Роза Дамаска

Глава первая

Говорят, Дамаск — самый древний город на свете. Впрочем, то же самое говорят и о некоторых других местах, но относительно Дамаска можно не сомневаться. Ведь именно здесь, гласит легенда, Каин убил Авеля, и здесь прошел Авраам, когда город был уже стар как мир.

Викки Тремэйн приехала в Дамаск, когда ей было двадцать два. Последние два года она работала в лаборатории небольшой парфюмерной фирмы в Лондоне. Благодаря малым объемам производства они выпускали продукцию высшего качества, рассчитывая на солидную клиентуру, не желавшую пользоваться сомнительной продукцией массового производства. Во всяком случае в свете считалось признаком хорошего тона держать у себя на туалетном столике флакон духов с этикеткой «Ароматы Дамаска».

Фирмой владел маленький ловкий араб по имени Али Баараба. Нет нужды объяснять, что повсюду его звали Али Баба. Это забавляло равным образом и его самого, и его немногочисленных сотрудников и тоже шло на пользу делу, поскольку никому не составляло ни малейшего труда запомнить это имя. Никто не знал, что побудило этого невысокого общительного человека приехать в Англию, оставив в Дамаске дом и семью, но он добился в Лондоне большого успеха и теперь проводил много времени, курсируя между двумя столицами, обмениваясь рецептами и ингредиентами, а время от времени и персоналом, с тем чтобы последний набирался опыта. Викки всегда помнила об этой возможности, но по некоторым причинам никогда не предполагала, что ей когда-нибудь посчастливится и она поедет в Дамаск. Поэтому Викки вполне могла гордиться, когда ее и еще одного сотрудника, бледного молодого человека по имени Криспин Дэй, вызвали в главный офис и вручили авиабилеты вместе с краткими наставлениями, что им предстоит делать по приезде.

— Моя семья присмотрит за вами, — уверял их мистер Баараба, обнажая в улыбке золотые зубы, — не беспокойтесь. Да и Адам там тоже будет, — добавил он, словно это пришло ему в голову только что, но ни Викки, ни Криспин не знали, кто такой Адам, и последняя сентенция не вызвала у них никакого интереса.

— Криспин, обязательно присматривайте за мисс Тремэйн, — напутствовал Али Баараба, провожая их до двери. — И пожалуйста, никуда не отпускайте ее одну! У вас будет много работы в Дамаске, и я бы не хотел, чтобы вы вернулись раньше следующего года.

Ему удавалось выглядеть невозмутимым, но они оба знали, что хозяин слегка завидует их предстоящему путешествию на его родину, где солнце сияет, а время течет и никто ни о чем не тревожится, пока не вмешается в политику, но тогда уж становится озабоченным надолго.

На улице Викки оглянулась на закрывающуюся дверь.

— Разве это не удивительно? — прошептала она в совершенном восторге.

Однако Криспин, судя по всему, думал иначе.

— Для тебя, возможно, — проворчал он. — Я же надеялся поработать еще год в Англии, хотя вообще-то не собираюсь застрять тут навечно!

— Почему же?! — воскликнула Викки.

Криспин поморщился. У него был чрезвычайно подвижный рот, которому он мог придавать сотни разных выражений, и все многозначительные.

— У меня свои причины, — пояснил он туманно.

Криспин пребывал в мрачном настроении все время, пока они оставались в Англии. Однако в полете его настроение стало меняться к лучшему, и теперь, когда они приближались к Дамаску, Криспин впервые взбодрился.

— Ты когда-нибудь видела такую ужасную землю? — обратился он к Викки.

Викки заглянула в путеводитель.

— Скоро все изменится, — объявила она. — Дамаск — своего рода оазис. Он расположен в пойме реки и окружен цветущими садами.

Первым впечатлением Викки, когда они, поднимая клубы пыли, ехали из аэропорта в такси, было, что Дамаск — весьма немноголюдное место. Новая часть города как бы унаследовала от старой стремление отгородиться от внешнего мира в условиях массовой перенаселенности, и дома отражали это стремление, прячась за высокими заборами от любопытных глаз прохожих. Такси проскочило по широким проспектам и вползло в старый город, где по узким улочкам были рассыпаны лавки с выставленными в них изумительными фруктами, сказочной парчой и шелками и соседствующими с ними убогими пластиковыми изделиями, распространившимися по всему миру.

Они миновали однообразные кварталы французских особняков и наконец остановились у небольшого магазина. Викки даже расстроилась, увидев вывеску по-арабски и по-французски: «Ароматы Дамаска». Ей не верилось, что именно отсюда получила путевку в жизнь первоклассная парфюмерия, которой она занималась так давно.

Витрины внутри магазина отсутствовали. Флаконы духов, мыло и другой товар были выставлены прямо в открытых коробках. Воздух внутри был столь насыщен, что, казалось, по меньшей мере половина духов разлита. Вечером, вероятно, деревянные жалюзи закрывались и на них навешивался ржавый замок. В данный момент весьма ограниченное пространство магазина было заполнено женщинами, одетыми в черное и совершенно лишенными индивидуальности. Руками в хне они касались изящных маленьких флакончиков и, поддаваясь искушению, принюхивались к любимым запахам своими «завуалированными» черной материей носами. Криспин хмуро все это обозрел.

— Можно было, конечно, предположить нечто подобное, — вздохнул он, — но не до такой же степени!

Но Викки твердо решила не предаваться унынию.

— Отчего же? Это выглядит весьма экзотично, — сказала она стойко. — Кроме того, полагаю, удивительно, как наша фирма выросла из этого в международную компанию.

— Да? — сопротивлялся Криспин попыткам его утешить. — Ты лучше остерегайся блох.

— Я тебя просто не хочу слушать! — отпарировала Викки. — Это место в точности соответствует моему представлению об авантюрах.

— Беда в том, что ты никак не избавишься от восточной романтики! — хмыкнул Криспин.

Водитель такси, кланяясь, указал им на узкую дверь. Он говорил только по-французски и по-арабски, но было совершенно очевидно: ему уже заплатили за хлопоты и он лишь жаждал удостовериться, перед тем как уехать, что его пассажиров ждут. У двери в задней части магазина стоял высокий человек в просторном арабском одеянии. Увидев водителя, он подошел к нему и тепло пожал руку, а затем переключил все внимание на Криспина и Викки.

— Надеюсь, путешествие было приятным? — произнес он на превосходном английском.

— Все было просто замечательно, — улыбнулась Викки. — Мы так сюда стремились, что теперь едва верится, что мы наконец добрались!

Криспин пробурчал что-то с выражением, которое едва ли можно было счесть согласием. Викки неодобрительно на него взглянула и повернулась спиной. Она смотрела на высокого незнакомца с любопытством и легкой завистью — уж очень невозмутимым и безупречным он казался. Прищурившись в тусклом свете, Викки с удивлением обнаружила, что у него ярко-синие глаза и волосы, насколько она могла видеть, цвета меди.

— Добро пожаловать, — приветствовал он ее. Его загорелое лицо, удивительно гармонировавшее с волосами, расплылось в улыбке. — Хотя именно ваш приезд для нас явился в некотором роде сюрпризом.

— Мой? — нервно спросила Викки, не понимая, что он имеет в виду.

— Мы не ожидали женщину! — весело объяснил незнакомец.

— А, понимаю… — Викки закусила губу, думая, что ответить. — Это имеет какое-то значение? — наконец спросила она.

Мужчина пожал плечами:

— Вряд ли. Полагаю, можно запрятать вас куда-нибудь в гарем.

Вспыхнув, Викки взглянула на Криспина, ища его поддержки, но тот, облокотясь на короткий прилавок, мрачно смотрел в окно.

— Я приехала сюда работать! — заявила она с достоинством.

Мужчина улыбнулся еще шире.

— Ну разумеется, — сказал он вежливо. — Но надо решить вопрос, где вы будете жить. Едва ли я смогу пригласить вас к себе домой.

— Конечно, нет, — опять вспыхнув, с запальчивостью ответила Викки.

— Наверное, мне пора представиться, — проговорил незнакомец вежливо. — Мое имя Адам Темплтон.

— Адам?! — воскликнула Викки не без торжества. — Так это вы и есть загадочный Адам!

— Али Баба, очевидно, наговорил вам обо мне всякого вздора, — усмехнулся Адам. — Не обращайте внимания, это вполовину лучше того, что я мог бы рассказать о нем! — Его глаза зло блеснули, и Викки подумала, какими изменчивыми они могут быть.

— Не совсем так, — поспешно сказала она. — Нам не сказали ничего, кроме вашего имени.

Адам Темплтон усмехнулся.

— Ой ли? — протянул он и переключил свое внимание на Криспина. — Я забронировал вам номер в одном из местных отелей. Не Бог весть что, конечно, но вполне комфортабелен.

Криспин выпрямился:

— Должен сказать вам, сэр, следующее: мисс Тремэйн находится под моей ответственностью, пока мы здесь, и я хочу знать, где она будет жить и работать.

Адам Темплтон бросил на молодого человека ледяной взгляд.

— В самом деле? — произнес он медленно. — Интересно, кто мог внушить вам это. Здесь вы оба находитесь под моей ответственностью. Это мне решать, где вам обоим остановиться, и мне решать, отправить одного из вас либо обоих обратно в Англию. Это достаточно ясно?

Криспин кивнул, бросив быстрый взгляд на Викки, которая даже не посмела ответить. Она чувствовала, что этому человеку лучше не перечить. «По крайней мере, пока», — торопливо поправилась она в мыслях.

— Здесь… здесь мы будем работать? — едва смогла вымолвить она.

Адам Темплтон поманил их за собой в узкое помещение рядом, очевидно, склад. Оно выглядело мрачным, но вполне отвечало своему назначению.

— Мы работаем и здесь, — сухо сказал Адам, предвидя их реакцию. — Один из нас должен находиться здесь практически все время. Местные жители любят индивидуальные заказы, и мы исполняем их тут же, на месте.

Викки громко вздохнула. Это означало большой объем работ, хотя и бесконечные возможности для экспериментирования.

— А потом вы нам скажете, что мы и сырье должны сами выращивать! — вставил Криспин, все еще находясь под впечатлением полученного им выговора.

Адам откинул голову и расхохотался. Накидка, покрывавшая его голову в совершенно арабской манере, сползла, и стали видны завитки его медных волос.

— Мы выращиваем свои розы и кое-что еще.

— Где же? — грубо спросил Криспин. — На подоконниках?

Адам снова заразительно рассмеялся.

— Не совсем. Дамаск ведь в сущности оазис благодаря реке Бараде. У нас порядочный участок в Гуте. Гута, — добавил он мягко, — в переводе означает «сад». Вообще-то здесь больше садов фруктовых, чем цветочных плантаций, но все равно красиво. По преданию, когда пророк Мохаммед прибыл в Дамаск, он отказался войти в город, так как не хотел вступать в рай дважды. Криспин выдавил слабую улыбку.

— Все, должно быть, переменилось, — холодно заметил он.

— Наверное, переменилось, с тех пор как Адама и Еву изгнали отсюда, из реального Эдема!

В глазах Викки зажегся интерес.

— Отсюда?!

— Так гласит легенда, — ответил Адам. — Арабы называют лилии, которыми покрывается все вокруг весной, слезами Евы. Неплохо, как вы думаете?

Викки глубоко вздохнула:

— Чудесное название для духов.

Адам отреагировал моментально:

— Для вас?

— Я предпочитаю розы, — покачала головой Викки, слегка покраснев.

Адам улыбнулся, хотя на протяжении разговора глаза его вопросительно смотрели на явно раздраженного Криспина.

— Может быть, «Роза Дамаска», — предложил он.

— Почему бы и нет? — согласилась Викки.

— Я вовсе не против. — Адам махнул рукой. — Я только все же сомневаюсь, насколько это подходит.

Криспин шагнул вперед и взял стоящую на столе банку с розовыми лепестками, сморщив нос от отвращения.

— Вы, кажется, здесь далеко не первые, — произнес он холодно. — Еще крестоносцы завезли дамасскую розу в Европу. Вы хотите сказать, что до сих пор ее используете?

Адам забрал у него банку и снял крышку. Сильнейший аромат роз словно материализовался в теплом воздухе.

— Вы можете сделать лучше? — спросил он просто.

В комнате повисло долгое, напряженное молчание. Викки почувствовала, как двое мужчин словно мерятся силами. Глупо со стороны Криспина, подумала она, восстанавливать против себя этого человека. И еще она спрашивала себя, что могло привести его в Дамаск и почему он работает в маленькой арабской фирме вместо какой-нибудь крупной компании в Европе или Америке.

Криспин, поджав губы, взялся за свой чемодан.

— Если вы мне подскажете, как найти этот отель, я, думаю, сам доберусь и устроюсь, — проговорил он.

Адам протянул ему маленькую схему окрестных улиц.

— Я пошлю с вами мальчика, — предложил он. — Я бы пошел с вами сам, но мне необходимо устроить мисс Тремэйн. — Он усмехнулся и добавил: — Поверьте, это будет нелегко!

Провожая взглядом Криспина, Викки чувствовала себя виноватой. Она смотрела, как он бредет по улице, спотыкаясь под тяжестью чемодана и пытаясь обойти на редкость упрямого ослика, доставившего какой-то товар к соседнему магазинчику.

— Интересно, почему они послали сюда именно этого парня? — спросил Адам у нее за спиной.

Викки почувствовала, что обязана защитить Криспина.

— Потому что он очень хороший специалист, — сказала она горячо. — Мы давно работаем вместе и даже создали свою методику. Результаты были вполне приличные, — добавила она.

Адам протер шею большим белым носовым платком и поморщился.

— Надеюсь, что так, — проговорил он наконец. — Плохо, однако, что вы женщина!

Викки ощетинилась:

— Почему? Я могу и бактерии выращивать, знаете ли!

— Уверен, что можете, — мягко согласился он. — Но Дамаск — мужской город. Вам будет не так-то легко устроиться здесь, вы даже не сможете выходить одна. Фактически вы станете нам просто помехой!

— Не понимаю, почему! — запротестовала Викки. — Я бы могла точно так же пойти в отель с Криспином!

Адам холодно посмотрел на нее.

— Хороший кус они бы оторвали, приняв вас без компаньонки или семьи, — усмехнулся он. — Нет уж, я вас отведу к друзьям и погляжу, примут ли они вас. Это ваш чемодан? Ну, пошли.

Он так заспешил по улице, что Викки едва за ним поспевала. Они находились в одном из старых районов города, наполненном до краев жизнью, что выражалось в неумолчном шуме, столь присущем, очевидно, по мнению арабов, жизни. Викки нравился гортанный арабский говор, звучащий вокруг, нравилась экзотическая красота лиц людей — стариков с косматыми бровями, мальчишек, загорелых, как золотые божки. Женщин, окутанных черными покрывалами, разглядеть было труднее. Мода у них проявлялась лишь на ногах, обутых либо в прекрасную французскую или итальянскую обувь, либо в более традиционную из сандалового дерева.

Продавец шербета, с латунным кувшином и в ало-белой юбке, шел прямо посреди улицы, предлагая свой товар. В дверях своего дома сидел писец, скрестив ноги. Бормоча под нос священные суры, куда-то спешил студент. Мимо Викки прошла группа богатых мужчин в полосатых шелковых костюмах.

Викки то останавливалась и глазела по сторонам, то неслась за своим провожатым, боясь потерять его в толпе.

Но Адам явно не собирался терять ее из виду. На каждом углу он оглядывался, чтобы удостовериться, идет ли она за ним, и наконец, устав от этого, крепко схватил Викки за руку и повлек за собой.

Викки слабо сопротивлялась, видя удивленные взгляды прохожих.

— Вы мне делаете больно! — воскликнула она гневно.

— Чепуха! — ответил он беспечно. — Вы еще успеете насмотреться до умопомрачения, после того как устроитесь. Я же не собираюсь тратить на это целый день!

Викки пришла к выводу, что он ей очень не нравится. Она споткнулась и остановилась.

— Долго нам еще идти? — спросила она требовательно.

— Теперь уж нет, — успокоил ее Адам. — Я рассчитываю устроить вас на самой известной улице Дамаска, называемой Прямой.

— А это возможно? — спросила Викки, смягчаясь.

— Все зависит от той семьи, куда я вас веду, от того, понравитесь вы им или нет!

Но почему она должна им понравиться или не понравиться? Маловероятно, что они говорят на каком-либо языке, кроме арабского, а она знает только английский и немного французский, так как же они будут общаться?

Улица, называемая Прямой, не зря так называлась. Эта длинная улица делила самую старую часть города надвое. В восточном конце улицы христианская зона уходила к северу, а еврейская — к югу. Люди, которых Викки встречала здесь, совсем не отличались от жителей чисто мусульманских кварталов, как можно было ожидать. Они были арабы, как и их соседи, и лишь случайно встретившийся греческий православный или католический священник в головном уборе, напоминающем печную трубу, и в довольно мрачных одеяниях свидетельствовал о том, что держится еще старая вера, как и во времена, когда святой Иоанн Дамаскин имел здесь приход много веков назад.

Наконец Адам остановился возле резной деревянной двери, открывавшейся прямо на улицу. Дверь была обита медными звездочками и выкрашена в зеленый цвет, хотя он считался у мусульман священным и потому не часто использовался домовладельцами-христианами. Адам энергично постучал.

— Когда-то здесь жили евреи, — объяснил он, пока они ждали. — Внутри дом еще хранит следы прошлого. А дверь, посмотрите, современная.

Заслонку позади решетки в двери отодвинули, и Викки увидела строгое лицо, молча смотревшее на них.

— Хозяина ждут с минуты на минуту, — произнес мужской голос на ломаном французском.

Адам толкнулся в дверь:

— Открывай! Мы подождем хозяина внутри.

Старик слуга пожал плечами и с неохотой открыл дверь. Петли протестующе скрипнули под весом тяжелой двери, и Викки нервно переступила через порог, улыбнувшись слуге.

— Пройдите в диван, — предложил старик. — Можете подождать там.

Он провел их через первый дворик, где по стенам в обрамлении пурпурных листьев вилась бугенвиллея, отражаясь в воде великолепного фонтана, непрестанно журчащего в середине мраморного пола. Второй дворик был больше и выстроен вокруг дома в старом арабском стиле. Гаремлик, — так называлось это место, где семья жила и собиралась вместе, был богато украшен камнем. Салемлик, где хозяин дома мог встречаться с друзьями отдельно от женщин, был меньше и проще, и Викки поняла, почему мужчины предпочитают встречаться в многочисленных кофейнях, имевшихся в их распоряжении в городе. Диван, официальная приемная, огибал южную сторону внутреннего дворика, как бы охраняя тайны величественного прошлого и отказываясь разделять их со всякими незнакомцами.

Викки уселась на один из неудобных, причудливо украшенных деревянных стульев и огляделась. Окна во двор были полностью закрыты цветущими растениями. Здесь были и бугенвиллеи, и вербена, и олеандры, и жасмин, и даже сладко пахнущие розы, хотя на вид несколько иные, чем те, что Викки привыкла видеть в Англии.

— Прекрасный дом, — сказала она наконец. Адам выглядел весьма довольным собою. В арабской одежде он еще больше был похож на иностранца.

— Вам и семья понравится, — заверил он. Им не пришлось ждать долго. Викки ломала голову в поисках безопасной темы для беседы, когда в комнату вошел низенький, представительный человек. Улыбка у него на лице была почти столь же широкой, как и он сам.

— Друг мой, здравствуйте, — обратился он к Адаму. — Вы пришли в мой дом, а я заставил вас ждать. Как это могло случиться?

Они обменялись учтивыми приветствиями.

— Георгиос, почту за честь спросить о вашем семействе, — продолжал Адам, улыбаясь и глядя с любовью на маленького человека. — Возможно, следовало бы спросить и Умм-Яхью.

Но Георгиос отмахнулся от этой мысли маленькой пухлой рукой.

— Как это может быть? Чтобы женщина смогла ответить, как я могу вам служить?!

Адам сконфузился.

— Но речь идет о женщине, — удалось ему прервать поток комплиментов, льющийся из уст его друга.

— О женщине? — Эпикурейский смех разнесся по комнате. — Мой дорогой Адам, вы должны сказать мне, кто она!

Адам подтолкнул Викки вперед, и она, с трудом сдерживая улыбку, протянула хозяину дома руку. Коротышка уставился на нее круглыми от удивления глазами.

— Но, Адам… — начал он. — Вот это женщина! Подождите, я позову Умм-Яхью…

— Георгиос! — сказал Адам твердо. — Это мисс Тремэйн. Она приехала сюда из Лондона… работать!

Лицо араба вытянулось, а уголки рта опустились, словно он собрался расплакаться. Его настроение явно упало.

— Теперь я понимаю, почему вы здесь, — проговорил он уныло. Адам кивнул. — Но такая прелестная женщина… — не мог успокоиться Георгиос. Он тяжело вздохнул. — Ну, да неважно. Умм-Яхья будет рада принять ее у нас. Она недавно говорила, что ей скучно. Я ее сейчас позову!

Георгиос подбежал к двери, похлопывая в ладоши. Послышался какой-то шум, и в комнату вошла высокая, патрицианского вида дама с ниспадающими черными волосами и прекрасными серыми глазами. Она грациозно поклонилась Адаму, потом Викки, но не сказала ничего.

— Это мисс Тремэйн… — начал Георгиос. Он умолк, почесав затылок. — А это моя жена, Умм-Яхья. Как бы это сказать? Мать Яхьи!

Викки была сбита с толку и почувствовала облегчение, когда высокая женщина ей улыбнулась.

— Такой здесь обычай, — объяснила она приятным, низким голосом. — Яхья — мой старший сын. Я почти забыла собственное имя, так давно меня им не называли.

Адам быстро пересек комнату.

— Так я могу оставить ее у вас? — спросил он решительно. — Разумеется, фирма оплатит все расходы.

Георгиос насупился и покачал головой, так что щеки его затряслись.

— Не беспокойтесь, — проговорил он. — Добро пожаловать в нашу семью, юная леди!

Его жена протянула руку, крашенную хной, и потрепала Викки по щеке. Потом мягко улыбнулась и хлопнула в ладоши.

— А сейчас будем пить чай, — сказала она. — Адам всегда торопится, но мы не будем обращать на него внимание, и тогда он останется, вот увидите! — Она отдала приказание слуге, появившемуся в дверях, и повела всех к кожаным пуфам, которыми был обставлен дальний конец комнаты. — Ну, а теперь, — сказала она, усевшись и удобно скрестив ноги в шароварах, — вы должны нам рассказать все о себе!