В одном маленьком городке, где все население сводилось к численности "на одном конце чихнул, на другом сказали – будь здоров!", жил был тридцатитрехлетний сантехник Григорий.
Жил не один. С мамой.
И самая его страшная тайна была – признаться, что без мамы он жить не сможет. Страшная, потому что была тайной даже для него самого.
Он закрывал глаза на вечные подколы друзей и ждал ту самую, к которой когда-нибудь переедет. В другую лучшую жизнь. Но уж более 30 лет жизнь была одна. И женщина тоже.
Хотя никто не назвал бы Григория уродом. Не красавец, конечно. Но обычный парень среднего роста, с темными волосами и вечной щетиной, возможно, немного худощав, но с весёлыми голубыми глазами. По всем параметром хорош. Работу имеет, посуду моет, носки не разбрасывает. Только лентяй немного. Что компенсировалось широтой души и добротой его сердца.
Был жаркий июньский день. Солнечный зайчик настойчиво прыгал по Гришиному лицу, пытаясь пробудить от блаженной полудремы.
– Гриша! – рявкнула мама, влетая в комнату, – Ты опять не поставил будильник?! Вставай немедленно! У тебя две заявки в разных концах города, а к двум часам ты должен быть у тёти Вали! Она опять смыла какую-то фигню в унитаз, я обещала, что ты придёшь!
– Иду, мам, только не кричи так громко.
С Ниной Сергеевной спорить было, в принципе, бесполезно. Эта маленькая круглая женщина не признавала отговорок и протестов, и считала, что существует только одно единственно правильное мнение – её. Работала она парикмахером на дому, муж ушёл лет 25 назад и единственная связь, которая с ним осталась – неплохие "алименты", которые он высылал до сих пор.
– Что там у нас на завтрак? – спросил Гриша, вползая на кухню через 10 минут, умытый и одетый в заботливо поглаженные и приготовленные джинсы с футболкой.
– Завтрак у тебя будет в машине, – резко сказала Нина Сергеевна, одновременно вешая ему на плечо сумку с инструментами и пихая в руки контейнер с блинчиками и термостакан с кофе.
– Мммм, с творогом! Мои любимые! Спасибо, мам!
– Иди уже, – сразу помягчела она и подтолкнула сына к двери.
Во дворе его ждала верная шестёрка, которая не заводилась, если её хорошенько не похлопать по приборной доске.
С двумя заявками он справился быстро и даже к соседке тёте Вале сумел попасть вовремя.
– Ох, и руки у тебя золотые! Вот три минуты поколдовал и работает все! – кудахтала вокруг него маленькая старушка в бигудях.
– Да ладно вам, теть Валь, там делов-то. Вы только тесто больше в унитаз не смывайте.
– Да это я по-глупости! Оно жидковатое получилось, не поднялось. В мусорку-то не выльешь. Кто ж знал-то что так получится? Зато со второго раза горой встало! А пирожки какие ароматные получились! Вот, держи, тут ваши любимые, с малиной!
– Спасибо, теть Валь! Ваши пирожки самые лучшие!
Дома он с блаженством улегся на диван с газетой. Мама гремела половниками на кухне.
– Опять проваляешься остаток дня дома?
– Мам, ну а чего делать-то?
– Может, хоть работу какую-нибудь нашёл.
– Есть у меня работа.
– Да я погляжу, какая работа! По пол дня перед телевизором лежишь.
Гриша промолчал. В его нынешней жизни его абсолютно все устраивало.
Вечером у них с друзьями была плановая гаражная встреча сантехников, где они пили пиво, смотрели телевизор и обсуждали своих женщин.
– Эх, Надька опять мне засандалила, – жаловался высокий и лысый сантехник Колька, осторожно щупая свежий синяк под глазом, – представляешь, к Зинке из 35 приревновала.
Колькина Надежда была женщиной взрывной и ревнивой, чем славилась на весь их небольшой городок. Стоило мужу задержать взгляд на особое женского пола дольше трех секунд – пиши пропало.
– А моя всю плешь проела с беседкой, – подключился низкорослый очкарик Юра, – ну сказал же, что сделаю, значит сделаю.
– Так ты ей с прошлого года обещаешь, – хмыкнул Гриша.
– Да хоть с позапрошлого! – взъерепенился друг.
Очевидно, тема с беседкой была очень больной.
– Мне хоть есть, кому обещать, а ты так и будешь до конца жизни с мамой жить! – добавил Юра, нервно поправляя очки.
– Ага, а у Кольки есть, кто синяки ставит!
– А чего сразу про синяки?! Ты мою бабу не трогай. Она хоть и взрывная, но ого-го у меня! А ты все ждёшь незнамо кого. Её чтоли? – Колька ткнул пальцем в экран телевизора, где как раз показывали известную телеведущую новостей спорта. Гриша внимательно посмотрел в красивое лицо с огромными зелёными глазами, пухлыми губами и узким подбородком. Светлые волосы собраны в конский хвост, высокая грудь кокетливо, но не вульгарно выглядывает из выреза кружевного топа. Красивая. Не девушка, а мечта!
– А хоть бы и её!
Двое друзей переглянулись и захохотали в голос.
– Ага, как же! Да она в твою сторону и не глянет. Да ты даже подойти к ней не сможешь! Она из другого мира!
– Если очень захотеть можно в космос полететь, – хлопнул себя по коленкам Гриша, поднимаясь и направляясь к выходу.
– Ты куда? – выпучил на него глаза Юрка.
– За билетом. Поеду знакомиться.
– Гриш, ты чего? – нервно хихикнул Колька – Мы ж пошутили. Ты даже не знаешь, как её зовут.
– С вами была Екатерина Золотник. На этом выпуск новостей спорта подошёл к концу.
Гриша окинул победным взглядом друзей и вышел за дверь.
А почему нет? Денег у него на поездку хватит. В конце концов, он их и не тратил. Некуда и не на кого. Одежда и продукты дома всегда были. Счета за небольшую двухкомнатную квартиру мама оплачивала с алиментов, ещё и оставалось.
Опустим часть, где Гриша с боем вырывал сумку с вещами из цепких рук Нины Сергеевны под её крики "пропадаешь ты там один, даже выход с вокзала найти не сможешь!", перенесемся сразу в купе поезда, где он сидел, глядя в окно и поглаживая длинными пальцами свой билет в будущее.
*****
Сжимая в одной руке сумку с инструментами – зачем он её взял непонятно, но как истинный сантехник просто не мог расстаться со своими сокровищами – в другой с вещами, Гриша сошёл на платформу Большого города, вдыхая полной грудью воздух свободы.
И его тут же смело потоком людей, двигавшихся в самых разных направлениях. Они с каменными лицами бежали куда-то – кто-то уткнувшись в планшет, кто-то разговаривая по телефону, кто-то просто глядя перед собой. Казалось, они совершенно не замечали друг друга.
Его толкнули, стоящего неподвижно среди этого броуновского движения, раз, другой. Никто не сказал "извините", ну или хотя бы "ты чего встал, баран?!" Просто продолжали движение.