Сепсис

Пролог

«— Я ненавижу тебя! Слышишь? Ненавижу! Ты — не мужчина! Ты Нарцисс! Красота лишила тебя всего человеческого! У тебя нет сердца, нет души! Ты полностью поглощен своей внешностью! Ты искусственный. Тебе чуждо все живое, натуральное. И привлекают тебя такие же куклы Барби с надутыми губами и грудью. Вас словно тянет друг к другу! А я живая! Живая!!! И мне плохо! Будь проклят тот день, когда я остолбенела от твоей красоты и забыла обо всем на свете! Но теперь я опомнилась. Проснулась…

— Что с тобой? Ты словно обезумела!

— Да, обезумела! Перешагнула грань. Несправедливо, что я страдаю одна. Теперь мы будем страдать вместе! Ты будешь только моим… Моим! Теперь ты не достанешься никому. Никому, кроме меня!

Голос ее дрожал. Но не дрогнула рука: Антонелла плеснула в лицо мужа содержимое флакона. Серную кислоту. Задымился и почернел воротник его сорочки. Галстук скукожился, свернулся в бесформенный комок…»

— Какая чушь! — Отдуваясь, словно избавилась от тяжелой обузы, Влада оттолкнула скрепленные степлером листы. — Какая ахинея!

— Ты о чем? — Алексей оторвался от газеты и пригубил забытый кофе.

— Да вот, сценарий. — Влада брезгливо указала на бумажки. — Макулатурное чтиво.

Алексей размашисто и с удовольствием рассмеялся. Его радовали любые преткновения, какие встречались в увлечении Влады сценой. Нет, он не злорадствовал. Боже сохрани! Он потакал всяким капризам жены, если только они не касались театра. А ее тяги к сцене не поощрял: считал Владу слабой актрисой. На сцене она затеряется в толпе статистов. А быть посредственностью — это не для Влады. Ее стиль — быть лучшей. Первой!

Отложив газету, он поднял на жену заинтересованный взгляд:

— Что тебя так возмутило?

— Да все! Ситуация — банальная. Традиционный треугольник: она — он — она. Жена обливает лицо мужа кислотой, чтобы… Фу! Сколько можно обгладывать эту кость?

— Банальности потому и долговечны, что из жизни взяты. — Алексей мог себе позволить такое великодушие. Он видел, что этот сценарий Влада категорически не приемлет. — Она мужа кислотой обрызгала?

— Ну да! Чтобы он никому не достался. Только ей… Какая фальшь!

— А где ты увидела фальшь? Нормальные отношения: она ревнует, вот и выплеснулась ревность. Я считаю — все нормально. По уму.

— Да ну тебя! Так не бывает, Лекс! А если и бывает, то в плохих фильмах или в шизоидных семьях. Я же с тобой серьезно. А ты…

— И я серьезно. Ну, любит она! Ты можешь допустить, что есть семьи, где жены любят мужей? — Хорошая шутка! Такую может себе позволить тот, кто незыблемо уверен в любви супруги.

— Не станет жена уродовать лицо красавца-мужа, только потому, что его физиономия возбуждает других женщин! Лицо важно только как приманка. А потом… Интересно, полюбила бы я тебя, если бы ты не был красивым? — Она задумчиво поднесла пальчик ко рту.

— Когда любят, логика отступает в сторону, — пожал плечами Лекс. — Любовь непредсказуема. В ней нет места разумным поступкам.

— Может быть, ты прав… Но какой разворот: жена уродует кислотой лицо мужа, чтобы он не достался любовнице! Ну не дебилизм?!

— Конечно, дебилизм. Как большинство нынешних сценариев.

Не уловив подвоха, Влада азартно продолжала:

— А имена: Вольдемар, Антонелла! Где он выкопал эти ходульные имена?

— Как — где?! В сериалах. «Электорат» ждет не дождется вечера, чтобы полюбоваться на Хосе Родригеса или Велту… или как там их зовут? Но людям оставлена возможность переключить канал. Вот и ты: не читай эту муру. — Решив, что проблема исчерпана, Алексей потянулся к газете. — Почитай лучше Булгакова.

— Я бы рада, да грехи не пускают, — Влада горько покачала головой. — Это рабочий сценарий. И мне в нем отведена роль. Роль Антонеллы, которая обливает кислотой своего мужа! Как таракана дихлофосом… Фу!

— А в чем проблема? В конце концов, подойди к режиссеру, выскажи…

— «Выскажи»! Режиссер одновременно и автор сценария. Надутый, самовлюбленный павлин. Каждую реплику считает афоризмом, каждый эпизод — шедевром. А сам — ноль! Туп как сапог. Да ко всему еще дешевый пьяница и бабник. Целый букет пороков!

— Это не пороки, солнышко мое. Для театральной братии — это норма, так сказать, видовой признак. — Алексей сам рассмеялся своей шутке. Она показалась ему точной и остроумной. Однако раздосадованная Влада пропустила остроту Лекса, не оценила ее.

— Я ему как-то заикнулась, что не сможет любящая женщина из ревности изуродовать лицо мужа, а он…

— Э-э! Здесь я с тобой не согласен. Еще как сможет! Ревность на такие поступки толкает! Ревность… — Он замолк и бросил повинный взгляд на жену: Влада была очень ревнива. Сама страдала от этой ревности, а скрыть своих мук не умела. Не умела сыграть… Но как раз это и любил в ней Лекс: ее естественность, неумение притворяться. — Взбешенная женщина готова на все! Может и убить.

— Это — да! — согласно кивнула Влада. — Убить может. Если поймет, что кончилась любовь. Но вот травить мужа кислотой…

— Послушай, солнышко, ну что ты так завелась?! Не нравится сценарий — пошли их всех куда подальше! И вообще, зачем тебе эта бутафория — сцена, декорации, реквизит? Только скажи, — я тебе в доме любую сцену обставлю. И не бутафорией, а натуральным. Все — самое, самое лучшее! Вот и играй свою главную роль. Роль жены, хозяйки дома. Кстати, эту роль ты играешь безупречно. Потому что естественна… Ну что ты дуешься, солнышко? Ты и сама знаешь, что ты не… не Грета Гарбо. Зато вне сцены ты лучше всех! — Алексей присел на подлокотник кресла и наклонил к себе голову Влады. Он вдыхал аромат ее волос, ноздри его чувственно трепетали, глаза покрывались поволокой. — Я люблю тебя, моя роднуля!

Влада с трудом просунула руку за спину мужа и, выбрав удобную позу, вжалась щекой в его грудь. Ее умиротворенный и задумчивый взгляд был устремлен в пространство:

— А я, наверное, все же смогла бы…

— Что — смогла бы? Убить?

— Нет… Облить кислотой. Наверное, смогла бы.

— Брось! Ничего бы у тебя не вышло. Даже в ярости человеку трудно переступить… Тебе не кажется, что мы чем-то не тем занимаемся? — Он изогнулся, заглядывая в пьянящую его бездну глаз. Дыхание стало прерывистым. Подняв Владу на руки и нежно целуя, понес в спальню. На столе осталась недочитанная газета и скрепленная степлером белиберда.

…Они лежали успокоенные, истомленные, счастливые. О чем-то болтали. Кажется, о… Хотя, когда любящие воркуют в постели, совсем не важно, о чем разговор.

Влада удобно устроилась на его груди и вдыхала, вдыхала… Она любила его запах. Если примешивалась парфюмерия, — недовольно хмурилась.

— Говори скорее! — мелкие морщинки требовательности собрались над переносицей. Сюда же сошлись брови. — Говори!

— Влада, чудо мое, да разве можно все время…? Ведь надоест тебе.

— Ты очень умный, но такой глупенький, — хихикнула Влада, глубже зарываясь в Алексея. — Весь русский язык должен состоять только из трех слов: люблю, люблю и люблю! Других не надо… Говори! Скорее!

— Люблю. Очень, очень! До головокруженья… — шептал Лекс и так хорошо, так уютно улыбался.

Морщинки разгладились, успокоенно сложились крылья-брови. Влада, словно котенок, удобнее пристроилась и умиротворенно вздохнула: так хорошо, так уютно! Они были любящей парой. Он — трепетно и нежно, она — неистово, яро, но мучаясь ревностью. Хотя, кто знает, может, без этих страданий не было бы полноценного ощущения счастья!

— О чем ты задумалась?

— Я не задумалась. Я просто плыву на облаке. Плыву, плыву…

— А я с тобой так счастлив, что иногда бывает стыдно перед людьми.

Ее губы дрогнули и изогнулись в полуулыбке:

— Если бы мы с тобой не встретились, ты это сказал бы другой женщине.

Лекс хотел было возразить, но промолчал. Лицо его приобрело наивно-восторженное выражение, свойственное всем влюбленным. Вспомнил, как состоялась их первая встреча.