Развязка

Павел Муратов Развязка

Эфраим де Линьер был убежден, что Марселина д'Арси втайне любит его, хотя в ее поведении не было для того никаких оснований. Молва называла трех или четырех счастливцев, пользовавшихся ее расположением, но в их числе не был Эфраим де Линьер. Тем не менее он совершил однажды свои признания. В летний день, в один из дней, которые все были отмечены послеполуденной поездкой в соседнее поместье, он объявил, волнуясь, своей собеседнице, что должен прекратить обычные визиты. Марселина подняла на него светлые, не слишком удивленные глаза. Она догадывалась, ее брови приподнялись, однако, в знак приличествующего случаю недоумения. Эфраим сказал, что любит ее. Он был немолод, испытал любовь и верил в длительность и серьезность своего нового чувства. Не колеблясь, он клялся, что таким истинным образом не любил никого. Зная причудливый нрав той, к кому обращался, он не испрашивал ее взаимности. Он не посягал на ее свободу и, предвидя тягость, которую возложило бы на нее теперь его присутствие, решил не посещать более дом маркизы д'Арси.

Марселина склонила голову, не отвечала ему и не удерживала его. Больше всего остался доволен Эфраим де Линьер этим обстоятельством. В нем он увидел подтверждение своих тайных надежд. Когда, возвратившись домой, он возбужденно прогуливался в аллеях сада, он в глубине души еще тверже верил в любовь к нему Марселины, чем даже в свою собственную к ней любовь. С усмешкой ждал он ее противоречивых поступков и противоположных действий. Чем настойчивее пожелала бы она избежать угаданного им предопределения, тем явственнее видел бы он общий их жребий.

Эфраим де Линьер не знал, что попал со своими объяснениями в дурную минуту. Марселина д'Арси опустила голову и не ответила ему ничего не только оттого, что хотела выиграть время. Она была рассеянна и озабочена. Она страдала, гордость ее была задета и самолюбие оскорблено. Ее муж, маркиз д'Арси, был источником всех этих огорчений. Известное легкомыслие его становилось злостным и хваленое добросердечие напускным. Он веселился на ее счет не по одному тому, что пускал на ветер полученное за нею приданое. Ей сообщили пренебрежительный и насмешливый его отзыв о ней. Его видели непрестанно в дурном обществе; в хорошем он выказывал непозволительную дружбу к одному лицу, с которым единственная достойная их обоих встреча была бы уместна не за ужином и не за игорным столом, но на поле чести. Расстроенная всем этим, Марселина д'Арси устроила в тот же вечер одному лицу жестокую сцену и бурно рассталась с ним.

За ее вспышку должен был поплатиться Эфраим де Линьер. Никто не подумает, конечно, что он серьезно решил не видеть больше маркизу. С нетерпением ждал он встречи в Париже. Когда они свиделись в ложе театра, он от волнения не различал черт ее лица и не понимал голоса, слышавшегося, казалось, за тысячи лье. Он был приведен в чувство вылитым на него без всякого сожаления ведром холодной воды. Оставшись с ним наедине, Марселина объяснила ему с большой искренностью, что ей тяжело и неприятно видеть его. Она не принадлежала, по ее словам, к числу тех женщин, которые тешатся зрелищем несчастной любви. Она была, с другой стороны, слишком хорошего о нем мнения, чтобы подумать, будто бы он нуждается в ее милостыне. Простые и добрые отношения между ними также были теперь невозможны. Во всем он был сам виноват; его признание нарушило дружбу, которая, как давала понять Марселина, готова была незаметно перейти в привязанность. «Влюбитесь еще раз или женитесь, не падайте духом», — сказала она, касаясь с обидной ласковостью своей маленькой рукой его руки.

Эфраим де Линьер упал духом. Возвратившись домой, он не спал всю ночь, вновь зажигая нагоравшие и догоравшие перед ним свечи. Он проклинал свою самоуверенность и колебался в своей вере в предназначение. Взяв зеркало, рассматривал он свое лицо, не блиставшее особенной красотой, усеянное легкими следами оспы, но располагавшее всех в его пользу высоким открытым лбом и чистотой голубых, слегка близоруких глаз. Его спасло от отчаяния то, что он чувствовал себя полководцем, проигравшим лишь одну важную битву, но намеренным продолжать кампанию до конца. Эфраим де Линьер наивно верил в существование любовной стратегии, отождествлявшейся в его представлении с советами опытного в этих делах друга Флери де Френэ.

Флери принял его на следующее утро, сначала с насмешками, потом с угрозами и бранью по адресу нежной маркизы. Эфраим де Линьер терпеливо снес и то, и другое. Его друг был циником и презирал тонкости чувств, которые для некоторых составляют сущность любви, хотя и ведут рано или поздно все к той же незамысловатости поступков. Эфраим был уверен, что прибегавший к скандальным примерам, убийственным сравнениям и чудовищным анекдотам его друг в конце концов преподаст ему полезный совет. Кто усердно служит Венере, пусть в самых низинах ее царств, разве не способен понять другого, кто строит ее эфемерные алтари на горных вершинах собственного воображения? Флери де Френэ извергал словесную желчь и испускал скептический яд, он не менее оттого сочувствовал в глубине души своему другу.

Для себя Флери избрал бы стремительную атаку, для Эфраима он посоветовал искусное отступление. Он больше рассчитывал на силу его писем, нежели на убедительность его жестов и слов. Эфраим де Линьер отправился в путешествие, каждый этап которого был обозначен письмом к маркизе д'Арси. Он видел Рим и Венецию, Неаполь и Геную. Чтобы наполнить досуг, он прикидывался то любителем древности, то искателем развлечений. Он стремился сделать свою жизнь разнообразной и занимательной, чтобы еще лучше оттенить в письмах возникавшую несмотря ни на что меланхолию.

Отправляя эти письма, Эфраим де Линьер не ждал и не получал ответов. Он был доволен, в сущности, неизвестностью, оставлявшей сколько угодно места для всяких мечтаний. Боясь нарушить ее, он чурался сплетен и избегал слухов. Он с осторожностью оттого посещал общество соотечественников. Образ Марселины д'Арси сиял перед его воображением одиноко, отдаленно, немного туманно и снова благожелательно. Охотно забывая действительность, он предпочитал жить вымыслами.

Однажды он оказался в маленьком итальянском городке, имени которого не встречал в описаниях путешественников. Пока закладывали лошадей, он прогуливался, заложив за спину руки, по залитой солнцем пустынной площади. Было прозрачное июльское утро, воздушно-пламенная стихия легко обтекала его тело, старые дома, кузов кареты. Все звуки слышались с необыкновенной отчетливостью, и визг носившихся взад и вперед стрижей разрезал пространство. Эфраим поднял голову, следя за полетом птиц. Он опрокинулся в бездны небес, все растворяющие, истекающие жаром, вспыхивающие сверканием в солнце острых и быстрых крыльев. С необыкновенной силой ощутил он землю, на которой стоял еще твердо обеими ногами. Эфраим де Линьер опустил голову, увидел камень стен, различил запах конюшни и рынка. В глазах девушки, разглядывавшей его с любопытством, узнал он глаза Марселины д'Арси. Он внезапно увидел всю ее перед собой, живую, меняющуюся, нетерпеливую, повелительную. То не был недвижный и безгласный облик, какой рисовался ему почти наравне с фигурами осмотренных им в галереях знаменитых картин. Он прислушивался к голосу, от которого, как камень, падало вниз его сердце, ловил жест, пронизывавший тоской его суставы и нервы, подстерегал шорох шагов и шелест платья, заглушавший для него мелодии земли и хоры небесных ангелов.

Невольным движением Эфраим де Линьер протянул вперед руки и споткнулся о неровную уличную плиту. Он очнулся, объятый несказанной жаждой, могучим желанием увидеть Марселину и говорить с ней. То было как бы предчувствием близких встреч: на другой день в Парме он получил единственное за все время письмо. С обычными для нее оговорками, не делавшими длинными краткие строки, Марселина звала его в Париж, упоминая о важных для них обоих решениях. Со всей торопливостью, на какую был только способен, Эфраим де Линьер пустился в обратный путь.

Не вина плохих дорог, почтовых кляч, пьяных кучеров и ломающихся как раз на середине между двумя станциями осей или соскакивающих колес, что он возвратился слишком поздно. В доме д'Арси он не был принят в первый, второй и третий раз. В изнеможении бросился он к своему другу Флери де Френэ. Флери оказался до крайности возбужденным и словоохотливым. Эфраим с удивлением выслушал восторженный рассказ о только что происшедшем взятии Бастилии. Он ждал с замиранием сердца других новостей. Флери заметил это и с легким презрением укорил его, что он еще думает о женщине, тогда как давно уже пора предпочесть им всем единственную возлюбленную — свободу. Как будто бы эта дама, менее чем все остальные, полна лукавств, непостоянств и слабостей и менее, чем они, создана из собственных наших иллюзий!

Эфраим де Линьер узнал от своего друга, стремившегося навсегда излечить его зрелищем ничем не прикрашенных истин, о последнем увлечении Марселины д'Арси. Жизнь маркиза и маркизы окончательно разделилась. В то время как супруг предавался прежним беспутствам, супруга нашла себе нового утешителя в лице молодого Демарна. Мальчишка был красив, как херувим, испорчен успехами, заносчив, корыстен и жестокосерд. Гордая Марселина, расположения которой искали годами, сама избрала его. В припадке отчаяния, она бросилась в пропасть, и чем глубже были бездны, тем смелее желала она измерить их в своем падении.

Эфраим де Линьер сам додумался до этого вывода и, когда он пришел к нему, испытал новое облегчение. Единственный луч, сиявший ему из мрака, вновь осветил все особенным блеском. Бедная Марселина! Она страдала, она слабела в борьбе с собственной гордостью, она не смела признаться себе, что любит его одного. Не верящая более в спасительность притворств и в силу разлук, она искала союзников в чудовищности измен и в бесстыдстве поступков. Напрасно желала она, чтобы он отрекся от нее. Напрасно подвергала она себя и его жестоким испытаниям. Напрасно пыталась обмануть свою и его судьбу. С большей, чем когда-либо, уверенностью Эфраим был готов ждать теперь неизбежной для них обоих развязки.

Он неотступно и внимательно следил за нею издалека, остерегаясь причинить ей боль вторжением в ее жизнь. Он изучил Демарна и с удовлетворением убедился в совершенной его мелочности и пустоте. По некоторым признакам Эфраим заметил, что этот испорченный молодой человек уже тяготится связью, сущность которой не мог он понять. Однажды, при взгляде на его бледное лицо с искусственной краской губ, Эфраим де Линьер испытал сильное искушение вызвать его и убить. В следующее затем мгновение он усмехнулся и подумал, что здоровье этой жалкой марионетки должен был бы беречь как зеницу ока!

В самом деле было бы безумием в эти приближающиеся критические минуты встревожить и напугать Марселину, дать ей понять, что тайна ее разгадана. Надо было предоставить ей возможность жить по своей воле, чтобы по своей воле изжить темный порыв. Надо было жить самому обыкновенной и равнодушной жизнью. Эфраим де Линьер с такой последовательностью играл свою роль, что ради нее завел себе скромную любовницу.

Содержательница лавки кружев и лент в предместье Сент Оноре, ласковая и тихая, была в этой роли его искренней и довольной партнершей. С легким уколом совести Эфраим переступал ее порог и облокачивался на ее прилавок, видя, как румянятся ее щеки и загораются удовольствием наивные глаза. Любуясь этим зрелищем, он с умыслом заставлял им любоваться других. Он приводил в лавку предместья Сент Оноре своих приятелей и знакомых; Флери де Френэ заходил туда и отхлебывал лимонад, одним глазом косясь на полуоткрытую грудь хозяйки, другим пробегая политический памфлет. О любовнице де Линьера заговорили, ему завидовали.

Эфраим был вознагражден за тонкости своей стратегии самым неожиданным образом. Карета маркизы д'Арси остановилась однажды перед лавкой кружев и лент в предместье Сент Оноре. Выездной лакей отворил дверцу, Марселина помедлила немного и сошла. Она вступила в дышащее кошачьей чистотой и кокетливостью святилище. Вдова обратила к ней красивые влажные глаза. Маркиза д'Арси рассматривала ее некоторое время издалека, бесцеремонно и сухо, потом большими шагами решительно приблизилась к прилавку и, облокотившись на него, взглянула на нее в упор. Любовница де Линьера поднялась на ноги, смущенная таким странным поведением незнакомой знатной дамы. Золотая цепочка на круглой и белой шее привлекла внимание посетительницы, она схватила ее и извлекла скрывавшийся на груди медальон. Внезапно Марселина пришла в бешенство, она дернула за цепочку изо всей силы, желая сорвать медальон. Ее жертва побагровела, приветливые черты ее исказились, она закричала пронзительным голосом. Маркиза д'Арси взмахнула рукой, грозившей нежным щекам соперницы резкой пощечиной, но в следующее затем мгновение опустила руку и выбежала вон.

Происшествие в лавке кружев и лент причинило Эфраиму не мало хлопот, но какой зато оно переполнило его радостью! Терпению его приближался срок, события ускорялись и явным образом подвигались к развязке. Разве не свидетельствовало о близком конце все то, что совершалось вокруг? Правда, он мало до той поры замечал революцию, но под знаком этих неинтересных для него событий, которые изобрела муза истории как будто лишь для того, чтобы наполнить ими объемистый том, лежащий на ее театрально задрапированных коленях, разве не случилось многого, что представляло и для него самый живой интерес? Маркиз д'Арси эмигрировал, бросив жену на произвол судьбы, и почти одновременно с этим, а может быть, и не без связи с новым беспомощным положением Марсели-ны молодой Демарн исчез, не оставив за собою следа.

Эфраим де Линьер отправился к бывшей маркизе д'Арси, чтобы предложить ей свою помощь. Он встретил на улице Флери де Френэ, и тот увлек его по дороге в сад Пале-Рояля. Былой ветреник уже утратил кое-что из своего революционного энтузиазма. Он встрепенулся, однако, как боевой конь, услышав голос оратора, произносившего, стоя на стуле, речь. Лицо Флери вдруг отупело и стало восторженным, рука подстрекающе сжимала локоть равнодушного друга. Эфраим де Линьер не слушал слов речи, он с сожалением оглядывал сограждан. Они казались ему нищими, столпившимися за подаянием, чтобы отойти, увы, с пустой деревянной чашкой и напрасно протянутой рукой. Ему стало стыдно своих внутренних богатств, он освободился из рук Флери и бежал, опрокинув несколько соломенных стульев.

Он встретился с Марселиной д'Арси так, как если бы не было этих многих месяцев, разделявших их. Его помощь она приняла с естественной благодарностью. Никогда не была она так сдержанна и так замкнута в круге невысказанных мыслей. Эфраим де Линьер предчувствовал близость великих решений. Его сердце разрывалось от счастья, когда с искусственно церемонным лицом отводил он глаза в сторону и, взглянув на часы, спешил прикоснуться безжизненными губами к маленьким пальцам и отвесить поклон. Как был бы доволен он, если бы мог оглянуться, увидеть позади улыбку Марселины, услышать беззвучный смех, переходивший в тихие слезы, капавшие крупными каплями из ее прекрасных глаз. Оставшись одна, она удивлялась теперь звуку собственного голоса и однажды застигла себя, садясь в ванну, распевающей беззаботно песенку девичьих лет.

Преследования террора выпали на их долю в разгаре этих недоговоренных идиллий. В заботах о маркизе д'Арси Эфраим проявил несвойственную ему энергию. Предусмотрительность его управляющего спасла их обоих от неминуемой гибели. Этот преданный человек не только закопал деньги в саду, но и доставил их в Париж, преодолев тысячи затруднений. Гражданин Линьер оказался снова богат, но если богатство не было в силах вовсе избавить кого бы то ни было от революционного правосудия, оно могло задержать его совершение на некоторый срок.

История тех трагических времен рассказывает о некоем докторе Пти, который из несчастий других сумел сделать выгодное для себя ремесло. В противоположность своей кличке, доктор Пти был высок и широкоплеч. Оливковый цвет кожи и жесткость черных как уголь волос изобличали в нем мальтийца или сицилианца; никто, впрочем, не знал настоящего его имени. В очень удачно выбранный момент он снял в аренду дом для умалишенных в окрестностях Парижа в Роморантэне. Первой его заботой было очистить этот дом от одних пациентов, чтобы приготовить его для других.

Гильотина соглашалась ждать тех, чьи умственные способности находились не в полном порядке. К счастью, в бурные времена революции было не слишком легко решить, кто именно находится в здравом уме. Доктор Пти нашел способы исключить из этого опасного состояния всех, для кого оказалось место в его заведении. Пациенты платили ему очень дорогой пансион. Когда с ним спорили, он улыбался и коротко отвечал, что для сохранения здоровья и жизни не следует жалеть никакой платы. Он был, разумеется, прав, потому что из Роморантэна была только одна дорога — в обычную тюрьму и на эшафот.

Эфраим де Линьер и Марселина д'Арси после тысяч волнений и хлопот оказались пансионерами доктора Пти. Развязка, о которой мечтал Эфраим, наступила. Он понял это, оглядев как во сне грязные комнаты с обвалившейся штукатуркой и наскоро расставленными кроватями, коридоры, наполненные шумными, разнообразно одетыми людьми, старающимися скрыть под искусственной веселостью тревогу своего положения, мрачных надсмотрщиков, алчных прислужниц и самого доктора Пти, быстрым шагом совершающего обход, бесстрастно выслушивающего гневный окрик одних и униженные просьбы других, чтобы скорее, укрывшись в своем бюро, предаться таинственным вычислениям. В первые дни Эфраим де Линьер почти не нашел, впрочем, случая размышлять. Он был поглощен маленькими заботами, незаметными самопожертвованиями, необходимыми ухищрениями. Он вздохнул облегченно, только устроив сносное существование в этих стенах ужаса и отчаяния для Марселины д'Арси.

Он окружил ее самым нежным вниманием в этом обществе, где беспокойно сверкали глаза, болезненно румянились щеки и щемяще звучал смех. Люди и в этом положении, однако, проводили время каждый по своим склонностям. Одни искали компании, в то время как другие стремились к уединению. Некоторые берегли каждую монету, продлявшую на несколько минут пребывание их в убежище доктора Пти, в противоположность тем кто, не думая о завтрашнем дне, сыпали серебро и ассигнации щедрой рукой. Как всюду и везде, здесь были мелочные и великодушные, унылые и веселые, суетные и созерцательные, благочестивые и не верящие в Бога.

Эфраим де Линьер и Марселина д'Арси оказались не слишком согласными и здесь в своих привычках и тяготениях. Он с волнением ждал каждый день вечера, мечтая о прогулке в запущенном саду роморантэнского заведения. Там пахло плесенью от заглохшего пруда; поваленные скамьи, опустошенные цветники, разбитые гипсы, недействующие фонтаны напоминали и там о пронесшихся вихрях революции. Но садящееся солнце все еще золотило верхушки дерев, внушая обещание будущей, вечной и великолепной жизни, и первая звезда, светящаяся в багровом и дымном небе Парижа, казалась посланницей не оставивших человечество божеств.

Как раз в эти часы Эфраим де Линьер не всегда мог увлечь в свежеющий сад свою легко впечатлительную подругу. Ее занимало разнообразие судеб и характеров окружавших ее. Она не уставала слушать рассказы пансионеров и пансионерок доктора Пти, смеясь их шуткам и аплодируя остротам. На террасе расставляли столы и зажигали свечи, трактирщики присылали корзины кушаний и ящики вин. Высоко подняв бокал, заявлял иной расточитель, что ему не терпелось заглянуть в бездны Эреба. Женщины не были скупы на улыбки, пожатия рук, поцелуи. Подчас открыто составившиеся у всех на глазах пары искали угла, еле отделенного занавеской. Музыка опьяняла сердца, и жажда забыть действительность творила мгновенных актеров, разыгрывавших импровизированные комедии. Привлеченный блеском их диалогов, выходил доктор Пти из своего бюро и отечески любовался зрелищем.

Марселина тешилась мрачной веселостью своих новых друзей, тогда как Эфраим не находил в том ни малейшего утешения. Он все время помнил, что часы и минуты жизни были для них обоих точно сосчитаны, и с горечью чувствовал, как каждое мгновение проваливается безвозвратно в бездны времен. Когда в стенах роморантэнского заведения появился Флери де Френз, он по старой привычке обратился к нему за советом. Флери похлопал его по плечу и разразился веселым смехом. «Ах, мой добрый Эфраим! — воскликнул он, — какими мы все, и ты в том числе, были глупцами!»

Несмотря на свою приверженность революции, Флери испытал ее гнев и должен был укрыться от него под защиту доктора Пти. Сторонники равенства и свободы имели свой очень определенный взгляд на эти в сущности мало определенные вещи, и горе было тому, кто решался высказать о них тогда иное мнение. Флери де Френэ оказался в числе заблуждающихся; адепты безошибочной истины были согласны исправить его ошибку самым простым и окончательным образом, избавив его от вмещающей заблуждения головы.

Очутившись в заведении доктора Пти, Флери де Френэ махнул рукой на революционные неудачи и предался прежним своим увлечениям. Он сорил деньгами, пил на свой и на чужой счет и обольщал женщин. Он сделался вскоре законодателем и главой принявшего его с распростертыми объятиями общества. Марселина д'Арси смотрела на него с любопытством. Она вспоминала рассказы о нем Эфраима и старалась разгадать природу дружбы, соединявшей этих двух столь непохожих людей. Дерзкий и предприимчивый с другими, Флери был нежен и осторожен с ней. Он глядел на нее ласковым, хитрым, одобрительным и многое знающим глазом. Марселина ловила себя на том, что внезапно краснела, чувствуя на себе взгляд.

Она стала выказывать теперь некоторую холодность Эфраиму, и тот по-своему истолковал ее побуждения. «Марселина смущена моими признаниями, — думал он, — ей неприятно, что Флери де Френэ знает ее тайну». Он не удивлялся, видя ее все чаще и чаще в обществе своего друга. Марселину будет что-то отталкивать от Флери, догадывался он, но вместе с тем и тянуть к новым конфиденциям.

Эти конфиденции были, однако, не того свойства, которое предполагал Эфраим де Линьер. Марселина проводила целые дни с Флери де Френэ. Она слушала, он рассказывал. Он изображал ей историю своей жизни, которая, если бы была написана, составила бы целый роман приключений. Без всяких прикрас он излагал ей свои победы, свои соблазны, свои обманы. Он откровенно вспоминал легкость дешевых удач и ярость долгих отвергнутых искательств. Флери де Френэ ни о чем не жалел и ни в чем не раскаивался. Он подводил итоги, но признавался со смехом, что был бы готов опять начать сначала. Марселина слушала его с той поглощенностью, с той неутомимостью, с той очарованностью, с какой только женщина способна слушать рассказ о любви.

Флери де Френэ на этот раз нимало не думал о маневрах любовной стратегии. Он был, однако, слишком опытен в такого рода делах, чтобы не заметить, что избранное им времяпрепровождение неожиданно оказалось самой могущественной военной хитростью. Марселина обнаруживала теперь странное нетерпение при виде его; он сам, гуляя с нею в аллеях роморантзнского сада, вдруг испытывал укол старых знакомых волнений. Флери был смущен, он сказался больным и на несколько дней прекратил беседы. Эфраим де Линьер сидел подле него, но он отворачивался к стене, чтобы не смотреть ему в глаза.

Ему пришло в голову, что надо искренно переговорить с Марселиной. Когда на террасе горели огни и тени импровизированной пациентами доктора Пти комедни метались, тревожные и преувеличенные, по белым стенам, они незаметно спустились в сад. Былая маркиза д'Арси была холодна и непроницаема, легко и презрительно переступала она в аллеях через поваленные гипсы и опрокинутые скамьи; сырость пруда заставляла ее кутать вздрагивающие плечи в густую шаль. Флери де Френэ хотел приступить к объяснениям, но таких объяснений ему еще никогда не приходилось совершать. Не зная, с чего начать, он взял маленькую руку и несколько раз поцеловал ее. Рука вздрогнула, но осталась в его руке, он услышал прерывистый вздох, внезапно опьянивший его. Его голова закружилась, невольно он обнял талию и увидел близко перед собою лицо, глаза, блеснувшие и погасшие, повелительный рот. Он приблизил свои губы к губам Марселины, не отрывая их долгие минуты, тем более долгие, что за ними не могло быть счастливых и честных минут. Марселина наконец отстранила его, упершись в грудь рукой. Флери де Френэ повернулся и быстро пошел в аллеях, делая странные жесты и бормоча несвязные слова.

При входе в дом он встретил на лестнице Эфраима, взволнованного и просветленного. «Флери, — воскликнул он, — развязка близка, она уже наступает!»— «Развязка! Развязка! — захохотал Флери де Френэ, положив ему на плечи обе руки. — Ах, мой добрый Эфраим, какими мы все были глупцами, но ты, ты, Эфраим, ты был и остаешься глупее нас всех». Флери глядел теперь прямо в лицо своего друга, с величайшим сожалением убеждаясь, что тот не подозревал решительно ничего. Эфраим де Линьер снял со своих плеч его руки. «Я ищу Марселину, — сказал он, торопливо спускаясь по лестнице. — Случилось несчастье, мой управляющий арестован, отныне я нищ. Не далее, чем сейчас, доктор Пти вызвал меня и сообщил, что срок наш приходит к концу. Я вручил ему остаток денег, чтобы спасти еще на несколько дней Марселину, но сам я уже завтра должен покинуть убежище доктора Пти». Флери де Френэ сделал шаг в сторону и показал рукой в сад. Он поглядел вслед своему другу. «Ты всегда был настоящим римлянином, Эфраим де Линьер», — вздохнул он и смахнул слезу.

Эфраим де Линьер нашел Марселину д'Арси сидящей в глубокой задумчивости на цоколе одной из сброшенных статуй. Он стал подле нее на колени, Марсе-лина устремила на него полный жалости взгляд, слушая его рассказ о последнем и великом самопожертвовании. Поняв все, она вскочила в ужасе на ноги. «Я не могу принять этого от вас… Поздно, поздно», — твердила она, потом разразилась рыданиями. Она вырвала руки, которые хотел он прижать к своим губам. Желая бежать от него, она сделала несколько шагов в аллее, и он удержал ее, обняв за талию. «Это развязка, Марселина, — шептал Эфраим, — прощайте, помните обо мне, подарите мне только один поцелуй». С новым усилием она вырвалась от него, глаза ее были гневны и сухи. «Уйдите, несчастный человек, — воскликнула она, — я не достойна вас. Я только что целовала на этом самом месте вашего друга Флери де Френэ, и если бы он был здесь, я целовала бы его при вас».

В эту ночь, бессонную и страшную ночь, Эфраим де Линьер впервые решительно усомнился в том, что Марселина д'Арси всю жизнь втайне любила его одного. Но этим разумным сомнениям его был положен короткий срок. Под утро он забылся или потерял на время сознание. Когда он пришел в себя, гражданки д'Арси уже не было больше в стенах роморантэнского заведения. Она явилась к доктору Пти и объявила, что желает заменить гражданина Линьера в ожидающей его участи. Приготовленная для него карета без промедления отвезла ее в тюрьму. Если Эфраим де Линьер нуждался в доказательствах тайной любви к нему Марселины, каких еще доказательств мог бы он ждать!

Казалось, роковое известие потрясло его рассудок. Он задыхался от бешенства и рвал на себе платье. «Остановите ее! — кричал он, — она обманула меня, она хочет умереть и оставить меня жить. Такой ли развязки я ждал от тебя, Марселина!» Мрачные надсмотрщики смеялись над ним, тогда как перепуганные пансионеры разбегались в разные стороны. Флери де Френэ пытался успокоить его, но он в безумной ярости едва не задушил своего друга. Любопытствуя, доктор Пти вышел наконец из бюро. Он сделал знак, на Эфраима набросились несколько дюжих надсмотрщиков и поволокли его в каменный мешок. Доктор Пти предпочитал мнимых больных, но он готов был при случае справиться и с подлинным сумасшедшим.

Эфраим де Линьер не пришел больше в себя. Для других он являл зрелище жалкое или ужасное, но сам в предсмертные свои минуты познал свет райских блаженств. Когда опустился нож гильотины, Марселина сошла в его заточение, облеченная в добро и радость нового существования. Вечность соединила их, смерть их связала, и это было развязкой, которой он всю жизнь искал. Доктор Пти нашел его однажды утром лежащим без признаков жизни на каменном полу, с красной полоской, обведенной вокруг шеи, явившейся как магический стигмат.