Рондо на тему любви. Ради счастья, ради нашего, если мы хотим его… Любовь стоит того, чтобы ждать

ПРЕДИСЛОВИЕ

Зеленые глаза встречаются примерно у 2% населения Земли.

Обладателям зеленых глаз характерна загадочность, но сами они практически безошибочно разбираются в людях.

Зеленоглазые считаются одними из самых успешных людей, потому что они умеют слушать и сопереживать, у них развито воображение и они достаточно стабильны. Они пользуются авторитетом в своем окружении за приверженность принципам, но не стремятся к лидерству, хотя осознают свою популярность. Люди с зелеными глазами обладают отличными организаторскими способностями.

В отношениях с людьми они очень требовательны к другим, а также к себе. В общении люди с зелеными глазами никогда не навязываются, но ценят внимание со стороны. «Берут» от отношений они не больше, чем «отдают».

У женщин с зелеными глазами довольно тонкое понимание любви, поэтому они могут очень долго присматриваться и выбирать себе партнера. Они склонны к романтике, нежности и всем остальным проявлениям чистой искренней любви, ранимы, мечтательны и обладают богатым воображением.

Любовь для них – нечто святое, и никому на свете они не позволят посягнуть на нее. Если сердце зеленоглазой половинки занято, не стоит даже предпринимать попыток завладеть им. Зеленоглазая женщина – прекрасная жена: верна, заботлива, многое способна простить и всегда готова прийти на помощь. Отношения с такими женщинами всегда стабильны, но в то же время не лишены некой изюминки.

В тоже время, блондинки с зелеными глазами обладают стервозным характером, умеют добиваться своего, а вот серьёзные отношения даются им с трудом.

Всё могут короли…

А это зависит от того…

Кошка, которая гуляла сама по себе

Запомни меня такой…

…И мы станем единым целым

Не проскочи мимо!

Куда смотрят мужики?

Я люблю тебя! Я верю тебе!

Два кусочечка колбаски…

Мужчины на раз-два-три

Любовь на фоне геометрии и зоологии

Рондо на тему любви

Сегодня, а ещё лучше – вчера

Стоянка поезда одна минута

Запах настоящего мужчины

Рондо¹ на тему любви

1

Мила бесцельно брела по городу. Нет, цель была! Несомненно, была. Но какая?…

А-а-а! Вот же он! Небоскрёб! Он и есть её цель. Мила задрала голову вверх – здание из стекла и бетона было таким высоким, что его верхушка скрывалась где-то за облаками…

В холле обнаружился только один лифт, к которому выстроилась очередь. «Странно, – подумала Мила, – такое огромное здание и один лифт. А если сломается?» В одну кабинку Мила попала вместе с элегантной женщиной и двумя рабочими в грязных спецовках, которые тащили запылённое стекло. Стекло еле влезло, перерезав лифт пополам по диагонали из одного угла в другой. Женщина в своём углу стояла спокойно, как-то даже отрешённо, а Мила жалась в угол напротив, пытаясь спасти от пыльного стекла пышную юбку своего розового платья. «И какого чёрта полезла в лифт с рабочими? Не могла следующего дождаться что ли?»…

Момент, когда рабочие вышли из лифта, Мила не заметила, и она осталась с женщиной вдвоём.

– Вам какой? – с застывшей над кнопками этажей рукой вежливо обратилась женщина к Миле.

Мила замялась. Она не знала, на какой этаж ей нужно. Целью было попасть в дом. Но какую-то цифру надо было назвать, и Мила брякнула:

– На самый верхний!

– Туда лифты не ходят, – усмехнулась женщина и нажала на 35-й этаж.

Вскоре лифт остановился и женщина вышла. Обернувшись к продолжавшей стоять в глубине лифта Миле, сказала:

– Дальше только пешком, – и легко пошла по лестнице вверх, звонко цокая тоненькими шпильками по ступенькам.

Мила высунула нос из лифта и ужаснулась. Площадка, на которой остановился лифт, была сплошь завалена строительным мусором. Но самое страшное было то, что между лифтом и площадкой зияла дыра шириной сантиметров 30. В неё запросто можно было провалиться и лететь до первого этажа, ударяясь головой о каждую площадку. Мила так ярко это себе представила, что её прошиб озноб… Но, почему-то, вместо того, чтобы нырнуть обратно в спасительное нутро лифта и безопасно спуститься вниз, выпрыгнула из него на площадку.

Первым порывом Милы было побежать вслед за женщиной, тем более, что она ещё не успела подняться высоко. Мила разглядела край её юбки, мелькнувшей за поворотом лестницы, и изящные лодочки на ногах. Но в этот момент ясно ощутила, что ей надо идти не вверх, а вниз. Где-то там будет цель, ради которой она зашла в этот дом…

Спускаться вниз было не менее страшно, чем выпрыгивать из лифта. Ступеньки спиралью обвивали лифт. Перил у лестницы не было, а между запылённым стеклом стены зияла такой же ширины дыра, что между нею и лифтом. Мила старалась держаться середины. Но вот, на одной из площадок открылся коридор, в конце которого Мила ясно разглядела дверь, обитую белым, почему-то измятым, металлом. И поняла – вот она, её цель.

Мила нажала на кнопку звонка. За дверью послышались чьи-то шаги. Щёлкнул дверной замок. Дверь начала открываться и…

И тут Мила проснулась. Полежала в полудрёме, пытаясь додумать конец сна, чтобы увидеть, наконец, того, кто ждал её за дверью, но ничего не получилось. Лицо не показывалось, конец не придумывался.

Мила вообще-то всегда так делала, когда ей снились какие-то сны, в которых ей грозила опасность – бушующее море, падающий самолёт, рушившийся дом. В полудрёме рисовала в воображении плот, стойко выдерживающий натиск стихии, мягкую перину облаков, принимающих в свои объятия её тело, спасительную балку, под которую ныряла от обломков потолка в последний момент…

Но с повторяющимися снами так не получалось. А этот сон с небоскрёбом и женщиной снился ей не единожды. Каждый раз в нём появлялась какая-то новая подробность. В этот – яркий розовый цвет её платья. Почему именно розовый, было не понятно. Любые оттенки красного Мила не носила. Считала, что они не подходят к её зелёным глазам. Но во сне свои законы. Да и цвет был не совсем розовый, а нежный цвет фуксии. Лиф платья плотно облегал тело до талии, затянутой широким поясом. Юбка была пышной, воздушной, чуть ниже колен по моде стиляг 50-х годов прошлого века. На ногах лодочки в тон платья… «Так! Стоп! – остановила себя Мила, – Этого во сне не было! Это я уже фантазирую. «Фонтанирую», как говорил папа». Объективно только то, что до сегодняшнего дня этот сон был чёрно-белым…

А ещё каждый раз в нём она заходила чуточку дальше, чем раньше. В прошлый раз он оборвался на её руке, тянущейся к дверному звонку, в этот – дверь начала приоткрываться. Значит, в следующем она увидит Его, того, кто за дверью. Почему не «её», Мила ответить бы не смогла, но ясно чувствовала, что там Он, а не «она».

«Надо вставать! – рассмеялась Мила, – Сегодня концерт!» И бодро вскочила с кровати. А рассмеялась она потому, что сон этот, не смотря на всю его нелепость, ей снился только к хорошему. Не к тем приятным мелочам, которые случаются в жизни, и о которых ты завтра уже и не вспомнишь. А к настоящему, прекрасному, судьбоносному событию. И в этот раз Мила точно знала к какому – сегодня она будет солировать на концерте в Большом зале Консерватории (!) с оркестром «Новая Россия» (!), организатором, художественным руководителем и главным дирижёром которого является Юрий Башмет² (!). Нет! Не так! МАЭСТРО ЮРИЙ БАШМЕТ! И он же будет за дирижёрским пультом (!), когда она – никому не известная Людмила Копачинская будет солирующей скрипкой в Концерте для скрипки с оркестром ре мажор Петра Ильича Чайковского, сочинение №35 (вот он – 35-й этаж из сна!). И сегодня она будет играть по-другому. Не так, как до этого, когда её эмоции, те, что родились благодаря музыке, те, что бьются в её душе во время игры, бьются, бьются, но так и не находят выхода… Не долетают до слушателя. Как будто она водит смычком по струнам под стеклянным колпаком. Видно, что играет, а звука нет. Понятно, что старается, а никого не трогает…

Вообще-то этот сон должен был случиться гораздо раньше, в ночь перед звонком учителя Милы по классу скрипки Московской Консерватории. Эдуард Давидович позвонил ей днём и поинтересовался – давно ли она репетировала скрипичный концерт Чайковского, знает ли его наизусть и свободна ли в субботу вечером? Учитель изредка подкидывал своей ученице участие в благотворительных концертах, иногда за них даже перепадала копеечка, и Мила без всяких предчувствий о чём-то грандиозном ответила положительно на все три вопроса. И тогда Эдуард Давидович пригласил её завтра прийти к нему в кабинет (он заведовал Кафедрой скрипки в Консерватории). Ей бы сразу насторожиться, потому что обычно он ей просто давал телефон организатора очередного выступления, и дальше Мила действовала самостоятельно, но она ничего этакого не почувствовала. На следующий день радостно зашла в его кабинет и застыла, как истукан с острова Пасхи, пока учитель представлял друг другу «свою ученицу Людмилу Копачинскую» и Юрия Абрамовича Башмета.

Дальше у Милы были провалы в памяти, потому что она напрочь не могла вспомнить, как она играла отрывки из концерта Чайковского, о которых её просил Маэстро. А вот ощущение, что он не остался доволен её игрой, помнила. И фразу Эдуарда Давидовича, которую она расслышала уже за дверью: «Очень техничная девочка…», помнила тоже. Потом опять провал – это вчерашняя генеральная репетиция, уже не один на один с Маэстро, а с оркестром. И опять ощущение его недовольства, раздражения и какой-то безысходности…

К участию Милы в концерте привела длинная цепочка случайных обстоятельств, первым из которых была болезнь скрипачки мирового уровня и доброго партнёра Юрия Башмета – Клары Джуми Кан³. Музыканты такого уровня редко отменяют концерты по причине здоровья. Сцена лечит – уверены они, главное на неё выползти, а там музыка поднимет, адреналин прочистит кровь, и к концу выступления ты уже будешь здоров. Поэтому, видимо, и тянулось время, пока не стало окончательно ясно, что «выползти» не получится. Отменить концерт было нельзя, он был в рамках абонемента. Перенести на другой день до конца сезона не получилось. Графики двух мировых знаменитостей были расписаны на годы вперёд и не совпали ни в один свободный день концертного зала. И только тогда во весь рост встала проблема по поиску замены солиста. Произведение слывёт у скрипачей довольно сложным для исполнения⁴, и не у всех находится в репертуаре. Кто-то оказался занят в этот день, и тогда возникла идея обратиться в Московскую Консерваторию, альма-матер всех музыкантов. Так проблема докатилась до Эдуарда Давидовича Грача. Из предложенных им бывших учеников в пользу Людмилы Соколовой сыграло её участие в Международном конкурсе П.И.Чайковского. Участия по сути провального, поскольку из четырёх этапов Милу выкинули после второго, но позволившему упоминать этот престижнейший конкурс в связи с её именем…

На конкурс Милу уговорил пойти всё тот же Эдуард Давидович. И он же утешал её после провала тем, что в своё время тоже на втором этапе вылетел из конкурса дирижёров Теодор Курентзис, а теперь он – мировая знаменитость, к нему в очереди стоят все главные концертные площадки и оркестры мира. Слабое утешение. И горькое разочарование в себе, в своём таланте, в своём предназначении. Усиленное ещё и тем, что на втором этапе она играла своего любимого Паганини, уверовав в слова учителя, что сможет с его произведением спрятаться за техникой. Не вышло…

Впрочем, то, что ничего у неё не получится, Мила знала заранее, поскольку накануне ей приснился сон, который всегда предупреждал её о неприятностях.

Первый раз он приснился ей перед рядовым походом к зубному врачу. Зубных врачей Мила не боялась, потому что ходила по их кабинетам сызмальства, сколько себя помнила, а помнила она себя лет с четырёх. Процедура предстояла не болезненная – всего лишь установка коронки. Не раз ею пройденная по причине плохих зубов. Врач был знакомый, проверенный, опытный. Но всё сразу пошло наперекосяк. Её врач оказался занят на сложной операции и Милу принял другой. У того никак не получалось надеть коронку на зуб, и, в итоге, он намял до крови десну, а коронку так и не установил. Вот тогда-то Мила и поняла, что странный сон, который ей снился этой ночью, – это к неприятностям. А снилось ей, не к столу будет сказано, что она никак не может сходить в туалет по большому. То дверь в кабинку не закрывается, то в толчке засор, то очередь никак не продвигается, то мужчины и женщины в общем туалете, перегородки без дверей вместо кабинок и Мила стесняется, то у неё самой ничего не получается, такой запор. Утром Мила решила, что сон – просто бред, и выкинула его из головы, а оно вон как повернулось… Пришлось потом две недели лечить дёсна, чтобы затем за пять минут коронка оделась без проблем в умелых руках знакомого врача.

С тех пор Мила стала внимательнее относиться к своим снам. По возможности придумывать хорошие концы к тревожным сновидениям. Но в первую очередь прислушиваться к своим ощущениям от увиденного. Потому что иногда сон был вроде бы и не плохой, а на душе от него была такая тяжесть. И выкинуть его из головы не получалось несколько дней.

В первый раз такое случилось перед смертью дедушки. Дедушка во сне Милы был веселым, энергичным… пионером. И она, конечно, не придала сну значения. Три дня сон всплывал в памяти Милы в самый неожиданный момент, и тогда она очень хотела пересказать его дедушке, чтобы вместе над ним посмеяться, но всё время что-то отвлекало. А на четвёртый день дедушка не вернулся с работы, и только утром они нашли его в больнице. В электричке с ним случился инсульт, а ещё через пять дней дедушка умер, не приходя в сознание. Маму мучило, что даже в бессознательном состоянии дедушка порывался куда-то идти, а Милу мучило воспоминание о том сне.

Второй раз тяжёлый сон приснился через год, перед смертью бабушки. Этот сон она не помнила, но проснулась с тяжестью на душе и знанием, что бабушка скоро уйдёт. Мила очень хотела его кому-нибудь рассказать, почему-то казалось, что если расскажет, то страшное не случится, но рассказывать-то было нечего. Бабушка ушла из жизни через три дня после годовщины смерти дедушки и сна Милы.

Третий сон был ярким, реалистичным и не оставлял сомнений к чему он приснился. Папа болел уже два года. Последняя стадия онкологии. Никаких надежд на врачей и даже на чудо. Миле приснилось, что она летит с папой в самолёте (папа был военным лётчиком) над бескрайним полем грязной мокрой земли, и расчерчено оно на квадратики, с одинаковыми квадратиками плит внутри. Поле почему-то выпуклое, а где-то далеко-далеко вдали виднеется лес. Когда папа умер, и они с братом поехали на районное кладбище договариваться о захоронении, Мила увидела картину, в точности повторяющую картину из сна, и с ней случилась истерика…

Несколько месяцев потом Мила боялась засыпать, довела себя до бессонницы, долго лечилась и спаслась только благодаря музыке. Музыке, которая бушевала у неё в душе. И слышна была только ей одной. Со зрителями смычки не получалось. Они слышали только холодное, отстранённое, технически виртуозное исполнение нот. На таком исполнении тоже можно было выстроить карьеру, как это, например, сделал пианист Борис Березовский. Но Мила не хотела для себя такого. Далёк для неё был и Денис Мацуев, с его открытым, экспрессивным выбросом эмоций. Если говорить о золотой середине, к которой лежала душа Милы, то ей хотелось играть на скрипке, как на рояле играет Рудольф Бухбиндер. Его пальцы летают по клавишам, почти их не касаясь, они сами выводят за него даже самые трудные пассажи. На концерте он сидит не за роялем, он внутри него, внутри оркестра, он сам – рояль, он сам – оркестр, он сам – свободно струящееся искусство. В его исполнении произведения XVI-XVII веков звучат современнее XXI века, опережая, предвосхищая пространство и время. Таким же исполнителем был, Мила была в этом уверена, её кумир – Никколо Паганини⁵. Господи, как же это не справедливо, что о его игре можно судить только по воспоминаниям современников! До зубовного скрежета обидно, что не существовало в его время звукозаписывающих устройств!

¹ – музыкальное произведение, в котором основная часть повторяется несколько раз

² – Юрий Абрамович Башмет – советский и российский альтист, дирижёр, педагог, общественный деятель. Народный артист СССР (1991). Лауреат Государственной премии СССР (1986) и четырёх Государственных премий Российской Федерации (1993, 1995, 2000, 2013). Премия «Грэмми» (2008)

³ – немецкая скрипачка корейского происхождения. Начала заниматься на скрипке в трёхлетнем возрасте. В 8 лет дебютировала с оркестром в Южной Корее, в 9 выпустила первую запись. Лауреат ряда международных конкурсов, в том числе победитель Международного конкурса музыкантов в Сендае (Япония) и Международного конкурса скрипачей в Индианаполисе (США).

⁴ – на премьерном исполнении Концерта в Вене должен был солировать знаменитый скрипач Леопольд Ауэр. Но он своеобразно отказал композитору, высказав предположение о том, что скрипичная партия требует редакции, так как не удобна для исполнения. В итоге, соло на скрипке исполнил Адольф Бродский, который стал не только первым исполнителем произведения, но также и его пропагандистом в России и Европе. Леопольд Ауэр потом всё-таки сыграл Концерт, но с весомыми изменениями, которые сам внёс в партию скрипки, значительно облегчив трудные места. Впоследствии выдающий советский скрипач Давид Ойстрах, по своему отредактировав материал концерта, сделал ряд записей произведения, которые затем установили определённый стандарт исполнения шедевра великого маэстро. Концерт для скрипки с оркестром П.И.Чайковского является обязательным для исполнения скрипачами произведением на четвёртом, финальном этапе Международного конкурса имени гения русской музыки.

⁵ – итальянский скрипач-виртуоз, композитор XVIII-XIXвв. Непревзойденный успех Паганини лежал не только в глубоком музыкальном даровании этого артиста, но и в необычайной технике, в безукоризненной чистоте, с которой он исполнял труднейшие пассажи, и в новых горизонтах скрипичной техники, открытых им. Разнообразие красок, широкое применение натуральных и искусственных флажолетов, быстрое чередование пиццикато с арко, удивительно искусное и разнообразное применение стаккато, широкое применение двойных нот и аккордов, замечательное разнообразие применения смычка, сочинения для исполнения на струне соль, посвященная сестре Наполеона, княгине Элизе Бачокки «Любовная сцена» на струнах ля и ми – всё это приводило в удивление публику, знакомившуюся с доселе неслыханными скрипичными эффектами (из Википедии). Вот как описывал свои впечатления от выступления Паганини знаменитый немецкий поэт и публицист Г.Гейне: «…В угловатых движениях его тела была какая-то жуткая деревянность и в то же время что-то бессмысленно-животное… Кто научил его этим поклонам? И кто он сам? Живой человек, который в своей предсмертной агонии на подмостках искусства старается позабавить публику своими последними судорогами, как умирающий гладиатор? Или это мертвц, вставший из гроба, вампир со скрипкой в руках, который хочет высосать если не кровь из нашего сердца, то, во всяком случае, деньги из нашего кошелька?… Новые эти мысли сразу оборвались, когда этот изумительный мастер приставил свою скрипку к подбородку и начал играть… Каждым взмахом своего смычка Паганини вызывал перед моими глазами зрительные образы и картины; языком звучащих иероглифов рассказывал он мне ряд ярких происшествий. Словно игра цветных теней развертывалась передо мною; но сам он со своей скрипкой неизменно оставался главным действующим лицом… О, это были мелодии, подобные трелям соловья в предвечерних сумерках, когда аромат розы наполняет томлением сердце, почуявшее весну! О, это было тающее, сладостно изнемогающее блаженство! Это были звуки, которые то как бы встречались в поцелуе, то капризно убегали друг от друга и, наконец, смеясь, снова сливались и замирали в объятии, полном опьянения. Легко, весело порхали эти звуки; так мотыльки, шаловливо дразня друг друга, то разлетаются в разные стороны и прячутся за цветы, то настигают один другого и, соединяясь в беспечном счастливом упоении, взвиваются и исчезают в золотых солнечных лучах. Но паук, паук может положить внезапно трагический конец веселью влюблённых мотыльков…»

2

«…Замена солиста. В связи с болезнью Клары Джуми Кан, соло на скрипке исполнит участник Семнадцатого Международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского Людмила Копачинская. Первое исполнение…»

Выйдя на сцену под жиденькие аплодисменты, Мила почувствовала арктический холод зала. Зрителей можно было понять: вместо звезды мирового уровня, Клары Джуми Кан, считающейся на сегодняшний день лучшей исполнительницей скрипичного концерта Чайковского (и это не смотря на то, что, приняв в своё время участие в Международном конкурсе им. П. И. Чайковского, завоевала на нём только IV премию), им придётся слушать какую-то неизвестную скрипачку. Фраза об «участнике» конкурса не может обмануть продвинутых меломанов, а их большинство в Зале Консерватории. А «первое исполнение» вообще прозвучало жалко – типа, не обессудьте, сыграет, как получится. И это было скорее в «минус», чем в «плюс».

Но всё это не смогло поколебать уверенность Милы в себе. Ведь играть она собиралась для своего учителя, Эдуарда Давидовича, который наверняка сидит где-то в зале. И для Него, того, кто ждёт её за дверью в её сне…

Оркестр начал с небольшого лирического вступления, но вскоре в нем появились тревожные, энергичные мотивы, которые непринуждённо подвели к величественно красивой и благородной партии солирующей скрипки.

Музыка оркестра подхватила Милу с первых нот. Она мягко вступила и закрыла глаза. Её смычком управляла музыка, а пальцы сами собой прижимали струны к грифу. В процессе развития тема солирующей скрипки стала более энергичной и волевой. Мила ощутила себя кариатидой⁶ на носу корабля. Но не пассивной фигурой, предназначенной только для украшения судна, а отважным вперёд смотрящим, который смело ведёт за собой корабль, без страха подставляя грудь коварной стихии моря. К концу первой части – Allegro moderato, Мила и оркестр были одно целое. Её женская фигура – кариатида, была скреплена с каждым музыкантом оркестра – досточкой корабля, мощными канатами. Они проросли друг в друга и были не рассоединимы. Мало того, Мила-кариатида была уверена, что это она, а не дирижёр-капитан управляет кораблём-оркестром.

В отличие от закончившейся экспрессивно и мелодически широко первой части, вторая – Andante, вся выстроенная вокруг соло на скрипке, звучала как миниатюрная мечтательная элегия. К мягкости и чувственности мелодической линии в исполнении Милы добавилась какая-то щемящая нежность, тоска о чём-то не сбывшемся. Она хоть и кариатида, но не деревяшка же бесчувственная! Ей, как и любой женщине, тоже хочется любви и счастья. Восторг, восхищение, преклонение перед светлыми идеалами любви – таким прозвучал конец второй части концерта.

В третьей части – Allegro vivacissimo, по традиции, установившейся в творчестве П.И.Чайковского, отображался наполненный безудержным весельем народный праздник. Узнаваемые русские народные мелодии, жизнерадостно переплетаясь, принимали всё более разудалый характер. На смычке Милы от страсти, с которой она играла, полопались несколько волосков смычка. Она едва успела в короткую паузу, когда оркестр играл без неё, оборвать мешающую помеху. А в финале, во время неуёмного и ликующего торжества, призывающего к жизнелюбию и оптимизму, буквально на последних секундах, оборвалась оплётка на третьей струне⁷ скрипки.

Когда в зале закончила звучать последняя нота, Мила так и продолжала стоять с поднятым над скрипкой смычком и закрытыми глазами. В её душе ещё бушевала музыка. А потом зал взорвался аплодисментами, и Мила вздрогнула и открыла глаза. В недоумении взглянула на дирижёра – Как! Это уже всё?! Конец? Так быстро?!

Юрий Башмет легко соскочил с дирижёрского подиума и кинулся обнимать Милу, хотя такое принято только между хорошо и давно знакомыми музыкантами. В его глазах стояли слёзы. Мила переложила скрипку в правую руку, маэстро припал к её левой руке поцелуем (!), а потом они, взявшись за руки, долго кланялись не желающей их отпускать публике.

Зрителей можно было понять – им посчастливилось присутствовать при рождении звезды, им хотелось как можно дольше продлить миг сопричастности чуду. Мила с Юрием Башметом уходили и вновь возвращались на сцену, а накал страстей в зале всё не стихал. Наконец, когда разрозненные крики «Браво!», слились в скандирование, кто-то шепнул Миле: «Не отпустят! Нужно на бис!». И Мила вышла на сцену одна.

Встала по центру. Подняла к подбородку скрипку. Аплодисменты музыкантов оркестра в виде ударов смычков по пюпитрам и овации зрителей в зале мгновенно смолкли. Несколько секунд шума от множества усаживающихся на места людей перед Милой и за её спиной, и установилась какая-то нереальная тишина. И в ней, в этой прозрачной тишине, Мила произнесла звенящим голосом:

– Паганини. «Вечное движение».

Это виртуознейшее произведение, всего-то на 4 с небольшим минуты, Мила исполняла на том злополучном втором этапе конкурса, после которого вылетела, но сейчас оно звучало совсем-совсем по другому. Только доиграть его у Милы не получилось. К болтающейся оплётке третьей струны добавились несколько новых оторвавшихся волосков смычка, и Мила, чтобы не обрывать музыкальную фразу на полуслове, т.е. на полуноте, закончила несколькими щипками пальцев по струнам. А потом развела руки в стороны в жесте – не обессудьте, сделала, что смогла. В конце концов, она же не Паганини, который мог сыграть за целый оркестр на одной струне⁸!

– Ой, у Вас же вся рука в крови! – заметил кто-то за кулисами, когда Мила окончательно ушла со сцены.

Мила взглянула на руку, сжимающую смычок и тоже увидела кровь. Видимо, поранилась, когда обрывала волоски смычка во время концерта. Странно, пока играла, ничего не болело. А сейчас ладонь начало щипать и дёргать. Милу отвели в гримёрку, потом туда прибежала администратор с аптечкой. Две кровоточащие ссадины, перерезавшие вертикально ладонь и пальцы Милы, обработали перекисью водорода и залепили кучей бактерицидных пластырей. Смотрелось это очень смешно!

За суетой с рукой незаметно промелькнул антракт, началось второе отделение концерта, в котором Мила уже не участвовала, и она засобиралась домой. Тут в гримёрку постучали, и к Миле вошла уже знакомая администратор с огромным букетом цветов:

– Вам просили передать!

– Кто? – спросила ошеломлённая Мила.

– Кто-то из зрителей, – ответила администратор и

удалилась.

А Мила рухнула обратно на стул. Дело было не в том, что кто-то из благодарных слушателей успел слетать мухой за время антракта за цветами (на сцене Миле вручили только два букета – дежурный от администрации зала и скромный от Эдуарда Давидовича, всё-таки, она оказалась права – учитель не мог пропустить выступление своей ученицы). И даже не в том, что букет был огромным и состоял из множества не поддающихся подсчёту и плотно прижатых друг к другу белоснежных роз с лёгким розовым налётом на концах лепестков. А в том, что был упакован в гофрированную бумагу нежного цвета фуксии.

Мила перевернула букет розами вниз, покрутила его в руке и рассмеялась. Перед её глазами кружилась в вальсе пышная юбка её платья из сна…

⁶ – тщательно продуманные резные декоративные работы из дерева, известные как носовые фигуры, были весьма популярны с XVI по XIX век. Они использовались для демонстрации богатства и социального положения владельца судна, а на военных кораблях олицетворяли могущество и силу страны. Кариатидой носовое украшение называлось в Древней Греции, а в Древнем Риме – рострой.

⁷ – скрипка имеет четыре струны, настроенные по квинтам: «соль» малой октавы, «ре», «ля» первой октавы, «ми» второй октавы, диапазон от «соль» малой октавы до «ля» четвёртой октавы и выше. Тембр скрипки густой в низком регистре, мягкий в среднем и блестящий в верхнем.

1-я – Ми второй октавы. Однородная по составу струна, звонкий блестящий тембр.

2-я – Ля первой октавы. Струна с сердечником и оплёткой, иногда однородная по составу («Thomastik»), мягкий матовый тембр.

3-я – Ре первой октавы. Струна с сердечником и оплёткой, мягкий матовый тембр.

4-я – Соль малой октавы. Струна с сердечником и оплёткой, суровый и густой тембр.

⁸ – Существует легенда, что Паганини начал играть на одной струне после того, как его недоброжелатели перед концертом подпилили все остальные струны на скрипке. На самом деле эту идею подсказала музыканту одна его поклонница. Прослушав, как Паганини виртуозно сыграл композицию «Дуэт двух влюбленных» на двух струнах, она подошла к нему и сказала:

– Маэстро, вы совершенно не оставляете шанса другим музыкантам превзойти Вас. Пожалуй, это сможет сделать лишь тот, кто сыграет на одной струне, но это же невозможно!

Паганини запомнил ее слова и спустя несколько недель исполнил сонату на одной струне. Весть об этом неслыханном событии быстро облетела город и дошла до самых простых его жителей. Однажды музыкант опаздывал на концерт и нанял извозчика, который, узнав знаменитость, заломил за проезд цену в десять раз выше обычной. На недоуменный вопрос седока кучер спокойно ответил:

– Ведь вы сейчас возьмете с каждого из слушателей по десять франков за возможность послушать, как вы играете на одной струне.

– Хорошо, – не растерялся Паганини, – я заплачу вам десять франков, но только в том случае, если вы довезете меня до театра на одном колесе.

3

Ночь прошла на грани сна и яви. Мила то проваливалась в короткий, без сновидений сон, то мгновенно включалась в реальность с той же мысли, на которой заснула, из-за чего казалось, что вообще не спала. В 12 часов как с цепи сорвались телефоны – наперебой с мелодиями мобильного телефона трезвонил домашний. Мила расслышала мелодию звонка от мамы и встала с постели. По пути по привычке включила компьютер и, пока разговаривала с мамой, увидела кучу не отвеченных звонков по скайпу. Больше всего звонков было от Димки. От него же первого раздался звонок, как только она закончила разговор с мамой. Как почувствовал…

С Димкой Мила познакомилась на первом курсе Консерватории. Господи! Это было уже десять лет назад! Мила пошла на звук божественно звучащего ноктюрна Шопена «Осень». И это тем более было странно, что в коридорах Консерватории из всех дверей звучала музыка – рояля, скрипок, женского и мужского вокала и много чего ещё. Звуки сливались в гармонию, хотя, по идее, должны были звучать как какофония. Но именно эта мелодия захватила Милу и повела за собой, пока та не упёрлась в дверь, из-за которой она звучала. А потом из неё вышел Димка.

Вопреки мнению окружающих, они не были с Димкой любовниками. Димка как-то раз предложил заняться сексом, но Мила отказалась, и он больше об этом не заговаривал. Иногда Мила думала – может зря? Может, нужно проще ко всему относиться? Не ждать какой-то

единственной, предначертанной судьбой любви? Сколько их, тонко чувствующих, романтичных девушек так и не встречают своего единственного. Потом спохватываются, а годы-то ушли… И они начинают метаться, суетиться, рожают ребёнка «для себя» при первой возможности, которая, кстати, не у всех и бывает… Может, наоборот, надо не проходить мимо любой, даже призрачной, любви, кидаться в отношения, сломя голову, и пробовать, пробовать? Может быть… Но Мила так и не смогла переломить себя. И Димка стал её самым лучшим, по сути, единственным другом. Именно он втянул её в мир фортепьянной музыки, влюбил в своих кумиров, как композиторов, так и исполнителей. Он же, так же, как и Эдуард Давидович, вытаскивал её с собой на концерты, где их ударным номером было исполнение Сонаты №9 для скрипки и фортепиано Бетховена – знаменитой Крейцеровой сонаты.

– Привет, подруга! К тебе, прямо как в Кремль, не пробиться!

– Привет, Димка!

– Ты как?

– Божественно!

(Мила скопировала выражение у Эдуарда Давидовича. Тот так говорил, когда был чрезвычайно доволен выступлением ученика)

– А как рука?

– Рука? – недоумённо переспросила Мила и посмотрела на свои руки.

Правая до сих пор смешно была залеплена пластырями. Мила о ней совершенно забыла. Так, с залепленной, и легла в кровать.

– Как тебе? – спросила Мила, демонстрируя Димке ладонь, а потом спохватилась, – Постой! А ты откуда знаешь про руку?

– Ну, ты, подруга, даёшь! Весь интернет из-за тебя кипит, а ты ничего не знаешь!

– Так, уж, и «весь», так, уж, и «кипит», – посомневалась Мила (как большинство творческих людей, Димка был склонен к преувеличению).

– А ты набери в youtube⁹ «Людмила Копачинская» и сама всё увидишь. Там какой-то умелец нарезал твой вчерашний концерт и соединил три куска. Просмотров, я тебе скажу! Счётчик мотает, как подстрелянный… О! Уже в два раза больше, чем когда я увидел…

Мила зашла в youtube и, действительно, быстро нашла видео по запросу на своё имя. Первым из её выступления был вырезан фрагмент, когда у неё начал рваться смычок, до момента, когда она оборвала в паузе болтающиеся волоски. Следующим к нему было пристыковано видео, когда на струне Ре лопается оплётка. Последний видеофрагмент был самым длинным. «Вечное движение» было вмонтировано полностью. А закончилось всё двумя стоп-кадрами: вот Мила стоит, наклонив голову, с вытянутыми в стороны руками, в одной – скрипка со свисающей оплёткой, в другой – смычок с несколькими оборванными волосками. Поза невольно напоминала распятого Христа, и Мила поморщилась (ей претила пафосность). На последнем стоп-кадре застыла её правая ладонь, сжимающая смычок. Кадр был крупным и от того не чётким. Но и на нём была ясно различима кровь.

Счётчик просмотров под видео уже приближался к нескольким тысячам. Просмотров полной версии концерта было гораздо меньше. Милу это расстроило.

– Подруга, ну, ты и зануда! – рассмеялся Димка, – Ты врубись – это же слава!

И добавил совершенно серьёзно:

– Теперь у тебя всё пойдёт совершенно по-другому! Я в этом уверен… И всегда знал, что когда-нибудь это случится!

Эдуард Давидович сказал почти тоже самое, только немного другими словами. Он всегда был уверен – когда-нибудь её внутреннее «я» соединится с внешним, и тогда произойдёт чудо. Это и случилось вчера. Мила рассыпалась ему в благодарностях за всё – и за учёбу, и за терпение, и за вчерашний концерт, а учитель ответил, чтобы она не обольщалась. Это только начало. Ей ещё пахать и пахать, чтобы занять своё место в мире музыки. А пока надо взять себя за шкирку и быстренько отправляться к директору Большого зала Консерватории. Виталий Александрович ждёт её, Милу, с каким-то предложением.

Больше никому Мила перезванивать не стала. Не потому что, не успев прославиться, уже зазналась. Просто, ни родных, ни друзей у неё больше не было, а выслушивать чьи-то неискренние похвалы не хотелось. Не хотелось пачкать девственную чистоту вчерашнего чуда.

⁹ – сервис видеохостинга. Возможность добавлять, просматривать и комментировать видеозаписи. Поиск видео по категориям, каналам и сообществам.

4

Мила бесцельно брела по городу. Нет, цель была! Несомненно, была. Но какая?…

А-а-а! Вот же он! Небоскрёб! Он и есть её цель. Мила задрала голову вверх – здание из стекла и бетона было таким высоким, что его верхушка скрывалась где-то за облаками…

В холле обнаружился только один лифт, к которому выстроилась очередь. «Странно, – подумала Мила, – такое огромное здание и один лифт. А если сломается?» В кабинке лифта Мила оказалась вдвоём с элегантной женщиной. Да и кто бы ещё сюда поместился, если пышная юбка платья Милы нежного цвета фуксии заняла почти всё пространство лифта?

– Вам какой? – с застывшей над кнопками этажей рукой вежливо обратилась женщина к Миле.

Мила замялась. Она не знала, на какой этаж ей нужно. Целью было попасть в дом. Но какую-то цифру надо было назвать, и Мила брякнула:

– На самый верхний!

– Туда лифты не ходят, – усмехнулась женщина и нажала на 60-й этаж.

Вскоре лифт остановился и женщина вышла. Обернувшись к продолжавшей стоять в глубине лифта Миле, сказала:

– Дальше только пешком, – и легко пошла по лестнице вверх, звонко цокая тоненькими шпильками по ступенькам.

Мила высунула нос из лифта и ужаснулась. Площадка, на которой остановился лифт, была завалена строительным мусором. Но самое страшное было то, что между лифтом и площадкой зияла дыра шириной сантиметров 30. В неё запросто можно было провалиться и лететь до первого этажа, ударяясь головой о каждую площадку. Мила так ярко это себе представила, что её прошиб озноб… Но, почему-то, вместо того, чтобы нырнуть обратно в спасительное нутро лифта и безопасно спуститься вниз, выпрыгнула из него на площадку.

Первым порывом Милы было побежать вслед за женщиной, тем более, что она ещё не успела подняться высоко. Мила разглядела край её юбки, мелькнувшей за поворотом лестницы, и изящные лодочки на ногах. Но в этот момент ясно ощутила, что ей надо идти не вверх, а вниз. Где-то там будет цель, ради которой она зашла в этот дом…

Ступеньки лестницы спиралью обвивали лифт. Перил у лестницы не было, и Мила старалась держаться ближе к стеклянной стене здания, за которой виднелись очень знакомые очертания какого-то города. Вспомнить его название у Милы не получалось. Но вот, на одной из площадок открылся коридор, в конце которого Мила ясно разглядела дверь, обитую белым, сверкающим в темноте коридора, почему-то измятым, металлом. «Как будто выпрямили доспехи рыцаря в сверкающих доспехах и оббили ими дверь», – подумала Мила. И поняла – вот она, её цель.

Мила нажала на кнопку звонка. Щёлкнул дверной замок. Дверь открылась, как будто Милу уже ждали за дверью.

– Виктор, это ты?… Вы?… – потрясённо произнесла Мила и…

И тут Мила проснулась. Сна не было ни в одном глазу. Господи! Виктор! Она ни разу не вспоминала о нём за эти десять лет. Нет! Пожалуй, одиннадцать. Да, именно так! Ведь они познакомились в тот день, когда она узнала о своём зачислении в Московскую Консерваторию…

Мила со стайкой девчонок в эйфории от сбывшейся мечты отправилась шататься по Москве. Познакомились девчонки около списков с фамилиями поступивших. Начали прыгать от радости, взявшись за плечи друг друга. Почувствовали, что радость требует какого-то выхода, но только обязательно надо держаться вместе.

Виктор каким-то образом присоединился к ним на теплоходе по Москве-реке. Мила тогда была в счастливом бреду, ей радостно было всё, родными, близкими были все окружающие люди, на весь мир она смотрела весёлыми, влюблёнными глазами. Когда, в какой момент, они с Виктором остались вдвоём, Мила не помнила. Но сейчас вспомнила ощущение тепла и уюта своей ладони в его руке. Где потом гуляли, о чём говорили – всё стёрлось в памяти. Что было точно, так это чувство внутренней свободы, что для Милы, которая обычно зажималась, общаясь с противоположным полом, было удивительно.

Они проходили мимо здания, на котором висела табличка «Отдел Записи актов гражданского состояния района…», и её совершенно не смутило, когда Виктор предложил:

– Может, зайдём?

Так просто сказал, как будто в кино пригласил. Также легко, как на сеанс в кино, Мила и согласилась. Они подали заявление на вступление в брак на какое-то число сентября. На какое, Мила сейчас вспомнить не могла. И ничего её не кольнуло в том сентябре. Она только приступила к учёбе в Консерватории. Всё было новым, ошеломляющим, волнующим, а о маленьком приключении она забыла на следующий же день того далёкого, как показалось в сентябре, июля. Да и можно ли было воспринимать его всерьёз? Хотя… При расставании Виктор подарил ей розовую розу на длинном стебле и, глядя серьёзно, с каким-то невысказанным вопросом в глазах, сказал:

– Одна роза в честь нашего первого дня…

– А в честь других дней? – пококетничала Мила.

– Я буду дарить тебе розы в честь каждого нашего дня, – серьёзно ответил Виктор.

– Ну, тогда к сентябрю их будет уже девяносто! Не унесу, – рассмеялась Мила.

– Я же буду рядом! – сказал Виктор и нежно коснулся губ Милы лёгким поцелуем…

Ну, как?! Как можно было такое забыть на следующий же день!?!

Мила отошла к окну и прислонилась пылающим лбом к прохладной поверхности стекла. «Где же мне тебя искать, Витя???» За окном виднелись очертания Генуи. Но они ничем не напоминали тот город за стеклом небоскрёба из её сна…

5

На жеребьёвке финального этапа Конкурса скрипачей имени Паганини¹⁰ Мила ожидаемо вытянула Концерт для скрипки с оркестром №4, ре минор, ms60. Ещё вчера она бы расстроилась, если бы не вытянула 2-й скрипичный концерт с самым сложным, требующим виртуозной техники исполнения, соло на скрипке. А сегодня была бы крайне удивлена, не заполучив 4-й.

В финал конкурса традиционно выходили 6 скрипачей, которые разыгрывали между собой жребий – кому какой играть Концерт для скрипки с оркестром Паганини из тех шести, которые были известны на данное время¹¹, тем самым, определяя и порядок своих выступлений в финале, он же гала-концерт со зрителями в зале…

На конкурс Милу опять сподвиг пойти Эдуард Давидович. После триумфа на концерте в Большом зале Консерватории в жизни Милы в профессиональном плане мало что изменилось. Впрочем, и в личном тоже ничего не поменялось. Её втиснули в два концерта абонементов – один «Молодые таланты» в Концертном зале Чайковского (ранее заявленные исполнители солировали в целых произведениях, а ей предложили сыграть рондо «Кампанелла» из Концерта для скрипки с оркестром №2 – часть выигрышная, но, всё же, кусочек) и в Камерном зале Консерватории «Взгляд в будущее» (там, где было 6 солистов, нашлось место и для седьмого). Названия абонементов были многообещающие, но, если учесть, что некоторые из имён повторялись в них уже не один год (Миле тоже пообещали полноценное участие в этих абонементах, в случае удачного выступления, конечно), то эта дорога была в никуда. Не то чтобы в «никуда», но и не туда, куда хотелось Миле.

А Эдуард Давидович сказал просто: если хочешь чего-нибудь добиться, давай нацелимся на престижный международный конкурс. Мила согласилась. Только робко спросила: «На какой?» А когда он ответил, чуть не потеряла сознание от страха. Ведь это же надо – замахнуться на Конкурс имени Паганини в Генуе! Там же такое строгое жюри. На последних трёх конкурсах первая премия вообще не присуждалась. А если учесть, что конкурс проводится раз в два года, то это уже 7 лет, как не находится ни одного достойного исполнителя! «Вот и прекрасно! – ответил учитель, – Значит, размер денежного приза к твоему участию вырастет в четыре раза. И у нас с тобой целый год впереди для подготовки, чтобы отхватить его!»

Насчёт приза он, конечно, пошутил, а в остальном – отнюдь. И Мила пахала целый год, как папа Карло. И вот она здесь. 3 этапа уже позади. А впереди – финал. Вчера была жеребьёвка, сегодня генеральная репетиция, где она должна будет донести свою концепцию произведения до дирижёра и оркестра. А завтра – гала-концерт, и после последнего, 6-го Концерта Паганини, объявление лауреатов.

¹⁰ – международный конкурс академических скрипачей не старше 34-летнего возраста, ежегодно начиная с 1954 г. проходящий в Генуе, и названный в честь выдающегося итальянского скрипача Никколо Паганини (с обязательным исполнением его сочинений в конкурсной программе) (из Википедии)

¹¹ – у музыковедов нет точного ответа, сколько таких сочинений создано Паганини. С уверенностью можно сказать о шести – их партитуры находятся у наследников композитора. Одни были изданы при жизни автора, другие – в ХХ столетии. Однако, в одном из писем Паганини упоминается о некоем фа-минорном концерте, а в автобиографии – ещё о двух, написанных в Парме в 1796г. Кроме того, Конестабиле – итальянский биограф композитора, упоминает ещё о двух концертах, написанных в редко используемых тональностях – ми-диез мажоре и си-диез миноре (возможно, они требовали особой настройки скрипки). Таким образом, несколько концертов Паганини остаются неизвестными ныне.

6

Каждые два года на гала-концерте конкурса исполняются одни и те же произведения Паганини. Каждый раз в строгой последовательности от №1 к №6. Если учесть, что каждый из шести Концертов Паганини длится примерно 35-40 минут, а перерывы между каждым исполнением из-за совещания жюри могут затянуться до 20 минут, то общая продолжительность гала-концерта составляет не менее четырёх часов, что делает его огромным испытанием для слушателей. И, тем не менее, зал был всегда переполнен.

Помимо «групп поддержки» каждого исполнителя, профессиональных импресарио, рыскающих по подобным конкурсам в поисках будущей звезды, в Геную съезжались меломаны со всего мира. Да и простые жители города, города, пропитанного музыкой гения, успевали за два года соскучиться… И только у Милы из этого моря людей в зале не было ни одной родной души. Но зато она обладала секретом, который открыла на концерте в зале Консерватории. Надо играть не для абстрактной публики, а для конкретного человека. Для «доброго зрителя в девятом ряду»¹², о котором пел в своё время Аркадий Райкин. Ему раскрывать свою душу, ему поверять всё, что творится на сердце, с ним одним вести доверительную беседу. Через музыку, через чувства композитора, написавшего её сто, двести, триста лет назад…

И сегодня в зале был такой зритель. Виктор. Не призрак из сна, каким он лишь угадывался на прошлом концерте, а образ конкретного человека из плоти и крови. И четвёртый концерт Паганини как нельзя лучше подходил для того послания, которое Мила хотела донести до Виктора, как бы далеко он сейчас не находился от Генуи, от неё, Милы. Она его помнит! Она его любит! Она его ждёт!

Первая часть концерта – Allegro maestoso, начиналась гимном любви в исполнении оркестра. Гимном любви, как чувству, чувству на котором зиждется мир. И лишь позже вступала скрипка, которая рассказывала, как она умеет любить. Такую концепцию задала дирижёру и оркестру Мила.

Во второй части – Fdagio flebile con sentimento, скрипка Милы томилась негой и нежностью, взрывалась страстью и чувственностью, обрушивала на любимого весь свой запас не востребованной, не растраченной за годы одиночества любви.

Третья часть – Rondo galante, andantino gaio, кружила головы в ритме вальса чистой, прозрачной, лёгкой, воздушной, ничем не омрачённой радостью. Радостью, звучавшей почти по-детски наивно. А потом в ней стали слышаться трели соловья¹³ ранним утром, когда так сладко спится после ночи любви…

После выступления Мила чувствовала себя опустошённой, выпитой до донышка. Ей хотелось только одного – доползти до отеля и рухнуть в кровать. Она не слышала выступления участников после себя, впрочем, как и тех, кто был до неё. Когда их шестерых выстроили на сцене для объявления результатов, уже ничего не ждала. Результат целого года каторжного труда вдруг перестал представлять для неё ценность. Само выступление оказалось дороже его оценки членами жюри. Она не включилась в гонку по удовлетворению амбиций даже когда стали называться имена конкурсантов, получивших шестую, пятую, четвертую премии… А её имени всё не было и не было. Удивилась только тогда, когда объявили две третьих премии, и она осталась единственным на сцене не объявленным участником конкурса. Почему-то подумала, вопреки логике: «А как же я? Мне, значит, ничего?»

Её имя и первая премия, что на итальянском – primo premio, что на английском – first prize, прозвучали понятно, но Мила продолжала стоять, не в силах осознать услышанное. А потом вдруг включился слух и на Милу обрушился грохот оваций. А перед сценой уже стояли люди, много людей. Они смотрели на Милу восторженными, влюблёнными глазами и протягивали ей букеты цветов…

Из гримёрки Мила сразу позвонила Эдуарду Давидовичу (маме звонить не стала – в Москве уже была глубокая ночь).

– Девочка моя! Поздравляю от всей души! – даже не дав Миле ничего произнести, сказал учитель.

– Вы уже знаете? – удивилась Мила.

– Тут ребятки нашли прямую трансляцию, – объяснил Эдуард Давидович и сразу переключился обратно на поздравления, – Это триумф! Ты хоть понимаешь это? Через восемь лет! Первая премия! И нет второй! Ты была выше всех на голову! На две головы! Ты играла божественно! А нюансы техники разберём уже когда вернёшься…

Мила закончила разговор с учителем, её отпустило внутреннее напряжение, и она оглядела заваленную цветами гримёрку. С техникой исполнения они разберутся вдвоём в Москве, а вот с цветами придётся разбираться сейчас и одной.

Мила тяжко вздохнула, развернулась… и её взгляд упёрся в розовое пятно, маячившее в окошке между букетами цветов. С колотящимся сердцем Мила разгребла цветы и вытащила на свет огромный букет, состоящий из множества не поддающихся подсчёту и плотно прижатых друг к другу белоснежных роз с лёгким розовым налётом на концах лепестков в гофрированной бумаге нежного цвета фуксии.

Ну, как?! Как можно было не заметить такой букет ещё в зале!?! Как можно было не увидеть человека, который его подарил!?!

Господи, боже мой! Какая же она дура! Он реально был в зале, она пропустила его опять, не удосужившись взглянуть на людей, которые так щедро благодарили её за выступление! Но, может быть, ещё не поздно? И он ждёт её у служебного входа? Что же она сидит?! Надо бежать!

Мила схватила его букет и выбежала из здания. У служебного входа никого не было. Никого уже не было и вокруг – Мила оббежала всё здание по периметру. По дороге в отель ей в голову пришла отрезвляющая мысль – с чего это она вдруг решила, что эти розы от Виктора?

¹² –

Я глаза закрываю и вижу:

На окраине маленький зал,

Где на сцену впервые я вышел,

Где, волнуясь, у рампы стоял.

Я безбожно весь текст перепутал,

Я споткнулся у всех на виду,

Только "Браво!" кричал почему-то

Добрый зритель в девятом ряду.

Ах, как всё изменилось на свете

С тех далёких и памятных дней -

На бульваре вчерашние дети

Сами возят в колясках детей.

Изменились и время, и танцы,

Песни новые нынче в ходу,

Но таким же, как прежде, остался

Добрый зритель в девятом ряду.

Скрипки пробуют музыку смело,

Заполняется публикой зал…

Может, Гамлета или Отелло

Я бы с большей охотой сыграл,

Или, скажем, читал бы сонеты,

Тихо жил бы со всеми в ладу,

Только как же посмотрит на это

Добрый зритель в девятом ряду?

И волнуюсь я с первого слова,

Будто к сцене еще не привык,

И в начале антракта я снова

Валидол положу под язык.

Может, всё бы забросить под старость,

На скамейке сидеть бы в саду,

Только как же я с вами расстанусь,

Добрый зритель в девятом ряду?

Я глаза закрываю и вижу:

На окраине маленький зал,

Где на сцену впервые я вышел,

Где, волнуясь, у рампы стоял.

Я безбожно весь текст перепутал,

Я споткнулся у всех на виду,

Только "Браво!" кричал почему-то

Добрый зритель в девятом ряду.

¹³ – то, как поют эти маленькие серенькие птички почти не возможно изобразить или передать словами, их песня неповторима. Здесь можно услышать щелкающие, свистящие, рокочущие звуки. Песня довольно сложная, в ней до 24-х колен.

7

Свой свободный день перед концертом в Лондоне Мила решила провести в саду Кью. Теперь она могла себе позволить приезжать не впритык к выступлению, а сразу после него не мчаться в аэропорт, сломя голову, чтобы лететь обратно. Теперь она могла разглядеть город, в котором выступала, не только из окошка такси, а мнение о его красотах составить не только по залу, где проходил концерт. Теперь она неспешно могла впитать в себя воздух города, вглядеться в лица людей, идущих навстречу, вслушаться в многоголосие чужой речи, звуков машин, незнакомой музыки. На это ушло два года…

После победы на конкурсе в Генуе Мила получила несколько предложений от зарубежных импресарио и отечественных продюсеров (в родных Пенатах тоже, оказывается, следят за престижными конкурсами). Спасибо учителю, помог разобраться с предложениями. Мила заключила контракт с Лебрехтом Норманом из Германии. («Немцы зануды, конечно, – высказался Эдуард Давидович, – но дело своё знают. Пункты договора выполняют педантично. Никогда не обманывают») Импресарио поставил ей амбициозную задачу – довести до совершенства исполнение всех шести скрипичных концертов Паганини. Задача априори была не достижима (как можно дотянуться до гения?), идти к ней можно всю жизнь. Но главное – идти!

Уже через полгода Норман устроил Миле выступление с концертами по городам Италии и Германии. Пусть не центральным, в небольших залах. Но они были забиты до отказа публикой, благодаря умело выстроенной рекламе. Когда вокруг концертов закружилось вороньё перекупщиков, Норман позвонил Миле и с удовлетворением в голосе констатировал, что «лёд тронулся» (немец был поклонником русской литературы).

Когда Мила собрала в Дрездене огромный зал Kulturpalast (ровным счётом 1785 мест и, заметьте, ни одного свободного!), очнулась родная Консерватория, и предложила Миле собственный (!) абонемент на следующий творческий сезон аж из трёх (!) концертов «Все скрипичные концерты Паганини». Двух произведений было маловато по времени для полноценного концерта, да плюс публика неизменно требовала хотя бы чего-нибудь коротенького на «бис». Так в репертуаре Милы постепенно появились все 24 каприса Паганини для скрипки соло.

И, наконец, позвонил маэстро Юрий Башмет и пригласил Милу принять участие в двух концертах в рамках гастролей по Великобритании с Концертом для скрипки с оркестром Брамса. Вообще-то Мила ждала, что она получит приглашение от маэстро гораздо раньше – сразу после концерта в Большом зале Консерватории, но тогда этого не случилось…

И вот Мила в Лондоне. Завтрашний день расписан по минутам, а сегодня она может насладиться прекрасным майским днём среди вековых деревьев и благоухающих цветов Королевского ботанического сада Кью¹⁴.

Первым делом Мила села на паровозик и доехала до «Аллеи над верхушками деревьев».

Это такой остеклённый со всех сторон пешеходный мост длиной 200 метров, вознесённый над землёй метров на 15. Идея была в том, чтобы с его высоты сориентироваться в бескрайних просторах сада, выделить для себя самое интересное и направить туда свои стопы в первую очередь. Ага! Сориентировалась! Просторы, действительно, были бескрайние. Куда только хватало взгляд, везде простиралось зелёное море – плыви в любую сторону. Сориентироваться не получилось, но зато Мила ощутила себя великаном, легко скользящим по верхушкам деревьев. А ещё, рядом с винтовой лестницей на «Аллею» обнаружилось дерево-орган – искусно выпиленные трубы органа в лежащем на земле стволе старого дерева. Пройти мимо, не сфотографировать такое забавное чудо, Мила, конечно, не могла.

Господи, боже мой! Чего только не было в этом саду! Миниатюрные карликовые деревья бонсай. Огромная оранжерея, в которой собраны растения с десятка климатических зон. Коллекция кактусов и водных растений, лекарственных трав и растений-хищников. Коллекция пальм и сад

бамбука. Великолепная выставка орхидей и рододендронов. Жаль только, что сиреневый сад и магнолии уже сбросили свой цвет, да изрядно поредели голубые шапки глицинии. Но зато уже вовсю цвели розы, как на клумбах перед Пальмовым домом, так и на перголах в саду. По их благоухающему тонким ароматом коридору Мила вышла на участок с альпийскими горками. И там застряла. Умиротворяюще шумела вода искусственных водопадиков. Незатейливые полевые цветы радовали глаз разноцветными пятнами, сливающимися в богатый узор восточного ковра. Если бы ещё не вездесущие китайские туристы, как стадо слонов нарушающие окружающую гармонию… Пришлось уходить.

На обратном пути Мила заглянула в Дом кувшинки и поразилась размерам их листьев. Оказывается, сцена из детского фильма про Буратино, где он сидит в пруду на листе кувшинки, а на соседнем расположилась Матушка Тортилла, отнюдь не художественное преувеличение, а вполне себе реальная вещь.

И ещё до слёз умилило самое старое дерево в саду. Только вдумайтесь – оно было посажено в 1760 году! Сколько эпох, сколько событий оно пережило! Да, ствол его искривлён и уже растёт не вверх, а стелется вдоль земли, опираясь на подпорки, заботливо подставленные человеком. А у корней так и вообще сооружена стенка из кирпичей. Но оно живо! Ещё каждую весну набухают на ветках почки, лопаются, и из них тянутся к солнышку нежные зелёные листочки. Поразительно!

¹⁴ – комплекс ботанических садов и оранжерей площадью 132 гектара в юго-западной части Лондона, исторический парковый ландшафт XVIII—XX веков. На территории садов расположено несколько сооружений, в том числе – самый маленький из британских королевских дворцов, Пальмовый дом, Дом кувшинки, пагода, коттедж королевы Шарлотты, Альпийский домик, ворота в японском стиле Тёкуси-мон, «Аллея над верхушками деревьев» и многое другое.

8

После солнечного дня в Кью Миле оказалось сложно настроится на Концерт для скрипки с оркестром²² Брамса, с которым она должна была выступать сегодня вместе с оркестром «Новая Россия» и его руководителем маэстро Юрием Башметом в Барбикан-холле¹⁵. И дело было не в сложности солирующей партии скрипки, из-за чего известный дирижёр Ганс фон Бюлов в своё время называл этот Концерт написанным не «для скрипки», а «против скрипки», а в несоответствии умиротворённого внутреннего состояния Милы с драматизмом музыки. Особенно это касалось первой части – Allegro non troppo, где настроение скрипичного соло менялось как на качелях – от эпически-спокойного к лирически-взволнованному, от минорно-печального к активно-драматическому.

Но ещё на репетиции ей вспомнилось согнутое пополам старое дерево из сада Кью, которое слилось в голове Милы с образом согбенной старушки. Её портрет Григория Чайникова, помнится, картина называлась «В храме», глубоко тронул Милу на какой-то выставке. Мила вдруг представила себя в её дряхлом, уже не разгибающемся теле. Каково это – видеть перед собой только землю, в которую скоро уйдёшь? Каково это – ежедневно засыпать с мыслью, что, возможно, завтра для тебя уже не наступит? И какое же это счастье, просыпаться утром с первым

лучом солнца, благодарить со слезами на глазах Бога, ниспославшего бесценный дар – ещё один день жизни!

На концерте Мила усилила амплитуду эмоциональности «качелей» в первой части, а во второй – Adagio, погрузила слушателей в очаровательную безыскусность пасторальной картины – раннее утро, первые лучи солнца на горизонте, к нему уже повернулись головки цветов, простых полевых цветов, составивших пёстрый ковёр убранства сада, тонко журчит ручей, ещё не слышно птичьего гомона. Гармония человека и природы. Умиротворение.

Третья часть – Allegro giocoso, с первых нот погрузила зал в стихию венгерского народного танца. Победоносный праздник жизни подхватил слушателей и закружил в едином хороводе. А потом где-то далеко-далеко на горизонте появилась кро-о-о-шечная точка. Она стала быстро приближаться, и вскоре всем на пристани стало понятно – это парусник легко и весело скользит по волнам, почти их не касаясь. Такую картину рисовала перед залом скрипка Милы. Парусник быстро увеличивался в размерах, отчётливо стали видны алые паруса, туго натянутые попутным ветром. Людей на пристани охватило всеобщее ликование, как будто не только к Ассоль на этом корабле торопился капитан Артур Грэй, но и к ним, к каждому из них, приближалось счастье и любовь…

Несчётное число раз Мила и Юрий Башмет возвращались на сцену. Несчётное число раз брались за руки и низко кланялись. Несчётное количество букетов унесли с собой. Наконец, Мила вышла на сцену одна. Зал мгновенно стих. Люди в зале перед Милой, и оркестр за её спиной сели на свои места. И наступила благоговейная тишина. Для Милы, как, наверное, и для любого исполнителя, будь то музыкант, или артист, она была дороже любой громкой овации в зале.

Мила никогда не планировала – что именно она сыграет на «бис». Всё зависело от её настроения и состояния – опустошение или бурление адреналина. Сегодня ей не хотелось добавлять себе и слушателям эмоций. Хотелось оставить нарисованную музыкой картину не тронутой. И Мила решила сыграть Пятый карпис Паганини – коротенький, технически суперсложный. Эмоционально Мила в нём ничего не чувствовала. Может, она ещё просто до него не доросла?

Как ни странно, но и после исполнения на «бис» к Миле потянулись люди с букетами цветов. Она мило улыбалась, собирая цветочный урожай и уже давно не вглядываясь в их лица. Огромный букет, состоящий из множества не поддающихся подсчёту и плотно прижатых друг к другу белоснежных роз с лёгким розовым налётом на концах лепестков в гофрированной бумаге нежного цвета фуксии, неизменно появлялся на каждом её концерте, но вручали ей его служащие зала, и потому Мила перестала выискивать в толпе лицо Виктора, решив, что у неё просто появился фанат или фанатка.

Вот и в этот раз она спокойно взяла букет… Но вручавший его мужчина не выпустил букет из рук и даже накрыл своей ладонью руку Милы, потянувшейся за ним. Мила сконцентрировала зрение и… О, господи, боже мой!

– Виктор, это ты?.. – потрясённо произнесла она.

Снизу вверх на Милу смотрели весёлые, влюблённые глаза вполне узнаваемого через тринадцать лет Виктора. И Милу пронзило ощущение тепла и уюта своей руки в его ладони…