Интересно, ненавидит ли кто-нибудь декабрь так, как ненавижу его я?
И дело не только в непроглядной тьме отчётов и скачку происшествий перед праздниками. Дело в том, что у меня дочка. А дочка хочет на новый год маму. А мамы нет... И не будет.
Держа на руках, несу Аришу к машине. Её пальчики, нырнув под распахнутую куртку привычно скребут по моим звёздам на погоне.
- Папа, новый год сколо?
- Сколо-сколо... - хмурясь, передразниваю я её.
- Мамочку Дед Мороз пливедёт! - картавя, старательно выговаривает она.
Откуда в её голове эта идея? Кто вложил? Покажите, я ему шею сломаю.
- Может, щенка ещё одного лучше?
- Неть.
- "Неть"... - ворчу расстроенно.
Где я ей возьму? Баб полно, "мам" нет. Перевелись! Ни одну подпустить не могу. Боюсь, дочка привяжется, а у нас не срастётся. Я нихрена не подарок. Даже родная её мать и та сбежала. В декабре, перед новым годом. Пришлось дочке врать, что её Дед Мороз ангажировал. Крошечная совсем была, а запомнила...
- Яблоко лучше ешь, - достаю из кармана, отдаю ей.
С хрустом аппетитно грызёт. Так, что слюна выделяется даже у меня. Любит яблоки... Вжимает его мне в губы. Послушно откусываю кусок.
- Касьянов! - рявкает начальник в спину.
Не успел свалить. Оборачиваюсь.
- Да, товарищ полковник.
Морщась, хромает в мою сторону. На лбу испарина. Недовольно смотрит на Аришу.
- Я тебе что сказал в дело Сидоренко писать? Ты что - тупой, Касьянов?
- Фальсифицировать не буду, товарищ полковник, написал, как есть. Видео со следственного эксперимента приложено.
- Не фальсифицировать! А помочь следствию, - внушающе цедит он.
- Чем мог, помог, - сжимаю челюсти.
- Хреново работаешь! - начинает мне выговаривать всякую дичь.
Медленно и глубоко дышу носом, веки тяжелеют, адреналин разгоняет по венам кровь. Представляю, как сношу ему челюсть. С начальством у меня не очень. У меня со всеми не очень.
Полкан орёт. Дочка гневно сводит брови, переставая жевать яблоко.
- Ты зачем ребёнка опять на работу притащил?!
- Не надо орать! - не сдерживаюсь я.
Садик наш уже закрыли перед Новым Годом, к сожалению.
- Убери её!
Неожиданно Ариша размахивается и засандаливает ему яблоком под глаз. Оно падает, оставляя на коже ошмётки и сок.
- Не надо олать! - повторяет мою гневную интонацию.
Полкан, открыв рот, шокированно застывает. Ну всё, трындец мне...
Дочь то уверенна, что я практически бог. И любому безнаказанно навтыкаю.
Полкан, наливаясь кровью, молча стирает платком с лица яблочное пюре.
- Касьянов... - с угрозой.
- Извините, - выдавливаю из себя я.
- Выговор!
Да иди нахрен!
Глажу по спине настороженную дочку.
- И чтобы её больше не было.
- Побей его! - шепчет кровожадно на ушко Ариша. - Он плохой.
Резко развернувшись, полкан хромает обратно к крыльцу. Останавливается, разворачивается.
- Дело Сидоренко я забираю. У тебя теперь другое дело, не уловишь идею, я сорву твои погоны. Поезжай в участок. Принимай клиента.
Вздыхаю.
Выходной отменяется. И еще нам срочно нужна няня!
Перед тем, как ехать в участок за "клиентом", заезжаю домой, чтобы покормить Аришу. Тачку паркую возле ворот.
- Привет, мент.
- Здорово, бандит.
Пожимаю руку соседу. Мы из разных лагерей, но... он давно в " отставке". Герман. Числится, как ни разу не пойманный "механик". Общаемся. Настороженно и аккуратно.
- Какие планы на вечер, Богдан? В шахматишки не хочешь партию?
- Не хочет! - высовывает свой нос Ариша. - Мы ёлку будем наляжать. Для мамы.
- Ёлка это святое!
Сосед бросает на меня пытливый взгляд.
"Мамы? " - читаю у него вопрос по губам.
Отрицательно качаю головой.
- Держи-ка, - присаживаясь перед ней, протягивает шоколадку.
- Пасибочки! - заграбастывает Ариша и идёт во двор к повизгивающим от предвкушения псам.
- Чего мать-то? Не звонит?
- Звонит... - поигрываю желваками. - Раз в пару месяцев.
- Чего говорит?
- Не знаю. Я не отвечаю на вызовы.
- Ну чего ты так, Дан? Вдруг, одумалась.
- Одумалась бы - приехала.
- Боится тебя, может.
- Эта мадам даже Бога не боится! Да и что меня боятся? Я её пальцем не трогал.
- Любишь до сих пор?
- Фу... - морщусь я. - Я теперь, Гера, вообще не понимаю, что это такое - женщину любить. Лживые создания... малодушные, эгоистичные и подленькие. Знаешь, сколько я их по работе насмотрелся с изнанки. Тошнит.
- Ты весь род-то на свой «служебный» контингент не ровняй.
- Нда? А чего ж ты сам-то не женат?
- Так нам не положено... - улыбается.
- Вот и мне не положено.
За забором писк, хохот, радостный лай собак. Герман качает головой, заглядывая в дверь.
- Как тебе не страшно? - смотрит на возню Арины с псами. - Покусают с дуру.
Две уже огромные махины кане-корсо валяют дочку на снегу. И тыкаются носами в лицо.
Годовалые... Год назад взял, чтобы внимание от уехавшей матери отвлечь.
- Чего они ей сделают-то? Они ж не люди. Да и с ней в кровати выросли.
Спала она с ними долго. Но зрелище не для слабонервных, надо сказать. Громко свистнув, кричу им:
- Фу! Ко мне! Ладно, давай, Гер, мне ещё на работу.
Пока открываю дверь в дом, замечаю краем глаза, как Ариша кормит втихаря, наглые морды шоколадом.
- Арина! - строго. - Нельзя им.
- Всё вкусное - нельзя! - пыхтит недовольно. - Только капусты твои зя... и тыквы.
- Овощи надо есть.
Стащив с неё мокрый от снега комбинезон, увожу на кухню. Забираю шоколад.
- Это моё! - возмущается.
- Покушаешь, отдам. Омлет? - быстро оглядываю полупустой холодильник. - Или молоко с шариками?
- Это! - шлёпает она по кастрюле со вчерашними макаронами.
- Опять?
- Да!
- Давай, омлет?
Ася
В полицию я попала первый раз. Ужасное место... Не то, чтобы я ожидала, что здесь хорошо. Для меня это в принципе неожиданно.
Ничего не соображая, грею руки на горячей трубе, идущей вверх от крошечной батареи. Левая, половина лица ноет, губа щиплет. Голова кружится.
В камере от лавочки пахнет отвратительно, и я боюсь присесть. Или это ещё не камера? Обезьянник, кажется. Он отгорожен только стальной решёткой. Расфокусированным взглядом слежу за мужчинами.
Я здесь, а они там совершенно спокойно пьют чай, шутят, кидают друг другу мандарины, и один даже развешивает новогодний календарь на стене на следующий год. Праздник у них... На меня никто не обращает внимания.
Сердце колотится, в животе тугой ком.
Что со мной будет? Заступить некому. Даже искать сразу никто не станет.
Один из них бросает на меня, взгляд.
- Куда девку-то эту девать?
Не дыша прислушиваюсь к разговору.
- Заявление есть? Есть. Значит, в СИЗО.
- Умный что ли сильно, Петренко? В СИЗО дорогу завалило лавиной. Не проехать, не пройти. Снегопад пятый день. Там аварийка с обеда гребёт. Работы не на один день.
- Питбуль от Лобова по её душу приехать должен. Показания взять. Вот пусть и решает, что с ней делать. Мы долго держать не можем. Не голодом же её морить? Там сейчас битком камера набьется «обильно празднующими».
- Я б вообще ей премию дал, - понижает голос один из них.
- Да уж... Полкан Тихонов, хоть и зверь был, но хотя бы честный. А Лобов тварь ещё та. Подставит, глазом не моргнёт.
- Питбуль то её по-любому засадит, ему только след дай! Любого раскатает. А эту овечку... Пф!
- Вы особо-то не базарьте, - одергивает их пожилой. - Особенно при Питбуле. Лобова ж человек. Да и вообще, давайте, в патруль. Нечего прохлаждаться.
На каблуках стоять уже болят ноги. Вырядилась, дурочка. Думала, после работы в кино схожу. Там сказка новогодняя... А Лобов этот... Сволочь!
Закутавшись в шубку, по стене сползаю вниз, садясь на корточки. Колготки на одной коленке порваны. Вниз и вверх идут крупные стрелки.
Питбуль...
Человек Лобова.
Из глаз капают опять слезы. Тушь щиплет глаза. Закрываю их. Спать хочется. Но ещё больше хочется домой!
За что?! Несправедливо это. Я же защищалась. Никто мою версию слышать не хочет. Злые, равнодушные...
- Вечер добрый, - слышу мужской голос.
От него моё сердечко подскакивает и переворачивается.
- Здорово, Касьянов. Вот держи...
- "Воткнула в ногу полковнику полиции вилку"? Нашему полкану, что ли? - спрашивает этот голос.
- Ему, - хмыкает пожилой.
- Отчаянная!
- На словах сказал, с трассы девка. Но афишировать запретил. Женат же... По официальной версии - нанял её как помощницу по хозяйству для жены.
- Так и было! - не выдерживая вздыхаю я.
- Не пищи там! - недовольно одергивает меня пожилой.
Тоже мне - стражи правопорядка! Бандиты в погонах...
Шепчутся там что-то.
Выглядываю, держась за решётку руками. Тот самый спиной стоит. Плечи широкие. Ноги агрессивно расставлены, словно в стойке стоит и сейчас двинет кому-нибудь.
Это Питбуль? Про него они говорили?
С Лобовым хороший человек работать не станет. Значит, подонок тоже. А голос приятный у него. Бывает же...
- Бред какой-то, - шелестит он листами.
Лобов старался, целое сочинение написал про мои «подвиги»! Обещал, что по всём статьям меня утопит.
- Где эта Лара Крофт?
Разворачивается этот... Касьянов, кажется.
- Господи... - с отвращением смотрит на меня.
А за что?? Молодой, красивый, а такой злой.
Мы встречаемся взглядами. Отвращение на его лице становится выразительнее. Морщась, поджимает губы. Словно я ему лично что-то плохое сделала.
Мамочка...
Рвано всхлипываю.
- Товарищ капитан, я вандала поймал, - проводят мимо меня девочку.
- Не понял, - переводит на неё взгляд Касьянов.
- Дочка твоя лаком манекену ногти покрасила и лицо! Чего делать то? Он теперь с улицы не на мента похож, а на индейца.
Дочка его? Хорошенькая. Щёчки пухлые, глазки большие. Сладкая булочка.
- Мать твою... Арина! - рявкает он.
И сердце моё обрывается, падая в пятки. Девочка замирает, не моргая смотрит мне в глаза. Белая сумочка с логотипом Шанель летит на пол. Из неё высыпаются всякие женские штучки. Пухлые губешки дрожат.
Дурак какой! Напугал девочку. Возмущаюсь, поднимая на него рассерженный взгляд.
Жалко им манекена! Подумаешь...
Резко и грубовато подхватывая её на руки, уносит куда-то. И обо мне снова всё забывают.
А я беспокоюсь за булочку. Разве можно так с маленькой? До чего же неприятный человек! И хоть бы кто заступился. А за меня тем более не заступятся. Кошмар какой...
Маюсь в этой клетке ещё пару часов. И уже готова рыдать от усталости. Желудок урчит. Хочется в туалет. Поглядываю на отвратительную лавку с потеками. Пол ещё грязнее... неужели придется на неё сесть.
Слышу снова тяжёлые шаги.
- Короче, я её забираю. Давай, распишусь, - голос Питбуля.
- А куда, если не секрет? - уточняет пожилой.
- Тебе какое дело? Твоё дело - мне её сдать. Дальше – моё дело.
- Да так, спросил... - равнодушно.
Дверь в обезьянник открывают.
- Прибрались бы тут что ли! – фыркает он.
- За каждым не приберешься. Уборщица завтра придет, помоет.
- Выходи, руки вперёд, - командует мне Касьянов.
- Зачем руки? - мнусь я испуганно.
- Исполня-я-ять! – вальяжно.
Протягиваю их вперёд. Он щёлкает на запястье наручником. Вскрикиваю от неожиданности, вжимая голову в плечи. Поднимает на меня пытливый взгляд.
- Со мной поедешь.
- Мне в туалет нужно, - умоляюще шепчу я.
Доводит меня до туалета.
- Как зовут?
- Ася...
- Выкинешь что-нибудь, Ася... - свирепо.
Предупреждающе качает головой.
Ася
Машина останавливается у высоких стальных ворот. Одновременно с ещё одной - большим дорогим джипом. Питбуль выводит меня, снова перестегивая наручник к себе.
- Ого! - посмеивается мужчина из Джипа. - А говорил - ёлку наряжать.
- Планы экстренно поменялись. Кстати, Гера, девочка, случаем, не знакомая? Ты же у нас дорогой эскорт пользуешь, - как ни в чем не бывало.
- Сволочь... - тихо шепчу я.
Лицо горит от стыда. Со злостью дёргаю наручниками. Этот Гера с удивлением смотрит мне в лицо.
- Нет. Первый раз вижу. Но с удовольствием бы познакомился. Отдай? - весело.
Что я щенок им - отдай! С возмущением бросаю взгляд на Касьянова. Обещал же - для дочки.
- Нет, не могу, - качает головой тот.
- Чего заплаканная-то девочка у тебя? Обижаешь? - недовольно.
- Да сами они себя обижают. А я свою работу делаю, - фыркает недовольно Питбуль.
- Ты правда - эскортница? - с сомнением смотрит мне в лицо Гера.
- Нет! - вздергиваю подбородок.
- Все вы так говорите, - недовольно бурчит Питбуль.
- Не обижай, Дан. Не оттуда девочка.
- Уверен?
- Только если совсем новьё. Я бы мимо такой не прошёл, - ухмылка.
И этот - сволочь! - решаю я про себя.
Вытаскивает пухлый портмоне и телефон.
- Как тебя зовут?
- Какая Вам разница? - делаю шаг назад, наручники натягиваются.
- Номер оставь, - смотрит мне властно в глаза Гера. - Я позвоню тебе.
- З-зачем это? - трясутся от холода мои губы. - Нет.
Гера переводит взгляд на Питбуля.
- Так не бывает...
- Вот и я думаю, - хмурится тот.
- Замёрзла, - кивает на меня Гера.
- А... Да! Пойдём, - тянет за наручники Касьянов.
Во дворе с лаем навстречу нам срываются два огромных пса. Мышцы перекатываются под чёрной короткой шерстью, пасти оскалены. От волны адреналина в глазах темнеет, и ноги становятся мягкими. Зажмуриваюсь, вжимая голову в плечи.
- Алтай! Фу! Кора! - рявкает он на них негромко.
Собаки тормозят, слегка толкают нас мордами в ноги. Горячее дыхание опаляет мои колени. Взвизгиваю!
- "Гость"! - отдаёт команду. - Нельзя. Да не лижи ты её! - отталкивает одну из свирепых морд.
Протаскивает мимо собак на веранду.
- Одна не выходи, загрызут.
И как от него тогда сбежать? С унынием смотрю в окно на псов. Отстегивает наручник.
- Зайдешь, умоешься, поужинаем. Веди себя спокойно. Там дочка моя... Ей показалось, что ты её мать, - морщится с отвращением.
- А где её мать?
- Нет у неё матери... - смотрит тоже в окно, поджимая губы.
- Умерла?!
- Живая.
- А почему тогда нет?!
- Твоя живая?
- Живая... - вздыхаю грустно.
- Но её же нет?
- Денег немного высылает, - признаюсь я.
Мы молча смотрим как собаки кувыркаются в сугробах.
- Можешь особенно ничего не говорить, не делать. Просто посиди. Я всё сам буду говорить. Поужинаешь с нами, ёлку нарядишь. Потом дочь ляжет спать. Миссия твоя будет закончена. Тогда и поработаем, показания запишем.
Проходим в дом.
- Ванная, - открывает мне дверь. - Там - кухня. Умоешься, туда проходи.
Пальцы подрагивают. Нервно кусает губы. Сказать ему, что идея у него дурацкая – привезти в дом на ужин девушку, похожую на маму девочки? Всё равно же не послушает.
Уходит вглубь дома.
Втягиваю носом запахи. Обычно, по тому как внутри пахнет, можно сразу же почувствовать какие там живут люди – приятные или неприятные.
Пахнет мужским парфюмом, шоколадом, ёлкой, мандаринами и немного так, как пахнет в детском саду - молоком, теплом, детскими утренниками. Приятно пахнет.
На полке под вешалкой - детские варежки. Ниже - ботиночки.
Это Булочки варешки, наверное. Там же - её белая сумочка Шанель. Я о такой только мечтать могу. Дорогущая...
Снимаю шубку, разуваюсь. С мылом умываю лицо. Губа щиплет, челюсть с той стороны, с которой Лобов залепил мне пощечину – ноет. И такое ощущение после того, как отогрела лицо горячей водой, что его перекосило.
Одергиваю юбку, выхожу. Неожиданно сталкиваюсь с пожилой женщиной.
- Я пойду, Богдан...
Удивлённо оглядывает меня с ног до головы.
- Здравствуйте, - смущаюсь я.
В порванных колготках очень неловко.
- Здравствуйте!
- Спасибо, тёть Кать, - выходит к нам Касьянов. - Идите, конечно.
- Там, Арина рожки велела отварить, в кастрюле… - не отводя от меня глаз, отчитывается она ему.
Питбуль стреляет мне взглядом на кухню. Юркнув в арку, присаживаюсь за стол.
Чисто... Кухня большая! Низ двери холодильника густо усыпан магнитиками.
На столе - вазочка с карамельками «Клубника со сливками». Мои любимые. Вторая вазочка - с пряниками. В розетке - сгущённое молоко. Ещё пара каких-то баночек.
Есть хочется до тошноты и головокружения. Но взять не могу. Мне же не предлагали.
Смотрю в окно, как Касьянов провожает эту тётю Катю до ворот. Собаки как свита идут позади.
Богдан, значит. Имя-то какое хорошее. Чего ж такой он грубый, а?
Возвращается...
Сердце моё начинается ускоренно биться. Ну при дочке же не будет он ничего плохого делать, правда? Сказал - поешь, согреешься...
Лобов тоже много чего говорил. В итоге и жены не постеснялся!
Входная дверь хлопает.
- Мама? - неожиданно раздаётся за спиной.
Вздрогнув, разворачиваюсь.
Булочка в нарядном синем платье и босиком. На шее - много бусиков. На взлохмаченных волосах несколько заколочек.
Растерянно стою и тереблю пальцами свои сандаловые бусы.
Что мне говорить?! Разве я могу сказать, что я мама?? Так нельзя, ведь. Что с ней завтра будет, когда Питбуль меня увезёт? Я бы с ума сошла от горя.
- Ариш, - присаживается рядом с Булочкой Касьянов.
- Дело в том, что все Снегурочки очень похожи. И, возможно, это даже не наша мама.
Восторженный доверчивый взгляд Булочки становится деловитым и хмурым.
Ася
Валяясь на ковре дочитываю третью сказку, помахивая перебинтованной ногой. Это немного отвлекает от ноющей тупой боли.
Негромко играет детская новогодняя музыка на колонке.
Касьянов, сидя у камина, то ли думает о своём, то ли тоже внимательно слушает сказки, сжав в зубах спичку. Медленно крутит пальцем телефон на полу.
На месте, где царевну спасает богатырь, морщится, раздражается… отталкивает телефон пальцами. Он скользит по полу туда, где стояла ёлка. Смотрит в огонь. Выкидывает туда спичку.
- Сообщить матери? – перебивает, бросая на меня взгляд.
- Смысл? Она не приедет.
- Почему?
- В Германии она. Замужем. Муж у нее такой там… не отпустит.
- К ребенку не отпустит?
- Не знает он, что я есть.
С отвращение, беззвучно ругается.
- Ладно. Кому сообщить можно?
- Некому,- пожимаю плечами.
- Мужчина есть у тебя?
- Мужчина? – удивленно смотрю на него.
Есть мальчик, с которым общаемся. Но он не мой парень даже. Мне и попросить у него помощи неловко. Да и чем он поможет?
Отрицательно качаю головой, пожимая плечами.
- Невнятный ответ, - низко, тихо, грубовато.
- Нет мужчины.
- Характеристику на тебя кто дать может хорошую?
- В художественной школе, если только.
Опять замолкает. Булочка сонно теребит меня. Дочитываю.
- "И жили они долго и счастливо. И умерли в один день!"
Ариша посапывает, вцепившись крепко пальчиками в мою водолазку.
Я и сама ложусь щекой на ковёр, глаза слипаются.
Питбуль задумчиво подкидывает в угли дрова. Закрывает огонь прозрачной створкой.
Профиль у него на фоне огня такой, что сложно взгляд отвести. Скуластый, голубоглазый... Белая рубашка закатана на мускулистых предплечьях. Там есть шрамы. Они еще розовые. Только зарубцевались. Облизывает губу, проходясь по ней зубами.
Как так - не чувствует? Это же если боль не чувствуешь, то и ласку тоже. Да? Грустно как...
Оборачивается в мою сторону. Закрываю глаза, делая вид, что сплю.
Вырубает вполне по-настоящему. Но мне нельзя засыпать. Мне надо попробовать сбежать. Я в тюрьму не могу! До ужаса боюсь этого места, после того обезьянника. Лучше тогда совсем не просыпаться!
Слышу и ощущаю, как он ложится на спину рядом. И наши лица, должно быть сейчас на одном уровне, но перевернуты по отношению друг к другу. Запах его парфюма становится насыщенней.
- Ася... - шёпот.
Дыхание от этого близкого низкого шёпота срывается. Но я изо всех сил стараюсь дышать ровно и притворяться спящей.
Ощущаю по лёгкому натяжению, что прикасается к моим волосам. По затылку мурашки...
- Ладно, поспи, - шепчет он, вздыхая.
И через несколько минут сам начинает дышать равномерно и глубоко.
Приоткрываю глаза, наблюдая за ним из-под ресниц.
Спящий красавец прямо!
Интересно, где Аришина мама?
Разжимаю пальчики сладенькой булочки, так отважно меня охраняющей. К сожалению, от того, что мне грозит, она не защитит.
Мне хочется оставить ей какое-нибудь послание, чтобы она не сильно расстраивалась с утра. Но читать она не умеет, а Питбуль всё равно прочитает любое послание так, как решит нужным...
Тихонечко дотягиваюсь до её сумочки. Крашу чужой розовой помадой губы и, чуть касаясь, оставляю ей поцелуйчики на лбу, щеке, и ладошке. Вот такое будет послание! А ещё снимаю бусики с себя и надеваю ей как браслетик, свернув несколько раз.
Питбуля этого тоже бы чмокнуть на прощание. Так, чтобы почувствовал. Может, он такой сердитый, потому что его не гладят? Ну, может, и гладят, но он же не чувствует.
Зависаю кистью над его темно русой, чуть волнистой шевелюрой. Невесомо веду пальцами. Не почувствует… И даже становится стыдно от мысли, что я собралась бежать и подставлю его перед начальством. Всё-таки не обидел меня никак. Не удержавшись, слегка касаюсь накрашенными губами его скулы.
Ты такая дура, Ася! А если ты его разбудишь? Он тебя не пощадит. Не отпустит. И с утра обязательно обидит. Увезёт за решётку. И забудет...
А я там сразу умру в резиденции этого «плотивного» Деда Мороза!
Как же выбраться? Собаки там огромные, ужас просто! Клыки щёлкают, от рычания волосы дыбом...
Надо их в дом заманить, а самой выскочить!
Крадусь сначала в кухню. Высыпаю на поднос кости от ребрышек и разбавляю несколькими мясистыми. Ставлю поднос в самом конце коридора.
На голые ноги надеваю сапожки. Запахиваю короткую шубку. А бабушка говорила – «покупай, Асенька, длинную!». Бабушка всегда была права.
Так… А куда я побегу? Ни паспорта, ни телефона... Выворачиваю пустые карманы. Ни денег на билет. Всё в полиции отобрали.
Простите меня, капитан Касьянов... Умирая от стыда, забираю с комода пятитысячную купюру. Там их четыре штуки. Подумав, беру две. Прячу в карман.
На блокноте, у висящего телефона, пишу: "Простите, пожалуйста. Деньги очень нужны на билет. Я вам всё обратно обязательно вышлю! Ася."
В коридоре уже густо пахнет мясом. И я очень надеюсь, что собак этот запах привлечёт сильнее чем мой. Открываю дверь, подпираю, чтобы не закрылась. Прячусь за следующую дверь на веранде, которая ведёт на улицу. Перекрестившись, открываю, вжимая ей себя в стену.
Мама-мамочка...
Собаки радостно несутся мимо меня внутрь дома! Я быстро захлопываю за ними дверь и подпираю её стоящим на веранде комодом.
Вот сейчас начнётся!
Со всех ног бегу на улицу к воротам, забывая про боль в ноге. С грохотом сдвигаю задвижку и вылетаю на улицу.
Дезориентированно оглядываюсь. Где я? Куда бежать?! Темно... Кое-где фонари горят. Бегу до первого поворота. Потом сворачиваю ещё куда-то, ещё...
Там мужчины у очередного забора ремонтируют машину, копаясь под капотом.
- Здравствуйте, - задыхаясь, выпаливаю я.
Оборачиваются.
- А как в центр попасть, подскажите. Я кажется заблудилась.
Богдан
Гера радушно накрывает круглый дубовый стол в предбаннике. У него здесь всё душевно и раритетно - самовар, венички, варенье малиновое и кружечки с позолотой. В торец печи, который выходит в предбанник встроено тёмное жаропрочное стекло. За ним бодро пляшут языки пламени.
Уложив на диван спящую Аришу, двигаю к стеклу кресло.
- Садись, - киваю испуганной Снегурке. - Грейся.
Это правильно, что испуганная. Бежать в её случае - последнее дело. Примут в СИЗО, оттуда я её уже никак не выскребу. У меня таких полномочий нет.
Гера протягивает ей кружечку чая.
- Что ж ты так? - бросает взгляд на голые коленки. - Ну ладно, Вы грейтесь, я позже зайду.
Раздеваю Аришу. Стягивая шапку, замечаю пятна на лице. Что за?.. Веду пальцем. Помада? Приглядываюсь. Не просто помада. Отпечатки губ. Бледно-розовой помадой с блесками.
Она, конечно, ей балуется иногда, но саму себя в лоб не поцелуешь!
В груди скребёт от сомнительных чувств. Потому что я помню такие поцелуи на лице дочери. И мне кажется, они были сделаны даже этой же помадой. Марина иногда её чмокала.
Подхожу сзади к Агнии, подхватывая её за подбородок задираю лицо вверх. Помады уже нет. Но блеск на губах ещё остался. Стойкий, жесть просто! Помню, как психовал, стирая его с губ перед тем, как идти на работу.
Агния растерянно хлопает на меня глазами, глядя снизу-вверх. А мне хочется в лицо ей прорычать, чтобы не смела целовать моего ребёнка. Это не Марина, капитан, окстись! Но я зол...
- Раздевайся и давай в парилку, - сдержанно распоряжаюсь я.
Сажусь рядом с дочкой. Снимаю сапожки. Зачем Синица сделала это? Спроси, Касьянов, ты же не немой. Но спрашивать я не хочу.
Сделала и сделала... Может, прониклась, утешить хотела хоть как-то с утра, когда проснётся. Играла же с ней, книжки читала... Чего злиться на неё?
Это я не на неё. На бывшую. Потому что все эти ее поцелуйчики оказались дешевкой, а не проявлением любви. И меня от них корёжит.
Выдыхаю. Эти поцелуйчики – не её. Посторонней девочки. Которая сделала их в порыве чувств к моему ребенку. Нет повода для бешенства. Никакого.
- Чего ждём? - смотрю требовательно на неподвижную Асю, снимая с себя рубашку.
- Я не буду раздеваться, - опускает она взгляд.
- Почему?
- Не буду.
Вот дурочка!
- Ты в бассейн ходишь? На пляж?
- Хожу иногда.
- Тоже самое. Давай-давай... Мне с тобой долго нянчится некогда. Я спать хочу.
Дёргаю ремень, она с ужасом следит за этим жестом.
- Угомони свои фантазии, ты мне абсолютно неинтересна, как женщина.
Вру. Да, вру. Синица - красавица. Я залипаю на неё, заглядываюсь. Но зачем пугать еще сильнее? И поэтому, я оборачиваю бёдра простыней. Потому что сейчас она разденется и моё голодное тело обязательно среагирует. А она и так боится...
- Давай, Ася. Там под сотню градусов, и не до домогательств.
Подхожу, снимая с её плеч шубку. Вкладываю в её руки простыню. Отворачиваюсь. Но взгляд сам отыскивает тоненькую полоску зеркала на стене.
Сглатывая ком в горле, наблюдаю, как отвернувшись к стене, она стягивает кофточку, юбку...
Горячая волна идёт по телу, сбивает дыхание и вынуждает размять плечи, хрустнув суставами. Ррр… Хочу.
Ладно, не пялься Касьянов. Мало ли чего ты хочешь? Изменяю фокус зрения, переводя взгляд на отражение в зеркале своего лица. Вздрагиваю, прикасаясь к скуле. Отпечаток губ. Точно такой же, как на лице дочери.
Ты целовала меня, Синичка, пока я спал?
Закрывая глаза улетаю в неконтролируемо нахлынувшую фантазию о том, как ловлю её нежные губы своими. Пульс ускоряется, горло перехватывает.
Стоп... Стоп.
Делаю глоток чая из кружки. Оборачиваюсь. Ася поспешно, закрепляет край простыни над грудью.
Белье не сняла. По плечам - бретельки. Я собственно и не ждал, что снимет. Девочка стеснительная...
Открываю дверь парилки. Прихватываю со стены веник.
- Пойдём.
Глядя на то, как движутся её бёдра под простыней ещё раз прикасаюсь к скуле.
Аришу - ладно. Меня зачем?
Догоняя, придерживаю за талию, притягивая спиной к себе. Пискнув, сжимается. А у меня мурашки по затылку от этого касания телами.
- Что за беспредел на моей скуле, м, Синичка? - шепчу ей в ушко.
Выкручиваясь из моих рук, пятится, с возмущением глядя на меня.
- Потому что мне показалось, что Вы нормальный! А Вы - злой! Так что - не считается!
Надменно вздергивает подбородок.
- Можете стирать!
Ухмыляясь, ловлю её, сжимая в кулак простынь на груди. Дёргаю к себе от стенки печи.
- Обожжешься.
Ааа... Фак! Как же меня ломает от её близости в этом сомнительном месте. Облизываю моментально пересохшие губы, закрывая на мгновение глаза. И едва удерживаю себя от порыва впечатать её в стену. И...
- Отпустите.
Глядя ей в глаза, сдергиваю простынь.
- Что Вы делаете? - прикрывает себя руками, обнимая за плечи.
- Сейчас буду бить, - демонстрирую веник. - Я же злой.
Расстилаю её простыню на настил.
- Добро пожаловать в пытошную!
****************************************
Ася
Что ж так жарко? Воздух обжигает рот при дыхании.
Пытаюсь себя настроить, что я в купальнике, чтобы не провалиться сквозь деревянный пол от нескромных взглядов Питбуля. А взгляды такие нескромные, что я не могу дышать равномерно, путаясь во вдохах и выдохах.
Это наверх надо, да? Никогда не была в бане. Встаю на лавочку, как на ступеньку и присаживаюсь, вспоминая из фильмов, как выглядит эта банная процедура.
- На живот ложись.
Эх, ладно... Заболеть мне сейчас и правда последнее дело.
Послушно ложусь вытягиваясь на простыне. Надеюсь, это не больно.
Касьянов опускает веник в красивое деревянное ведёрко. Запах в бане меняется. Насыщенно пахнет веником.
Ася
- Просыпайся, Синичка.
Просыпаться - сил нет никаких. Глаза не разлипаются. Тело ломит от усталости.
- Минуточку... - бормочу я.
Мне снится, что я маленькая, а будит меня то ли дедушка, то ли бабушка, чтобы отвести в детский сад.
- Давай-давай... - мягко треплет меня.
- Можно, я дома останусь? - прячусь с головой под одеяло.
- Хм...
- Да оставь ты её, пусть выспится здесь.
- Ну, конечно! - агрессивно и повышая голос.
Испуганно подскакиваю, вдруг сообразив, что я не дома и давно не маленькая. А в бельё тут валяюсь, в бане с двумя мужчинами.
Хлопаю растерянно глазами, натягивая простыню повыше.
Я уснула! Как я могла уснуть в этой сомнительной компании?! Мент и бандит. Супер!
За окном всё ещё темно.
- Отвернитесь, пожалуйста. Я оденусь.
- Вот держи, - протягивает мне Касьянов пушистый лимонный халат. - Не новый, но чистый. А вещи твои мокрые, Ася.
- А я прямо в нём в СИЗО поеду? - сжимается, всё внутри от страха и неопределённости. - Может, спортивные штаны есть?
- Какое СИЗО? - раздражённо. - Спать домой пойдём.
- А Булочка где? - оглядываю предбанник. - Мм... Ариша, - поправляюсь я.
- А Аришу я уже домой унёс.
Касьянов разговаривает в дверях с Герой. Я быстренько натягиваю тёплый халат и сапоги. Без своих вещей чувствую себя ужасно. Ещё более беспомощной. Несу свои вещи на одной руке, за вторую меня ведёт Питбуль.
- Будет обижать, я тебя выкраду! - шепотом шутит Гера, подмигивая мне.
Вцепляюсь в большую ладонь Питбуля покрепче. Этот как-то уже надёжнее. Я с ним, как минимум, в бане парилась!
Касьянов стреляет в Геру недовольным взглядом.
- Спасибо за баньку, бандит.
- Всегда тебе рад, если ты не по работе.
Касьянов забирает из моей руки шубу, накидывает мне её на плечи.
- Горло не болит?
- Нет...
Неожиданно дёргает меня ближе, впечатываясь губами мне в лоб. Словно проверяет не лихорадит ли. И, не комментируя, молча тащит за руку дальше, к своим воротам.
- Ну куда я в халате побегу? Отпустите... - едва размыкая веки, плетусь за ним.
Открывает дверь, я делаю шаг во двор.
- Дан! - окликает Гера. - Ключи от тачки забыл.
Оставляя меня, идёт обратно. А я в ужасе разворачиваюсь, вспоминая про собак! Навострив уши оба пса синхронно склоняют головы, внимательно наблюдая за мной. Один оскаливается, подергивая верхней губой. Низкое утробное рычание...
Волосы по моему телу встают дыбом от животного ужаса. Дверь дома неожиданно открывается. Там Булочка!
- Папа! - пищит она сонно.
Рыкнув, собаки срываются к ней! И я обмираю от страха от стремительности этих массивных туш.
- Фу! - с криком бросаюсь следом за ними.
Шубка слетает с плеч.
Одна из псин сбивает Булочку с ног. И в моих глазах окончательно темнеет.
- Пошли вон! - врезаюсь в месиво из чёрных тел в темноте.
С грозным рычание одна разворачивается и, гавкая мне в лицо, встаёт за задние лапы заваливая меня в снег.
- Фу! - грозно рявкает Касьянов.
Собаки отлетают в сторону, одна пробегается по моему животу. Задохнувшись, вскрикиваю от боли.
- Мать твою так! - ругает меня на чем свет стоит Питбуль. - Безголовая! Совсем уже?... Чувство самосохранения есть у тебя, полоумная?! Я чуть не поседел, мля!
Выдергивает за грудки вверх.
- Б-б-булочка... - заикаюсь я.
- Да что они ей сделают?! - рявкает мне в лицо. - Она хозяйка им. А ты - кто?!
- Откуда я знаю, кто тут кому что... - заплетающимся языком лепечу я, не чувствуя от испуга ни рук, ни ног.
Осёкшись, замолкает. Тяжело громко дышит, глядя мне в глаза.
- Это же… рефлекс! – оправдываюсь я.
- Рефлекс у неё… - ворча, надевает на меня обратно капюшон.- Откуда бы им взяться, таким рефлексам?
- Так… ребенок же!
Псы спрятались за спину Ариши. И на нас виновато смотрят три пары глаз.
- Так... - вздыхает он растерянно, протирая ладонями лицо. - Так... Выпросил, твою мать…
Подхватывает на руки, проносит над собаками, пытающимися вилять обрубками своих хвостов. Рефлекторно поджимаю ноги.
- Ты так до свадьбы-то не доживешь, Синичкина. Надо же немного соображать! Тебя ж каждые три часа спасать надо!
Ставит на ноги в прихожей.
- Ариша!
Пошептавшись с собаками, Булочка закрывает дверь.
- Иди спать, Ариш.
- Неть, - преданно смотрит мне в глаза.
Сердце от адреналина так колотится, что мне кажется, я пьяная. Булочка, берёт меня за руку и ведёт в какую-то комнату. Это спальня. Двуспальная огромная кровать. Тяжёлые шторы. На стене плазма. А дальше красивый женский трельяж. Напротив него - картина. Там цветы. Такую картину выбрала бы только женщина.
Неловко замираю. Это спальня Питбуля и мамы Булочки. Да. Оборачиваюсь, он стоит в дверях. Ему тоже неловко.
Ариша стягивает на пол покрывало. Подталкивает меня к кровати.
- Я с вами буду!
Трогаю руками халат. Снег растаял на нём...
Касьянов отодвигает дверцу шкафа, достаёт футболку. Кидает мне.
- Ложитесь, чего уж.
Сам проходит глубже, встает у окна. Отодвигая штору, смотрит на улицу, поигрывая нервно мышцами на плечах. Я быстренько переодеваюсь и ныряю под одеяло.
Закрываю глаза, решая пользоваться всеми радостями жизни, пока меня не упекли за решетку. И поспать на этой мягкой постели, которая пахнет Касьяновым. Приятно пахнет...
Булочка залезает посередине, уютно устраиваясь у меня под боком. Натягиваю пышное пуховое одеяло повыше. Как же хорошо... Всю жизнь бы здесь спала! Засыпая, мурлыкаю тихо от удовольствия. От запахов кружится голова.
Сквозь дрёму чувствую, как ложится Касьянов. Булочка неожиданно подскакивает на колени между нами. Распахиваю с тревогой глаза.
- Целуйтесь! - требовательно сжимает пухленькие ладошки, словно прижимает нас друг к другу лицами. - Целуйтесь!! Быстлее. Немедленна!
Ася
Прохладный воздух холодит ноздри. Но я почти полностью укутана огромным одеялом. И это очень уютно.
Рядом глубокое равномерное дыхание Питбуля.
Расслабляет... Усыпляет... Хотя, внутреннее чутьё подсказывает, что время уже к обеду.
Но так не хочется возвращаться из снов в этот мир!
А снится мне Богдан. Во сне он не Питбуль, не мент и не Касьянов. А просто Богдан. И умеет улыбаться. Мне. И не говорит, что я ему не интересна. Говорит что-то другое... От чего щеки мои горят ярким пламенем!
Приоткрываю глаза от тихого шума со стороны кухни.
Если не он там, тогда... Булочка?
Там же газовая плита!
Выбираюсь из-под одеяла, хватаю халат и бегу босиком в кухню. Растерянно застываю под аркой.
Женщина.
Такая... Необычная.
В ярких оранжевых шароварах, тонком светлом свитере. На голове рыжий ёжик. В ухе массивная серьга в форме хранителя сновидений.
- З-здравствуйте... - шокированно заикаюсь я.
На плите шипит сковорода с оладьями.
- Здравствуйте! - поворачивается на мгновение.
Лет пятидесяти. Модельные очки в толстой тёмной оправе.
- А я как чувствовала... Надо идти! Что-то происходит. Венера в Тельце, знаете ли... Женщина обязательно должна случиться!
Что??
Встряхиваюсь, пытаясь проснуться получше. Потому что тётенька очень уж похожа на гостью из сновидений.
Я же практически голая!
Тяну футболку вниз, пытаясь прикрыть бёдра. С руки сваливается халат! Подняв, поспешно надеваю его на футболку.
- Садись... Садись, - кивает мне на стул тётенька.
Растерянно присаживаюсь к столу, бросаю взгляд в окно. Там собаки валяют друг друга в снегу. И призывно гавкают.
- А как Вы зашли?
- А я заговор знаю, - многозначительно поднимает она палец вверх. - Никакая собака не тронет, даже если она человек. Пей...
Подставляет мне стакан с молоком.
- Мне б этот заговор... - вздыхаю я, делая, глоток.
- А что - какая-то сука посмела? - поднимает удивлённо подведенные тонкие брови.
Давлюсь тёплым молоком.
- Плутон в сатулне! - радостно забегает на кухню Ариша.
- Оо... Козонька моя!
- А у нас - мама!
- Мама? - приспуская очки смотрит на меня с любопытством. - Мама - это уже серьёзно. А ну-ка... Тяни!
Протягивает мне неожиданно появившуюся в руках колоду карт Таро.
Моя рука зависает над ней.
- Так! - сердитое.
Все разворачиваемся.
Внушительный Касьянов в черных боксерах, с голым торсом и босиком.
- Это что такое?!
- Это - я! - изображает лёгкий реверанс тётенька.
- Алла Борисовна, опять Вы мракобесие разводите? - закатывает утомлённо глаза Касьянов. - Ну мы же договаривались!
- Тяни, - игнорируя его, смотрит мне в глаза она.
- Синичкина, не вздумай! Она - сумасшедшая.
Одергиваю руку, обескураженно оглядываясь на него.
- Ну нормально общались же, чего ты начинаешь, Богдан? - цокает Алла Борисовна. - Садись, я приготовила оладьи.
Отворачивается к плите.
Потянувшись, он щёлкает позвонками. Смущенно отвожу взгляд от его тела.
- Надеюсь, в этот раз в них нет никаких снадобий? - съедает он один оладушек из поставленной для меня тарелки.
- А зря ты иронизируешь, мой мальчик! Кошачий коготь - мощнейшее ведическое средство.
- Как - коготь?? - испуганно отодвигаю от себя эту тарелку.
Касьянов, ехидно улыбаясь, разводит руками.
Ариша, полив шоколадным топпингом, уплетает оладьи.
- Это кто? - шепчу я ему, стараясь не слишком пялиться на его брутальный торс.
- В наследство от бывшей жены мне осталась дочь и тёща. Тёща - несколько не в себе. Как она зашла?
- Она сказала - знает заговор от собак? - шепчу.
- Кого ты слушаешь? Собаки знают её, она приходит иногда. Я, видимо, забыл вчера закрыть на засов дверь в воротах.
- Она странная.
- Не то слово. Ешь.
- Я не хочу коготь! - морщусь я.
- Это трава такая.
- Ааа...
Богдан достаёт из холодильника тарелку с ветчиной.
- Ни в коем случае, - забирает Алла, Борисовна из его рук блюдце, унося его обратно. - В праздники благоприятны экадаши. Никакого мяса.
- Это птица! - морщится он.
- Будешь злобный как индюк!
Не сдержавшись фыркаю от смеха. Богдан бросает на меня свирепый взгляд.
Алла Борисовна снимает с себя фартук, поглядывая на часы.
Выкладывает перед нами три билета на новогоднее представление.
- Вот ты не веришь, Богдан. Всё ехидничаешь... А ты скажи мне, откуда я знала, что вас трое, м?
- Сверхновая взорвалась в вашей сумасшедшей голове, не иначе!
Вытаскивая из колоды карту, кладёт её между нами.
Там мужчина, подвешенный за ногу.
- Ситуация непростая. Вам придется пойти на уступки или жертвы. Возможно, вы сами попадете в неприятную ситуацию.
- Ерунда! Подойдёт любому человеку такой прогноз.
Кладёт вторую карту. Луна.
- Клевета, опасность...
- Подходит! - удивлённо смотрю на карту.
- Я тебе сейчас в лоб ложкой стукну, - с угрозой облизывает ложку Касьянов. - Исключительно в целях просветления.
- А я говорила - злой индюк! - вздыхает Алла Борисовна.
- Вам - пора, - поджимает он губы.
- Это я и без тебя знаю, у меня репетиция.
Вытаскивает пучок трав из сумки. Кладёт на стол.
- Это в камине сжечь. Оберег, - поясняет деловито.
Ариша подхватывает этот веничек.
- Плутон в сатулне... - шлёпает им по столу.
- И вот эта мантра, - кладёт перед Питбулем бумажку с подозрительными надписями.
Он застывает, не донеся бутерброд до рта. Читаю в его утомленном взгляде, что хочется ему упасть в стол лицом. И немного побиться головой.
Алла Борисовна, не прощаясь, внезапно уходит в прихожую, что-то напевая.
Представив его читающим мантры над камином, не дышу, чтобы не рассмеяться в голос.
Ася
Раздеваясь в гардеробе, чувствую на себе тяжёлый взгляд Касьянова. Наблюдает, цербер.
Не то, что я оставила мысль о то, чтобы смыться к тёте Томе. Но со спектакля очень бы не хотелось. Я обожаю детские сказки.
Поглядываю тайком на себя в зеркало. Платье нереальное! Одна половина нежно кофейного цвета, вторая половина благородно черная. И тонкий стальной поясок как змея. Я как королева. И совсем взрослая в нём. И красивая...
Под стать своему рабовладельцу. Он тоже неотразим в костюме, надо признать. Широкоплечий, высокий, яркий... Словно нечаянно попал в наш скромный город. И сейчас подойдут девушки и попросят автограф.
Но подходит к нему Булочка в нарядном синем платье колокольчиком. Он поднимает её на руки.
И с дочкой на руках становится ещё ярче и привлекательнее! Уж не знаю как это работает. Может быть, потому что на его лице появляется какое-то особенное выражение. За которое любая девочка отдаст что угодно вообще-то. Даже такая взрослая как я. Потому что попробуй кто-нибудь покуситься на Булочку! Разорвёт же. И я бы тоже попросилась на ручки к Питбулю. Эх...
Ко мне совершенно неожиданно подходит какой-то парень в сценическом костюме принца.
- Добрый день! - загораживает собой Касьянова.
- Добрый... - удивлённо смотрю на него.
- А Вы одна? У меня к Вам предложение от которого нельзя отказаться! - сверкая улыбкой и тоном топового менеджера из телека.
- Эм... - опасливо стреляю взглядом ему за спину, на подошедшего туда Касьянова.
- Не одна она, - низко.
Вздрогнув, парень удивлённо разворачивается.
- Чего хотел, принц? - вздрагивают агрессивно ноздри Питбуля.
Булочка тоже взирает воинственно, сжав в пальчиках театральный бинокль.
- Мм... - сбивается парень теряясь. - Богдан Максимович. Добрый день. У нас интерактивный спектакль и нам нужен человек из зала. Наша подставная уточка только что сломала руку по дороге сюда. И наш коллектив просит эту прекрасную девушку...
- Нет, - категорично. - Она для этого не подходит. Ася... - дёргает локтем свободной руки, намекая, чтобы я взяла его под руку.
Послушно вцепляюсь.
- Почему это я не подхожу?! - возмущённо шепчу я. - Я, кстати, заочно поступила на режиссёра.
- Тьфу ты... - морщится Касьянов.
- Да! И что такого - поучаствовать в детском спектакле?!
- Его ставила моя тёща. Наверняка там какая-нибудь дичь.
- Вы, Богдан, не справедливы к Алле Борисове. Очевидно же, что она творческий человек.
- А я не выношу творческих.
Ну, какой!
- Я уже поняла, что я Вам крайне не симпатична! - поджимаю губы.
- Понималка у тебя средненькая. Ну это ничего... Тебе пока простительно.
- Вы - хам.
- Лты свои замолчите! - свирепо восклицает Арина, растопыривая пальчики.
- Это правильно! - ставит её на ноги Питбуль.
Взяв её за руки идём ко входу в зал.
Снова бросаю взгляд в зеркала. Мы втроём выделяемся из толпы. И хотя, я не его жена, конечно, но стоять рядом с ним и ловить взгляды окружающих - очень лестно! Не смотря даже на то, что хам. И что ночью...
Господи, ну сказал же - перепутал. Что думать об этом? Но попробуй теперь не думать. До сих пор чувствую его губы на шее. И каждый раз кипятком обваривает, как вспоминаю ощущение его тяжёлого тела сверху. И не пойму, то ли это от страха, то ли от чего-то другого...
И даже специально сейчас вспоминаю, чтобы разобраться. Чувствую, как начинает гореть лицо.
Первый звонок.
- Попробуешь отойти от меня, хоть на шаг, надену наручники, так и знай, - предупреждает он.
Но в этот раз мне не очень-то и страшно. И даже хочется немного подразнить его. А то хмурый как октябрьское утро. На детский спектакль всё-таки идём. Да и место публичное, не будет он здесь слишком кусаться.
Мы садимся на первый ряд.
- А откуда Вы принца знаете?
- Это не я его. Это он меня. А что? - скашивает на меня взгляд. - Любите, барышня, принцев?
Свет гаснет.
- Когда сразу принц - это конечно приятнее, чем сначала жабу целовать в надежде на то, что она шкуру сбросит. Может же это просто обычная жаба, а не метаморф.
- Не понял сейчас. Жаба в ваших рассуждениях - это я?!
- Какой Вы мнительный. Просто так... о принцах рассуждаю. Вы же спросили!
На жабу он, конечно, не тянет. Хороший он, хоть и тяжёлый человек.
- Рот свой, короче... Как там было? - щёлкает он пальцами.
- "Замолчи", - подсказываю я.
- Вот.
На сцене фантасмагория. Что-то среднее между мультфильмом "Падал прошлогодний снег" и картиной Дали, где бедра и головы отдельно от тел. Сюжет не улавливается, но зрелищно!
Дети радостно визжат от летающих над головами приведений. Которых на длинных палках таскают в темноте одетые в чёрное люди. И машут ими как флагами на параде.
- Ныне и присно! - звучит со сцены.
Мне стыдно, но даже я не совсем понимаю, что бы это значило.
В середине спектакля стиравшая в тазу всё это время бабка выкидывает мокрую тряпку на сцену и плескает тазиком в зал.
Мы возмущенно вздрагиваем, ожидая получить водой в лицо. Визг! Первые ряды уворачиваются. Но тазик пуст.
- Господи... - не выдерживаю я, хватаясь за голову.
- А я говорил.
Булочка закатывается от смеха, радостно хлопая в ладоши, как и другая малышня.
- Ну им же нравится.
- Дети любят дичь, ничего не поделать.
Действо становится загадочнее, сцена темнеет.
Рефлекторно пальцы мои сжимаются на предплечье Касьянова.
Опять же сейчас что-нибудь внезапное произойдёт. Страшно представить - что!
На сцену крадётся человек, наряженный ёлкой. Сзади как консервные банки за псом, за ним волочатся коробочки с подарками.
Неожиданно ладонь Касьянова накрывает мою сверху. Перестаю видеть сцену. Но начинаю остро чувствовать запах его парфюма. В груди пульсирует от его этого жеста. Звуки отдаляются. Слепо пялюсь на сцену.
Ася
На улице валит снег. Собаки вьются сначала вокруг Богдана, несущего спящую Булочку, потом, поскуливая, жмутся друг к другу на крыльце.
- Неужели, тэн в будке сгорел? - озадаченно смотрит он в окно. - Окей...
Уходит, запустить их в дом. Слышу, как клацают по полу их когти в направлении кухни.
- Место! - тихо рявкает Касьянов, блокируя их попытку ворваться ко мне.
Поводив носами в проходе на кухню, собаки послушно ложатся у камина.
- Надо бы ёлочку вернуть, - кручу в руках коробочку.
- Зачем?
- А куда подарки складывать? Я для Ариши нашла кое-что. Безделушка, конечно. Но я маленькая, обожала безделушки.
- У елки верхушка обгорела.
- А мы обломаем её. И наденем звезду.
- Уговорила.
Ёлка водружается на место, правда уже на половину короче и несколько сомнительнее по форме. Присаживаюсь на колени на ковёр, поправляю игрушки и мишуру
Немного опасаясь внимательно наблюдающих за каждым моим движением псов, ставлю маленькую коробочку под ёлку.
Вздрагиваю, ощущая за спиной присутствие. Выпрямляясь, врезаюсь спиной в грудь Богдана и замираю. Сердце сбивается с ритма и ускоряется.
- Мне подарочек будет от Снегурочки? - шепчет мне в ухо, обводя меня бокалом и всовывая его в руки.
- А? - переспрашиваю. – К нам придет снегурочка?
- Уже пришла. С наступающим, Ася...
- И в-в-в... тебя! - исправляю в последнее мгновение, так и не определившись до конца на "Вы" я с ним или на "ты".
Делаю глоток из бокала. Его губы сзади вжимаются в мою шею. Моё тело в шоке от вспышки ощущений!
Поперхнувшись, откашливаюсь.
Рывком разворачиваюсь, приземляясь на пятую точку и неуверенно отползаю спиной на полметра в сторону собак, удерживая бокал.
Сцепляемся с Богданом взглядами. Его голубое стекло плавится...
Облизывает губы.
Взвизгиваю от того, как псы с разных сторон сопят мне в уши. Зажмуриваюсь в ужасе.
- Эй! - возмущённо шикает на них Богдан. - Кыш!
Подтягивает мою ступню. Вынужденно приземляюсь на локти, всё ещё пытаясь не разлить содержимое бокала.
Гладит пальцы. Я теперь хромоножка...
- Болит?
Неуверенно киваю.
Одна из собак лакает из моего бокала. Фыркает от пузырьков.
- Морды любопытные! – хмурится на них он. – Отдай им бокал.
Послушно ставлю рядом с ковром на пол. Собаки, толкаясь, ловят носом взрывающиеся пузырьки.
Его пальцы скользят выше, по моим щиколоткам. А я что-то оказываюсь не готова к таким прикосновениям. И панически обвожу взглядом комнату, придумывая под каким предлогом буду спать… вот на этом диване, например!
Замерев и не дыша пытаюсь поймать взгляд Касьянова. Не надо...
А почему не надо? Он же красивый... Нравится тебе, верно? И руки у него совсем не такие грубые, как слова иногда.
Глядя мне в глаза, ведёт пальцами по икре под коленку. Это так чувствительно, что, не выдержав, я поджимаю ноги.
Грудная клетка неожиданно громко втягивает воздух.
Растерянно оглядываюсь.
- Вилку ищешь? - весело ухмыляется он.
Отрицательно кручу головой. Касьянов - это не Лобов. В него нельзя вилкой! Он и так в шрамах весь...
Делает глоток из бокала, тоже отставляя его в сторону.
За талию решительно притягивает к себе. Влетаю в его объятия. И даже пикнуть не успеваю, как его губы вжимаются в мои!
Головокружительно теряю ориентацию! Мой «самолёт» входит в крутое пике.
Чувствую кислинку и вкус винограда. Шум в ушах... Мурашки на затылке. И лёгкие спазмы внизу живота. И что дышать не получается, только охапками ловлю воздух.
И вместе с тем чувствую ужас, что он не остановится!
Растерянно мечусь между паникой и желанием, чтобы поцелуй продолжался.
Потому что целуется этот Питбуль космически! Иначе откуда столько фейерверков в моих закрытых глазах?
С тихим рычанием вцепляется зубами мне в нижнюю губу. Вскрикнув, сжимаю испуганно пальцами его плечи. Лизнув, оставляет на ней короткий поцелуй и отстраняется.
Его ноздри подрагивают от быстрого дыхания.
Собаки смотрят на нас с разных сторон с пристальным любопытством. Склонив головы на бок и навострив уши. Словно мы при них... не знаю тут что. Мастер-класс по изготовлению щенков показывали!
Одна подходит нерешительно облизывая мою щеку, так словно пробует на вкус.
- Да не ел я её, - с возмущением отталкивает Касьянов чёрную морду. - Не надо повторять фокус!
Поднимает меня за талию на ноги.
- Ужин готов, - шепчет мне в губы.
Мне кажется, я тоже... немного готова. Понять бы ещё к чему.
Помогая ему с сервировкой, упрямо прячу взгляд. Капец, как неловко...
Стягиваю с подоконника свечи в подсвечниках. Зажигаю их.
Зачем? Для праздничной обстановки, конечно. Но обстановка получается излишне романтической. А что делать с её влиянием на этого мужчину я же не знаю. Черт дернул взять эти свечи!
Он разделывает птицу.
- Иди сюда... - не оборачиваясь.
Подкрадываюсь к его плечу.
- Знаешь, что самое вкусное в мужчине? Даже если он гусь.
- Нет... - шепотом выдыхаю я, распахивая глаза.
- Какие версии?
Версия всплывает только одна. Похабненькая. И наверняка неправильная. Так как гусиные яйца меня особенно не впечатляли никогда.
И с горящим лицом, я предано смотрю в глаза Касьянову, умоляя, чтобы он не прочитал мои внезапные мыслишки по горящему от стыда лицу. Но горю я так ярко, что вариантов нет!
Смеясь, подносит к моим губам гусиное сердце.
- Ешь, - всовывает в рот. - Но ход твоих мыслей мне тоже нравится!
Трындец...
- Вкусно? – дергает бровью.
Категорически киваю, не чувствуя вкуса. Синичкина, ты позорница и пошлячка.
- Ну и славно. А то я могу и яичницу приготовить, если…
О, боги!