Северный ветер

ЧАСТЬ 1. ПРОПУЩЕННЫЕ ВЫЗОВЫ

      — Мариночка, я договорилась с Ларионовой, она готова дать тебе интервью в ближайшее воскресенье в обед. Встреча будет в ресторане, она его выберет сама, столик ты закажешь, я оплачу. — Голос Светланы в трубке, как и всегда, был бодрым и звонким — аж ухо закладывало.
      — Я не могу в воскресенье. Тем более, в обед, — сухо ответила Марина.
    — Что-о?! — благожелательные нотки из тона редактора выветрились в одночасье. — Почему это не можешь?
      — Во-первых, потому что воскресенье — мой законный выходной, а во-вторых, у меня на это время уже назначена очень важная встреча.
      — Послушай, Марина, — холодно окатило ее из телефона, — не знаю, что тебе там позволяли в твоей «Комсомольской правде», но здесь — не криминальная хроника, и все твои прошлые заслуги не имеют никакого значения. Даже больше скажу: применительно к журналам для женщин ты — новичок почти такой же, как обычная выпускница журфака! — Марина вспыхнула: выпускницей журфака ее уже очень давно никто не решался оскорблять! А редактор все продолжала выговаривать: — После твоего косяка с Иваницкой ты вообще должна сидеть и помалкивать в тряпочку. Законный выходной — придумала тоже! Как, интересно, ты себе имя-то сделала, если работала только по графику и производственному календарю? А, скандальная журналистка криминальной хроники?
      Марина медленно выдохнула. Главное — не сорваться. А Светлана умела поддеть!
   Нет, Марина никогда не стеснялась своей связи с Александром: ни во времена, когда они были любовниками, ни теперь. Как, впрочем, никогда и не выставляла ее напоказ (хотя все и без того о ней знали). Будучи главным редактором «Комсомолки», он очень помог ей продвинуться, подкидывая способный выстрелить материал или назначая встречи с нужными лицами, выделяя колонки и развороты в готовящихся к выпуску номерах. Но копала она всегда сама, и копала так, как никто другой не мог.
      Вот и докопалась. До состояния полнейшего отвращения.
    Ее скандальные журналистские расследования неоднократно меняли ход следствия, а в милиции и прокуратуре на нее смотрели со смесью ненависти и уважения. А коллеги и вовсе при упоминаниях о ней захлебывались, кто желчью, а кто восхищением. В общем, равнодушных не было.
     Но после того, как прямо перед ее лицом от выстрела из милицейской снайперки разорвалась, будто спелый арбуз, голова Львовского, этого чудика, бегавшего нагишом с дедовским ружьем в руках и проповедями о любви на устах, Марина поняла, что с нее хватит. А та нашумевшая история с маньяком поставила окончательную жирную точку в ее такой крутой, вызвавшей всеобщую зависть карьере криминального репортера.
     Александр пытался всеми путями заставить ее остаться в «Комсомолке», а после увольнения — как только ни уговаривал вернуться. Она не согласилась. И тогда бывший редактор — и бывший любовник по совместительству — сделал прощальный красивый жест: пристроил Марину, в ту пору выныривавшую из депрессии только с тем, чтобы с головой погрузиться в запой, сюда, в «Шарм» — женский журнал с элитным, отборным гламуром, размазанным в каждом номере на семьдесят с лишним глянцевых страниц.
      — Хорошо, Светлан, извини. Я погорячилась. Я возьму интервью у Ларионовой тогда, когда ей это будет удобно.
     — Другое дело, Мариночка, — произнесла редактор, сбавляя обороты. — До конца дня я сообщу тебе все дополнительные условия и выдам материалы для интервью. До связи!
      Марина положила трубку рабочего телефона, старенького, с каким-то вечно отходящим контактом, из-за которого вместо голоса собеседника то и дело начинало раздаваться бульканье. Техника приходилось вызывать в неделю по два раза, но менять аппарат Светлана стабильно отказывалась по типа уважительным причинам: то в месячном бюджете филиала такая покупка не заложена, то и так выходит перерасход по канцтоварам на офис, то еще чего-нибудь.
     Нет, редактор не вставляла Марине палки в колеса при любом удобном случае, она старалась быть объективной, но отзвуки того, что принято называть женским соперничеством, периодически звенели в воздухе.
     Одна даже ее «Мариночка» чего стоила! Все эти уменьшительно-ласкательные! Так называют секретарш или совсем неопытных сотрудниц. «Выпускниц журфака», как выразилась она сегодня. Редактор, впрочем, тоже любила, когда ее при личном общении зовут просто Света — наверняка с поклоном всем этим западным стандартам, предписывавшим нормы неформального взаимодействия с подчиненными. Но Марина называла ее всегда исключительно Светланой. Как и предыдущего редактора именовала только Александром — не иначе — отдавая должное тому, что связь их в большей мере профессиональная, нежели личная.

     К интервью с Олесей Ларионовой, известным модельером и светской львицей по совместительству, Марина готовилась весь вечер субботы. Будто отличница накануне ответственного экзамена. Впрочем, почему «будто»? Отличницей она была всегда: и в школе, и в универе, на своем журфаке, да и после — в редакции «Комсомолки» — она хоть и старалась строить из себя оторву и стерву, в работе оставалась такой же ботаничкой.
      Марина недавно провалила одно очень важное интервью. Ну как провалила…
      Анна Иваницкая была молодой актрисой, этакой восходящей звездой провинциального пошива, которая сумела громко заявить о себе благодаря недюжинным талантам — сам Станиславский истек бы слюной, не вылезая из гроба! — ну, это по крайней мере, скользило между строк во всех изданиях, имевших честь публиковать статейки о сей «знаковой фигуре десятилетия». Марина же по старой привычке нарыла информации через интернет, знакомых и знакомых знакомых — благо связи остались еще со времен ее криминально-репортерской карьеры — просто так, на автомате, даже не задумываясь толком, к чему это может привести.
    И выяснилось, что сия прелестная кинодива состояла в глубоких интимных отношениях с одним зауральским авторитетом, который помог ей вырваться из глубинки, проспонсировав поездки в столицу, кастинги и прочее и прочее. В итоге Иваницкой удалось засветиться в нескольких эпизодах бесконечного сериальчика, транслируемого и по сей день на одном из центральных каналов. И в этот момент судьба сделала ей два сюрприза, о приятности или неприятности которых судить человеку со стороны очень трудно: во-первых, ее авторитетный любовник из зауралья погиб при странных (что при его деятельности не так уж и странно) обстоятельствах, во-вторых, один известный режиссер заприметил ее то ли на пробах, то ли съемках и с радостью даровал страдающей от потери покровителя юной особе свое утешение и… опять же покровительство.
      Нет, Марина не ставила своей целью очернить или полить грязью эту актрису. Господи, да она сама пользовалась Александром много лет так же, как и эта Иваницкая своими любовниками! Уж кому бы строить из себя ханжу и моралистку, но не ей! Нет, Марина просто поддалась азарту ищейки, тому азарту, который подстегивал ее все те годы, что она проработала криминальным репортером, тому азарту, который заставлял ее рыть носом землю и докапываться до правды. Она просто хотела — и, смешно, дажа сама не понимала этого! — вывести эту актрису на чистую воду. Просто так, ради самой себя. Ради того, чтобы еще хоть раз ощутить этот лихорадочный ток крови в жилах, понять, какая она молодец и как была права!
      Но Иваницкая заерепенилась, восприняла все наводящие вопросы Марины как личное оскорбление ее чести и достоинства — ха! — и, выплеснув грейпфрутовый сок из своего стакана прямо на блузку журналистке, с гордым видом покинула студию, где проводилось интервью.
   Светлане еще долго пришлось улаживать этот «неприятный инцидент». Она имела почти полное моральное право обозлиться на Марину окончательно и путем нескольких нехитрых махинаций выжить ее из «Шарма». Но нет. Редактор старалась быть объективной…
      И теперь, с Ларионовой, Марина очень хотела ее не подвести.
      Выбранный жрицей моды ресторан не был одним из лучших в Питере* и не был одним из самых дорогих, как можно было бы ожидать. Но он относился к классу очень приличных, с замечательной кухней, вымуштрованным персоналом и приятной, уютной обстановкой.
      Марина сразу прониклась симпатией к этой сероглазой худенькой блондинке, умеющей себя держать. Несколько провокационных вопросов, удержаться от которых журналистка просто не смогла, но на которые были даны достойные, продуманные, умно сводящие со скользких рельс ответы, сумевшие породить уважение — и Марина общалась со своей «героиней» уже почти совсем расслабленно, широко улыбаясь и получая истинное удовольствие от процесса. 
      Есть люди настоящие, а есть подделки — везде и во всем. Что в криминале, что в светской жизни. Есть те, кто рвется вверх, идя по головам, оставляя за собой шлейфы грандиозных грязных скандалов, а есть те, кому, как кажется со стороны, все дается легко — родителями, любовниками, да кем угодно! Этакие ангелочки — не волки, как думают многие о них. Вранье! Все, кто дошел до вершин — становятся волками. Вопрос только в том, умеют ли они сохранять достоинство и представление хоть о каких-то понятиях чести. Олеся Ларионова — умела, и Марина уже за одно это была ей невероятно благодарна.
      — Расскажите, пожалуйста, о своем первом муже, — попросила Марина, мельком глянув на очередной пункт в списке вопросов, подготовленном Светланой. — Как вы познакомились, как развивались ваши отношения?
    Марина знала достоверно, что первый супруг Ларионовой был той еще мразью, хоть и очень влиятельной и богатой. Все его бабы терпели побои и унижения, но Олеся, помимо прочего, еще и смогла извлечь свою выгоду, с его помощью впервые заявив о себе в мире моды. Но ни словом, ни намеком она не дала понять об этом. Она рисовала идиллические картины первых свиданий с букетами из сотен чайных роз, внезапными поездками в Испанию на частных самолетах, с любовью и пониманием, которые они проявляли по отношению друг к другу. «Наши интересы разошлись слишком далеко в разные стороны, и в какой-то момент мы поняли, что нам просто не о чем разговаривать — мы даже больше не любим друг друга», — пояснила Ларионова причины своего развода спокойным, ровным голосом и с теплотой в глазах.
     Марина понимающе улыбнулась ей. Она знала, каково это: жить с человеком, не любя, но и не позволяя себе его ненавидеть.
      Краем глаза она заметила, как телефон, уложенный перед началом интервью на столике вниз экраном, замигал подсветкой (звук и вибрацию она, конечно, выключила заблаговременно). «У меня на это время уже назначена очень важная встреча», — соврала она Светлане. Не встреча, нет, — звонок. Каждое воскресенье, примерно в обед, вот уже который месяц кряду…
    Марина помяла в руках листы с распечатанным текстом вопросов. Ощутила, как намокают ладони. Глотнула минералки из бокала, услужливо поднесенного официантом, как только она уселась за стол. Постаралась дышать глубже, чтобы успокоить бешено замолотившее сердце.
   В течение, наверное, часа телефон оживал еще несколько раз. Марина собиралась с силами и продолжала задавать свои бесконечные вопросы. Диктофон старательно записывал голоса — ее и Ларионовой.
     Потом телефон успокоился.
     Интервью продолжалось еще долго — гораздо дольше запланированного. Симпатия оказалась взаимной: не только Ларионова понравилась Марине, но и Марина — Ларионовой. Вопросы, подготовленные Светланой, кончились, а женщины все болтали и болтали: о мужчинах, о карьере, о судьбе, о любви — такой, какая она бывает в реальной жизни, а не в любовных романах или сопливых мелодрамах по центральным каналам.

    …Пять пропущенных вызовов в течение двух часов. Марина кусала губы, пролистывая список в мобильном вновь и вновь, пока ехала домой в такси.
      Что он подумает? Что он в принципе мог подумать?
   Раз в неделю — всего раз! — они созванивались ради получаса разговора с шумящей и порой прерывавшейся связью. Один раз в неделю в течение… — скольких?.. пяти? — месяцев.
      Марина не знала, что это может означать. Просто запрещала себе задумываться.
     Но при этом каждого воскресенья, каждого звонка она ждала с замиранием сердца, со срывавшимся, частым дыханием, с надеждой и…
      И она не знала, с чем еще. Но звонка она очень ждала — это точно!
      А сегодня — впервые за все это время — у нее на мобильном было лишь пять пропущенных вызовов.
      Пять.

_________
* — здесь и далее события происходят в Питере, как по книге, а не в Москве, как в фильме.

ЧАСТЬ 2. ПРОИЗОШЕДШЕЕ РАНЬШЕ

      — Только любовь! Жить можно только с ней, понимаете? Только с любовью! Запомните мои слова: только с любовью! — успел произнести Львовский, прежде, чем его застрелили.

      — У тебя с ним что-то есть, да? — выкрикнул Александр, когда Марина ступила за ограду дома, где жил Львовский.
      — Удачный момент для вопроса, — прокомментировала она себе под нос.
      — Ты всегда молчишь или разговариваешь сама с собой, как больная! — все несло Александра. — Что с тобой?! Ты что, уже не любишь меня, да?
      — Ну вот наконец-то и понял, — шепотом сказала она.
      Не ему — он бы не услышал.
      И не себе — Марина всегда знала, что не любила его.

      Статью про Львовского она писала семь лет назад. Это была одна из первых статей в ее журналистской карьере.*
      Добротная статья, на полный разворот. Нашумевшая.
    Этого доцента, преподавателя кафедры философии, обвиняли в убийстве родителей. В том, что он, якобы, выбросил и мать, и отца с балкона в приступе… да хрен его знает, в каком там приступе! Ментам нужно было закрыть это дело, и они его закрывали.
     А Львовский при аресте нес какую-то несусветную чушь про ангелов, про любовь, про черт знает что вообще! Сущий псих, ей-богу!
    Только в СИЗО он пришел в себя и вспомнил, что отец, которому еще с молодости диагностировали шизофрению, выбросил мать из окна, а он сам, принимавший душ в то время, выскочил из ванной на крики. Отец попытался спровадить в «рай» и его, но Львовский-младший, как мог, сопротивлялся, и отец улетел вслед за матерью.
      А потом его накрыло.
      Наследственность, что сказать…
     Но когда он все вспомнил, было уже поздно. Обвинение сфабриковано, всем на все плевать. Главное: закрыть дело — плановые показатели горят.
    И тут появилась Марина. Молодая, но амбициозная журналистка. Отличница — одним словом. Она выслушала Львовского-младшего — и поверила. Написала статью, приложила к ней выписки из психиатрического диагноза Львовского-старшего, полученные невероятными трудами и такой изворотливостью и лестью, на которые, как думала до этого Марина, она была не способна.
      А потом закрутилась машина: прессы, бюрократии, прокуратуры, милиции. Львовского оправдали.
      И вот спустя семь лет та болезнь, которая мучила его отца, обострилась и у него. Он держал свою жену на мушке, связанную, беспомощную.
      И условием, которое он поставил ментам, пытавшимся вести с ним переговоры, была Марина.
      Почему — никто не знал.
      Но ей думается: он хотел высказать что-то важное для него, что-то наболевшее.
      Ту истину, которая, как ему казалось, недоступна другим. Ту истину, которую никто понять бы не смог, кроме Марины, поверившей ему однажды, когда никто больше не верил.
      «Только любовь! Жить можно только с любовью!»

    Львовского убили во время «переговоров», на которые менты отправили Марину. Это было логично и правильно.
      Но почему-то в тот момент она особенно остро поняла, что все — конец.
      Конец ее карьере криминального репортера. Конец всем статьям, что она писала об убийцах, маньяках, оборотнях в погонах.
      Конец всему.
      Она больше не хочет.
      Хватит!
    Хватит лицемерия. Хватит копания в грязном, окровавленном белье. Хватит безжалостных… нет, не людей — животных, удовлетворявших свои низменные потребности, причиняя боль другим.
      Хватит Александра… которого она никогда не любила.

      Когда Марина объявила ему, что уходит, он не поверил. А когда поверил, то не смог понять.
      Для него прибыль, успех, тиражи — всегда были во главе угла. И он не знал, как можно отказаться от этого.
      Зато знал, как Марину цепляет азарт.
     — В конце концов я тебе помог уйти. Прости, но должок! И его еще никто не отменял, — заявил он в один прекрасный день, завалившись к ней домой.
    — Какой же ты, Саша, все-таки мудила! — бросила тогда Марина в ответ, впервые назвав его не Александром.
     Бывший редактор поставил условие: интервью с серийным маньяком и педофилом, который не так давно был задержан и отправлен в психиатрическую лечебницу до окончания следственных мероприятий — и увольнение будет проведено со всеми полагающимися выплатами.
    Марина могла бы отказаться, но… Как бы ни очерняли в СМИ традицию выплаты «серой» зарплаты — это было выгодное дело. За свой полурабский труд можно было получить большие деньги, нежели те, что проходили официально. Те, с которых снимались все налоговые вычеты, не пойми на что направлявшиеся. «Честно заработал — честно получи», — таков девиз многих в нашей стране. Его всегда придерживалась и Марина. Есть зарплата официальная, а есть та, которую начисляют по заслугам. Один минус — при увольнении возникают вопросы. Если официальную часть тебе обязаны выплатить в течение трех рабочих дней, то вот с «серой» все совершенно не так очевидно.
      Именно за нее, за эту «серую» зарплату и вцепилась Марина, когда согласилась на последнюю статью для «Комсомольской правды».

      Но маньяк накануне интервью сбежал при странных обстоятельствах, прояснить которые Марине так и не позволили — ни тогда, ни впоследствии.
    Прямо в той психушке ей удалось произвести впечатление на следователя, занимавшегося делом маньяка, — Павла Смыка — и прыгнуть к нему «на хвоста» во время оперативных действий по задержанию подозреваемого.
      Павел… Сильный, упертый. Такой же азартный, как и Марина…
     Когда выяснилось, что маньяк ушел на территорию заброшенных садоводств, запланированных под снос, он на своем джипе кинулся в погоню. Как глупый мальчишка — один, прихватив лишь Марину с собой. Для компании? Для того, чтобы было, кому оценить его подвиги? Кто теперь сможет узнать?..
      И, как глупый мальчишка, Павел погиб от заточки местной шпаны.
      А Марине пришлось почти сутки выживать одной. В этих заброшенных бескрайних садоводствах, где не ловит мобильный телефон, где не действует уголовный кодекс, а местные жители живут по своим собственным законам. А маньяк, про которого она слышала все те ужасы, оказался далеко не самым страшным из населявших дачный поселок созданий.
      За эти сутки она сама, собственными руками, убила двоих человек. Хотя, человек ли? — кто знает. Еще одного ранила так, что оправиться он — как выяснилось позже — не сможет.** И еще одного они убили вместе с маньяком. Кто больше виноват в этой смерти — уже не понять.
    А маньяк, о котором столько было разговоров, на голову которого вылилось столько проклятий, оказался обычным учителем. Добрым, отзывчивым. Отчаявшимся.
    Ночью он спас обессилевшую от бесконечной гонки на выживание Марину от стаи диких собак. Помог прийти в себя. Даже каблук на сапоге починил. И на гитаре сыграл. И стихи почитал. На все руки мастер!
      У Марины уже тогда что-то щелкнуло: не мог такой человек быть маньяком. Да, она не психиатр, но за годы работы в криминальной хронике она всякого понавидалась. И даже при том, что бывший учитель порой путался и заговаривался — под действием лекарств, что еще не полностью вышли из организма, — на жестокого убийцу он не тянул.
      Потому-то наверное Марина и не оставила его, когда он, после того, как насадил на вилы одного из угрожавших им бандитов, был в таком ужасе, что не мог и с места сдвинуться. От второго бандита, который, на счастье, из своего пистолета стрелять умел плохо, они уносили ноги вместе.
      А потом их нашел Терминатор — охранник этих садоводств, которого боялась вся местная шпана. Бояться и впрямь было чего. Накануне ночью Марина наблюдала за ним, прячась под крыльцом заброшенного магазина, и все не могла понять, происходит все на самом деле или это какой-то кошмарный сон. Очередной, к слову.
      Она видела человека без лица в каком-то плаще и капюшоне с дробовиком в руках и верхом на лошади. И с огромной черной собакой, сопровождавшей его. Порождение ада — не иначе!
      Как выяснилось днем, собака была не черной, а серой — кавказской овчаркой. Но в остальном глаза не подвели Марину. Даже насчет лица Терминатора, которое было полностью прикрыто засаленной тряпичной маской — лишь прорези для глаз, рта и два небольших отверстия, чтобы облегчить дыхание.
      — Все хорошо, барышня. Больше бояться не надо. Я вам ничего плохого не сделаю, — сказал он ей по дороге к своему укрытию (назвать домом выпотрошенный металлический остов старого троллейбуса, кое-как приспособленный для проживания, у Марины язык не поворачивался).
      Марину Терминатор усадил на коня, а бывшего учителя привязал на веревке к седлу, даже несмотря на то, что маньяк выглядел в разы более жалким и вымотанным, чем журналистка.
      — А я думала, когда хотят сделать хорошее, не прячут лицо, — едко подметила Марина.
      — Да. Но я не прячу лицо. У меня его просто нет, — ответил Терминатор, кажется, совсем не обидевшись.
      Тогда, что это может значить, она не поняла.
     Уже в его жилище-троллейбусе она увидела на стене несколько старых фото. На всех был красивый парень в форме десантника — статный голубоглазый блондин. Вот он стоит во второй шеренге на каком-то параде. Вот мужчина в погонах полковника вешает медаль ему на грудь. Вот парень весело смеется, сидя рядом с боевыми товарищами, — у каждого по автомату в руках — на общем фото на фоне гор.
      Терминатор знал и о маньяке, прятавшемся в дачном поселке, и о пропавшей там же журналистке. Он искал обоих, чтобы передать их в руки милиции. Но, когда к его жилищу подъехал ментовской УАЗик, Марина взмолилась о том, чтобы он не выдавал бывшего учителя — еще сама в тот момент до конца не понимая, почему. И Терминатор прислушался к ней.
     Мент, очевидно, по долгу службы отвечавший за территорию садоводств, уехал в итоге ни с чем. А маньяк рассказал свою историю.
     На его глазах ученик убил ученицу, а отец этого парня — крупный питерский олигарх, баллотировавшийся в Думу — решил замять дело. Обвинения повесили на учителя, вменив до кучи и пущей послушности помимо смерти девочки еще и несколько серийный убийств (ментовских висяков, естественно). Отправили в психушку, откуда по счастливому (или не очень) стечению обстоятельств ему удалось сбежать.
      — Я приеду в Питер*** и сразу начну копать, — пообещала Марина, выслушав эту историю.
      Еще сутки назад она не хотела больше браться за криминальные репортажи. А от мысли о последней статье, на которую ее вынудил Александр, ей становилось тошно. Но теперь рассказать настоящую историю "маньяка" она была просто обязана!
      — Это ничего не изменит, — заверил он.
      — Посмотрим! — с вызовом откликнулась Марина.
     — Барышню я выведу. А ты останешься здесь, — объявил Терминатор бывшему учителю. И тон его не оставлял возможности для препирательств.
      В этом была логика: Марине не раз удавалось заставить следствие взглянуть на дело под другим углом. Правда, на сей раз проблема состояла в том, что кроме ее интуиции и слов бывшего учителя, доказательств не было. Но эту проблему она была намерена решить.
      По дороге Терминатор рассказал Марине свою историю. Почему-то расспрашивать его она не смогла себя заставить, хотя за годы работы в журналистике уже давно перестала стесняться неудобных вопросов. Но он по одному ему известной причине сам решил удовлетворить ее закономерное любопытство.
      Он служил на Северном Кавказе. Во время одной боевой операции их вертолет расстреляли. Задело силовую установку. Пилот успел посадить машину, но она все равно взорвалась. Выжил только один — тот, кто шел теперь рядом с Мариной. Но лицо сильно обгорело (она подозревала — не только лицо), как он выразился «до кости». Глаза удалось спасти — помогли очки, которые он успел снять с мертвого бортинженера.
      — А ты как узнал, что он не виноват? — спросила Марина у Терминатора.
   Они остановились в леске, который отделял садоводства от шоссе, на котором выставлены были милицейские кордоны.
      — Не знаю. Почувствовал. Я там научился. Там все вывернуто. Многие приврать любят. А смотришь на человека — и видишь, чего он в жизни делал, а чего нет.
      Он говорил отрывисто. Частью из-за того, что, вероятно, привык именно так, частью из-за того, что то и дело делал затяжки. Он вообще много курил. Марина отметила, что, выбросив окурок, он частенько сразу тянулся за новой сигаретой. Сигареты у него были самые дешевые и воняли ужасно. Марина тоже курила — не регулярно, в основном когда нервничала или выпивала, но пачку дорогих ментоловых носила в сумочке постоянно.
      — А что ты теперь делать собираешься? — спросила она, имея в виду бывшего учителя, оставшегося в его жилище под присмотром кавказской овчарки.
      Но Терминатор почему-то понял этот вопрос по-своему.
      — До конца лета**** — здесь. С осени обещали мне место на маяке. На Кольском. Птичий заповедник. Море, красота. Альбатросы. И никого больше.
      Марина посмотрела на его коня, резвившегося на небольшом отдалении. Сильное, грациозное животное. Лучи послеполуденного солнца живописно играли на его лощеной шкуре. За ним явно хорошо ухаживали.
      — Красивый у тебя конь, — произнесла Марина.
      — Иди уже, — сказал ей Терминатор после некоторого молчания. — Удачи тебе.
      — Да, — кивнув, согласилась Марина.
      Она пошла в сторону шоссе.
      В тот момент она и предположить не могла, что они еще встретятся, да к тому же так скоро — всего через несколько часов.
      Бывший учитель в то, что Марина действительно сможет ему помочь, не поверил. Он сбежал, убив собаку Терминатора. Угнал машину у ментов, которые вытаскивали джип Павла из канавы.
      На что он надеялся, сложно сказать. Наверное, просто от отчаяния башню сорвало.
    На трассе на хвост ему сел один молодой гаишник. Он продолжал преследование до тех пор, пока учитель не въехал в промзону, а машина его намертво не застряла среди хлама на одном из складов. Машина гаишника застряла рядом. И бывший учитель, обнаруживший на сиденье ментовской калаш, взял парня на прицел.
      Он требовал привести к нему прессу, привести Ленского — того самого олигарха, сын которого убил его ученицу. Но приехавшие к месту менты даже не рассматривали вариант выполнения этих требований. Они обсуждали, как «снять» маньяка, чтобы удалось при этом сохранить гаишнику жизнь.
      Все, как в тот раз со Львовским.
     Марина пыталась доказать их полковнику, что так нельзя, что вина учителя еще не доказана. Ее не стали слушать. Просто вывели из склада.
      Она увидела Терминатора. Его привез тот самый «главный по садоводствам» мент на своем УАЗике.
     Глотая слезы и сопли, она плакалась ему, что учителя убьют, а она ничего не может сделать. Терминатор молча погладил ее по плечу.
      В этот момент приехал Александр. На нем буквально лица не было — за Марину он явно очень переживал. Подбежал к ней с пледом в руках, укрыл.
      Марина вцепилась в него, как в свою последнюю надежду. Умоляла сделать что-нибудь: привлечь знакомства, связи — что угодно, лишь бы спасти того, кого все считали опасным преступником.
      Она не заметила, как Терминатор исчез. А через несколько минут бывшего учителя с заломленными за спину руками вывели из склада несколько ментов.
      Терминатор, оказывается, перед этим прошел внутрь. Его либо не заметили, либо не придали значения. Пока блюстители закона бурно обсуждали операцию по устранению террориста (да, маньяк теперь приобрел именно такой статус, взяв в заложники человека), он просто подошел к стоявшим бок о бок машинам, заглянул в окно, посмотрел в глаза бывшему учителю и протянул руку.
      И тот отдал ему автомат.
    — Больше я сделать ничего не могу, — сказал Терминатор подбежавшей к нему Марине. — Ты — можешь.
      Она едва успела пообещать ему, что не отступится, как грянуло несколько выстрелов. Они не видели, что произошло, но какая-то девица в милицейской форме с дымящимся пистолетом в руках вопила что-то о том, что маньяк вырвался, пока на него надевали наручники, и пытался укусить за шею ее коллегу, что он бы мог выхватить автомат и тогда всех бы тут положил. Девица принялась громко рыдать, и полковник увел ее прочь, обняв за плечи.
      А Марина даже заплакать не могла.

      Александр вез ее домой. Он пытался поговорить с ней о случившемся — доступно объяснить, что вся доказательная база по делу маньяка собрана, и не надо вносить в него путаницу.
      Марина не хотела его слушать. Просто была не в состоянии.
      Она заставила его остановить машину и выпустить ее.

      В душе была абсолютная опустошенность.
      Светилась неоном вывеска магазина, торгующего бытовой техникой. Он был закрыт — поздняя ночь на дворе — но все-таки жил. Жил своей мало кому заметной жизнью.
      Марина подошла к витрине, вглядываясь в свое отражение. Попыталась, приглаживая пряди руками, привести в порядок свои волосы — взлохмаченные, грязные, мало напоминавшие то красивое каре длиной до середины шеи, которое она так старательно укладывала… когда? чуть больше суток или целую вечность назад?
      Как ни странно, вспомнился Львовский. Голый, но в модных роговых очках, такой, каким он предстал ей в последние минуты своей жизни. «Эротическая фантазия, мать его!» — Марина тихо посмеялась при этой мысли.
      «Только любовь! Жить можно только с ней, понимаете? Только с любовью!» — всплыли вдруг в памяти его слова.

____________
      * — об этом подробно говорилось именно в книге. В фильме лишь упоминалось, что Марина когда-то писала статью о Львовском.
      ** — также события, описанные в книге. По фильму Марина просто ранила одного из нападавших.
      *** — уже упоминала под предыдущей главой, но повторюсь: действие здесь происходит в Питере и под Питером, как по книге, а не в Москве, как по фильму.
      **** — в фильме и книге фраза была: «До весны — здесь. С лета обещали мне место на маяке». Но, если в книге это было обоснованно: события происходили в начале сентября, то в фильме вьющийся в кадре тополиный пух свидетельствует о том, что на дворе начало июня. Поэтому я позволила себе сместить сроки.

ЧАСТЬ 3. ПРИЗНАКИ НАЛАДИВШЕЙСЯ ЖИЗНИ

      Марина налила себе виски в стакан и закурила. Нервный выдался день. А вот плохой или хороший — не понять.
     Если бы она не включила на автомате звук у телефона, пока ехала в такси, так бы, наверное, и не узнала, что он опять зазвонил. «Наверное, Светлана, — подумала она. — Волнуется, как все прошло».
      Но на экране высветился другой номер, стационарный. Он не был записан в телефонной книге, но код города, с которого он начинался, Марина знала наизусть.
      Борясь с переставшими слушаться пальцами, она взяла трубку.
      — Привет, — сказал мужской голос на другом конце линии.
      — Привет, — ответила Марина, чувствуя, как губы расплываются в улыбке.
      — Я… не помешал?
    — Конечно нет, Артем, с чего ты взял? — она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно более беззаботно и естественно. И, удовлетворенная результатом, затянулась сигаретой. Своей любимой, ментоловой.
    — Днем ты трубку не брала. Наверное, была занята. Вдруг сейчас тоже… — В тоне Артема она отметила непривычные нотки. Он был всегда немногословен, но на сей раз в его голосе скользила еще и неуверенность.
     «Была занята» — какая двусмысленная фраза! Ведь под ней позволяется подразумевать не только неотложные дела, но и кое-что другое. Молодая привлекательная женщина в большом шумном городе на расстоянии сотен километров вполне может быть свободна несколько месяцев к ряду. Но в какой-то момент она действительно может стать занята.
    — У меня было ответственное интервью сегодня. Героиня настояла именно на этом времени, без возможности переноса, — пояснила Марина.
    — Ясно, — отозвался Артем. Поверил он ей или решил, что это отговорка, понять по его тону не получилось.
      — А ты как сумел мне сейчас позвонить? — спохватилась Марина. — Ведь вечер уже на дворе.
      — Задержался по делам в поселке. Перед отъездом решил еще раз набрать — на удачу, — ответил он.
      Марина улыбнулась: кого Артем пытался обмануть? Наверняка, если он и придумал себе какие-то дела, то лишь для того, чтобы обеспечить себе возможность сделать еще один звонок.

      Виски закончилось. Джин — тоже. Сигареты напоминали о себе только пустыми смятыми пачками еще со вчерашнего дня.
    Надо было идти в магазин — не хотелось. Ни одеваться, ни спускаться вниз, на улицу. Вообще шевелиться не хотелось. А выпить и покурить — хотелось. Что делать?
      — Марина, или ты выйдешь, наконец, из своей поганой депрессии или я сдам тебя в психиатрию! — из раза в раз ставил ультиматум забредавший к ней Александр.
      — Валяй! — смело разрешала ему Марина. — Я там уже и так своя в доску. А сколько моих героев меня там дожидается! У меня в психушке круг общения будет явно шире, чем здесь!
      Несколько раз Марина порывалась написать статью об этом «маньяке». Так, как считала правильным написать. Александр не позволил ей этого.
      — Ты что глухая?! Или все мозги пропила?! — орал он на нее. — Ты не понимаешь, что за люди в этом замешаны? Ну, попробуй, рискни, напиши свою честную статейку! И сколько ты после этого проживешь? Неделю? День? Час? Ты вообще статью-то в публикации увидеть успеешь? О себе не думаешь — подумай хоть обо мне!
      — Трус! — коротко припечатывала его Марина.
    — Самоубийца! Тупая, упертая баба! — отзывался в тон ей Александр. — Самонадеянная истеричка! Далась тебе эта правда!
      До магазина Марина все-таки дошла, непрестанно вспоминая свои регулярные перебранки с бывшим редактором. И с бывшим любовником, кстати, тоже. Александр в ее жизни был бывшим по всем статьям, но почему-то до сих пор назойливо мелькал перед глазами.
      С бутылками, позвякивавшими в пластмассовой корзине, прошлась мимо полок с продуктами. Есть не хотелось совершенно. Но прочно сидевший в подсознании страх смерти (в ее случае — голодной) заставил ее сунуть к выпивке еще пару упаковок пельменей.
    На кассе продавщица смотрела на нее с явным осуждением, заметно усилившимся, когда Марина попросила пробить еще несколько блоков сигарет.
    Все полагавшиеся ей при увольнении деньги она получила (и «серые» в том числе) — Александр позаботился об этом. И теперь вдохновенно спускала их на средства саморазрушения.
      Нет, умереть ей не хотелось. Но и жить — тоже.
      Просто было не для чего.
    Она не оплакивала бывшего учителя, признанного маньяком и террористом, как полагал в порывах ревности Александр. Но вся та грязь, которая до сих пор, даже спустя месяц, муссировалась в прессе по поводу него, вызывала у нее такое отвращение, от которого опускались руки — не только в работе, но и в жизни.
    Мир открылся ей, восторженной идеалистке (каковой она себя до последнего времени никогда не считала), с другой стороны. Александр приметил ее еще во времена той статьи о Львовском и после, взяв под свое крыло, усиленно проталкивал вперед, создавал выгодный ему и очень льстивший Марине имидж честной журналистки. За столько лет она то ли не догадывалась, то ли не хотела себе признаваться (сейчас она и сама уже не знала, какой вариант правильный), что все ее скандальные статьи вышли в свет только благодаря связям ее бывшего редактора и его умению крутиться, находить тех влиятельных личностей, которым такой поворот событий был бы более выгоден, чем другим — тем, кто из-за них оказывался в глубокой и беспросветной жопе.
    Марина проткнула вилкой недоваренный пельмень и отправила его в рот. Запила глотком виски. Вдохнула терпкий ментоловый дым из сигареты. Да, она явно открывает в себе новые таланты: есть, пить и курить одновременно — на это способен далеко не каждый!
      Она начинала понимать, как сходят с ума в отдельных палатах психиатрических клиник или в камерах-одиночках тюрем. Если, конечно, их жильцам еще оставалось, с чего сходить.
      Вакуум. Душный, тяжелый. Давящий.
      Когда не с кем поговорить — вообще. Не потому что не найдется слушателя, а потому что слушатель тебя попросту не поймет.
      Марина не заботилась о том, чтобы заводить близких друзей. Ей до последнего времени вполне хватало коллег, приятелей, Александра. Нет, в универе у нее были хорошие подруги, были и хорошие друзья. Но после судьба развела их в разные стороны, а жизнь Марины стала слишком бурной, нервной, суетной, и на что-то настоящее не оставалось ни времени, ни сил.
      А теперь она пожинала плоды своего карьеризма в полной мере. Александр не пытался понять ее… нет, не так: пытался, но попросту — не мог. У него были другие ценности, и, глядя сквозь их призму, он не имел возможности осознать того, что происходило с Мариной. Остальные же могли, конечно, выслушать, но она была уверена: подсказать, как решить мучивший ее вопрос, они бы не сумели.
      Оно и понятно. Со стороны она действительно смотрелась безумной бабой, которая убивается из-за того, что не смогла ни спасти, ни посмертно оправдать жестокого маньяка-педофила. Кто бы вообще смог увидеть всю ту ситуацию так же, как ее видела она?
      Марина чуть не подавилась очередным пельменем от внезапно озарившей ее догадки.

      То, что она делала, было странно. Но, пожалуй, куда менее странно, чем все остальное, что она делала за последний месяц.
      Марина чувствовала себя немного Львовским, столь безумно желавшим на пороге смерти поговорить с тем, кто мог его выслушать или понять.
    Самое быстрое и безотказное, что она могла сделать в данном случае — это наведаться в те заброшенные садоводства. Но при мысли об этом Марина осознавала, что хочет жить куда сильнее, чем ей казалось в последнее время. Без наряда милиции второй раз она бы туда не сунулась ни при каких обстоятельствах — ей и после первого визита кошмаров хватит до конца дней. Благо, хоть обвинений в убийствах не выдвинули, списали все на самозащиту и состояние аффекта, что, впрочем, на деле и было таковым. Но опять же, не подсуетись с этим Александр, по судам бы затаскали!
      «Стерва ты, Марина, — иной раз говорила она себе, глядя в зеркало. — Мужик за тебя всю жопу на британский флаг порвал, а ты его лишь динамишь и в грязь макаешь мордой!»
      Впрочем, как воспринимал ее сам Александр в первую очередь: как любимую женщину или как выгодную инвестицию — она не знала…
      В задуманном самым сложным оказалось подняться с облюбованного за месяц дивана, постельное белье на котором менялось в последний раз… она уже и не помнила когда. До всех тех ужасных событий, явно.
      Но она пересилила себя — и закрутилось. Марина не думала, что с такой легкостью войдет в столь опостылевшую, но за долгие годы замечательно накатанную колею.
      Основная проблема оказалась в том, чтобы узнать настоящее имя Терминатора.
    Того мента, которого она определила как «главного по садоводствам», она найти не смогла. «Уволился, — говорили ей. — Ушел на пенсию по выслуге лет». «Ушли», — понимала Марина. Контакты мента не давали — конфиденциальная информация, другие же стражи порядка об охраннике в заброшенных садоводствах знали только лишь то, что он есть.
      Она пробовала идти другим путем. Раз есть работа, есть и работодатели. Тот, кто нанял Терминатора, должен был о нем что-то знать. Но хозяина садоводств, запланированных под снос, обнаружить не вышло: он теперь — прошлогодний снег, который, как известно, не ищут. Хозяин земли под застройку был, но это, как и стоило догадаться, — совсем другая личность, к старым дачным участкам и их охране не имевшая никакого отношения.
      Марина совсем было отчаялась, когда вдруг вспомнила о своих знакомствах в ОМОНе. В том, что эта наработка выстрелит, она очень сомневалась — слишком все вилами по воде было писано в сравнении с другими ниточками, за которые она успела уже подергать.
      Но, как ни странно, нашлись знакомые знакомых (как и всегда), которые тоже служили на Северном Кавказе и вспомнили тот злополучный вертолет с единственным выжившим после взрыва. Назвали примерно место и год, а дальше Марина нырнула с головой в архивы и новостные сводки. К концу июля, почти через два месяца после знакомства, она узнала, что настоящее имя Терминатора — Артем Севостьянов.
      Она нашла даже контакты нескольких его сослуживцев, проживавших в Питере. Как выяснилось, с одним из них он поддерживал связь, хоть и изредка. Марине стоило больших трудов объяснить этому человеку, кто она такая и что ей нужно от Терм… Артема. В общем-то толком она и не смогла это сделать, только продиктовала свой номер телефона и попросила при возможности сообщить ему, что с ней нужно обязательно связаться.

     Август перевалил за середину. Эпопея с поиском Терминатора взбодрила Марину. Она начала постепенно выползать и из депрессии, и из запоя. Даже курить стала почти как раньше — по случаю особой необходимости.
      Она прошла все этапы собеседований в женском журнале «Шарм». Марина была не в восторге от идеи применять себя в этой области журналистики, но работать было где-то нужно, а в свои без малого тридцать она ничего не умела делать лучше, чем писать. И женские издания, все же, к великому счастью, были безмерно далеки от криминальной хроники.
      Когда она наконец вышла на работу, заново привыкать к трудовому графику было тяжело. Привычка спать до обеда прочно въелась в жизнь и побороть ее теперь было трудно. Домой она не приходила — приползала почти буквально на четырех конечностях. Хотя сидела она весь день в офисе с кондиционером и кофемашиной, а не разгружала вагоны с рассвета до заката по летней жаре.
      Лениво пошевеливая пальцами на ногах, которые за целый день в строгих туфлях (дресс-код, как-никак) затекали немилосердно, Марина потягивала виски из стакана и покуривала сигарету. Теперь на неделю ей хватало двух пачек и одной бутылки. Жизнь налаживалась, определенно. Сократить это количество еще раза в два — и можно будет на вполне законных основаниях считать себя счастливой.
     Она еще раздумывала, отвечать ей на раздавшийся звонок или нет. Ведь для этого нужно было привстать и протянуть руку к подоконнику, где лежал телефон.
      Все же она себя пересилила.
      Номер был незнакомый, и она взяла трубку со смесью любопытства и раздражения (ну, кому она еще понадобилась после такого рабочего дня?!).
      — Здравствуй, барышня, — поприветствовал мужской голос из трубки. Она бы, наверное, и не узнала его, но это устаревшее «барышня» — так за всю жизнь называл ее только Терминатор.
      — Здравствуй… — эхом откликнулась Марина.
      — Мне сказали, ты меня искала, — сообщил он.
     — Да, — подтвердила она. И, разом опомнившись и подобравшись на стуле, начала перебирать в голове все варианты и разумные причины, по которым она могла это делать. Ведь ей придется какие-то из них назвать.
      — Что-то случилось?
    Странный был вопрос. Складывалось впечатление, что Марину кто-то обидел, и она искала Терминатора, чтобы он разобрался с негодяями. Так, по крайней мере, ей подумалось из-за тона, которым он это произнес.
      Марина облизнула губы и, задумчиво постучав о край пепельницы сигаретой, сбросила туда ее выгоревшую часть.
      — Алло! — окликнул ее Терминатор.
      — Я не написала статью про маньяка. То есть, про учителя, — внезапно вырвалось у Марины. Почему именно это?
      На том конце провода помолчали.
      — Ты искала меня, чтобы это сказать? — поинтересовался наконец Терминатор.
      — Нет, — выдохнула Марина и глотнула виски. Ком внезапно подкатил к горлу. Она всхлипнула.
    — Эй, ты чего? — как-то по-детски спросил Терминатор, и в голосе его послышалась теплота. От нее Марину накрыло.
      — Я не написала эту чертову статью! — прокричала она в трубку сквозь прорывавшиеся рыдания. — Я струсила! Я слабая, никчемная трусиха! Я обещала! Я обещала во всем разобраться! Ему обещала, тебе обещала! Я не сдержала слово! Это малодушно и низко! Они сломали его жизнь! Все отобрали! Ни за что, просто так! Потому что он оказался в неправильном месте в неправильное время! А я знала это — и смирилась! Я ничего не сделала! Из-за таких, как я, они продолжают творить все это! Из-за тех, кто, как я, знает, но молчит!
      — Эй-эй! Не надо! — приговаривал Терминатор в перерывах между ее рыданиями. — Успокойся, не надо!
      Ее телефонная истерика длилась, наверное, с полчаса. Как он выдержал все это — непонятно. Она то выкрикивала что-то, то захлебывалась рыданиями. Это все лезло из нее, будто гной из наболевшей раны, которую по какой-то причине очень долго не удавалось вскрыть.
      — Он умер, Марина, — сказал ей Терминатор, когда она выплакалась и начала успокаиваться. Мариной он назвал ее впервые. — Он умер, и ему уже ничем не помочь. От восстановленной справедливости ему уже не станет легче. Мы сделали все, что могли. Все, что было в наших силах, пока он был еще жив. А теперь он мертв — и ему все равно. А тебе — жить. Не мучай себя и не лезь на рожон, не ищи справедливости — ты не найдешь ее. А вот собственную смерть — можешь. Он попал в игру сильных мира сего, мы им не чета. Прими это — и успокойся. Живи.
      Марина достала из пачки новую сигарету и щелкнула зажигалкой, прикуривая.
      — Спасибо, — сказала она в трубку дрожащим от рыданий голосом. — Спасибо тебе большое… Артем.
      Странно, Александр не раз говорил ей что-то подобное, но это не шло впрок. Да, слова были другие, но смысл-то похож.
      Так в чем же было дело? Что такое было в этом Терминаторе… Артеме… Тёме… — Марина только теперь поняла, как перекликаются его имя и прозвище, и это почему-то заставило ее улыбнуться — что в нем было такого, что дало ему возможность снять с ее сердца этот камень, а другим не давало?
      — Не за что, — откликнулся он, усмехнувшись. — Если надо — обращайся.
      — Да я бы с радостью, — пошутила Марина. — Но найти тебя очень уж сложно.
      — Есть такое, — согласился он. — Я первый раз за лето в город выбрался. С того момента — в первый. Дела надо с отъездом на Кольский утрясти. Приезжаю к товарищу, а он мне: «Тебя женщина искала». Я не поверил сначала, думал — ошибка. А оказалось — ты.
      — Звучит так, как будто я — ошибка, — поддела его Марина. Ее язвительность возвращалась к ней, а значит, настроение приходило в норму.
      — Нет, — рассмеялся в ответ Артем. И больше не нашелся, что сказать.
      — Это твой номер телефона? — спохватилась Марина. Искать его второй раз теми же силами было бы невыносимо.
      Искать второй раз… Марина вдруг ясно поняла, что даже не сомневалась в возможности этого.
      — Нет. Это моего товарища. У меня и мобильника-то нет, — признался он.
      — Почему? — опешила Марина. Нет, о том, что мобильника у Артема не было, она уже знала все от того же товарища. Но сам факт его отсутствия ставил ее в тупик.
      — Да мне и звонить-то некому, — как-то очень просто ответил он. — Меня никто не ищет. А если мне кто-то нужен, я знаю, как найти.
      Никто не ищет, как же! Марина поняла, что начинает злиться, вспоминая все те многочисленные тупики, в которые она уткнулась, пока пыталась понять, как с ним можно связаться, и плеснула себе еще виски — для успокоения.
      — Кстати, а как ты меня нашла? — спросил Артем, и ей почему-то показалось, что в голосе его проскользнуло смущение.
      — О, это журналистская тайна! — тоном важным и загадочным протянула она и отхлебнула виски.
      — Хорошо, — быстро согласился он. — Тайна — так тайна.
      Повисло молчание. Марина поняла вдруг, что ее последние фразы были довольно… кокетливы, и теперь раздумывала, насколько это уместно.
      — Теперь я смогу выйти на связь только перед отъездом, — объявил вдруг Артем.
    — Ты сам позвонишь мне? — спросила Марина так, будто это было чем-то самим собой разумеющимся — и сама удивилась этому.
      — Да, — подтвердил он.
      Они попрощались как-то неуклюже, и Артем первый повесил трубку.
      Марина залпом допила виски и докурила сигарету.
      Посидела немного, глядя в одну точку на стене, оперев подбородок об одну руку, а во второй бездумно вертя телефон.
      Потом медленно окинула взглядом стол. Прекрасный натюрморт: куча окурков и бутылка виски с заметно убавившимся содержимым! Вот и начала, называется, налаживаться жизнь!

ЧАСТЬ 4. ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

      Александр пришел к ней домой с тортом и дорогим шампанским. Выложил на стол из кармана пиджака пачку сигарет. Правильно: если Марина будет пить, будет и курить. За годы отношений он выучил, кажется, все ее привычки.
      — С прошедшим тебя! — звякнув своим бокалом о его, объявила Марина.
      — Спасибо! Я даже удивился, когда увидел на телефоне твое поздравление, — признался он.
      — Я вся такая внезапная! — кокетливо улыбнулась она.
      У Александра вчера был день рождения. Она долго думала, позвонить ему или ограничиться смской. Выбрала второе. Вариант «не поздравить», которого почему-то ожидал он, даже не рассматривала. Да, за последние месяцы они наговорили друг другу много мерзостей, но периодически общаться продолжали, а ее смска была как минимум элементарной данью приличиям.
      — Как отметил? — поинтересовалась Марина.
      Александр одарил ее долгим взглядом, наполненным чувством превосходства.
      — Феерически!
      — Рада за тебя, — улыбнулась она.
      Свои дни рождения Александр любил отмечать с размахом, завершая их употреблением любимого десерта — бурного секса. Обычно последний подарок выпадала честь преподносить Марине. Но не в этот раз.
      — Признайся, у тебя ведь были женщины помимо меня? — Она внимательно посмотрела ему в глаза и облизнула указательный палец, который только что макнула в сливки на торте.
      О том, что она была у Александра не единственной, она знала. Но не только никогда не устраивала сцен ревности — даже не спрашивала об этом напрямую. Общепризнанный статус любовницы главного редактора у нее имелся — а что еще надо? Другие все равно были у него из разряда «на пару раз».
      Александр долго смотрел на нее, прежде, чем осторожно поинтересоваться:
      — К чему ты клонишь?
      — Да ни к чему! — рассмеялась Марина, явно удивив его своим весельем. — Просто хотела узнать: ответишь ты честно или нет?
      — Были. И не одна, — почему-то резко посерьезнев, признался Александр. — Что, Маруся, тебе теперь легче?
      — Нет, — мотнула она головой. — Мне все равно.
      Он называл ее Марусей. Всегда. Почему — она не знала. Предполагала, что, вероятно, в отместку за ее вечного «Александра». Или в качестве какой-нибудь насмешки. Он вообще любил пошутить, правда вот с чувством юмора были проблемы.
      — Почему «Маруся»? — спросила она — внезапно для самой себя.
      — Н-ну это ведь так… по-домашнему, уютно, — отвернувшись к окну, тихо произнес Александр.
      Марина не нашлась что ответить.
      На улице лил дождь — долгая неторопливая морось. В Питер пришел сентябрь — время начала долгих депрессий: туман, слякоть, затянутое облаками небо — и так, пока не встанут морозы. Депрессия Марине была совсем не нужна. Она только-только избавилась от одной, и погружаться в другую намерений не имела.
      Угораздило же Александра родиться в такое время! Нет, осень — сезон не хуже других. Но не в этом городе.
      Вчера ему исполнилось тридцать восемь*, но выглядел он великолепно! Он всегда умел следить за собой. А когда они только познакомились семь лет назад, от него и вовсе глаз было трудно оторвать. Марина в то время считала, что любит мужчин постарше — это же так по-взрослому и так романтично! Александр был старше ее почти на десять лет и этому критерию, помимо прочих, полностью соответствовал.
      А сколько лет Артему? Марине вдруг стало интересно. Она потерла переносицу, припоминая его дату рождения, которая попадалась в какой-то новостной сводке, пока она искала его. Кажется, должно быть тридцать один или тридцать два.
      — Может, нам стоило завести детей? — задумчиво спросил Александр.
      Марина удивленно похлопала глазами, глядя на него. Что с ним? Он и о том, чтобы жениться на ней, ни разу даже не заикался!
      — Мне кажется, ты нездоров, — честно сообщила ему Марина.
      — Ха! Да нет! Не в этом дело, — усмехнулся Александр, разливая остатки шампанского по бокалам. — Вчера по пьяни сказали кое-что. И я подумал: и правда, вот так умру лет через пять — внезапно, от инфаркта, как это у мужиков бывает — и что от меня останется?
      — Ну так женись. Заведи детей. Не сиди сложа руки, — пожала плечами она.
      — Да как-то… не на ком, — задумчиво произнес он.
      Марина достала сигарету из пачки, щелкнула зажигалкой и закурила. Если он так завуалированно намекал, что хотел бы жениться на ней, то фокус не удался.

      Марина не стала в прошлый раз записывать тот номер, с которого звонил Артем — зачем? Но сейчас, когда незнакомые цифры высветились на ее телефоне, она почему-то сразу догадалась, кто это.
      — Привет. Узнала? — спросил Артем. В этот раз он не назвал ее барышней.
      — Привет, — откликнулась она. — Конечно, узнала. Как твои дела?
      — Нормально. Заскочил к товарищу перед отъездом. Вот, набрал тебе — обещал же.
      Марине показалось, голос у него был какой-то напряженный.
      — У тебя все в порядке? — поинтересовалась она.
      — Да, — заверил он ее. Вышло не слишком правдоподобно. — Самолет через два часа. Скоро поедем в Пулково.
      — Через два… — опешила Марина. Да, он обещал, что позвонит перед отъездом, но она не думала, что настолько «перед». — Что ж, счастливого пути!
      — Я был рад знакомству с тобой, — тихо сказал он. — Ты очень храбрая. Правда. Я знаю, о чем говорю. Не вини себя больше, ладно?
      — Ладно, — на автомате ответила Марина.
      Этот разговор имел странный привкус. Она намеренно не пыталась представить, как будет построено их общение, если — или когда? — он позвонит в следующий раз. Но сейчас отчетливо поняла: она ждала не такого.
      — Тебя есть кому проводить? — отчего-то спохватилась Марина.
      — Да. Мой товарищ проводит, — сообщил Артем. И, помолчав, сказал со вздохом: — Ладно. Мне пора.
      — Еще раз: счастливого пути, — повторила Марина.
      — Спасибо, — ответил он. — Большое тебе спасибо! Пока.
      — Пока, — сказала Марина и уже через секунду услышала гудки в трубке.
      Она ничего не понимала. Нет, она, конечно, знала Артема всего по нескольким часам общения и одному… теперь уже двум звонкам и не могла судить объективно.
      Но чувствовала: что-то не так.
      На дворе был поздний вечер, четверг. Ливень лил как из ведра. Завтра с утра на работу — стоило бы выспаться, а то под конец недели вечно чувствуешь себя как выжатый лимон, еще и в такую погоду.
      Марина докурила сигарету, глядя в дождливый сумрак сквозь кухонное окно. Решительно затушила окурок в пепельнице. И вызвала такси — до Пулково.

      Артема она нашла сама и на удивление быстро — у дальней стены аэропорта под красной табличкой «Место для курения» — хотя рассчитывала в большей мере не на удачу, а на запасной вариант — звонок его сослуживцу, с чьего телефона он ей набирал. Рядом с ним был крепкий мужчина. На вид — лет тридцать с небольшим, с темными, тронутыми сединой волосами и спокойным серьезным взглядом. Очевидно, тот самый товарищ. Оба курили.
      — Марина! — удивленно воскликнул Артем. Он заметил ее, когда она подошла уже совсем близко.
      — Привет! Вот, решила тебя проводить, — ляпнула она первое, что пришло в голову. Ну, не признаваться же ему, что примчалась сюда из-за собственного необъяснимого беспокойства. И протянула его товарищу руку: — Марина.
      — Борис, — сказал тот и ответил ей рукопожатием.
      Она смотрела на Артема. На сей раз он был одет довольно опрятно — не в те лохмотья, что она видела на нем в садоводствах. Джинсы, черная толстовка с капюшоном, накинутым на голову, темно-серая куртка. На лице (или том, что от него осталось) — все та же тряпичная маска. Те же кожаные перчатки с обрезанными пальцами. «Видимо, ожоги у него и на руках», — подумала Марина.
      Она достала из сумочки свои сигареты. Нет, сейчас даже курить не хотелось, но надо было чем-то занять руки, чтобы не выглядеть слишком глупо в этой ситуации.
      — Борь, дай барышне прикурить, — попросил друга Артем.
      — А я наслышан о вас, — сообщил Борис, щелкнув зажигалкой перед ее сигаретой — и словил от товарища долгий укоризненный взгляд.
      — Неужели? — Марина иронично вскинула брови и затянулась.
      — Я рассказывал ему об истории с учителем-маньяком, — поторопился объяснить Артем.
      — Говорят, вы проявляли чудеса героизма, — подыграл ему Борис, с улыбкой глядя на Марину.
      — Я просто хотела выжить, — коротко бросила она.
      — Тёма говорил мне другое, — покачал он головой.
      — Хочешь кофе? — спросил у Марины Артем. Она кивнула. Он затушил сигарету и бросил в урну окурок. — Пойдем.

      Объявили, что посадка на рейс до Мурманска начнется через двадцать минут. Втроем они сидели за столиком в дешевом кафе на втором этаже аэропорта и допивали кофе.
      — Не думал, что с отлетом будут такие сложности, — прервал неловкое молчание Артем. — Знал бы — приехал сюда раньше. Собрал кучу справок заранее. Чтобы подтвердить необходимость проверки личности по отпечаткам пальцев. По лицу-то не получится. Но мурыжили все равно долго. И это только пока разбирались, что да как делать. Нестандартная процедура для них. Думал даже: на рейс опоздаю.
      — Бюрократия, — вздохнул Борис.
      Раз собирал справки, значит, все же ездил в город. А позвонил только перед вылетом. Марина покусала губы, раздумывая над этим.
      Она замечала на себе долгие взгляды Артема, но когда поднимала на него глаза, он отворачивался.
      Борис рассказал пару анекдотов — явно чтобы разрядить обстановку.
      Они допили кофе и пошли к пункту регистрации на рейс. Там Артема ждала иная процедура, нежели других пассажиров.
      Борис в очередной, видимо, раз напоминал ему, к кому и куда нужно обращаться по прилету. Оказалось, это он помог с работой на маяке — кто-то из его родственников работал в птичьем заповеднике, на территории которого маяк и находился.
      — Ну что, будем прощаться? — произнес Артем, когда они уже стояли возле дверей комнаты, где ему предстояли последние проверки перед посадкой.
      Борис крепко пожал ему руку:
      — Удачи!
      Артем посмотрел на Марину.
      Что ей стоило сделать? Тоже протянуть руку?
      Помедлив, она решилась — шагнула навстречу и обняла его. Просто так, по-дружески. С искренней благодарностью за все, что он для нее сделал.
      В первые мгновения Артем не отреагировал. А потом тоже ее обнял — и так внезапно крепко! — одной рукой притянув за талию, а пальцами другой зарывшись в волосы у нее на затылке.
      Марина прижалась к нему. Почему-то это оказалось безумно приятно: обнимать сильного, крепкого мужчину, высокого — ее голова оказалась прямо у него на груди. И она услышала — не только услышала, но и ощутила — как часто и громко забилось у него сердце.
      Она даже не поняла, сколько времени прошло, пока они стояли вот так. Все казалось: то долго, то пару мгновений.
      Артем сам разомкнул объятия, нехотя, медленно убирая руки.
      — Мне пора, — прошептал он.
      Марина подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Он отвернулся.
      — Я позвоню тебе, когда приеду в заповедник, — пообещал он. — Номер твой я сохранил.
      — Хорошо, — кивнула Марина.

      — Спасибо, что приехали, Марина, — сказал Борис, когда они шли к выходу из аэропорта.
      — Невзирая на то, что меня никто не звал? — с ехидством поинтересовалась она.
      — Тёма и не позвал бы, — усмехнулся Борис. — Он даже звонок вам откладывал до последнего. Если бы не пообещал вам в прошлый раз, в этот бы, наверное, и не позвонил.
      — Вот как… — протянула Марина. Стало почему-то обидно.
      — Нет, вы не так поняли, — спохватился Борис. — Просто, понимаете, есть ситуации, в которых лучше не… в общем, лучше оставить все как есть.
      Сказано было очень размыто, но Марина поняла.
      — И все же вы благодарите меня за то, что я приехала, — отметила она.
      — Да, — подтвердил Борис. — Это было очень важно для него. Вы же сами видели. Уверен, он ничего такого не ожидал — ни вашего приезда, ни прощания.
      Они молча прошли через турникеты на выходе из аэропорта. На улице все так же лил дождь.
      — Вас подвезти? — поинтересовался Борис.
      Марина согласилась.

      — Я знаю Артема, кажется, уже целую вечность, — начал рассказывать Борис, ведя машину по улицам ночного города. — Он всегда был скромным парнем. Он из деревни, из многодетной семьи — не набалованный. Зато честный и… правильный — не знаю, как еще назвать. Друг он — просто замечательный. А вот с девчонками у него как-то не складывалось.
      — Странно при его-то внешности, — ввернула Марина. — Ну той, что была раньше.
      — Видели его старые фотографии? — поинтересовался Борис.
      — Да.
      — Да тут дело какое… — Борис помедлил, подбирая слова. — Те девчонки, что сами на шею вешаются, — он их попробовал и понял, что не то. А с другими ему бы стоило быть более бойким, но он не умел. А теперь и вовсе замкнулся.
      — У него есть родные? Он общается с ними? — Марина решила перевести тему. Выбранная Борисом дорожка стала казаться ей слишком уж скользкой.
      — Мать умерла, когда он еще на Кавказе служил. Отец спился и умер еще раньше. Есть трое братьев, но у всех свои семьи, своя жизнь. И отношения там, как понимаю… не слишком близкие.
      — Ясно, — проронила Марина.
      — А знаете, Тёма был из тех мальчишек, которые выросли на советских фильмах о войне, об офицерах, — сказал вдруг Борис. — Из тех, кто рос с мечтой защищать свою страну. Сейчас таких уже не найти — менталитет другой, другие фильмы по телеку крутят. Он сам рвался в армию — как срочник, и уже тогда в десант. Отслужил два года (тогда еще два) и остался служить дальше. В этом была вся его жизнь. То, что тот взрыв отобрал у него лицо — было не самым страшным. Хуже то, что он лишился смысла жизни. Мы — его сослуживцы — пытались поддерживать его, как могли. В садоводства в эти пристроили охранником. Там он хоть немного взбодрился. Обстановка там, сами знаете, — тоже война своего рода. А с весны дачные участки начнут сносить. Я выбил ему то место на маяке, но не знаю, честно, каково ему там будет. Он хотел одиночества. Но одно дело одиночество среди той шпаны, которую нет-нет да и надо приструнить, а другое — когда никого вокруг на много километров.
      Марина закусила губу. То тревожное предчувствие, что начало зарождаться в глубине души после сегодняшнего звонка Артема, теперь разрасталось и набирало силу. Кем он ей был, чтобы за него переживать? Никем. И тот бывший учитель, которого она безуспешно пыталась спасти в июне — тоже никем. Александр за прошедшее лето столько раз высказывал ей за то, что она впустую тратит нервы из-за чужих ей людей. Он, наверное, был прав. Но она не могла по-другому.
      — Марина, я хочу вас кое о чем попросить, — немного помявшись, сказал Борис. — Если Тёма будет звонить вам, пожалуйста, общайтесь с ним. Вам это почти ничего не будет стоить — он не станет переходить никаких границ, уверяю вас. А ему это общение может дать очень многое.
      — Конечно, — прошептала Марина. Отчего-то у нее сел голос.
      Наверное, Борису было проще озвучить это. Но даже смолчи он, Марина общалась бы с Артемом и так — безо всех этих просьб и обещаний.

__________
      * — судя по фильму, у Марины и Александра была не такая большая разница в возрасте, внешне — почти ровесники. В книге о его возрасте вообще не сказано. Но по логике вещей, если они так долго в отношениях, а проталкивать ее по стезе журналистики Александр начал вскоре после знакомства, будучи уже тогда главным редактором, он должен быть старше ее.