Серебряная куница с крыльями филина

1. Агентство Ирбис

–

Пётр Андреевич, спасибо, что Вы меня сразу согласились принять! – посетитель совершенно явственно волновался. – Я в такой страшной тревоге и растерянности… Я, понимаете, совершено не по этому делу. Никогда не сталкивался с подобными вещами, не знаю, что предпринять. Я убежден – надо срочно действовать, но как? Я инженер, я любую машинку починю, от зажигалки до монитора, но такое! А Вы юрист. Вы ведь юрист дипломированный, а не только этот… как его…

– Частный сыщик? – рыжий парень с густой шевелюрой и ржаными усами, в чёрной спортивной рубашке и серых брюках, засмеялся. Веснушки запрыгали на его щеках, весёлые серые глаза с пушистыми ресницами округлились, брови сделались домиком.

Посетитель сидел в приёмной агентства под названием «Ирбис», протянув ноги к печке. Перед ним была именно печка, а не камин, и её чугунная дверца излучала сухое тепло. Это было очень приятно в такой холодный осенний день, и хозяин, он же бывший следователь Пётр Андреевич Синица, взял да отворил дверцу совсем. Пламя загудело, отразившись в зеркале с деревянной рамой. Отблески заплясали на фигуре барса из бронзы на письменном столе и стёклах больших книжных шкафов, расположенных от него по левую руку. Синицинская рыжая шевелюра засветилась колдовским нимбом.

В приёмной было полутемно. Горела только настольная лампа со стеклянным зелёным абажуром.

– Подождите, Сева. Можно, я Вас Севой буду называть? Я всё-таки постарше, мне за тридцать, а Вы вместе с кем-то из маминых школьных, то есть я хочу сказать,

с детьми её школьных, МИЭМ кончали? Мама позвонила, и я время назначил. Успокойтесь! Положите вот тут на столик свой портфель и расскажите всё по порядку.

– Точно! – посетитель, прижимавший к сердцу объёмистый портфель с блестящими замками, рассеяно воззрился на свои руки, шумно вздохнул и опустил его на пол. Настоящий верзила, с широкими плечами и мощной шеей спортсмена, на голову выше своего визави, сидевшего в кресле, он был чисто выбрит и одет в добротный синий костюм. Весь его ухоженный вид, красивый галстук, даже вышеупомянутый дорогой и модный портфель совершенно не вязались с несчастным выражением длинноватого лица с крутым подбородком.

– Пётр Андреевич, тут такая петрушка. Мне двадцать шесть. У меня два друга есть. Один – Вовка, это он из МИЭМА, его мама, слава богу, меня к Вам послала, а то я… Ну да ладно. Вот. А другой – Пашка. Он сейчас за границей. С ним мы в школе учились. Ваша мама как раз в Мюнхен улетала, да… Сплошные мамы… Но с Вовкиной – тётей Ирой и Катериной Александровной всё в порядке, а у Пашки Мухаммеда мама пропала! Просто так исчезла без следа. А он в Базеле и ничего не знает ещё. А я не знаю, как быть… И объяснить даже нелегко – никто не верит. И навредить я боюсь…

Злосчастный Сева почувствовал, что запутался, и в отчаянии махнул рукой.

– Стоп, – Пётр Синица, давно переставший смеяться, приподнялся и положил руку ему на плечо, – Сева, Катерина Александровна – моя собственная мама, Ира – её подруга, мама Вашего одноклассника Вовы. А Мухаммед?

– Мухаммед – Пашка Мухаммедшин. Его мама – Эрна Александровна. Вот она и пропала. Я сейчас, Пётр Андреевич. Извините. Я уже собрался. Я расскажу.

Севка Польских и Мухаммед отучились вместе с первого по десятый. Они сидели на одной парте, делали вместе уроки, ездили к Севке на их дачу, Севкин папа брал ребят на рыбалку, возил на машине на Селигер. Пашка ночевал иногда дома у Севки и лопал там с удовольствием свежие щи с бородинским хлебом, а на второе домашние котлеты с обязательным картофельным пюре и квашеной капустой.

Младший Польских с предками был в хороших отношениях. Папа инженер-строитель и мама – заведующая районным детским садом не особенно наседали на парнишку. «Да что я там забыла в этой школе?» -говорила мама, пропуская очередное родительское собрание. Впрочем, сын вполне пристойно учился и обычно огорчений не доставлял. Севка с удовольствием смотрел по вечерам с «папкой» хоккей, помаленьку канючил, чтобы выпросить у «мамули» денежку на кино, кафе, а потом и на электронные штучки, охотно трепался на тему «а что тебе подарить на день рождения, сыночек?» или «джинсы хочешь? Пойдём, померишь!» Но с любой своей передрягой он бежал скорей к Мухаммеду.

А у Мухаммеда не было ничего. Бог ты мой, какие там квартиры-дачи-машины? Они жили в огромной коммуналке в комнатёнке, выходящей окнами во двор-колодец без единого деревца. Сразу за дверью за ширмой помещалась узкая Пашкина кровать, покрытая шотландским пледом. Над круглым столом висела лампа с вовсе уже не модным оранжевым абажуром, но маме нравилось, и она не хотела её менять. Слева всю стену занимало чёрное лакированное пианино фирмы Шрёдер и большой коричневый шкаф, слегка отодвинутый вперёд, потому что за ним мама на ночь раскладывала кресло-кровать. Пашкин велосипед висел на стене в коридоре. Там же стояли две пары лыж – до седьмого класса – мамины подлиннее, Пашины покороче, а потом уж мамины, как и были, Пашины – подлиннее.

Да, тот, кто приготовился услышать историю о родителях алкоголиках, ошибся. У «Мухаммедов», правда, не было ничего, зато у Паши была Мама.

Сева в этом доме про папу ничего не слыхал. Он с удивлением осознал, что до сих пор понятия не имеет, что у них стряслось. Были они женаты, нет ли? Если папа умер, он бы, наверно, знал. Во всяком случае, единственная роскошь в комнате – деревянные чешские застеклённые полки – принадлежала маме. В бывшем барском особняке, переделанном в доходный дом, сохранились высоченные потолки, они и позволяли иметь эти книжные трёхметровые стеллажи. Здесь в два ряда стояли диковинные книги на трёх языках. Тут можно было увидеть академические собрания сочинений классиков, поэтов серебряного века, античные трагедии, а рядом любимых маминых англичан – Диккенса, Теккерея и Шеридана, Филдинга, Мэриотта, Вальтер Скотта и Голсуорси.

Бальзак, Стендаль, Мопассан, Бомарше, Гюго и Мольер – на французском, немецкие и австрийские прозаики – на немецком, книги по истории искусств, философы, историки – Карамзин, Соловьев, Тарле, даже Иловайский в твердых хороших переплётах радовали библиофильский глаз.

Отдельно несколько полок занимали сочинения Фрейда и Юнга, Шарко и Бехтерева и многих, многих других. Тут уже полно было толстых специальных сборников – трудов Академии Наук, авторефератов диссертаций, научных статей, отчётов и докладов конференций.

Севка в детстве имел весьма отдалённое представление, чем таким занималась Пашина мама. Точно врач. Определённо, работала она одно время в больнице – когда Севин папа болел, ей звонили, спрашивали совета. Но тогда он – шалопай, подросток – мало что понимал. Папу оперировали, и вроде всё обошлось. Нет, он помнил – это были «мужские дела», потому его – мальца никто в известность ставить и не спешил. А потом настали новые времена, и Эрна Александровна стала где-то консультантом.

– Они, знаете, Пётр Андреевич, очень, очень скромно жили. Но Пашка всегда в выглаженной рубашке и брюках со стрелочками ходил. А мама его… Я Вам тут фотографии принёс, сами увидите. Только помню, однажды разговор взрослых слышал, это на выпускном было, и родители пришли нас поздравить. Она шла с букетом цветов, а в стороне целая группа из класса «А» стояла. Мы-то «бэшники» были. Да, так вот. Мужики на неё смотрят, и один говорит: «Это доктор Мухаммедшина, я её знаю. Интересно, не намазана, не расфуфырена, вовсе не красавица, а все обернулись!» А другой: «Нет, она подкрашена, но в самую меру. И одета со вкусом. Элегантная женщина!».

Он покопался в портфеле и вынул пачку фотографий, затем выбрал из них одну. На ней была изображена женщина среднего роста лет сорока пяти в светло-сером английском костюме. Не толстая, не худая. Густые пушистые слегка вьющиеся тёмные волосы с несколькими высветленными прядками аккуратно подстрижены. На ногах изящные туфельки на небольшом каблуке. В руках вместо дамской сумки – кейс. Серьги, три тоненьких цепочки на шее, что ещё? Да ничего. Ничем непримечательное лицо. Действительно, не красавица. Вот только глаза – большие, спокойные, умные совершенно медового цвета. Необычные какие глаза! Господи, и на кого-то страшно похожи!

– Так, Сева, это правильно. Вы мне обязательно о них всё подробно должны рассказать. Каждая мелочь может пригодиться. Мы потом ещё раз с помощниками к этому вернёмся, если, конечно…

– Что, Вы думаете, её нет в живых? – помертвел молодой человек и привстал со своего места.

– Да нет, господь с Вами, если она просто скоро сама не найдётся! Слушайте, мы ещё до главного не добрались. Что стряслось-то?

– Ну, понимаете, года три назад у Эрны кто-то умер и комнату ей оставил. Да не здесь, а в Питере. Вот они две эти комнаты продали, своих денег добавили, ещё призаняли и купили двухкомнатную хрущёбу. То-то радости было! Кстати, Пашка тогда уже кончил университет, у Эрны Александровны очень много работы стало, оба начали часто по командировкам ездить. Она медик, доктор наук, долго работала урологом. А потом стала специализироваться на сексопатологии. И вот, знаете, теперь я у них стал иногда ночевать, да не один… Тут такое дело. Я до сих пор с родителями живу. Мы с Зинулей решили: можно, ясное дело, снять квартиру, я хорошо зарабатываю, она тоже, но уж лучше мы подождём пару лет, а потом поженимся и свою купим. Поэтому мы откладываем.

– Сева, а Зина это…? – движением руки остановил его Пётр.

– Моя девушка, её Зина Горошек зовут. Я вижу, Вы уже улыбаетесь. Все улыбаются! Самое интересное, она, правда – горошек. Маленькая такая, мордашка круглая, но палец в рот не клади! У неё свой косметический салон, она врач-косметолог. Ну, по правде говоря, не салон, а салончик. Она там днюет и ночует, всё сама и каждую копейку для дела бережёт. Вот я Вам сейчас фотографию покажу! – Сева вытащил солидный бумажник и открыл его. На плотном кусочке фирменного картона, вставленного в пластиковое окошко, весело улыбалась очаровательная курносая девушка с великолепным цветом лица. Сева с гордостью поглядел на фото, затем бережно его спрятал и снова заговорил. – Словом, когда Мухаммедов зимой в Москве нет, мы обычно живём у них. Летом-то у Зинули дача. Сами понимаете, мы у Мухаммедов всё знаем – я и Зинуля. С другой стороны, и квартиру, когда надо, всегда на меня оставляют – цветы полить, за почтой следить ну и т. д. Ключи запасные тоже у меня. В этот раз вот что получилось: Пашка уже полгода в Швейцарии, у него отличный английский и немецкий, он там работу нашёл, у него контракт на два года. Мы договорились, что «ответственным по маме» остался я. И уж если что, Эрна сразу ко мне. С компьютером тоже я помогаю, она нормальный пользователь, но, если что посерьёзней, мне всегда звонит. И теперь я для неё должен был кое-что по статистике инсталлировать, ей для работы надо было. Ну, как всегда, условились ещё раз созвониться заранее, подтвердить, что у нас обоих нечего не изменилось. Я и звоню – никто не подходит. Домой – никого. Мобильный – не отвечает. На работе то же самое – никто ничего не знает. Коротко говоря, я обзвонился, начал очень беспокоиться и, наконец, просто сам пришёл. Ключ, как я уже сказал, у меня есть.

А дома всё в полном порядке, всё на своих местах и, как всегда, блестит и сверкает. Только видно, что цветы не поливали денёк-другой. Вот и всё. Что делать? Ну, я ушёл! – Сева замолчал и нахмурился. Пётр внимательно смотрел на него и ждал продолжения. – С тех пор прошла неделя, Пётр Андреевич! Я всех, кого мог, опросил. Сами понимаете, навёл справки, куда в таких случаях обращаются, если человек пропал. Нигде её нет, а в милиции говорят – взрослый человек имеет право Вам о своих планах не сообщать, Вы ему никто! Рано ещё подавать заявление. Вот так. Я пока Паше не звонил, потому что он… Но это другая история.

Молодой инженер торопливо рассказывал о случившемся. На его лице отражалась тревога и огорчение. Но вдруг лоб его разгладился, и на губах появилась улыбка.

– Я все – Мухаммедов, Мухаммедов. А Пашка говорил, что маму в школе дразнили по-другому. Ее там Мухой называли. И понятно – девочку как-то не с руки Мухаммедом, – поднял он глаза на Синицу и примолк.

Директор «Ирбиса» тоже помолчал. А потом кивнул.

– Хорошо, я понял, – мы сейчас паузу сделаем, так как наши с Вами сорок пять минут истекли. Я должен заняться другими неотложными делами, а с Вами дальше ребята поработают. Я у нас – «начальник конторы», а сейчас придут мои ассистенты. Они всё запишут, Вы оставите свои телефоны, и мы договоримся о следующей встрече. Да, имейте в виду, заявление в милицию у Вас всё равно не примут. Нужен запрос с работы. Ну, это мы всё позже организуем. А от Вас нам требуется сначала поручение и доверенность.

– Так, значит, – „Муха»? – переспросил Синица в заключение. – Ну что же, так дело и назовем. Внятно и лаконично. Ничего лучшего не надо.

Пётр Андреевич встал, пожал Севе Польских руку, повернулся было, чтобы уйти, как вдруг спросил.

– Ваша Зинуля какого, Вы сказали, роста?

– Я… нет, не сказал. Она маленькая очень, метр пятьдесят два, а что? – изумился Сева неожиданному повороту разговора.

– Э, разве это маленькая! Горошек, говорите? – он улыбнулся.

В это время лёгкий скрип двери и хлопанье крыльев заставили вконец растерявшегося Севу оглянуться. Из глубины приёмной к нему кто-то шёл… нет, шла! Вот же юбка.

Девочка лет десяти в клетчатом платье с белым воротником мелкими шагами направилась к нему, приветливо улыбаясь. На плече у неё, как ни в чём не бывало, сидел пёстрый попугай Лори и вертел головкой с желтым крючковатым клювом. Настольная лампа и пламя печки освещали хорошо только небольшой круг. Девочка заговорила, попугай щёлкнул клювом, крупное полено распалось с треском на угольки.

Когда Сева Польских снова повернулся, «начальник конторы», как и полагается «неуловимому сыщику», исчез. Девочка выговорила несколько слов, которых он не расслышал, но она уже стояла в круге света и протягивала ему руку. Всеволод всмотрелся. На него глядело вполне взрослое маленькое миловидное личико в облачке белокурых волос.

– Здравствуйте, я помощница Петра Андреевича Лукерья Костина, можно Луша, – услышал он.

– Лукер-р-р-рья, кр-р-р-р-асные пер-р-рья, пр-р-р-роверь, пр-р-роверррь, – вдруг отчётливо протрещал попугай и смолк.

2. Доктор Эрна Мухаммедшина. Прием

У Петра Андреевича Синицы с утра была деловая встреча, закончившаяся ко взаимному удовольствию сторон. Клиент рассыпался в благодарностях, жал ему руку и лепетал.

– Слушайте, это отлично, что Вы мне настоящее завещание нашли! Но главное, я так рад, что это не она… Это было бы для меня… ну, Вы понимаете!

И переходил на свистящий шепот. Наконец он иссяк и вручил директору «Ирбиса» гонорар. Ему непременно хотелось это сделать самому и непременно наличными. Клиент еще раз поблагодарил, раскланялся, и Петр остался один.

Он не любил возиться с дензнаками. Но ничего не поделаешь. Ему удалось только выговорить себе евро в качестве платежного средства. Теперь Синица упихивал толстый красивый конверт с тиснением и фирменным логотипом заказчика во внутренний карман пиджака. За этим занятием и застал шефа его ассистент Олег Майский, пришедший обсудить текущие дела и распоряжения.

– Петрус, что там у тебя? Не влезает? Так засунь в стол!

– Шалишь, в стол. Тогда уж в сейф, но вообще ты прав, какая-то ерунда. Это мы денежку за дело о завещании для Коростылева получили. И раз ты здесь, то положи, пожалуйста, весь «миллион» на валютный счет конторы. Сам Коростылев еще приглашает нашу бражку в Зеленоград на дегустацию.

– Хорошее дело! – одобрил его слова Майский. – Приятно иметь дело с ресторатором. Это тебе не сексопатолог.

– Ты хочешь сказать, от сексопатолога дегустаций не дождешься? Можно попробовать, если ты настаиваешь, только вопрос в том, что именно. Олег покраснел как девушка, замахал руками и Синица, смеясь, замолчал. Тогда Майский снова заговорил.

– Кстати, шеф, как я понял, мы за дело этого Севы беремся без разговоров. Он же «блатной»! Его к тебе знакомые послали?

– Ты что это придираешься с утра? – удивился Синица.

– Луша вчера закинула невод и не нашла на него ничего. У нас нет на этого Севу никаких противопоказаний. И знакомым помочь тоже святое дело! А то сразу – блатной!

– Петя, я шучу. Я что хотел сказать: я все кивал с умным видом, когда мы это дело между собой предварительно обсуждали. Ты тоже сейчас веселишься как знаток. А я, честно говоря, понятия не имею, что делает такой врач. Как он работала, эта Эрна?

Крупный мужчина в светлом плаще подошёл к неприметному серому дому, толкнул тяжёлую дверь, вошёл в вестибюль и оглянулся.

«Тут должен быть вахтёр. Или, или регистратура. Это поликлиника, в конце концов, или… Опять – или. Заклинило меня на этом «или»! А потому что нервничаю. И стесняюсь безумно. Как я ей расскажу? Господи, да ещё женщина! Хорошо, хоть не молоденькая… Костя сказал, ей должно быть за сорок. Он откуда-то её давно знает. Э, стой! Вот сразу два лифта, а рядом таблички. Ага: «Консультация «Ариадна». Доктор медицинских наук Э. А. Мухаммедшина. Третий этаж. Он вызвал лифт. Где-то наверху закряхтело, и мужчина в ожидании кабины постарался взять себя в руки. Он снял большие роговые очки и протёр стёкла.

В сыроватом пустом вестибюле было пусто, чисто и тихо. Суматошный сентябрьский осенний день, ветреный и промозглый, с бесконечными телефонными звонками, расписанием занятий, обсуждением «нагрузки» преподавателей, конференций, диссертаций подчинённых и результатов зачисления студентов на первый курс остался, наконец, позади. Он пригладил седоватый ёжик волос над выпуклым лбом и скомандовал своему лицу принять независимое и спокойное выражение. Из лифта он вышел уже решительным шагом, откинув голову назад.

Перед дверью с табличкой «Ариадна» мужчина остановился, достал конверт, на котором наискось синим фломастером была начертана цифра семь, опустил в прорезь на манер почтового ящика и позвонил.

Через несколько минут дверь отворилась. Пожилая маленькая медсестра поздоровалась и, ни о чём не спрашивая, проводила его в небольшую комнатку-предбанник, в которой кроме стула, вешалки, откидного пюпитра для письма и ещё одной двери напротив не было ничего.

– Раздевайтесь, пожалуйста, и подождите. Вас вызовут, – вымолвила она и оставила его одного. Щёлкнул замок.

– Эрна Александровна, Вы просили напомнить!

Ладный брюнет небольшого роста вошёл в кабинет и затворил за собой дверь. Женщина, сидевшая в глубине комнаты за письменным столом, оторвала глаза от компьютера. Над дверью на небольшом табло высветился номер шесть.

– Да, Эдик?

– Я говорю, Вы просили напомнить про «седьмого». Он пришёл, это тот самый ректор от Константина Антоновича. Сейчас у Вас «повторница» девушка, а потом он.

– Эдик, ты с ума сошёл! Ты бы ещё его по имени отчеству назвал! Ради бога – полная анонимность!

– Да я его и ведать не ведаю – имени-отчества. Надо же мне пациента как-нибудь назвать? Константин Антоныч тогда при мне Вас просил, вот я и… да Вы не беспокойтесь! Его сестра в «одиночку» проводила. Оттуда он прямо к Вам.

– Хорошо. Пусть заполнит опросный лист и выберет себе имя. А мы с тобой после «шестой» делаем перекур. Скажи Рае – мне чай и бутерброд с сыром. Ну и себе…

Эдик, молодой практикант, окончивший недавно ординатуру, растворился за одной из дверей, ведущий в просторный кабинет, а Эрна Мухаммедшина на минуту прикрыла глаза.

«Что-то сегодня голова чумная. Болит? Нет, скорее, кружится. И устала. Ну, ничего. Ещё только три человека. Из них два «повторника». С ними всегда легче. Последний – вообще одно удовольствие, у него всё налаживается, в следующий раз пусть приходят вдвоём, и вообще сделаем перерыв! И «шестая» – тоже не страшно.»

Эрна щёлкнула мышкой, проглядела пару таблиц и удовлетворённо вздохнула.

– Так, эта даже под своим настоящим именем, зовут Ритой, не стесняется, значит уже полдела.

Эрна нажала кнопку, табло засветилось зелёным цветом: «следующий!», и в комнату, улыбаясь, вошла тоненькая девушка в джинсах.

3. Свидетельница Зина Горошек

– Севочка, я доехала до Чистых прудов и вышла. Что? Нет на трамвае, мне так удобней, а теперь куда? Хорошо, я заворачиваю. Это – какая? Бывшая «Чернышевского»? Надо улицу перейти? Ох, здесь такое движение! Ты, главное, мне скажи, когда в переулок. Нет, Маросейку я хорошо знаю, она и была Маросейкой. Как, забыла? Это ты забыл, мы же здесь поблизости жили, когда я маленькая была. Подожди, вот и магазин. А потом? Два раза налево? – Очень хорошенькая девушка в яркой красной куртке и чёрных брюках, прижимая к ушку рукой в замшевой перчатке мобильный, быстро шла по узкому переулку. Она свернула во двор, пересекла его и опять завернула налево за облезлый и грязный флигель. – Ой, Севочка, я нашла! Да какой там адрес! Это просто теремок, почему ты мне не рассказал? Ладно, мы с тобой позже поговорим. Я уже звоню, пока!

С этими словами она выключила и сунула в сумку телефон, взбежала на высокое крыльцо и позвонила в дверь с вывеской: «Агентство Ирбис».

Домик, перед которым стояла Зина Горошек, был и вправду достоин упоминания. Теремок не теремок, но как же это он уцелел в современной Москве? Двухэтажный дом, как прежде говорили, стоял на подклети. К единственной входной двери фасада вели целых десять ступенек. Добротное кирпичное крыльцо, дубовая дверь, аккуратно оштукатуренные стены, а пуще всего двускатная черепичная крыша делали его похожим на уютный жилой особняк. Под крышей имелись два окна, забранные красивой узорной решёткой. И Зина подумала, что «домик – крошечка, наверное, вполне вместительный, несмотря на свои размеры. Любопытно, живут тут или работают?»

Прошло минуты две. Наконец входная дверь зажужжала и отворилась. Зина вошла в прихожую и толкнула ещё одну дверь.

Большая комната, открывшаяся перед ней, ничем не напоминала ни гостиную, ни избушку на курьих ножках. В ней стояли три письменных стола: один побольше и два поменьше. Всё остальное – удобные стулья, кресла для посетителей, книжные шкафы светлого дерева, – выглядело тоже вполне обычно. Только вместо фронтальной стены взгляд упирался в большие плотные шторы из толстого гардинного полотна, опускавшиеся от пола до потолка.

«Ой, нет. Не так уж и обычно!» Около самого большого из столов, украшенного бронзовыми фигурами животных, располагалась настоящая голландская печь, облицованная бело-голубыми изразцами. В верхней её части в нише лежали напиленные полешки, а на полке пониже булькал большой пузатый чайник с деревянной ручкой. Перед печкой был прибит к полу лист металла, отливающий красной медью.

Зина перевела глаза на стену. Там висело несколько портретов. Мужчина и женщина средних лет, держащиеся за руки. На заднем плане горы с языками снежников на хребтах. Рядом лошади под седлом -каурая и гнедой. Пониже – девушка в белом халате немного постарше Зинули. Рыжеватые волосы забраны под докторскую шапочку. В центре же прямо над столом в матовой металлической раме помещался портрет собаки – крупной серой с белым лайки с голубыми глазами. Под портретом висел пергамент, на котором китайской тушью была выполнена кисточкой какая-то надпись.

Зина подошла ближе. «Детективное агентство «Ирбис», – прочла она. До назначенного времени оставалось три минуты. Комната была пуста, однако…

«Кто-то ведь впустил меня» – подумала девушка и сказала в эту пустоту:

– Здравствуйте, я пришла по вызову Петра Андреевича. Моя фамилия Горошек. Через три, вернее, две минуты двадцать секунд будет точно шесть пятнадцать, когда я должна…

– Зинаида Михайловна, здравствуйте и садитесь. Спасибо, что Вы так точны. Извините нас, пожалуйста. Я спускаюсь, я иду, я уже здесь! Услышала она голос, раздавшийся откуда-то сверху. Шторы с лёгким шорохом раздвинулись, образовав метровую щель, и она увидела лестницу, уходящую на антресоли, и спускающегося с неё человека.

«Нет, это не может быть шеф, сам Пётр Андреич! Сева сказал, он молодой и рыжий. А этот… чёрт знает, есть ему пятьдесят или поменьше, но уж ничего рыжего тут не ночевало!»

Худой довольно высокий мужчина был лыс как биллиардный шар. Он был одет в синие джинсы, клетчатую рубашку и вязанный красный джемпер. Его живые тёмные глаза за стёклами очков приветливо улыбались. Когда он подошёл, Зина поколебалась, но на всякий случай спросила.

– Пётр Андреевич?

– Нет, конечно. Я его помощник, второй ассистент. Я, вообще говоря, биохимик. Тут у нас и лаборатория есть. Мы экспресс-анализы сами делаем. А если уж что-то сложное, то… Ох, что это я Вам голову морочу? Пётр Андреевич подъезжает, он уже на Земляном. Вы понимаете, Зинаида Михайловна, мы всё делаем вместе, то есть общие вещи каждый должен уметь. Мы друг друга заменяем, если надо, но у нас и специфика своя, а то как же! Я, например, на трапеции не умею. Или там жонгляж… А Луша, та в газовой хроматографии ничего не смыслит или… Да что там, она и с бинокуляром обращаться не обучалась, не то, что с электронным микроскопом!

Зина слушала, не перебивая, эту необыкновенную тираду. А «биохимик», тем временем, подвёл её к письменному столу поменьше.

– Зинаида Михайловна, это мой. Мы с Вами сейчас заведём на Вас карточку.

Он отомкнул ящик и достал ноутбук, и тогда Зина осознала, что на столах нет привычных глазу компьютеров.

– Простите, как Вас зовут? Вы меня величаете по имени отчеству, а я даже и обратиться к Вам не могу.

– Что я за рассеянный жук! Даже не представился. Меня зовут Олег. Олег Майский.

– Разве бывают рассеянные жуки?

– Так, видите ли, моя фамилия…

– Ох, как это я сразу не догадалась? Но у меня в голове возник только месяц май. Значит, Олег… Ну так вы меня, пожалуйста, тоже Зиной зовите, а то я не привыкла. Да, Олег, а как же Вы меня просто так впустили? У вас тут никакого мужичка с кобурой не видно. Даже консьержки, и той не завели!

– Бездельников не к чему плодить. Я сказал уже – мы всё сами. Зиночка, всех секретов я Вам всё равно не открою. Но «просто так» сюда к нам войти нельзя. Вы пока мне на слово поверьте, хорошо? Майский включил ноутбук в сеть. Его пальцы забегали по клавиатуре. На экране появилась… Зинина фотография и надпись: Зинаида Михайловна Горошек. А под ней большая таблица.

– Это… Олег! – воскликнула Зина, – я Вас вижу впервые в жизни, я здесь никогда не была, так откуда тогда вот… вот… – Руки Зины были заняты сумкой и телефоном. Она зачем-то его из нее достала по рассеянности, и как раз собиралась снова туда сунуть. Поэтому на своё изображение, таинственным образом возникшее на дисплее, она возмущённо указывала подбородком. И так как Майский, несколько озадаченный её энергичным протестом, улыбаясь, молчал, продолжила с не меньшей эмоциональностью. – Вы что же, следите уже за нами? Или только за мной одной?

– Что Вы, Зиночка! Не сердитесь. Ну, какая, к дьяволу, слежка? Посмотрите, ведь это фотография, которою Ваш Сева носит с собой. Мы её сканировали и ввели всюду, куда требуется. Поймите, вот придёт к нам девушка и скажет, что она Зина. Как мне это проверить? А бывают всякие варианты. Да и, как Вы убедились, входное устройство тоже правильно сработало. Я дал ему команду впустить Зину Горошек, и Вы вошли!

– Уф! Извините. Очень уж вышло неожиданно. Я до сих пор никакого опыта, никаких контактов с такими делами… С пропажами, розыском, детективами никогда дела не имела. Я ведь не из пугливых. Только… Да ладно, чепуха, давайте работать, – с облегчением рассмеялась Зиночка и уселась рядом с компьютером.

– Вот и хорошо. Это я виноват, не предупредил, – добродушно развёл руками Олег. – Мы сейчас всё, что нужно внесём, а тем временем шеф прибудет. Тогда чай будем пить. Чайник готов, я сейчас заварю, и Луша придёт! У нас земляничное варение есть, пахнет офигительно!

– У Вас и так тут пахнет необычно… и впрямь теремок, даром, что с виду контора как контора. Чем это…? Знаете, просто опасно, можно расслабиться, так и контроль над собой потеряешь!

– Не пугайтесь, это травами пахнет, ну и печкой. Я травы разные собираю. А теперь серьёзно! Зиночка, я Вам буду задавать вопросы. Но Вы совершенно не обязаны отвечать. Процедура такая – Вы сначала принимаете решение, отвечать или нет. И единственная просьба – если согласны, то говорите правду.

– А если не согласна?

– Вы так и скажете, а я в таблицу внесу. Для этого есть коды, например, «БК», что значит, без комментариев, затем «НС»– нет сведений, ну и т. д. Вы готовы? Тогда начали.

Зинуля быстро и толково отвечала про «год рождения-профессию-образование» и прочее. Но порой она энергично качала головой, разводила руками или пожимала плечами, и тогда в таблице появлялись прочерки, БК и НС.

Минут через десять всё из-за тех же штор в комнату один за другим вошли рыжий и весёлый Пётр Андреевич и крошечная Луша. За окнами совсем стемнело. В удивительной «конторе» под завыванье осеннего ветра сделалось необыкновенно уютно. Когда таблица была закончена, трое соратников объявили, что всё готово, и все они вместе сейчас отправятся за таинственную занавесь пить чай, а потом уж Пётр Андреевич собственной персоной побеседует с Зиночкой о пропавшей Эрне Мухаммедшиной1.

Из-за штор, между тем, слышалось порой тихое бормотание, пощёлкивание, свирестение, а то и поскрипывание дерева, и бульканье ручейка.

«Что бы это могло означать?» – пронеслось в голове девушки. – «Где-нибудь в другом месте я подумала бы про «экологическую» музыку» – звуки леса, успокаивающие нервы. Но здесь…»

И когда перед ней совершенно бесшумно, словно из ничего появилась вдруг большая пушистая японская лайка с голубыми глазами, широкой грудью и мощными лапами и ткнулась влажным носом в её левую руку, Зина уже даже не удивилась.

4. Эрна Мухаммедшина продолжает прием

– Здравствуйте, садитесь, пожалуйста. Меня зовут Эрна Александровна. Где Вам удобнее? Осмотритесь и выбирайте не спеша. У нас с Вами будет неторопливый разговор. Мне надо, чтобы Вы себя чувствовали комфортно.

– Здравствуйте, доктор. – Пациент, несмотря на все принятые здравые решения, заметно спал с лица. Он остановился посередине просторного помещения, не зная, куда девать руки, и огляделся.

– Я врач, да ещё с большим клиническим опытом, это верно. Но сейчас я буду для Вас не доктор, а консультант. Если потребуется осмотр, мы это устроим. А сначала я должна разобраться. Смотрите, Вы можете просто сесть со мною за стол. Другой вариант – Вы садитесь в кресло за ширмой, так что мы друг друга не будем видеть. Иногда так легче рассказывать о себе. А ещё Вы можете прилечь на кушетку. У меня тут есть подушки на любой вкус. Свет тоже – яркий или нет, как прикажете… Кстати, как мне Вас называть, Вы уже выбрали? Вы же заполнили наш вопросник?

– Я… да, я написал… «Константин Эдуардович». Я в детстве, знаете, такое имя хотел. Как Циолковский! А потом почувствовал себя страшно глупо. Да ещё вспомнил, что сам от Кости пришёл, от Антоныча то есть. Ну бред. Раз уж Вы моего начальника и однокашника знаете, он Вам доверяет, и я приперся со своими трудностями… Доверять так доверять. И потом, я хоть и не Мона Лиза или президент США, но тоже… Если захотеть, вычислить меня не так трудно. Ну, короче, я – Владлен Николаевич. Президентом США Рябинину Владлену Николаевичу стать бы не получилось. Президент по закону должен родиться в Штатах, Владик же по рождению и воспитанию был москвич, в Москве окончил физфак МГУ, распределился в крупный московский ВУЗ, защитил одну за другой две диссертации, всю жизнь преподавал физику и рос, проходя одну обычную ступень за другой. Он сделался своевременно доцентом, затем профессором, заведующим кафедрой физики и… Тут, надо сказать, «ветер перемен» вмешался в его упорядоченную жизнь достаточно радикально. Нет, ещё проректором, не будучи особым карьеристом, способному, надёжному, ответственному доктору наук вполне можно было стать. Особенно если ты понимаешь правила игры, не конфликтен и с кем надо, конформен. Но вот дальше… Ректорское кресло как генеральские погоны требовало совсем других амбиций, связей, влиятельных покровителей! Ничего такого Рябинин не имел и стать совсем большим начальником не мечтал. Только было такое время, помните? Нашим людям вдруг показалось, что образование – это не особенно важно. Мы, мол, как-нибудь и без этих, «больно умных учёных» обойдёмся! В институтах зимой тогда сделалось холодно и грязно. Преподавателям платили гроши, а поток абитуриентов уменьшился в разы. Народ побежал, куда глаза глядят. Долго ли коротко ли – «серьёзные дяди» ли замешкались, делили что-то другое, продавали-покупали, «Парад планет» в эти дни как раз образовался или в Книге судеб стояло его имя, только ректором вследствие обширного инфаркта своего предшественника сделался Владлен Николаевич Рябинин, пятидесяти четырёх лет от роду, женат, детей нет, член почившей в бозе КПСС, по уши влюблён…

Эрна Александровна, эта история довольно давно началась. Я ещё тогда кафедрой заведовал. Ей было около тридцати, она только защитилась и из МИФИ к нам перевелась. Там ей доцентство не светило, а у нас года через три беспорочной службы это вполне реально. Надо, само собой, наукой заниматься, публиковаться, делать методические работы и… Впрочем, неважно.

Мне она понравилась сразу, но не больше. Флирт, правда, постепенно начался, не без того. У нас, как положено, что-то отмечали регулярно. Да и «престольные праздники» не забудьте вроде седьмого ноября и первого мая по старинке или новых этих… Словом, повод выпить по рюмочке, смотаться в ресторан и потанцевать всегда найдётся. Это, знаете, очень располагает, многие кафедральные романы так начинались. Но я человек осторожный. И она держалась корректно, никаких инициатив, ничего сверхэмансипированного в ней не было. Она, кстати, замужем тоже, я с ним знаком… В общем, я с ней танцевал, провожал пару раз домой, предпочитал её общество другим, и только. Ничего тогда у нас не случилось.

А через некоторое время я проректором, а потом и ректором стал. Мы с Ниной перестали видеться постоянно. И ещё – у неё не было детей, и тут вдруг узнаю, что она ушла в декрет! Ну конечно, я её потом долго вообще не видел. Позвонил – поздравил, она в ответ тоже позвонила, и всё. И вот приходит она снова на работу, получает, наконец, своего доцента и приглашает всех коллег в ресторан. А я кафедру себе тоже оставил, когда большим боссом стал, чтобы окончательно не забуреть, да и положено по этикету… В общем, меня, разумеется, тоже пригласили, а я, хоть и занят был чрезвычайно, но явился. И вот с этой вечеринки что-то сдвинулось во мне. Я ей на следующий день позвонил, и мы встретились первый раз вдвоём – отправились в Пушкинский музей, потом на выставку Филонова. В следующий раз – в кино, она выбрала Годара. Потом гулять. Я её стал с работы встречать чуть не каждый день – ждал где-нибудь в подворотне как мальчишка. Пытался чем мог помочь – всё как раз поисчезало, пустые полки в магазинах, инфляция чудовищная, а у неё малыш! Она мне потом сказала, что вовсе не была уверена, что готова на большее пойти, на развитие, так сказать, отношений! Ты мне, мол, раньше страшно нравился, но ты тогда осторожничал – как бы чего не вышло, а теперь я остыла. Мне приятно, конечно, твоё внимание, но… не знаю, не знаю!

Время шло, мы виделись уже постоянно, я сделался постепенно необходим, у нас образовалась какая-то своя общая жизнь, но хотите верьте, хотите – нет, полгода, целых долгих полгода – никаких близких отношений! А потом… Я и сейчас не знаю… Может, она меня пожалела? Она говорила: «Ты так трогательно заботишься обо мне!» С мужем-то у неё не очень ладно стало, он вплотную занялся коммерческими делами, когда социализм начал рассыпаться, и они здорово друг от друга отдалились. Ну и однажды Нина всё-таки пришла ко мне!

Я уже в то время без неё совершенно не мог жить. Лекцию читаю, и вдруг накатывает горячая волна, в глазах темно, язык просто не слушается. Или в ректорате, в министерстве на коллегии, ещё где-нибудь среди больших бонз – что-то отчаянно важное происходит, я сам должен выступить или на вопросы ответить, принять какие-то решения, а я ничего, просто ничего не соображаю! Не слышу, что они говорят! Думаю, только о ней одной. Даже и не думаю вовсе, а горю, голова гудит, ощущение такое, будто воздух вокруг горячий, да ещё и красноватого цвета!

Он замолчал. Вытащил зачем-то авторучку, поискал что-то глазами на столе, но спохватился и раздражённо засунул её обратно. На лбу Рябинина появились мелкие капельки пота, а небольшие серые глаза за стёклами массивных очков сделались беспомощны и печальны.

Женщина, сидящая напротив, и не подумала его торопить. Она тоже сняла очки и тихонько вздохнула.

– У меня в горле пересохло. Я сейчас чаю попрошу. Присоединяйтесь! Или я Вам клюквенного морса могу предложить.

Владлен Николаевич с облегчением задвигался в кресле и ухватился за брошенный спасательный круг.

– Эрна Александровна, вот зачем Вы спросили? Я сразу вспомнил! Я не пил и не ел с полудня. Но я потерплю, не в первый раз.

– Совсем не надо терпеть. У нас на втором этаже круглосуточное кафе. Я распоряжусь, если хотите. У них отличные острые сосиски «гриль» с зеленым салатом.

– С удовольствием. А сейчас Вашего морса, если можно. Звучит очень соблазнительно.

Эрна позвонила по телефону, а Рябинин за это время передохнул. К его удивлению, пока она доставала из холодильника морс, наливала его в пузатый бокал, на что потребовалось всего несколько минут, в дверях появилась давешняя немолодая сестра с едой, и в воздухе разлился аппетитный дух жареного мяса. Сестра резво накрыла небольшой лёгкий столик на колёсах, подкатила его к ним и исчезла. Тогда они вместе перекусили и начали болтать о бесконечных реформах в высшем образовании. Владлен даже, незаметно разгорячась, заметил, что с этой чрезвычайно консервативной сферой обращаться следует очень осторожно, традицию необходимо беречь, новаторство дозировать аккуратно, умело и тактично. Потому что наломать дров проще некуда, ломать не строить и… Тут он решительно положил вилку, сделал последний глоток и объявил.

– Знаете что, я, пожалуй, отправлюсь «за занавеску». Свет мы, действительно, сделаем не слишком ярким, и я начну. – Эрна села по другую сторону от полупрозрачной ширмы, выключила верхний свет, отрегулировала специальную лампу, и потому видела теперь только его силуэт. Записей она при этом первом разговоре делать не стала. А пациент сначала говорил медленно и довольно громко. Затем он заволновался, голос его стал прерываться, понизился и под конец он почти шептал.

– Это для меня просто превратилось в кошмар! Я так её люблю! И она! Я теперь уж не сомневаюсь, что и она! И – ничего! Вы понимаете, никогда! И ни разу!

– Владлен Николаич, Вы уже сделали самое важное дело и преодолели главные трудности. Теперь у нас с Вами будут «рабочие» разговоры, и я стану задавать вопросы. Вы не устали?

– Устал безумно! У меня даже руки-ноги болят, будто после физической работы.

– Так и должно быть. Шутка ли – всё это рассказать постороннему человеку, переступить через самого себя! У нас с Вами есть ещё четверть часа до следующего пациента, но если хотите, мы закончим прямо сейчас.

– Нет, давайте я отвечу, если смогу.

– Хорошо. Сначала подведём итоги. Вы считаете, у Вас самого всё в порядке. Я буду называть вещи своими именами: у Вас никаких проблем с потенцией, Вы любите Нину, она – Вас. Интимные отношения между Вами с её стороны совершенно добровольны. Она не боится и не стесняется чрезмерно. Вы с ней нежны. Половой акт длится достаточно долго и повторяется неоднократно. И несмотря на всё это оргазма у неё никогда не бывает.

– Всё изложено совершенно точно.

– Хорошо. А скажите, пожалуйста, ей не больно?

– Не знаю… я не спрашивал. Но почему, ведь она же…?

– Вы хотите сказать, она взрослая женщина, даже и ребёнок есть. Ну и что? Ей может быть тем не менее больно по тысяче причин, и, в отличии от мазохистов, для обычного человека этого достаточно для аноргазмии.2 Ещё вопрос. Вы разговариваете во время близости? Если да, то постарайтесь вспомнить, о чём?

– Ох, ну и вопрос! Не могу же я.

– Извините, наверное, я тоже уже устала. Голова сегодня тяжёлая, и работы было много. Я по-дурацки это сформулировала, я поясню. Видите ли, человек сложно организован. Он реагирует на разные вещи. И реакции эти тоже разнообразны. Вы мне рассказали о Нине. И я заметила, что это она захотела пойти, к примеру, на выставку Филонова, а не в бар или на дискотеку. Потом посмотреть фильм «артхаус». Потом Вы бегали по Москве и искали для неё даже в тяжёлые времена не только продукты, которых тогда не было, но и книги, верно? Вы ни разу не помянули, что она… Слушайте, Вы же большой начальник. Ну чего проще ожидать, что Вы ради неё посодействуете, так сказать, кому-нибудь поступить в институт, или постараетесь ей зарплату повысить?

– Нет, что Вы, бог с Вами! Нина? Да никогда!

– Вот именно! И по всему поэтому я рискну предположить, что она человек тонкой душевной организации. Может это быть? Может. Вот я и спрашиваю, может также быть, что Вы с ней вообще не говорите в эти минуты или, не дай бог, в том числе просто от смущения, или от того, что раньше с Вами в этих ситуациях были совсем другие люди – я хочу подчеркнуть – не хуже, не лучше – но другие! – Вы с ней говорите примерно так. Я сейчас огрубляю, но Вы поймёте.

– Детка, мне неудобно, подвинься влево. А теперь повернись. Нет, ещё. Ну вот теперь отлично! Какая у тебя задница, просто класс!

– Нет, я не так, но… Я никогда не задумывался над этим, а это важно? Я подумаю, мне нужно сообразить…

– Конечно, Владлен Николаевич, ведь мы только начали. Я ещё о многом Вас попозже спрошу. Я хочу, чтоб однажды и Нина тоже пришла. А что касается того, важно или не важно… Вы удивитесь, но на этот вопрос нет однозначного ответа. Кому-то совершенно не важно! Кровь стучит в висках, безумное возбуждение таково, что всё идёт на тактильном уровне. Слова просто не слышны. Прикосновения, запахи – да, остальное всё чепуха. А для другого человека достаточно невпопад сказанного слова, и всё к чертям собачьим летит. Ну хорошо, а скажите…?

Они поговорили ещё несколько минут, а затем в комнате зажегся верхний свет, Владлен вышел из-за ширмы и, близоруко щурясь, стал собираться на выход.

– Давайте сразу договоримся о следующей встрече, а то у меня, Вы сами понимаете, дел хватает, так я сразу её в ВИП – категорию переведу, -сказал он, прощаясь.– Спасибо Вам. У меня на душе легче стало, и знаете, почему? То, о чём мы сегодня говорили, для меня неожиданно и нетривиально прозвучало. Пусть простые вещи, но я о них не думал. Всего хорошего. Побегу Косте звонить. Хорошо, что он меня убедил к Вам обратиться.

5. Дело Мухи

Прошло несколько дней с того времени, как Синица и его команда начали работу по новому делу. Ирбисовцы энергично бегали по разным адресам, вели переговоры с соседями Эрны, встречались с сотрудниками пропавшей, осматривали ее квартиру. То и дело Петр и Сева Польских звонили друг другу, а Севина невеста снова забегала в «теремок», как она с удовольствием стала называть их рабочее место. Ее улыбчивое личико становилось озабоченным. И она серьезно и подробно рассказывала обо всем, что могла вспомнить о привычках и характере матери Севиного школьного друга.

Настала пора подвести первые итоги. Петр собрал своих сотрудников и усадил их за стол.

– Ребята, давайте сначала просто обменяемся впечатлениями, поделимся – кто что накопал по новому делу,

– А потом я, как всегда… Гениально! – дополнила Луша.

– Подведу итоги, – с разбегу не удержался начальник, но тут же и осекся. – Э, Лукерья Арнольдовна, разве я такой надутый индюк?

– Пётр Андреевич, это я для создания нормальной рабочей обстановки.

– Ох, ты меня сбила с мысли. Да и немудрено, когда у человека такое зубодробительное сочетание имени-отчества.

– Ещё скажите, что я маленькая, а уже такая ехидная! А про имя моего папы я Вам не рассказывала?

– Нет, Луш, а что такое?

– У нас, цирковых, всегда в ходу были звонкие имена. Обязательно с претензией на иностранность. Это ещё с тех времён пошло, когда все работали под итальянцев: «Всемирно известный цирк Чинезелли!!! Только одна гастроль!!!» Папу назвали Арнольдом, и он это имя просто терпеть не мог. Поэтому, когда я родилась, он маму упросил. Сам мол, выберу имя. Ты не вмешивайся. Ну и выбрал! Модного он ничего тогда не хотел. Слишком избитых Тань с Наташами тоже. И теперь все, ну просто все новые знакомые рано или поздно, но спрашивают, как это получилось, что у меня такое необычное имя?

– Ладно. Завуалированные извинения приняты. Объявляется пятиминутная готовность. Сконцентрировались? Олег, перестань. Ничего с рыбой не случится. Закончим и пожарим. Лады? Итак. Пропала доктор Эрна Александровна Мухаммедшина. Лукерья, у тебя краткая биографическая справка готова?

– Конечно, шеф. Прочитать?

– Давай.

– Эрна Александровна Мухаммедшина, доктор медицинских наук, уролог, затем сексопатолог родилась в Москве в *** году в семье военной переводчицы Киры Фёдоровны и артиста оперетты Александра Николаевича Мухаммедшиных. Отец Эрны через три года умер от эмфиземы лёгких. Тогда Кира Фёдоровна вторично вышла замуж за инженера-маркшейдера метростроевца Семёна Цаплина.

– Сколько лет было девочке в это время? – спросил Олег.

– Только пять. Они жили на Каляевской, и отчим тоже переехал туда. Я все сведения о прописке у друзей шефа из «органов» получила. И тут первая странность. В милиции имеется акт обследования школы номер 69, где Эрна училась. В ней в подвальном этаже возгорание произошло.

– Что произошло?

– Не придирайтесь, пожалуйста. Это же язык протокола. В общем, ничего страшного. Электрический чайник задымился и салфетку поджёг. Приехали пожарные и милиция и установили, что там в маленькой комнате живут старенькие нянечки и ученица шестнадцати лет девятого класса «Б» Эрна Мухаммедшина.

– Вот так штука! Отлично. С самого начала есть за что зацепиться, – обрадовался Пётр. – А сколько она там прожила и почему, и…

– Нет, Пётр Андреевич. Больше никаких сведений.

– Ладно, давай дальше. Мы этим непременно займемся.

– Трудовой стаж у Эрны начался сразу после школы. Она поступила в роддом имени Грауэрмана в регистратуру. А через год её перевели в родильное отделение медсестрой.

– Без окончания курсов? Странно. А где она в это время жила?

– В крошечном общежитии при этом роддоме. Когда я удивилась, работник архива мне объяснил, что в те времена так бывало. Очень многим было хронически негде жить. И учреждения, если могли, заводили себе – кто маленькое общежитие, кто – гостиничку.

– Значит, какой-то конфликт дома, полный раздрай. Иначе она бы с матерью жила. Судя по всему, тогда ей жить и не на что было. Я всё жду, когда ты про высшее образование начнёшь. Наверное, она поступила на вечерний?

– А вот и не угадали! Ещё через год она поступила на дневной в медицинский. Эрна вышла замуж еще студенткой. Но этот брак продлился недолго. Сын родился уже после разрыва с мужем. Жила Эрна в общежитии, а потом получила небольшую комнату в коммуналке. Там они оставались с сыном до недавнего времени, как нам Сева Польских рассказал.

– На дневной! Это будет вторая зацепка. Обязательно выясним, как бедняге это удалось? Человек, вроде, абсолютно без поддержки и без гроша. Надо же что-то есть! – заметил Синица.

– А стипендия?

– Что ты, Лушенька! Стипендии и сейчас крошечные, и тогда были чисто символические – деньги на проездной, на кино и мороженое, – грустно улыбнулся Олег. – Давай дальше.

– У меня уже совсем немного осталось. После института Мухаммедшина была распределена в институт имени Вишневского в отделение урологии. Она защитила сначала кандидатскую, а потом докторскую диссертации. Когда началась перестройка и открылись возможности частной практики, она начала работать как сексопатолог. В интернете у неё отличный профессиональный рейтинг. Эрна – одна из лучших специалистов по борьбе с импотенцией, аноргазмией и вагинизмом3. Потом Эрна Александровна возглавила профильный сексопатологический филиал медицинской фирмы «Асклепий». Она у них оперирует как уролог тоже, правда на другой территории.

– Ладно, пока остановимся на этом, – кивнул Пётр и продолжил. – Поговорим о другом. Совершенно ведь загадочная история! Никаких следов насилия или кражи в квартире. Никаких требований от возможных похитителей. Нет пока никакого сколько-нибудь правдоподобного мотива её исчезновения. Я, по крайней мере, такового не обнаружил. Предположений-то сколько хочешь, я по ходу дела их изложу. Скажу только, что на похищение с целью вымогательства не похоже. Эрна зарабатывала хорошо, но они всё ещё отдают долги за квартиру и живут нормальной жизнью.

– То есть не откладывают каждый грош в кубышку? – уточнил Олег.

– Вот именно. А у неё даже машина только служебная. И моя первая мысль – проблемы, связанные с профессией. Человек, занимающийся сексопатологией, становиться конфидентом многих чрезвычайно деликатных секретов. Эти вещи посерьёзней, чем венерические заболевания. Те хоть можно вылечить.

– Ты это про импотенцию? Так Эрна, вроде, и с ней тоже справлялась.

– Да, Олежка. Но ты представь себе, например, мужика, про которого начинают где-нибудь, скажем, на работе, шептаться, что у него с этим делом непорядок. Я думаю, что один повесится, а другой, если узнает, кто источник – убьёт! А уж сколько историй о непозволительных интимных делах ей приходится выслушивать! В этом направлении мы будем обязательно работать. Расскажи, кстати, о твоих первоначальных результатах.

– Я, ребята, сначала сходил к ней на работу. Дома автоответчик у Эрны Александровны просто дымился. И обрывали телефон коллеги и пациенты. Сразу стало понятно, что они в полном недоумении. Я снял с дисплея телефоны и навёл справки. У неё в «Ариадне», где она консультировала как сексопатолог, ассистент Эдик Дёмин и две медсестры. Одна из них Рая, много старше Эрны, работает с ней очень давно и пришла тоже из института Вишневского. Есть ещё и инженер -технический помощник. У них много современной сложной аппаратуры, – начал Олег.

– Об этой Рае ещё Зина Горошек говорила. Она действительно очень опытная, пришла в урологию сразу после курсов и бессменно там работала позже, как операционная сестра, пока не ушла вслед за Эрной, – добавила Луша.

– На первый взгляд, не так уж много сотрудников?

– Так это не всё. Она два раза в неделю оперировала в «Асклепии», о котором Луша упоминала. А ведь есть ещё институт Вишневского и…

– Слушай, ты не пугайся, – вмешался Синица, – я тебе быстро приоритеты выделю. Ты сам с кого собираешься начать?

У неё научный руководитель был ещё кандидатской из «Вишневского» некто профессор Маркин, они потом и дальше сотрудничали. Я в интернете посмотрел. А по текущей работе это Эдик. Он толковый и въедливый, он…

– Олег, ты собрался с нашей потерпевшей статью писать или оппонировать на защите? – ехидно возвысил голос его начальник.

– Так она и докторскую уж осилила, как ты знаешь. Вернись с неба на землю. Нет, брат, мы в первую очередь с медсестрой Раей побалакаем. Луша говорит, эта Рая в урологии прямо после курсов начала работать. Наша «пропавшая девушка» туда впервые попала после завершения высшего образования. И к этому времени такая вот Рая, которой сейчас за шестьдесят, уже два десятка лет там оттрубила, сделала свою сестринскую карьеру и стала под конец операционной сестрой. Она по сравнению с зелёной девчонкой была уже опытнейшим специалистом и, возможно, ей очень помогала. Не зря же они дальше всегда были вместе.

– Пётр Андреевич, Эрна пришла тоже с некоторым опытом. Она же перед институтом успела поработать в роддоме. Кстати, вероятно, ей везде потом легче было: и в учёбе, и на работе, – заметила Луша.

– Я бы тоже так на твоём месте думал. Но, как ни странно, такой опыт перед академическим обучением в медицинском образованном кругу вовсе не приветствуется. И его называют – фельдшеризм!

– Это что ещё такое? – поинтересовался Олег.

– А когда вместо следования новейшим достижения науки и современным веяниям идут наработанным, часто эмпирическим путём, почерпнутым у старших товарищей.

– Хорошо, я понял. В профессиональном кругу начинать надо с Раи, – подытожил Олег. Завтра же приступаю.

– Луша, а удалось найти близких подруг Мухаммедшиной? – повернулся к ней Пётр.

– Я за это время встретилась с двумя женщинами. Из них подругой можно назвать только одну. Я о ней от Зины Горошек узнала. Её зовут Ольга Леонидовна Северцева. Они с мужем математики. Их дружба не очень давняя. Она длится только лет десять. Значит, Ольга о прошлом Эрны не слишком много знает.

– А как они познакомились?

– Знаете, как это бывает: кто-то из коллег попросил Эрну устроить Северцеву в хороший роддом. Она поздно забеременела, после тридцати. И всё сначала протекало не слишком благополучно. А они с Эрной друг другу понравились и начали уже после родов Ольги просто так встречаться. И что она говорит?

– Она страшно беспокоится. Растеряна и очень хочет связаться с сыном Мухаммедшиной Пашей. Думает сама обратиться в милицию, потому что понимает… Эрна человек одинокий, и поскольку Паша в Швейцарии ничего не знает, то получится, что её никто и не ищет.

– Как тебе показалось, она искренне переживает? – спросил Олег.

– Да, я считаю, Ольга к Эрне действительно хорошо относится. Но, конечно, нужно, как мы обычно делаем, дубль провести. Посмотрим, что она расскажет Вам или шефу.

– Хорошо, ты узнала что-нибудь у неё об отце Паши? И вообще, была у Эрны, как у прочих смертных, личная жизнь? До сих пор я слышу ото всех только о работе, – сказал Синица.

– Эрна была замужем, как я уже сказала, но очень недолго. Муж был тоже врач. Детей он не хотел, зато очень стремился побыстрей и побольше заработать. Когда Эрна забеременела, он сказал, что ей следует сделать аборт, а сам уехал вольнонаёмным в Афганистан. Эрна подала на развод. И надо же такому случиться! Её муж попал там в плен и погиб, так что она овдовела, не успев развестись. Кстати, у неё девичья фамилия.

– Значит, они носят имя не Пашиного, а Эрниного отца, – задумчиво пробормотал Пётр. – Но это, как ты сказала, история давняя, а что теперь? Неужели она всё это время была одна?

– Нет, у Эрны были романы. Как правило, постоянно существовал какой-то мужчина, – возразила Луша.

– Она влюбчивая?

– Нет, так не скажешь. Это были серьёзные истории, и надолго.

– Но без матримониального завершения?

– Она решительно больше не хотела замуж.

– А её кавалеры?

– Они все были женаты.

– Вот тебе и мотив!

– Ольга говорит, что это всегда совершенно мирно заканчивалось. И вот ещё что. В последнее время у Эрны никого не было. Она очень много работала и страшно выматывалась. И… Северцева сказала одну странную вещь, – Луша улыбнулась и замолчала

– Ты что это, Лукерья? Что-нибудь неприличное? Так мы можем отвернуться, а ты, пожалуйста, продолжай. Ничего не поделаешь, работа такая, – засмеялся начальник.

– Да нет, она сказала: говорят, мол, порою гинекологи-мужчины теряют интерес к женщинам. А Эрна – уролог и сексопатолог. Так, может, она на них смотреть уже не могла?

– То есть на нас, мужиков? – уточнил Синица.

– Извините, Пётр Андреевич, я вовсе не хотела! – запротестовала Луша.

– Брось, я тебя просто поймал, не тушуйся. Всё может быть. Но у тебя была ещё одна собеседница? Да, некая Анита Таубе. У неё своё турагентство. И как поговорили?

– Да никак. Она меня выставила вежливо и непреклонно примерно через десять минут. Я, правда, немного с мужем её успела пообщаться.

– Не страшно. Мы найдём ход и вернёмся. Это даже интересно. А за десять минут какие впечатления? – оживился Синица.

– Маленькая деловая жёсткая женщина. Денег много и давно. Умная, хорошо образованная, без предрассудков.

– Беспринципная?

– Так сказать у меня пока нет оснований. Но подругой ты её не назвала?

– Она, видите, вроде родственницы. Они знают друг – друга всю жизнь. Матери ещё дружили со студенческих лет. Ну а она беспокоится?

– Анита? Да она не то, что бездушная… Она, конечно, проявляет участие, даже начала справки наводить. Она Эрне должное отдаёт…

– Но?

– Мне кажется, она Эрну не любит. Не лежит душа.

– Вот тебе и ещё мотив. Деловая, жёсткая, денег много! Кто знает, что стоит между ними? А если именно она скомандовала убрать Эрну куда подальше? Пока не знаешь ничего определённого, всё возможно. Например, Эрна ведь и сама могла…

– Что? Покончить с собой? – предположил Майский.

– Нет, Олег, я хотел о другом, хотя и это вообще не исключено. Я вот о чём подумал. Она могла чего-то очень испугаться. А поэтому срочно из города уехать или залечь на дно. И ни единой душе ничего не сказать.

– Подождите, Пётр Андреевич, а как же сын? Этот в Базеле? Ему что, вообще до лампочки? – удивилась Луша.

– Сева говорит, что сын – хороший парень. Но избытком внимательности не страдает и не из тех, кто постоянно беспокоится и держит руку на пульсе. Он может и недели через две проснуться и позвонить. А тут с ним ещё беда приключилась. Он лежит в больнице в тяжелом состоянии. Ладно, о нём потом. А сейчас немного ещё о мотивах.

– Так ты говоришь, Лукерья, никаких актуальных мужиков нет? – переспросил Синица.

– Так, по крайней мере, рассказала подруга Северцева. Значит, не стоит искать причин в «личной жизни».

– А я тебе скажу, что это совершенно не довод. Вот, скажем, на самом деле актуальный мужик есть, но это секрет именно от Ольги! Или же всё-таки мужик, но неактуальный, – возразил ее шеф.

– Выясни, пожалуйста, ты у этой Ольги, кто был последний герой, – добавил он. – Не исключено также, что выплыло прошлое, и кто-то отомстил.

– Короче, ребята, план такой. Лукерья, ты продолжишь работу с «девушками». Поговори снова с Ольгой. А потом проведем дубль. Олег пойдет. На твою Аниту Таубе мы вначале напустим Севу. Пусть он нас рекомендует, объяснит, что мы профессионалы и работаем по его заданию. Олег в первую очередь займётся Раей. Нас интересуют последние пациенты. Пусть подумает, нет ли какой-нибудь горячей истории, информации или медицинского прокола. Словом, кто мог бы иметь зуб на Мухаммедшину? И составим вопросник наш обычный. Что уяснить в первую очередь, что – во вторую. А я сам займусь прошлым.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Олег.

– Видишь ли, сейчас эпоха эдакого «чёрного передела». Был такой термин, речь шла о земле, а мне просто нравится, как это звучит. Дело в том, что люди совсем недавно получили право наследовать недвижимость, ценности и прочее. И отстаивать разные права, о которых прежде никто не думал. Сева сказал, помните? У нас и в компьютере записано: Мухаммедшины были бедные как церковные мыши и жили в коммуналке. Но всё же она не сирота. Может, у покойных родителей имелся где-то участок земли, поросший бурьяном, который был сто лет никому не нужен, а теперь стоит миллионы, и Эрна – законная наследница? Или лежит какая-нибудь «Пастушка» Ватто, этюд Камиля Каро в банке на её имя?

– Петя, это уж ты хватил. В банке? Это из «ихней жизни»! – усмехнулся Майский.

– Ты, Олежка, мыслишь прежними категориями. Посмотри, юная Луша не удивляется. В этом смысле жизнь «нашенская» с «ихней» понемногу уравнивается. Но я просто, как ты понимаешь, сбацал риторическую фигуру. Если не нравится, придумай что-нибудь другое. А идея понятна.

– Пётр Андреевич, мне очень неудобно, но… давайте сделаем перерыв, а? – жалобно попросила Луша. – Уже семь часов. Олег Николаевич мне строго запретил дома есть, потому что он наловил рыбы и уже даже почистил! А я принесла картошечки. Она в печке стоит. Укроп свежий с малосольными огурцами тоже есть и…

– Немедленно прекрати! У меня слюноотделение от твоих стенаний началось как у собаки Павлова. Я всё понял. Ужинаем! Нет, братцы, вы только посмотрите на нашего Лорда. По-моему, он не просто понимает, но скоро сам говорить начнет.

– Собака, до тех пор спокойно лежавшая у ног Петра, при слове: «ужинаем» встала, поглядела на хозяина, затем на Олега и неторопливо, но уверенно направилась в кухню

6. Первое появление Аниты Таубе

Анита с утра была в плохом настроении. Сотрудники один за другим рапортовали ей об «отказах». Семья из трёх человек не может лететь в Египет – заболел пятилетний сын. Молодожёны поругались. Поэтому «она», рыдая, простонала, что «он» отказался от Турции наотрез! И, наконец, целая группа из шести человек из большой фирмы, продающей автомобили, не берёт отпуск, как раньше собиралась. У них неожиданно счастье привалило – большой заказ. Значит, надо срочно работать. Им шеф пообещал, что он премирует их поездкой в Дубае. Но только не сейчас, а потом. И все эти туристы заплатили только аванс. А она уже перевела деньги за рубеж. Ведь билеты заказаны, отели зарезервированы, и всё такое! Конечно, она застрахована, но пока это кампания заплатит! А банк, как водится, тянет с кредитом.

– Дома сломалась кофейная машина. На работе кто-то бросил опять окурок в цветочный горшок с ее любимой бромелией. Кому бы голову открутить?

– Что, Дима? – недовольно обернулась она к помощнику, ответственному за финансы, вошедшему в кабинет.

– Если опять отказ, лучше и не начинайте. Все останетесь без премии по итогам квартала!

Бухгалтер Крайко сделал сочувственно-понимающее лицо.

– Анита Сергеевна, кто-то Вас по личному делу добивается. Говорит, друг детства некоего Паши Мухаммедшина. Зовут Сева. Говорит, очень важно. Как прикажете, соединять или послать к…? – Дима вопросительно поглядел на шефиню.

– Как, говорите, зовут? – рассеянно переспросила начальница и добавила невпопад очень тихо. – Столько отказов, и всё на курортных направлениях: египетских, турецких…

– Сева – зовут! – удивился Крайко. – Но я не расслышал, на каких направлениях?

– Польских! – в это время включилась Анита.

– Что Вы, Анита Сергеевна, – растерялся Дима, – у нас вообще нет Польши. Мы же туда не возим!

– Да нет, это фамилия. Я его действительно знаю с малолетства: Сева Польских. Можете соединять.

Она сдержанно, но приветливо поздоровалась с молодым человеком, внимательно выслушала его, задала несколько вопросов, а затем вздохнула.

– Значит, до сих пор никаких следов?

– Ни малейших, – подтвердил Сева.

– А с Пашей в Базеле приключилась эта история.

– Вот именно, Анита Сергеевна, он в больнице! И поэтому я решил обратиться к людям, которые действительно умеют искать. Глава этого агентства профессиональный юрист. И я к ним пришёл не с улицы, а по рекомендации наших общих с Мухаммедшиными друзей. Теперь детективы пытаются разобраться, поэтому они к Вам…

– Да я понимаю! Им нужно узнать об Эрне как можно больше. А я, возможно, вообще единственный человек, который…

– Хорошо, я согласна, – оборвала она себя на полуслове, – девочка снова может прийти, пусть только позвонит, я назначу время. Сам понимаешь, я человек занятой.

Сева в ответ принялся ее благодарить, но в это время запиликал внутренний телефон, в дверь требовательно постучали, а на дисплее замигал сигнал: «срочное сообщение!» Анита быстро извинилась и распрощалась, мысленно обозвав себя бессердечной толстокожей свиньёй. «Эрна, дочь маминой подруги и её собственная… м-м-м… Ну конечно, тоже подруга, а кто ещё! Так вот: она пропала. Неизвестно, жива вообще или нет, Анита же занимается бестрепетно своими делами и не может уделить Севе нескольких минут.»

– Ничего, я Севке перезвоню. Детективы стоят, наверно, уйму денег. Я скажу, что он может на меня рассчитывать. А девочке, Лукерье этой, постараюсь, что могу, рассказать.

И, успокоив растревоженную совесть этими соображениями, Анита Таубе, подняв трубку, одновременно села к компьютеру. Тут же повторился стук в дверь, и она, сделав любезную мину, разрешила:

– Да, пожалуйста. Заходите!

7. Консультация «Ариадна» и ее пациенты

Эрна Александровна делала ультразвуковое обследование, когда в сестринской зазвонил телефон.

– Консультация «Ариадна». Здравствуйте, я Вас слушаю, – услышала она голос Раи.

– Что? Нет, она в процедурной. Нет, не раньше, чем через полчаса. Как Вы сказали, доктор Ерофеев из восьмой онкологии? Да, конечно, одну минутку, я сейчас запишу телефон. Не беспокойтесь, я обязательно передам.

«Глеб! Даже плохо помню, когда мы с ним в последний раз общались», -удивилась Эрна. – «Что ему от меня надо? Не иначе, по делу. У кого-то аденома простаты. Если у него самого, так он ко мне не пойдёт. Ладно, сам перезвонит, бес с ним, а не позвонит – ещё лучше. Хорошо – моего нового мобильного у него нет. Как-то не очень уютно, что женился он на нашей этой девочке, лаборантке-практикантке. Про меня она не знает, а узнает, не дай бог, так неведомо, как отреагирует. У меня никаких эмоций это не вызывает, а её я не хотела бы огорчать или портить их отношения.»

Но Эрна напрасно надеялась. Она не отзывалась на просьбу Ерофеева позвонить – закрутилась, да ей и не особенно хотелось. И поэтому Глеб звонил сам ещё раза три, пока однажды не отловил её в кабинете. Надо отдать ему должное, он не стал тянуть кота за хвост и изображать любезного кавалера, что решил проявить внимание или снова поухаживать за бывшей подругой. Кратко изложив свои трудности, он вздохнул.

– Я долго стеснялся. Только ты с этой стороны обо мне, если уж не всё, так многое знаешь. Остальное я тебе расскажу. Я тебе полностью доверяю. Может мне нельзя помочь? Что ж, тогда ты мне так и скажешь. А я буду думать, как мне с этим жить. Но я должен попытаться. Моей жене только двадцать семь. Нельзя же ей…

– Хорошо, я согласна. Попробуем. Подожди, я посмотрю, как у меня со временем, – выслушав его, просто ответила Эрна.

– Эдик? У нас есть в четверг что-нибудь? – обернулась она к Демину. – Даже для одного пациента? Ну, хорошо-хорошо. Тогда в пятницу. Подожди-ка.

– Глеб, если хочешь, я всуну тебя до приёма. Ты можешь в пятницу в четверть девятого быть у меня? Что? На машине? Да нет, это у Красных ворот, во дворе недалеко от метро. Всё, мы записываем. Жди ещё минуту.

– Эдик, запиши, пожалуйста, на пятницу на восемь пятнадцать: Ерофеев Глеб Сергеевич. Что? Нет, остальное потом.

– Глеб? Всё в порядке. Я тебя жду. Если что не так, немедленно сообщи, я для тебя на час раньше притащусь, а у меня сейчас очень напряжённо. В среду оперирую, в четверг выездная консультация с утра, а потом приём и т. д. И вот что. Не дёргайся. У меня есть хорошая аппаратура для диагностики и классные препараты. Ты же понимаешь – надо разобраться: то ли у тебя какая-то патология, зараза в латентной форме, то ли что ещё? Эскулапы сами лечиться не всегда любят, и ты не исключение. Что касается самого неприятного, чего ты боишься, то я с этим тоже научилась бороться. Обязательно станет лучше!

– Слушай, Эрна, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен! Я прекрасно понимаю, ты могла меня далеко послать, да ещё посмеяться. В самом деле, что за наглость такая. Звонит «бывший», женился на молоденькой, проблемы с потенцией, а ты должна помогать! Да так ему и надо!

– Перестань. Это звучит скучно, но я, правда, прежде всего врач, так себя ощущаю. Кроме того, у нас с тобой рассосалось совершенно безболезненно обоюдно.

– Сформулировано для меня не слишком лестно. И всё равно: спасибо, спасибо! Слушай… вот ещё что. Мы с женой потихоньку друг от друга, не сговариваясь, с нашими доморощенными фрейдистами пообщались. И такую оскомину заработали! Может, ты однажды, если будет время, нам поставишь мозги на место? Просто пойдём все трое в хороший ресторан и поболтаем. Расскажи ты нам, ради бога, что устарело, а что всё ещё актуально и почему.

– Глеб, ты нахал. Тебе пальчик протянешь… Да ладно, успокойся, я подумаю. А теперь пока, до пятницы.

Глеб Сергеевич Ерофеев положил трубку и зажмурился. На душе у него было давно и безнадежно скверно. Но после звонка Эрне он и впрямь почувствовал облегчение. Забрезжила даже робкая надежда.

«Сегодня он придет домой и скажет жене. Она, бедняжка, намучилась достаточно. И сам тоже, конечно. О господи, как вспомнишь…»

8. Супруги Ерофеевы. Предыстория

Жена Глеба Марина семейные трудности полностью осознала и попыталась с ними справиться сначала сама. Она обратилась к специалисту.

Марина встала с коричневого диванчика, прошлась по коридору и вернулась. Женственный полноватый юноша и немолодая пара напротив покосились на неё. Юноша заёрзал, вздохнул и уткнулся в газету, а «супруги», как мысленно окрестила она плешивого мужчину лет пятидесяти и его худенькую подругу, снова оживлённо зашушукались.

– Гена, нет, а ты уверен, что это не вредно? Анализ твой психический… Может, уйдём, а Ген? – услышала Марина возбуждений шепот. – Что они с нами делать станут? Мы с тобой на шестом десятке…

– Да не бойся Валюша. Деньги у меня есть, а чего ещё? Митяю-то помогло! Вон в Америке, по телику говорят, все к ним ходят. Надо – не надо, а идут! И нам, глядишь, поможет, – стараясь понизить по возможности голос, забасил мужчина

– Ген, а оно не больно? – снова забеспокоилась женщина.

Марина, чтобы не рассмеяться, отвернулась, как вдруг дверь открылась и совсем молоденькая девчушка в белых брючках и майке тоненьким голоском пропищала:

– Ерофеева Марина Васильевна! – и вопросительно посмотрела на вмиг смолкнувшую «Валюшу».

– Это я, – откликнулась Марина.

– У Вас есть квитанция об оплате? – строго отозвалась сестричка.

– Да, пожалуйста, – Марина протянула ей чек с бледно отпечатанной четырёхзначной цифрой и закорючкой подписи.

– Проходите!

«Могла бы тоже «пожалуйста» сказать за такие деньги», – подумала Марина.

Евгения Гриценко порекомендовали друзья их семьи Кулаковы. Эти симпатичные люди, старые знакомые Глеба, значительно старше Марины, хоть и не настолько, как муж, давно заметили, что у них что-то неладно, и не очень удивлялись. Они не знали, конечно, что к чему. Но если жена на двадцать один год моложе мужа, это не мудрено. «А у Ерофеевых такая хорошая девочка – малышка, и сами… Стараются, видно, не раздражаться, однако напряжение растёт. Они и цапаются!»

И однажды Надежда Кулакова решила с Мариной поговорить по душам.

– Мариночка, я сейчас хорошую книжку читаю. Там о разных делах: семейных проблемах, мужской психологии, нашем критическом возрасте и нервозности. Ох, это, само – собой, не про Вас! – спохватилась сорокатрёхлетняя Надя.

– И не про Вас, Надюша, тоже! – вежливо возразила Марина.

– Ладно, оставим комплименты. Я что хотела сказать. Вы для меня с Глебом всё равно молодожены, пусть и три года женаты. По сравнению с нами, сами понимаете. И я вижу, Вы ещё не притёрлись, или кризис у вас какой-то. Слушайте, дело житейское! Сейчас, слава богу, не то, что двадцать лет назад. Психоанализ амнистировали. Немного позже генетики, но лучше поздно, чем никогда. Мне про одного консультанта рассказали. Он точно с медицинским образованием, что уже хорошо. У нас же такой специализации не было – можно бог знает на кого нарваться. Давайте, я адрес дам. Попробуйте. А может, у Вас какой невроз?

Этот вот специалист стоял сейчас у окна к Марине спиной, сцепив руки на пояснице. На звук открывшейся двери он обернулся, поздоровался и предложил ей сесть на высокую табуретку без спинки.

– Слушаю Вас, – сухо процедил он и уселся в свою очередь напротив молодой женщины в скрипучее коричневое кресло.

– Здравствуйте! Видите ли, мне сказали, Вы можете помочь разобраться. Я три года замужем, и в последнее время у нас очень ухудшились отношения. Ничего такого… тривиального, вроде: «пьёт-бьёт-гуляет» за этим нет. На такие вопросы просто не стоит тратить времени. Но у нас есть свои особенности, бесспорно. У моего мужа это второй брак. Мне недавно исполнилось двадцать семь, а он… – она запнулась и смущённо посмотрела на собеседника.

– Постарше, вероятно? – помог ей уже не так хмуро Гриценко.

– Ему через месяц будет пятьдесят восемь, – у Марины вырвался лёгкий вздох, а Евгений Николаевич неожиданно для себя присвистнул. Затем, поглядев в заведённую для Марины карту, он добавил.

– Марина Васильевна, так Ваш муж, возможно, страшно ревнует? Вы работаете?

– Я микробиолог по профессии и сейчас в дневной аспирантуре. Мама нам с дочкой помогает, и поэтому я могу… Но это всё не существенно! Глеб вовсе не ревнивец, он, знаете, о себе весьма высокого мнения. Нет, тут другое. У нас… – Она собралась с духом и, глядя поверх головы Гриценко, решительно проговорила. – У нас, то есть у него вот уже полгода почти ничего не выходит. Ну, Вы понимаете. Я… у меня до Глеба не было ничего такого. Я в этом не разбиралась. То есть, я хочу сказать, я не знала, как должно быть! Сейчас я понимаю, с самого начала тоже было не просто. Но теперь!

Бывший фтизиатр Евгений постарался сделать непроницаемое лицо. Восемь лет оттрубил он после института в противотуберкулёзном диспансере и решил однажды, что палочки Коха в дальнейшем обойдутся без доктора Гриценко. Ему надоела опасная плохо оплачиваемая работа. Он навёл справки, покрутился среди преуспевающих коллег, поспрашивал бывших однокурсников. И решение пришло. Полгода лекций, курс повышения квалификации, и готово! Новоиспеченный психоаналитик взял кредит, разместил рекламу в популярных изданиях, снял помещение и вскоре обзавёлся клиентурой. И всё-таки он ещё не привык! Во всяком случае – не совсем.

Он с жалостью и изумлением слушал сидевшую перед ним молодую красавицу. «Боже мой, двадцать семь лет! Так хороша, классическое сероглазое лицо с шелковистыми каштановыми волосами, стройная фигура, образованная, неглупая, и подумать только, без пяти минут шестидесятилетний муж – импотент!» Между тем, она продолжала.

– Евгений Николаевич, я хочу понять, может, я сама виновата, разобраться, где я не права, а не он. Сначала поискать свои ошибки, а не чужие.

«Ещё того не легче,» – с огорчением подумал Гриценко, – «да она просто какая-то святая. Послала бы она этого перечника! Но ничего не попишешь, надо было работать. Деньги зарабатывать! Компания, что сидит у него на шее, обедает каждый день, не пропускает ни одного, да!»

– Марина Васильевна, Вы заняли очень разумную позицию, – сказал он, подавив легкий вздох. – Мы немедленно приступим к анализу Вашей ситуации, и, естественно, начнём именно с Вас. Нашу цель я могу сразу обозначить. Это овладение Вами «Принципом Реальности.» Под этим мы – я разумею: мы, психоаналитики – понимаем проблемы управления.

Гриценко встал и с возрастающим воодушевлением начал вещать. Затем он принялся мерить шагами свой небольшой кабинет, порою помогая речам указующим перстом.

– Каждый из нас делает то, что заставляют его делать, порой совсем без его ведома, собственные либидо и мортидо. И чем более Вы реалистичны, тем безопаснее сможете их удовлетворить. Я сказал: проблема управления. Чем же, спрашивается, Вы должны управлять? Я Вам скажу: тремя группами сил – собой самой, другими людьми и природой.

«Ох, прямо-таки и природой,» – пронеслось в голове слегка ошарашенной происходящим Марины. – «Интересно, сам он – что же, повелитель стихий?»

– К счастью, мы имеем в себе нечто, что позволяет нам справляться с этой трёхликой действительностью. Эта система называется «Эго», – ворвался в её непокорные мысли настойчивый голос Гриценко. – «Эго» – сознательная часть психики, находящаяся в контакте с внешним миром, а также с «Ид» и «Суперэго»

– «Остапа понесло» – с ужасом процитировала Марина совершенно беззвучно, но Евгений всё же заметил. Он остановился на всём скаку, подозрительно взглянул на пациентку и оборвал, наконец, свою речь.

– Вы получите от меня руководство для работы дома, там все новые для Вас термины объяснены. Это ничего, если поначалу не всё понятно. Нам предстоит такая большая работа! Нужно будет заняться анализом Ваших сновидений, выяснить влияние на поведение вас обоих различных комплексов. «Комплекса кастрации» и «Эдипова комплекса» – на Вашего мужа, а «комплекса Электры» – на Вас. И это только начало!

Минут через тридцать раскрасневшаяся, раздражённая, умотанная Марина, не помнившая своих снов и не любившая разговоров об её убогом провинциальном детстве, наконец, поднялась со своего места. У неё на неудобной табуретке безумно затекла спина.

– Евгений Николаевич, извините, но мне надо спешить за дочкой. Давайте об остальном в следующий раз поговорим. Она поспешно простилась с Гриценко и выскочила вон.

«Боже мой, «комплекс кастрации», и это только начало! Нет, скорей прочь отсюда. Забыть весь этот кошмар, как страшный сон. Что-то, однако, не давало ей покоя и вертелось в голове, словно назойливая муха. Этот тип со своими амбициями имеет наивность думать, что никто не имеет понятия о его «терминах». Тоже мне – Бином Ньютона: Эго, Суперэго, либидо! Но было ещё нечто… А, вот! Что такое «Ид»? Надо пойти в библиотеку или позвонить профессору Ревде. Это слово она, правда, слышит впервые.»

Дома уютно пахло молочной рисовой кашей и горячим какао. Мама кормила Танечку на кухне. Она быстро собралась, чмокнула Марину в щёку и убежала. А Марина, уложив девочку, принялась готовить ужин к приходу мужа.

Готовить она не любила. Ей это было вовсе неинтересно. Но отличница Ерофеева, в девичестве Дюжева, всё привыкла делать на совесть. Она быстро убедилась, что поваренные книги – ненадёжные руководства. В них отсутствовали обычно важные детали, нарушались пропорции ингредиентов, и поэтому результат выходил плачевный. Но проделав на своём веку уйму лабораторных работ по органической и неорганической химии, она хорошо умела чисто воспроизвести опыт. «И раз по книжке не получается… Ну и что?» Она попросила маму и двух подруг точно записать, взвесить и измерить, всё, что делалось при изготовлении блюд, которые нравилось Глебу и особенно хорошо у них удавались. И тогда дело пошло на лад! «А сейчас она соорудит индюшачьи отбивные в кляре и подаст их с этим отличным рисом «басмати». Ещё зелёный салат и…»

Прозвенел звонок. Она побежала открывать. Глеб вошёл, распространяя запах мороза и снега. Марина потянулась поцеловать его, но муж отстранился со ставшим уже привычным выражением смущения и раздражения.

– Идёт мокрый снег, у меня всё пальто влажное. Возьми, пожалуйста, дипломат. Я поужинаю быстро и сяду за работу. Скоро отчёт и…

«Это он хочет сказать, вернее, дать понять, что чем скорее я лягу спать, тем лучше. Чтобы я его не ждала. Чтобы не думала… Не надеялась? Господи, как оскорбительно! При чём тут я? Нет, так дальше продолжаться не может!» Молодая женщина сжалась, лицо её окаменело. Она попробовала что-то сказать, горло от обиды перехватил судорожный спазм. Муж, не глядя на неё, раздевался. Но молчание, а затем сдавленные всхлипы заставили его, наконец, поднять глаза.

Его молоденькая красавица жена, его нежная Марьяша, гордая прекрасная Мнишек с искажённым от горя лицом, заливаясь слезами, прислонилась к дверному косяку и пыталась унять рыдания.

Глеб бросил пальто на пол и подхватил её на руки. В несколько шагов он донёс жену до комнаты, уложил на диван и укрыл тёплым пледом.

– Подожди, я сейчас! Я тебе принесу чай или что-нибудь такое, – бормотал он, – и мы спокойно поговорим.

Он снова выскочил в коридор, чтобы пройти на кухню, но наткнулся на свою брошенную одежду и нагнулся. На полу прямо под Марининой курткой лежала какая-то квитанция. Глеб повесил пальто на вешалку, затем поднял полупрозрачный листок и прочитал: «Консультация «Брак и семья». Доктор Е. Н. Гриценко. Психоанализ и коррекция неврозов».

Он задумчиво посмотрел на сегодняшнее число и фамилию пациентки, сунул в карман листочек и пошёл включать чайник.

Марина ещё немного поплакала и затихла. Она выпила чаю с лимоном, и, хотя зубы ещё иногда стучали по стеклу от всхлипываний, но ей определённо полегчало. «Он хочет поговорить? Конечно, это много лучше, чем ставшее в последнее время привычным враждебное молчание и глухое раздражение. И потом. Он снова стал такой нежный! Вот он опять пришёл и уселся на край дивана. А что это у него в руках?»

Глеб, улыбаясь, показал ей квитанцию, и Марина покраснела. Она ничего не рассказывала о намерении посетить Гриценко. Да нет, вроде, он не сердится.

– Малыш, будем признаваться? Ты не пугайся, я, как старший товарищ, первым и начну, – услышала от мужа она.

За несколько недель до описываемых событий Ерофеев сидел в приёмной перед уверенной в себе брюнеткой лет тридцати в модных очках без оправы и поёживался под градом выстреливаемых вопросов. Не успел он ответить на последний, как последовал очередной.

– Дорогой коллега, скажите, Вы когда-нибудь имели дело с моим предметом? Интересовались? Ах, нет. Ну, тогда слушайте внимательно. Я не сомневаюсь, что Вам можно помочь. Вот Вы гематолог.4 Это просто классическая ситуация – сапожник без сапог. «Сам с усам», сам себя и вылечу. Ну, признайтесь, Вы так думали? Я мальчишкой-то читал Фрейда, только, знаете, перевод был отвратный. Мне попался некий древний фолиант с буквами «ять». Уж не знаю, Вы про них слышали или нет. Были такие до революции. Читать было трудно – я и бросил. А у нас это во времена моей учёбы не поощрялось, вот и не было новых поступлений. Сам же я, как Вы верно заметили, совсем из другой области. Так вот. Поскольку моя жена меня много моложе, то я предполагаю у себя по этому поводу невроз. Поэтому к Вам пришёл по совету своего брата. Скажите, пожалуйста, Вы свою концепцию основываете на теории Фрейда?

– Я бы назвала Фрейда, Абрагама и Клейна, если говорить о понятии либидо. Потом следует упомянуть прежде всего Лу Андреас-Саломе, которая сделала колоссальный вклад в понимание анальной эротики. Затем Юнга и Адлера, Карен Хорни и…

– Подождите, Алла Юрьевна. Это Вы уж того. Даже я, знаете, совершенно определённо слышал, что, во всяком случае, Юнг своего великого предшественника жёстко критиковал. Имя Адлер мне тоже знакомо, и насколько я помню…

– Ох, Глеб Сергеич, так мы с Вами очень далеко заберёмся. Ну конечно, последователи и даже его собственные ученики Фрейда критиковали! Наука же не стоит на месте. Вы считаете, что у Вас невроз, а причина его – разница в возрасте с женой. А на самом деле, может, детская сублимация! И нам нужно в первую очередь заняться Вашими детскими переживаниями, вытесненными бессознательными стремлениями, которые обнаруживает содержание снов. Потом перейдём к взаимоотношениям с мамой. И так шаг за шагом найдём причину невроза.

– Скажите, пожалуйста, можете Вы ко мне приходить три раза в неделю? Я понимаю, что каждый день для Вас, наверно, трудно. Но надо действовать. Ведь что такое – невроз? Это болезнь, признаком которой является чрезмерный расход энергии на непродуктивные цели. Он вызывает в свою очередь невротическое поведение, которое Вам порой может помочь сосредоточиться на чём-либо другом, а вот ближним какого?

– Да, ближним… Тут я с Вами согласен. Одна компенсация Inferiority Complex5 чего стоит. Что скрывать, я понимаю, у меня то, что раньше называли неврастенией, теперь – невротической депрессией, только хрен редьки не слаще. Ещё немного, и моя жена меня бросит, или ещё того хуже – сама заболеет. Хорошо, я подумаю и Вам позвоню. У нас маленький ребёнок, и я должен о визитах к Вам дома поговорить, – ответил тогда собеседнице в первый свой приход Ерофеев.

– Так вот, я тоже уж побывал. «Подвергся», так сказать. И даже не один раз.

– Что, неужели у Гриценко на Фрунзенской? – приподнялась от изумления на подушках Марина.

– Да нет, мою «аналитичку» зовут Меньшикова. Гарик посоветовал, говорит – толковая дама. Я тебе, если хочешь, расскажу всё подробно. Я после каждого этого… м-м-м… сеанса ходил в библиотеку. Поработал в читальном зале, домой взял литературу. И теперь вполне готов грамотно потрепаться.

Он скинул ботинки, забрался под пушистый чёрный с красным плед и обнял жену. Она положила голову ему на плечо.

– Ну, раз ты теперь такой подкованный… Знаешь, у меня очень тягостное, неприятное впечатление.

– Что, жулик попался?

– Нет, не думаю. И сам психоанализ я вовсе не считаю жульничеством и чепухой, только понаслушалась там такого! Ну не лезет ни в какие ворота! Вот, например, скажи, пожалуйста, как ты относишься к этому «комплексу кастрации»? Ведь они считают, он есть у всех? У всех мальчиков! Ты когда-нибудь боялся в детстве или в юности, что тебя кастрируют?

– Нет, не было такого. Было, да и есть на инстинктивном уровне желание защитить нижний этаж от удара, например, в игре или в драке. То есть бессознательное понимание уже у ребенка – в случае чего будет очень больно, тут надо беречь. Но никаких кастраций.

– Вот! Для меня это прозвучало сомнительно. Но, как ты понимаешь, я с мальчиками такие темы не обсуждала. Статистики у меня нет. Зато по поводу другой генеральной идеи – невроза у девочек от зависти к обладателям пениса, вот тут-то уж у меня есть, что сказать! – Марина раскраснелась и села. А муж рассмеялся.

– Вот как? Ну давай!

– Итак, никакого пениса я отродясь иметь не хотела! И обе мои сестры, и близкие подруги – никто из нас, ей, богу, никто! Что за удивительная мысль, будто все – заметь, опять-таки, все девочки – испытывают комплекс неполноценности по этому поводу и мечтают его иметь? Бесспорно, что это чушь, откуда ж она взялась?

– Согласен! И вправду – ерунда. Пусть даже, чтобы это доказательно опровергнуть, надо таким вопросом специально заниматься, но я – взрослый человек, врач, ничего подобного до сих пор от живых людей не слышал. Как я тебе докладывал, я тут почитал, что переведено. Именно сейчас. В студенческие времена такого не было. И мне тоже этот «комплекс кастрации» и «мечты о пенисе» бросились в глаза.

– Но что касается девочек. У меня есть одна идея! Видишь ли, Фрейд, очень серьёзный добросовестный учёный. Он, конечно, это не просто так с бухты-барахты утверждал. А ведь время было совершенно другое! С приличными порядочными женщинами обсуждать такие темы было крайне затруднительно. Почти невозможно! Не зря у Фрейда большинство работ посвящено мужской сексуальности. Ты представь себе тогдашние семьи. Люди имели много детей. Большинство, даже из привилегированных слоёв – сколько получалось, сколько бог пошлёт. И вот я подумал о девочке, воспитывающейся среди братьев. Пока они все маленькие, их одевают-раздевают-купают вместе. И тут, если она одна не такая как остальные, другие дети могут удивляться, смеяться над ней, дразнить. Тогда девочка, просто чтобы отстали, может и впрямь непременно захотеть иметь эту самую отсутствующую колбаску. Это очень сильный стимул – быть как все, в особенности, если ты маленькая и слабая.

– Если Фрейд при лечении неврозов встретил такую девочку, а потом случайно ещё одну – бывают ведь странные совпадения – то он мог решить, что это закономерность. А, как я уже говорил, раздобыть сведения о женщинах – о девочках, возможно, тем более – было трудно. Значит, материала для сравнения у него было мало.

– Да, у тебя вполне логично выходит. Но мальчики? Ты не встречал, скажем, его рассказов о себе самом? Неужели у него был «комплекс кастрации?» – недоверчиво наморщила лоб Марина.

– Слушай, ты права! Нет, я ничего такого не встречал, но я прочёл только… сейчас тебе скажу: три книжки и несколько статей. И то – где читал внимательно, а где пролистал. Но раз он был так уверен, да ещё считал, что и у всех то же самое… Тогда у него самого, должно быть, был этот страх. Хотя нет, постой, может, только у тех, у кого неврозы? Маринка, не у всех же неврозы, понимаешь? Есть ведь и здоровые люди? – Глеб притянул её к себе и поцеловал.

– Знаешь, мне иногда теперь кажется, что и нет – вздохнула в ответ бедняжка Марина, и слёзы снова показались в её печальных глазах.

– Девочка моя, ну не надо. Я понимаю, это из-за меня. Я тебе обещаю, у нас всё наладится. У нас всё ещё обязательно будет хорошо! – уговаривал её муж.

«Верила она ему? А как не поверить? Ведь очень хочется! Верить, что, если уж не прямо сейчас. Ну хорошо, пусть попозже. Но непременно все станет хорошо!»

9. Плотный обед с психоанализом на десерт

Небо было затянуто серыми тяжёлыми облаками, и потому уже в четыре часа стало сумеречно, темновато даже для февраля. Глеб с Мариной вышли из метро «Новокузнецкая» и осмотрелись.

– Мы договорились около цветочного киоска. Вон тот аквариум с вечными голландскими розами. О, смотри пожалуйста, тут и самурайские цветы имеются! – Глеб взял Марину за руку и подвёл к домику из стекла и металла. – Малыш, ты постой здесь, укройся от ветра, а я подойду к проезжей части. Эрна приедет на машине.

Сверху сыпалась снежная крупа, и холодало просто на глазах. Узкая оживлённая улица была забита, как обычно, автомобилями, которые двигались в темпе катафалка. Глеб остановился у фонаря так, чтобы его трудно было не заметить. И вскоре около него притормозил небольшой вёрткий слегка припорошенный снегом голубой жучок. Водитель открыл дверцу, и женская фигурка в белой с серым шубке до колен и такой же шапочке ловко выпорхнула наружу.

– Привет, давай мне скорей руку, а то ты тут утонешь, – бросился Глеб на помощь Эрне, увязая в сугробах.

– Это ты утонешь, а у меня высокие сапоги, – засмеялась она, но всё-таки позволила себя извлечь из снежной кучи и препроводить на тротуар.

– А где Марина?

– У киоска. Прячется от ветра и любуется на свежие ирисы. Пошли, я нам заказал столик. Заведение называется «Грильяж» чёрт знает почему. У нас там был банкет, когда один сослуживец защитился. Мне понравилось. Интересно, что ты скажешь?

И они заторопились по улице по направлению к Серпуховке. Ветер подгонял их, забирался за ворот и проникал в рукава. Хотелось в тепло, и все трое были рады-радешеньки оказаться скорей на месте.

– Ну, ещё немножко, а теперь в арку между колоннами, – Глеб толкнул дверь и, со словами «в ресторан первым идёт кавалер», вошёл в вестибюль.

Заведение и впрямь было на должном уровне. Паркетный пол блестел между тёмно-вишнёвыми коврами. Нарядный зал сиял зеркалами и светильниками, как рождественская игрушка. Деревянные ореховые панели обрамляли витые полосы тёмного золота, по которым поднимались пестролистные тропические лианы, а на столах стояли живые цветы. Небольшой джаз негромко играл приятную ненавязчивую мелодию.

К вошедшим тотчас подскочил молодой человек, помог дамам раздеться, осведомился, заказано ли у них, и проводил к столику с накрахмаленными салфетками. Обслуживали тут только мужчины.

– Девочки, давайте сначала как следует поедим. Я голодный. Выбираем самое лучшее. Я недавно получил гонорар от очередных заклятых друзей-фармацевтов. Так что у нас никаких проблем! – бодро возвестил Ерофеев, потирая руки.

«Ишь ты, – развеселилась Эрна, помнившая своего «бывшего» если и не прижимистым, то, во всяком случае, весьма экономным, – времена меняются. Вот что значит хороший заработок и молодая жена!»

Они с удовольствием начали вместе рассматривать коричневые книжечки меню, обсуждать обед и советоваться с официантом.

– Что будем пить? Я предлагаю к мясу Бордо.

– Отлично, принято. Кофе потом закажем?

– Обязательно! Они хорошо варят по-турецки. Я пробовал. Вы мороженое хотите?

– Я нет, – покачала головой Марина. – А давайте к кофе возьмём ликёр! Тут есть несколько, вот мы все разные и попробуем!

– Прекрасная идея. Итак, молодой человек, мы готовы, – обратился Глеб к очередному вышколенному красавцу.

Когда заморили червячка, согрелись и порозовели, Эрна решила, что пора начинать.

– Что ж, мои дорогие, приступаем. Я подумала, как нам построить беседу. Мне приходилось в нашем институте много раз курс повышения квалификации вести.

– И я два раза была слушательницей. Только это ещё была чистая урология, – вставила Марина. – Я была к Вам в институт распределена, получила «лаборантку с высшим», как это часто практиковалось. Вы меня, желторотую, конечно, не замечали. Извините, Эрна Александровна, я Вас перебила, – спохватилась она.

– Нас однажды познакомила Ваша начальница, и я с тех пор знала Вас в лицо, – спокойно заметила Эрна.

– А потом кто-то рассказал мне, что Вы вышли замуж за моего знакомого гематолога, – кивнула она в сторону Глеба, который во время этого разговоре еле заметно напрягся.

Заметив это, Эрна решила лучше поскорей перейти от прошлого к настоящему.

– Давайте, я Вам расскажу самое главное о Фрейде. Фрейд полагал, что душевная жизнь, это последовательный непрерывный процесс. И к ней так же, как и к другим естественным процессам, применимы законы сохранения. В душевной жизни Фрейд выделяет три уровня: сознание, предсознание и подсознание – бессознательное. Он считает, что все психические процессы связаны между собой. Каждая мысль, чувство или действие имеют свою причину, вызываются сознательными и бессознательными намерениями и определяются предшествующим событием. Если они кажутся нам не связанными с предшествующими мыслями и чувствами, то эти связи нужно искать в нашем «бессознательном». «Бессознательное» же и «предсознательное» отделено от сознательного особой психической инстанцией – «цензурой».

– Точно, моя аналитичка объясняла, что «цензура», мол, вытесняет у тебя в область бессознательного собственные чувства, мысли и понятия, если сам ты их не приемлешь. А еще не даёт этому бессознательному вылезти, – вспомнил Глеб.

– Молодец, – похвалила его Эрна, – идём дальше. Основоположник утверждает: если твоё поведение кажется немотивированным, значит, мотивы кроются в этом «бессознательном». Но они обязательно есть! И задача психоаналитика – их найти». Вот человек испытывает некую потребность. По мере её нарастания растёт напряжение. Он стремится удовлетворить потребность и, тем самым, сменить напряжение релаксацией. Действует, ищет способ, но неправильно, результат чем-то ему не подходит. И тогда аналитик должен помочь эту потребность, она же – инстинкт – удовлетворить в оптимально форме.

– Вы знаете, раз уж мы заговорили о терминах… Мой консультант без конца поминал либидо и мортидо. В целом, понятно, но всё равно, если бы Вы мне уточнили! Учиться, так учиться, – попросила Марина.

– Пожалуйста. Фрейд пытался всё разнообразие человеческих инстинктов свести к двум группам: те, что поддерживают жизнь – сексуальные, а разрушающие жизнь – деструктивные. Обе группы, по его мнению, обладают энергией. И вот либидо – это энергия, присущая инстинктам жизни. Либидо – это по-латыни «желание»?

– Совершенно верно. А мортидо – агрессивная энергия деструктивных инстинктов. Этимология этого слова тоже понятна, да? И сейчас приведу ещё один термин. Это – «катексис» или процесс помещения вышеупомянутых энергий в разные сферы психической жизни, идеи и действия.

И Эрна рассказала, что, по мнению Зигмунда Фрейда, котектированное либидо не может перемещаться к новым объектам. Оно укореняется в той области психической сферы, которая его привлекла и удерживает. Если представить либидо, как определённую сумму денег, то катексис -процесс покупки, вкладывания денег в ценности. Чем больше вложено денег в одни ценности, тем меньше их остаётся для других.

– Психоаналитик ищет непропорциональность катектирования либидо и старается перераспределить его. Вообще же обнаружение и канализация психической энергии с его точки зрения – одна из основных проблем понимания личности.

– Знаешь, чего не слышал, того не слышал, «катексис» этот я до сих пор еще нигде не встречал, – покачал головой Глеб. – Маринка, запоминай!

– Ты уже переел сухмени? Может, хватит? – спросила Эрна.

– Ой нет, Эрна Александровна. Пожалуйста, рассказывайте дальше! -запротестовала Марина, а Глеб кивнул.

– Ну хорошо. Значит так. В структуре личности Фрейд выделяет отдельности, которые в переводе обычно называют: «Оно», «Я» и «Сверх-Я» или «Ид», «Эго» и «супер-Эго». Я принесла свои записки. Некоторые вещи буду просто читать, чтобы не переврать формулировки. Вот, слушайте! – Эрна открыла тетрадь.

«Оно» или «Ид» – это первоначальная, основная, центральная и вместе с тем наиболее архаичная часть личности. «Оно», считает Фрейд, «содержит всё уникальное, всё, что есть при рождении, что заложено в конструкции – кроме всего прочего, следовательно, те инстинкты, которые возникают в соматической организации и которые в «Оно» находят первое психическое выражение в форме, нам неизвестной» – это цитата. И далее: «Оно» служит источником энергии для всей личности, и вместе с тем, «Оно» целиком бессознательно. Однако, мысли или чувства, вытесненные из сознания в бессознательное «Оно», по-прежнему способны влиять на психическую жизнь человека. При этом со временем сила этого влияния не уменьшается. «Оно» можно сравнить со слепым и глухим диктатором, власть которого не ограниченна, но, однако, властвовать он может только через посредников.

– Ох, я как раз Вас собиралась спросить, что такое «Ид». Теперь понятно, – удовлетворённо заметила Марина.

– Ну как, не устали ещё от терминов? – с сочувствием осведомилась Эрна.

– Мы – нет. Вот если ты устанешь, слопаем десерт, а потом устроим обсуждение, – предложил Глеб.

– Хорошо. Тогда переходим к «Я». «Я» в отличие от «Оно» находится постоянно в контакте с внешним миром. «Я» защищает «Оно» как кора дерева, но при этом питается его энергией. «Я» накапливает опыт с помощью памяти, избегает опасных раздражителей, адаптируется к раздражителям умеренным. Но, главное, «Я» осознаёт мир посредством активной деятельности и может перестроить его себе на пользу.

И вот, развиваясь, «Я» постепенно обретает контроль над требованиями «Оно». «Я» решает, удовлетворить инстинктивную потребность немедленно или отложить это до благоприятного момента. Таким образом, «Оно» реагирует на потребности, а «Я» – на возможности.

«Я» находится под постоянным воздействием внешних – среда – и внутренних – Оно – импульсов. Нарастание этих импульсов сопровождается напряжением, чувством «неудовольствия». Уменьшение – релаксацией, чувством «удовольствия». Фрейд считает, что «Я» стремится к удовольствиям и старается избежать неудовольствия.

«Супер-Я» развивается из «Я» и является судьёй и цензором его деятельности и мыслей. Это хранилище выработанных обществом моральных установок и норм поведения. У него три основных функции -совесть, самонаблюдение и формирование идеалов

В качестве совести «супер-Я» судит, ограничивает, запрещает или разрешает сознательную деятельность. Самонаблюдение возникает из способности «супер-Я» (независимо от «Я» и «Оно») оценивать деятельности по удовлетворению потребности. А формирование идеалов связано с развитием самого «супер-Я».

Основная цель взаимодействия всех трёх систем – «Оно», «Я» и «супер-Я» – поддерживать или (при нарушении) восстанавливать оптимальный уровень динамического развития душевной жизни, увеличивая удовольствие и сводя к минимуму неудовольствие.

От напряжения, испытываемого под воздействием различных внешних и внутренних сил, «Я» оберегает себя с помощью защитных механизмов. А это – вытеснение, отрицание, рационализация, реактивные образования, проекция и регрессия.6 Я на них подробно не буду останавливаться. Но если хотите…

– Еще как хотим! – почти в один голос отозвались супруги Ерофеевы.

– Да погодите, ребята! Я вам просто отдам свои бумажки. Так вот. Наиболее же распространённый защитный механизм – это сублимация. С ее помощью либидо и мортидо трансформируются в различные виды деятельности, приемлемые для индивида и общества. Разновидностью сублимации может быть интеллектуальная деятельность, творчество, спорт. Фрейд считал, что эта сублимированная энергия создаёт цивилизацию. А «механизмы запретов» – это способы, с помощью которых «Я» защищает себя от внутренних и внешних напряжений.

Теперь немного о психоневрозе. Это, в его понимании, проявление защиты сознательной части душевной жизни от неприемлемых переживаний и стремлений. Например, с вытеснением он связывает некоторые симптомы истерии, импотенцию, фригидность, психосоматические заболевания: язву желудка, астму. Для невроза навязчивых состояний характерны изоляция и реактивные образования.

Принципиальная цель психоанализа состоит в том, чтобы усилить «Я», сделать его более независимым от «супер-Я», расширить поле его восприятия и усовершенствовать его организацию, чтобы оно могло освоить новую порцию «Оно».

– Стоп, я слегка обалдел, – откинулся на спинку стула Глеб и в ответ на иронический взгляд Эрны, тотчас поправился.

– Погоди, я, само собой, про всякие релаксации и сублимации слышал, просто надо же и остальное переварить. Ты мне скажи, структурирование личности, это самое – «Я»-»Оно»-»супер-Я» ещё актуально?

– Нет, сейчас считают эту тройственность очень примитивной. Современные психоневрологи полагают, что эта модель не соответствует процессам в человеческой психике и ей самой.

– Однако, знаешь, вытеснение и сублимация… Вообще, многое звучит не так глупо, – задумчиво возразил он.

– Господи, ну конечно! Не надо вместе с водой выплёскивать и ребёнка. Фрейд на своём пути был абсолютным новатором и сделал колоссальный прорыв. Ведь он едва ли не впервые в истории психологической мысли обратился к изучению главных вех человеческой жизни – рождению, взрослению, любви и смерти. Ты не забывай, он работал в начале… Ой, я чуть не сказала – прошлого. А надо уже сказать: позапрошлого века!

Эрна оживилась. Ее глаза блестели. Она с явным увлечением продолжила.

– Ну, хорошо. Термины мы ввели. Едем дальше. Одним из открытий Фрейда считается воздействие полового влечения на человеческую психику, в особенности на её становление. Причём главный конфликт, о котором идёт речь, это половое влечение младенца – мальчика к матери и ревность к отцу. Соответственно, у младенца-девочки – наоборот, влечение к отцу и ревность к матери. Под знаком этого конфликта формируется характер, темперамент индивида, весь его психологический облик.

– Эрна Александровна, я вообще стараюсь, услышав это, вести себя прилично. Не кричать: «чушь, не может быть!» Только вот вопрос. А если нет никакого отца? Ну, нету? И девочек, например, растит одна мать? К кому тогда влечение и к кому ревность? Также и наоборот! И что с психикой? Никакого становления? – возмутилась Марина.

– Я с Вами согласна. И Ваш вопрос как раз про меня. Вот у меня не было никакого отца! Отчим, правда, лет с шести появился. Только тут было не влечение, а отвращение. Я уж не говорю о том, что не было и ревности к маме, но всегда можно сказать, что я этого не осознавала.

– Эрна, а дети… младенцы то есть, ну и потом… Растут это они, и что? Как они с его точки зрения это самое влечение – бог ты мой, половое влечение к своей маме или отцу – обнаруживают? – с недоумением спросил Глеб.

– Ты попал в точку. Я хочу сказать, здесь узловой момент его представлений о развитии неврозов. Видишь ли, он считал, что эти влечения по мере развития индивида загоняются в подсознание под влиянием общепринятых норм социальной жизни. Этот вытесненный комплекс Фрейд у мужчин и назвал – «Эдипов комплекс», а у женщин -»комплекс Электры». Ну а потом при нормальном развитии эти инфантильные представления благополучно вытесняются в «бессознательное» и сублимируются. Но иногда это происходит не полностью. И тогда «ущемлённый» комплекс проявляется в виде странных, некорректных поступков, оговорок и сновидений. В более же тяжёлых случаях – в форме невротических расстройств. Их причина – недозволенные обществом влечения. Они всю жизнь терзают человека и проявляются во взаимоотношениях с другими людьми.

– Девочки, вы обе настроены критически по отношению к классику-австрийцу, а ведь бывают же инцесты, и не так редко. Причём наверняка куда чаще, чем это становится известно. Это же почти всюду подсудное дело.

– Эй, по-моему, ты путаешь божий дар с яичницей! – возразила Эрна. – Мы говорим не о том, что взрослые проделывают с детьми в разных видах. Нет, речь идёт о детском сексуальном развитии.

– А скажите, пожалуйста, как современная наука смотрит на эти идеи Фрейда? – вставила Марина.

– Так и хочется ответить – слава богу, не подтвердилось! Нет, в самом деле. Современные биофизики, например, опровергли представление, что любые человеческие мотивы, в конечном счёте, представляют собой превращённую форму полового влечения. Современные психологи с помощью самых тонких экспериментов не смогли обнаружить никаких устойчивых доказательств того, что содержание снов обнаруживает суть вытесняемых бессознательных стремлений. И, наконец, Фрейд и его последователи, как показали долговременные эмпирические исследования в области возрастной психологии, непомерно преувеличили роль ранних детских переживаний в становлении человеческой психики.

– Слушайте, но ведь этих психоаналитиков и сейчас пруд пруди. Особенно в Америке. Совсем недавно где-то читал, что, мол, у всякого уважающего себя штатника имеется свой психоаналитик.

– Психоаналитиков достаточно, и не только в Америке. Этот метод лечения неврозов, усовершенствованный, конечно, продолжает в конкретных случаях работать. С помощью грамотно выстроенных бесед постараться выяснить, не было ли в прошлом у невротика какой-либо травмы, о которой он сам мог забыть, не придать ей значения и т. д. Постараться разобраться самому и помочь разобраться и преодолеть её пациенту – всё это применяется и сейчас. Иногда очень даже успешно. Несомненно, бывают такие травмы и в раннем детстве, в том числе в интимной сфере. Только…

– Мне кажется, дело в широчайших обобщениях некоторых частных случаев на всё человечество, – заметил Глеб. – И я так думаю. В чём-то Фрейд, как любой живой человек, просто заблуждался. А порой распространял диагнозы нескольких конкретных невротиков на всех остальных, в том числе – здоровых людей.

– Итак, ребята, введение закончено, – подытожила Эрна. – Это очень коротко, но, по-моему, о самом важном. У меня горло пересохло. Я предлагаю, и правда, перейти от «горького» к «сладкому». Глеб, скажи официанту, пусть они мне теперь сварят твой хвалёный кофе. И, знаешь, я возьму ещё миндальный крем и птифуры.

– Сей секунд! «Мы славно поработали и славно отдохнём!» – подмигнул Эрне Глеб.

– Глебушка, это что – цитата? – поинтересовалась Марина.

– Это Высоцкий. Помнишь такого? Ты не знаешь, наверно, это мы…

– Ох, ну ты и скажешь! Конечно, знаю.

– Ладно вам. Смотрите, нам принесли. И Эрна с удовольствием принялась уплетать нежную палевую трясучку, хвалить действительно отличный кофе и весело болтать о том, о сём.

С памятного посещения ресторана миновало несколько месяцев. Потянулись обычные будни. Глеб работал, сдавал отчёт, возился с машиной, гулял с ребенком. Но три раза в неделю неуклонно, как бы ни был занят, посещал ставшую ему быстро привычной, «Ариадну». У него была небольшая аритмия, это он знал. Но нашлось ещё и воспаление почечных лоханок, и кое-какие другие хворобы. Его исследовали, лечили, гормональные анализы сменялись «андрогинной» терапией, наступил черёд корейского массажа в совокупности ваннами из горных трав. Наконец, Мухаммедшина занялась его кровообращением в органах малого таза и заставила записаться в спортклуб и сбросить вес. Он и раньше никогда особых алкогольных проблем не имел. Теперь не пил вовсе.

А дома стало налаживаться. Марина тоже раза два приходила в консультацию. Она ничего не рассказывала об этих беседах. Но в выходной, когда им удавалось отдохнуть и хорошо провести время, она, напротив, наливала себе хрустальный гранатовый бокал красного вина. А затем надевала синий кружевной пеньюар, хитро застёгивающийся всего на одну пуговицу. А под ним абсолютно ничего! При каждом шаге он распахивается и обнажает её стройные ноги! Серые глаза ласково блестят!

Она уводила мужа в спальню, и всё получалось! Ну, может, и не совсем идеально. Но постепенно лучше и лучше.

Однажды, после прекрасного субботнего вечера с прогулкой, ужином, Вивальди дома на диване, а за ним вполне гармоничным продолжением в спальне, Глеб уснул. Он был типичный «жаворонок» и, если удавалось, с удовольствием часов в десять укладывался, чтобы проспать до утра. Дочка тоже давно была в кроватке, а Марина в пол-одиннадцатого чувствовала себя совершенно бодрой. Ей надо было сдать статью в «Вопросы микробиологии». Если примут, будет третья публикация для защиты. Еще она выступит с докладом на конференции в Питере в ВИЗРе, доложит свои результаты.

Она включила компьютер, открыла свой лабораторный журнал и углубилась в работу. Писалось на удивление хорошо. Она увлеклась, и поэтому телефон услышала не сразу.

– Маринка, как дела – зазвенел в трубке голос задушевной подружки Динки. – Я уж подумала, что ты спишь!

Они работали раньше вместе, только Дина была постарше. Дина Жилина и сейчас продолжала трудиться в институте как флеболог.7 Это была жизнерадостная хохотушка, которую любили пациенты за хороший характер и побаивались коллеги за острый язычок. Но Жилина умела, когда надо, молчать как могила. И потому вовсе не трепливая Ерофеева рассказывала ВСЁ только одной Динке. Она в Москве, пока училась, и позже на работе ни с кем больше близко не сошлась. В родном Рыбинске остались две школьные подружки, но с тех пор прошла, как ей теперь казалась, целая жизнь. Да, Динка была «в курсе». Ничего удивительного, что в ответ на довольный голос и заверения, что «всё путём», настроение – лучше не надо! Дина недоверчиво протянула.

– Всё будет путём, если ты уйдёшь от своего пенсионера!

Дина была глубоко уверена, что подруга совершила ошибку, и «старый перечник» её охмурил. А теперь или новую нашёл на стороне, или окончательно вышел в тираж.

– Есть ещё вариант – завести себе нормального молодого друга! -продолжала Дина.

– Прекрати, хулиганка, ты же знаешь прекрасно, что я его люблю! Перестань дурачиться, у нас в интимных делах всё образовалось! – перешла на шёпот Марина.

– Ты хочешь сказать, Ерофеев исполняет супружеские обязанности? Уж не знаю, как к этой новости относиться. Я так надеялась, что ты образумишься. Хотя Таньку жалко. Да ты меня не слушай. Я известная охальница, – смилостивилась подруга.

– Ну, объясни. Он что, просто отдохнул или эту Виагру пьёт? Ему же нельзя, ты говорила.

– Нет, он проходит комплексное лечение. Я тоже по мере сил участвую. И знаешь, кто помог? Она – доктор наук, у нас тоже работала. Раньше была чистым урологом, а потом ещё в институте сексопатологией занялась. Теперь у неё своя консультация в «Асклепии».

– Да кто это? Назови фамилию.

– Эрна Александровна Мухаммедшина.

– Не может быть, что ты говоришь! Его «бывшая»?