Сердце Аспида: Жена поневоле

Глава 1

Вольха

— Я пришёл за долгом, — громыхнуло на княжий зал, где сегодня было людно и шумно. И повод был для меня весьма волнительный и сердечный… Женихи с разных княжеств приехали за мою руку и сердце бороться. И если до сего по залу летело шуршание, смех, шорохи, стук каблуков, бряцанье посуды, шелест нарядов, — то опосля реплики, в трапезной настало гробовое молчание. Такое, в коем писк комара различить на раз.

И все взгляды устремились… на нового гостя. Нежданного, названного и меня пугающего — Аспида собственной персоной.

Дамира Яровского!

— Мне нужна ваша дочь, — спокойный голос Аспида вновь прорезал залу. Волнение гостей обрушило повисшую тишину:

— Как же так?!.. Что же будет?.. Только не княжну! Она единственная наследница… Убьёт… Аспид же…

Но змий безлико обвёл всех взглядом — гости застывали в безмолвии и в благоговейном страхе. Меня это напугало пуще прежнего, обречённость накатила, бессилие:

— Батюшка, — сглотнула сухим горлом, с мольбой на князя уставляясь, — не отдавайте! — От ужаса, что это чудовище, с хищным ликом опасного воина, осмелилось явиться на смотрины и нагло меня затребовать себе, дышать забывала.

— Вольха, знай место! — грозно рыкнул князь, заставляя меня умолкнуть.

Поплохело тотчас, хотя не была мягкотела и слаба. Но Аспид повергал в шок: то, как таранил меня прямым взглядом невероятно зелёных глаз, бесцеремонностью поступка, полуголый вид, словно мужчина наспех накинул рубаху да штаны, опаздывая испортить мне важный день.

А меня не предупреждали, что этот змий крылатый мог заявится! Аспид! Чудовище, уж сколько веков его род страх нагонял на людей во всех ближних краях и княжествах. И мы его страшились. Дамира ЯровскОго. А я и имя-то его произнести боялась. Всего страшились, хоть Аспид никогда до сего дня в нашем княжестве не показывался. Вот на кой сегодня?..

Батюшка поднялся с резного кресла-трона, вперив тяжёлый взгляд в Аспида:

— Ты же понимаешь, что она наша…

— Ты клятву давал. Я пришёл за твоим долгом! — спокойно обронил змий.

— Она всё, что у нас есть…

— Я не люблю повторять, — отрезал ровно Дамир, хищно глаза сузив, да губы поджав.

Князь кивнул молчаливо:

— Прошу разговора наедине, — учтиво молвил, широким жестом приглашая Аспида уединиться в княжью комнату, где батюшка важные переговоры вёл без лишних ушей.

Только они покинули главную залу, как её заполонило гудение гостей. Недовольство, возмущение, негодование. Посуда вновь забрынчала…

Я так и замерла, не в силах осознать, что судьба моя вот-вот решиться. И не так как её планировала. Глазами шарила по лицам гостей, понимая, что их взглядов не вынести мне и особливо… взгляда Светозара.

Пилил меня недобро, почти укоряюще. И только наткнулась на него, не выдержала обвинения:

— Варварушка, мне бы уйти, — шепнула любимой няньке, которая денно и нощно подле была. Стерегла, берегла, воспитывала и баловала.

Пошатнулась я, чуть ли сознание не теряя, да Микула за спиной моей карауливший, тотчас помог из-за стола выбраться.

Но пока шли на свежий воздух, я себе отчёта не отдавая, свернула в крыло, куда батюшка Аспида увёл.

— Одумайся, Воль, — за рукав поймала нянюшка, требуя остановиться. И головой мотнула, настаивая прислушаться к совету верному.

— Варварушка, как же не понимаешь, что у меня жизнь ломается. Услышать я должна, о чём они шепчутся! — решительно отмахнулась, избавляясь от хвата няньки.

Варварушка любила меня, и часто потакала моим прихотям. Вот и сейчас, тяжко выдохнула и за мной по коридору двинулась. Микула тенью следом.

У дверей тайной комнаты замерла, лихой бой сердца усмиряя, да со стражами в гляделки играя. Верные люди князя: Ждан и Герод по обе стороны от входа стояли, руки на рукояти мечей опустив, только я показалась из-за угла тёмного коридора.

Знала, что негоже подслушивать, но ступила близ:

— Надобно мне, — тихо-тихо молвила, дабы Ждан и Герод поняли, что не отступлю.

Войти бы не дали, но от двери не отталкивали, уж поняли, что скорее скандал закачу, чем уйду. Да и не угроза я батюшке, тем паче, судьба моя решалась. Руки убрали с рукоятей и чуть потеснились, позволяя в плотную к двери приблизиться.

***

— Заберу её на год… — фразу выхватила из уже тянувшегося разговора.

— Что ж это, — озадачился батюшка, — вернёшь? — уточнил.

И я тоже не понимала о чём речь. Как это «вернуть»?

— Она мне нужна только, чтобы наследника родить.

Возмущение в горле застряло с очередным вдохом.

— И как Вольха справится с этим делом, я её верну, — размеренно звучал голос Аспида.

Я вновь едва сдержала негодующий ах. Даже рот ладошкой заткнула, дабы не проронить ни звука и так вжалась ухом в дверь, что больно стало.

— Но как же это, — не то пискнула, не то простонала матушка. Как наяву видела, что она на грани обморока: бледна, напугана, судорожно цепляется за князя. — Разве же это по-людски жену ворочать?

— А кто о браке говорил? — убивал ровностью голоса змий проклятущий.

— Что ж ты её чести лишишь и выставишь за не нужностью? — совсем опешила матушка.

— Ежели б вы все за свою честь держались, — как-то обвиняюще пробормотал Дамир. — Глядишь, и ссор бы между мужиками меньше случалось.

Матушка что-то нечленораздельное запричитала, а батюшка устало брякнул:

— Так кто ж спорит? В жизни-то оно всякое случается. Но мы за дочь говорим, а она у нас на чести воспитана. Единственная…

— Ничего. На деле толка в невинности нет, ежели только для успокоения души, а так… — значимо помолчал Аспид. — Ничего с Вольхой не станется. Родит мне, отпущу. Поэтому год! Ежели раньше не справится…

— Раньше? — опять волной вторили князь и княжна, а мне всё студёней было, я едва в сознании оставалась. Смаргивая паутину небытия, и пробки, что так и норовили слуха лишить.

— Ежели быстро сына родит…

— А ежели дочь?..

— Верну обеих…

— Ох, святая Лада, — пуще прежнего запричитала матушка. — Кто ж так делает? А ей что потом делать?

— Княжна не невинностью краше других, а тем, что приданным богаче, — заумно отрезал Аспид, убивая своей бессердечной жестокостью. — Как погляжу, дом у вас полон желающих её руки. И ежели подо мной окажется, её наследства это не испортит. Чего уж там, угодит мне, сам добавлю…

С губ сорвался сдавленный стон. Пошатнуло меня от бессилия и расстройства, было ухватилась за ручку двери, дабы на ногах устоять, да померкло всё перед очами, и меня утянуло в тёмные объятия небытия.

***

Очнулась уже в своей комнатке. На постели…

Несколько секунд мыслями собиралась, что случилось и почему я здесь. Ещё неспешно смаргивала липкие оковы небытия, а как увидала отца, склонившегося надо мной. Тотчас вспомнила всё и замотала рьяно головой:

— Не выйду за него, — истерично, на грани заорать, даже к изголовью попятилась, будто страшилась, что батюшка немедля меня схватит и на растерзание Аспиду бросит.

— Боюсь, — княже совсем помрачнел, — никто о браке и не говорил, — сидя на постели устремил взгляд в никуда и задумчиво пробормотал: — Не нужна ему жена!

Это ударом стало. Думала, может, пока в небытие провалялась, так они хоть это обговорили, а выходило… меня просто попользуют…

— Лучше кануть в болоте, в лесах… нежели Аспиду достаться на поругание, — соскочила с постели и как птичка в силках заметалась по комнатке. — Я ж не девка сенная, — губу до боли закусила. — Я же дочь княжеская!

— А чем ты для него отлична от других? — хмуро следил за мной батюшка.

— Как так? — ахнула, но за ясную мысль ухватиться не получалось. Не знала, как объяснить, что на языке вертелось, но никак словами не ложилось…

— И это дело не только тебя коснулось, — пробурчал княже, так и не дождавшись от меня вразумительного ответа. — Кого запросит Аспид, ту и отдают, — шапку княжью снял, волосы густые взъерошил. — Младшую дочь Усольцева, Южанку ещё прошлым летом забрал. Среднюю Ладыжского весной. Старшую Морозовского, пару лет назад. Боярских десятками забирал. Чего уж там… смерды сами своих за радость отдать…

— Нечестно это батюшка! — взвыла в расстройстве девичьем. — Я же так этого дня ждала. Женихов, игры, испытания, а потом свадьба с избранным…

— Да-да расскажи, навешай лапши на уши, — устало отмахнулся батюшка, вновь шапку на голову нахлобучив, — ведомо мне, что ты уже сговорилась со Светозаром.

Замерла я возле двери в смятении и смущении праведном. Как князь прознал о том? Мы же не светились с княжичем. Я не позволяла вольностей, да и он скромен был. Видились только при нянечке и Микуле, но в них я была уверена, как в себе.

Кто ж такой подлый, что батюшке всё рассказать успел?

— И он, как по мне, — княже с постели встал, полы опашень одёрнул, — не самый достойный из…

— Но батюшка, — слёзно застонала, — так ведь сердечку не прикажешь. Бьётся оно по Свету, что поделать? Сердцу не прикажешь!

— Глупости это, — отмахнулся князь. — Сердцу, может, и не прикажешь, зато заткнуть можно, — рассудил холодно. — Ибо есть ещё слово Аспида, и как раз его никак не обойти!

Глава 2

Вольха

— Но ведь не наша очередь! — напомнила я. — Княжество Муромское должно было невесту давать.

— Тут дело не в очередности, а в обязательствах, — остановился напротив меня батюшка.

— А причём тут я и обязательства? — озадачилась.

— Мы не нарушаем уговоров. Они мир в земли несут. И уговор ещё с отцом Дамира — самый дорогой и ценный. И, ежели по чести, берут они за это малую цену: несколько дев да провизии по требованию. Разве ж это много в сравнение с тем, сколько мы теряли, когда были войны и распри? Когда нас Аспиды нещадно палили? А теперь у нас мир, процветание…

— Отдать единственную дочь на поругание чудовищу — малая цена?! — ахнула я, меня повело от суждений батюшки. Хотя до сего сговор отца Дамира и моего прадеда не осуждала во всеуслышание да и вообще не особо о нём думала. Принимала как должное. Требовали Аспиды провизии — княжества сбор общий делали, кто что может. А надобна невеста — говори, кого отдать!

И как-то раньше меня не волновало, куда пропадали прошлые девицы, хотя люд уверен был, что Аспид их попросту сжирал.

— Бабы, — в сердцах махнул князь. — Всё перевернёте, что бы ни сказали вам. Есть у нас долг огромный перед Дамиром ЯровскИм! И мы обязаны его вернуть. Так что, как бы ни было то больно, тебе придётся быть с ним!

— Вот так? — выдохнула опустошённо, до конца не веря, что судьба моя решена. — Отдашь?

Князь ступил ближе, я было шарахнулась, но батюшка успел моё лицо в ладонях своих крупных и грубоватых придержать:

— Вольха, доченька, молю, не глупи, — во взгляде скользнуло горькое сожаление. — Смирись, нести тебе это бремя, кабы я ни любил тебя, кабы ты заненавидела меня, а понять должна. У нас люда много, земель… и нам нельзя в ссоры вступать да обижать неуважением Аспида. Нынче от тебя зависим: не только ты, я и матушка твоя, всё княжество…

Поджала упрямо губы, в черты родные всматриваясь и слов не находя, а батюшка продолжил:

— Но я всё сделаю, чтобы ты не осрамилась. Уговорю его взять тебя в жёны…

— А что потом? Ежели не убьёт, ежели не умру в родах, и он меня вернёт, как дальше жить? — в сердцах вскричала, уж слезами давясь. — Как честному люду в глаза смотреть? Да кому я потом нужна буду?!

— Сложно, Воль, но жить можно будет! И ежели Дамир великодушно даст тебе свободу, уверен, найдётся желающий…

— Кто?..

— Не лукавь, — к себе махом прижал батюшка, — княжич Венцкой не отвернётся, — горячо заверил. — Он уж полгода как к терему нашему прилип. Как увидал тебя, так с утра до вечера подле и околачивается. Я с ним уже имел разговор. Ждать он тебя будет…

— Так и сказал? — сердечко заполошно билось. Надежда забрезжила.

— Так и сказал, — кивнул князь и поцеловал меня в лоб с отцовским чувством: — Хорошо всё будет, Воленька. Ты только Аспида не дразни.

— Ух, сбегу я, бать, — пригрозила, лбом утыкаясь в плечо родителя. — Аль убью его. И всем хорошо станет… не буде он больше девиц неволить!

— Угомонись, девка неразумная, — беззлобно проворчал батюшка, продолжая в объятиях топить. — В тебе норов буйный говорит, а не разум… Больно много тебе было дано свободы, вот и не думаешь, что мелешь.

Насупилась я, уже ненавидя весь белый свет за то, что проклятие Аспида меня не миновало.

— Княже! — в дверь суматошно постучали. — Княже!!! — в комнату прислужница матери заглянула: — Княже, худо супружнице вашей! Кабы сердечко выдержало.

— Беда, беда, не приходит одна, — чертыхнулся батюшка, меня отстраняя и широким шагом из комнаты спеша: — Не топчись здесь, — рыкнул на прислужницу, — Белогорью зови скорее!

— Уже, княже, уже, — тараторила Тамила, за князем едва поспевая. Ну и я за ними следом, слёзы утирая и носом шмыгая. У матушки ведь приступ опять, и чего не хотелось вовсе, чтобы слегла она из-за случившегося. Надо бы заверить, что не страшусь я более судьбы…

— Радима, душа моя, — подле княжьего ложа остановился батюшка. Осел на край да ладошку матушки в своих зажал. И так тепло, мягко на жену поглядел, что я опять слезу глотнула. Любовь у них сильная, крепкая, вон уж сколько лет, а они по-прежнему друг другом дышали.

— Ингвар, не переживу я того, — слабым голосом отозвалась матушка. А я рядом топталась, места не находя и не зная, чем подсобить, лишь бы матери легче стало.

— Что ты такое молвишь, — ворчливо возмутился князь. — Глупость какая, — жевал слова, сам волнуясь и время растягивая до прихода знахарки.

— То и говорю, — выдохнула шумно матушка, — ежели не изменить уж ничего, поведай ей правду, того глядишь… — сглотнула натужно и умолкла, явно из сил выбившись.

— Что рассказать? — подступила я ближе, готовая на что угодно, лишь бы боль матушки облегчить.

— Воль, — строго протянул князь да покосился мрачно. Так грозно голубые глаза сверкнули холодом, что до печёнки пробрало. — Шла бы ты, у нас с твоей матерью разговор важный, — припечатал властно. — Семейный…

— Я что ж, не семья вам? — сморгнула непонимающе.

— А ну дайте пройти, — в комнату шаркающим, но быстрым шагом вошла знахарка. Прислужников, что подле двери стояли, протаранила, словно хозяйка в этом доме, да прямёхонько к постели двинулась: — Прочь все! — Она и впрямь здесь была частым гостем. И на особом счету. Никого так не уважали из простых, как эту бабку лесную. Поговаривали, что ведьма сильная, ведунья мудрая, потому даже вояки матёрые Белогорьи сторонились.

— Свежего воздуха надобно, а вы… как всегда… — бубнила, князя от больной отодвигая. Батюшка в свою очередь нас всех из комнаты:

— Потом договорим, — мягко за плечи меня подтолкнул к выходу да дверь перед носом затворил. Не успела я отойти, как голос матери услыхала:

— Белогорья, почему ты не предупредила, что Аспид нашу девочку себе на растерзание затребует? — упрёком бросила.

— Не ведомо мне то было, — отрезала бабка. — Да и спасти дочь хотели, я вас не неволила, совет дала.

— Но как же так?!.. Получается, он спас, дабы потом забрать? Где справедливость? — рыдала матушка.

— Не трави душу, Радима, — кипел от чувств и князь.

— Вам бы о себе сейчас подумать, — резонно подметила знахарка.

— Воль, — меня за рукав потянула Варварушка.

— Чшш, — шикнула я, жестом красноречивым требуя умолкнуть, и вновь жадно прислушалась к разговору в опочивальне батюшки.

— Как же о себе, когда доченьку забирают? — негодовала княгиня. — Ох, Ингвар, боги нас за то невзлюбили…

— Что ты говоришь, женщина?! Буде тебе! — не то вскричал в сердцах князь, не то прорычал с болью душевной. — Живи! А Боги смилостивятся… Лишь бы живой, здоровой…

— Ты о чём, Ингвар?! Разве ж кого-то ворочал до Вольхи? Нелюдь. Порвёт он её, — причитала тихим шуршанием матушка. — Деспот. Тиран. Аспид! Не умеет он по-людски. Как же мы потом её по кусочкам собирать будем?

— Лишь бы воротил, а там разберёмся, — с горечью обронил князь.

— Вольха, — протянула недовольно нянька, упрямо прочь утягивая. — Негоже воспитанной девице уши греть на чужих разговорах!

— То не чужие, — упрямилась я. — Они обо мне молвят… И почему-то о спасении меня Аспидом. Ничего не понимаю, — губу закусила.

— Вам бы няньку послушать, — отрезал вкрадчиво Ждан, и стража батюшки меня против воли потеснила, разумно дверь от чужих собой отгораживая. Пришлось поддаться уговорам Варварушки.

Матушке лучше стало к вечеру, так часто случалось, но к гостям она более не вышла, а вот нам с отцом пришлось выстоять неловкие минуты, пока князь объявлял, что судьба моя решена, но все желающие могут задержаться. Пир не отменяется, как и игрища по случаю моего взросления.

Несколько представителей княжьих семей покинули наш дом, а многие остались догулять, что позволено… И пока веселье бушевало, князь с ближней дружиной под покровом ночи отбыл.

О том не сразу стало известно, и то от Светозара, меня в потёмках коридора заловившего, когда в опочивальню в сопровождении няньки шла.

— Воль, — за руку дёрнул и крутанул к стене, собой подпирая. — Что ж мы так и не обмолвимся более словом? — зашептал горячо, глазами своими светлыми обласкивая моё лицо.

— Ты чего творишь, ирод?! — негодовала Варварушка, пытаясь от меня Светозара оттолкнуть. — Вот позору-то будет, ежели кто застанет вас, — за шиворот рубахи тянула и в грудь толкала, и за волосы, и кулаками по плечам стучала.

— Нянюшка, сердечная, — нежно взывал к состраданию Варварушки княжич Венцкой, — всего пару слов и дам свободу ей.

Варварушка покосилась на меня с укоризной, а я взглядом молила дать нам секундочку. Недовольно всхрапнула нянька, но чуть отступила.

— Воль, — тотчас зашуршал с придыханием Светозар, — ты ж обнадёжь, и я как пёс преданный ждать буду, — заверил с жаром, бережно лицо моё в ладошках своих придержав да жарким дыханием кожу щекоча: — Только скажи, что я по-прежнему люб тебе, с войной пойду на Аспида.

— Дурной совсем? — ахнула, вздохнуть лишний раз страшась. Сердечко, как очумелое, в груди грохотало.

Какая война с Аспидом?!

Нехорошо, что Светозар так скор на язык.

— Не смей о том даже грезить, — пригрозила взволнованно.

Неспроста боялась, княжич Венцкой из дальнего княжества, о котором только слыхала. Разорившиеся земли, голодный люд, разбойники и частые войны. Их территории не под Аспидом нашим, вот их и разоряли всем кому не лень. И до того они ослабели, что уж и себя прокормить не могли.

Вот Светозар и подался в странствия, в поиске лучшей доли. Тем более средний сын.

Нашёл… меня. И до того на нём сошёлся мой свет, что и не думала я ни о ком более… Пока Дамир ЯровскОй не пожаловал.

— Разве батюшка не имел с тобой разговор насчёт меня?.. — голос мой надломился.

— Та то князь, а я от тебя хочу услышать. Ну же, Воль, уважь… мужскую гордость, скажи, что люб… — а губы его к моим уже тянулись.

Точно завороженная следила за приближением. Мгновения отсчитывала, и голова уже кругом от вольности его шла.

Ох, пропаду я с ним. Ох, пропаду…

— Люб, Свет, так люб, — уже рот в рот шептала, едва сознание не теряя, — что сама себе не принадлежу. Дурная стала и сама думаю, что убить Аспида мало. Но то дело невозможное. Он хоть и не бессмертный, да знать надобно слабое место. А у каждого своё… Так просто не угадать.

— Так что ж делать? — с мукой простонал Светозар, и у меня слёзы вызывая.

— Женой ему стану, — сглотнула сухим горлом.

— Женой? — повторил Светозар, настороженно прищурившись.

— Батюшка обещал о том с ним сговориться, дабы меня не позорить, а по закону забрать.

— Так вот куда князь уехал.

— Как уехал? — сердечко испуганно ухнуло.

— Видал я, как они малым отрядом дом покинули. Видать, на встречу к Аспиду отправились.

— Надеюсь, что получится, — закивала рьяно, — и тогда я на правах его жены буду. А там, ежели удастся вызнать его слабое место, так я тебе весточку передам.

— Как? — за плечи придержал Светозар и, слегонца об стенку затылком приложив, встряхнул в нетерпении.

— Найду способ, — нервно оглянулась на голоса, что в коридоре, приближаясь раздались. — А теперь всё, ступай, — толкнула прочь княжича, но он успел меня по щеке ладонью огладить:

— Я не прощаюсь, люба моя, — и был таков. Как призрак во тьме коридора растворился.

Глава 3

Вольха

Ночью крутилась, извелась вся, няньку толкала вызнать, как там матушка и батюшка, но ворочаясь, Варварушка бубнила:

— Княгиня спит, князя нет ещё…

Ох, и тошно мне было. Вслушивалась в песни и крики гуляющих, и только под утро меня сон сморил.

— Воль, подымайся, — няня мягко позвала, плеча коснувшись, да толкнула слегонца, когда я не отреагировала расторопно: — Вставай, говорю, княже к себе тебя требует.

Это меня бодрее проняло.

— Батюшка? — сонно на постели потянулась. Зевнула сладко, а как мысль осенила, что тема не из приятных ожидала, но очень важная, я аж подскочила: — Воротился? — чуть не рухнула, путаясь в одеяле и подоле ночной рубахи.

— Воротился, — кивнула Варварушка. — Бегом к нему, — хмуро повторила. Тон, коим повеление батюшки озвучила, не сулили ничего хорошего.

Сон смаргивала, глаза тёрла, пока водой студёной ни умылась. А только освежилась, торопливо в платье оделась, волосы в косу заплела, да к отцу бегом.

— Звал, батюшка? — с упавшим сердцем подала голос, в тайную комнату князя ступая.

***

— Звал, — батюшка задумчиво кивнул. Выглядел уставшим, да лицо как-то быстро морщинами затянулось. Кожа посерела, взгляд потускнел. Прежде не казался он таким старым.

— Как матушка?

— Миновала опасность, хорошо всё, — натянуто улыбнулся князь.

— А ты… как съездил?

— Потому и позвал тебя. Ступай ко мне, — махнул на стул напротив княжьего резного кресла.

Шалые мысли голову таранили, но я на негнущихся ногах к батюшке подошла. Села, куда велел. Руки сцепила замком на коленках, страшась глаза поднять и свой приговор в отцовских прочитать.

— Ну что, Вольха, — протянул тяжко князь, — выслушал меня Аспид. Говорили долго, и он согласился тебя в жёны взять.

— Ежели, не деться мне от повинности змию крылатому достаться, тогда, — мигом погодя рассудила здраво, — женой лучше, — сглотнула сухим горлом. — Не так позорно под ним оказаться… Муж и жена всё же перед богами, — пробурчала, — за такую мысль отцу благодарная.

— Так-то оно так, — пожевал слова князь, — но, как ты верно подметила, перед богами вам и ответ держать придётся, коль скреплён будет брак по всем обычаям, а на том настаивал Дамир ЯровскОй.

— Сам?

— Будет у вас не только наша церемония, но и ритуал по обычаю Аспидов.

— Что за ритуал такой? — повело меня от страха, руками за стул зацепилась, чтобы не упасть, ежели меня сознание подведёт.

— Жертвоприношение, — пробурчал батюшка. — Как издревле принято Аспидам невест отдавать, так и тебя ему отдадим.

Воздух в горле застрял, на шее словно удавка стянулась, сердечко удар пропустило.

— Что ж это, вы меня к столбу привяжете, ему на съедение оставляя? — сморгнула, опешив от новости.

— Таков ритуал, — удручённо кивнул князь.

— А ежели он забудется, что жена я, а не просто жертва? — резонно подметила.

— Тю на тебя, — махнул князь, торопливо, — ежели нечего сказать путного, лучше молчи, — устало головой покачал. — Это раньше Аспиды были ярыми, жестокими, бесчеловечными, несмотря на лик второй\людской, богами данный, но ещё отец Дамира ближе к человеку стал, нежели прадед его, и Дамир не таков, как ходят о крылатых Змиях легенды. Он умеет слушать. Ежели что, подсобить может. Он справедлив…

— Потому каждый год девок портит и не возвращает? — выпалила едва дыша. — Убил их? Съел?.. Почему с нас требует поборы съестные. Ежели б умным и справедливым был, он бы своё княжество построил, и в нём бы правил, порядки наводил.

— О том не нам судить, ведь неведомо нам, чем живёт и дышит Аспид на самом деле. Гадать и сплетни перебирать можно бесконечно, но истинно ли так… То тебе вызнать шанс будет, и ежели умная девица, знания используешь по разумению, а не глупости. А умная не предаст мужчину, коему в верности клялась. Тому, кому и родители когда-то приносили клятву и обязаны самым важным, что у них есть…

— Княжением? — робко предположила я.

— Твоей жизнью, Воль… — так же тихо обронил батюшка.

— Что это значит?.. — надломился мой голос.

— Вот за этим я тебя и позвал, доченька. Чтобы поведать тайну старую. Тайну, кою никто знать не должен. Лишь я, матушка твоя, Микула, прислужник, нянька Варварушка…

— А Микула что рассказать может?! — не допоняла. — Языка-то у него нет.

— Потому и нет… — многозначительно кивнул князь.

— Отрезали?

— Сам, дабы клятву не нарушить.

Опешила я от услышанного.

— А Варварушка потому одинокая, — продолжил откровение князь, — её клятва обетом безбрачия подкреплена с тех пор.

— Ох, не нравится мне это, батюшка, — призналась как на духу и руку к сердечку приложила.

Князь мрачно оценил моё волнение, смерил взглядом тяжёлым и заговорил вновь:

— Пять вёсен минуло, когда хворь страшная тебя одолела. Уж кого мы только ни звали, скольких знахарей, ведунов и врачевателей н привозили… Что только ни делали, но ты плохела и чахла с каждым днём. Отчаялись мы тогда с матушкой твоей и решили ведьму лесную сыскать…

— Белогорью? — уточнила чуть слышно. О том, что к злым духам взывала, когда дела свои чёрные творила, давно молва ходила. И Белогорью люд не любил, стороной обходил, но как бы то ни было, ежели случалось нечто, за что простые лекари не брались, в тайне друг от друга до бабки бегали.

— Её, — задумчиво кивнул князь. — Но и она сказала, что помочь не в силах. Нет таких лекарств в природе. Совсем отчаялись мы с твоей матушкой было, но ведьма смилостивилась над нами и поведала о том, что есть тот, кто сильнее всех на свете. И духом, и телом, и знаниями… Посоветовала к нему обратиться. Мол, он — наша последняя надежда…

— Аспид?.. — выдохнула так резко, словно выбили из меня дух.

Моё сердце и без того громко стучало, а как осмелилась догадку брякнуть, удар попустив, ускорило бой.

— Он самый, — опять подтвердил мою мысль батюшка. — И мы под покровом ночи малым отрядом тех, кому доверяли, отправились к ритуальной пещере, что находится в горах, к югу от нас, в одном дне пути. Ритуал вызова Аспида совершили и несколько дней прождали змия. А когда он прибыл, рассказали, зачем его вызвали и тебя показали. Не хотел он браться за это дело. Но мы с матушкой были готовы на что угодно… Клялись, божились… согласны были отдать всё, что он пожелает, лишь бы тебя спас. Он взял с нас обещание, что когда время придёт, мы не откажем ему в праве забрать этот долг. Мы согласились, будучи уверенными, что он злата затребует, может земель… И тогда Дамир велел вас с ним оставить наедине. Уж неведомо мне, что он делал с тобой в пещере и как хворь снял, но забрали тебя через несколько дней уже здоровой, а на груди шрам был…

Вновь приложила ладонь к груди… к сердцу, где, сколько себя помнила, рассекал мою грудь шрам. Побелел со временем, но всё одно, хоть и аккуратный был, но, как по мне, уродливый.

Его стыдилась сильно. И всё думала, как мой муж к этому уродству отнесётся, не станет ли меня чураться? И сколько бы раньше ни спрашивала, откуда он, мне никто о том, не говорил.

Так вот значит, откуда он.

Вот, стало быть, кто его оставил…

— Сердце? — предположила несмело.

— Лишь догадываться о том можно, — пожевал губы князь. — Но издревле ходили легенды, что у Аспидов два сердца. Потому и живут они дольше. Потому и сильны многократно.

— И я, — запнулась на мысли, — думаешь, я его силу имею?.. — глупой показалась сама себе, но не спросить не могла. Отец на меня мрачно смотрел, брови хмурил, так губы плотно поджимал, что скулы вверх-вниз ходили. — Пустое это, батюшка, — не выдержала молчания, — я не умею перекидываться змеем. Огнём не палю… и зла на людей не держу. Мне любо наше княжество. Я бы и жизни другой не хотела…

— Так-то оно так, но ты всё равно другая, Воль. С тех пор, как вернул нам тебя Аспид, ты стала крепче. Никогда более не хворала, даже царапины заживали быстрее, чем у кого бы то ни было… В ловкости ни одна девица тебе не ровня. Глаз зоркий, лучник любой обзавидуется. Уж не знаю, что тогда Дамир сделал с тобой, но ты жива и здорова!..

— Так значит, не вы, а я ему жизнь должна, — покивала мыслям неутешительным, всё больше загоняя себя в пучину неотвратимости.

— Это тайна, Вольха, никто не должен о том знать, и ежели мы все кровью клялись и обеты давали, твоё слово у алтаря будет дано. Но я пообещал Дамиру, что ежели расскажу тебе всё до свадьбы, ты не сболтнёшь никому. Ибо тайна не только твоя, но и его… И ежели прознают, что тебя спас Аспид, некоторые отвернутся, проклятие повесив. А другие охоту на вас откроют, дабы завладеть той силой, что есть в нём и сокрыта в тебе его стараниями. От твоего молчания зависят наши жизни! Дамир знает, что мне верить можно, того и от тебя ждёт.

— Никому, — заверила тихо.

— А теперь ступай, Воль. Подумай в тишине обо всём. Через два дня свадьба ваша состоится, следом ритуал Аспида, а потом в путь-дорогу с обозом до земель Дамира. Приданое уже собирать начали…

В комнату шла в глубоких раздумьях. Значит, не изменить того, что приготовила мне судьбинушка. Стало быть, не увильнуть мне от Аспида окаянного.

Весь день сама не своя хаживала, ночь себя настраивала, что от повинности не уйти. Это простолюдинка могла в бега податься, а я княжна, и ежели слабости поддамся, родителей и княжество под удар подставлю.

Потому обречённо собирала вещи, богам молясь и своего любимого избегая.

Глава 4

Вольха

В белоснежном платье дивной красоты, кружевом украшенном, жемчугом обшитом, в злате и каменьях разноцветных, ряженая по обычаю древнему, княжескому, неуютно себя чуствовала… тяжко и удушливо. И сердечко шало билось, волновалась я сильно, потому в тумане обряд проходил, благо фата скрывала моё смятение и бледность.

«Ох и богатый выкуп за неё дал Аспид, — шептались гости. — Не поскупился змий… Да вроде никогда деньгами не обижал… Всегда по чести расплачивался». Не ведала я, о чём речь, потому что не о том думала, а как рядом Аспид оказался, вообще едва в сознании была, дышала урывками.

Высокий, статный, одет по-людски и богато, да только ликом мрачен и угрюм. Брови хмурил, губы поджимал, ни с кем не говорил, ни разу не улыбнулся, дабы смягчить свой образ «счастливого» жениха.

На силу удержалась, чтобы от него не шарахнуться, когда у алтаря он мне руку протянул. Дрогнула, но свою ладошку в его крупную и горячую вложила.

Краем уха слушала напутствия и наставления, а потом и мы друг другу клятву верности принесли. Руки наши красной лентой обвязали, закрепляя брак. И только услыхала, что теперь мы перед богами муж и жена, вновь всплакнула над судьбинушкой своей горемычной.

Всхлипнула судорожно… чуть не сгорев от стыда за позорное своё поведение. За слабость, кою выказывала при других.

Даже не думала оборачиваться, но меня, грубовато придержав за плечи, к себе крутанул Аспид.

Затаилась в ужасе неотвратимом, а муж с лица фату откинул…

Так и стояли, смотря друг на друга.

Он дико, до дрожи меня пугал…

Аспид — мой кошмар наяву.

Мрачный лик, суровое лицо, тяжелый взгляд.

Красив ли он?

Скорее нет, чем да, но вернее непривычная у него внешность, не славянская уж точно… И глаза эти с необычным разрезом… змеиные… не бывало у людей таких.

Таращилась на него снизу-вверх и ждала мерзкого поцелуя от Змия.

А он склонялся к моим губам, тянулся, обжигая дыханием. Меня от волнения повело сильнее. Я бы упала в тот момент, когда он губы мои накрыл своими, если бы Дамир… не придержал… одной рукой за талию, другой спину. Нежно, но уверенно — не нарушая границу приличия.

Но всё равно мне удушливо жарко стало. Необычайно хмельно. И воздуха захотелось свежего полной грудью втянуть… Спасения глоток…

Поцелуй коротким был. Аспид разорвав объятия, отступил, выказывая спокойствие и безмятежность, и я взяла себя в руки.

Ежели он сейчас такой, так может не будет и в совместной жизни лезть без надобности? Такая мысль душу обласкала. И я чуть приободрилась.

От гостей дом ломился, от яств — столы. Пир начался, шум, веселье… а мне кусок так и не лез в горло. Про себя молилась, чтобы быстрее это всё закончилось.

Дамир, как оказалось, тоже. Ненадолго его хватило.

— Раз принято у вас свадьбы по три дня тянуть, есть у вас ещё два, чтобы Вольху мне отдать по моему обычаю, — встал из-за стола, и больше ни разу не оглянувшись, покинул внезапно утонувшую в тишине княжью залу.

— И я к себе, — шикнула матушке, вцепившись в её запястье.

— Ох, не дури, Воль. Собирайся в дорогу, дабы не опоздать ко сроку. Но окна затвори, никому не открывай, окромя меня и батюшки, — напутствовала княгиня тихо-тихо, дабы другие не слыхали, и, явно желая уберечь меня от проступка бесстыдного.

— Неужто ты обо мне такого…

— Не о тебе, а о том, кому свадьба как серпом по горлу, — парировала мягче матушка, и я покосилась на Светозара. Всегда светлый и улыбчивый ликом, сейчас княжич темнее тучи непогожей был. Сидел на краю стола по сторону от отца, не ел… зато на хмель налегал.

— Не посрамлю, — отозвалась, чуть голос подав.

Княгиня едва заметным жестом Варварушку и Микулу подозвала. Они меня сопроводили до покоев, где я выдохнула свободней.

Содрала фату с себя махом:

— Будь проклят, Аспид окаянный! Но раз должна я тебе, отбуду срок и поминай как звали!

Права была матушка, и в окошко камушки кидал, и в дверь стучался, но я не подпустила Светозара к себе:

— Не трави душу, — отрезала зло, к двери лбом прижавшись. — Уходи, не позорь меня, только этого мне еще не хватало: на свою голову молву людскую о неверности схлопотать. И не дай бог, то до супруга долетит…

Ушёл княжич, в чувствах по двери стукнув, да так, что сердечко еда из груди не выскочило:

— Ждать буду, но ежели предашь мою любовь, я его сердце и твоё выдеру собственными руками!

— Буде тебя, дурной, — негодующе шикнула. — Вернусь, сказала же… Дождись главное, и дел не натвори.

И он ушёл… с собой моё сердце и душу забирая.

***

В окружении пары десятков верных дружинных во главе с воеводой Николой я, батюшка и матушка выехали поутру, не прощаясь с гостями, кто и спать-то не ложился, продолжая пир. С нами — лишь пара бояр с охраной, естественно, волхв Никлюда с учеником, няня Варварушка и прислужник Микула, управляющий повозкой с приданным.

Ох, не нравилось мне, что Светозар тоже увязался. Обмолвиться не пытался, но всё одно его присутствие… немой укор, мрачность меня по-живому резали.

Глядела перед собой и старалась не думать о будущем и о том, что, возможно, домой не вернусь.

И так день ехали с редкими остановками, чтобы перекусить, ноги размять…

Уже близ пещеры, когда спешились и меня готовили к обряду жертвоприношения, Никлюда отвару предложил. Было отмахнулась:

— Жена я ему уж, зачем рассудок дурить?

Но батюшка настоял:

— Ты Дамира с Аспидом не путай, они хоть и заключены в одном существе, да норовом разные. Ежели Змий страх твой заметит, может возжелать тебя съесть. И тогда тяжко Дамиру будет тебя отстоять, сражаясь со своим нутром. Лучше не будить лихо, — подметил разумно.

Выпила горький отвар залпом. Поморщилась, но в следующее мгновение захорошело мне. Напряжение спало, лёгкость в мыслях появилась, и уже не страшило дальнейшее.

— Так-то лучше, — удовлетворённо кивнул Никлюда, за руку потянув: — Пойдём, уж скоро ночь…

— Никола, останься здесь, лагерь раскинь, — велел князь и матушку понудил за нами к пещере двинуться.

Между деревьев прошли да на полянке у подножия горы на миг остановились. Отец и Никлюда глазами обшарили гору, деревья, кусты и только после дозволили пойти дальше.

Непривычно было, дивно: витиеватый тоннель, в котором великорослому вою не развернуться лишний раз, прохлада и влажность… Мрак, тускло рассеиваемый факелом в руке Никлюды.

Сердце гулко грохотало, и тишина такая повисла, что её только наше дыхание и шелест подошв нарушали.

Мы остановились по велению волхва.

Я ждала, но вокруг лишь темнота была, а тусклое свечение от факела только Никлюду выделяло. Волхв знающе прошёлся вглубь, и в следующий миг вспыхнул округлый источник. И вроде не было там хвороста аль тряпья, а он пламенем играл ярко и бойко, светом охватывая большую часть пещеры.

Сморгнула удивлённо, взглядом обшаривая просторную ритуальную залу, в кою меня никогда не пускали, и о коей лишь краем уха слышала.

Пока изучала пещеру, Никлюда ученика подтолкнул к каменному алтарю с оковами для рук, что располагался близ стены:

— Подготовь место для жертвы да княжну плени.

Отрок, запинаясь, поспешил выполнять поручение. А мне… хоть и волнительно было, да как-то интересно…

Не успела спросить, что и как, возле меня ученик Никлюды остановился.

— Княжна, мне бы… — Робко руки заламывал, на меня глянуть страшился и вроде даже покраснел от смущения.

— Конечно, — понятливо кивнула и смиренно пошла к стене близ алтаря каменного, на котором Никлюда какой-то ритуал заготавливал, травы запаливал, что-то в ступке смешивал и под нос невнятно бормотал.

Чудно всё…

А когда брякнул на кандалах замок, словно очнулась от дурмана. Холодом смертельным повеяло, испуг прогулялся по телу. И я взбрыкнула:

— А ежели с цепями от стены отдерёт, руки мои тут останутся? — истерика во мне говорила, но и не лишены были слова капли здравости. — Неужто есть у Дамира ключ от кандалов? А ежели Аспид взыграет? Дёрнет… и всё, считай мертва…

— Кто право голоса девице давал? — проскрипел голос незнакомый. В ужасе глянула на размытый силуэт, от темноты отделившийся.

— Здравия тебе, хранитель Везуль, — почтенно кивнул Никлюда.

— Разве ж тебя не предупредил Дамир, что жену ему по обряду отдаем? — князь прищурился.

— То дело ваше, — безлико отозвался хранитель. Жрец древний и сухой, как лист жухлый по осени. Глаза белёсые, страшные. Кожа бледная, морщинистая. Тощее тело скрывал кусок ткани, обмотанный вокруг. Зато взгляд приковывали рисунки. Они вились по лысой черепушке, лицу, затылку, шее, груди, спине, скрываясь под странной одёжей, как и орнаменты, покрывающие руки от кистей до плеч. — Но ежели по обряду, то за обе руки пленить и кляп в рот, дабы не орала. Аспид бабского визга терпеть не может, — ровно пояснил, на меня ни разу не глянув.

— Батюшка, — в поиске защиты на отца метнула взгляд. Губы дрогнули, глаза обожгли слёзы.

— Молчи, Воль, — строго оборвал мою истерику князь. — Это дочь моя, — голос повысил значимо и звук пещеру наполнил важностью. — Уже законная жена Дамира, и сейчас мы её к ритуалу готовим, дабы она и для Аспида…

— А, — проскрипел удивлённо голос старика, — стало быть, выжила?.. — прервал батюшку непонятной репликой жрец и на меня впервые с момента появления покосился. — Хороша девица, — одобрил сухо. — И время подходящее, — продолжал ворчать, не выказывая уважения передо мной, князем… — Но руки плените, — велел спокойно, — то по обычаю древнему. Никогда от него не отступали, и, поверь, — белёсые глаза в меня вперил и морозил ликом своим пугающим: — Аспид знает, как забрать то, что ему полагается…

— Не успела очухаться, как Никлюда вновь отвара насилу в меня влил. Сглотнула горечь и мгновениями погодя поплыла в тумане дурмана и безмятежности. Лишь голоса, будто из-под воды слыхала, да смысла не улавливала. Силуэты расплывались, а потом настала тишина. Не сразу я волнение странное ощутила. И то… скорее сердце бой ускорило и от того мне удушливо, жарко стало.

Водила непонимающе глазами, пока смутно не припомнила, что здесь делала.

Тяжко было, вяло мысли текли, и сил не было на помощь позвать. А как собралась было да крикнула: «Спасите!», вместо гласа невнятное «м-м-м» получилось, заглушаемое кляпом.

Вот тогда испугалась я пуще, задергалась в путах, цепями побрякивая да во мрак пещеры всматриваясь…

Не зря учуяла недоброе — в дальнем углу, куда свет почти не доставал, зелёные огоньки сверкнули. Темнота пошатнулась, вырисовывая силуэт…

Дёрнулась в диком желании удрать немедля, да лишь цепями сильнее брякнула и затылком глухо о стену врезалась. Зажмурилась, молясь, чтобы дурным сном это всё оказалось, но когда распахнула очи, поняла, что кошмар… настоящий да наяву. Тот самый, что со вчерашнего дня моим мужем значился.

Отделился силуэт от мрака, на свет выходя…

Аспид… в облике Змия.

Глава 5

Вольха

Медленно появлялся… Вначале продолговатая голова, кою венчали шипы аки корона. Длинная шея с поблескивающей чешуёй, что на бликах огня кровавой казалась. Потом на больших когтистых лапах плотное тело с поджатыми крыльями из мрака вынырнуло.

Просторна пещера да потолки высоки, но Аспид в ней сразу занял значительно места, хоть и был всего раза в два поболе коровы. Думала, крупнее они, но и того, что сейчас увидала, хватило, чтобы обмирать от ужаса.

То в одну стороны голову склонял, то в другую, на меня раскосыми, зелёными глазищами таращился да из щелей носа пар пускал, словно раздумывал: сразу сожрать аль подпалить для начала…

А я равно с его дыханием своё затаивала да об каменную стену спиной прикладывалась, испуганно вздрагивая.

Хищная пасть приблизилась вплотную.

Я замерла, во все глаза на него глядючи.

Он коснулся прохладой носа моего лба и вниз заскользил, дорожку прохладную оставляя: по виску, щеке, шее, груди, животу… и обратно.

Как воротился к лицу, оскалил пасть, звук пугающе утробный издав, а когда щёлкнул зубищами за край горловины платья, меня сознание и подвело.

Очнулась уже на алтаре. Без цепей, кляпа…

Пока оглядывалась непонимающе, села, обхатив себя за плечи да вздрагивая от каждого шороха. Особенно темень меня влекла. Зачем-то всматривалась, Аспида выискивая, но только встала босыми ногами на холодный каменный пол, мой кошмар объявился:

— Очнулась? — его тихий голос прошелестел на всю залу ритуальную. Вышел из дальнгой угла, откуда и первый раз показался Аспидом. Но тепереча в облике человеческом.

Поджарый, высокий, гибкий и хищный.

Вышел на свет, в отличие от наших мужей, шокировав своим полуголым видом. И ежели в терем к нам в рубахе и брюках являлся, то сейчас я тело его могла разглядеть от стоп до головы. А там было на что посмотреть.

На причинное место глаз не переводила, куда более зачаровали множественные рисунки, покрывающие и руки, и ноги, и торс. Что именно начертано, так сразу и не сказать — в скудном свете неразборчиво, но точно орнаменты и руны…

Это завораживало, особенно то, как играли блики от огня на его идеальном теле. Аж мурашки по коже высыпали от волнения. Дух захватывало, и сердечко маетно билось.

А потом я совсем от охватившего меня жара была готова сгореть, когда глаза подняла на лицо Аспида…

Поймал за бесстыдным рассматриванием. Пилил взглядом пронизывающим, и зелень необычайная в очах играла.

— И что же ты, Вольха Грозненская, так слаба духом оказалась? — его низкий голос тягучестью наполнил пещеру, и в теле моём вызвал дрожь ответную.

— Ладно, чувств лишилась, то со всеми бывает, но неужто ты и голос утратила? — прошелестело насмешливо и в то же время требовательно.

— Не утратила, — брякнула, силы сыскав. Никогда сопли не жевала да на кулак не наматывала. Меня, хоть и в строгости воспитывали, учили не только уважению к старшим и всяко разным женским делам, но и премудростям житейским. И в особенности говорить, когда велено, ибо батюшка веровал, что, хоть мужи и управляли княжествами, рядом всегда место для жены было, и, ежели было, что полезное сказать, пусть лучше поделится, чем безмолвием упрекает. Послушать — не беда, не убудет с мужика…

— Но боишься до сих пор, — а вот теперь откровенно глумился Аспид окаянный. Неспешно ко мне подошёл, нависая горой и чаруя обликом диким. — Я лишь год жизни просил, ежели меньшим сроком не обойдёмся…

— Я не смогу ВАС полюбить, — гордо голову задрала.

— А мне оно зачем? — прищурился Дамир. — Мне наследник надобен…

— И Вы отпустите, как срок выйдет?

— Ежели не оплошаешь ни в чём — как и обещал, отпущу.

— Что значит оплошаешь? — сердце биться перестало. И без того дышала урывками, а теперь и подавно голова кругом пошла, ноги ослабели.

— Ежели не разгневаешь да на клык не попадёшь… — последнее не то промурчал, не то прорычал, а по мне дрожь пробежалась от голоса его низкого и бархатного. Отшатнулась, да в алтарь задом уткнулась, оказавшись в ловушке, куда сама себя загнала.

— Опять трусишь, — обронил Аспид, ступив ближе, да руками в алтарь упираясь по обе стороны от меня. — А как же клятва верности? Почитать мужа своего… — намерено протягивал слова, ко мне склоняясь.

— Так я от клятв не отрекаюсь, — мотнула головой. — И от долгов тоже… Ежели должна вам, — преисполненная достоинства молвила, но Дамир меня заткнул. Губами своими жадными хапнул мои, продолжая собой к алтарю подпирать. А когда сдалась под напором и отклонилась, не позволил свободы, за затылок придержал, поцелуй углубляя.

Окаянный Аспид!

Решил меня измучить: языком зубы протаранил, совсем дух из меня вышибая. Не то завопила возмущённо, не то застонала от бури чувств небывалых.

Ноги ослабели, голова закружилась… и легко, воздушно стало. Так необычно сладко, горячо, волнительно, что вцепилась в Дамира, дабы не рухнуть наземь. Обвила за шею…

И тогда рык его низкий, ответный, прогнал по телу волну щекотливых, очумелых от восторга мурашек.

Когда Аспид прервал поцелуй, к ужасу поняла: сижу на алтаре, а он уже между ног моих… горячил ляжки своим телом и зарождал в нутре… нечто, чему не находила объяснения. Ох, и люто я себя и плоть свою возненавидела за предательство такое…

А Дамир гипнотизировал ликом своим: дышал быстро и шумно, ноздри носа трепетали яростно. Взглядом по лицу моему прогулялся, задумчивым и огненным, словно сам полыхал и едва сдерживался, чтобы и меня не спалить.

Потянулся рукой к моей щеке.

Затаилась я, страшась и себя, и его, и того, что случиться должно было. Но он лишь кончиками пальцев, едва ощутимо по скуле повёл, я слегка отвернулась, избегая прикосновения и кляня своё слабое тело за то, что так явно выдавало мой страх перед этим существом.

Дамира не смущало ничего. Он… наслаждался властью своей.

По шее уже скользил — по жилке, выдающей, как во мне кровушка бесновалась, с нажимом линию чертил, жадно изучая, как его коготь след красноватый оставлял, и пусть не до крови, но я натягивалась аки струна.

И ещё ниже… уже дланью шершавой по оголённой ключице… А подцепив ленточки — последний рубеж, соединяющий края ворота рубахи, чиркнул по ним, открывая больший доступ к моему телу:

— Зачем так? — в ужасе ахнула, понимая, что уже не отвратим момент близости, а жесты Аспида меня до обморока пугали. Дрожала, во все глаза таращась на мужа. Пламя единственного очага подрагивало, бросая зловещие блики на стены, играя на полу и потолке, на жертвенном алтаре, на Дамире…

От мыслей, что мы одни, я его жена, а Аспид явно намерен закрепить наш брак, уже тёмные оковы небытия смаргивала. Дамир мой истеричный вопрос без ответа оставил и без лишних слов ладонью толкнул на «брачное ложе», пусть оно в данный момент и голый камень в холодной пещере.

О, Великая Лада, даруй мне временное помутнение!

Пусть лучше в обмороке побуду, нежели чувствовать это чудовище!

И поцелуй его не желала ощущать.

Зажмурилась сильно, чтобы не видеть его. Губу закусила, чтобы эта боль притупила другую.

— А ну гляди на меня, — пророкотал Дамир и его проникновенный голос наполнил пещеру. Но повиновалась, лишь когда он повторил: — Кому велено… — грозным рычанием.

И только поймал мой упрямый взгляд, опять ко мне склонился. Губами по моим, закусанным повёл… Языком, ненавязчиво требуя и зубы разомкнуть.

Нервно качнула головой, мол, не поддамся.

Прищурился недобро Аспид проклятущий, ладонью по шее скользнул да на затылок ее положил, ощутимо сжав, точно сомкнул тиски, и я от неприятного ощущения простонала… Уже ему в рот… Аспид того и ждал. Тотчас завладел моими губами. Нагло, голодно набрасываясь. С мурчанием и гудением утробным…

Тогда я в плечи его руками упёрлась, изо всех сил удерживая на расстоянии и про себя как заклятие твердила: «Мерзкие губы… И поцелуй противный! Аспид окаянный! Лучше Светозара нет никого. И теплее его быть не должно!»

И спасение нашла: заставила перед глазами образу Светозара предстать. Светлые волосы, голубые глаза, волевой подбородок, улыбка милая, белозубая.

«Мой любый!.. Прости, что плоть другому достанется. Думы мои всегда о тебе будут. И сердце моё, хоть и Аспиду принадлежит, но тебе отдано», — как ворожбу твердила, отрешаясь от супружеского долга.

— Открой глаза! — злобный голос Дамира вторгся в мысли.

Я по-прежнему лежала бревном на алтаре и упрямо удерживала образ любимого.

— Открой! — рыкнул супруг, аккурат с шорохом рубахи, подол которой рывком задрал, заголяя ляжки.

И тогда в ужасе распахнула очи, теперь и губы сильно сжимая — не получит он от меня ответа, ни мягкости, сколько бы женой ему ни значилась. Сам захотел меня под собой иметь — пусть наслаждается! Ежели телом и стану ему женой, душу свою не отдам на растерзание… Как есть захватчик и лютый Аспид, таким для меня и останется!

— Упираешься? — Дамир таранил меня предостерегающим взглядом, а потом опять поцеловал. Мягче, нежнее, за затылок придерживая да свободной рукой по плечу скользя, талии, бедру…

Я застыла в праведном негодовании, что он от меня ждал? Ответа?

Это же несерьёзно…

И вообще не понимала, на кой он растягивал это мерзкое брачное соитие? Не надобны мне его поцелуи и оглаживания! Ласки и нежности!

Он мне был неприятен, а от мысли, что сейчас сделает своей, вообще лихорадило.

Потому и застыла, как неживая, позволяя ему делать, чего желал, но не отвечая ни на одно движение, ласку. И ежели вначале напряжённая, как струна была, а Дамир губы мои лобзал, то когда нырнул ладонью под подол, по голой ляжке скользнув, дёрнулась нервно, дугой прогнулась, возмущение в рот ему мыча да ударяя по руке его вольной…

Не собиралась, но так жутко испугалась, что на инстинктах, точно птица в силках, в объятиях его забилась.

Он зарычал утробно, ещё больший ужас во мне вызывая. По камню задом протащил на край алтаря, кожу обжигая и в губы уже чуть ли не вгрызаясь.

Заскулила позорно от боли. Руками заколотила по плечам мужа, но лишь озлобился сильнее, за глотку к алтарю приковал. А я пуще царапаться и лупить принялась. Тогда руки мои над головой одной своей сомкнул, подол выше задрал. Жадно сопел, между ног пристраиваясь да в промежность мою чем-то твёрдым и горячим упираясь.

Глава 6

Вольха

— Ненавижу, — шикнула прежде, чем он губы мои вновь своими поработил. И когда уж слепнуть стала от ужаса и боли, сыскала сил и отрешилась от мира сего. Не сопротивлялась более. Опять зажмурилась и молилась, дабы треклятый Аспид дело своё чёрное быстрее сделал.

Дамир пыхтел, по мне рукой свободной шарился, голое тело облапывал, вызывая до тошноты странные чувства.

Жгучие, волнительные…

Липкие до омерзения…

Такие, от которых хотелось избавиться. Отряхнуться, как от стайки муравьёв, что на кожу забрались, щекоча и заставляя передёргиваться.

— Моя! — зло шипел Дамир прямо мне в лицо. — Открой глаза! — опять велел и я, закусив губу, нехотя подчинилась, ведь быть ему женой по всем пунктам обязана. То обещала, о том клятву давала…

— Ты — моя! — помолчал гневно, сопя, как разъярённый Аспид. — Смирись уже!

— Постараюсь, — проклацала зубами, — но сейчас… не получается… Не готова я… здесь…

Дамир секунду пилил гневным взглядом, а я уж с жизнью прощалась за наглость свою.

— Неделя пути до границы с моими землями! — отчеканил Дамир, продолжая ягодицы мои сжимать до боли приятной и упираться в меня своей плотью твёрдой. — Седмицу даю! Проститься с девичьими мечтами и образумиться! Уяснить наконец: ты — моя! На год! И по согласию аль против воли, — припечатал значимо Аспид, — я возьму тебя…

Я с облегчением выдохнула:

— С-спасибо, — закивала торопливо, ещё чуду не веря.

Неужто и впрямь человеческими чувствами наделён?

Неужто сострадание и понимание ему не чужды?

Неужто отсрочка появилась, когда уж не ждала её?

— Алтарь, — ровно почти бесстрастно продолжал Дамир. Быстрым махом мне по ляжке чиркнул, оставляя неглубокий порез. — Ему кровь надобна, — глядя в мои глаза, ладонью по ране мазанул и на камень рядом со мной припечатал. — Семь дней! — ещё раз повторил со скрипом зубов. Ему это тоже с явным трудом далось… смирение такое. В упор глядя на меня, отступил в темноту, и его мрак поглотил.

Ещё не веря провидению, таращилась в сумрак, где обнажённый Аспид скрылся, как в темноте хищно сверкнули зелёные огоньки, продолжая удерживать на прицеле змеиных глаз. Шелест раздался, следом хлопок пещеру наполнил, а порыв ветра меня чуть с алтаря не скинул. И даже пламя испуганно вздрогнуло, да прочь в сторону от угла, куда Дамир ушёл, так сильно полыхнуло, что едва не погасло.

Я затаилась, до рези в глазах в темноту вглядываясь, но секундами погодя выдохнула шумно, понимая, что настала оглушающая тишина. Лишь сердечко шало грохотало в груди, сбивая с разумной мысли.

И никого более вокруг. Я одна!

Обождала пару мгновений, которые дикими ударами сердечко отстучало, торопливо спрыгнула с камня и бросилась прочь из пещеры.

У входа самого едва на родителей не налетела. Они взволнованно топтались у проёма, не решаясь войти.

Близохонько Микула с Варварушкой места себе не находили. Воевода мрачно зыркал по верхам, за рукоять меча держась. Словно ожидал нападения Аспида.

— Вольх, — ко мне тотчас матушка поспешила с батюшкой. — На тебе лица нет, — шептала горячо, обнимая: — Обидел?..

— Нет, нет, — рьяно замотала головой. — Хорошо всё. Время дал в себя прийти.

Княгиня с князем взглядами обменялись задумчивыми, а я продолжила:

— И седмицу, чтобы до границы с его землями прибыла…

— Хорошо, — отстранилась матушка и любовно по щеке огладила. — Ты теперь хоть и мужья жена, но время… оно очень нужное. Эх, — глаза матери слезами наполнились, — прости, что тебе зверь такой достался.

Не хотелось о том вспоминать, потому заверила:

— Пока он был не большим зверем, чем некоторые мужики наши. Но лучше не злить! Поспешить надобно, — уж чего не хотелось вовсе, чтобы княгиня меня вопросами заклевала. Я же со стыда сгорю.

— Верно молвишь, доченька, — преисполненный гордостью кивнул батюшка, с княжьего плеча сняв плащ богатый и тёплый, на мои накинул, дабы укутаться могла и срамоту прикрыть.

— Благодарствую, — искренне улыбнулась и позволила меня княгине приобнять да в сторону нашего лагеря отвести.

— Ох, нелюдь, — тихо вознегодовала матушка, когда уже в палатке я наскоро переодевалась и обувалась. Рубаху, в коей была, в сторону бросила, а княгиня взглядом её проводила и явно увидала кровавые следы на ткани. — Неужто так невтерпёж было, что прям в пещере на тебя полез?.. — по своему о пятне рассудила.

— Матушка, — ахнула я стыдливо. — Ты не так поняла, — о том не желая говорить. — Сказала же, он мне время дал, а это… для алтаря было надобно… окропить кровушкой моей. Он то и сделал, но осторожно.

— Даже так? — изумилась матушка. — Тогда, может, и не таков он Аспид, каким я себе представляла, — проворчала задумчиво. — Но ты на любовь и нежность лучше не рассчитывай, — чуть погодя виновато посоветовала. — Ежели сейчас не снасильничал, не значит, что много в нём человеческого и будет он внимательным мужем. Лучше готовиться к худшему и порадоваться лучшему, а с Аспидом так и подавно…

— А я вообще о нём думать не желаю. Год продержусь, а там… лишь мыслью о свободе живу.

— Вот и правильно, — огладила меня по волосам матушка и взялась косу перезаплести.

***

Из окошка тоскливо на лес посматривала, в мыслях тугих путалась, а только Светозара видала, тотчас пряталась. Стыдно было… в глаза любимому смотреть. И на него больно глядеть. Бледный, мрачный, нет уж блеска во взгляде, смеха приятного и не чарует улыбкой светлозубой.

А мне что делать? Что ему сказать? Я теперь мужняя жена. И обещать ему ничего не могла. И требовать… Мы вроде обсудили это, но княжич всё равно приуныл, сидя на коне да с воеводой плечом к плечу обоз через лес сопровождая.

День, второй… строго по плану: к обеду останавливались коней напоить, перекусить, отдохнуть и опять в дорогу отправлялись, чтобы до ужина без остановок ехать и только солнышко начинало к горизонту клониться, лагерь на полянке удобной раскидывали.

Я с няней ноги разминала, даже ежели накрапывало: то до источника, близ которого останавливались, то за хворостом для костра. Микула всегда за нами следовал. Зорким глазом следил, дабы на нас никто не напал, ну и подсобить с сучьями.

К вечеру третьего дня дождь разыгрался нешуточно.

Остановились мы в лесу, хоронясь под густыми кронами деревьев. Нам с Варварушкой было строго-настрого велено под навесом оставаться. Но единожды высунувшись из укрытия, поймала укоризной взгляд Светозара и тотчас обратно нырнула, губу закусив и себя ненавидя.

Понял княжич, что избегала его, вот и злился пуще.

Ничего не поделать! Судьба у нас такая… И поговорить никак: мне вообще нельзя с другими показываться.

Но когда с края полога села на соломенную подушку, в маетных раздумьях пребывая, княжич по другую сторону навеса меня поджидал:

— Воль, — раздался его голос за тканевым навесом, — неужто будешь меня теперича всю дорогу избегать?

Моё сердечко сжалось от боли нестерпимой.

— Буду, Светозар, буду, — прошептала горячо, кулаки стискивая так, что ноготки в кожу вонзились. Покосилась на нянюшку — Варварушка с неудовольствием покачала головой, но упрекать не стала, больше сочувствия в её взгляде прочитала. Зажмурилась я, не позволяя себя разреветься: — Уходи, Свет, нам спать надобно. Утро вечера…

Он ушёл. Спасибо Великой Ладе, не стал упираться и дальше душу терзать. Но спала я урывками. То дождь колотил по навесу так яростно, будто погода мои чувства остро ощущала и непролитые слёзы водой замещала.

А потом, как отрезало… Но на смену ливню, звуки леса подоспели: волки, филины, шебаршение, гуление… Ух и страшно ночью. Мерещилось всякое.

— Спи, Воль, — нянька буркнула, не выдержав моего кручения. — У тебя скоро жизнь иная буде…

Тяжко выдохнула я, опять с боку на бок перевернувшись, а уже под утро тихие голоса дружинных и треск костра усыпили.

Утром собрались и опять в путь дорогу отправились…

День пролетел бодрее, а когда ко сну готовились, я радовалась тёплому, сухому вечеру и ноги с Варварушкой разминать отправилась да веток для костра подсобрать. Микула рядом шагал, уже с грудой сучьев.

Всё лучше, чем бездельем страдать.

Меж деревьев ходила, ветки подбирала да песнь напевала.

О любви несчастной, о судьбе горькой… О долге и чести.

Слова лились тихо, душу заполняли и сердечко заставляли мирно стучать.

— Воль, — так задумалась, что Светозара прозевала. Подкрался сбоку и за руку поймал. От испуга было взвизгнула, ветки роняя, да он меня быстро к себе дёрнул, ладонью рот зажимая.

— Чшш, глупая, я это, — мягко шикнул. — Не ори, сбегутся все, я и сказать ничего не успею, — Виноватым взглядом обласкал, но заслышав голос няньки, взывающий к Микуле, Светозар нас от чужих глаз схоронил за низкими ветвями ивы.

Спиной к дереву меня припечатал, одну руку за талию опустив, а другую ото рта моего убрав. Неспешно… пальцами едва касаясь, по губам провёл да за подбородок придержал, когда я головой повела, уворачиваясь от его шибко вольной, неправильной ласки.

— Прошу, — тихо-тихо взмолилась. Сердечко, как очумелое, колотилось, словно из груди выскочить мечтало.

Прислушался Светозар, позволил отвернуть лицо, но ладонью в ствол подле головы моей упёрся:

— Соскучился я, Вольх, не мучай меня, — с мукой шепнул.

— И не собиралась. О том и молила! Не стоило тебе меня сопровождать! Тяжко это и мне, и тебе…

— Неужто даже не попрощаемся? На год ведь… А ежели случится что…

— Не говори так, — замотала головой рьяно. — Не разрывай мне сердечка, и без того в крови купается! Светозар, милый, знаешь ведь, не по своему желанию замуж вышла. Я смирилась, и тебе надобно это принять как есть, раз согласен ждать!

— С ума сошла? — шикнул злее. — Чтобы отпустил… вот так, — задохнулся Светозар. — Я же… умираю уже… который день сам не свой. И чего только не думал, когда ты из пещеры вышла…

— И чего же? — надломился мой голос.

— Не важно, что думал тогда, важно, что сейчас… Не могу я так, милая. Давай сбежим… Ждать не смогу. Я тебя хочу, Воль…

Не выдержала я его боли и своей, ладошкой рот ему заткнула и взглядом молила, прекратить наши страдания:

— Да что ты такое говоришь? Жена я Аспиду. Обратного нет пути! Так что не сбивай меня с достойного поступка, не опорочивай моего целомудрия. Прощай, — уйти собиралась, да Светозар вторую руку аккурат моей головы упёр, отрезая путь к свободе:

— Тогда посоветуй, как дальше жить?.. — тяжко сглотнул Светозар. Такой милый, ранимый, горем убитый, лбом в мой уткнулся. И я поддалась нежности. Ладошами лицо его придержала, утопая в светлости глаз:

— А ты представь, что, как в некоторых княжествах, по старым обычаям, право первой ночи за князем оставляют, так и у нас случилось, — гадкий пример, но ничего более умного не придумала.

— Думал уже! — заверил жарко Светозар. — Убеждал себя, что спокойно отпущу. Но нет! Ни ночь, ни год… Ох, Вольха, как бы не подохнуть от ревности тугой, что сердце на куски раздирает, — с чувством зашипел Светозар, ещё и ладошками по стволу шмякнув, да так, что я от испуга вздрогнула. — Я зубами его рвать готов…

— Эх, буйная твоя кровушка… — прошептала, уже от волнения едва голосом владея. Моё сердце ещё больше от любви заныло, от тоски, что я своими обязательствами хорошего человека несчастным делала. Уж лучше бы отпустить, а дальше… как жизнь сложится.

Хорошая мысль, правильная, на том и решила сыграть:

— Что ж, тогда лучше не ждать тебе меня. Живи своей жизнью, Свет. Уходи, не поминай лихом…

— Ты что молвишь? — опешил княжич, а я упёрлась руками в плечи его и, сражаясь более с собой, чем с ним, принялась отталкивать:

— То и говорю, уходи! Кому велено! Не люб ты мне более…

— Не верю, специально так говоришь, чтобы задеть меня сильнее, разозлить, обидеть, — раскусил нехитрый замысел Светозар, и в объятия заключил так крепко, что едва не вскрикнула от боли удушливой: — Не отпущу я тебя, Вольха. Лучше убью… а там и смерть не страшна, — припечатал с напором. — Аль хочешь… я с вами пойду, выслежу логово Аспида, и убью Змия…

— Дурной совсем? — замотала головой.

— Конечно дурной! — встряхнул меня точно соломенную куклу. — А как представлю его подле тебя, слепну от ревности, — процедил сквозь зубы. — Аль, думаешь, трушу? Его боюсь?

— Не в страхе дело, — воззвала к разуму любимого. — Убить Аспида — трудная задача, а ежели сплошаешь или же уличит он в предательстве, люто покоряет всех. А я не смею свой народ так подставлять. Батюшку, матушку. И тебя молю, не подставляй меня так перед честным людом. Не простая я девка, Светозар. Я — княжна. А это обязывает…

О том, что жизнью Дамиру обязана, конечно, не посмею рассказать — клятву давала, потому и сложно втолковать любимому, насколько сильно подвязана в этом браке обетами.

— Умру я… — пробормотал Светозар, — но ждать буду, — видела, как тяжко ему это далось.

— Свет, — дух перехватило, когда он ко мне склонился, почти губ своими касаясь.

— Соскучился дико, — шёпотом тёплым душу мне выворачивал. — Простимся скоро и надолго, Вольха. Хоть поцелуй напоследок…

Глава 7

Вольха

Волна тепла по венам побежала, темнота наступила: то ли в глазах помутнело от чувств, то ли я так сильно зажмурилась от волнения, то ли ночь быстро подкралась, а я и не заметила. Но вместе с испуганным далёким криком няньки: «Вольха!» вновь чуть посветлело, а порыв ветра сильно прошелестел ветвями ивы, под которой мы таились.

— Вольха, ты где??? — очередной вопль Варварушки вспугнул дурные мысли, обнажил страхи оказаться опороченной, застань нас кто-нибудь с княжичем в такой ситуации, и я пихнула Светозара:

— Пусти! Не смей так делать боле! — пригрозила ему, из плена сладкого и коварного сбегая, и метнула опасливый взгляд на верхушки деревьев. Они мирно покачивались от порывов ласкового ветерочка, вот только чувство нехорошее уже в душу закралось.

— И не приближайся! Ежели убьёт тебя Аспид, как я дальше жить буду? — в чувствах отвернулась.

— Клянусь! — в спину прилетело. — Клянусь тебе, убью его! — заверил Светозар. — Вот только бы место узнать его слабое…

— И как это сделать? — затаила дыхание, не оборачиваясь.

— Ты! Ты можешь! — шепнул убеждённо, в затылок сопя. — Ежели в доверие к нему вотрёшься, вызнаешь тайну… — руки положил на мои плечи.

— Вольха!!! — вновь заорала нянька, и я как в тумане Светозару кивнула:

— Узнаю, — передёрнула плечами, от ласки неуместной избавляясь.

— И тогда мы люд избавим от гнёта Аспида. Мир будет всем… и девицам свобода!

— Вольха!!! — совсем уже рядом нянюшка ко мне взывала.

— Тут я, — отозвалась громко. — Иду уже! — торопливо сучья похватала и, не глядя более на Светозара, спешно юркнула меж ближайших деревьев в направлении кричащей Варварушки. И уже за следующими едва не столкнулась с нянькой и Микулой:

— Ты где была? Мы с ног сбились. Ночь уже скоро… Темно… — забрасывала упрёками Варварушка, пока прислужник сучья из рук моих забирал. Не успела я и слова вставить, как умолкла нянька, сузила глаза подозрительно:

— Ох, навлечёшь ты, глупая, погибель на нас, — покачала головой всё понимающе.

— Не специально я, — не собиралась оправдываться, да укор Варварушки душу царапнул, — не я искала встречи. Он подловил…

— На беду княжич за нами увязался, — пробурчала няня и, тяжко вздохнув, кивнула в сторону лагеря: — Ступай уже, пока совсем не стемнело.

Уже приближались к месту стоянки, как волнение заприметили.

— Чего это вои бурчат, да кони не в себе, — забеспокоилась няня, как и мы с Микулой, шаг ускоряя. — Случилось чего?

А как вышли к костру, я обомлела… Аспид стоял подле воеводы. В рубахе, штанах холщовых.

Никола сурово хмурил брови и недовольно зыркал на Дамира.

Но только меня заприметили, Аспид холодно бросил:

— Твои вещи пусть дальше везут, — в два шага близ меня остановился, — а тебя я сам в свою крепость доставлю.

Уж было хотела уточнить как, но Дамир словно мысли мои услыхал и наперёд проскрежетал зубами что-то жуткое, кровь студящее.

Дружинные к нам подступили, готовые меня защищать ценой своей жизни, но с криком Светозара: «Воль!» — муж мой, в миг обращаясь Аспидом крылатым, над землёй взмыл, оглушающе хлопнув крыльями.

От ужаса и не рассмотрела его толком, но успела заприметить морду змеиную, шипами увенчанную, зелёные злющие глаза, чешую, слепящую бликами от костра, крылья могучие и когти острые… КОГТИ! Они последнее, что запомнила пред тем, как меня мгла в свои сети утянула.

***

От ужаса то в небытие ныряла, то выныривала, но только для того, чтобы вновь от страха обмереть, оглохнуть от боя сердца и при очередном громком хлопке крыльев или опасном манёвре Аспида утонуть в темноте.

Благо кошмар был недолгим.

Водоворот ужаса/небытия, меня в который раз вырвал из пучины… И я уже не в когтях Змия, не в воздухе — в какой-то мрачной комнате. Испуганно в высокий каменный потолок глядела, пока не села осмотреться. Близ входной двери на голых стенах, от которых жутко веяло холодом, пара свечей в подсвечниках горела. Блики играли на скромном убранстве комнатки. Ложе широкое. Столик и кресло, в котором Аспид сидел.

Мрак его обласкивал почти всего, а подрагивающий свет лишь делал более зловещим его задумчиво суровое лицо и подчёркивал невероятную, неестественную зелень глаз.

Так и застыли: я, страшась пошевелиться и сглатывая сухость во рту, и Дамир… Долго смотрел, выжидательно. Ничего не говорил, даже не моргал вроде. Пилил тяжестью взгляда, будто прочитать меня желал и злился… жутко, сильно. ДА! Его гнев, ярость, я ощущала каждой частичкой трусливого, дрожащего тела, с коим от ужаса совладать не могла. И сердца бой почти сознания лишал…

— Зачем Вы… — всё же решилась подать голос, да от страха язык прикусила, когда Аспид с кресла порывисто встал. В одних штанах и рубахе на голое тело. Босые ноги… Меня всё завораживало и пугало, а когда он у ложа остановился, свою рубаху потянув, в ужасе попятилась к изголовью:

— Вы же время давали…

— Передумал, — отрезал Дамир, уже с голым верхом. Рубаху метко швырнул на кресло и опять ко мне обернулся: — Аль думаешь, подло это?

— Д-да, — закивала рьяно.

— А ты честна? — рычанием упрёк вышел. — Я давал слово Княжне! Чистой, невинной, целомудренной девице, коей тайну нашу поведали. Коя клятву давала. Кою в жёны взял, дабы соблюсти правила… Как оказалось зря поверил в благочестие и порядочность людей.

— Я… — поперхнулась оправданием, уже понимая, что он на Светозара намекал. Видать видел… услышал, вот позор на мою голову!! — Я…

— Не нужны мне твои лживые оправдания боле! Мне наследник надобен, — ловко меня за ногу поймал да к себе дёрнул, не обращая внимания на испуганный визг. Перехватил удобнее за платье. Рванул по горловине, заголяя перед собой. — Не хочешь по-людски, буду просто брать, как неугодную и нелюбимую! Отяжелеешь — не трону боле! — с этими словами, подмял под себя…

Не целовал, не гладил, дабы отвлечь. Не шептал, дабы успокоить аль бдительность притупить. Дух выбил, массой придавив… и когда его ладонь шершавая по ляжке без деликатности и нежности прошлась до зада, сдавив так сильно, будто на прочность проверял, я очнулась, словно от звучной затрещины. И,конечно, принялась биться под ним.

Мы посражались за меня — я ведь укусить хотела. Рычала, как дикая, грозила ему отмщением, ежели не одумается. Проклятия кидала, и тогда он, люто скрипнув зубами, бултыхнул меня лицом в ложе.

Я аж взвизгнула от неожиданности и страха, одеяло в кулаках комкая и пытаясь обернуться. А Аспиду хоть бы хны! Меня рывком на край сдвинул, к себе приблизив. И пока я истерично брыкалась, царапалась, визжа, да горло срывая, на миг горячей обнажённой кожей меня опалил, к заду прижимаясь…

Вот тогда я в ужасе, ощутив его меж ног, взвыла, мечтая вскарабкаться выше по постели, но от грубого толчка лишь слезами и болью подавилась. Дамир без жалости таранил мою плоть, резкими покачиваниями, вколачиваясь глубже и глубже, будто пробить меня своей восставшей плотью насквозь мечтал. Я уж от боли, пронзающей тело, и рыпаться не могла. Судорожно в кулаках комкала одеяло. Зажмуривалась сильно и зубами вгрызалась в ткань, не позволяя себе больше орать.

Благо усмирился Аспид быстро. За волосы грубо схватив, прогнул к себе и ещё раз толкнулся поглубже. Застонал утробно, по мне дрожь и волну холода прогоняя, а дыханием жарким плечо опаляя. Лежала, чуть жива, да страшась звук лишний издать. Ждала… когда оставит меня в покое. И Дамир оставил. Отлепился чуть погодя, но я так и находила сил подняться. В бессилии зарыдала в постель и молила святую Ладу больше не допускать надо мной такого насилия. И этого ящера треклятого!!! Чтоб ему небо каменным дождём казалось!

Девки шептались, что любиться с мужиками приятно и волшебно, хотя каждая соглашалась: приятней ласки до самого процесса. Это мужику всё одно: всунул, кончил и делов-то, а нам бабам… игры и ласки важны, которые до соития бывают.

И вот я получила.

И ласки, и игры… и любовь!

Ох, лишь бы больше не пришлось этого терпеть.

И ежели я раньше надеялась на пустоту чрева и мучительный год без любимого, то теперь взмолилась об обратном. Уж лучше с первого раза зачать и больше не испытывать этого тошнотворного ужаса.

Родить и быстрее вернуться к Светозару. Батюшке, матушке… Не желала я боле видеть чудовище это крылатое! Недаром он одинок.

Как баба с ним уживётся, ежели он… как животное…

Мысль упорхнула от звона колокольчика.

Я ещё шмыгала носом, соскребая униженную себя с ложа, морщась и губы кусала от каждого движения, до того мне было больно между ног, когда дверь скрипнула.

Я даже не успела одеяло накинуть, чтобы наготу свою прикрыть, в комнатку девушка вошла. Красоты невиданной. Чёрноволосая, темноокая, губы алые… Высокая крупная грудь, едва прикрытая диковинным платьем с глубоким вырезом, с узким лифом и пышной юбкой.

Улыбнулась белозубо.

Голос томный, игривый. Она что-то не то сказала, не то промурчала, я ни слова поняла.

А когда девица скосила глаза на меня, улыбка её померкла, во взгляде недоумение мелькнуло.

— Вейта, это Вольха, княжна Грозненская. Моя супруга и твоя хозяйка, на тот срок, что будет здесь, — чеканил спокойно Дамир, уже в на скорую руку одетых рубахе и штанах. Девица так и застыла, чуть голову склонив и бросая на меня недружелюбные взгляды. — Она не понимает твоего языка, поэтому при ней говорить только на её языке.

Я ещё смаргивала непонимающе да сглатывала сухим горлом, как Дамир ко мне повернулся. Мимолётно взглядом скользнул по мне: по лицу, по рукам, коими удерживала края платья и прикрывала обнажённую грудь, по ногам, их тотчас под себя подтянула. Сверкнул зеленью глаз:

— Это Вейта. Пока ты здесь, она твоя прислужница, — вот так девку представил. — Захочешь чего, звонишь в колокольчик аль крикнешь, она слухастая…

И глазастая! Это уж скорее. Вон как опалила меня ненавистью темноокая. Небось, ещё и язык колючий да ядовитый.

А Аспиду словно не было дела — даже не глянул на прощание. Ушёл, оставив с крошевом чувств и мыслей. Я забилась в уголок, замотавшись в одеяло и молясь, чтобы муж боле не приходил.

Меня ещё колотило от пережитого, на смену боли и ужасу холод подкрался.

Девушка с пренебрежением смотрела на меня, губы поджимала:

— Госпоже нужно что? — коверкая слова, уточнила. Без уважения и желания подсобить, просто уточняла, потому что господин велел.

Я чуть головой мотнула. И только девушка за дверью скрылась, плотнее укуталась в одеяло и… веки смежила. Видать так и уснула… А когда тело пронзило холодом, нехотя вырвалась из дремы. Тяжко было, лениво и тошно. Попыталась встать, но с глухим стоном, шлепнулась на ледяной пол. Несколько секунд тело кололо и сводило, а когда нашла силы доползти до постели, заскулила от боли. Теперь уже от боли везде и тем более между ног.

Может и не обратила бы внимания, но забравшись на постель да одеялом накрываясь, глазами наткнулась на кровавые пятна.

Стало себя так жалко, что опять зарыдала.

Я не привыкла столько себе жалеть, но сейчас была одна. Уже познала супружескую жизнь! И понимала, что ничего хорошего мне более не светило.

Так кто меня ещё пожалеет, ежели не сама. Кто теперь обо мне позаботиться, ежели не сама?

Одна одинёшенька в чужом вражеском доме! Вдали от родных…

Непослушными пальцами приподняла край рубахи и платья, убеждаясь, что и на ляжках застыли кровавые сгустки и ещё какая-то дрянь. Покосилась в поисках воды, но ничего не найдя, утерлась подолом.

Подгребла ноги, увернулась в одеяло плотнее и вновь уснула. Ничего! Утро вечера мудренее. Мне бы сил набраться. Отдохнуть, мыслями успокоиться и придумаю, как дальше жить!

Глава 8

Дамир

Я лютовал в своей комнате. Ходил вперёд-назад: скрипя зубами, сжимая кулаки да бранясь на все лады.

Что происходило?

Не узнавал сам себя…

Что творил? Какого лешего…

Мерил комнату злым шагом, пока опустошённо не сел в кресло перед окном, вид из которого был главной особенностью крепости. Самая верхнюю часть башни занимает моя комната: и опочивальня, и кабинет здесь. Но в моей крепости таких две. Вторую обжил чокнутый ведьмак, денно и нощно изучающий небо и звёзды. Чертит схемы, рисует карты, и ежели б мне его труды не приходились по вкусу, ноги бы его у меня не было. Но благодаря ведовским исследованиям, я всегда легко находил дорогу домой, как бы далеко не залетал в своих странствиях.

И вот, сидя перед любимым от пола до потолка окном, коих в комнате три, дабы обзор был без слепых зон на все края острова, я бездумно смотрел на широкие поля, леса, очертания далекого села, что с каждым годом ширилось и расползалось.

— Дамир, — раздался робкий стук в дверь, и я нехотя отозвался:

— Чего тебе?

В комнатку тенью скользнула Вейта.

По бою её сердца слышал, как волновалась. Осторожно подступила со спины. Ладони положила мне на плечи. Чуть дрогнула в желании напомнить о себе.

Она моя любовница из последних. Тоже жервопринесённая. Откуп из тёплой страны, где оказался пролётом, но задержался.

Я привык к разному приёму, а там меня встретили богато. И интересных вещей надарили, и дев одна краше другой предлагали. Но подобные лакомства у меня надолго не задерживались. Аспид не терпел никого рядом! Ежели Дамир/человек шёл на общение и давал себе слабину — подбирал жертв, то Аспид — попадись они под горячую руку, вернее коготь/клык — и нет. Участь у таких жертв была только одна — смерть.

Потому человек во мне и был в растерянности — Вольху выбрал не я, а Аспид! Чего доселе никогда не было.

Не сожрал в пещере, когда она жертвой ждала.

Не разорвал, когда заприметил её с другим, хотя поведение благоверной бросило тень на её репутацию.

Не убил, притащив в крепость и учинив насилие.

И ежели мне было неприятно и скверно за то, что нарушил слово и не дал Вольхе обещанную седмицу, то Аспиду… плевать… Он пожелал, он взял, несмотря на сопротивление. Взял силой… и что удивительней, всё равно оставил её в живых!

Вейта огладила мои плечи жаднее, уверенней:

— Я знала, что ни одна нежная и слабая княжна не способна Аспиду угодить, — тихо прошептала, носом уткнувшись в затылок. И ежели раньше спокойно к этому относился, сегодня стало противно.

Я порывисто встал с кресла, избегая прикосновений:

— Что она делает? — как невзначай бросил, пройдясь до окна.

— Не знаю, — недовольно протянула Вейта. — Когда я уходила, она вроде… плакала в углу.

— Так сходи и узнай! — надоело слушать девицу.

И без того забываться стала. Пора место указать.

Да и не до неё.

Мне бы голову и сердце вернуть к разумению.

— Не хватает, чтобы руки на себя наложила. Мне некогда другую для брачевания искать, — отрезал сухо, опять к окну повернувшись.

Рукой в стену упёрся, бездумно на свои земли глядя, и задумчиво добавил:

— Воды тёплой сделай, — знал, что ещё Вейта не ушла, — помыться бы ей. И свежую рубаху для сна! Поутру ежели ещё будет жива, платье какое-нибудь дай, а это в порядок приведи.

— Знаешь ведь, я плохо шью…

— Не пойму, на кой я тебя ещё не выставил, — буркнул в сердцах.

— Зачем ты так, — всхлипнула девка. — Я ведь дышу тобой…

— Оно мне не надобно! — отрезал резче, чем стоило б. — А платье Вольхи, Шануре отдай. Она починит аль выкинь его просто, — зло опять накатило.

Слышал недовольное сопение Вейты, но она знала, что мне перечить нельзя, потому тихо комнату покинула.

Остаток ночи промаялся, всё больше себя ненавидя и требуя от Аспида угомониться. Готовился к встрече с женой, даже повиниться хотел, но на завтрак девица не спустилась.

Решил, что устала, и по делам улетел.

На обед Вольха тоже не явилась.

Я заскрежетал зубами, усмиряя Аспида, готового молодой супружнице её место показать, но терпеливо проглотил бойкот.

Решил дать ей время одуматься, в себя прийти, и вновь делами озадачился.

Но и на следующее утро Вольхи было не видать.

— Где она? — Вейту к себе вызвал.

— В комнате сидит, — недовольно пробурчала прислужница, глаза от пола не отрывая.

— Она хоть что-то говорит? — прищурился, жадно выискивая хоть намёк, что Вейта обмануть захочет.

— Нет, — равнодушно повела голенькими плечиками прислужница. Она знала, как я любил красивое женское тело. У неё была восхитительная фигура: полная грудь, тонкая талия, длинные стройные ноги… И как меня возбуждали откровенные наряды, коих в этих землях не носили. Да и Вейта была из тех краёв, где женщины в платьях до полу ходили. И верх скромнее, грудь плотнее сокрыта, руки до запястья.

Но когда я ей показал комнату, с вещами из тех стран, где успел побывать, она взяла за привычку мой глаз радовать разными платьями. Не стеснялась, не смущалась… Ей и самой нравилось примерять всяко-разно. И ежели раньше я бы ценил смелость прислужницы, то сейчас её наряд показался вычурно наглым и не к месту откровенным.

— Мне её позвать? — без явной охоты уточнила Вейта.

— Нет. Проголодается, спустится… — отпустил девицу, оставшись в злом одиночестве за огромным столом в пустом зале.

«Проголодается!» — убеждал себя до ужина. Но как солнце стало клониться к горизонту, и до меня долетел запах из кухни, где над блюдами колдовала Шанура, не выдержал. Терпение лопнуло, и я ворвался к ней в комнату.

Вольха

По опочивальне бродила, руки заламывала, зябко за плечи себя перехватывала и вздрагивала от каждого шороха, страшась, что Аспид по мою душу и тело крадется.

Не отошла я от первой близости, не готова к следующей. И ежели плоть не болела, то страхи из головы так просто было не выгнать. Вот и пребывала в постоянном ужасе, мыслями не могла собраться, силами…

Может, это я так мягка телом и слаба разумом, что не выдержала первого сближения с мужем? Может, я, глупая, без причины сразу слёзы распустила, да на Аспида дурно подумала?

Раньше бабы… да что уж там, и боярские дочери, жены, и княжеские, насилию подвергались при каждой проигранной войне аль набега соседа. Они привыкшие были. Горько, тошно, но подобное часто случалось, вот и входило в правило. На то не роптали, проглатывали боль и дальше жили…

Правда, давно это было и только в неспокойное время. А мы уж боле века не знали войн и жестокости. У нас редкий мужик бабу свою колотил, насильничал. И ежели случалось — оно осуждалось, наказывалось… ежели жертва решится ссору из избы вынести да с жалобой к князю явится.

А может, у Аспидов так принято? Придавил, пар спустил — свободна! Без нежности, ласки, слова доброго.

Как животные спаривались.

У них тоже не особо с любовью, лишь на инстинктах, дабы потомство завести.

Ох, Велика Лада! Что ж это, мне досталось в мужья ЖИВОТНОЕ?!

Ох, нет!! Не готова я к подобному. Не по мне такие забавы. Не по мне такие отношения. Не выдержу я брака с чудовищем!

Как пить дать сбегу аль руки на себя наложу…

Мысль выпорхнула… Я испуганно взвизгнула, когда тяжёлая дверь со стуком распахнулась, а на пороге Аспид окаянный застыл. Зелёные глаза опасно сверкали, от него веяло яростью и опасностью. Точно хищник перед прыжком.

— Тебе разве не велено было спуститься? — вместо благодушного приветствия зло прищурился, ноздри прямого носа дрогнули.

— Вейта звала, — призналась тихо. Позорно зубами проклацала, не то от неописуемого страха, не то от холода.

— Так в чём дело? Недуг подхватила какой аль характер решила показать? — ощупывающе взглядом по мне пробежался, стопоря на самых постыдных участках, кои старательно прикрывала руками.

Нет, не была раздета. Вейта принесла наряд со словами: «Господин велел вам это надеть!».

Я два дня в ЭТОМ мучилась от холода, уж тела не чувствовала, время от времени в одеяло кутаясь, а тонкая ткань непристойного платья совсем не грела. От стыда, что такой открытый наряд на мне, нос страшилась из комнаты показать.

Лучше с голоду умереть, чем от стыда сгореть!

Думала, Аспид оставит меня в покое. Ан нет…

Неужто он такой монстр, что заставит меня ходить полуголой по крепости? Как прислужницу… а на ней такое платье, что у меня от смущения щёки каждый раз вспыхивали, как её видела.

— Я не голодна, — солгала, не моргнув глазом. Вернее, не сводя их с него. Таращилась и ждала броска Аспида, выплеска гнева… своей смерти.

— Два дня уже прошло, — напомнил, как давно я ни крошки хлеба во рту не держала. — Ты мне полудохлая не сдалась. А ну ступай вниз, — глухо прорычал Дамир.

Как заяц трусливый тряслась, но головой упрямо покачала:

— Нет! — судорожно края выреза платья на груди сомкнула плотнее, прикрывая непотребство. Аспид лютовал взглядом, желваки ходуном ходили.

Проследил за моим жестом… Глаза сильнее обычного полыхнули зеленью. Не то скрипнул зубами, не то рыкнул. В два шага подле оказался, пока я по стене спиной размазывалась, молясь, дабы смерть быстрой была.

— Мне не прекословят! — отчеканил ровно, но вкрадчиво. — И ежели велю выйти к столу, ты выполняешь! — без нежности дёрнул к себе.

— А разве я в неволе? — испуганно хлопнула ресницами, не веря ушам и еле с дыханием справляясь. — Жена…

— Нет, ты не невольная, но в Моём доме! — выделили значимо, давая понять, что прав у меня не боле, чем у гостьи. — А в обязанности жены, а на браке вы особливо настаивали, входит угождение мужу. Повиноваться, ублажать, почитать, слушаться, не перечить…

— Любить не заставишь! — не ожидая от себя, прошипела, еле сдерживаясь, дабы не плюнуть.

— А вот её-то мне не нужно! — Так же резко отозвался Дамир. Махом мои руки разомкнул, бесцеремонно уставляясь на грудь, кою тонкая ткань так облизывала, что соски бессовестно торчали, не скрывая моей голой плоти.

Я задрожала сильнее, рыпнулась было, да сильно за запястья меня удерживал Аспид. Рассматривал нагло.

Шумно выдохнул, будто ему под дых врезали и бросил в сторону… Вейте, топчущейся в дверях:

— Это ты ей платье это дала?

— Так вы же сами велели, — пробурчала прислужница, руки на боках уместив. — Мне показалась ей пойдёт: и цвет, и ткань, и пошив… Разве нет? — вскинув брови, наморщила носик, но уж больно тёмные её глаза лукаво поблескивали. — Вроде выгодно все её тощие кости подчеркнули…

— Прочь ступай, — отчеканил Дамир, опять на меня уставляясь.

Ох, и дурно мне стало от мысли, что деспот задумал. А что у него на уме было, и на лице ясно читалось.

Глава 9

Дамир

Ни на миг не поверил прислужнице.

Нравы в их краю куда вольнее тех, к коим Вольха привыкла. Характеры взрывнее, поведение свободней.

Не думала она о том, чтобы княжну для меня краше сделать. Чуял я в ней ревность и зависть, желание избавиться от соперницы.

Вот только просчиталась Вейта — алое платье невероятно шло Вольхе. А то, что смущалась жена, укрыться старалась — с непривычки.

Невдомёк ей, что для меня подобные наряды не в новинку. Стольких девиц встречал, в стольких одеждах, что никто на земле, окромя меня не видал. Разных во всём: и кожей, и цветом волос, глаз, телосложением, нравами, обычаями, повадками. Тихие, робкие, наглые, развратные, умные, глупые, красивые, простенькие…

Уж не ведаю, почему, но Вольха лакомством не для Дамира была, а для Аспида, и плевать ему на то, что худая и пугливая. Будоражила она его. Заводила… Дерзким взглядом, острым языком, лютой ненавистью и нескрываемым желанием сопротивляться.

Да, именно эта черта в ней особливо кровь мою горячила: сражаться с тем, кто заведомо сильнее, пререкаться, зная, что может прилететь смертельное наказание. Дура аль сама в кураже, пока не разобрать, но раз сразу не убил, значит играть с ней Аспид будет и дальше.

— Не смей, — нервно головой мотнула Вольха. В огромных глазах плескался ужас, кровь от лица отхлынула. Её упрямство улыбку вызывало и полнейшее недоумение. Неужто, не разумит, что Змию от её сопротивления ещё слаще?

— Не сметь «что»? — даже не ведал, на кой глумился. Когда пришёл ни мысли не было к близости принудить, но сейчас, в моих руках… тощий птенчик был такой трепетно-жалкий, что лишь подогревал аппетит у оголодавшего в миг Аспида. — Думаешь, я только и мечтаю, как тебя поиметь? — хмыкнул, с горечью ощущая, что жутко лукавил, ведь и правда хотел жену.

— Нелюдь, — процедила, опять дёрнувшись, словно полагала, что могла из моего хвата вырваться. — Что б тебя…

Сдавленно всхлипнула, когда в кольцо рук её зажал, да в себя впечатал.

— Что меня? — улыбнулся криво. Она продолжала меня пилить лютым взглядом, и я, дабы не показаться ещё большим чудовищем, решил спешно ретироваться. Но так, чтобы она не поняла, что я на грани на неё наброситься и опять снасильничать.

— Ужин стынет! — выпустил из объятий, но очухаться не дал. К выходу шагнул, её за собой утягивая.

— Я не голодна, — ещё пыхтела недовольно Вольха, едва за мной поспевая.

— Посидишь подле, ежели мне того хочется, — отрезал, торопливо соображая, взаправду, на кой её за собой тащил? Убедился что жива, и пусть бы дальше сидела в своей комнате, ежели так нравится!

За спиной гневной фыркнула жена, и я расщедрился на разъяснение:

— Не убудет с тебя, мне компанию составить, — зубами проскрипел, по ступеням спускаясь.

Уже внизу, в зале главной, рывком девицу к её стулу подтолкнул. А когда понял, что она и не собиралась по-хорошему уступить, насильно усадил, руками на плечи надавив:

— Сядь, — до своего места размашистым шагом прошёл.

Руки на стол водрузил, глазами обшаривая убранство. На столе уже ужин остывал. Шанури и Татуа, как всегда, накрыли столько, словно у меня гостей полный дом.

— Ешь, — проскрипел зубами, пригвоздив Вольху пристальным взглядом.

— Я же сказала… — начало было, но умолкла, опустив голову. На смиренность не походило, скорее… от бессилия, нежелания попусту ругаться. Как же она меня дико раздражала.

Ежели вначале купился на кроткий нрав, то опосля того, как её застал со Светозаром, больше не верил в её благочестивый образ воспитанной княжны. И смущение, когда увидел её в доме и пещере, лишь из-за непривычки, а не потому, что стыд девичий испытывала. И даже то, что невинна оказалась, моего мнения о ней уж не изменит! С характером жена досталась. Кровушки моей попьёт!

Уже начала… сначала взорвала терпение Аспида, а вот теперь есть отказывалась, дабы Дамира побесить.

— Ежели хочешь вернуться живой и невредимой домой через год, тебе придётся выполнять мои требования. Они у меня простые, но невыполнение, ослушание… вынудит и меня отказаться от своих обещаний!

— Думаешь, поверю, что ты меня живой собирался отпустить? — не подымая головы, вскинула на меня холодные глаза из-под бровей широких. — Ежели так продолжишь, либо порвёшь, либо сожрёшь…

Умная девка.

— Вот видишь, стало быть, усекла, что неугодных Аспиду он уничтожает, убивает, съедает… мучает. Не мне решать, что делать с жертвой, но меня не советую раздражать. Чем злее я, тем опаснее Аспид, — бросил вкрадчиво, приступив к трапезе.

Девица взгляд в тарелку перед собой упёрла и сидела молча. Меня не напрягала тишина, наоборот хорошо было, спокойно…

— Ежели до утра доживёшь, — минутами погодя решил немного молчание разбавить, — покажу тебе крепость. Расскажу, куда можно ходить, куда нет. А также решим, что ты будешь делать.

— А я не могу просто сидеть в комнате, дабы мы виделись пореже? — уточнила Вольха, чем вывела из себя.

— Ежели думаешь, что я горю желанием тебя созерцать с утра до вечера, не тешь себя такой надеждой. Мне всё равно до тебя!

— Тогда зачем? — заморгала часто, словно в растерянности пребывала. — Блажь? Просто, чтобы вернуть то, что родители обещали… — задохнулась предположениями. — Это же глупо… — помялась несколько мгновений. — Аль сердце тебе моё нужно? — шепотом обронила догадку.

Не ожидал от неё такого. Даже жевать перестал. Так резко вперил взгляд в жену, что она сбилась с мысли на миг:

— Занято оно…

— Мне всё равно, кем занято твоё сердце, Вольха. Мне не нужна твоя любовь, потому что это чувство мне чуждо, как и сострадание.

— Тогда зачем?

— Хочу.

— Я тебя ненавижу…

— Мне плевать, что ты ко мне чувствуешь, — вернул «любовь» с той же искренностью: — Главное, ублажай по моему велению и хотению, и год быстро пролетит. А там долгожданная свобода… — сам не ожидал от себя столько ядовитой насмешки.

— Так тебя вроде и ублажать не надобно. Ты же, как животное. Возжелал — взял.

— Это право не животного, а сильного, — покоробило такое замечание, хотя чего греха таить, сам на звериную похоть пенял.

— От животного человека отличает умение себя в руках держать и не кидаться на слабых. Нет чести в том, кто силу супротив заведомо его слабее применяет, — огорошила едкой мыслью, в коей была разумность.

— Так я и не кидаюсь. Ты жива, здорова, хотя порки заслужила, пока обжималась с княжичем. Аль я чего-то не понял? Пропустил? Нравы тепереча свободней стали, и замужние девки с кем непогоди могут любиться?

Вольха покраснела, рот открыла было, но так и выдохнула, явно слов не найдя.

— Вот и придумай себе за это наказание! Дабы я не переборщил, а то… душа у тебя ранимая, плоть слабая. Не то скажу аль сделаю, а ты и не переживёшь… Как я потом оправдываться перед батюшкой твоим буду? И Княжич твой любый роптать на меня станет. А так. Воротишься домой… Светозар у порога аль под окошком ожидать тебя будет, — растягивал слова, пристально следя за женой, — аль у дерева?.. Тебе же так боле нравится, верно?..

Обмолвиться о том, что задело меня их общение, негоже было. Слабость мою показывало. Но дорогА реакция Вольхи на то, что мне ведомо и о чувствах её трепетных, и о женихе из другого княжества, кто давненько пороги их дома обивал, желая заполучить княжну Грозненскую.

И о том, что видел их…

Пусть не всё слышал, но глазам доверять привык.

Вольха со Светозаром под ивой долго обжимались, шушукались, а до этого в доме княжьем княжнич за ней хвостом ходил, следил, момент поджидал, чтобы её заловить… И что важнее всего, а для Аспида раздражительней — она не против была!

А чутьё Аспида под стать звериному — не ошибался Змий на сей счёт… легко считывал эмоции людишек. Остро ощущал, потому и распирало его от неуёмного желания порвать княжича и проучить за то, что посмела сердце другому отдать!

— Видал, стало быть, — шумно выдохнула. — Ты прав, — кивнула в стол, — недопустимо то было, — в тихом тоне вина плескалась.

— И потому ему не отказала в разговоре наедине? — не ведал, что во мне так ревность сильна и слепа. И никак не ожидал, что признание Вольхи не маслом смягчит рану, а солью окажется. Терял я себя… А жена не понимала того, продолжала исповедь:

— Да, то, что не искала с ним встречи, оправданием не может служить. И то, что… — опять сглотнула, слова подбирая, — позволила в разговор утянуть… виновата. Не в лучшем свете выставила, но… клянусь, что ничего не было меж нами. И я… готова обещанное и родителями, и мной исполнить. Но не уверена, что хватит меня на год… ежели так и будешь… — запиналась на мыслях, — порвёшь скорее…

— А ты не провоцируй, и Аспид будет смирение ящерки на солнышке, — отчеканил как можно ровнее. Не думал, не гадал, что придётся объясняться с девицей. Не собирался упрекать и себя принижать, обиды выговаривая. И вообще, было, уже послать её хотел. Пусть в опочивальню шурует, да взгляд на вырезе её платья залип.

Забыла Вольха о стыде, смущении… руки под столом заминала, вот и открылся доступ к телу. Белоснежная кожа, коей солнце не касалось. Высокая, упругая грудь. Тонкая ткань так её облизала, что я всю красоту созерцал. И оголять без надобности, но руки чесались… огонь в животе зародился, кровушка буйно побежала.

— Из тебя ящерка… — явно мои непотребные мысли прочитала Вольха и зло запахнула вырез платья, скрывая от меня красоту своего девичьего тела.

Надоел бессмысленный спор и поливание друг друга нелюбовью.

Было рыкнул, чтоб немедля ушла, да Аспид первее меня до жены добрался. А когда я за рассудок человеческий удержался, смаргивая наваждение, Вольха уже распластанная на столе, повизгивала от ужаса.

Тонкая, вёрткая, а я меж ног её был.

Кровь лавой вены изжигала, во мне пожар бушевал.

Ох, и желал я девицу опять. Плоть крепко стояла, штаны натягивая, и нравилось мне держать Вольху в алчных руках. Дерзко и вольно оглаживать, кожу её нежную ощущать…

По ляжке ладонью скользнул под тонкой тканью платья, подбираясь к цели вожделенной…

— Пусти! — ещё прытче забилась подо мной жена.

Глава 10

Дамир

Шипела, бранилась, кулачками по мне колотила: отталкивала, всё крепче ненавидя и лютуя. Может Дамир бы и прислушался, отпустил, да только Аспид сильнее в похоти был.

А когда кулак жены по щеке и носу неприятно мазнул, с утробным рыком руки её над головой сомкнул, своей пленяя. Заголил по пояс, махом задрав подол платья, и взял с одного толчка, пока она исторгала проклятия и обещала кровавую смерть.

Бешеная жена у меня. Горячая, дикая… Как кобыла ретивая: характерная и лягающаяся. Даже укусить пыталась, но Аспида этим искусно заводила, и слёзы её скорее аппетит подогревали, нежели совесть пробуждали.

Сама виновата: сама его провоцировала. И пока не научится себя правильно вести со Змием, и мне его не обуздать.

Потому вколачивался всё быстрее уже в преддверии жгучего удовольствия, затмевающего разум и обращающего кровь в лаву. Толкался глубже, смакуя ощущения от соприкосновения с нежной кожей.

А внутри у Вольхи было тесно и влажно… так хорошо, что неуправляемым я становился, потому Аспид и творил непотребное. Таранил узкую плоть, входил глубоко, до предела… уже на грани извержения. И стоны девицы подстёгивали к этому. Не орала уже — всхлипывала, свои губы кусая да глаза прикрывая аккурат с каждым моим толчком. И даже не замечала, что не держал её руки боле. Одной в меня вцепилась, почти пальцами в кожу впиваясь, другой — в край жалобно поскрипывающего, стола.

А я любовался, смотря на её лицо раскрасневшееся, на грудь юную, упругую, качающуюся в такт моего безумия…

О, боги, как меня трясло от алчного желания. Хотел познать её на вкус… Так хотел, что не выдержал — дёрнул в стороны ткань.

От восторга созерцать полную грудь с розовыми дерзко торчащими сосками, требующими ласки, чуть не задохнулся. Накрыл ладонями, сжал, проверяя наощупь упругость, и меня пронзило острым удовольствием.

Качнулся в жену ещё пару раз и, изливаясь, замер. Блаженство по телу сладкой волной прокатывалось, на смену ему опустошение и лёгкость приходили. Закрыв глаза, смаковал ощущения… но недолго. Когда человек во мне сильнее стал, я с досадой осознал, что вновь девицу силой взял…

Вольха

Я его ненавидела!

О, как же я его ненавидела!!!

Люто, всей душой, аж сердце выпрыгивало из груди, и трясло крупной дрожью.

И всё же Дамир — животное… похотливое и жестокое. Принудил… взял прямо на столе, не страшась, что челядь войдёт. И ничто этого буйства не предвещало, ведь мирно трапезничали, говорили по сердцам… Откуда безумство? С чего вдруг набросился?

Проучить, показать, кто в доме хозяин, а мне моё место?

Чуть на пол не рухнула, только Аспид меня в покое оставил. Отошёл в сторону, надсадно сопя и одежду на себе оправляя.

А я едва за край стола держалась: в ногах слабость, в теле странное волнение, точно лихорадило меня. Глянула на чудовище с ликом человека, и такое отчаянье и злость накатили, что схватив со стола нож, бросилась на проклятущего Змия, мечтая его наглую и самодовольную морду изувечить.

Увернулся он. Лениво так, не особо заморачиваясь, рубаху в штаны запихивая.

Не ожидала такого манёвра. Нелепо пролетела мимо Аспида. А запнувшись за свои же слабые ноги, распласталась близ стены, злые слёзы глотая да нож выронив — он с гулким звоном по каменному полу прокатился, и как назло в сторону мужа.

Дамир придавил клинок сапогом.

— Не позорься, — голос его хоть и прозвучал ровно, но словно лезвие по камню чиркнул. — Ты же княжна! Жена Аспида! Где достоинство? Воспитание? — издевался с таким спокойствием, что ещё горше стало. Аспид брезгливо покосился на меня: — Подбери себя с пола и ступай в опочивальню! Завтра чтобы спустилась к завтраку, и ежели ещё раз посмеешь на меня с ножом кинуться — пожалеешь, — добавил со скрипом зубов. — Лучше не провоцируй! Ежели ещё ума не растеряла окончательно, смекнёшь, что Аспиду твоё сопротивление только и нужно!

Речь его странной была, но холодный пол и, правда, мои дикие порывы остудил.

— Как прикажите, господин, — мой тон полон яда был. Ещё потряхивало от пережитого, но я сыскала силы. Поднялась, на Дамира не глядючи. С гордым видом распахнутый вырез на платье сомкнула, грудь скрывая, и, шелестя подошвами тонких сандалий, к коим до сих пор привыкнуть не могла, по ступеням наверх поспешила.

В комнате закрылась на ключ, прижалась спиной к двери и съехала на пол, непривычно чувствуя мерзость между ног. Даже всхлипнула вновь, пеняя на судьбинушку, но мигом погодя вздрогнула от стука:

— Госпожа, вам помощь нужна? — коверкая слова, уточнила прислужница. Уж кого-кого, а её видеть не желала, потому, смахнув с лица слёзы, коротко бросила:

— Нет! — хотя отмыться от грязи, кою ощущала на себе и в себе, хотела как никогда. Запруденным взглядом по опочивальне блуждала, пока он на окне не остановился.

Не хочу терпеть боле Аспида и его насилия!

Сбегу!

Преисполненная новой, воодушевляющей мыслью, бросилась к окну. Распахнула, пуская в комнатку свежего вечернего воздуха. Выглянула, оценивая высоту… Два поверха точно!..

Ежели прыгать — убиться можно, а вот… Ноги и руки первее мысли среагировали. В два шага подле ложа оказалась, сорвала простынь, одеяло…

Дамир

— Будь проклята эта светлоокая ведьма! — процедил сквозь зубы, стоя на одном из каменных выступов своей башни.

За окном разыгралась непогода. Сверкали молнии, небеса ворчливо рокотали, и накрапывал дождь. Настроение было под стать подбирающемуся ненастью. Я рвал и метал… Вёл задушевные беседы с Аспидом, искренне негодуя, почему Вольха ему приглянулась? Всё больше соглашаясь, что он играл с ней…

Но ежели так, всё равно не к добру. Игры Змия для игрушки плохо закончатся, а я вроде как обещал княжну не позднее, чем через год вернуть.

Нет, мог и забрать слово, сославшись, что она условия не выполняла.

И вообще не оправдываться!

Аспид я аль нет?!

Вот только к себе приволок не для того, чтобы убивать… Если не она, то кто? Кто мне может лучше подойти, нежели не существо, с кем сердце делил? Только на это и уповал… Что наша кровь за это время перемешалась. Девка крепче стала, а, стало быть, ей от меня родить проще, чем другим, в коих даже семя не приживалось.

Я же не требовал со мной до конца жизни быть да в семью крепкую, счастливую играть. Всего год! Один год взамен тому, что я часть себя ей отдал. Разве велика цена за спасение её жизни?

Неблагодарный люд!

А себе впредь зарок дал и другим, ежели будут наследники, мудрость Аспида передать: никогда боле людям таких щедрот не отваливать! Трусливые, мелочные, алчные, лживые.

И до того опять разолился, что с выступа шагнул, даже одежды не сняв. И только приняли меня удушливые объятия ветра, Аспид вырвался на свободу и крылья расправил.

Мой остров!

Дикий остров, где скалы сменяли поля, густой лес, вновь поля и песчаные барханы. Он омывался большой водой, названий у коей было множество. Куда ни полетишь, обязательно встретится люд на берегу по другую сторону воды. И у каждого народа для неё своё имя.

А вот остров только мой!

Моя вотчина, где не боялся за свой дом. Где врагов мог уничтожить, ещё на подходе… Его заприметил ещё мой прадед. Он-то и решил, что это самое лучшее место для логова Аспида!

И, конечно же, начал строить крепость. Не сам, но умельца сюда приносил и ему в помощь для возведения пару десятков крепких рук.

Отец продолжил, ну а я завершил.

И даже ежели по окончанию кто-то из работников желал остаться, я этого не позволил.

Мой дом, моя крепость!

Не готов к жизни в обществе.

Мне не нужно общество!

Вейта. Такие, как она, в моей жизни часто мелькали. Их было много, имён уж и не вспомню.

Шамиры и Татуа вполне хватало. Они полезные и тихие — Аспида не раздражали. Потому мы уживались, а вот жена… Её хочу то сожрать, то облизать, то поиметь, то придушить… Она сводила меня с ума. Упрямством, злостью, лживой скромностью, напускным целомудрием…

Мысль испарилась, когда я в подкрадывающейся темноте ночи меж деревьев редкого леса силуэт увидал. Это была не обычная дичь… человек! И судя по хрупкости стана…

ЖЕНА!

В мгновение ярость накатила.

Аспид огнём полыхнул, освещая лучше землю… И, конечно, глупая человечишка испуганно за густыми деревьями схоронилась. Я сделал круг, обманывая её надежды, что не приметил… И когда вновь движение засёк, обрушился, уже на земле принимая лик человека и через пару минут бега, настиг свою жертву.

Вольха

Дождь колотил всё яростней. Под ногами чавкала земля, и было до невезучести скользко. Ещё и Аспид, как назло, появился, но вроде не приметил. Мне бы добраться до люда… а там я упрошу мне помочь.

Сжав зубы и подобрав подол, липнувший к ногам, без оглядки мчалась по лесу. Сердце едва из груди не выпрыгивало, волновалась жутко, продрогла шибко, но упрямо бежала прочь…

А потом аж дух вылетел, когда меня точно тараном сшибло. Кто-то тяжёлый, сопящий. Вмял меня в землицу мокрую да так, что едва не захлебнулась грязью.

— И куда это ты собралась? — зло прошипел Дамир, меня больно схватив за волосы на затылке. — Прогуляться решила? — с чавком приложил лицом в грязь.

Задохнулась от неожиданности, было забилась под ним, да Аспид быстрее и сильнее был. Крутанул меня к себе лицом, продолжая в грязи топить:

— Дура настолько, что не страшит смерть? — отчеканил, гневно сверкая глазами.

— Не страшит! — зло процедила. Не собиралась на милость врагу сдаваться. Не покажу, как боюсь его. Не выкажу слабости перед чудовищем! — Лучше сдохнуть, чем тебя терпеть, — выплюнула ненависть свою.

— Что, и свояков не жаль? — его тоже от бешенства распирало. — Так плевать на мать и отца?

— А они-то причём?

— Думаешь, я им за тебя новую повинность не повешу?

— Это подло, — змеёй прошипела Вольха, — спрашивать с детей за долги родителей и мстить родителям за поступки детей.

— А как по мне, полезно! Дабы неповадно было.

— Ну и гад же ты!.. — аж задохнулась от негодования. — Аспид треклятый! — налилась лютой злобой. Забилась под ним, неистово затрепыхалась.

Да он мою дикость в раз оборвал. Руки мои заловил. Над головой скрестил, своей пленяя и яростно сопя, свободной по ноге моей обнажённой шариться стал… Грубовато тискал, без нежности мял, до промежности добираясь.

— Ненавижу! — взвыла в лютом горе. Укусить попыталась, да это его лишь пуще распаляло. Вот уж и плоть его в меня направленная кожу обожгла.

Было завопила я, как наяву чувствуя боль от его вторжения, но тут вспомнила слова Дамира: «Аспиду любо, когда отбиваешься!».

И тогда вместо истошного крика, сжала губы, от бессилия отчаянье глотая. Застыла, удерживая себя от сопротивления.

Зажмуривалась, не в силах видеть пыхтящего надо мной Аспида…

Уж готовилась к насилию. Секунды отсчитывала, но ничего не случилось…

Дамир тоже застыл, а ещё, мгновение погодя, мои руки свободными стали.

Неверующе веки разомкнула, не зная, ждать расправы аль нет.

— Ума набралась? — Аспид на ноги встал, во всей обнажённой стати, и я от стыда созерцать мужчину в таком виде, взгляд отвела:

— Совет вспомнила…

— Это хорошо, стало быть, дольше продержишься, чем уж было решил.

Так резко взмыл, оглушив хлопком крыльев, что меня от страха опять в лужу бултыхнуло. Не успела толком выбраться из грязевой каши, меня Аспид, точно куклу соломенную, лапами схватил.

Глава 11

Глава 11

Вольха

Моя душа едва из тела не выпорхнула. Так страшно было, что с жизнью уже попрощалась. Не то взвизгивала от ужаса, не то стонала в полуобморочном состоянии:

— Пусти. Пусти! Пусти!!! — чуть голоса не лишаясь. — Пусти!!!

Вроде просила… да не ожидала, что чудовище меня взаправду отпустит.

Когти разжал, паря прямо под облаками, и дал свободы с высоты своего полёта…

Вот тогда душа на мгновение точно покинула тело.

Пустота и темнота ослепили, оглушили… Ненадолго — в следующий миг в голове раздался гулкий бой одичалого сердца, я поперхнулась глотком воздуха, уже распахнутыми глазами на землю таращась.

Чёрный покров стремительно приближался, я всё четче различала внизу лес, крепость… даже силуэт хищного зверя, крадущегося по краю поля…

И когда я уже простилась с жизнью, а сердце вновь пробило оглушающий удар, спасительная темнота меня накрыла.

А может это сама смерть моё тело в холодные объятия поймала…

Но нет!

Очнулась уже в чужой опочивальне, едва освещённой парой толстых свечей в массивных подсвечниках.

— Ванну набери погорячее, — голос ненавистный велел. Звучал, словно из-под воды, на него и среагировала. Из темноты вынырнула в неприветливую явь.

Вейта на меня покосилась недовольно, сверкнула чёрными глазами и с едва заметного поклона удалилась выполнять поручение господина. А я села, запоздало понимая, что продрогла так сильно, что уже зубами клацала. И я не на постели.

На полу!

На ковре меж стеной и огромным ложем в просторной комнате. Очень… просторной. Да что уж там, такой огромной, что сразу взглядом и не охватить. И дивная расстановка, закруглённые стены с тремя окнами, точно сквозными дырами от пола до потолка, и ближайшее распахнуто было, позволяя ночной прохладе комнату заполнять.

Уютно, несмотря на мрачность и прохладу, коя от камня веяла.

Видимо, потому меня Аспид на постель и не уложил: грязная, мокрая… Для коврика сгодилась, но не для чистого ложа.

Что б его…

Зло взяло. Руками за плечи себя обхватила и спиной к стене прижалась, уставляясь с презрением на ненавистного супруга.

— Ещё раз попросишь тебя с высоты отпустить — отпущу! Ловить не стану, — повисшую в комнате тишину ровным тоном нарушил злобный Аспид.