Синтия

Глава I

Мой шеф Алекс Хантер — человек последовательный. Никто не обвинит его в непоследовательности. Он сварлив, когда хочет быть сварливым, и сварлив, когда хочет показаться обаятельным. Поговаривают, что где-то у него есть жена и дети. Я им не завидую. Хантер — мой босс и возглавляет детективный отдел третьей в мире страховой компании. Почему я на него работаю? А потому что всякий раз, когда он меня увольняет, кто-то из начальства этажом повыше говорит ему пару слов, и он меняет гнев на милость. А во-вторых, я на него работаю, потому что мне надо платить и за квартиру, и алименты. Особенно меня огорчают алименты.

Хантеру под шестьдесят, у него седина, кислое выражение лица, ум и характер полицейского.

Этим мартовским утром он приветствовал меня с привычной сварливостью:

— Паршивый месяц март, — сказал Хантер.

Я счел эту фразу дружеской преамбулой. Я понял, что Хантеру от меня что-то нужно. Я пока не мог определить, что именно, но дело явно было в деньгах. Никаких сенсационных краж бриллиантов в последнее время не случалось. Никто не угонял яхт, а из музеев не пропадали картины Пикассо. Я изобразил на лице веселую открытость и сказал:

— Доброе утро, мистер Хантер. Вы правы: март в Нью-Йорке не самое лучшее время года.

— Харви, ну почему, когда я с вами по-хорошему, вы обязательно пытаетесь вывести меня из себя. Сядьте.

— Просто вам не по душе моя независимость, — пояснил я, — Вы завидуете моей свободе.

— Ваша свобода — это мираж, — холодно заметил он. — Ваша бывшая жена намерена всерьез разобраться, сколько вы реально получаете. Сядьте. Вы выдоили из нашей компании гонорар в пятьдесят тысяч долларов по делу Сабина и промотали их за полгода.

— Не забудьте, что я поделил гонорар с мисс Коттер, — пылко возразил я. — Как вам известно, она тогда неплохо на нас поработала и заслужила награду не меньше чем я. Затем государство откусило увесистый кусок. Вам не случалось работать на налоговое управление, мистер Хантер?

— Ладно, ладно, Харви…

— Кроме того, я еще остался должен восемь тысяч, включая алименты, но это, черт возьми, не ваше дело, мистер Хантер. Однако вы…

— Перестаньте, Харви, — перебил он меня. — Успокойтесь. У нас с вами какие-никакие, но деловые отношения. У нас с вами контракт. Не надо его нарушать. Работа намечается серьезная, и я хочу знать, интересует она вас или нет. \.

— Вообще-то, не очень, но я вас слушаю.

— Отлично. Тогда присядьте.

Я сел и уставился на него, постаравшись придать лицу такое выражение, где сочетались бы высокий интеллект и неприязнь к собеседнику. По-моему, получилось это у меня так себе.

— Сегодня четверг, — сообщил Хантер.

Он вообще выглядит особенно внушительно, когда сообщает нечто само собой разумеющееся.

— Да, сэр, — подтвердил я. — Четверг.

— В понедельник, — продолжил он, — Синтия Брендон вышла из двадцатидвухкомнатной квартиры своего отца на Парк-авеню и исчезла. Сегодня, повторяю, четверг. За это время никаких известий от нее так и не поступало.

— Я не верю, что в этом городе бывают квартиры из двадцати двух комнат, — произнес я. — Лично я живу в квартире, где всего полторы комнаты.

— Вы уж лучше поверьте мне, Харви. В нашем городе хватает таких квартир, а эта находится на Парк-авеню, в доме 626, и когда мы закончим, я попрошу владельцев обеспечить вас поэтажным планом для вашего просвещения.

— Вы порой бываете очень остроумны, мистер Хантер.

— Я просто пытаюсь держать себя в рамках, Харви, и не давать волю законному гневу. Как я уже говорил, Синтия Брендон вышла в понедельник из квартиры отца и исчезла. Вы знаете, кто она такая?

— Понятия не имею!

— Отлично. Вы невежественны, но честны. Вы когда-нибудь слышали о Э.К. Брендоне — Элмере Кэнтуэлле Брендоне?

— Частный банк «Герсон и Брендон»?

— Молодец, Харви. Молодец!

— Миллионер?

— Не просто миллионер, возможно даже миллиардер. Впрочем, как говорится, кто считает, кто считает…

— Жена Алиса Брендон. Один ребенок, — сказал я.

— Вот именно. Выходит, можете, когда захотите.

Я ненавидел его тихой, холодной и прочной ненавистью и делал все, чтобы не поддаться на его поддразнивания. Я решил немножко поиграть с ним, а потом ударить тем, чем можно было бить Хантера, — ценой.

— Значит, девушка испарилась, — сказал я.

— Так точно, Харви. Испарилась. Теперь прошу понять: мы отвечаем за страховку Брендона — до последнего цента, а кроме того, связаны контрактами по целому ряду проблем и с банком «Герсон и Брендон». На мисс Брендон у нас два полиса: она застрахована от киднеппинга — то бишь похищения — на миллион долларов, и еще на миллион долларов у нас застрахована ее жизнь. Оба полиса находятся у Э.К. Брендона. Так что имейте в виду, Харви, что речь идет о двух миллионах. О двух миллионах симпатичных зеленых долларов.

— Я не могу в это поверить.

— Не можете? — на лице Хантера возникла сладкая улыбочка. — Почему же вы не можете в это поверить?

— Потому что не может быть на свете такой глупой страховой компании.

— Мы не так глупы, Харви. Известно ли вам, какие счета мы предъявляем каждый год «Герсону и Брендону»? Включая страхование частных лиц — партнеров и служащих фирмы — наш доход составляет более двухсот тысяч в год. Дела у нас с ними идут неплохо — не хуже чем у всех тех, кто знает, как заниматься страховым бизнесом и, стало быть, в состоянии позволить платить приличное жалованье таким сотрудникам, как вы, Харви. Поэтому, если Э.К. Брендон готов позволить себе платить хорошие денежки за лишнюю парочку страховых полисов, мы идем ему навстречу с дорогой душой.

— Киднеппинг? И от него часто страхуют? — поинтересовался я.

— Трудно сказать, Харви. Ведь когда компании заключают с клиентами такие договоры, они не оформляют это как страховку от киднеппинга, и потому на это не существует надлежащей статистики. Обычно это значится под рубрикой «прочие услуги». Ведь если о такой страховке становится известно, это снижает доверие к фирме. Какой смысл, например, страховой компании «Ллойд» заявлять во всеуслышание, что пудель миссис Каквастам застрахован на двадцать тысяч? Я вовсе не утверждаю, Харви, что они когда-то страховали жизнь пуделя, это просто так, для примера, но подобные случаи вполне возможны.

— Но как насчет страхования жизни? Вы говорите, владелец обоих полисов сам Э.К. Брендон. Но в пользу кого заключена страховка?

— В пользу Э.К. Брендона.

— Что?! Но вы же, кажется, сказали, что он богат, как Рокфеллер.

— Так оно и есть. Просто, Харви, он очень любит деньги. Я, признаться, никогда с ним не встречался, но не исключено, что деньги он любит больше, чем дочь. Потому-то он и связался со страховкой от киднеппинга. Кроме того, дорогой друг, раз он владеет полисом, то имеет право, случись такая беда с дочкой, получить миллион долларов — причем, миллион, необлагаемый налогами. А миллион долларов без налогов, согласитесь, не шутка.

Я рассмеялся. Я не мог не рассмеяться, хотя прекрасно понимал, что в один прекрасный день Алекс Хантер, который напоминает собой упитанную гориллу, сделает так, что я перестану смеяться. Ему это удастся, несмотря на то что я моложе его лет на двадцать.

— Смейтесь, смейтесь, — сказал Хантер и, с трудом взяв себя в руки, продолжал. — Так или иначе наша компания будет вынуждена заплатить миллион долларов, если девицу похитят или убьют, и два миллиона, если случится и то, и другое.

— Значит, ее умыкнули? — я попытался внести ясность в ситуацию.

— Я этого не говорил. Я сказал только, что в понедельник она вышла из квартиры отца, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Нет никаких признаков того, что ее похитили, разве что отец просто помешался на идее киднеппинга и опасается, что именно это и произошло.

— Но вы же сказали, что деньги он любит больше, чем дочь, чего же он волнуется? Он выигрывает в любом случае.

— Он выигрывает у нас миллион, Харви. Но представьте, что девицу умыкнули и требуют от него два, а то и пять миллионов? Тогда он оказывается в незавидном положении. Даже вы, Харви, можете это понять.

— Вы хотите сказать, что, если он откажется платить и пустит дело на самотек, может подняться вонь?

— Вот именно, Харви. Может быть, и нет такой девицы, что стоила бы два миллиона, но, увы, наше общество сентиментально.

— В общем, это его головная боль…

— Нет, Харви, это наша с вами головная боль. Он, видите ли, хочет увеличить сумму страховки. Он хочет ее удвоить — довести до двух миллионов. Два миллиона долларов, Харви. Так-то… Начальство захотело поговорить с девушкой, когда он выразил такое желание. Но девушки-то нет. Ее нет уже четыре дня.

— Тогда пусть он отправляется сами знаете куда.

— Дудки, Харви. Если бы речь шла о вас, о маленькой страховочке за вашу жизнь, мы бы могли предложить вам отправиться сами знаете куда. Но с Брендоном этот номер не пройдет. Вы помните, сколько мы с него имеем в год?

— Помню.

— Поэтому, Харви, мы не в состоянии предложить ему отправиться туда, куда вы советуете.

— Да, но, черт побери, мне что-то не верится, что можно всерьез надеяться слупить с Брендона выкуп в несколько миллионов. Как это можно сделать?

— Ох, Харви, Харви, вы отстаете от жизни. Если девицу похитили с целью получить выкуп, она может оказаться в Африке, а Э.К. Брендону позвонят из Бразилии и попросят положить денежки в швейцарский банк на некий анонимный счет. Поверьте, есть разные способы…

— Вы хотите сказать, что готовы удвоить страховку?

— Боюсь, что да.

— И вы думаете, у нас после этого есть шансы?

— Мы не букмекерская контора, Харви. Мы третья по величине страховая компания в мире, и мы стараемся. Но не в этом дело. Мы можем потерять два миллиона, а глядишь — и целых три. Что бы мы ни думали, как бы мы ни гадали, но деньги это деньги.

— А как насчет полиции?

— Нет, Э.К. Брендон на этот счет был вполне решителен. На этой стадии никакой полиции. И мы с ним солидарны.

— Где же в таком случае мое место? — поинтересовался я.

— Бросьте, Харви. Вы прекрасно знаете, чего я от вас хочу. Мне нужно, чтобы вы отыскали девицу. Если ее похитили, заплатите выкуп похитителям. Если жива, доставьте ее обратно. Если она мертва, подтвердите это. Нам это обойдется в миллион, если вы докажете, что ее никто и не думал похищать.

— У вас мягкое сердце, мистер Хантер.

— Я готов пропустить мимо ушей эту фразу, Харви, учитывая особые обстоятельства.

— Я имею в виду не только ваше отношение к дочери Брендона, но и ко мне, мистер Хантер. Вы платите мне аж две сотни в неделю и время от времени скармливаете еще крошки…

— Двадцать пять тысяч по делу Сабина, по-вашему, крошки?

— Ну да. Я слишком долго ждал этих денег. Слесарь-водопроводчик и то больше зарабатывает. А вам от меня не надо в сущности ничего, мистер Хантер. Ни-че-го! Только: «Харви, мальчик, пойди и найди девочку. Если ее похитили, расплатись с похитителями, а если она померла, то достань свидетельство о смерти». Ох уж этот мальчуган-скаут Харви Крим. На вас работают шестнадцать оперативников и сто одиннадцать расследователей, но вам нужен именно малыш Харви. С глазу на глаз, без свидетелей. Никаких полицейских, никаких частных детективов, только Харви…

Во время этой тирады я не спускал глаз с Хантера, и хотя у него разок и дернулось веко, он не вспылил, не сорвался с цепи. А надо сказать, взбесить Алекса Хантера проще простого. Поэтому я понял, что к отступлению путь отрезан. Бессмысленная, невообразимая работа, но с ней связано много симпатичных зеленых бумажек.

— Это тонкое дело, Харви.

— Вы хотите сказать, что я всю дорогу буду играть в жмурки с законом?

— Ничего подобного я не говорил.

— Но разве не вы сказали заплатить похитителям?

— Между нами говоря, Харви, я вообще не верю, что девицу умыкнули, похитили или причинили ей какой-то вред. Мне кажется, ей по горло надоел ее старик, и она просто послала его подальше.

— Тогда почему бы нам не оставить их всех в покое?

— Потому что вероятность, что фирме придется раскошеливаться на миллион-другой, а то и на все три, требует немедленных действий. Тут нельзя полагаться на авось.

— Сколько лет крошке?

— Двадцать.

— В колледже учится?

— Проучилась два с половиной года. Потом ушла.

— Жила дома?

— С января… да, когда бросила колледж.

— Предположим, мне придется платить выкуп. Каким образом?

— Наличными.

— Сколько?

— Столько, сколько это будет стоить. Это вам решать. Но чем больше вы сэкономите, тем большей любовью воспылает к вам компания.

— Все это пустые разговоры. Мне нужны деньги.

Хантер внимательно посмотрел на меня. Глаза его сузились.

— Как прикажете понимать, Харви, фразу «Мне нужны деньги»?

— Очень просто. Если деньги нужны для дела, то я должен иметь возможность пустить их в ход в любой момент. Выкуп с тебя требуют сразу, а не завтра. Деньги на бочку! И сию же минуту!

— Какую же сумму вы имеете в виду, Харви?

— Я полагаю, что синица в руках лучше журавля в небе. Миллион, два — это все фикция. А вот сто тысяч в портфеле — это нечто ощутимое. Это деньги.

Хантер выслушал и молча поглядел на меня. В его холодных голубых глазах светилось желание убивать. Наконец, он сказал:

— Если я правильно понял вас, Харви, вы хотите, чтобы фирма дала вам новенький сверкающий портфель, а в нем сто тысяч долларов. Я верно излагаю суть?

— В общем-то, да.

— А как вы будете отчитываться за деньги?

— Никак.

— Никак?

— Никак.

— Пойдите проспитесь, Харви.

— Видите ли, мистер Хантер. Если мне удастся выкупить девицу, это хорошо. Если я просто верну ее домой к папочке, деньги останутся неизрасходованными. А если она уже на том свете, деньги опять-таки останутся целехонькими. Вот уже два месяца, мистер Хантер, вы гоняете меня по каким-то пустякам — жульничество с мехами, кража драгоценностей. Меня так и подмывает сказать вам, что мне все это осточертело. Мне не нравится работать на вас, и мне не нравитесь вы!

— Послушайте, Харви…

— Успею, мистер Хантер. Меня от вас тошнит. Почему, черт возьми, вам меня не уволить? Вам же этого страшно хочется. Вы ведь об этом просто мечтаете!

— Почему вы так считаете, Харви?

— Сейчас объясню. Потому, что начальство сказало вам, что либо вы тушите пожар, либо ваша песенка спета. И еще потому, что Э.К. Брендон сказал вам, что если хоть слово о случившемся попадет в газеты, он прекращает отношения с вашей фирмой. И еще потому, что за такие гроши на вас работают лишь бедолаги, готовые брать то, что им кидают например я. Но теперь я загнал вас в угол.

Хантер кисло улыбнулся и сказал:

— Ну и сукин сын вы, Харви. Что у вас на уме?

— Деньги.

— А поконкретней?

— Предлагаю вам рискнуть. Я хочу сто тысяч долларов. Если придется платить выкуп, то это сделаю я. И остаток будет принадлежать мне.

— А вдруг никакого киднеппинга нет и в помине? Вдруг девушке взбрело в голову взять и уйти от папочки?

— Очень может быть.

— И сто тысяч остаются тогда у вас?

— Именно.

— Идите к дьяволу, Харви.

Я встал и спросил, означает ли это, что я уволен.

— Теперь увольняют и берут на работу там, наверху. Вы их любимчик, Харви. Но предположим, что ее все-таки похитили и похитители захотят получить больше, чем сто тысяч долларов? Что тогда?

— Тогда я еще раз к вам обращусь.

— Надеюсь, они вас все-таки уволят, — сказал Хантер. — Вы удивительный, невообразимый нахал. И я сильно сомневаюсь, что вы так уж смекалисты.

Я пошел в свой офис, размышляя, не дал ли я маху. Дело было слишком уж непростым, и никто не знал, чем все это может обернуться.

— Ну что там, вундеркинд? — спросила Мейзи Гилман, наш главный аналитик. — Что гложет твое несчастное сердце?

Она сидит в одной комнате со мной и Харри Хопкинсом, еще одним расследователем. Мейзи — пожилая, довольно уродливая толстуха, которая знает всех на свете. Я спросил ее о Э.К. Брендоне.

— У него денег больше, чем у Рокфеллера.

— Сколько же у нас специалистов по Рокфеллеру и его финансовому положению?

— Я не подозревала, что ты республиканец, Харви! Брендон — богач, как и подобает настоящему техасцу. Его отцом был тот самый Брендон из фирмы «Брендон ойл». Его отослали в Гарвард, затем он обосновался на Уолл-стрите, но по-прежнему держал руку на пульсе техасского бизнеса. Благодаря ему мы ведем дела с техасским бизнесом, и можешь себе представить, Харви, что значит для нью-йоркской фирмы обслуживать этих далласцев. С ними, конечно, надо держать ухо востро, но вотчина старика Брендона — Западный Техас, а там не больно жалуют новоиспеченных техасских страховых королей.

— У тебя длинный язык, и я тебя обожаю, — сказал я.

Тут зазвонил телефон на моем столе. Это был Гомер Смедли. Человек сверху. Один из главных вице-президентов. Он работал с кадрами. Смедли говорит мягко, с отеческими интонациями. На сей раз он тихо и кротко поведал о том, как ему жаль, что мы с Алексом Хантером плохо ладим, в то время как у каждого из нас не характер, а золото. Может быть, нам — то есть мне и Смедли — есть смысл потолковать и сгладить острые углы. Это не было для меня новостью. Такие тихие беседы не раз случались в прошлом. Я пошел наверх.

Смедли встретил меня улыбкой. Это был седой человек среднего роста, он носил очки в стальной оправе. В нем чувствовалась та неосязаемая деловитость, которой насквозь пропитаны все, кто имеет отношение к страховому бизнесу. Для начала он уведомил меня о том, что моя личность бывала — и не раз — предметом дискуссий на совещаниях по кадрам.

— У вас немало очевидных преимуществ, мистер Крим, — сообразительность, нестандартность мышления, и такие неотъемлемые достоинства, как независимость — истинно американские достоинства! — На этом перечень достоинств оказался почему-то исчерпанным. — Но в вашем характере есть нетерпимость, из-за которой мы вынуждены не отклонять вашу кандидатуру, когда открывается возможность кого-то повысить.

— Нетерпеливость, мистер Смедли? Господи, что касается проблемы гражданских прав…

— Я не о том, мистер Крим. Нетерпеливость — обоюдоострое орудие…

— Вы имеете в виду терпимость, мистер Смедли? — не удержался я. — Если вы посмотрите мою биографию, то увидите, что там в этом смысле полный порядок.

— По-моему, это в принципе одно и то же, мистер Крим, — сказал Смедли, и его голубые глаза за стеклами очков в металлической оправе чуть прищурились.

— Видите ли, терпеливость означает умение терпеть. Терпимость означает еще и способность уважать.

— Спасибо, мистер Крим. — Ему потребовалось очень много сил, чтобы сохранить отеческие интонации при этих моих словах. — Порой я удивляюсь, мистер Крим, почему вы отвергаете преимущества коллективных усилий. Мы здесь работаем как одна команда. Но вы постоянно отказываетесь стать частью этого механизма. Вот это и называется нетерпимостью, — осторожно выговорил он последнее слово. — Я имею в виду вашу терпимость по отношению к нам, нашим принципам, традициям. Теперь возьмем хотя бы дело Брендона. Компания обратилась к вам, потому что вам угрожает серьезная финансовая потеря. Выплата миллиона долларов — это горькая пилюля, и проглотить ее тяжело очень многим страховым фирмам. Мы вам доверяем. Мы убеждены, что вы в состоянии разыскать девушку, а если, не приведи Господь, ее похитили, вы можете провести переговоры с похитителями так, чтобы не подвергать ее жизнь опасности. Ее безопасность, мистер Крим, — наша главная забота. Разумеется, в подобных ситуациях мы готовы пойти на весьма значительные расходы, но когда вы требуете сто тысяч долларов, за которые не собираетесь в дальнейшем отчитываться, это, на мой взгляд, есть не что иное как проявление неуважения к нашей организации.

— Какое может быть* неуважение, когда речь идет о ста тысячах?

— На мой взгляд, это требование просто абсурдно.

— Тогда почему бы нам не забыть об этом? — спросил я, тщетно пытаясь скрыть свое раздражение. — Вы сами прекрасно понимаете, что именно мне вами поручено. Как же мне прикажете действовать? Будьте же реалистами. Предположим, девицу и впрямь взяли да похитили. Кто способен провернуть такое дельце? Психопаты, одиночки-болваны, наркоманы? Организованная преступность этим не занимается. Единственный способ сделать дело — спросить их о цене и выложить деньги, за которые не придется отчитываться. Поэтому я и прошу, чтобы мой гонорар был частью этой суммы. Я не хочу, чтобы меня потом обвиняли в том, что я дою компанию.

— Это просто смехотворно! — отеческие интонации безвозвратно исчезли из голоса Смедли.

— Это паршивые три процента!

— Нашему терпению может прийти конец, Крим.

— Почему? — удивился я. — Впрочем, мы можем вернуться к упомянутому вами ранее моему достоинству, а именно — независимости. Я независим, как не знаю кто. Мне предложили читать курс по криминологии в университете Северной Каролины. Так что валяйте, увольняйте меня! Начну академическую карьеру.

— Почему бы вам не успокоиться? — осведомился Смедли и добавил: — Вы же ни черта не смыслите в криминологии.

И тут мы оба улыбнулись. Я и не подозревал, что у Смедли может быть такая широкая, честная, открытая, всепонимающая улыбка. Оказалось, есть.

— А что, если девица завтра объявится сама? — спросил он меня, на что я только пожал плечами.

— Ну ладно, Харви, — сказал он. Назвав меня по имени, он как бы дал понять, что настала пора поговорить по делу. — Вы не собираетесь заниматься расследованием без крупного гонорара. Вы работаете на нас, но предлагаете мне уволить вас. Есть и другой вариант — мы вас покупаем. Я правильно излагаю факты?

— В общем-то да.

— Как вы сами квалифицируете ваши услуги?

— Насколько я знаю, я лучший детектив страхового бизнеса. Не только в этой фирме, а, похоже, во всей стране. Если и существуют детективы получше, то я, признаться, их не встречал. Я, как ни крути, лучший…

— И самый неразборчивый в средствах…

— Лицензии меня пока что не лишал никто.

— Гонорар десять тысяч. Остальное — девяносто тысяч — подлежит возврату.

— Двадцать, — возразил я.

— Пятнадцать, Харви, и ни цента больше. Восемьдесят пять тысяч долларов подлежат возврату.

— Без бумаг. Под мое честное слово!

— Ладно. Вы, безусловно, один из самых наглых сукиных сынов, мистер Крим, каких мне только доводилось встречать в этой жизни. Но мне кажется, вам можно верить на слово.

— Большое спасибо, мистер Смедли.

— Как вам выдать деньги?

— Двумя подтвержденными чеками. Пятнадцать тысяч — как доход. Остальное — как деньги в обороте.

Смедли включил селекторную связь на своем до блеска отполированном старомодном письменном столе и распорядился выписать чеки. Затем откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев рук воедино, изучающе оглядел меня и, наконец, спросил:

— Харви, насколько подробно посвятил вас в суть дела Алекс Хантер? Кстати, отныне и впредь я буду называть вас Харви. Мне кажется, ситуация того требует. Вы со мной не согласны?

— Да, да, конечно. Хантер рассказал мне о Брендоне и его дочери.

— Он не сообщил вам, сколько вносит за страховку Брендон.

— Пару сотен тысяч долларов.

— Ерунда! — фыркнул Смедли. — Гораздо больше! Неважно, сколько именно, но этого достаточно, чтобы заставить нас удвоить страховую сумму полиса на девицу, если он того требует. Я не собираюсь читать вам лекцию о том, что такое деньги, потому как вы и без меня неплохо в этом разбираетесь, но поверьте, для Брендона существует один Бог — доллар. Все прочие давным-давно умерли.

— Сколько же стоит сам Брендон?

— Дьявол его знает, Харви. Впрочем, пожалуй, дьявол и правда знает. Такие люди, как он, не оцениваются по старым меркам. Вопрос в том, сколько денег он может пустить в ход, если того потребуют обстоятельства. Вот в чем вопрос. Может, миллиард, может, половину миллиарда, но он большой человек, Харви, очень даже большой.

— Я ослеплен и поражен.

— Очень мило с вашей стороны, Харви. А теперь слушайте меня внимательно.

Смедли перегнулся ко мне через свой стол красного дерева, значительно постукивая по его отполированной поверхности ухоженным указательным пальцем.

— Я не Алекс Хантер, Харви. Учтите это. И дело иметь вам придется не с болваном полицейским, а со мной. С Гомером Смедли, который родился пятьдесят пять лет назад в Акроне, штат Огайо, и сегодня является вице-президентом третьей по величине страховой компании в мире. Я кое-что знаю про вас и потому будет только справедливо, если и вы кое-что узнаете обо мне. Вы лихо провернули дело Сабина, и я не сомневаюсь в ваших умственных способностях. Это, конечно, не тот интеллект, который годится на что-нибудь, кроме этого конкретного рода деятельности, но я, тем не менее, все равно уважаю его, потому что интеллект в наши дни — в любом его виде — на дороге не валяется. Через несколько минут я вручу вам два чека — два настолько необычных чека, что от них будет долго болеть голова у нашего главного бухгалтера, и тем не менее вы их от меня получите. Взамен мне требуется одно — Синтия Брендон. Она нужна мне целой и невредимой. Если вы мне ее не достанете, то пеняйте на себя.

— А если она уже на том свете?

— Об этом вам следовало думать раньше, Харви.

— Как я должен понимать «пеняйте на себя»?

— А вы дайте волю вашему воображению. Скажу вам одно: если вы провалите дело, то пожалеете, что родились на этот свет. Я довольно влиятельный человек и уж куда опаснее, чем этот ваш Алекс Хантер.

— Я это вижу, — весело отпарировал я, хотя никакого веселья, честно говоря, не испытывал.

— Вы можете сказать «пас», Харви. Отказаться от поручения. В таком случае вы будете уволены, что в общем-то не такая уж болезненная процедура. Вы спокойно выйдете через эту дверь — и все. Никаких проблем.

— Нет, нет, мистер Смедли, — быстро среагировал я. — Пятнадцать тысяч — хорошие деньги, и за эту сумму я готов на многое. Я готов даже вызвать ваш гнев. Поэтому я займусь делом Синтии Брендон.

— Отлично. В таком случае немного подождите, Харви. Скоро прибудут чеки. Я человек занятой, и у меня еще масса разных дел.