Секрет австрийского штруделя

Глава 1. Июнь. Пятница. Накануне.

Июнь в этом году выдался жарким, словно кто-то включил над нашей областью невидимую тепловую пушку, установив регулятор мощности на самый максимум. Солнце палило с самого утра так яростно, что за ночь раскаленный воздух не успевал остыть. За рабочую неделю квартиры и офисы превратились в душную ловушку. Открытые настежь окна, вентилятор, устроенный сквозняк не спасали от навалившегося пекла.

Обладатели кондиционеров, ежедневно благодарили себя за разумную покупку и не выключали аппараты круглыми сутками, наплевав на счета за электричество.

Небольшое офисное здание строительной фирмы «Авангард», в которой я тружусь начальником юридической службы, из за аномальной жары, к пятнице стало абсолютно непригодным для работы.

Наши офисные дамы с утра напоминали варенных в крутом кипятке раков. Чтоб хоть как-то освежиться, в ход пошли даже веера. Кто-то, смастерил их из остатков картонной коробки, кто-то, вспомнил о сувенире с южных морских берегов.

Прогноз погоды был неумолим в твердой уверенности, что наступившая жара – это только начало, и июль пропечет нас еще сильнее.

А потому, руководств, сильно загрустив, все же закупило кондиционеры, и разысканные, с большим трудом специалисты, с сегодняшнего дня приступили к их установке. Стрекот перфоратора звучал для офисных страдальцев, как музыка и давал надежду на то, что, не далее как в понедельник, наши печали закончатся.

Веера у меня нет, зато есть два вентилятора. Один напольный, крутит лопастями рядом с моим креслом, второй, поменьше, перемешивает очень горячий воздух, с просто горячим, уже на столе, совсем близко от моего лица.

Я пью обжигающий, зеленый чай, утираю, выступающие на лбу капельки пота. Пить кипяток неприятно, хочется воды со льдом, или просто льда, или ванну со льдом. Но ведь всем известно, что горячий зеленый чай это первое средство в борьбе с жарой, а потому давимся, но пьем.

Работа, будь она не ладна, при такой погоде, вовсе не работалась. Разложенные на столе утром документы, прижатые, чтоб не улетали от сквозняка, степлером, дыроколом, конфетницей, не были прочитаны. Компьютер, укоризненно гудел, воспринимая каждый взмах мышкой, как личную обиду. Выключить его что-ли? Жаль бедняжку, перегреется.

От сочувственных мыслей к родному компьютеру, меня отвлекла наш договорник Оксана Фомина, появившись на пороге моего кабинета, шелестя огромным, похожим на парашют, сарафаном на бретельках.

– Ульяш, привет. Я тебе торт раздобыла, – радостно сообщила она мне, торжественно прошествовала в кабинет и поставила на стол солидный кусок бисквитного великолепия с масляной розой посредине.

– Бухгалтерам кто-то из подрядчиков притащил. Представляешь, какие балбесы?! Лучше бы мороженое принесли! – искренне негодовала Оксанка. Она с размаху плюхнулась на маленький кожаный диванчик. От ее веса диванчик скрипнул тихонько и жалобно.

Ага, понятно. Торт по такой погоде есть желающих мало, потому-то бухгалтерши решили проявить невиданную щедрость и поделиться угощением со всем офисом.

– Ты попробуй, попробуй. Вкусно. Я два куска умяла, – Оксанка энергично обмахивалась кокетливым веером с пластиковой ручкой.

Обмахивание в борьбе с жарой Фоминой помогало мало, и, тщательно подведенные ею утром стрелки на веках, превратились в пунктир, отпечатавшийся еще и под бровями, а сквозь пудру, толстым слоем, не скупясь уложенную по всему лицу, проступали капельки пота.

Как она все это терпит? Мне летом, а особенно в такую лютую жару и ресницы красить лень.

Судя по всему, Фомина не просто забежала облагодетельствовать меня тортом, она пришла с явным намерением пообщаться. По своей природе Оксанка страшная сплетница. Она, не стесняясь, расскажет всем знакомым, любую, долетевшую до нее новость. Но иногда, до ее ушей долетает информация, распространять которую категорически нельзя. А очень хочется! Оксанкина натура требует рассказать секретик хоть кому-нибудь, «пошептать в норку», как говорила моя бабушка.

Так повелось, что этой «норкой» для Фоминой всегда была я, потому как послушать, послушаю, но не только не побегу пересказывать всей стране услышанное, но и спустя час благополучно забуду великую Оксанкину новость.

Вот и сейчас, по определенным признакам поведения Фоминой было понятно, что ей очень необходимы мои уши, но начать разговор она, почему-то, не решается. Поерзав на диванчике, Оксанка приняла удобную для себя позу, откинувшись и вытянув вперед ноги. Потом отжала кнопку автоповорота на вентиляторе.

– У тебя тут попрохладнее, – удовлетворенно заявила Оксанка и тут же спросила: – Как мои новые сандалии?

Для привлечения внимания к своей обувке, Фомина приподняла ноги от пола и подхватила подол сарафана.

Сандалии и вправду были шедевральные. К тоненькой, плоской подошве крепилось несколько, не менее тонких ремешков. Они обхватывали щиколотку, поднимались вверх, перекрещиваясь, едва ли не до колена, впиваясь в мясистую Оксанкину голень так, словно это был запеченный окорок в сетке. Фомину это обстоятельство нисколько не смущало, так же как не смущал и облупившийся, неоново жёлтый лак на ногтях.

В этом была вся Оксана Фомина. Простовата, нагловата, но бесконечно уверена в себе. Уверена до такой степени, что поменяла третьего супруга, безжалостно бросив каждого из предыдущих, едва на горизонте появлялся новый, более перспективный, по ее мнению кандидат в мужья.

Что привлекало в ней мужчин, лично для меня оставалось загадкой, ибо ни красотой, ни хозяйственностью Оксанка не отличалась. Но при этом она была твердо убеждена, что ее крепенькая, коренастая фигура – это предел мечтаний любого мужчины, а толстый слой тональной пудры и густые стрелки, самый лучший в мире макияж.

Года два назад, именно по моей протекции Оксанка пришла в «Авангард» и довольно быстро прижилась, показав себя неплохим работником.

Со мной Фомина вела себя бесцеремонно, стремилась дружить и по-своему опекать. Отвертеться от нее не получалось, намеков она не понимала, а сказать ей напрямую, что закадычной дружбы между нами никак не получиться, я стеснялась.

– Мы решили в субботу на реку махнуть, – сказала Оксанка. Одной рукой она отогнула верх лифа сарафана, а другой, энергично управляя веером, вентилировала свой монументальный бюст. – Поехали с нами, там лес, тенечек, шашлык пожарим.

– Неее, – замотала я головой, – у меня кухню и мебель в гостиную сегодня ставят. Я завтра буду коробки разбирать.

Три месяца назад мы с сыном переехали во вновь приобретенную квартиру. И все это время вели спартанский образ жизни, поскольку из мебели в нашем жилище имелись только старый кухонный стол, три табуретки, два дивана и письменный стол, а все наши вещи были упакованы в огромные коробки, разложенные в гостиной и коридоре.

Поэтому, какие уж тут могут быть поездки на пикники и речки, когда впереди замаячила перспектива разложить свой скарб и зажить обычной, нормальной жизнью.

– Да ты что! Какая радость! – энергично выразила свое восхищение Фомина. – Может быть, мне остаться…, – протянула она, – и помочь тебе?

Предложение о помощи она высказала очень осторожно, конечно же, опасаясь, что я соглашусь.

– Нет, нет, – очень быстро ответила я, так же опасаясь, что от великодушного предложения о помощи не отвертеться. – Я сама.

– Тогда я к тебе в понедельник забегу. Мебель оценю, – заявила Фомина.

Она не спрашивала разрешения, она именно констатировала факт своего визита, милостиво извещая о нем заранее.

Так случилось, что квартиру мы с сыном, неосмотрительно приобрели по соседству с домом, где проживала Фомина. И она радостно пользовалась соседством, безо всякого предупреждения появляясь на моем пороге. Слава Богу, что нынешний Оксанкин супруг, исправно возил ее утром в офис и вечерами забирал из него же, иначе, Фомина, неминуемо, записала бы меня в личные водители.

– Как Макс в лагере освоился? Домой не просится? – после непродолжительной паузы, придумав новую тему светской беседы, все еще не решаясь перейти к основной теме своего визита, поинтересовалась Фомина. – Ты в выходные к нему не поедешь?

Мой четырнадцатилетний сын неделю назад убыл в спортивный лагерь. С тех самых пор, каждый день, Фомина задает мне одни и те же вопросы о его самочувствии, питании, и о том, не скучает ли дитятко по маменьке, не устал ли, не просится ли назад. Впору писать ей ежедневный отчет с указанием количества поглощенных ребенком калорий и трехразового замера температуры тела.

– Макс в лагере прекрасно, в эти выходные я к нему не поеду, тренер запретил так часто навещать детей, – отчиталась я и выразительно посмотрела на Фомину. Напрямую, что ли, предложить ей выложить ее бесценную информацию и поскорее убраться из моего кабинета?

Оксанка еще помолчала, замахивая веером свое раздумье, вздохнула и решилась. Она очень осторожно встала с диванчика, на цыпочках прошествовала к выходу из кабинета, выглянула в коридор, помотав головой вправо и влево, потом аккуратно придерживая дверь, закрыла ее и так же на цыпочках вернулась на диванчик.

Все ее приготовления были какими-то уж очень театральными, сродни фрагменту комедии про шпионов.

– Ты мне хочешь поведать про заговор рептилоидов? – попыталась пошутить я.

– А…? – Фомина вздрогнула. Сейчас она выглядела если не испуганной, то сильно взволнованной. – Понимаешь, тут такое дело…, – начала она.

В этот момент дверь моего кабинета резко открылась, прегромко стукнув от образовавшегося сквозняка о стену, и на пороге показалась Аня Ковалькова, финансовый директор фирмы «Авангард».

Вот кому жара нипочем. Никаких тебе вееров, «вареного», утомленного внешнего вида и потекшего макияжа. Легкий льняной, ярко-зеленый брючный костюм, тонкие, узенькие очёчки в золоченой оправе, короткие черные волосы безупречно уложены. Сама элегантность. Образ, выпестованный и отрепетированный годами.

Так и только так, по мнению моей лучшей подруги Анюты Ковальковой должна выглядеть деловая женщина.

Когда-то давно, Анюте, вчерашней школьнице из деревни с романтическим названием Коровьи Хвосты, приехавшей в областной центр поступать в институт «на бухгалтера», попался на глаза глянцевый журнал с небольшой статьей о некой американской бизнесвумен, заработавшей упорным капиталистическим трудом миллионы или миллиарды. Статейка была коротенькой, фотографии же к ней, напротив, яркими и большими.

Судя по фото, красотой вумен не отличалась, лицом больше напоминала лощадь, со взглядом хищника, а вот антураж повседневной жизни миллионерши, бренды гардероба и аксессуаров, поражали воображение, наглядно доказывая реализацию американской мечты, отдельно взятой гражданкой.

Ковальковой непременно захотелось стать такой же стремительной, стильной, резкой. Зубами и локтями прокладывать дорогу к комфорту и благополучию, чтобы также легко и непринуждённо носить дорогущие деловые костюмы, высокие шпильки и маленькие очёчки.

Статейка была незамедлительно вырезана Анютой из журнала и, сначала, хранилась в чемоданчике абитуриентки, а потом была торжественно помещена в хроменькую тумбочку в комнате студенческого общежития.

Оттуда же вырезка и пропала, буквально испарившись в первый год Анютиной учебы. Кому и зачем понадобился клочок из глянцевого журнала, разъяренная студентка Ковалькова так и не выяснила, несмотря на то, что допросу с пристрастием были подвергнуты и соседки, и обитатели смежной комнаты, а после и население целого этажа.

Ковалькова, за давностью лет, и не вспомнит имя вумен, но ее образу, ни сколько увиденному двадцать лет назад, а больше додуманному, отрепетированному, подруга моя старается соответствовать всю свою жизнь.

При виде грозного финансового директора, Фомина очень выразительно испугалась, странно сгруппировалась, точно хотела казаться если не невидимой, то сильно уменьшиться в размерах. Не смотря на слой пудры, стало заметно, как Оксанка побледнела, веер в ее руке задрожал.

Ковалькова же, обнаружив Фомину, жмущуюся к вентилятору, картинно сдвинула брови, от чего лицо сразу стало остро хищным, и ледяным тоном, поглядев на наручные часы, заявила:

– А что договорной отдел как-то по-особенному понимает время обеденного перерыва?

Оксанка при этих словах еще больше сжалась, сгорбилась, понурив голову, резко вскочила с диванчика и засеменила к выходу.

Ковалькова посторонилась, пропуская ее, выдав при этом такую гримасу брезгливости, что мне стало не по себе.

– Маркова, что ты ее все приваживаешь? – не прикрыв за собой дверь, раздраженно и довольно громко спросила Анюта, ни сколько не заботясь о том, что ее слова вполне себе может услышать Фомина.

– Ань, ну она же не дикая кошка, чтоб ее приваживать, – возмутилась я. – Да и ты, вроде, не отдел кадров…., – добавила, понизив голос.

Интересно, а вот стервозность и снобизм, коими в последнее время Анюта откровенно грешит, срисованы ею с какой-нибудь новой «иконы стиля», или все же это приобретенная с возрастом черта характера самой Ковальковой?

– Кошка? – хмыкнула Ковалькова, присаживаясь на стул, напротив меня. – Скажешь тоже. Скорее уж …корова.

– Да и Бог с ней, – словно смахнув с себя маску недовольства, весело произнесла Анюта.

Она решительно повернула настольный вентилятор, направляя себе на лицо поток воздуха от лопастей, зажмурилась: – Жарко сегодня, и всю следующую неделю будет так же, – известила она меня, не открывая глаз. – А в Питере всего-то плюс двадцать пять.

Ковалькова завтра утром уезжает в Санкт-Петербург, на какой-то, одной ей ведомый семинар, связанный с бухгалтерией. Якобы чрезвычайно познавательный. Собралась она на него спонтанно, в два дня оплатив заявку и в срочном порядке раскидав текущие дела.

– Вот там и остынешь, – огрызнулась я, намекая на посетивший Анюту приступ стервозности, возвращая вентилятор на место.

– Ромка со мной собирался, – не замечая моего тона, продолжала Анюта, открыв глаза, – да в последний момент что-то у него там не срослось, какой-то срочный заказ….

Ага, значит все-таки не просто семинар для расширения кругозора, а очень даже семейная поездка с любимым мужем, между прочим, за счет родной конторы.

Узнаю экономную до скупости дорогую подружку. На мой взгляд, это все тяжкое наследие голодного детства, в котором из одежды у Ковальковой были только перелицованные вещи старшей сестры, а из еды, только то, что выросло в огороде.

– Так вот, я и подумала, – продолжала Анюта, – у тебя же отпуска давно не было? Так? Поехали со мной. Погуляешь, развеешься. По экскурсиям нагуляешь. Тебе же все это очень нравится. Ну а вечером…, – Анюта хитро взглянула на меня поверх очков, – потащу тебя развлекаться. Списалась со своими однокурсниками, осевшими в Питере, так они обещали показать пару отличных клубов.

Нда. Заманчиво, но не ко времени. Денег, после покупки квартиры, просто в обрез. Какой тут Питер! Сейчас главное тактично отказаться, не обидев лучшую подружку, решившую и меня облагодетельствовать и от скуки в чужом городе не закиснуть.

– Про отпуск со Страховой я договорюсь, – по-своему понимая мой растерянный вид, заторопилась Анюта. – Всего неделя! Пять рабочих дней!

Она была настойчива, показывала фото забронированного отеля и перечисляла оплаченные экскурсии, демонстрировала прогноз погоды и уверяла, что от меня потребуется минимум расходов. Я бы ни за что не справилась с натиском и упорством Анюты. Это все равно, что идти против урагана или плыть против течения. Я начала представлять, как брожу по Невскому, стою на набережной, вдыхая запах Невы, слушаю шум фонтанов в Петергофе.

– Если дела какие-то в суде назначены, так отложи. Скажись на отпуск. Мы с тобой прямо из Питера ходатайство отправим, – продолжала тараторить Анюта.

Дела. В суде. Точно. Рука потянулась к вершителю и распорядителю времени всех юристов, к его величеству Ежедневнику.

Анюта бодро перехватила его у меня из рук, открыла следующую неделю. И тут ее энтузиазм поутих.

– Ивановы? – обреченно пила она, увидев в расписании на понедельник судебное заседание по самому склочному за последние несколько месяцев, делу.

– Они, родные. Финал после экспертизы. Поэтому и моя смерть не будет основанием для отложения. Питер помахал мне рукой, – со вздохом, в котором, скользнуло облегчение, ответила я, забирая у подруги ежедневник.