоминании о том, что он с ним вытворял, но его грудь наполнилась теплом, как только взгляд Марии устремился на него. В его горле образовался ком, и ему стало не по себе. Почему она заставляла его чувствовать такие странные вещи?

— Итак, — произнес Вара, привлекая внимание Марии.

Рыжеволосый брат Рафаила улыбнулся и жестом обвел стол своим бокалом с вином.

— Теперь ты в курсе, что из себя представляют Бретренские ублюдки и того, что они трахают молодых парней ради забавы.

Вара наклонился вперед.

— Но знаешь ли ты, чем занимаемся мы?

Мария вскинула подбородок.

— Знаю.

Дил окинул ее оценивающим взглядом своих голубых глаз.

— И?

— Я не осуждаю, — сказала она прямо.

Ее взгляд на мгновение опустился.

— Когда мне было шестнадцать, меня похитил убийца. Он пытал меня и держал в плену несколько месяцев. Но я простила его.

— Пытал как? — поинтересовался Уриил.

Мария взглянула на Рафаила, а после медленно поднялась. Она откинула длинные волосы со спины и развернулась. У платья был низкий вырез сзади. Рафаил облизнул губы, увидев ее обнаженную спину. Села быстро поднялся на ноги. И Рафаил вскочил, встав на пути брата. Тот нахмурился и поднял руки.

— Я просто хотел посмотреть.

— Смотри оттуда, — велел Рафаил, подходя ближе к Марии.

Волна чувства собственничества охватила его, заставляя защищать ее от кого угодно, за исключением самого себя.

Села сузил глаза, но затем пожал плечами и заглянул поверх плеча Рафаила. Его темные глаза вспыхнули.

— Небрежная работа.

Он улыбнулся, когда Мария отпустила волосы и развернулась к ним лицом.

— Я бы сделал все гораздо лучше.

Лицо Марии побледнело, но она продолжала держать голову высоко поднятой. Рафаил почувствовал прилив гордости от ее реакции на слова его брата.

Мария снова села на свое место. Рафаил заметил, что его братья с интересом наблюдают за ней. Ему не нравилось их внимание к ней. Он запустил руку в ее волосы и притянул к себе. Мария тут же прижалась к нему. Он поцеловал ее в макушку, и она вздохнула, расслабляясь всем телом. Его тело расслабилось в ответ.

— Тост, — произнес Вара и поднял свой бокал.

Рафаил взял свой и поднял его. Мария колебалась, но после сделала то же самое.

— За Марию — монахиню в логове грешников.

Вара улыбнулся Гавриилу.

— Похоже, в кои-то веки здесь появился кто-то твоего сорта.

Он пожал плечами.

— Весы уравновешиваются.

Гавриил кивнул, улыбаясь Марии, поднял свой бокал в ее сторону и выпил вино.

Как только Рафаил поставил свой бокал на стол, дверь позади них открылась и вошел Михаил. Его обычно напряженное тело было расслаблено… но он был весь в крови. Его грудь, в распахнутой до пупка рубашке, была насквозь пропитана ей. Шея, лицо, клыки — все было залито кровью.

Михаил сел на противоположный край стола. Его льдисто-голубые глаза встретились со взглядом Марии, а после и Рафаила.

— Михаил, — произнес Гавриил. — Все кончено?

Михаил облизал языком окровавленные зубы. Дыхание Марии внезапно участилось. Рафаил посмотрел на нее сверху вниз. Ее взгляд был прикован к Михаилу. Она расширенными глазами изучала кровь на его лице, груди и пальцах, заостренные ногти которых тоже окрасились в пунцовый цвет.

— Он мертв.

Михаил схватился за пузырек с кровью на шее.

— И? — задал вопрос Села.

Сердце Рафаила заколотилось в ожидании ответа.

— Он кричал. Я привязал его к стене за руки и за ноги и выкачал из него всю кровь. Протыкал его снова и снова и пил из каждой раны.

Язык Михаила снова прошелся по зубам. Он пожал плечами.

— На вкус он был средним. Его кровь не пела для меня.

— Михаил, — произнес Рафаил.

Его лучший друг повернулся к нему.

— Это Мария.

Рафаил обернулся к Марии.

— Мария, это Михаил.

— Здравствуй, — застенчиво проговорила Мария.

Михаил уставился на нее пустым взглядом.

— На твоей шее красивые вены.

Рафаил услышал резкий вздох Марии.

— Ты в порядке, Мария?

Вопрос исходил от Гавриила.

— Да, — ответила она, и Гавриил кивнул ей.

Рафаилу не нравилось, когда кто-то кивал ей или улыбался. Никто, бл*ть, не должен с ней разговаривать. Ему оставалось быть с ней совсем недолго, и он хотел, чтобы она была только его. Его член дернулся, и он поднялся на ноги, нуждаясь в том, чтобы как можно скорее оказаться внутри нее и напомнить и себе, и ей, что она принадлежит ему и только ему. Взяв Марию за руку, он потянул ее за собой.

— Мы уходим.

Мария повернулась к столу.

— Приятно было познакомиться со всеми вами должным образом и немного пообщаться.

Рафаил вывел ее из комнаты и потянул вверх по лестнице. Ему снова нужно было оказаться в ней. В последнее время он становился все более беспокойным, и сам не знал почему. Его тело было слишком напряженным, когда она не была рядом с ним, когда он не был внутри нее и не делал ее своей.

Постоянное нахождение рядом с Марией стало единственным временем, когда он чувствовал себя спокойно.

Гавриил смотрел на закрытую дверь, слыша торопливый топот ног Рафаила, который вел Марию вверх по лестнице.

— Что ж, это было занимательно, — произнес Вара и наполнил свой бокал из бутылки вина, стоявшей в центре стола.

А Гавриил продолжал смотреть на дверь.

Рафаил казался другим. Гавриил вспомнил, как его брат смотрел на Марию и взгляд его золотистых глаз казался менее тревожным и менее напряженным, чем когда-либо за все годы, что Гавриил знал его. Он нахмурился. Ему не с чем было сравнивать, но он допускал мысль, что в том, как Рафаил смотрел на Марию, а она на него, было что-то похожее на… любовь? У Гавриила сжалась грудь от мысли об этом. Он обвел взглядом своих братьев, которые оживленно обсуждали с Михаилом его убийство. Они улыбались и смеялись, явно не задумываясь о том, как Рафаил держал ее за руку, постоянно следя за тем, чтобы какая-то часть его тела касалась ее: рука, нога или ладонь, крепко сжимавшая ее пальцы. Гавриил вспомнил их всех в Чистилище, их лица, когда они возвращались из комнат пыток. Человечность и свет, теплившиеся в их подростковых взглядах, ослабевали с каждым изнасилованием и наполненным болью «экзорцизмом», которым их подвергали Бретрены.

Свет Гавриила тоже померк.

Они не познали эроса — романтической, страстной и глубокой любви. Гавриил не был уверен, что кто-нибудь из них, да даже он сам, узнали бы это чувство, если бы оно возникло.

Но эти перемены в Рафаиле… его рука, держащая руку Марии, словно он никогда не захочет ее отпускать. И его легкая улыбка. Гавриил никогда прежде не видел, чтобы его лицо украшала такая беззаботная улыбка. И то, как она смотрела на него в ответ… словно он был ее жизненной силой. Словно он был воздухом, в котором она так отчаянно нуждалась, чтобы выжить.

Сердце Гавриила разрывалось от боли за брата. Потому что он знал — если Рафаил влюбился в Марию, если между ними действительно вспыхнула настоящая любовь, как бы маловероятно это ни было, Рафаил не узнает об этом и не признает это за чудо, которым оно и является. Его брат собирался убить Марию. У него не было выбора. Он был самим собой. Рафаил собирался убить девушку, которая, несмотря ни на что: на ее веру, прошлое и на планы Рафаила в отношении ее чистой души, смотрела на него так, словно он был божеством.

Она умрет.

Рафаил собирался убить потенциальную любовь всей своей жизни. Вторую половинку своей души.

Гавриил отпил вина, чтобы избавиться от удушливого комка в горле. Это было настоящей трагедией. Он посмотрел на других своих братьев и задумался, как бы они поступили, если бы тоже нашли кого-то кого полюбили бы, кого-то кто видел бы их темные наклонности, но просто любил бы их такими, какие они есть. Смогли бы они исцелиться? Способна ли такая любовь спасти их и их заблудшие души? Была ли любовь ключом к разгадке?

Он вздохнул, выбросив из головы эту нелепую мысль.

Это было несбыточной мечтой.

Глава 13

Мария крепко сжимала руку Рафаила, пока они поднимались по лестнице. Рафаил вел себя странно. Постоянно оглядывался на нее с хмурым выражением лица, будто она была головоломкой, которую он пытался разгадать. Мария не знала, что творилось в его спутанных мыслях, но ей нравилось чувствовать на себе этот взгляд. Это заставляло ее колени слабеть.

Когда они дошли до двери в покои Рафаила, он приостановился и посмотрел на нее, словно пытаясь что-то прочесть на ее лице. Мария позволила ему вдоволь насладиться этим вниманием. Под его пристальным взглядом ее сердце учащенно забилось. Рафаил втянул носом воздух и застонал. Обхватив ее лицо ладонями, он прижался к ней губами. Мария растаяла в его объятиях. Она почувствовала, как Рафаил открыл двери, и они, спотыкаясь, вошли внутрь. Он поднял ее на руки, и она обвила ногами его талию. Она была рабыней его прикосновений и жертвой его похоти.

Мария отстранилась от его рта, задыхаясь. Вдохнув, втянула в себя столь необходимый воздух и крепко обхватила шею Рафаила.

Внезапно Рафаил застыл на месте, увидев что-то поверх ее плеча.

Мария обернулась, чтобы посмотреть, что так привлекло его внимание. Она замерла и каждый нерв в ее теле запульсировал, когда она увидела то, что находилось в конце комнаты. Ее желудок свело, и остаточный страх пятилетней давности поглотил ее мужество, оставляя дрожащей и слабой.

«Что он там делает? В комнате Рафаила?»

Мария была слишком потрясена, чтобы сопротивляться, когда Рафаил пересек комнату с ней на руках. Остановившись, он уткнулся носом в ее шею, покрывая поцелуями кожу. Мария слышала его учащенное дыхание. И чувствовала, как растет его возбуждение.

Рафаил опустил Марию на пол и развернул ее. Она встретилась с самым большим своим страхом. Непреодолимые воспоминания о том, как она оказалась в ловушке, испытывая кислородное голодание, отравили ее кровь, как самый страшный яд. И его воздействие было стремительным. Конечности застыли. Она не могла пошевелиться.

― Что скажешь? ― спросил Рафаил хриплым голосом, и от его возбужденного тона по ее позвоночнику пробежали мурашки.

Ее тело совершенно не знало, как реагировать ― страх и возбуждение смешались в один пьянящий коктейль.

― Это гроб, ― пролепетала Мария, а Рафаил придвинулся к ней сзади, чтобы провести пальцами по стеклу.

Гроб был абсолютно прозрачным, за исключением красной подкладки в самом центре.

― Он предназначен для тебя, ― с гордостью сообщил Рафаил, словно демонстрируя ей новую машину или букет цветов.

Рафаил улыбался. Мария задохнулась от этого зрелища. От счастья, которое излучала его душа. Несмотря на всю мрачность ситуации, ее сердце растаяло. Этот несчастный мужчина получал такое удовлетворение от смерти. От ее предвкушения. Мария почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Не из-за себя, а из-за маленького мальчика, который был лишен родительской любви. Тот, кто видел, как его мать была жестоко убита. Тот, кто увидел мир на ее лице только после ее смерти. Мальчик, который выращивал розы в память о ней. Тот, кто большую часть времени не осознавал, что чувствует. И тот, кто хотел, чтобы Мария была так же рада своей неминуемой смерти, как и он ― ее прекрасный убийца.

Рафаил был так печален и так красив. Он подошел к ней, казалось, заметив что-то в ее взгляде.

― Тебе не нравится?

Его улыбка померкла, а совершенное лицо охватила искренняя озабоченность.

― Он прекрасен, ― прошептала она, не в силах разочаровать своего мужчину.

Рафаил облегченно вздохнул. Он нежно обхватил ее шею своими руками ― как обнимает любовник, а не убийца.

Он смотрел в ее глаза с обожанием.

― Я буду хранить тебя вечно, маленькая роза.

Мужчина поцеловал ее лоб, словно она была для него дороже всего на свете.

― Я забальзамирую тебя.

Он взял ее за руку и повернулся к гробу. Его рука дрожала от волнения.

― Ты останешься в этой комнате, рядом со мной, до конца моих дней. Моя идеальная роза. Ты прекраснее любого цветка, который я мог бы вырастить.

Мария слышала его слова, но пребывала в оцепенении. Слушая подробности ее гибели и прочие его откровения.

Рафаил откинул назад прядь ее волос.

― Хочешь опробовать его?

Оцепенение Марии испарилось, и ее охватил страх. Но когда она увидела выражение его лица, исполненное надежды, все, о чем могла думать, это рассказ Гавриила об изнасилованиях и пытках Ордена и воспоминания Рафаила о его матери…

Мария посмотрела в глаза Рафаила и, более уверенными движениями, чем ей самой казалось, начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Рафаил облизнул губы, но позволил Марии взять инициативу на себя. Когда взору предстала его оливковая кожа, Мария спустила рубашку с его плеч, и перед ее восхищенным взглядом открылись татуировки. Мария подняла руку и провела ею по татуировкам с изображением роз. Теперь они имели глубокий смысл для нее.

«Красная, ― подумала она, ― должно быть, символизирует его мать, когда та была еще жива. А черная… ее смерть, с шипами, нацеленными на его разбитое мальчишеское сердце».

Рафаил не проявлял эмоций, как «обычный» человек. Он был слишком сложной натурой для того, чтобы у Марии была возможность считывать его привычным способом. Но она понимала, что он чувствует. Он просто не знал, что делать с этими чувствами. Кроме причинения смерти. Лучше всего он понимал смерть и боль. Об этом свидетельствовала его комната трофеев.

Когда девушка провела рукой по клейму, нанесенному на его плоть священниками, которыми она когда-то восхищалась и уважала, сила, о которой она и не подозревала, наполнила ее конечности, уничтожая дрожь.

Она хотела дать ему это. Человеку, который в своей юной жизни не был одарен ничем добрым и чистым.

― Маленькая роза? ― произнес он с надеждой в своем гипнотизирующем голосе.

― Да, ― ответила она, удивив этим саму себя. ― Я попробую… ради тебя…

На его лице промелькнуло нечто, чему она не смогла подобрать подходящего определения. Он крепко обхватил руками ее бедра. А после отступил назад, и Мария предстала перед своим величайшим страхом. Но она подавила поднимающийся изнутри всепоглощающий ужас и набралась храбрости. Рафаил поцеловал ее в шею, а затем, обхватив руками, поднял ее высоко вверх, пока ее ноги не опустились на мягкую красную шелковую обивку гроба. Мария закрыла глаза, пока он опускал ее все ниже и ниже, до тех пор, пока она не оказалась лежащей на спине. Словно медитируя, Мария сосредоточилась на своем дыхании. Она глубоко и ровно дышала, пока руками ощупывала высокие края стеклянного гроба.

― Маленькая роза… ― мягко произнес Рафаил.

Она впитывала его голос, наслаждаясь трепетом с чувственным звучанием ласки, и открыла глаза.

Рафаил стоял рядом с гробом без рубашки. Когда Мария подняла на него глаза, то страх не поглотил ее, как она предполагала. Вместо этого, увидев безмятежность и спокойствие на его лице, она почувствовала умиротворение. Она никогда не видела его таким. Даже во сне его лоб всегда был сморщен, а в теле чувствовалось напряжение. Но, видя Марию такой, Рафаил был невозмутим, спокоен и… счастлив. Испытывал ли он хоть раз в своей печальной жизни настоящее счастье? Не от убийств, а от связи с другим человеком или от простого подарка?

― Ты… ― Рафаил прочистил горло. ― Ты так прекрасна.

Исчез высокомерный и доминирующий мужчина, а на его месте стоял смиренный обожатель, барьеры которого были разрушены, а зазубренные шрамы его души обнажены.

― Мария… ― прошептал он и наклонился над гробом, чтобы нежно провести рукой по ее лицу.

Это было равносильно гибели для нее.

Она вспомнила его в ванной и в трофейной комнате, а еще то, каким потерянным он был после розария… Его рассказ о матери… У него не было никого. Никто не любил его… Мария почувствовала тяжесть в груди.

Любовь.

Грех обусловлен отсутствием любви.

Она задыхалась, думая о любви. Не могла… это было невозможно. Он хотел убить ее… но…

Но когда Мария смотрела на Рафаила, уткнувшись щекой в его ласкающую руку, она как никогда была полна решимости исцелить этого человека, который никогда не знал добра и с которым плохо обращались все, с кем он когда-либо сталкивался.

Она не могла его подвести.

Ее монашеским призванием было сострадание. А что может быть сострадательнее, чем дар любви грешнику и демонстрация ему того, что не все люди способны лишь на подлость? Дар счастья его истерзанному сердцу.

Мария думала о фотографиях погибших, которые он вывешивал на своей трофейной стене. Глаза девушки наполнились горькими слезами. Она смирилась, ведь для Рафаила смерть была равнозначна покою.

Он все еще был потерявшимся мальчиком, который вел постоянную внутреннюю войну.

― Мне нравится, мой господин, ― прошептала Мария, и губы Рафаила растянулись в самую большую и самую потрясающую улыбку, которую Мария когда-либо имела счастье созерцать. ― Он идеален.

В глазах Рафаила зажглось беспредельное счастье.

Застонав, он вытащил ее из гроба и отнес на кровать. Он покрывал ее поцелуями до тех пор, пока ее губы не распухли. Рафаил был нежен, как шепот, когда избавлял Марию от одежды и проникал в нее. Он смотрел в ее глаза, занимаясь с ней любовью.

Это было именно любовью. Теперь Мария знала это. То, как он прикасался к ней, как гладил ее волосы и целовал ее губы… это было любовью. А еще одержимостью, обладанием и собственничеством во всех проявлениях.

Мария знала, что принадлежит ему. Она была спасена несколько лет назад, чтобы подарить Рафаилу его мечту. Чтобы показать, что не все люди способны только разочаровывать его. Что некоторые будут защищать его и жертвовать собой чтобы, наконец, рассеять тьму в его душе.

Когда Рафаил и Мария кончили, Рафаил прижался к ней, положив голову ей на грудь, и все еще находясь в ней, заснул. Мария тоже задремала, проводя пальцами по его растрепанным каштановым волосам.

Смерть была близка.

Но она больше не боялась этого.

Мария села на постели. Было темно ― раскрытые шторы пропускали лишь слабый лунный свет. Тяжелое, учащенное дыхание и мучительные стоны доносились до ее ушей. Но Мария осмотрела кровать и обнаружила, что одна.

― Нет…

Голос Рафаила был наполнен болью и казался… испуганным? Ее сердце сжалось. Он был напуган. Никогда раньше в его голосе не звучало такого ужаса.

Мария метнулась к краю кровати, судорожно разыскивая его. Она замерла, когда обнаружила его на полу, с обнаженным телом и обращенным лицом вниз. С ее губ сорвался всхлип. Его тело лежало крестом на полу ― руки были вытянуты, как будто кто-то держал его. А вот ноги…

Его ноги были раздвинуты, а тело раскачивалось взад и вперед, как будто кто-то находился между них… словно кто-то насильно проникал в него.

― Отец Мюррей, ― произнес он сквозь стиснутые зубы. ― Я не покаюсь.

Мария почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

«Отец Мюррей…»

Мария не смогла бы остановить стремительный поток своих мыслей, даже если бы попыталась. Когда она смотрела на Рафаила, этого грозного мужчину, лежавшего на полу и впившегося кончиками пальцев в ковер, неспособного пошевелиться и запертого в своем кошмаре, все, что она видела ― это невинный мальчик, потерявший свою мать самым трагическим образом. И отца Мюррея над ним, обнаженного, не считая распятия на шее. Того самого распятия, которое они вручили ей перед миссией в секс-клубе много недель тому назад.

― Я… не… покаюсь… ― прошипел Рафаил, откинув голову назад, и крик неподдельной муки эхом разнесся по комнате, словно брошенные в воздух кинжалы.

Мария не могла больше ни секунды видеть Рафаила таким затравленным и страдающим. Спрыгнув с кровати, она присела возле него. Даже при тусклом свете луны она увидела густой слой пота, покрывавший его тело. Но когда его бедра снова приподнялись, хуже всего оказалось то, что его эрекция была сжата оболочкой, которую он так и не снял.

Она закрыла глаза и вздохнула, чтобы унять гнев, который разгорался в ней подобно спичке. Через какие ужасы Бретрены заставили пройти этих мужчин? Этих семерых страдальцев? По ее щекам потекли слезы ― от ярости и глубокой печали.

Руки Рафаила зашарили по полу, словно он боролся за свое освобождение. Пока он двигался, Мария протянула руку и сплела свои пальцы с его.

Она сжала их.

― Я здесь, Рафаил. Я здесь.

Его истошный крик заставил ее кровь похолодеть. Голова Рафаила откинулась назад, а глаза открылись. Но по его взгляду Мария поняла, что он не проснулся, а все еще был в ловушке своего кошмара. Он притянул ее к себе, свободной рукой обхватив ее за шею.

― Не трогай меня. Я не хочу, чтобы ты еще хоть когда-нибудь прикасался ко мне, ― прорычал он, и она поняла, что он видит перед собой не ее лицо, а лицо своего обидчика.

Отца Мюррея.

― Ш-ш-ш, ― успокаивала Мария, молясь Богу, чтобы Он помог ей прорваться сквозь страдания Рафаила и дать ему покой.

Губы Рафаила приподнялись над зубами.

― Прекрати прикасаться ко мне! Прекрати причинять мне боль!

Гнев в его голосе сменился мольбой маленького мальчика о пощаде.

― Пожалуйста, отец… пожалуйста… мне больно…

Мария всхлипнула. Даже с рукой Рафаила на своей шее, она была сокрушена эхом голоса невинности, которая была похоронена в нем где-то глубоко, в ловушке, которая не давала ей вырваться на свободу.

Она почувствовала, как его эрекция уперлась в ее бедро. Что они сотворили с ним? Какое смятение он должен испытывать, находя удовольствие только в боли. Глаза Рафаила снова закрылись, и его бедра начали подрагивать. Он пытался тереться о ее ногу, но постепенно отчаялся, зарычал и… Мария задохнулась, увидев, что по его щекам потекли слезы.

― Я не могу, ― прошептал он. ― Ты сделаешь это, демон.

Мария замерла при звуке странного, более глубокого голоса, раздавшегося из горла Рафаила. Голоса, который, как она поняла, подражал отцу Мюррею.

Демон.

Он заставил мальчика поверить в то, что Рафаил был демоном.

Как священники так могли? Они же были детьми. Детьми, нуждающимися в помощи, а не в экзорцизме и насилии. Их хрупкие умы были разрушены и лишены всего доброго и чистого.

― Кончи, демон. Выпусти свое греховное семя.

Рафаил пытался. Пытался кончить. Его рука больше не сжималась вокруг ее горла, будто он не мог собраться с силами. Не в состоянии больше смотреть на это, Мария потянулась к взмокшей груди Рафаила и, приподняв его, взяла в руки его член. Он пульсировал в ее руке, отчаянно пытаясь освободиться и вырваться из ада, в котором находился и сам Рафаил. Он шипел, пока она водила рукой вверх-вниз, все быстрее и быстрее, пока его рот не открылся, и он не выдохнул, кончив на обнаженное тело Марии. Рафаил рухнул на нее, пытаясь отдышаться, а Мария прижала его к себе, чтобы он знал, что находится в безопасности.

Проходили минуты, а Рафаил не двигался. Затем он все же зашевелился, сдвинул ноги и оттолкнулся от ее груди, медленно поднимая голову. Мария приготовилась к его гневу. Но когда усталые и печальные золотистые глаза встретились с ее, ей показалось, что в ее грудь вонзили копье. Рафаил пристально смотрел на нее. Его губы дрогнули. Он опустил глаза, и Мария все поняла. Он был смущен.

В глубине души она знала, что он не станет рассказывать ей об отце Мюррее и Ордене. Не расскажет ей о своем сне. Мария была уверена, что он не способен выразить свои чувства. Он никогда этого не делал и не знал, что это присуще всем людям.

Мария положила руки ему на лицо.

― Рафаил, ― прошептала она, и ее тихие слова прозвучали в комнате как раскат грома.

Он не поднял головы.

― Рафаил, ― повторила она. ― Посмотри на меня.

Рафаил зажмурил глаза, но после позволил ей обратить его взгляд на себя. Борясь с желанием улыбнуться, в то время, как его сперма все еще стекала по ее бедрам, Мария поцеловала его губы.

Они вздрагивали.

В тот момент Рафаил не был убийцей. А она не была монахиней. Они были целебными бальзамами на открытых ранах друг друга.

― Давай-ка приведем тебя в порядок.

Рафаил с трудом поднялся на ноги. Все это время он не отпускал руку Марии. Мария помогла ему выпрямиться, а когда он не двинулся с места, чувствуя усталость и печаль, сковавшие его тело, она повлекла его за собой в ванную. Усадив его на сиденье рядом с ванной, она открыла кран. Рафаил по-прежнему держал ее за руку. Мария оглянулась на него. Он склонился вперед, опустив остекленевшие глаза в пол. По его телу пробегали судороги. А волосы были мокрыми от пота.

Мария поборола свой гнев по отношению к отцу Мюррею и подошла к Рафаилу. Встала на колени. И он неохотно встретился с ее взглядом.

― Давай поместим тебя в ванну, мой господин, ― мягко произнесла она.

Его глаза вспыхнули при этом обращении. Но он не двинулся с места, пока Мария не поднялась на ноги и не повела его к большой ванной.

Рафаил погрузился в воду, и Мария пристроилась за ним. Взяв мочалку, она начала отмывать пот с его спины. Рафаил склонил голову, пока она мыла каждый участок его покрытой шрамами плоти. Опустив руку в воду, она очистила и оболочку на его члене.

Рафаил даже не отреагировал на ее прикосновение. Кровь Марии бурлила в ее жилах, подстегиваемая отвращением к Бретренам и человеку, которого она считала своим другом.

И отцу Куинну. Он совершил то же самое по отношению к Гавриилу. Кто еще из священников причинял боль остальным Падшим? Знала ли она их? Как им удавалось так долго оставаться незамеченными?

В животе Марии образовалась яма, когда она задалась вопросом, происходит ли это до сих пор. Существует ли еще Чистилище? Неужели невинных, но трудных детей насилуют и пытают во имя Бога, который никогда не поощрил бы подобные злодеяния?

Мария вынырнула из своих мыслей, когда Рафаил положил руки на ее бедра. Мария замерла и позволила ему прочувствовать этот момент. Когда Рафаил обернулся и его затравленный взгляд столкнулся с ее, она увидела любовь… почувствовала, как та исходит от него волнами. Но она не осмелилась произнести слово из пяти букв, которое вертелось у нее на языке. Не была уверена, что он готов это услышать.

― Ты позаботилась обо мне, ― наконец произнес Рафаил, хриплым от бурных эмоций и криков из ночного кошмара голосом.

Он сглотнул, и Мария с восторженным вниманием следила за тем, как подрагивает его адамово яблоко. В этот момент перед ней был не сильный мужчина, а израненный и покрытый шрамами мальчик, затерявшийся в теле взволнованного мужчины.

― Никто… ― он прочистил горло. ― Никто никогда не заботился обо мне раньше.

Если бы сердце Марии было выполнено из стекла, оно разбилось бы от этих скорбных слов. Мария опустила мочалку и взяла лицо Рафаила в свои ладони.

― Я буду заботиться о тебе. Я буду заботиться о тебе до тех пор, пока я здесь, с тобой.

Эти слова дались ей с трудом, но Мария знала, что конец ее жизни не подлежит обсуждению. Она примирилась с тем, что сделает такой подарок Рафаилу. Покажет ему, что он может быть любим настолько, что кто-то готов принести высшую жертву, чтобы продемонстрировать ему свою любовь. Мария улыбнулась, чтобы развеять смятение на измученном лице Рафаила.

― Давай уложим тебя в постель.

Рафаил позволил Марии вытереть себя и отвести в кровать. Он обнял ее и положил голову на ее обнаженную грудь. Они молчали, и Мария решила, что он уснул.

Но вдруг, прижав ее ближе к себе, он зашептал.

― Я никогда не позволю тебе покинуть меня.

Через несколько секунд она услышала его тихие вдохи и выдохи и почувствовала его теплое дыхание на своей коже.

Но Мария не могла уснуть. Она смотрела на гроб. Мария знала, что Рафаил стал таким по вине Ордена. Они забрали память о смерти его матери и сделали это частью его самого, заставили действовать так же, как и ее убийца.

С каждой минутой, проведенной Марией в постели, в объятиях Рафаила, ее гнев все возрастал. Их нужно было остановить. Нужно было рассказать церковникам о монстрах, которые прятались в их приходах. Мария начала дрожать от ярости, которую вызывали их действия. Она перевернула Рафаила на бок, чтобы не разбудить его своим негодованием и, пройдя через всю комнату в ванную, посмотрела на себя в зеркало. Внезапно, она поняла, что ей нужно делать. Она сможет справиться с собой, только если поможет остановить их. Если разоблачит их перед церковью и обществом.

Она не могла допустить, чтобы пострадали другие дети.

Проскользнув в гардеробную Рафаила, Мария переоделась в свитшот, толстовку и кроссовки, которые он разрешил ей надеть в розарий. Затем подошла к его столу, достала лист бумаги, ручку и написала Рафаилу записку.

Она оставила ее на столе, чтобы он мог легко обнаружить ее.

Тихонько, чтобы не разбудить его, она прижалась поцелуем к его щеке.

― Я вернусь, мой господин. Обещаю тебе, я вернусь к тебе… ― Мария боролась со слезами. ― Ради тебя.

Мария крадучись вышла из покоев Рафаила. С каждым шагом прочь от него, на сердце становилось все тяжелее. Он был настоящим магнитом ― ей приходилось заставлять себя не возвращаться. Мария понимала, чего хочет от нее Бог. Она должна умереть, чтобы исцелить тьму в душе Рафаила. То, что Иисус сделал для человечества, она могла сделать для одного сломленного мужчины.

Мария нашла дорогу через дом к задней двери. Выйдя в холодную ночь, она побежала через прилегающие к поместью поля, ориентируясь на звуки дороги вдалеке.

Она бежала. Бежала так быстро, как только могли ее ноги, и ее легкие горели, вдыхая и выдыхая холодный ночной воздух. Она вырвалась через ворота в высокой стене и побежала сквозь лес, пока не выбралась из-за деревьев, оказавшись на дороге и пустилась в путь, молясь, чтобы кто-нибудь проехал мимо и остановился. Она не знала, в каком направлении идет, но молилась, чтобы это была дорога обратно в Бостон.

Мария шла, казалось, уже несколько часов, когда услышала громкий звук шин и увидела ослепительный свет фар грузовика. Она протянула руку, надеясь, что машина остановится. Визг тормозов заставил ее сердце подпрыгнуть в груди.

Грузовик остановился, и окно опустилось. Пожилой водитель склонился через пассажирское сиденье.

― С вами все в порядке, мисс?

Мария обхватила себя руками. От ее дыхания в морозном воздухе образовывались белые клубы пара.

― Вы случайно не направляетесь в Бостон?

― Да, ― ответил водитель.

Он осмотрел пустынную темную дорогу вокруг них.

― Вы уверены, что с вами все в порядке?

― Можете подвезти меня до центра города?

Водитель кивнул, и Мария открыла дверцу и залезла внутрь. Когда грузовик отъезжал, она постаралась запомнить дорогу к особняку, пусть даже никогда и никому не сообщила бы, где он находится. Когда они проезжали вдоль густого леса, скрывавшего поместье, она поняла, почему никто не догадывался о его существовании.

Водитель вел светскую беседу, но Мария отвечала кратко и расплывчато. Она знала, куда ей следует отправиться и не хотела отвлекаться от своей цели. Небо начало светлеть вдали, окрашиваясь в розово-красные тона. К тому времени, когда грузовик остановился возле резиденции епископа, уже наступило утро.

Мария поблагодарила водителя грузовика и направилась к входной двери. Когда она стучала по дереву, все, о чем могла думать, были Падшие. И Рафаил. При мысли о том, что он проснется и не найдет ее рядом, у нее свело желудок. Особенно после прошлой ночи. После того, как она увидела, как его разрывает на части его прошлое.

«Все потому, что ты упомянула отца Мюррея за трапезой. Ты напомнила ему обо всех ужасах прошлого».

Дверь открылась, отвлекая Марию от ее чувства вины. На пороге стояла женщина.

― Чем могу помочь?

― Мне нужно поговорить с епископом МакГинессом. Это срочно, ― сказала Мария.

Женщина уже собиралась закрыть перед ней дверь, когда Мария выставила вперед руку.

― Речь идет о священниках, совершающих насилие в приюте Невинных младенцев. Я сестра Мария Агнесса из монастыря сестер Милосердной Богоматери, и не уйду, пока меня не выслушают.

Мария почувствовала, как ее грудь наполняется мужеством и чувством того, что все правильно и справедливо.

― Или же я могу обратиться в прессу. У меня есть все основания полагать, что многие журналисты захотят услышать то, что я им сообщу.

Женщина огляделась вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает их, после чего пригласила Марию внутрь.

― Заходите и прекратите угрожать. Я поговорю с епископом и узнаю, что он скажет.

Мария вошла. И дверь за ней захлопнулась.

― Ждите здесь.

Женщина скрылась из виду. Уверенность, которую Мария обрела за время пути, немного ослабла. Но она стояла и ждала, что произойдет. Через несколько минут женщина появилась снова и провела Марию в кабинет. Мария села за стол и стала ждать епископа. Она думала, что будет нервничать. Волноваться при встрече с важным человеком. Но все было не так. Она была уверена в себе и готова разоблачить священников, которые так далеко отклонились от пути церкви.

Когда епископ вошел, он был полностью одет, но лицо его было хмурым. Он сел.

― Сестра, ― холодно произнес он. ― Если вы хотели поговорить со мной, то должны были обратиться через соответствующие инстанции.

Его глаза помрачнели.

― А не угрожать моим сотрудникам публикацией бульварных историй.

Мария вздрогнула от его слов. На его тон по отношению к ней, без сомнений был таковым, по причине того, что она была женщиной.

Его взгляд прошелся по ее одежде.

― Если вы и в самом деле сестра, то почему не облачены в монашеское одеяние?

― В приюте Невинных младенцев есть злоумышленники среди священников. Я знаю имена двоих, но, полагаю, проблема касается и многих других.

Епископ заметно напрягся, расширив глаза. Мария продолжала говорить, нуждаясь в очищении своей души от этой информации, и в том, чтобы поскорее вернуться к Рафаилу.

― Среди духовенства скрывается секта. Секта, которая берет свое начало от испанской инквизиции.

Мария сделала глубокий вдох, чтобы сохранять спокойствие.

― Они забирают мальчиков, которых считают порочными, в подземное здание невдалеке от приюта.

Она сделала еще один глубокий вдох.

― Они причиняют им боль, Ваше Превосходительство. Насилуют их и издеваются над ними сексуально, физически и психически. Они уничтожают этих мальчиков. И они должны быть остановлены.

Комната наполнилась напряжением. Епископ покачал головой.

― Этого не может быть, сестра, вы ошибаетесь…

― Это правда. И они должны быть остановлены. Так или иначе.

Епископ МакГинесс выпрямился на своем кресле. Она поняла, что он воспринял ее слова как угрозу.

― У вас есть имена? ― спросил он.

― Отец Куинн возглавляет «Орден Бретренов» ― так называется эта организация. И я знаю, что отец Мюррей также является ее членом. Вы можете начать с них.

Епископ МакГинесс провел рукой по лицу. Он вздохнул, и сердце Марии учащенно забилось в ожидании того, что он скажет. Епископ кивнул головой.

― Я изучу этот вопрос.

Мария облегченно выдохнула.

― Благодарю вас.

― Вы выглядите так, будто вам нужно поесть, ― сказал епископ МакГинесс и позвонил в колокольчик возле своего стола.

Женщина, открывшая дверь, появилась в кабинете.

― Маргарет, проследи, чтобы сестра получила немного еды.

Мария улыбнулась.

― Могу ли я сперва посетить вашу молельню? ― поинтересовалась она. ― Ведь, ― она натянула на лицо радушную улыбку, ― прошло так много времени с тех пор, как я была в молельне…

Епископ МакГинесс с любопытством посмотрел на нее, но кивнул. Мария поднялась на ноги и пошла за Маргарет. Когда она снова взглянула на епископа, его голова была откинута назад, и он вздохнул. Казалось, он очень расстроен. В ее сердце зажглась надежда. Он был предупрежден. И мог положить конец бесстыдному насилию. Добро должно свершиться.

Мария последовала за Маргарет по длинному коридору, и они остановились в самом конце.

― Молельня, ― сказала Маргарет. ― Когда вы закончите, кухня будет третьей дверью слева в той стороне.

Она указала на другой коридор.

― Там вас будет ждать еда.

― Спасибо.

Мария толкнула дверь и шагнула внутрь часовни. Знакомый и успокаивающий запах дерева проник в нее и успокоил нервы.

Девушка прошла по небольшому проходу, мимо трех скамей и остановилась перед алтарем. Опустившись на колени, она устремила взгляд на Иисуса на кресте над ней. И испустила протяжный выдох.

― Спаситель мой, я надеюсь, ты понимаешь, почему я сделала то, что сделала. Надеюсь, что ты понимаешь, что я не могла больше позволить ему страдать.

Мария улыбнулась.

― Я знаю, что понимаешь. Знаю, что ты поступил бы также. Ты был самым сострадательным человеком на свете.

Мария прикрыла глаза и положила руку на сердце.

― Я, как и ты, выбрала трудный путь.

Она рассмеялась невеселым смехом.

― Или, полагаю, что это ты выбрал его для меня.

Мария открыла глаза и посмотрела на статую Девы Марии.

― Он заслуживает прощения за то, что сделал. Все они заслуживают.

Она сказала это, представляя себе затравленные взгляды каждого из Падших. И больше всего Гавриила ― доброго человека, сломленного бременем своего долга перед братьями.

― Люди грешат и совершают злые поступки во имя тебя. Используя свою власть и положение, они причиняют боль маленьким мальчикам.

Она вздохнула.

― Я нарушила свои обеты. Отказалась от обета целомудрия. Но не испытываю сожаления.

Мария попыталась прочувствовать вину и стыд за то, что сделала. Но ничего не получалось.

― Принять Рафаила в свое тело было моим служением. Забота о грешнике стала моей молитвой.

Тело Марии наполнилось теплом и любовью. Сильной и страстной любовью.

― И любовь к нему… любовь к нему стала и его, и моим спасением.

― Шлюха.

Мария замерла, услышав злобное ругательство, раздавшееся у нее за спиной. Она вскочила на ноги и обернулась. Отец Мюррей стоял в центре прохода. В его глазах была тьма, и казалось, что они сияют, как Северная звезда. Его каштановые волосы были мокрыми. Было еще очень рано, и Мария предположила, что он только что вышел из душа.

Отец Мюррей пробежался глазами по ее одежде. И сжал челюсти.

― Мы считали тебя мертвой.

Он шагнул ближе к Марии. Она попыталась отступить, но отступать было некуда. Страх вспыхнул в глубине ее души и начал расходиться по конечностям.

― Когда он забрал тебя, когда ты не вернулась, мы все решили, что он наконец-то осуществил свое самое заветное желание.

Он жестом указал на ее длинные волосы.

Гавриил был прав. Они знали об одержимости Рафаила длинными волосами.

Руки Марии дрожали, но она искренне пыталась сохранять спокойствие.

― Я знаю, что вы натворили.

Она переместилась за скамью, устанавливая барьер между ним и собой.

― Я знаю о Бретренах. О том, что вы делаете с маленькими мальчиками.

Взгляд Марии стал похожим на сталь.

― Я знаю, что ты сделал с Рафаилом. Знаю, как пытал его. Как издевался над ним.

Мария позволила своему гневу взять над собой верх. Она задрала подбородок.

― Как ты насиловал его снова и снова, пытаясь заставить его раскаяться, привести его к покорности, подчинить своей воле.

Лицо отца Мюррея покраснело, и он буквально вибрировал от ненависти, ярости и, если выражение его глаз соответствовало истине, от желания медленной смерти Марии.

― Вы попались.

Мария двинулась вдоль скамей к двери. Отец Мюррей повторил ее действия и быстрым шагом направился к алтарю.

― Я уже рассказала епископу о вас и вашей нечестивой секте.

Движение у двери привлекло внимание Марии. Ее охватило облегчение, когда епископ МакГинесс переступил порог. Ее паника отступила, но только до тех пор, пока отец Куинн не вошел вслед за ним. Мария застыла на месте. Она встретила взгляд епископа МакГинесса и почувствовала, как холод пробирал ее до костей.

― Нет, ― прошептала она.

― Отец Мюррей, ― произнес отец Куинн. ― Схватите ее.

― Нет, ― повторила Мария и посмотрела на епископа МакГинесса. ― И вы тоже?

― Вы даже не представляете, как далеко простирается наша власть, сестра Мария, ― произнес отец Куинн.

Глаза Марии наполнились горькими слезами. Отец Мюррей, воспользовавшись тем, что она отвлеклась, придвинулся к ней сзади и закрыл ей рот рукой. Мария боролась и сопротивлялась, но ее крики были приглушены ладонью отца Мюррея. Она брыкалась и вырывалась, но отец Мюррей не позволял ей освободиться. У нее кружилась голова, но несмотря на то, что ее зрение затуманилось, она не отрывала взгляда от отца Куинна и епископа.

Она была так наивна. Верила в церковь. Верила в то, что Орден существовал только в приюте Невинных Младенцев.

Они собирались убить ее.

Не могли допустить, чтобы их тайна стала известна всему миру. А Рафаил будет верить, что она вернется. В своем послании она дала ему это торжественное обещание. Обещание, которое, по его мнению, она нарушит.

Она станет еще одним человеком, который подведет его.

«Прости меня», ― думала она, когда черные пятна начали заволакивать ее глаза.

«Прости меня», ― думала она, когда ее тело ослабло и подкосились ноги.

«Прости меня», ― думала она, погружаясь во тьму.

«Мне так жаль… мой господин…»

Мария открыла глаза. Ей потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. Комната была тускло освещена, а единственным источником света были свечи и пламя камина. Воздух был душным, а кожа ― липкой.

Когда взору предстала остальная часть комнаты, Мария замерла, вглядываясь в то, что находилось перед ней. Устройства и приспособления, которые она видела только в учебниках истории. Орудия пыток. Виселицы, цепи, подвешенные к потолку, деревянные колеса с металлическими шипами. Плети, кандалы, бичи… Она начала брыкаться, но ее руки и ноги были связаны. Она поняла, что обнажена ― ее тело было полностью лишено одежды.

Паника пронеслась по ее венам. Она тянула и тянула за свои путы, но они не сдвигались с места. На глаза Марии навернулись слезы, и она стала осматривать комнату. Она вспомнила слова Гавриила о Чистилище, и о комнате пыток, куда их приводили каждый день.

― Нет, ― прошептала она, понимая, что именно там она и находится.

В подземном здании, о котором не знал никто, кроме Ордена. Мария опустила взгляд и увидела, что лежит на деревянном столе.

Она едва успела сделать вдох, как дверь открылась. Ее желудок сжался от ужаса. Отец Мюррей направлялся к ней. Когда его карий взгляд столкнулся с ее, его нос вздернулся, а на губах заиграла мрачная ухмылка.

― Сестра Мария.

Он остановился рядом с ней. Его глаза блуждали по ее телу. Он поднял руку, и Мария дернулась к своим путам. Когда его рука опустилась на ее лодыжку, она подавила всхлип, который грозил вырваться из ее рта. Ее кожа превратилась из липкой в ледяную от его грубого и нежеланного прикосновения.

― Когда мы решили отправить тебя на задание…

Рука отца Мюррея прошлась по ее ноге.

― Когда я увидел твои волосы, и мы узнали о твоем прошлом… Об Уильяме Бридже, о том, как он убил твою семью и взял тебя в плен…

Он покачал головой.

― Мы думали, что ты поймешь нашу Божественную миссию. Полагали, что ты примешь то, что мы должны убирать с улиц таких людей как Рафаил и остальные.

Кожа Марии покрылась мурашками. Кончики его пальцев пробежались по ее бедрам. Она хотела избавиться от его отвратительного прикосновения к своей коже. Очистить себя от его оскорбительного воздействия.

Мария замерла, когда его рука достигла ее груди, и он начал обводить сосок. Отец Мюррей снова покачал головой.

― Но, как шлюха, которой являются все женщины, ты поддалась его похоти и греху.

Он сжал сосок Марии так сильно, что она вскрикнула, и боль пронзила ее грудь. Так же быстро, как причинил боль, он отпустил ее сосок, поглаживая его ладонью.

― Все, что от тебя требовалось, это сообщить нам, где он находится. И держать его при себе достаточно долго, чтобы мы могли схватить его.

Мария наблюдала за ним. Она смотрела в его темные глаза и на его взъерошенные волосы. Но в большей степени сосредоточилась на его лице. На выражении злобы, которое он обнажил только сейчас, в этой комнате пыток. Мария видела гнев в его глазах и ярость от ее предательства в напряжении его челюсти и сжатых губах. Он переместил руку ниже. Комок заполнил горло Марии, когда его пальцы оказались между ее ног.

― Ты не должна была принимать его сторону, сестра Мария. Не должна была узнать о нашем Ордене и пытаться остановить нас.

Отец Мюррей провел рукой по внутренней стороне ее бедра. Ее ноги были раздвинуты и скованы наручниками вокруг лодыжек ― она ничего не могла сделать. Отец Мюррей опустил руку и обхватил лоно Марии. Она вскрикнула, когда пальцы больно впились в нее, и боль пронзила ее ноги. Он дернул ее клитор, и слезы потекли по лицу Марии, когда он ввел в нее палец. Он причинял ей боль. Пока он погружал палец внутрь и наружу, ее тело перешло от состояния боли к оцепенению. Слезы высохли. Тело обмякло, и она перестала бороться.

Мария смотрела в потолок и думала о Рафаиле. Она представила себе поместье и мужчин, собравшихся за столом, разговаривающих и улыбающихся. Она не осуждала их за ту жизнь, которую они вели. После нескольких минут, проведенных в этой комнате, она поняла, как год за годом пытки воздействовали на их детские умы, направляя их в мир зла и тьмы. Лишая их добра, заставляя их желать причинять людям боль так, как это делали по отношению к ним.

Их приучили ненавидеть людей. А учитывая пример Бретренов, кто мог винить их в этом?

Отец Мюррей вытащил пальцы из ее тела. Мария едва заметила это ― она полностью отдалилась мыслями от происходящего насилия. Но священник оказался в поле ее зрения и, повернув ее голову лицом к себе, заставил ее смотреть, как он сосет свои пальцы, пробуя ее на вкус своим языком. Она не смогла остановить его, когда он схватил ее за лицо, заставил открыть рот и ввел свои пальцы ей в рот.

― Попробуй себя, ― прошипел он. ― На вкус ты подобна шлюхе. Легко поддающейся соблазну женщине. Дочери Евы, искушаемой дьяволом раз за разом.

Глаза Марии заслезились от этого вторжения, но она не сопротивлялась. Она увидела разочарование в глазах отца Мюррея из-за отсутствия борьбы. Вытащив пальцы из ее рта, он холодно улыбнулся и повернувшись, взял что-то с соседнего стола. Он подошел к огню, и Мария наблюдала, как оранжевые и красные языки пламени танцуют на его одежде, являя священника, охваченного злом.

Но все силы, которые она смогла собрать, улетучились, когда он обернулся. В его руке было клеймо ― перевернутый крест… такой же, как на груди Рафаила. Такой же, как на груди всех Падших. Отец Мюррей приблизился. Клеймо стало оранжевым, так как его раскалило пламя огня. Мария пыталась держать себя в руках, чтобы выдержать надвигающуюся боль. Но сил на это не хватало. Она попробовала сдержаться, но это было бесполезно. Отец Мюррей поднес раскаленное клеймо к ее груди.

― Ты порочна, сестра Мария. Ты отступила от веры.

Когда клеймо опустилось, и раскаленный металл прижался к ее груди, мучительная боль, подобной которой Мария никогда не испытывала в своей жизни, казалось, стала сжигать ее заживо. Она боролась, чтобы не потерять сознание. Ей нужно было держаться ради Рафаила.

― Если ты так любишь Падших… ― услышала она откуда-то издалека голос отца Мюррея, … то с тобой будут обращаться точно также.

Мария потеряла сознание. Она то проваливалась в забытье, то выныривала из него, не в силах бодрствовать достаточно долго, чтобы попытаться сбежать. Когда ее глаза наконец открылись более чем на несколько минут, она увидела, что находится в кромешной тьме. В панике и лихорадке от боли она вытянула руки. Однако уперлась в твердый потолок. Ее ноги раздвинулись, и лодыжки уперлись в узкие стенки.

― Нет, ― прохрипела она, и ее голос захлебнулся в парализующем зыбучем песке страха. ― Нет! Помогите! Пожалуйста!

Гроб. Мария снова была в темном гробу. В металлическом гробу с крошечными отверстиями, чтобы она могла дышать.

Ноющая боль, исходящая от клейма на ее груди, ослабила ее способность бороться, и когда она снова погрузилась во мрак, теряя сознание, все, о чем думала, был Рафаил. О том, что он никогда не узнает, как сильно она желала вернуться к нему. Потому что смерть от рук Ордена была худшим из всех видов смерти.

Она знала, что в исполнении Рафаила смерть наступила бы красиво. Это было бы идеальным способом умереть.

Глава 14

Рафаил мчался вниз по лестнице так быстро, как никогда раньше. Его сердце колотилось в груди, которая была словно сдавлена. Так сильно, что он едва мог дышать. Достигнув двери кабинета Гавриила, он вошел в нее. Гавриил и Джон Миллер подняли глаза от стола.

― Мы должны отправиться за ней, ― прорычал Рафаил, и гнев, нараставший в нем, грозил вот-вот вырваться наружу.

Гавриил вскочил на ноги.

― О чем ты? Что случилось?

― Она ушла. Она, бл*ть, ушла!

Рафаил бросил записку Марии на стол. Проснувшись, он обнаружил, что она исчезла. Чувство ярости, охватившее его, было чуждо ему. Он не знал, как с этим справиться. Боль и злоба были всем, на что он был способен в тот момент. Он даже не потрудился одеться ― просто выбежал из дверей и ворвался в кабинет Гавриила, нуждаясь в Марии, и в том, чтобы найти ее. Ему было наплевать на скромность. Его роза пропала.

Гавриил внимательно изучал послание, а Рафаил метался по комнате. Миллер наблюдал за ним ― Рафаил чувствовал это. Но ему было наплевать. Ему нужно было вернуть Марию. В его голове пронеслись воспоминания о предыдущей ночи. Его слова о том, что она никогда не покинет его. Мария, лежащая в гробу… в ванной… в его объятиях…

Он зажмурил глаза и мысленно представил каждое слово из ее письма, написанного от руки.

Рафаил,

Я вернусь к тебе. Хочу начать с этого. Я не сбегаю, а ухожу, чтобы сообщить епископу о Бретренах. Как сестра-послушница католической церкви я не могу допустить, чтобы их злодеяния оставались нераскрытыми. Необходимо сообщить нужным людям, чтобы их можно было остановить.

Я видела, что они сотворили с тобой и твоими братьями. Никто не должен испытывать то, что испытали вы семеро, в особенности невинные дети.

Когда ты прочтешь это, я, надеюсь, буду уже у епископа. Я вернусь к тебе, как только смогу ― запомню обратный путь в поместье. И никому не скажу, где вы живете и ничего о вашей жизни. Даю слово.

Навечно твоя,

Маленькая роза.

Гавриил положил письмо на стол и провел рукой по лицу.

― О чем она только думала?

Он опустился в кресло. Миллер взял письмо.

― Мы заберем ее, ― сказал Рафаил. ― Мы поедем в Бостон и привезем ее сюда.

Внутри него разгорался огонь. Полыхающее чучело ярости.

― Позволь мне сделать несколько звонков. Выясним, добралась ли она до резиденции епископа.

Гавриил поднял трубку.

Рафаил выскочил из кабинета и отправился одеваться. Он надел спортивные штаны и свитшот. Когда спустился вниз, его братья находились в столовой.

― Что происходит? ― поинтересовался Уриил.

― Она отправилась сообщить епископу о Бретренах.

Рафаил налил себе крепкий черный кофе. Он выпил его, как истощенный жаждой человек пьет воду, не обращая внимания на обжигающую боль в горле, выпивая все до последней капли.

Его руки дрожали. Он швырнул кружку в стену, и фарфор разбился от удара. Рафаил вышагивал по комнате. И с каждым шагом становился все более встревоженным. Что-то случилось. Он знал, что что-то случилось.

― Ты сообщил Гавриилу? ― спросил Дил.

Он нервно дернул в сторону шеей, заключенной в жесткий ошейник.

― Он выясняет, где она.

Комната погрузилась в тишину, пока слова не нарушили ее.

― Ты все рассказал ей?

Рафаил замер и поднял глаза. Села пристально смотрел на него.

― Ты рассказал ей, что они вытворяли с нами? Бретрены?

Раф открыл было рот, чтобы ответить…

― Я это сделал.

В комнату вошел Гавриил.

― Я рассказал ей о том, что они сделали со мной. Про вас шестерых я не говорил ничего.

Рафаил уставился в пол. Она знала. Знала, что с ним сделал отец Мюррей. Его шрамы, то, что его держали прикованным… почему он нуждался в боли.

Ему было трудно дышать.

Она все знала. Знала и не отвергла его. Не оттолкнула. Она обняла его, поцеловала… и позволила ему проникнуть в себя.

Он был погружен в свои тяжелые, беспокойные мысли, когда Гавриил встал перед ним. Рафаил поднял голову.

― Я получил копии записей с камер наблюдения в доме епископа МакГинесса.

Гавриил повернулся и направился обратно в свой кабинет. Рафаил последовал за ним, как и его братья.

Миллер стоял возле большого экрана компьютера Гавриила. Его лицо было бледным. Он развернул экран и нажал кнопку воспроизведения. Тело Рафаила окаменело, когда он увидел, как Мария, одетая в его одежду, вошла в дом епископа. Далее ничего не происходило… пока двое хорошо знакомых ему мужчин не вошли в ворота.

― Отец Мюррей, ― прорычал Дил.

― Отец Куинн, ― вторил ему Михаил.

Сердце Рафаила колотилось, когда он смотрел на экран. Микроавтобус, в котором приехали священники, тронулся с места.

― Где она? ― прорычал Рафаил, сосредоточившись на мониторе.

Изображение переключилось на другую камеру.

― Эти камеры надежно охраняются. Кто-то подкупил власти города, чтобы они закрывали глаза на все, что там происходит. К счастью, у нас есть люди, которые могут взломать что угодно, ― сказал Миллер, и экран ожил.

На нем была изображена задняя часть дома епископа. Несколько минут ничего не происходило, пока дверь не открылась, и отец Мюррей не вышел, держа что-то в руках. Не что-то…

― Мария, ― прорычал Рафаил, увидев ее в руках этой гниды.

Мария, его Мария, находящаяся без сознания, которую забрал человек, превращавший его жизнь в ад на протяжении долгих лет.

Рафаил не мог этого вынести. Он не мог терпеть, как кровь бурлит в его венах, заставляя мышцы болеть. Не мог вынести стесненного дыхания и невозможности дышать. Его руки сжались в кулаки, но при этом дрожали, когда он просматривал кадры, на которых фургон двигался через центр Бостона, по всей видимости, к…

― Приют Невинных младенцев, ― произнес Вара, и напряжение в комнате возросло.

― Чистилище, ― добавил Уриил. ― Они забрали ее в Чистилище.

Рафаил отступил назад и позволил ярости от того, что Мария была без сознания, и от того, что этот ублюдок держал ее и вез в Чистилище, поглотить его, сжигая каждую клетку его тела, пока он не сгорел в глубинах своего ада. Издав рев, он сбросил экран со стола, но удар монитора о стену нисколько не успокоил его. Он громил кабинет, в то время как его братья хранили молчание.

У них была Мария. У них, бл*ть, была Мария! Его Мария!

Села встал перед ним, преграждая ему путь.

― Успокойся, Раф.

― Не могу, ― прорычал он в ответ.

Его тело было слишком пропитано яростью, чтобы он мог успокоиться.

― Она у них.

Рафаил посмотрел на Гавриила, который внимательно наблюдал за ним.

― Мы вернем ее.

Мужчина ударил себя в грудь.

― Мы, бл*ть, вернем ее.

Его голос угрожающе понизился.

― И я убью отца Мюррея. Я, наконец, убью этого мерзавца ― за то, что он отнял у меня Марию. Если только он тронул хоть один волосок на ее голове…

Гавриил вытянул вперед руки.

― У нас есть люди, которые могут ворваться туда и забрать ее…

― Нет! ― прорычал Рафаил.

Он покачал головой и потянул себя за волосы. Рафаил готов был из кожи вон лезть. В этот момент он был самой Смертью. Воплощением зла, в котором священники обвиняли его каждый день на протяжении многих лет. И он принял это. Поглотил тьму, заполнившую его вены.

― Я верну ее.

― Раф, послушай…

― Нет!

Рафаил шагнул вперед и указал на Гавриила.

― Мне надоело прятаться от Ордена. На этот раз они покусились на то, что принадлежит мне, и я собираюсь забрать ее. Не с помощью твоих связей, не с помощью бойцов и наемников, которые вытащили нас оттуда много лет назад. Только я. Я сам отправлюсь туда.

Рафаил глубоко вздохнул и ощутил, как злобная ухмылка расползается на его лице.

― И я собираюсь убить их. Убью столько, сколько смогу… а потом прикончу отца Мюррея. Медленно, глядя прямо в глаза этому ублюдку.

― Раф… ― начал Гавриил.

― Он прав.

Вара подошел и встал рядом с Рафаилом.

― Они заслуживают смерти. Я отправляюсь с ним.

Он ухмыльнулся и облизал губы.

― Вы даже не представляете, сколько раз я представлял, как вхожу в это место с огнеметом и набрасываюсь на этих садистов-мудаков. Они любят всю эту херню с огнем и серой. И я с радостью им это устрою.

― Я тоже в деле, ― сказал Дил и посмотрел на Гавриила. ― Долой ошейник.

Его глаза засияли.

― И я буду почти готов к безудержному веселью.

Один за другим братья Рафаила вставали рядом с ним, образуя армию убийц. Наконец, и Михаил встал справа от него, плечом к плечу.

Рафаил вскинул подбородок, посмотрев на Гавриила.

― Мы уходим.

Гавриил глубоко вздохнул, после чего медленно подошел и встал рядом со своими братьями. Рафаил следил за каждым его движением. Когда Гавриил оказался рядом с Уриилом, он посмотрел на Миллера.

― Подготовьте транспорт. И дополнительные машины. Если там есть дети, мы должны вытащить их и отвезти в безопасное место.

― Вы тоже собираетесь туда? ― спросил его Миллер.

Гавриил встретился взглядом с Рафаилом.

― Мы ― Падшие. Братство. Куда направляется один, туда и все остальные.

Рафаил вновь почувствовал непривычную тесноту в груди, когда посмотрел на своих братьев рядом с ним. Они были с ним в Чистилище. Жили бок о бок в аду. А теперь следовали за ним обратно во тьму.

Гавриил обратился к братьям.

― Берите любое оружие, какое захотите. И побольше. Мы понятия не имеем, во что ввязываемся.

Вара потер руки друг о друга.

― Этот день только что стал гораздо более ох*ительно интересным!

Перед тем, как они отправились в арсенал в подвале, Гавриил заговорил.

― Вы ведь понимаете, что есть шанс, что не все из нас вернутся?

― Вернемся, ― ответил ему Уриил со всезнающей ухмылкой. ― Твой Бог, несомненно, не откажет нам в праве отп*здить этих мудаков раз и навсегда. Не после всего, что они сделали. Он тоже может гневаться. Быть может, ему даже требуется больше насилия в жизни порой. Все это святошное дерьмо порядком надоело.

― Не волнуйся, ангелок, ― сказал Вара, улыбаясь. ― Я прикрою тебя, если ситуация выйдет из-под контроля.

И они бросились вниз к арсеналу. Пока Рафаил пристегивал ножи и пистолеты к своему телу, он мысленно представлял лицо Марии. Он заберет свою маленькую розу. Доберется до нее и вернет ее в их дом. И, возможно, сдавленность в его груди утихнет. Ему не нравилось это. Он не понимал этого. Все, что он знал наверняка, это то, что хочет вернуть ее. Нуждается в ее возвращении. Должен забрать ее обратно, чтобы снова иметь возможность дышать.

А потом он убьет ее. И навсегда оставит в своей комнате, в гробу, в котором она будет выглядеть такой красивой…

И она больше никогда не оставит его.

Падшие выжидали в тени, пока не наступила кромешная тьма. Из-под прикрытия деревьев Рафаил наблюдал за входом в Чистилище. В его крови ощущался какой-то незнакомый гул и пьянящее напряжение. Он почувствовал, что кто-то наблюдает за ним и повернувшись направо, увидел, что это Гавриил.

Рафаил не понимал, что за странные ощущения овладевают его телом. Каждый раз, когда он думал о том, что Мария находится с отцом Мюрреем, что он причиняет ей боль и творит с ней черт знает что еще, сдавленность в груди и затрудненное дыхание овладевали им до такой степени, что он не мог этого вынести. Рафаил прикрыл глаза. Когда он снова открыл их, желая поскорее пойти и прорваться через металлическую дверь, из-за которой они выбрались много лет назад, он почувствовал, что Гавриил все еще наблюдает за ним.

― Ты в порядке? ― прошептал Гавриил Рафаилу.

Когда они только покинули Чистилище, Гавриил объяснил, что Рафаил, Вара, Уриил, Михаил, Села и Дил видят мир не так, как все остальные. Шестеро из них воспринимали все по-другому. Или, чаще всего, вообще никак не воспринимали.

Но сейчас Рафаил чувствовал все. Когда он думал об улыбке Марии, и о ее прикосновениях к нему, в его груди разливалось тепло. А когда представлял, что она страдает, на него накатывала волна такой злобы, что он чувствовал себя самим дьяволом.

Рафаил кивнул Гавриилу.

Гавриил вздохнул.

― Мы не узнаем, сколько их там, пока не войдем внутрь.

Гавриил был одет в черное. Они все были одеты в черное. Но Рафаилу казалось странным не видеть старшего брата в его обычном собачьем ошейнике и строгих брюках.

― Насколько я помню, там может быть до тридцати, тридцати пяти человек по разным помещениям.

Мысли Рафаила вернулись в комнату со свечами. Туда, где их ставили на колени в ряд и заставляли отсасывать члены Бретренов, где их удерживали и насиловали снова и снова, пока это не стало частью их повседневной жизни. Его губы скривились в отвращении, и густая черная смола мести забила каждую клеточку его тела.

― Я отправлюсь в общежитие, ― сказал Гавриил. ― Если там есть дети, нам нужно их освободить. Миллер отправит людей, которые будут ждать их у входа, как только мы окажемся внутри. Нам нужно увести их подальше от этого места.

Все Падшие кивнули. Взгляд Гавриила стал стальным, когда он встретился глазами с каждым из своих братьев.

― Никто никуда не ходит в одиночку. Мы не знаем, с чем нам придется столкнуться, поэтому важна численность. Понимаете? Сегодня мы никого не потеряем. Так?

― Да, ― ответили братья.

Один из людей Миллера двинулся через лужайку к дверям Чистилища. Мышцы Рафаила напряглись, когда бывший военный, которого нанял Гавриил, бесшумно открыл вход. Орден даже не заметит их появления. Сегодня ночью Падшие станут теми демонами, которыми их и считали.

― Я ждал этого много лет.

Вара поднялся на ноги, перевесив ружье и огнемет на грудь и плечо. Один за другим Падшие поднимались на ноги, следуя его примеру.

Дил медленно покрутил шеей из стороны в сторону. Затем повернулся к Гавриилу.

― Выключи ошейник.

Гавриил заколебался, но потом все же потянулся к карману и переключил мощность на ноль. Дил прикрыл глаза и глубоко вздохнул от внезапной свободы.

― Не включай его обратно, пока все не закончится.

Дил ухмыльнулся, и открыл глаза, горящие от необузданного восторга перед убийствами, которые ему предстояло совершить. Он зашипел в экстазе, когда сбросил с себя контроль.

― М-м-м… ох*ительно приятно.

Гавриил шагнул вперед, все еще оставаясь под прикрытием деревьев, и встретился взглядом со своими братьями.

― Нельзя оставлять никого в живых. Если это случится, последствия могут быть ужасными.

― Никто не выживет, ― подтвердил Михаил, стоящий рядом с Рафаилом.

Он был обвешан ножами и поясом с запасными флаконами для сбора крови своих жертв. Сегодняшние убийства обеспечат ему настоящий пир.

― Никто, ― вторил Рафаил своему лучшему другу.

Михаил посмотрел на Рафаила, и улыбнулся, что происходило с ним крайне редко, демонстрируя свои белоснежные острые клыки.

Клыки, которым недолго оставалось быть белыми.

Человек Миллера отошел от дверей и подал сигнал Гавриилу и остальным, что дверь разблокирована.

Рафаил глубоко вдохнул и заставил свое дыхание успокоиться. Его сердце колотилось быстро и неустойчиво, предвещая скорую смерть.

― Готовы? ― спросил Гавриил.

Рафаил сжал пистолеты в руках, а ножи висели наготове на поясе его штанов.

Следуя за Гавриилом, они шли по траве как единое целое. Гавриил остановился у дверей, закрыв глаза и склонив голову. Рафаил знал, что он читает молитву своему Богу, которому нет до них никакого дела. Взгляд Рафаила остановился на знакомой металлической двери. Даже с пылом ярости, поглощавшей его тело, он чувствовал себя так, словно его погрузили в чан с ледяной водой, не зная, что находится за ней. Шрамы на его спине пульсировали, и он чувствовал, как призрачные руки отца Мюррея гладят его по коже, прижимая его к себе, и он наваливается со спины. Рафаил задрожал. Его охватила такая жажда мести, что она стала всем его существом.

«Откройте дверь. Откройте уже эту гребаную дверь!»

Подняв голову, Гавриил распахнул двери. Обжигающий дух Чистилища, который Рафаил чувствовал каждую ночь во сне, обрушился на него. Рвота подкатила к горлу, но Рафаил подавил ее и мысленно представил себе лицо Марии. Лампочки мерцали, и Рафаил воспользовался этим отвлекающим маневром, чтобы напомнить себе, что внутри их ждет смерть. Не их самих, а их мучителей. И запах гари быстро трансформировался из раздражителя в топливо.

Рафаил раскачивался на негнущихся ногах, чувствуя, как адреналин бурлит в его теле. Рукой он крепко сжимал пистолет. Падшие встретились взглядами в наступившей тишине. Они вернулись. В то место, куда поклялись больше никогда не возвращаться. Энергия пульсировала между ними, когда они собрались в неплотный круг. Семь грешников, готовых обрушить хаос на благочестивых притворщиков.

Вара ухмыльнулся и приготовил свой огнемет, подавая сигнал, что они готовы. Настал судный день для Бретренов.

Медленно кивнув Гавриилу, они двинулись по коридору как единое братство. Осторожные шаги перешли в перебежки, а перебежки сменились на стремительный бег. И продвигаясь все дальше, Рафаил чувствовал, как оставленные им в этом месте крики находят его и присоединяются к их крестовому походу. Гавриил последовал по коридору туда, где раньше находилось старое общежитие. В коридоре, ведущем к общежитию, всегда было холоднее, чем в других местах. По коже побежали мурашки, и Рафаил вновь почувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой, пошатывающимся после того, как отец Мюррей вновь насаживал его на свой член. Этот образ едва не стал для него гибельным. Только лицо Марии в его сознании удерживало его в тонусе. Помогало ему сосредоточиться. Когда Гавриил открыл дверь, Рафаил широко раскрыл глаза и внимательно посмотрел на него. Он услышал резкий вздох старшего брата.

― Продолжайте путь, ― приказал Гавриил.

Рафаил выглянул из-за его плеча. На него смотрели девять пар мертвых глаз. У Рафаила закипело все внутри. Его конечности задрожали при виде истощенных, осунувшихся мальчиков, с пустыми, недоверчивыми лицами и впалыми глазницами. Эти мальчики были ими самими десятилетней давности. Рафаил чувствовал рядом с собой братьев, в которых также пульсировала неудержимая ненависть к Ордену. Рафаил не мог оторвать глаз от этих мальчиков. Так вот как они выглядели, когда были здесь? Села бросился вперед и поднял на руки одного из них, который рухнул на кровать и, похоже, не был в состоянии передвигаться. Его белые штаны были испачканы кровью сзади… Рафаил почувствовал, как вибрирующий всплеск ярости зародился в ногах и пронесся по всему телу, когда пустой взгляд мальчика задержался на нем, проходившем мимо.

― Продолжайте путь, ― повторил Гавриил и вбежал в комнату.

Он подтащил каждого мальчика к выходу. Каждый из них был живым призраком одного из Падших из прошлого. Он услышал вокруг себя рычание и проклятия своих братьев. Должно быть, все они думали об одном и том же.

― Сдохнут, ― услышал он злобное рычание сзади. Это был Дил. ― Они все сдохнут.

Рафаил был парализован, наблюдая, как Гавриил отводит мальчиков к дверям. Ребята ринулись наружу. Как только последний из них скрылся, Рафаил вернулся в сознание и позволил пламени поглотить себя.

Как только Гавриил закрыл за мальчиками дверь, в коридоре раздался выстрел. Рафаил крутанулся, выхватывая пистолет. Но Дил протиснулся мимо него, и его лицо озарила мрачная улыбка.

― Наконец-то, ― прорычал он.

Дил бросился в атаку, держа в каждой руке по двадцатисантиметровому ножу. Рафаил мельком взглянул на красно-черные цвета Ордена, которые носил священник. Это стало словно красной тряпкой для быка. Выстреливший священник не успел даже прицелиться в Дила ― брат Рафаила вонзил ему лезвие прямо в лоб. Дил выдернул клинок из головы священника, и тело упало на пол с широко раскрытыми глазами. Дил зашипел от удовольствия и бросился вперед.

― Дил! ― хрипло выкрикнул Гавриил.

Но красный туман, которым он так дорожил, опустился на глаза Рафаила, и приказы Гавриила, обращенные к нему, превратились в отдаленный гул, когда он поддался своему желанию убивать. Кровь застучала в ушах, и Рафаил побежал в том же направлении, куда направился Дил. Он ничего не чувствовал. Огонь внутри него выжег все мысли, кроме поисков Марии и Бретренов. Раздался грохот выстрелов. Вара в считанные секунды оказался рядом с ним, с огнеметом наготове и улыбкой маньяка на лице. Как только они завернули за угол, Рафаил открыл огонь, поскольку на них надвигалась вереница священников, одетых в черное с красными собачьими ошейниками. Дил атаковал одного за другим со стремительной скоростью. Михаил следовал за ним, нанося удары и перерезая глотки прямо на ходу. Брызги крови оросили лицо Михаила ― его лучший друг слизывал багровые капли с ножей и со своих губ.

Еще одна группа священнослужителей бросилась на них слева. Вара развернулся к ним и рассмеялся, когда его огнемет обдал их всех огнем. Священники кричали, и запах горелой плоти распространился по пустынным коридорам. Эти крики стали блаженной симфонией для ушей Рафаила, мазью для его незаживающих ран. Рваные волокна в его груди начали сплетаться вместе, когда один за другим священники падали на землю. Наконец, они оказались распростертыми у ног Падших.

Уриил бросился к пылающим телам священников, нанося удары ножом и ломая их колени. Даже сквозь какофонию звука ударов тел о землю это звучало лучше, чем любой гимн, который он когда-либо слышал в церкви.

― Пусть подыхают медленно, ― прорычал Уриил, когда члены Ордена стали умолять о быстрой смерти.

Рафаил наблюдал, как они кричат и молят о пощаде. Их боль заряжала его энергией, возрождая к жизни. Рафаил отдал себя во власть тьмы. Пули сыпались из его пистолета, и он становился все сильнее и сильнее, когда на пол падали все новые и новые священники. Это была бойня, а Рафаил был дикарем. Он простреливал черепа, сердца и головы, а кровь орошала его лицо ― это было упоительно. Села опускался к лежащим телам, отрезая им уши, языки и пальцы своими острыми лезвиями.

Но Рафаил отделился от толпы и побежал по коридору, который вел к лестнице, и спустился по ступенькам. Знакомый маршрут заставил образы в его голове мелькать подобно киноленте: свечи, запах гари, пот священников, сперма и крики… Рафаил бежал к комнате со свечами, и им двигала потребность убивать. Когда он распахнул дверь, замер от открывшегося перед ним зрелища.

Там были дети. Дети, лежащие на земле, со стоящими над ними голыми священниками. Его взгляд заволокло красным.

Рафаил поднял пистолет, собираясь пристрелить каждого из священников.

― Позволь мне, брат. Эти ублюдки заслуживают того, чтобы быть сожженными.

Вара вышел из-за его спины и устремился к жрецам, пытавшимся сбежать. Не успели они ступить и шага, как Вара обдал их обнаженные тела огнем, и их плоть мгновенно вспыхнула. Рафаил заметил, как Гавриил поднимает на ноги обнаженных мальчиков и поспешно выводит их из помещения. После, его взгляд устремился на священников. Они кричали, когда их подожгли. Бились о стены и землю, пытаясь погасить пламя, но Вара все поливал и поливал их, пока их тела не обуглились и им не оставалось ничего другого, кроме как быть заживо поглощенными огнем Вары.

Уриил подхватил канистру с бензином, который наемники Гавриила принесли в здание. Он откупорил канистру и вылил содержимое на пол. Взгляд Рафаила не отрывался от священников. Он не мог оторвать глаз от их горящих волос и языков пламени на их коже. Его мышцы вздрогнули от удовлетворения, когда он увидел, как загорелись их члены. Их насилующие, греховные члены.

Вспышка лица Марии в его сознании вернула Рафаила в настоящее. Он помчался обратно по лестнице и направился в комнату, которую слишком хорошо знал. Которую все они слишком хорошо знали. Дверь была закрыта. Он не стал оглядываться не последовал ли за ним кто-то из братьев. Ему было наплевать.

Адреналин и гнев побудили Рафаила выбить дверь. При виде устройств и приспособлений для пыток его кожа покрылась льдом, но кровь все еще была обжигающе горячей. Он сжал пистолет, готовый выстрелить.

В этот момент дверь захлопнулась за ним, и Рафаил замер.

Он почувствовал, как по его коже побежали мурашки. Потому что точно знал, кто находится позади него. Его губы скривились, когда он обернулся и встретился взглядом со священником, который забаррикадировал его внутри. Но вместо ярости ноги Рафаила замерли на месте, а сердце начало биться в учащенном ритме.

Он был там. Перед ним стоял отец Мюррей. Рафаил начал тонуть в своих воспоминаниях о прошлом. Когда он уставился на лицо, которое было воплощением всех его кошмаров, его тело начало отключаться. Он не мог пошевелиться. Мог лишь смотреть на человека, который был его палачом. Который связывал его и трахал снова и снова. Карие глаза священника были устремлены на него. Дыхание Рафаила становилось все быстрее и быстрее, и у него закружилась голова, пока отец Мюррей медленно закрывал дверь на засов.

― Ты все-таки пришел, ― произнес отец Мюррей.

При звуке его глубокого голоса в позвоночник Рафаила вонзились кинжалы.

«Прими мой член».

Рафаил вздрогнул, когда воспоминания поглотили его разум.

«Умоляй меня, грешник. Покайся, и я остановлюсь».

Но Рафаил не покаялся. Отец Мюррей повалил его на землю и перевернул Рафаила на живот, а отвердевший член священника заскользил по задней поверхности бедер Рафаила… Рафаил не закричал, его челюсти были сжаты. Когда боль от толчков отца Мюррея в него грозила разорвать его на части, Рафаил поклялся, что никогда не подчинится этому человеку.

Никогда.

Рафаил моргнул, выныривая из воспоминаний и возвращаясь в комнату. Его грудь вздымалась от пережитого. Дрожащей рукой он поднял пистолет, держа отца Мюррея на прицеле.

Но когда он уже собирался выпустить пулю, которая окончательно освободит его от страданий, отец Мюррей заговорил.

― Ты пришел за ней.

Рафаил замер, и его палец застыл на спусковом крючке. Его глаза сузились. Отец Мюррей улыбнулся.

― Я знал, что так и будет. Она ― твоя самая большая фантазия, воплощенная в жизнь.

Он двинулся от двери и пересек комнату, держась ближе к стенам, увешанным ножами, молотками и тысячей других орудий пыток. Рафаил знал каждое из них слишком хорошо. Знал, как каждое из них ощущается на его коже и вонзается в его плоть.

― Когда я увидел ее в монастыре, то сразу понял, что она ― та самая, которая нужна тебе.

Отец Мюррей остановился рядом с закрытым железным гробом.

― Ты рассказывал мне об этом, помнишь?

Рафаил почувствовал, как кровь отхлынула от его лица при виде гроба… от воспоминаний о том, что Мария рассказала ему об Уильяме Бридже.

― После того, как я трахнул тебя в четвертый раз. После…

Отец Мюррей снял со стены металлическую дубинку и протянул ее Рафаилу. Рафаил судорожно втянул в себя воздух.

― После того, как я трахнул тебя этим.

Священник склонил голову.

― Ты помнишь, Рафаил? Помнишь, как ты рассказал мне, кого ты хочешь убить и почему?

Он улыбнулся.

― Потому что именно так умерла твоя мамочка.

Пистолет дрожал в руке Рафаила. Он снял его с предохранителя и снова прицелился.

― Ты не спросил меня, где Мария.

Как по команде, изнутри гроба, возле которого стоял отец Мюррей, донеслись приглушенные крики. Рафаил перевел взгляд на него. Он услышал, как ее ногти скребут по металлу, пытаясь освободиться.

Отец Мюррей указал на кодовый замок на гробу.

― Брось пистолет, Рафаил. Ты не проникнешь в гроб, если не сохранишь мне жизнь. Брось пистолет, и я позволю ей дышать.

Он пожал плечами.

― К грешной послушнице-монахине поступает не так уж много воздуха.

Рафаил крепче сжал пистолет. Он хотел выстрелить в него, покончить с ним и освободить собственное тело от предательского паралича, который был вызван появлением священника… пока Мария снова не закричала, и он, не задумываясь, бросил пистолет на пол. Глаза отца Мюррея вспыхнули от подобной покорности. Рафаил стиснул зубы с такой силой, что у него заболела челюсть. Он не подчинился. Не подчинился, бл*ть!

― На колени.

Голос отца Мюррея действовал ему на нервы, и приказ, который каждый день эхом отдавался в его голове, стал для него самой страшной пыткой.

Рафаил остался стоять на ногах. Ему нужно было увидеть, как отец Мюррей истекает кровью. Нужно было увидеть его глаза, застывшие в смерти. Он не может подчиниться. Не станет вставать на колени перед этим ублюдком. Больше никогда. Ни разу. Он не допустит этого…

― У нее заканчивается воздух, ― произнес отец Мюррей, прервав его мысли.

Священник закрыл крошечные отверстия, просверленные в металлической крышке, лишив ее воздуха, поступающего снаружи.

Крики Марии стихли, и Рафаил понял, что священник не блефует. Каждая его частичка призывала его не подчиняться. Но тут он услышал болезненные всхлипывания, доносящиеся из гроба. Боль в груди вернулась, когда он подумал о Марии, запертой в темноте, заточенной в своем собственном аду. А он был заперт в своем. Они оказались в аду вместе.

Осознав это, Рафаил упал на колени.

Отец Мюррей застонал при виде такой покорности, и, убедившись, что Рафаил наблюдает за ним, ввел комбинацию на замке гроба и отодвинул тяжелую, удушающую крышку. Отец Мюррей полез внутрь, и Рафаилу потребовались все силы, чтобы не вскочить на ноги и не броситься на него — искра ярости вновь зародилась в его онемевших конечностях при мысли о том, что этот ублюдок прикасается к Марии. Рафаил почувствовал, как его мышцы наливаются силой. Он приготовился к атаке, приготовился вытащить нож из-за пояса и броситься на священника. Но Рафаил отказался от этого плана, когда отец Мюррей вытащил Марию из гроба, просунув руки под ее обмякшие руки. Ее тело было неподвижно. Глаза Марии закатились, но она боролась с угасающим сознанием, пытаясь обнаружить Рафаила. Как только она сделала это, из ее уст вырвался всхлип.

Рафаил почувствовал, как его грудь раскалывается на части, раскалывается настолько глубоко, что он стал задыхаться. Видя, как Мария теряет сознание и корчится от боли, он не выдержал. Его затрясло от ярости и неприкрытого гнева. Затем он увидел это, и все вокруг замерло. Покрывало из волос Марии соскользнуло с ее лица, и открылась грудь. Там, на ее обнаженном и покрытом синяками теле, красовался перевернутый крест, такой же, как у него и его братьев. Ее безупречная кожа была красной и покрылась волдырями и белыми пятнами там, где начинала зарождаться инфекция. Она была смертельно бледна, а ее губы посинели от недостатка воздуха.

Рафаил не знал, что может питать еще большую ненависть, чем уже испытывал к священнику, который на протяжении долгих лет был его мучителем. Он ошибался. Раф был чертовски неправ. Отец Мюррей причинил Марии боль. Он причинил ей такую боль, что она едва могла держать глаза открытыми.

Священник притронулся к тому, что принадлежало ему.

А Мария, бл*ть, была его.

Затем священник провел рукой по обнаженной груди Марии, пока не добрался до ее киски. Не сводя глаз с Рафаила, он ввел палец в Марию. Она не издала ни звука.

Страх прошлого схлынул, как дождь с жестяной крыши. В считанные секунды Рафаил оказался на ногах, озаренный яростью самой преисподней. Он бросился через всю комнату. Но отец Мюррей затащил Марию за гроб, используя его как щит, и положил руки ей на шею. Рафаил замер на месте.

― Я сверну ей шею. Подойдешь ближе, и я сверну ее. Я уничтожу твою мечту.

Рафаил пытался придумать, что ему делать.

― Я же велел тебе встать на колени.

Рафаил так и сделал, несмотря на то, что каждая частичка его души кричала о том, что он должен сопротивляться. Его глаза были прикованы к отцу Мюррею, который приближался к Рафаилу, все еще держа Марию в своей хватке. Ее ноги волочились по полу, а тело было искалечено. Когда он остановился перед Рафаилом, тот одним лишь своим взглядом пообещал священнику неминуемую смерть.

Отец Мюррей ухмыльнулся.

― Расстегни молнию.

Сердце Рафаила замерло. Лицо отца Мюррея исказилось от гнева.

― Я сказал, расстегни молнию, демон!

Его крик эхом отразился от стен, перенося прошлое в настоящее. Его руки сжались на шее Марии, предупреждая Рафаила о необходимости подчиниться.

Расфокусированные голубые глаза Марии встретились со взглядом Рафаила.

― Нет, ― прошептала она, и ее лицо исказилось от печали.

Отец Мюррей прервал ее речь, начав сжимать шею. Рафаил даже не задумался о своих действиях, когда лицо Марии покраснело от давления священника. Он протянул руку и потянул вниз молнию на брюках отца Мюррея. Мария не сводила с него глаз. А Рафаил не сводил с нее своего. Он не позволит ей умереть. Не позволит этому выродку забрать ее у него.

Ее взгляд заставлял его чувствовать себя иначе, чем в предыдущие разы, когда он был в этой комнате, в этом же положении. Она помогла ему почувствовать себя менее одиноким.

Когда молния отца Мюррея была расстегнута, Рафаил увидел, что его член уже тверд.

― Вытащи его, ― приказал священник охрипшим голосом.

Руки Рафаила дрожали, но он сделал то, что велел ему отец Мюррей. Мария захныкала и попыталась вырваться. Но Рафаил уставился на клеймо на ее груди. Ей нужна помощь. Он должен вытащить ее отсюда.

Движение за спиной отца Мюррея привлекло внимание Рафаила. Но он не отвел взгляд. Только увидев длинные темные волосы и темные глаза вблизи священника, Рафаил напал. Дотянувшись до пояса, он выхватил нож и одним быстрым движением кастрировал отца Мюррея, а его отрезанный член упал на пол, на который когда-то капали кровь, пот и сперма Рафаила. Отец Мюррей закричал и уронил Марию, но Села успел подхватить ее.

В глазах Рафаила царила тьма. Схватив отца Мюррея за волосы, он протащил его через всю комнату и ударил о стену. Оскалив зубы, он обхватил руками его шею. Рафаил зарычал в лицо священнику, сжимая ее. Отец Мюррей вцепился ногтями в руки Рафаила. Но Раф не замечал ничего, кроме замедляющегося пульса отца Мюррея и его разинутого рта, пытающегося вдохнуть воздух. Воздух, который Рафаил крал, желая заполучить как свой собственный. Он сжимал все сильнее и сильнее, наблюдая, как лицо отца Мюррея из красного превращается в синее. Его карие глаза выпучились, руки ослабли, а тело потяжелело.

Рафаил молчал, пока выкачивал из священника жизнь. Он не думал о том, что с ним сделали в детстве. Он просто наслаждался ощущением неминуемой смерти, настигающей жестокого подонка, который заслуживал этого. Пальцы Рафаила были словно отлитыми из металла, когда он сжал их в последний раз, чувствуя, как трахея отца Мюррея разрывается, а его кости трещат под неимоверным воздействием силы Рафаила.

Глаза отца Мюррея были устремлены на Рафаила, а шея повернута под неестественным углом. Рафаил откинул голову назад и закричал. Он выкрикивал таким образом из себя все, что священник сделал с ним. Все, что он сделал с Марией…

«Мария».

Рафаил уронил тело отца Мюррея на землю. Кровь, хлынувшая из его паха, растеклась под ним. Рафаил подошел к Селе и взял Марию из его рук. Он увидел, что остальные братья наблюдают за ним, все, кроме Гавриила. Уриил принялся разливать бензин по полу.

― Нам нужно уходить, ― сказал Села.

Рафаил прижал Марию к своей груди. Он схватил полотенце с крючка возле комнаты пыток и обернул его вокруг нее, а затем бросился к двери, следуя за своими братьями к выходу. Но как только они достигли последнего коридора, раздался выстрел.

Дил рухнул на пол.

Страх при виде поверженного брата пронзил тело Рафаила, как молния. Он бросил взгляд в том направлении и увидел отца Куинна. Выход находился прямо за тем местом, где он стоял. Глаза отца Куинна были наполнены гневом.

― Демоны, ― прорычал он в их сторону.

Дил поднял голову. Кровь сочилась из его плеча. Но брат лишь рассмеялся истеричным смехом. Он сунул палец в отверстие, вытащил пулю и швырнул ее к ногам священника. После чего обсосал кровь из пальца, оставив след вокруг рта.

― Не думал, что вы можете стать еще более порочными, но вот вы здесь, передо мной, демоны во плоти.

Отец Куинн снова поднял свой пистолет. Рафаил и его братья сделали то же самое, но священник вдруг замер, а на его лице застыло выражение шока. Когда священник упал на землю, Рафаил увидел Гавриила, стоявшего позади него с ножом в руке. С ножом, покрытым кровью. Пистолет отца Куинна упал на пол. И Вара отбросил его пинком в сторону. Глаза старика наполнились ужасом.

Не обращая внимания на мечущегося по полу священника, Рафаил двинулся к выходу, крепко сжимая Марию в объятиях. Уриил разлил последнюю канистру бензина по коридору и облил отца Куинна. Рафаил вздрогнул от резкого запаха. Его братья остановились на пороге Чистилища, и в последний раз осмотрели ад их детства. На этот раз в Рафаиле не осталось ничего, что он чувствовал раньше при виде всего этого. Отец Мюррей был мертв, и это место вот-вот должно было превратиться в геенну огненную.

Вара приподнял свой огнемет.

― Начинаю?

Рафаил кивнул. Но как только Вара собирался поджечь бензин и устроить пожар, Гавриил поднял руку.

― Подожди.

Он подошел к отцу Куинну. Старик посмотрел в глаза Гавриилу, и в его взгляде плескалась чистая ненависть.

― Ты, ― прошипел отец Куинн, ― худший из всех них.

― Ты пытался разрушить наши жизни. Пытался уничтожить нас и превратить в ничто.

Гавриил глубоко вздохнул.

― Но сделал нас только сильнее.

― Вы ― убийцы. Преступники. Когда-нибудь, в скором времени, вы будете наказаны Богом.

― Возможно, и так, ― ответил Гавриил. ― Но, по крайней мере, нам не придется оправдываться за то, что мы насиловали невинных маленьких детей во имя Его.

Гавриил поднялся на ноги и навис над первосвященником, истекающим кровью.

― Ты грешник самого худшего сорта. И самый нечестивый христианин, которого я когда-либо встречал.

Гавриил направился к выходу, а его братья стояли в сторонке и ждали, когда он поведет их домой. Они были настоящим братством, в отличие от всех ублюдков в этом проклятом месте.

― Вы даже не представляете, какое возмездие вас ожидает, ― прошипел отец Куинн.

Гавриил пристально посмотрел на священника, достал из кармана коробок спичек и зажег одну. Встретив широко распахнутый взгляд отца Куинна, Гавриил улыбнулся, и это была отнюдь не ангельская улыбка.

― Отправляйтесь в ад, Отец.

Гавриил бросил спичку на пол, поджигая бензин и превращая его в бушующее пламя. Падшие вышли из Чистилища, закрыв за собой его двери в последний раз.

Дым и смрад горящей плоти преследовали их, пока они двигались через поля к ожидающему их транспорту. Когда Рафаил забрался в микроавтобус, он прижал Марию к себе. Ее голубые глаза смотрели на него, и, даже невзирая на невыносимую боль, она улыбалась.

Никогда еще в его груди не ощущалось такого тепла.

Глава 15

Рафаил сидел рядом с Марией, спавшей на его кровати и подключенной к капельнице с антибиотиками. Его мышцы все еще ломило после посещения врача. Гавриилу пришлось удерживать его, пока доктор осматривал ее обнаженное тело. Уриил и Гавриил прижали его к стене, когда он отказался уйти и дать врачу возможность выполнить свою работу. Когда врач коснулся запекшегося от крови и гноя перевернутого креста на груди Марии, и она закричала, Рафаил бросился на него. Его зрение заволокло красным, а внутренний гнев разрывал изнутри.

Было решено ввести в кровь Марии снотворное.

― Для ее же блага, ― сказал врач. ― Чтобы она могла исцелиться.

Рафаил придвинулся к ней и взял ее руку в свою. Нить, которую он всегда носил на своем пальце, была крепко затянута. Когда его пальцы переплелись с пальцами Марии, его грудь вновь наполнилась теплом. Он хотел, чтобы она открыла глаза. Хотел, чтобы она улыбнулась. Рафаил верил, что постоянная боль в его груди утихнет, когда она сделает это.

Рафаил слушал, как дышала Мария. Он даже не принимал душ с тех пор, как они вернулись в поместье.

― Исцелись, маленькая роза, ― прошептал он ей на ухо, ложась на подушку рядом с ней. ― Это приказ. Я не буду повторять. Ты меня поняла?

Но в ответ на это требование не было произнесено: «Да, мой господин». Не последовало повиновения. Мария была слишком глубоко погружена в сон, чтобы открыть глаза.

Рафаил провел рукой по волосам Марии. Они были слипшимися от пота и свалявшимися. Ему нужно было вымыть их. Он хотел расчесать их и высушить. Они должны пахнуть ванилью и розой. Тогда она вновь будет совершенна.

Взгляд Рафаила упал на клеймо, которое отец Мюррей запечатлел на ее плоти. Рафаил хотел провести по нему пальцем. Хотел унять ее боль. Но, в то же время, глядя на клеймо, он чувствовал, как сжимается его грудь. Не от гнева, а… с этим клеймом Мария стала такой же, как он. Она носила знак дьявола на своей груди… как и он. Как и все его братья.

Словно она была одной из Падших.

Но так же быстро, как и ощущение сдавленности в груди, возникла кипящая ярость при воспоминании о пальцах отца Мюррея в ее киске. О его руках на ее горле. Рафаил провел пальцем по ее шее. На ее плоти отпечатались следы рук, которые принадлежали не ему. Синяки и красные царапины омрачали ее идеальную кожу. Рафаил посмотрел вниз на свои руки. Они дрожали. Но когда он смотрел на них, то также вспоминал как они обхватывали горло отца Мюррея.

Рафаил облизал губы, а его член напрягся в джинсах. Глаза отца Мюррея смотрели на него, не отрываясь, пока Рафаил лишал его жизни. Рафаил вздохнул, вспоминая замедляющийся пульс священника, его посиневшее лицо… и отрезанный член, кровь от которого хлынула на пол. Джинсы Рафаила были все еще испачканы этой кровью. Но он не стал их стирать. Он вставит их в рамку и повесит на стену в своей комнате, чтобы они вечно напоминали ему об убитом им подонке.

Рафаил услышал, как открылась дверь в его комнату. Вошел Михаил, который также по-прежнему был покрыт кровью. Его руки были испачканы, и Рафаил знал, что брат не будет мыть их в ближайшее время. Михаил молча прошел в комнату и сел на стул рядом с кроватью. Его лучший друг улыбнулся и продемонстрировал клыки, которые все еще были покрыты кровью жертв. Он наверняка не преминул полакомиться своей новой коллекцией, как только они вернулись домой. Глаза Михаила были расширены от адреналина после убийств, которые они все совершили. Рафаил знал, что его глаза выглядят также.

Рафаил снова улегся на подушку. Михаил достал из кармана пузырек с кровью и, погрузив палец в открытое горлышко, начал посасывать с него кровь.

― Она будет жить? ― спросил Михаил.

Рафаил встретился с пристальным взглядом брата.

― Доктор сказал, что да. Но на ее выздоровление уйдут недели.

Михаил кивнул, после чего вернулся к поглощению крови. Дверь снова открылась. Вошли Села и Дил. Они молча прошли к кушетке у стены и сели. Села прислонил голову к спинке.

― Я устал.

Руки Дила подергивались на коленях. Он закрыл глаза, и Рафаил заметил, что тот делает глубокие вдохи. Его брату требовались часы, чтобы успокоиться после буйства. В его жилах кипело слишком много энергии. Все они с трудом возвращались из этого состояния, но Дилу было сложнее всех.

Через двадцать минут в комнату вошли Вара и Уриил. Вара вскинул бровь, оглядывая всех присутствующих.

― Похоже, мы опоздали на вечеринку.

Они придвинули стулья из обеденной зоны к кровати, с противоположной стороны от Михаила. Вара с ухмылкой на лице наблюдал, как Рафаил обнимает Марию. Рафаил еще сильнее прижался к теплому телу Марии.

― Теперь ты спокоен? ― спросил Уриил.

Рафаил кивнул. Ни один из его братьев не стал мыться. Все они были покрыты кровью и внутренностями священников. Вара открыл было рот, чтобы сказать что-то, но тут дверь распахнулась в очередной раз. Гавриил замер, увидев своих братьев. Его светлые волосы были мокрыми, и он снова был одет в свою черную одежду и белый церковный воротничок.

Гавриил придвинул для себя стул и сел рядом с Михаилом. Его голубые глаза окинули Марию, убеждаясь, все ли с ней в порядке.

― Тебе что-нибудь нужно, Раф?

― Нет, ― ответил он.

Гавриил вздохнул, откинувшись на стуле. Он поморщился, когда усаживался, и провел рукой по лицу.

― Итак, с Чистилищем покончено, ― произнес Села со своего места.

Рафаил и его братья посмотрели друг другу в глаза. Он почувствовал, как что-то в его нутре утихло. Боль, о которой он и не подозревал до этого момента.

― Сгорел дотла, ― проронил Михаил, а затем, нахмурившись, перевел взгляд на Гавриила.

Лицо Гавриила было бледным, а глаза покрасневшими. Рафаил не понимал, почему.

― Вся эта напрасно пролитая кровь…

Вара вздохнул, наклонившись вперед на своем стуле и окинул братьев пристальным взглядом.

― Так вот что означает созависимость.

Рафаил задался вопросом, что это такое. Уриил, Села, Дил и Михаил выглядели такими же растерянными, как и он.

― Что это значит? ― спросил Михаил.

Вара пожал плечами.

― Понятия не имею. Слышал, как Миллер говорил об этом раньше. Сказал, что мы все страдаем от созависимости.

Он усмехнулся.

― Звучало причудливо. Просто хотел получить шанс произнести это слово вслух.

― Неважно, что это означает, ― произнес Гавриил, привлекая их внимание. ― Он никогда не проживал того, что пережили мы.

Гавриил улыбнулся. Это была первая искренняя улыбка, которую Рафаил видел от него за все прошедшие годы.

― Мы ― братья. Мы прикрываем спины друг друга.

Гавриил указал на Марию.

― И спины всех, кого принимаем в свои ряды.

Рафаил посмотрел на Марию, спящую рядом с ним. Она была так прекрасна. Он хотел, чтобы она проснулась и заговорила с ним. Ему нравился ее голос. И не нравилось то, что он перестал слышать его в своих покоях. Он хотел почувствовать ее руку на своей щеке. Когда-то он наказал ее за то, что она без разрешения прикоснулась к нему. Теперь он приказал бы обратное, лишь бы только она очнулась.

Села встал со своего места и разжег огонь в камине. Комната наполнилась теплом, звуком потрескивающих дров и дымным ароматом горящих поленьев. Рафаил неотрывно смотрел на Марию. Когда он поднял глаза на своих братьев, все они уже спали. Глаза Рафаила тоже потяжелели, и, положив голову на длинные волосы Марии, он уснул.

Прошла неделя, прежде чем Мария очнулась от действия снотворного. Рафаил держал ее за руку, пока врач извлекал из нее капельницу, поддерживавшую ее под наркозом, и ждал, когда она очнется. Сначала дернулся палец, потом зашевелились губы и начали трепетать веки.

Рафаил крепко сжал ее руку, когда она открыла глаза. Сначала они были расфокусированы, а ее дыхание было слишком учащенным. Он увидел, как на ее лице промелькнула паника.

― Дыши медленнее, ― сказал Рафаил.

Как только его слова слетели с губ, Мария замерла и повернулась к нему лицом. Ее глаза мгновенно прояснились, когда она увидела его. Пальцы сжались в его пальцах. И все нахлынуло вновь. Тепло в груди, которое Рафаил ощущал только тогда, когда Мария находилась рядом. Только теперь оно распространялось по его телу, словно лесной пожар, когда Мария улыбнулась, а ее глаза наполнились слезами. Рафаил попытался вздохнуть сквозь комок, образовавшийся в горле.

Он понятия не имел, что происходит с его телом. Но осознал, что ему всегда было холодно. До Марии он не знал, что такое тепло.

Теперь он получил его, и не был уверен, что сможет жить без этого приятного ощущения.

― Раф… ― Мария поморщилась, пытаясь заговорить.

― Ш-ш-ш, ― прошептал Рафаил.

Но Мария не повиновалась. Тело Рафаила застыло, когда она крепко сжала его руку.

― Ты… пришел за мной… ― смогла прошептать она.

Мария вздрогнула и посмотрела вниз, на свою грудь. Ее тело было накрыто одеялом, но верхняя часть перевернутого креста была хорошо видна. Мария зажмурила глаза. Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал мягкую кожу. Она улыбнулась, а Рафаил забрался на кровать рядом с ней.

Когда он лежал, притянув ее ближе к себе, дверь в его комнату открылась. Как и каждый вечер после ужина, в комнату вошли братья Рафаила. И они спали все вместе, как это было много лет назад, когда они были детьми.

Глаза Марии расширились, когда Михаил сел на стул, который он в последнее время занимал. Села и Дил расположились на кушетке, а Вара и Уриил ― на стульях рядом с ними. Последним в дверь вошел Гавриил.

― Мария, ― произнес он, широко улыбаясь. ― Ты проснулась.

Рафаил наблюдал, как заблестели глаза Марии. Сначала он напрягся, подумав, что она не хочет, чтобы его братья были в комнате. Но потом она улыбнулась, и он понял, что она плачет, потому что счастлива. Она была счастлива рядом с ними…

― Спасибо, ― сказала Мария и встретилась с каждым из них взглядом. ― Спасибо… за то, что все вы пришли за мной.

Все кивнули.

― Было весело.

Вара откинулся на спинку стула.

― Это было самое веселое, чем мы занимались на протяжении долгого времени.

Он вздохнул.

― Я предлагаю организовать охоту на Орден на постоянной основе. Что-то вроде ежегодного фестиваля.

Села развел огонь, и Рафаил стал слушать разговор братьев. Мария прижалась к Рафаилу, положив голову ему на плечо, и тоже слушала. Когда она заснула, он поцеловал ее в лоб, успокоенный ее ритмичным равномерным дыханием.

Когда он поднял голову, то увидел, что его братья наблюдали за ним с удивлением. И больше всех был поражен Гавриил. Но Рафаил не обратил внимания на их недоуменные взгляды. Он закрыл глаза и тоже заснул.

Он не понимал, что означало их внимание.

В тот момент ему это было безразлично.

Прошла еще одна неделя. Рафаил прогуливался вдоль кустов роз в оранжерее, проверяя их цветение. Услышав позади себя звук открывающейся двери, он повернулся и увидел идущую к нему Марию. Пять дней назад она поднялась с постели. Перевернутый крест на ее груди почти зажил, и к ней постепенно возвращались силы.

Он еще не трахал ее. Руки Рафаила непроизвольно задрожали. Потому что он хотел видеть Марию в своей постели. Хотел, чтобы она лежала под ним… и чтобы ее волосы были в его руках. Рафаил желал обернуть их вокруг ее горла. Жаждал исполнить свою самую большую мечту, а после забальзамировать ее и положить в гроб, чтобы она никогда больше не покидала его. И тогда ему всегда будет тепло.

― Я так и знала, что ты здесь, ― произнесла Мария.

Позади нее ярко разгорался рассвет, и свет обрамлял ее голову. Она была похожа на ангела. Мария провела руками по только что распустившимся цветам. Остановившись на белой розе, Мария оторвала стебель и прижала его к груди. Губы Рафаила приоткрылись при виде этого зрелища.

Она подошла к нему и остановилась, приблизившись вплотную. Рафаил возвышался над ней. Мария снова была в его одежде. Она нравилась ему в белых платьях, но при виде ее в его одежде что-то кольнуло в груди. Это причиняло боль. Он понятия не имел, почему.

Ее голубые глаза пристально смотрели на него. Мария потянулась к его руке и прижала ее к своей груди.

― Я же обещала тебе, что вернусь, ― сказала она.

Рафаил смотрел на свою руку поверх ее руки. Она сделала глубокий вдох. Посмотрев ему в лицо, Мария протянула Рафаилу белую розу.

― Вот, ― прошептала она.

Рафаил нахмурился. Мария сглотнула, но высоко вздернула подбородок.

― Для того чтобы я держала ее в гробу.

Его сердце заколотилось, а возбуждение захлестнуло тело. Мария кивнула, отвечая на его невысказанный вопрос.

― Я отдаю себя тебе, мой господин. Всю себя. Я хочу, чтобы ты осуществил свою мечту. И иду на это добровольно.

Рафаил пристально посмотрел на нее. Ее голубые глаза были полны решимости и обещанием, на которое он никогда не рассчитывал.

― Ты серьезно? ― прохрипел он, не в силах совладать со своим колотящимся сердцем.

― Да.

Мария шагнула ближе, так близко, что ее грудь коснулась его груди.

― Отведи меня в свою комнату, Рафаил. Я твоя. Обладай мной вечно, как ты и мечтал.

Рафаил схватил ее за руку, прижал к себе и обхватил ладонями ее лицо.

― Ты отдаешься мне?

― Всецело.

Рафаил убрал ее волосы за ухо, любуясь девушкой, стоящей перед ним. Когда мягкие пряди скользнули по его ладоням, он начал напевать.

Мария выгнулась навстречу его прикосновениям, и в утреннем свете с его губ полилась песня.

― Круг вокруг розочки, карманы полны трав, прах к праху… мы все падаем вниз.

Когда его слова оборвались, Мария взяла его руку и поднесла к своим губам.

Мы все падаем вниз…

Чувствуя себя невесомым от предвкушения, Рафаил повернулся и собрал все необходимое, а адреналин подстегивал каждое его движение. Он сорвал ее любимые розы, и повел Марию через оранжерею. Она шла молча, пока Рафаил изучал ее лицо. Ее голова была обращена к восходящему солнцу. У него сжалось сердце, когда она улыбнулась, словно ей не было дела до происходящего. Он мог бы смотреть на ее лицо весь день. Мария протягивала руки к каждому дереву и кусту, мимо которых они проходили, позволяя влажным листьям целовать ее кожу. Зима угасала, и начиналась весна.

Но она не увидит начало нового сезона. Этот взгляд на его зарождение окажется последним.

Рафаил не отходил от нее, когда они проходили мимо фонтана, и Мария остановилась, чтобы окунуть руки в воду. Он оставался рядом с ней, когда она хрустела гравием под ногами, когда они шли по дорожке, приведшей их к дому. И остановился в дверях особняка наблюдая, как она делает последний вдох свободы.

Выдыхая, Мария повернулась к Рафаилу.

― Я готова, мой господин.

Рафаил протянул ей руку. По его позвоночнику пробежали мурашки, когда ее холодные пальцы обхватили его ладонь.

«Вот как она будет ощущаться», ― подумал он.

Через несколько часов она окончательно остынет. Рафаил нахмурился, понимая, что ему будет не хватать тепла ее кожи. Но грусть покинула его, когда он подумал о том, что приобретет. Она всегда будет рядом с ним. Никуда не уйдет и навечно останется такой молодой и красивой.

Вечно будет его совершенной маленькой розой.

Рафаил повел Марию к лестнице. Персонал копошился вокруг, готовя завтрак. Рафаил услышал голоса своих братьев в столовой и Мария потянула его за руку.

― Могу я увидеть их? ― спросила она. ― В последний раз?

Рафаил кивнул и открыл двери в столовую. Он готов был отдать ей все, что угодно, за тот подарок, который она преподносила ему.

― Раф, Мария.

Села поднял кружку с кофе в знак приветствия. Но затем его взгляд остановился на розах в руках Рафаила. Один за другим его братья посмотрели на цветы.

Все они знали, для чего те предназначены.

Рафаил взглянул на Гавриила. Лицо его старшего брата смертельно побледнело.

― Здравствуйте, ― сказала Мария. ― Я просто хотела сказать вам спасибо.

Она прочистила горло, так как все они прислушивались к каждому ее слову.

― Спасибо за все, что вы сделали для меня.

Ее щеки разрумянились, и Рафаил почувствовал, как его пах напрягся при виде ее порозовевшей кожи. Она была его слабостью во всех отношениях.

Мария опустила взгляд, сделав глубокий вдох. Когда она снова подняла голову, ее глаза были полны слез. В его нутре всколыхнулась странная боль.

― Мне очень понравилось узнавать вас всех ближе за эти последние несколько недель.

Она быстро смахнула со щеки скатившуюся слезу.

― Вы пригласили меня за свой стол. И оставались рядом с нами, ― она улыбнулась Рафаилу, ― когда мне было больно и в то время, когда я исцелялась.

Мария приподняла подбородок, и слезы иссякли.

― У меня не было семьи очень долгое время. Спасибо, что дали мне возможность почувствовать частью своей. Я не понимала, как сильно мне этого не хватало.

Мария заправила волосы за ухо и сжала руку Рафаила, который не отпускал ее.

― Мне было очень приятно познакомиться со всеми вами.

За столом царило молчание, пока Вара не поднял свой бокал.

― Для меня было большим удовольствием знать тебя, сестра Мария. Каким бы коротким и мимолетным ни было время, проведенное нами вместе.

Мария улыбнулась Варе, после чего повернулась к Рафаилу.

― Теперь я готова. Идем?

Рафаил кивнул и повел ее к выходу.

― Мария?

Голос Гавриила остановил их на полпути. Мария обернулась. Гавриил вскочил со своего места. Рафаил почувствовал прилив раздражения, вызванный тем, что Гавриил пытался помешать им. Но Мария шагнула ему навстречу. Рот Гавриила открывался и закрывался, словно он не знал, что сказать.

― Я выбрала это, Гавриил. Это мое решение, ― сказала Мария.

Гавриил встретился взглядом с Рафаилом. И Рафаил почувствовал, как у него заныло в груди от выражения лица Гавриила. Он не знал, что означает этот взгляд, но от него у него мороз пошел по коже. Мария потянула Рафаила за собой из комнаты. Ее глаза всматривались в каждую картину, мимо которой они проходили, в каждый орнамент и предмет мебели.

― Я обожаю это поместье, ― сказала она, когда они дошли до его дверей. ― Здесь я чувствую себя как дома.

Мария пристально посмотрела в глаза Рафаила.

― Ты даешь мне это ощущение, Рафаил. Ты и есть мой дом.

Сердце Рафаила вновь заколотилось. Но это было связано не с предвкушением того, что должно произойти, а с выражением лица Марии и ее мягкими губами.

Мария прошла через дверь и принялась раздеваться. Рафаил отложил розы и наблюдал за происходящим со своего места в другом конце комнаты. Его губы разошлись, а дыхание стало учащенным. Обнажившись, Мария повернулась к нему лицом. Мышцы Рафаила напряглись от того, насколько совершенной она выглядела. Перевернутый крест на ее груди только усилил его желание обладать ею.

Мария протянула ему руку, и Рафаил направился к ней, как мотылек на открытый огонь.

― Теперь я поведу тебя, мой господин, ― прошептала она. ― Я отдаю тебе себя сердцем, телом и душой. Отдаю тебе свою жизнь.

Он судорожно выдохнул, а затем повел ее в ванную комнату. Включил кран в ванной, и комната наполнилась теплом и паром. Под голубым взглядом Марии, наблюдавшей за ним, Рафаил сбросил с себя одежду и подошел к месту, где она стояла. Подставив палец под подбородок, он приподнял ее голову и поцеловал в губы. Это был нежный поцелуй, который он прочувствовал до мозга костей. Она была всем, чего он только мог желать ― идеальной путеводной звездой его заветной мечты.

Он перенес Марию в ванну, притянул к своей груди и начал промывать ее волосы. Лепестки роз плавали вокруг них, покрывая поцелуями бледную кожу Марии.

― Мне нравится, ― сказала она, нарушая тишину. ― Нравится мыться с тобой. Лепестки и масло для ванны с ванилью и розой…

Она прильнула спиной к влажной коже Рафаила.

― Нравится чувствовать тебя позади, держащего меня в своих надежных объятиях.

― Мне тоже нравится, ― прошептал он.

Мария замерла и повернула к нему голову. Рафаил видел, что она пыталась прочесть что-то в его взгляде, после чего прижала ладони к его щекам.

― Пообещай мне, что будешь заботиться о себе, когда меня не будет рядом.

У Рафаила свело желудок.

― Расскажи своим братьям о кошмарах.

Мария склонила голову к плечу.

― Перестань причинять себе боль.

Ее глаза сияли.

― Будь счастлив. Постарайся быть счастливым. Ты заслуживаешь этого, Рафаил. Ты заслуживаешь этого больше, чем думаешь.

Ее руки сжались на его лице.

― Пообещай мне.

Рафаил кивнул.

― Я обещаю.

Взяв Марию за запястья, он встал и поднял ее из ванны. Затем завернул ее в полотенце, наслаждаясь каждым мгновением и успокаивая свой учащенный пульс ароматом ванили и розы на ее коже.

Он подвел ее к стулу, высушил и расчесал ее волосы, при этом напевая песню, которая, не переставая лилась из его уст.

― Круг вокруг розочки…

Когда ее волосы стали чистыми и гладкими, Рафаил подхватил сорванные розы и отнес их на кровать. Он сорвал лепестки с головок и разбросал их по постели. Затем подошел к гробу и проделал то же самое — обустроив два ложа из роз для своей маленькой Марии, своей прекраснейшей из всех роз.

Мария наблюдала за ним с легкой улыбкой на лице. Она не сводила с него глаз, когда он подошел к стереосистеме и нажал на кнопку воспроизведения. На повторе стояла единственная песня. Мария прикрыла глаза. «Пребудь со мной». Улыбка Марии стала шире, пока она слушала слаженные голоса.

― Моя любимая песня.

Рафаил наклонился и поцеловал ее в щеку.

― Да, твоя любимая.

Мария открыла глаза, и Рафаил протянул к ней руку. Как только ее рука встретилась с его, Мария потянула его на себя. Он склонился и с любопытством взглянул на нее.

― Меня звали София, ― прошептала она, и ее щеки вспыхнули розовым румянцем. ― София Уэллс.

Рафаил взволнованно вздохнул.

― Я просто хотела, чтобы ты знал это, прежде чем… ― замялась она. ― Но теперь я Мария. София умерла, когда ей было шестнадцать. Между нами больше нет секретов. Ты знаешь меня от и до. Я хотела сделать так, чтобы не оставалось недосказанности.

― София, ― пробормотал Рафаил и коснулся ее лица.

Для него она не была Софией. Она была Марией. И всегда будет его маленькой неземной Марией. Глядя ей в глаза, Рафаил вспомнил себя маленьким мальчиком. В его голове промелькнуло имя. Имя, о котором он не вспоминал уже много лет.

― Рафаил, что с тобой? ― спросила Мария, держа его за запястья.

― Адам, ― произнес он хриплым голосом.

Рафаил прочистил горло.

― Адам Коннорс.

Он не стал больше ничего объяснять. По слезам, навернувшимся на глаза Марии, он понял, что она догадалась, что это за имя. Имя маленького мальчика, который умер много лет назад, когда его забрали в Чистилище, где он переродился.

Теперь у Рафаила тоже не осталось секретов. Все границы между ними были стерты. Это лишь сделало этот момент более совершенным.

Мария позволила ему взять себя за руку и последовала за ним к кровати. Он уже хотел подхватить ее, когда она указала на его член.

― Без этого.

Она посмотрела на оболочку, которая заставляла его терпеть сильнейшие муки.

― У меня есть только одна просьба: прошу, займись со мной любовью без этого.

Ее рука провела по его животу и груди.

― Только ты и я. Как и должно быть. Идеально.

Рафаил прикрыл глаза и понял, что тоже хочет этого. Хочет взять ее без преграды. Он ослабил зажим, сковывающий его член, и оболочка упала на пол. Когда Мария провела рукой по всей длине его члена, и он затвердел, боли не было. Ни боли, ни удушья, только ощущение мягких пальцев Марии, обхвативших его. Он застонал. Рафаил никогда не чувствовал ничего подобного. И не думал, что ему это понравится… но это было… У него не находилось слов.

― Идеально, ― прошептала Мария, и Рафаил опустил ее на кровать.

Она лежала на ложе из красных лепестков, и светлые волосы ореолом окутывали ее голову. Рафаил остановился, чтобы запечатлеть эту сцену в своем воображении. Он никогда не видел никого прекраснее ее. Она протянула к нему руки, Рафаил забрался на кровать и медленно опустился на ее тело. Он смотрел в глаза Марии, запечатлевая в памяти ее образ.

Затем он прильнул к ее губам и поцеловал ее. Он целовал и целовал до тех пор, пока она не начала двигать бедрами. Рафаил застонал, почувствовав, как его ничем не скованный член трется между ее ног. Он прервал поцелуй и направил свой член к ее входу. Музыка звучала вокруг них, тепло тела Марии обволакивало его, и, не отрывая от нее глаз, он вошел в нее. Взгляд Марии помутнел, когда Рафаил застонал, проникая. Когда он заполнил ее до упора, то приостановился. Он затих, закрыв глаза, и наслаждаясь ощущением того, как овладевает ей без оболочки. Это чувствовалось… Рафаил не мог объяснить. Он был грешником. И был обречен на ад. Но был уверен, что именно так ощущал бы себя в раю. Чувствуя тепло, блаженство и наслаждение всем своим существом.

Рафаил начал двигаться. Открыв глаза, запоминал ощущение рук Марии, блуждающих по его покрытой шрамами спине. Ее щеки раскраснелись, пока он двигался в ней. Ее голубые глаза были яркими, а кожа блестела от пота. Она была самим совершенством.

Мурашки пробежали по его позвоночнику. Поцеловав ее губы в последний раз, Рафаил взял в руки ее волосы. Мягкие шелковистые пряди ласкали его ладони. Он начал закручивать их. Крутил и крутил ее волосы, пока они не превратились в веревку из золотистого шелка. Губы Марии разошлись, она медленно выдохнула и подняла голову. Бедра Рафаила дернулись, и он задвигался быстрее, направляемый гармоничными голосами, наполнявшими воздух.

Он обернул волосами ее тонкое, прелестное горло. Обвил их вокруг нее один раз, и его толчки снова усилились. Обвил дважды, и бледная кожа под ними раскраснелась. Крепче сжимая волосы, он обвил шею еще раз, задержавшись на секунду, чтобы увидеть представшую перед ним картину. Мария, такая же притягательная, как сама Дева Мария, смотрела в его глаза, с улыбкой на лице, розовыми щеками и волосами на своей шее.

Мария положила руку ему на щеку.

― Я люблю тебя, ― прошептала она и окончательно разрушила мир Рафаила. ― Я люблю тебя, мой господин. Люблю тебя, Рафаил. Ты так достоин любви.

Рафаил застонал и толкнулся в нее еще глубже. Ее рука опустилась на его, держащую ее волосы. И она потянула его на себя. Чтобы стянуть волосы еще туже. Дыхание Рафаила участилось, когда волосы Марии полностью обхватили ее горло. Ее глаза расширились, когда он потянул так сильно, как только позволяла его мощь. Ее щеки покраснели, так как воздух выходил из легких. Рафаил двигался все быстрее и быстрее, пока руки Марии не обхватили его, а спина не выгнулась дугой. Он почувствовал, как ее киска сжимается вокруг него, и тихий стон срывается с ее раздвинутых губ. Глаза Марии начали закрываться, так как волосы лишали ее жизни. Руки Рафаила дрожали, он толкался и толкался в нее, чувствуя нарастающее давление в бедрах и нижней части позвоночника. Затем, когда глаза Марии закрылись, а на губах заиграла последняя улыбка, Рафаил кончил, с рыком толкнувшись в нее и задушив ее горло волосами. Рафаил раскачивался в ней, пока его сердце не успокоилось. Когда его тяжелый взгляд остановился на ее лице, он затих.

Глаза Марии были закрыты, а волосы стянуты на шее. Он наклонился и поцеловал ее губы. Они были еще теплыми. Потерся щекой о ее щеку. Почувствовал жар от румянца на ее лице.

Сердце Рафаила исполняло симфонию в груди, когда он посмотрел на нее.

― Я тоже люблю тебя, маленькая роза. И буду любить тебя вечно. Ты была создана только для меня. Величайший подарок, который я когда-либо мог получить.

Держась за концы ее волос, он положил голову ей на грудь, обхватив ее за талию. И лежал так, впервые в жизни будучи полностью удовлетворенным. Лежал, пока не успокоил дыхание, играя с волосами Марии в своей руке. Встав с кровати, Рафаил поднял ее на руки и отнес к гробу. Он положил ее на ложе из белых лепестков роз, проводя рукой по ее волосам на шелковой подушке, чтобы ни одна прядь не выбилась из прически. Он вложил ей в руки небольшой букет белых роз… и улыбнулся. Затем распутал нить вокруг своего пальца и положил ее ей на грудь, над сердцем.

Его маленькая роза останется с ним навсегда. И никогда не покинет его.

Наконец, у него появился кто-то, кого можно назвать своим.

Но когда он взглянул на нее в гробу, на розы в ее руках и волосах, что-то внутри него замерло. Чувство было настолько сильным, что ему пришлось ухватиться за стеклянную стенку гроба, чтобы устоять на ногах.

Мария… его Мария… Она перевернула что-то в его темной душе и создала то, чего там не было раньше. Избавила от боли. В его груди словно разверзлось что-то, и он задохнулся от нового ощущения, разливающегося по венам. Он потянулся к ее неподвижной руке и, сделав глубокий вдох, впервые в жизни почувствовал, что мог дышать.

Его маленькая роза подарила ему жизнь.

Отдала свою жизнь, ради его.

Гавриил ударил себя плетью по спине с такой силой, что в его глазах потемнело. Он думал о Марии с Рафаилом. О смерти. Смерти невинной души, которая заслуживала быть живой.

И он снова ударил себя плетью, задаваясь вопросом, когда же все это закончится. Зло и смерть, которых так жаждали его братья. Во что превратилась его жизнь…

Когда его спина превратилась в кровавое месиво, он опустил плеть и съел кровь Марии с куском хлеба. Он не позволит ее грехам быть преданными Высшему суду, когда она умрет. Он возьмет их на себя. Она войдет в рай непорочной.

Он потерпел неудачу в спасении ее жизни, жизни своей Божьей соратницы, союзницы его веры. Но не потерпит неудачу во спасении ее души.

Он не потерпит поражения.

Когда хлеб и кровь проникли в его горло, он почувствовал, как ее грехи наполняют его и без того проклятую душу…

Он не проиграет это сражение.

Глава 16

Мария вздохнула, открыла глаза и увидела знакомое лицо. Сердце забилось в бешеном ритме, когда ее взгляд столкнулся с золотистыми глазами, которые она успела полюбить. Мария посмотрела вниз ― в ее руках был букет белых роз.

Она находилась в гробу.

Лежала в нем, но…

― Я жива, ― прошептала она.

Ее голос был охрипшим от того, что Рафаил душил ее волосами. Он действительно душил ее. Она видела удовольствие на его лице, когда он обвил ее волосы вокруг шеи и с наслаждением занимался с ней любовью, отнимая жизнь при этом.

Рафаил наблюдал за ней. Его щеки раскраснелись, а глаза сияли. Нет, не сияли, а блестели… от слез…

В ее горле образовался ком.

― Я жива, ― снова прошептала она.

Она пошевелила ногами, чтобы убедиться, что по-прежнему способна двигаться. Рафаил наклонился над гробом и провел пальцем по ее щеке. Мария прикрыла глаза от этого нежного прикосновения.

― Я все еще жива, ― повторила она и почувствовала, что в ее груди появилась небывалая легкость.

Когда она открыла глаза, Рафаил поднял ее из гроба, и белые розы, которые она держала в руках, упали на шелковую подкладку под ней. Мария смотрела, как падает букет ― символ смерти, который ей больше не требовался.

Рафаил положил девушку на кровать, навис над ней и, положив ладони на лицо, прильнул к ее рту.

А когда отстранился, произнес:

― Ты моя. Моя, и никогда не покинешь меня. Никогда.

Он сжал челюсти, устремив свой взгляд на нее.

― Ты будешь со мной каждый день и никогда не покинешь меня. Будешь жить со мной. Мыться вместе со мной. Мы будем трахаться и никогда не расстанемся.

Несмотря на его резкие слова, Мария почувствовала дрожь рук на своем лице и услышала страх в его голосе. Она обхватила его щеки, а затем положила одну из своих рук ему на сердце.

― Я тоже люблю тебя, мой господин.

Рафаил замер, и его глаза вспыхнули.

― Люблю всем сердцем… мой Рафаил.

Мужчина резко выдохнул и снова поцеловал ее. Его руки запутались в ее волосах. Когда он наконец отстранился, на истерзанных губах Марии остались кровоподтеки. Она откинула упавшую на его лоб прядь волос.

― Ты не убил меня.

Рафаил отвел взгляд, а затем приложил руку к груди. Его лоб был нахмурен. Он выглядел растерянным.

― Когда ты умирала… когда закрылись твои глаза… я понял, что никогда больше не услышу твой голос.

Он сглотнул, и Мария затаила дыхание. Он взял ее руку в свою и уставился на их переплетенные пальцы.

― Когда я понял, что больше не почувствую, как ты держишь меня за руку, или спишь рядом со мной, положив руку мне на грудь, или лежишь со мной в ванной, или гуляешь в розарии…

― Ш-ш-ш, ― успокаивающе произнесла Мария, когда его дыхание участилось.

Рафаил вздохнул.

― Я захотел, чтобы ты жила.

Сердце Марии увеличилось в груди так сильно, что ей стало больно.

― Захотел, чтобы ты была рядом со мной, живая. Целовала и обнимала меня… Я хочу трахать тебя, мыть и сушить твои волосы…

Мария рассмеялась от счастья, и по ее щекам потекли слезы, а Рафаил вытер их.

― Почему ты плачешь?

― А ты? ― спросила она, вытирая слезинку с его щеки.

Рафаил потянулся к своему лицу и в замешательстве посмотрел на влагу на своих пальцах.

Она любила его. Мария любила Рафаила больше, чем когда-либо считала возможным. Ее кости болели от потребности в этом мужчине, в этом необыкновенном сломленном мужчине… в том, кто завладел ее сердцем и сделал его своим, принадлежащим только ему.

А она завладела его.

― Ты никогда не покинешь меня, ― сказал он.

Мария почувствовала, как этот приказ смыкается вокруг ее сердца, скрепляя его с душой.

Держа его руку так крепко, как только могла, она ответила.

― Да, мой господин.

Рафаил наградил ее покорность самой ослепительной улыбкой, которую он когда-либо дарил ей, поджегшей ее тело, как фейерверк на день независимости.

― Моя маленькая роза.

Он провел носом по ее щеке и уткнулся в шею.

― Ты никогда не умрешь, ― сказал Рафаил, подняв голову. ― Я не позволю этому случиться.

Мария засмеялась и поцеловала мужчину, которого любила всем сердцем. Пока они целовались, а Рафаил погружался в нее, без оболочки, причиняющей ему боль, она поняла, что находилась дома. Мария знала, вне всяких сомнений, что пять лет назад она была спасена, чтобы быть сейчас с Рафаилом. Чтобы исцелить его душу своей любовью и никогда не разлучаться.

Она вовсе не была наивной и знала, что он все равно продолжит убивать. Она понимала, что это то, что ему необходимо и то, кем он является. Но секс и смерть больше не будут связаны между собой. Потому что она будет любить его. Будет любить его так, как еще ни один человек не любил другого.

Она будет ангелом для своего грешника.

Светом для его тьмы.

Целомудрием для его похоти.

Но самое главное в том, что она будет любить его, а он ― ее.

Их сердца исцелятся от болезненного прошлого.

И они никогда не отпустят друг друга.

Мария постучала в дверь комнаты наказаний Гавриила. Рафаил спал, вымотавшись за день. Мария собиралась вскоре присоединиться к нему, но ей нужно было сделать кое-что еще. Она открыла дверь и увидела Гавриила, всего в крови и скорчившегося в позе зародыша на каменном полу у камина.

Гавриил не услышал ее. Его обнаженное тело было покрыто следами от ударов плетью и кровью. Килики плотно облегали его бедра, а мышцы на лопатках подрагивали. Мария заметила на крючке его халат, сняла и накинула на мужчину. Когда ткань коснулась его тела, Гавриил распахнул глаза. Голубые глаза, полные боли, посмотрели на Марию. Сперва его взгляд был расфокусирован, но затем он моргнул, и его лицо стало еще бледнее, чем было.

― Мария, ― хрипло произнес он, и сжал глаза от душевной и физической боли. ― Ты пришла, чтобы преследовать меня. Чтобы укорять меня за мои грехи.

Слезы Гавриила проступили сквозь потеки пота и крови на его щеках.

― Твой дух явился, чтобы мучить меня за то, что я позволил тебе умереть.

Сердце Марии наполнилось глубочайшей печалью. Она присела, оказавшись на одном уровне с его лицом.

― Я жива, Гавриил.

Он невесело рассмеялся.

― Я сплю. Или это галлюцинация. Я довел себя до крайности.

Мария сжала его руку.

― Он пощадил меня, Гавриил.

Гавриил, казалось, перестал дышать.

― Рафаил не смог убить меня.

Печаль в сердце Марии была поглощена всеобъемлющей любовью к Рафаилу. Каждую секунду, когда она находилась вдали от него, жаждала быть рядом с ним. Он был ее душой. Ее спасителем. Единственным смыслом ее жизни.

Гавриил моргнул, и приподнялся. Мария отвернулась, пока он натягивал халат.

― Он… сохранил тебе жизнь?

Мария улыбнулась. На лице Гавриила отразилось недоверие, но затем в его потухших глазах появилось что-то похожее на понимание.

― Он любит тебя.

Мария кивнула.

― А я его. Горячо и страстно.

Мария положила руку на сердце.

― Я не знала, что можно так сильно любить кого-то. Он ― мое сердце, а я ― его. Я была направлена сюда ради него. Была спасена от Уильяма Бриджа, потому что где-то, вдали от меня, жил юноша, прошедший через ад и ждавший, когда моя любовь исцелит его.

Гавриил покачал головой.

― Я не… не могу в это поверить. Я не представлял его способным на любовь. И никого из моих братьев.

Мария села на стул, а Гавриил остался стоять на полу, слишком измученный, чтобы двигаться.

― Гавриил.

Он посмотрел на нее.

― Я верю, что это не единственная причина, по которой была спасена.

Гавриил нахмурился в непонимании.

― Что ты имеешь в виду?

Мария сдвинулась на край сиденья.

― В шестнадцать лет меня похитил серийный убийца. Теперь, в свои двадцать, я влюбилась в одного из них. Я понимаю их, Гавриил.

Она знала, что это правда. Грешники тоже нуждались в любви. Нуждались в людях, которые заботились бы о них, верили в них и помогали выбраться из глубин тьмы, в которую их затянуло зло. Мария почувствовала сильнейший зов в глубине своей души. Все, через что она прошла, теперь обрело смысл.

― А ты, Гавриил, слишком долго нес это бремя в одиночку.

Мария с печалью посмотрела на Гавриила, кивнув на его раны.

― Я верю, что меня послали сюда, чтобы помочь тебе. Я ― твой Божий соратник и помощник для твоей израненной души.

Гавриил открыл рот, чтобы возразить.

― Я верю в твое начинание. В то, что делают твои братья, избавляя мир от злодеев и убийц.

― Я не имею права предавать проклятию и твою душу, Мария. Это невозможно… ― покачал головой Гавриил.

― Не тебе принимать это решение, Гавриил. Рафаил попросил меня жить с ним. Он ― моя единственная настоящая любовь. Я буду здесь и хочу помогать тебе.

― Я не могу, я…

Мария взяла Гавриила за руку.

― Переложи часть ответственности на меня, Гавриил. Позволь мне помочь тебе. Позволь облегчить твою ношу. Я всем своим нутром чувствую, что это мое призвание. И верю, что сам Господь направил меня сюда, в это поместье. Я сильная, отец Гавриил. Я справлюсь.

Гавриил пристально посмотрел на Марию, а после устремил взгляд на огонь.

― Это непростая жизнь…

Мария вздохнула.

― Ничего в моей жизни не было простым, Гавриил. Я пострадала в прошлом, но стала сильнее, чем прежде, и теперь у меня есть Рафаил. Я люблю его и хочу, чтобы он был в безопасности. Это все, что мне нужно для счастья.

Мария положила руку на голову Гавриила. Его глаза закрылись от этого жеста.

― Такая жизнь губит тебя, Гавриил.

Ее сердце разрывалось от боли за этого человека. От того, насколько сломленными были все Падшие.

― Не позволяй тьме поглотить тебя. Прими мою помощь. Позволь мне разделить груз твоей боли.

― У тебя шесть братьев, Гавриил, ― сказала девушка, когда Гавриил закрыл глаза. ― С этого дня у тебя есть еще и сестра. Сестра по вере. И друг.

Гавриил опустил голову.

― Я заблудился, Мария. Так сильно заблудился. Я молюсь, но Бог не отвечает мне. Я грешу…

Он посмотрел ей в глаза.

― И во мне тоже есть тьма. Которая растет день ото дня. Я… я так боюсь, что однажды она поглотит меня.

Мария склонила голову набок.

― Сколько времени прошло с момента твоей последней исповеди?

Гавриил рассмеялся, но смех был приглушенным и наполненным мукой.

― Тринадцать лет, ― прошептал он.

Она продолжала держать руку на его голове.

― Тогда исповедуйся. Исповедуйся мне ― послушнице и своей сестре. Покайся.

Словно груз свалился с плеч Гавриила.

Он глубоко вздохнул.

― Прости меня, сестра, ибо я согрешил. Прошло тринадцать лет с моей последней исповеди…

Мария слушала, как Гавриил очищает свою душу от грехов. Тринадцать лет грехов, которые преследовали его во сне и наяву. Несколько часов она слушала его исповедь, а когда все закончилось, оставила его спящим в его комнате, с необремененной впервые за долгое время душой.

Когда Мария вернулась в свою комнату, и Рафаил притянул ее к себе в постель, прижав к груди, она закрыла глаза и тихо прошептала молитву.

― Благодарю тебя, Господи. Благодарю тебя за то, что ты даровал мне этого мужчину. Благодарю за то, что направил меня сюда, к этим людям. Я буду любить каждого из них, как любишь Ты. Без осуждения. Как самых близких и родных. Я буду защищать их и направлять, как только смогу. И буду бережно хранить любовь, которую Ты даровал мне через Рафаила, в моем сердце, моей душе и на небесах… Аминь.

Его ноги шаркали по каменному полу, приближаясь к деревянным дверям. Он едва мог ходить, нуждаясь в инвалидном кресле, но в данный момент отказался от любой помощи. Кожа на его ногах была сильно натянута и сковывала движения. Но гнев подстегивал каждый его шаг. В сердце зародилась новая цель, а в душе ― новая миссия. Бог сохранил ему жизнь не просто так. А по семи весомым причинам.

Когда дверь открылась, сотни его братьев поднялись на ноги и смотрели, как он неспешно движется к алтарю. Он слышал, как все вокруг ахали и перешептывались, разглядывая его обезображенный облик. Но тщеславие было грехом, который был чужд ему. Он подошел к алтарю и, встав за кафедру епископа МакГинесса, обратился к собравшимся.

― Братья, ― произнес он, произнося слова неразборчиво из-за повреждений, причиненных его губам. ― Мы находимся в состоянии войны. Это новый крестовый поход.

Он почувствовал, как волнение охватило присутствующих и поднял руку, чтобы успокоить их.

― Священная война была объявлена нами, Бретренами, против группы порочных грешников, известных как Падшие.

Отец Куинн улыбнулся, и его покрытая шрамами кожа натянулась при этом движении.

― Мы низвергнем их всех в ад.

Эпилог

Рафаил поцеловал центр груди Марии. Боль от татуировки наконец прошла. Перья игрушки прикасались к ее лону, и ее спина выгнулась от восхитительных ощущений. Рафаил провел языком по каждой линии символа Падших, который Села вытатуировал поверх перевернутого креста, нанесенного отцом Мюрреем на ее плоть.

― Раздвинь ноги, ― приказал Рафаил, и Мария застонала.

Она сделала, как он сказал, и смотрела, прикусив губу, как ее мужчина приподнялся, провел руками по ее бедрам, взял в руку свой член и отбросив перья, вошел в нее. Когда он полностью заполнил ее, она подумала, и уже не в первый раз, что никогда не устанет от этого ощущения. Ее любовник и вторая половинка ее души проникает в нее и делает их единым целым.

Рафаил наклонился вперед и приник к губам Марии.

― Я люблю тебя, ― прошептал он, и от этих слов защемило сердце.

Она знала, что ему трудно было осознать, что то, что он чувствовал в своем сердце по отношению к ней, было любовью. Он боролся с принятием чувств, которые не были связаны с болью или раздражением, но теперь наконец понял, что такое истинная любовь.

― Я тоже тебя люблю, ― прошептала она, и Рафаил застонал.

Он двигал бедрами все быстрее и быстрее, пока Мария не почувствовала, как по коже побежали мурашки, заколотилось сердце и в груди заныло от удовольствия.

― Кончи для меня.

Как только приказ Рафаила сорвался с его губ, Мария откинула голову и закричала. Рафаил зарычал над ней, наполняя ее своим семенем. Мария прижалась к Рафаилу, а когда открыла глаза, обнаружила, что он пристально смотрит на нее.

― Не уходи, ― прошептал он.

Мария поцеловала его губы.

― Ты скоро снова будешь со мной.

Она встала с кровати и прошла мимо гроба, который все еще стоял в комнате. Каждую ночь она ложилась в него для Рафаила и молчала, держа в руках букет белых роз, а он замирал рядом и наблюдал за ней в течение нескольких часов. Мария использовала это время для размышлений. Тем самым она давала Рафаилу то, в чем он так нуждался.

Мария направилась к Склепу. Как только она надела мантию, Гавриил передал ей свиток с именем.

― Готова? ― спросил он и двинулся к колоколу.

Мария кивнула, чувствуя, как ее тело наполняется решимостью.

Гавриил позвонил в колокол своим братьям. Спустя несколько минут сердце Марии учащенно забилось, когда она услышала звук ног, спускающихся по каменной лестнице. Падшие облачались в свои мантии и подходили к тому месту, где стояли она и Гавриил. Мария посмотрела на Вару, Уриила, Дила, Селу, Михаила… и, наконец, на Рафаила. Он улыбнулся, когда она встретилась с ним глазами и посмотрел на нее пылающим взглядом, когда она предстала перед ними, одетая в красную мантию. Рафаил шагнул вперед, и на его щеках вспыхнул румянец. Мария почувствовала на его коже запах свежести и цветов, когда он, подняв розу, продел ее в ее волосы и заправил стебель за ухо. Сердце Марии плавилось в присутствии Рафаила, как и всегда. И она знала, что это никогда не изменится, пока она жива.

Когда Рафаил занял свое место рядом с братьями, Мария увидела на его красивом лице гордость за нее. Гордость за то, что этот момент значил для нее, него и всех Падших. Теперь она была одной из них. И никогда еще не чувствовала себя настолько уверенно.

Рафаил натянул капюшон, а Мария сделала глубокий, успокаивающий вдох.

― Готовы? ― спросил Гавриил у Падших.

Один за другим они опустились на колени. Рафаил больше не сопротивлялся этому акту повиновения ― в особенности перед ней. Мария тоже гордилась своим возлюбленным, ведь он прошел такой долгий и сложный путь.

Гавриил посмотрел на Марию и кивнул ей в знак поддержки.

Сердце колотилось, но Мария все же сделала шаг вперед и прочистила горло.

― Братья, ― ласково обратилась она, глядя на своих новых родных, чьи головы были покрыты черными капюшонами. ― Начнем…

Конец