– Итон, включи мозги и перестань ныть! Вы с Мэнди несовместимы, как белое и круглое, забудь ее.
– Но, Ри! Она мне так нравится, я три дня собирался с духом, чтобы пригласить ее в кино на День Святого Валентина, а теперь оказывается, меня опередил этот придурок Тед.
– Шутишь? До Дня розовых единорогов еще дожить нужно! В любом случае, скажи Теду спасибо – сохранил тебе карманные деньги. И вообще, родители ведь уезжают на февраль, будешь сидеть дома после школы, как лабораторная крыса. Мэнди все равно не обломилось бы.
Итон замирает, не донеся сэндвич до рта, потом с негодованием швыряет его обратно на тарелку и поднимается из-за стола.
– Ненавижу быть подростком, – говорит он негодующе и уходит к себе, захватив рюкзак, увешанный значками пацифиста.
Бедолага. Кто ж виноват, что пубертат у него начался одновременно с разладом в отношениях родителей.
– Слово «ненавижу» запрещено в этом доме! – кричу ему вдогонку и начинаю убирать со стола. У меня самой на обед – жвачка, а Итону приготовила сэндвич с тунцом, как он любит. Брату тяжело дается вся эта семейная неразбериха, так пускай хоть омега-кислот дополучит, чтобы не отупеть под гнетом тестостерона.
Тринадцать лет – это жесть, особенно когда родители то разводятся, то нет. Определились бы, ей богу, и не мучали ребенка. Он и так страдает. Ему Мэнди отказала, а теперь еще и я напомнила, что целый месяц у нас будет жить дядя Эндрю, самый занудный в мире холостяк и домосед. Уж он-то проследит, чтобы Итон не бегал на тусовки и не водил друзей в дом.
Меня же дядя Эндрю боится и поэтому игнорирует, даже если я стою перед ним с накрененным стаканом кипятка в руке. Я серьезно, он как будто паук, а я – человек, который пытается подобрать его на газету: дядя застывает, притворяясь невидимкой, а при первой же возможности сбегает. Он социофоб и при этом помешан на женских сиськах. Короче, пубертат для него так и не закончился, и дядя Эндрю в моем обществе чувствует себя ущербным. А вот Итон ему – ровня.
Подхватываю мешковатую куртку брата и плетусь в прачечную. Забрасываю накопившуюся за неделю школьную форму в стиральную машину, вливаю побольше ванильного ароматизатора, а потом с минуту задумчиво слушаю, как шипит вода, заливая вещи. От бессмысленного созерцания меня отвлекают звуки извне, и я выглядываю в узкое вертикальное окно: у соседнего дома паркуется белая фура. Впереди нее уже стоит синий джип-пикап.
Да неужели? Кто-то наконец поселится в доме с призраками? Не то чтобы мне в жизни недоставало соседей для полного счастья, но мы живем в конце улицы, а замыкать цепь я не люблю. Не люблю и все! Я и так вечно крайняя по жизни.
– Ч-черт, – хлопаю соломенной крышкой корзины для белья, понимая, что придется купить шторы: проход между нашими домами – каких-то жалких пару метров, и без занавески теперь не обойтись. Не переношу жалюзи, потому что впечатление, будто сидишь в офисе, а не дома. А шторы хоть и притягивают пыль, но меньшее из зол, чтобы соблюсти приличия. Когда всю жизнь маешься на малонаселенном шотландском острове, то приличия и правила становятся второй кожей: здесь без этого не выжить. Замкнутое пространство, окруженное водой, не лучшее место для конфликтов и истерик. Даже мама с папой ссорятся только в доме, для внешнего мира сохраняя картинку идеальной жизни.
Три дня назад мне исполнилось восемнадцать. Я бы еще прошлым летом перебралась на материк, в университет, но ради Итона осталась на дополнительный год в местном колледже[1]: в семье творится полный бедлам. Надеюсь, летом я со спокойной душой сяду на паром – и прости прощай, родной Ламлаш! Главное, чтобы родители к тому времени определились с разводом.
Даже не верится, что в сентябре я уже буду в Абердине, в одиночестве, затерянная среди толпы на широких улицах суетливого города… М-м-м, я в предвкушении. Коллекционировать привычки людей – мой фетиш. А где лучший доступ к потоку незнакомцев, если не в большом городе? Так и вижу табличку, которую повешу на своей двери в университетском кампусе: «Антрополог Рианна О’Нил».
Барабан «стиралки» наконец начинает усердно крутиться, и вдруг из самых недр раздается громкий ритмичный стук, а потом до меня долетает крик Итона:
– Ри, ты не видела мой телефон?
Да чтоб тебя!
– Просила же: проверяй карманы, я забываю! – кричу в ответ, в панике обрубая питание у машины.
– Ри! Итон! Я дома! – раздается с первого этажа голос мамы.
Через минуту она меня находит.
– Обожаю, когда ты в хорошем настроении, милая, – поморщив нос, она брезгливо осматривает груду мокрой одежды в луже воды. – У нас новые соседи.
– Я видела.
– Сходишь через часик-другой к ним с пирогом, в морозилке последний остался.
– А клоунский парик мне не надеть?
– Можно и парик. Главное, пирогом им в лицо не запускай с порога.
– О’кей. А ты сама почему не хочешь?
– Потому что твой папа скоро вернется. Он меня уже вчера шлюхой называл. Спасибо, больше не надо.
– А что, соседская вежливость считается признаком падшей женщины?
– Естественно. Так что отдуваться за нашу семью будешь ты.
– Как всегда.
Люблю понедельники особенной любовью. Хороший понедельник дает надежду, как кнопка перезагрузки: раз – и обновил систему, начал все заново. Сам факт ее существования очень вдохновляет.
Во дворе за учебной стоянкой – обычная утренняя суета, кнопку явно никто не нажал. Но мне все равно радостно. Определенно, сегодня – мой день.
Поскольку колледж находится в одном здании со школой, то иногда я подвожу брата, как сегодня. Итон машет мне рюкзаком на прощание и вприпрыжку несется следом за Мэнди, которую успел заметить издалека.
Ах да, Мэнди – Аманда – моя лучшая подруга. У Итона губа не дура.
Я сосредоточенно паркую свой «биттл», поэтому сразу замечаю, когда рядом останавливается мощный синий джип с открытым кузовом… И только сейчас до меня окончательно доходит, что параноик Осборн прибыл в Ламлаш не просто жить, а учиться. Вместе со мной. Ведь у нас на острове – одна-единственная группа тех, кто решил задержаться здесь еще на год и продолжить подготовку к университету.
Осборну будет несложно приспособиться: в Америке похожая учебная система, насколько я знаю, разве что итоговые экзамены называются иначе. В моей группе – семнадцать человек, у каждого – пять предметов, на выбор… Надеюсь, Осборн избрал не мои предметы и нам не придется часто видеться.
Новенький явился без пальто, несмотря на январскую прохладу. А еще, наверное, сосед не успел купить форму, потому что на нем черный свитер и джинсы. Ничего особенного, но выглядит Осборн до безобразия… прилежным. Он не здоровается со мной, проходит мимо, не замечая, хотя мы идем по одной и той же тропе. В итоге мне приходится ускорить шаг, чтобы сосед не попал в здание первым. Я ему свита, что ли?! Должна плестись за ним, как плебс за королем?
Обхожу соперника на повороте и буквально отталкиваю от входной двери своим рюкзаком. Если нахал думает, что перед ним здесь будут пресмыкаться, то ошибся островом. У нас люди адекватные и уважающие себя.
– А, Чарли! Добро пожаловать, – встречает новенького наш вездесущий директор, мистер Хопкинс, и я разочарованно отмечаю про себя, что соседа зовут Чарли.
Мой любимый детский фильм – «Чарли и шоколадная фабрика». Отныне это имя опорочено для меня навсегда. Печаль…
– Здравствуйте, мистер Хопкинс, рад встрече. У вас прекрасный колледж, уверен, не хуже, чем мой нью-йоркский. Как минимум, здесь воздух здоровее и люди приятнее.
И голос такой проникновенный…
Директор счастливо восклицает нечто нечленораздельное в ответ, а у меня челюсть отвисает.
– Ри, познакомься, это твой новый одногруппник, Чарли Осборн. Он приехал, чтобы в спокойной обстановке сдать экзамены. Наш долг – помочь ему освоиться. – Он оглядывается и нетерпеливо спрашивает: – Куда же миссис Бейкер запропастилась? Ничего, я сам схожу за расписанием, а ты проводи Чарли в группу.
– У меня обществоведение сейчас, – оправдываюсь. – Вряд ли Осборну будет интересно.
На обществоведении мы разбираем религию, философию, социологию и прочие радости бытия. Уверена, что соседу до этого нет дела. Но наглец слащаво улыбается и говорит:
– Мой любимый предмет. Как удачно, правда?
Да уж, удача – понятие относительное.
Занятие началось две минуты назад, а у меня доклад сегодня. Проклиная собственную медлительность, поднимаюсь по лестнице.
Осборн молчит. Я тоже.
У аудитории нас догоняет мистер Хопкинс. Он атлет, скалолаз, бегает быстро, будь здоров! В руках у него две папки.
– Это тебе, Чарли. Здесь все наши секреты, явки, пароли.
Осборн сердечно благодарит и аккуратно берет подношение, как некую драгоценность. Да он не псих, а злой гений!
Мы заходим в аудиторию, где мой куратор мистер Килмор уже написал на доске даты проверочных тестов, и восемь студентов, которые успели задремать, оживляются, сбрасывая ленивую сонливость.
– Проходи, Чарли, не стесняйся, – подбадривает директор. Я фыркаю, и тот смотрит на меня укоризненно. – Разрешите представить Чарли Осборна, он останется с нами до лета. Чарли из Нью-Йорка, но его предки жили здесь, на острове Арран. Корни тянут назад, как говорится. – Мистер Хопкинс смеется и хлопает Осборна по плечу, а потом после очередной порции любезности уходит.
Чарли миролюбиво здоровается со всеми, со скромной улыбкой проходит вглубь аудитории и садится у окна. На мое место. Я продолжаю стоять, не понимая, как согнать Осборна и не выглядеть при этом бессердечной стервой.
Меня спасает мистер Килмор. Он привычно расправляет кончиками пальцев белый воротник рубашки и морщит лоб, прежде чем сказать:
– Ри, мы все жаждем услышать твой доклад. Раз уж ты все равно стоишь, то начинай, не будем затягивать. А Чарли сможет быстрее влиться в учебный процесс.
Я непривычно злюсь. Не нравятся мне двуличные люди, а тем более гоблины, которые занимают мое место. Достаю ноутбук, чтобы подключить к проектору, и соображаю, что стою посреди аудитории в пуховике. Сбрасываю его на рюкзак, откашливаюсь и озвучиваю тему: «Внутренние механизмы эффективного перехода из подросткового периода в период зрелости».
Начинаю говорить, пытаясь поймать взгляд Мэнди, но она таращится на Осборна, как и остальные. Приходится смотреть на куратора, хотя от этого я немного робею. У меня к нему платоническая любовь. Мистер Килмор – пример настоящего мужчины. А еще он очень сильно помог мне определиться в выборе профессии. Он тоже мечтает, что я стану социальным антропологом.
– Ри! – останавливает меня после занятия мистер Килмор. – Не паникуй, до середины февраля время еще есть.
Нормально. Сначала поддерживает Осборна, а теперь – не паникуй. Как? Университет Абердина объявил грант для студентов, но туда нужны не теории, а идеи практических разработок. Я собиралась явить миру «Определитель уровня внутренней эволюции», но теперь в растерянности. Вряд ли смогу его завершить, потому что не до конца понимаю как. Да и куда мне, с моей-то недоразвитой «сущностью».
– Конечно, мистер Килмор, я постараюсь успеть. – Чувствую себя побитой собакой.
– Умница. Хорошего тебе дня, – говорит тот, и на душе сразу теплеет. Какой он все-таки замечательный, особенно когда на прощание улыбается, вскидывая светлые брови – вот как сейчас. Словно спрашивая: ты же обещаешь, что будешь в порядке?
Я молчаливо обещаю, но к концу следующего занятия у меня раскалывается голова. Глотаю таблетку ибупрофена и с трудом доживаю до большой перемены, во время которой Аманда тащит меня в кафетерий. Там, естественно, обсуждают Осборна: от него все в восторге.
Н-да, Апокалипсис близок. Чарли ведь во всеуслышание признался, что он бездушная машина. Чем там восторгаться? У меня кипит мозг, и я залпом выпиваю стакан холодной воды. Джерри останавливается рядом и предлагает мне сходить в секс-шоп в познавательных целях, для моего проекта.
Дурак.
Аманда поднимается, кладет ему ладонь на плечо и с придыханием предлагает сходить всем вместе. Джерри сразу сливается.
Слабак.
– Мэнди, – говорю подруге, оглядывая столовую. – А где Трейси? Ты ее видела?
– Нет, – отвечает та, энергично жуя сэндвич.
Обычно по понедельникам после занятий я с Трейси еду в церковь. Мы волонтеры, занимаемся с группой детей. Вернее, подопечных всего две: одна девочка глухонемая, вторая – с дефектом речи.
Преподобный Мартин, отец Трейси, не разрешает ей водить машину, хоть ей уже давно 18, так что обычно я подвожу подругу. Звоню, но она не отвечает. Вот и не знаю, ждать ее или нет.
Трейси так и не появляется, ни на занятиях, ни в церкви.
К семи вечера, вымотанная и все еще злая, я возвращаюсь домой, выруливая на парковку перед гаражными воротами. Беру с сиденья пакет с простыми серыми шторами и поднимаюсь на крыльцо, даже не поворачивая головы в сторону соседского особняка.
Аманда уже у нас, сидит на кухне с моей мамой и что-то увлеченно рассказывает.
– О! Приветик, в наличии суп из брокколи и лазанья. Голодная? – спрашивает мама, и я киваю: еще бы! От сладко-мясного аромата лазаньи слюнки текут.
Домашние давно поужинали, и я наспех ем в одиночестве, потом убираю тарелки в посудомойку.
– Слушай, а ты не говорила, что Чарли – твой сосед! – укоряет подруга, когда мы поднимаемся ко мне.
– Чарли – мой сосед, – сообщаю устало, и Мэнди хихикает. Когда она хихикает, то смешно морщит нос. Я всегда улыбаюсь в ответ на забавную мордашку. – Он секси, правда?
– Внешне симпатичный, но характер скверный. Типичный материалист с манией величия, а еще параноик.
– Откуда такие выводы?
– Он обвинил вчера, будто я собиралась соблазнить его папашу.
Подруга в шоке.
– Ну и черт с ним. У меня дело поважнее. – Она взбивает руками копну коротких светлых волос, падает на кровать с вязаной сумкой наперевес и с видом заговорщицы достает из широкого бокового кармана диск. Тянется к пульту, который лежит на прикроватном столике, врубает телевизор, широкий плоский экран которого висит на стене над кроватью, и вставляет диск в DVD-проигрыватель.
– Извини, Мэнди, но на киносеанс у меня нет сил.
– М-м, погоди. Этот фильм тебя точно развлечет.
Аманда щелкает «Play», и на экране высвечивается…
– Ты с ума сошла! – я хватаю пульт и делаю тише, пока подруга гогочет. По телику показывают эротику 18+.
– Прости, стоило Осборну заговорить об этом на уроке, я ни о чем другом больше думать не могла весь день, – со смехом извиняется Аманда; она сбрасывает кардиган и устраивается на кровати поудобнее.
Я закрываю дверь за защелку, чтобы мама не вошла, и плюхаюсь на матрас рядом с Мэнди. Весной, когда погода теплее, мы обычно проводим время у нас в саду, в летнем домике. Там хранятся старые виниловые пластинки, пледы, свечи, кружки… в общем, все, что нужно для уютных посиделок. Сакральное место, я не пускаю туда чужих людей, даже родителей. Но пока еще зима, и мы с Мэнди предпочитаем сплетничать в моей комнате.
Смотрю на экран и понимаю, что возбуждаюсь... как бы получше выразиться… возбуждаюсь чисто механически. «Сущность» проснулась и ноет, а разум отстраненно продолжает прорабатывать идеи для гранта, пока душа жалеет актрису, которая имитирует непонятно что. Скоро мне надоедает наблюдать за затянувшейся прелюдией: идеи для гранта победили.
– Не знаю, мне не хватает страсти, – вздыхаю.
– А по-моему, очень горячо.
– Да ладно, они просто отрабатывают смену. Этой несчастной секретарше даже притворяться лень, и я ее понимаю. Для звания альфа-самцов ее начальству не хватает интеллекта.
Трейси Блэквуд, моя одногруппница, пропала утром в понедельник, 25 января. Села в школьный автобус, а до школы не добралась. Ее уже сутки нет. Преподобный Мартин приходил к директору, и мистер Хопкинс теперь собирает добровольцев на поиски. Полиция прочесывает побережье.
На всякий случай нам советуют не выходить на улицу после 22:00 без присмотра. Следов маньяка на острове нет, но безопасность лишней не бывает.
На Трейси были красная куртка, блузка, брюки.
Вместе с другими добровольцами я до конца дня исследую остров. Он небольшой, люди живут лишь вдоль побережья, вся сердцевина – это горы. По контуру остров можно часа за полтора на машине объехать, деревень не так много. Пропавшую студентку ищут все, у кого есть время и силы.
Трейси могла заблудиться, или забрести в горы, или где-то застрять. Могла отправиться в соседнюю деревню, где есть огромный каменный замок на холме… Господи, да что угодно могло произойти! Остров, конечно, спокойный, но приключения на пятую точку здесь найти легко.
Каждый раз, когда взгляд падает на красный цвет вереска на холмах, я вздрагиваю, а потом долго не могу отдышаться. Очень волнуюсь. Страшно, что Трейси может быть мертва. Хоть бы она нашлась… Искренне надеюсь на то, что она просто решила побыть строптивицей и уехала на материк без разрешения отца. Ведь преподобный Мартин ей запрещает все, что можно запретить.
…Но взгляд снова падает на красный – мимо проносится чья-то машина – и сердце больно сжимается от дурного предчувствия.
...Трейси нет ни на второй день, ни на третий.
А в четверг после обеда, когда я сижу в кафетерии и задумчиво смотрю на нетронутый гамбургер, Мэнди виновато спрашивает:
– Ты пойдешь к Осборну на вечеринку?
– Еще чего. Человек пропал, а ему плевать.
– Ну… Он Трейси даже не видел ни разу.
– Но понимание-то можно было проявить.
– Знаешь, все настолько устали… Иногда и отдыхать нужно.
– Нужно, – соглашаюсь, но на вечеринку не иду. Меня не приглашали, да и не хочется.
С Осборном мы в прошлые дни почти не пересекались, а когда виделись, просто игнорировали друг друга. Меня такой тип общения вполне устраивает. Шторы я как повесила, так и не прикасалась к ним. У меня в комнате второе окно есть, хоть и маленькое. Его и открываю, когда хочу подышать воздухом. Правда, вид – на задний двор, и приходится наблюдать, как папа возится с барбекю, притворяясь, что семья не разваливается.
Жалкое зрелище.
Вечером решаю испечь шоколадные кексы для Итона. Я переоделась в пижаму, опасаясь, что отрублюсь без задних лап прямо на лестнице, и теперь замешиваю тесто.
– Ничего себе! Ты видела, сколько людей?
– У Чарли вечеринка.
– А он компанейский.
– Он из Нью-Йорка. У нас ему, наверное, скучно. Вот и развлекается.
– А можно мне туда сходить?
– Нет.
– И тебе самой совсем не хочется?
– Нет.
Но когда через час достаю румяные ароматные кексы из духовки и принимаюсь взбивать крем, звонит Аманда. Прикладываю трубку к уху, зажимая плечом, и мычу вместо приветствия, пачкая пальцы в густой кремовой пене.
– Ри, мне плохо. Отвези меня домой, ладно?
– Ты выпила?
– Да, слишком быстро и слишком много. Меня подташнивает, не хочу садиться за руль.
Так и подмывает отказаться и вызвать такси, чтобы не идти в соседский дом, но жалко бросать Мэнди в тяжелом состоянии. Вдруг отравилась?
– Через пять минут буду, выйди на улицу, я тебя доведу до машины.
Переодеваться лень, да и кому какое дело до моей плюшевой пижамы. Судя по всему, градус тусовки давно зашкаливает. Студенческие вечеринки у нас случаются нечасто, поэтому народ веселится за счет соседа. Почему бы и нет.
Паркуюсь вдоль тротуара напротив соседского дома, в ряду других машин, чтобы загрузить Мэнди, и жду. Пять минут, десять… Набираю ее номер, но она не отвечает.
Черт. Придется идти в дом.
Меня прямо угнетает эта необходимость, но делать нечего. Топаю в тапках по бетонной дорожке, подрагивая от холода: зуб на зуб не попадает. Зима у нас мягкая, сейчас плюс шесть, не меньше, но я буквально влетаю внутрь в поисках тепла. Взрывы хохота, голоса наперебой… Гостей собралось много, человек двадцать. Яркий свет слепит на мгновение, и я не сразу реагирую, когда слышу свое имя.
– Что? – оглядываюсь растерянно.
– На тебя указывает!
Шарю глазами по компании одногруппников, которые расселись на полу, и понимаю, что они играют в бутылочку. Детский сад, честное слово.
– На тебя указывает, говорю, – мямлит Джерри, и я наконец замечаю, что горло пустой бутылки из-под шампанского и правда повернулось в мою сторону, застыв между королевой прошлогоднего выпуска Кошкой-Кэт и ее подружкой. Они смотрят на меня недовольно, Кошка и вовсе готова царапаться, судя по заточенным наращённым коготкам.
В понедельник к восьми тридцати заезжаю в автосервис, чтобы оставить машину на техосмотр. По дороге в колледж меня подбирает Мэнди, которая до сих пор чувствует себя виноватой за ту вечеринку.
– Да все в порядке, – в сотый раз повторяю.
– А с тобой что? Ты на голове ходила на выходных?
– Нет. У меня был аттракцион посерьезнее…
И я рассказываю ей об Осборне и своих переживаниях. Мне кажется, что это конец света, но Аманда вдруг поворачивает ситуацию в мою пользу.
– Слушай, а что, если он поможет с твоим проектом? Пускай Чарли организует тебе пару свиданий. Парни его уважают, многие даже завидуют, я уверена. Если он раструбит, какая ты на самом деле веселая и классная, то сакральный страх перед тобой у наших пубертатных цыплят пройдет.
– С чего бы ему соглашаться?
– Он же сказал тогда, помнишь? Когда вы с ним спорили… Он сказал: «Ты, Бри, умрешь старой девой, а я выживу и принесу пользу». То есть он не совсем отбитый, есть в нем тяга к вечному. – Аманда выруливает на стоянку и добавляет: – А кроме того, ему до смерти скучно, судя по твоим словам. В конце концов, жалко ему, что ли?
Проблески гениальности у Мэнди всегда случаются в самый нужный момент. Осборн, естественно, не станет заморачиваться моими проблемами даже от уныния, но подтолкнуть к пороку будет рад… если я не ошиблась и ему действительно есть до меня дело.
– Знаешь, – говорю, – такое ощущение, что я пытаюсь установить контакт со внеземной цивилизацией. Шаг влево, шаг вправо – и упаду в черную дыру.
Мы быстро поднимаемся в аудиторию, и я торопливо расчесываю пальцами волосы, которые растрепало ветром. Заранее волнуюсь, размышляя, с какой стороны подкатить к Осборну. Я просто обязана попробовать укрепить наши зыбкие, запутанные отношения.
На занятии мистера Килмора отмалчиваюсь и слушаю других студентов, которые готовили доклад в группе. Их «руководитель» – Джерри, и я не знаю как, но парень умудряется уснуть стоя, прислонившись к стене, пока его «коллеги» вещают об универсальных плодах древних цивилизаций, которые мы используем сегодня и будем использовать всегда.
Вдруг Джерри всхрапывает, вскидывает голову, смотрит осоловевшими глазами – и снова начинает клевать носом. Мистер Килмор ему не мешает, куратор у нас вообще добрейший человек. Его младший брат, Том, учился с нами до прошлого года, а затем уехал в Эдинбург, в колледж. Они с Джерри были лучшими друзьями, и называли их соответственно…
Время от времени поглядываю на Осборна, и каждый раз он напрягает плечи, словно чувствует мой беспокойный взгляд. Я сижу на последнем ряду, сразу за Мэнди, а он – на моем месте у окна, ближе к преподавательскому столу. Чарли барабанит шариковой ручкой по деревянной грани парты, хотя ничего не записал сегодня и не задал ни одного вопроса. Я вообще не замечала, чтобы он еще кого-то слушал так же внимательно, как меня. Обычно складывается впечатление, что он смотрит, но думает о своем, не вникая в смысл слов.
Осборн мается какой-то тягостной мыслью следующие несколько минут, а потом все-таки вырывает страницу из блокнота, быстро пишет левой рукой, аккуратно складывает и передает записку Аманде. А подруга, замявшись на пару секунд, – мне.
«Для Ри: Не подскажешь свой номер телефона?»
Вот так просто решилась моя проблема. Не понадобилось отправляться в изнуряющий путь к горе – гора сама ко мне пришла, да еще с вежливым вопросом. Я вывожу ровные цифры и послушно возвращаю записку, пока мистер Килмор не заметил, что мы отвлекаемся на посторонние дела.
Телефоны мы обязаны отключать. Если преподаватель увидит, что переписываемся в чатах, то заберет до конца дня. Но когда Чарли спокойно достает айфон из кармана и начинает печатать сообщение, я поспешно вытаскиваю смартфон из сумки, чтобы незаметно включить. Руки дрожат, не могу собраться с мыслями от волнения. А еще меня снедает любопытство, и я закусываю верхнюю губу, чтобы угомониться.
Чарли пишет долго: то стирает, то набирает текст – видно, сам не решил, о чем хочет поговорить. Да и что тут скажешь?
Извини, что устроил оргию в субботу?
Экран светится в беззвучном режиме, и я замираю, а потом, положив телефон на колено, читаю: «Давай встретимся вечером. Во сколько ты свободна?»
От нервного напряжения у меня вспотели руки.
Господи, да это же обычная смс-ка! Успокойся, Ри!
Сегодня понедельник, и я буду работать в церкви с четырех до пяти, а после обещала остаться на ужин у преподобного Мартина, чтобы морально поддержать. Исчезновение Трейси лежит душевным бременем на нас всех, как полтергейст. Домой приеду часам к восьми, и… и я понимаю, что загоняюсь подсчетом часов, как Мэнди – подсчетом калорий. Какая разница, во сколько я вернусь? Мы с Чарли соседи, перед сном зайду к нему в гости на часок, поболтаем.
Вот это меня и смущает: не хочу идти в логово Осборна. Лучше бы встретиться на нейтральной территории – а значит, не сегодня. Испытывая легкое разочарование, непослушными пальцами печатаю: «Вечером не получится. Может, завтра или в другой раз».
Чарли – невыносимый человек, потому что он не отвечает. Лениво прячет телефон в карман, и все – гадай, Ри, на кофейной гуще. Я совершенно сбита с толку и во время большой перемены, в столовой, собираюсь с духом, чтобы выяснить у соседа, встречаемся мы все-таки завтра или нет.
Воскресенье, 7:00. Отрубаю назойливый будильник и, кутаясь в плед, ползу в душ. Ставлю классическую музыку на смартфоне, включаю воду, которая сегодня нагревается особенно медленно… и вдруг раздается звонок. Осборн собственной персоной: я на его входящие выбрала песню «Долгая трудная дорога из ада».
Как будто специально неудобный момент подбирал.
Звонит один раз, второй… Вспоминаю, что обещала отвечать в любое время, и мысленно бьюсь головой о влажную бежевую плитку. Наспех моюсь и выпрыгиваю из кабины. Осборн не сдается, настойчивый.
– Алло?! – кричу. Но связь в ванной плохая, и я, обмотавшись махровым полотенцем, на цыпочках топаю в комнату. – Алло?
– Ты откроешь это чертово окно когда-нибудь? – Чересчур бодрый голос Осборна заставляет меня крепче сжать полотенце на груди.
– И тебе доброе утро, Чарли. А шторы я зацементировала, так что извини.
– М-м, какая ты вежливая, когда ждешь от меня помощи.
Вот, кажется, он ничего такого не говорит, а у меня ноги слабеют. То ли его дразнящий голос так на меня влияет, то ли скрытые смыслы, о которых мы молчим.
– Ты звонишь, потому что соскучился?
– Я звоню, потому что обещал. Во вторник ты идешь на свидание в 17:00. Еще одно – в среду, в то же время.
Ничего себе. И двух дней не прошло с момента, когда мы заключили сделку.
– Ты их наколдовал, что ли?
– Почти. Сходил вчера на игру, местные в регби месились. Поговорил кое с кем, организовал кое-что, решил вопрос.
– А кто. То есть с кем?
– Майкл Салливан заедет за тобой в… среду. А во вторник – Дэнни Веймар.
У меня челюсть отвисает. Дэнни – восходящая звезда регби, учился на острове до пятнадцати лет, а потом ушел в профессиональный спорт, с ним контракт подписали. А Майкл… он мой одногруппник, но мы с ним практически не общаемся. Потому что Майкл – прошлогодний король школы, причем корона ему жмет неслабо, он ее полирует днем и ночью. Майкл меня презирает, вернее, считает пришельцем с планеты занудства, и всячески избегает.
Как?! Ка-а-ак?! Кто ты, Осборн? Почему они согласились? Я рассчитывала на кого-то попроще и поскромнее, а тут… просто нет слов.
– Твое молчание очень красноречиво, надеюсь, ты довольна, – сухо говорит Чарли и снова просит: – Открой окно.
– Я не одета, только из душа.
Раздается стук, а спустя несколько секунд шума и глухого чертыханья сосед добавляет:
– Никто не станет заходить дальше, чем ты позволишь. Поэтому не звони в полицию при первых признаках флирта с их стороны, ладно?
Фантазии хватает лишь на жалкое «постараюсь», и Чарли прощается со мной.
Аманда сойдет с ума. Майкл никогда не «опускался» до свиданий с девчонками из нашей школы, потому что слишком гордый и пафосный.
Это невероятно. Не то, что я буду общаться с местными знаменитостями, а то, что Осборн исполнил мою просьбу так сразу.
В смятении натягиваю комбинезон задом-наперед и топаю вниз. Сегодня пятое февраля, родители уезжают до конца месяца на Лансароте. Оттуда они вернутся либо снова счастливыми, либо окончательно разбитыми. Папа в отпуске несколько лет не был, трудоголик. Он там свихнется до марта.
Из кухни раздается лай, и это означает только одно: дядя Эндрю уже здесь, вместе со своим старым лабрадором Лобстером.
– Ри, ну наконец-то! Мы из-за тебя уже опаздываем, сколько можно спать? – зовет мама, складывая паспорт и пластиковые карты в сумочку. – Такси ждет, так что люблю-обнимаю. Энди, лазанья в морозилке тебе на неделю, а дальше сам думай.
На маме красивое летнее платье и теплое бежевое пальто поверх. И не скажешь, что ей 39 лет, выглядит на 35 сегодня. Родителям предстоят полтора часа на пароме до материка, до портового городка Ардроссана, а дальше – около часа до аэропорта Глазго.
На пароме мама любит сидеть на палубе, а там ветрено в это время года. Пока не доберется до самолета, будет каждые пять минут жаловаться, что глаза слезятся. Поэтому я ей напоминаю:
– Не забудь солнечные очки, те, с крупными стеклами.
– Точно! – восклицает она и, пробегая мимо, целует меня в макушку.
Папа входит на кухню, на ходу допивая кофе, и откладывает книгу на стол, не дочитав. Он посматривает на часы каждую минуту, раздражая окружающих молчаливым напоминанием о том, что время не ждет. Но при этом сам не делает ни малейшей попытки собраться быстрее.
Дядя Эндрю и папа друг друга на дух не переносят. Но шанс заполучить бесплатную няньку для меня и Итона облагораживает моего отца, и он начинает относиться к маминому младшему брату с трепетом.
– Не скучай тут, Энди. Дети уже взрослые, они и сами могут о себе позаботиться.
– Вас такси ждет, – напоминает дядя, потягивая сидр, и Лобстер протяжным, сиплым воем оповещает о том же: у дома стоит чужая машина.
Мама появляется из коридора уже в очках.
– Бесполезно его подгонять, Энди. Пол считает, что его будут ждать и паромы, и самолеты, и Господь Бог. Он ведь у нас – солнце, а мы так, жалкие планеты, должны кружить вокруг него с опахалами. Посмотришь, он и в отпуске будет работать день и ночь.
– Мне плохо, Мэнди, я отравилась чем-то, – придумываю на ходу, лишь бы подруга оставила в покое, но она упорно продолжает укладывать мои локоны в неряшливую прическу в стиле «нет, я не старалась, у меня волосы с рождения волной лежат».
Мы с Мэнди первыми рванули со стоянки колледжа в 15:20, чтобы успеть подготовиться, и сейчас уже 16:30. Через полчаса должен приехать Веймар. Все еще остается маленький шанс, что Осборн пошутил, потому что, например, Майкл Салливан ни разу даже не взглянул в мою сторону во время занятий ни вчера, ни сегодня.
– Ри, тебе восемнадцать, у тебя сегодня первое в жизни свидание. С Дэнни Веймаром, а не с каким-нибудь Джерри. Ты радоваться должна, волноваться, а не паниковать, – ласково уговаривает Аманда, а Джоанна, которая раскладывает палитры теней и всевозможные «скульпторы», кивает, мол, и правда, ведешь себя, как ребенок.
Аманда быстро нашла с Джоанной общий язык – язык искусственной красоты, ведь невеста дяди работает в парикмахерской, а Аманда собирается в сентябре устроиться в салон. Я не фанатка излишнего ухода за собой, особенно после того, как мама увеличила верхнюю губу и получила над ней россыпь веснушек, напоминающую усы. Но противиться нет сил.
– Дышать нечем, – жалуюсь, но феи-крестные плевать хотели на работу моих легких.
– Выпей успокоительное. А лучше пива, Энди сегодня закупился, – предлагает Джоанна, и меня передергивает.
– Ненавижу пиво.
Иногда по большим праздникам я позволяю себе бокал вина. У мамы хороший вкус в винах, и она дряни не купит. А вот вкусы Джоанны мне не известны, так что перебьюсь успокоительными.
Я без понятия, куда меня повезет Веймар, так что надеваю простое платье до колен, без рукавов, с воротником. Туфли-лодочки, сумочка в тон. И Джоанна начинает спорить, что туфли и сумочка одного цвета – это прошлый век. Мэнди возражает, что цвет не важен, лишь бы гармонично. Но громче девчонок отзывается Лобстер, оповещая сиплым воем, что чужак пожаловал.
Желудок скручивается в узел, словно на экзамен иду. Проклинаю себя, Аманду и Осборна, но все же собираюсь с духом и решительно шагаю вниз по лестнице. Джоанна на ходу последним штрихом пушистой кисти поправляет мне макияж и ободряюще сжимает плечо.
– Удачи, Ри.
– Больше улыбайся и меньше говори, – советует Мэнди, брызгая мне на запястье цветочную туалетную воду.
О боже…
Открываю дверь – и едва не сталкиваюсь с Дэнни, который как раз поднялся на крыльцо. Отлично, теперь он знает, что его караулили!
– Привет, – через силу улыбаюсь.
– Привет, Ри, отлично выглядишь.
– Спасибо.
У меня в голове – хаос, и я не протестую, когда Дэнни предлагает опереться на его предплечье. Он одет в джинсы и блейзер на рубашку, стильно и не вычурно. Мы вообще не обсуждаем факт свидания «вслепую» и как ни в чем ни бывало садимся в черный кабриолет. Я беспомощно оглядываю улицу в поисках синего джипа, но его нет. Осборн все еще не вернулся, а отправлять ему новые смс-ки у меня не хватило смелости. Кажется, что и не было соседа в моей жизни. Что я его выдумала.
Пытаюсь пристегнуть ремень безопасности, но не попадаю в замок, и Дэнни помогает. Он криво улыбается, явно приняв мое молчание за визг фанатки. Думаю, поклонниц у него немало. Мощный разворот плеч, брутальное лицо с пухлыми губами, раскосые черные глаза с пушистыми ресницами… Мечта Мэнди.
Но не моя.
Веймар ведет себя безукоризненно, а я не могу избавиться от ощущения, что попала в чужую сказку. Зачем я еду с непонятным парнем на свидание? Мистер Килмор советовал расширять горизонты здоровым общением, а не насиловать собственную психику. Но что поделать, если мне никто не интересен из парней моего возраста? Никто, кроме Чарли, а насчет него я уже вынесла вердикт: руками не трогать.
– Надеюсь, ты любишь «Марвел».
– Мы едем в кино? – поражаюсь я.
– Да, сегодня закрытый предпоказ «Войны бесконечности». Премьера только в апреле... Подумал, будет весело.
– Круто! Даже не верится, – радуюсь, потому что, во-первых, очень хочу увидеть фильм, а во-вторых, можно меньше разговаривать.
Мы сворачиваем на «Струну», трассу, которая лежит поперек острова, рассекая его пополам, и уже через полчаса стоим у кинотеатра, окруженного бескрайними полями. Это большой загородный дом, в котором устроили развлекательный центр. Мы сюда иногда наведываемся семьей. Итон любит здешние хот-доги.
Я постепенно расслабляюсь, а когда Веймар покупает попкорн, то и вовсе улыбаюсь.
– У тебя красивая улыбка, – говорит Дэнни.
– У тебя тоже, – растерявшись, отвечаю.
Он мне подмигивает, довольный, и мы идем в небольшой зал. Дэнни показывает тисненое золотом приглашение, и я поздравляю себя с правильным выбором платья. Садимся в последнем ряду, на диване, и я аккуратно расправляю платье на коленях, прижимая ткань коробкой с попкорном.
– Ты надолго домой? – спрашиваю, чтобы заполнить паузу перед трейлерами.
– До четверга.
Дэнни, как я успела погуглить, на хорошем счету в «Воинах Глазго», одном из двух профессиональных клубов регби в Шотландии.