Романтика любви

Пролог

Лэйк-Ворт, Флорида

Был март, второе воскресенье месяца. Как только часы пробили одиннадцать, Кэролайн Шоу бесшумно вышла из дома. Впрочем, дом — одно название, ведь девочка чувствовала себя здесь совершенно чужой. Кэролайн кралась на цыпочках, избегая наступать на скрипучие половицы, и наконец тихо открыла входную дверь. Ее мать уже ушла в церковь, и Кэролайн боялась разбудить отца. По субботам Эл Шоу обычно напивался, поэтому по воскресеньям самое лучшее для нее было уйти из дома и не попадаться ему на глаза.

— Папе нужно отдыхать в воскресенье, — так обычно говорила ей мать, пытаясь скрыть от дочери то, что отец любит заглядывать в бутылку. — Он много работает и очень устает.

«Он много пьет и напивается до бесчувствия», — думала про себя Кэролайн, удивляясь этой маминой способности к самообману. После того несчастного случая, когда отец Кэролайн искалечил себе правую руку, он не мог найти постоянную работу. Он стал невыносимо несчастным, полным жалости к себе, постоянно был не в духе и терроризировал жену и дочь. Но несмотря на то что Эл Шоу стал злым и жестоким, несмотря на постоянные побои и брань, на отчуждение, Мэри Шоу постоянно твердила, что от него просто на время отвернулась удача, что в душе он хороший человек и нужно время, чтобы все изменилось.

— Со временем, — говорила Мэри, — он придет в себя. Найдет хорошую работу с приличной зарплатой. Со временем он опять станет таким же, каким был, когда я выходила за него замуж.

— Ты просто не знаешь, не можешь себе представить, каким он был, — рассказывала Мэри Шоу дочери. — Эл Шоу был самым привлекательным мужчиной в нашем городке. Просто потрясающим. А каким он был милым! Ни разу не поднял на меня руку. Тогда — ни разу.

— Но теперь-то поднимает, — отвечала ей Кэролайн. Она не хотела причинять боль своей матери, просто надеялась, что Мэри Шоу наконец-то взглянет правде в глаза, как это делала Кэролайн уже с раннего детства. В то время как Кэролайн была довольно рассудительной и знала о жизни больше, чем обычно знают пятнадцатилетние подростки, ее мать продолжала жить в воображаемом мире, где она все еще была молодой и красивой, а Эл Шоу не пускал в ход кулаки.

— То, что происходит между мной и твоим отцом, — мое личное дело, Кэролайн, — внушала ей Мэри. — Это обычные супружеские отношения, и это касается только нас. Я не вмешиваюсь в твои школьные дела, так и ты не должна совать нос в наши отношения с отцом.

Кэролайн очень хотелось бы, чтобы мама вмешивалась в ее школьные дела, обратила наконец на нее внимание. Но Мэри Шоу была так занята работой, поглощена стараниями удовлетворить претензии мужа, что у нее совершенно не оставалось времени на дочь, и одноклассники Кэролайн порой даже сомневались, что у нее есть мать.

— Личное дело? — спрашивала Кэролайн. — Ты думаешь, все, что он вытворяет с тобой, — это твое личное дело? Я ведь слышу, как он бьет тебя. Слышу, как ты плачешь.

— Он делает это не специально, — отстаивала мужа Мэри.

— Так зачем же он это делает?

— Просто он в отчаянии, что не может больше плотничать. После того несчастного случая для него настали трудные времена.

Несчастный случай. Вечно этот несчастный случай. Великое оправдание для Эла Шоу!

Дети зачастую проявляют очень большую изобретательность в придумывании способов, как можно оградить себя от неприятностей в семье, и Кэролайн Шоу не была исключением. Страдающая от одиночества девочка, которую даже Сверстники сторонились из-за ее полноты, неуклюжести, старомодной одежды и из-за ее родителей-нелюдимов, нашла отдушину не в бессмысленном сидении перед телевизором или походах в кино, не в чтении романов, а в хороших отметках, тяжелой работе… и в воскресных днях. Потому что по воскресеньям она бегала в «Брэйкерс» — легендарный отель, где ее мать работала бухгалтером.

С того самого дня, когда она впервые пришла к Мэри Шоу на работу, Кэролайн была буквально зачарована магическим величием «Брэйкерса». Теперь она каждое воскресенье совершала паломничество к этой жемчужине Палм-Бич с его высокими расписными потолками, бесценной антикварной мебелью и с его хорошо одетыми постояльцами. Для нее отель был сказочной страной, а все люди, находившиеся в нем, — сказочными персонажами. Кэролайн нигде раньше не видела таких хороших манер, таких добрых улыбок и такой уверенности в себе.

Никто на свете — за исключением матери — не знал о ее тайных походах. В особенности отец, который постоянно насмехался над мечтами дочери и обвинял ее в том, что она «слишком много о себе воображает». Даже Эвелин Аддамс, владелица «Салона украшений Эвелин» — магазинчика сувениров, в котором Кэролайн работала после уроков, — не знала об этом. А одноклассники уже давно решили, что она со странностями, и не замедлили сообщить ей об этом.

Порой Кэролайн задерживалась в холле: раскинувшись в резном кресле, она воображала прекрасную жизнь без громких оскорблений, жутких угроз, нападок и безудержной критики. Иногда она бродила по пляжу и смотрела на людей, которые купались, загорали и потягивали напитки из запотевших бокалов. Она прислушивалась к тому, как они приглушенными голосами говорили о вчерашней вечеринке, сегодняшней партии в теннис, о завтрашнем походе по магазинам на Ворт-авеню. «Интересно, каково это — быть одной из них?» — спрашивала она себя. Что чувствует человек, к которому другие относятся доброжелательно? Что это такое — чувство безопасности, спокойствия и уверенности? Уверенности в том, что здесь ты среди своих, что здесь тебя не считают странной и что тебе нечего бояться?

«Интересно, что это за ощущение?» — думала Кэролайн. Она едва сдерживала слезы, которые наворачивались на глаза при мысли о том, какая пропасть лежала между ней и этими людьми.

В то ясное мартовское утро Кэролайн сошла с автобуса и прошла пешком остаток пути до отеля «Брэйкерс». С каждым шагом она все больше удалялась от Пэттерсон-авеню. Свернув на дорогу к отелю — длинную, с пальмами по краям, — девочка окинула взглядом все вокруг себя, ощущая, как сладко сжимается сердце. Конечно, это был не ее мир, и она это знала. Каждый сразу понял бы это, только взглянув на ее дешевое, плохо сидящее платье и поношенные туфли. В этом прекрасном «Брэйкерсе» она была лазутчиком, человеком из другого мира. Она была здесь посторонней. «А что, если кто-нибудь меня здесь заметит? — спрашивала себя Кэролайн. — Вдруг мне не поверят, что здесь работает моя мама? Что, если меня прогонят?»

Кэролайн вошла в холл и начала свой привычный ритуал. Она гордо выпрямилась, представляя себе, будто она — осиротевшая богатая наследница-инкогнито. Кэролайн стала обходить свои владения. Она с восторгом любовалась роскошной мебелью, удивительными гобеленами на стенах, красивыми коврами на полу. Глядя на волшебный блеск, который рассыпали подвески-слезинки на люстрах, Кэролайн подумалось, что они вполне могут быть и бриллиантовыми. Девочка протянула было руку, чтобы погладить полированный столик, но вздрогнула, услышав вдруг за спиной чей-то голос.

— Ты знаешь, что для того, чтобы построить «Брэйкерс», потребовалось тысяча двести рабочих?

Кэролайн обернулась и оказалась лицом к лицу со взрослой девушкой. Это была блондинка, одетая в модный васильковый костюм, который так удачно сочетался с цветом ее глаз. Кэролайн почувствовала тонкий аромат духов. Девушка была старше ее на семь-восемь лет, но казалось, что их разделяет космическое расстояние — в несколько световых лет: она была так уверена в себе, так со вкусом одета и так красива…

— Я и не собиралась портить стол, честное слово, — едва слышно промолвила Кэролайн, уверенная, что сейчас ее выгонят.

Вместо того чтобы отругать ее, девушка улыбнулась.

— Вижу, вижу, что не собиралась, — заверила она. — Мне просто вдруг захотелось расширить твое представление об отеле: тебе, кажется, нравится сюда заглядывать. Я видела тебя здесь и раньше.

Кэролайн бросило в жар, и она покраснела — так ей стало стыдно за себя, стыдно за свои мечты, — все те мечты, которые отец высмеивал как «никчемные» и «глупые». Теперь ее секрет раскрыли.

— Меня зовут Франческа Пален, — представилась девушка. — Я работаю ассистентом в отделе по связям с общественностью.

Кэролайн не имела ни малейшего понятия о том, что такое «отдел по связям с общественностью», но это ничего не значило. Просто все это звучало очень официально и красиво, и девочке понравилось.

— А меня зовут Кэролайн Шоу. Здесь работает моя мама.

— Правда? А как ее зовут?

— Мэри. Мэри Шоу. Она работает в производственном отделе уже шестой год, — с гордостью произнесла Кэролайн. — Она говорит, нет ничего плохого в том, что я прихожу сюда по воскресеньям, когда она сидит дома, — если, конечно, я никому не мешаю.

Франческа снова улыбнулась. Она очень хорошо знала Мэри Шоу. Кое-кто из персонала потешался над этой женщиной, которая старалась выглядеть сурово, носить тяжелые дешевые украшения и держалась очень замкнуто. «Значит, это дочь Мэри Шоу». При этой мысли Франческа неожиданно для себя почувствовала прилив симпатии к Кэролайн.

— Ты здесь никому не мешаешь, честное слово. Нам нравится, когда сюда приходят воспитанные молодые люди, — успокоила ее Франческа Пален. В этой девочке определенно было что-то притягательное. От нее так и веяло тоской и одиночеством. Но при желании легко было заметить и стремление замечать красоту вокруг себя и восхищаться ею. Это заинтриговало Франческу.

— Тебе мама много рассказывала о «Брэйкерсе»?

— Нет, не много, — ответила Кэролайн. Все, что она слышала от матери об отеле, — это то, что он очень дорогой и недоступен для простых людей, таких как Шоу.

— Ты знаешь о том, что этот отель просто уникален?

Кэролайн отрицательно покачала головой, и Франческа продолжила:

— Во всем мире нет больше такого отеля. Он спроектирован на основе двух знаменитых памятников архитектуры: в Риме и в Генуе.

Кэролайн смотрела на нее широко раскрыв глаза. Чья-то там вилла! Да еще какой-то палаццо! Девочка не совсем понимала все эти названия, но ведь они относились к другому миру, где все люди счастливы и не причиняют друг другу боль.

— А тебе хотелось бы на экскурсию по отелю? — спросила Франческа Пален.

— Хотелось бы! — воскликнула Кэролайн. Мать ни разу не приглашала ее прогуляться по отелю.

Франческа взяла Кэролайн за руку и повела показывать ей магазины, где продавались шикарные вещи, обеденные залы — Флорентийский и Круглый, — с крахмальными скатертями, серебром и сверкающими хрустальными бокалами, теннисный клуб, расположенный напротив отеля, гольф-клуб и даже один из просторных номеров с видом на океан.

— Здесь останавливались президенты. Даже короли и королевы, — говорила Франческа, ведя Кэролайн по извилистым коридорам.

— Это просто как в сказке, — сказала Кэролайн.

— Ты можешь поверить в то, что этот отель горел? — поинтересовалась Франческа, подводя ее к лифту.

— Горел? — переспросила Кэролайн, не веря своим ушам. Все вокруг было само совершенство. И казалось, что все здесь существует целую вечность.

Франческа кивнула.

— Все здание сгорело дотла. И даже дважды: в 1903, а затем в 1925 году.

Она зачарованно слушала, пока Франческа рассказывала о всепожирающем пламени и о полном разрушении, царившем вокруг. Девочка представляла себе огонь, дым, пепел и руины и думала о том, что сейчас здания отеля выглядят прочными, незыблемыми, словно были такими всегда.

— Как видишь, весь комплекс восстановили, перестроили и снабдили надежной системой противопожарной защиты, — сказала Франческа и предложила Кэролайн зайти в ее офис. — Все это потребовало много сил, но стоило потрудиться, не так ли?

Кэролайн не ответила. Да ответа и не требовалось — ее мысли и эмоции отражались на ее лице, в блеске ее глаз.

Они поднялись на лифте в мезонин, и Франческа повела Кэролайн в приемную, общую для трех офисов, разместившихся вокруг. Самая маленькая комната принадлежала Франческе.

— Комната для рабов, — с кислой улыбкой заметила Франческа.

Кэролайн смотрела на все это широко открытыми глазами. Офис Франчески, который она назвала комнатой для рабов, был в два раза больше, чем спальня Кэролайн! Девочка увидела рабочий стол, на котором царил идеальный порядок, обратила внимание на удобные кресла и заново перетянутый диванчик. Ей пришла в голову мысль, что она могла бы с радостью переселиться сюда и прожить здесь всю оставшуюся жизнь.

— А что это? — спросила Кэролайн, показав на предметы, выставленные на столе. Все они имели золоченую монограмму «Брэйкерса». Здесь были представлены мыло, различные виды шампуней, туалетная вода, кружевные салфетки, шелковые шарфы и пепельница в виде морской раковины.

— Это образцы предметов обслуживания для особо важных персон, — сказала Франческа. — Мы должны ублажать своих гостей. Мы заинтересованы в том, чтобы они приезжали к нам еще.

«Как разумно, — подумала Кэролайн. — Показать гостям, что они важные персоны, чтобы они приезжали снова и снова». В этом был совершенно особый смысл. Она кончиками пальцев погладила шарфик, лежавший на столе, и подумала о том, что никогда в жизни не прикасалась к такой нежной шелковистой вещи.

— Возьми его, — сказала Франческа.

Кэролайн отдернула руку.

— Взять? — переспросила она. Ей вообще очень редко что-нибудь давали.

— Конечно. В качестве сувенира. Ну смелей, Кэролайн, он теперь твой.

Франческа взяла шарфик и обернула его вокруг шеи Кэролайн, тщательно расправив его так, чтобы была видна монограмма, вышитая золотом по зеленому и выделявшаяся на белом фоне. Отступив на шаг, Франческа продемонстрировала Кэролайн, как та выглядит, повернув ее к зеркалу на входной двери. — А знаешь ли ты, что через несколько лет ты станешь сногсшибательной красавицей?

Кэролайн пожала плечами и опустила глаза. Никто в жизни еще не говорил ей таких слов. Она прекрасно знала, как выглядит: неуклюжая, толстая, плохо одетая, на голове нелепый перманент, который делала ей мама, чтобы ее волосы вились, но от которого они казались совершенно безжизненными. Девочка постоянно помнила о своих обгрызенных ногтях, поэтому прятала руки под складками юбки. Не стоило заблуждаться насчет того, как она выглядела, ведь ее облик отражал ее чувства: потрепанное, печальное создание, иногда сердитое. Нет, это не имело ничего общего хоть со сколько-нибудь приличным видом, не говоря уже об образе сногсшибательной красавицы.

— Возможно, сейчас ты так не думаешь, но подожди — вот подрастешь и станешь собой, — заявила Франческа. Она сумела разглядеть тонкие прекрасные черты лица Кэролайн и поняла, что в будущем эта девочка, скинув несколько фунтов, занявшись прической и развив вкус, действительно сможет вскружить не одну умную голову. — Со временем парни будут бегать за тобой и просто становиться в очередь, — добавила Франческа с улыбкой.

Кэролайн покачала головой. До сих пор парни обращали на нее внимание только тогда, когда хотели списать домашнее задание.

— Ох ты! — воскликнула Франческа, взглянув на часы. — Мне пора идти вниз. Сегодня прибывает Чарльз Годдард. Я должна убедиться, что все идет как по маслу.

— Кто такой Чарльз Годдард? — спросила Кэролайн.

— Это владелец «Годдард-Стивенс», — многозначительно ответила Франческа.

Кэролайн озадаченно уставилась на свою собеседницу.

— Это одна из ведущих финансовых компаний в стране, — пояснила Франческа. — У исполнительных директоров здесь совещание, поэтому мистер Годдард собирается остановиться в отеле, хотя у него совсем рядом шикарный особняк.

Кэролайн кивнула, хотя она никогда не слышала о Чарльзе Годдарде. Ей вдруг стало грустно, потому что она поняла, что ее встреча с Франческой подходит к концу.

— Мы еще увидимся, — с улыбкой сказала Франческа, как будто прочитав ее мысли. — В следующий раз, когда соберешься прийти сюда, сообщи мне заранее. Я закажу нам чай.

— Я бы очень хотела, — робко произнесла Кэролайн. — Вы уверены, что я могу взять шарфик? — Она сжала в руках мягкий комочек шелка. — Ведь вы сказали, что товары с маркой «Брэйкерс» предназначены для особо важных персон — таких, как мистер Годдард.

— Да, конечно, — ответила Франческа, подмигнув Кэролайн. — А ты, я бы сказала, учишься на «особо важную персону», у тебя сейчас стажировка.

Кэролайн не совсем поняла, что имела в виду ее новая знакомая, но почувствовала, что за ее словами кроется комплимент. И поскольку за все пятнадцать лет жизни девочке довелось услышать, мягко говоря, не слишком много комплиментов, Кэролайн испытала искреннее наслаждение. Она думала об этом всю обратную дорогу до Лэйк-Ворт.

Когда Кэролайн тихонько проскользнула в свой маленький домик на Пэттерсон-авеню, Эл Шоу уже проспался. Краем глаза девочка заметила банку пива в левой руке отца, сигарету, тлеющую в пепельнице; по телевизору показывали соревнования по борьбе.

— Где тебя черти носили? — спросил Эл.

— Я была у Кэрол Каннингхэм, — соврала Кэролайн, пряча шарфик в сумку. — Мы обдумывали план нашей совместной лабораторной работы.

— И что же вы делали? Расщепляли атом? — Эл Шоу уставился на нее налитыми кровью глазами, и Кэролайн поймала себя на мысли о том, как хорошо бы было иметь отца, который бы не пил, не смолил бы сигарету за сигаретой. Отца, от которого бы пахло мылом и шампунем, который искренне и доброжелательно интересовался бы дочкиной лабораторной работой и даже предложил бы свою посильную помощь.

— Мама дома? — спросила она.

— На кухне, готовит ужин.

— Пойду помогу ей, — сказала Кэролайн. — Только положу сумку. — Она поднялась в свою комнату, достала из сумочки шарфик и разложила его на постели. Полюбовалась немного, аккуратно сложила его и спрятала в верхнем ящике комода. Это была самая ценная вещь из всех, когда-либо принадлежавших ей, и она не допустит, чтобы с ней хоть что-нибудь случилось.

— Нельзя ли побыстрее, Мэри? Я хочу есть! — услышала Кэролайн голос отца.

«Господи, нет. Пусть ничего не случится», — молилась про себя девочка, скрестив пальцы. Она никогда не могла предугадать, что выкинет отец. Иногда он кричал на мать, а потом спокойно помогал ей накрыть на стол. А иногда он просто бормотал что-то про себя, пил свое пиво и засыпал прямо на диване в гостиной, а Кэролайн тихо ужинала с матерью, стараясь не произносить ни слова, только бы не разбудить отца. Но чаще всего он просто матерился, угрожал и не обращал внимания на просьбы жены прекратить это. «Пусть на этот раз отец будет добрым, — молилась Кэролайн. — Пожалуйста, Господи».

— Черт возьми, Мэри! Мы будем ужинать или нет? Я голоден, — снова прозвучал голос Эла. Кэролайн слышала, как мать возится на кухне: шуршание целлофановой упаковки, шипение сковородки на плите, звук открываемой дверцы холодильника.

— Ужин будет готов с минуты на минуту! — прокричала мать. — Я как раз делаю то, что ты любишь больше всего, Эл. Куриные окорочка с жареной картошкой.

— Куриные окорочка? — взревел Эл.

Кэролайн все еще была наверху, когда она услышала, как хлопнула кухонная дверь и раздался звон разбитого стекла. Отец что-то швырнул. Наступила недолгая тишина, потом прозвучал умоляющий голос матери:

— Пожалуйста, Эл, не надо.

Потом отец начал кричать на мать, упрекая ее в том, что она совершенно бестолковая и ленивая. «Это так несправедливо, — подумала Кэролайн. — Только у мамы есть постоянная работа. Какое он имеет право называть ее бестолковой и ленивой?»

Кэролайн выбежала на лестницу, не зная, что ей делать. Мама раз и навсегда запретила ей вмешиваться в их ссоры. Но как могла она остаться в стороне, когда отец избивает маму? Пока Кэролайн пыталась решить, не нарушить ли материнский запрет, она снова услышала голос отца. На этот раз он звучал еще громче и злее.

— Ты уже третий вечер подряд кормишь меня куриными окорочками! — орал Эл.

— Но ты же сам говорил, что любишь их, — робко возразила ему Мэри Шоу.

— Ничего подобного! И вообще, не смей мне перечить!

Кэролайн услышала звук пощечины, затем возню; что-то рухнуло — кажется, стул.

— Эл, прошу тебя! — воскликнула мать.

Затем последовал ужасающий звук, как будто били обо что-то металлическим предметом. Кэролайн почувствовала дурноту. Она уже слышала этот звук и прекрасно знала, что он означает.

Уже не раздумывая, Кэролайн сбежала вниз по лестнице, пересекла крошечную прихожую и убогую гостиную. Перед дверью, ведущей на кухню, она остановилась и заглянула вовнутрь. Мать отступала от отца, подняв руки и пытаясь прикрыть от ударов голову и залитое кровью лицо, в то время как он во второй раз с силой опустил ей на голову тяжелую чугунную сковородку.

— Не надо, Эл, пожалуйста! — воскликнула мать. Струйка крови стекала ей на лицо. Но все эти мольбы и кровь, казалось, не произвели никакого впечатления на Эла. Он снова поднял руку, чтобы ударить свою жену. «Он хочет убить ее, — подумала Кэролайн. — На этот раз он собирается убить ее!»

— Прекрати! — закричала она и толкнула отца, который пьяно повалился на пол, а мать смогла в это время проскользнуть в гостиную.

Оставив на кухне отца, который неуклюже пытался встать на ноги, Кэролайн подбежала к телефону, стоявшему на маленьком столике в прихожей, подняла трубку и набрала номер полиции.

— Пожалуйста, приезжайте быстрее, — прошептала она в микрофон.

— Какого черта? — услышала она за спиной крик отца, в то время как диспетчер просил ее назвать адрес.

— Пэттерсон-авеню, тридцать девять, — успела сказать Кэролайн, и в этот момент Эл Шоу выхватил трубку из ее дрожащей руки и разбил телефон об стену.

— Ах ты сучка! — заорал он, ударив дочь по лицу. Он разбил ей губу, и Кэролайн почувствовала привкус крови. — Ты что, вызвала копов? Вызвала, да?

Он снова ударил ее. На этот раз сильнее. Эл преследовал дочь, подняв руку и намереваясь нанести еще удар.

Кэролайн панически озиралась. Ей нужно было во что бы то ни стало защитить себя и мать, найти какое-нибудь оружие. Пятясь, она зашла в гостиную, втолкнула мать в ванную и захлопнула за ней дверь, чтобы несчастная женщина хоть на время оказалась в безопасности.

Отец неверными шагами преследовал Кэролайн, подняв кулаки. Он натолкнулся на журнальный столик; газеты, пепельница, фонарик и ваза с искусственными цветами полетели на пол. Выругавшись, Эл попытался обрести равновесие и ударить Кэролайн. Она увернулась, схватила пепельницу и бросила ее в отца. Тот наклонился как раз вовремя, пепельница пролетела мимо, и из нее на ковер полетели искры тлевшей сигареты. Эл не обратил на это никакого внимания, а прошел по комнате и поднял тяжелый металлический фонарик. Теперь отец опять пошел на Кэролайн, держа фонарик в поднятой руке, с красным лицом и разинутым ртом. От него несло спиртным и сигаретами. Вдруг Эл споткнулся, чуть не упал и выронил фонарик. Кэролайн попыталась дотянуться до него, борясь с отцом за это импровизированное оружие, борясь за свою жизнь. Вдруг кто-то схватил ее и вырвал фонарик из ее руки. Это была Мэри Шоу. Она плакала.

— Прекратите! Прекратите оба! — закричала она, расталкивая Эла и Кэролайн. Теперь она больше не могла отрицать, что ее муж потерял контроль над собой, что ее дочь в опасности и что если она и дальше будет притворяться, будто на Пэттерсон-авеню, 39 все в порядке, то это для кого-нибудь кончится серьезными увечьями. — Эл, пожалуйста, успокойся.

— Прочь с дороги! — прорычал он, еще больше разъяренный слабой попыткой жены установить перемирие. И погрозил ей кулаком. Мэри Шоу поняла угрозу и на мгновение смешалась. В этот момент Кэролайн почувствовала запах дыма. Отведя взгляд от искаженного злобой лица Эла, она увидела, что старенький ковер загорелся — как раз в том месте, куда упала брошенная ею пепельница. Ворс кое-где тлел, а местами появились язычки пламени.

— Неси воду! — закричала Кэролайн матери и, схватив с дивана подушку, принялась сбивать пламя.

Мэри Шоу бросилась на кухню, а отец Кэролайн подошел к дочери и тыльной стороной руки нанес ей удар по щеке, которая и так уже распухла.

— Пусть все сгорит к черту! — закричал он, сбив Кэролайн с ног и отбросив подушку. — Это твоя вина! Это ты все затеяла!

Огонь начал быстро распространяться, дым наполнил гостиную, и в это время явилась полиция.

Эл Шоу не хотел успокоиться. Он боролся с двумя полицейскими так же яростно, как перед этим боролся со своей семьей, но натренированные и вооруженные полицейские — это не две испуганные женщины, и вскоре Эл обнаружил, что он в наручниках и арестован.

Полицейские вызвали по рации пожарников, «скорую помощь» для Кэролайн и ее матери и приказали им оставить горящий дом.

— Подождите секундочку! — сказала Кэролайн полицейскому, который вел ее к двери. Прикрыв лицо влажной салфеткой, она взбежала по лестнице в свою комнату, открыла верхний ящик комода и достала шелковый шарфик, подаренный Франческой Пален. Засунув его в карман, она бегом спустилась вниз, задыхаясь от дыма, и присоединилась к другим людям, стоящим на маленьком газоне перед домом.

Пока полицейские заталкивали Эла Шоу в машину, он повернулся к Кэролайн и уставил на нее свой скрюченный палец.

— Это все твоя вина, маленькая сучка! Все из-за тебя!

Пожарники Лейк-Ворта сделали все, что могли, но старый дом на Пэттерсон-авеню, 39 сгорел дотла. Осталась только жалкая кучка измятых кастрюль и сковородок, как горькое напоминание о том, что здесь когда-то был дом, в котором жили и воевали друг с другом.

Эл Шоу провел пару дней в камере и исчез из города. Он не оставил ни адреса, ни телефона, ни записки, а Кэролайн с матерью, оставшись без крыши над головой, поселились в маленькой комнатушке на Эверглэйдс-роуд в пансионе Селмы Йоханнес.

Жизнь шла своим чередом. Мэри Шоу обвиняла Кэролайн в том, что та устроила пожар, лишивший их дома, и в том, что ее звонок в полицию заставил Эла уйти от них, а Кэролайн пыталась спрятаться от действительности в воспоминаниях о «Брэйкерсе», своей затаенной мечте. Убедившись в том, что мать заснула, Кэролайн доставала из ящика аккуратно сложенный шелковый шарфик и гладила его пальцами до тех пор, пока ее не одолевал сон.

Этот шарфик стал для девочки символом другой, прекрасной жизни. Теперь, больше чем когда-либо, Кэролайн Шоу чувствовала почти магическую связь с этим отелем, связь, закаленную в огне. «Брэйкерс» стал осязаемой реальностью того, что до сих пор было только мечтой, фантазией, сотканной из воздуха. Франческа рассказала ей, что «Брэйкерс» был уничтожен пожаром, а потом его отстроили заново — и он стал еще лучше, чем прежде. Кэролайн не забыла ее слова. Они стали для нее маяком надежды, они согревали ее в течение всех тех унылых дней и месяцев, потянувшихся за пожаром. Если можно заново построить здание, то почему нельзя построить заново жизнь? Если можно собрать по кусочкам целый дворец, то можно, видимо, и разбитое сердце.

Кэролайн чувствовала: в ней еще осталось нечто живое, и именно это крохотное нечто, эта слабая пульсация жизни и является ее самым ценным достоянием.