Сестры Ингерд

Глава 1

В детстве я спокойно относилась к тому, что нас называли в школе сестры Ингерд и никак не могла понять, почему так злится Анжела.

Я росла под бесконечные мамины: «Анжела старше и умнее, слушайся ее!», «пусть Анжела выбирает первая, она же старше!», «бери пример со старшей сестры!». Лет до шестнадцати все это казалось мне не приятным, но весьма обыденным. Я росла и привыкала к тому, что Анжела всегда права, всегда умнее и всегда на шаг впереди.

Мама родила ее от своего первого мужа. Не знаю, что уж там у них произошло, только Родион Олегович бросил молодую беременную жену и укатил на заработки в Китай. При разводе мама вернула свою девичью фамилию – Ингерд. У маминой мамы, моей бабушки, живущей в деревне, кроме старшей, было еще две младших дочери. Вернуться туда мама не могла.

Своего жилья у нее не было, а срок беременности уже был такой, что через пять месяцев после развода ее повезли рожать. До окончания беременности жила она у подружек, но вот куда податься с новорожденной даже не представляла толком. Надежда у нее была на кризисный центр. Именно там, в роддоме, она и сразила своей красотой наповал студента медицинского института.

Парень был сирота, имел свою скромную однушку, доставшуюся от бабушки, и поскольку впереди у него, как и у каждого будущего хирурга, ожидалась двухгодичная ординатура, собирал все лишние смены, сколько мог.

Папа всегда был решительным человеком и прямо из роддома перевез белокурую красавицу-невесту с новорожденной дочерью к себе. Расписались скромно, без всякой свадьбы, и на тоненьком пальчике красавицы-жены появилось изящное серебряное колечко. На золотое у новобрачного не хватило денег. Жили довольно скромно. Деньги в больнице платили небольшие, но за счет подработок как-то выруливали. Через полгода Марианна с ужасом поняла, что снова беременна. Молодой муж, к тому времени обзаведшийся роскошными синяками под глазами от недосыпа, аборт делать категорически запретил:

-- Машенька, даже думать об этом забудь. Я возьму еще на “скорой” смены. Тут и потерпеть-то осталось всего полтора года: потом зарплату поднимут.

Машенька плакала и расстраивалась, но на аборт идти все же побоялась. Родная сестра ее матери от этого самого аборта и умерла в сельской больнице. Так на свет родилась я. Лет с трех у меня появились отчетливые воспоминания: хорошо – это когда папа дома. Большие сильные руки подхватывают нас с сестрой… Папа смеется и целует нас в щеки… Стойкий и такой родной запах лекарств…

Папа очень много работал, и дождаться его со смены было большим счастьем. Иногда мы всей семьей выбирались в парк. Гуляли, катались на каруселях, нам обязательно покупали сладкую вату и мороженое. Это было тихое и спокойное счастье, надежное и радостное. Предвкушение подарков на Новый год. Восхитительные сюрпризы на дни рождения. Утренние воскресные завтраки, когда вся семья была в сборе и мама жарила нам оладьи. Ощущение радости от предстоящих выходных, как праздник, ярче нового года, лучше дня рождения. Сегодня папа будет дома весь день!

Уже тогда Анжелика умела капризничать и настаивать на своем. Мама всегда шла у нее на поводу, а вот при папе таких фортелей она себе не позволяла. Мне было около шести лет, когда в семье начались первые конфликты.

-- …жить в такой нищете!

-- Машенька, я и так набираю все смены, которые могу, потерпи еще пару лет, родная, и мы возьмем в ипотеку двушку.

Двушку действительно взяли, гораздо быстрее и даже в хорошем районе -- папе прибавили зарплату. Мама радовалась, что буквально через квартал расположена лучшая в городе школа:

-- Мне девочек водить и забирать очень удобно будет.

-- Тебе не кажется, что Олюшке лучше бы еще годик подождать? Она ведь самая маленькая в классе будет, – папа редко возражал маме. Как-то вот умела она им управлять.

-- Ничего с ней не случится, а из разных классов я как их забирать буду? У одной в одно время занятия закончатся, у другой в другое... одна на экскурсию, другая дома… Нет уж, справится Ольга.

В шесть лет у нас с Анжеликой появилась собственная комната. Мама, сердито хмурясь, выговаривала отцу:

-- Даже на трешку не хватило! Девочки растут, а воз и ныне там! В этом районе кроме обычной школы больше ничего. А Анжелочка такая умница! Учительница говорит, что ее надо в третью гимназию переводить!

В это время все мои конфликты с Анжелочкой кончались одинаково: упреками мамы. Она никогда не хотела разбираться, кто их нас виноват. И Анжелка бессовестно этим пользовалась. Только при папе в доме царило шаткое равновесие.

Все начало разваливаться, когда мне исполнилось девять. Мама вдруг зачастила в парикмахерские и на маникюр. Зачем-то перекрасила в платиновый свои белокурые волосы и приобрела ярко-черные брови. Потом был визит в кафе, где нас встретил высокий неприятный мужчина в темно-синем костюме:

Глава 2

Нельзя сказать, что Родион Олегович сильно обижал меня. Скорее, он любил подчеркивать, что я не ровня его единственной дочке. Со временем это приняло несколько нелепые формы. Анжела посещала бальные танцы и уроки этикета, к ней ходили репетиторы почти по всем предметам. В то же время мне дополнительные знания были не положены. Мама, и до того баловавшая любимицу, а сейчас научившаяся получать кайф от массажных салонов и брендовых шмоток, с отчимом никогда не спорила.

В доме часто бывали гости, и первое время нас вдвоем выводили наряженных, как кукол. После смерти папы, мотивируя это тем, что «…у девочки траур и сейчас ей неприятно чужое внимание…», Анжелку перед приемом готовили одну. В двенадцать лет парикмахер и визажист стали приходить не только к маме, но и готовить к приемам и визитам наследную принцессу. Про меня в это время деликатно забывали. Впрочем, я этому, пожалуй, только радовалась. С сестрой мы ладили все хуже и хуже. Меня раздражало то, что она очень любила пакостить по мелочам и сваливать вину на меня.

Художка по-прежнему оставалась моей отдушиной. А еще у нас ввели факультатив прикладных искусств, и я частенько оставалась в городе до позднего вечера. Научилась вязать спицами и крючком, расписала вручную шесть подносов “под Жостово”, пробовала гжельскую роспись и наблюдала, как проявляется синяя краска при обжиге, лично слепила из папье-маше несколько десятков коробочек и раскрасила “под Палех” и даже валяла из шерсти игрушки.

Иногда в маме все же просыпалась совесть. Как правило, после очередной особенно гадостной выходки сестрицы. Именно в таком настроении она подписала документы с каким-то агентством и сдала папину квартиру. Пояснив мне так:

-- Деньги будут на счет капать. К твоему совершеннолетию как раз можно будет на двушку обменять. Ну, или на учебу потратишь. Там уж сама решишь как.

То, что жить в доме отчима я долго не буду, меня скорее радовало. Анжелика последние годы в школе просто бесилась оттого, что кто-то называл нас сестрами Ингерд. Она была очень популярна в классе и дружила с такими же, как она сама, девицами, устраивая бесконечные гонки брендовых шмоток и хвастаясь то новыми золотыми сережками, то шубкой, то сумочкой BIRKIN.

К десятому классу наши отношения с ней совсем испортились. Она частенько шипела мне вслед:

-- Нищебродка.

А весной того же года, когда за мной вдруг рьяно начал ухаживать Мишка Виденский из параллели, сын владельца нескольких автомастерских, и вовсе устроила дома истерику.

Уж, о чем там разговаривали мама и Родион Олегович, я не знаю, но вечером мама зашла ко мне в комнату:

-- Ты пойми, у девочки переходный период, гормональные всплески… не злись на сестру.

Она все говорила и говорила, казалось, что мама подбирается к какой-то важной для нее теме и пытается настроить меня на важный для нее ответ.

-- …Родион Олегович даже согласен оплатить ремонт из своих средств!

Я не сразу поняла, о чем речь, а когда дошло, то только обрадовалась. Мама предлагала мне выселить квартирантов и начать жить в папиной квартире. Для меня это было самым лучшим решением! Немножко пугало то, что я совсем не умела готовить. На кухню в доме отчима нам заходить запрещалось. Да и прислуга была недовольна моим появлением там. За эти годы, кроме горничной Тони, появился еще и повар, и постоянно живущий садовник. Все они прекрасно понимали, кто и на каких правах живет здесь, и вольно или невольно, но ориентировались на хозяина дома.

Жильцов выселили, ремонт сделали. На мою карточку мама ежемесячно переводила пенсию по утрате кормильца. И первые месяцы я лихо жгла яичницы и кастрюли, училась пользоваться стиралкой и крепко запомнила, что если я забуду купить соль, то сама собой она на столе не появится. Впрочем, некое подобие порядка я научилась поддерживать достаточно быстро, потому что здесь, в папиной крошечной однушке, обрела то, чего мне так не хватало в роскошном доме отчима – покой.

Никто брюзгливо не выговаривал мне во время семейного обеда за пролитый на свежую скатерть апельсиновый сок. Мне не приходилось оправдываться и доказывать, что Анжелка специально толкнула меня под локоть, тем более что это никогда не срабатывало. После переезда я немного съехала по учебе, зато с удовольствием смотрела ролики в сети и училась готовить самые простые вещи. Через полгода венцом моего кулинарного искусства стал собственноручно испеченный пирог.

Проблема была в том, что мне не хватало денег на оплату всех счетов. Пенсия была даже меньше семи тысяч, и ее едва-едва хватало, чтобы покрыть квартплату, свет и интернет. Мама, которая первое время заезжала ко мне каждые три-четыре дня, однажды, стыдливо пряча глаза, сообщила, что может давать только десять тысяч в месяц:

-- Это даже больше, чем дает тебе государство. А Родик… Ну он же не обязан…

Глава 3

Ему было двадцать семь. Он был ужасно взрослый, самостоятельный и мужественный. Приехал в областной центр из глухой умирающей деревни, закончил у нас институт, пусть и всего-навсего педагогический, понял, что обучать детей – это не его, и стал свободным художником. Рисовал он всегда неплохо, а при деревенской школе, одной на несколько близлежащих населенных пунктов, где Валера учился, чудом уцелел кружок рисования. Там он и обучался с четвертого по девятый класс.

Нет, он вовсе не был бездельником. За три года он стал совладельцем фирмы, полностью взяв на себя художественное оформление свадеб и банкетов.

-- Конечно, Оленька, вклад в фирму у меня небольшой. Моих тут всего десять процентов. Но с чего-то же нужно начинать!

Он был действительно красив от природы: тело атлета и лицо мужчины моей мечты! Меня умиляла его неприспособленность к ведению домашнего хозяйства. То, чему я обучилась за несколько месяцев самостоятельного существования, в его глазах выглядело как подвиг. При всей своей внешней привлекательности Валерка отличался какой-то абсолютной неухоженностью. Мятые рубашки, зачастую с каким-нибудь нелепым пятном, почти всегда грязная обувь и какой-то детский восторг от обычного кофе с домашней выпечкой:

-- Оленька, ты просто чудо! Для старого холостяка твои волшебные пирожки отдают магией!

Жил он в трехкомнатной квартире, вместе с хозяевами, снимая крошечную комнатку, и очень жалел, что не может пригласить меня домой. Впрочем, унывать по этому поводу он вовсе не собирался:

-- Настоящий художник, Оленька, должен быть нищим и голодным! Главное – внутренняя свобода!

Я чувствовала себя Золушкой, которая наконец-то познакомилась с принцем, и безудержно краснела, когда он улыбался или отпускал мне изящный комплимент. Я ползала с молотком и гвоздями, приколачивая атласную драпировку к арке, а Валера стоял внизу и указывал мне, где нужно поправить. Он всегда помогал слезть со стремянки, ласково и крепко подхватывая меня за талию. Я таяла и млела.

Примерно через два месяца мне нужно было доделать дома огромные цветы. Днем просто не было времени. Подсобники вновь запили, и мы не укладывались в сроки. Утром хозяева обещали прислать за готовыми изделиями машину. А пока мне предстояло дотащить легкие, но очень неудобные рулоны фоамирана, связку проволоки для стеблей, несколько больших катушек тейпа для обмотки стеблей и прочую мелочь. Я смотрела на три цветных рулона и не представляла, как утащить эту груду в руках. Да, они легкие, но слишком большие и неудобные. А ведь есть еще и пакет со всякими дополнительными приблудами.

-- Думаю, мне стоит тебя проводить, -- Валера с легкой улыбкой смотрел, как я неуклюже собираю скарб и, подхватив пару рулонов, добавил: – Учти, это не бесплатно. Я рассчитываю на вкусный ужин.

Тогда мы проговорили с ним весь вечер, и это стало для меня откровением. Он был первый человек после папы, которого интересовала я сама. Он внимательно слушал обо всех моих идеях по поводу оформления, расспрашивал меня о художественной школе и различных стилях.

В свою очередь, рассказывал, как тяжело он собирал деньги, работал в двух местах сразу, чтобы вложить их в «Счастье». Само собой получилось, что в эту ночь мы были вместе. А на следующий день он просто привез в обед на работу огромную спортивную сумку со своими вещами и вечером отправился в нашу квартиру. Так у меня появилась семья.

Он восхищался моим умением печь пироги и наводить чистоту, говорил комплименты за свежевыглаженные рубашки и целовал мне ладошки за вкусный ужин. Меня беспокоило то, что у меня нет образования, но Валера легко разбирался с моими проблемами:

-- Олюшка, жене вовсе не обязательно работать. Все-таки в нашей семье мужчина я, а потому содержать детей и жену – моя забота. Ты, малышка, можешь не беспокоиться об этом.

Впрочем, обсудив все детали, мы решили не торопиться с детьми: обе наши зарплаты, даже сложенные вместе, были не так уж и велики.

-- А прибыль от фирмы я буду копить на отдельном счете. Как только у нас наберется сумма на нормальную квартиру, можно будет подумать и о детях.

Все его рассуждения казались мне идеально правильными. Я уже видела себя молодой и красивой матерью трех очаровательных бутузов. Представляла, как мы выезжаем с семьей на пикник: я, мой красавец муж, чистенькие и нарядные малыши и обязательно большая лохматая собака.

***

В этом любовном дурмане я провела почти два года. Меня не останавливало и не пугало ничто. Я не замечала, что обещанные фирмой подсобники чаще всего толком не работают, прячась где-нибудь с банкой пива. Не замечала, какие крошечные у нас зарплаты. Я даже не замечала, что Валерка окончательно обнаглел и перестал выносить даже мусор, полностью взвалив обслуживание своей персоны на меня. Возможно, я бы даже вышла за него замуж, так и оставаясь слепой, если бы однажды в наше агентство не впорхнула Анжелика собственной персоной.

С матерью я созванивалась раз в месяц-полтора, скорее по какой-то странной привычке, чем для настоящего общения. Потому что все разговоры сводились к моей сестре. Я знала, что Родион Олегович не захотел отпускать Анжелу в столицу, что у нее была депрессия, и папа купил ей красненький «Ниссан Жук».

Учиться ее отправили в местный институт на факультет государственного и муниципального управления. Мама радостно рассказывала, как она блистает там и сколько у нее поклонников. Все это было довольно предсказуемо и не слишком интересно, но я радовалась, что у мамы и этой воображули все хорошо, и следующие четыре-шесть недель просто не думала о них.

Сейчас сестрицу сопровождал в меру симпатичный высокий, чуть сутуловатый молодой парень, который вежливо поздоровался с Ингой и с застенчивой улыбкой сказал:

Глава 4

Сестрица растерянно уставилась на меня, не понимая, как себя следует вести. Но потом вдруг улыбнулась мне вполне открыто и дружелюбно:

– Привет, Ольга! Сто лет тебя не видела. Рассказывай, что ты и как ты.

Инга с облегчением суетилась, накрывая кофейный столик и выставляя конфеты с печеньем. Сестра представила нам своего жениха Михаила, вежливого и спокойного парня.

– Он сын папиного партнера по бизнесу. Мы познакомились в мэрии, на рауте, совершенно случайно! И вот… – Анжела протянула мне руку, показывая обручальное кольцо с россыпью бриллиантов. Михаил вежливо и дружелюбно улыбался, с нежностью поглядывая на мою сестру.

Этот заказ мы все-таки получили. Предполагаемая сумма в конце счета, которую на ухо мне озвучила Инга, была раза в два больше, чем обычно выделялось на местные свадьбы.

Анжела, конечно, немного хвасталась бизнесом жениха, но в целом вела себя как обычный человек, который рад встретить старую подругу. Более того, через пару дней она подкатила вечером к агентству и, не слушая наших в Валеркой возражений, увезла нас в роскошный загородный дом.

-- Вот. Папуля мне на свадьбу дарит! Да вы не стойте, проходите, топайте к бару и выбирайте питье себе по вкусу. Оль, закуски достань из холодильника.

***

До свадьбы сестры было еще полгода. Она непременно желала, чтобы торжество произошло весной, во время цветения садов.

Валерка корпел над эскизами оформления банкетного зала, арки, где будет проходить выездная сессия ЗАГСа, нескольких фотосессий и прочих, сопровождающих любую свадьбу, памятных мест. Денег на мишуру велено было не жалеть.

Свадьба планировалась на американский манер. Анжела советовалась со мной по поводу цвета и фасона платьев для подружек невесты, а я поражалась её искреннему желанию устроить из собственной свадьбы роскошное шоу. Мы с Валерой собирались тихо расписаться примерно через год-полтора, когда деньги на нашу квартиру уже накопятся.

Первое время Анжела довольно часто заезжала к нам со своим женихом и утаскивала нас то в уютную двушку возле универа, которую подарил ей Родион Олегович и где она жила сейчас, то в какое-нибудь пафосное кафе, где мы за вечер оставляли чуть не половину зарплаты, а то и просто на шашлыки в свой загородный дом. Там в задних комнатах все еще шли какие-то работы, но холл, кухня, две ванные комнаты и три спальни уже были полностью готовы и меблированы.

Не могу сказать, что мне с ней было так уж интересно, но мне нравился ее Михаил, серьезный и вежливый парень. Да и Валера постоянно уговаривал меня потерпеть:

-- Солнышко, это же для нашего будущего! Ты вспомни сумму заказа. Не дай Бог, она передумает… -- и, видя, что я подустала от этих гулянок, добавлял: -- Представь, какая сумма сразу отложится на наше семейное гнездышко! Ну, в самом деле, малыш, не рожать же нам ребенка в крошечной однушке. Впрочем, если тебе так уж тяжело, я попробую что-нибудь сделать.

Возможно, он поговорил с Анжелой, потому что встречи хоть и не прекратились совсем, но стали гораздо реже. Тем более что у Валеры появилась подработка: он взялся оформлять какой-то из домов в Березовке.

-- Видишь, как полезно иметь таких родственников! Анжела же и нашла для меня эту подработку.

-- Валер, а ты не боишься? Ты же все-таки не дизайнер.

-- Ты что, сомневаешься в моих силах?!

Честно говоря, сомневалась. Мы проработали вместе почти два года, и я со временем поняла, что все идеи оформления он тупо качает с образцов в интернете. Я давно уже собиралась поговорить с ним на тему посещения каких-нибудь хороших курсов. Признаться, оформлять помещения мне нравилось и самой. Мне казалось, что мы сможем вдвоем развиваться в этом направлении. Это было бы здорово! Со временем мы начали бы свой собственный бизнес, и я могла бы ему иногда помогать.

Все мои мысли и планы на будущее разбились в один из отвратительных октябрьских дней. За окном хлестал дождь пополам со снегом. Валера все еще не вернулся домой со своей шабашки, которой он отдавал очень много времени. Я сидела на подоконнике старой хрущевки и ждала, когда он приедет. Ждала час, и два, и три…

Ждала, даже понимая уже, что сегодня он и не вернется: последний рейсовый автобус из Березовки пришел почти два часа назад. Как на грех, после работы он ухитрился оставить телефон дома, и я просто сходила с ума от беспокойства.

“Надо накопить хоть на простенькую машину! Конечно, заказчики где-то устроят его спать, но это же совсем не дело!”

В дверь позвонили, и я резво кинулась в прихожую и щелкнула замком, не задумываясь. Но вместо Валеры увидела Михаила. Тот был, пожалуй, более хмур и сосредоточен, чем обычно. Сердце у меня зачастило:

-- Что… что случилось?!

-- Я думаю, Ольга, вам нужно поехать со мной.

-- Валера… Он живой?! Живой?! Да не молчи ты!

Михаил кивнул, глядя, как я судорожно натягиваю кроссовки на босу ногу, и добавил:

-- К сожалению, живой и здоровый.

Сказано это было таким тоном, что я замерла, глядя на него и прижимая к груди снятую с вешалки куртку. Кажется, я даже уже понимала, куда он меня повезет, но просто отказывалась в это верить…

До Березовки мы доехали минут за пятнадцать. Я много раз видела, как аккуратно водит Михаил, но сегодня он гнал, как будто был пьян. А я даже не чувствовала страха, только какое-то ледяное оцепенение. В машине царило тяжелое, неприятное молчание, нарушать которое не торопились ни он, ни я.

Загородный дом Анжелы почти полностью был погружен во тьму. Только розово-зелено-красным подмигивала подсветка в одной из комнат. В той, где огромное панорамное окно выходило в сад.

Мы не прятались и не скрывались, шагая по широкой плиточной дорожке, и фонари, снабженные датчиками движения, вспыхивали желтыми шарами в метре от земли. На землю падали и сразу же таяли крупные хлопья снега. Волосы промокли, становилось зябко и я плотнее запахнула куртку, почти представляя, что сейчас увижу: они там, за окном, целуются. Но где-то в глубине души верить в это мне не хотелось, и я упрямо вышагивала вслед за Михаилом.

Глава 5

Я пришла в себя оттого, что зуб на зуб не попадал, и тело трясло крупной дрожью. Сильно болела голова, ощущались слабость и тошнота. Дымом пахло так, как будто я держу голову с подветренной стороны костра. Я вяло завозилась, одновременно пытаясь встать, открыть глаза и понять, что именно говорят люди вокруг. Глаза я открыла, но увиденное заставило меня со стоном улечься вновь.

Тесная деревянная комнатенка, крошечное узкое окно открыто нараспашку. Оттуда густыми клубами пара врывается ледяной воздух и падают лучи холодного зимнего солнца. Две женщины в какой-то невразумительной, многослойной и длинной одежде бормочут странную ерунду:

-- Ишь, в себя приходит …

-- Дак и слава Богу! Я уж думала, совсем угорели…

А самое необычное то, что рядом со мной “валетом” лежит еще кто-то. Кто-то, кто очень знакомым Анжелкиным голосом нудит:

-- Я еще пить хочу! Дай мне кружку, а эта подождет! – думаю, под словом «эта» подразумевали меня.

Я снова попыталась открыть глаза и понять, что происходит. Изображение плыло и двоилось. Одна из женщин, обхватив меня за плечи, начала вливать в горло какой-то противный чай, приговаривая:

-- Оно завсегда от угару помогает. Пейте, барышня, пейте.

Девица, лежащая со мной в одной постели, весьма ощутимо пихнула меня ногой и злобно заявила:

-- Да не сдохнет же она! Пить мне еще подайте!

Глаза закрывались сами собой. Женщина помогла мне лечь, и я просто внимательно слушала, пытаясь понять, где я нахожусь? Место было мне совершенно незнакомо. На лоб легла какая-то странная штука. Я испуганно вздрогнула и, приоткрыв глаза, не сразу сообразила, что это обыкновенный капустный лист. Женщина, которая положила мне эту пакость на лицо, легонько хлопнула меня по руке, как бы объясняя, что снимать лист не нужно, и сказала:

-- Не трогайте, барышня, капуста завсегда от угару лучше всего помогает.

Не знаю, целительная ли сила капусты или просто отвратительное физической состояние сработали, но я погрузилась в какую-то вялую дрему.

Более-менее в себя я пришла уже после полудня. Зимнее солнце за окном сместилось. Окно было закрыто, а в комнате дружелюбно потрескивала печка. Я потянулась и села, чувствуя себя значительно лучше. Но от этого движения сердце учащенно забилось. Да, есть еще слабость, сухость во рту, но в целом соображала я почти нормально. Достаточно нормально для того, чтобы вспомнить, как умирала…

Непроизвольно передернув плечами, я сжалась в комок: слишком уж ужасно все произошло… И Анжела… Анжела погибла?! Сердцебиение понемногу успокаивалось, а я все не могла взять в толк, где я нахожусь.

Комната странная и совершенно чужая. Стены из неряшливо ошкуренных бревен. На них ни краски, ни масла для сохранности, дерево посеревшее и какое-то грязное. Подо мной не слишком широкая и очень твердая кровать. Вместо простыни -- какая-то цветастая застиранная тряпка. Пододеяльника нет вовсе, и темно-красное засаленное одеяло выпустило несколько клоков серой ваты через прорехи.

Больше всего смущал странный звук, исходящий от второго человека в моей кровати. Я потянула одеяло, и увидела, что соседка уткнулась лицом в тощую подушку и тихонько всхлипывает.

-- Эй… Ты чего плачешь?

Девушка последний раз длинно всхлипнула и, неловко подогнув колено, села. Вытерла глаза рукавом и довольно грубо бросила мне:

-- А что, по-твоему, я уписаться должна от радости? Ты что, не понимаешь, что меня похитили?! Привезли в какой-то дурдом, тетки тут полоумные таскаются, мобильника нет… Да ты знаешь, кто мой отец?! Мой жених с сыном мэра дружит! Этих уродов когда найдут, их всех поубивают!

Как ни туго я соображала сейчас, но речь этой девушки настолько напомнила мне сестру, что я, неуверенно уставившись на нее, спросила:

-- Анжела, это ты?

Девица, вытаращившаяся на меня, была весьма миловидной блондинкой, но это единственное, чем она походила на мою сестру. Совершенно другие черты лица, другая фигура, даже структура волос другая. Только капризно-недовольное выражение на лице совершенно Анжелкино.

Блондинка несколько минут рассматривала меня молча и подозрительно, а потом брюзгливо заявила:

-- Что-то я тебя не помню. Ты кто такая?

Мысли в моей голове все еще расплывались выброшенными на берег медузами: чужая незнакомая комната, совершенно непохожая на сестру девица, которая почему-то говорит точно как она, и клубы морозного воздуха...

Глава 6

Я отвела глаза в сторону. В этом вопросе: «Как мне домой попасть?!» была полностью вся Анжела. Не «как нам домой попасть”, а только ей. Кроме того, в отличие от этой бездушной куклы, я успела мысленно вернуться к тому самому окну, сквозь которое наблюдала за сладкой парочкой. Не знаю, чем я прогневила высшие силы, что даже после смерти она рядом со мной.

-- Ну что ты молчишь?! Как мне домой попасть?

-- Да пошла бы ты… -- я тоже шваркнула ложку в миску остывающей похлебки и, уже вставая, с мстительным удовольствием заметила, как отшатнулась Анжелка: брызги попали ей в лицо.

Не знаю, дошло что-то до этой курицы или нет, но на некоторое время она заткнулась. В комнате повисла гнетущая тишина, только треск огня в печи слегка разбавлял ее. За дверью заскрипели половицы. Вернулась та женщина, которая обслуживала нас, и запричитала:

-- Барышня Ольга, что же это вы и не поели совсем?! Похлебка-то ведь добрая какая, на курочке да со всякой травкой.

Я молча отворачивалась к стене, не желая, чтобы она видела мои слезы. Однако женщина заметила их и, вздохнув, погладила меня по плечу, продолжив говорить уже гораздо более тихим голосом:

-- Оно, конечно… Как батюшку-то вашего Господь прибрал, – она несколько раз перекрестилась, – так остались вы с барышней Ангелой сироты горемычные. Но ведь королевский-то указ оченно вам на пользу, барышни, – сейчас она обращалась к нам обеим. – Оно ведь всяко лучше замужем своим домом и двором жить, чем при вашей-то мачехе. Дак оно и баронессу-то сильно винить нельзя, – тихонько добавила она. – Тоже осталась необустроенная,- да при малом дитенке. Братец-то ваш младшенький, пущай и наследник, а ведь все одно дите дитем. Пока-то он еще в силу войдет.

Возвращение служанки напомнило мне весь ужас нынешнего положения. Может быть, поэтому мы с сестрой одновременно переглянулись. Все же Анжела была для меня сейчас меньшим злом, чем этот непонятный мир и странное наше окружение.

Похоже, служанка ждала от нас каких-то слов или реакции, но мы обе боялись открыть рот. Слава Богу, что сестрице хватило ума не спрашивать, как ей попасть домой. Она, конечно, капризная и избалованная, да что там избалованная! Эгоистка чертова! Можно честно сказать, эгоистичная тварь. Я всхлипнула, вытерев набежавшие слезы и опять мысленно вернувшись к сцене предательства…

-- Полноте, барышня Ольга. Слезами вы папеньку не вернете, а оно, может, все и к лучшему. Не больно-то он вас жаловал, барон-то покойный, – женщина снова перекрестилась и добавила: -- Пущай ему земля пухом будет, а только при жизни-то он вас так в монастыре и сгноил бы! Так что неча сырость разводить. А вам, глядишь, за это Господь облегчение в жизни пошлет и мужей хороших даст.

Мы снова переглянулись с сестрой. Лично мне очень не нравилось упоминание предстоящем о замужестве, да еще и повторенное дважды. Сестрица скорчила гримаску непонимания, выразительно пожала плечами и спросила:

-- А где ж мы мужей возьмем?

Первый раз за все время я вдруг поняла, что говорит она не на русском. А я, что очень удивительно, прекрасно ее понимаю. Да ведь и служанку понимаю!

Женщина с полминуты помолчала, а потом с удивлением в голосе ответила:

-- Так ить, барышня Ангела, вам же матушка-настоятельница перед отъездом всё-превсё подробненько обсказала: и про батюшку, и про указ, и про смотрины будущие.

-- Она обсказала, а ты повтори! – Анжелка, не смущаясь, строго смотрела на служанку.

-- Оно, конечно, в слезах и с расстройства-то вы, может, чего и не поняли, – женщина покачала головой, как бы сожалея о нашей невнимательности и, вздохнув, продолжила: – Я сколь понимаю, обскажу. А уж если где напутаю, не гневайтесь.

Судя по ее рассказу, померев, тот самый батюшка-барон оказал своим дочерям услугу: девочки автоматом перешли в ранг военных сирот. Война закончилась совсем недавно, многие земли были разорены. И король, чтобы показать свое милосердие, выделил часть военной добычи на приданое для осиротевших девиц.

По его замыслу, эти самые девицы срочно должны прибыть в столицу государства – Кингсбург, поскольку сейчас туда возвращаются войска. Там будет дано несколько так называемых «холостых» балов, где неженатые офицеры смогут выбрать себе невест, получив приданое деньгами из казны. По словам служанки, получить приглашение на такой бал для нищих баронетт – большая удача.

Чем больше несообразностей я подмечала, тем растерянней себя чувствовала. Нет электрического освещения, зато есть какой-то король и какой-то покойный барон, который приходился нам отцом. И комната эта вовсе не похожа на номер даже в самой зачуханной гостинице. Да что гостиница! Даже общие помещения в хостеле выглядят по-другому. И уж точно: ни в одном хостеле двух людей в одну кровать не уложат.

Не то, чтобы я не поняла, что именно рассказывает служанка. Просто мозг отказывался воспринимать это как реальность. Информацию я запомнила, но сдвинула куда-то в сторону, чтобы потом, когда эта чужачка уйдет, попытаться разобраться в ситуации. Самое ужасное, что даже поговорить об этом мне было совершенно не с кем. Только сестрица оказалась ровно в таком же положении, как и я.

Глава 7

Анжела тоже некоторое время устало молчала вместе со мной, очевидно, обдумывая что-то свое, а потом неожиданно спросила:

-- Оль, а баронетта – это кто?

Я неопределенно пожала плечами и ответила:

-- А фиг его знает... Вообще-то жена барона – баронесса. Раз эта… – я мотнула головой в сторону двери, обозначая ушедшую служанку – Назвала нас с тобой баронеттами, значит, они, ну, то есть -- мы -- дочери барона.

-- То есть мы с тобой обе дочери барона и баронетты?

-- Получается так.

-- Думаю, Оль, это все же лучше, чем быть дочерью сельского старосты, – задумчиво протянула Анжела.

-- Может, и лучше, – равнодушно ответила я. – Только я все равно не понимаю, как мы с тобой выживем и не вызовем подозрений. Мы ведь даже фамилии собственной не знаем! Спроси кто, как папашу покойного звали, мы не ответим.

-- А зачем нам отвечать? Чем нахальнее держаться будем, тем правильнее. Все же мы баронетты, а не какие-нибудь там…!

Я поморщилась, узнавая замашки сестрицы. Посидели еще немного, бессмысленно разглядывая друг друга, и она с сожалением вздохнула:

-- Жалко, что здесь зеркала нет. Хоть бы посмотреть, как я выгляжу сейчас. Слышь, Олька, расскажи, как я выгляжу?

Я подавила вспышку раздражения и буркнула:

-- Нормально выглядишь. Два глаза у тебя и два уха.

-- Да нет же, бестолочь! Ты подробно опиши, какие у меня глаза, какие…

-- Заткнись! И больше никогда не смей разговаривать со мной таким тоном.

Я испытывала дикое раздражение. Мне хотелось отхлестать эту безмозглую куклу по щекам, но я понимала, что не могу себе такого позволить: шум услышат, и это привлечет к нам внимание. Она растерянно хлопала глазами, а на щеке оставляла мокрую дорожку слезинка:

-- Что ты орешь? Я же просто спросила! Мне и так страшно, а ты… -- она ткнулась лицом в подушку и заревела.

В общем-то, я занялась тем же самым.

Свеча на столе догорела уже до середины, когда мы обе немного успокоились и потихоньку начали договариваться:

-- Завтра скажем, что я ночью упала и ударилась головой.

-- Зачем?! – сестрица искренне не понимала, зачем это нужно.

-- Затем, что я таким образом «потеряла» память. А ты мне будешь изо всех сил подыгрывать, понимаешь? Главное, сама не трещи. Пусть эта тетка говорит. Чем больше она скажет, тем больше мы с тобой узнаем.

-- Да, – задумчиво сказала Анжела. – Я поняла. Слушай, а может быть, обе притворимся?

-- Если мы обе притворимся, то кто тетке объяснит, что мы память потеряли? Решат, что мы с тобой сумасшедшие, и опять вернут в тот самый монастырь, откуда везут. Ты сильно в монастырь хочешь?

-- Не кипятись, я поняла, – сестрица покивала головой и добавила: – Ты в первую очередь спроси, как эту горничную зовут. А то ведь действительно примут за сумасшедших.

Помолчали. Я неуверенно посмотрела на сестру и спросила:

-- Свечку подержишь мне?

-- В каком смысле? – недоуменно уставилась она на меня.

-- В прямом! – я снова разозлилась на нее. – Там за изголовьем кровати сундук стоит. Может быть, там зеркало есть? – и неуверенно добавила: – Раз он в нашей комнате стоит, значит, там наши вещи и лежат. Правильно же?

-- Правильно-правильно! -- Анжелка пулей соскочила с кровати и подхватила свечу со стола.

Сундук был велик и разделен внутри на две части тонкой перегородкой.

-- Это что, все наши вещи? – недоуменно пробормотала Анжела. -- Что, на двоих один сундук и все?!

-- Откуда я знаю? Может быть, в повозке еще какие-то шмотки есть.

-- В какой повозке? – она уставилась на меня с почти детским любопытством.

Я вздохнула и пояснила:

-- Анжела, нет… Не Анжела, а Ангела. Теперь я буду называть тебя так.

-- Хорошо-хорошо, называй, – перебила она меня. – Раз уж горничная так зовет, значит, это мое местное имя. А-н-г-е-е-л-а-а-а, – тихонечко пропела она вслух. – А знаешь, мне нравится, как звучит. Почти как ангел! – тихонько хихикнула она.

– Если здесь нет электричества, то, скорее всего, нет и машин. А если нет машин, люди ездят на конях и в телегах. Понятно?

– Я верхом умею!

Я мрачновато глянула на улыбающуюся блондинку и начала вытаскивать из сундука вещи. Мы обе рассматривали их с любопытством и некоторой брезгливостью.

Глава 8

Утром нас подняли еще затемно. В окно не пробивалось ни лучика свете. Анжела, очевидно, по старой привычке, начала было лягаться, потягиваться и ныть:

-- Отстаньте от меня все-е-е… я спать хочу-у-у!

Однако нытье ее не увенчалось успехом. Женщина, которая звала нас барышнями и обслуживала, повела себя совсем не так, как тихие и верные служанки в дамских романах. Она резко сдернула одеяло с меня и сестры, ловко задрала ей сорочку и отвесила звонкий шлепок по голой заднице. Этот шлепок заставил и меня, уже сидящую на постели, быстренько протереть глаза. А мгновенно заткнувшаяся сестрица лихо вскочила с кровати.

-- Это еще что за капризы, барышня Ангела?! Чай не в королевских хоромах воспитывались. Неужто вам монахини этакое дозволяли? Или вы что, промеж себя порешали, что батюшка помер и на вас теперь управы нет? – старуха строго глянула на меня и притихшую Анжелку и, поджав губы, осуждающе покачала головой. – Вот как приедем, я госпоже баронессе-то все обскажу! Вздумали над старой Луизой шутки шутить, – укоризненно добавила она. И скомандовала: – Быстро собирайтесь, не то голодные весь день будете.

Я толкнула босой ногой оторопевшую Анжелку, напоминая ей о нашем договоре. Но та, похоже, все еще не могла прийти в себя от выговора. Луиза в это время поставила на стул плошку с водой и таким же ворчливым тоном продолжила:

-- Умывайтесь быстро!

Мне пришлось ухватить сестру за локоть и нашептать ей в ухо:

– Скажи ей, что я головой ударилась… И про память скажи…

Кажется, только сейчас одуревшая от утреннего события, Анжела пришла в себя:

-- Луиза, Ольга вчера упала и головой стукнулась. Очень сильно стукнулась. Даже меня сперва не узнала!

Луиза с подозрением оглядела меня, сняла с плеча полотенце и кинула на стол рядом с миской, скомандовав Анжеле:

-- Вы, барышня Ангела, умывайтесь.

После этого она подошла ко мне, прихватив одну из свечек со стола. Внимательно, держа огонек между нами, осмотрела мое лицо, ворча как бы про себя:

-- Видеть вы меня, барышня, видите… Ноги не трясутся, стоите сами. Может, голова болит? – и она постучала мне по виску сухим пальцем. Так, как опытная хозяйка стучит по арбузу, проверяя спелость. От неожиданности я дернулась, и служанка, неодобрительно нахмурившись, ворчливо спросила: -- Голова, что ль, болит?

-- Не сильно болит, только все как в тумане. Я даже сестру не сразу узнала.

-- Не сразу… Эка невидаль! Ну-ка, барышня Ольга, скажи мне: не тошнить ли?

-- Нет, не тошнит. Только все как чужое. Даже отца вспомнить не могу.

Служанка, кажется, чуть поколебалась, но потом вынесла решение:

-- От к вечеру домой возвернемся, пущай госпожа баронесса сама порешает. А на лекаря у меня денег нетути.

Заметив, что Анжела так ничего и не сделала, растерянно застыв возле миски, старуха заворчала на нее:

-- Барышня Ангела, это сколько же вы возюкаться будете?! Чай барышне-то Ольге тоже помыться надобно.

Тут дверь в комнату распахнулась, и с большим подносом наперевес вошла еще одна женщина в похожей простецкой одежде, помоложе и потолще Луизы. Именно ей старуха и начала жаловаться:

-- Полюбуйся-ка на них, Бруна, одна головой треснулась. Говорит: не узнает никого. Вторая умыться сама не может: все ждет чего-то. Это за что ж мне к старости этакое наказание!

Впрочем, сильно долго жаловаться она не смогла, неожиданно в ее нытье вмешалась сестра:

-- Знаешь, Луиза... – как-то очень задумчиво сказала Анжела. Я насторожилась, потому что ничего хорошего от сестрицы не ждала. Но окончание ее фразы мне очень-очень понравилось. -- Как приедем домой, я, пожалуй, мачехе-то расскажу, почему мы на день в пути задержались. Пусть она сама с тебя спросит, чем таким важным ты занималась, что чуть не убила нас в трактире. Или ты думаешь, что мы обе память-то потеряли?

В голосе сестрицы прорезалась привычное злорадство, а Луиза как-то суетливо принялась оправдываться:

-- Да ведь, барышни миленькие, какая моя-то в том вина?! Христом Богом вас прошу, давайте-ка мирно соберемся, да тихонечко в путь и тронемся.

-- Тронемся, но ты, Луиза, все, что сестра спрашивать будет, подробно расскажешь. У нее голова не просто так закружилась, а после того, как мы с ней здесь чуть не умерли. А я уже устала на ее вопросы отвечать! Я и сама от угара до сих пор больна!

Бруна, все это время столбом стоявшая в дверях, торопливо прошмыгнула в комнату и начала составлять с подноса плошки с парящей кашей, приговаривая:

-- От туточки, барышни, я вам в кашу медку добавила и молочка! Сейчас откушайте тепленького, а я вам в дорогу еще и пирогов соберу. Только вы уж хозяину на недосмотр-то не жалуйтесь! Видит Господь, случайно это все получилось!

Глава 9

К замку мы подъехали уже в полной темноте. Это еще хорошо, что не было метели. Я не представляю, как возчик, которого звали Берг, ориентировался в этих заснеженных полях.

Конечно, была более-менее наезженная дорога, но за целый день при таком морозе мы видели людей только три или четыре раза. Попалась нам навстречу очень интересная повозка-коробка на полозьях и с трубой на крыше, из которой валил дым. Карету-коробку сопровождали шестеро всадников на конях, укутанных так, что различить телосложение их было совершенно невозможно. Чтобы пропустить этот отряд, Бергу пришлось загнать наших коней в снег на обочине. А потом, когда они проехали, слезать с облучка и выводить коней на дорогу вручную.

Еще дважды попадались нам крестьянские телеги, которые сами уступали нам дорогу. И один раз где-то вдалеке Анжела увидела всадника. Но сумерки уже опускались так плотно, что ни я, ни она не были уверены, что нам не мерещится.

Первую часть пути мы разговаривали с Луизой довольно бодро. Она, закутанная в почти такой же тулуп, как и мы, сидела лицом к нам и с подозрением косилась на Анжелу. Сестрица делала бровки домиком и вид, что у нее болит голова. И только потому она не принимает участие в беседе и не спешит мне объяснить всем известные вещи.

Я узнала неожиданную деталь: фамилия покойного барона была точно такой же, как и у нас на Земле – Ингерд. Мы переглянулись, и я пожала плечами: подумаешь, простое совпадение. Анжела и я были дочерьми барона Ингерда от первого брака.

Мать наша умерла от зимней лихорадки, когда мне было около восьми лет, а Ангеле – десять. И барон вскоре женился вторично. Новая жена подарила ему долгожданного сына. На радости, желая угодить мачехе, папаша отправил нас с сестрой в монастырский приют для благородных девиц.

Там нас учили шить и вышивать, готовить и вести хозяйство, а также слушаться мужа и читать молитвы. Мы с сестрой вновь переглянулись: даже я не умела шить толком, а уж Анжелка-то и подавно никогда иголку в руках не держала. Нам обеим было страшновато и тоскливо. Под клочкастым пледом Анжелка нашла мою руку и крепко стиснула, показывая глазами на Луизу и как бы говоря: «Расспрашивай ее дальше». Сама она с изможденным видом склонила голову набок и прикрыла глаза, показывая, как дурно себя чувствует. А я продолжила задавать служанке вопросы, периодически делая вид, что что-то вспоминаю.

У нас будет две недели на то, чтобы сшить себе пристойное приданое, а потом меня и сестру отправят в столицу Кингсбург. Страна наша называется Райзергрунд, что, по словам Луизы, означало Счастливая Земля.

Через пару часов болтовни я чувствовала себя абсолютно замученной и замерзшей. У Анжелки тоже побелели щеки и нос. Боясь обморожения, мы не придумали ничего лучше, как целиком залезть под этот самый меховой плед. Стало немного теплее, зато мы почувствовали, как дико воняет эта меховая тряпка.

Впрочем, выбор был невелик: или нюхать гадость, или морозиться, сидя на скамейке. Думаю, от смерти нас спасло только то, что сам замок находился от трактира не так и далеко. Лошади трусили неторопливо, и вряд ли мы проехали большое расстояние. Периодически мы выныривали из вонючей груды меха, чтобы подышать свежим воздухом, но холод стоял собачий, и мы быстро возвращались назад.

В отличие от Анжелы, которая еще в школьные годы успела объездить со своим отцом и мамой половину мира, я почти нигде не бывала. На каникулы мама отправляла меня к моему родному отцу. Именно потому наша реакция на замок была совершенно разной. Если мне он показался удивительно уютным и красивым, то Анжелка только брезгливо сморщила нос и фыркнула.

Разумеется, в художественной школе я видела и картины, и репродукции, и фотографии различных дворцов и замков. Я понимала умом, что вот этот, реальный, достаточно скромен. Но массивные стены из серого, посеребренного инеем камня, мерцающие внутри за стеклами огоньки свечей и необыкновенно толстые, похоже, дубовые двери произвели на меня неизгладимое впечатление. Это был реальный и настоящий замок, все недостатки которого скрадывал сумрак.

Замок покойного барона Ингерда

Двери распахнулись, оттуда вышли люди. И нас с сестрой, уже плохо чувствующих свои тела, почти втащили в тепло и уют жилого помещения. Освещение в нем было очень слабым: два стеклянных фонаря со свечками внутри. Лица женщин немного терялись в темноте. Все они были одеты в платья, похожие на платье Луизы, только чепцы были немного разные. У молодой женщины из-под белой нашлепки на голове видны были рыжеватые волосы. Вторая, пожилая волосы свои прятала более тщательно.

Обе они говорили торопливо, иногда перебивая друг друга, за что лично я была им благодарна: у нас не было возможности вставить слово. Поэтому мы с сестрой только согласно кивали головами да периодически угукали и соглашались со всем. Тут же в прихожей в углу, неуклюже возилась промерзшая Луиза, скидывая с себя бесчисленные платки и жилетки.

Глава 10

Тюфяк, на котором мы улеглись, явно не способствовал хорошему сну. Даже в трактире подстилка была помягче. Одна радость, что кровать оказалась шире, и нам не пришлось лежать валетом. Видеть у своего лица ноги другого человека -- удовольствие ниже среднего.

Мы ворочались, пытаясь взбить плоские слежавшиеся подушки, пахнущие не слишком приятно, но получалось плохо. Наконец сестрица злобно прошипела:

-- Неужели мы так и будем всю жизнь жить в этом кошмаре?!

-- Знаешь, мне кажется, ты не понимаешь простой вещи: лучше жить здесь, чем удобно лежать в гробу. Мне кажется, ты слегка упустила из виду то, что мы с тобой умерли. Умерли, благодаря тебе.

Похоже, сестрица собиралась продолжать страдать и жаловаться, но выслушав мою отповедь, только протяжно вздохнула. Через некоторое время она заговорила опять:

-- Слушай, Оль… Ты же видишь, что мы здесь с тобой совсем чужие?! Ведь мы даже ни с кем нормально поговорить не можем. Нас просто не поймут. Они все не знают, что такое машина и самолет, что такое интернет и мобильник… – Анжелка повозилась на узкой кровати и, повернувшись ко мне лицом, продолжала вполголоса: – Мы с тобой здесь самые близкие друг другу люди. Понимаешь меня?

-- Анжела, близкие люди на чужого мужика не зарятся, а мои близкие люди и своим собственным не изменяют.

-- Ну прости, прости меня!.. Ну бес меня попутал! Ты пойми, если мы будем как чужие держаться, нас же местные просто в угол задвинут. Ты понимаешь, что сейчас все в точности будет, как в тех самых романах про попаданок? Мы с тобой отправимся на отбор невест! И там будут десятки конкуренток. И все против нас с тобой!

На секунду я задумалась, соображая, что за отбор. Конечно, иногда я читала про этих самых попаданок, но там обычно была магия, с помощью которой они открывали всевозможные трактиры и прачечные. И зарабатывали себе на жизнь.

-- Что за отбор невест? Я знаю, что есть «академки»: это когда попадают в академию магии и там учатся. Есть историческое фентэзи, где они всякие кружева и носки вяжут. С отбором невест что-то я не помню таких…

-- Да все просто! Нас привезут в королевский дворец, а там всякие принцы и герцоги. Понимаешь? Они будут выбирать себе невест. И надо, чтобы мы понравились самому богатому и знатному. Только ты учти, что там таких, как мы, может не один десяток будет, а может и не одна сотня! Так что, Оль, давай уже забудем старые счеты?

Я молчала, не зная, что ответить. Мы уже двое суток в этом странном мире, и, может из-за новизны впечатлений, а может, и от страха быть пойманной, вся земная трагедия как-то не шла в голову. Казалось, что она произошла давным-давно и все это давно уже не имеет никакого значения. Но ведь сейчас сестрица требовала от меня доверия и помощи. А готова ли она сама помогать? Что-то я не уверена. А она продолжала уговаривать:

-- Ты послушай, Оль… Лучше же за богатого выйти и хотя бы одежду нормальную носить, жить во дворце, а не в такой избе, где мы очнулись. Ты понимаешь, что здесь, наверное, даже стиральных машинок нет? Вот выйдешь за нищего и будешь сама руками и стирать!

Она некоторое время еще приводила весьма весомые доводы и уговаривала. И в конце концов я сказала «да». Но при условии: она больше не устраивает концертов и истерик. Потому что в этом мире ей никто и ничего не должен. Мы все делаем пополам. Я не собираюсь наниматься к ней в личные прислуги. И если где напакостит, пусть на меня не сваливает!

Обрадованная сестрица только без конца шептала:

-- Конечно-конечно! Разумеется, все пополам! Если ты выйдешь за принца, ты и позаботишься обо мне. А я, если выйду, то уж ни за что тебя не брошу! Страшно же остаться совсем одной!

***

Утром явилась Луиза, и нам опять пришлось умываться из одной миски. Хорошо хоть полотенце дала чистое. Затем, прихватив со стола свечу, она пошла по коридору, освещая нам дорогу и приговаривая:

-- Вы баронессе-то, барышни, сильно не перечьте! Она даже матушку свою в железном кулаке держит, а уж с вами-то и вовсе… – договорить она не успела и просто распахнула перед нами тяжелую дверь.

Трапезная была довольно большой комнатой, метров тридцать пять-сорок квадратных. На этот прямоугольник приходилось целых три окна, сейчас плотно закрытых деревянными ставнями снаружи. Думаю, это делалось для сохранения тепла. В центре зала стояли два длинных стола, составленных буквой «Т».

За короткой перекладиной сидели две женщины, одетые в черное. Сразу было видно, что это мать и дочь. Нашей мачехе, баронессе Ингерд, было чуть больше тридцати. Полноватая, даже слегка рыхлая женщина смотрела на нас внимательно и строго. Черное платье, отделка из неплохих кружев на манжетах и у шеи. Волос не видно совсем: на голову накручен большой кусок ткани, изображая что-то среднее между чепцом и тюрбаном. По белой ткани головного убора лежит атласная черная лента. Из-под этого тюрбана не видно ушей, зато свисают две цепочки с довольно крупными серебряными серьгами.

Глава 11

Сундуки, о которых говорила баронесса, привезли, когда уже совсем рассвело. По моим ощущениям было часов десять-одиннадцать. Глядя в окно, на копошащихся возле телеги мужчин, Анжела недовольно буркнула:

-- Интересно, как они тут без часов живут?

Я тоже не слишком понимала, как они существуют без часов, как время узнают, потому молча пожала плечами. Сестра не унималась:

– Как думаешь, в сундуке только тряпки будут? Или, может быть, что посущественней?
– Анжела… Блин, никак не привыкну! Ангела, тряпки здесь тоже должны очень дорого стоить. Их ведь без станков делают.
– Ну, все равно какие-то фабрики есть уже. Иначе откуда они нитки берут?
– Руками делают, ру-ка-ми! Понятно? Из шерсти крутят, из льна, шелка, – я беспомощно смотрела на сестру, удивляясь, что она не знает таких элементарных вещей.

Пыхтя и задыхаясь, Берг и еще один такой же дюжий мужик внесли в комнату довольно тяжелый и длинный ящик. Да и не просто тяжелый, размеры его тоже внушал уважение. Когда грузчика вышли, в комнату, аккуратно постучавшись в косяк распахнутых дверей, вошел невысокий пожилой мужчина с реденькой, похожей на козлиную, бородой.

-- Бог в помощь, милые барышни. Однако, как быстро время летит! Вы, баронетта Ангела, прямо совсем уже невеста! А вы, баронетта Ольга, сестру-то старшую уже и догоняете!

Мы с Анжелой переглянулись, и, заметив, что она встает и кланяется мужчине, я молча повторила все в точности. Мы обе не знали, как зовут мужчину, но сообразили, что это и есть тот самый законник.

-- Ах, как время летит, милые баронетты… - завздыхал наш гость. – Жаль, очень жаль, что папенька ваш не дожил… -- Немного посопев и не дождавшись от нас ответа, мужчина слегка прокашлялся, прочищая горло, и заговорил уже совсем другим тоном: – Впрочем, милые баронетты, живым-то о живом беспокоиться надобно. Батюшка ваш, покойный хозяин неплохой был и рачительный. И о вашем будущем побеспокоился от души. Время дорого, юные баронетты, давайте-ка делом займемся.

В руках мужчина держал за ручки что-то вроде большой кожаной сумки-торбы. Выглядело это немного нелепо. Но эта сумка оказалась удивительно вместительной. Оттуда, кроме двух скрученных в трубку листов плотной бумаги, появилось еще и несколько коробок. Странных неуклюжих коробок, сшитых из грубой кожи.

-- Добрый день, мэтр Тельман, добрый день! Давненько вы к нам не заезжали, – в распахнутых дверях комнаты стояла Луиза, держа в руках медный поднос с графином или кувшином, обернутым в большое полотенце, и пустым стеклянным бокалом зеленоватого мутного стекла.

-- Рад видеть тебя в здравии, Луиза. Все еще скрипишь, старушенция? Брачный-то договор твой когда подписывать станем?! – мэтр мелко захихикал.

Засмущавшаяся от такого внимания горничная шутливо махнула на законника снятым с кувшина полотенцем и ответила:

-- Экий вы шебутной, мэтр Тельман! Никакого на вас угомона нет. Какое уж тут замуж! Дал бы Господь помереть достойно! А вот я вам грогу горячего принесла. Испейте-ка.

Невозможно передать, насколько неловко мы чувствовали себя при этой сцене. До прихода Луизы мы обе панически размышляли, как обращаться к законнику, не понимали, что нужно говорить и что нужно делать. Я чувствовала себя плохой актрисой, которая не выучила текст и вынуждена участвовать в какой-то странной пьесе абсурда.

Мэтр между тем, мелкими глотками прихлебывая горячий грог, протянул нам с сестрой те самые рулончики плотной бумаги, приговаривая:

-- Ну-ка, ну-ка, баронетты, сейчас мы и узнаем, как вас там в монастыре монашки-то обучали. Тут, милые барышни, полное описание добра вашего. Давайте-ка, баронетта Ангела, читайте вслух. А мы с Луизой послушаем.

Анжелка трясущимися руками раскрутила рулон и по слогам, немного запинаясь, начала читать:

-- О-пе-сь и-муз-чевс-тва…

Запахло грандиозным провалом. По моему мнению, никак не могла образованная девушка читать с такой чудовищной натугой, складывая слова, как первоклашка. Слава Богу, в распахнутую дверь вновь с шумом ввалились Берг и второй крестьянин: приволокли новый сундук.

Пока мэтр с Луизой распоряжались: что куда поставить, пока сдвигали в сторону, освобождая проход, первый сундук, мэтр забыл о своем желании проверить наши знания. Анжелка незаметно вытерла рукавом рубахи пот со лба, а я просто из любопытства развернула свой рулончик и начала читать про себя: «Опись имущества, данного бароном Раймондом Ингердом дочери своей Ольге Ингерд, в присутствии достойных уважения свидетелей…». Как ни странно, читалось мне вполне легко, хотя буквы были не просто не знакомы, а очень непривычные, написанные вытянутым готическим шрифтом.

Наконец суматоха слегка улеглась. Грузчики ушли, вместо них в комнату прибежала запыхавшаяся рыженькая Иви. Дверь, наконец, захлопнули. И все дружно принялись разбирать один из сундуков, под строгим наблюдением мэтра Тельмана.

Глава 12

С точки зрения Луизы, обе мы – и я, и сестра – отнеслись к шитью приданого удивительно легкомысленно. Дружно настояли на том, что дорогие ткани в сундуке трогать нельзя. Из тонкого батиста позволили раскроить по паре сорочек. И теперь, отпустив и Иви, и саму Луизу, сидели над соединением кусков ткани. Анжелка злилась, бесновалась и уже пару раз запускала тканевым комком в угол комнаты.

-- Не психуй! -- я говорила с ней максимально спокойно.

-- Да как же не психуй?! Это же ума можно лишиться: целый день сидеть и по одному стежку делать!

-- Анжел, нам хотя бы вид нужно сделать, что мы шьем изо всех сил. Наберись терпения.

-- Я и без тебя это знаю. Только у меня натуральная морская болезнь начинается, когда я за твоей рукой слежу. Вверх-вниз, вверх-вниз… И так целый день!

-- Можно подумать, у нас выбор есть!

Переговаривались мы хоть и по-русски, но шепотом, потому что пару раз за день Луиза приходила проверить, как двигаются наши дела. Даже на мои старательные, но кривоватые стежки она вздыхала и морщилась, а уж работу Ангелы рассматривала, откровенно хмурясь и неодобрительно качая головой.

-- Будешь беситься, шить забросишь: пойдет Луиза и баронессе настучит. Думаешь, она тебя похвалит?! – я почти шипела на сестру, понимая, что мы и так выглядим слишком подозрительно. А уж если откажемся приданое шить, совсем конец света может наступить.

После таких бессмысленных разговоров сестрица, как правило, вздыхала, собирала куски ткани и снова садилась за шитье. Но в этот раз она только передернула плечами и тихо сказала:

-- Сил моих больше нет…

Я даже не нашла, что ей ответить. Мне не нравился этот дом, мне не нравились баронесса и ее квохчущая мамаша, которая за эти пять дней не удостоила нас ни единым словом. Мне не нравился весь этот мир! Только и протестовать было бессмысленно: кто нас станет слушать?!

-- Слушай, Анжела… Тьфу ты, не Анжела, а Ангела… Я иногда романы попаданские читала… Ну, там, в нормальном мире. Так вот, там был такой жанр – бытовое фэнтези. Ты знаешь, там эти сами попаданки в новом мире устраивались совсем неплохо. Конечно, большая часть оказывалась магами невиданной силы, но ведь были и те, кто в нормальный мир попадал. Вот типа нашего.

Ангела с интересом посмотрела на меня и спросила:

-- И как они выкручивались?

-- Да по-разному. Трактиры открывали или кофейни, вязать местных учили. Набирали целую команду теток, и вроде как у них своя мастерская была, а они там -- хозяйки. Больных лечили: если в нашем мире она, например, врачом работала.

-- Знаешь, мастерская – это хорошо, – тоскливо ответила сестра. – Только ни ты, ни я вязать не умеем.

-- Почему? Я немного умею и крючком, и спицами, – я пожала плечами и задумчиво продолжила: – Только они там или что-то очень красивое вязали, или всякие кружева. А вот кружева я, конечно, не умею.

-- Даже если бы умела… – сестрица вяло пожала плечами. – Все равно непонятно, как жить дальше…

В общем-то, хотя ее слова были сплошным нытьем, я понимала, что она совершенно права. Меня сильно пугало это самое замужество, которое нам предстояло. Я отложила шитье на стол и спросила:

-- Как думаешь, здесь вообще нормальные мужики бывают?

-- Ты, Олька, не понимаешь. Тут не нормального нужно искать, а самого знатного и богатого. Чем богаче, тем лучше у тебя жизнь сложится. А если еще и старым окажется – совсем замечательно! Помрет, как наш местный папенька, и всё: осталась я сама себе хозяйкой! Вот полюбуйся на баронессу. Никто ей не приказывает, сама всеми командует. Не готовит, не стирает, не убирает. Для всего слуги есть.

-- С одной стороны, вроде как здорово, а с другой… Как ты думаешь, чем она целыми днями занимается?

Сестра растерянно глянула на меня и недоуменно пожала плечами:

– Да кто ее знает… Интернета здесь нет, в спа-салон или на шопинг не съездишь. Похоже, никаких клубов и ресторанов здесь тоже нет. Может быть, она читает? – неуверенно предположила сестра. – А что? У меня знакомая была, Нелли. Ты ее не знаешь… Она целыми днями читала. Так и сидела, уткнувшись носом в телефон. Это она мне ссылки скидывала на всякие романы поинтереснее. Правда, она уродка жирная была, ее и замуж-то взяли только потому, что папашка у нее большой человек. Думаю, она и после замужества так же читала.

-- Я, конечно, ошибиться могу, Ангела. Только вряд ли баронесса читает с утра до вечера. Думаю, что книги здесь стоят целое состояние. И даже если их уже печатают, а не от руки переписывают, все равно они очень дорогие.

-- Ты к чему этот разговор завела?

-- К тому, Ангела, что, скорее всего, баронесса каким-нибудь рукоделием занимается. Может, вышивает, а может, и кружева плетет. Кроме того, она еще ведет хозяйственные книги.

Глава 13

За два дня до отъезда нас снова позвали завтракать с баронессой. В присутствии этой женщины у Ангелы хватало ума сидеть, опустив взгляд в тарелку. Да и меня не тянуло на беседу с ней. Мы обе понимали, что по местным меркам она вольна распоряжаться нашими жизнями, а ее характер пугал нас достаточно сильно. Еда опять отличалась: за "верхним" столом были яблоки и сладости, а у нас -- только каша, хлеб и по куску сыра.

В этот раз беседу за столом начала мать баронессы. Сипловатым голосом, перебивая слова сухим покашливанием, она сказала:

-- Гертруда, кхе-кхе… отправлять их без божьего благословения… кхе-кхе-кхе… совсем не годится. Что подумают соседи?

-- Ты права, мама, – после этого баронесса обратилась к нам: -- Я закажу на завтра молебен для “в путь шествующих». Отправляемся рано. Не заставляйте меня ждать.

Утром нас подняли, когда за окном было совсем темно. Луиза и Иви торопливо одевали нас, даже не дав умыться. Внизу в прихожей, вновь накинули те самые полушубки и выставили во двор. Минут десять мы сидели в санях на этом лютом морозе, ожидая пока баронесса и матушка сядут в карету. Пользуясь тем, что лошади стояли смирно и мужик, который должен был нас везти, беседовал о чем-то с Бергом, сидящим на козлах кареты, Анжелка завистливо прошипела:

-- Смотри-ка, у нее-то там тепло!

В данный момент я полностью разделяла ее чувства: в карете баронессы, пусть и довольно неуклюжей на вид, топилась печка, и из трубы вился легкий дымок. Мне не нравилось, что мачеха относилась к нам как к бессловесной скотине. Поэтому я ответила сестре:

-- Терпи. Осталось буквально пару дней, и мы уедем отсюда навсегда.

-- Жаль, что мы всего лишь баронетты. Были бы чином повыше, я бы назло всем вышла замуж за какого-нибудь герцога и заставила бы баронессу приседать и кланяться!

Я немножко подумала, пытаясь разобраться в своих чувствах, и с удивлением поняла, что мне ровным счетом плевать на эту тетку. Да, ведет она себя довольно неприятно, но она и не обязана быть с нами любезна. А ее поведение дает мне полную свободу от чувства благодарности.

Благодарность я испытывала к Иви: за информацию, легкий нрав и приветливость. К Луизе – за терпеливое обучение и ворчливую заботу о нас. А вот вдовствующая баронесса Ингерд – совершенно чужой человек, хоть и не слишком приятный. Я опасалась ее и радовалась, что скоро мы свалим отсюда. Мстить ей мне совсем не хотелось.

Баронесса со своей матерью вышли из дверей замка и двинулись не садиться в карету, а к нашим саням. Баронесса пропустила вперед свою матушку, и старуха, привычно “кхекая”, сказала:

-- Кхе-кхе… негоже девицам из хорошего дома, как купчихам каким, в церковь ходить! Это вам добавление к приданому вашему от меня и дочери моей.

Говорилось это все достаточно громко. Так, чтобы слышали и возчики, и застывшая в распахнутых дверях с фонариками в руке Иви, и еще какая-то девушка-горничная.

Старуха протянула нам два одинаковых бархатных мешочка с вышивкой черным мелким бисером. Казалось, что в каждом из них содержится по кирпичу, такими неожиданно тяжелыми они оказались. Подскочившая с другой стороны саней Луиза весьма ощутимо толкнула меня в плечо и зашипела:

-- Кланяйтесь благодетельнице и благодарите! Кланяйтесь живее!

Мы с сестрой встали и попытались изобразить поклоны в этих тулупах. Ангела нашлась первая:

-- Благослови Бог вас и вашу почтенную дочь! – сладким голосом сказала она. Я растерянно повторила за ней то же самое.

Все же, несмотря на свои капризы, иногда сестрица соображала и ориентировалась быстрее и лучше, чем я. Когда две закутанные в меха копны удалились в карету, я тихонько шепнула:

-- Спасибо! А я что-то совсем растерялась.

-- Как думаешь, что там находится? – Ангела уже торопливо развязывала шелковый шнурок, пытаясь заглянуть в мешочек.

Книга, лежащая внутри бархата, была напечатана, что меня сильно поразило. Глядя на средневековое окружение, я почему-то представляла себе только рукописные тексты. Однако эта Библия была именно напечатана в типографии. Ангела разочарованно сморщила нос и протянула:

-- У-у-у-у… Вот жадина старая! Лучше бы украшение какое подарила, а не эту ерунду…

Я незаметно пнула Анжелку ногой и зашипела:

-- На русском не говори! – и тут же пояснила насторожившейся Луизе: – Это Ангела помолилась за здоровье баронессы.

-- Что-то у вас, барышни, молитвы больно непонятные, -- недовольно буркнула Луиза. Анжелка захлопала голубыми глазками и скромно сказала:

Глава 14

Ночь перед нашим отъездом выдалась на редкость хлопотная. Почему-то и я, и Ангела думали, что две недели мы проведем в одной кибитке вместе с Луизой. Но выяснилось, что это не совсем так. Горничная поедет с нами только первые три дня, потом вернется домой. На ее место должна встать какая-то госпожа Кладимонда Люге. Выспрашивать подробнее сразу мы не рискнули: Луизе было не до нас. Однако имя "Кладимонда" вовсе не внушало нам энтузиазма.

Всю ночь на кухне пекли хлеб и что-то готовили. С вечера под нашими окнами поставили странную крытую повозку. Именно туда, в эту повозку, слуги и перетаскивали что-то с кухни, закрепляли при свете факелов сундуки с нашим барахлом, зачем-то таскали солому, а под дно повозки, открыв длинный боковой ящик, укладывали небольшие поленья. Факел горел снаружи почти всю ночь. И хотя видно было плохо, мы с сестрой, прилипая носами к заледенелому стеклу, пытались разглядеть хоть что-то еще.

Вечером нам пришлось пройти через весьма тяжелую процедуру, которую Луиза и Иви называли мытьем. Выглядело это так: с кухни выгнали поваров, сдвинули столы в сторону и рядом с печью поставили огромную деревянную бадью овальной формы, глубиной всего сантиметров шестьдесят. В печь, похоже, еще при постройке, вмуровали огромный котел. В этом котле постоянно кипела вода. Холодную же черпали из большой бочки, стоящей где-то за дверями кухни. Каждый раз, когда Луиза с двумя ведрами выходила туда, нас с Ангелой, мокрых и распаренных, окатывало струями ледяного воздуха.

Как выяснилось, лохань для купания такая большая именно потому, что мыться мы будем вдвоем. В этому моменту мы обе ощущали себя настолько грязными, что ни я, ни Ангела не стали спорить. Вроде как и противно лезть в одну воду, а с другой стороны, хоть как-то можно отмыться. Никакие ежедневные обтирания мокрой тряпкой не помогали: от нас ощутимо пахло.

Самым неприятным было то, что снять рубашки нам не позволили. Увидев целую лохань теплой воды, Ангела восторженно взвизгнула и, молниеносно сбросив халат, начала сдирать с себя тонкую сорочку.

-- Барышня Ангела! Это что же вы, бесстыдница этакая, делаете?! Экая срамница! – шокированная Луиза, повернувшись к Ангеле спиной, продолжала причитать и выговаривать, требуя вернуть сорочку на место.

Мысль, что придется мыться прямо в белье, показалась мне настолько дикой, что я неуверенно переспросила у Луизы:

-- Что, прямо так и садиться в одежде?

-- Так ведь не голышом же мыться! – старуха всплеснула руками -- она была искренне возмущена моей глупостью и, с подозрением оглядывая, спросила: -- Неужто вас, барышня Ольга, в монастыре голышом мыться пускали?

-- Конечно, нет. Просто здесь же не монастырь, – несколько бестолково начала оправдываться я.

-- От хозяйка узнает про ваши бесстыдства, точно выпороть велит! Ну-ка, хватит хулиганить! Быстро в воду обе, а то сама госпоже нажалуюсь.

Спорить мы не стали. Уселись в быстро остывающую воду, куда Луиза периодически подливала ковш горячей из котла, и слушали ворчание служанки:

-- Ото ж вы бестолковые такие! Нет бы по очереди, чтобы сперва одна легла и волосы намочила, а следом бы и вторая… А теперь еще и на космы ваши воду тратить…

Пожалуй, я была даже благодарна сестре, что она сдержалась и не устроила бессмысленный скандал. Мне самой пришлось покрепче, аж до скрипа, стиснуть зубы и заткнуться, когда Луиза большим деревянным ковшом зачерпнула воду из лохани, где уже сидели мы с сестрой, и по очереди полила нам прямо на голову. Затем они с Иви разделились: каждая зачерпнула какой-то сероватой массы из неряшливой плошки и принялась намазывать нам головы. Иви делала это молча, а Луиза, которая натирала этой ерундой голову Ангелы, приговаривала:

-- Оно и для чистоты хорошо, и вошек, случись что, поубивает…

Масса имела довольно специфический запах: не слишком приятный, но и не совсем уж противный. Главное же было то, что она хорошо пенилась. Иви плеснула сверху еще с полстакана воды, и ее руки начали уверенно массировать мою голову. Когда она отжала с моих волос часть получившейся пены прямо в воду, я заметила, что пена эта не белая, а сероватая. Почти уверена, что волосы не мыли несколько месяцев.

Единственная радость от мытья была в том, что когда процесс подошел к концу, и меня, и Ангелу окатили чистой теплой водой с головы до ног. Затем мы по накиданной на полу дорожке из каких-то тряпок дошли до стены кухни, где стояла скамейка. И там, по очереди заходя в завешенный простыней темный угол, мы наконец-то сняли с себя мокрые, липнущие к груди и попе сорочки и получили от прислуги две мягкие застиранные тряпки – для тела и для волос.

Я, как младшая сестра, должна была идти следом на Ангелой. И пока сестрица возилась там, снимая сорочку и обматывая волосы сухой тканью, успела изрядно подмерзнуть: полы на кухне были каменные и холодные. Потом мы сидели в своей комнате, жадно прихлебывая горячий травяной отвар с медом, и слушали недовольную Луизу:

Глава 15

Пусть несколько недовольно, но Луиза начала рассказывать. Ликкет – это город. Точнее, существуют два Ликкета – Верхний и Нижний. Верхний Ликкет – герцогский город. Там соберется целый обоз из таких, как мы, нищих дворянок и под охраной герцогских солдат отправится в столицу.

Нижний Ликкет – небольшой городишко, откуда Луиза отправится домой, оставив с нами только возок и Берга. Там ее место займет госпожа Кладимонда Люге. Оттуда, из Нижнего Ликкета, мы отправимся в герцогский замок и там проведем ночь или две, ожидая, пока подъедут остальные участницы этого «женихового похода».

Пока Луиза все это подробно рассказывала, Ангела, нетерпеливо подергав, развернула подарок баронессы и с недоумением уставилась на непонятный брусок сероватого цвета, лежащий у нее на ладони.

-- Луиза, а что это такое?

Горничная посмотрела на недоумевающую Ангелу, перевела взгляд на меня и укоризненно покачала головой:

-- Экие вы барышни… Ничему-то путному вас не обучили. Как жеж вы своим домом жить-то будете? – наконец, набурчавшись вдоволь, она сказала: – А вот понюхайте-ка его.

Первой понюхала Ангела и с недоумением сунула мне под нос этот брусок. Запах был странный. Там, совершенно точно, были какие-то травы, но все перекрывал крепкий, назойливый и тяжелый камфорный запах шалфея. Отодвинув от лица ладонь сестры, я с любопытством посмотрела на Луизу.

-- Мыло это, барышни. Дорогое мыло на травах, заморское. Хозяйка о прошлый год в Верхний Ликкет ездила, и там на ярмарке купила. А чтоб запахов не теряло оно – в закрытом горшке хранит.

Наверное, этот кусок вонючего мыла был последней каплей для моих нервов. Я чувствовала, как сами собой по щекам побежали слезы…

Спасла меня темнота, которую слабо разгоняла одна единственная свеча, и быстро затараторившая Ангела:

-- Луиза, а сколько такой кусок стоит? А что, только из другой страны привозят? А у нас такое не умеют разве делать? А если за богатого замуж выйти и слугам приказать сделать такое. Смогут? А из чего делают такое?

Пока растерянная Луиза отбивалась от вопросов моей сестры, Ангела крепко пнула меня под столом. Пожалуй, я даже была ей благодарна, но слезы никак не унимались. Через некоторое время Луиза заметила и заохала:

-- Да не убивайтесь вы так, барышня Ольга! Пошлет вам Господь доброго мужа, и всему вы в свое время обучитесь. А ежли при доме его старая служанка будет, так и того лучше. Вы с ней обязательно поладить постарайтесь, она вам и подскажет, что требуется, и направит, куда нужно. А пока давайте-ка я вам подушечку подам, полежите да отдохнете. Больно уж вы нежная!

Поспать нам удалось пару часов, потом Луиза подняла нас. И до самого вечера, точнее, до первых сумерек, мы ехали в полумраке кибитки, вяло переговариваясь о пустяках. На отдых остановились в трактире. Но только для того, чтобы коней расположить в теплой конюшне и было где переночевать Бергу. Мы остались в этой самой кибитке и поужинали хлебом с сыром.

На ночь столик складывался, и из-под моего спального места вынимался широкий щит, который укладывали в проход. На нем и спала Луиза. Ночью она вставала и подкидывала дрова в печку, но под утро уснула крепко, и мы с Ангелой проснулись от холода.

***

На третий день, ближе к вечеру, мы въехали в Нижний Ликкет. Город мы, к сожалению, таки не посмотрели: открывать на морозе дверь кибитки было бы глупостью. Так что все, что мы увидели – двухэтажный каменный дом госпожи Кладимонды Люге и ее двор, обнесенный двухметровым каменным забором.

Упомянутая госпожа Кладимонда оказалась достаточно молодой пышнотелой блондинкой в черном траурном платье с весьма обширным вырезом, частично обнажающим белоснежную грудь. По пухлой шее вилась ниточка жемчуга, а наколка в волосах была серебристо-серого цвета. Пожалуй, она была бы даже миловидна и симпатична, если бы не несколько надменный вид.

Ужинали мы втроем. И хотя нас посадила нас за один стол с хозяйкой, беседа не обошлась без нескольких неприятных намеков. Говорила госпожа Кладимонда в основном сама. Из ее речей мы достаточно быстро поняли разницу в нашем положении.

Мы достаточно нищие дочери барона. А она хоть и не титулованная дворянка, но богата. В целом, к королевскому двору она едет ровно с той же целью, что и мы: искать себе мужа. Именно поэтому у нее при черном вдовьем платье достаточно легкомысленный вид, и её серая наколка говорит о том, что срок ее траура заканчивается.

Ночевали мы с сестрой опять в одной кровати, но в этот раз печь была жарко натоплена, а перед сном нас угостили пирожными. Настоящими корзиночками со взбитыми сливками. Утром Луиза перекрестила нас и сообщила, что идет в местную церковь искать попутчиков до баронства. Я подарила ей три медяшки и узелок с лоскутом, за что получила искреннюю благодарность и напоминание:

Глава 16

Комната, в которую нас привела госпожа Альбертина, была довольно странной: беленая, узкая, вытянутая и без печки. Из мебели: две кровати, стол у маленького окна и четыре тяжелых стула. Не успела я обрадоваться, что спать мы будем отдельно, как госпожа Альбертина скомандовала:

-- Занимайте одну из кроватей, устраивайтесь. Горничная принесет еду. Выходить никуда нельзя, горшок под кроватью. Скоро прибудут ваши попутчицы, – с этими слова она и вышла.

Не знаю, где расположилась госпожа Кларимонда, а наша комната явно не предназначалась для приличных гостей. Минимум меблировки, грубая мебель. Все же это герцогский замок. Скорее всего, здесь спали слуги. Радовало только то, что одна из стен была не просто теплой, а даже горячей. Похоже, это задняя часть печи или камина, находящегося в другой комнате. Рассматривать, в общем, абсолютно нечего. Нам не оставили даже свечки, хотя за окном быстро темнело.

Без часов время определить было сложно, но мне казалось, что прошел почти час, когда экономка вернулась, приведя с собой еще двух девушек. В этот раз, уходя, она оставила свечу.

Одна из вновь прибывших пухлая, не слишком красивая и грудастая. Вторая – стройная, с хорошей фигуркой и миловидным личиком. Как всегда, Ангела сориентировалась быстрее, чем я:

-- Мы баронетты Ингерд! Я баронетта Ангела, а это моя младшая сестра Ольга. А вы кто такие?

Хорошенькая девица чуть вздернула нос и несколько высокомерно ответила:

-- Я баронетта Ансельма Шварцберг, а это – она кивнула на толстушку, - моя кузина Гертруда фон Штолль.

После этого она гордо прошествовала к столу, отодвинула стул и уселась. Гертруда молча проследовала за ней, и там они принялись тихо шушукать друг другу в уши, с любопытством косясь на нас. Ангела глянула на меня с недоумением и пожала плечами, как бы говоря: «Деревенщина. Что с них возьмешь?».

Через некоторое время пришли две горничные с полными подносами. Еда не отличалась особой роскошью, но, по крайней мере, была свежей и горячей. Подали сильно наперченную похлебку, затем кашу, которую залили мясной подливкой, и целый кувшин горячего глинтвейна. В процессе еды сестра все же разговорила новеньких.

Обе девочки прибыли из разоренных баронских поместий. У одной отец погиб на войне, у второй скончался дома от ран. Обе они были в семье не единственными. И поскольку у оставшихся в поместье младших сестер и братьев шансов на счастливую жизнь было совсем немного, обе жаловались на скудное приданое.

-- Мыслимое ли дело, что я, старшая дочь барона Шварцберга, всего три сундука приданого везла? Ни посуды серебряной маменька не дала, ни тканей дорогих. Позорище! Как горожанку замуж спихивают! - у Ансельмы при этих словах на глаза навернулись натуральные слезы.

Гертруда не столько жаловалась, сколько вздыхала и жалела мать, у которой осталось еще трое детей.

– И мне-то матушка последнее собирала, а с чем сестер отдаст, вообще непонятно. Да и последнего того мышь наплакала…

Ангела сочувственно закивала головой и начала жаловаться на мачеху. Кажется, они с Ансельмой вполне нашли общий язык. Гертруда же за время ужина так ничего больше о себе и не рассказала. Зато от ее кузины мы узнали, что со всей округи соберут около тридцати девиц.

-- Здесь нас должна ждать некая госпожа Кларимонда Люге. Она будет нас сопровождать и представит самому королю!

Ангела фыркнула и ответила:

-- Не думаю, что госпожа Люге слишком уж будет беспокоиться о нашем замужестве. Эта вдовушка и сама не прочь мужа себе отхватить.

Самым неприятным было то, что даже обтереться на ночь влажными тряпками мы не могли. Слушать их болтовню мне было скучно, потому я просто разделась и улеглась к стенке. Лежала, воспринимая разговоры вокруг как белый шум, и думала о том, что уже почти привыкла обходиться без ежедневного душа, ложиться на белье, на котором до меня кто-то спал. Научилась радоваться тому, что в комнате тепло и тому, что меня накормили сытной едой.

Радоваться самым примитивным вещам, которые раньше просто не замечала. Не жизнь, а сплошная деградация. Без книг, фильмов и художественных выставок, без привычных людей, интернета и магазинов вокруг. Осознавать это было немножко страшновато. И я пообещала сама себе, что если у меня только будет возможность, я создам максимально удобные условия для себя и для всех окружающих.

«И еще у меня скоро будет муж… Слабо себе представляю, как относиться к совершенно незнакомому человеку, с которым придется спать, вести общее хозяйство, да еще и детей рожать. Не жизнь, а страшная сказка… И такое ощущение, что ей конца краю нет…». С этими тяжелыми мыслями я и уснула.

Следующий день прошел удивительно муторно. Мы дожидались остальных невест, и все разговоры, довольно бессмысленные, ходили по кругу. В отличие от нас, у Гертруды хватило ума взять с собой вязание, поэтому она тихо сидела у окна и, шевеля губами, считала петли в чулке.

Глава 17

Описывать дорогу до столицы слишком уж нудно. Достаточно сказать, что вымотала она и меня, и сестру. Ехали мы еще дней десять, если только я не сбилась со счета. Дважды останавливались в чужих замках, где условия ночлега были даже хуже, чем в нашей кибитке. Одну из ночей нам пришлось провести в кровати еще с двумя девушками. Не понимаю, на кой черт устраивать такие огромные лежбища.

Эти ночлеги радовали только одним – горячими похлебками и кашами. К сожалению, готовить в нашей повозке было совершенно невозможно: никто не додумался положить нам хотя бы небольшой котелок, чаю вскипятить. Питались мы хлебом и сыром, да еще изрядно подъели солидный кусок сала, щедро натертый солью и специями. К середине пути даже Ангела перестала брезгливо морщиться, когда я разворачивала этот роскошный ломоть с красивой мясной прожилкой, благоухающий чесноком, черным перцем, укропом.

Мы зря надеялись, что нас разместят в королевском дворце, что мы увидим помещения более роскошные по местным меркам, чем те, в которых ночевали. В столице наш караван разбился на несколько частей. Мы, Ансельма и Гертруда, а также три сестры-баронетты Мирбах, остановились в доме вдовствующей графини Альбертины де Роттенхан.

Городской дом графини совсем не напоминал огромный герцогский замок. Две высокие четырехгранные каменные башни как бы зажимали между собой трехэтажный дом с двумя входами. Нас провели через тот, что пошире. Лакей и горничная помогли снять тулупы и проводили в трапезную. Вовсе не затем, чтобы покормить ужином.

Хозяйка дома, графиня Альбертина де Роттенхан, встретила нас, сидя в кресле. Это была довольно высокая старуха с сильно морщинистым лицом и совершенно серебряными волосам, уложенными в прическу. Атласное черное платье, атласная черная наколка и двухрядные черные же бусы с массивным кулоном. Косметикой дама не пользовалась и под седыми бровями прятались почти лишенные ресниц глаза. И лоб, и все лицо обильно покрыты морщинами, узкие губы сжаты.

графиня Альбертина де Роттерхан

Пока Кларимонда, кланяясь и благодаря за гостеприимство, представляя нас по очереди хозяйке, та сидела молча, просто внимательно рассматривая гостей. Затем величественно кивнула и произнесла:

-- Я счастлива, что могу оказать услугу его королевскому величеству. Ступайте, девушки, слуги позаботятся о вас. И помните: через шесть дней я представлю вас королю!

Комнату нам выделили огромную, одну на всех. Слуги торопливо стаскивали сундуки и всю оставшуюся поклажу. И запыхавшийся Берг сказал нам:

-- Так что, барышни, довезти я вас довез. Будьте добренькие, тулупчики мне отдайте, хозяйка всенепременно спросит с меня. А вам, барышни, дай Бог всяческих успехов и мужьев добрых.

Уже привычно я подала Бергу несколько медных монеток, а Ангела, так же привычно отвернувшись, сделала вид, что ее это не касается. Кучер поклонился и ушел.

В этот раз в комнате вместе с нами разместили и госпожу Кларимонду. Разговаривать при ней все стеснялись, поэтому стояла несколько напряженная тишина. Никто толком не понимал, что нужно делать. Госпожа Кларимонда выбрала себе кровать и суетливо копалась в собственном сундуке.

Баронетты Мирбах рассматривали узковатые ложа, уже прекрасно понимая, что они втроем на них не поместятся. Наконец, старшая Бенедикта робко обратилась к сопровождающей:

-- Госпожа Люге, а где же будет спать Лизелотта?

Кларимонда оглядела комнату и, брезгливо сморщившись, очень нехотя вынуждена была признать:

-- Да… С вами она не поместится… Что ж, я исполню свой долг до конца! Ты будешь спать со мной, – обратилась она к Лизелотте.

Ужин нам принесли в комнату, а уже вечером мы все имели доступ к некоторому количеству горячей воды. Мыться ходили парами. В этот раз ни я, ни Ангела носы не морщили, радовались уже тому, что есть. Пусть и в рубашках мылись, но даже это лучше, чем ничего.

Завтракали вместе с хозяйкой дома. Она ела свою кашу медленно, почти торжественно, тщательно пережевывая, и также медленно и весомо изредка роняла фразы:

-- Сегодня нас ждут в танцевальном зале дворца, – графиня отхлебнула горячего взвара, чуть кашлянула и продолжила: - Там вас обучат танцевать и кланяться королю. – Дальше шла длинная пауза, во время которой она успела съесть пару ложек каши. Потом, промокнув губы кружевной салфеткой, закончила своей монолог: -- Вести себя нужно прилично, по сторонам не глазеть. За нарушение этикета или скандальное поведение – монастырь.

***

В дороге несколько раз выпадала возможность побеседовать с нашими спутницами. Все мы понимали, что в эти дни решается судьба каждой из нас. Будущее одинаково пугало всех, потому даже надменная Ансельма охотно делась теми крохами сведений, которые имела. Сейчас мы все знали, как выходила замуж ее мать.

Невест приведут в зал и группами представят королю. Кормить на балу не будут, зато у нас появятся возможность показать будущим мужьям, как мы танцуем. Мужчины будут сидеть вдоль стен и рассматривать нас. Таким будет первый день бала.

Глава 18

Нам с Ангелой повезло: графиня взяла к себе двух старших сестер Мирбах. Наш экипаж, гораздо менее красивый, но больший по размерам, вместил всех остальных. Если сперва госпожа Кларимонда недовольно фыркала, когда девушки пытались приоткрыть шторки на окнах, то ближе к центру города она и сама «‎прилипла» к стеклу.

Это была совсем не та мрачная часть Кингсбурга, где жила графиня де Роттерхан. Дома на окраине больше напоминали годные к обороне замки. Они стояли плотно друг к другу, почти не оставляя места для деревьев или газонов. Здесь же, в центре, высокие и красивые дома с большими окнами вольготно раскинулись среди заснеженных парков.

Королевский дворец напоминал собой диснеевский замок бесконечными изящными башенками и даже общим силуэтом. Вдоль широкой подъездной аллеи, где сейчас почти растаял снег, вереницей стояли старинные уличные фонари. Даже небо над дворцом казалось особенно голубым.

В сам дворец мы попали через какой-то боковой вход. Графиня, кивнув нам, сбросила манто на руки лакею и исчезла за резными дверями.

Следуя за притихшей госпожой Кларимондой, мы послушно двинулись по коридору, указанному нам надменным лакеем. Увы, рассмотреть что-либо так и не смогли: свечи в коридоре стояли далеко одна от другой и еле-еле освещали шероховатый каменный пол. А вот сам зал, куда мы вошли, поражал и размерами, и количеством окон. Да, в нем было холодно, но сквозь стекла лился дневной свет, и у каждой из нас возникло ощущение какого-то праздника. Тем более, что и стены зала были покрыты искусной росписью, а натертый паркет радостно поблескивал.

Музыкантов не было, а учитель танцев, высокий, гибкий и несколько фатоватый мужчина господин Адольф Брунх, лично отбивал такт ладонями и объяснял все достаточно подробно. Сами танцы не были чем-то слишком уж сложным: этакий хоровод, который периодически разбивался на пары, и девушки застывали друг против друга в условно красивых позах. Не было ни сложных движений, ни какой-либо асимметрии: все четко и регламентировано.

Ангелу господин Брунх выделил сразу же и, думаю, вполне заслуженно. Не зря же отец заставляя ее ходить на бальные танцы. Двигалась она очень грациозно, в отличие от многих менее гибких девушек. К концу длинного урока сестра заработала немало недовольных взглядов, комплимент от господина Брунха и поджатые губы госпожи Люге.

К окончанию урока за нами вернулась графиня:

-- Барышни, сейчас я покажу вам королевский парк! Одевайтесь быстрее! Я не люблю ждать!

Графиню побаивались все. Поэтому девушки торопливо зашуршали сложенными на лавке неуклюжими одеждами, накидывали капюшоны и толпились у двух больших зеркал в тяжелых резных рамах, элегантно располагая поверх меховой отделки косы и локоны.

Нас поставили попарно, как школьников первых классов, и графиня двинулась впереди процессии гордым линкором. Погода не изменилась: до сих пор небо не затянуло тучами, а снег вокруг был достаточно влажный. Дорожки в парке были прекрасно почищены, а за заснеженными кустами и деревьями виднелись другие группы гуляющих.


Сестры Ингерд

Как я понимала, это прогулка была придумана не просто так. Скорее, некое предварительное знакомство с женихами. Поэтому, кроме бродящих вдалеке процессий невест, нам постоянно попадались группы из трех-пяти мужчин, которые любезно здоровались с графиней, почтительно кланялись ей и обшаривали нас любопытными взглядами. Графиня отвечала на приветствие небрежным кивком и неторопливо вела нас дальше.

Задержалась она один единственный раз, разговаривая с довольно высоким, даже величественным мужчиной. Меховой капюшон мужчина небрежно откинул на плечи, на тяжелую меховую пелерину. Под этой короткой накидкой на нем было что-то вроде шерстяного легкого пальто, перетянутого на талии очень широким поясом с серебряной вышивкой. Такая же вышивка была на манжетах, достающих почти до локтя, и на горловине этого странного одеяния. А для тепла из-под меховой пелерины почти до щиколоток струился суконный плащ. Выглядел он весьма живописно -- массивный, властный, богатый.

Граф Паткуль

-- Рад приветствовать почтенную графиню де Роттерхан.

-- И я рада вас видеть, граф Паткуль. Каким чудом вы оказались здесь? Помнится, всего два месяца назад вы собирались отправиться домой.

Графиня почти ласково улыбалась этому мужчине и не ответила на приветствие ни одного из его спутников. Впрочем, те и не пытались вмешиваться в разговор, а просто молча стояли на шаг позади графа. Только один молодой парень мог сравниться с ним ростом.