Роковая наследственность

ЭПИГРАФ

Два ангела спустились мне на плечи,

И начали неспешный разговор.

Один другому стал противоречить,

И вот случился между ними спор.

– Что человек?! – вдруг молвил ангел чёрный.

– Из зависти и сплетен соткан он.

Невежда и глупец, характер вздорный.

К тому же, как нарцисс в себя влюблён.

– О нет, – ему ответил ангел белый.

– Его заслуг порой не перечесть.

Он щедр и добр, и до отчаянья смелый,

И знает, что есть совесть, и что честь!

– Всё это вздор! – вспылил тут ангел чёрный.

– Тут дело в том, за кем сейчас пойдёт?

И может проживёт свой путь достойно,

И ох, как может быть наоборот…

От этих слов всё в голове перевернулось,

В висках стучало с сердцем в унисон.

Вдруг белый упорхнул, и я очнулась,

И испугалась – а был ли это сон?

Часть 1

Глава I

Двадцатый век, конец восьмидесятых, Москва, институт им. Склифосовского – институт экстренной медицинской помощи.

Наступало утро, но в окнах хирургического отделения продолжал гореть яркий свет. Закончилась операция, которую проводил хирург Дмитрий Михайлович Волжанов – Димыч, как его называли коллеги по работе. Это была его вторая операция за прошедшую ночь, ночь очередного дежурства. Уставший, но довольный, он вышел из операционной и направился к столику дежурной медсестры.

За столом в середине длинного коридора, в белом накрахмаленном халате и в высоком колпаке, сидела молодая симпатичная девушка лет двадцати пяти, что-то усердно объясняя стоявшей рядом с ней, такой же медсестре, как она.

– Ну, надеюсь теперь ты всё поняла? Следующее дежурство будешь работать уже одна. И поблажек не жди. Поэтому, если есть вопросы, то задавай сейчас.

– Вопросов нет! Я всё поняла мой начальник! – вскинув руку под воображаемый козырёк в шутливой форме громко отрапортовала девушка.

– Ладно, вольно, – ответила сидящая за столом девушка, после чего они обе рассмеялись, не замечая подходившего к ним хирурга.

– Доброе утро барышни!

– Ой! Дмитрий Михайлович, извините. Доброе утро! А мы вас не заметили, – вскочив со стула, смущенно произнесла дежурная медсестра.

– Ничего, ничего, смейтесь на здоровье – смех жизнь продлевает.

– Как прошла операция? – спросила всё та же девушка.

– Всё в порядке, жить будет, а вот как – время покажет. Мужик слава Богу крепким оказался, крови он потерял не мало, – ответил хирург, потирая виски кончиками пальцев

– Дмитрий Михайлович, а что случилось с этим мужчиной? Санитары ухохатываются, а рассказывать не хотят.

– Да уж, случилось… Такого в моей практике ещё не было. Не пойму, чего санитары там смешного увидели, такого врагу не пожелаешь. Даже говорить об этом не ловко.

– Пожалуйста, Дмитрий Михайлович, расскажите, что с ним произошло? – не унималась любопытная медсестра.

– Ну хорошо, расскажу, – поддался на уговоры хирург.

– Его привезли с Курского вокзала. Мужик огромный, тучный. Пошёл в туалет и не заметив трещины на унитазе встал на него ногами, а он под ним взял и развалился. Всё заднее место ему на куски раскромсало, мог без члена остаться. Обошлось слава Богу. А вот его жене можно посочувствовать.

Не скоро восстановятся его мужские функции. Так что граждане! Будьте внимательны при пользовании общественным туалетом! И пожалуйста, Галочка, – обратился хирург к дежурной медсестре, – Предупреди всех, чтобы в присутствии того пациента без всяких там шуточек на эту тему. А то, кто его знает, что придёт ему в голову, когда он узнает свой диагноз, пусть даже временный. Хорошо?

Покраснев от смущения, девушки пообещали не допустить шуток в присутствии больного.

– Вот и умницы, спасибо.

Всё это время, медсестра, стоящая около стола, смотрела на хирурга с полуоткрытым ртом и с широко открытыми глазами. Заметив это, он спросил.

– А это кто, глазастая такая? Новенькая что ли?

– Да, новенькая. Ввожу в курс дела, – ответила Галочка.

– А разрешите полюбопытствовать, новенькая, как вас звать-величать?

– Наташа, – краснея ответила девушка.

– Очень приятно познакомиться. Желаю вам успехов, Натали, – сказал хирург, после чего опёршись двумя руками о стол продолжил:

– Послушайте, сестрички мои ненаглядные. Честно говоря, я еле на ногах стою, дежурство было тяжёлое и…

– Может вам чайку сделать, – перебила его Галочка.

– Нет-нет, спасибо, не надо. Время моего дежурства заканчивается, но домой я не поеду, боюсь за рулём заснуть. Пойду посплю пару часов, но, если кого привезут, будите. И ещё одна просьба. Если Танюша моя позвонит, то тоже разбудите. У нас сегодня очень важный день, у дочери последний вступительный экзамен в университет.

– Да, конечно, Дмитрий Михайлович, не волнуйтесь я всё поняла, идите отдыхайте.

И попрощавшись с обеими девушками хирург ушёл.

– Эй ты, новенькая! Рот свой закрой и глаза притуши. Ты чего на него уставилась? – грубо одёрнула Галочка новенькую.

– Какой мужи-и-к краси-и-вый, просто идеал, – еле дыша сказала Наташа, глядя туда, где только что за дверью скрылся хирург. – Высокий, стройный, правда немного сутуловатый… Ну вот скажи, зачем мужику такие красивые глаза и такие густые волосы? А ресницы какие! Черные, пушистые, обалдеть и не встать.

– Да, красивый. А сутулый потому, что он хирург. Это у него профессиональное. Попробуй-ка постой за операционным столом по несколько часов, тоже станешь сутулой. Мой отец – таксист, так он такой сутулый, что, когда сидит за столом и ест, так его тарелки не видно. А Дмитрий Михайлович у нас не только красавец, он талант, у него руки золотые. Ты представить не можешь скольким людям он жизнь спас! Наш директор на него просто молится! И больше не смотри на него так!

У нас весь женский персонал был в него влюблён.

– Да ты что? А почему был? – удивлённо спросила Наташа.

– Почему, почему? Слышала какой он культурный, как разговаривает красиво.

Ле-е-ди, ба-а-рышни. Не Галя, а Галочка. Не просто Наташа, а Натали. Всегда улыбчивый, приветливый, никогда не нагрубит, не нахамит как некоторые. Он знает все даты дней рождения своих сотрудников. Всегда подойдёт, поздравит, да ещё руку поцелует. Ко всему ещё и красавец. Так вот, каждая из нас была в него влюблена, так как каждая считала, что именно к ней он относится по-особенному. А потом мы поняли, что так он относится ко всем женщинам, он просто так воспитан, он такой человек. И все же, каждая ещё на что-то надеялась, но только до тех пор, пока мы не увидели ту, которую любит он.

– И кого же любит он? – плаксивым голосом спросила Наташа.

– Дура! Ты что, не поняла, он женат.

– Ну и что?

– А то, что у него великолепная семья. Он просто обожает своих девочек, жену и дочь. Жена у него бывшая балерина, сейчас преподаёт в каком-то театре. Когда смотришь на их отношения, то кажется, что они только вчера поженились, а ведь женаты уже двадцать лет. Слышала, дочь в институт поступает, ей лет 16-17. Девочка, куколка! Стройняшка, ноги от ушей как у матери, коса толстенная до пояса, а глаза в пол-лица как у отца, только не карие, а зелёные. Таких красивых зелёных глаз я отродясь не видела!

– А откуда ты знаешь такие подробности про его семью? – спросила Наташа.

– Года два тому назад он пригласил всё наше отделение к себе на день рождение. Ну да, точно, ему тогда сорок исполнялось. Все ещё говорили, мол сорокалетие не справляют, но Димыч оказался человеком не суеверным, тем более в этот день в его семье всегда отмечается двойной праздник, у его бабки тоже день рождение в этот день. А так как у неё из друзей никого в живых уже не осталось, то внук пригласил не только своих друзей, но и коллег по работе, чем очень обрадовал бабулю.

– А где справляли то? У него дома?

– Нет. Квартира у Димыча в центре. Просто день рождение у него где-то в конце весны, поэтому он пригласил нас на дачу. У его семьи шикарная дача в Серебряном Бору. Дом двухэтажный с камином, с красивой старинной мебелью. На улице беседка с большим столом и множеством стульев, богато в общем. Так вот, его бабка живёт там круглый год и зимой, и летом. У неё там и телевизор есть и телефон. Я таких дач раньше и не видела. По нашим меркам – это не дача, а настоящий жилой дом, только на природе.

– А сколько бабке лет?

– Да уже где-то за восемьдесят. Но скажу тебе бабуля ещё та… Женщина крупная, статная, а бойкая какая, зашибись! Представляешь, в её то годы, она без посторонней помощи огромный самовар с земли подняла и на стол поставила, а под конец ещё и танцевала с нами! Так вот, в тот день мы и увидели всю его семью в полном составе. И бабку, и мать, и жену с дочкой. Семья интеллигентная такая, все образованные, культурные. Бабку он только бабулей называет или так смешно – наша Маша. А свою мать Наталью – матушкой зовёт, ей лет 60, но выглядит потрясно, очень приятная женщина. Татьяну – жену свою, всегда так ласково, исключительно Танюшей называет. Дочку – Катенькой, Катюшей или котёнком. В общем убедились мы, что царит в их семье полная идиллия. Есть чему позавидовать. Правда там не было родителей его жены, но торжественно прочитав от них поздравительную телеграмму Димыч пояснил, что в данный момент они находятся на гастролях за границей, так как являются музыкантами Государственного симфонического оркестра. Тесть – скрипач, а тёща – виолончелистка. Потом, после шикарного застолья был один момент интересный. Когда совсем стемнело, хозяева развели костёр, и все гости стали через него прыгать. Так представляешь, Дмитрий Михайлович подхватил жену на руки и прыгнул через костёр вместе с ней. Ему такие овации устроили! Но повторить этот трюк никто не решился. И только там, на дне рождении мы узнали, что наш директор и Димыч являются закадычными друзьями. Всегда такие официальные на работе, тут немного охмелев и осмелев пели в обнимку под гитару. Но как? На бис! Так весело было что уезжать не хотелось. Вот только некоторые из нас заметили странный нюанс…

– Какой такой нюанс?

– Понимаешь, бабка нашего Димыча, иногда, ну-у-у чтобы передохнуть, садилась в большое плетёное кресло-качалку и улыбаясь наблюдала за всем происходящим вокруг. Но когда её взгляд падал на правнучку, улыбка почему-то сразу пропадала. Прищурившись, она разглядывала её так, будто хотела в ней что-то найти. Странно и не понятно было такое видеть.

– А может, глядя на правнучку, ей вспомнилась молодость, и она просто взгрустнула? У стариков такое бывает, – высказала своё мнение Наташа.

– Может ты и права, вот только взгляд у неё был не очень-то добрый. Она смотрела на правнучку как-то настороженно и холодно. Не понятно.

– Слушай, а отец у Димыча есть?

– Конечно, ещё какой! Вернее сказать – был.

– Почему был?

– Потому, что он умер. Когда окажешься в кабинете Димыча, то обрати внимание на фотографию мужчины в военной форме стоящую на столе – это и есть его отец. Я ведь пришла сюда работать пять лет назад по распределению, сразу после окончания училища. В первый же рабочий день у меня на глазах произошёл скандал. Один мужик орал на всё отделение, требуя, чтобы операцию его сыну делал исключительно только хирург Волжанов. Узнав, что его нет в институте, он стал рваться в кабинет директора, но того тоже не оказалось. И тогда старшая наша объяснила этому придурку, что Волжанов отсутствует по очень уважительной причине – он на похоронах своего отца и приступит к работе не раньше, чем через неделю. Мне рассказали, что отец Димыча был не просто известным военным хирургом, он был профессором и доктором наук, много лет проработавшим в госпитале им. Бурденко, а наш директор был его учеником. Умер он от сердечного приступа сидя за столом рабочего кабинета, вскоре после проведённой им многочасовой операции. Дмитрий Михайлович очень сильно переживал.

Неожиданно у Галочки возник вопрос и задумавшись глядя куда-то в верх, она сказала.

– А вот интересно, в какой институт поступает его дочь? Может тоже в медицинский, как отец и дед?

В следующую секунду, машинально взглянув на часы что висели над столом, она испуганно ахнула и затараторила.

– Так всё, хватит! Кончаем разговоры, совсем заболтались. Скоро старшая придёт проверять, а у нас «конь не валялся». Не успеем дела доделать, так получим от неё по ушам! Она жуть какая строгая, но справедливая. Давай покажу как журнал дежурной заполнять, потом в операционную, и если время останется, то хоть чайку попьём.

– Ты кое-что забыла, – ехидно прищурившись сказала Наташа.

– Чего это я забыла? – роясь в мыслях спросила Галочка.

– Дмитрий Михайлович, просил Вас, чтобы Вы, разбудили его, через пару часиков. – в шутливой форме сказала Наташа, строя из себя великосветскую даму.

Ой-ой-ой, какие мы внимательные, всё то мы помним, – с издёвкой ответила Галочка. – Не беспокойся, не забыла, мне это не в первой.

– Счастливая…, – тяжело вздохнув продолжила Наташа всё в той же шутливой манере. – Тебе оказана такая честь – будить самого Димыча!

– Ага, сейчас у меня здесь кто-то дошутится! – погрозив пальцем ответила Галочка. – Давай, давай, открывай журнал.

И девушки принялись за работу.

Прошло несколько часов. Утро было в разгаре, когда Галочка постучала в дверь комнаты отдыха. Не услышав ответа, она вошла, увидев на диване у окна крепко спящего хирурга.

– Дмитрий Михайлович, Дмитрий Михайлович, просыпайтесь, уже пора, – тихо говорила Галочка, осторожно теребя его за плечо. Резко откинув одеяло Волжанов сел на край дивана.

– Да, да, сейчас, уже иду, – сказал он, не открывая глаз.

– Дмитрий Михайлович, уже не надо никуда идти, ваше дежурство закончилось.

Открыв глаза и увидев перед собой медсестру, он наконец проснулся.

– А-а-а, это вы Галочка. Спасибо, что разбудили.

– Ваша жена звонила.

– Да, а почему вы меня не разбудили, я же просил? – занервничал хирург.

– Не волнуйтесь, я объяснила ей что у вас было тяжёлое дежурство, что вы побоялись заснуть за рулём и поэтому решили поспать. Она попросила Вас не будить и сказала, что позвонит позже.

– Боже! Сколько же я спал?

– Почти три часа, – ответила Галочка.

– Так Танюша ещё раз звонила?

– Да, совсем недавно. Голос у неё был очень радостный, она просила передать, что всё отлично и вас ждут дома.

– Ура-а-а! – вскочив с дивана радостно закричал Волжанов. – Ура-а-а! Ай да котёнок! Вот молодчина!

– А что случилось и чему вы так радуетесь? Ведь ваша жена больше ничего не сказала.

– Сказала, сказала, но это только мне понятно, – не переставая радоваться ответил хирург. – Смотри, сейчас почти одиннадцать, а экзамен у Катюшки был в девять. И если всё отлично, и они ждут меня дома, то это значит, что наша дочь стала студенткой. Ну, теперь поняла?

– Поняла, поздравляю Дмитрий Михайлович. Я должна сказать, что ещё звонил директор и просил вас зайти к нему.

– Конечно, конечно, спасибо Галочка. Я обязательно к нему зайду, вот только моих ночных пациентов проверю. Кстати, как их самочувствие? – перейдя на рабочий тон спросил хирург.

– У обоих состояние средней тяжести, стабильное, ухудшений нет, – деловито ответила Галочка.

– Ну и славненько, – ответил Волжанов потирая руки. – Спасибо, вы свободны.

Отвернувшись, он хотел было уже начать приводить себя в порядок после сна, как вдруг заметил, что медсестра не торопится его покинуть. Держась за ручку двери, она никак не решалась уйти.

– Галочка, есть ещё вопросы?

– Да… Извините Дмитрий Михайлович, а можно спросить? – и не дожидаясь разрешения смущаясь продолжила, – Куда поступила ваша дочь, в медицинский?

– Ах вот вы о чём. Нет, не в медицинский. В детстве она мечтала стать врачом, но с годами у неё открылись способности к гуманитарным наукам, поэтому она поступила в Университет на филологический факультет. Вы имеете представление, что это за наука?

– Да-а, конечно, – пытаясь сделать умное лицо ответила медсестра. – Ну я пойду, до свидания, – и она наконец-то ушла.

Галочка шла по коридору, недовольно бурча себе под нос.

– Филология, филология, наука… Подумаешь, лучше бы в медицинский поступила.

Проверив всех своих пациентов и передав дежурство, Волжанов помчался в кабинет директора института. В приподнятом настроении от хороших новостей, забыв про усталость, он мчался по лестнице перепрыгивая через ступеньки как мальчишка. Достигнув цели, переведя дух, Димыч вошёл в приёмную, и убедившись у секретарши, что «патрон» на месте, постучался и открыл дверь кабинета своего друга, Анатолия Сергеевича Баринова.

За большим столом, покрытым бордовым сукном сидел мужчина неопределённого возраста. Ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят, и даже чуть больше. Полный, приземистый, с небольшой кучкой волос на голове, с серыми лукавыми глазами и с круглыми очками на носу, он был похож на какого-то мультяшного героя. Нельзя было не заметить, что хозяин этого кабинета человек с юмором, так как прямо у двери стоял муляж человеческого скелета с табличкой в руках, на которой было написано – Будьте здоровы!

– Приветствую вас, директор! Звали сударь? – сказал Волжанов исполнив замысловатый поклон в мушкетёрском стиле. Затем повернувшись к скелету и пожав его костлявую руку, поздоровался и с ним.

– Привет Вася! Как жизнь?

– Рад тебя видеть! Но что это с тобой? Говорят, дежурство у тебя было тяжёлое, а ты будто из отпуска вернулся, прям сияешь. А ну колись, – встав из-за стола и пожимая руку друга сказал улыбающийся директор.

– А что, заметно сияю? – ответил Волжанов, подражая имиджу Остапа Бендера. Сев на стул, закинув ногу на ногу он перебросил за спину воображаемый шарф.

– Ещё бы! Али я тебя не знаю, – ответил директор, подыгрывая другу.

Вздохнув полной грудью, а затем резко выдохнув, избавляя себя от накопившихся за последний месяц переживаний, Волжанов с гордостью заявил.

– Ну да, причина веселью есть! Наша Катюшка сегодня в Университет поступила! Представляешь какая молодец!

– Вот это новость, так новость. Поздравляю! Есть причина встретиться и отметить это событие. Назначай день, – сказал обрадованный директор.

– Спасибо Толя. Посоветуюсь с девчонками и тогда закатим пир на весь мир!

Вы где предпочитаете – у нас дома или на даче?

– Как вам будет угодно. Смотрите по погоде, – ответил директор.

Глядя в счастливые глаза друга, он не мог не выразить ему своё восхищение.

– Да Дима, любой скажет – дочь у вас золото! И умница, и красавица, а скромница какая… Счастливые вы с Танюшкой родители! Дай Бог, чтобы так было всегда.

– Спасибо, конечно, но у тебя то сын тоже, парень хоть куда! Два высших образования, шутка ли.

– Каких два высших? Ты что, забыл? Первый институт так и не закончил, бросил после третьего курса. Второй закончить никак не может, уж две «академки» брал. Корчит из себя самостоятельного, только эта самостоятельность за счет родителей. Он, видите ли, себя ищет. Мы с женой теряемся в догадках, как долго это великовозрастное дитятко собирается ещё себя искать? В позе мыслителя можно простоять всю жизнь, но ничего путного так и не придумать. Он же не дело своей жизни ищет, а то, что приносило бы ему хорошие деньги. Обидно, ведь парень то не глупый.

– Да ну ладно. Ты как-то пессимистически настроен. Дай ему ещё время, подрастёт, поумнеет.

– Да вырос уже. Куда больше то? Он же всё-таки мужик, а не девчонка. Вот я поэтому и говорю, что вы с Танюшкой счастливые родители.

– Хм… Может покажусь не скромным, но признаюсь – счастливые. А ведь я на самом деле мечтал о сыне, хотел, чтобы он продолжил нашу династию хирургов. Но когда родилась дочь, то и думать про это забыл. У Катюши другие таланты. Как и все женщины в нашей семье, она чистый гуманитарий. Уж больно ей все восторгаются, прям боюсь, не сглазили бы, – сказал Волжанов, после чего три раза постучав по ножке стола, трижды плюнул через левое плечо.

Увидев это, директор от души рассмеялся.

– Вот это да-а-а… Ты ж не суеверный!

– Станешь тут суеверным, – слегка погрустнев сказал Димыч. – Знаешь, я как-то раньше об этом не задумывался, а теперь…

– Ты о чём? – настороженно спросил друг.

– А о том, что наша дочь вступает во взрослую жизнь. Что ждёт её там в этой жизни? Какой она у неё будет? Времена меняются, только и слышишь – перестройка, ускорение, демократизация, гласность. А пройдёшь по улице и понимаешь, что люди демократию с анархией перепутали. Для них демократия – это вседозволенность. Страшно становится. Дай Бог, чтобы хуже не стало.

После этих слов в их разговоре настала короткая пауза. На мгновение каждый задумался о чём-то о своём, о самом дорогом и сокровенном. Затем обсудив несколько рабочих вопросов и договорившись о скорой встрече, друзья расстались, пожав друг другу руки.

Глава II

Прошло меньше полугода, как вдруг коллеги перестали узнавать своего любимца. От прежнего Димыча не осталось и следа. Его виски резко поседели, глаза поблекли, спина стала ещё более сутулой, напоминающей панцирь старой черепахи. Ещё совсем недавно этот красавец мужчина, хирург – золотые руки, счастливый семьянин, культурный, внимательный, всегда и всем готовый прийти на помощь, теперь казался замкнутым, не общительным, а временами даже рассеянным, что категорически не допустимо в работе хирурга. Опоздание на работу для него стало нормой. Видя ужасные изменения в облике и поведении обожаемого начальника, сотрудники хирургического отделения то и дело спрашивали друг друга – что происходит с Димычем, и по какой причине он так сильно изменился? Но ответа никто не знал. Отношения с женой у него были прежними. Они продолжали созваниваться по несколько раз в день. Но именно с недавнего времени, по окончанию рабочего дня, Димыч стал пулей убегать из института. Казалось, что именно этого момента он только и ждал весь день.

В один из рабочих дней, после утреннего обхода пациентов, к Димычу подошла медсестра и передала просьбу директора, немедленно зайти к нему. Ничего не ответив, хирург направился в его кабинет. Держась за перила, медленно преодолевая ступеньку за ступенькой он предугадывал тему предстоящего разговора.

Холодно поздоровавшись, не дожидаясь приглашения Димыч сел на стул и скрестив на груди руки понуро опустил голову. В этот момент он был похож на несчастного заключенного находящегося в ожидании обвинительного приговора. С изумлением глядя на друга, директор начал неприятный для обоих разговор.

– Дима, что с тобой происходит? У тебя проблемы?

– Понятно, жалуются, – сказал хирург с не свойственной ему иронией.

– Да нет, не угадал. Не жалуются, а переживают. Говорят, ты стал не узнаваемым. И как я понимаю – это абсолютная правда.

Высказав своё мнение, директор продолжил говорить спокойным уверенным тоном, тщательно подбирая слова.

– Мы давно не виделись, не общались. У меня то совещания, то командировки, я домашних то своих вижу редко, не то что друзей. Послушай, – продолжил он, пытаясь удержать разговор на дружеской ноте, – Кажется последний раз мы общались на торжестве, посвящённом поступлению твоей дочери в Университет? Да, точно! У вас на даче. Ну и пир вы тогда закатили!

– Да-да-а-а, пир… – глядя куда-то в сторону, сквозь зубы проговорил Димыч.

– Что случилось? Посмотри до какого состояния ты дошёл! У тебя руки скоро начнут трястись, а ведь ты хирург, при том не просто хирург, а хирург гениальный. Ты человек, который помогает людям вернуться к нормальной жизни, а подчас и сохранить жизнь!

Отсутствие со стороны Волжанова какой-либо реакции очень удивило директора.

– Послушай Дима. Я твой начальник, но в первую очередь я твой друг, и я хочу помочь своему другу. Не думал, что когда-нибудь мне придётся объяснять тебе прописные истины. Скажу одно, в таком состоянии и с таким настроением у тебя скоро начнутся ещё большие проблемы. Ты это понимаешь?

– Да понимаю. И ещё я понимаю, что мне действительно нужна помощь. Вопрос только в одном – кто может мне помочь? – резким тоном ответил Волжанов, впервые за время визита взглянув на Анатолия.

Заметив у Димы слегка опухшие веки и покрасневшие глаза, директор понял, что друг в беде. Ничего не ответив, он встал из-за стола, подошёл к двери и приоткрыв её сказал секретарше.

– Валентина Петровна, пожалуйста, в ближайший час меня нет ни для кого! Только если что-то архиважное.

Затем сев на стул около Волжанова и положив руку ему на плечо, директор по-дружески сказал.

– Ты слышал, у меня есть время, оно твоё. Рассказывай, ведь я от тебя не отстану.

Нервно ломая пальцы, Дима пытался собраться с мыслями. Наконец, после глубокого вдоха и резкого выдоха, что помогало ему избавиться от нервного напряжения, он заговорил.

– Ты Толя первый, кому я поведаю правду о том, что произошло. Может для кого-то эта ситуация покажется ерундовой, но для нашей семьи – это трагедия! Нет-нет, не беспокойся, все живы и здоровы. Как бы это объяснить… Понимаешь, нарушен покой, нарушен до такой степени, что ещё чуть-чуть и я окончательно сорвусь.

От услышанного директор побледнел.

– И кто ж посмел? Не томи, говори.

– Удивишься, но это наша дочь, наш Котёнок.

– Что-о-о? Катя? Каким образом?

Да таким, что той Кати, которую все знали, как ласковую, скромную и воспитанную девочку, теперь уж нет!

– А кто есть? Прости, я не совсем понимаю. Она что, перевоплотилась?

– Вот-вот, ты нашёл подходящее определение – перевоплотилась. Прям как в сказке, по не известной причине превратилась девочка не понятно в кого. Только мы не сказочные герои, и у нас с Танюшей нет более сил бороться с её хамством, наглостью и непристойным поведением.

– Ничего себе. Вот удивил, так удивил. Да как такое возможно? Нет, конечно, я тебе верю, но объясни с чего всё началось? Так вдруг резко измениться? Можно подумать, что она действительно заболела. Но! Любое заболевание имеет причину, определив которую, и желательно вовремя, можно помочь больному. – в шутливой форме заявил директор, изображая из себя лектора мединститута.

– Шутить изволите, а мне не до шуток, сударь. Вот получить от вас дельный совет – это было б здорово. Ладно, – глубоко вздохнув сказал Волжанов, – Расскажу всё подробно, иначе не разобраться.

– Говори, я слушаю, – сосредоточившись ответил директор.

– Так вот, Катенька поступила в Университет сама, своими силами, а не по блату, как многие из её подруг. Этой победой она очень гордилась, и мы тоже. По этому поводу на большом семейном совете было решено устроить праздник. Ты помнишь, какие замечательные подарки были преподнесены ей, приглашёнными к нам на дачу гостями?

– Ещё бы! – широко улыбаясь ответил директор.

– Да, девочка студенткой стала. Прошло то время, когда её задаривали игрушками и красивыми платьицами. Все постарались от души. Ну а как иначе, единственная дочь, единственная внучка, единственная правнучка. Моя мама подарила ей золотое колечко с брильянтиком, очень красивое и элегантное. Мы с Танюшкой шикарную импортную дублёнку и сапоги на высоком каблуке. Специально для этого случая деньги копили. Спасибо тёще с тестем, обменяв деньги на чеки, они помогли нам купить всё это в «Берёзке». А какой замечательный портфель из натуральной кожи подарили ей Танюшины родители, помнишь?

– Конечно помню! Честно говоря, я тогда позавидовал твоей дочери. Уж больно портфель был хорош, точь-в-точь как у нашего замминистра.

– Ну не скромничай. А ручка с золотым пером? Ваш подарок оказался под стать тому портфелю. Однако признаюсь, что больше остальных своим подарком нас удивила наша Маша. Я потерял дар речи, когда увидел – это! Серьги, необыкновенной красоты, два огромных каплевидных изумруда висящих на брильянтовых бантиках. На мои попытки дознаться откуда у неё такое богатство, бабуля шутливо уходила от ответа, каждый раз повторяя одно и то же.

– Не твоё внучек дело. Дарю – что хочу, а где взяла – там уж нет, – и точка.

Вспоминая этот момент праздника, Анатолий не мог не высказать своего мнения.

– Да уж, тогда Мария Александровна удивила всех. Её подарок оказался поистине царским. А что сама Катя?

– Ты же видел, она была в восторге от всех подарков и даже в знак благодарности пообещала стараться жить и учиться так, чтобы мы могли ей гордиться.

– Помню, помню. Рассказывай дальше.

– Через месяц жена уезжала с театром на гастроли в Ригу и так как мне дали отпуск в то же время, Катюше пришла замечательная идея, поехать туда всем вместе. Рига – прекрасный город, есть чем полюбоваться! Дождавшись, когда Танюша освободится от работы, мы втроём бродили по городу, знакомясь с его историей и культурой. Но самое большое впечатление на нас произвёл Домский собор, с его незабываемыми концертами органной музыки. Это было восхитительно! Слушаешь и растворяясь в музыке улетаешь в далёкое прошлое… Из Риги я позвонил моему сокурснику по мединституту, который живёт в Юрмале. Узнав, что я с женой и дочерью нахожусь в Риге, Иварс сделал нам сюрприз. По окончании гастролей Танюшиного театра, он приехал за нами на машине и забрал к себе в гости. Побережье Балтийского моря, необыкновенный воздух, сосны и гостеприимный дом моего друга делали наш отпуск по истине райским. Вечерами гуляя по набережной, мы обязательно заходили в уютное кафе, где наслаждались ароматным кофе и вкуснейшими пирожными. Однажды, выйдя из кафе мы направились по набережной домой. Я взял жену под руку, Катюша шла впереди нас. Высокая, стройная, длинноногая, в лёгком шифоновом платье она напоминала «Бегущую по волнам». У неё было весёлое настроение, она не просто шла, она кружилась, напевая какую-то мелодию. Вдруг, к ней подошёл молодой человек и положив руку на плечо, что-то шепнул на ухо. Дочь побледнела и резким движением скинув с плеча руку незнакомца закричала.

– Па-а–па! Ма-а–ма!

– Увидев подбегающих родителей, парень исчез. Катюша долго не могла успокоиться. Рыдая у меня на груди, она не переставая повторяла одни и те же слова. – За что? За что?

– Что он тебе сказал? – спрашивали мы.

– Гадость, ужасную гадость! Я не смогу этого повторить!

– Конечно придя домой я рассказал об этом инциденте другу. К нашему удивлению, он не задумываясь объяснил причину происшедшего. Оказалось, нашу дочь приняли за приезжую проститутку, которых не мало появляется на побережье, именно в летнее время. И дабы впредь нам избежать неприятностей такого рода, Иварс пояснил.

– Вы что не видите, у вас же дочь – королева красоты! Когда она идёт по улице, мужики шеи сворачивают. Уже все соседи поинтересовались – откуда взялась эта красавица? А парень пристал к ней потому, что шла она, как ему показалось одна. Здесь вечерами по набережной приличные девушки без сопровождения не ходят. В добавок ко всему, Иварс счёл нужным дать совет, который мы, к сожалению, тогда недооценили.

– Ну родители, вы даёте! – говорил он, посмеиваясь над нами. – Вырастили такую красоту, теперь держитесь, от ухажёров отбоя не будет, и не только от них… А что бы её красота ей боком не вышла, об этом уж сейчас вам стоит позаботиться, и поторопитесь…

– Нет, мы не перестали гулять по набережной. Просто теперь Катюша от нас ни на шаг не отходила. Как ребёнок, боящийся потеряться, она крепко держала нас за руки, практически не поднимая глаз. А мы, то и дело замечали восхищённые мужские взгляды, останавливающиеся на нашей дочери. Да, она действительно повзрослела и похорошела, но Катюша никогда не станет легкомысленной вертихвосткой. Это у других, хорошие девочки превращаются в плохих, а наша Катя не такая, ей это не грозит. Какими же наивными мы были…

– Так что? После того случая, как говорит молодёжь, «ей крышу снесло»?

– Нет, что ты! Она была так сильно напугана, что мы даже заволновались. А вдруг наша скромница замкнётся в себе, ведь она такая впечатлительная? Я даже хотел обратиться за советом к знакомому психологу. Но ситуация нормализовалась сама собой, когда мы поговорили с ней на тему её вступления во взрослую жизнь, рассказав о существовании множества человеческих пороков, которым следует научиться противостоять. Убедили стать более внимательной к окружающим, особенно когда нас не будем рядом. Ну и конечно напомнили о женской гордости и целомудрии, о чём девушке не стоит забывать ни на минуту.

– Ну хорошо, а когда же началось это её перевоплощение в плохую девочку?

– спросил директор, не заметно взглянув на часы, стоявшие у него на столе. Он боялся, что зазвонит телефон или войдёт секретарша и Димыч не успеет рассказать до конца свою историю. Но Волжанов, не замечая волнения друга продолжал говорить.

– Пожалуйста Толя, если можно, не торопи меня. Очень важно ничего не упустить, в противном случае, будет трудно понять и разобраться, откуда у нашей проблемы «ноги растут». И так, наступило первое сентября. В этот день Катюша приехала из Университета необычайно счастливой, у неё рот не закрывался. Она с восхищением рассказывала о преподавателях, о сокурсниках, и том, что всё просто замечательно! С первого же дня она целиком погрузилась в учёбу. В нашем доме стали раздаваться многочисленные звонки. Если звонили подруги или сокурсницы, то Катюша разговаривала с ними очень коротко. Она всегда считалась с нами, помня о том, что в любой момент мне могут позвонить с работы. А если слышала мужской голос, то сразу просила более не беспокоить её и клала трубку. Нам нравилось такое поведение дочери. Однако, мы считали нужным пожурить её, говоря следующее.

– Катюша, но это уж слишком категорично. А вдруг этот человек влюблён в тебя и страдает. А ты даже не желаешь его выслушать.

– Ну и пусть себе страдает, это его проблема. Липнут как мухи. И что, мне теперь прикажете каждого выслушивать, жалеть и объяснять почему он мне не нравится? Это же унизительно!

– Но по прошествии короткого времени, каждый вечер в одно и тоже время в нашем доме стал раздаваться телефонный звонок, на который Катя отвечала с удовольствием и не долго поговорив прощалась до завтра. Чувствуя наше любопытство, она не стала дожидаться расспросов и стесняясь объявила, что у неё появился молодой человек, парень на курс старше с исторического факультета. Ею было подчёркнуто, что он хорош собой, высок, строен, ну а имя у него самое что ни на есть сказочное и доброе – Иван. Ко всем прочим достоинствам, оказалось, что он играет на гитаре в Университетском ансамбле и выступает за студенческую сборную Москвы по волейболу. В общем у него масса положительных качеств, а главное он настоящий джентльмен, так как уже неоднократно заступался за нашу Катю в не равной схватке с мерзавцами. Описание поклонника нам понравилось, но повода для знакомства пока не было.

Жизнь шла своим чередом. Незадолго до Нового года, Катя сообщила, что приглашена на свадьбу сокурсницы, куда намерена пойти с Иваном. Естественным образом встал вопрос, в каком наряде пойти дочери на свадьбу? Мы не видели в этом проблемы, так как у неё было что надеть. Но когда она показала нам пригласительную открытку, где было указано: женщины – вечернее платье, мужчины – костюм или смокинг, нашему возмущению не было предела.

– Что за бред? И кому пришло в голову диктовать гостям в чём им приходить?

И где это у нас возможно купить вечернее платье для молоденькой девушки?

Но когда узнали, что свадьба состоится в ресторане гостиницы «МЕТРОПОЛЬ», все вопросы отпали разом.

Мы сидели с понурыми лицами, как вдруг, Танюша кинулась к телефону и принялась обзванивать актрис её театра. Она вспомнила, что пару месяцев назад, кто-то из них ходил по гримёркам, предлагая купить у неё красивое длинное тёмно-зелёное платье с большим декольте. Муж-музыкант привёз его из-за границы, но ошибся размером. И нам повезло! Платье не было продано и таким образом досталось нашей дочери.

В назначенный день Иван появился в нашем доме, чтобы вместе с Катей поехать на свадьбу на такси, и пока жена помогала ей наряжаться, мы разговаривали. При всех своих достоинствах, ранее описанных нашей дочерью, несмотря на молодые годы, Иван оказался большим интеллектуалом и интересным собеседником. Наш разговор прервался совершенно неожиданно, когда мы вдруг услышали.

– А вот и я. Можем ехать.

С восторгом глядя на вошедшую в комнату Катю, мы оба лишились дара речи. Боже, как она была хороша! Забранные назад волосы, длинная гордая шея, глубокое декольте и белые атласные перчатки выше локтя, делали её похожей на настоящую леди, статную и обворожительную. Платье сидело идеально, а его цвет подчёркивал красоту её зелёных глаз. Здесь как нельзя лучше подошёл подарок нашей Маши. Тогда Катя впервые надела изумрудные серьги на брильянтовых бантиках. Ахая и охая, мы долго не могли ею налюбоваться, от чего дочь застенчиво краснела. Сдвинуть ситуацию с мёртвой точки помог Иван.

– Мадемуазель, нам пора. Позвольте проводить вас до кареты, – сказал он, предложив Кате взять его под руку. В ответ на такое обращение дочь тихонечко хихикнула. Иван ждал, не выходя из образа, и тогда Катя решила подыграть ему. Поочерёдно поцеловав нас в щёку, она исполнила лёгкий реверанс и сказала.

– Маменька, папенька, я покидаю вас, я еду на бал!

После чего взяла Ивана под руку, и они направились к выходу.

За эту чудесную импровизированную сценку им в след полетели наши аплодисменты. Проводив ребят до такси, ожидающее их у подъезда, мы вернулись домой.

В следующее мгновение, мысленно распрощавшись с приятными воспоминаниями, Волжанов вновь погрустнел. Услышав за дверью в приёмной чьи-то голоса, он заволновался и спросил.

– Сколько у нас ещё есть времени?

– Не волнуйся, предостаточно, продолжай, – спокойно и убедительно ответил Анатолий.

Желая успеть рассказать всё до конца, Дима заговорил очень быстро.

– Ну вот я и подошёл к главному. Именно после той свадьбы в Метрополе, с Катей стали происходить резкие перемены. У неё появилось множество новых подруг, и отказавшись от прежних обязанностей по дому, она стала часами разговаривать с ними по телефону. Ты слышал историю, когда на экстренную операцию меня привезли в институт в милицейской машине с мигалкой?

– Нет не слышал, такого мне не докладывали, – хохотнув ответил директор.

– Как говориться – смешно, да не до смеху. Я был дома. Мне могли позвонить с работы, если вдруг состояние одного из пациентов ухудшится и ему потребуется срочная операция.

– Ближе к вечеру в квартиру входит Катя и сразу садится к телефону. С кем-то весело разговаривая она не торопливо раздевается, игнорируя мою просьбу долго телефон не занимать. Так продолжалось более часа, когда вдруг раздался звонок в дверь. На пороге моей квартиры стояли два молодых милиционера. Оказалось, не сумев до меня дозвониться, старшая медсестра позвонила в ближайшее от нас отделение милиции и объяснив ситуацию попросила помощи. Ты думаешь наша дочь почувствовала себя хоть сколько-нибудь виноватой и извинилась? Нет! Демонстративно бросив телефонную трубку, она ушла к себе в комнату, а я от стыда был готов сквозь землю провалиться. Затем эти же ребята, с сиреной и мигалкой доставили меня в институт. Благодаря им я успел вовремя.

– Слава Советской милиции и нашей смекалистой старшой! – словно речёвку произнёс Анатолий, после чего с большой долей иронии спросил.

– Я так понимаю, чем дальше в лес, тем больше дров?

На что в ответ, Волжанов лишь молча кивнул головой.

– А что у неё с учёбой?

– О-о-о, это без проблем! Несмотря на частые встречи с подругами, на посещение дискотек и бессчётное количество дней рождения, Катя продолжает учиться на отлично, стабильно получая повышенную стипендию.

– Тогда в чём проблема? Что-то я не пойму. Учится отлично, ну нахамила пару раз, так уж сразу и трагедия? – чуть раздражённо спросил директор.

– Ты не понимаешь! Она не просто изменилась, она изменилась кардинально, при том как-то уж больно резко. Характер, поведение, внешний облик – всё стало другим, от скромности и следа не осталось. А её отношение к нам стало исключительно потребительским.

Наполовину отрезав свою великолепную косу, она стала постоянно ходить с распущенными волосами, стала красить ресницы и губы. Взяла в привычку по долгу любоваться собой у зеркала. Ну это ладно, пусть. В конце концов не школьница уже. Но дальше – больше. Одетая и обутая с ног до головы, она постоянно требовала купить ей то одно, то другое, ссылаясь на сокурсниц и подруг, которые одеты куда моднее и богаче чем она. Её запросам не было ни конца, ни края. Напомнив дочери, что «печатного станка» у нас как не было, так и нет, она рассмеялась, посоветовав мне перестать работать на государственную машину и открыть свой медицинский кооператив. Ну а наше мнение, что кооперативы открывают бандиты, а работать туда идут недоучки и бездарности, она просто отвергла. С каждым днём её хамское поведение набирало обороты. Как-то утром собираясь в университет, она вышла из своей комнаты в такой короткой юбке, что у нас перехватило дух. Но Танюша, совладав с эмоциями, нашла в себе силы спокойно спросить.

– Тебе не кажется, что юбка слишком коротка?

– Пусть кривоножки скрывают свои ножки! – ответила дочь и хлопнув дверью ушла.

Вскоре Танюша заметила, что, Катя без разрешения пользуется ювелирными украшениями из её шкатулки. Потребовав от дочери объяснения, мы услышали следующее.

– Да ладно вам. Подумаешь, взяла поносить.

После этого Катя стала частенько надевать подаренные ей прабабушкой серьги. Мы пришли в ужас и, естественно, попытались объяснить, почему этого не следует делать.

– Катюша. Эти серьги нельзя носить каждый день, тем более с джинсами. Ты должна понимать – это не копеечная бижутерия. Ты не боишься, что их могут отобрать у тебя вместе с ушами? Времена то нынче бандитские.

На что дочь ответила, что рядом с ней всегда есть кто-то, кто сможет её защитить.

Дальше ещё интереснее. Если до недавнего времени для Кати было недопустимо прийти домой позже десяти вечера, то теперь, она частенько возвращалась ближе к полуночи.

Но седые волосы на моей голове появились после ночи, когда – двенадцать, час, два, а её нет! Мы обзвонили всех, кого могли, а позвонив Ивану узнали ещё одну плохую новость – они давно расстались. Несмотря на это, в третьем часу ночи парень примчался к нам домой. Мы не спрашивали его о причине разрыва их отношений, не до этого было. Нервно набирая номер за номером, он обзванивал университетских знакомых, но, к сожалению, безрезультатно. Я подключил все имеющиеся у меня связи в городских службах: милиция, травмпункты, больницы, морги. Нет, нигде Катя не была обнаружена. Решив напоить нас чаем, Танюша пошла на кухню и там упала в обморок. Напуганный и растерянный я бросился к телефону вызывать скорую. Долго объясняя кому-то на другом конце провода возможный диагноз, повлекший за собой обморочное состояние моей жены, я услышал вопрос.

– Мужчина, вы по профессии кто?

Придя в себя от этого вопроса, я извинился и отказался от вызова. Было ужасно стыдно.

К счастью, обморок не был глубоким, давление у неё резко упало, нервы. Приведя Танюшу в чувство, я сделал ей укол, и она уснула. Не в силах больше ждать, я решил выйти на улицу, оставив жену под присмотром Ивана. Простояв там до четырёх утра и почти околев от холода, я уже было хотел вернуться домой, как вдруг увидел иномарку, заезжающую в наш двор. Машина остановилась у нашего подъезда и.…, из неё вышла наша Катя, сопровождаемая не очень молодым мужчиной. Деликатно держа под руку, он подвёл её к подъезду. Не замечая меня, они продолжали о чём-то весело разговаривать. Мужчина открыл дверь пропуская даму вперёд и тут им пришлось наконец то заметить меня, так как я стеной встал между ними.

– Мужик, ты чего? – услышал я в тот же миг.

– Папа?! – увидев меня испуганно сказала Катя.

– Да, это я. Видите ли, я тот самый мужик, который является отцом вашей спутницы, – не скрывая возмущения ответил я.

– Извините, – пробормотал он. – Я просто хотел довести Катю до двери квартиры.

– Нет, не извиняю! Так как вы должны были это сделать часов пять тому назад, – резким тоном ответил я.

– Папа! Я не узнаю тебя! Что за тон? – нравоучительно сказала дочь, решив пристыдить меня.

– Нормальный тон, тон заботливого отца, – дерзко ответил я, сам себя не узнавая.

– Но я, я совершеннолетняя, и.… – попыталась возразить Катя, но я не дал ей этой возможности.

– Иди домой, совершеннолетняя, там и поговорим! – ответил я, запихивая дочь в подъезд. После чего, окончательно осмелев, встал спиной к двери и обратился к её спутнику.

– Советую «молодой человек», немедленно удалиться, в противном случае, буду вынужден отправить вас ко мне на работу!

– Эта фраза мне особенно удалась. Эффект был потрясающим!

Волжанов даже заулыбался, вспоминая эту ситуацию.

– Будучи во хмелю, мужик долго напрягал мозги, пытаясь сообразить, какую такую работу я имею в виду, и после затянувшейся паузы наконец спросил.

– Вы-ы что, в ми-и-лиции работаете?

Стараясь не рассмеяться, я отвечал сквозь зубы.

– Нет! Я работаю в Склифосовского! Я хирург – костолом! Желаете на себе испробовать мои профессиональные навыки? – реакция последовала незамедлительно.

– И-и-звините… До свидания, – пятясь спиной к машине пролепетал мужик. Он с трудом открыл дверь, машина долго не заводилась, видимо со страха не мог попасть ключом в замок зажигания, но в конце концов уехал.

В этот момент в кабинете раздался громкий хохот. Волжанов настолько ярко и эмоционально передал атмосферу этого эпизода, что директор был не в силах сдержаться и сбросив напряжение рассмеялся от души. Вытирая очки, забрызганные весёлыми слезами, он сказал.

– Ну Дима, ты даёшь! Видел бы ты себя со стороны. Ты и угрозы? Это же не совместимо! Довели тебя дружище, довели…

– И не говори. Я сам на себя удивился. Но не скрою – остался собой доволен.

– Продолжай, продолжай. И что ж было дальше? – поторопил директор.

– Мы молча ехали в лифте. Я смотрел в глаза дочери пытаясь увидеть в них хоть немного стыда и раскаяния, но вместо этого констатировал, что она пьяна. Войдя в квартиру и увидев Ивана, Катя тут же набросилась на него.

– А ты что здесь делаешь? – кричала она, – Ты что не понял, между нами, всё кончено!

– Глядя на неё с огромным изумлением Иван хотел что-то сказать, но передумав молча оделся и попрощавшись ушёл.

– Выяснять отношения с ней тогда было бесполезно, она себя не контролировала. Меня больше волновало состояние Танюши. Предположив, что от услышанного скандала она может проснуться, глядя на дочь как удав на кролика, я устрашающе сказал:

– Не смей шуметь, иди спать. Разговора не будет.

– Но я не понимаю в чём провинилась? – завопила она.

– Протрезвеешь, объясню, а сейчас иди спать! – настойчиво ответил я, и ушёл. Мне оставалось спать чуть больше трёх часов.

– Дима! Дима! Вставай! Мы проспали! – говорила Танюша, теребя меня за плечо. Заглянув в комнату дочери и убедившись, что она преспокойненько спит, мы собрались в считанные минуты и пулей выскочили из дома. В машине ехали молча и только на полпути заговорили о событиях сегодняшней ночи. Нащупав у жены пульс и убедившись, что самочувствие её вполне нормальное, я поведал ей историю возвращения нашей дочери. Выслушав меня, Танюша заплакала.

– Боже мой, боже мой, какой ужас, какой стыд! Так дальше продолжаться не может! С ней следует серьёзно поговорить!

– И мы решили, что этот разговор должен состояться сегодня же. Высадив Танюшу у театра, я рванул на работу. Первый раз в жизни я не просто опаздывал, я опаздывал катастрофически, более чем на час. Самочувствие у меня было, как говорит великий Райкин – мерзопакостное, и внешний вид полностью ему соответствовал. Представь себе, не бритого, помятого, бледного хирурга, у которого не соображает голова, а руки отказываются что-либо делать. Кошмар! Катастрофа! На моё счастье, рабочий день оказался удивительно спокойным. После обхода пациентов состоялось какое-то собрание, даже темы не помню, так как благополучно его проспал. Операций не было, ни экстренных, ни запланированных, таким образом я отделался лёгким испугом, но нервов истрепал… Ощущая на себе недоумённые взгляды коллег, меня поедало чувство стыда, и я пообещал себе, что такого дня в моей жизни больше не повториться!

После этого признания Волжанов опустил голову и замолчал.

– Ну и …? Как показало время, этот день регулярно продолжает повторяться? Не правда ли? – спросил директор.

– Ты прав, – не поднимая головы ответил Волжанов.

– А почему я прав? Что ты предпринял чтобы изменить ситуацию?

– Да в том то и дело, – резко оживился хирург. – Мы не в состоянии что-либо изменить! Ну не бить же её? Она не идёт на контакт. Между нами стоит не пробиваемая стена. Катя смотрит на нас стеклянными, злыми глазами и орёт.

В тот раз именно так и было. Мы решили попытаться провести переговоры в спокойной домашней обстановке, без накала страстей. Поэтому приехав домой Танюша приготовила великолепный ужин и накрыла на стол в столовой. Я даже поставил бутылку вина, что принято в нашей семье исключительно по праздникам. Прихода дочери ждали долго. Она опять явилась в двенадцатом часу ночи. Сдерживая эмоции и не выказывая переживаний, мы предложили ей вместе поужинать и поговорить, но ничего не вышло. Катя не дала нам и слова сказать.

– Вы хотите поговорить? О чём? – заорала она. – Вы не считаетесь с моим мнением! Вам всё не так! Вы не понимаете, что я уже выросла! Ваши советы, ваша опека и нравоучения – мне всё это давно надоело! И если вас что-то не устраивает, то могу вообще уйти, мне есть куда!

Затем она подошла к столу, налила в бокал вина и выпив его залпом ушла в свою комнату. А утром, перед уходом заявила следующее.

– Пока я живу с вами, вы обязаны меня содержать и обеспечивать деньгами.

– Я молча достал из кошелька единственную лежащую там купюру достоинством в 25 рублей, всё что оставалось до зарплаты, и отдал ей. Даже не сказав спасибо, она взяла деньги и ушла.

Таким манером мы продолжаем жить и общаться вот уже несколько месяцев. Ожидая возвращения дочери, когда до полуночи, а когда и до утра, мы наблюдаем в окно одну и ту же картину, как из подъехавшей к нашему подъезду машины, в сопровождении мужчины выходит наша Катя. При том, что этих самых мужчин она меняет как перчатки. А на утро, сонные и измученные мы едем на работу. Силы на исходе. Танюша постоянно в слезах, а я седею, успокаивая её.

После всего сказанного Волжанов почувствовал облегчение. Выговорился, вот и полегчало. Теперь он пристально смотрел на друга, ожидая от него дельного совета.

– М-да-а-а… Вышла девочка погулять – да и заблудилась, – сказал Анатолий, постукивая пальцами по столу. – Катя прежняя и эта, «новая» – две абсолютные противоположности. Но что именно послужило причиной её перевоплощения, пока мне не понятно. Хотя… Думаю, что без влияния новоиспечённых институтских подруг здесь не обошлось. А тебе не приходила мысль поговорить с её парнем, ну с этим…

– С Иваном?

– Ну да, с ним.

– Так они же расстались.

– Так вот найди его и выясни, что стало причиной разрыва их отношений? И потом, наверняка у них существовал круг общих знакомых, которые…, – Волжанов тут же подхватил его мысль, не дав возможности высказаться до конца.

– Да, да, точно! Надо встретиться с Иваном! Наверняка он всех её подруг знает.

– Ну вот. Глядишь, что-то да прояснится. Послушай, а что по поводу этой проблемы говорят твоя мама и бабка? Они в курсе?

– Что ты! Матушка даже не подозревает, что в нашей семье идёт «война». Скрываем как можем, оберегая её здоровье. При встрече делаем вид, что существуют некие разногласия во взаимоотношениях с дочерью, но ничего серьёзного. Девочка мол выросла, ну выпендривается малость, так это пройдёт. Она верит, пока верит, но чувствую долго нам не продержаться. А у нашей Маши мы не были очень давно, вот это плохо. Боюсь ей на глаза показываться. Знаю, что сильно изменился, и она сразу поймёт о наличии у меня некой проблемы. А волновать старушку не хотелось бы. Она уже неоднократно звонила матушке спрашивая, где мол Дима? Почему у меня давно не был? Как Танюша и Катюша? А мне нечего ей сказать, нечем порадовать нашу родоначальницу. Ну даже если и расскажу, то наверняка в ответ услышу, что мы мол сами во всём виноваты, избаловали девчонку и так далее. Хотя сейчас мне вспомнилось вот что. При всей своей любви к правнучке, последние года два Маша стала как-то странно на неё поглядывать. Я замечал это неоднократно, при том не я один. Сядет бабуля где-нибудь в сторонке, съёжится, прищурится и разглядывает Катеньку, словно пытается в ней что-то найти, словно в чём-то её подозревает. Мои попытки получить от неё разъяснение по этому поводу оказались безуспешны. Она умело уходила от ответа, переводя разговор на другую тему. Согласись, это странно, а главное не понятно?

– Так поезжай к бабке и поговори с ней, только откровенно поговори. Мне почему-то кажется, что она сможет вам помочь. Твой отец, мой учитель, всегда восхищался своей матерью, считая её очень мудрой и проницательной женщиной. Он говорил, что она обладает способностью видеть в людях то, что другим не ведано. А ещё я заметил, что человек она немногословный, пустых разговоров не выносит. Но уж если что когда скажет, то в самую точку, и не поспоришь с ней, так как чаще всего она оказывается права.

– Согласен, мы тоже так считаем, за это её и любим.

– Ну вот видишь, поезжай, пока дело не зашло куда дальше. Кто знает, что вашей Катеньке в голову придёт.

– Решено! Сегодня же вечером и поеду, провожу Танюшу и сразу к бабуле в Серебряный бор. Матушка собиралась к ней ещё в начале недели, да приболела, простудилась, и машина у неё в ремонте. Поеду вместо неё. Спасибо тебе Толя за совет. Я боялся Маше на глаза показаться, оттягивал этот момент как мог, а сейчас хочется с ней поскорей увидеться и поговорить. И если б не ты, я бы до этого не додумался. Как говорится «одна голова хорошо, а две лучше». Спасибо тебе.

– Ты поедешь без Танюши?

– Да, поеду один. Она сегодня уезжает на несколько дней в Ленинград. Её подруга по хореографическому училищу работает в «Мариинке», и Танюша получила от неё приглашение на премьеру нового балета. Наконец-то за последние несколько лет у них появилась возможность повидаться. Но если бы ты знал, чего мне стоило уговаривать жену согласиться на это приглашение.

– Премьера, подруга, почему бы и нет?

– Да из-за этой «войны» она боится оставлять меня одного наедине с Катей. А ей просто необходима эта поездка. Общение с любимой подругой, премьера балета, обожаемые Невские набережные, всё это поможет ей отвлечься и отдохнуть. Эта огромная порция положительных эмоций сработает лучше всякого лекарства.

– Никаких сомнений! Так она согласилась?

– Согласилась, но как-то так… Нет уверенности, что не вернётся с полпути, я её знаю… Но если скажу, что поеду к бабуле и меня в выходной вообще не будет дома, то уедет со спокойной душой, а для меня это очень важно.

– Ну и отлично! – с облегчением сказал директор, шлёпнув руками по коленкам.

– А теперь послушай меня уже как директора, – продолжил он официальным тоном, каким всегда разговаривал с подчинёнными. – В жизни всякое может случиться, но впредь постарайся, что бы семейные проблемы не влияли на работу. Ибо для хирурга твоей квалификации это не позволительно. Есть операции, которые могут быть успешно проведены только твоими руками. И не дай Бог, если из-за твоей хандры пострадает хоть один пациент. Этого себе ты простить никогда не сможешь. Ну а как друг, скажу следующее. Проблема, возникшая в вашей семье, тебя здорово подкосила, ты выбит из колеи, чему я удивлён. Прости, но я помню, как тяжело было пережить тебе преждевременный уход из жизни сначала деда, а потом отца. Ты держался, не позволяя эмоциям взять над тобой верх. А твоя дочь, и это главное – жива и здорова. Да, на сегодняшний день существует некая проблема в ваших взаимоотношениях, так решай её! Ищи причину, проси помощи у кого угодно, верни спокойствие и счастье, которое теперь грубо нарушено. А прямо сейчас, будь добр, соберись и выйди из этого кабинета таким, каким ты был несколько месяцев назад. Тебя любят, в тебя верят, за тебя переживают. Надеюсь, ты меня понял.

Если от имени директора Анатолий говорил довольно жёстко, то поменяв тон на дружеский он говорил так искренне, так проникновенно и убедительно, что у Волжанова по спине пробежали мурашки.

– А ведь он прав! Абсолютно прав! Прав на все сто! – подумал Волжанов, и в тот же миг, на его лице появилась улыбка. Он встал и отвесив низкий до земли поклон сказал.

– Спасибо тебе, свет наш Анатолий Сергеевич!

И протянув к нему руки продолжил.

– Спаситель! Дозволь облобызать тебя, мой друг сердечный!

После чего они обнялись и долго от души смеялись.

– Ну вот, другое дело. Смеёшься, шутишь – значит пошёл на поправку, значит будешь жить, – не унимаясь от смеха сказал директор.

Неожиданно дверь открылась и в кабинет вошла секретарша.

– Извините, я стучалась, но вы так громко смеётесь.

– А-а-а, Валентина Петровна! Как дела в нашем Склифосовском царстве-государстве, всё спокойно? – спросил директор, удивляя секретаршу своим приподнятым настроением.

– Да Анатолий Сергеевич, всё в порядке. Я должна напомнить, что через час вас ждут на совещание в министерстве.

– Спасибо, спасибо, я помню. Вот сейчас избавлюсь от этого клиента, пообедаю и поеду. Вы свободны, – и секретарша ушла.

– Ну что, пойдёшь со мной обедать друг сердечный? – похлопав Волжанова по плечу спросил директор.

– Нет, спасибо, иди-ка ты сам – обедать, а я пойду в отделение. Поди обыскались уж меня, – всё в той же шутливой форме ответил хирург.

И договорившись поддерживать связь как можно чаще, друзья распрощались.

Волжанов вышел из кабинета действительно другим человеком. Нет, не прежним, не таким каким он был несколько месяцев назад, до того состояния ему было ещё далеко. Но по нему было видно, что он встал на путь возрождения. Он шёл по отделению и улыбаясь здоровался со всеми подряд. Коллеги – врачи и весь персонал хирургического отделения был приятно удивлён, заметив разницу в облике любимого начальника. На приём к директору ушёл один Димыч, а вернулся совсем другой. И не важно, что именно там произошло, важно, что это сработало и пошло на пользу их любимцу.

Из своего кабинета Волжанов позвонил матушке, обрадовав известием о желании навестить бабулю прямо сегодня. Эта идея ей очень понравилась, но больше всего она была рада слышать весёлый голос сына.

– Дима, сыночек, у тебя правда всё хорошо? – спросила она в надежде услышать подтверждение.

– Конечно всё хорошо! А будет ещё лучше!

Он говорил эти слова ощущая необыкновенную уверенность в том, что так оно и будет.

– Пожалуйста не забудь купить, что-нибудь сладкого. Ты же знаешь – наша Маша большая сластёна.

– Да – да, я помню и обязательно что-нибудь куплю.

После работы Волжанов поехал за женой в театр, откуда он должен был отвезти её на Ленинградский вокзал. Рассказав о сегодняшнем разговоре с Анатолием и о его совете поговорить с Машей, ему удалось убедить Танюшу ехать в Ленинград без всяких опасений. Они долго стояли на перроне около вагона. Обнимая жену, Волжанов убеждал её, что скоро, как и прежде всё будет хорошо.

Глава III

БАБУЛЯ ИЛИ ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Проводив жену, Димыч сел в свой «жигулёнок» и помчался в Серебряный бор на дачу к бабуле. Всю дорогу он думал, с чего стоит начать этот не простой разговор? И только подъехав к дому вспомнил, что забыл заехать в магазин.

– Стыдно внучок, ой как стыдно приехать к любимой бабулечке с пустыми руками, – стыдил он себя покидая машину.

В доме горел свет, слышались звуки музыки, а из трубы валил дым. Это означало, что внутри горит камин, трещат дрова и сидя за столом около патефона, бабуля слушает любимого Шаляпина. Димыч не стал ни звонить, ни стучать, помня о привычке хозяйки закрывать дом только на ночь. Не слышно открыв дверь, он увидел предугаданную им картину.

– Дорогая моя! Ты не боишься, что тебя могут украсть?

– Ой, Димка! Напугал меня! – сказала Маша, и сняв иглу с пластинки направилась навстречу внуку. – Давно уж тебя жду, а тут заслушалась, задумалась и-и-и улетела куда-то в прошлое.

Поцеловав бабулю, Волжанов обнял её за плечи и виновато произнёс.

– Ты извини меня пожалуйста, что приехал с пустыми руками. Я по дороге задумался и забыл заехать в магазин. Если тебе что надо, так я прямо сейчас съезжу, ты только скажи. И вообще, как у тебя с продуктами, пайки ещё получаешь?

– Не волнуйся, продукты у меня есть, а вот пайков больше не будет.

– Почему?

– Вчера я позвонила и спросила о причине задержки доставки мне моего пайка. На что женский голос в хамской форме ответил, цитирую дословно – «Закончилась бабуся ваша коммунистическая халява», – и повесила трубку.

– Ну да, перестройка… Говорят коммунистической партии скоро не будет. Тебе жаль?

– Нет, ни сколько. Это должно в конце концов когда-то произойти. Я знаю одно, если бы все коммунисты были такими как мой муж и сын, то поверь, мы бы сейчас жили не хуже американцев. А эти «слуги народа» только и делали, что обворовывали да обманывали этот самый народ, прикрываясь высокими словами о патриотизме. Ведь я почти ровесница века, а значит, являюсь свидетелем всех их так называемых «свершений, достижений и деяний». И кто бы после них не пришёл к власти, исправить их ошибки за короткий срок не удастся. Это большая работа для нескольких поколений. Чего это мы с тобой в политику ударились, ты же после работы. Иди мой руки, ужинать будем, – перейдя на весёлый командный тон сказала Маша.

Только сейчас Волжанов заметил, что под белой оренбургской шалью, накинутой на плечи, на бабуле одет тёмно-синий спортивный костюм с белыми лампасами. Новым образом Маши, Волжанов был «убит на повал» и рассмеявшись спросил.

– Бабуль! Что-то я запамятовал. Ты за какую сборную выступала, по какому виду спорта?

– А-а-а, костюм тебе мой понравился? Это деда твоего, чистая шерсть, в нём тепло и удобно. Ну хватит болтать! Иди мой руки и садись, а я на секунду на кухню.

У окна на круглом столе стоял ещё тёплый самовар, хрустальная конфетница, доверху наполненная соответствующим содержимым, несколько розеток с вареньем, миска с пирогами, всевозможные соления, и накрытая полотенцем кастрюлька с варёной картошкой. Вернувшись с кухни, Маша принесла прозрачную стеклянную кастрюлю с горячим мясным гуляшом.

– Бабуль! Ты опять без посторонней помощи самовар на стол ставила? – обеспокоенно спросил Дима.

– Да, а что? Я как видишь в прекрасной спортивной форме. И жить буду до тех пор, пока в состоянии поднять этот замечательный самовар. Он у меня вместо штанги.

После этой фразы они громко рассмеялись и обняв бабулю, Дима крепко поцеловал её в щёку. А Маша, глядя на развеселившегося внука, даже вида не подала, что нашла в его облике большие изменения…

За ужином они говорили о снеге, коего этой зимой выпало огромное количество и о том, что его следует поскорей сбросить с крыши, пока он не превратился в корку льда. Так же говорили о новых соседях, о планах на лето и многое ещё о чём. Странным для Волжанова было то, что, Маша не спрашивала ни про Танюшу, ни про Катюшу, тем самым, не давая возможности перевести разговор на интересующую его тему. А ему самому не хватало духа признаться в истинной причине своего визита. Где-то через полчаса, положив на пустую тарелку нож и вилку, он сказал.

– Бабуль, спасибо большое, я сыт.

– А пироги, твои любимые с яблоками? – заботливо спросила она.

– Давай чуть позже, с чаем.

– Хорошо, будь, по-твоему. Тогда к камину, по коньячку и поговорить, – предложила Маша.

– По коньячку? Нет, я же за рулём.

– Но ты ведь можешь остаться ночевать у меня, и тогда за руль сядешь только завтра. Договорились? А сейчас, давай рассказывай, что у вас там за война?

Волжанов был настолько удивлён проницательностью Маши, что даже покраснел, и заметив блеск в её глазах, у него вырвалось.

– Ну ты бабуля и ведьма.

– Ведьма внучек, ведьма, можешь даже не извиняться. Только ведьма я безвредная, пользу приносящая, и тебе помочь постараюсь, – ответила она лукаво улыбаясь.

– Скажи, почему ты сказала – война?

– Догадалась. Это не трудно. Ещё несколько месяцев назад на твоей голове не было ни единого седого волоса. А сейчас? Спрашивается, вследствие чего мой внук, вдруг резко начал седеть? А возможно такое только в следствии не запланированных военных действий, в кавычках конечно. Скажу больше. На работе, как и прежде, у тебя всё хорошо. В противном случае я бы об этом уже знала, значит – проблема в семье. Или может я ошибаюсь?

– Да нет, ты в самую точку попала, – ответил Волжанов, вспомнив слова Анатолия о Маше, как о человеке мудром и проницательном.

– Тогда давай начнём, – предложила она.

Поставив на переносной столик графинчик с коньяком, две пузатые рюмки, блюдце с дольками лимона и шоколадные конфеты, они пересели в кресла у камина.

– Ты коньячок то наливай, чувствую не лёгким разговор будет. Так кто из твоих домашних войну затеял? – спросила Маша, хотя по её выражению лица было понятно, что она и сама может безошибочно ответить на этот вопрос.

Не торопливо разлив коньяк, Дима взял рюмку и вдохнув исходящий из неё аромат, сделал маленький глоток, после чего, сдавливая рюмку ладонями, с сожалением ответил.

– Это бабуля – наша Катя.

Никакой другой реакции, кроме ухмылки, от Маши не последовало.

– Хм… Ну, чего остановился? – спросила она, абсолютно спокойно. – Рассказывай, рассказывай, я слушаю.

– Но поняла ли ты кого я имею в виду? – спросил Волжанов.

– Если ты думаешь, что у меня проблема с головой, то глубоко ошибаешься. Твоя бабка пока ещё не выжила из ума и поняла, что «войну» затеяла ваша дочь, то есть моя правнучка. Продолжай, и постарайся не упускать подробностей.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто твоя реакция показалась мне странной. Ты будто знала, чьё имя я назову.

– Послушай Дима. Мою реакцию ты увидишь потом, когда наконец расскажешь всё, что хотел. Ну же!

Его рассказ начался с того памятного дня, когда здесь на даче праздновалось поступление Кати в Университет. То сидя в кресле, то расхаживая по комнате он говорил очень эмоционально. Маша слушала внука, неотрывно наблюдая за ним, и лишь иногда, прикрыв рот рукою причитала.

– Боже мой! Боже мой! Я так этого боялась…

Закончив свой рассказ, Волжанов плюхнулся в кресло, и резко выдохнув, сложил на груди руки.

– Ну что ж…, – после короткой паузы задумчиво произнесла Маша, и встав, куда-то медленно пошла.

– Бабуля, ты куда? – окликнул её Дима.

Обернувшись, она язвительно произнесла.

– Так говоришь мужчин меняет как перчатки, и серёг моих не снимает? Подожди минуточку, я сейчас, – и вышла из комнаты.

Через несколько минут она вернулась, держа в руках плоский свёрток, и положив его на стол попросила внука подойти к ней. Не понимая, что происходит, Волжанов следил, как медленно и аккуратно разворачивалось что-то, по-видимому, очень ценное. Наконец из вороха бумаги показалась не больших размеров картина, приблизительно 30 на 40 см. Взяв картину обеими руками она передала её внуку и сказала.

– Смотри. Кто это?

С картины в позолоченной раме на него смотрела дочь, правда выглядела она немного старше своих лет. Сидя вполоборота со скрещенными на коленях руками, Катя улыбалась сдержанной завораживающей улыбкой. Такой ракурс был выбран художником неспроста, ибо он, подчёркивал все прелести её поистине невероятной красоты. Длинная шея, слегка покатые плечи, прямая спина, изящный изгиб тончайшей тальи, и конечно же лицо. Её огромные зелёные глаза с длинными пушистыми ресницами, правильный прямой носик и пухленькие губки, были великолепны. А салатовое платье с глубоким декольте, большая белая шляпа с диковинными перьями, из-под которой на голые плечи падало несколько локонов её светло-русых волос и огромные каплевидные изумруды на брильянтовых бантиках в ушах, делали Катю похожей на великосветскую красавицу из девятнадцатого века. Единственно что показалось Дмитрию чрезмерным и даже неуместным, так это большое количество колец на её пальцах и колье из крупных каменьев на груди. По его мнению, здесь было достаточно бабулиных серёг, идеально подходивших к её глазам и цвету платья.

– Но откуда у Кати такой наряд? – подумал Волжанов, и продолжая рассматривать картину уверенно ответил.

– Это наша Катя. Красавица, что и говорить!

Заранее зная, чьё имя произнесёт внук, положив руку ему на плечо, Маша сказала.

– А теперь слушай. Ты прав лишь в одном. Имя девушки, изображённой на картине, действительно Катя. Только это не твоя дочь, а моя мать – Екатерина Степановна Вострякова, самая высокооплачиваемая проститутка Петербурга.

– Что-о-о? Это – твоя мать?

Часть 2

Глава I

Тайна, или ложь во благо.

– Да Дима. Эта женщина на картине – моя мать, твоя прабабка и прапрабабка твоей дочери. И поверь, я имею неопровержимые доказательства тому, что говорю.

– Странное чувство – видеть одно, а верить другому… – его мысли путались. – Как возможно такое внешнее сходство через несколько поколений?

Он нервно смотрел то на бабулю, то на картину, пытаясь найти нечто подтверждающее её слова. Читая мысли внука, Маша сказала.

– Переверни картину.

На её обратной стороне, в правом нижнем углу, Волжанов увидел автограф художника в виде неразборчивой подписи, а также без труда читающуюся надпись – ПЕТЕРБУРГ 1898 год.

– А вот и доказательство, причём неоспоримое. А серьги? Это же те самые…– подумал он, от удивления, чуть не сев мимо стула.

– Значит серьги, подаренные тобой Кате, принадлежали твоей матери?

– Ты правильно заметил – это они. И это ещё одно доказательство правдивости моих слов. Любой хороший ювелир подтвердит, что это работа мастера конца девятнадцатого века, а также то, что они уникальны и существуют в единственном экземпляре. Их стоимость необычайно велика.

В его голове возникло масса вопросов, ответ на которые он хотел получить как можно скорее. Это было не простое любопытство. Чувство существования какой-то тайны и мысль о том, что её разгадка может оказаться ключом к решению его собственной проблемы не давала ему покоя и он закидал Машу вопросами.

– Но откуда взялась эта картина, да ещё в таком великолепном состоянии? И почему ты её нам не показывала? Ты же говорила, что не помнишь своей матери, так как она скончалась вскоре после твоего рождения. И зачем надо было скрывать что эти серьги её? Откуда вдруг взялись такие подробности? Что за тайны?

– Ты абсолютно прав. До сегодняшнего дня это было тайной, которую я вынужденно скрывала, в течении шестидесяти шести лет. А картина в хорошем состоянии потому, что хранилась надлежащим образом, – спокойно ответила Маша, не торопливо усаживаясь на большой кожаный диван. Грустная загадочная улыбка, появившаяся на её лице, говорила о том, что ей есть о чём рассказать, и она готова сделать это прямо сейчас, чем наконец-то избавит себя от груза, тяготившего её всю жизнь. Ошеломлённый таким признанием, Волжанов не смог удержаться от новых вопросов. Но понимая, что бабуле сейчас предстоит многое не только рассказать, но и пережить, заговорил сочувственно нежно.

– Бабуля, милая! Но почему это надо было скрывать от семьи столько лет? Полагаю, на это у тебя была очень серьёзная причина?

– Причина проста до банальности – время такое было, вернее такой была власть. Её идеология заставляла людей отречься от родителей и забыть предков, если они не были выходцами из рабоче-крестьянского класса. Внушить людям страх и заставить любить только их – власть имущих, дарующих свободу покорным. Это было их задачей на протяжении многих десятилетий. Но теперь, слава Богу их власть заканчивается. И попомни моё слово – если удастся всплыть настоящей правде, то многим в неё будет очень трудно поверить… Сколько судеб исковеркано и загублено… Трудно даже представить каков на самом деле масштаб этой трагедии, а это действительно трагедия. Революции, войны, всё это претит человеческой сущности. Человек создан для счастья и любви. Порой люди вынуждены приспосабливаться к обстоятельствам, которые им преподносит жизнь в виде правил. Отказываясь жить по этим правилам, ты обрекаешь себя и своих близких на гибель. Встаёт выбор – правда или жизнь? Моя тайна касалась только меня. Скрывая правду о своём происхождении и факты в виде этой картины и серёг, я спасала себя и свою семью от неминуемой гибели. Это была по истине – ложь во благо!

– Ты говоришь загадками. Обычно своё происхождение скрывали выходцы из высших сословий, существующих до прихода этой самой власти. Так причём здесь ты?

– В том то и дело мой дорогой внук, что мой отец, мой настоящий отец – Александр Васильевич Дементьев, потомственный дворянин, граф, владелец крупного петербургского банка, и очень богатый человек. А эти самые серьги были изготовлены по его заказу и подарены им своей любовнице – Екатерине Востряковой, ставшей позже его женой и моей матерью.

Мой муж, будучи талантливым инженером, а сын, выдающимся военным хирургом, большую часть своей жизни, находились на руководящих должностях. И если бы кто узнал о их прямом родстве с потомственной дворянкой, то они не смогли бы достичь в жизни тех результатов, которых добились благодаря своему таланту и трудолюбию.

У Волжанова от напряжения заболела голова. Облокотившись о стол и массируя виски, он снова заговорил после небольшой паузы.

– Бесспорно, при той власти это был приговор. И всё же, почему именно сегодня ты решила всё рассказать?

– Почему? Потому, что всему своё время. Потому, что все эти долгие годы я жила мечтой и надеждой о дне, когда станет возможным рассказать то, что была вынуждена скрывать. Я смотрю телевизор, читаю газеты и у меня нет ни капли сомнения, что той власти, которая вынуждала меня молчать, совсем скоро не станет. Да и я не девочка, 86 уже. А главное, что сегодня приехал ты, со своей проблемой и не рассказав тебе правды о предках, вряд ли будет возможно установить причину перевоплощения нашей Кати из хорошей девочки в плохую. Зная причину, мы сможем понять, как ей помочь.

– Думаешь это возможно? – с надеждой спросил Волжанов, и взяв со стола картину, сел на диван около Маши.

– Думаю, что да. Посмотри, это удивительно, но моя мать и её праправнучка похожи как сёстры близнецы. Слушая тебя, я поняла, что, Катя унаследовала от моей матери не только красоту, чего я и боялась…

– Так вот почему ты так странно смотрела на Катю, ты сравнивала её со своей матерью?

– Да, особенно последние два года, когда она начала взрослеть, когда её внешняя схожесть с прапрабабкой, с каждым днём становилась всё больше и больше. Однако, Катя по-прежнему оставалась всё той же милой девочкой. Но моя мать тоже не родилась проституткой! Она ей стала потом. И что очень важно, её не принуждали этим заниматься, это был её выбор. Честно говоря, я и думать забыла, кем слыла моя мать, но, когда узнала, что у тебя с Танюшей родилась девочка и вы назвали её Катей, у меня ёкнуло сердце. Не к добру, подумала я тогда, и как показало время, моё опасение не напрасно.

Держа картину на коленях, всматриваясь в лицо прабабки, Волжанов думал о причине, по которой эта красивая женщина, знатная и богатая могла стать проституткой. После чего он поделился этой мыслью с Машей.

– Нет Дима, не так. Она достигла высокого положения и богатства благодаря своей красоте, которую умела очень дорого продавать.

– Ты думаешь, это грозит и нашей Кате? Может она уже, спит с мужчинами? —испуганно спросил Волжанов.

– Не исключено.

– Это невозможно? – вскричал он.

– Возможно мой друг, ещё как возможно.

Маша так убедительно сказала эту фразу, что Волжанов подумал.

– А вдруг она права? – и тут же с укором выпалил, – Но почему ты нас не предупредила?

– Почему? И как ты себе представляешь эту картину? Я подхожу к вам и говорю, мол ребята, ваша дочь будет проституткой, когда вырастит потому, что она похожа на прапрабабку. Бред! Я и сейчас не хочу этого утверждать. Из рассказанного тобой, я сделала вывод, что это возможно, поскольку обозначилась некая предрасположенность. Но! Внешнее сходство ещё ни о чём не говорит. Даже реальные близнецы обладают разными характерами и разными судьбами. Пока ответ у меня только один – это наследственность! Это она сыграла с твоей дочерью злую шутку. Ну и, конечно, что-то такое, что её к этому подтолкнуло. Как и мою мать.

– Наследственность?

– Да, она самая. Ты же врач и знаешь, что по наследству передаётся не только цвет глаз, цвет волос, рост и прочее… Порой люди страдают серьёзными заболеваниями только потому, что унаследовали их от предков. А еще наследуют скверный характер и дурные привычки. Кто-то грызёт ногти, как все в его роду, а кого-то от бутылки не оттащить. Вот ответь мне дорогой внук на такой вопрос. Почему при встрече с женщиной, ты целуешь ей руку? Почему встаёшь, когда женщина входит, а открывая дверь пропускаешь вперёд себя? Называешь на «ВЫ» всех, даже подчинённых. У тебя не просто Наташа, а Натали. Не Аня, а Анна. И мама у тебя – матушка. В твоём лексиконе нет слова женщина или гражданка, у тебя все леди или барышни. Ты не сквернословишь, как большинство мужчин, не ругаешься. Конечно, ты рос и воспитывался в интеллигентной семье, но при этом именно такому поведению тебя не обучали. Откуда в тебе это?

Волжанов заулыбался и даже немного покраснел.

– Не знаю, я не задумывался над этим. Мне просто нравится так себя вести и по-другому я не могу. Слова женщина, гражданка и товарищ всегда мне претили и резали слух. Люди воспринимают манеру моего общения просто за приятную шутку, я это вижу и чувствую.

– А я отвечу по-другому. Советские граждане так не общаются, такое общение было отменено в 1917-ом году, как пережиток прошлого. Эта культура в тебе от предков, в среде которых было принято общаться только таким образом, и ты с собой ничего поделать не можешь. Это друг мой, не иначе как всё та же наследственность, но хорошая и приятная. И вот о чём я сейчас подумала. Как бы было здорово, если бы люди наследовали от своих предков всё только самое хорошее. И ещё, очень важное. Я прожила долгую жизнь, она не была лёгкой, но была счастливой. Но только сейчас, разговаривая с тобой я поняла, что моё счастье ещё и в том, что мне никогда не было стыдно за членов семьи, а им не было стыдно за меня. И если меня спросят, какая награда дороже всего для родителей, то я отвечу однозначно: не испытать за детей чувства стыда! А тебя, как я вижу, кроме беспокойства и стыда, не покидает чувство вины, не правда ли?

– Наверное… Но в чём она – моя вина, я, честно говоря, не знаю.

– Так вот, хочу тебя успокоить. Ни тебе, ни твоей жене, винить себя не в чем. Вы воспитали прекрасную дочь чему многие свидетели. А то, что вступив во взрослую жизнь она выбрала такую дорогу, так это её личный выбор, и вы здесь абсолютно не при чём.

– Да бог с ними, и со стыдом, и с виной! Как помочь нашей девочке? Вот что меня сейчас волнует больше всего.

– Как? Прежде всего, осторожно, не навязчиво, без угроз и ультиматумов, высказать ей своё мнение, и предупредить о последствиях, после чего оставить в покое. Считай, что твоя дочь больна. Её плохая наследственность – это болезнь, вследствие которой она потеряла нормальные жизненные ориентиры и пошла по ложному пути. И пока болезнь не перешла в хроническую стадию, Кате нужно дать понять, что её дальнейшая судьба будет зависеть от её желания или не желания выздороветь. Будем надеяться, что со временем, она убедиться в ошибочности своего выбора.

– Хорошо, а если, не осознавая ошибки она будет следовать своим нынешним путём, то, что с ней может произойти?

– Опять-таки, утверждать не могу, но предположительно с ней может произойти тоже самое, что и с моей матерью.

– А именно? – очень настороженно спросил Дима.

– Обладая необыкновенной красотой и пользуясь повальным успехом у мужчин, она будет иметь от них всё что пожелает, устраивая таким образом свою жизнь.

– Ужас какой! Боже упаси! Послушай, бабуля, ты можешь мне рассказать всё, что тебе известно о твоей матери?

– Ты читаешь мои мысли, внук. Прежде чем дать совет, я должна, я просто обязана наконец то рассказать всё то, что скрывала много лет. Иначе не понять, откуда чего взялось.

Всё это время старинные напольные часы, стоящие в углу комнаты, громким боем отсчитывали время их разговора. Но только пробив одиннадцать раз, обратили на себя внимание хозяйки.

– Ну хорошо. А спать не хочешь? Посмотри на часы.

– Я не засну пока не узнаю твоей тайны и не услышу от тебя совета. Ты сама то, как себя чувствуешь, не устала? – внимательно посмотрев на Машу спросил Волжанов.

– Нет дорогой, я нисколько не устала, даже наоборот, чувствую прилив сил. Спросишь почему? Лет мне много, жалко время тратить на сон. Я пережила мужа и даже сына, чего врагу не пожелаю, – её голос задрожал от боли невосполнимой утраты, но совладав с собой она продолжила.

– Из друзей тоже никого не осталось на этом свете – а я живу. Значит не всё еще сделала. И не будет мне покоя ни здесь, ни там, если я не смогу тебе помочь.

После этой фразы, прозвучавшей очень убедительно, у Волжанова не осталось и капли сомнения в том, что его проблема будет решена.

–Только давай попьём чайку, правда самовар давно уж остыл. Ну ничего, поставим чайник. Как думаешь?

– С пребольшим удовольствием! – по-доброму широко улыбаясь ответил внук.

-–

Разлив чай по чашкам, Волжанов был готов слушать Машу, но она молчала. Лишь изредка поглядывая друг на друга, они пили чай в полной тишине. Чувствуя волнение бабули, он не посмел её торопить. Наконец, отодвинув от себя чашку, Маша сказала.

– Заморили червячка, теперь продолжим. Закутавшись в свою любимую шаль, она пересела в кресло у камина и глядя на огонь начала свой рассказ.

– Я говорила вам, что родилась, когда отец, якобы как политический находился в ссылке и что через два месяца после моего рождения мама умерла. Поэтому меня поместили в приют, где как круглая сирота я воспитывалась до шестнадцати лет. Так?

– Да, так.

– Так – да не так. Я помню себя лет с пяти, с того момента, когда начала понимать и осознавать окружающий меня мир. Родилась я в Петербурге, а воспитывалась в женском приюте для сирот из благородных сословий, куда была определена в двухлетнем возрасте. В приюте проживало около ста девочек, разделённых на группы и классы в зависимости от возраста. Не все из нас были круглыми сиротами, у некоторых были родственники, но дальние. Эти тёти и дяди приезжали к девочкам по праздникам, а иногда даже забирали их домой на каникулы. Мне было неведомо, что такое семья и родители, поэтому я не понимала девочек, плачущих по ночам в подушку и зовущих маму и папу. Тогда приют был для меня семьёй и домом. Единственно, что тревожило меня – это сон, один и тот же, не понятный, не объяснимый. Он приходил ко мне довольно часто на протяжении многих лет. Большой огонь. Около него, прямо на полу я сижу на коленях у какого-то мужчины, меня обнимают его большие нежные руки. Мне тепло и уютно. Я засыпаю под его приятный голос, рассказывающий добрую сказку. Сон во сне. Зная, что он повторится ещё и ещё, я каждый раз пыталась рассмотреть лицо этого человека, но мне это не удавалось. Может быть поэтому, спустя много лет, я попросила мужа, твоего деда, сделать в доме большой огонь, вот этот самый камин. И каждый раз глядя на огонь мне вспоминается тот сон и всё что с ним было связано… Но об этом чуть позже. А тогда в приюте я совсем не ощущала, что чем-то обделена, так как свою любовь и заботу нам дарили воспитатели, преподаватели и нянечки, по сути являясь чужими нам людьми. Они обучали нас всему, что должна уметь в жизни девушка, женщина, мать и жена. Воспитывались мы в строгости, от нас требовали безукоризненной дисциплины и послушания, как в любой порядочной семье. В школьную пору мы изучали закон Божий, несколько языков, литературу, историю, географию, домоводство, а также обучались законам этикета, игре на фортепиано, танцам и пению. Я обожала учиться, мне нравилось всё и всё легко давалось. Но больше всего я любила воскресенье и праздники, потому что именно по этим дням нас водили в церковь. Нарядная публика, одухотворённые лица, песнопение, иконы с ликами святых и запах ладана вызывали во мне чувство умиротворения и любви ко всем. Это был праздник души и казалось мне тогда, что жизнь легка и прекрасна. Я знала, что моё обучение и пребывание в приюте оплачено до дня моего совершеннолетия, то есть до дня выпуска. Кем и каким образом это было сделано меня не интересовало. После окончания я так же имела право воспользоваться не малой суммой денег, положенной на моё имя в банке. Меня ждала обеспеченная жизнь и хорошее место, если я вдруг захочу работать. Ну а затем счастливый брак, любовь, семья и дети. Так оно и должно было быть, если бы однажды ночью мы не проснулись от стрельбы и оглушительных взрывов – это была осень 1917-го года. Перепуганные, повскакав с кроватей мы подбежали к окну. Ничего интересного нам увидеть не удалось, кроме того, что по парку с фонарями в руках бегала наша охрана. Через несколько минут прибежала дежурная няня и приказала всем лечь на свои места. Утро следующего дня показалось нам не совсем обычным. Мы не увидели привычных нам улыбок на лицах преподавателей и обслуживающего персонала. Перешептываясь друг с другом, они все были как-то напряжены и выглядели растерянно. Была отменена наша обычная дневная прогулка по парку, а вечером в главном корпусе появились люди с винтовками в руках и с дурацким красными ленточками на шапках. Кто-то из девочек сказал, что это военные. Но я не поверила, потому что в моём представлении военные выглядели совсем иначе. Офицеры царской армии – эти галантные стройные мужчины в серых идеально сидящих по фигуре мундирах, с кобурой на поясе и с шашкой на боку, всегда вызывали у меня чувство восторга! А эти, грязные, не бритые, одетые не понятно во что, ко всему прочему не умеющие нормально разговаривать. Один из них так грубо ответил нашей классной даме, что у той пенсне упало с переносицы.

– Может это и бандиты? Но что им здесь нужно? – спрашивали мы, но вместо внятных ответов всё чаще и чаще слышали не понятно, что обозначающее слово – РЕВОЛЮЦИЯ.

Не прошло и месяца, как нам стало ясно, что «революция» – это плохо! Один за другим стали исчезать наши преподаватели. Некоторые, торопясь уходили сами. Обнимая на прощание, они крестили нас шепча сквозь слёзы.

– Бедные девочки, бедные девочки, что с вами станется? Храни вас Господь! – Других, против их воли забирали всё те же страшные новые военные люди. Постепенно преподавателей заменили полуграмотные тётки, умеющие только орать и приказывать. Нам почему-то перестали выдавать чистые платья с накрахмаленными передниками и предметы личной гигиены. Из кухни пропало столовое серебро и красивая посуда. Исчезли ковры и картины. По вечерам перестали зажигать в комнатах камины и свечи, от чего стало темно и холодно. Но больше всего я была огорчена тому, что нас перестали водить в церковь и вообще выпускать на улицу. Многих девочек забрали их дальние родственники, а к нам в приют привезли целый грузовик беспризорников, не только девочек, но и мальчиков. До этого дня я никогда не видела таких озлобленных человечков. Не обладая элементарной культурой общения, не умея даже сидеть за столом подобающим образом, они только и делали, что сквернословили и каждый раз при встрече пытались нас толкнуть или ударить, обзывая «дворянскими выродками». А по ночам, в полной темноте они шарили по дому в надежде что-нибудь украсть. Мы очень боялись этих детей и были вынуждены держаться обособленно. С каждым днём их становилось всё больше и больше. В конце концов их количество увеличилось на столько, что стало не хватать еды. Полуголодные и замёрзшие мы ложились спать, моля Бога вернуть нам прежнюю жизнь, но этого не происходило, и я всё чаще стала плакать по ночам, жалея, что у меня нет родных, которые могли бы забрать меня из этого ада.

А потом наступила зима. Но в этот раз, она не сулила нам ничего из того, что приносила с собой раньше. Стоя у холодного окна, мы по долгу наблюдали за кружащимися в воздухе снежинками, вспоминая о тех прежних годах, когда зима дарила нам безудержное веселье, забавы, наряженную ёлку с подарками и праздник Рождества Христова. Нас, прежних воспитанниц приюта на тот момент осталось не более пятнадцати, и мы решили устроить себе праздник. Выпросив у дворника Егорыча свечку и иконку Христа Спасителя, в Рождественскую полночь мы собрались в маленькой кладовке. Стоя на коленях вокруг ящика, на который поставили икону и свечу, каждая из нас молилась о своём. Я молила Бога об одном, что б в моей жизни появился человек, который бы забрал меня отсюда.

Глядя на бабулю, Волжанову казалось, что он не только слышит, но и видит в её глазах то, что происходило с ней много лет тому назад. Он не перебивал, не задавал вопросов, тем самым давая ей возможность спокойно выговориться. И не отрывая глаз от искрящегося огня в камине, Маша продолжала рассказывать.

– Новый 1918-ый год не принёс желаемых изменений. Не возвращался прежний, привычный нам устой жизни, и тот, кто бы мог забрать меня отсюда не появлялся. Приют переименовали в детский дом имени кого-то… Привычные занятия были отменены. Нас ничему не обучали, нас заставляли жить по-новому, грубо приказывая подчиняться. Забыты были культура и уважение, появился только страх, ужасающий страх за свою жизнь. Уму было не постижимо понять всё происходившее. Мы не жили, мы выживали. Но Господь не оставил меня, он услышал мою мольбу и случилось чудо, когда поздним февральским вечером уже следующего 1919-го года, ко мне подошла заведующая и приказав одеться, велела идти за ней. Мы спустились на первый этаж, и я увидела мужчину, стоявшего около входной двери. Высокий, худой, в длинном чёрном пальто с поднятым воротником и в несуразной меховой шапке, из-под которой было видно лишь поседевшую бороду. Он подошёл и встав передо мной на колени обнял. Затем, с глазами полными слёз мужчина спросил.

– Ведь ты Маша, Маша Дементьева?

– Да, я Мария Дементьева. А вы простите кто? – спросила я. Честно говоря, в тот момент мне было всё равно что ответит этот мужчина. Я была готова вцепиться в него и умолять, чтобы он забрал меня отсюда. Продолжая стоять на коленях, глядя мне в глаза, он дрожащим голосом ответил.

– Я твой отец.

Глава II

Не видя с моей стороны никакой реакции на услышанное, он поспешно затараторил.

– Я всё уладил, я договорился, мы можем идти.

Взглянув на заведующую, которая кивком головы дала понять, что мужчина говорит правду, я крепко взяла его за руку и мы ушли.

На улице было темно. Медленно падал пушистый снег, и луна вместо разбитых фонарей освещала нам дорогу. Мы шли нескончаемо долго, не проронив ни слова за всё время пути. Наконец остановившись около большого дома не далеко от набережной, мужчина с облегчением вздохнул и сказал.

– Пришли.

Дверь парадного входа была заколочена досками. Обогнув дом, мы прошли во внутренний двор и по «чёрной» лестнице поднялись на второй этаж. Квартира, в которую мы вошли, была очень большой, но к тому времени из неё уже успели сделать коммуналку, изгнав законных хозяев. Трудно было представить сколько народа здесь сейчас проживало. Из-за многочисленных перегородок раздавался громкий храп, детский плачь и непонятная возня. Пройдя через всю квартиру, мы остановились у самой дальней, угловой двери. Открыв её, мужчина поспешно зажёг спичку и шагнул в темноту. Через мгновение, наполнив комнату тусклым светом, на столе у окна зажглась керосиновая лампа и мне было вежливо предложено войти. Это была настоящая отдельная комната, но очень маленькая, с не большим окном, выходившим во двор. При входе стояла круглая вешалка, на которую когда-то вешали цилиндры, пальто и манто, а вниз в специальное отделение ставили трости и зонты. Конечно, здесь она смотрелась смешно, но с другой стороны, радовала глаз, являясь некой достопримечательностью этой крохотной комнатки. Слева у стены стоял облезлый кожаный диван с массивной спинкой и большими круглыми подлокотниками. У стены напротив, обшарпанный комод, верхняя часть которого теперь выполняла роль столового серванта. На нём в небольшом медном тазике были сложены в стопку пара кастрюль, несколько тарелок и две алюминиевые кружки. На углу комода стоял самовар, большой, пузатый и почти новый. Увидев в нём своё отражение, я вздрогнула.

– Где я? Кто этот мужчина? Что я здесь делаю?

Уловив в моих глазах испуг, мужчина заговорил, снимая с меня пальто.

– Машенька, ты не волнуйся, раздевайся, проходи. Теперь это и твой дом. Пока, к сожалению, такой.

Усадив меня на диван, он опять встал передо мной на колени. Только сейчас я смогла рассмотреть этого человека. Он оказался совсем не стар и очень недурён собой. Сквозь густую шевелюру тёмно-русых волос пробивалась редкая седина, а вот борода была ему вовсе не к лицу. Мужчина пристально смотрел на меня большими, красивыми синими глазами, его губы тряслись от волнения, он хотел что-то сказать, но вместо этого принялся целовать мои руки. Я не знала, как реагировать на его поведение. В тот момент я почувствовала, что от голода и усталости вот-вот потеряю сознание. Наверное, я сильно побледнела, потому что, схватив меня за плечи он закричал.

– Маша, Машенька! Что с тобой? Тебе плохо?

– Не знаю, – только и смогла ответить я, окончательно теряя силы.

– Да ты, наверное, голодна? Прости милая, я сейчас, я мигом! – и аккуратно уложив меня, чтобы я не упала, мужчина выбежал из комнаты.

Совсем скоро, сидя на диване я пила из алюминиевой кружки сладкий горячий чай и откусывала чёрный хлеб из его рук. Он кормил меня словно ребёнка, кормил и улыбался, подбирая крошки с одеяла. Тогда я обратила внимание на его красивые руки с длинными пальцами, какие бывают у профессиональных пианистов, и аккуратно подстриженные чистые ногти.

– Интересно, кто он по профессии? – подумала я, но спросить не решилась. Накормив, он нежно обтёр моё лицо и руки мокрым полотенцем, снял с меня обувь и уложил спать, накрыв большим толстым одеялом. А потом, ко мне пришёл он – мой сон. Опять камин, большой огонь и засыпая я слушаю сказку сидя на коленях у мужчины, чьи большие руки нежно обнимают меня. Лица я так и не увидела, а вот руки рассмотреть сумела. Они были очень большими, со сморщенной старческой кожей и толстыми короткими пальцами.

– Кто ты? – спросила я и тут же проснулась. В комнате было светло, за окном шёл снег, а за дверью была слышна беготня и громкие разговоры. На столе я увидела тарелку, накрытую газетой, чайник и записку, написанную очень красивым почерком.

«Машенька, доброе утро! Я на службе, вернусь вечером. Кушай всё, не стесняйся. Папа»

На тарелке под газетой лежало несколько яиц, картошка в мундире и половинка чёрной буханки хлеба. Чайник оказался холодным, но как его разогреть, я не знала. Вдруг кто-то постучал в дверь. Испугавшись, я прыгнула на диван. Стук повторился, затем дверь открылась, и я увидела женщину. Коренастая, полная, с большой грудью, она что-то жевала, вытирая руки полотенцем. Молча оглядев меня, она расплылась в широкой улыбке и лукаво подмигнув, спросила грубоватым голосом.

– Ну, проснулась? Ты что ль Сашкина дочь будешь? Ты Маша то?

– Я Маша, здравствуйте. А вы кто?

– Я то? Я тётя Поля, соседка ваша. Папаша твой попросил меня о тебе позаботиться. Бери чайник, кухню тебе покажу, ну и всё остальное, ванную, туалет. Тебе ж помыться надобно, в порядок себя привести, ну и всё такое.

Мне почему-то сразу понравилась эта женщина. При внешней грубости и напористости, она показалась мне очень обаятельной и доброжелательной. Впоследствии, именно тётя Поля обучит меня всем житейским премудростям. Как зажигать керосинку, как готовить пищу, как мыть посуду и как стирать, ведь я ничего этого не умела. А сейчас, в день нашего знакомства, стоя спиной у двери ванной комнаты она отбивалась от желающих поскорее вышвырнуть меня оттуда.

– Чего стучишь? Чего ломишься как медведь? – слышала я за дверью, – Обождать не в силах? Забыл, что ли, как сам первый раз в ванную зашёл и пропал там… Ты ж до этого воду только в колодце и видал, деревня. Иди пока отсель, невежа!

В тот же день, познакомив меня с жильцами квартиры прямо на общей кухне, она громогласно заявила, что тот, кто посмеет меня обидеть, будет иметь дело лично с ней! По реакции и лицам этих людей было понятно, что тётя Поля обладает здесь не только уважением, но и определённой властью.

Про наше житьё-бытьё в этой коммуналке можно рассказывать бесконечно. Всего хватало, и хорошего, и плохого, а уж каково мне было привыкать ко всему этому… Но несмотря ни на что я довольно успешно справлялась со всеми трудностями, принимая их как неотъемлемую часть новой жизни. Только вот душе моей не было покоя.

Ведь если до недавнего времени я жила с мыслью, что являюсь круглой сиротой, то теперь, постепенно свыкаясь с появлением в моей жизни родного человека у меня возникла масса вопросов, на которые хотелось получить ответы. Но наши отношения с отцом складывались странным образом. Мы трудно привыкали друг к другу и в большей степени молчали, вступая в диалог только в случае острой необходимости. Я чувствовала, что появилась в его жизни так же неожиданно, как и он в моей, и что должно пройти какое-то время прежде, чем он сможет ответить на все мои вопросы. А пока, находясь целыми днями дома, я с упоением читала книги, коих, к счастью, было предостаточно, или училась под руководством тёти Поли управлять нашим маленьким хозяйством. День проходил незаметно, наступал вечер, и я ожидала прихода отца. Он был очень заботлив и редко приходил с пустыми руками. На нашем окне появились занавески, не новые, но вполне симпатичные. Китайская ширма и этажерка для книг, которые до этого лежали на полу. А ещё маленькая печка со смешным названием «буржуйка». Её огромная толстая труба выходила прямо в форточку. Так, довольно за короткий срок наша комнатка стала более похожей на человеческое жилище, и я полюбила её.

Наконец настала весна. Помню, как впервые мы вышли на улицу вместе. Двумя годами ранее я обожала это время года, приносящее чувство обновления и облегчения. Кареты меняли на экипажи, скидывая тяжёлую зимнюю одежду горожане облачались в лёгкие весенние наряды. Город покрывался молодой зеленью, а на Неве трещал и ломался лёд. Но увиденное сейчас, повергло меня в шок! Да, капель, как и прежде барабанила по крышам, и яркое солнце освещало купола церквей, но вместо весёлых чистых ручейков вдоль дорог неслась отвратительная грязь. Воздух был наполнен не свежестью, а затхлостью. Толпы агрессивных солдат, грязных, не бритых, с песнями маршировали по городу, меся сапогами и лаптями омерзительную жижу. Кругом висели красные полотна, призывающие к победе чего-то, над чем-то… Куда подевалась величавая красота нашего города? Где красивые люди? Где кафе и магазины? Куда всё исчезло и почему? Видя изумление в моих глазах, отец тихо сказал.

– Не удивляйся ничему моя девочка. Этот город стал другим, да и вся страна другою стала. Былое если и вернётся, то не скоро, поэтому учись скрывать свои эмоции, иначе беду накличешь, – и обняв меня за плечи улыбаясь добавил – Всё будет хорошо, главное ничего не бойся, я с тобой.

Эти последние слова он сказал так уверенно и убедительно, что мне вдруг стало легко и спокойно. Окинув взглядом просторы окружающей нас набережной и вспомнив, как когда-то на прогулках по городу мы с девочками любили кидать снежки в полыньи, соревнуясь кто дальше, я собрала с чугунной ограды остатки снега и бросила далеко в воду. Отцу понравилась моя идея и громко смеясь от удовольствия, мы стали забавляться этой игрой. Вдруг, проходивший мимо нас мужчина замедлил шаг и остановившись окликнул отца.

– Господин Лавров?

Я заметила, как плечи отца вздрогнули, и он сильно побледнел. Затем, зыркнув на мужчину холодным колючим взглядом надвинул на глаза шапку и спокойно ответил.

– Вы ошиблись гражданин.

– Да-да, к-к-конечно, я-й-я ошибся. Прошу прощения, – заикаясь от волнения ответил мужчина и глядя себе под ноги, поторопился удалиться.

Мне показалось, что они оба узнали друг друга, но почему-то не захотели в этом признаться.

– Папа! Кто это был? – неожиданно вырвалось у меня.

– Не знаю дочь. Гражданин обознался, случается. На свете не мало похожих людей, – ответил он и обняв меня поцеловал в лоб. Ему было приятно, что я назвала его папой.

– Пойдём-ка домой моя хорошая, ты совсем озябла, да и я тоже.

Кивнув в знак согласия я взяла его за руку, и мы направились в обратный путь.

Вернувшись домой, первым делом отец растопил буржуйку и поставил на неё чайник. Сидя около печки, мы пили что-то похожее на чай и доедали пирожки с картошкой, которыми периодически нас угощала тётя Поля. Наблюдая за отцом мне показалось, что он хочет начать неизбежный разговор, только никак не может на него решиться. Держа кружку обеими руками, он нервно тарабанил по ней своими длинными пальцами. И тогда, я задала первый пришедший мне в голову вопрос.

– Скажи, а на кого я похожа, на маму? Ведь с тобой мы совсем не похожи.

Взглянув на меня, он опустил глаза и тихо ответил.

– Я не знаю.

– Что? Почему не знаешь? Как ты можешь этого не знать? – удивилась я.

В этот момент у отца был странный вид, он был растерян и сильно взволнован. Я ждала ответа, а он нервничал, пытаясь подобрать нужные слова. Наконец глубоко вздохнув, он ответил.

– К сожалению, я не могу сказать тебе даже того, на кого ты похожа. И как бы странно не звучало, но о твоём существовании я узнал совсем недавно, и опять-таки по чистой случайности. Всё дело в том, что я ничего не помню.

Было уже за полночь, но бабуля была намерена выполнить своё обещание, рассказать начатую историю до конца. Подойдя к столу, она налила в чашку чая, развела в нём пару ложек малинового варенья и сев обратно к камину продолжила.

– Далее я слушала отца так же, как ты сейчас меня, с замиранием сердца. А рассказал он мне следующее.

Почти за год до того самого дня, когда между нами состоялся этот разговор, он очнулся на больничной койке. Первое что он увидел было лицо пожилого профессора, который поздравил его с «возвращением». Оказалось, что двумя неделями ранее, в бессознательном состоянии, отец был подброшен к дверям госпиталя. Он был кем-то сильно избит, на нём почти не было живого места, но особенно серьёзной оказалась травма головы, на столько серьёзной, что врачи не надеялись на его выздоровление даже после удачно проведённой операции. На удивление всем, отец всё же выжил. Однако не обошлось без осложнений. Следствием тяжелейшей травмы головы оказалась полная потеря памяти. Он не помнил ничего из своей прошлой жизни, только какие-то отрывки, которые ему никак не удавалось собрать воедино. С ним в палате, на соседней койке лежал перебинтованный с ног до головы парень. Это был сын тёти Поли, она приходила к нему каждый день, там они и познакомились. К сожалению, её сын умер. Женщина была убита горем, кроме сына у неё никого не было. Пребывание отца в госпитале подходило к концу, его готовили к выписке, но куда идти – он не знал. Тогда Тётя Поля предложила ему поселиться в комнате сына. Оба одинокие, они стали близкими людьми. Однажды придя в госпиталь на очередную перевязку, отец шёл по коридору, когда мимо него сестра милосердия провозила на коляске больного старика. Случайно взглянув на отца, старик узнал его. Именно этот человек и поведал ему, что он был женат, что его жена Катя умерла, притом очень давно, а дочь Маша, вроде как жива, и находится в приюте. Благодаря этому случаю отцу удалось разыскать меня и забрать из детского дома. Выслушав, я естественно завалила его вопросами, в ответ на которые слышала только одно – не знаю, не помню. И тогда я поделилась моими впечатлениями.

– Я думаю, что ты не был ни рабочим, ни крестьянином, ни купцом, ни мещанином. Раз ты мой отец, то ты однозначно дворянских кровей. Если бы я была из другого сословия, то меня не поместили бы в тот приют. Посмотри какая у тебя фигура, ты высок и строен, тебе бы очень пошёл офицерский мундир. А какие у тебя красивые руки! Твоя речь, твоё поведение, всё говорит о том, что ты дворянин.

За своё высказывание я была награждена лукавой доброй улыбкой, намекающей на то, что отец был бы рад согласиться с моим мнением, но…

– А ты наблюдательная, – ответил он приятным бархатным голосом. – Может оно всё так и есть, да только не помню я своего роду-племени, и кем был в той прошлой жизни тоже не помню. Сейчас важно другое, и пожалуйста, прими это без возражения, ибо на то имеется серьёзная причина. Видишь ли, сейчас жизнь складывается таким образом, что стоит научиться скрывать свою принадлежность к любым прежним сословиям.

– Но почему, почему мы должны скрывать своё происхождение? – выпалила я негодуя. – Кому и чем могут принести вред образованные интеллигентные люди?

Во время пересказа этой сцены из своей жизни бабуля была на столько эмоциональна, что аж закашлялась, почему была вынуждена сделать небольшую паузу. Подав ей стакан воды Волжанов терпеливо ждал, когда она снова заговорит. А затем, изнемогая от любопытства поторопился спросить.

– Не сомневаюсь, что твоему отцу удалось убедить тебя. Не просто скрывать столько лет истинное происхождение, когда за глаза тебя называют аристократкой. И всё-таки, что он тебе тогда сказал?

– Сказал, что царя батюшки уж боле нет, а посему все прежние сословия и чины отменены. Что власть перешла в руки рабочих и крестьян, которые смертельно ненавидят в первую очередь дворян, считая их своим классовым врагом и эксплуататором. Взяв власть в свои руки, эти люди решили первым делом разрушить до основания «старый мир», построив взамен свой новый. Мир, где не будет ни бедных, ни богатых, где все будут равны и счастливы!

Отец говорил с такой ироничной помпезностью, что я не смогла удержаться от смеха.

– Но это же невозможно!

– Почему ты так думаешь? – спросил он. – А вот они думают иначе.

– Да потому как по своей природе все люди разные. Одни умны – другие глупы, одни талантливы и трудолюбивы – другие бездарны и ленивы. И потом, разве в равенстве заключается счастье?

– Умница ты моя, – сказал отец, поцеловав меня в голову. -Ты вот девчонка совсем, а понимаешь это, а вот они нет. Может и поймут когда-нибудь, но не сейчас. Человеку свойственно мечтать и верить в лучшее. Вот они и мечтают о светлом будущем…

– И как же мы будем жить среди этих людей? – прижавшись к отцу, грустно спросила я.

– Хорошо будем жить! И среди этих людей не мало добропорядочных. Главное, что у меня есть работа. Как говориться – в жизни всё может пригодиться! Хоть тут повезло. Почерк у меня красивый, благодаря чему я получил работу в архиве госпиталя. А в следствии тяжёлой травмы головы мне дали инвалидность, освобождающую от службы в армии. Пройдёт время, дай Бог всё как-нибудь наладится. Учиться пойдёшь, работать станешь, замуж выйдешь, ну и так далее… И потом, доктор уверяет, что память может ко мне вернуться, такие случаи в его практике бывали. Нужно терпение и время. Так что жизнь продолжается. Теперь у меня есть ты, и ты – моё всё!

Мы поняли друг друга и больше не возвращались к этой теме.

– Теперь понятно в кого ты такая мудрая, – сказал Волжанов, пересев в кресло у камина напротив бабули.

– Да-да…, – с грустью вздохнув сказала Маша и продолжила.

– То время было очень трудным, война, разруха, голод, но для нас оно было счастливым. Я была безмерно благодарна отцу за то, что он смог меня найти. От одной мысли, что этого могло не произойти, меня охватывал ужас. У нас оказалось много общего. Нам нравились одни и те же писатели и поэты, мы оба обожали Шаляпина и классическую музыку. Я полюбила отца всей душой, всем сердцем, и с его стороны я чувствовала тоже самое. К сожалению, наше семейное счастье было не долгим. Примерно через год самочувствие отца резко ухудшилось. Его стали мучить сильные головные боли, он стонал по ночам, а утром поднимался с налитыми кровью глазами. Он уже не мог работать как прежде, так как зрение ухудшалось с каждым днём. Я стала искать работу, но тщетно. Понимая наше безысходное положение, тёте Поле удалось устроить меня разнорабочей в столовую Путиловского завода, где она работала поваром. Обстоятельства заставили меня забыть про гордыню, про то, что на самом деле я когда-то готовилась совсем к другой жизни. Теперь с утра до вечера я мыла за рабочими посуду, вытирала столы, мыла полы, выносила мусор и чистила мёрзлую картошку, а после работы мчалась домой к отцу. Опять-таки, спасибо тёте Поле, ухаживавшей за ним в моё отсутствие. Самочувствие отца становилось временами то лучше, то хуже. Надо сказать, что этот человек обладал огромной силой воли. Испытывая страшные головные боли, он не позволял себе падать духом и раскисать, живя надеждой на выздоровление. Но, к сожалению, прогноз врачей оказался не утешительным. Медицина была бессильна чем-либо помочь и его дни были сочтены. Меня убивало чувство беспомощности. Веря в чудеса и отгоняя дурные мысли, я молила Бога о выздоровлении самого дорогого мне человека.

Стараясь держаться как можно бодрее и оптимистичнее дома, я заливалась слезами на работе, делая вид что это от горячего пара, разъедающего глаза.

Невыносимым для меня было ещё и то, что я ежедневно сталкивалась с хамством тамошних рабочих. Постоянно являясь объектом их внимания, они изводили меня пошлыми шутками и бесконечными приставаниями. Держась гордо и неприступно, я всеми силами старалась не обращать внимания на их гадкие выходки. О-о-о, как это их раздражало и злило, ты себе представить не можешь. И всё-таки, один человек удостоился моего внимания. Попадая в поле моего зрения, он краснел и тут же исчезал. Каждый день после работы, этот молодой симпатичный парень, молча шёл за мной до самого дома. Так продолжалось довольно долго. Но однажды я набралась смелости и резко обернувшись к провожатому заявила.

– Cударь! – не на шутку испугавшись за это слово я попыталась исправиться, – Гражданин, т-т-товарищ… Доколе это будет продолжаться? По какому праву вы преследуете меня?

Парень опешил от такого обращения, но в ответ не нахамил, и не стал приставать, чего я боялась больше всего. Вежливо, но настойчиво, он попросил выслушать его. Оказалось, что несколько заводских парней сговорились проучить гордую и неприступную посудомойку. Узнав об этом, он решил уберечь её от этих хулиганов, поэтому и стал каждый день провожать до дома. Я была приятно удивлена такому благородному поступку, и поблагодарив его, мы расстались друзьями. С того дня, как и прежде, он каждый день провожал меня до дома, но шли мы уже рядом, рассказывая по очереди о себе. Помня наказ отца, скрывать своё происхождение, без лишних подробностей я сказала, что с малых лет как сирота воспитывалась в приюте, и только чуть больше года тому назад обрела отца, ставшего для меня единственным родным человеком. Рассказала о его болезни, и о том, что всеми силами пытаюсь ему помочь.