Скамейка Полли

Нарушая лесную тишину, по дороге катилась старая, удобная карета. Две гнедые, на диво холёные, лошадки, бежали споро, будто вместо объёмистого, гружёного экипажа везли лёгкую прогулочную коляску. Упругое макадамово покрытие дорожного полотна делало поездку комфортной, а система противовесов и рессор, разработанная инженером Карданом, сводила рывки, неизбежные при конной тяге, к лёгкому, равномерному покачиванию.

В карете, откинувшись на спинку сиденья, дремал старик. Рядом лежала трость – крепкая, из тёмного металла, явно, стоящая больших денег, с рукоятью из драгоценного, играющего в свете и прозрачного в темноте, камня. Старик иногда прикасался ладонью к рукояти, и тогда заключённый в прозрачную оболочку многогранный цветок вспыхивал тысячей красок – на одно лишь мгновенье. И тогда старик улыбался – так же мимолётно, едва заметно, улыбка вспыхивала на бесцветных губах и пропадала.

Его спокойное лицо бороздили морщины, от чего кожа казалась древним, найденным на раскопках, пергаментом. Гадать, сколько лет человеку, бесполезное занятие. Могло быть и семьдесят, и восемьдесят, и все сто. Крепко скроенный, сухой, плечистый, он неуловимо походил на старые деревья, выстроившиеся вдоль дороги. Сходство с лесными великанами, пожалуй, наводило на мысль, что человек, как и деревья, пережил немало бурь – и выстоял. И как они, будет стоять ещё много-много лет. Бывают такие старцы, при взгляде на которых не возникает мысли о смерти, скорее уж – о бессмертии, вечности и нерушимости мироздания. От путешественника веяло чем-то постоянным, неизменным, чем-то, что было всегда, как этот вековой лес…

Изредка старик открывал глаза, бросал рассеянный взгляд в окно, и снова погружался в дремоту. Или смотрел на спутницу – девятнадцатилетнюю девушку, свежую, хорошенькую, такую, какими бывают женщины, уже осознавшие власть красоты, и с успехом проверившие её на мужчинах, но ещё не избалованные, не достигшие того циничного пресыщения, какое вызывает неизменный и стойкий интерес у представителей противоположного пола. Девушка, скучая, то смотрела в окно, то доставала зеркальце и поправляла тёмные локоны, собранные в пышный хвост на макушке, то бралась за книгу. Жёсткие черты лица немного смягчались размытостью принципов и отсутствием твёрдости в характере. Лёгкая полнота округляла щёки, не скрывая, впрочем, остроты скул, чёткости линии бровей и решительной формы подбородка, скорее подходящего мужчине. Глаза серого цвета обдавали холодом, но сегодня искорки веселья то и дело вспыхивали в их ледяной глубине, отчего глаза делались похожими на ёлочное конфетти из фольги. От девушки так и веяло ожиданием праздника.

Старик улыбался спутнице, взгляд теплел, на лице появлялось выражение гордости родителя, довольного своим чадом.

У старых, много поживших людей, особенные глаза. Кто обращал внимание, знает, как часто глаза у старых людей тусклые, погасшие, взгляд мутен, тяжёл. Смотреть в них неприятно, всё равно, что заглянуть в бездну, или добровольно ступить в болотину, без надежды выбраться. Но бывает и такое: с возрастом глаза редких людей становятся светлее, лучатся, и словно небо, уже распахнувшее для их душ свои объятья, смотрит на нас из глубины.

Глаза путешественника, карие, неожиданно яркие, казались кусочками янтаря, вобравшего в себя солнце.

– Ну почему мы не взяли стимер?! – Воскликнула девушка, в очередной раз отбросив в сторону книгу. – Замечу, что в этом случае уже давно прибыли бы в Роузвуд. А теперь придётся целых два дня тащиться на примитивной, даже больше – морально устаревшей колымаге. И всё только потому, что мой старый дедушка решил вспомнить молодость!

Старик взглянул на внучку, улыбнулся, высунул руку в отрытое окно и пошевелил пальцами, словно хотел поймать ветер.

– Поскрипывание кареты не мешает слышать и видеть лес, а на стимере мы бы пронеслись, ничего не заметив, да и мелькание размытых пятен вместо пейзажа не добавило бы удовольствия, – произнёс он удивительно сильным, без старческого дребезжания, голосом.

– Но мне скучно! – надув губки, она притворно вздохнула, но тут же рассмеялась. – Ладно, если вы у меня такой ретроград, то будьте добры развлечь спутницу беседой. Нет, сэр, вы только посмотрите на себя, – она лукаво блеснула глазами, – уже целый час вы подставляете солнцу лицо, жмуритесь. Право, вы так напоминаете мне старого кота, разве что не мурлычете!

– Кэти, ты порой бываешь нетерпимой.

– А вы, дедушка, порой становитесь до ужаса правильным.

– Хорошо, юная леди, чем я могу вас развлечь?

Внучка посмотрела на деда, перевела взгляд в окно и, немного помолчав, попросила:

– Расскажи, о чём ты думаешь, когда смотришь на эти деревья? Ты вспоминаешь молодость? – Обычно она обращалась к нему на «вы», но когда рядом не было посторонних, Кэтрин вела себя более свободно, переходила на «ты», потом, шутя, напускала на себя серьёзность и говорила напыщенно и официально – и тогда их беседа напоминала разговор ровесников. Такое часто бывает между людьми, стоящими далеко друг от друга по возрасту, но близкими по духу, а старый барон и его внучка очень любили друг друга.

– Да, Кэти, ты права. Я вспоминаю молодость. Далёкую… и ушедшую, к счастью, безвозвратно.

– Почему к счастью? Что такого было в твоей жизни, о чём ты не хотел бы помнить? Ведь молодость – пора надежд, и все хотят возвратить её! А ты не хочешь вернуться туда, где был молод и счастлив? Или не был?..

– Не пристало воспитанной леди строчить вопросами, будто из пулемёта, – старик поднял руки ладонями наружу, шутливо отстраняясь от спутницы.

– Дедушка, ну что, мне из тебя каждое слово вытягивать?!

Старик, загадочно улыбнувшись, промолвил:

– Хорошо, дорогая, я расскажу тебе историю жизни человека, ехавшего здесь много-много лет назад. Он, так же и как ты сейчас, сожалел, что не взял стимер. Ехал в этой вот самой карете, тогда ещё с иголочки новой, только из мастерской. Она и сейчас очень удобна, но, как ты правильно заметила, морально устарела.

– Я и не подозревала, что эта… с вашего позволения – повозка… такая древняя, – удивилась Кэтрин.

– Да, милая, та поездка для кареты была первой, и случилась давно, ровно пятьдесят лет назад. Как я сейчас, вот так же откинувшись на кожаные подушки, на этом вот, – старик похлопал рукой по кожаной обивке, – сиденье, дремал путешественник. Выезжая из города, он сожалел, что не воспользовался стимером. Стимерами полвека назад молодёжь называла паромобили, позже словечко прижилось повсеместно, и слово «паромобиль» со временем вышло из обихода. Теперь это слово мало кто помнит, но я буду пользоваться устаревшими названиями – не часто, чтобы не утомить тебя.

– Как вам будет угодно, – жеманно произнесла девушка, и тут же рассмеялась:

– Дедушка! Ты будешь рассказывать или соблюдать правила хорошего тона? Они, кстати, тоже морально устарели!

– Уступаю вашему нетерпению, юная леди, – дед шутливо склонил голову в лёгком поклоне и продолжил рассказ:

– Итак, наш герой вздыхал по поводу отсутствия стимера. Ещё думал, с каким бы удовольствием доехал до станции назначения в комфортабельном пульмановском вагоне. Он представлял себя в удобном кресле, у панорамного окна, с чашкой чая в руке. Внизу мелькали бы поля, реки, живописные посёлки, чёрные нитки дорог с игрушечными коробками паромобилей, ползущими по ним. Пятьдесят лет назад железнодорожное полотно прокладывали на эстакаде, в тридцати метрах от земли, что создавало волнующее ощущение полёта. Сейчас паровозы несутся едва ли не со скоростью света, и окон в вагонах нет, но ты, естественно, посещала музейный комплекс и уж точно побывала в парке ретро-аттракционов. Не ошибаюсь? – Девушка кивнула. – И наверняка прокатилась в таком вагоне? – Кэти, улыбаясь, снова кивнула. – Тогда ты знаешь, что столь ярких впечатлений не даёт даже путешествие на дирижабле – высота, конечно, приличная, но скорость не та. Досада, испытанная молодым человеком в начале пути прошла, и, слушая мерный перестук копыт, он радовался возможности оттянуть неизбежную встречу, что ожидала в конце пути, – старик на мгновенье умолк, вспоминая чувства, подзабытые за пятьдесят лет. – Так же вот мимо проплывали столетние буки, чёрные грабы, тонкие ясени и заросли шиповника, усыпанные белыми цветами… За окном та же картина, какую наблюдал герой моей истории… – Рассказчик замолчал, бросая на спутницу внимательные, оценивающие взгляды, будто решал: стоит ли продолжать?

– Дедушка! – Кэтрин возмущённо всплеснула ладонями, драгоценные камни в перстнях вспыхнули огнём, попав в солнечный луч. Она была молода, любопытна, нетерпелива. И легкомысленна – на эту мысль наводил её безумный наряд: платье, отделано бисером и тонким кружевом, вырез более глубокий, чем проложено незамужним дамам, тяжёлое жемчужное ожерелье на шее, легкомысленные завитки причёски. Элементы костюма диссонировали друг с другом, но вместе всё смотрелось столь элегантно и экстравагантно, что невольно вспоминались картины известных прерафаэлитов.

– Пассажир свесил локоть в окно, – продолжил старик. – Утренняя прохлада неожиданно вызвала воспоминания о тяжёлом воздухе казино, запахе спиртных напитков и едком табачном дыме.

Человека, ехавшего по лесной дороге, звали Айвен Джошуа Чемберс. Азартные игры вызывали у него отвращение, сам он принципиально не играл, и заходил в подобные заведения от силы пару раз в жизни – за компанию с друзьями во времена студенчества. Завсегдатаем игровых домов был отец Айвена. Это обстоятельство и стало причиной поездки молодого человека в глухую провинцию, где, в окружении заповедного леса, расположился маленький патриархальный Роузвуд.

– Дедушка, ты рассказываешь о себе? Я поняла, ты хочешь поведать о том, как женился на моей бабушке?

– Не торопись делать выводы, – старик вздохнул, повёл головой, будто разминая затёкшую шею, и, ослабляя, потянул узел галстука. – История, которую ты сейчас услышишь, будет рассказана впервые. Я много лет не произносил вслух дорогого моему сердцу имени: Джипси. Я любил твою бабушку, Кэти, и трепетно храню в сердце её образ, но рассказать хочу о другой женщине. И ты права – этот рассказ обо мне, хотя порой может показаться, будто я рассказываю о другом человеке. Скорее всего, так оно и есть: тогда, много десятилетий назад я и был другим. Тот Айвен Джошуа Чемберс слыл человеком суховатым, даже циничным. Он ничего не знал о жизни, и не старался узнать. Просто шли дни, недели, месяцы – и он, словно автомат, проживал их бесцельно, бессмысленно. Итак, юная леди, вы готовы слушать, не перебивая вашего старого дедушку?

Кэтрин кивнула.

– Что ж, дорогая, милости прошу в мир моей молодости…

***

Ко времени совершеннолетия Айвена Джошуа Чемберса, его отец умудрился промотать семейное состояние, но, мечтая отыграться, мыслимыми и немыслимыми способами изыскивал деньги. Барон Чемберс – крепкий мужчина, прожил бы ещё много лет, но нелепая случайность оборвала его дни.

Айвен устроил скромные похороны. Баронет не горевал, скорее, наоборот, вздохнул с облегчением, поняв, что больше никогда не увидит в своей скромной квартире опустившегося аристократа. Папаша Айвена обычно наведывался к нему, проигравшись в пух и прах. Клятвенно заверял, что на этот раз обязательно бросит игру и начнёт жить достойно, если любящий сынок, конечно, ссудит отца деньгами. Обычно Айвен давал несколько фунтов, но визиты всегда оставляли чувство гадливости. День, когда состоялась последняя их встреча, он помнил до мельчайших деталей.

Бывают такие дни, когда кажется, что часы замерли на месте, и нет на свете силы, способной заставить стрелки крутиться быстрее. Айвен пользовался только механическими часами – на пьезоэлектрических нет стрелок, и когда на них глядишь, кажется, что время сошло с ума и несётся со страшной скоростью. К сожалению, эту диковинку можно увидеть только в физических лабораториях, широкому распространению мешало отсутствие небольших, но ёмких источников электрической энергии.

В день, ставший поворотным для молодого человека, после короткой, холодной весны не наступило лето. Тепла не хватило даже на то, чтобы треснули почки. Зелёный стал любимым цветом Айвена именно после бесконечного дня несостоявшейся весны. В том году он почему-то особенно остро чувствовал природу. Суровая зима тянулась долго, казалось, ей не будет конца. Когда первые лучи, наконец-то, растопили снег, он радовался, словно ребёнок.

Весна набирала силу. Деревья укутались в тончайшую зелёную дымку, напоминавшую вуаль, и казались невестами. Сердце щемило от нежности, на глаза наворачивались слёзы…

Айвен Чемберс имел репутацию спокойного, рассудительного человека. Он никогда не проявлял эмоций на публике, и делал это так успешно, что окружающие считали его бездушным сухарём. Но, глядя на весеннюю зелень, он поймал себя на том, что тайком утирает слёзы. Иначе, как предчувствием грядущих перемен, подобную реакцию объяснить себе не мог. Пожал плечами – и с чего бы так пробрало-то?! – но именно такие чувства возникли в душе в момент первого тепла, когда природа только-только просыпалась от зимнего сна.

Стоял неподвижно и смотрел на ветви деревьев, окидывал взглядом подсыхающие газоны, улыбался, наблюдая возню птиц. Обычно весна капризна – поманит теплом и спрячется, позволяя зиме пожить ещё чуть-чуть, но всегда наступает день, когда становится ясно: больше не будет морозов, метели не закружат в заледеневшем мире, а сонная зима наконец-то отступает.

Казалось, почки вот-вот треснут и выпустят на волю свежую зелень листьев, и тонкие травинки, только сейчас острыми иголками проколовшие землю, уже к вечеру превратятся в нежно-зелёный ковёр. Это был тот единственный день весны, когда можно невооружённым глазом наблюдать пробуждение природы.

Айвен то и дело останавливался у деревьев и осторожно, кончиками пальцев, прикасался к набухшим почкам, забывая, что нужно торопиться, что скоро начнётся смена и заводские ворота закроют. Опомнившись, встряхивался и продолжал путь, невольно сожалея: уже завтра всё будет другим; весенняя нежность сменится густой изумрудной сочностью, и будет восприниматься как нечто должное; зелень, тонкой дымкой окружавшая деревья, завтра перестанет быть чудом; шелест листьев, с радостью отзывающихся на каждое прикосновение ветерка, станет чем-то обыденным.

Захотелось подставить лицо тёплым утренним лучам и зажмуриться, что он и сделал. Постоял немного у проходной, как вдруг поймал себя на том, что улыбается, подобно романтической девушке. Придав лицу серьёзное выражение, молодой человек с тоской посмотрел на створки заводских ворот. Распахнутые настежь, они с рокотом голодного пылесоса втягивали в себя длинную ленту рабочих. Ему тоже надо влиться в людской поток, но стоит только сделать шаг – и редкая в его жизни радость пропадёт.

Айвен грустно хмыкнул, подумав: причиной нахлынувшего сентиментального настроения стала накопившаяся за зиму усталость. Встряхнувшись, он заставил себя шагнуть в сторону проходной.

За пять лет до того памятного дня учёные выдали нерадостный прогноз. Согласно теории всеобщего эфира солнце начинает остывать, чем объяснялись холодные зимы последних лет. Подобное похолодание случилось не так давно, каких-то сто-сто пятьдесят лет назад, и тема ледникового периода оставалась всё ещё популярной в литературе и искусстве. На самом деле ничего сверхъестественного в предстоящем событии молодой человек не видел. Учёные только выдвинули гипотезу, а пресса уж раздула сенсацию. Газеты трубили на каждом углу, что ледниковый период человечеству стопроцентно гарантирован – и в ближайшем будущем.

Айвен не верил слухам и вообще чурался крайностей, стараясь быть самым обычным человеком. Работа у него была тоже самая обычная: следил за исправностью главного привода. Вообще-то не пыльная работёнка, если не сломается один из многочисленных передаточных механизмов. В цехе старший инженер проводил восемь часов ежедневно, за исключением одного выходного дня в неделю.

***

– Никогда не была на паромобильном производстве, – в сторону заметила Кэтрин, впрочем, точно зная, что сейчас получит нужное объяснение.

Старик бросил на неё ласковый взгляд и пожурил:

– Ты наследуешь несколько заводов после моей смерти, в том числе и тот, на котором собирают стимеры. Напомни, чтобы я организовал экскурсию, когда вернёмся в Лондон. А пока, чтобы ты составила впечатление о том, где работал наш герой, представь ангар площадью в десять тысяч квадратных ярдов, сверху накрытых стеклянным куполом. В нём, на манер карусели, вертится адское колесо, роль спиц в котором выполняют токарные станки, а осью является шпиндель, вставленный в мотор, гудящий глубоко под полом. Пар для работы двигателя подаётся из мощной котельной, работающей на природном газе, по магистралям, проложенным глубоко под землёй. Станки движутся по кругу, и каждый рабочий получает уже предназначенную для него заготовку. Универсалов на заводе нет, только узкая специализация работников. От пильщика заготовки переходят к токарю, дальше к фрезеровщику, потом к слесарю, и так вплоть до конца технологической цепочки, а именно – сборки. Начинается и заканчивается этот процесс в сильных руках самых незаменимых, а потому высокооплачиваемых, подсобных рабочих. Одни подсобники вставляют в станки болванки, а другие снимают уже готовый паромобиль. Представила? – Кэтрин кивнула и тут же задала ещё вопрос:

– Даже не думала, что ты работал своими руками! – И посмотрела на собеседника, скептически поджав губы. Всем своим видом девушка выражала недоверие, и старик, рассмеявшись, предупредил:

– Будь терпелива, дорогая, не перебивай рассказчика. Ты предвосхищаешь события вопросами.

– Я молчу! – Кэти прижала ладошку к губам, но тут же отдёрнула и недовольно сморщилась, увидев следы помады на пальцах.

– Тогда слушай дальше: в тот день Айвен просто вымотался…

***

Привод рассыпался от старости, пришлось шесть раз спускаться в подвал, в машинное отделение. Капитальный ремонт всей фабрики был необходим давно, но акционеры требовали дивидендов, и управляющий откладывал модернизацию, выжимая все соки из оборудования и людей. Когда-то Айвен думал, что будет владельцем внушительного пакета акций паромобильной компании. Он мрачно рассмеялся: отец давно проиграл всё.

К концу рабочего дня, едва разобравшись с ремонтом, шатался от усталости и плохо реагировал на окружающее. Выйдя с завода, не сразу понял, что изменилось в мире. Ноги заскользили по обледеневшему макадаму и он, потеряв равновесие, больно ударился о землю. Сначала захватило дух, потом пришла боль, и только потом он почувствовал, как сильно замёрз. Мороз пробирал до костей, зубы отбивали дробь, дыхание вырывалось изо рта клубами пара.

Мир вокруг стал белым, застывшим, неподвижным, а весна, что так радовала утром, ушла. Исчезла, будто ещё восемь часов назад не обещала людям яркого солнца, тепла и ароматов цветущих растений.

Жил он тогда в небольшом домике, недалеко от завода. Квартал коттеджей для среднего класса прятался сразу за многоэтажными зданиями Всеобщей Паромобильной Компании. Айвен прошёл через арку, ускорил шаг и почти бегом одолел ещё несколько десятков метров до небольшого коттеджа, где снимал комнату на полном пансионе у доброй, заботливой женщины. Квартирная хозяйка, миссис Пайн, давно потеряла семью, а потому душевное тепло щедро тратила на Айвена. Она с удовольствием готовила завтраки, обеды и ужины, стирала постельное бельё и одежду молодого джентльмена, но никогда не забывала внести в счёт стоимость своей доброты. Айвен, пролетев уже на автомате небольшой садик, ввалился в тёмный, нетопленный коридор. Взбежав на второй этаж, рванул дверь и, на ходу сбрасывая задубевшие ботинки, кинулся к печке. С трудом раздул угли, роняя выскальзывающий из замёрзших пальцев торф, подбросил сразу несколько брикетов. Хозяйка из экономии не проводила газовое отопление. Огонь заплясал веселее, повеяло теплом. Прикрыл дверцу, присел тут же, на полу, жалея, что печка не кирпичная, и к горячему металлу нельзя прижаться щекой. Глаза слипались, тело ломило. Подумав, что газетчики в чём-то оказались правы, он закрыл глаза и отключился.

Проснулся поздно, уже совсем стемнело. Дотащился до дивана, рухнул на него, уговаривая себя снять куртку и брюки, натянуть пижаму и сходить на кухню – миссис Пайн, как примерная хозяйка, наверняка что-нибудь оставила на плите опоздавшему к ужину жильцу. Скрипнула, открываясь, дверь, и в комнату заглянула старушка, та самая заботливая арендодательница, о которой он только что думал.

– Айвен, я вчера не смогла разбудить вас. Право, я старалась, но вы так крепко спали, словно мёртвый, – сказала она дрожащим старческим голосом. Пошамкав губами, осуждающе взглянула на баронета и добавила:

– Понимаю, что вы устали, но проспать всю ночь, сидя на полу, даже не сняв верхней одежды… Боюсь, что если вы сейчас не встанете, то опоздаете на работу.

– На работу? – переспросил он, плохо соображая со сна.

– Ну да, на работу, ведь уже светает, – ответила женщина и, поворачиваясь, пробормотала:

– Я приготовила завтрак, как умоетесь, приходите на кухню.

Она закрыла за собой дверь, послышалось шарканье растоптанных домашних туфель и тут же забили часы.

Светало.

Баронет, сидя на кровати, тупо смотрел в окно, не в силах преодолеть усталость. Накатила такая безнадёжность, что захотелось завыть. День не кончился, будто не наступил следующий, а повторялся предыдущий, и Айвену показалось, что он обречён на этот повтор пожизненно. Отупение станет его уделом навсегда – тягучее, безразличное отупение.

Но, взяв себя в руки, встряхнулся. Водные процедуры отменил. В душевой стоял такой холод, что в кране замерзла вода. На кухне немного теплее, видно хозяйка всю ночь подбрасывала торфяные брикеты в печку. Принюхался – на завтрак омлет и кофе. Всё же хорошая она женщина!

Завтрак – это ритуал. На завтрак Айвен обычно съедал омлет, потом намазывал тонкий ломтик хлеба сливочным маслом, клал сверху кусочек швейцарского сыра, который предпочитал другим сортам, и наливал крепкий, горячий кофе. К кофе приступал, когда всё уже съедено, и ничто не отвлекает от терпкого аромата. Кофе дополняла трубка хорошего табака. Он мог позволить себе раз в день выкурить порцию, зарабатывал достаточно, а хозяйка позволяла курить в доме только ароматные сорта.

– Итак, Айвен Джошуа Чемберс, как ты будешь жить дальше? – спросил себя, прежде чем приступить к чтению газеты.

Газеты доставлялись пневматической почтой. За небольшую абонентскую плату пользователи получали ежедневные городские новости. Айвен выписывал консервативную «Таймс», «Нью-Кроникл» и специальные издания по инженерному делу. Он привычным движением дернул рычаг. Легко щелкнув, открылось окошечко в стене, и на пол выпал плотный футляр. Раскрутив его, достал свёрнутую в трубочку газету. Пробежал глазами сводки синоптиков и усмехнулся: оптимизма они не добавляли. Перевернул страницу, зная точно, что там будет описано положение дел в десятках колоний и подвластных империи государств, международные новости, светская хроника и биржевые сводки.

Быстрым взглядом просмотрел заголовки. Ничего нового: полемика вигов и тори в парламенте, виги требуют смены кабинета – в который уже раз за год.

Та-аак, новости Британской Империи… Конференция независимых индийских раджей в Аллахабаде…. Просят британского верховного комиссара в Индии оказать помощь в борьбе с эпидемией чёрной оспы… Заявление лорда Маунтбеттена, британского верховного комиссара в Индии: «Туземным войскам отдан приказ стрелять на поражение в случае попыток перехода зоны контроля лицами, заражёнными бубонной чумой. По официальным данным более пятидесяти миллионов жертв. Дым от погребальных костров затемнил небо над Индостаном».

Северная и Южная Родезия, Южноафриканский союз и Ньясаленд установили санитарный кордон для борьбы с эпидемией холеры в Африке.

Великая Германская Империя вновь требует созыва конференции Большой Тройки по разграничению сферы интересов в Северной Африке… Королевства Италия и Египет заявляют решительный протест против попыток решить проблемы эпидемий в Африке за их спиной и выражают опасения в том, что непринятие действенных мер чреваты повторением Великой Китайской Эпидемии чумы, после которой население Китая сократилось на девяносто процентов…

В Америке, как всегда, ничего интересного. Никак не закончится столетняя война между Конфедеративными штатами Америки и Североамериканскими Соединёнными штатами… Опять вылазки негритянских партизан и каперские действия на море…

Айвен мельком проглядел биржевые сводки. Понятно… Акции паромобильных компаний идут вверх… Подорожал хлопок… А вот акции русских железных дорог и нефтяных компаний, напротив, падают… Зато акции газовых и угольных компаний растут… С этим всё ясно.

Бесконечное противостояние и напряжённость между Россией и Сибирью наконец-то вылилось в военный конфликт вдоль всего Уральского хребта. Дряхлеющая Российская Империя, скорее всего, получит хороший пинок под зад от молодого сибирского хищника.

Снова заманивают наёмников в армию Российской Империи, предлагая земли и прочие богатства, правда, в ещё не завоёванной Сибири. Звучит заманчиво, но если представить сибирские холода и длинный путь вокруг Скандинавского полуострова в порт Романов на Мурмане…

Король Иерусалимский Оттон Шестнадцатый принял делегацию Всемирного еврейского конгресса. Его Величество заверил, что продолжит строительство еврейских поселений в долине Иордана и в районе Газы. «Мои еврейские подданные – основа нашего сельского хозяйства, благодаря их упорному труду Иерусалимское королевство превратилось в подлинный сад Ближнего Востока». В ответной речи президент конгресса Мордка Шмуэль Гершензон заверил Его Величество в постоянной поддержке всемирного еврейства…

Да… Иерусалимское королевство всё больше превращается в финансовый центр мира. И всё благодаря евреям. Почти за тысячу лет потомки крестоносцев превратили выжженные пустыни в цветущие равнины, а дружба с евреями, начатая ещё тамплиерами, сделала королевство крупнейшим кредитором.

Оттоманская империя, Персия и Месопотамия в который раз пытаются договориться о разделе территорий в верховьях Тигра и Ефрата. Последние полторы сотни лет занимаются только этим, но пока безрезультатно. Похоже, пахнет новой войной, а там ввяжутся и армяне, и курды. Опять придётся вмешиваться русским и англичанам. Хотя – на Российскую империю сейчас надежда слабая…

Теперь светская хроника… Идёт подготовка к большому весеннему балу, который даёт королева Британии Елизавета Вторая… Слухи о помолвке герцога Кентского оказались преувеличенными… Ага… Вот список наиболее популярных женихов и невест… Ну, женихов не смотрим, хотя когда-то сам занимал видное место в таком вот списке… А невесты… Да разве из этих жеманных дур можно выбрать что-то достойное?.. «Ах, дорогой баронет» – и обязательно гнусаво, с закатыванием глазок… Айвен передёрнул плечами. Впрочем, все давно считают его чудаком, изгоем, который совсем «опростился», работает на заводе, что для людей его круга уж совсем непозволительно. Тут искать нечего. Обедневший баронет интереса для аристократок не представляет… А вот среди невест без титула, но с большими деньгами можно подыскать хорошую партию, но, Боже, как же это противно… да и слушать кудахтанье глупых богатых кур…

Айвен с раздражением отбросил газету. Странное состояние – думать о том, что ещё вчера считал для себя неприемлемым, невозможным, невероятным. Желать того, что вчера было глубоко чуждо и противно. Пожалуй, отправиться в Сибирь будет честнее, но… мороз за окном крепчает, весну отменили, а о лете, сказали, можно забыть совсем.

Он снова развернул газету и даже успел прочесть заголовок, как раздался звонок. Хозяйка впустила кого-то в дом. Интересно, кто мог прийти в такую рань? Однако, удивляться пришлось позже, когда старушка приоткрыла дверь столовой, и, смущаясь, сообщила:

– Айвен, сожалею, что вынуждена прервать вашу утреннюю трапезу, но к вам гость. – Она брезгливо поджала губы и, презрительно прищурившись, добавила:

– Ваш отец.

Сказав это, миссис Пайн посторонилась, и в дверь, оттолкнув старушку, влетел тот, кто некогда внушал ему страх. Теперь же вид человека с землистым лицом, красными, постоянно бегающими глазками, вызывал чувство отвращения смешанного с жалостью. Похоже, злой дух, овладевший, как он думал в детстве, отцом, привёл его к окончательному ничтожеству. Незваный гость приосанился и попытался придать опухшей физиономии высокомерное выражение.

– Любезный сын, не пройти ли нам в вашу комнату?

– Во-первых, здравствуйте, мой дражайший отец, – с нажимом произнёс Айвен, осаживая гостя, – во-вторых, в комнате у меня не прибрано, и я не вижу причин, которые мешают нам побеседовать в столовой.

– Но, любезный сын, наш разговор будет носить конфиденциальный характер, и я настаиваю, чтобы мы из места общего пользования поднялись в ваши апартаменты.

Айвен усмехнулся – его «апартаменты» были обыкновенной квартиркой для холостяков и состояли из спальни, небольшого кабинета и туалетной комнаты.

– Если вы хотите подняться для того, чтобы «конфиденциально» одолжить у меня десять тысяч фунтов стерлингов, то я вам их не дам, по той причине, что их у меня просто нет. И даже если были бы, не стал бы суживать вам такую сумму. Вы знаете, что жалование будут выдавать на той неделе, поэтому единственное, чем могу помочь – это дать пару фунтов, чтобы вы могли добраться до дома и купить еды.

Айвен достал из кармана две купюры и положил на край стола.

– И это мой сын? Я пришёл поговорить о важных делах, от которых зависит будущее Чемберсов. Позвольте напомнить вам, Айвен, что продолжение нашего славного рода, восходящего к сподвижникам Ричарда Третьего…

– Так вам не нужны деньги? – Перебив его, Айвен нарочито медленно протянул руку.

Отец схватил со стола купюры и метнулся к выходу, бросив напоследок:

– Мы ещё вернёмся к этому разговору.

Но оказалось, что виделись они в последний раз. Отец, покинув Айвена, отправился в дешевые меблированные комнаты на Ист-сайд. Выходя из омнибуса, он оступился и ударился виском о бордюр. Нелепая случайность, сказал констебль, смущённо вертя в руках форменную фуражку.

Айвен взял на заводе отпуск для организации похорон и улаживания дел. В наследство ему достались только долги. Молодой человек предполагал, что так и будет, но сумма, названная кредиторами отца, потрясла. Все небольшие сбережения инженера могли погасить лишь малую часть.

На кладбище едва замечал происходящее, вовсе не из-за смерти родителя и сыновней скорби. Сумма долга экономному по натуре Айвену казалась астрономической. Сам он жил на жалование и, будучи талантливым инженером, не бедствовал. Привычка умершего отца пускать деньги на ветер, видимо, стала причиной бережного отношения к деньгам самого Айвена. По той же причине молодой человек согласился с первым предложением, сулившим большие деньги, большие связи, и – главное – возможность навсегда забыть и о папиных долгах, и о нём самом. Царствие ему небесное, в чём Айвен сильно сомневался.

Предложение поступило от плотного мужчины. В нём всё выдавало провинциала: тягучий говор селянина, костюм из дорогой ткани, но мерзкого пошива и, особенно, тщетные попытки казаться светским человеком. Чтобы справиться со смущением, толстяк время от времени доставал бумажник из дорогой крокодиловой кожи, туго набитый ассигнациями, подбрасывал его на руке, будто проверяя на вес, потом, с нарочитой медлительностью прятал кошель на место – во внутренний карман дурно скроенного пиджака. На похоронах Айвен не обратил на него внимания, он вообще не смотрел по сторонам, погрузившись в безрадостные мысли. Когда немногочисленные родственники скрылись за кладбищенской оградой, провинциал подошёл к Айвену и бесцеремонно вцепился в локоть.

– Примите мои соболезнования, дорогой барон, – сказал толстяк, нимало не смущаясь собственной наглости.

Айвен, пришибленный количеством долгов, как-то позабыл, что унаследовал ещё и титул. Попытки провинциала казаться светским человеком раздражали. Лицо его – большое, будто вытесанное топором из куска старого, жёлтого дерева, показалось баронету смутно знакомым. Глаза, глубоко посаженные, острые, холодного серого цвета, смотрели уверенно, цепко, и уж смущения в них точно не было. Айвен нахмурился, пытаясь припомнить, встречался ли он раньше с этим навязчивым господином, но тщетно. Пожал плечами: наверное, похож на кого-то, увиденного случайно.

Молодой человек улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела горестной – всё-таки только что предали земле прах его родителя, и попытался освободиться от докучливого незнакомца. Не тут-то было: хватка у толстяка железная. И деловая хватка была из того же материала, в чём Айвен убедился после нескольких минут разговора.

Толстяк достал из кармана платок сомнительной свежести, протёр багровое, в бисеринках пота, лицо, и громко, с надрывом, закашлялся. Айвен мог бы посоветовать тому ослабить шейной платок и расстегнуть узкий пиджак, но удержался. Прилипчивый провинциал ему не понравился. Работая на заводе, он прекрасно знал, как вести себя с такими людьми. Понимая, что наглец не отстанет, Айвен поджал губы и высокомерно процедил:

– Чем могу быть полезен?

– Позвольте представиться: Джейкоб Браун, – мужчина слегка наклонил голову. – Сразу перейду к делу. Привык, видите ли… кхе.. брать быка за рога! Я владею землями вокруг вашего замка, барон, – сказал толстяк, снова сильно польстив Айвену. «Замком» он назвал старое, заброшенное поместье, куда молодой человек не только не наведывался лет сто, но и даже не интересовался, в каком состоянии находится его собственность. – Ещё у меня есть дочь, – продолжил провинциал. – Вы можете расценивать моё предложение как угодно, но я хочу, чтобы мои внуки имели титул.

– Простите, а в чём, собственно, заключается ваше предложение? – спросил Айвен только для того, чтобы хоть как-то скрыть растерянность. Он прекрасно видел, что толстосум решил купить дочери жениха, и выбор почему-то пал на него. Хотя – ясно почему, у него земли в Роузвуде.

– Вы бедны. Папаша оставил вам столько долговых расписок, что даже продажа Роузвудского поместья, – тут он назвал имущество Айвена правильно, может, именно поэтому опять закашлялся – бурно и долго. – Так вот, – снова достал платок, вытер лицо, – женитесь на моей девочке, и вам ничего не придётся продавать. Вы не игрок… я наводил справки… – пояснил в ответ на удивлённый взгляд баронета. – А что тут такого? – он пожал плечами. – Даже выбирая лошадь, не только выясняешь всю её родословную, но и проверяешь, в каком состоянии у неё зубы, а тут – жених.

– Но, позвольте, милейший, – Айвену, наконец-то, удалось освободить руку, – я ещё не дал согласия.

– Дадите, – и «покупатель», вытащив из портмоне чек, помахал им перед носом предполагаемого зятя. – Я никогда не ошибаюсь, – продолжил делец, убедившись, что сумма, прописанная в чеке, попала в поле зрения Айвена, и довольно хмыкнул, увидев, как расширились его глаза. Ещё бы, этой суммы хватит и погасить долги, и потом ещё долгое время оставаться состоятельным человеком, даже если ни чем больше не заниматься, просто тратить деньги – и всё. – Итак, я навёл справки. В отличие от своего папаши, вы экономны, к деньгам относитесь уважительно. Вы получили блестящее образование, но при том обстоятельстве, что особа вы всё-таки титулованная, почему-то предпочитаете работать руками, что вызывает уважение. Кстати, как я узнал, у вас есть кое-какие сбережения, – здесь толстяк пренебрежительно скривился, давая понять, что он думает о подобных «запасах». Кривизна потного лица почему-то позабавила Айвена.

– Вы и это умудрились узнать? – улыбнувшись одними уголками губ, поинтересовался он.

– Деньги, мой мальчик, открывают любые двери,– сказал толстяк и, вздохнув, продолжил:

– И закрывают тоже.

Намёк более чем прозрачный, и дальше Айвен слушал смешного человека в узком костюме очень внимательно.

– У вас спокойный, ровный характер, вы умны, и теперь вы барон…

– Простите, но во владение имением я войду только через год, по окончании траура, тогда и стану бароном – внёс поправку Айвен.

– Что такое год в нашей жизни, дорогой барон? – возразил толстяк, упорно продолжая игнорировать то обстоятельство, что Айвен пока ещё баронет. – Мне десять лет назад сказали, что с моими лёгкими я не протяну и года, а что вышло? А вышло, что я жив, и, как это не смешно, почти здоров. И потом, если я помру, кто позаботится о моей крошке Лу? Луиза – так зовут вашу невесту.

– Уже невесту?.. – Айвен немного попривык к бесцеремонности провинциального богатея, но это заявление возмутило. Он хотел решительно попрощаться с наглецом и пойти прочь, однако потенциальный тесть сунул ему в руку чек.

И всё. Больше будущий барон не сомневался. Он даже не попросил фотографию невесты. Просто посчитал нули, стоящие после единицы – и сделка свершилась.

– Что ж, ваше предложение действительно не только интересно, но и своевременно, – произнёс Айвен, внутренне уже согласившись на брак по расчёту. И, с облегчением улыбнувшись, добавил:

– Надеюсь, мои зубы вы проверять не будете?!

– Зачем? Я был у вашего дантиста. Он сказал, что зубы у вас здоровые, – совершено серьёзно ответил будущий тесть, чем вверг баронета в состояние лёгкого шока. Тот ещё не встречал человека, у которого бы полностью отсутствовало чувство юмора.

– Когда ехать? – поинтересовался Айвен, в душе смущаясь столь неприкрытого расчёта.

– Умный мальчик, – добродушно улыбнулся толстяк, но взгляд остался жёстким. Так смотрят дельцы, ещё до начала переговоров уверенные в их благоприятном исходе. – После моей смерти вы станете крупным землевладельцем, так же вам отойдут пакеты акций нескольких компаний. Дорогой мой, скажу по секрету, очень перспективных компаний. Банки часто лопаются, пшик – и нету. Свои денежки я предпочитаю вкладывать в развитие паромобильного бизнеса, в строительство железных дорог, в новые технологии. После свадьбы… – здесь провинциал сделал многозначительную паузу, – вы получите полный отчёт о моих капиталовложениях и… и я надеюсь на ваше участие в делах… Хотя, думаю, пока вы будете тут утрясать папины делишки, у нас будет время посетить некоторые из моих кампаний.

Толстяк кивнул на стоявший неподалёку паромобиль.

– Соберите всё, что вам нужно в дорогу, и переезжайте ко мне.

– Прошу прощения, это абсолютно невозможно, – Айвен растерянно посмотрел на чек, – надо заплатить долги…

– Я всё сделаю, – просипел толстяк, сдерживая очередной приступ кашля.

– И, тем не менее, – настаивал Айвен, – мне нужно будет заехать на работу, сообщить об увольнении. Этой суммы, – он снова посмотрел на чек, – вполне достаточно, даже более, чем достаточно, чтобы привести мои дела в порядок. И потом, долги я принципиально отдаю сам. Особенно, если это долги моего отца.

– Ну ладно, мой мальчик, ладно, не кипятись, – толстяк, улыбаясь, похлопал Айвена по плечу. Молодого человека опять покоробила фамильярность дельца: тот перешёл на «ты» сразу же, как понял, что дело выгорело, и аристократ «куплен» с потрохами. – Делай свои дела, и приезжай. Мы будем тебя ждать.

Джейкоб Браун ухмыльнулся, и Айвену стало вдруг нехорошо. Так, наверное, ухмыляется дьявол, купив очередную душу… Титул – не душа, успокоил себя баронет. Он открыл дверцу кареты. Поставив ногу на ступеньку, зачем-то обернулся, недолго смотрел на свежую могилку, где под слоем земли лежало тело отца. Ожидал, что накроет волна горечи, но ничего подобного не случилось. Не испытал даже того мимолётного сочувствия, уместного и для постороннего человека, случайно оказавшегося на похоронах. Ни горечи, ни горя, ни чувства потери. Напротив – одно только облегчение, какое испытывает человек, сбросивший тяжёлый груз. Груз долгов, обязательств, ошибок, разочарований…

И Айвен запрыгнул в карету. Взвился хлыст, окрик кучера двинул лошадок в галоп, наёмный экипаж, заскрипев, покатился по дорожке с кладбища.

Так началась история, изменившая и самого Айвена, и, возможно, весь наш мир. Хотя… жизнь сама знает, что ей нужно, и никогда не соглашается на подделку.

А возле свежей могилы, украшенной парой дешёвых бумажных венков, остался стоять толстый, смешной человечек. Его багровое, потное лицо было одновременно и растерянным, и горестным.

Он оглянулся, посмотрел по сторонам, медленно опустил взгляд на холмик мёрзлой земли. Надгробный камень прост, как и слова, выбитые на нём: «Барон Чарльз Альберт Чемберс. Да покоится с миром»

– Эх, – толстяк достал платок. Он хотел привычно вытереть пот, но из его маленьких, острых глазок вдруг полились слёзы. Мистер Браун всхлипнул, всё-таки вытер лицо и шумно высморкался. Потом, вздохнув, сказал:

– Ну что, господин барон, все мы там будем, да? Ты ведь вряд ли помнишь меня? Я Джейкоб, кухаркин сын. Это меня обвинили в краже той золотой монеты, и моей матери отказали от места. Мы потом голодали, потому что мать больше нигде не брали на работу. Ты не знал этого, но я сам скажу – отца-то у меня не было. А тот золотой стащил ты. Я видел.

Джейкоб наконец-то расстегнул узкий пиджак, ослабил тугой узел галстука.

– Ты знаешь, Чарли… помнишь, так я называл тебя в детстве, когда мы вместе играли?.. Чарли, я так возненавидел тебя, что решил стать не просто равным тебе, я решил стать выше тебя. И… – Джейкоб с минуту помолчал, – и ты знаешь, у меня это получилось. Я работал. Очень много работал. А ещё я очень много думал. И, Чарли, так получилось, что сумел заметить, как меняется этот мир. Сделал одну-единственную ставку – на перемены. И не ошибся. Я выиграл. Ты знаешь, я долго горел желанием отомстить тебе, но каждый раз, наблюдая за тобой издалека, видел, что ты сам делаешь это с успехом. А потом у меня родилась дочь. И я вдруг понял, что ничего важнее неё не может существовать в этом мире. Даже намёка на что-то плохое не должно коснуться моей маленькой девочки. Тогда я простил тебя. Знаешь, мне стало так хорошо, будто это не крошка Лу родилась, будто я сам заново народился на свет. Я сегодня купил ей мужа и титул. Ты, наверное, ещё здесь и сам всё слышал. – Джейкоб посмотрел вверх, будто действительно мог увидеть душу умершего. – Чарли, ты пойми, это не была месть, скорее, это было просто тщеславие. – Он помолчал, потом, покачав головой, сказал:

– Нет, не тщеславие, а благодарность! Я помог твоему мальчику вылезти из дерьма, в котором ты его оставил. А как оно дальше пойдёт, так то жизнь покажет… Знаешь, я думал, что выскажу на твоей могиле много плохого, грубого, может, даже спляшу на ней, плюну… но… Но я могу сказать тебе только одно: «Спасибо». Если бы не ты, я до сих пор был бы твоим слугой, возможно, конюхом, а может, ещё кем-то… Если бы не твоя ложь… Тебе тот золотой не принёс удачи, а то, что ты оболгал меня – принесло мне и счастье, и богатство. Знаешь, я вот что думаю, жизнь, наверное, знает, что она делает, она умнее нас с тобой…

«Кухаркин сын», бросив на могилу золотую монету, повернулся и, быстро переступая короткими ногами, пошёл прочь. Туда, где у кладбищенских ворот его ожидал уже привычный на городских дорогах, но редкий в сельской местности, паромобиль.

Смешной человек Джейкоб Браун направился в особняк, приобретённый недавно и ещё толком не обжитый. Недвижимость никогда не бывает лишней, считал он, скупая имущество разорившихся аристократов. Он планировал задержаться в Лондоне недолго, от силы дня на два. По завершении дел в столице, его путь лежал на вокзал, откуда он, в личном комфортабельном вагоне, отправится домой, в Роузвуд. Джейкоб хотел прибыть раньше Айвена, и как следует подготовиться к приёму дорогого гостя. Желание баронета закончить дела в столице оказалось как нельзя кстати, оно давало выигрыш во времени. А времени мистеру Брауну требовалось много – подготовить к приезду жениха единственную дочь. Крошка Лу ничего не хотела слышать о замужестве и категорически отказывалась даже говорить на эту тему. Но хитрый Джейкоб имел козырь, который бить дочке нечем – фотографическую карточку Айвена Джошуа Чемберса. На фото будущий барон улыбался, карие глаза лучились, и это немного смягчало несколько тяжеловатый подбородок. У Айвена такое лицо, на какие обычно обращала внимание дочь мультимиллионера – сильное, волевое. Джейкоб, глядя на снимок, хмыкнул: фотография не передавала рассеянного, отстранённого выражения глаз, а улыбка скрывала размытую линию мягких, бесформенных губ.

***

– Дедушка! – воскликнула Кэтрин и, после продолжительной паузы, обвиняюще произнесла: – Какие интересные подробности открываются… Так ты женился на бабушке Луизе по расчёту? Даже не видя её, согласился на свадьбу? Какой ужас!

– Тогда были другие времена, девочка. Та свобода, какой пользуется ваше молодое поколение, нам и не снилась.

– Но… – девушка растеряно смотрела на старика, – как же так? Хоть я была совсем маленькой, когда умерла бабушка, я же помню – вы любили друг друга!

– Конечно, милая. Мы любили друг друга. Любовь, девочка, не всегда подобна удару молнии, вспышке света, или бурному пламени. Иногда она разгорается из маленьких искорок добра, благодарности, сочувствия.

– Разве бывает так? Вот я как увидела сэра Альберта, у меня будто в сердце случился пожар. – Она закатила глаза, томно вздохнула. – Рассказывай же! Мне интересно узнать, – улыбнувшись, внучка лукаво взглянула на деда, – как случилось, что мой молодой дедушка Айвен полюбил девушку, на которой поначалу женился ради денег?

– Это случилось не сразу, – произнёс старик, всматриваясь куда-то вглубь себя. – Тому предшествовали события, много событий. Итак, вернувшись с кладбища поздно…

***

Вернувшись с кладбища поздно, в наёмной карете, молодой баронет вошёл в коттедж. Разделся, с трудом расстёгивая пуговицы непослушными пальцами. Сказывалось напряжение долгого дня, переживания не давали расслабиться. Бил озноб, и крепкий ромовый пунш, приготовленный миссис Пайн, доброй женщиной, пришёлся к месту. Выпил бокал, но не согрелся. После второго стало немного легче, но только третья порция помогла уснуть.

На следующее утро Айвен проснулся и сразу открыл глаза: проблемы встали перед ним в полный рост, отбивая желание несколько лишних минут понежиться в постели, под мягким пуховым одеялом. Где взять денег, чтобы погасить астрономические долги, сделанные отцом? Тут вспомнился странный вчерашний разговор. Боже, да не почудилось ли это?! Он вскочил с кровати, прошлёпал босыми ногами по холодному полу к гардеробу и, сняв с вешалки сюртук, принялся лихорадочно шарить по карманам. Достав портмоне, открыл, дрожащими пальцами выудил чек. Пересчитал нули, потом ещё раз, прочёл сумму прописью – миллион фунтов стерлингов. Всё сходилось. Он мог погасить долги отца, и даже после этого оставался очень богатым человеком.

В дверь осторожно постучала квартирная хозяйка:

– Примите ещё раз мои соболезнования в связи со смертью вашего отца, но внизу вас ожидает человек, – она презрительно скривилась, – которого я не стала бы называть джентльменом. Он сидит внизу уже четверть часа. Я не хотела вас беспокоить, сэр, но визитёр так настойчив, что пришлось его впустить. Чтобы не показаться невежливой, я сварила для него кофе, что, прошу прощения, не преминула включить в счёт.

Поспешно одевшись, Айвен спустился в гостиную. На краешке кресла, будто проглотив кол, сидел его будущий тесть. Он не выпускал из рук платка, то и дело вытирая лоб. Из окна лились солнечные лучи, расцвечивая и без того красную физиономию гостя багрянцем. Рядом, на небольшом ажурном столике, на самом краю, примостилась хрупкая кофейная чашка. Толстяк смотрел неё едва ли не с испугом. Он так и не решился выпить кофе – из страха раздавить тонкий фарфор короткими, толстыми пальцами. При виде Айвена визитёр встрепенулся, но тут же сник, бросив растерянный взгляд на миссис Пайн. Та стояла рядом, с безупречно-вежливой улыбкой, прилепившейся к бесцветным губам, с чинно опущенными руками в белых перчатках, с презрительно-высокомерным взглядом подслеповатых глаз. Одетая в чёрное платье, высохшая и морщинистая, дама выбивала провинциала из колеи безупречными манерами, и снова вести с ней диалог Джейкобу не хотелось.

Мультимиллионер вскочил, раскинул руки, приветствуя будущего зятя, и всё-таки опрокинул чашку. Сконфузился, пробормотал что-то о покупке вагона посуды, при этом не решаясь посмотреть на строгую хозяйку коттеджа.

– Айвен! – вскричал он, старательно игнорируя неодобрительно поджатые губы вдовы. – Не время залёживаться в постели, мой мальчик! Ты уж прости старика, но, понимаешь ли, последнее время эгоистично мечтаю уйти на покой, хочу возиться с розами в цветнике, читать газету – и никуда не торопиться. Ты хороший инженер, и у тебя есть коммерческая хватка. Так что быстренько войдешь в курс дела. Да, хочу спросить тебя, дорогой зять, ты, конечно же, следишь за последними техническими новинками?..

Этим утром Айвен впервые пренебрёг завтраком. Провинциал громко рассказывал о своём богатстве, миссис Пайн с видом жертвенного барашка стояла в дверях, ради соблюдения приличий, составляя компанию толстяку, чем изрядно его смущала. Баронет, поднявшись в столовую, с сожалением глянул на тарелку с яичницей и, отхлебнув крепкого кофе, быстро собрался.

Вышли через парадный вход коттеджа, и молодой человек остановился, на минуту зажмурившись от яркого солнца. Хмыкнув, подумал, что обещанный газетами конец света в виду нового ледникового периода в очередной раз откладывается на неопределённое время. Яркие, весенние лучи топили снег, вчерашний гололёд превратился в шумные потоки воды, всасываемые сквозь решётки в канализационные люки.

На подъездной дорожке, прямо в центре большой лужи, стоял новенький стимер. Обтекаемые обводы поражали изяществом. Каплевидный корпус заканчивался большим вздутием котельного-двигательного отделения. Сзади сияла начищенная решётка охладителя. Блестели новенькой кожей удобные сиденья. На приборной доске стандартный набор: датчик давления, тахометр, спидометр… Тут Айвен заметил незнакомый циферблаты и, самое интересное, кроме рулевого колеса в стимере была всего одна рукоятка вместо обычных трёх-четырёх рычагов управления двигателем, паросиловой установкой и наклоном цилиндров.

– А где вся машинерия? – не удержавшись, спросил у мистера Брауна.

– О, это как раз и есть моё последнее приобретение! – похвастался Джейкоб. – Что, нравится малышка? Кхе-кхе, ещё б! – Он хлопнул Айвена по плечу: – Смотри, зятёк, могут же делать у нас. Вот, давление пара двести пятьдесят атмосфер. Впрыск воды происходит автоматически. Нагреватель почти мгновенно доводит температуру до двухсот пятидесяти градусов. Кроме того, там есть ряд интересных новинок, с которыми я тебя познакомлю чуть позже. И – самое главное – для управления навигацией стоит аналоговая машина различий, адаптированная к паромобилю! О! Можешь такое представить?! То-то! Она тоже работает от единой паросиловой установки.

Вначале восторженного расхваливания машины на лице Айвена невольно появилась снисходительная улыбка. Джейкоб Браун будто забыл, что читает лекцию старшему инженеру паромобильного цеха, который знает о паросиловых установках всё. Этот вот новенький стимер тоже сошёл со стапелей в его цехе. Но когда толстяк сказал о машине различий, пренебрежение как ветром сдуло. Брови баронета взлетели вверх, глаза расширились, но он не нашёлся, что сказать, даже не смог сформулировать вопрос, вертевшийся на языке.

– Что, онемел? Пра-а-авильно, мы-то с тобой знаем, парень, что машина различий, даже самая портативная, была бы никак не меньше всего этого экипажика!

***

– Интересно, как быстро меняется мир, – заметила Кэти. – Вот ещё ты застал машины различий размером с особняк, а теперь они столь малы, что легко умещаются в женской сумочке.

– Ты права, Кэтрин, с течением времени всё становится компактнее, функциональнее. Боюсь, что когда-нибудь вещи вообще не будут иметь никакого значения в жизни людей. Всё имущество сможет уместиться в маленьком блоке с ноготь величиной.

– И куда же, позвольте спросить, сударь, денутся вещи?

– Их можно будет создавать каждый раз заново, просто переставляя атомы.

– Забавно было бы посмотреть на это. Но пока мы пользуемся вещами, – девушка достала из сумочки зеркало, поправила локон, облизнула губы и демонстративно положила вещь назад, – и делаем это с удовольствием. Вряд ли кто-то откажется от привычной удобной кровати, которая лет двадцать стоит в спальне или от самой обыкновенной серебряной ложки, к которой просто привык.

– Думаешь? Вот посмотри – раньше привычной была аналоговая машина различий – чаще она называлась вычислителем – размером с дом, как ты правильно подметила. Первоначально разработанна русским инженером Ползуновым, но построена в начале девятнадцатого века англичанином Беббиджем. Долго доводилась до ума, модели постепенно совершенствовались. Суть её состояла в том, что интегрально-аналитический агрегат, «мозг» машины различий, выбирал нужный из нескольких десятков, а последнее время и сотен тысяч алгоритмов решения задачи, хранящихся в «памяти» современных вычислителей. Записывающие валики уменьшались до тех пор, пока не удалось достичь очень высокой плотности хранения информации. Это потребовало создания прецезионных станков для нанесения меток алмазным резцом на сверхтвёрдый вольфрамовый стержень. Если первоначально машины различий применялись для решения простых арифметических задач, то в последнее время разработаны очень сложные алгоритмы, которые позволили сделать вычислитель более универсальным.

– Фууу… опять лекция, дедушка! Ну зачем? – Кэтрин всплеснула руками и театрально закатила глаза. – Зачем ты мне это рассказываешь?

– Чтобы ты поняла, насколько удивился Айвен Джошуа Чемберс, даже больше – он был потрясён и не сразу поверил мистеру Брауну…

***

Айвен не поверил мистеру Брауну: без специализированных машин различий невозможно управление современным производством, но чтобы её применили просто на стимере?.. Естественно, в каждой машине есть аналоговые элементы, управляющие давлением пара, наклоном цилиндров, но чтобы вот так – полностью автоматизировать управление?! Такого Айвен даже не мог представить.

Ещё одна странность привлекла внимание – из трубы не выбивалась ни струйки пара. Сколько же собирался ждать Джейкоб? И сколько времени уйдёт на разогрев котла и выход пара на рабочее давление? Спросить не успел, толстяку не терпелось похвастаться новой моделью, и он начал говорить сам:

– Смотри, как работает моя крошка! – толстяк втиснулся на место водителя, похлопал по сиденью, приглашая Айвена присоединиться.

Молодой человек быстро уселся рядом, и мистер Браун правой рукой двинул рычаг. Стимер беззвучно тронулся с места. Айвена удивило отсутствие шума паросиловой установки. Затем Джейкоб щёлкнул рычажком на приборной панели и сейчас же с облегчением баронет услышал, тонкий на грани слышимости, свист закипающего пара. Так же плавно и легко машина набрала скорость. Пятьдесят миль в час, показала стрелка спидометра, и он отметил про себя: однако очень резво для машины этого типа.

– Ну вот, ещё одно моё приобретение: аккумулятор кинетической энергии! – Мистер Браун сиял, ему явно не терпелось похвастаться. Айвен молчал, он ещё не решил, как вести себя рядом с этим человеком – чудным, громогласным, занимающим много места. Решил, что пока не узнал будущего тестя лучше, достаточно будет вежливо слушать его. Молодой человек, отметив, что в другое время он бы куда больше заинтересовался новой моделью, удивился собственному равнодушию. Будто со смертью отца в нём тоже умерла какая-то небольшая, но очень важная часть его личности. А провинциал либо не обращал внимания на состояние спутника, либо, считая его отстранённость естественной, продолжал говорить:

– Там, в задней части, стоит небольшой, но очень массивный маховик. Машина при движении раскручивает его, раскручивает, потом – бац! – и он длительное время вращается по инерции. Представляешь? Инерциоид в чистом виде, на безтрениевых подшипниках! Это тебе не хухры-мухры, о! Может вот так шустро крутиться в течение недели. И – никакой тебе потери скорости, постоянно подзаряжается во время движения. Так что машинку можно сдвинуть с места, раскрутить и вывести паросиловую на рабочий режим в считанные секунды. Дорогой барон! – Айвен снова поморщился, его коробила фамильярность мистера Брауна, простонародные обороты речи резали слух, но тот продолжал восторгаться, не замечая лёгкой кривизны губ слушателя. – Я думаю, даже два таких усовершенствования стимера произведут настоящую революцию и позволят нам завоевать большую часть рынка. А представь, если мы получим военные заказы для оснащения армии? Прочувствуй! Прочувствовал, а?! А?! – Айвен, понимая, что разговорчивый мистер Браун вряд ли умолкнет, уже мечтал, чтобы они, наконец, прибыли на место. – Это же сотни миллионов фунтов стерлингов, сынок! Но, впрочем, ты сейчас сам всё увидишь. А по поводу военных королевских заказов – тут пока тебе в эту сферу рано лезть, но со временем, – он бросил в сторону преемника многозначительный взгляд, – как освоишься, я познакомлю тебя с нашими лоббистами в парламенте. Думаю, с аналоговых машин и начнём…

Лаборатория располагалась в арендованном помещении в Кристал Пэлас…

***

– Ты много раз была в Кристал Пэлас, Кэти, знакома со многими людьми, работающими там. И, конечно, знаешь, что первоначально выставочный центр был смонтирован в Гайд-парке, для первой всемирной выставки тысяча восемьсот пятьдесят первого года?

– Знаю, знаю! – Кэтрин взмахнула руками, отстраняясь, но старик намеренно не обратил на протест никакого внимания и продолжил:

– Потом его разобрали и перенесли в Сайденхем-Хилл. Тогда это был пригород, сейчас же сердце мощного научно-индустриального комплекса. Постепенно Кристал Пэлас из развлекательного заведения всё больше превращался в научный центр.

– Фу, дедушка, ты порой утомляешь. Нет, я поражаюсь твоему энциклопедическому уму, но всё же?..

– Что поделаешь, увлекаюсь иногда, – усмехнулся старик. – Итак, с твоего позволения, продолжу: туда перебрались многие исследовательские институты, да и крупные учёные, прежде всего физики и химики, предпочитали работать не в Оксфорде и Кембридже, а в современных – тогда современных – лабораториях Хрустального дворца. Особенно, после того, как первое правительство рабочей партии национализировало землю и сам комплекс.

– А потом ты выкупил Кристалл Пэлас у правительства, – уточнила Кэти, рассмеявшись. – Хотя, нет, нет! Припоминаю, что это сделал мой прадед, Джейкоб Браун.

– Первое предположение вернее. Джейкоб Браун не успел выкупить Хрустальный Дворец, он умер вскоре после того, как выдал замуж свою ненаглядную крошку Лу – за меня, как ты знаешь. А Кристалл Пэлас… я действительно выкупил его у правительства, но вовсе не для того, чтобы сделать выгодное приобретение. Для меня этот дворец – подарок Джейкобу, пусть и посмертный. Он был просто влюблён в него, и мне приятно думать, что старик иногда спускается с неба, заглядывает в лаборатории, удивляется новым изобретениям – эмоционально, бурно, как он делал это при жизни.

– То-то мне всегда удивительно, почему в научном центре так много фигур в белых балахонах! Это чтобы приведению было легче замаскироваться, – девушка рассмеялась.

Барон, улыбнувшись внучке, продолжил:

– Айвен невольно залюбовался двумя новыми башнями…

***

Айвен невольно залюбовался двумя новыми зданиями в двадцать пять этажей. Они были построены на месте старых башен Брюнеля, только раз в десять больше в размере, и в точности повторяли их изящные обводы, при этом идеально вписываясь в пейзаж.

Джейкоба, казалось, эти красоты не волновали. Он не обращал внимания на форму, если она не сулила выгоды лично ему, как недавно со стимером, отметил для себя Айвен.

Машина остановилась у левой башни. Стоянка запружена транспортными средствами самых разных марок. Айвен с удивлением заметил несколько громоздких автомобилей с дизельным двигателем. Неуклюжие уродцы грохотом могли разбудить весь город, но, по какой-то непонятной причуде, пользовались популярностью у самых экстравагантных денди.

Джейкоб выпрыгнул из кабины на личной парковке, на ладони сверкнул небольшой металлический жетон, и тут же толстые пальцы на секунду вставили его в приёмное устройство.

– Деньги, – богач подмигнул спутнику, – нужны для того, чтобы облегчать нам жизнь. Делать её приятной, удобной. Никогда не понимал тех, кто зарабатывает деньги ради самих денег. Так сказать, чтоб они были. Если люди зарабатывают деньги просто ради денег, то тратят больше сил, но по-прежнему ничего не имеют.

Смеясь, он поманил Айвена за собой к неприметной нише, расположенной слева от основного входа. Дверь гостеприимно распахнулась, но Айвен не заметил за ней привратника.

– А где же охрана? – удивился молодой человек, растерянно глядя вокруг.

На широкой ладони богача снова блеснул брелок.

– Вот, универсальный ключ от всех дверей Кристал Пэлас! Удобная штучка, скажу тебе, экономит массу времени. На этот махоньком кусочке металла тончайшая гравировка. Фотомеханическим способом нанесён портрет вашего покорного слуги, – хохотнув, он взял будущего зятя под руку и быстро зашагал по коридору. – Сейчас я покажу вам зрелище, которое меня поражает каждый раз. Такое величие!

Они вошли в небольшую кабину, Джейкоб тронул рычаг. Под потолком зажглась мертвенно синяя лампа.

– Тоже автоматика, – пояснил провинциал. – Как только что-то, весом более тридцати пяти фунтов, оказывается в кабине, запускается процесс хемолюминисценции и кабина летит вверх. О, мой мальчик, вижу тебя раздражают мои пояснения… А знаешь, дружок, что мне нравится в вас – аристократах? – Задал он вопрос и сам же на него ответил: – Вы слишком вежливы, чтобы послать к чёрту, – с хитрой физиономии простолюдина не сходила довольная ухмылка.

Лифт, слегка качнувшись, пришёл в движение. После прохождения каждого этажа раздавался щелчок, и на табло менялась цифра. На двадцать пятой отметке кабина замерла, передняя стенка плавно отъехала – и Айвен замер, не в силах дышать. Такой красоты даже представить не мог – захватило дух, в глазах появились слёзы восторга! Так получилось, что дирижаблем он никогда не летал. Железной дорогой пользовался, но она пролегала не так высоко над землёй, и не давала того впечатления, что возникло сейчас. Перед взором открылась панорама Лондона, сильно разросшегося в последние годы к югу. На горизонте зубцами высились высотные дома, построенные на месте вынесенных за пределы столицы промышленных комплексов, чуть ближе сады и парки, унизанные яркими каплями искусственных прудов, пронзённые струями фонтанов. Переплетения многочисленных эстакад приковывали взгляд совершенством переплетений. Машины, будто кто командовал ими, двигались и останавливались одновременно.

– Вот, дорогой друг, ещё одна разработка учёных. Гигантская аналоговая машина, рулит всем Лондоном. Под дорожными покрытиями улиц в Лондоне проложены газовые трубы. Датчики давления в них реагируют на количество повозок – неважно, механических или на конной тяге. Они связаны с большой аналитической машиной, – да, собственно, они и есть аналитическая машина… – а там уж дело секунды. Гигантский искусственный мозг отдаёт приказ – включить или выключить светофор, чтобы понизить, или повысить давление. И старик Джейкоб, ваш покорный слуга, тоже приложил к этому руку, пусть немного, но капает на счёт, – он рассмеялся, и Айвен отметил, что пожилой человек ни разу не закашлялся, как это было на кладбище или в доме миссис Пайн. Толстяк же посмотрел на спутника слегка смущённо.

– Я могу вас утомить своими рассказами, да вы и сами знаете, как устроена наша жизнь – вы инженер. Я это помню, помню, голубчик, помню! Но, дорогой мой Айвен, хоть я и сам понимаю, что веду себя навязчиво, а вот остановиться не могу. – Он раскинул в стороны руки – так, будто хотел обнять всё, что открылось взору, и, продолжая говорить, быстро двинулся к спиральному спуску. – Тут уж ничего не поделать, вы уж потерпите стариковскую болтовню. Для меня все эти стимеры, паровозы, дирижабли – игрушки. Я, словно мальчишка, загораюсь при виде каждой новой штучки, наверное, потому, что в детстве мало играл.

По крытому пандусу, обнимающему внешнюю стену, они спустились этажом ниже. Айвен вцепился в поручни, проклиная спутника, решившего пустить пыль в глаза. Толстяк же скакал как горный козёл, куда делась его деревенская нелепость и скованность. На ум пришло сравнение: эдакий карикатурный «Джон Буль» в современном варианте. Баронет смог перевести дыхание, только оказавшись в лаборатории, к счастью, без панорамных окон, с глухими стенами, уставленными стеллажами с различной аппаратурой.

– Познакомьтесь с инженером Стефенсом, – Джейкоб представил высокого, подвижного человека со всклоченной чёрной шевелюрой. – Он глава местных клакеров. – Увидев, как удивлённо взлетели брови будущего зятя, Браун пояснил:

– Так называют на сленге программеров аналоговых машин. Стефенс разработал ту самую миниатюрную крошку, что управляет моим стимером. Прогресс остановить невозможно!

– Это всё чепуха, мистер Браун, – пренебрежительно махнул рукой учёный. – Вся аналоговая техника, все эти паросиловые установки – всё это тупик. Мы должны овладеть универсальной силой, которая может превращаться и в тепло, и в свет, и в механическое движение. Я имею в виду электричество. И даже шире – электромагнетизм. О, если бы нашли записные книжки Фарадея, это дало бы совсем другой толчок развитию нашего общества!

– Электрические эффекты пренебрежительно малы, – вступил в разговор Айвен. – Силы электричества не сравнятся с механическими силами. Особенно теперь, когда мы научились аккумулировать механическую энергию с помощью энерцоидов. А электричество – все эти вольтовы столбы и лейденские банки… даже очень большие… не сохранят такого количества энергии.

– Хорошо. А электростатика? – Возразил Стефенс, исподлобья взглянув на оппонента.

– Электростатика? – инженер скривился. – Согласен, это хорошо для проведения забавных опытов. Что-то вроде искусственных молний на забаву публике. Я слышал, что такие аттракционы в парках пользуются большим успехом.

– Но ведь русские – Ломоносов и Риман исследовали силу молний ещё в восемнадцатом веке и даже создали искусственную шаровую молнию! Жаль, что с тех пор, особенно после преждевременной смерти Майкла Фарадея и вследствие его знаменитой рассеянности это направление заглохло.

– Вы сами застыли в восемнадцатом веке, а сейчас середина двадцатого. Смею напомнить вам, Стефенс, что в том же восемнадцатом русский Иван Ползунов создал универсальный паровой двигатель и прототип машины различий, – баронет высокомерно поднял брови.

– И где? Где?!! В дебрях Сибири! – Воскликнул Джейкоб, поддерживая его.

– Да, воистину, Россия – родина гениев, с этим нельзя не согласиться, – кивнул учёный. – Чем была бы наша цивилизация без них?

– Только правительство их не ценит, – вставил Джейкоб. – Поэтому Россия и прозябает во втором разряде стран и от неё сейчас отваливается область за областью. Вначале Сибирь, потом Польша, теперь вот и Финляндия потребовала независимость. А какие денежки могла бы делать страна, будь руководство поумнее!

– Царь там слаб умом, – заметил Айвен. – И вообще у русских полностью прогнила система. Менять надо.

– Поддерживаю вас, – Стефенс согласно кивнул.

– Вот и поезжайте в Сибирь, – предложил мистер Браун. – Поможете северным социалистам свалить прогнивший царский режим. Хе-хе-хе! Если вас до этого не съедят голодные сибирские медведи, – он хохотнул, достал платок, вытер выступившие на лбу капли пота. – И вы Стеффенс тоже езжайте. С такими энтузиастами там сразу начнётся золотой век! Впрочем, это шутка. Я не для того плачу вам приличные деньги, чтобы вы устраивали революции где-то в дебрях Азии. Давайте-ка, Стефенс, покажем барону Чемберсу новую модель аналоговой машины. И постарайтесь произвести впечатление на этого господина – всё-таки ваш будущий хозяин, – толстяк похлопал Айвена по плечу, в очередной раз, покоробив той быстротой, с которой определил ему место в своём мире. Не самое плохое место, подумал молодой человек, но всё равно неприятно чувствовать зависимость. Снова мелькнула мысль о поездке в Сибирь…

– О, дорогой мой зять, – воскликнул Джейкоб Браун, увлекая баронета к двери, – а сейчас я покажу вам сердце моего бизнеса: самую современную аналого-цифровую гибридную машину. Такого нет во всём мире!..

***

– Сэр! – воскликнула девушка, сердито нахмурив бровки. – Я сгораю от нетерпения услышать историю вашей любви, а вы мне рассказываете про политику и аналоговые машины. Да сейчас каждый ребёнок пользуется ими для игр!

Она раскрыла сумочку и достала небольшой плоский футляр. Нажав неприметную кнопку сбоку, Кэтрин открыла крышку. Хемолюминисцентный дисплей засветился, на нём медленно проявилась фоновая картинка – старинная фотография молодожёнов. Жених был серьёзным, торжественным, а невеста лучилась счастьем.

– Вот! Ваша свадебная фотография! И не надо мне ничего другого. Я сама могу многое рассказать об урановом инерцоиде, который является сердцем вот этого маленького вычислителя. Я хочу услышать про любовь! Про вашу любовь, которая разгорелась из маленьких искорок, несмотря на огромное приданое бабушки и твой неприкрытый расчёт.

– Ну, зачем же так строго, девочка, – улыбнулся Айвен Джошуа Чемберс, с любовью глядя на внучку. – Иногда то, что выглядит расчётливостью, на самом деле является безвыходными обстоятельствами, которые служат толчком, и судьба порой иронично маскирует свою волю под неприкрытый людской расчёт. Но та же судьба никогда не закрывает за человеком двери – он может сказать «нет», может повернуть назад или пойти по другой дороге и с другим человеком…

– Джипси? Я правильно догадалась? Ты полюбил цыганку?

– Если бы цыганку, дорогая моя, если бы… Джипси – это прозвище, на самом деле её звали Кэтрин. Тебя я назвал в её честь, но ты другая, совсем другая Кэт…– старик умолк, горестно вздохнул и продолжил рассказ:

– Итак, толстый Джейкоб уже давно был дома…

***

Толстый Джейкоб уже давно был дома, а карета всё ещё катилась по лесной дороге. Иногда Айвен приказывал кучеру остановиться у придорожного трактира и проводил там день-другой. Он говорил себе, что после долгой езды ему просто необходимо поваляться на мягкой кровати и хорошенько отдохнуть перед следующим отрезком пути. И отдыхал – подолгу лежал в постели, заигрывал с горничными, вечерами пил кофе в компании хозяина заведения. Но где-то в глубине души понимал, что не готов к встрече с невестой, и все эти легкомысленные развлечения ни что иное, как попытка отсрочить неизбежное. Однако количество трактиров на лесной дороге ограниченно, и колёса новой кареты неумолимо сокращали расстояние между ним и его будущим, которое с каждым поворотом колеса становилось всё более непонятным и странным.

Раньше всё было просто. Как будет дальше?

Айвен откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Роузвуд. Милый городок со странным названием. Розовый лес. Он представил, как бы это выглядело на самом деле, и улыбнулся – розовые сосны и ели смотрелись бы не плохо. В действительности всё гораздо проще: кусты, усыпанные красными, белыми, жёлтыми бутонами, присутствовали в каждом саду, на каждом огородике, во всех палисадниках и на всех клумбах этого городка.

Айвен плохо помнил сам город, даже родовое поместье, которое отец давно продал бы, если бы оно не было майоратом – даже оно было всего лишь расплывчатым воспоминанием. Но вот розы…

Каждое утро, просыпаясь, первое, что он ощущал – это одновременно терпкий и нежный, сладковато-опьяняющий аромат цветов. Летом он лился в открытые окна, а зимой благоухали в вазах оранжерейные розы. Тогда ему, совсем маленькому мальчику, казалось, что этот аромат будет сопровождать его всегда, всю жизнь Каждое утро, открыв глаза, Айвен чувствовал себя счастливым.

Он ждал, когда войдёт мать и, отодвинув занавески, с улыбкой скажет: «Пусть весь день будет таким же добрым, как это утро, малыш». Она всегда приветствовала его одной и той же фразой. Потом начинался разговор обо всём и в то же время ни о чём конкретно. Говорил в основном Айвен, а все его разговоры в том возрасте начинались с вопроса: «Почему?»…

Пожалуй, это единственное чёткое воспоминание о жизни в Роузвуде и о матери. Мальчика отдали в престижное учебное заведение, едва ему исполнилось шесть лет. И он, словно обидевшись, стёр из памяти всё, что касалось прежней жизни. Той жизни, которую можно обозначить одним-единственным словом – счастье…

Баронет откинулся на спинку сиденья и, нахмурившись, попытался вспомнить, как выглядела мать. О, он прекрасно знал, какое у неё лицо, видел на портретах, фотографиях, но всегда будто смотрел на чужого человека. На женщину, которую он не знал… Сейчас же он попытался представить, какой она была на самом деле, в реальной жизни. Ничего не получалось, перед глазами всплывала только улыбка, остальные черты лица размывались за общим ощущением доброты и ласки. Зато очень чётко вспоминалось событие, о котором молодой человек старался забыть и не мог этого сделать…

Он заблудился в лесу. Айвен помнил, что тогда ему очень хотелось заплакать. Было страшно, казалось, из-за каждого куста, из каждого тёмного места смотрят вымышленные детским умом ужасные создания, готовые кинуться на него – маленького мальчика…

***

Шестилетний Айвен любил мечтать. Рыцари и добрые волшебники тогда казались реальными, а волшебная страна маленького баронета находилась в старинном запущенном парке поместья.

В тот день мальчик сбежал от гувернёра и по обыкновению пошёл к мосту через небольшую речушку на границе поместья. Обычно на скамейке возле моста сидела местная дурочка. Безвредная, тихая Полли. Айвен слышал, что она ждёт жениха, которого утащили лесные тролли. И, завидев её, баронет поворачивал назад. Он думал, что если тролли утащат его, то рядом с Полли будет сидеть и плакать его мама, и бежал домой со всех ног. Обычно Полли не пропускала его на мост, рассказывала жуткие истории про стеклянную гору, полную чудовищ, которые утащат «молодого хозяина», как когда-то утащили её Билли, но в тот день скамейка была пуста.

Заигравшись, мальчик не заметил, как углубился в лес на другом берегу. Сначала лес прикидывался знакомым, играл с ребёнком в обычные лесные игры. Увлекая всё глубже в чащу, он манил то россыпью весёлых цветов, то парением бабочки, то играми стрекоз. Юный баронет не сразу заметил, что пропали весёлые полянки, и мрачная, тёмная зелень заслонила солнечный свет.

Чудовища в лесу были всегда, но обычно они старательно прятались от взгляда: только иногда кто-то тяжело вздыхал, или вдалеке слышался хриплый, протяжный вой, а то вдруг кто-то, топоча и хрустя ветками, бежал по лесу, торопясь освободить Айвену дорогу. Сегодня казалось, что лес специально заманил его и теперь демонстрирует свою силу и власть. Вот кто-то с топотом бросился наперерез, но, не добежав несколько шагов до тропинки, свернул в сторону. Вот бесшумная тень прошмыгнула в кустах. Вот большая тёмная птица, со свистом рассекая крыльями воздух, пронеслась над головой. Айвен зажмурился, взмахнул палкой, будто мечём, и, уговаривая себя не бояться, закричал изо всех сил:

– Ну, проклятые чудовища! Выходите на бой с храбрым рыцарем!

– Глупый мальчишка! – рассмеялся кто-то совсем рядом. – Да нет здесь никаких чудовищ.

Айвен обернулся на голос и увидел ее. Девочка была высокой, примерно на голову выше Айвена и немного старше его. Её голубые глаза сверкали смехом, словно весенний родник последними льдинками.

– Ты смеёшься надо мной? – насупился мальчик, отбросив палку. Не драться же с девчонкой? Его всегда учили, что женщина не может быть достойным соперником. Помнится, Айвен тогда очень удивлялся этому. Как-то неправильно получалось: если женщина не может быть достойным соперником, то как же она может быть достойным соратником? А матушка говорила, что когда он женится, то его жена будет верным другом в любой жизненной битве…

***

Айвен Чемберс, двадцатисемилетний инженер, открыл глаза, и попытался прогнать ненужное, бередящее душу воспоминание. Воспоминание, смущающее его разум. На какое-то время ему это удалось. Но карета качалась, колёса постукивали, и Айвен задремал. И снова увидел её – девочку из далёкого детства…

***

Она стояла на тропинке и протягивала ему руку.

– Пойдём, я познакомлю тебя с дедушкой, – девчонка махнула рукой и кинулась бежать. – Догоняй!!! – Прокричала она, не оборачиваясь. Айвен припустил за ней, потому, что «чудовища» в тёмных кустах и дуплах деревьев никуда не делись, не смотря на всю его показную храбрость.

Страх отступил, и мальчик вдруг заметил, каким редким стал лес – скорее походил на рощу: ничего общего с теми тёмными деревьями, что окружали Роузвуд.

Он взглянул на спутницу и поразился: вместо обычных для девочек её возраста длинных завитых прядей или косы, волосы едва доходили до ушей, а подол платья не прикрывал коленей. Такие платья в Роузвуде не носили – широкая юбка, короткий лиф и бретельки. Айвен смотрел на загорелые плечи и спину девочки и удивлялся. Неприлично выставлять тело на всеобщее обозрение – его этому учили, и в отношении одежды этикет всегда соблюдался очень строго. Неправильная девочка в неправильном лесу.

– Стой! – закричал он и остановился сам.

– Ну чего? – девочка резко развернулась и тряхнула короткими чёрными кудрями. Айвену показалось, что вокруг её лица взлетело облачко.

– Знаешь, ты похожа на одуванчик, – Айвен засмеялся. – Дунет ветер, и твои волосы взлетят. Представляешь?

– Фи, – ответила девочка, – представляешь, рядом со мной вместо нормального мальчишки – дурак. Ну где ты видел чёрные одуванчики?!

– Мисс, вы переходите все границы, – оскорбился Айвен и, подражая отцу, из весёлого простого паренька сразу стал надменным и чопорным.

– Ой, какой ты смешной! – незнакомка расхохоталась. – У нас так себя не ведут.

– У вас? Где это у вас?..

Он снова огляделся. Оказалось, что они стояли в самом начале тропинки, по которой он недавно вошёл в лес, вот только вместо крепкого деревянного моста через реку, здесь был пустой, заваленный мусором берег. Айвен добежал до края и замер, не веря своим глазам. Река исчезла, вместо неё по дну оврага, едва пробиваясь сквозь горы мусора, сочился ручеёк. Сад, которым так гордилась матушка, тоже пропал, как и само поместье. На этом месте теперь стояло невероятно высокое здание с множеством окон. Айвен насчитал восемнадцать этажей – и сбился.

– Это всё заколдовано, заколдовано… – прошептал он, чувствуя, как страх опять сжимает его маленькое сердечко.

– Вы верите в колдовство, молодой чемодан? – спросил кто-то.

Айвену показалось забавным такое обращение, он рассмеялся и, забыв о страхах, посмотрел на старого человека с добрыми карими глазами. «Это волшебник, – решил маленький баронет, – ведь он появился из воздуха»!

– Доброе утро, сэр, – чинно поздоровался мальчик. – Позвольте представиться: Айвен Джошуа Чемберс.

– И вам, доброе утро, – улыбнулся старик. – Представьте, юноша, мы с вами тёзки. Меня тоже зовут Айвен Джошуа Чемберс.

– Вот забавно! – воскликнула девочка, пританцовывая вокруг деда.

– А вы тоже баронет, как и я? – Стараясь казаться взрослым и значительным, поинтересовался Айвен.

– Нет,– старик, улыбнувшись, погладил его по волосам, словно маленького.

Мальчик сердито отшатнулся:

– А я – баронет, а когда вырасту, то стану бароном, вот! Так что мы с вами не совсем тёзки, потому что у вас нет титула!

И, скрестив руки на груди, с вызовом посмотрел на старика. Странно, но тот совсем не смутился, напротив, его улыбка стала добрее.

– А что даёт тебе твой титул? – спросил он.

– Многое, – запальчиво ответил Айвен. Отец ежедневно напоминал, как важно иметь титул, и как ему повезло родиться в благородной семье. – Меня будут уважать, потому что я барон, мне будут кланяться, и у меня всегда будут баронские гербы на дверцах кареты. И поэтому я – очень достойный человек.

– Я же говорила тебе, что он просто маленький дурачок! – засмеялась девочка, затанцевав вокруг старика. Движения простые, но ничего более красивого Айвен раньше не видел. Так, наверное, танцевали феи, когда они ещё жили на свете, подумал он. Мальчик бы принял её за фею сразу, но недавно гувернантка объяснила, что эльфы, гномы и прочие волшебные существа – выдумка, и что они никогда не существовали на самом деле. Айвен с этим не согласился и решил, что просто древний народ вымер, как когда-то вымерли динозавры, кости которых он видел в палеонтологическом музее. Наверное, решил юный баронет, где-то есть другой музей, в котором хранятся вещи и одежда маленького народа, на полках там лежат волшебные книги фей, расставлены игрушки их детей, а по стенам развешаны кирки и лопаты – гномы закидывали их на плечо и шли в глубокие подземелья, добывать сокровища. Такой музей обязательно должен быть, думал он, просто детям о нём почему-то не рассказывают.

– Пойдём, я провожу тебя домой, – мистер Чемберс обнял мальчика, девочка тут же прекратила кружиться и сунула маленькую ладошку в другую руку старика. – Кстати, я знал одного человека…

– Он тоже был баронетом? – перебил мальчик.

– Нет, но у него было караоке.

И старик лукаво улыбнулся.

– Караоке? А что это такое?

Девочка постучала кулачком себе по лбу и запела:

– Дурачок-чок-чок!

– Джипси, перестань дразнить нашего нового друга. Он действительно не знает, что такое караоке. Хотите сказку?

– Хотим! – Закричали дети.

– Это место называется Весёлой рощей, – начал старик, медленно ступая по тропинке, – но о том, что роща эта ещё и волшебная, знают немногие.

– Ой, неправда, волшебства не бывает, – воскликнула девочка со странным именем Джипси.

– Бывает, – ответил Айвен чтобы хоть как-то ей возразить.

– А как же твой танец? – спросил старик. – Все говорят, что твои танцы – настоящее волшебство.

– Это талант, – веско ответила девочка, – а талант, он как цвет глаз или длинна носа. С ним просто рождаются.

– Не спорю. Ну что, сказку будем слушать?..

***

– Давным-давно люди верили в волшебство, – начал старик, и дети притихли, стараясь не пропустить ни слова. Они были в том прекрасном возрасте, когда мир уже обретает реальные очертания, но ещё жива вера в эльфов и фей. И в волшебство дети тоже верят – безоглядно и радостно, даже если не говорят об этом взрослым.

– Тогда Боги жили среди людей, и ни кто этому не удивлялся, потому что это было естественно – жить рядом с богами.

– Но это было оч-чень давно? – уточнила Джипси.

– Не перебивай, – сердито буркнул Айвен.

Мальчик уже представил такой вот мир, полный волшебства. В его мире роща наполнилась чудесной, едва уловимой музыкой, из кустов, напротив которых устроилась вся компания, выглянул хитрющий гном и помахал ему маленькой ручкой, а над цветами в том, выдуманном им мире, порхали не бабочки – нет, это были феи. Маленькие, в красивых платьицах, они играли в пятнашки со стрекозами, и прятались в бутонах от солнца, если вдруг уставали махать своими радужными тонкими крыльями…

– Конечно, очень давно. Так давно, что об этом помнят только деревья Весёлой рощи… – Айвен посмотрел на деревья – липы и дубы действительно очень стары, а значит, старик говорит правду. – Случилось так, что один молодой бог пролетал над кронами деревьев и соблазнился тенью, журчанием ручейка и прохладой, столь желанной в жаркий день. Вокруг него порхали любопытные стрекозы, безуспешно пытаясь познакомиться с крылатыми сандалиями молодого бога.

– Почему безуспешно? – уточнил Айвен.

– Потому что сандалии кожаные, а не живые. И говорить они не могут, даже по стрекозиному! – вставила Джипси.

– Странно, – сказал Айвен, – как же они тогда летают?

– Как я уже говорил, это было очень давно, и волшебные вещи были чем-то обыденным в мире. – Примиряюще произнёс старик. – Так вот наш Бог опустился в самом сердце Весёлой рощи и снял сандалии. Он повесил их на ветку. Потом, потянувшись, откинулся в густую траву и крепко уснул. Сколько времени спал – мы не знаем, да и не к чему это. Боги – они спят, сколько хотят, и просыпаются когда им угодно. А крылатые сандалии, хоть и скучали, но терпеливо ждали, когда проснётся их хозяин. Чтобы развеять скуку, они покачивались на ветке, иногда взмахивая крылышками, и радовались хоть какому-то движению.

Молодой бог потянулся, зевнул и обрадованные сандалии, рванулись к нему. Но их хозяин даже не проснулся, он просто повернулся на другой бок. Именно этот момент выбрала большая любопытная сорока. Она, как будто не проявляя интереса, опустилась рядом. С минуту смотрела куда-то в сторону, всем видом показывая, что ни сам спящий, ни уж тем более, его блестящая обувь ей не интересны. Потом птица склонила головку на бок, словно хотела убедиться, действительно ли владелец этой яркой вещи спит. Сандалии, усыпанные драгоценными камнями, переливались на солнце всеми цветами радуги. И сорока не удержалась. Она ухватила клювом узелок завязанных тесёмок и быстро-быстро замахала крыльями. Воровка хотела спрятать добычу в гнезде, где уже скопилось много красивых вещей. Там были и серебряные ложки, и перстеньки, и монетки, и просто яркие кусочки стекла и металла. Глупая птица ничего не знала о волшебстве, она даже представить не могла, что сандалии имеют совсем другое мнение по поводу собственного местонахождения. Они взмахнули крылышками и рванулись назад, к хозяину, потянув за собой сороку-воровку. Сорока сначала опешила, но, возмутившись, собралась с силами и потянула добычу к гнезду. А так, как силы их были примерно равны, неизвестно, чем бы закончилась эта возня в воздухе. Но, как часто бывает, в конфликт вмешалась третья сила.

Человек, собиравший в роще сухие ветки, услышал шум, кинул камень, и попал сороке в бок. Птица, рассерженно застрекотав, выпустила добычу. Сандалии упали вниз, прямо в ручей, откуда их вытащил другой человек – он сидел на берегу ручья с удочкой. Мужчины вместе подошли к молодому богу, и тот сразу понял, что случилось.

– Почему? – поинтересовался Айвен. – Как он понял, если они ему ничего не сказали?

– Вот глупый,– снова фыркнула Джипси. – Телепатия.

Айвен промолчал. Он не знал, что означает это слово, но спрашивать не стал, решив, что выяснит всё сам, когда попадёт домой. Поэтому просто спросил:

– А что было дальше?

– А дальше молодой бог предложил самим выбрать награду за помощь.

Тот, что метнул камень в птицу, сказал:

– Разве можно просить награду за помощь? Ничего мне не надо.

– Хорошо, – ответил молодой бог, – иди с миром, добрый человек. Я запомню твои слова и, если вдруг, когда-нибудь, тебе придётся туго, я с радостью помогу.

Человек поклонился и ушёл – ему ещё предстояло набрать две вязанки хвороста до обеда.

– А когда же будет про караоке? – топнула ножкой нетерпеливая девочка. – Дедушка, мне вообще непонятно, как караоке могло оказаться там, где было волшебство и живые боги?

– А разве бывают мёртвые боги? – удивился Айвен, но старик не ответил на его вопрос, не давая увести в сторону нить повествования, и продолжил:

– А ты что хочешь за свою помощь? – Спросил бог второго человека.

Рыбак, хоть был смущён ответом дровосека, всё же попросил награду:

– Меня никто не слышит, – сказал он. – У меня очень тихий голос и я не участвую в праздниках, потому что не умею петь. А мне так этого хочется!

И дал ему бог караоке…

– Ну вот, так и знала! – возмутилась Джипси. – А там было электричество? А розетки, куда включать приставку? А микрофоны?

– Там было волшебство, – напомнил ей Айвен. Он решил не обращать внимания на мудрёные словечки, которые так и сыпались из зарвавшейся девчонки.

– Не буду даже придумывать, как выглядело, и уж тем более работало караоке в то давнее время. – Старик улыбнулся, точно зная, что Джипси начнёт выяснять весь технологический процесс, и как ей не объясняй, что технологии в чудесах нет, она всё равно будет докапываться до сути. – Просто молодой Бог дал рыбаку какой-то предмет, который исправлял фальшивые ноты и делал голос этого человека невероятно красивым, звучным и приятным на слух. Надо ли говорить, что рыбак очень скоро стал желанным гостем на всех праздниках и вечеринках? Его слушали, затаив дыхание. Его так щедро одаривали, что он и забыл, как когда-то ловил рыбу и радовался, если удавалось продать её.

– Но ведь это обман! Ведь на самом деле у рыбака не было ни слуха, ни голоса, ни музыкального образования!

Старик улыбнулся.

– Ты прав, малыш, – сказал он, обнимая мальчика. – Но люди верили, что боги одарили рыбака талантом. В конце концов, он и сам поверил в это.

– Как хорошо я пою, у меня золотой голос! – вскричал он однажды, глядя на караоке. – Мне не нужна эта глупая игрушка!

И забросил караоке в ручей.

– А дальше случилось то, что неизбежно должно было случиться, – скривилась Джипси. – На следующем концерте его закидали тухлыми помидорами, потому что он не смог доставить публике удовольствия!

– Да уж, – впервые согласился с ней мальчик. – Сам-то он ничему не научился.

– Ну а чему будете учиться вы, Айвен Джошуа Чемберс? – Спросил старик. – Тому, как быть хорошим бароном?

– Ага, бараном, – прыснула девочка.

– Будьте уверены, мисс, что петь-то я научусь всенепременно, – ответил Айвен, совсем не обидевшись. Он что-то понял. Что-то, что ещё не мог выразить словами, но очень и очень важное.

***

– Теперь я знаю, почему ты так хорошо поёшь, играешь на нескольких музыкальных инструментах, и невероятно много знаешь о музыке! – Воскликнула Кэтрин, стоило рассказчику умолкнуть. – А что же случилось с дровосеком? – Спросила девушка. – Получил он обещанную помощь?

– Разве это так важно? – Брови старого барона приподнялись, в глазах заплясали лукавые искорки.

Кэтрин надула губки и, скрестив руки на груди, с вызовом взглянула на деда.

– Этот персонаж в твоём рассказе ну просто не выстрелившее ружьё на сцене театра! – заявила она.

– Что ж, в мои годы разрешено сравнивать жизнь с театром. Это выражение общеиспользуемо и давно затёрто, но, к сожалению, в реальной жизни каждый третий персонаж – такое вот не выстрелившее ружьё. Каждый третий, девочка – и это как минимум – не понимает, зачем он здесь, в этом мире, что ему нужно сделать на величайших подмостках, на этой королевской сцене, когда бросить ту единственную реплику, сделать то необходимое движение, ради которых он вообще появился в огромном театре под названием жизнь.

– Но позвольте, сэр! Если бог обещал, он должен сдержать слово!

Айвен Джошуа Чемберс ничего не ответил внучке. Вздохнув, он подумал: как часто обещания богов приходится выполнять самим людям? Наверное, всегда. Своё желание мы принимаем за высшее руководство, бьёмся о непрошибаемую стену обстоятельств, чтобы только удовлетворить своё, сиюминутное… И когда достигаем, хватаем руками, запихиваем в ненасытные рты, не насыщаясь при этом, не утоляя голод, а только разжигая аппетиты. Но случись неудача, тут же вспоминаем богов – всех, какие придут на ум, перебираем их сонмы и пантеоны, ищем, кому предъявить претензию…

Барон протянул руку, взял трость, поставил её перед собой и слегка подался вперёд, облокотившись. Экипаж плавно съехал с крутой горки и тут же взлетел вверх. Старик произнёс:

– Вот на этом самом месте карету тряхнуло…

***

Карету тряхнуло, и Айвен Джошуа Чемберс открыл глаза, но воспоминания накатывали волнами, будто продолжая сон…

– Ну всё, пора домой, – сказал тогда его пожилой тёзка.

– Но… куда? – Айвен растерянно оглянулся.

– Вот глупый, – фыркнула девочка. Ты глаза закрой – и иди. Глаза всегда что-то приметное ищут, какую-то указку. А если не ждать указок, то глаза не будут мешать выйти на правильную дорогу. Нет, ну ты посмотри на него, дед – не знать таких простых вещей! Он всё-таки дурачок-чок-чок!

И она рассмеялась.

Айвен послушался – закрыл глаза и отступил на шаг. Он хотел проучить девчонку, доказав, что ничего у него не получится, а она просто обманщица. Но как-то неуловимо изменился воздух и по лесу эхом покатились крики:

– Айвен! Айвен! Айве…

Как потом оказалось, его искали четыре дня.

Разговор с отцом смутил Айвена. Столь сурового выговора от барона он ещё никогда не получал.

– Мне стыдно за вас, юный баронет, – произнёс отец с презрением в голосе. – Мои люди прочесали весь лес на много миль вокруг. И не нашли, вы слышите, Айвен Джошуа Чемберс, не нашли ни рощи, ни старика. О доме, высотой в сто этажей я даже не хочу говорить. Более бессовестной лжи от моего наследника я не мог услышать. Итак, где вы изволили шляться четыре дня?

– В лесу, – пролепетал Айвен. Он был напуган. И тем, как с ним разговаривает отец, и тем, что не мог понять, куда делись четыре дня его жизни. Ведь его не было дома не больше четырёх часов.

– Не лги! – Отец в три шага пересёк кабинет и, схватив мальчика за плечи, сильно затряс. – Где ты был?!

– В лесу, – Айвен заплакал, и это ещё больше разозлило отца. Барон буквально взбесился. Он ударил Айвена по лицу, и так сильно, что мальчишка откатился к открывшимся дверям, к ногам матери.

– Чарльз, что ты делаешь?!! – вскричала она, поднимая сына на руки. – Не смей бить ребёнка!

– Это мой сын, – злобно процедил барон, но жена спокойно смотрела в его пылающие ненавистью глаза. И ненависть угасла. Глаза стали тусклыми, мутными. Барон Чемберс повернулся к столу, налил в бокал виски и выпил так, как пьют воду после долгого пути по жаркой дороге – быстро и жадно.

Баронесса вышла, молча прикрыв за собой дверь кабинета. А Айвен для себя твёрдо решил, что обязательно найдёт своего старого тёзку и ту девчонку-танцовщицу. Найдёт и приведёт их к отцу, чтобы доказать свою правоту…

***

Карета остановилась у гостиницы, довольно неплохой для столь глухого места. Айвен улыбнулся – его будущий тесть уважает комфорт – но улыбка получилась тусклой, воспоминания разбередили душу, сердце сжалось в какой-то непонятной тоске. Будто случилось что-то необратимое. И Айвен Джошуа Чемберс подумал, что лучше было бы никогда не встречаться с той заносчивой девчонкой, и не слышать странных сказок её деда. Встречи с ними предшествовали трагическим событиям, разрушившим прекрасный мир маленького человека. Он больше не боялся чудовищ, но и прекрасные эльфы и быстрокрылые феи тоже погибли, не выжив в столкновении с реальной жизнью. В реальности мало что напоминало фантазии, в ней было столько горя, столько переживаний, что детское сердечко тогда не выдержало и перестало чувствовать. А разум почти забыл о старике-сказочнике и его вредной внучке, так же, как позабыл о волшебстве, о богах в летающих сандалетах, о глупых птицах, таскающих волшебные вещи в свои неопрятные гнёзда меж ветвей деревьев, а сами деревья перестали разговаривать, и с тех пор их шёпот стал для Айвена просто шелестом листьев и скрипом сучьев. Он двадцать с лишним лет жил спокойной, размеренной жизнью. Воспринимал окружающий мир сквозь призму ума, логика давала определение событиям и людям, и ничто не волновало его душу. Порой он даже забывал о том, что у него есть эта самая душа.

Но сегодня всё вернулось. Вернулись боль и отчаяние, надежда и желание любить. Желание всё забыть тоже вернулось, и Айвен не стал сопротивляться. Сняв номер в гостинице, первое, что сделал – заказал бутылку коньяка. Он не был любителем спиртного, но сейчас ему хотелось просто уснуть. Без снов, без воспоминаний и – без чувств.

Первый глоток напитка согрел его заледеневшее сердце. Тепло разливалось по телу, напряжённые мышцы расслабились, голова стала лёгкой. Налил ещё порцию и с сомнением посмотрел на большое блюдо с закусками. Сыр, оливки, тонкие ломтики бекона, хлеб… Надо бы поесть, но даже сама мысль о еде почему-то вызывала отвращение. Проклятый Роузвуд, проклятые воспоминания!

Айвен распахнул окно. На фоне предвечернего неба чёткий силуэт журавлиного клина. Опять журавли… Одним глотком допил коньяк, понимая, что душевная боль вряд ли так просто лечится.

Воспоминания детства, вытесненные когда-то глубоко-глубоко в подсознание, всплывали одно за другим. И коньяк, хороший французский коньяк не помогал Айвену забыться…

***

Вот он у дверей отцовского кабинета. Отец кричит матери, что та совсем избаловала мальчишку, и что он примет меры. Вот голос плачущей матери. Вот звук пощёчины…

Айвен вспомнил, как тогда едва успел отскочить от двери, как пытался спрятаться за портьерой. Мать сразу увидела его. Она ничего не сказала, просто взяла его за руку и вывела в сад. Присела на скамью и, обняв сына за плечи, прошептала:

– Смотри, сынок, журавли… Говорят, они приносят удачу…

А маленький Айвен смотрел на её щёку – ещё влажную от слёз, и видел, как на тонкой белой коже набухает синяк.

– Я всегда буду с тобой. – Очень серьёзно пообещал Айвен. – Всегда-всегда.

– У тебя своя жизнь, сынок, – тихо сказала мать, – и ты должен жить так, как тебе надо.

– Значит, я буду жить с тобой, потому что мне так надо, – ответил шестилетний Айвен таким тоном, будто был уверен, что его желание исполнится. И это естественно, ведь раньше все его желания исполнялись.

– Я загадал на журавлиный клин, – сказал он, обнимая мать. – Потому что я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, сынок, – женщина поцеловала ребёнка.

– Какая трогательная картина! – рявкнул неподалёку уже изрядно набравшийся отец. – Ты ему ещё платье одень.

Мать встала со скамьи.

– Иди в дом, сынок, – ласково сказала она, но Айвен почувствовал боль в её голосе. Впервые почувствовал чужую боль, будто свою. Это испугало мальчика, испугало ещё и потому, что причиной горя матери был отец. Его ненависть и злобу он тоже почувствовал…