Шатер из поцелуев

Часть 1

Ноги Ольги в тонких колготках совершенно заледенели, когда в слабо освещенной фонарями морозной дымке наконец показался нос автобуса.

Ольга на чем свет кляла неожиданно упавший на Питер мороз! Прямо спасу от него нет! Минус двадцать восемь градусов! И чего не надела брючный костюм? Новую юбку с пикантным разрезом на боку всем показать, видите ли, хотелось! Ну показала, и что? Никто даже внимания не обратил. Хозяйка дома, где Ольга была в гостях, Наталья, только и сказала: «Гляжу, ты чуток прибарахлилась к праздничку! Ничего… ничего…» Получается, что Ольга теперь так дико мерзнет всего лишь из-за этого сомнительного комплимента. Ноги превратились в две ледышки! Тронь – зазвенят! Может быть, в автобусе немножко отогреются, а то хоть кричи!

Она протиснулась в дверь одновременно с мужчиной в черной дубленке и с большой спортивной сумкой на плече. Мало того, что эта сумка чувствительно ткнула Ольгу в бок, так ее хозяин еще и уселся на единственное свободное сиденье в автобусе, растопырив в стороны колени, как делают все мужчины, чтобы стоящим женщинам оставалось еще меньше места. Ольга решила специально встать рядом с этим хамом немым укором. Хам не обратил на ее укор ровным счетом никакого внимания, то есть не подумал вскочить с места и рассыпаться в извинениях. Он сидел, обхватив свою сумку обеими руками, будто какое сокровище, и пялился в абсолютно белое, заиндевевшее окно. На крутом повороте Ольга из принципа завалилась прямо ему на сумку и, возможно, что-то в ней помяла, потому что он возмутился, как ей показалось, отвратительно скрежещущим голосом:

– Осторожней нельзя!

– Нельзя! – мстительно ответила Ольга.

Мужчина поднял на нее удивленные глаза, а она, изогнув губы в самой что ни на есть саркастической улыбке, спросила:

– А вам не дует?!

– В смысле? – еще больше удивился мужчина, а Ольга подумала, что он на редкость противно удивляется.

– В смысле, что я могла бы посидеть на вашем месте, если вам вдруг дует! Чтобы… так сказать… закрыть вас собственным телом от сквозняка!

Мужчина в черной дубленке оказался не просто хамом, а еще и абсолютно тупым, потому что так и не понял прозрачного ее намека и остался сидеть на месте. А Ольга осталась стоять, переминаясь с одной замерзшей ноги на другую.

Она и сама не знала, отчего так возненавидела этого типа, сидящего в обнимку со своей сумкой. Давно уже прошли те времена, когда в транспорте мужчины уступали женщинам места, и она всегда относилась к этому с большим терпением. Наверно, все дело в том, что сегодня на дне рождения у Натальи она была единственной женщиной без мужской половины. Но где же взять нормальную половину, если все эти половины так и норовят себе урвать места получше! Вот взять хотя бы этого, с сумкой… Или уж лучше не брать?! Да пропади он пропадом, хоть с сумкой, хоть без сумки!

Когда автобус подъехал к Ольгиной остановке, выходить из него ей пришлось все с тем же мужчиной в нелепой черной дубленке. Он опять самым отвратительным образом пихнул ее все той же ручной кладью. Ольга как раз соображала, что бы такое ругательное выкрикнуть ему вслед, когда он вдруг сам к ней обратился:

– А вы не знаете, где Печатный переулок?

– Да вы на нем стоите! – очень ядовито ответила Ольга, поскольку яду накопилось уже достаточное количество.

– А дом номер семнадцать… может быть, тоже знаете где?

Ей ли было его не знать, если она жила как раз в доме № 17 по Печатному переулку. Хотелось бы, конечно, специально запутать этого невоспитанного мужлана, но вряд ли удастся. Когда он повернет голову в другую сторону, тут же увидит искомый номер, огромный и чуть кривоватый. Исходя из этих соображений, Ольга даже не стала ничего говорить, ткнула рукой в нужном направлении и быстро побежала к дому, чтобы этот неандерталец не вздумал у нее выяснять, в каком подъезде находится интересующая его квартира. С нее его вопросов уже хватит! Пусть не наглеет!

Ольга все еще шарила в сумке в надежде отыскать ключи среди очень большого количества предметов первой необходимости, когда лифт остановился на ее площадке, и из него вывалился все тот же неандерталец со спортивной сумкой, которая уже порядком надоела Ольге. Неандерталец очень внимательно посмотрел сначала на Ольгу, будто видел ее впервые, потом на номер ее квартиры, а потом опять на нее.

– Нет… вы что… живете в сто двадцать шестой квартире? – спросил мужчина.

– Похоже, что вас это удивляет, – опять съязвила она, наконец нашла ключи, облегченно вздохнула и вставила самый длинный из них в замочную скважину.

– То есть… вы и есть Ольга? – опять спросил мужчина.

Это переходило уже всякие рамки и не входило ни в какие ворота. Та, которая действительно была Ольгой, подбоченилась и ответила:

– Да! Я Ольга из квартиры номер сто двадцать шесть дома номер семнадцать по Печатному переулку! Вам-то какое дело до этого?!

– Да… собственно… В общем… я – Сергей…

– С чем вас и поздравляю! – бросила ему Ольга и шагнула через порог своей квартиры. Прежде чем она успела захлопнуть дверь, мужчина сказал:

– Нет… Вы не поняли… Я Сергей Николаев.

– И что?! – уже с настоящей злостью в голосе спросила она.

– Ну… я вам писал… а вы… мне… вот… – Он начал расстегивать свою ужасную сумку. – У меня тут… с собой есть ваши письма…

У Ольги противно заныло в животе. Это и есть Сергей Николаев?! Это убожество в черной дубленке! Она, оказывается, свои собственные письма помяла, когда рухнула в автобусе на его сумку. Конечно, это ее конверты. Она специально купила целую пачку фирменных, питерских, с Медным всадником, Петропавловкой и прочими достопримечательностями. Какой же он идиот! Предъявляет их, будто пропуск в ее квартиру. Не на ту напал, брачный аферист!!!

– Что-то не похоже, чтобы вы были… метр восемьдесят! – выпалила она.

– У меня в действительности рост метр семьдесят восемь, но и вы, извините… не стройная брюнетка…

– Почему это я не брюнетка?! Я как раз брюнетка!

– Если вы даже и брюнетка, то ведь не стройная! – настаивал он.

– Да что вы в этом понимаете! – возмутилась Ольга. – У меня просто пальто такое… толстое… зимнее… как раз на мороз… А вы писали, что не имеете дурных привычек, а сами что?

– Что?!

– Да от вас никотином разит за километр! Да еще и дешевкой какой-то!

– Разве это дурная привычка? – изумился тот, который тянул всего на какие-то жалкие метр семьдесят восемь. – Дурная привычка – это когда…

– Когда что?

– Ну… не знаю… Когда что-нибудь ужасное… А курить, так почти все курят…

Ольга, которая и сама иногда покуривала с приятельницами на работе, решила сойти с этой скользкой темы и поставить Сергея Николаева наконец на место.

– Знаете что, а не поехать ли вам прямо сейчас обратно?

– Куда?

– Ну… туда, откуда вы приехали… Вы ведь, кажется, из Петрозаводска?

– Из Петрозаводска. И вы, между прочим, об этом точно знаете!

– Ну вот и езжайте обратно в свой Петрозаводск! Незваный гость, он… сами знаете кто!

– Так я специально… вроде как… сюрпризом… на Новый год…

У Ольги свело скулы от необыкновенной придурковатости того, с кем она самозабвенно переписывалась почти целый год, откликнувшись на его письмо в газете «Шанс». Сергей Николаев, который представлялся ей интеллектуалом с волевым мужественным лицом, на деле оказался человеком с удивительно глупой физиономией и дурными манерами. Жаль, что они не обменялись фотографиями, хотя… он мог бы прислать и не свою. Письма за него наверняка писал кто-то другой. Тот Сергей Николаев, который переписывался с Ольгой, никогда не явился бы, как дурак, сюрпризом на Новый год.

– Я надеюсь, вам есть где остановиться? – зачем-то спросила она, хотя надо было просто закрыть перед его носом дверь. Какое ей дело до проблем этого Николаева? Она никого не приглашала к себе ни на Новый год, ни на какие другие праздники.

– Вообще-то негде, но… вы, конечно, ничем мне не обязаны. Извините, я зря приехал… – Николаев засунул в карман дубленки ее письма, которые все еще держал в руке, и отошел к окну, пытаясь застегнуть свою отвратительную сумку.

Ольга пожала плечами и скрылась в квартире. Ловко она его отшила. Тоже нашелся… варяжский гость! Новогодний подарок!

Она сняла пальто и посмотрела на себя в зеркало. Конечно же, она еще вполне стройная. Не тощая, конечно, как Наталья, а так… в самый раз… Если и похудеть, так на пару килограммов, не больше. И волосы у нее почти черные. Если она и не брюнетка, то очень темная шатенка, что практически одно и то же… А он здорово огорчился, этот Николаев… если он действительно Николаев… Может, стоило спросить паспорт?

Ольга еще раз крутанулась возле зеркала и в общем и целом себе понравилась. Пожалуй, она не станет худеть даже и на пару килограммов. Когда она худеет, например после болезни, у нее сразу уменьшается грудь, чуть ли не на номер. А кому это надо? Вот сейчас на ней черный облегающий джемперок с глубоким вырезом углом. Маленькая золотая капелька кулончика очень уютно и соблазнительно устроилась в ложбинке, на самом спуске под тонкий трикотаж. Наташкин муж Леша, который за столом сидел напротив Ольги, только и делал, что пялился на эту ее ложбинку. Чувствовалось, что ему очень хотелось посмотреть, чем там всe это великолепие заканчивается, под черным джемперком. Еще бы! У его Наташки чем начинается, тем и заканчивается. Чего нет, того нет. Она и бюстгальтер-то редко надевает, поскольку, извините, не на что.

Лягнув таким образом счастливо-семейную Наташку хотя бы фигурально, Ольга опять вспомнила Николаева. А что, если у него никого нет в Питере? Куда он денется на ночь глядя, да на таком диком морозе? Хотя… ей-то какое дело?

Расправив на лбу густую челку, Ольга отошла наконец от зеркала. Потом бессмысленно и почему-то беспокойно потолкалась по квартире, забрела в кухню и зачем-то налила себе холодного чаю. Заглянув в чашку и увидев собственный глаз, будто плавающий в коричневой жиже, выплеснула чай в раковину и все-таки решила выяснить, что делается на лестнице. Ушел ли Николаев? Конечно, ему давно пора уйти, но мало ли что… Вдруг человеку стало плохо от расстройства, что зря проделал такой путь, а обратного билета нет…

Николаев еще не ушел. Он курил у окна, поставив свою сумку на подоконник. Похоже, не первую сигарету, потому что вся лестничная площадка была окутана сизым вонючим дымом. И что за дрянь он курит? Ольга решительно прошла мимо стоящего к ней спиной мужчины и позвонила в соседскую дверь. На лестницу через пару минут высунулась взлохмаченная Валька со скрученным в жгут мокрым махровым полотенцем в руках.

– Чего тебе? – неприветливо спросила она.

– Соли дай, – сказала Ольга.

– Иди сама возьми. Белье на лоджии развешиваю…

Ольга протиснулась мимо Вальки в ее квартиру, а та вдруг заголосила:

– Мужчина! Чего вы здесь курите?! Тоже взяли моду! Весь дым в квартиру идет! На таком морозе разве проветришь!

Из-за спины Вальки Ольга услышала, как Николаев сказал:

– Извините, я сейчас уйду, только… А вы не подскажете, как отсюда быстрее добраться до Скобелевского проспекта? На каком транспорте?

– До Скобелевского-то… – Валька потерла лоб мокрым полотенцем. – Не знаю… Но у меня есть справочник «Весь Петербург». Думаю, разберетесь. Заходите!

И Валька гостеприимно распахнула дверь. Ольга имела счастье увидеть, как Николаев протиснулся в соседскую прихожую, чуть не содрав своей шершавой дубленкой халат с Валентины, которая даже не подумала посторониться.

– Проходите в комнату. – Валька сделала еще один гостеприимный жест, и халат без пуговиц не только призывно распахнулся на ее груди, но еще и выставил для обозрения полную розовую ногу.

Ольга видела, что Николаев отметил и Валькину грудь, которая была еще на два номера аппетитнее Ольгиной, и нагло обнаженное бедро, потому что резко отвел от нее в сторону глаза.

– Сейчас… подождите… я найду справочник… – прощебетала соседка. – Вы садитесь пока… Где ж он у меня был-то…

Валька, будто бы ища справочник, металась туда-сюда по комнате мимо Николаева, скромно присевшего на стул у дверей. Она то и дело задевала его колени, и Ольге казалось, что поясок ее халата вот-вот сам собой развяжется. Допустить этого она не могла, а потому вошла в комнату, вытащила справочник с нижней полочки журнального столика, где он всегда лежал, и плюхнула его на колени Николаева.

– Ах, вот он где! – притворно обрадовалась Валька и со змеиной улыбкой послала Ольгу на кухню: – Соль-то в шкафчике, у холодильника. Бери хоть всю пачку. У меня еще есть.

Ольга, немного поколебавшись, вырвала у Николаева из рук справочник, сунула его в руки совершенно обалдевшей Вальке и сказала:

– А ну, пошли!

Все как-то сразу догадались, к кому она обращается. Валька обиженно прижала к пышной груди справочник и даже прикрыла опять неприлично заголившуюся ногу, а Николаев медленно поднялся и пошел вслед за Ольгой.

Закрыв за Николаевым входную дверь своей квартиры и прижавшись к ней спиной, она приказала:

– Раздевайтесь!

Николаев, не двигаясь, молча и очень внимательно смотрел на нее.

– Ну что смотрите?! Говорю же, раздевайтесь, – повторила она.

– Да я… вообще-то могу… ну… к знакомым… они живут на Скобелевском проспекте… Я примерно представляю, где это… – неуверенно начал он.

– Ну конечно! Явитесь, как дурак, без приглашения… как снег на голову… как татарин… тоже мне – подарочек на Новый год…

Николаев медленно стянул с плеча ремень своей тяжелой сумки. Она плюхнулась на пол с отвратительным шлепком. Ольга сморщилась и посмотрела на сумку, как на омерзительное животное.

– Я завтра же уеду, – сказал Николаев, окончательно смутившись. – Я могу… на полу… это… переночевать… Мне не надо белья… Так… что-нибудь старенькое…

– Хватит! – рявкнула Ольга. – Приехали так уж приехали… Это я от неожиданности вас прогнала. Все-таки мало кто любит такие сюрпризы… Но… мы ведь все равно должны были когда-нибудь познакомиться. Вот и познакомились…

– Познакомились… – эхом отозвался Николаев. – Только я вам совершенно не понравился…

– Ну… так ведь и я оказалась не «стройной брюнеткой»!

– Нет… все не так… Это я от злости сказал… Вы… – он неожиданно улыбнулся, – очень даже брюнетка…

– Но не стройная!

– Нормальная… Вполне…

– Ладно. Ерунда все это, – махнула рукой Ольга, проходя в кухню. – Раздевайтесь, а я сейчас вас чем-нибудь накормлю. Вы ведь с дороги. Голодный, наверно…

– Ну… не так, чтобы…

– Но все-таки… поели бы?

– Пожалуй…

Ольга чистила картошку и размышляла о том, правильно ли она сделала. Может быть, стоило этого Николаева оставить Вальке? Эк она раздухарилась! Чуть из халата не выпрыгнула! Эта самая Валька год назад развелась со своим алкоголиком Витькой, выписала его из квартиры и жаждала снова выйти замуж.

– Ну не могу я без мужика, – жаловалась она Ольге. – Ноги в пустую квартиру не несут, и все! Что мне в ней одной делать-то? Не выть же в окно на луну!

Пару раз Вальке казалось, что она наконец нашла свою вторую половину, но по прошествии очень непродолжительного времени с таким треском прогоняла эти половины из собственного дома, что на шум выскакивали испуганные соседи изо всех квартир их лестничной площадки.

Ольга поняла, что Вальке сразу и безоговорочно понравился Николаев, и она пыталась разобраться чем. Да, он не метр восемьдесят, но рост вполне приличный. Голос тоже хороший. Низкий, мужественный. И почему он в автобусе показался ей отвратительно скрежещущим? Лицо? Лицо… так себе… обыкновенное среднестатистическое лицо… Ну а на что нужен красавец? Чтобы он, как Наташкин Лешенька, пялился всем подряд в декольте? Этот Лешенька, кстати, не только пялится. Наташка уж от него наплакалась. Николаев, конечно, не умеет вести себя в транспорте – это факт… А кто сейчас, скажите на милость, усадит даму вместо себя? Да никто!

Картошка уже распространяла на всю кухню аппетитный запах, когда Ольге вдруг не понравилась тишина в комнате. Чего это он там затих? Может, все-таки аферист? Уже обчистил комнату, и поминай как звали? Взяв самый большой кухонный нож, она легкими осторожными шажками отправилась в комнату. Николаев спал, уронив лицо щекой на руку, вытянутую вдоль спинки дивана. Ольга приблизилась и вгляделась в своего неожиданного гостя. Он был одет в черные поношенные джинсы и вязаную серую фуфайку на молнии с пузырями на локтях от долгой носки. Лицо было спокойным, даже умиротворенным, и каким-то детским. Ресницы оказались неожиданно длинными и густыми. Бледный рот чуть приоткрылся. Щеки порозовели. Да он, пожалуй, ничего себе мужчина… Симпатичный… Ну и глаз у Валентины! С ходу разглядела!

Ольга протянула руку к его плечу и поймала себя на том, что хотела назвать его Сережей. Вот еще новости! Какой он ей Сережа? Она и в письмах-то называла его только Сергеем. Она дотронулась до его руки и тихо позвала:

– Э-эй! Просыпайте-есь! Картошка готова! Сейчас будем ужинать!

Николаев открыл глаза, резко сел на диване, явно не понимая, где он находится.

– Это я, Ольга! – напомнила ему она. – Вы у меня в гостях! В Питере! В городе, так сказать, на Неве!

– Простите, – глухим со сна голосом отозвался Николаев. – Я совершенно не умею спать в поезде. Вот и сморило, в тепле…

Ольга достала из шкафа полотенце, бросила ему на колени и сказала:

– Умывайтесь и живо за стол! – И опять поймала себя на том, что ей нравится им командовать. И кормить его она сейчас будет с большим удовольствием.

Чувствовалось, что Николаев не только давно не спал, но и давно не ел. Ольга третий раз подкладывала ему картошки. Он каждый раз смущенно отказывался, но потом очень быстро опустошал тарелку.

– А вы почему не едите? – наконец спросил он и испуганно положил на стол вилку с наколотым на нее кусочком ветчины.

– Ешьте, ешьте, – подбодрила его Ольга. – Я только что со дня рождения. Чего там только не было! Есть, наверно, теперь неделю не захочу.

После этого в кухне повисла напряженная тишина. Николаев наконец наелся, и надо было о чем-то разговаривать. Выждав еще несколько минут, Ольга решила спросить напрямую:

– Можно узнать, зачем вы все-таки приехали?

– А вы… не догадываетесь? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну… познакомиться…

– Познакомиться…

– Мы… как выяснилось… уже познакомились…

– Познакомились… – опять повторил за ней Николаев и чуть подрагивающей рукой засунул в рот кусок ветчины, очевидно, чтобы можно было еще немного помолчать.

Ольга решила выждать, пока он прожует. Кто здесь, в конце концов, мужчина? Николаев прожевал, глубоко вздохнул и вынужден был сказать:

– Ну вот… а поскольку я вам не понравился, то… завтра уеду и все…

– И все?

– И все.

– И писать больше не будете?

– А чего ж писать-то, когда и так уж…

– Да… и так уж… Будете писать другой?

– В смысле? – Николаев дернулся, будто она его ужалила этим вопросом.

– Ну… вы же наверняка не мне одной писали… Я в-вот… не одному вам… сначала…

– Сначала?

– Ну да… Сначала писала троим… разным мужчинам… которые в той газете показались интересными. А потом вас вот выбрала…

– Теперь жалеете? – усмехнулся Николаев.

– А может, те еще хуже, – зачем-то сказала Ольга и поперхнулась. Нельзя так человеку прямо в лицо…

Но человек, похоже, не обиделся. Он улыбнулся, подождал, пока она откашляется, и сказал:

– Да этих разных… ну… которые могут показаться интересными… в любой газете навалом… Еще не все потеряно…

– Не все потеряно… конечно… – согласилась Ольга и посмотрела на часы. Они показывали без четверти двенадцать.

Николаев вздрогнул.

– Простите, что задержал вас. Вам, наверно, пора спать? На работу завтра?

– Ну… вообще-то… на работу… да… Завтра еще надо… Еще только тридцатое будет…

– Тогда давайте… я посуду, что ли, помою…

Николаев вскочил с места и схватился за тарелки.

– Да вы что?! – возмутилась Ольга.

Она попыталась отнять у него тарелку и, нечаянно коснувшись его теплой руки, резко отдернула свою. Николаев тоже отдернул руку, и тарелка упала на пол, расколовшись пополам. «Варяжский гость» с ужасом посмотрел сначала на тарелку, потом на Ольгу.

– Только не говорите, что вы мне завтра купите точно такую же! – попросила она. – Посуда бьется к счастью.

– Как у кого, – не согласился Николаев. – А тарелку могу купить другую. Или две. Как скажете.

– А если потребую сто двадцать две? Купите?

– Как скажете, – повторил он и третий раз за вечер улыбнулся.

Ольга подумала, что у него хорошая улыбка. Брачные аферисты так не улыбаются. Хотя… разве она знает, как они улыбаются. Должно быть, неплохо, если женщины на их улыбки покупаются десятками.

– Я скажу вот что: посуду буду мыть я, а вам предлагаю пока принять душ. С поезда полезно.

– Хорошо, – согласился он, снял с ручки двери полотенце, которым уже вытирал руки, и направился в ванную.

– Ну что вы! – крикнула Ольга и отобрала полотенце. – Я сейчас другое дам, большое.

– Не стоит так беспокоиться, Оля, – мягко сказал он и опять взял полотенце в свои руки.

От звука собственного имени, произнесенного низким мужским голосом, Ольгу почему-то пробрал мороз. Она поежилась, смутилась и отвернулась к раковине. Мыла посуду она на автопилоте, думая только о том человеке, который плескался в ее ванной. Когда еще одна тарелка была разбита, поскольку ее поставили мимо сушилки, Ольга наконец очнулась. Да что же это такое! Подумаешь, назвал ее Олей! И что такого? Да ее все мужчины на работе так называют. А Наташкин Лешка иногда ее называет еще и Лёлечкой. Она же ничего, не тает.

Ольга собрала осколки в мусорное ведро, вытерла стол и прошла в комнату за бельем. Где же ему постелить? Ну… не в одной же с ней комнате! Чужой все-таки человек… Хотя… после года переписки Сергей Николаев казался ей уже почти родным. Она была в него почти влюблена. Впрочем, она была влюблена в другого. Этот Николаев ничем не напоминает ее друга по переписке. Странно, но теперь это почему-то Ольгу уже не раздражало. Ну… другой… и что? Неухоженный, конечно… Но так ведь ухоженные не ищут себе женщин по брачным объявлениям. Пузырей на локтях и следовало ожидать.

Взять, что ли, у Вальки раскладушку? Нет! Объясняться с ней! Придется постелить Николаеву в кухне на полу, на старом матрасе. Ольга, не отдавая себе отчета, почему-то выбрала самое красивое белое белье с кружевными прошивками.

– Ну что вы? Зачем же на пол такое стелить? – смутился Николаев, выйдя из ванной с прилипшими ко лбу мокрыми прядями и в мятой рубашке, которую, видимо, достал из своей сумки.

– Бросьте, – махнула рукой Ольга и, не глядя на него, скрылась в ванной.

Она стояла под горячими струями, которые смывали с лица медленно ползущие слезы. Да что же такое с ней творится? И чего ее так развезло? Не иначе как с Наташкиной выпивки! Точно! Отвратительные пьяные слезы! Ольга потерла глаза, пытаясь их унять, но они только потекли с новой силой. Ей вдруг, по выражению Вальки, очень захотелось завыть на луну. Вот сейчас в ее кухне на кружевном белье будет спать мужчина, а она… А она никому не нужна… Даже этому странному Николаеву. Он, конечно же, заснет, как только донесет свою голову до подушки. Не спал, видите ли, в поезде! Нежный какой! А она сейчас не сможет спать, когда он… Да что там говорить…

Ольга кое-как вытерлась и высунула хлюпающий нос из ванной. В кухне было уже темно. На полу белела бесформенная масса – Николаев на лучшем ее белье и на старом матрасе. Зажав рукой рот, оскалившийся для рыдания, она бросилась к себе в комнату, с трудом постелила на диван белье и упала лицом в подушку. Неожиданно для себя Ольга впала в такую безутешную истерику, когда, как ни дави рыдания, они все равно прорываются. Она кусала подушку, старалась думать о хорошем: о пушистой елке, которую ей удалось купить почти за бесценок и которая ждала своего часа на лоджии, о коробке с новыми игрушками в снежных блестках, – но ничего не получалось. В мозгу билась только одна мысль: «Никому, никому не нужна…»

– Оля… что случилось? – услышала она вдруг голос Николаева, вздрогнула, и рыдания перешли в самую отвратительную фазу вытья. – Я сейчас вам воды принесу.

И он принес. Ольга пила, стуча зубами о край чашки и особенно заливисто всхлипывая.

Ольге очень хотелось перестать рыдать, но ничего не получалось, может быть, как раз оттого, что рядом находился слушатель. Давно известно, что плакать всегда лучше для кого-нибудь. Николаев некоторое время посидел возле нее молча, а потом вдруг погладил по волосам и сказал:

– Это ничего… Это ерунда, пройдет… Вот увидите…

Она так напряглась под его рукой, что слезы чем-то мгновенно перекрыло, будто заслонкой. Ольга наконец вздохнула, глубоко и освобожденно, напоследок шмыгнула носом, но лица от подушки не оторвала. Вот так опозорилась перед «варяжским гостем»… Николаев еще несколько раз провел рукой по ее волосам и сказал:

– Если вы… оттого, что я оказался не таким, какого вы ожидали, то это ничего… Я уеду, а вы найдете себе другого… и все будет хорошо…

– Я никого не найду, – жестко ответила Ольга и села на постели, повернув наконец к нему зареванное лицо.

В комнате сгустился мрак, но она видела, что на Николаеве были только джинсы. При свете луны, сочившемся сквозь тюлевую занавеску, мускулы на руках Сергея отливали зеленым. Мужчина, сидевший на краю Ольгиного дивана, казался ирреальным, рисованным персонажем американских мультиков. Эдакий накачанный супергерой, прилетающий на помощь тем, кому плохо. Она протянула руку и дотронулась до его супергеройского плеча, потом провела пальцами по шее, потом по щеке. Николаев не двигался.

– Ну что же ты? – тихо спросила Ольга. – Обними же меня… Мы же целый год знакомы… Пора уже…

– А ты не будешь потом жалеть? – спросил он.

– Буду, не буду… Какая разница…

– Ну… мне не хотелось бы, чтобы ты со мной… на безрыбье…

– А разве ты писал мне среди золотых рыбок? – спросила Ольга, стаскивая через голову ночную сорочку.

– О-о-оля-а-а… – прошептал он и мягко опустил ее на подушку.

Они смотрели друг другу в глаза. Ольга подумала, что при свете завтрашнего дня, может быть, действительно пожалеет о том, что собралась разрешить Николаеву сегодня. Но то, что будет завтра, сегодня не имеет никакого значения, тем более что это самое сегодня уже наступило чуть более часа назад.

Она не знала, что думал Николаев, но его руки были нежны и бережны, губы теплы и совсем не пахли гадкими сигаретами, которые он курил на лестнице. Она несколько раз назвала его милым Сереженькой, а он ее – Олечкой. Если даже утром эти их ночные восторги покажутся тошнотворными и ненужными, Ольга решила, что все равно будет вспоминать ласки Николаева, как сказочный новогодний подарок. А что? Любила же Марьюшка своего Финиста Ясна Сокола по ночам! Утром он исчезал, а следующей ночью появлялся вновь. Ей, Ольге, тоже хорошо с Сергеем ночью. Пусть утром он опять превратится в не слишком видного «варяжского гостя» в ношеных-переношеных джинсах, она все равно попросит его задержаться еще на две ночи. Для нее особенно важно, чтобы в самую главную ночь в году – новогоднюю, он опять обернулся для нее Финистом Ясным Соколом.

Утром Ольга проснулась первой, как всегда за пять минут до звонка будильника. Она быстро соскочила с постели и перевела рычажок в нулевое положение. Пусть Сергей поспит. Заслужил. Как хорошо, что еще темно. Значит, очарование ночи не рассеется еще долго. Она напишет Сергею записку, чтобы он обязательно дождался ее с работы, а там… В общем, там видно будет…

Ольга пила кофе, когда Николаев проскользнул в ванную. Она огорченно застыла с бутербродом в зубах. Ну зачем он проснулся… Вот сейчас он выйдет из ванной, и она увидит, что он никакой не Финист, а так себе… чучело в драных джинсах…

Николаев вышел. И Ольга поняла, что ей все равно, какие на нем джинсы. Она уперлась взглядом в здоровое мускулистое тело, которое демонстрировала распахнутая рубашка, потом перевела взгляд на его лицо… И все… Это был тот самый Финист… Он был лучше, чем Финист… Это был ее Сергей… Тот, которого она ждала всю жизнь… Ольга медленно поднялась с табуретки, кое-как проглотила застрявший в горле кусок бутерброда и подошла к Николаеву.

– Сереженька, – срывающимся голосом проговорила она и обняла его за шею.

Он крепко сжал ее в объятиях и задушенно сказал:

– Боже мой… Оля… Я так боялся, что утром все покажется тебе мерзким… А я гаже всего…

– Ты ведь не уедешь сегодня? – испуганно спросила она.

– Ну как же я могу уехать, когда ты… когда я… когда мы…

Сергей совершенно запутался в местоимениях, но она и так все хорошо понимала. Она поцеловала его в губы, он с жаром откликнулся. Они долго еще обнимались бы, если бы Ольге не надо было идти на работу.

Весь рабочий день Ольга находилась в полубессмысленном состоянии эйфории. Она благодарила судьбу за то, что та наконец проявила благосклонность и послала ей Сергея. Как здорово, что она, Ольга, тогда решилась написать ему первое письмо! Надо же, как она безошибочно выделила его из трех претендентов на ее внимание! А то, что Сергей ей сначала не понравился, так… что ж… Видно, бывает и такое… Но ведь, в конце концов, все у них получилось! И не просто получилось, а как нельзя лучше! Сереженька! Се-ре-жень-ка!!!

– Оля! Вы сегодня как-то особенно прекрасны! – сказал ей начальник ОТК Петраченко и подмигнул. – Это на вас приближение Нового года так действует?

Ольга, ничуть не смутившись, ответила:

– Конечно, Геннадий Васильевич! Новый год – он на всех действует!

– Но на вас как-то особенно…

Ольга, счастливо улыбаясь, поднялась с места, обошла начальника и понесла накладные на участок. С Геной Петраченко у них уже несколько месяцев шли нежные перегляды. Начальник был женат, но Ольга считала, что взглядами они никак не могут повредить его семье. Ей было приятно, что Петраченко выделяет ее из всех подчиненных женского пола, и она старалась не думать, куда может завести их взаимная приязнь друг к другу. Она чувствовала, что сейчас Гена провожает ее глазами, но ей уже было все равно. У нее теперь есть Сергей, и ничьи, даже самые невинные, взгляды ей больше не нужны.

После работы Ольга прошлась по магазинам. Она ощущала себя уже чуть ли не мужней женой. Она с пристрастием выбрала индейку, которую особым способом запечет в духовке на Новый год, и не пожалела денег на свежие, а потому дорогие зимой красный перец и помидоры. Когда два полиэтиленовых пакета стали неподъемными от тяжести продуктов, Ольга решила остановиться. Сергею обязательно понравится, как она готовит! Он никогда не сможет ее покинуть! Никогда! Они будут вместе до могилы! Надо же! До чего же сладко в таком контексте думать даже о страшной черной яме!

Напоследок, еле волоча свои пакеты, Ольга завернула в магазинчик под названием «Подарки и сувениры». Что бы такое символичное выбрать для Сергея? Она прошлась вдоль полок. Ну ничего подходящего… Все какое-то безликое… залитое металлизированным покрытием или вульгарной цветной глазурью… какие-то дурацкие копилки, кошельки, журчащие модели водопадов, голые женщины, открытки с кошками и пошлыми надписями… Больше всего, конечно, было разнообразных свечей, красноносых Дедов Морозов и кукольно-глупых Снегурочек. Около особо звонкого водопада распевал английскую песню и качал головой даже толстый Санта-Клаус в короткой красной курточке. На полках и прямо на полу теснились искусственные елки всевозможных размеров, цветов и фасонов, обвитые сверкающей мишурой. В застекленном шкафу застыли мягкие игрушки. Все это Ольге не подходило, потому что было чересчур вычурным, кричащим, а главное, чужим.

Раздосадованная, она уже собралась уйти ни с чем, когда заметила в одной из витрин брелок с подвеской в виде маленького прозрачного кубика, внутри которого расположилась многолучевая сверкающая звезда. То, что надо! Ключи есть у каждого человека, а значит, безделушка не такая уж бесполезная. Это во-первых. А во-вторых, в душе у Ольги лучилась такая же звезда, как внутри этого прозрачного кубика. Точно! Это же символ ее, Ольгиной, души, заключенный в пластик и подвешенный к колечку для ключей. Когда Сергей будет вынимать ключи, он всегда будет вспоминать ее! Ольга уже не сомневалась, что двери, которые он станет открывать ключами, для них с Николаевым будут общими.

Оказавшись в собственном подъезде, Ольга почувствовала, что силы оставили ее. И дело было не в тяжести пакетов, которые она с трудом доволокла до дома. Она вдруг подумала, что, может быть, все зря: и звезда в прозрачном пластике, и индейка, и дрожжи для пирогов. Вот она сейчас войдет в квартиру, а там… никого… нет… Вдруг Сергей ушел? Вдруг он все прикинул, взвесил и решил, что новая жизнь с Ольгой не для него? Ночной угар прошел, и он поспешил унести от нее ноги. Или… может быть, он все-таки какой-нибудь аферист и из квартиры уже с утра вывезены все ценные вещи?.. Чушь! Какие у нее ценные вещи? Ну… телевизор новый… ну… компьютер, так он как раз не новый, а ужасно старый, даже не Pentium…

Она, Ольга, ведь, по сути дела, ничего о Николаеве не знает. Мало ли что он там писал в письмах. Все может быть таким же враньем, как рост в метр восемьдесят. Ночью они, разумеется, ни о чем не разговаривали. Они растворялись друг в друге… Ольге вдруг смертельно захотелось плакать. Вот сейчас она поднимется на свой девятый этаж, и если Сергея в квартире не окажется… если не окажется… то она… она… она выбросится из окна с зажатой в кулаке звездой в прозрачном кубике…

Сергей был дома и не один. На Ольгином диване сидела невероятным образом напомаженная Валька в белой летней футболке, вырез которой оголял ее внушительную грудь чуть ли не до сосков, и в узкой юбке аж с двумя разрезами по бокам. Из одного разреза напоказ была выставлена нога, обтянутая черной сеткой колготок с очень крупными ячейками. Длинные обесцвеченные Валькины волосы были завиты в немыслимые спирали и перекинуты через одно плечо. Валька была и вульгарна, и эффектна одновременно.

– О! Явилась! – сказала Валька, а Николаев бросился помогать Ольге раздеваться.

Скинув Сергею на руки пальто, Ольга прошла в комнату и вопросительно уставилась на Вальку. Та поерзала на диване и зачастила:

– Я это… я за солью… Ты у меня вчера всю забрала… я думала, что у меня есть еще… а оказалось, что нет… а завтра Новый год… а я сегодня уже хотела кое-что приготовить… ну ты понимаешь… ведь…

– Что ты несешь, Валентина? – скривилась Ольга. – Не брала я у тебя вчера соли! И ты сама об этом знаешь!

– Да? – притворно удивилась Валька. – Не брала? Надо же! А я и не посмотрела… Думаю, ту… что на полочке, ты взяла… а в… другом месте не оказалось… вот я и подумала…

– Валька! – угрожающе произнесла Ольга. – Если ты еще хоть слово скажешь про соль, я тебе дам целых три пачки, чтобы ты больше никогда за ней не приходила. Поняла?!

– Чего уж тут непонятного! – обиженно произнесла соседка. – Как самой, так можно приходить за солью, когда целых три пачки есть! А как другим… так целая истерика…

Валька подбоченилась, при этом ее грудь чуть окончательно не вывалилась из выреза футболки, зыркнула в сторону Николаева и с видом «Ну, Ольга, приди только ко мне еще за солью или спичками!» отправилась восвояси.

Ольга осталась стоять, прижавшись спиной к стене комнаты. У нее бешено колотилось сердце. Она боялась Вальки. Она боялась всего, что может отнять у нее Сергея. Она действительно ничего о нем не знала, и это, как оказалось, было страшнее всего. Николаев подошел к ней, заглянул в лицо и спросил:

– Оля? Что?!

Она вскинула на него встревоженные глаза и сказала то, что в данный момент чувствовала:

– Я боюсь…

– Чего?

– Всего. Валентины, тебя…

– Если ты думаешь, что я мог… с ней…

– Нет… не то… Вернее, и это тоже… Я не знаю, с кем ты и что можешь! Я ничего о тебе не знаю!

– Но ведь так всегда бывает, когда люди только знакомятся…

– Да… Но мы же…

Он взял ее за плечи, прижал к себе и прошептал:

– Все будет хорошо, Олечка. Ничего не бойся. Ты ведь ничего не боялась ночью. Мне казалось, что…

Ольга не дала ему договорить. Она подняла к нему лицо и сказала:

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Сереженька… только меня…

– Я и так буду тебя любить… Кого же мне еще любить, как не тебя… Я тебя еле дождался… О-о-оля-а-а…

Ольга увернулась от его губ и спросила:

– И ты все расскажешь мне про себя?

– Конечно же, расскажу… Да ты и так все знаешь… Я же писал…

– Все врал, как про метр восемьдесят?

– Дались тебе эти метры, – улыбнулся он. – Ну… приврал чуть-чуть… Моя сестра, например, не признает мужчин ниже ста восьмидесяти, вот я и написал сдуру… Чтобы, значит, привлечь…

– Сереж! А почему ты вообще вдруг написал в газету? Неужели так… живьем… не мог никого найти? Мужчинам ведь это проще…

– Оль… Давай потом… К чему все эти разговоры сейчас, когда мне одного только хочется…

– Чего?

– Разве ты не знаешь?

Она знала. Она расстегнула две пуговки его рубашки и приникла губами к его груди. В этот момент оборвались ручки пакета, который Ольга повесила на ручку двери. По полу раскатились помидоры и прочая снедь. Николаев не хотел выпускать ее из объятий, но Ольга завопила:

– Сережа! Там же индейка на завтра! Она разморозится, а еще рано! И дрожжи! Они потекут! Ты любишь пироги?! Я такие пироги умею печь! Ты не представляешь! Валька… ну эта, соседка… Она сто раз пыталась по моему рецепту, и ничего не получается! Представляешь?!

Они собирали продукты, смеялись, целовались, раздавили два дорогущих помидора, и в конце концов, Николаев сказал:

– Оль, я бесчувственный эгоист! Ты ведь с работы! Есть, наверно, хочешь!

– Ну… вообще-то… да… – согласилась она.

– Значит, так: умывайся, отдыхай, а я сейчас все разогрею. Там еще вчерашняя картошка осталась, а если эти помидоры… ну… которые мы слегка подпортили… вымыть… и добавить… Тебе понравится.

Счастливая Ольга, засунув в морозильник индейку и дрожжи, прошла в ванную. Стоя под душем, она уже не плакала, как вчера. Она улыбалась, предвкушая, как трепетные пальцы Николаева пробегут по ее телу и ей станет гораздо жарче, чем от горячих струй воды. Нет… она не хочет сейчас картошки с помидорами… Она хочет только Сергея… Она так долго его ждала…

Ольга вышла из ванной с таким затуманившимся взором, что Николаев все понял без слов. Он бросил на стол нож, который держал в руках, выключил газ и взял Ольгу на руки. Она обняла Сергея за шею и прильнула к его губам.

– Пахнешь картошкой с помидорами… – прошептала она после длительного поцелуя.

– А ты – цветами… и Олечкой… моей Олечкой…

– Это гель для душа такой… ромашковый…

Они смогли поужинать только часа через два, когда уже оба одурели от поцелуев и объятий.

– Сереж, а ничего, что я не очень стройная? – спросила Ольга, отодвинув от себя тарелку. Она точно знала, что это ничего, что Сергею все в ней понравилась, но хотелось слышать это еще и еще.

Николаев плюхнулся перед ней на пол на колени, спустил с ее плеч халатик и, любуясь ею, сказал:

– Ты красавица… ты самая красивая женщина на свете… Ну-ка, встань…

Она, слегка смущаясь, встала. Халатик упал к ногам. Сергей сидел на полу и с восхищением смотрел на нее снизу вверх. Потом встал и опять обнял ее. Ольга спустила и с его плеч расстегнутую рубашку и тут же испуганно вскрикнула:

– Что это?!

Она впервые видела его обнаженный торс на свету. На предплечье синела небольшая татуировка: внутри несколько кривоватого тонкого круга находилось что-то вроде волны.

Сергей улыбнулся:

– Это… так… Ерунда… Детство… Мне было лет четырнадцать, когда один парень выколол это чертежной тушью…

– Это было в детском лагере… ты тогда еще после этого долго болел… – с трудом ворочая языком, проговорила Ольга, пытаясь натянуть халат и никак не попадая правой рукой в рукав.

– Да-а-а… – удивленно протянул Николаев. – Температура тогда… поднялась под сорок… Какая-то инфекция попала… Прямо из лагеря в больницу отвезли…

Ольга наконец запахнула на груди халат и сказала:

– Сережа… Я Ольга М-Морозова… Дьякова – это по м-мужу… бывшему… Я поленилась после развода снова все документы менять…

– Не может быть… – прошептал Николаев. – Не может… Хотя… ведь ты… Ты же похожа! Оля! Неужели… Ну да… Те же глаза… А я все думаю, почему у меня такое впечатление, будто я любил тебя всю жизнь… А ты, когда писала, ты…

Он не договорил, но Ольга поняла, что он имеет в виду, и ответила:

– Нет. Я даже не подумала, что ты – это он… в смысле ты… Ведь Сергеев Николаевых в России очень много. Я после тебя была знакома чуть ли не с четырьмя… Во всяком случае, троих помню хорошо… Я не могла даже подумать…

– И что теперь? – с ужасом спросил он.

– Н-не знаю… – Ольга тяжело опустилась на табуретку, судорожно сжимая у горла полы халата.

– То есть ты теперь, конечно, не захочешь меня знать? Тогда ты меня здорово ненавидела…

…Ольге было около четырнадцати лет, когда мать последний раз взяла ей путевку в пионерский лагерь на Финском заливе. Лагерь в поселке Ушково назывался «Звездочка». Он был почти точной копией того, который так талантливо снял Элем Климов в своей комедии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». От ворот лагеря прямо к заливу вела асфальтированная дорожка, уставленная гипсовыми фигурками пионеров и пионерок с барабанами и горнами в руках, а также с раскрытыми книжками, моделями самолетов, с кроликами, с овощами и фруктами. Гипсовые пионеры чередовались с врытыми в землю белыми стендами, на которых краснели надписи типа: «Пионер – всем ребятам пример!» и «Пионер хорошо учится и помогает старшим!». Дачи были деревянными, барачного типа. А отряды несмешанные: девочки отдельно, мальчики отдельно. Конечно, мальчики и девочки встречались на всевозможных лагерных мероприятиях, но жили в разных дачах.

Ольга любила ездить в «Звездочку», и ей было жаль, что эта смена в ее жизни последняя, поскольку из пионерского возраста она уже выросла. В следующем учебном году собиралась, как и все, вступать в комсомол, а у комсомола свои лагеря – палаточные, трудовые.

В то лето она была в самом старшем, втором, девчачьем отряде. Первый отряд объединял старших мальчиков. Это сейчас Ольга несколько располнела, а тогда была очень тоненькой, с шапкой непослушных волнистых волос и яркими сочными губами. В нее были влюблены чуть ли не все мальчики первого отряда. Она имела возможность выбрать и выбрала самого лучшего – Марата Артеменко. Во-первых, за редкое имя, которое он получил от матери – особы каких-то восточных кровей. Во-вторых, за бездонные карие глаза. В-третьих, за то, что был он на первых ролях в лагере, а в своем отряде – председателем совета. В-четвертых, за то, что все девчонки старших отрядов были в него влюблены. В общем, причин влюбиться именно в Артеменко было предостаточно.

Ольга с Маратом танцевали вместе на всех дискотеках, которые тогда так и назывались – «танцы», ходили за ручку на залив, писали друг другу записки и даже однажды неумело поцеловались, спрятавшись под ветвями одуряюще пахнувшего шиповника, которые казались похожими на шатер. Они, возможно, поцеловались бы еще не раз и научились бы это делать как следует, если бы не Сережа Николаев, который был в одном отряде с Артеменко. Он застукал Ольгу с Маратом за шиповником, потому что следил. Сережа тоже был влюблен в Ольгу, тоже писал ей всяческие записочки с предложениями дружбы, когда они играли в почту, но, конечно, он не мог сравниться с Артеменко. Сережа был обыкновенным сероглазым шатеном, который по лагерной табели о рангах не смог дослужиться даже до командира звена. Был каким-то спортивным сектором. Спортивному ли сектору тягаться с председателем совета отряда!

– Еще раз дотронешься до нее – убью, – угрюмо сообщил Марату Николаев, выйдя к ним с Ольгой из-за кустов, за которыми они только что поцеловались.

– Да что ты сделаешь? – небрежно поведя плечом, ответил ему Артеменко.

– Увидишь.

Марат звонко поцеловал Ольгу в щеку и с вызовом спросил:

– Ну?

Дальше была драка, в которой Артеменко потерпел позорное поражение и даже запросил пощады. Все-таки спортивный сектор – это вам не фунт изюма! Ольга с трудом досмотрела побоище до конца и даже удержалась от визга, потому что очень надеялась на победу Марата. Когда Артеменко проиграл, она заплакала от унижения. Ее герой должен был победить, а он… Оставив витязей на поле боя, она сбежала на берег Финского залива, где и прорыдала вплоть до ужина. После ужина были танцы, на которые Марат не явился по причине фингалов под глазом и под челюстью, которые он безуспешно прикрывал растопыренной ладонью в столовой. Ольга пришла в танцевальный павильон с сизым носом и тоской во взгляде. Победитель с длинной царапиной поперек щеки попытался пригласить ее на танец. Она, глядя ему в глаза, четко и громко, чтобы слышало как можно больше народу, сказала:

– Я тебя ненавижу!

Она и пришла на танцы, чтобы именно это и заявить Николаеву во всеуслышание. Он не только разбил лицо Марату, он испортил красивую сказку первой Ольгиной любви.

– А я тебя люблю, – так же громко сказал ничуть не смутившийся Сергей, – и ты скоро удостоверишься, что твой Артеменко – всего лишь мыльный пузырь!

Ольга не хотела больше ничего знать и из танцевального павильона побежала к даче, опять размазывая по щекам слезы. У входа ее перехватил Артеменко. Он потянул ее за руку в глубь лагеря. За двухэтажным зданием столовой, за баками с отходами он наконец остановился и, задыхаясь от быстрого бега и стыда, спросил:

– Я тебе теперь не нравлюсь, да?

– Не знаю! – выкрикнула Ольга.

– А если бы он… Николаев… запросил пощады, то я нравился бы тебе, нравился бы?!

– Не знаю, не знаю, не знаю! – истерично повторяла она.

– Значит, вы… любите только тех, кто может кулаками, да?!

– Кто это «мы»?

– Вы – девчонки! Да твой Николаев только руками и может махать! На большее у него мозгов не хватает!

– Он не мой! Не мой! Не мой! – кричала Ольга.

– Все равно! Из-за него все! – не менее громко отзывался Марат.

– Ничего не из-за него!

– А из-за кого же ты убежала? Из-за чего не хочешь на меня смотреть?!

– Я же смотрю…

– Оль! А хочешь, я завтра вызову Серегу… ну… на дуэль! С секундантами! – предложил он. – И ты увидишь, что… Я сегодня просто не был готов! Он неожиданно, понимаешь?!

Ольга, которая видела всю драку с самого начала и до конца, понимала другое: Николаев оказался более ловким и сильным. Победить его Артеменко ни при каких обстоятельствах не удастся, только позора прибавится. Да еще и при секундантах!

– Я не хочу этого, Марат. Не надо… – отказалась она.

– А что же надо?

– Не знаю… ничего…

– Ну а ты… Ты больше со мной не будешь… да? Все кончено?

Ольга смотрела в его почти черные в августовских сумерках глаза и не знала, что сказать. С одной стороны, Артеменко ей все еще нравился: вон он какой красивый, даже с синяками. С другой стороны, он так позорно клянчил у Николаева, чтобы тот его отпустил… Никто, правда, кроме Ольги, этого не видел… Ну… подрались… а кто кого победил – никому знать не обязательно. Хотя, конечно, синяки говорят сами за себя. Их не скроешь. А Николаев, подлец, пришел на танцы со своей царапиной, как с боевой медалью или даже с орденом!

Ольга искренне надеялась снова полюбить Марата. Сергей Николаев тоже не собирался отступать. Он объявил тотальную войну председателю совета отряда, красавчику и любимцу лагерных девчонок Артеменко. Сначала он совершенно неожиданно выиграл у него в соревнованиях по настольному теннису, где, казалось бы, Марат был непобедим. Потом команда Артеменко с разгромным счетом продулась команде Николаева в баскетбол. Любовь к Ольге и ненависть к Артеменко сделали в то лето Сергея Николаева супергероем. Он лучше всех плавал, забивал бесконечные голы в футбольных матчах и сумел быстрее всех развести костер в соревнованиях, проведенных в двухдневном походе. Лица лагерных девочек постепенно отворачивались от Артеменко и поворачивались к Николаеву.

– Артеменко – просто красавчик, и все, а Николаев – настоящий мужчина, – судачили между собой девчонки и напропалую строили ему глазки.

Ольга продолжала его ненавидеть. Ей так хотелось, чтобы Марат хоть в чем-нибудь обставил Сергея, и тогда она выкрикнула бы ему в лицо что-то вроде: «Ну что, съел?!» Такого случая ей так и не представилось. Более того, во время военно-спортивной игры, надеясь победить Николаева, Артеменко с отчаянья пошел на подлог результатов, с чем и был пойман. Такого позора Марат вынести не смог и упросил родителей, чтобы его забрали из лагеря раньше окончания смены.

– Я же говорил тебе, что он мыльный пузырь, и все, – после отъезда Артеменко сказал Ольге Николаев.

– Ну и что?! – крикнула она ему в ответ. – Чего ты добился?! Думаешь, я полюблю тебя за то, что ты человека унизил? Не дождешься!

– Марат сам себя унизил. Никто его не заставлял приписывать себе очки! – справедливо заметил Сергей.

– Ты же понимаешь, что он это сделал ради меня!

– Я ради тебя ничего себе не приписывал, хотя готов многое сделать, только чтобы ты…

– Да что ты можешь?! – перебила его она. – Только над людьми издеваться… которые слабее тебя! Думаешь, это подвиг, да? Подвиг?

– Пошли! – с решительным лицом оборвал ее Николаев.

– Куда?

– Ты увидишь, на что я способен!

– Ну! Давай посмотрим!

Они вылезли из щели в ограде лагеря и прошли к Черной речке, где у «Звездочки» была своя купальня. Николаев сбросил одежду и пошел к реке. Он обошел купальню и с высокого валуна прыгнул в воду в самом широком месте реки. Он переплыл Черную речку четыре раза подряд и вылез на берег синий и задыхающийся.

– Я море бы переплыл ради тебя, – сказал он ей, ловя ртом воздух.

– Дурак, – ответила она, хотя некоторое уважение к нему у нее все-таки появилось. – Кому это нужно?

– Мне.

– Дурак, – еще раз сказала она и ушла, оставив все еще тяжело дышащего Сергея на берегу Черной речки.

И тогда Николаев упросил парня из музкоманды по кличке Крот сделать на его руке наколку: небольшой круг – букву О, что означало – Ольга, и волну внутри, то есть М – Морозова. Трубач Крот делал Сергею татуировку в антисанитарных условиях палатки, в которых жила в «Звездочке» музкоманда. Несколько дней Николаев ходил по жаре в рубашке с длинными рукавами и температурой под сорок градусов, пока не свалился в обморок прямо на киносеансе. Когда «Скорая помощь» увозила его в больницу, он передал Ольге записку, где было написано: «Я буду любить тебя всю жизнь». Она порвала эту записку в мелкие клочья, выбросила их в дырку деревянного туалета за дачей, а Сергея Николаева выбросила из своей памяти. Она, разумеется, не вспомнила смертельно влюбленного в нее четырнадцатилетнего мальчишку, когда писала на своих конвертах «Николаеву Сергею»…

– Надеюсь, ты не станешь утверждать, что любил меня всю жизнь, как обещал в своей записке? – спросила Ольга.

– Не стану, – отозвался Сергей, – хотя помнил очень долго.

– Пока рука не зажила?

– Гораздо дольше. Потом, конечно, все как-то улеглось, сгладилось и… что там говорить… подзабылось… Я здорово изменился с тех пор?

Ольга настороженно оглядела его. Изменился, да… Но узнать все-таки можно… Глаза все те же: серые и упрямые… Вот так Финист Ясный Сокол… Спортивный сектор… Неудачник в поношенных джинсах… Впрочем, ей ли это говорить, неудачнице с расплывшимся телом. Она вздохнула и ответила:

– Изменился, конечно. В детстве ты не присваивал себе чужих достижений.

– Это ты опять про метр восемьдесят? – усмехнулся он.

– Да. Мировоззрение поменял?

– С тех пор многое изменилось, – печально улыбнулся Николаев, – но ведь и ты, Оля, в четырнадцать лет, когда за тобой бегали все мальчишки, вряд ли могла предположить, что когда-нибудь будешь искать знакомство по брачному объявлению.

– Это запрещенный прием, Сергей! – рассердилась Ольга.

– Но ведь и ты меня не жалеешь…

– Ты же мужчина!

– Думаешь, мужчинам не больно?!

Ольга уронила голову на руки и расплакалась. Николаев подсел к столу рядом с ней и опять погладил по волосам.

– Оль, ну что изменилось-то? Давай считать, что мы только-только познакомились. По сути дела ведь так оно и есть! Мы и в лагере-то говорили с тобой от силы раза три.

– Вот именно, – всхлипнула Ольга. – Мы совсем не знаем друг друга.

– Кто мешает узнать ближе?

Ольга вытерла слезы, посмотрела Николаеву в глаза и горько сказала:

– Знаешь, Сергей, ты, четырнадцатилетний, здорово испортил мне жизнь. Мне… потом, когда молодые люди хотели меня поцеловать, всегда казалось, что вот-вот из-за угла выскочит Николаев и все испортит.

– Но я же не выскакивал!

– Дело не только в этом! Я ни в одного своего избранника никак не могла поверить до конца. Мне все время казалось, что каждый из них на самом деле вовсе не такой, каким мне представляется. Словом, я всегда помнила, как опозорился Марат… Я стала подозрительной… Мне кажется, что и мимо собственного счастья прошла потому, что напрасно заподозрила одного человека в нечестности… А он назло мне женился на другой и уехал… в другой город…

– Зря ты вешаешь на меня всех собак, – бросил ей Николаев, встал с табуретки и нервно прошелся по кухне.

– Возможно, – согласилась Ольга. – Но ты в моей памяти – сугубо отрицательный персонаж…

Николаев опять подсел к ней за стол и сказал:

– Оля! Детство прошло! Юность прошла! Все изменилось. Я изменился. Ты изменилась. Нас, судя по всему, обоих здорово побила жизнь. Мы можем начать все сначала. Разве тебе плохо было со мной?! Ты же вернулась сегодня с работы счастливой! Я видел!

Ольга еще раз вгляделась в Николаева. Да, ей было с ним хорошо. Он нежен и чувственен в той самой мере, в какой ей это и было необходимо. Ее сексуальная жизнь с мужем была дисгармоничной, отчего они, по большому счету, и развелись. Сергей ей подходил. Он ей всем подходил. Ей понравилось его сильное, тренированное тело, низкий хрипловатый голос и даже лицо, немного аскетичное, но по-своему привлекательное. Серые глаза, пожалуй, даже можно было назвать красивыми.

– Расскажи мне о себе, Сергей, – попросила она.

– Отчитаться, значит, за прожитые годы, – усмехнулся он. – Ну… хорошо. Сам я из Выборга. Армию отслужил под Мурманском. Оттуда как-то поехали с друзьями на побывку в Петрозаводск, там познакомились с девушками. После армии приехали туда, женились, ну и остались там… Заочно закончил питерский Политех… Инженер-электронщик… Сейчас в отпуске… Что еще?

– А семья… Может быть, дети… – ответила Ольга.

– Да… У меня двое детей. С женой не живем уже… в общем, давно. Несколько раз пытался устроить свою личную жизнь, но… как-то все неудачно…

– А газета… Почему написал в газету?

– Сам не знаю… С тоски… Как-то все из рук валилось… А в отделе у нас… ну… в НИИ, где я работаю, одна женщина вышла замуж по брачному объявлению. Очень удачно… Всем рекомендовала, холостым, – форму такого газетного объявления навязала, адрес дала, куда посылать. Вот так оно и получилось.

Они помолчали.

– Теперь ты хочешь узнать про меня? – спросила Ольга.

– Нет! – очень торопливо отозвался Сергей. – Нет! Только потом, если…

– Если что?

– Если что-нибудь у нас получится…

– Может быть, пока все-таки выпьем чаю?

– Давай выпьем.

Они пили чай и по-прежнему молчали. Потом Ольга спросила:

– А почему ты так странно приехал? Без предупреждения. Неужели именно сюрпризом? Тот Сергей Николаев, из пионерского лагеря, никогда этого не сделал бы. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься… Почему так приехал… трудно сказать, Оля. Про сюрприз – это я, конечно, сказал сдуру… от испуга… А вообще… просто все так… совпало. Мне очень хотелось с тобой… ну, с той, с которой переписывался… познакомиться по-настоящему, а тут неожиданно пришлось пойти в отпуск. И Новый год на носу… В общем-то, смешно, конечно… – Он бросил на нее быстрый взгляд и продолжил: – Как там в стишке: «Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается»… Вот что-то мне и взбрендило, дураку…

– Поцелуй меня, Сережа, – тихо попросила Ольга.

Николаев застыл, не поворачивая к ней головы. Ольга встала с табуретки и обняла его за шею. Какое-то время он еще сидел, не в силах пошевелиться, потом поднялся и опять произнес свое: «О-о-оля-а-а…», от чего у нее уже несколько раз кружилась голова.

Утром тридцать первого декабря можно было никуда не торопиться. И Ольга с Сергеем не торопились.

– Скажи, что ты наконец простила меня за Марата и… прочее… – попросил Николаев, целуя ее плечи.

– Не скажу… Я не знаю… – ответила она, обняла его за шею, притянула к себе и зашептала в ухо: – Сережа-а-а… Все, что случилось с нами, так странно… У меня все переворачивается внутри, когда я думаю о том, что ты – тот самый мальчик, который холодным августовским вечером несколько раз переплыл Черную речку только ради того, чтобы мне понравиться… А потом чуть не отправился на тот свет из-за этой идиотской татуировки… – Она провела пальцем по кривой синей окружности на его предплечье. – Неужели это все нужно было для того, чтобы мы потом вот так неожиданно встретились?

– Может, это судьба? Меня тоже прямо трясет от того, что ты – та самая Оля Морозова, ради которой я в четырнадцать лет в самом деле готов был на любые испытания и смертные муки.

– А сейчас… на что ты готов сейчас? – спросила Ольга.

– А чего бы ты хотела?

– Люби меня, Сереженька, так же по-сумасшедшему, как в детстве.

– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь переплыл в декабре?

– Не обязательно…

Николаев понял… И отбросил в сторону одеяло…

Потом они завтракали, неотрывно глядя в глаза друг другу, потом запойно целовались на кухне, потом Николаев взялся установить елку, а Ольга занялась продуктами. Ей хотелось показать Сергею все свои кулинарные способности. Когда она укладывала в кастрюльку овощи для варки, Николаев зашел на кухню и обнял ее, стоящую у плиты, за талию. Ольга тут же развернулась и приникла к нему всем телом.

– Скажи мне что-нибудь хорошее, Оля, – попросил он.

– «Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается…» – тихо проговорила она.

– Мне кажется, я… люблю тебя, – сказал он.

Испуганная Ольга закрыла ему рот ладонью:

– Не торопись, Сережа…

– Я не тороплюсь. Мы целый год переписывались. Ты мне очень нравилась… по письмам… как человек… Я давно хотел написать тебе эти слова в письме, но понимал, что при встрече вживую может что-нибудь не получиться… И я сразу готов был уехать, когда… Но ведь получилось, Оля! Все получилось! В той записке, которую я написал тебе в детстве, были пророческие слова. Тебе так не кажется?

Ей именно так и казалось, но она боялась в этом признаться. Она боялась неосторожным, преждевременным словом разрушить то, что в преддверии самого сказочного из всех праздников рождалось сейчас на ее кухне. Неужели это и в самом деле любовь? А он уже опять целовал ее так, что кружилась голова, называл самыми нежными словами. И Ольга отпустила себя на волю. Он ведь тоже нравился ей по письмам. Она мечтала встретиться с ним и заглянуть в глаза. И вот его серые глаза перед ней… Вот его губы… И весь он с ней, для нее…

– Сереженька… милый… – откликнулась она. – Я… твоя… твоя… я даже не знала, что такое возможно… со мной… с тобой… – И она ответно обнимала и целовала куда придется человека, которого еще позавчера ненавидела за то, что он не уступил ей место в автобусе.

А потом в его кармане зазвонил мобильник. Николаев нехотя оторвался от Ольги и сказал в трубку:

– Да, конечно, как договорились. – Потом взглянул на кухонные настенные часы и спросил: – Где-то через час, в крайнем случае, через полтора… устроит? – и спустя несколько секунд добавил: – Все понял. Буду.

Он сунул телефон обратно в задний карман джинсов, а она помертвелыми губами спросила:

– Куда?

– Не пугайся, – улыбнулся он. – Я привез одному человеку документы из нашего НИИ. Заодно, раз уж направлялся в Питер. Мы договорились заранее. Я сейчас встречусь с ним, передам бумаги и вернусь, и мы будем праздновать с тобой НАШ Новый год… НАШУ новую жизнь!

И он опять поцеловал ее очень нежно. Потом еще раз уже на пороге. Ей почему-то страшно было отпускать Сергея, но она понимала, что не сможет всю оставшуюся жизнь держать его подле себя. Всю оставшуюся жизнь… Она уже верила, что оставшуюся жизнь они проживут вместе. Она любит его, неожиданно свалившегося как снег на голову Сергея Николаева…

Ольга долго копошилась на кухне: отваривала овощи, яйца, разделывала индейку и селедку, замешивала тесто для тарталеток, в которых очень красиво будут смотреться салаты. Сегодня она должна превзойти самое себя, потому что все ее старания будут для него, для Сергея… Сережи… Сереженьки… Ольга бросила взгляд на часы и похолодела. Уже четвертый час! Надо же! Она не заметила, как пролетело время. Даже есть не захотела, потому что уже напробовалась всякой всячины. Во сколько же ушел Сергей? Она время не засекла, но не было еще и двенадцати. Конечно… потому что после его ухода она слушала по радио конец передачи «Медицинские советы», которая обычно заканчивается в четверть первого. Значит, если предположить, что Сергей ушел в 11.30, то… следует прибавить полтора часа, как он предполагал по максимуму, в одну сторону, полтора – в другую, ну и… час на передачу документов и всяческие разговоры… Итого получается… получается, что вернуться он должен не раньше половины четвертого… А сейчас? А сейчас еще 15.20. Фу-у-у… У Ольги отлегло от сердца. Она бросилась к холодильнику. У нее там был вчерашний куриный бульон. Пожалуй, надо разогреть, а то Сергей вернется голодным.

Ольга разогрела бульон, отварила для него вермишели, доделала селедку под шубой и положила в маринад под груз кусочки рыбы. Сергея так и не было. Его не было и в 16.20, и в 17.20. Ольга прошла в комнату. Спортивная сумка Николаева стояла у стены, куда он ее поставил вечером самого первого дня. Значит, придет. Надо ждать. И почему она не спросила у него номер мобильника?

К семи часам вечера у Ольги все было готово: и тушеная индейка, и селедка под шубой, и рыба в маринаде, и разнообразные салаты, и даже пироги, для которых она умела делать быстрое дрожжевое тесто. Ровно в 20.00 у нее затряслись руки, в 20.15 – подбородок, а в 20.20 раздался долгожданный звонок в дверь. Ольга, с облегчением вздохнув, подлетела к двери. На пороге стояла высокая красивая девушка лет двадцати.

– Мне нужен Сергей Александрович Николаев, – с вызовом сказала она.

– Его нет… – ответила Ольга, а сердце, как ей показалось, рухнуло в пятки.

– А где он? – требовательно спросила девушка.

– Я… я не знаю… – жалко пролепетала Ольга.

– Нормально! – презрительно скривила губки незнакомка. – А кто знает?!

– А вы, собственно, кто?

– В общем, так! Нам надо поговорить! – заявила девушка. – Я пройду?

Ольга посторонилась. Девушка решительным шагом прошла в кухню и села на табуретку.

– Хорошо пахнет, – отметила она. – Пироги пекли?

– Вы кто? – опять спросила Ольга, решив не задерживаться на пирогах, поскольку надо обсудить более важные вопросы.

– Допустим, его возлюбленная.

– Допустим… или…

– Ну хорошо: «или»! Да, он меня любит! Он должен был приехать ко мне, но почему-то окопался тут у вас. Я так и не поняла: в чем дело? Вы кто?

– Я-то? – опять самым жалким голосом спросила Ольга.

– Вы-то!

– Я… в общем, знакомая… детства… Он просто у меня переночевал. Видите, даже не сказал, куда пошел… Но я не понимаю, почему вы пришли искать его у меня? Он вам что, адрес мой сказал?

– Ага, как же! Он не идиот, хотя кое-чего явно недопонимает! Он вчера от вас звонил, а телефон у меня с АОНом! Знаете, что это такое, или объяснить?

– Телефон – телефоном, но адрес? – продолжала мямлить Ольга.

– А адресная база данных на что? Сейчас по номеру телефона с помощью компьютера кого хочешь найдешь! Во всяком случае, в Петербурге!

Ольга решила собраться и взять себя в руки. Девчонка несет чушь. Она очень молода, хороша собой и нарядно одета. Зачем ей тридцатидевятилетний Николаев в старых джинсах и потрепанной вязаной фуфайке?

– Мне кажется, вы что-то путаете, девушка, – осторожно начала Ольга.

– Больно надо! Хотите, докажу?!

– Ну…

– И нечего нукать! Я, например, уверена, что он приехал с большой черной спортивной сумкой на длинном ремне. Он всегда с ней ездит.

– У всех такие сумки… Почти…

– Да, но у Сергея в наружном кармашке обязательно лежит лосьон после бритья – «Капитанский». Гадость ужасная, но он привык и ни за что не хочет его менять.

Ольга внутренне вздрогнула. На полочке в ванной со вчерашнего дня уютно устроился именно лосьон «Капитанский». Ей до смерти захотелось утереть наглой девчонке нос, несмотря на то что она наверняка говорит правду.

– Пошли! – бросила она ей.

– Куда? – удивилась та, вскинув тонкие изящные бровки.

– Лосьон искать.

В комнате она кивнула на сумку Николаева:

– Ну! Ищите!

Девушка, опять презрительно оглядев Ольгу и передернув плечами, присела над сумкой и расстегнула карманчик, внутри которого не оказалось «Капитанского» лосьона. Ольга победно скрестила руки на груди, но юная особа совершенно не растерялась.

– Ну конечно… Он же сегодня наверняка брился… Как же я об этом не подумала! Но, знаете… – она обворожительно улыбнулась, – придется все-таки вас огорчить! Вот сейчас, смотрите… – И она взялась за язычок молнии, на которую было застегнуто самое большое отделение сумки. – Сейчас я достану свои собственные туфли… красные, на серебряной шпильке. Я их у него оставила, когда приезжала в прошлый раз в Петрозаводск… Да-да, я знаю, где Сереженька живет, и не раз бывала у него в гостях!

Ольге хотелось крикнуть, что девчонка не смеет рыться в чужих вещах, но, что называется, язык присох к гортани, когда из николаевской сумки и впрямь показалось что-то красное, упакованное в полиэтилен. А девчонка, делая свое ужасное дело, продолжала говорить не менее ужасные вещи:

– Надеюсь, вы догадываетесь, в какие моменты зимой можно надевать такие туфельки! Он, в смысле Сережа, еще любит красное белье… и чтобы поясок с резинками… Видали, наверно, по телевизору?

Ольга в предобморочном состоянии тяжело опустилась на диван. Девушка вынула из пакета изящную красную обувь действительно на серебряной шпильке, моментально скинула модный белый сапожок, вдела ножку в туфельку и даже притопнула ею по полу. Тоненький металлический каблучок звонко цокнул.

– В общем, так! Туфли я забираю, – подвела итог собственной неутомимой деятельности девушка, опять надевая сапог. – Надеюсь, вы видели, что они мне впору. И потом… если бы они были не мои, то вряд ли я о них знала бы, как, собственно, и то, что Сергей Александрович Николаев прописан в городе Петрозаводске. Ждать его у вас я, конечно, не стану, поскольку… – Девушка бросила взгляд на часы мобильного телефона. – Новый год скоро, и вообще… Я даже звонить ему не буду, потому что… короче, это мое дело! Сам придет, никуда не денется! Особенно когда выпьет… ну… в честь праздничка… Тут уж вы его и пирогами своими не удержите! Ну! Пока! Бывайте здоровы! – Она оглядела голую елку в углу комнаты и напоследок наставительно заметила:

– Елочку-то неплохо бы нарядить! Все-таки традиция!

Застегнув коротенькую шубку из пушистого серого зайца, девушка гордо вышла из комнаты. Когда за ней громко ухнула входная дверь, Ольга подпрыгнула на диване и бросилась к николаевской сумке. Она схватила ее дрожащими руками, неловко перевернула кверху дном и вытрясла на ковер все ее содержимое. Ей казалось, что из черного нутра должны дождем посыпаться порнографические журналы, женское белье, презервативы в ярких упаковках и, возможно, даже муляжи половых органов. На ковре перед ней лежало смятое мужское белье, тренировочные брюки, пара новых носков в целлофановой упаковке, светлая рубашка, тоже новая, вся зашпиленная булавочками и упакованная, какие-то технические журналы, полотенце, пакет с остатками дорожной еды, чашка, кипятильник и письма… многочисленные Ольгины письма в фирменных питерских конвертах.

Ольга перебирала и перебирала руками вещи Николаева, будто под ними каким-то непостижимым образом все-таки исхитрились спрятаться красные женские трусики и кружевной пояс с черными резинками. Но, как ни старалась, никаких компрометирующих штучек она так и не обнаружила ни на полу, ни в многочисленных карманчиках сумки, отчего даже разозлилась. Ей очень хотелось бы ткнуть в лицо Николаеву самым отвратительным муляжом полового органа. Должен же он когда-нибудь прийти за сумкой! Без всякого порядка Ольга запихнула в ее чрево вещи Сергея. Все, кроме собственных писем. Зачем он возит их с собой? Может быть, читает их своей… на серебряных шпильках… перед тем, как…

Ну почему?! Почему именно она во все это вляпалась! Разнюнилась, рассиропилась, расползлась… Пирогов напекла… дурища! А Николаев – обыкновенный брачный аферист! От того, что она когда-то была с ним в одном пионерском лагере, дело не меняется. Он был прав! В детстве каждый уверен, что впереди его ждет длинная замечательная жизнь. Вот она, Ольга, и впрямь была уверена, что выйдет замуж за самого прекрасного принца на свете, а что в итоге? В итоге она вышла замуж за своего однокурсника Гришу Дьякова. Гриша все десять лет супружества с помощью Ольгиного тела удовлетворял сексом одного только себя, моментально засыпая после ежевечернего исполнения долга перед самим собой. Детей он принципиально не хотел, потому что от них визг, крошки, двойки и множество других проблем. Поскольку пить гормональные препараты Ольга наотрез отказывалась, Гриша строго следил за качеством презервативов, уже до него проверенных электроникой, и обещал Ольге, что созреет к отцовству годикам так… к тридцати пяти, не раньше. Ольга покорно ждала, потому что долгое время любила его за необыкновенно веселый нрав, физическую силу, эрудицию, мужественное волевое лицо и общую привлекательность. В собственной сексуальной неудовлетворенности она мужа не винила, считая ущербной себя. Кто знает, сколько бы тянулось такое положение вещей, если бы однажды в гостях Гриша не перепил бы более обыкновенного и не потерял контроль над собой. Ольга, выйдя на улицу подышать свежим воздухом, нечаянно наткнулась на собственного мужа, предающегося страсти с хозяйкой дома Катериной прямо на газончике дачного «бунгало», где проходило торжество. Она замерла в растерянности даже не столько от того, что ее муж занимается сексом с другой, столько от того, как он это делал. Никогда в жизни Гриша не ласкал Ольгу подобным образом. Между ними все всегда происходило быстро и деловито: раз-два – и Гриша спит. Жене своего приятеля Дьяков устроил настоящий праздник плоти. Ольга понаблюдала за их игрищами несколько минут, потом опустилась рядом на уже изрядно примятый газон, встретилась взглядом с удивленными глазами мужа и, пристально в них глядючи, спросила:

– А со мной, Гришаня, так слабо было?

Гришаня, услышав законный вопрос своей не менее законной жены, впал в такой длительный столбняк, что она, то есть законная жена, успела похлопать его по плечу, встать с газона и даже уехать домой.

На следующий же день Ольга подала на развод. Дьяков кричал, что своего согласия не даст, потому что жену очень любит, а на дне рождения у приятеля его бес попутал на почве невероятно сильного опьянения, которого он никак не ожидал от обыкновенного коньяка. Ольга его оправданий не слушала, потому что перед глазами стояло запрокинутое лицо Катерины, на котором было написано фантастическое наслаждение. Подождав, пока Дьяков полностью выскажется и иссякнет, Ольга спросила:

– Гриш! А ты можешь организовать мне то же самое, что делал для Катерины?

– Оля, ну я же сказал, что был по-свински пьян!

– Ну… так, если надо, я могу поставить тебе пару бутылок коньяка. Самого лучшего, идет? Могу водки… Дорогой. Могу дешевой. Как скажешь!

Дьяков поморщился и принялся занудно объяснять, что он с любимой женщиной не может так, как с какой-нибудь Катериной, про которую все знают, что она слаба на передок.

– Ну и много у тебя было женщин… слабых на… передок, как ты изысканно выражаешься?

Вместо того чтобы прямо ответить на вопрос, заданный в лоб, Гриша ударился в такую дикую демагогию, что Ольга поняла – много. Когда поняла, рассмеялась мужу в лицо. Он оторопело замолчал. Ольга сорвала с себя халат, все, что было под ним, и потребовала:

– Или ты со мной сейчас так же, как с Катериной, или я тебя… придушу, Дьяков!

Разумеется, она не стала бы его душить. Они оба понимали это, но Григорий повиновался. Возможно, ему хотелось спасти семью, внутри которой ему было удобно существовать. Он и не догадывался, что Ольга всего лишь хотела удостовериться: нормальная ли она женщина, которую просто не любит собственный муж. И она удостоверилась. Она нормальная! Нормальная! Оказывается, ей так же хочется стонать под мужскими руками и губами, как слабой на передок Катерине. У нее так же запрокидывается голова и закрываются глаза. Она все может! У нее все получается, только ее восторги, оказывается, совершенно неинтересны мужу. Ему достаточно того, что он получает от других женщин. А все предназначение Ольги лишь в том, чтобы стирать ему белье, варить обеды и сопровождать на увеселительные мероприятия, где он, оказывается, успевает еще и… В общем, они все-таки развелись. После Дьякова у Ольги были, конечно, мужчины, но ничего значительного из этих связей так и не произросло. Но однажды она встретила того, который мог бы стать ее судьбой.

В те времена Ольга работала в планово-распределительном бюро механосборочного цеха Кировского завода. В один из июньских субботних дней коллектив бюро отправился отдохнуть за город на Пендиковское озеро. Недалеко от привала Ольгиных сослуживцев поставили палатку четверо молодых мужчин. Ольга, испытывавшая после развода стойкую неприязнь ко всем лицам противоположного пола, не удостоила соседей даже любопытствующим взглядом. Сидя на траве спиной к ярко-голубой палатке, она сосредоточенно разгадывала кроссворд, одновременно мучаясь тем, что зря поддалась уговорам и приехала на озеро, где ей жутко скучно. Когда она точно поняла, что не знает, какого комика считал своим учителем великий Чарли Чаплин, и в раздражении отбросила от себя журнал, тут-то и почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она обернулась. На нее смотрел высокий, совершенно лысый мужчина. Несмотря на то что бритые головы уже начинали входить в моду, Ольгу безволосые граждане мужского пола совершенно не привлекали. Она уже хотела было отвернуться, но вдруг встретилась с незнакомцем взглядом. В его глазах так явственно читалось восхищение ею, что Ольга, абстрагировавшись от блистающей на солнце лысины, внимательно рассмотрела мужчину в целом. И именно в целом он ей тоже сразу понравился. У него были большие, несколько навыкате светло-голубые глаза, прямой нос и пухлые чувственные губы. Поскольку на нем надеты были одни лишь плавки, Ольге удалось рассмотреть и тело незнакомца. Оно было явно тренированным и уже очень загорелым, несмотря на то что лето только-только началось.

Субботний отдых на Пендиковском озере теперь приобрел для Ольги особый смысл, правда, поняла она это не сразу. Сначала она просто порадовалась тому, что на нее смотрят с явным восхищением, и на всякий случай приняла, как ей показалось, более красивую позу. Пропустив Чарли Чаплина и записав в клеточки кроссворда постоянный образ-маску Юрия Никулина (Балбес) в комедиях Гайдая, Ольга решила проверить, на месте ли восхищенный ею мужчина. У голубой палатки не было никого. Она этим огорчилась и поискала глазами заинтересовавший ее предмет. «Предмет» направлялся в лесок с поблескивающим в руке топориком. Заготовку топлива для костра, что являлось делом святым, Ольга незнакомцу простила, тем более что, вернувшись, он продолжал бросать на нее недвусмысленные взгляды голубых выпуклых глаз.

Что бы они с сослуживцами в тот день ни делали, Ольга знала, что за ней пристально наблюдают, и старалась показать себя в самом выгодном свете. Она даже согласилась играть в волейбол, что не очень любила. Ей хотелось, чтобы голубоглазый мужчина получше разглядел и ее фигуру, которая тогда была еще без особых изъянов. Несколько раз ей приходилось бегать за мячом прямо к палатке четырех друзей, и один раз тот, кто по-прежнему не сводил с нее глаз, подал ей мяч и приветливо улыбнулся. А потом все четверо соседей встали к ним в круг, а тот, который больше всех интересовал Ольгу, оказался прямо напротив нее. Разумеется, в самом скором времени все перезнакомились, и обед готовили уже вместе на общем костре. Когда картошка с тушенкой были готовы, голубоглазый мужчина взял две порции и одну принес Ольге.

– Это вам, – сказал он и сел рядом на поваленное дерево. – Вас, кажется, зовут Олей.

Она кивнула.

– А меня Яном, если вы вдруг не расслышали.

Ольга не могла не расслышать, потому что все ее органы чувств уже были настроены на этого мужчину и улавливали все, что хоть как-то его касалось. Она удивлялась, что ей нравится даже его блестящая лысина.

– Я геодезист, а вы? – спросил Ян.

Геодезисты для Ольги были кем-то сродни космонавтам, поэтому она смущенно назвала свою банальную профессию:

– Инженер.

– А что так нерадостно? – рассмеялся Ян. – Инженеры бывают разные.

– Я… самый обыкновенный инженер, работаю на механосборочном производстве.

– И все равно это не повод к огорчению!

– Наверно… – согласилась Ольга и улыбнулась.

– Вы очень красиво улыбаетесь, Оля, – сказал Ян, и Ольга с трудом сдержалась, чтобы не сказать ему ответный комплимент. Он тоже красиво улыбался. Да что там… Он весь ей нравился. Он стал первым мужчиной, который понравился ей после развода с Дьяковым. Ольге хотелось сидеть с ним рядом вечно и есть из пластиковой миски пахнущую дымом костра картошку с тушенкой.

Видимо, Яну хотелось примерно того же, потому что он вдруг предложил:

– А давайте уедем отсюда, Оля!

– Куда? – растерялась она, хотя внутренне уже была согласна с ним во всем.

– А куда глаза глядят! – опять рассмеялся он и протянул ей руку.

И к удивлению обеих только что подружившихся сторон, они действительно уехали.

Целоваться Ольга с Яном начали уже в тамбуре электрички. Они вообще не заметили бы, как пролетело время в пути, если бы двери электропоезда периодически не открывались на остановках. Иногда в тамбур набивалось такое количество людей, что Ольгу буквально припечатывали к Яну. И это было здорово, потому что давало возможность без всякого смущения прижиматься к нему всем телом. Когда тамбур пустел, тоже было неплохо. Они яростно целовались, а руки Яна забирались Ольге под футболку.

Голубоглазый геодезист привез ее в свою комнату в многонаселенной коммуналке. Огромная квартира являла собой классический вариант с длиннющим коридором, на стенах которого в беспорядке висели детские ванночки, велосипеды, тазы и лыжи. Из кухни, навечно пропахшей кислыми щами, неслась громкая женская перебранка. Комната Яна была маленькой и неказистой, но с мраморным камином в одном из скошенных углов.

– Ничего себе, – восхитилась Ольга, поглаживая рукой белый с тонкими темными прожилками мрамор.

– Эта квартира когда-то принадлежала царскому генералу, – пояснил Ян. – А мою каморку, говорят, выгородили из огромной гостиной. И теперь я – сам себе генерал!

Он подошел к Ольге со спины и обнял ее, положив свои крупные ладони ей на грудь.

– Хотелось бы вымыться… после… костра, – сказала Ольга.

– Нет проблем, – согласился Ян и потащил ее захламленным коридором в ванную.

Ванная комната тоже была необыкновенной, примерно десяти квадратных метров с белой лепниной под потолком. У одной из стен высился толстый коричневый титан с дверцей, закрытой на изящный кованый замок с ручкой в виде птичьего крыла. Чугунная ванна была очень массивной и стояла на толстых гнутых львиных лапах.

– Ну-у-у… – протянула Ольга. – К такой ванне надо горничную с нагретыми полотенцами!

– Я буду твоей горничной, – сказал Ян, закрыл дверь на задвижку и стянул с Ольги футболку.

Несколько раз в дверь молотили возмущенные соседи, грозясь вызвать милицию или слесаря из жилконторы. Ольга с Яном плевать хотели на слесаря и отдавались друг другу прямо в огромной ванне с гнутыми львиными ножками под струями горячей, как их внезапная страсть, воды.

Когда они, так и не насытившись друг другом, все-таки соизволили выйти из ванной, маленькая тощая женщина в длинном переднике с ромашками обозвала Ольгу проституткой и «прости Господи». За это она была посажена Яном на самый верх старинного шифоньера, стоявшего возле двери в ванную комнату. Женщина еще продолжала истошно визжать с высоты шифоньера, а Ольга с голубоглазым геодезистом уже горячо обнимались в его комнате на диване возле беломраморного камина царского генерала.

В понедельник на работу Ольга ехала из коммуналки Яна не выспавшаяся, с красными глазами, но в состоянии горения и парения. Она впервые не только любила, но и была любима сама. Их интимные отношения оказались гармоничными, что было очень важно для Ольги после неудачного в этом смысле брака с Гришей Дьяковым. Сослуживцы посмеивались над ее зеленоватым лицом и затуманившимся взором, но, в общем-то, по-хорошему завидовали ей. Ян понравился всем.

Они были вместе около года. Жили то в комнате с камином царского генерала, то в однокомнатной квартире Ольги. После брака с Дьяковым снова под венец Ольга не спешила, что, видимо, устраивало и Яна. Они любили друг друга, никогда не расспрашивали о прошлом, что в дополнение ко всем удовольствиям давало им еще и ощущение независимости и полной свободы.

Ян работал на различных стройках города, а на следующее после первой их встречи лето завербовался на заработки на Полярный Урал в геологическую партию.

– Ты дождешься меня? – спросил Ян.

– Сомневаешься? – удивилась Ольга.

– Немного… Я почти ничего не знаю о тебе.

– Я о тебе тоже ничего не знаю.

– Но ведь все время тебя это устраивало.

– И тебя.

– Да, но сейчас обстоятельства изменились. Мне хотелось бы быть уверенным, что…

– Я буду ждать тебя, – очень серьезно сказала Ольга.

– А я обязательно вернусь к тебе, – ответил Ян.

Между ними никогда не было сказано ни одного слова о любви, но Ольга считала, что любые слова были бы лишними. Между ними все было ясно без слов. Вот Дьяков, например, бесконечно клялся Ольге в любви, а сам… В общем, дело не в том, что человек говорит, а в том, что чувствует. Ольга чувствовала, что Ян ее любил. Ей казалось, что она его тоже любила.

Трехмесячную разлуку Ольга перенесла с трудом. Она как раз зачеркивала крестиками на календаре последние числа третьего месяца – августа, – которые проживала без возлюбленного, когда неожиданно встретила его на Московском проспекте с миловидной рыжеволосой женщиной. Если бы Ян не смутился при виде Ольги, она приняла бы любые его объяснения, но он настолько растерялся, что сразу не смог и слова вымолить. Ольга не стала ждать, когда он отойдет от столбняка, вскочила в первый же подвернувшийся троллейбус и уехала от этой пары на другой конец города, откуда потом с трудом выбралась. Именно тогда она вспомнила, как мальчик Сережа Николаев из пионерлагеря «Звездочка» называл Марата Артеменко, первую ее любовь, мыльным пузырем. Похоже, что она влюбляется только в мыльные пузыри. Пузырями оказались и Марат, и ее бывший муж Гриша Дьяков, и голубоглазый геодезист.

Потом Ян, конечно же, явился к ней с объяснениями. Он утверждал, что приехал с Урала всего за день до их неожиданной встречи на Московском проспекте, а не позвонил потому, что в комнате с генеральским камином его ждала бывшая жена Антонина, с которой Ольга его и видела. Жена, дескать, приезжала мириться, и отделаться от нее сразу у него возможности не было.

Никогда раньше Ян не говорил Ольге, что был женат. Нельзя сказать, чтобы она ему не поверила. Она и сама уже побывала замужем, и Яну об этом тоже не докладывала. Но она видела, что ее мужчина вел другую женщину по проспекту за руку. Так не водят бывших. Так водят настоящих. Поэтому в басню о «бывшей», которая неожиданно приехала, она не поверила. Пузырь – он и есть пузырь! Он обычно переливается самыми необыкновенными красками, пока не лопнет. Хорошо, что мальчик Сережа Николаев вовремя предупредил ее, что пузырям не стоит верить.

Ян приезжал к Ольге еще пару раз. В последний свой приезд он сказал:

– Выходи за меня замуж Оля или… я возвращаюсь к жене.

Если бы не вторая часть его предложения, Ольга согласилась бы выйти за него замуж, потому что любила и очень страдала от разлуки. Но упоминание о жене все испортило. Ольга вообще не могла понять, как в таком деле, как женитьба, могут существовать альтернативные варианты «или – или». Люди женятся, когда не могут жить друг без друга, а он, оказывается, может пойти под венец хоть с одной, хоть с другой – без разницы. Разумеется, Ольга пожелала ему счастья со «старой» женой. Ян, опустив глаза и не сказав больше ни слова, ушел.

Потом Ольга узнала от одного из тех друзей Яна, с которыми они вместе отдыхали на Пендиковском озере, что он не обманывал ее. Он действительно был женат на своей однокурснице Антонине, которая бросила его после двух лет жизни в браке. Когда новая семейная жизнь у Тони развалилась, она решила вернуть бывшего мужа. В юности Ян ее очень любил, поэтому и колебался, кого же из двух женщин ему выбрать на данном жизненном этапе. Ольга сделала выбор за него. Голубоглазый геодезист Ян уехал к бывшей жене в город Апатиты. Больше никогда Ольга о нем не слышала. И так никогда и не решила для себя, правильно ли тогда поступила. С одной стороны, она вроде бы могла выйти замуж за Яна, но не было никакой гарантии в том, что эта бывшая жена Антонина не явилась бы еще раз и не увела бы у Ольги уже законного мужа.

Долгое время после Яна, как и после развода с Дьковым, Ольга даже думать о мужчинах не могла. Потом затосковала. Однажды, на пике одиночества и собственной неприкаянности, она и откликнулась на письмо Николаева в газете «Шанс». Она писала еще нескольким мужчинам, но потом почему-то выбрала именно Сергея.

И кем же теперь является этот Николаев? В детстве он наверняка мечтал стать капитаном дальнего плавания или летчиком, но крылышки где-нибудь здорово пообломали, вот и стал… чем стал…

И все-таки ей не верится, чтобы Сергей… Как он выдыхал ее имя: «О-о-оля-а-а…» Неужели можно так притворяться? Или эти, которые… спецы по женщинам, они профессиональные артисты? Им без придыханий нельзя. Кто ж тогда им поверит? А может быть, эта девушка просто бывшая любовница Николаева? В конце концов, глупо думать, что у него не было женщин после развода с женой. Не мальчик. А то, что девушка так молода и красива, говорит только о том, что Николаева есть за что любить.

А что же пошлые красные туфли, как в дешевом порно? Может, они не такие уж и пошлые? Может, это нарядная обувь к вечернему туалету, а вовсе не… Девчонка могла напридумывать с три короба от злости на Ольгу, у которой Сергей вдруг взял да и остановился. Да, пожалуй, все обстоит именно так. Ей хочется, чтобы все обстояло именно так. И она будет так думать, потому что иначе…

Ольга не успела придумать, что «иначе», потому что опять залился звонок входной двери. На ватных ногах она пошла открывать. Она еще не подготовилась. Она не знала, что сказать Сергею.

Но это был не Сергей. В дверном проеме снова стояла незнакомая женщина, только значительно старше недавно ушедшей. Она была одета в серую дубленку и круглую шапочку из голубой норки. Снегурочка среднего возраста.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она с Ольгой.

Ольга кивнула. На слова у нее не было сил.

– Мне бы Николаева, – сказала женщина.

Ольга, прислонившись к дверному косяку и не отвечая, рассматривала женщину. Лет сорока. Может быть, тридцати пяти. А может, ей все пятьдесят. Или тридцать… Миловидная. С веснушками. Зимой. Под шапкой волос не видно, но они, скорее всего, рыжеватые. И отчего все женщины ее мужчин одинакового колера? Даже у Катерины, с которой Дьяков предавался безумной страсти на дачном участке, волосы были густо-каштанового цвета.

Поскольку Ольга продолжала упорно молчать, женщина решила пояснить, какого именно Николаева ей хотелось бы видеть.

– Сергея Александровича… – сказала она.

– Его нет… – ответила наконец Ольга.

– Но… он придет?

– Не знаю…

– А вы…

– А я никто.

– А я кто! – с вызовом сообщила женщина и гордо вздернула подбородок.

– Мне все равно, – абсолютно не восхитилась ее подбородком Ольга, поскольку совсем недавно уже имела счастье видеть более молодой и привлекательный.

– Не думаю, что вам все равно! – не поверила женщина. – Я его жена! Может, поговорим?

– О чем?

Из соседней двери высунулась Валькина голова. Женщина показала на нее своим гордым подбородком и сказала:

– Вы хотите, чтобы весь дом слышал наш разговор?

Ольга посторонилась. Женщина прошла в коридор. В отличие от девушки, она по-свойски сняла на коврике сапоги, прошлепала в комнату и уселась на стул у елки. Ольга еще раз подумала, что она в своей голубой норке и серой дубленке похожа на заматеревшую Снегурочку. Где же ее Дед Мороз? Где подарки к Новому году? Или все, что сейчас происходит, и есть подарок?

– Мне ничего не надо от вашего мужа, если он, конечно, ваш муж! Ничего! Понимаете?! Я сама по себе. Он сам по себе. Он у меня переночевал, и все. Ушел по своим делам. Я даже не знаю, по каким. Придет, заберет свою сумку и уедет. Все! – одним духом выпалила Ольга.

– А почему он ночевал у вас? – спросила женщина и прищурилась, будто так ей легче отличить, станет ли ей Ольга врать или будет говорить одну только правду.

– А вы его спросите!

– Спрошу. Только и вы мне ответьте: любите его?

– Нет! С чего вы взяли?! – слишком поспешно, слишком громко и истерично ответила Ольга.

– Любите… – констатировала Снегурочка бальзаковского возраста.

– Черта с два! – рассвирепела Ольга. – Да я, если хотите знать, не видела его целых… целых… – Она принялась подсчитывать года, но от волнения все время сбивалась и в конце концов вынуждена была сказать: – Словом, последний раз я видела его, когда нам было по четырнадцать лет! Скажите, как я могу его любить! Не смешно ли это?!

– Ну хорошо, хорошо! Не надо так нервничать. Может быть, он вас любит? С тех самых ваших четырнадцати лет!

Ольга сатанински рассмеялась:

– Ха! Любит?! С какой стати? Мне скоро сорок, а он еще мужчина хоть куда! А вокруг столько красивых девушек, которые не прочь… в общем, вы меня понимаете…

– Да… Сергей всегда нравился девушкам… Прямо спасу не было…

– Ну вот видите! Так что на мой счет вы можете быть… совершенно спокойны. Я… это так… дурацкое «ностальгическое» воспоминание. Вспомнил и это… того… прощай, в общем!

– Дело в том, что мы сегодня должны были с ним встретиться, – не обратив никакого внимания на Ольгину патетику, сказала женщина, – но он почему-то не пришел в назначенное время, и я подумала…

– И вы, конечно, подумали, что застукаете его у меня! – перебила ее Ольга. – Тоже небось по компьютерной базе данных меня нашли! Ха-ха! А Николаева здесь нет! Вот так! И что же вы за жена, если вынуждены где-то встречаться с собственным мужем в назначенное время?! Почему он не сидит возле вас под Новый год, а?!

– А вот это вас не касается! – жестко сказала женщина.

– А вас не касается все то, что происходит в моей квартире, а потому… покиньте-ка лучше помещение!

Ольга резко выбросила правую руку в сторону выхода из квартиры. Женщина медленно встала и очень спокойно сказала:

– Хорошо, я сейчас уйду, но вы будьте добры сказать Сергею, что я его очень жду. Пусть зайдет! Если не сегодня, то… когда сможет… Это очень важно. Для него.

Ольга снова промолчала. Пусть эта «жена» не думает, что она прямо так и разбежится выполнять ее приказания! Она даже специально не пойдет в коридор ее провожать! Нацепит свои сапоги и без Ольгиного пригляда! И замок сама откроет! Сообразит! Снегурочка престарелая!

Жена Николаева действительно до всего дошла своим умом. Когда за ней захлопнулась дверь, Ольга опустилась на пол прямо под елкой, которую установил Сергей, и разрыдалась. Она плакала долго и со вкусом. Когда слезы сами собой иссякли, Ольга прошла в кухню, вытащила из духовки томящуюся там индейку и потащила ее в мусоропровод. После индейки она вывалит туда пироги, сельдь под шубой, рыбу под маринадом и все остальное, чем она собиралась угощать мальчика из своего пионерского детства – Сережу Николаева, которого вдруг почему-то вздумала полюбить. Кончились все Сережи. Окончательно утрачены иллюзии и мечты. В новогоднюю ночь она, Ольга, ничего не станет праздновать, а ляжет спать и проснется наутро совершенно другим человеком, готовым к новой жизни.

Около мусоропровода ее перехватила Валька, которая только что вывалила в него из ядовито-розовой миски картофельные очистки.

– О! Спалила, что ли? Никак индейку?! – сочувственно спросила она, показывая на исходящую паром латку, которую Ольга держала за ручки, засунув собственные руки в разноцветные декоративные рукавицы-прихватки.

Ольга кивнула. Валька принюхалась.

– Слушай, а не пахнет! – качнула своими кудряшками-спиральками она. – Может, переложить в другую посуду, и дело с концом?

Валентина сунула нос в пар, клубящийся над латкой, и еще раз повторила:

– Не-е… Еще вся не пропахла! Спасти можно! А ну, давай назад!

– Отойди лучше, – с угрозой произнесла Ольга, и тут соседка заметила ее красный нос и дорожки непросохших слез на щеках.

– Так, ясно! – подытожила Валька, поставила миску из-под очистков на ступеньки лестницы, обмотала руки полами своего незастегивающегося халата и прямо-таки вырвала латку из Ольгиных рук. Из нее на пол лестничной площадки плеснулся жирный сметанный соус. Указав подбородком на желто-молочную лужицу, Валька заботливо сказала: – Не поскользнись! – и потащила латку обратно в Ольгину квартиру. Поставив ее на плиту, она опять обратилась к Ольге, которая с похоронным выражением лица приплелась вслед за ней, и, уперев руки в бока, потребовала: – Ну! Колись, подруга!

– Валь! Чего тебе от меня надо? – устало спросила Ольга и тяжело плюхнулась на диванчик у стены.

– Сначала скажи, что это за мужик, который тут курил-курил и которого ты у меня нагло перехватила? – отозвалась соседка.

– Никто.

– Из-за тех, которые «никто», индейками в сметане не разбрасываются!

Ольга уронила голову на стол и опять разрыдалась. Валентина вздохнула, сходила на лестницу за своей дико-розовой миской, поставила ее в раковину, сполоснула руки, подсела к Ольге, обняла ее за плечи и задушевно сказала:

– Оль, расскажи, в самом деле. И тебе легче станет, и мне не так противно будет… А то я, знаешь, думала, что вообще с тобой больше не стану разговаривать. Приглянулся мне тот мужичок… А ты вдруг раз – и такую подлянку подстроила… Ну! Оль! Поделись…

И Ольга, всхлипывая и сморкаясь в свои декоративные рукавицы, рассказала Вальке и про пионерский лагерь, и про переписку по объявлению, и про то, что уже готова была влюбиться в Николаева, и даже про девчонку с красными туфлями на серебряных шпильках, и про престарелую Снегурочку в голубой норковой шапке.

– Точно, аферист! – согласилась Валька. – Еще не хватало из-за таких, как он, выбрасывать хорошие продукты! – Она по-свойски взяла с блюда, покрытого вышитым полотенцем, пирожок с капустой, откусила, прожевала и восхитилась: – Супер, Оль! Ну просто супер! Как всегда! Вот у меня такая вкуснятина никогда не получается! Оль! А знаешь, давай вместе Новый год встретим, раз такое дело! У меня ж наливка есть! Вишневая! На косточках! Тебе всегда нравилась! Вот наливку ты не умеешь делать! Я тебя сколько учила, а у тебя компот компотом! А, Оль!

– Не хочу я ничего, Валя… – жалко пролепетала Ольга.

– А ты через не хочу! Сколько там у нас времени-то? Ого! Почти десять! Елку-то нарядила?

Ольга отрицательно покачала головой.

Валентина скользнула из кухни в комнату и оттуда закричала:

– Оль! Я сейчас твои новые шарики… ну что ты купила позавчера… на елку повешу, а ты пока умойся, что ли!

Ольга оторвала голову от стола. Валька права! Не стоит так распускаться! Говорят же, как Новый год встретишь, так его и проведешь! Не плакать же весь год по Николаеву, право слово! Недостоин! Коварный соблазнитель! Аферист!

Она поплелась в ванную. Из зеркала на нее глянула несчастная, зареванная и, как ей показалось, омерзительно некрасивая особа. Ольга попыталась улыбнуться. От глаз к вискам потянулись лучики морщинок. Баба-яга! Кикимора! Такой образине ни красные туфли на серебряных шпильках не помогут, ни шапка из голубой норки! Она отвела от зеркала глаза, пару раз плеснула в лицо холодной водой и пошла в комнату к Вальке. Та уже увивала елку гирляндами из разноцветных лампочек. Густой запах растревоженной хвои, блеск новых игрушек и мерцание лампочек-миньонов, как и всегда, будто возвратили Ольгу в детство, когда под Новый год у нее не было никаких проблем, кроме одной: как бы не проворонить Деда Мороза, когда он принесет ей подарок и положит под елочку. Разумеется, хитрый старикашка всегда умудрялся обвести ее вокруг пальца. Ее, Ольгу, вообще все обводили вокруг пальца… Стоп! Хватит об этом! В конце концов, ничего страшного с ней не случилось. Никаких потерь! Все ее родные и друзья живы-здоровы! А то, что она узнала, кто есть на самом деле Николаев, до Нового года, это даже хорошо! Она оставит все неприятности в старом году и опять начнет жизнь с нового снежно-белого листа. У нее все получится! Она еще будет счастлива! Назло всяким аферистам Николаевым!

Ольга улыбнулась нарядной елке и сказала соседке:

– Спасибо тебе, Валь.

– Да за что ж? – ответно улыбнулась та.

– А за все! За то, что не дала индейку выбросить, за сочувствие и за елку!

– Значит, будем праздновать?!

– Будем, Валька! Тащи свою наливку!

– Так я еще переоденусь!

– Давай!

– И ты!

– Что я?

– Ну не в этих же трениках будешь Новый год встречать?

Ольга опустила глаза на свои ноги. Она действительно была одета в тренировочные брюки. Футболка тоже никак не годилась для такого замечательного праздника.

– Да-да, конечно же, я тоже переоденусь! – уже довольно весело крикнула в спину Валентине Ольга и бросилась к шкафу выбирать наряд.

Новую юбку с пикантным разрезом надо было гладить. Лень, да и для кого ее надевать? Не для Вальки же! Может, натянуть джинсы с тем черным джемперком, в котором ходила к Наташке на день рождения? У него такой красивый вырез! Нет… Этот джемперок теперь навечно будет связан в ее памяти с Николаевым… Пожалуй, лучше всего его вообще выбросить или отдать кому-нибудь. Жаль, на Валентину не налезет. Она с удовольствием взяла бы. Да и джинсы… это как-то не по-новогоднему…

Ольга несколько минут покопалась в своих вещах и в конце концов надела синее платье из шелка с синтетической добавкой, которое не надо было гладить. Волосы свернула на затылке в тугой узел, тщательно расчесала густую челку на лбу, в уши вдела длинные висячие серьги с прозрачными капельками из дымчатого горного хрусталя. Она как раз накрасила ресницы и чуть тронула коралловой помадой губы, когда в дверь опять позвонили. Каждой клеточкой своего тела Ольга почувствовала: это Николаев. Рука дрогнула, тюбик губной помады упал на пол. Ольга проводила его взглядом до самой елки, к которой он подкатился, потом подбежала к сумке Сергея. Главное, все сделать быстро и не дать Николаеву сказать ни слова. Да, это будет лучше всего.

Пока Ольга над этим размышляла, в дверь позвонили еще раз. Она упрямо тряхнула свежерасчесанной челкой и пошла открывать. На пороге действительно стоял Сергей и виновато улыбался. Зря. На нее уже не действуют его улыбки. Никакие. Она практически вытолкала Николаева с порога его же собственной сумкой, сказала: «Уходи», захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Сергей позвонил еще раз. Ольга зажала уши и ушла в комнату. Николаев позвонил еще несколько раз. Ей пришлось обхватить голову руками, потому что звонки вонзались ей в мозг не хуже каких-нибудь пыточных игл. Ольге очень хотелось распахнуть дверь, броситься Николаеву на шею с криками: «Сереженька! Мне все равно, что с тобой происходило до нашей встречи! Люби меня, Сереженька!» Она с трудом сдержалась. Потом услышала, как напротив двери в ее квартиру остановился лифт. Вот его двери распахнулись, потом закрылись снова, и лифт поехал вниз. Все! История с Сергеем Николаевым ушла в прошлое. Забыть! Немедленно забыть! Думать только о Новом годе!

Когда явилась Валька, Ольга уже почти пришла в себя. Она открыла ей дверь со спокойным лицом. Руки уже не дрожали. Соседка сунула подруге две бутылки своей наливки, а потом вдруг наклонилась и не без труда оторвала от стены большой пластиковый пакет с румяным Дедом Морозом на боку и красной надписью: «Счастливого Нового года!» Из него торчала улыбающаяся мордочка мохнатого игрушечного медвежонка в ярко-желтом шарфике.

– Гляди! Тут, похоже, тебе подарок! – растерянно произнесла Валька. – Вроде как под елочку положили…

– Это не мне! Поставь его на место! – скороговоркой произнесла Ольга, но Валька не собиралась расставаться с только что обретенным.

– Еще чего! Вот тут еще свеча именная… Смотри, прямо так и написано: «Ольге!»

– Это… не мне… это какой-то другой… Немедленно положи на место! – уже истерично выкрикнула Ольга.

Валька захлебнулась догадкой:

– О-о-о-ой! То есть… это… О-о-оль! Он что, приходи-и-ил? А ты вы-ы-ыгнала, да?! Вы-ы-ыгнала?!

Ольга кивнула, и глаза ее опять наполнились слезами.

– Не надо! Не плакать! – строгим голосом велела ей Валентина. – Да мы назло этому аферисту сожжем его свечу и выпьем… шампанское… там, кажется, бутылка… Пусть знает, что никто тут… это самое… не застесняется! Ну-ка… давай посмотрим, что он там еще принес… для этого… как его… для соблазнения…

И она принялась выгружать на кухонный стол нарядные коробочки и баночки. Ольга подлетела к Вальке, вырвала из ее рук коробку с пирожными, запихала обратно в пакет и отвратительно дребезжащим голосом потребовала:

– Немедленно… слышишь, немедленно прекрати! Засунь все это… – Она обвела рукой выгруженное из пакета – обратно! И… в мусоропровод! На помойку! Куда хочешь! Валька! Или я за себя не ручаюсь!!!

– Ладно-ладно! Не верещи! – согласилась Валентина. – Щас все сделаю!

Все то время, пока соседка возилась с пакетом Николаева, Ольга простояла у окна в комнате, бессмысленно разглядывая морозные узоры на стекле. Она старалась ни о чем не думать и не думала. Она следила за изгибами белоснежных листьев, исследовала взглядом ледяные лабиринты и боялась отвести глаза от замерзшего стекла. Отведешь – надо смотреть на елку, которую устанавливал Сергей, на пустое место у стены, где стояла его сумка.

– В общем, так! – сказала Валька, вернувшись в комнату. – Я все сделала, как надо, а ты – кончай расстраиваться! Давай на стол собирать. Как раз старый год успеем проводить!

Ольга обернулась к ней с таким пустым лицом, что Валентина вздрогнула.

– Не-е-е… Так, подруга, дело не пойдет! – сказала она и бросилась в кухню. Вернулась с двумя чашками, в которых плескалась густо-вишневая жидкость. – Давай-ка выпьем…

– Что это? – удивилась Ольга, глядя внутрь своей чашки. Опять наткнувшись на «плавающий» в ней собственный глаз, она протянула ее обратно Валентине.

– Как что? Наливка. Та самая. Вишневая. Пей давай! От нервов очень хорошо помогает! Проверено! – И Валька легонечко оттолкнула Ольгину руку.

– А чего в чашку налила? – спросила она.

– Что нашла, в то и налила! Некогда, знаешь ли… Время поджимает!

– А зачем так много?!

– В самый раз! Говорю же: пей давай! – Валька чокнулась своей чашкой с Ольгиной и сказала: – В общем, пьем за то, чтобы все… плохое… осталось в этом году, которому уже жить осталось всего-то ничего…

Ольга покивала челкой, поднесла ко рту чашку с душистой наливкой и выпила. С удовольствием. Валька была мастерицей по части наливок. В желудке сразу стало горячо, а потом горячая волна начало медленно разливаться по всему Ольгиному телу. Когда ее щеки порозовели, Валька, лицо которой, и без того всегда румяное, побагровело мгновенно, сказала:

– Вот! Теперь совсем другое дело! Давай быстро на стол накрывать!

Ольга еще раз с готовностью кивнула густой челкой. Они в четыре руки подвинули к елке стол, Валентина включила телевизор. Сразу стало веселее. Ольга достала свою специальную новогоднюю белую скатерть, окантованную вышивкой с голубыми снежинками, и от ее хрусткой белизны настроение поднялось сразу еще на несколько градусов.

Женщины расставляли на столе праздничную посуду, метали на стол закуски, резали хлеб и уже совершенно искренне смеялись. Валька, засунув в рот Ольгин пирожок, притащила из собственного холодильника свой фирменный закусочный торт из говяжьей печени с разнообразными начинками, и соседки наконец уселись за стол перед телевизором. Часы показывали двадцать минут двенадцатого.

– Фу! Успели! – констатировала Валентина и разлила по хрустальным рюмочкам наливку. – Ну! Оль! Как говорится, вздрогнем! За старый год! Только уж теперь за все хорошее, что в нем было!

– Так вроде бы надо пить шампанское… – Ольга кивнула на бутылку, которая не имела к Николаеву никакого отношения, потому что она ее сама покупала.

– Брось! Шампанское – это в двенадцать. Когда часы бьют, надо так подгадать, чтобы к последнему удару курантов – как раз и выстрел! Потом быстрехонько разлить, загадать желание и выпить, пока в телевизоре президент еще не сказал: «С Новым годом, товарищи!»

– Валь! А ты сможешь открыть шампанское, чтобы подгадать к последнему удару курантов? – спросила Ольга.

Валентина пожала плечами.

– Честно говоря, я вообще никогда шампанское сама не открывала… – отозвалась она, задумчиво глядя на зеленую бутылку. – А ты?

– Я тоже… не открывала…

– Ну и что? Откроем… Там… проволочку раскрутишь… а дальше пробка сама пойдет… – Валька произнесла это с таким сомнением в голосе, что Ольга почему-то испугалась. Если они не смогут открыть шампанское, то все будет насмарку и зря: и эта снежно-белая скатерть, и украшенная новыми игрушками елка, и Ольгины висячие серьги, и Валькин печеночный торт, и, главное, новая жизнь, на которую они с соседкой так рассчитывали.

– Валь, а ты почему дома сегодня? – спросила Ольга. – И одна?

– А-а-а! – махнула рукой Валентина. – Звали меня в пару мест, но чего-то… Не знаю, Оль. В общем, я, конечно, торт из печенки сделала… на всякий случай, а так… спать собиралась лечь. Что-то как-то не до праздника… Одиноко как-то, Ольга… Не для кого стараться… А ты? Этот… ну про которого лучше и не вспоминать, он ведь неожиданно нарисовался. Где ты-то собиралась Новый год встречать?

– У подруги Наташки. Да ты ее знаешь… Худющая такая… Помнишь, на моем дне рождения под гитару пела?

– Ну!

– Ну так вот… я отказалась пойти к ней… еще вчера… в связи с изменившимися обстоятельствами…

Глаза Ольги опять подернулись влагой, что Валентине не понравилось. Она взяла в руки свою рюмку с наливкой и сказала:

– И все-таки давай, Оль, выпьем за все хорошее, что с нами было в этом году! Ведь было же!

Ольга согласилась, что хорошее, конечно же, было. Не без этого.

Соседки выпили. Закусили Валькиным тортом из печени и опять уставились на бутылку шампанского.

– Классно ты печень делаешь, – проговорила Ольга, не спуская глаз с бутылки. – В начинке грибы, что ли?

– Ага… грибы… шампиньоны… хотя, с лесными вкуснее… еще морковка с жареным луком… майонез… в общем… всякое разное…

Валентина взяла шампанское в руки, зачем-то потрясла. Под прозрачным зеленым стеклом бешено забегали пузырьки.

– Зна-аешь… – задумчиво протянула она. – А давай Васю пригласим… ну… хоть шампанское профессионально откроет…

– Васю?! – удивилась Валькиному предложению Ольга.

– А что такого?

– Так он… наверно, в гостях…

– Васька-то? Да ему завтра к восьми на работу! У него же непрерывный график!

– Все равно… Все как-то стараются Новый год где-нибудь отметить… Двенадцать часов – не такое уж позднее время…

– Оля! Вот я тебе клянусь, что он дома перед теликом с пивом и каким-нибудь сушеным лещом! Давай позовем! Пусть мужик хоть поест вволю перед рабочей сменой! Так я позвоню?

И Валька мгновенно выпорхнула из-за стола, не дожидаясь Ольгиного разрешения.

Василий Иванович Фадеев жил двумя этажами выше Ольги с Валентиной. Он около года назад развелся с женой и уже несколько раз подъезжал к Ольге с разнообразными амурными предложениями, которые она постоянно отклоняла. Нельзя сказать, чтобы Вася был ей противен или неприятен, но такой тип мужчины никогда не привлекал Ольгу. Несколько мешковатый блондин Фадеев имел добродушное розовое лицо, очень светлые брови и ресницы, смешные жесткие усы и немного замедленные движения. Его бывшая жена Аня, напротив, была потрясающе яркой темпераментной брюнеткой, которой, по ее собственным словам, не хватало в муже огня. Как только на Анином горизонте появился свободный огненный мужчина, она моментально бросила увальня Васю и укатила с новым избранником в Мариуполь, забрав с собой двенадцатилетнюю дочку Маришку. Вася очень скучал по Маришке и по спокойной семейной жизни. Валька делала ему бесконечные намеки на то, что готова обеспечить семейную жизнь любой степени спокойствия, но Фадееву нравилась Ольга. С Валькой же он только дружил.

– Ну вот! Я была права, – сказала Валентина, усаживаясь за стол и как-то подозрительно блестя глазами, – он дома.

– Придет? – на всякий случай спросила Ольга, которая так и не решила, радоваться ей или огорчаться, если Фадеев придет.

– Придет. И, представь, не один!

– А с кем?

– С напарником! Им обоим завтра в смену выходить, вот они и решили вдвоем Новый год отметить!

– А напарник… он что… почему не дома?

– Да какая разница, Оль! – отмахнулась Валентина. – Я и не спрашивала. Нам же не детей с ними крестить! Мы же так… только Новый год отметим…

Вася Фадеев пришел с бутылкой коньяка, коробкой конфет «Ярославна» и с приятелем, довольно приятным темноглазым мужчиной.

– Андрей, – представился приятный мужчина.

– Оля, – назвала себя Ольга, а Валька, расправив на груди блузку самого любимого ею интенсивно-розового цвета, протянула гостю руку лодочкой и томно проговорила:

– Валенти-ина.

Ольга взглянула на часы и очень обрадовалась. Время до того поджимало, что не надо было уже говорить ни о чем, кроме Нового года, шампанского и всякой подобающей случаю ерунды. Андрей очень ловко и вовремя открыл бутылку. Они успели наполнить бокалы шампанским, чокнуться и поздравить друг друга с Новым годом. Ольга загадала желание. Она хочет встретить в этом новом году настоящую любовь. И не по переписке. Или даже не любовь… хотя бы хорошего человека, для которого стоило бы жить…

Когда они выпили, Андрей достал из кармана детскую хлопушку и выстрелил. Стол усыпали разноцветные кругляшки конфетти. Все рассмеялись и принялись накладывать на тарелки разнообразную снедь, которую в изобилии приготовила Ольга. Ей же шампанское сразу ударило в голову, здорово усилив легкое опьянение от Валькиной наливки. Жизнь показалась не такой уж противной штукой, а шутки Васиного друга Андрея – очень смешными. Ольга взахлеб хохотала над ними вместе с Валькой. Индейка получилась удачной: мягкой и сочной. Коньяк был мягким и обволакивающим. Конфеты «Ярославна» – свежайшими. Один из каналов телевидения, зная любовь российского народа к застольным песням, организовал караоке, и Ольга пела вместе со своими гостями: «Надежда – мой компас земной» и «Еще не вечер, еще не вечер…» Потом они танцевали, снова ели, пили, взрывали хлопушки, которые Андрей, как фокусник, продолжал вытаскивать из своих карманов, и даже жгли бенгальские огни, оставшиеся у Ольги с незапамятных времен.

После чая с пирогами Ольга обнаружила себя в собственной темной кухне в объятиях у Фадеева.

– Не надо, Вася… – сказал она, пытаясь освободиться из его рук.

– Ну почему, Оля… Неужели я так тебе противен?

– Нет… но… там же Валя… Андрей…

Она махнула рукой в сторону комнаты, откуда неслась модная песенка.

– Да нет там никого, – шепнул ей Фадеев, – Андрей с Валентиной ушли…

– Все равно… тебе же завтра на работу… то есть уже сегодня…

– Оль, ну о чем ты? Работа – работой… никуда она не денется… Оля! Я же люблю тебя… Давно… Ты знаешь…

И Фадеев, прижав Ольгу к себе, принялся покрывать поцелуями ее лицо. Она еще некоторое время слабо сопротивлялась, а потом сдалась. Пусть будет Вася. Она же загадывала именно такое желание: пусть с ней будет если не любимый, то хотя бы хороший человек. Фадеев хороший. Она знает его сто лет. И если не Сергей, то какая разница кто! Вспомнив Николаева, она вдруг разозлилась на жизнь. Ничего! Она просто так не сдастся! Она сможет полюбить Фадеева! Сможет! Назло Николаеву! И Ольга обняла Васю за шею, и длительный поцелуй с ним вовсе не был так уж плох.

Часов в двенадцать дня Ольга проснулась в собственной постели. На соседней подушке лежала бумажная салфетка, на которой было написано: «Я ушел на работу. Если то, что произошло между нами, что-то для тебя значит, позвони мне вечером сама. Буду очень ждать. Вася». Ольга смяла в кулаке салфетку и откинула одеяло. Она была полностью обнажена. Охнув, она вновь в ужасе запахнулась, будто ее в таком виде показали всей стране по телевизору, потом почему-то очень настороженно оглядела комнату. Возле елки стоял разоренный стол с грязной посудой и оплывшими свечами, у стены – пустые бутылки. Пол усыпан конфетти, которые при безжалостном дневном свете уже не казались такими яркими и праздничными. Некоторые даже оказались вырезанными из газетных листов: на них явственно были видны мелкие черные буквы. Казалось, даже елка уныло опустила лапы, отягощенные новыми игрушками. Все кончилось. Праздник кончился. Начались унылые серые будни.

Ольга расправила на одеяле смятую салфетку и еще раз перечитала записку. Имеет ли для нее хоть какое-то значение то, что произошло между ней и Фадеевым? То, что случилось, называется мерзким словом «переспали». Может ли этот пересып что-нибудь значить? Ольга откинулась на подушку и попыталась вспомнить, как все происходило. Было ли ей противно? Пожалуй, не было… Фадеев был нежен. Он старался ради нее изо всех сил. И ей было хорошо. Она отчетливо это вспомнила. И еще она вспомнила, как в самый запредельный момент у нее из глаз полились слезы, потому что рядом с ней был совсем не тот человек, о котором она мечтала несколько дней подряд. Вася вытер ее слезы рукой и сказал:

– Не плачь, пожалуйста… Все беды пройдут, Оленька… Главное, ты смогла… И я смог, чтобы у тебя все получилось… Да что там… Я все сделаю, чтобы ты и дальше… Я люблю тебя, Оленька…

И он целовал и целовал ее, пока она, измученная всем свалившимся на нее, не заснула.

Теперь пришло время расплаты за полученное удовольствие. Сначала – уборка, мытье посуды, потом объяснение с Фадеевым. Вряд ли он выдержит, если она так ему и не позвонит. Наверняка сам возьмется за телефон или явится прямо к ней в квартиру. Путь недолгий: всего на два этажа спуститься.

Когда Ольга уже опять прилегла на диван, перемыв посуду и убравшись в квартире, ей позвонила Валентина.

– Не спишь? – спросила она.

– Не сплю, – ответила Ольга.

– Что делаешь?

– Лежу.

– Я зайду?

– Заходи.

– Наливки захватить?

– Валяй…

Положив трубку, Ольга поднялась с дивана, открыла дверь и опять улеглась. Валька вошла все в том же распахивающемся цветастом халате, в котором пыталась соблазнить Николаева. Под мышкой у нее была зажата бутылка, а в руках она держала хлопушку.

– Хочешь, стрельну для настроения? – спросила она.

– Еще чего! – подскочила Ольга. – Я только что порядок навела!

– Как скажешь, – не стала настаивать Валька, положила хлопушку на стол, рядом поставила бутылку и уселась к Ольге на диван.

– Ну как Вася? – спросила она.

– Никак, – ответила Ольга.

– Да ладно… Не будешь же врать, что у вас так ничего и не было?

– Не буду.

– Значит, было? – оживилась Валька.

– Ну было…

– И что?!

– И… ничего…

– Не понимаю… Что значит ничего?

– То и значит! Не люблю я его, Валентина.

– Знаешь, подруга, если бы тебе было лет семнадцать, то я бы тебя поняла. А когда дело к сороковнику катит, тут уже пора про эти «любит – не любит» забыть! Васька мужик хороший, добрый, не пьет, не курит, баб не водит, зарабатывает хорошо. Дача есть в Зеленогорске. А под окнами вон его «Форд Фокус» стоит!

– А со мной у него никакой фокус не пройдет, – усмехнулась Ольга.

– Ну и дура! – подытожила Валентина. – Любит он тебя! Мне и Андрей об этом сказал. И еще он сказал, что Ваську раз сто с разными бабенциями пытались свести, а он – ни в какую. А Андрей вот… на тебя наконец посмотрел и Ваську понял.

– Кстати, Валь, а вы-то как с этим Андреем? – Ольга решила увести разговор от скользкой темы в другую сторону.

– Как-как… Хорошо, только он женатым оказался…

– Почему же не с семьей Новый год встречал?

– Я его тоже спросила, а он говорит, что жена с сыном на все новогодне-рожденственские каникулы уехала в гости к родителям… в Ярославль… что ли…

– Вот гад!

– Ага… Он мне, правда, предложил встречаться как раз до Рождества…

– А ты?

– А я послала его… В общем, далеко и надолго. Ты же знаешь: у меня не задержится…

– Знаю…

– А сейчас думаю, может, зря?

– Здрасте… зря… – покачала головой Ольга. – Зачем тебе лишние проблемы?

– Знаешь, Оль, а может, пусть хоть какие-нибудь проблемы, чем никаких, а?

– Он что, тебе так сильно понравился?

– Если честно, то Вася мне нравится гораздо больше, но он же меня воспринимает только как… средний род…

– А ты как-нибудь зашла бы к нему в этом халатике, мол, утюг перегорел… – улыбнулась Ольга.

– Ой, Оля… не учи ученую… – сморщила нос Валентина. – Сколько раз уже… и с утюгом, и с электрочайником… и… не поверишь, даже фен однажды специально сломала… Мне сотрудники на день рождения подарили, так я не пожалела…

– Ну а он?

– А он – золотые руки! Все починил. Фен как новый, хоть в гарантийку сдавай, если что…

– А халатик-то распахивался в нужный момент?

– И в нужный, Оля, и не в нужный…

– И никак?

– Говорю же, тебя он любит. Давай выпьем? Зря, что ли, бутылку принесла?

– Давай выпьем, – согласилась Ольга.

– Так тащи какую-нибудь закуску.

– Пироги подойдут?

– А то! Давай тогда уж и чаю, что ли…

Когда Валька, вволю накушавшись чаю с пирогами, ушла, Ольга опять улеглась на диван. В голове слегка шумела вишневая настойка. Она вспомнила Васю. Может быть, Валька права? Фадеев всем хорош. Он действительно любит ее. Давно и преданно. И в постели ей с ним было нормально… хорошо даже… Чего еще желать? Она вспомнила, как он целовал ее, и на этих воспоминаниях уснула.

От звонка в дверь Ольга проснулась, будто от будильника, и даже попыталась сдвинуть его рычажок в нулевое положение, но он и так стоял на нуле. Второй звонок в дверь окончательно привел ее в чувство. Сегодня же первое января! Это после полубессонной ночи ее разморило. Ольга пошла открывать. В коридор ворвался Фадеев в дубленке с поднятым воротником и с шапкой в руках.

– Оль, прости, не смогу ждать… позвонишь ты, не позвонишь… Весь рабочий день думал только о тебе. Что ты решила? Лучше уж сразу скажи и… я уйду… если ты…

Он замолчал, как-то боком глядя на нее. Его светлые волосы спутались под шапкой, щеки были красны с мороза, на груди дыбился пушистый шарф. Ольга неожиданно для себя почувствовала тепло, разливающееся в груди. Ва-а-ася… Хороший добрый Вася… Пусть он еще раз поцелует ее… Пусть продолжится праздник… Как там говорила Валька: на все новогодне-рождественские каникулы. А там видно будет. Может быть, она и отпускать его не захочет…

Ольга вскинула руки и обняла Фадеева за шею.

– Я холодный, Оль… – пробормотал он, но уже прижимал ее к себе и искал губами ее губы.

И они целовались долго и сладостно. Затем, оторвавшись от нее, Фадеев сказал:

– Я сейчас домой зайду, ладно? Переоденусь… Я ведь с работы… А потом приду… да? Мне можно прийти, Оль?

Ольга кивнула. Фадеев попятился к двери и так и вышел за порог, спиной, будто не в силах отвести от нее глаз. А она пошла в душ. Посмотрела на себя в зеркало и сказала собственному отражению:

– Сейчас у меня будет секс с Васей. Как тебе это?

Отражение кивнуло и ответило:

– Нормально.

Ольга приняла душ и надела на голое тело халатик в Валькином стиле: у него не было пуговиц, только поясок, который тоже умел сам собой развязываться в нужный момент.

Когда она открыла дверь Фадееву, он сразу понял, что за халатик на ней, и в нужное время дернул за поясок, который тут же услужливо развязался.

– Когда у тебя выходной? – спросила Ольга, лежа возле Васи на собственном диване.

– Послезавтра. Два дня будут свободен, – ответил Фадеев и опять потянулся к ней с поцелуями.

Она ответила на них и предложила:

– Давай поедем за город! В Зеленогорск! К тебе на дачу!

– Так мороз сумасшедший!

– Ну и что? Ты же ездишь на своей машине!

– Вообще-то езжу.

– Ну вот!

– Оль! Я с тобой хоть на край света, но сейчас никакую дачу не протопить! Редкий морозище! Но, как только спадет, обязательно съездим, обещаю…

– Поклянись!

– Оль, ну что за ерунда? – удивился ее просьбе Вася. – К чему клятвы по таким пустякам?

– Нет, ты поклянись! – настаивала Ольга, сама толком не понимая, зачем ей так нужна его клятва.

– Ну хорошо… Клянусь, что обязательно свожу тебя на дачу, когда станет потеплее!

– А теперь поклянись, что…

– В чем еще?

– В том, что… любишь меня…

– Разве ты не чувствуешь этого?

– Опять скажешь, что требую клятв по пустякам?

– Нет, это не пустяки… Я действительно люблю тебя. Чем хочешь могу поклясться.

– А жизнью можешь?

– Могу… Я люблю тебя больше жизни… давно… Мне кажется, что как только тебя увидел, так и полюбил, хотя был еще на Анне женат… Помнишь, как мы в ваш дом переехали?

– Помню, – улыбнулась Ольга и удивилась тому, что действительно это помнила.

– Ты тогда с работы возвращалась, а мы мебель носили, помнишь?

– Да.

– Я, когда тебя увидел, еще споткнулся…

– Ага, и сервиз грохнул на землю!

– Точно… «Мадонна» назывался… Только две чашки целыми остались. Анька, помню, жутко ругалась! А мне хотелось думать, что к счастью!

– Не сочиняй, Вась! Не мог ты тогда так думать!

– Ну… может, и привираю чуток! – рассмеялся Фадеев и продолжил: – Но когда Анька вдруг другого себе нашла, так я даже рад был, честное слово! По Маришке, конечно, ужасно скучаю, а так… Словом, я счастлив, Оля… Даже если ты вдруг скажешь: «Все, Вася, свободен», ты у меня уже была… Я это помнить буду столько, сколько жить мне осталось…

Ольга приподнялась на локте и посмотрела в лицо Фадеева. Оно действительно дышало любовью.

– Поцелуй меня, Вася, – попросила она.

Второй раз просить его об этом было не надо.

К выходным Фадеева мороз как по заказу спал. Ольга сосредоточенно собиралась к нему на дачу. Перебрав свое нижнее белье, она поняла, что нужно срочно купить что-нибудь новенькое, нарядное, и поехала в магазин «Мадам» на Литейном проспекте, где как раз в нужном отделе работала ее школьная приятельница.

– А я тебе говорю, Ольга, что абсолютно все мужчины обожают стринги, – убеждала ее продавщица Вера. – И это невзирая на возраст и социальное положение!

– Вер! Ну куда мне стринги с моими-то формами? – сомневалась Ольга.

– Стринги хороши с любыми формами, потому что они их не подчеркивают, а открывают!

– Ну… а чего открывать-то в нашем-то возрасте?

– Оль! Твой мужчина ведь не сопляк какой-нибудь, верно? Он же понимает, что ты не можешь выглядеть, как несовершеннолетка!

– Думаю, понимает…

– Ну а сексуальные желания ведь не утрачены?

– Не утрачены…

– Так доставь ему удовольствие! Вот эти кремовые стринги и купи! Гляди, какое чудное кружево! А для комплекта – этот бюстгальтер! Посмотри, если лямочки отстегнуть, он все равно будет держаться. Вот клянусь, мой муж балдеет, когда без лямочек!

– И от стрингов балдеет? – на всякий случай решила уточнить Ольга.

– Естественно! Еще как! – уверила ее подруга Вера.

Ольга купила комплект с бежевыми стрингами и еще один, черный, с полупрозрачными кружевными трусиками в виде шортиков, и расцеловалась с Верой. На входе в соседний отдел парфюмерии, засмотревшись на нарядную витрину, она столкнулась с молодой парой. Девушка ойкнула и выронила сумочку. Ольга успела поднять ее раньше молодого человека и с извинениями протянула девушке. Лицо молодой красавицы показалось ей знакомым. Ольга еще раз всмотрелась в девушку, потом в лицо ее спутника. Парень явно был Ольге незнаком. А девушка… Эта была ТА САМАЯ девушка.

– Ой! Это вы! – воскликнула ТА САМАЯ девушка и потащила Ольгу за руку из отдела, усадила на низенькую скамеечку в холле магазина и обратилась к своему спутнику: – Паша! Покури пока у магазина!

– Танька! Ну сколько можно?! Мы же опоздаем! – возмутился молодой человек.

– Подождешь, не развалишься! – жестко сказала та, которую назвали Танькой, и добавила: – А будешь возникать, вообще никуда не пойду!

Девушка была такой модной и красивой, что парню ничего не оставалось, как достать из кармана сигареты, выйти из магазина и ждать на улице, сколько прикажут. Танька повернулась к Ольге, и ее лицо из торжествующего трансформировалось в виноватое. Красиво раздвинув в улыбке темно-бордовые губы, она сказала:

– Представляете, я погорячилась…

– Да ну?! – усмехнулась Ольга.

– Да… Из-за матери…

Ольга пожала плечами, не понимая, куда она клонит, и девушка вынуждена была пояснить:

– В общем, я не любовница Николаева…

– Да ну?! – опять сказала Ольга, хотя это выражение менее всего подходило к ситуации. Она уже ощутила в груди отвратительное дрожание от предчувствия чего-то очень нехорошего.

– Да, не любовница. Я его… в общем, дочь… Татьяна Сергеевна Николаева… Хотите, паспорт покажу? – И Татьяна Сергеевна расстегнула молнию на сумочке.

– Не надо, – сказала Ольга, зажав рукой трепещущее сердце.

Татьяна подняла на нее глаза, схватила ее за другую руку и заговорила, быстро и опять виновато:

– Ну, простите меня! Говорю же, из-за матери все! Она после развода сама не своя. Жизнь свою никак не устроит. После отца ей все какими-то недостойными кажутся. А он… папа… он нам позвонил… от вас… обещал приехать, а сам… В общем, он не приехал, а мне туфли позарез нужны были… Новый год встречать. Они… в смысле, туфли… самые обычные, а не такие, в которых… ну… вы понимаете… У меня платье красное, с серебристым кантом. Ну и… туфли к нему… красные… с серебряной отделкой. Я их у отца оставила, когда в ноябре приезжала к нему на день рождения. Нечаянно… На диване забыла… Ваш адрес определила, как и говорила, по компьютерной базе данных… И все вам наплела… от обиды, от злости… Простите!

– А что же сейчас? Злость вдруг прошла? – спросила Ольга, тщетно пытаясь унять сердечный трепет и общее внутренне дрожание, которое уже готово было перейти в нервные конвульсии.

– Ну… не то чтобы… В общем, мать… когда увидела туфли, подумала, что я с отцом тайно от нее встречалась… Орать начала… Пришлось во всем признаться. И она сказала… Сказала, что я это зря все учинила, потому что… она наконец нашла человека… вроде бы даже замуж собралась… Представляете?

– И что? – безразлично спросила Ольга.

– Ну и то! Отец совершенно свободен теперь… вот что… А вы… вы матери понравились…

– Матери? – вскинулась Ольга. – Так это все-таки была… мать… то есть действительно жена Сергея? Такая… в шапочке… круглой такой, голубой, как у Снегурочки?

– Да-да! Жена! – обрадовалась Татьяна. – Хотя, конечно, бывшая… А шапку мы с ней вместе покупали! Из норки! В общем, не– важно… – Девушка вздохнула и добавила: – А мама специально к вам пошла, поскольку отец так и не пришел, и… мобильник у него не отвечал… Понимаете, она, оказывается, хотела папе все сказать… ну… что он свободен… но его почему-то у вас не оказалось…

– Отчего же она мне всего этого не сказала? – крикнула чуть ли не на весь магазин Ольга. – Почему не сказала, что вы не… что вы дочь?!

– Ну… не знаю… Я ее, конечно, спрашивала, почему не сказала, так она на меня снова наорала… мол, суюсь, куда не просят… Может, все-таки приревновала к вам… Понимаете, она его очень любила… А развелись они глупо как-то… Я толком так и не поняла, из-за чего. Мама, может быть, и сейчас еще любит отца, хотя кого-то там и нашла, понимаете? Она сказала, что вы очень красивая… Наверно, не смогла вам, красивой, сказать, что отпускает мужа…

Ольга уже не слушала. Она вырвалась на улицу из магазина и жадно втянула в легкие холодный зимний воздух. Что же это такое?! Как же так можно играть человеческими отношениями? Да что там… отношениями… Судьбами! Ну… девчонку понять можно: молодая, жестокая в своей молодости и красоте, которые ей пока кажутся вечными! А жена-то Сергея какова! Почему же ничего не сказала, не объяснила?! Почему?! Неужели и впрямь все еще его любит?! А почему же его не любить, если Ольга сразу… как только… Какой ужас!!! Она же сама вытолкала его! Сама прогнала! Ничего не спросила! Может быть, он так задержался, потому что с ним что-то серьезное случилось… мало ли что может произойти в огромном мегаполисе… А он еще и подарки принес! Медвежонка в желтом шарфике, именную свечу… Неужели Валька все это выбросила? Конечно, выбросила… Ольга же очень настойчиво ее об этом просила…

– Валь! Ты все выбросила? – крикнула она, ворвавшись в квартиру Валентины в расстегнутом пальто и в сбившейся набекрень вязаной шапочке.

– Ты про что? – спросила Валька, откусывая от бутерброда с сырокопченой колбасой.

– Ну… тот пакет, что у моей двери стоял? С Дедом Морозом?

– Пакет-то? – зачем-то переспросила Валька и снова откусила от бутерброда, хотя рот и так был забит колбасой.

– Пакет! Валька, не делай вид, будто не понимаешь, о чем я тебе говорю!

– Я вообще-то понимаю, но ты все-таки скажи, зачем теперь тебе этот пакет понадобился!

– Это мой пакет! Мо-ой! И я не обязана отчитываться перед тобой в том, что собираюсь с ним делать! – во всю силу своих легких гаркнула Ольга.

– Ты же его хотела выбросить! – не сдавалась Валентина.

– Так ты-то выбросила или нет?! – Ольга уже начала терять терпение.

– Ну… не выбросила, но теперь он тебе совершенно ни к чему! – строго произнесла соседка, положила недоеденный бутерброд на столик в прихожей и независимо скрестила руки на своей пышной груди, обтянутой донельзя открытой белой летней футболкой.

– Валька! Чего ты лезешь не в свое дело! – возмутилась Ольга.

– Ты – моя подруга, а потому дело – мое!

– Валька!

– Ну что, Валька да Валька! На кой черт тебе этот пакет, если ты теперь с Васей?!

– Валька!! – еще раз гаркнула Ольга.

– Нет, ты мне все-таки объясни, что стряслось! Вчера еще на дачу к Фадееву собиралась… Сама ведь рассказывала, как навязалась! Вроде бы новые трусы поехала покупать! А теперь что? Счастливый Васька пошел за продуктами, а ей вдруг пакет какой-то понадобился! Хочешь, я тебе другой дам? Тоже большой! Прочный! Два могу дать…

– Валь, кончай дурака валять, обстоятельства изменились, понимаешь? – взмолилась Ольга.

– Так! Или ты мне все как на духу, или черта лысого получишь от меня пакет!

Ольга вздохнула, сняла пальто, под которым уже порядком вспотела, и рассказала Валентине о встрече с Татьяной Николаевой.

– И что теперь? – огорчилась Валька. – Василий, значит, опять побоку, да?

– Теперь, Валя… Василий Фадеев снова абсолютно свободен, и ты… можешь начать на него новую атаку…

– Дура!!! Какая же ты дура!!! – закричала вдруг Валентина, и по ее лицу покатились злые слезы. – Да если бы меня кто так любил, как тебя Васька, да я бы всяких там пришлых… с пакетами… гнала бы поганой метлой в три шеи!!!

– Валя! Отдай пакет, прошу тебя! Мне кажется, что в нем что-то важное… – отчаянно прижав руки к груди, попросила Ольга.

– Важное? Да… Там важное… – согласилась Валентина. – Только имей в виду, мы с Андреем все пирожные оттуда съели! Шампанское тоже выпили! Не пропадать же добру. Продукты… они вообще-то очень быстро портятся…

– Наплевать на продукты! Ты же все понимаешь, Валька… Что там еще было?

Валентина окинула Ольгу тяжелым взглядом, покрутила пальцем у виска и достала из шкафа изрядно похудевший пакет. Ольга сразу забралась в него чуть ли не с головой, потом взяла себя в руки, выдохнула и стала доставать содержимое по очереди. Первым под руку попался тот самый улыбающийся медвежонок в желтом шарфике, потом голубая свеча с витиеватой надписью сбоку «Ольге!». Следующей была пустая круглая металлическая коробка от печенья, затем набор плавающих свечей в виде белых кувшинок. Последней Ольга достала маленькую красную бархатную коробочку с куполообразным верхом. Сердце бешено забилось. В таких коробочках обычно продают ювелирные украшения. Неужели Сергей купил ей… Нет, этого не может быть… Этого не должно быть, потому что тогда хоть умирай… Вот она сейчас откроет этот футлярчик, а там какие-нибудь серебряные сережки или кулон на цепочку… так… ни к чему не обязывающий подарок к Новому году… Ольга сглотнула образовавшийся в горле вязкий ком и открыла коробочку за смешной тоненький язычок. В подложку из жатого черного шелка были вставлены два золотых кольца: одно побольше, другое поменьше. Они трогательно прижимались друг к дружке боками и искрились алмазной насечкой.

Ольга подняла на Валентину совершенно сумасшедшие глаза.

– В-валя… как же так… Ты это видела и… молчала… – еле выдавила она.

– А что бы ты сделала, если бы это сразу увидела?! Твой Николаев-то уже того… тю-тю… – отозвалась Валька. – Не побежала бы ты за ним в новогоднюю ночь куда глаза глядят, верно же?

Ольга поднялась с кресла, на котором сидела, близко-близко подошла к приятельнице и зашипела ей в лицо:

– Говори, Валентина, ты сразу же посмотрела, что в пакете?

– Ну… не то чтобы… – замялась та.

– Валя! Прошу тебя, говори правду! Для меня это очень важно, понимаешь?

– Ну хорошо! – Валька оттолкнула от себя Ольгу и уселась в кресло, с которого та только что встала. – Да, я сразу посмотрела, нет ли в пакете чего-нибудь серьезного…

– И что?!

– И увидела эти кольца… с позволения сказать… обручальные…

– Так почему же не сказала?!

– Как зачем?! Повторяю для неразумной: куда бы ты кинулась в новогоднюю ночь?! На Скобелевский проспект, про который он спрашивал? Ты хоть знаешь, где он находится?

Ольга отрицательно покачала головой.

– То-то и оно! Да если бы и знала, пользы от этого знания никакой! – продолжила Валентина. – Я, милая моя, подумала, что, если намерения у этого человека серьезные, он еще раз придет! Подумаешь, выставили?! Для настоящей любви это не повод, чтобы гордо удалиться, понятно? Да если человек любит, у него вообще всякая гордость отсутствует! Да этому Николаеву ночевать надо было под твоей дверью, если уж замуж решился позвать! Скажешь, неправду говорю?

– Не знаю, Валя, – как-то сразу обмякла Ольга. – Он уже однажды добивался меня всеми способами… Помнишь, рассказывала… Я же его тогда возненавидела именно за назойливость, приставучесть…

– То, Оля, было детство, а потому и сравнивать с этим не стоит.

– У него, может быть, такая рана после всего этого осталась…

– Брось, Ольга, драматизировать! Никуда он не делся бы, если бы действительно любил! Вот возьмем Васю…

– Валька! – вскинулась Ольга. – Как ты могла после этих колец ко мне приглашать Фадеева?! Специально, да?

– Ничего не специально… Я действительно хотела, чтобы хоть кто-нибудь нам шампанское открыл, да и мужское общество для такого праздника никак не помешало бы!

– А зачем вы нас с Васей наедине оставили, зачем? Чтобы я спьяну ему поддалась, да?!

– Вот дура ты, Ольга, честное слово! Который раз приходится тебе это говорить! И еще эгоистка! Только о себе и думаешь! У тебя Вася, а у меня… Андрей был… Мы не вас оставили, как тебе показалось, а сами уединились… Не при вас же…

Ольга вздохнула.

– Ты права, – согласилась она. – Я дура… Васе голову заморочила… Тебе который день морочу… Трусов действительно зачем-то накупила… Стрингами называются… одни тесемочки – и больше ничего…

– Ольга! Да неужели ты жалеешь?! Васька… он же от счастья светится весь! Да он тебе такие кольца купит, не чета этим! – И Валентина презрительно кивнула на зажатый в руках подруги красный футляр. – И трусы твои не пропадут!

Ольга решила больше не обсуждать то, что обсуждать не хотелось, и спросила:

– Ну а как у тебя дела с Андреем? Решила жить с проблемами?

– А у кого их нет, проблем-то? – грустно рассмеялась Валентина. – У тебя вот – полон рот. А у меня с Андреем… хорошо… Встречаемся. Сегодня у нас какое число?

– Третье.

– Третье… Значит, еще целых пять дней… или там вечеров… и целых четыре ночи мои. Восьмого его жена приезжает.

– Валька! Неужели влюбилась?

– Не знаю, Оль. Я стараюсь изо всех сил не влюбиться. Нельзя ведь. Женат. Если влюбишься, так после восьмого можно нечаянно и из окна выпасть… или там… под машину… Я не влюблюсь, Ольга, вот увидишь!

– Ты уж постарайся, Валечка! – Ольга подсела к подруге на подлокотник кресла и обняла ее за плечи.

– Оль! А вдруг он в меня влюбится, а? – жалобно спросила Валька. – Так ведь тоже бывает. Люди женятся, разводятся, снова женятся. А я была бы хорошей женой, ты же знаешь… Я же не виновата, что мне так не повезло. Я для своего Витьки всё… буквально в лепешку… а он на водку променял… А Андрей не пьет… ну, вернее, как мы с тобой… в праздники, в хорошей компании… И еще, знаешь, называет меня… – Валентина счастливо рассмеялась, – сдобной булочкой… пончиком… Вот ведь не всем мужчинам тонкие женщины нравятся, правда же?!

– Правда, Валь, – согласилась Ольга и уже совсем другим, деловым тоном спросила: – Слушай, а где у тебя этот справочник «Весь Петербург»?

– Все там же… А тебе зачем? – встревожилась Валентина.

Ольга, не отвечая, уже листала справочник, который вытащила с нижней полки журнального столика. Потом придвинула к себе телефонный аппарат, набрала номер и закричала в трубку:

– Алло! Это Ладожский вокзал? Да? Скажите, пожалуйста, как часто отправляются поезда на Петрозаводск? Что? На Мурманск надо ехать? А-а-а… только на Мурманск остались… Хорошо, поеду на Мурманск… А когда поезд отходит? Так поздно?! А билеты есть? Да-да… на сегодня… Ага… плацкарта… У туалета… верхнее боковое… И все?.. Да, конечно, я понимаю… праздники… да… все ездят туда-сюда… Значит, только у туалета? Конечно, посмотрите еще! Я подожду, подожду… Нет, знаете, это мне не осилить… это очень дорого… Мне, пожалуй, подойдет боковое… у туалета… Вы можете оставить? Не более чем на час? Знаете… сейчас бывают такие пробки… Так до метро тоже надо доехать… Давайте договоримся, что я буду у вас не позже чем через два часа… Дьякова моя фамилия. Ольга Кирилловна Дьякова. Нет, паспорта у меня сейчас под рукой нет… Вот спасибо! Я обязательно у вас буду через два часа, а может быть, и раньше…

– Ольга! Что ты удумала, идиотка! – рассердилась Валентина.

– Валь! Я прошу тебя: не говори больше ничего! А то я тоже могу завестись на предмет того, что непорядочно отбивать мужей у законных жен, тем более когда у них еще и несовершеннолетние дети имеются!

– А Вася?! Что Васе-то сказать?

– Ничего. Я сейчас все сама…

Пока Ольга, собираясь в дорогу, раздумывала, что лучше сказать Фадееву, он явился сам.

– Оль! Ну все! Машину заправил, продуктов купил! Все, как ты просила. В общем, можно ехать! – отрапортовал он и потянулся к ней с поцелуями.

Ольга осторожно отстранилась.

– Что? – сразу испугался Вася. – Что-то случилось, пока я…

– Случилось… да…

– И ч-что именно?

– В общем, мы никуда не поедем, потому что…

Ольга замолчала. Оказалось, что дать человеку отставку не менее сложно, чем признаться в любви.

– То есть… ты хочешь сказать: «Свободен, Вася», – догадался Фадеев, и от его румяных щек сразу отхлынула краска.

– Вася… ты прости… я мерзавка… я…

– Вот только не надо самобичеваний! – остановил ее Фадеев. – Я и так знал, что все… между нами ненадолго… хотя, конечно, не думал, что уж так скоро все закончится… На дачный уик-энд все же рассчитывал… Ну что ж… Спасибо и на том, чем одарила…

Вася повернулся к Ольге вмиг сгорбившейся спиной и вышел на лестницу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Замок тихонечко щелкнул. Ольге захотелось взреветь как-нибудь особенно мерзко и громко. Она бросилась на диван, утопила голову в подушке и, глуша себя мягким ее боком, по-звериному заревела на одной ноте:

– А-а-а-а… а-а-а-а… а-а-а-а…

Она ревела бы еще долго, пытаясь таким образом освободиться от вины перед Васей, но билет до Петрозаводска на Мурманском поезде на место у туалета будет ждать ее только два часа. Ольга поднялась с дивана, вытащила из секретера паспорт, деньги и, даже не поправив размазавшейся косметики, поехала на Ладожский вокзал. В автобусе она достала из кармана красную бархатную коробочку и осторожно вынула из нее золотое кольцо меньшего размера. Она полюбовалась, как сверкают грани насечки, и надела его себе на безымянный палец правой руки. Сергей хотел предложить ей свою руку и сердце. Она принимает его предложение. Она уже отдала ему свою руку. Пусть в знак этого сверкает на пальце его кольцо. А собственное сердце она ему предложит, когда посмотрит в глаза. Она скажет, что… Что же она скажет? Да все же просто! Она попросит простить ее, расскажет про Татьяну, про ее жуткие туфли… Они с Сергеем вместе посмеются, а потом… потом она, Ольга, скажет, что почти… полюбила его… Да, полюбила… без «почти»… А Вася… он от отчаянья… Ольга не порочная женщина, которая с любым… Ей надо было заглушить боль…

На нервной почве Ольга совершенно не могла спать на своей верхней полке у туалета. Надо сказать, что плацкартный вагон чуть ли не в полном составе тоже не спал и продолжал праздновать наступивший Новый год и уже приближающееся Рождество. Пассажиры пили, пели, хохотали, матерились и без конца сновали в туалет и обратно. Кого-то там рвало, и с ним бранилась проводница, потом гремела какими-то своими прибамбасами для уборки и снова зычно ругалась на весь вагон. Затем приходила транспортная милиция, забирала с собой особенно буйных и материла остальных. С регулярностью часового механизма через каждые сорок минут плакал грудной ребенок, а бабка с нижней полки, расположенной под Ольгиной, крестилась и тихонько приговаривала: «Свят, свят, свят!», когда по их лежбищам смачно хряпала вагонная дверь.

По причине ночного времени чаю пассажирам не предлагали, а есть бдеющей на полке Ольге очень хотелось. Она выходила на перроны в Лодейном Поле и еще в каком-то городке, названия которого ей так и не довелось увидеть ни на одном из вокзальных зданий, но все киоски были закрыты. Она купила у разносчика из ресторана, проходившего по вагонам, пол-литровую бутылку минералки и маленькую квадратную пачечку вафель. Сжевав все четыре вафельки за один присест, она запила их водой, посетила отмытый грозной проводницей туалет и, бросив последний взгляд в окно на плывущие мимо заснежено-замороженные ели, снова забралась на свою верхнюю полку.

В Петрозаводск поезд пришел в восьмом часу утра, но Ольга посчитала, что это даже хорошо. С утра Николаев наверняка будет дома. Он должен ей обрадоваться! Он очень ей обрадуется! И у них будут самые счастливые день и ночь в жизни. Она наденет ему на палец второе кольцо из его коробочки, и они станут мужем и женой перед богом. Собственно, они и так уже… Бог… он тоже простит Ольге Васю… Куда ему деваться… богу-то… Работа у него такая – прощать…

Дверь Ольге открыл заспанный, но все равно очень красивый черноглазый мужчина.

– Вам кого? – удивленно спросил он, глядя на Ольгу с легкой улыбкой.

– Мне… я, наверно, ошиблась… Мне вообще-то нужен Сергей Николаев… Александрович…

– Александрович… – повторил мужчина.

– Ну да… Сергей Александрович Николаев… Но я поняла, что ошиблась… извините…

– Подождите, – остановил ее мужчина. – А вы кем будете Сергею?

– Я… я… – Ольга пожала плечами, не соображая, кем же ей представиться. – В общем, знакомая… Понимаете, у меня вот тут его письмо… Он писал мне… вот, посмотрите: обратный адрес… ваша улица… и квартира… Он что, здесь не живет?

Мужчина взял у Ольги конверт, внимательно осмотрел его и спросил:

– То есть вы – вот эта самая Ольга Кирилловна Дьякова и есть?

– Ну да… Я Ольга Дьякова и есть, – кивнула Ольга.

– И вы приехали к Сереге из Санкт-Петербурга! Правильно я понимаю?

– Правильно.

– Так он же вроде бы к вам и уехал! Разве нет?

– Ну вообще-то да, ко мне… Только мы… ну, словом, произошло некоторое недоразумение, и он уехал обратно. Понимаете, он подумал, что я… а я совсем другое подумала… То есть… вы, может быть, скажете, где я могу его найти?

– Ну-ка, заходите! – Мужчина посторонился и сделал рукой приглашающий жест.

Чуть поколебавшись, Ольга прошла в квартиру.

– Кто там? – услышала она недовольный женский голос из комнаты.

– Не волнуйся, Маша! Это по Серегину душу! Женщина из Питера приехала. Ну… которой он пишет…

Маша пробурчала что-то невнятное, а мужчина провел Ольгу в маленькую чистую кухоньку.

– Это жена гневается, – пояснил мужчина. – Проснуться, понимаете ли, пришлось! А не хотелось!

– Вы извините, – промямлила Ольга, усевшись на краешек кухонной табуретки. – Я сейчас уйду! Вы только скажите, где Сергей.

– Нет здесь никакого Сергея! – раздраженно сказала высокая миловидная блондинка, которая вошла в кухню, запахивая на груди длинный синий халат. – Вот я так и знала, что этим кончится! Придумал твой Серега на наш адрес писать! Разбирайся теперь! Не зря я была против!

– Что значит – на ваш адрес? – удивилась Ольга и спрятала руку с обручальным кольцом в карман куртки.

– Дело в том, что Серега после развода с женой живет в общаге. Там такой кошмар… В общем, письма в два счета потеряться могут, вот он и попросил, чтобы… ну его корреспонденция шла на наш адрес, – пояснил черноглазый мужчина. – Чего ж не разрешить? Жалко, что ли?

– Доразрешался, – саркастически заметила блондинистая Маша. – Теперь еще и его женщины будут у нас останавливаться!

– Маша! – укоризненно бросил жене мужчина.

– Ну что Маша! Что Маша! В общем, так, Марат! Мне надоели ваши с Серегой дурацкие дела!

– Марат? – удивилась Ольга и привстала с табуретки. – Ну конечно… Марат! Да ты ведь и изменился-то мало! Мара-а-ат…

– Эт-то еще что?! – Маша отлепилась от дверного косяка и уставилась на мужа.

Ольга, не обращая никакого внимания на Машин вопль, во все глаза рассматривала Марата. Да, без всякого сомнения, это был тот самый Марат! Марат Артеменко – из пионерлагеря «Звездочка». Он действительно не очень изменился: такой же худощавый, смуглый, черноволосый и черноглазый. Он был красивым мальчиком. Стал очень красивым мужчиной.

– Марат Артеменко? – на всякий случай спросила Ольга.

– Да-а… Артеменко… – проговорил Марат, пытаясь понять, откуда эта женщина его знает.

– Не поверишь, – усмехнулась она, без всякого разрешения переходя на «ты», – но я Дьякова по мужу… бывшему… А вообще-то я Морозова. Помнишь Ольгу Морозову из пионерского лагеря «Звездочка», что на Финском заливе?

– Не может быть… – выдохнул Марат и за плечи развернул ее к свету. – Оля? Ты ли это?! Ну конечно же, ты! Ольга-а-а… – И он неожиданно заключил ее в объятия. – Надо же! Как же я любил тебя тогда! Как любил! Ты не представляешь! Хотел с горя с крыши нашего дома спрыгнуть! Но… струсил, Ольга! Понимаешь, струсил!!! Решил еще немного пожить!

– Да что здесь происходит-то?! – рявкнула Маша. – Объясните наконец!

Марат развернул Ольгу к своей жене:

– Маш! Это та самая Оля Морозова! Помнишь, мы с Серегой тебе в два горла о ней взахлеб рассказывали? Мы оба были в нее влюблены и именно из-за нее чуть не поубивали друг друга!

– Очень приятно, – без всякого энтузиазма в голосе проговорила Маша.

– Маш! Да это ж в детстве было! Чего ты?! – рассмеялся Марат и легонько пихнул супругу плечом.

– Не понимаю… – сказала Ольга. – Вы с Николаевым… и вдруг вместе?

– Мы, Оленька, с ним всю жизнь вместе! – ответил Марат и принялся снимать с нее куртку. – Ты просто забыла, но мы же с ним, когда жили в Выборге, в одном классе учились, друзьями в лагерь приехали, а из-за тебя… Э! Да что там говорить! Любо-дорого вспомнить! Маша! Ну не дуйся! Давай-ка на стол сообрази! Оля с дороги… Выпьем чего-нибудь, а Маш?!

Маша с постным лицом повернулась к холодильнику, а Ольга начала отказываться:

– Нет-нет! Ничего такого не надо. Я в поезде ела… Я не хочу! Вы скажите мне адрес общежития, и я уйду.

Маша, шлепнув об стол нарезкой какого-то мяса, сказала:

– В этой общаге приличным чужим людям лучше не появляться, понимаете?

– Нет… – растерялась Ольга. – Как же там тогда живут?

– Живу-у-ут… которые свои… Им деваться некуда, а гостям без сопровождающих туда лучше и не соваться.

– Точно, Оль! – согласился с женой Марат. – Мы сейчас перекусим, ты чуток отдохнешь с дороги, и я тебя отведу к Сереге!

– А на работу тебе разве не надо?

– Да у нас рождественские каникулы до восьмого января! Хочешь не хочешь, а будешь праздновать! Ну Серега и темнила! Не мог сказать, что тебя нашел! И как это у него получилось?

– Случайно. Я и узнала-то его только по наколке… – сказала Ольга и осеклась. Стоило ли говорить, что Николаеву приходилось при ней снимать рубашку?

– Помню-помню! Серега тогда чуть не помер, честное слово! Какая-то инфекция попала. Он тогда даже в школу пришел не первого сентября, а чуть ли не через месяц! Ну! Оль! Рассказывай, как ты? Что ты?

– Да нечем мне похвастать, Марат, – покачала головой Ольга. – По профессии я обыкновенный инженер, денег не накопила, с мужем развелась, а теперь вот и Сергея опять потеряла… по глупости…

– Да Серегу мы найдем, не волнуйся! Давай-ка мой руки! Мань! Дай чистое полотенце!

Когда наконец все уселись за стол, заставленный, очевидно, остатками новогодней трапезы, Марат принялся рассказывать о себе и Николаеве:

– Я когда в тот раз из лагеря вернулся, сразу в несколько секций записался, чтобы, значит, накачаться и врезать Сереге по первое число. Особенно большие надежды возлагал на греко-римскую борьбу. Нахватался приемчиков и жду, когда Николаев в школу вернется. Ну… сначала демонстрировать приемы было как-то не по-мужски: у него рука больная и все такое… а потом, представляешь, я специально его вызвал на пустырь за домами… там у нас все разборки происходили… Так вот никак мы не могли друг друга одолеть: ни Серега меня, ни я Серегу. У меня приемы, а у него дикое упрямство… Да ты знаешь! В общем, на почве этой кошмарной драки мы и помирились, тем более что девочку делить уже не приходилось. Ты нас обоих с носом оставила.

Марат обнял свою Машу, поцеловал в щеку и продолжил:

– Мы с Серегой и в институт один поступали, и провалились оба. В армии служили в одной части. Под Мурманском. А здесь, в Петрозаводске, я вот… с Маняшкой познакомился. – Он опять поцеловал жену, и хмурая Маша соизволила наконец улыбнуться. – Из-за нее и в Выборг обратно не поехал. А Серега остался за компанию. Потом тоже женился. На Машиной подруге, между прочим.

– Да, у нас тут так все переплелось, – вступила в разговор Маша. – Когда Николаев с женой развелся, квартиру, трехкомнатную, ей с дочками оставил. А Ирка, не будь дурой, тут же ее вместе со своей однокомнатной, что от родителей осталась, на Питерскую поменяла. А теперь наш сын, Павлик, тоже в Петербурге. Поступил в один институт с дочкой Николаевых, Таней. Пожениться собираются… Заявление уже подали. Свадьба в конце февраля. Дураки! Совсем молодые – а туда же! Жениться приспичило!

– Да-а-а… дожили, – улыбнулся Марат. – Дети уже женятся…

– Так я вашего сына с Татьяной Николаевой видела? – сказала Ольга. – Теперь-то я понимаю, что он здорово похож на Марата!

– Да, восточную черноту ничем не перешибешь! – рассмеялась Маша. – Папин сыночек!

Ольге очень хотелось спросить, почему Николаев с женой развелся, но Маша решила рассказать об этом сама:

– А Ирка однажды прокололась. Изменила Сереге. И главное, не влюбилась вовсе. Так… по дурости. С сотрудником после какого-то банкета. А Николаев не простил. Она уж и так, и эдак перед ним стелилась, но он – кремень. Как отрезал. Мне кажется, Ирка и в Питер сбежала от тоски, чтобы Сережку не видеть.

– Давно? – спросила Ольга.

– Съехала-то?

– Нет. Развелись давно?

– Давно. Года три…

– Да ты не думай, Оль, он не ходок по женщинам, – сказал Марат. – Если честно, то за эти три года, что в разводе, он так ни с кем и не сошелся…

– Точно, – подтвердила Маша. – Многие, между прочим, были бы не против, но он все отказывался… Я сама пыталась его познакомить с парой своих одиноких приятельниц, так он, чудак, просто сбегал!

– Я, знаешь, думаю, что он и переписываться начал, чтобы сначала человека узнать получше, а потом уж… – добавил Марат.

– Написать-то что угодно можно. Мне кажется, что тут еще проще вляпаться, – усмехнулась Ольга.

– Но ведь… и сама писала…

– Писала. От неустроенности все… С тоски…

– Вот уж никогда бы не подумал, что Оля Морозова… – начал Марат и смутился. – Впрочем, прости… прости… Здорово, что вы с Серегой друг друга нашли! Потрясающе просто!

Ольга вяло жевала предложенное угощение, потому что ей очень хотелось немедленно бежать в ту страшную общагу, где жил Сергей, но Марат с Машей уговорили ее немножко поспать с дороги. Они сказали, что и сами с удовольствием вздремнули бы еще пару часиков, потому что накануне возвратились из гостей только под утро. Ольга не смогла отказать людям, чей покой она нарушила.

Закутавшись в одеяло, она размышляла о том, как все удивительно сложилось в ее жизни. Думала ли она, что когда-нибудь еще увидит Марата и будет спать в постели, приготовленной руками его жены? Как же Артеменко хорош собой! Красивые дети не всегда вырастают в красивых взрослых. Марат остался красавцем. Он прямо как падишах из восточной сказки. Визирь из «Тысячи и одной ночи». А она, Ольга, может только восхищаться его красотой. Она совершенно не завидует Маше. Ей не нужен Марат. Скоро она увидит Сергея, и все… А, собственно, что «все»? Лучше об этом не раздумывать! Лучше спать, раз уж предложили…

Ольга закрыла глаза. Ей казалось, что постель покачивается в такт поезду дальнего следования. Как хорошо, что они сразу не пошли к Сергею. Сейчас она выспится, примет душ, и только тогда…

Общежитие, где проживал Николаев, действительно производило гнетущее впечатление. Здание было трехэтажным, построено лет пятьдесят назад. Толстый слой штукатурки грязно-желтого цвета во многих местах отвалился, и коричнево-красный промороженный кирпич торчал из этих «ран», как гниющее мясо.

– Мне казалось, что таких трущоб уже не осталось, – сказала Ольга, когда они с Маратом поднимались на второй этаж по грязной лестнице с разбитыми ступенями и полным отсутствием перил.

– Да понимаешь, это здание уже давно назначено под снос. У него даже адреса уже нет, поэтому Серегина корреспонденция к нам и приходит. Но люди отказываются отсюда выезжать, потому что некуда. Попробуй сейчас купить квартиру! По поводу этого жуткого домика писали все наши газеты, местное телевидение сюжеты снимало, радио передачу делало, а все без толку. Как-то во время избирательной кампании один депутат вроде бы чего-то добился, даже фундамент под новый дом заложили, чтобы этот бомжатник расселить, а потом один бизнесгад землю перекупил и построил там торговый комплекс с игорными заведениями. Вот и все дела! Беспредел, в общем!

Из длинного коридора, куда Марат с Ольгой попали с лестницы, несло запахом еды и дешевой прачечной.

– Тут сейчас кое-какие комнаты объединили, чтобы как бы квартирки получились, а то была типичная общага барачного типа. Но «удобств» – все равно по два санузла и душевая на этаж. А кухня вообще одна. Безобразие…

Жилище Николаева находилась в самом конце коридора, у душевой, из-под двери которой тек ручеек горячей мутной воды. В углу возле давно не мытого окна уже скопилась самого мерзостного вида лужа. Ольга, брезгливо поддернув брюки, переступила ручеек и почувствовала, как у нее сводит скулы от жалости к людям, вынужденным здесь жить, и особенно к Сергею. Как она могла выставить его за дверь, ни о чем не расспросив! Как могла отпустить его сюда, в это кошмарное место, пропахшее скисшими щами и плохо постиранным бельем!

Марат нажал кнопку звонка у двери. Ольга напряглась. Что скажет Сергей, когда ее увидит? Удивится? Обрадуется? Должен обрадоваться… Он обязательно обрадуется, иначе ей не стоило сюда ехать… Они сегодня же уедут с ним в Петербург, к Ольге! Он забудет и думать об этой общаге!

На звонок никто не открывал.

– Странно, – сказал Марат. – Николаеву больше негде тусоваться. Разве что еще не вернулся из Питера…

– А у него там, кроме квартиры бывшей жены, есть где остановиться? – спросила Ольга. – Он какой-то адрес называл… Кажется, Скобелевский проспект… И еще кому-то какие-то документы привез…

– Я, конечно, всех его дел доподлинно не знаю, но он никогда не рассказывал о знакомых в Петербурге. У Ирины, на Скобелевском, он ни за что останавливаться не стал бы, это точно. Документы повез вообще чужие. Его один наш знакомый просил передать. Так что… должен бы вернуться, если уж вы как-то не договорились. Может, разоспался…

Артеменко еще раз нажал кнопку звонка и на этот раз удерживал ее долго. За дверью послышались какие-то звуки. Ольга жалко улыбнулась Марату. Ей вдруг стало страшно. А что, если Николаев выставит ее за дверь так же, как это сделала она? Ольга задержала дыхание, как перед прыжком в холодную воду, и оказалась лицом к лицу с отвратительно помятым, небритым мужиком, на котором были одни только жеваные трусы блекло-голубого цвета в черную точечку.

– Колян?! – удивился Марат. – А ты что здесь делаешь? Где Серега?

– С-серега? – переспросил Колян, и в лицо Ольги ударило волной гадкого сивушного перегара. – Уехал Серега. Будто не знаешь?

– Так что, не вернулся еще?

– Не-а… Он же в отпуску до десятого…

– Он-то «в отпуску», а ты, козел, что делаешь в его комнате?

– Так эта… пожить пока… Чё ему, жалко, чё ли?

– Неужели он тебе, скоту, ключ оставлял? – удивился Марат.

– Не-а… – покачал головой «скот».

– Так как же ты тут оказался?

– Чё… не открыть… чё ли… Как чихнуть… Замки менять… эта… нада…

– А ну, вали отсюда! – гаркнул Марат, вытащил слабо сопротивляющегося Коляна в коридор и прошел в комнату. Ольга осторожно двинула за ним. В непропорционально вытянутой в длину комнате на застеленном несвежим бельем диване, запрокинув голову, спала немолодая тетка такого же потасканного вида, как Колян, с реденьким пегим перманентом на голове.

– Зинка! – еще мощнее гаркнул Марат. – А ну, вставай!

Та, которую назвали Зинкой, сначала привела голову в нормальное положение, потом разлепила один глаз, который с большим интересом уставился на Марата.

– Вставай, говорю! – повторил он.

Зинка раскрыла второй глаз, улыбнулась щербатым ртом и сказала мужским басом:

– О! Маратик! А ты чё тут делаешь?!

– Это тебе тут с твоим козлом делать нечего! А ну быстро одевайся! Две минуты тебе даю на сборы!

Артеменко взял ошалевшую Ольгу за плечи и потащил к окну, где они пережидали, пока подруга Коляна как-нибудь прикроется.

– Все! – рявкнул Марат минут через пять. – Время твое, Зинаида, вышло!

Они с Ольгой повернулись. На Зинаиде были надеты только пожелтевший от долгой носки бюстгальтер и черные толстые колготки.

– Вот теперь совсем другое дело! – усмехнулся Марат, собрал валяющиеся на полу шмотки, сунул их в руки женщине и вытолкал ее за дверь. Потом содрал с дивана белье, выбросил в коридор вслед за Зиной и прокричал: – И чтобы постирала все до белизны первого снега! А здесь чтобы и духу вашего не было до приезда Сереги! Иначе выкину с вахты! Ты меня знаешь!

После выдворения затрапезных любовников Марат открыл форточку и принялся собирать в пакет пустые бутылки и остатки праздничной трапезы Коляна и Зинаиды. Ольга озиралась по сторонам. Комната была ухоженной: со свежими обоями и чистыми занавесками на окне. На книжной полке над письменным столом стояла рамочка с фотографиями двух забавных девчушек с торчащими в стороны хвостиками. Старшая была, конечно, уже известная Ольге Татьяна. Младшая удивительно напоминала Сергея серьезным строгим взглядом и упрямым подбородком.

– Как зовут вторую девочку? – спросила Марата Ольга.

Артеменко посмотрел ей в глаза и ответил:

– Олей.

Ольга вздрогнула и чуть не выронила фотографию.

– Это… не то, что ты подумала, – виновато сказал Марат. – Дочку Ирина так назвала. В честь своей матери. Она у нее рано умерла.

Ольга кивнула, поставила фотографию на место и стыдливо спрятала глаза от Марата. Ишь, возомнила о себе! Было бы странно, если бы Николаев всю жизнь помнил свою детскую любовь.

– Значит, так! – провозгласил Артеменко, закончив уборку. – Николаев почему-то остался в Питере… Слушай! – Он вдруг с удивлением уставился на Ольгу. – А чего ты сюда ехала, вместо того, чтобы позвонить ему на мобильник?! Надо же! Только сейчас в голову пришло! Хотя… я был уверен, что он дома… Хотелось тебя доставить к нему, так сказать, сюрпризом…

– Я не знаю его номера, – пожала плечами Ольга и опять улыбнулась самым жалким образом. Она вспомнила «сюрприз», которым к ней заявился сам Николаев.

– Не поймешь вас, – бросил ей Марат, вытащил из кармана трубку и спросил: – Ну что, звоним?

Ольга кивнула, а внутри у нее все сжалось и противно завибрировало. Если у Николаева телефон работает, то прямо сейчас все станет ясно… Лучше бы он не работал… Вот бы не было связи… Ольга и сама толком не знала, почему все в ней противится тому, чтобы Сергей отозвался. Видимо, ей хотелось добираться до него как можно дольше. В дороге не надо искать слов для оправдания и вообще ничего не надо. Можно только сладко мечтать о том, как все будет хорошо при встрече.

Но Николаев отозвался.

– Серега! – крикнул в трубку Марат. – Да! Я! Мы тут тебя потеряли! У кого? У знакомых?.. Ладно! Конечно, потом поговорим! Когда назад?.. Пока на девятое билет… Что значит «пока»? Ясно… Потом так потом! Представляешь, Колян с Зинкой в твоих апартаментах расположились! С выпивкой! Разлеглись тут… Ага! Сволота!.. Пришлось турнуть… В общем, я чего звоню-то… Тут, понимаешь, такое дело… Ольга у нас… Та самая… Морозова… Поговоришь?.. Конечно, не жалко…

Марат протянул трубку Ольге. Она взяла ее дрожащими пальцами и с трудом произнесла:

– Алло?

– Оля! Что ты выдумала? – прокричал Сергей, будто она его плохо слышала. – Немедленно возвращайся назад! Поговорим в Питере! Хорошо?

– Хорошо, – ответила она слабым голосом.

– Как возьмешь билет, перезвони. Я тебя встречу, и мы все решим, ладно?

– Ладно.

– Ну, до встречи. Дай, пожалуйста, трубку Марату.

Ольга протянула телефон Артеменко.

– Хорошо, – сказал Марат. – Конечно, поможем. О чем разговор! Ну, бывай! Удачи тебе, Серега… с Ольгой!

И от того, что Марат так весело соединил их с Николаевым имена в единое целое, пожелал удачи и продолжал после этого улыбаться, у Ольги вдруг резко поднялось настроение. Чего она, в самом деле, скукожилась! Все же хорошо! Она сегодня же выедет в Питер и уже завтра будет говорить с Сергеем! Он уже сейчас ее наверняка простил. Вон он как заботливо выкрикнул: «Что ты выдумала?» Обещал встретить! Он должен оценить этот ее самоотверженный поступок! Да он, конечно же, уже оценил!

Билет на поезд Ольге помогла достать Маша, поскольку это оказалось не так-то просто сделать в праздничные дни, которые к тому же совпадали с днями школьных каникул. Она ехала в поезде с комфортом, на нижней полке купе, но ни спать, ни есть на нервной почве по-прежнему толком не могла. Старушка-попутчица несколько раз пыталась накормить ее своей жареной курицей, но Ольга отказывалась.

– На диете, что ли? – спросила старушка, назвавшаяся Анастасией Петровной. – Не понимаю я вас, молодежь! Поголодать бы вам с наше в войну, и думать бы забыли про эти ваши девяносто-шестьдесят-девяносто. У меня внучка тоже себя изводит: то у нее творожная диета, то овсяная, то еще на каких-то ростках. Я ей говорю: «Нинка! На тебя же без слез не взглянешь! Как из Бухенвальда!» А она мне: «Ты ничего не понимаешь, бабуля!» А сама, слышь… – и Анастасия Петровна заговорщицки подмигивала Ольге, – по ночам, когда, значит, никто не видит, топ-топ… и к холодильнику… У меня сон-то худой, так я все слышу. Природу не обманешь, милая! Она свое все равно возьмет! Так, может, съешь все ж курочки, а, Олюшка?!

«Олюшка» продолжала отказываться. Она и слушала-то словоохотливую соседку вполуха. Все ее мысли были заняты Сергеем. Она даже не смогла толком разглядеть Нинку, которая пришла встречать Анастасию Петровну. Старушка явно гордилась внучкой, но Ольге было не до них. Увидев на перроне Николаева, она больше ни о чем не могла думать. Она вдруг вспомнила, что на ее правой руке так и надето его кольцо. Нет, сейчас оно, пожалуй, неуместно. И что про нее подумали супруги Артеменко, когда она, сверкая обручальным кольцом, утверждала, что не замужем? Ничего не спросили. Проявили деликатность. Ольга дрожащими пальцами стянула кольцо и потихоньку, чтобы Анастасия Петровна не увидела, уложила в коробочку. Ее кольцо тут же прижалось ко второму, которое было большего размера. Это хорошо. Пусть то кольцо, которое она носила, передаст тепло ее руки другому! Ольга бросила в окно еще один взгляд на Сергея и загадала: если он сразу ее поцелует, значит, простил.

Николаев помог ей выйти из вагона и… молча пошел рядом. Не поцеловал и даже не обнял. Они прошли все так же молча весь состав. Около застекленных дверей зала ожидания Сергей остановился и предложил:

– Давай зайдем тут… в кафешку… то есть в кофейню… кажется, так называется…

– На вокзале? – удивилась Ольга, и к горлу сразу подступила тошнота.

– Ну да… Я в Питере мало что знаю, а в этой кофейне очень хорошо расположены столики: далеко друг от друга, можно поговорить… Я тут пил кофе, когда только приехал.

Ольге захотелось заплакать. Он пригласил ее в кофейню на вокзале. НА ВОКЗАЛЕ! Значит, ничего у них не получится. На вокзале не заключаются долгосрочные союзы. На вокзале все временное, текущее, переменчивое… Тут все наспех, на бегу… У людей на глазах…

Сергей усадил ее за столик, стоящий в нише из стеклянных стен. Соседние столики действительно расположились на приличном расстоянии, но за стеклом, близко-близко к Ольге сновали пассажиры, провожающие и встречающие, и она ощутила себя будто выставленной напоказ в витрине. Прямо против нее с другой стороны стекла остановился маленький мальчик. Он лизал замороженный сок зеленого цвета. То и дело высовывающийся из маленького рта язычок уже тоже был зеленым. Ольга подумала, что никогда не купила бы такой отравы сыну, если бы он у нее был. Чужой сын тем временем продолжал лизать отраву и глазеть на Ольгу, словно на большую куклу. Она опустила глаза в стол.

Николаев принес два кофе, а для нее еще и затейливое пирожное на плоской тарелочке. Ольгу тошнило от одного вида еды, но она принялась пить кофе, чтобы Сергей начал разговор первым, и он начал.

– Зачем ты поехала в Петрозаводск? – спросил он.

– Хотела попросить прощения, – ответила она.

– За что? – Ольге показалось, что он только сделал вид, будто удивился.

– Я, можно сказать, выгнала тебя, ни о чем не расспросив.

– Значит, такова судьба, – ответил он и отпил кофе.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Может быть, ты что-то еще хочешь сказать мне?

– Я… я уже почти попросила прощения, но если ты не понял, я могу еще раз сказать: прости меня, Сережа…

– Брось, Оля. Все случилось так, как должно было случиться. Я, знаешь ли, верю в судьбу. Я и в Питер ехал, что называется, на дурака: повезет – не повезет!

– Но ведь ты сам говорил мне, что у нас все… получилось…

– А потом выяснилось, что не получилось, – усмехнулся он.

– И тебе даже не интересно, почему я тебя выставила? – удивилась Ольга.

– Да я уже знаю. Мне Танюшка во всем призналась. Сказала, что к тебе и мать приходила, то есть жена моя бывшая, Ирина.

– Вот видишь! Я не так уж и виновата…

– Да разве я тебя виню, Оля?

– А что же тогда?

Николаев помолчал, еще несколько раз глотнул кофе, отставил чашку, подмигнул мальчишке, который продолжал их во все глаза рассматривать с другой стороны стекла, и сказал:

– Понимаешь, ты умудрилась предположить, что я могу со столькими женщинами одновременно…

– Но ведь…

– Подожди, Оля, – перебил он ее. – После нашей ночи ты усомнилась… Я так не могу, понимаешь?!

– Но тебя же не было… черт знает… сколько времени!

– Да, мне пришлось улаживать некоторые дела, на что я совершенно не рассчитывал, а телефон сел. Старый уже. Аккумулятор совсем не держит. Потом я Ирину с дочками под дверями ждал, как идиот, а они к тебе побежали, а младшая, как оказалось, рядом на горке каталась… Такая вот ерунда получилась. Затем подарок тебе искал. Ничего умного не придумал. Купил… сама знаешь, что… от избытка чувств, а ты… Ты меня… В общем, это я кретин! Все, наверно, так и должно было случиться. Ничего не бывает просто так… Я в этом уверен, понимаешь? Мне жизнь сто раз доказывала, что надо следовать указующему персту судьбы!

– Следуя этому указующему персту, ты должен был обходить Марата Артеменко стороной, а ты с ним подружился! Кстати, почему ты ничего не рассказал мне о нем?

– Не знаю… Потом все равно рассказал бы… А что касается нашей с Маратом дружбы, то все нам далось непросто. Ты ведь ничего не знаешь… Ну… только то, что он рассказал. А он всего не расскажет, потому что это лишь наше с ним, армейское. Женщинам совать свой нос туда вообще не положено!

– Допустим. Оставим Марата и ваше… армейское, – согласилась Ольга, хотя ее здорово покоробило, что, по его мнению, женщинам не все в этом мире позволено. – Но неужели ты от меня отказываешься только потому, что я один раз ошиблась? Ты что, никогда не ошибаешься?

– Если ошибаюсь, то сам за это и расплачиваюсь!

– Сережа! Ты ведь и сейчас начнешь платить, потому что ошибаешься! Я готова была полюбить тебя!

Николаев сморщился и отвел взгляд в сторону.

– Нет! Ты посмотри на меня! Сюда посмотри! – взмолилась Ольга и выложила на стол красную коробочку с кольцами. – Ты ведь не купил бы этого, если бы тоже не поверил, что… все серьезно… Ну разве не так?!

Николаев повернул к ней голову, резко выдохнул и сказал:

– Ну хорошо. Я скажу все, только ты постарайся понять это правильно. Ты побывала в общаге, где я живу, видела весь этот кошмар. Мне надоела соседская пьянь, в частности, уже известные тебе Колян с Зинаидой, осточертела вонь, лужи под дверями, отсутствие элементарных удобств и даже адреса! Я не хочу туда возвращаться. И вообще, я человек домашний. Мне нужна семья. Я не могу больше быть один.

– Ну так ведь…

– Оля! Не перебивай! Ты хотела правды, сейчас получишь ее. Она тебе не понравится, я знаю, но раз уж ты даже в Петрозаводск съездила, имеешь право знать все.

Ольга замерла. Что же он хочет сказать такого, что ей не понравится? Она уже поняла, что он не собирается связывать с ней свою жизнь. Что же может быть еще хуже?

– Так вот: у меня было два адреса в Петербурге, – сказал Николаев. – Твой и еще одной женщины. Я переписывался с вами двумя, даже писал примерно одно и то же.

– Весь этот год? – оторопело спросила Ольга.

– Весь.

– Что… никак не мог выбрать?

– Я и не выбирал.

– То есть…

– Ну… не знаю… Воспринимай второй адрес как запасной аэродром. Я страховался, потому что твердо решил съехать из своей общаги.

– В столицу потянуло?

– Дело не в этом. Так получилось, что на мое письмо ни одна петрозаводчанка не откликнулась. Я выбрал вас двоих не по питерской прописке, а потому что вы мне больше других понравились. Ты ведь тоже выбирала. Сама говорила.

– Да… – подтвердила Ольга. – Только у меня не было так далеко идущих корыстных планов.

– Если бы ты пожила в моем общежитии, думаю, у тебя они тоже появились бы. И потом, почему ты считаешь, что поиск любви – это не корысть? Корысть, Оленька, и еще какая! Вот я теперь в этом смысле совершенно бескорыстен!

– То есть ты все врал?

– О чем? – удивился Николаев.

– О любви.

– Нет.

– Как же тебя понять?

– А я вдруг догадался… озарение меня посетило… что без любви-то оно и лучше! Я любил свою жену, а она наставила мне рога! Как только представился удобный случай! Я тебя… ну тоже… как ты сказала… готов был полюбить… Поверил, что с нами произошло то самое… сакральное… кольца вот купил, а ты… Ты меня, что называется, без суда и следствия…

– И ты поехал к другой? – горько улыбнулась Ольга. – На запасной аэродром?

– Правильно, – повторил ее улыбку Николаев.

– Ну и как там?

– Нормально. Я все честно рассказал ей про тебя. Даже про ночи…

– Да ну? – поразилась Ольга. – Зачем?

– Чтобы недоговоренности не было. Чтобы случайно не проболтаться.

– И что она?

– Приняла все, как есть.

– То есть ты ей сказал, что тебя выставила женщина, которую ты почти полюбил, да? Объявил, что будешь жить с ней, с нелюбимой, на запасном аэродроме, чтобы не возвращаться в убогую общагу! Так, что ли?

– Да, так.

– Неужели она сказала: «Располагайся в моем доме и ни в чем себе не отказывай!» – спросила потрясенная Ольга.

– Примерно.

– И ты ей веришь?

– Да.

– Ты идиот.

– Нет. Я с ней целый год переписывался.

– Идиот!

– Думай, как хочешь.

– А где же были ее письма?

– Не понимаю… – покачал головой Сергей.

– Ну… мои – лежали в твоей сумке, а ее? Где были письма другой женщины?

Николаев посмотрел на Ольгу, как ей показалось, с брезгливостью, и вместо ответа спросил:

– Ты рылась в моей сумке?!

Ольга сначала хотела сказать, что в ней рылась его дочь, но потом решила говорить одну только правду, как на допросе:

– Да! Я рылась в твоей сумке, потому что хотела понять, кто ты есть на самом деле, почему меня в твое отсутствие одолевают женщины и требуют красные туфли на серебряных шпильках?

– Ну и что же ты там обнаружила? – насмешливо спросил он.

– Ничего особенного, а потому еще раз спрашиваю: где были письма другой женщины?

– В дубленке, – ответил Николаев. – Во внутреннем кармане.

– То есть ты спал со мной, а про запас держал письма другой женщины? – скривилась Ольга.

Сергей кивнул, даже не подумав смутиться.

– Меня, значит, простить не можешь, а сам…

– А что сам? Я просто не успел их уничтожить и, как видишь…

– Пригодились, – продолжила за него Ольга.

Он опять сухо кивнул.

– Слушай, Сережа! А если эта твоя аэродромщица вдруг тоже ошибется? Она же живой человек! Живой человек не застрахован от ошибок! Что ты станешь делать?

– Мы договорились, что заключим брачный контракт, в котором все будет обозначено. Случаи измены тоже.

– А ошибки?

– Конечно же, всего не предусмотришь. Но кое-какую соломку все-таки подстелем.

– Николаев! Ты сумасшедший! – воскликнула Ольга. – Ты всегда был сумасшедшим! Неужели ты можешь вот так запросто променять наши с тобой ночи на какой-то брачный контракт?

– Оля! Я совершенно случайно первым выбрал твой адрес. Я мог бы сначала завернуть к той женщине и к тебе уже не поехал бы, понимаешь? И вообще я отправился в Питер устраивать тихую, спокойную семейную жизнь. Любовь могла бы и не встретиться. Я к этому был готов. То, что случилось у нас с тобой, случайность, не более!

– А как же указующий перст судьбы? Ты же еще в детстве был влюблен в меня! На твоей руке моя метка, Сережа!

Николаев посмотрел на Ольгу, как ей показалось, совершенно пустыми глазами.

– Я все решил, Оля, – сказал он.

Она медленно поднялась из-за стола, надеясь, что он все же остановит ее. Сергей смотрел на нее все такими же пустыми глазами. Ольга подвинула к нему поближе коробочку с кольцами и почти спокойно произнесла:

– Я просто уверена, что тебе не придется тратиться на второй комплект. Кольцо непременно окажется твоей женщине впору. Иначе и быть не может. По законам избранного тобой жанра!

Вон из кофейни она уже пошла очень быстро, чтобы Николаев не успел одуматься. Конечно, он знает ее адрес, но вряд ли приедет, если уж сейчас не остановил. Что ж! Не судьба – так не судьба! Не указывает на нее, Ольгу, ее перст – и все тут! Хорошо, что непростой характер Сергея проявился на этом этапе, а не позже. Сейчас это еще можно как-то пережить.

Николаев непременно узнал бы про Фадеева. Нашлись бы доброхоты, донесли. Сергей, судя по всему, мог бы бросить ее прямо под венцом, если бы вдруг именно там узнал, каким образом Ольга без него утешалась. Не помогли бы никакие объяснения и оправдания. Да разве должна она перед ним оправдываться? Несмотря на то, что произошло между ней и Васей, она все равно чиста перед Николаевым. Чиста! Чиста! Чиста! Она всего лишь не хотела быть одной из многих его женщин! Не ее вина, что его дочь все это подстроила!

Запутавшаяся в собственных мыслях Ольга вдруг обнаружила себя на Невском проспекте. Задумавшись, она не спустилась в метро на Московском вокзале и теперь никак не могла сообразить, на какой троллейбус ей лучше всего сесть. Или перебежать Невский и войти в метро на станции «Площадь Восстания»? Или уж дотрюхать до «Маяковской»? Пожалуй, это лучше всего. Багажа при ней нет. Погода чудесная: мягкая, безветренная, сверху сыплется снег. Огромные такие снежинищи! Как в сказке! Сегодня и правда сказочный день – канун Рождества! Что ж! Самое время для принятия судьбоносных решений! И Ольга приняла такое решение: она будет считать, что Сергей Николаев никогда не приезжал к ней. Его не было в ее жизни. Он так и останется для нее упрямым мальчиком из детства. Все, что Ольга пережила за эти дни, она будет считать всего лишь новогодним сном. Прощай, Финист Ясный Сокол! Кто только не приснится в такую ночь! А новую жизнь она начнет с Рождества.

Ольга помнила, что в одном из кармашков сумки у нее должен был валяться жетон на метро. Она перебрала кучу бесполезных вещиц, которые зачем-то таскала с собой, и выудила брелок со звездой в прозрачном пластике. Она хотела подарить его Николаеву на Новый год, но сделать этого ей так и не пришлось. Ольга с удивлением смотрела на прозрачный кубик. В магазине сувениров он был так выгодно подсвечен, что парящая в нем сверкающая звезда казалась магической. В безжалостном свете дня ее лучи были едва видными и чуть кривоватыми, будто процарапанными булавкой. Никакого магнетизма. Расхожий сувенир. Дешевка. Что ж! Все то, что она себе навоображала, – такая же дешевка, как эта звезда. Новогодняя фантазия одинокой женщины, размечтавшейся о великой любви. Детство с татуировками чертежной тушью и «пророческими» записками давно закончилось. Взрослая жизнь не терпит фальшивых символов и поспешных ночных признаний. Они разрушаются на свету. Николаев прав. Хватит мечтать. Надо налаживать спокойную жизнь без надрыва и слез. И она, Ольга, не заплачет. Да и чего плакать? Она почему-то не чувствует себя раздавленной, униженной и несчастной. Она ощущает себя помудревшей лет эдак на десяток.

Ольга взглянула на себя в витрину магазина, мимо которого проходила. В несколько дней обретенная десятилетняя мудрость, кажется, не наложила на ее лицо ненужного отпечатка. Вон как блестят ее глаза из-под пушистой шапочки! Как красиво улыбаются губы! Ольга бросила последний взгляд на зажатый в руке прозрачный кубик, подкинула его на ладони, улыбнулась нелепой звезде и выбросила сувенир в урну. Прощай, Сергей Николаев. Прощай, несбывшаяся надежда. Может быть, все, что случилось, к лучшему?

Стоило Ольге заскрежетать ключом в замке собственной входной двери, из соседней тотчас показалась Валькина голова, по-прежнему в праздничных кудряшках-спиральках обесцвеченных волос.

– Прикатила! – сказала она и захлопнула за спиной дверь своей квартиры, явно намереваясь проскользнуть к соседке в гости.

– Валь, я с поезда, хочу отдохнуть, – сказала Ольга, пытаясь плечом оттеснить Валентину от своей двери, но, что называется, не на ту напала.

– Тебе теперь, милая, не до сна будет! – пообещала Валька и пролезла-таки за ней в коридор.

– Что-нибудь случилось? – встревожилась Ольга.

– Случилось! Но сначала ты расскажи. Как успехи: со щитом или… как там дальше говорится… не помню…

– На щите я, Валентина… а может быть, даже и под ним…

– И что же это означает?

– Умыли меня, подруга. Так тебе понятнее?

– Что-то по тебе незаметно, – засомневалась Валька.

Ольга рассмеялась:

– А тебе хотелось бы, чтобы я сейчас рвала на себе волосы?

– Ну… как минимум…

– Не дождется!

– Кто? – спросила Валентина и довольно ехидно сощурилась.

– А то ты не знаешь?

– Ну… если это тот, который с обручальными кольцами…

– Он самый, – вставила Ольга.

– Ну-у-у… я его тебе сразу не советовала, если ты помнишь…

– Помню, – сказала Ольга, расстегивая молнию на сапоге. Ей не хотелось говорить с приятельницей о Николаеве, и она решила сменить тему: – А что у тебя случилось?

Валька привалилась к стене, сложила руки на могучей груди, опять сощурилась и торжественно произнесла:

– Это не у меня случилось!

Ольга отбросила от себя сапог и уже довольно растерянно спросила:

– А у кого?

– У тебя! – Валька ткнула Ольге в грудь длинным ярко-алым ногтем.

– В смысле?

– А в том смысле, что Васина Анька вернулась! Со скарбом и с Маришкой, но без огненного мужика! Насовсем! Нагулялась то есть! Понимаешь?!

Ольга замерла перед Валентиной в одном сапоге. Она даже не могла бы подумать, что это известие произведет на нее такое тяжкое впечатление. В груди что-то куда-то съехало и нудно заныло.

– Ага! Сечешь, чем пахнет! – поняла Валентина.

Ольга очнулась, взялась за молнию другого сапога и глухо спросила:

– А чем, собственно, пахнет?

– Ну даешь! Будто не понимаешь! Анька непременно припрется к тебе выяснять отношения, а она женщина горячая… Тут и до хорошей драки, между прочим, недалеко!

– А кто Анне все рассказал? Не ты ли, Валька? – И Ольга в упор посмотрела на соседку.

– Я?! Да как ты могла только подумать такое?! – рассвирепела Валентина. – Ей Наташка Сазонова из сто пятидесятой квартиры доложила. Они ж всегда дружили. Анька после Сазонихи, конечно, ко мне! А я полной дурой прикинулась: мол, ничего не знаю, ничего не слышала! А с тобой, дескать, вообще не виделась месяца два! Ты уж придерживайся этой версии!

Валентина прошла вслед за Ольгой в ванную и, поправив на лбу кудряшки, сказала ее отражению в зеркале:

– А потом, знаешь, Оль… боюсь, что сам Вася мог Аньке во всем признаться.

– Зачем?! – повернулась к приятельнице Ольга, нечаянно брызнув ей в лицо водой.

Валька сморщилась, вытерла капли со щеки и сказала:

– Все за тем же самым… Любит он тебя, а не Аньку. Не ложиться же с ней опять в одну койку, когда тут между вами… всякое разное… произошло…

Ольга в изнеможении уселась на край ванны. Валька прилепилась к ней рядом.

– Ну а у тебя что? – спросила Ольга, чтобы еще какое-то время не думать о Фадееве и его огнедышащей жене.

– А у меня, Оль, вроде бы все хорошо, – сразу размякшим голосом отозвалась Валентина.

– Неужели?!

– Да-а-а… Андрюша говорит, что с женой разведется и все такое…

– И ты, дурища, веришь?!

– Оль! Ну если не верить, то хоть и не живи совсем…

– Валя! Как же можно человека у жены уводить?! – возмутилась Ольга. – Слышала же: на чужом несчастье своего счастья не построишь!

– Да? А если у него такая же грымза, как Васькина Анна?!

– А ребенок? Ты же говорила, что у Андрея сын!

– А сын потом вырастет и разберется, что к чему!

– Валь, а если жена не грымза, тогда что?

Валентина вдруг всхлипнула, привалилась к Ольгиному плечу и прорыдала:

– Ну откуда я знаю что… Мне ведь тоже хочется немного счастья… Совсем немного… Ну… пусть Андрюша не разводится, ладно… я переживу… но хоть не бросает… а то руки на себя наложу, вот честное слово…

Ольга обняла подругу за плечи и подумала, что ей вообще-то тоже хочется немного счастья после не очень приятных переживаний и встреч. Совсем немного… И вернувшаяся Анна в этом смысле совершенно лишняя… Очень не вовремя возвратилась Васина жена… Ждали тут ее… как же…

Вечером, как и предрекала Валентина, Фадеевская Анна приперлась к Ольге. Сразу в прихожей она уперла руки в бока и очень громким голосом спросила:

– Ну?! И что у тебя с Васькой?! Чего он все время вбок косит?! Прямо оставить мужика ненадолго нельзя, честное слово! Налетают, как воронье!

Ольга еще размышляла, что ей ответить, когда в незакрытую дверь ворвался сам Василий. На его плече висело полотенце, а волосы были влажны и спутанны.

– Ань! – крикнул он. – Ты что здесь делаешь?! Я выхожу из ванной, а Маришка говорит, что ты к тете Оле пошла.

– А к кому же мне идти, если не к «тете Оле»? – саркастически произнесла Анна. – Если весь дом говорит, что она нагло к тебе липла все время моего… вынужденного… отсутствия!

– Она не липла, Аня… Это я… к ней лип… а она нет… Оставь ее в покое, пожалуйста!

– Ах, вот оно как! И чего же это ты к ней лип?! Только жена за порог, а ты, значит…

– Перестань ломать комедию, Анна! – строго сказал Фадеев и вытер влажное лицо полотенцем. – Я тебе уже все объяснял! Хватит! Пойдем домой, прошу тебя!

Он попытался, взяв за плечи, развернуть жену к выходу, но Анна вырвалась и бросилась к Ольге.

– Ну что же ты молчишь?! – крикнула она. – Ну скажи же, что эта… моя белобрысая размазня тебе и даром не нужна! Объясни, пожалуйста, дураку Фадееву, что у тебя таких, как он, навалом! Скажи прямо! Пусть знает! А то ишь, размечтался, валенок сибирский! Да такие женщины, Васька, не про твою честь! Правильно я говорю, Ольга?!

Ольга посмотрела на перекошенное ненавистью лицо Анны, а потом перевела глаза на Фадеева, и в ее груди опять разлилось тепло, как тогда, когда она «лечилась» Васей от Николаева. Какое же у него родное лицо… Какое же милое… Ольга вдруг поймала себя на мысли, что вернулась не просто домой, а к нему, к Васе… Надо же! Она и не догадывалась, что ехала из Петрозаводска именно к нему. Даже когда говорила в кофейне с Сергеем, еще не знала об этом. Но не случайно ей не хотелось выть, когда Николаев отказался от нее. Она чувствовала не горе, а освобождение от зависимости, такой, что сродни наркотической. Да, она напутешествовалась вдоволь, навидалась всякого и больше не хочет ничего искать, потому что настоящее, оказывается, ждало ее здесь. Чтобы понять это, стоило всего лишь съездить на пару дней в другой город… Вот так подарок к Рождеству! Кто бы мог ожидать?!

– Уйди, Аня, – тихо попросила она, и эта ее тихость подействовала на жену Фадеева, явно намеревающуюся поскандалить, хоть бы и до драки, самым неожиданным образом. Плечи Анны опустились, вся она как-то съежилась, скуксилась и походкой очень старой и немощной женщины пошла из квартиры.

Когда дверь за ней захлопнулась, Ольга подошла к замершему в недоумении Васе и попросила:

– Обними меня…

Фадеев не сдвинулся с места.

– Ну что же ты, Вася? – рассмеялась Ольга. – Разве не знаешь: как встретишь Новый год, так его и проведешь?

Фадеев выронил из рук мокрое полотенце.

Ольга подняла его и повесила на ручку двери, потом подошла к Васе и прижалась к его груди.

– Я вернулась к тебе. Слышишь? К тебе! – сказала она и чуть тряхнула его за влажную рубашку.

– Я чуть не умер без тебя, Оля… – отозвался он, осторожно обнимая ее за плечи.

– Мы будем жить долго и умрем в один день, – тихо сказала Ольга и улыбнулась Васе.

Ольга везла в коляске сына в поликлинику. Митенька уже почти перестал кашлять, но все-таки надо было показать его врачу. Пусть еще раз прослушает ему легкие. Не повредит.

Конец ноября был не слишком холодным, но неожиданно снежным. Дворники каждое утро будили Ольгу. Они яростно скребли своими лопатами, чтобы проложить дорожки от подъездов к тротуарам. Пока еще чистые, белые сугробы украшали город и настраивали на новогодний лад, хотя до этого праздника было еще больше месяца. Ольга везла сына и думала о том, что ему наверняка понравится елка. Они с Васей обязательно купят большую и пушистую. И положат под елку кучу подарков. У них столько хорошего впереди! Живи и радуйся!

Митенька сначала ловил маленькими ручонками в красных пушистых варежках медленно падающие снежинки, а потом принялся перегибаться через край своей сидячей коляски, чтобы оторвать от проплывающих мимо него сугробов снежный комок. Ольга раз десять засовывала его обратно в коляску, пока они наконец не добрались до поликлиники.

– А вот и Митенька к нам пришел! – весело приветствовала его участковый педиатр Виктория Романовна, будто только одного его и ждала.

Митенька ответно улыбнулся, но на всякий случай спрятал румяное личико на материнской груди. Мало ли что.

Ольга посадила сына на пеленальный столик и принялась его раздевать. Подошедшая к ним Виктория Романовна, все так же улыбаясь, грела в руке кругляшок стетоскопа. Ольга дружила с симпатичной участковой. У нее было милое лицо, окруженное пышными мягкими кудряшками, и добрый взгляд больших светло-карих глаз. Она была примерно одного с Ольгой возраста, а значит, уже довольно опытной. Кроме того, Виктория Романовна очень любила детей, всех без разбору: и слюнявых грудничков, и маленьких умильных карапузов, и нескладных угловатых подростков. Она всех своих маленьких пациентов помнила по именам и встречала так же радостно, как Митеньку. Виктория Романовна никогда не раздражалась от детского плача и нытья и даже разрешала малышне трогать у себя на столе мелкие вещи. Она всегда охотно брала детишек на руки и умела с ними разговаривать на понятном, казалось, только им двоим языке.

…Когда Митеньке не было еще и года, Виктория Романовна как-то сказала Ольге:

– Счастливая вы!

Ольга прижала к груди темную головку сына и ответила:

– Да.

– А у вот меня нет детей, – продолжила врач, и ее карие глаза подернулись влагой.

– Это ничего! – поспешила утешить ее Ольга. – Я ведь уже совершенно не рассчитывала на то, что у меня когда-нибудь ребенок родится, и вот вам – Митенька!

– Да, я вижу, что мы с вами примерно одного возраста… Но… понимаете, сначала говорили, что это мой муж не может иметь детей. Потом мы развелись… но не из-за этого, не думайте… там другое… в общем, неважно… А потом я снова вышла замуж, но детей так и нет. Теперь ясно, что дело во мне. И столько времени упущено…

– Но ведь сейчас есть какие-то способы… – начала Ольга.

– Муж ничего не хочет пробовать, раз обычным порядком не получается, – печально отозвалась Виктория Романовна.

– Ну а… усыновить…

– Что вы! Об этом он не желает даже слышать!

– Может быть, еще созреет?

– Не знаю… Хотелось бы на это надеяться, но… вряд ли созреет. У него от предыдущего брака есть наследники, поэтому он не воспринимает отсутствие у нас с ним общих детей так же остро, как я… Понимаете?

Ольга кивнула. Что же тут непонятного? Честно говоря, она и сама не была уверена в том, что смогла бы взять ребенка на усыновление. Митенька – он родной: ее плоть и кровь! Она помнит, как ей показали его сразу после рождения, еще мокрого и окровавленного. В тот момент она ощутила состояние абсолютного счастья. А чужой ребенок? Разве смогла бы она любить чужого ребенка так же пронзительно, как любит родного сына? Уверенности в этом у нее не было, а потому она понимала мужа симпатичной докторши.

После этого разговора Ольга с Викторией Романовной встречались в ее врачебном кабинете как-то особенно тепло. А однажды встретились на улице. Ольга гуляла с сыном, а Виктория Романовна шла домой из магазина. Не задержаться возле Митеньки врач не смогла. Они с Ольгой опять разговорились, и Виктория Романовна вдруг предложила:

– А давайте-ка зайдем к нам домой! Мы живем во-о-он в том доме, напротив автобусной остановки. Два шага всего! В общем, я вас приглашаю в гости!

– Ну что вы, Виктория Романовна! Митя вам всю квартиру в один миг приведет в полную негодность! Муж будет недоволен! – попыталась отказаться Ольга.

– Бросьте! Муж на работе! А мне в радость! Митенька, – обратилась она к Ольгиному сыну, – пойдешь ко мне в гости?

Митенька вряд ли толком понимал, что такое пойти в гости, но руки к знакомой доброй тете протянул сразу. Виктория Романовна взяла его на руки и сказала:

– Вот видите! Митенька «за»! – и, повернувшись к растерявшейся мамаше спиной, понесла ее сына к «зебре» перехода.

Таким образом Ольга с сыном оказались в гостях у своего участкового педиатра. В квартире Виктории Романовны Митеньке было разрешено все: бросать на пол яркие атласные подушки, прыгать на диване и тянуть за хвост толстого рыжего кота, который, казалось, даже получал от этого удовольствие, потому что ни разу не мяукнул и не зашипел на мальчика.

– Вот приходится утешаться Барсиком, – сказала Виктория Романовна. – Удивительно добродушный кот. Что хочешь с ним делай.

Ольге нечем было помочь милой женщине. Она смогла только пообещать иногда приходить к ней в гости вместе с Митенькой. И она действительно иногда приходила, и они с Викторией Романовной в конце концов по-настоящему подружились. Они стали часто перезваниваться, иногда вместе гуляли и собирались познакомить мужей, но выходные дни их мужчин все никак не могли совпасть…

– Все прекрасно! В легких чисто! – провозгласила Виктория Романовна, которую Ольга давно уже запросто звала Викой, и обратилась к Митеньке: – Ну что, Дмитрий! Ты у нас нынче совсем огурцом!

Митенька рассмеялся, запрокинув головку.

– Но витамины все равно ешьте, – сказала врач. – И отвары трав пейте. Хуже не будет.

– Ладно, будем пить! – согласилась Ольга, надела на сына маечку и спросила: – Ну что, Вика, придете на Васин день рождения? Мы заранее пригласили, так что уж теперь не отвертитесь!

– Неудобно как-то, Оля… Мой муженек такой нелюдим. Говорит: я твоих друзей не знаю, а потому буду чувствовать себя не в своей тарелке.

– А ты сказала, что как только он с нами познакомится, так сразу тарелка покажется своей?

– Да говорила…

– Вика! Приходите! – настаивала Ольга. – Ты же видела Васю! Разве можно рядом с ним чувствовать себя неловко?

– Да, твой муж очень приятный человек… – согласилась Виктория Романовна. – А кто у вас еще будет?

– Я же говорила: только Васин друг и наша с ним бывшая соседка по старой квартире, Валентина. Она простая-простая! С ней всем сразу легко. Да и Андрей нормальный человек, компанейский. Ну… еще Маришка забежит, Васина дочка от первого брака, если, конечно, мать отпустит. Но она девчонка совсем! Приходит даже не столько к отцу, сколько к Мите. С нами ей неинтересно. Так что ждем тебя, Вика, вместе с мужем!

Виктория Романовна не очень уверенно кивнула, и Ольга с Митенькой отправились домой.