Сладкая боль

1

Монашенка в серой рясе юркой мышкой вынырнула из подъезда и быстро засеменила к метро. Она довольно долго плутала по многочисленным подземным переходам, несколько раз останавливалась, делая вид, что поправляет сандалию на ноге, а сама украдкой оглядывалась: не преследуют ли ее?

— Нет, кажется, все в порядке, — вздохнула она, — но вообще то, что я вынуждена делать, — это просто абсурд…

Монашенка легко вскочила в отъезжающий вагон метро, села у окна, низко опустила голову, словно шептала молитву. На станции «Франклин Рузвельт» она вышла и уверенным шагом, по вечно праздничным Елисейским Полям, направилась к галерее «Кларидж». Мимо сверкающих витрин монашенка на эскалаторе спустилась вниз и, положив на блюдечко два франка, вошла в туалет. Через пять минут из кабинки, словно бабочка из кокона, появилась молодая женщина, одетая в дорогой элегантный темно-синий костюм. Она посмотрела на себя в зеркало и, тихо выругавшись, принялась приводить в порядок лицо и волосы. Надев черные очки со скромной эмблемой «Шанель» на дужке, молодая женщина подошла к служительнице и попросила разрешения оставить у нее большой полиэтиленовый пакет до завтра, положив при этом на стол пятьдесят франков.

— Нет проблем, мадам! Оставляйте!

Бросив последний взгляд на себя в прямоугольное зеркало, она направилась к выходу.

В шикарном ресторане «Фукет'с» ее уже ждали.

— Реми, — со сверкающими от радости глазами прошептала она, прижавшись к его душистой щеке. — Надеюсь, я не опоздала?

— Даже твое опоздание мне приятно. Я предвкушал нашу встречу…

Реми принялся обсуждать с ней меню, но Тамара предоставила право выбора ему.

«Почему, почему все происходит так не вовремя? — думала молодая женщина. — Неужели он не понимает, что нам пора расстаться? Из-за его упрямства все может рухнуть… я могу потерять Реми…»

Впервые в жизни Тамара ощутила нечто похожее на любовь и очень боялась лишиться этого необычного чувства.

«Да, конечно, Реми очень богат, и любить его не обязательно, можно стать его женой, только чтобы завладеть кредитной карточкой», — размышляла она.

— Ты грустишь? — прервал ее мысли Реми.

— Немного. Ведь ты уезжаешь…

— Всего на несколько недель, дорогая. Улыбнись, я не хочу видеть тебя печальной.

«Ах, если бы он знал, что моя печаль пройдет только тогда, когда избавлюсь от этого монстра… Словно сам дьявол толкнул меня к нему… Сколько сил я потратила, чтобы построить самой себе клетку, из которой нет выхода…»

Тамара машинально отпила глоток ледяного эльзасского вина и маленькой вилочкой поддела устрицу. Вкус изысканного лакомства вернул ее к действительности.

«А, черт с ним. В конце концов рискну и вырвусь!»

Проводив Реми в аэропорт и помахав на прощание рукой, Тамара остановила такси. На скоростном шоссе, в потоке мчавшихся в Париж автомобилей, тревожные мысли вновь овладели Тамарой.

«Никогда бы не подумала, что окажусь в таком идиотском положении. — Молодая женщина с досадой покачала головой. — Будь проклят тот вечер…»

Тамара сидела на высоком стуле перед сверкающей стойкой бара. Лениво потягивая виски, она острым взглядом осматривала зал. Настроение было ужасное. Катастрофа, которую она все время ждала, можно сказать, произошла. Молодая женщина не смогла подавить вздох отчаяния. Денег не было, чтобы вернуться из этого шикарного загородного казино в Париж.

«Да, шансов никаких, — зло подумала она. — Сегодня здесь рыбаков больше, чем рыбы. И все молодые, почти девчонки…»

Тамара достала сигарету.

«Последняя…»

Она привыкла курить только дорогие сигареты. Да и вообще привыкла к обеспеченной жизни. Молодая женщина уже в сотый раз принялась ругать себя за неосмотрительность: как можно было порвать пусть с опостылевшим, пусть не очень щедрым любовником, не найдя ему достойной замены. И вот, пожалуйста, оказалась в безвыходном положении.

«Я слишком переоценила себя. Вон какие красотки кружат между столиков, извиваются в такт музыке, и каждая готова выскочить из собственной кожи, чтобы только заарканить состоятельного мужчину… Впрочем, как и я…»

Тамара еще раз глубоко вздохнула, легко поднялась с высокого вращающегося стула и не спеша направилась к выходу. Она открыла свою изящную черную шелковую сумочку с золотым бантиком, небрежно бросила в нее зажигалку «Картье» и незаметно сосчитала монеты, валявшиеся на дне.

«Что ж, на пачку сигарет еще хватит…»

Молодая женщина небрежно, словно недоумевая, откуда у нее вдруг оказалась эта звонкая мелочь, положила на стойку кучку монет. Пока бармен, тоже не привыкший к такой форме оплаты, пересчитывал мелочь, Тамара замерла в изящной позе, решая, что делать дальше.

«Да, конечно, я не так молода, как того хотелось бы, но я очаровательна, искусна и изобретательна в любви, для мужчин с тонким вкусом я более привлекательна, чем длинноногие девчонки… Правда, найти мужчину с хорошим вкусом так же тяжело, как и жемчужину на морском дне…»

Так 38-летняя Тамара, одетая в длинное черное платье с тонкими золотыми полосками по бокам, прекрасно подчеркивающее все достоинства ее фигуры, занималась самоуспокоением. Она была чуть выше среднего роста, стройная, но не худая, у нее была еще упругая грудь и манящая, игривая улыбка, не скрывающая белоснежных ровных зубов. Черные волосы с чуть заметным красновато-золотистым отливом были подстрижены в короткое каре. Темно-карие глаза сверкали как агаты. Но идеальной красоты не бывает. Тамара тоже имела небольшой изъян — орлиный нос. Ее ни в коем случае нельзя было назвать красивой, но она обладала на первый взгляд менее заметным и менее ценным качеством, чем красота, значение которого умная женщина может оценить только после тридцати пяти лет. Когда подаренная природой красота начинает со временем исчезать, на первый план выходит таинственная сила — шарм.

Покончив с подсчетом монет, бармен с вежливой улыбкой протянул Тамаре пачку сигарет. Молодая женщина какое-то мгновение держала ее в руках, раздумывая, закурить или же уйти. Как вдруг она почувствовала, что кто-то очень близко стоит за ее спиной. Тамара плавно обернулась и прямо перед собой увидела высокого, крепкого телосложения, мужчину средних лет с небольшой черной бородкой; одет он был с чисто арабским изяществом — в дорогой, великолепно сидящий на нем черный костюм, белее альпийского снега рубашку от Диора, но во всех, даже самых незначительных деталях его туалета, чувствовалось восточное стремление к шику. И это полностью уничтожало то тонкое изящество, которое умеют придавать своей одежде только французские мужчины. Всего несколько деталей: слишком большая бриллиантовая брошь на галстуке, сверкающие пряжки на лакированных туфлях, огромное золотое кольцо на безымянном пальце. Все вещи словно кричали о возможностях кредитной карточки своего хозяина. У богатых арабов есть свой шик, особенно привлекательный для женщин, любящих все яркое, блестящее и космически дорогое. Он протянул Тамаре зажигалку, помогая ей решиться закурить. Тамара долгим, чуть насмешливым взглядом посмотрела ему в черные глаза и спокойно, не торопясь, тонкими пальцами с ярко-красными ногтями открыла пачку и вытащила длинную сигарету. Он щелкнул золотой зажигалкой.

— Благодарю, — кокетливо улыбаясь, выдохнула она.

Ее белоснежные зубы сверкнули в голубоватом полумраке бара, и в черных агатовых глазах зажглось любопытство.

«Что же дальше?..»

Частенько Тамара своим спокойствием, уверенностью, легкой иронией, звучащей в голосе, многообещающей улыбкой выводила мужчин из самовлюбленного равновесия. Они теряли свою барственную осанку, глаза с волнением бегали из стороны в сторону, а в голове вертелась только одна мысль: как произвести на нее впечатление. Но этот незнакомец совершенно спокойно встретил взгляд Тамары и бархатным баритоном предложил ей выпить бокал шампанского. Она сделала неопределенное движение головой, словно хотела отказаться, но в последний момент как бы передумала, сказав сама себе:

«А в самом деле, почему бы не выпить немного шампанского перед дорогой?»

И, элегантно опустившись на мягкий диванчик перед низким столиком, приятным грудным голосом произнесла:

— С удовольствием.

Они взяли бокалы и чуть насмешливо посмотрели друг на друга. Каждый хотел понять другого и оценить. Первое впечатление самое правильное. Тамару интересовало одно: действительно ли он богат? Его же интересовало, на самом ли деле Тамара — красивая, состоятельная женщина, как показалось ему, или же она — дорогая проститутка, которых в казино более чем достаточно. Выяснить это стоило именно сейчас, не откладывая. Поэтому без отлагательств они приступили к обоюдному, тонко замаскированному «допросу».

— За удачный вечер! — обворожительно улыбаясь, произнесла Тамара, приподняв бокал. — Мне кажется, вы в выигрыше.

— Нет, сегодня я проиграл… но это неважно. Для меня главное — не выигрыш.

— Ни за что не поверю, — сузив глаза и едва прикоснувшись губами к хрупкому бокалу, сказала Тамара. — Я думаю, что даже миллиардер, садясь за стол, мечтает выиграть несколько долларов. Ведь если не желать выигрыша, то к чему игра?

— Игра?! — воскликнул незнакомец. — Для меня главное — быть выше игры.

— То есть? — удивилась молодая женщина.

— То есть я должен владеть игрой, а не она мною. Я вступаю в игру сам и сам, — он сделал ударение на этом слове, — выхожу из нее, как бы она меня ни манила.

— Кажется, понимаю. Вы играете с самим собой, каждый раз проверяя силу воли.

— Совершенно верно.

— Да, — задумчиво протянула Тамара. — По себе скажу, что это очень и очень нелегко…

— Тем приятнее победа.

— Ну что ж, за вашу победу! — сказала молодая женщина.

— А вы сегодня не играли? — поинтересовался ее собеседник.

— О нет! Мои друзья играют. Кстати, это они соблазнили меня приехать сюда, поклявшись, что весь вечер мы проведем в баре, но на минуту вышли в казино и до сих пор не вернулись. Они недавно поженились и еще не расстаются друг с другом.

Тамара хотела еще что-то сказать, но увидела, что незнакомец смотрит в сторону танцующих, где в золотисто-голубых лучах прожекторов восхитительная длинноволосая блондинка плавно двигалась в такт музыке: ее пышные бедра аппетитно покачивались, а упругая грудь, казалось, вот-вот выскочит из декольте белого, плотно облегающего се сногсшибательную фигуру платья.

«Ничего себе! — про себя воскликнула Тамара. — Хорошенькое дельце! Я в этом дурацком баре уже пять часов стараюсь подцепить приличного мужика — и только начало клевать…»

Она попыталась вновь перевести его внимание на себя, но не тут-то было. Словно фурия, блондинка неожиданно появилась у их столика и произнесла прерывающимся голосом:

— Позвольте? — Не дожидаясь разрешения, села рядом.

«Ничего себе зрение. Увидела-таки, кто клюнул на ее прелести, и подлетела», — мысленно чертыхнулась Тамара.

Незнакомец тут же заказал еще шампанского, и Тамаре пришлось скрестить бокалы с нежданной соперницей. Молодая женщина почувствовала, что проигрывает.

«Вот и старайся быть умной и элегантной… а мужчины всегда клюют на откровенно вульгарное и безвкусное».

Незнакомец колебался: либо остаться с Тамарой и познакомиться с ней поближе, либо сейчас же получить в свое распоряжение восхитительное тело блондинки. Остановился на последнем. Поднявшись, он попросил извинения у Тамары и пригласил блондинку на танец. Пальцы Тамары сжались в кулаки, а кончики ногтей окрасились кровью.

— Тварь, — процедила она сквозь зубы.

Какое-то семнадцатое чувство подсказывало ей, что этот араб богат, а ей сейчас так нужен богатый любовник… Тамара со стороны наблюдала, как, обняв блондинку, красавец араб удивительно легко и изящно двигался под музыку. От досады она даже скрипнула зубами.

Тамара лихорадочно соображала, что можно предпринять: скандал не устроишь, что-либо требовать — смешно. Но что-то делать надо! Тем временем улыбающаяся парочка неожиданно направилась к выходу. Тамара, выждав паузу, тоже поднялась. Красавец араб задержался с приятелем, а блондинка вихляющей походкой поползла к туалету. Тамара кинулась за ней и вошла в туалет сразу за соперницей, которая уже захлопнула дверцу кабинки. Обмотав круглую ручку носовым платком, Тамара, чтобы не скользили руки, с силой повернула ее против часовой стрелки, заблокировав язычок замка.

— Посиди немного, голубушка, — со злобной радостью прошептала она.

Обернулась к огромному, во всю стену, зеркалу, быстро достала пудреницу и пуховкой промокнула выступившие капельки пота над верхней губой, освежила губы помадой и бросилась к выходу. Заглянув в бар и не обнаружив нигде своего незнакомца, она стремглав выскочила на улицу. Ночные сумерки уже начали сменяться голубым утренним туманом. Тамара в растерянности оглянулась.

«Черт, где же он?! Ах, вот…»

Она увидела, как незнакомец садится в шикарный темно-синий «Мерседес». У Тамары были считанные секунды, чтобы что-то предпринять. Оценив ситуацию, она молниеносно высчитала расстояние от лестницы здания до машины и с милой улыбкой шагнула со ступеней перед надвигавшейся на нее машиной; неловко взмахнула руками.

«Дура, что я делаю? А вдруг покалечусь?..» — мелькнула запоздалая мысль, и, словно зацепившись за что-то, она рухнула прямо перед колесами автомобиля. Машина резко затормозила, Тамара, зажмурив глаза, почувствовала запах горящей резины колес. Машина замерла в десяти сантиметрах от ее головы. Она приподнялась на руках. Испуганный незнакомец бросился к ней и помог встать на ноги.

— Я вас не ударил? У вас все в порядке? — спрашивал встревоженный мужчина.

— Боже мой! — причитала Тамара. — Какая я неловкая! Кажется, я споткнулась, пожалуйста, не беспокойтесь!

Она беспомощно огляделась вокруг.

— Немного болит бедро. Я все-таки ударилась, — поглаживая ногу, пожаловалась молодая женщина.

— Где вы живете? Я вас подвезу.

— Благодарю!

Незнакомец подвел ее к машине и открыл заднюю дверь, но Тамара, волоча ногу, остановилась у передней дверцы, и ему волей-неволей пришлось усадить ее на первое сиденье, которое он, видимо, приберегал для блондинки. Посадив Тамару, незнакомец возился с ключами и не заводил мотор.

— Мы кого-то ждем? — слегка застонав, спросила Тамара.

— Нет-нет, — ответил он, видно, приняв решение. — Черт с ней, наверное, уже забыла, что я ее жду, — тихо проговорил он себе под нос, но Тамара услышала и отметила про себя недовольный тон, каким мужчина произнес это.

Он резко нажал на газ, и машина сорвалась с места. Во мраке кабины Тамара самодовольно улыбнулась.

«Здесь карты сдаю я!» — решила она про себя.

Случайно взглянув в боковое зеркало, Тамара едва не расхохоталась, но, вовремя спохватившись, как могла, изобразила стон. На ступеньках бара появилась растрепанная блондинка почему-то в одной туфле, вероятно, другой она колотила в дверь и сломала каблук. Девушка смешно размахивала руками и что-то кричала вслед «Мерседесу».

Тамара устала: ныла спина, отекли ноги, и просто ужасно хотелось спать.

«Старею, — подумала она. — Лет пять назад бессонная ночь, море выпитого шампанского не могли меня сбить с ног, а теперь… теперь уже надо думать о тихой гавани».

Усилием воли она отгоняла сладкое сонное оцепенение.

«Только бы не заснуть, только бы не заснуть…»

Конечно, будь ей лет двадцать — двадцать пять, она бы и не подумала сопротивляться сну. Ну, заснула девчонка, устала, переоценила свои силы, сидящий за рулем кавалер только бы ласково поглядывал на юное создание. Но сейчас, после тридцати пяти, Тамара боялась признаться даже самой себе: многие из былых подвигов ей уже не под силу — а больше всего боялась, что кто-то это тоже заметит. Поэтому, собрав волю в кулак, она без умолку болтала, повернувшись к своему спасителю. Решив, видимо, представиться и познакомиться поближе, ее спаситель сказал:

— Амир Муфарек, — и протянул свою визитную карточку.

— Тамара, — представилась, в свою очередь, молодая женщина.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Удивительное имя, я никогда не слышал такого. Вы — иностранка? Как же я сразу не догадался, хотя почувствовал небольшой акцент. Вы — итальянка?

Тамара засмеялась и отрицательно покачала головой.

«Теперь последует перечень всевозможных стран и континентов», — подумала она. Так почти всегда начинаются ее многочисленные знакомства. Каждому мужчине хочется проверить свою хваленую интуицию, но почти никто из них не может угадать, откуда она родом.

— Испанка?

— Нет!

Перебрав всю Западную Европу, он решил отправиться в Америку, но Тамара вернула его обратно. В конце концов, перечислив все страны Восточной Европы, он с еще большим удивлением взглянул на нее.

— Русская?!

— Да!

Машина резко сбавила скорость.

— В самом деле? Как же я сразу не догадался, — с досадой в голосе произнес Амир. — И каким же образом, простите, вы очутились здесь? Ведь вас оттуда не выпускают.

— Раньше — да, но сейчас понемногу…

— Но, насколько я понимаю, вы во Франции уже давно.

— Совершенно верно. Я вышла замуж за француза, через два года развелась и обосновалась в Париже… Вот мы и приехали, — и Тамара грациозно указала рукой в сторону своего дома.

Однако Амир не хотел так быстро расставаться со своей новой знакомой.

— Позвольте, я вас провожу! — предложил он.

— Пожалуйста, — королевским тоном ответила молодая женщина.

Они вошли в небольшой мраморный вестибюль, украшенный зеркалами, и поднялись в лифте на последний этаж. У Тамары была просторная однокомнатная квартира со стеклянным матовым потолком, большими окнами, жемчужно-серым ковровым покрытием. Квартира была обставлена в богемно-аристократическом стиле. Почти в центре возвышалась огромная кровать без спинок, застеленная ниспадающим по краям леопардовым покрывалом; многочисленные подушки, разбросанные по ней, манили хоть на миг прилечь, чтобы ощутить их ласковую упругость. Вдоль одной стены, смежной с кухней, был протянут стальной прут, сплошь увешанный нарядами хозяйки. Тамара открыла бар-холодильник и, вытащив бутылку минеральной воды «Perrier», сказала:

— По-моему, сейчас хочется именно этого.

Амир согласно кивнул головой и с удовольствием выпил щекочущую жидкость, заглушая свою жажду и возбуждение, которое вызывала в нем Тамара. Он почти никогда не попадал в столь затруднительное положение с женщиной и всегда точно знал, чего от него ждут. А здесь… Амир смотрел в блестящие черные глаза Тамары и не понимал, то ли она хочет, чтобы он остался, то ли — чтобы ушел. Это, с одной стороны, раздражало его, а с другой — вызывало сильное любопытство. Тамара же вышла из сложной для него ситуации чрезвычайно легко, потому что заранее спланировала тактику поведения. Ей были нужны серьезные отношения, а не единовременный заработок, поэтому ни о какой близости в первый же вечер не могло быть и речи.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, Амир, но сейчас, к сожалению, мне пора отдыхать. К десяти часам утра я должна быть в форме. Я работаю с одной русской делегацией. Перевожу.

Амир, не привыкший, чтобы за него решали женщины, с возрастающим интересом посмотрел на Тамару и, пригласив ее вечером пообедать, откланялся. Едва только за ним закрылась дверь, как она тут же принялась снимать макияж с лица. Иначе завтра… оно будет просто ужасным — каким-то серым с малиновыми пятнами, глаза, обведенные красным контуром, будут слезиться и часто моргать, у рта залягут противные морщины.

«Нет, из последних сил, а надо все сделать как следует», — убеждала она себя.

Тамара проснулась около шести вечера. Голова гудела, тело не отдохнуло и неприятно ломило, словно она заснула в неудобной позе. Свидание было назначено на восемь. Она с трудом выбралась из шелковых объятий постели и принялась готовиться к встрече: тонизирующая ванна, легкий массаж лица, шеи, ног, освежающая маска; затем последовала художественная часть. Тамара, как Рафаэль, творила из себя мадонну конца XX века. Если вчера был острый провоцирующий макияж с чуть тонкими насмешливыми губами, то сегодня Тамара хотела покорять негой, таинством будущего наслаждения. Овал лица чуть округлился благодаря нежно-малиновым румянам, глаза подернулись голубовато-сиреневой дымкой, а губы, обведенные контуром и накрашенные помадой «Шанель», превратились в пунцовый бутон. Из своего обширного гардероба молодая женщина выбрала строгий костюм приглушенно-красного цвета с черной отделкой. Завершив свой туалет золотистыми каплями духов «Panthere de Cartier», Тамара внимательно оглядела себя в зеркало и взяла элегантную черную сумочку «Шанель», идеально подходящую к туфлям той же марки, и дамский портфель.

До Елисейских Полей, где было назначено свидание, Тамаре пришлось добираться на метро. Увы, такси в настоящее время было для нее непозволительной роскошью. Молодая женщина спустилась в подземные артерии Парижа и брезгливо поморщилась.

«Ну уж как-нибудь… несколько остановок», — утешала она себя.

Выйдя из метро на остановку раньше, чем следовало, — Амир ни за что не должен был видеть, что она приехала на метро, — Тамара облегченно вздохнула. Встречу они назначили около галереи «Элизе, 26», и Амир уже ждал ее. Ему было чрезвычайно любопытно, как поведет себя сегодня Тамара. Заинтересует ли она его, или все, что могла, она уже выдала вчера, а повторение вчерашней мизансцены он не потерпит. Едва увидев Тамару, он понял: сегодня что-то другое. Перед ним была деловая женщина, знающая о своем невероятном очаровании и пытающаяся его скрыть деловым костюмом, сдержанными манерами, но все усилия, к ее «великому огорчению», не приносили желаемого результата. Пухлый рот, нежный взгляд, соблазнительные бедра, подчеркнутые строгими линиями дорогого костюма, делали ее еще более привлекательной, чем вчера в казино.

— Я… — начал было Амир, но голос его от волнения сорвался. Переведя дыхание, он начал вновь: — Я осмелюсь пригласить вас пообедать не в ресторан, а ко мне домой. Если вы, конечно, ничего не имеете против.

— Ну что ж, — ответила Тамара. — Дома намного приятнее, свободнее. С удовольствием.

Они сели в машину и поехали в сторону Сены. Апартаменты Амира дышали арабской негой, смешанной с восточным представлением о роскоши. Тамара была ослеплена. Усадив молодую женщину на пышный белый кожаный диван, Амир, извинившись, оставил ее на минуту, чтобы отдать распоряжения насчет обеда. Ошеломленная Тамара с восхищением оглядывалась по сторонам, но, взяв себя в руки, открыла портфель, извлекла с десяток печатных листов, твердую папку, ручку и, приняв вид поглощенной работой женщины, стала делать пометки на полях. Все это она однажды подсмотрела, когда возвращалась из Москвы в Париж с одной переводчицей. Тамаре очень понравилось ее сосредоточенное лицо, и то, как она в задумчивости покусывала ноготь, и то, как элегантно лежала папка на ее скрещенных коленях. Тамара решила это перенять. Она отпечатала у одной из приятельниц на машинке со славянским шрифтом что-то из учебника географии и вот теперь упоенно играла роль деловой женщины. Когда Амир вернулся, он увидел свою гостью, погруженную в работу. Вздрогнув, словно от неожиданности, Тамара извинилась:

— Надо срочно подготовить на завтра кое-какие документы, и я воспользовалась минуткой.

Затем, чрезвычайно грациозно, она до предела выпрямила спину, всем видом показывая, что безмерно устала целый день сидеть за столом, помогая делегации вести переговоры.

— И вы все время так заняты? — спросил Амир.

— Нет, не всегда. У меня, к сожалению, работа временная. Кто-то приезжает, обращается ко мне с просьбой помочь… и таким образом я зарабатываю. Правда, в этом году мне жаловаться не приходилось, я была просто завалена предложениями.

— Однако вы можете отказаться…

— Конечно, — рассмеялась Тамара, — но я этого почти никогда не делаю. Мне же надо на что-то жить. Вот эта делегация послезавтра уезжает, и я останусь без работы… Впрочем, это неинтересная тема…

На аперитив Амир предложил шампанское, а потом они отправились в величественную столовую, обставленную массивной дубовой мебелью. После изысканного обеда хозяин пригласил Тамару в гостиную. Приглушенный свет, приятная музыка, душистый запах «Grand Marnier» в бокалах располагали к откровенной беседе и более близким отношениям. Амир предложил Тамаре перейти на «ты». Они скрестили руки, чуть пригубили сладковато-терпкий ликер и, отставив бокалы, соприкоснулись щеками. В это время в гостиной раздались страстные, роковые звуки латиноамериканского танго. Тамара, вспомнив, что Амир любит танцевать, на мгновение неожиданно резко повернулась к нему спиной, а затем, развернувшись, дразняще глядя в глаза, прильнула к нему всем телом и повела его в пламенных ритмах танго. Амир был потрясен. Ни одна женщина не могла бы так грациозно, совершенно непредсказуемо перейти в танец. Ее тело то возбуждающе двигалось, то замирало, то отодвигалось от партнера, то с силой прижималось к нему. Амир как завороженный покорился ее импровизации. Он потерял ощущение реальности, забыл, где он и кто он, только чувствовал, что околдован этой восхитительной женщиной. Когда смолкли последние аккорды, они еще некоторое мгновение держали друг друга в объятиях. Амир уже наклонился, чтобы поцеловать ее, но Тамара, сверкнув жемчужными зубами, улыбнулась и направилась к креслу. Но Амир уже не мог просто сидеть и приятно беседовать. Он хотел действовать, а так как ему запретили надкусить плод, Муфарек схватил Тамару за руку и повел ее в святая святых — свой кабинет. Ни одна женщина не переступала его порога. Тамаре удалось то, что не удавалось почти никому, — развеять меланхолию. Он любил сильные ощущения и от монотонной жизни впадал в тоску.

— Боже, как здесь все величественно-красиво, — завороженно глядя по сторонам, выдохнула Тамара, — сколько книг…

Она впервые в жизни видела такое количество книг, собранных в одном месте.

«Неужели он все это прочитал? — подумала Тамара. — Да, он и в самом деле оказался мужчиной с тонким вкусом. Чувствую, по всему чувствую, что я ему здорово вскружила голову».

Тамара расхаживала вдоль стен, уставленных книжными полками. Ее уже не очень интересовало, чем именно он занимался, хоть работорговлей. Главное, что он не обманул ее ожиданий и оказался именно тем богатым мужчиной, которого она искала.

— А это что? — спросила молодая женщина, взяв в руки длинную деревянную трубку.

Амир с удовольствием смотрел на Тамару, погруженную в изучение его кабинета. Он хотел вопросов, хотел восхищенных возгласов, хотел видеть ее по-детски приоткрытый от удивления рот.

— Это? Это оружие.

— Оружие? — переспросила Тамара. — Ах, да, я догадываюсь… Через эту трубку вылетают отравленные иголки… Да? Я правильно поняла?.. Ой, а это что за перышки?! Боже, как красиво!

— Это головной убор вождя одного из африканских племен.

— Ты любишь путешествовать? Судя по всем этим экзотическим вещицам, ты объездил чуть ли не весь земной шар.

Амир утвердительно кивнул головой.

— А это что такое? — продолжила свой осмотр Тамара, указав на длинный, твердый полый предмет.

Амир чуть улыбнулся.

— Холим.

— Мне это ничего не говорит, объясни!

— Представь себе, что эта вещь заменяет новогвинейским папуасам нижнее белье.

Глаза Тамары округлились, а ресницы непонимающе заморгали.

— Это твердый чехол из оболочки тропического плода, — продолжил он свои разъяснения. — Обрати внимание, в моей коллекции их несколько, и все они совершенно разные. Кстати, аборигены используют их и как кошельки.

— Но как же их носят? Они ведь такие длинные, чуть ли не до подбородка?

— Вот так и носят, и, надо сказать, довольно ловко.

— Папуасы, — в задумчивости произнесла Тамара. — Они ведь раньше были… каннибалами…

— Почему раньше? Они и теперь с удовольствием едят себе подобных.

— Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Западная часть Новой Гвинеи почти не исследована, и там, несмотря на конец XX века, совершенно преспокойно живут людоеды.

— Неужели это может быть?!

— В этом мире многое может быть и есть… — как-то завораживающе произнес Амир, и от этих слов Тамаре на мгновение стало страшно.

— Ты мне не веришь? — спросил он.

— Как-то с трудом…

— Ну что ж, вот справочник, в нем много подобных описаний. Читай… «Одним из самых потрясающих свидетельств тому стала гибель в начале 60-х годов молодого антрополога Майкла Рокфеллера…» Да, да, того самого из знаменитой династии… «Папуасы сначала убили, а затем съели молодого американца…» Посмотри, тут еще перечисляются жертвы.

Тамаре стало как-то нехорошо, и она уже без прежнего энтузиазма рассматривала сокровища кабинета.

Молодая женщина заторопилась домой, Амир любезно предложил подвезти ее.

— Я могу и сегодня рассчитывать на стакан «Perrier»? — спросил он.

— Увы, нет, — с сожалением в голосе ответила Тамара. — Я все эти дни была так занята, что не смогла пополнить свои запасы.

Амиру такой ответ не понравился. Значит, и сегодня эта женщина отказывает ему. Однако он, не подав вида, поцеловал ей руку и предложил завтра вечером пойти с ним на выставку известного арабского декоратора.

— Надеюсь, ты найдешь время, — еле сдерживая нотки раздражения в голосе, сказал он.

Молодая женщина мгновенно оценила ситуацию и таким тоном ответила: «Да!», что сердце Амира вздрогнуло от предвкушения чего-то неизведанного и сладостного. Он почувствовал себя Колумбом, которому вот-вот предстояло открыть новые земли.

Не успела Тамара войти в квартиру, как раздался телефонный звонок.

— Том, это ты? Привет! Это Галя.

— Привет. Что это ты со мной по-французски говоришь, русский забыла?

— Не волнуйся, не забыла. Это для конспирации… Одним словом: хочешь подработать?

— Не против!

— Тогда давай ко мне!

— А кто у тебя?

— Не поверишь… два русских мужика, денег — куча.

— Ты что, сама не управишься?

— Обижаешь, подруга! Но они француженку хотят. Ну ты им сделай, что попросят…

— Понятно. Через полчаса буду. Готовь клиентуру! — задорно ответила Тамара.

— А вот и моя подруга Тома, — открывая дверь и еле сдерживаясь от смеха, пропела Галя.

На Тамару пахнуло бесхитростной русской закуской и таким же бесхитростным перегаром.

— О-ля-ля, — звонко сказала она, указывая на пустые бутылки. — Хорошо гульяете…

Мужики от неожиданности вскочили и, сопя, принялись натягивать пиджаки. Хоть и шлюха, а все-таки иностранка.

— Сан фасон, сан фасон, — защебетала Тамара.

— Она говорит: «Без церемоний» — запросто, ребята, — перевела вся лучащаяся от сдерживаемого смеха Галка.

Тамара неподражаемо ловко изображала француженку именно такой, какой ее себе представляют русские мужики: этакое беспрестанно щебечущее, легкомысленное и невероятно сексуальное создание. Одета она была в немыслимо короткое, ослепляющее красное кожаное платье с крестообразными бретельками на обнаженной спине. Сев в кресло и выставив напоказ свои красивые ноги, Тамара закурила.

— Мадам, извиняюсь, уважает нашу русскую? — спросил один из мужиков.

— Уважает, уважает, — бросила Галка. — Наливай!

— Разрешите, так сказать, познакомиться. Коля!

— О! Колья! — восторженно воскликнула Тамара.

Другой мужик, испугавшись, что Колья берет инициативу в свои руки, а значит, и француженку, заволновался.

— Иван! — громко брякнул он, протянув руку.

«Господи, и откуда же они?» — подумала Тамара, глядя на их медвежьи ухватки.

— А! Ивань! — так же восторженно громко воскликнула она.

— Мы, — и он показал на себя и своего приятеля, — мы из Сибири. Золото добываем.

«Золото, — подумала Тамара, — золото — это интересно».

А сама в недоумении смотрела на Галку, которая, забыв обо всем на свете, поглощала черную икру.

— Слушай, ты что? Давай работай, переводи! — обратилась она к ней по-французски.

— Не волнуйся, переведу… Хороша икра-то. Возьми попробуй! — по-французски ответила Галя, протягивая Тамаре ложку.

— О! Сибирь! — опять воскликнула Тамара и восторженно закатила глаза.

— Знают, слышь, Колек, знают нашу Сибирь, — радостно толкнул Иван под руку товарища.

Колек от толчка чуть не пролил стакан драгоценной влаги и в ответ на восклицания друга обложил его матом. Тот же, ни на что не обращая внимания, подвинулся поближе к Тамаре.

— Может, и о нашей деревне слышали, она у нас известная — Красновка!

— О! Красновька! — коверкая слова, заохала Тамара.

— Колек, слышь, ей-Богу, знает! — захохотал счастливый Ваня.

Колек, весь красный от того, что только что принял, сосредоточенно смотрел в одну точку.

Тамара, преспокойно прикончив банку икры и выпив водочки для заводочки, сказала:

— Галка, пора бы заканчивать с ними… а то уснут. Переведи.

Галка, обняв за плечи сосредоточенного Колька, спросила:

— Вы оба француженку хотите или только Ваня?

— Оба! — гордо сверкнув очами, ответил тот.

— Ну, тогда давай… Кто первый?

— Колек, ты иди, а я еще приму для настроения, — распорядился Ваня.

Галка указала Тамаре на Кольку и, будто переводя на французский, сказала:

— Хоть бы до кровати дошел, а утром скажем, что все было, — плати, дружок.

Тамара усмехнулась и подставила свое плечо еле держащемуся на ногах Кольку.

— Allez, allez, Колья![1]

По дороге домой Тамара расхохоталась. Она представила себе, как завтра оба друга будут, лопаясь от переполняющего их тщеславия, нашептывать своим приятелям подробности о ночи с французской проституткой. Подробности, которых не было. Ибо, едва раздевшись, Колек по-молодецки захрапел, а в дверях появилась Галка с икающим Ваней.

— Том, давай-ка я и этого положу рядышком. Чего время терять. Этот вроде покрепче, может, успеешь.

Ваня долго раздевался, разглагольствуя о чем-то ему близком, но, сняв брюки, тут же завалился на кровать, правда, притянув Тамару за талию. Через секунду она услышала его могучее сонное дыхание.

Тамару разбудил звонок в дверь.

«Кто это еще там?» — недовольно подумала она.

— Мадам Тюаль?! — воскликнул симпатичный юноша в униформе какого-то магазина, когда Тамара сонной королевой в роскошном красном пеньюаре возникла на пороге.

— Да, — вяло ответила она, еще не понимая, что к чему.

— Разрешите! — И он, подхватив ящик шампанского, направился в комнату. — Куда поставить?

— Ну здесь, здесь поставьте… — Тамара неопределенно показала в угол.

— Прошу расписаться.

Только когда молодая женщина взяла любезно протянутую ей ручку, она наконец поняла.

«Ничего себе, ящик «Dom Perignon» — тонкий и шикарный намек, чтобы в следующий раз у меня уже не было предлога отказать Амиру в бокале вина. Однако красиво…»

Когда вечером перед Амиром, сидящим за столиком кафе «Де ля Пэ», появилась Тамара, он даже привстал от удивления: она ли это?

На него смотрела не земная, а какая-то космическая женщина. Огромные черные глаза сияли магическим огнем в обрамлении сиреневато-розовых век, кожа на лице казалась нежно-розовой, почти прозрачной. Загадочные смородиново-лиловые губы были чуть приоткрыты. Светло-розовое платье и такого же цвета болеро с рукавами, украшенными золотыми пуговицами, сумка на длинных цепочках, которая, словно котенок, повиливала воздушным хвостиком платка из органзы, случайно выбившегося из-под застежки. Потрясенный Амир только смог произнести:

— О! Тамара… — и, взяв ее руку, припал к ней жарким поцелуем.

Но едва он коснулся губами ее нежной кожи, как весь оказался во власти сладко-пьянящего запаха духов «Angel», который легкой дымкой окутал его и превратил в счастливого пленника.

Рядом с ней Амир терял способность думать, но он и не сопротивлялся, а с восторгом отдавал себя во власть этой удивительной женщины, которая, словно море, подхватила его и несла в открытое пространство неизведанных наслаждений. Амир, который всегда сам притягивал женщин как магнит, неожиданно для себя превратился в кусочек железа, неотрывно следующего за притягивающей его силой, излучаемой Тамарой. На выставке знаменитого ливанского декоратора, где собрался весь арабский бомонд Парижа, он вместо экспонатов со все возрастающим интересом рассматривал свою спутницу. Тамара же была абсолютно спокойна, словно лишенная каких-либо недостатков женщина.

«Ах, ты смотришь на мой далеко не идеальный профиль?.. Да, конечно, его можно, с одной стороны, назвать некрасивым, но, с другой стороны, такой нос не у каждой женщины, и я с гордостью ношу свое чересчур большое украшение, которому горбинка придает особый шик. Не правда ли?» — Как бы спрашивая его, Тамара обернулась и, томно улыбнувшись, выдохнула:

— Очаровательно, это панно — просто очаровательно!

Очнувшись на мгновение, Амир взглянул на панно. Это был единственный экспонат, увиденный им на выставке.

— По бокалу шампанского, — предложила Тамара Амиру, когда машина остановилась у ее дома.

— Не откажусь…

В маленьком лифте, оказавшись совсем рядом с ней, Амира охватило такое бешеное желание, что ему казалось: еще немного — и он задохнется. Едва переступив порог квартиры, Амир с силой, но очень бережно обнял Тамару и припал к ее космическим губам. Наконец-то он ощутил эту женщину, наконец-то прикоснулся к этим прохладным шелковым подушкам. Ему казалось, что он ждал этого момента несколько лет, а на самом деле — всего три дня.

Когда восторженно-уставший Амир уснул, Тамара, приподнявшись, закурила длинную сигарету и задумалась:

«Быстренько я его, даже сама не ожидала…»

Но что-то мешало ей ощутить, как всегда, удовлетворение от победы. Она понимала: Амир — сильная личность. И то, как он быстро поддался на обольщение, пугало ее, словно нашептывало: «Будь осторожна!»

2

В огромном зале Ростовского городского Дворца культуры воцарилась тишина. Высокая, худая, нескладная женщина, одетая в ярко-зеленый шелковый костюм, сшитый с учетом всех провинциальных представлений о моде, ослепительно улыбаясь, направилась к микрофону. Первым делом она поблагодарила спонсоров конкурса «Красавица» и пригласила их подняться на сцену. Затем под звуки торжественного марша вышли и сами виновницы торжества, красавицы, прошедшие отборочный тур. Зазвучали имена, аплодисменты, возгласы радости, замелькали пестрые букеты, перевитые пышными бантами, засверкали улыбками «Мисс Очарование», «Мисс Грация», «Мисс Элегантность», которые, конечно, были огорчены, что корона им уже не достанется, но любое звание — это все-таки лучше, чем ничего. Наконец было объявлено и имя королевы…

«Нет, этого не может быть…» — твердила себе Светлана, стоявшая в центре участниц конкурса.

Она не только не стала победительницей, но даже обладательницей какого-либо утешительно-поощрительного приза. Девушка из последних сил сохраняла беззаботное выражение лица, но чувствовала, как горькие слезы подбираются к ней и вот-вот хлынут из ее синих глаз-озер.

Женщина в зеленом костюме уже махнула участницам рукой, чтобы они подвинулись и освободили место для трона. Под звуки фанфар на этот трон взгромоздилась победительница конкурса, новоявленная королева красоты, девица, лишенная грации и привлекательности, с ярко размалеванным лицом и толстыми бедрами, но обладавшая самым большим козырем в состязании красавиц — папой-спонсором. Все дочки спонсоров рангом пониже получили утешительные титулы «Мисс» и дорогие подарки. Светлана, приехавшая из маленького провинциального городка, кроме своей необыкновенной природной красоты, не имела никаких козырей.

Девушка стояла не шевелясь, словно опутанная прозрачными веревками. Все происходящее она видела сквозь туман: вокруг все двигалось, шумело, восклицало. Очнулась она от вопроса подруги по несчастью:

— Света, ты будешь поздравлять эту… — Девушка ядовито ухмыльнулась и с презрением произнесла по слогам: — Ко-ро-ле-ву? Я так нет, много чести.

Она с ненавистью взглянула на сияющую от гордости соперницу и направилась за кулисы. Светлана тоже было сделала шаг вслед за ней, но потом круто обернулась, усилием воли изобразила на своем лице радостную улыбку.

«У меня нет родителей-спонсоров. Я — одна. Значит, не имею права заноситься и заводить врагов. Я должна быть приятна всем», — мрачно подумала она.

Протиснувшись сквозь плотное кольцо поздравляющих, Светлана обняла ненавистную соперницу и восторженно воскликнула:

— Леночка, я ни на минуту не сомневалась, что королевой будешь ты! — и крепко поцеловала ее в заштукатуренную добротной импортной косметикой щеку.

Все дружно, с масляными улыбками на губах, закивали головами. Светлане протянули бокал шампанского, и она, поддерживая общий хор, а иногда и солируя, продолжала восхищаться «красотой» соперницы. Наконец, сделав, по ее мнению, все необходимое, чтобы окружающие смогли заметить ее «искреннюю» радость, ушла.

Вернувшись в гримерную, из которой всего час назад она выходила, полная надежд, даже уверенности, что корона украсит ее белокурые волосы, девушка, со злостью стянув с себя кремовое платье, расшитое золотистыми блестками, и бросив его в сумку, со вздохом натянула старенькие джинсы и красную тенниску. Все — полный провал!

Светлана вышла на улицу и направилась на вокзал. Идти ей было очень далеко, но она не хотела садиться на автобус, чтобы сократить дорогу, и только с ужасом представляла, как вернется домой. Девушка проклинала свое глупое бахвальство, свою самоуверенность, которые так раздражают окружающих.

«Боже! Как же все будут злорадствовать, что я провалилась! Как они будут издеваться надо мной! — в отчаянии думала несостоявшаяся королева. — Нет, нужно что-то придумать и всех обмануть. Так, хорошо, а что потом? Потом — это будет потом, а сейчас надо выиграть хоть день, хоть два, а затем… уехать. Да-да, именно уехать. Но куда? Конечно, в Москву — там столько возможностей у красивых девушек, только там можно стать звездой подиумов. А что здесь, в этом провинциальном Ростове, что? Ну, выиграла бы я местный конкурс… Выиграла бы…» — и Светлане вспомнились все ее горячие мечты, связанные с этим конкурсом.

Света родилась в Таганроге, еще более провинциальном городе, чем Ростов. Она быстро поняла, что красива, и была влюблена в свою красоту, неосознанно чувствуя, что только благодаря своей внешности, великолепной фигуре и росту она сможет устроить свою жизнь. Ее родители были попросту бедны, и Света не рассчитывала на их поддержку. Сначала она мечтала стать кинозвездой, но для этого надо было поступить либо в театральное училище, либо в институт, а с учебой Светлана никогда не ладила, сама судьба подбросила выход: когда впервые увидела по телевизору конкурс молоденьких красавиц, то решила сразу и бесповоротно:

«Манекенщицей, я буду манекенщицей».

Ей только надо было как-то просуществовать в этой обыденной, серой, провинциальной жизни до совершеннолетия, а потом, получив свободу, сразу же отправиться в блестящий, элегантный мир моды с галантными поклонниками, салютами шампанского, мягкими салонами автомобилей. В то время как ее сверстницы влюблялись в одноклассников, Света жила в мире иллюзий, представляя себя окруженной толпой восторженных мужчин: знаменитых актеров, певцов, миллионеров. Сидя за партой с просвечивающимися через протертые рукава локтями, она воображала себя одетой в норковые палантины, переливающиеся бриллиантами платья, как на картинках в иностранных журналах, которые покупала ее богатая подруга. А тут потрясающее, невероятное событие: в ее захудалом городишке объявили конкурс «Королева красоты». Света не сомневалась в своем успехе и гордо появилась на сцене местного Дворца культуры в туго облегающем идеальные формы черном купальнике. Длинные, до самых бедер, пышные белокурые волосы окутывали ее, словно богиню; она улыбалась, сверкая зубами белее морской пены; очаровывала жюри большими синими глазами, обрамленными длинными, густыми черными ресницами. Замерев на мгновение в грациозной позе, чтобы продемонстрировать свой красивый профиль, она красивым шагом от бедра королевой прошла по сцене под восторженное рукоплескание зала. И удача повернула свое капризное, но невыразимо прекрасное лицо к Светлане, и она стала победительницей. На минуту, зажмурив от счастья глаза, девушка представила себя не в обычном Дворце культуры, а в огромном, шикарном концертном зале Сантауна, на залитом солнцем и объятом вечно голубым небом африканском берегу. Она с таким восторгом приняла корону королевы красоты местного масштаба, словно принимала корону «Мисс Вселенная». Городская слава не заставила себя долго ждать. При появлении Светланы начинали шушукаться, толкать друг друга локтями: мол, смотрите, вот наша королева красоты. Поклонники с предложениями руки и сердца стучали в двери, звонили по телефону, поджидали у школы. Но Света даже на мгновение не могла представить себя избранницей одного из них. Остаться навсегда в этом городишке! Худшего наказания просто не могло быть. Светлана с сожалением смотрела на своих старших приятельниц, которые в одно мгновение из хрупких, со светящимися озорными глазами, веселых хохотушек превращались в толстых теток с кучей детей, потухшими глазами, погрязших в бытовых радостях и проблемах.

— Вот холодильник купим, тогда о пальто подумаем…

«Боже, и стоило для этого рождаться, — думала девушка. — И что они смогут дать своим детям? Такую же серенькую, беспросветно-однообразную жизнь… Нет, надо вырываться из этого тихого ада!»

С титулом «Королева красоты» Светлана смело отправилась в первый город своей мечты — Ростов. О, сколько лет она грезила о нем! Как она хотела жить в этом большом, шумном центре области, гулять по его широким бульварам, ходить на концерты и, вообще, гордо называться ростовчанкой. Девушка воображала, что ее сразу возьмут работать в ростовский Дом моды, у нее будет большая зарплата, и тогда она сможет подготовиться к покорению второго города своей мечты — сверкающей огнями славы Москвы.

Пятнадцатилетняя Света вошла в просторный вестибюль Дома моды. Спросив у вахтера, где набирают манекенщиц, поднялась на третий этаж и замерла в немом восторге. Первый раз в жизни она увидела настоящий подиум.

— Девушка, вы что здесь делаете? — обратилась к ней появившаяся из соседнего зала высокая девица.

От резкого тона Света замялась и, опустив глаза, тихо ответила:

— Я хотела бы стать манекенщицей.

— А! Понятно! Ну что ж! — Девица, отойдя на шаг, внимательно оглядела ее. — Вам надо к Людмиле, она старшая манекенщица. — И громко крикнула: — Люда, это к тебе!

Старшая манекенщица Людмила внимательно рассмотрела Светлану и, пробормотав: «Неплохо», — спросила, сколько ей лет.

— Да! С этим осложнения. Но ты можешь работать как почасовик. Мы будем вызывать тебя на показы. Сейчас нам не хватает одной девушки. Послезавтра демонстрация, а эта бесстыжая укатила в Италию.

— Да ладно, Мила, не злись! На ее месте ты сделала бы то же самое, — сказала ей шикарно одетая девица.

— Нет, не сделала бы. Или ты работаешь, или нет. Это что, шарашкина контора?

Девица чуть презрительно усмехнулась.

— Не знаю, но контора — она и есть контора. И какие перспективы, Мила, никаких. А тут… — она мечтательно закрыла глаза. — Неделя с таким мужчиной…

Людмила хмыкнула, тряхнув головой.

— Знаешь, эта неделя через семь дней пройдет, и останется от нее только контора. А если она еще раз выкинет подобный номер, то я ее просто уволю. Понятно?! Посмотри, какая красотка, — и Людмила указала на Свету. — Вот она и подменит ее!

— Ты с ума сошла, она ведь и ходить-то не умеет…

— Ничего страшного, — безапелляционно заявила та. — Я ею займусь, и через два дня никто не поверит, что это ее первый выход.

Светлана слушала этот разговор и не понимала только одного: как можно оставить подиум, даже на неделю, ради какого-то мужчины?

— Света тебя зовут, правильно? — обратилась к ней Мила.

— Да! — кивнула девушка.

— Ну-ка, пройдись.

Светлана в нерешительности замерла перед подиумом. Для нее это была ступень в другой мир, переход из жизни в серых тонах в пространство, залитое солнечным светом, наполненное свежим воздухом и мечтами.

— Что же ты, давай! — услышала она подбадривающий голос.

Девушка глубоко вздохнула и ступила на подиум. Теперь в его магической власти возвеличить или уничтожить ее. Отбросив все страхи, она уверенно прошлась перед манекенщицами.

— Ну-ка, пойдем, примеришь кое-что из гардероба нашей беглянки, — сказала ей Людмила.

Они вошли в комнату, сплошь увешанную нарядами.

— Для начала надень вот это… — и молодая женщина протянула Свете воздушное нежно-голубое вечернее платье.

Надев его, девушка почувствовала себя, по меньшей мере, женой миллионера. Людмила ловко подобрала ей волосы и закрепила их шпильками.

— Запомни, — продолжала она, — каждый раз, демонстрируя наряд, ты должна найти все его выигрышные детали. Смотри, здесь — это разрезные рукава. Ты должна обратить внимание зрителей на их необычный покрой; затем — широкая, воздушная юбка. Приподними ее за край, вот так… а теперь пройдись. Только не делай слишком больших шагов. Замри! Повернись!

Света старалась ничего не упустить.

— Руки, руки! — воскликнула Людмила. — Если начала движение, не комкай, доведи его до конца. Смотри, я демонстрирую рукава или накидку. Руки должны быть летящими, продолжающими линию твоего тела.

Светлана завороженно смотрела на Милу.

«Как красиво она двигается… Я должна этому научиться», — решительно подумала девушка.

— А вот продемонстрировать простое, так сказать, повседневное платье, — продолжала Мила, — значительно труднее.

Она подошла к вешалке и сняла темно-коричневый костюм.

— Посмотри, здесь нет никаких особых деталей, которые могут выигрышно смотреться. Значит, ты должна обратить внимание зрителей на его элегантный покрой, строгие линии, на то, как он подчеркивает достоинства фигуры. Поняла?

Света кивнула головой, переоделась в костюм и старательно повторила движения, показанные Людмилой.

— Неплохо, неплохо, — отозвалась та.

Их неожиданное занятие затянулось до самого вечера.

— Завтра приходи с утра, — сказала молодая женщина.

Света замялась.

— Ты что, не можешь? — сурово воскликнула Мила.

— Нет, могу, но дело в том… что я живу не в Ростове…

— Да, это не очень хорошо… — задумчиво протянула Людмила. — Но не смертельно. Денька на два ты можешь остаться у меня. Позвони домой и предупреди!

Глаза Светланы вспыхнули от радости.

— Слушай! А как же школа? — спохватилась Людмила.

— Я все улажу, все улажу, — взволнованно затараторила Света. — Все равно скоро каникулы.

— Ну смотри…

«Еще чего не хватало, — думала девушка, — чтобы эта дурацкая школа помешала моей карьере. Мне уже пятнадцать лет. Надо спешить. Какая там, к черту, школа… если на Западе шестнадцатилетние девчонки — уже профессиональные манекенщицы».

Для Светланы слово «Запад» было загадочно и недоступно. Однако юношеская вера в чудо не оставляла ее. Девушка надеялась, что вдруг произойдет что-то необычное, и она, по мановению волшебной палочки, окажется в центре мировой моды — в Париже.

Светлана безумно волновалась перед своим первым показом. Ей казалось, что сразу после него должно все решиться. К ней подойдет какой-нибудь случайно зашедший на это дефиле иностранный менеджер и, покоренный ее необыкновенной красотой, предложит подписать контракт. Но реальность «превзошла» все ее ожидания. Громкое и красивое слово дефиле на самом деле оказалось хождением между столиками по грязноватому полу кафе, арендованного на вечер работниками какого-то кооператива, пригласившими для поднятия настроения манекенщиц. Гримерной был огороженный скатертями угол в пропахшей жиром и газом кухне. Девушки, чертыхаясь, задирая длинные юбки вечерних платьев; чтобы их не испачкать, пробирались между огромными кастрюлями к выходу.

Света была сражена: она столько мечтала о том, как станет манекенщицей в Ростове, о том, в каких залах она будет демонстрировать модели, а вместо этого… захудалое кафе, тусклый свет и нетрезвые лица.

Потрясение несколько скрасил небольшой гонорар, ведь это были первые деньги, заработанные ею как манекенщицей. Света не растратила их на мелочи, а, приехав домой, спрятала в шкаф. Теперь девушка часто отлучалась из дома в Ростов то на репетиции, то на показы. Одноклассницы ей мучительно завидовали, представляя, какую роскошную жизнь ведет Светлана в Ростове, а учителя подняли панику. Вызывали родителей, увещевали Свету, но на все получали один ответ строптивой ученицы:

— Я решила стать манекенщицей, и начинать надо именно в моем возрасте, потом будет поздно.

— Правильно, Света, — твердила директор школы, — потом будет поздно. Ну пройдет пять, десять лет, и с чем ты останешься?

Девушка поджимала губы, опускала глаза в пол и молчала.

«Они не понимают, что через пять лет я буду звездой и у меня будет столько денег, сколько им и во сне не снилось…»

Мать плакала, отец умолял, а педагоги махнули рукой.

— Пусть делает что хочет… Лишь бы изредка посещала школу. Бог с ней — выдадим аттестат.

Через полгода ростовской жизни Света поняла, что это пустая трата времени: мелкие интриги, кровавая борьба за участие в престижных показах, в которой она со своей неопытностью всегда оставалась проигравшей. Все, чему Людмила могла ее научить, Света уже переняла. Да и потом. Мила, кто она? Всего лишь манекенщица со стажем в большом провинциальном городе.

«Надо ехать в Москву, — мучительно размышляла Светлана. — Но как? Денег нет, жить негде».

И тут так кстати в городе был объявлен конкурс «Красавица».

«Это как раз то, что мне нужно, — радостно подумала Света. — С титулом «Мисс Ростов» я пробьюсь в столице».

Девушка рассказала Людмиле о своем желании участвовать в конкурсе. К ее удивлению, та как-то без особого энтузиазма восприняла это известие.

— Конечно, обязательно попробуй, только знаешь, на победу не сильно рассчитывай. Ростов — город специфический… Здесь свои понятия о красоте…

Но Света не обратила внимания на ее слова.

«Если я выиграю конкурс, я смогу стать ведущей ростовской манекенщицей. И этим интриганкам уже не тягаться со мной. Я смогу даже работать за границей — пусть в Китае, но ведь это уже кое-что. А потом, собрав немного денег, поеду в Москву», — мечтала Светлана.

Но хрустальная мечта разбилась в один миг. Вернуться домой с известием о провале Света не могла. Это было выше ее сил.

«Боже! Что начнется! Все девчонки будут злорадствовать! — кусая губы, думала девушка. — Ну уж нет, такой радости я им не доставлю. Я приеду домой и скажу, что выиграла… что я — «Мисс Ростов». — От охватившего ее волнения даже дух захватило. — Как это она раньше не придумала, никто проверять не станет, — размышляла она вслух, нервно теребя ручки сумки, хватая от волнения воздух ртом. — Да, но если я — победительница, значит, у меня должен быть подарок», — остановилась Света на тротуаре и решительным шагом направилась в универмаг.

Однако увиденные цены быстро охладили ее пыл. Она грустно пересчитала содержимое своего кошелька. Не в силах больше сдерживать слезы, девушка прислонилась к стене и тихо заплакала. Неожиданно ее взгляд упал на груду пустых картонных коробок, сложенных в углу.

Идея!

Света стремглав бросилась к прилавку и купила большой, ярко расписанный иностранными словами полиэтиленовый пакет, затем туго набила его пустыми коробками и, облегченно вздохнув, отправилась на вокзал.

Она специально медленно шла по двору, усыпанному белоснежными лепестками опадающих цветов вишни, чтобы все, абсолютно все видели ее счастливую, гордую улыбку, а главное — огромный пакет.

— Победила-таки, — услышала она за спиной чей-то язвительный голос.

Дома, еле сдерживая слезы, со злостью швырнула пакет в угол и бессильно упала на диван. Она долго лежала в темноте, жалея себя, беспрестанно повторяя:

— Я вам еще покажу… вы меня еще узнаете… увидите… да не где-нибудь, а на обложке… хотя бы того самого «Космополитена», по которому все девчонки здесь с ума сходят…

Злорадная, ядовитая улыбка искривила ее нежные губы в змеевидные полоски. Она уже предвкушала свой будущий триумф, послушно нарисованный фантазией.

Вечером Светлана объявила родителям, что через два дня уезжает со своим Домом моды в Москву.

3

— О! Сестрица заявилась! Ну, здравствуй, дорогая! — с легкой иронией воскликнула Тамара, открыв дверь.

— Здравствуй, Тома! — ответила Лера и крепко поцеловала сестру.

— Приехала, значит…

— Как обещала.

— Проходи, проходи, — приветливо пригласила хозяйка. — Ой какие чемоданы тяжелые… Что же это ты не предупредила, я бы встретила.

— Да все до последнего дня не знала, когда смогу вылететь. Консульство визу задерживало. И потом, к чему тебя беспокоить… сама добралась.

Тамара в черном шелковом пеньюаре с размаху бросилась на кровать и, нежась в простынях, томным голосом сказала:

— Ты раздевайся, а я еще немного полежу. Потом будем завтракать.

Лера, зная привычки сестры, сама отправилась на кухню, и через десять минут маленький столик с круглой стеклянной крышкой на изогнутых ножках был накрыт у огромного окна. Сестры сели друг против друга.

— Давай по бокалу шампанского за встречу, — озорно предложила Тамара.

— О! Не откажусь!

Тамара поставила на стол длинные хрустальные бокалы и, открыв бутылку, налила пенящуюся влагу.

— Хорошо у тебя, — пригубив немного шампанского, мечтательно оглядывая комнату, сказала Лера.

— Мне тоже нравится… — Тамара закурила сигарету. — Значит, приехала!

— Приехала! — И сестры внимательно посмотрели друг на друга.

Валерия была на пять лет моложе Тамары и намного симпатичнее, если приглядеться. У нее был правильный нос, большие серые глаза, пышные, чуть ниже плеч, светло-каштановые волосы. Но она была какая-то невыразительная по сравнению с сестрой. Ей не хватало ее уверенности, гордой осанки, ослепляющей улыбки. Где бы они ни появлялись вместе, первый взгляд мужчин всегда был устремлен на Тамару, яркую, обворожительную, которая притягивала окружающих своей магической силой, не давая им возможности обращать внимание на других женщин.

— Наш уговор помнишь? — сухим тоном спросила Тамара. — На меня не рассчитывай.

— Не волнуйся! — так же сухо отрезала сестра.

Тамара, удобно прислонившись к высокой спинке стула, неторопливо пила кофе.

— И чего тебе не живется в Петербурге? Что тебя сюда тянет?

— Хочу все-таки найти свою любовь, попытать счастья в Европе, — мечтательно произнесла Валерия.

— Господи, ну почему именно здесь?

— А что, я не могу жить в Париже? Ты можешь, а я не могу? — раздраженно всплеснув руками, заговорила младшая сестра. — Я, по-твоему, должна прозябать в своей бухгалтерии? Каждый день считать и пересчитывать, сколько раковин и унитазов поступило и сколько отпущено? Гнить в непроходимых серых буднях и вечных туманах?

— Ну, гнить ты сможешь и в Париже, посреди развеселой, пестрой жизни других, а это, поверь мне, еще труднее, — грустно ответила Тамара. — И в Париже можно умереть от тоски и одиночества, от безденежья и безнадежности…

— Правильно, вы все так говорите. Устроились во Франции и ноете: «Плохо здесь, плохо. Там, в России, лучше. Там люди — человечнее, там друг к другу в гости ходят…» А что же никто из вас не вернулся назад, на горячо любимую Родину? Приезжайте, пожалуйста, все пути открыты. — Лера захлебывалась от переполнявшего ее негодования. — Так нет, все сидите в своем плохом, отвратительном Париже и ноете… и злость вас берет, и зависть, что кто-то приедет и устроится лучше вас. Не знаю, какие французы, а такие, как ты, здесь самые ненавистные. Друг друга терпеть не можете, только сплетничаете да гадости делаете…

Тамара поддразнивающе рассмеялась.

— Значит, ты тоже хочешь стать одной из нас…

— Не одной из вас, а исключением из вашего гнусного правила.

— Трудно придется, ведь ты же знаешь, какие мы… Только начнет что-то у тебя получаться, как кто-нибудь твоему добытому кровью и потом кандидату в мужья со скорбным лицом сообщит о тебе такие подробности, какие ты и во сне страшном не видела…

— Знаю, знаю, не пугай. У меня пример хороший — моя сестра. Ты же выжила здесь.

— Выжить-то выжила, но какой ценой, — задумчиво протянула Тамара.

— За ценой не постою… — донеслось до погрузившейся в тягостные воспоминания молодой женщины.

Валерия еще долго что-то громко говорила, размахивала руками, а растревоженная память унесла Тамару на десять лет назад…

Ленинград… Сводящий всех с ума волнующе-хрипловатый голос Пугачевой, «рыбий жир ночных фонарей», влажная дымка тумана… и очаровательно-озорная Тамара, работавшая, а больше «болевшая» в бухгалтерии одного из многочисленных НИИ: возможности были, папа — директор пивзавода. Жизнь ее весело протекала в шумных застольях, ресторанах, барах, престижных премьерах театров, в окружении многочисленных поклонников ее обаяния и папы-начальника. Сколько раз она собиралась замуж? Десять, двадцать? Сколько раз уже покупалось свадебное платье, а затем за ненадобностью продавалось по двойной цене. Сколько раз она, сорвав с головы белоснежную фату, с хохотом бросала ее на пол и, набрав номер телефона счастливца, уже стоявшего перед дверями рая, отказывала ему.

— Свадьба — это весело, — говорила Тамара подругам, — но что потом?

Ей претила мысль стать женой человека с положением, поселиться в трехкомнатной квартире, обзавестись машиной «Жигули», добиваться как особого блага какой-нибудь поездки за границу под строгим присмотром дядьки-инструктора. Ей хотелось другого, например, жить в шикарном трехэтажном доме с бассейном, ездить на «Мерседесе», путешествовать по всему миру, в общем, вести такой образ жизни, какой в Советском Союзе был невозможен чиновнику, за которого она могла выйти замуж. И тут «услужливая» судьба подкараулила Тамару. Все началось с телефонного звонка.

Однажды утром Тамаре позвонила ее бывшая одноклассница, с которой она поддерживала дружеские отношения.

— Тома, ты что-нибудь помнишь из французского языка?

— Из французского? — удивилась та. — Люба, что с тобой? К чему тебе парле франсе? — не выдержав, расхохоталась молодая женщина.

— Представляешь, к мужу на завод приехала французская делегация. И директор всем своим замам навязал по одному человеку домой на обед. А я, кроме лямур, ничего не помню. Ты же в классе лучше всех знала французский.

В самом деле, Тамара, особо не блиставшая познаниями, имела по иностранному языку безоговорочную пятерку. Она обожала французскую эстраду и часами слушала модных в то время Адамо, Азнавура и, конечно, неподражаемую Матье. У Тамары был прекрасный слух, и она даже научилась грассировать под Мирей. Желание узнать, о чем же все-таки поют ее кумиры, побороло лень и усадило девушку за учебники.

— Помню, конечно, кое-что, — рассеянно ответила она.

— Тома, умоляю, приходи обедать! А то мы будем сидеть, как немые. Ну, представь картину — ни он, ни мы… Выручай!

— По правде говоря, не очень хочется… — «Пойти или не пойти? — думала Тамара. — Все-таки француз, интересно посмотреть… Да и вообще иностранцы на улице не валяются…» — Ну ладно, когда званый обед будет?

— Послезавтра! Мы тебя ждем! Спасибо, дорогая!

Тамара пришла за два часа до обеда, чтобы помочь волновавшейся подруге накрыть на стол. Люба и ее муж, несмотря на все хлопоты, были чрезвычайно горды тем, что к ним придет обедать иностранец. Об этом знали все друзья и знакомые, некоторых даже пригласили. Во время наглухо закрытых границ это было высшим шиком. Всем казалось, что там, за бугром, красочная, свободная жизнь, в которой люди могут ездить по всему свету, свободно покупать в магазинах, а не на руках или черном рынке одежду, продукты, даже машины. И те, кто побывал там, приезжали с огромными от переполнявшего их восторга глазами. Они часами рассказывали о своих сногсшибательных впечатлениях, а другие, затаив дыхание, качая головами, восторженно закатывая глаза, время от времени выдыхали всем своим существом:

— Живут же люди! А мы…

За полчаса до обеда гости уже все собрались. Наконец раздался и последний, долгожданный, звонок в дверь. Плохо справлявшаяся со своим волнением Люба долго не могла открыть замок.

— Ну что же ты? — отчаянно спрашивали глаза мужа, стоявшего за спиной французского гостя.

Люба оправдательно-беспомощно чуть пожала плечами.

— Прошу, прошу, — протягивая руку вперед, приглашал хозяин своего гостя.

Все званые на торжественный обед вышли в коридор и замерли.

— Merci, merci, — улыбаясь, повторял француз.

Тамара, стоявшая поодаль, чуть поморщилась.

— Боже, сколько было разговоров, а он-то…

Щупленький, среднего роста, к тому же сильно сутулый, французик лет тридцати пожимал всем руки, повторяя свое имя:

— Ксавье, Ксавье…

При этом худенькое птичье личико его расплывалось в улыбке, а на лоб каким-то несуразным углом падала челка.

«Тоже мне, француз», — презрительно подумала Тамара.

— А вот, вот, — суетился хозяин, слегка расталкивая гостей, — наша Тома. Она… это… парле франсе.

— Vous parlez francais?![2] — радостно удивился француз и сразу что-то затараторил.

Тамара вежливо улыбнулась и ответила:

— Je parle mais pas trop vite[3].

— Ah, ah! — продолжал восторгаться тот. — Vous parlez tres, tres bien[4].

Гости замерли в немом восторге перед Тамарой, которая могла говорить на языке гостя, и перед собой, гордясь тем, что вот так запросто вращаются в обществе с самим иностранцем.

Волшебное слово «иностранец» действовало на всех магическим образом. Ведь он в Стране Советов мог покупать через щелочку виденные, да и то не всеми, шикарные товары в магазинах «Березка», он мог посещать закрытые на сто замков для советских людей валютные бары, он жил в супершикарных, по советским понятиям, отелях. При его появлении даже цепные собаки — портье отступали на шаг. Вместе с иностранцем можно было смело войти в любой самый недоступный ресторан, выпить сказочно-вкусное баночное пиво, увидеть вежливую улыбку на физиономии продавца и хоть на мгновение ощутить себя человеком, а не загнанным властью существом.

— Прошу к столу, — пригласила уже оправившаяся от волнения хозяйка.

Место Тамары было, конечно, рядом с героем дня. Поесть ей почти ничего не удалось, так как она добросовестно выполняла функции переводчика. К ее удивлению, получалось не так уж плохо. Во всяком случае, они понимали друг друга. Француз, несмотря на свою худобу, ел много и с большим аппетитом.

После обеда решили отправиться кататься по Неве. Погода была великолепная. Тамара со своим подопечным была в центре внимания. Дошло до того, что замужние дамы допустили своих мужей, охраняемых всегда недремлющим оком, к опасной, свободной в поведении Тамаре.

— Пойди позови француза к нам в гости. Вдруг он потом и нас пригласит. Представляешь, поехать во Францию по вызову… Сложно, конечно, да лишь бы вызов получить, а там мы своего уж добьемся: попросим, отблагодарим…

Тамара просто покатывалась со смеху, глядя, как эти жаждущие Франции женщины идут на смертельный риск, разрешая какому-нибудь толстому борову с брюхом с километр приблизиться к ней и с се помощью заговорить с французом.

«Господи, да подавитесь вы ими! Зачем мне ваши лысые, потные, жирные мужья?..» — думала Тамара.

Но в ее абсолютную лояльность по отношению к их «сокровищам» не верила ни одна женщина.

— Не может быть, чтобы женщина не хотела выйти замуж. Это она хитрит. Только мы зазеваемся, как она тут же и уведет мужа. Знаем таких!

Француз мило беседовал со всеми и с большим интересом поглядывал на Тамару.

После прогулки гости начали прощаться. Остались Тамара с Ксавье, гостеприимные хозяева и их ближайшие приятели — одна супружеская пара. Посовещавшись, они решили завершить вечер в загородном ресторане. Ксавье немного заволновался, объясняя Тамаре, что его, наверное, не пустят туда в шортах. Но хозяин, узнав, в чем дело, хлопнул его по плечу.

— Все о'кей, Ксавье!

Тот пожал плечами: о'кей так о'кей. Ведь он-то не знал, что обладает магическим пропуском во все рестораны Страны Советов, который называется «иностранец».

До ресторана «Хижина лесника», расположенного среди пахучих гордых сосен, добрались на двух машинах.

— «Волгу» мне надо отпустить, — предупредил Любин муж. — Обратно придется возвращаться «партиями».

После такого количества выпитого все уже чувствовали себя друзьями и нежно любили друг друга. У Ксавье была с собой невиданная для жителей Советского Союза видеокамера, и все наперебой начали заглядывать в окуляр, чтобы посмотреть на себя со стороны.

— Ой! Где это мы?.. Неужели это я? — раздавались возбужденные голоса.

Ксавье перемотал кассету на начало и предоставил своим советским друзьям любоваться собственными персонами, а сам пригласил Тамару танцевать. Она стала отказываться: во-первых, ей тоже хотелось заглянуть в окуляр видеокамеры, а во-вторых, было стыдно танцевать в ресторане с мужчиной, одетым в шорты. Но Люба выпихнула ее.

— Пойди, а то обидится.

— Но ведь это черт знает что… Умора… Еще хоть ноги были бы как ноги, а то спичечки кривые, — сопротивлялась она.

— Да ладно, Тома, наплюй… станцуй с ним. Видишь, как он на тебя смотрит.

Тамара вздохнула и как подневольная пошла танцевать. Захмелевший Ксавье, обняв ее за талию, начал с энтузиазмом рассказывать о своей Бретани, откуда был родом. Тамара поняла, что у него там двухэтажный дом, — правда, с родителями.

«Ничего себе, — подумала она, — вот тебе и простой рабочий!»

Когда собрались уезжать, никто не хотел оставаться и ждать второго рейса, поэтому, хохоча и толкаясь, в машину влезли все. На первом сиденье, рядом с непьющим водителем, разместились Тамара и худющий Ксавье, а сзади — два крупных мужика и их не очень миниатюрные жены.

— Ничего, поехали, — сказал муж Любы, — только ты, Тамара, когда будем проезжать пост ГАИ, пригни голову.

Около отеля растроганный столь теплой встречей Ксавье обменялся рукопожатием с мужчинами, а женщинам поцеловал руки.

— Француз! — закатив от восторга глаза, прошептала Люба.

— Я хочу написать вам письма, — сказал он. — Дайте мне свои адреса.

Тамара перевела, и новоявленные друзья с большим удовольствием протянули ему листки, вырванные из записных книжек.

«Чем черт не шутит, а вдруг возьмет да и пригласит в гости?» — думали все, кроме Тамары.

— С какой стати он будет приглашать людей, увиденных впервые? — тихо проговорила она.

И только ради вежливости тоже написала свой адрес.

Через два дня Люба опять позвонила Тамаре.

— Слушай, Тома, Ксавье сегодня уезжает, и мой муж говорит, что было бы хорошо, если бы мы с тобой пошли с ним попрощаться. Он говорит, что надо намекнуть ему на приглашение, а? Пойдем?

— Ты думаешь? Да нужны мы ему…

— Ну, Тома, пойдем! А то мой все уши прожужжит мне.

— Ладно! — согласилась Тамара.

В подарок французу она взяла большую красивую книгу о русских писателях.

Ксавье, увидев их в аэропорту, обрадовался и тоже подарил по сувениру: необычные открытки с изображением танцующих юношей и девушек, одетых в национальные бретонские костюмы, причем лифы и юбки были сделаны из ткани. Расцеловавшись на прощание с Тамарой и Любой, Ксавье сказал, что обязательно напишет им.

Потянулись привычные будни — и вдруг словно бомба взорвалась. Сначала друзья, а через день и сама Тамара получили конверты с французским штемпелем.

— Тамара, приезжай, пожалуйста, переведи! Ксавье прислал нам открытку! — просила Люба.

Эту новость тут же узнали все приятели Любы и ее мужа. Все находили открытку потрясающей и дрожали от зависти.

— А что как он их пригласит?..

Когда же Тамара перевела содержание, приятели успокоились, а Люба с мужем разочарованно посмотрели друг на друга. Как оказалось, открытка — всего лишь форма вежливости, благодарность за радушный прием. Зато письмо на двух страницах, полученное Тамарой, лишило всех покоя. Ксавье, делясь своими приятными воспоминаниями о поездке, в конце приписал, что приглашает Тамару в августе будущего года приехать к нему в гости. А когда в феврале она получила официальный бланк приглашения, то в полной мере осознала и «…месть врагов и клевету друзей», которые просто бесились при мысли, что Тамара может выйти замуж за Ксавье и будет жить в «самой» Франции. Некоторые, правда, с трудом, пытались изображать на своих вытянутых лицах подобие радости за подругу. Люба тоже долго держалась, а потом нервы сдали, и зависть, смешанная с обидой — ведь они же обедом угощали, — вырвалась бурным потоком.

— Муж мой говорит, что ты на его горбу едешь во Францию!

Тамара не любила выяснения отношений и, пожав плечами, молча повернулась и ушла.

4

Франция! Какое притягательное слово, наполненное голубым туманом из прочитанных романов, благородством и бесстрашием мушкетеров, откровенными новеллами Мопассана, завораживающим голосом Пиаф…

«Неужели я увижу Лувр, Елисейские Поля, Эйфелеву башню, Версаль… — с тревожной радостью думала Тамара, нетерпеливо поглядывая на часы. — Боже мой! Французская кухня, вина, настоящее французское шампанское! — Сидя в кресле самолета, она чувствовала себя на грани фантастики и реальности. — Неужели я лечу в Париж?! Париж!» — И сердце Тамары затрепетало от радости.

С первых же шагов по французской земле все словно стремилось поразить и ошеломить ее. Выйдя из самолета, она очутилась в зале ожидания со светлым мраморным полом, стеклянными стенами, полукруглыми оранжевыми диванчиками. Тамара решила, что тут ее и ждет Ксавье, но остальные пассажиры привычным шагом направились вперед. Бегущая дорожка по длинному светло-бежевому коридору, украшенному яркой рекламой, доставила Тамару к стойке паспортного контроля. Повсюду, очаровывая ее, звучал сладостно-нежный голос диктора, объявлявшего рейсы на любимом ею французском языке.

После проверки документов Тамара нырнула в одну из прозрачных артерий аэропорта и, в восторге глядя на бьющие под ней фонтаны, очутилась перед лентой доставки багажа. Пока молодая женщина ждала свой чемодан, через открывавшиеся широкие двери на фотоэлементах она увидела улыбающегося и махавшего ей рукой Ксавье Тюаля. Со сверкающими от радости глазами, с сердцем, переполненным благодарностью се новому французскому другу за необыкновенный праздник, который он ей подарит, Тамара подошла, словно к воротам сказочного королевства, к раздвинувшимся перед ней дверям. Еще мгновение — и она очутилась в объятиях Ксавье, который, крепко поцеловав молодую женщину, с удовольствием принялся рассматривать ее стройную, плотненькую фигуру в облегающем ярко-алом трикотажном платье с треугольным вырезом на спине. Она тоже краешком черных блестящих глаз оглядела его и непроизвольно поморщилась: худой, почти прозрачный, сутулый, одетый в кримпленовые брюки неопределенного цвета, которые даже в Стране Советов уже вышли из моды, но ужаснее всего были его туфли, надетые на босу ногу. Тамаре, любившей все красивое, это чрезвычайно не понравилось. Ей было неприятно и неловко идти рядом с таким неопрятным кавалером. Ксавье же, радостно приобняв свою гостью за плечи, повел ее к выходу. Он, захлебываясь, что-то говорил, а Тамара вертела головой по сторонам, желая увидеть как можно больше.

Провинциальность Ксавье сказывалась на каждом шагу. Они долго катались в лифте, то поднимаясь, то опускаясь, пока наконец он не нашел нужную кнопку. Выйдя на улицу, Тюаль, словно мышонок в банке, забегал из стороны в сторону, разыскивая остановку автобуса.

«Н-да… — обреченно подумала Тамара. — Машиной здесь и не пахнет».

С трудом выяснив, куда идти, он потянул за собой молодую женщину.

«Странно, — размышляла Тамара, — он же сам только приехал. Неужели нельзя было запомнить, где остановка, и не метаться с высунутым языком».

Наконец они сели в автобус. Она хотела бы, не отрываясь смотреть в окно, но Ксавье ей все время мешал своим разговором. Голова Тамары кружилась, а перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали все новые и новые картинки.

— Выходим, — сказал Ксавье Тюаль, — теперь поедем на RER.

Тамаре это, конечно, ничего не говорило.

— RER — это похоже на метро, только на более длинные расстояния и очень скоростное, — пояснил ей Тюаль.

Билеты у Ксавье оказались использованными, и он, чтобы не покупать новые, предложил Тамаре пролезть под дверцами автомата. Глаза молодой женщины округлились от удивления.

— Пробираться безбилетником? — Это не умещалось у нее в голове. — Что я, школьница, которая решила пошалить?!.

Худющий Ксавье тощей селедкой ловко проскользнул под металлическими дверцами и звал Тамару:

— Давай! Давай! Сначала передай чемодан, сумки, а потом сама.

Бедная Тамара оглянулась по сторонам и, подавив унизительное чувство, пролезла вслед за Ксавье.

Приехав на вокзал Монпарнас, они сдали вещи в камеру хранения и пошли гулять по Парижу. Вечером они уже должны были на скоростном поезде отправиться к Ксавье домой — в Бретань.

Париж плавился от августовской жары. После прохладного ленинградского лета молодой женщине казалось, что она сейчас и сама расплавится. Тамара впитывала в себя Париж каждой клеточкой кожи, но рассмотреть его детально за короткое время до поезда было невозможно. Единственное, что ей отчетливо врезалось в память, это восхитительное здание «Hotel de Ville», из гранита необыкновенного цвета спелой сливы. От жары, усталости и вихря впечатлений Тамара захотела пить. Она достала свои деньги и попросила Ксавье купить ей чего-нибудь прохладительного. Тюаль как-то занервничал и стал ее отговаривать.

— Но я хочу пить! — настаивала Тамара. — И еще хочу мороженого, — указала она на красивую рекламу. — Вот это, клубничное.

Ксавье нервно теребил деньги, но, увидев ее непреклонное желание, заметался, как загнанный заяц, между киосками, явно выискивая, где будет подешевле. Тамаре это ужасно не понравилось, и она отвернулась, чтобы не видеть страданий Тюаля по ее франкам. Наконец, после мучительного поиска между лавочками, он купил стакан воды и, протянув его Тамаре, с завистью сглотнул слюну. Конечно, мучительно смотреть, как в тридцатипятиградусную жару кто-то пьет ледяную, пузырящуюся воду. Тамара, недоуменно взглянув на Ксавье, предложила ему купить и себе стакан за ее деньги. Он несколько секунд отнекивался, но устоять не смог. Мороженое тоже было божественно вкусным, тем более что Тамара уже проголодалась, но жара не дала ей возможности доесть его до конца, превратив замороженный шарик в розовую теплую жидкость, которая сладкой дорожкой полилась по руке. Тамара, обратясь к Ксавье, спросила:

— Куда можно выбросить?

— Выбросить?! — воскликнул он. — Ты больше не хочешь?

— Нет, оно же растаяло.

— Давай мне!

Она протянула ему протекающий вафельный рожок, думая, что он пойдет его выбросить в урну, но Тюаль с жадностью отправил остатки мороженого себе в рот. Тамара замерла от удивления.

«Он видит меня всего третий раз в жизни и, не брезгуя, доедает…»

Молодая женщина даже представить себе не могла, чтобы кто-то из ее знакомых мог такое сделать. Она невольно поморщилась, глядя на Ксавье в его дурацкого цвета брюках, туфлях на босу ногу и с идиотским треугольным чубчиком на лбу. Ко всем его «достоинствам», он еще постоянно сморкался в бумажные платки. Утешением ей послужило бессмертное замечание Генриха IV.

«Париж стоит мессы», — вздохнув, подумала молодая женщина.

Она даже не могла представить, сколько ей придется испытать. Может быть, узнав, Тамара отказалась бы от этого дара судьбы, но хитрая Фортуна никогда никому не показывает свои прейскуранты заранее, она расставляет замысловатые ловушки, разбрасывает сладкую приманку, и человек, думая, что наконец-то судьба смилостивилась и улыбнулась ему, радостно ступает на путь страданий и несчастий.

В прохладном, с кондиционированным воздухом, вагоне скоростного экспресса, похожем на салон самолета, Тамара с удовольствием устроилась у окна, но полюбоваться красотами прекрасной Франции ей не удалось. Через несколько минут после отправления весь пейзаж за окном слился в одну зелено-голубую массу. Экспресс летел с захватывающей дух скоростью, но при этом его не шатало, не трясло, словно он мчался не по земле, а парил в воздухе. Тамаре так понравилось это комфортабельное путешествие, что было жаль покидать гостеприимный вагон.

На привокзальной площади города Нанта они сели в машину Ксавье. Утром, отправляясь в Париж за Тамарой, он оставил свой маленький «Рено» на стоянке.

— Через час будем дома, — облегченно сказал Тюаль.

Они мчались по ровному, блестящему чистотой шоссе мимо очаровательных деревушек. Дома поразили Тамару. Нельзя было найти двух похожих. Построенные в основном из белого камня, они восхищали своей архитектурной выдумкой и цветами, которые пышными охапками словно выпадали из окон. Перед домами были чистые зеленые дворики, ровные невысокие заборы ограждали владения. Никаких тряпок, дырявых ведер, покосившихся калиток, убогих сараев. Вместо этого небольшие фонтаны, милые фигурки ангелов, широкие вазы.

«Отчего так? — думала Тамара. — Ведь и нам никто не мешает починить калитку, выкрасить ее, снять ржавые крючки, убрать во дворе лежащие годами какие-то доски, трубы, ящики и вместо втоптанных в грязь кирпичей положить асфальт, разбить клумбы…»

— Вот мы и подъезжаем. Это мой город, — радостно уведомил Ксавье.

Город… для русских размахов Тамары — это была просто деревня, прелестная, но деревня.

Автомобиль свернул на тихую улочку, ведущую в тупик, и остановился. Молодая женщина оглянулась.

«Какой же его дом? Тот или этот?»

Увы, оказался этот, самый скромный, а попросту бедненький, но чистенький-чистенький — с большим ухоженным двором. Ксавье открыл низкие ворота, и машина по шуршащему гравию въехала прямо в гараж, пристроенный к дому. Тамаре стало как-то тоскливо, она не любила гостить у чужих людей, но делать нечего. Они вошли в небольшой симпатичный коридор, и, пока Ксавье возился с вещами, на пороге комнаты появились его родители: худая, в седых букольках, мама Жизель и папа Жозеф, с большим животом на тонких ножках. При виде друг друга все радостно улыбнулись. Началось знакомство. Тамара тут же принялась дарить свои подарки. Она привезла столько, что хватило бы на несколько семей. Тут были и золотая цепочка для Ксавье, и золотой кулон для его мамы, платье для нее же, будильник в русском стиле, всевозможные расписные чашки, миски, ложки из очень красивого белого фаянса, черная икра, водка. Мама Жизель восхищенно хлопала в ладоши и горячо благодарила.

Затем Ксавье по крутой лестнице повел Тамару в ее комнату, посредине которой стояла огромная, покрытая толстым стеганым розовым покрывалом кровать. В углу примостился старенький столик, а у стены — шкаф со стулом. На эту крохотную площадку второго этажа выходили еще три двери: спальни родителей, комнаты Ксавье и ванной. Из всего дома Тамаре понравилась именно она — не своим оборудованием, конечно, а своими размерами. Внизу находились столовая, переходящая в маленькую гостиную с камином и двумя креслами, и кухня. Причем весь пол был выложен серой, в крапинку, плиткой, от которой постоянно веяло холодом. На втором этаже, правда, был паркет, и, чтобы он блестел, у последней ступеньки лежали две войлочные стельки для ног. Каждый раз, когда кто-то поднимался туда, он, словно конькобежец, скользил на них по паркету, наводя блеск. Тамара на секунду задумалась, представляя своего отца в роли паркетного фигуриста, и рассмеялась.

На следующий же день Ксавье деятельно принялся знакомить Тамару с близлежащими достопримечательностями. Ближе к вечеру они отправились в курортный городок Ла Боль, расположенный на берегу Атлантического океана. Вот это была красота! Берег широкий, длинный до бесконечности, с нежным бело-золотистым песком. Дома красивые, магазины сверкающие, отели с бассейнами под открытым небом. С наступлением ночи все отдыхающие спешили на набережную. Ксавье тоже потянул туда Тамару. Неожиданно раздался грохот, и небо раскололось, рассыпалось на миллиарды ослепительных сверкающих осколков. Тамара остолбенела от страха, не понимая, что происходит.

— Фейерверк, — придя в себя, догадалась молодая женщина.

Такой красоты она не видела никогда. Да что там не видела — даже не представляла, что можно так разрисовать черный шелк неба. Советские праздничные салюты и фейерверки ей показались свечкой по сравнению с радостным солнечным светом. Здесь не было досадных промежутков перед каждым новым залпом, здесь царил художник с безудержной, не знающей отдыха фантазией. Он смело бросал краски на холст неба и гениальной кистью превращал их в изысканный, капризно-мгновенный рисунок. Тамаре вдруг почему-то, до боли в сердце, стало жалко советских детей, которые никогда не увидят этой сказочно-волшебной феерии, этих слепящих глаза красок радости жизни. Среди веселой, гудящей от восторга толпы на Тамару нахлынула щемящая грусть. Она почувствовала себя обворованной громкими лозунгами социализма. Дожить до двадцати восьми лет и ничего не видеть. Да, она знала, что там, за глухим каменным забором, другой мир, но что он вот такой яркий, радостный — не представляла. Тюремная система социализма просчиталась, чересчур строго охраняя послушное стадо советских людей. Когда кому-то все-таки удавалось попасть туда, на планету Западная Европа, то он просто не в силах был замечать какие-либо недостатки. Ему говорили, даже жаловались «европоинопланетяне», но он не верил… а только видел освещенные по ночам улицы, ровные дороги, переполненные продуктами магазины…

«Вам бы у нас пожить с месяц, тогда бы по-другому запели», — с горечью подумал подневольный строитель тюремного счастья.

И, вдохнув побольше свободного воздуха, подобрав свои кандалы с цепями социализма, покорно возвращался за забор.

Вернувшись, овеянная свежим дыханием океана, молодая женщина забралась в постель, завернутую в форме конверта, то есть все простыни и одеяло были подоткнуты под матрас. Тамаре же, с ее русским размахом, даже во сне было ужасно неудобно. Она долго вертелась в неподвижных объятиях простыней, пока наконец абсолютная тишина, царившая в этом деревенском городке, не усыпила ее своим ласковым голосом.

Подъем был в девять утра. Тамара, любившая поспать, чувствовала себя усталой и разбитой. Но этот худосочный Ксавье поднимал такой шум во всем доме, что улежать было просто невозможно.

— Сегодня мы с папой и мамой поедем в музей! — объявил ей Тюаль.

В машину уселись по-семейному: родители сзади, Тамара с Ксавье впереди.

Удивительная страна — Франция… сказочная: кружевные готические соборы, величественные замки, очаровательные усадьбы. Немного проехал — и перед тобой новая страница истории Французского королевства. Двадцатый век исчезает за древними толстыми стенами замков-музеев, и ты вступаешь в давно уже пережитые события.

Семейство Тюалей со своей гостьей чинно посетило музей, погуляло в парке и отправилось обедать в лес. Папа Жозеф поставил столик и стулья, а мама Жизель ловко его накрыла. Получилась очаровательная столовая с голубым потолком-небом и темно-зелеными, чуть дрожащими резной листвой стенами-деревьями. Потом они отправились на озеро и только к вечеру вернулись домой. Ужинали в столовой, обставленной громоздкой мрачной темно-коричневой мебелью в чисто деревенском стиле. Телевизор смотрели, сидя на жестких соломенных стульях. Тамара тоскливо подумывала о любимом мягком диване.

В розовых рассветных лучах бретонского утра Ксавье со своей гостьей отправлялись в длительное путешествие по всему полуострову. Мама Жизель давала последние наставления и чуть горестно-безысходно смотрела на своего сына.

«Влюбился, без сомнения, влюбился в эту русскую… Что будет?»

Папа Жозеф улыбался и весело махал рукой:

— Bonne route![5]

Опять мелькали чистенькие славные города-деревушки, высоченные шпили церквей, опять появилась вдали волнующаяся гладь океана. Как прекрасна Франция!

Всему, что встречалось на пути, Тамара умилялась, как ребенок:

— Я никогда не видела такого количества лодок и яхт, не видела таких очаровательных кафе, прячущихся под кокетливыми зонтиками, не видела таких чистых пляжей! — восклицала она.

Солнце слепило нещадно, хотелось поскорее остановиться, чтобы подбежать к едва колышущейся бирюзовой воде и с восторгом погрузиться в ее чуть прохладную глубину. От нетерпения Тамара первая выскочила из машины и, пока Тюаль был занят парковкой, неожиданно почувствовала, что замерзла. Как странно… ослепительное, просто африканское солнце — и холодные мурашки по телу от дуновения ветерка. Ей пришлось накинуть на плечи толстую шерстяную кофту. По пляжному песку идти было приятно, вокруг Тамары загорали раздетые люди, а в воде весело плескались дети и взрослые. Правда, загорающих было значительно больше, чем купающихся. Она смело зашла по щиколотку в воду и ровно через секунду выскочила назад. Голубая, переливающаяся в лучах солнца вода была обжигающе-холодной. Тамара почувствовала себя медведем на балу в своей шерстяной кофте на залитом солнцем пляже.

— Чтобы здесь загорать, а тем более купаться, нужна закалка моржа, — решила молодая женщина.

Она сделала еще несколько безуспешных попыток постоять в воде, но всякий раз как ошпаренная выпрыгивала на берег. Солнце все же заставило Тамару снять теплую кофту, и молодая женщина, устроившись на большом валуне, подставила свое лицо ласкающим лучам. Волны с легким шуршанием омывали камни, разлетаясь о них мельчайшими брызгами; озорной ветерок игриво шалил с широкой юбкой северной гостьи; небо поражало необыкновенно ярким голубым цветом… Гармония… гармония человека с природой… но… Тамаре захотелось есть. Они позавтракали чуть свет булкой с медом и чашкой кофе, а сейчас уже, наверное, часа четыре — пора бы и пообедать. Ей было очень неловко говорить об этом Ксавье, а тот, словно был сделан из железа, которому смазка требовалась только один раз в день, беззаботно щебетал с приросшим к спине животом. Тамара, правда, уже начала понимать, почему Тюаль такой худой. Он экономил на еде, делая вид, что придерживается диеты.

«Да, но почему же тогда он в гостях ест за троих? Дома — черствая горбушка, а в гостях масло, да побольше…»

Тамара еще не знала, что мучительное чувство голода будет преследовать ее все путешествие…

— Ладно! — сказал Ксавье. — Надо устраиваться на ночлег. Поедем в кемпинг.

Они сели в машину и минут через двадцать въехали в широкие ворота с надписью «Кемпинг», которому через день, уже покидая его, молодая женщина даст название «Бедная Тамара». Поговорив с кем-то в конторе, Ксавье снова сел за руль, и они выехали на огромное поле, обнесенное забором, сплошь заставленное машинами и палатками. От этой панорамы Тамара пришла в ужас.

— Мы что, будем ночевать в палатке? — раздраженно воскликнула она.

— Да, ты ведь сама согласилась.

— Я согласилась?! — Тамара захлебывалась от возмущения. — Я согласилась! Я же думала, что французский кемпинг — это не советский кемпинг. Я думала, что здесь нормальные комфортабельные домики… а это черт знает что!

— Не волнуйся, вот посмотришь, тебе понравится, — попытался успокоить ее Ксавье.

— Понравится! Мне двадцать восемь лет, и я ни разу, слышишь — ни разу, не ночевала в палатке в своей стране, и я не собираюсь менять свои привычки.

Ксавье ничего не ответил, только злые огоньки зажглись в его темных глазах да треугольный чубчик своим углом еще противнее окаймил его лоб.

«Дурак, дурак, — думала Тамара, — он что, издевается надо мной? Не нужна мне такая Франция! А дура, что приехала. Только деньги зря потратила. Лежала бы себе сейчас в Дагомысе под сочинским ни с чем не сравнимым солнышком, спала бы на финской кровати…»

Тамара действительно любила отдыхать комфортабельно, ей не надо было море ради моря.

«Я отдыхать еду, а не вливаться в коллектив…»

Поэтому слово «отдых» для нее ассоциировалось со словом «комфорт».

Тамара взглянула на хлипкого Ксавье и чертыхнулась, а тот деловито вбивал колышки в землю для палатки…

«Лучше бы ты их себе в башку вбил», — мысленно бесилась молодая женщина.

Натянул брезент, и… получилось самое жуткое сооружение во всем кемпинге. Вокруг высились матерчатые домики с человеческий рост, с окошками, а тут какая-то нора, в которую надо вползать на четвереньках. Ксавье тем временем, не обращая никакого внимания на Тамару, достал что-то вроде примуса и начал разогревать остатки вчерашней похлебки, приготовленной мамой Жизель. Голова Тамары пошла кругом. Она не могла представить, чтобы русские хозяева стали потчевать своих, не то что иностранных, — русских гостей вчерашней похлебкой. Ей было нестерпимо стыдно за эту скаредность, казалось, что все смеются над ними. Кое-как съев этого «рататуя», так называла мама Жизель свое кулинарное произведение, Тамара, проклиная все на свете, за тридевять земель пошла в туалет. Нет, конечно, французский кемпинг, несомненно, кое-чем отличался от советского. Там не было мусорных куч, окруженных хороводом мух, никто не разводил костров, было удивительно чисто и не было пьяных. Но во всем остальном — это тоже поле под открытым небом.

Ксавье гостеприимно откинул полог палатки.

— Залезай, тебе здесь понравится!

Тамара, как приговоренная к смертной казни, последний раз огляделась вокруг и, словно в петлю, нырнула в тесное чрево проклятой палатки. Мысленно чертыхаясь и жалея себя, молодая женщина улеглась под одеяло. Унизительное чувство охватило ее. Вокруг еще ходили люди, и ей казалось, что она лежит на мостовой среди пешеходов. Ксавье закрыл вход на «молнию» и погасил фонарик. Ровно через пять минут Тамара скинула с себя одеяло, резко села и, хватаясь за грудь, закричала:

— Я не могу здесь находиться, я задыхаюсь!

Удивленный Ксавье зажег фонарик и непонимающе смотрел на молодую женщину, путающуюся в словах, с горящими от ужаса глазами.

— Клаустрофобия, понимаешь, у меня клаустрофобия! Выпусти меня!

Тамара металась, судорожно хватая воздух ртом. Ей в самом деле казалось, что если сейчас она не выберется из этой брезентовой могилы, то задохнется.

— Скорее, скорее, открывай!

Перепуганный Тюаль с трудом нашел «молнию», и Тамара словно вихрь вырвалась на свободу и полной грудью вдохнула ночную, чуть влажную прохладу. На немой вопрос Ксавье она ответила:

— Буду спать в машине на заднем сиденье.

— Но это невозможно! — завопил худосочный Тюаль. — Там вещи!

«Ах, да! — подумала Тамара. — Там же примуса, вонючие кастрюли с остатками кислой похлебки, птичьи крошки, которыми питается этот придурок».

— Буду спать на переднем. Открывай машину! — приказала она.

Тюаль, громко бурча себе под нос, достал ключи.

— Тебе будет неудобно, ты замерзнешь!

— Не волнуйся! Лезь в свою палатку!

Тамара надела парадно-выходную теплую австрийскую кофту, цена которой равнялась цене билета Ленинград — Париж, и, горестно вздохнув, примостилась на сиденье. Через несколько минут за стеклом возникла виновато-злая физиономия Ксавье.

— На, возьми одеяло. Ночью будет холодно.

«Если это одеяло, то я… императрица Екатерина», — раздраженно подумала молодая женщина, натягивая на себя дырявый старый плед.

Слезинки жгучей обиды заскользили по ее лицу.

«Приехала во Францию, чтобы в шикарной кофте сидя спать в машине, укрываясь пыльной тряпкой… Вот бы все «друзья-подруги» порадовались, глядя на меня…»

Ночью было так холодно, что Тамаре казалось, будто ее уже покрыл иней. Утром, выйдя из машины, она очутилась по щиколотку в ледяной росе.

«Хочу домой! Домой! — вертелось у нее в голове. — Не выдержу больше».

А вокруг уже резвились дети, ходили легко одетые женщины.

— Никогда бы не подумала, что французы такие закаленные.

Тамара чувствовала себя среди них оранжерейным цветком, случайно вынесенным на улицу: либо привыкнет и выживет, либо погибнет.

«Не хочу привыкать и не хочу погибать! Не хочу здесь жить! — Тамара сама удивилась таким мыслям. — Ведь мне же не нравится этот кемпинг, еда, которой меня потчует Тюаль… но ведь не все французы такие, не все так живут».

Молодой женщине вспомнились сводившие ее с ума французские фильмы с шикарными домами, отели с великолепными ресторанами и, конечно, элегантными, воспитанными мужчинами.

«Тут что-то не то… Господи, да что не то… — словно озарило Тамару. — Ведь Тюаль — всего-навсего жадненько-бедное существо с минимально выдаваемой в стране зарплатой, а мне-то нужен… с максимально выдаваемой!..»

Представляя Францию по фильмам, косметике, которая иногда продавалась в Ленинграде, украшая город гирляндами очередей, страждущих получить хоть немного красоты в пластмассовой коробочке с золотой розой; по восторженным откликам счастливчиков, побывавших в столице мира, Тамара, как и все советские люди, была уверена, что если есть рай на земле, так это Франция. Теперь же, познакомившись с жизнью обыкновенных французов, она была неприятно поражена. Оказывается, не все француженки одеваются у Пьера Кардена или в бутиках «Кристиан Диор», не все даже могут позволить себе кружащие головы советских женщин знаменитые духи «Шанель № 5», не все француженки выглядят, как очаровательная Мишель Мерсье или как потрясающая Милен де Монжо, а мужчины уж точно не Алены Делоны. Но тем не менее Франция — удивительная, восхитительная страна: разочаровывая Тамару одним, она покорила, вскружила голову ей уже тем, что она — Франция.

Тамара решила взять себя в руки и попытаться разобраться — хотя в океане противоречивых впечатлений что-либо понять было просто невозможно.

«Ладно, — размышляла она, — Ксавье беден. Но хороша бедность. Двухэтажный дом, машина, видеотехника, о которой я, дочь зажиточных родителей, могла только мечтать. Но, с другой стороны, при отсутствии продуктов в России русские питаются намного лучше, чем французы уровня Тюаля». Когда Ксавье посмотрел гардеробчик Тамары, то, прищелкнув языком, сказал:

— У нас так одевается буржуазия…

И опять Тамара вернулась к мысли…

«Я просто попала не в тот круг… Но как выйти из него? О чем я думаю? — перебила она сама себя. — Не как выйти, а для начала как остаться! У меня всего три недели, и я должна заставить этого худосочного придурка сделать мне предложение. Иного выхода нет».

Тюаль возился около машины, укладывая свои нехитрые пожитки. Тамара подошла сзади и, положив ему руку на плечо, нежным голосом сказала:

— Ксавье, я вчера была чересчур раздражительна, но, ты пойми меня, я не могу спать в палатке, я заболею. Лучше, знаешь что… давай вернемся к тебе домой и каждый день будем куда-нибудь ездить. У вас здесь столько интересного…

— Нет, я же хочу тебе показать всю Бретань, если, конечно, получится.

«Вот осел упрямый! Зачем мне Версаль, если я буду жить в хижине! — теряя самообладание, думала молодая женщина. — Еще одна такая ночь, и я за себя не ручаюсь…»

Она хотела спокойно убедить его, где хитростью, где лаской, но злость фурией вырвалась из нее:

— Знаешь что? Я хочу домой. Отвези меня в аэропорт! — закричала Тамара, а спохватившись, подумала: «Что же я делаю?»

Но в ней происходило какое-то раздвоение: она понимала, что должна приложить все усилия, чтобы остаться во Франции, а это зависело только от того, сможет ли она покорить Тюаля, но делала она совсем другое: злилась, капризничала, требовала…

Ксавье испугался ее ультимативных слов. Она нравилась ему, как ни одна женщина… он был согласен сносить ее взбалмошный характер, лишь бы хоть изредка видеть сверкающие жемчужины зубов, слышать ее грудной смех и погружаться в страшно притягательный омут темных глаз.

— Нет-нет, Тамара, — заволновался Тюаль, — ты не поняла. Мы будем жить в отеле.

— В отеле? — смилостивилась капризная гостья. — Хорошо. — И принялась помогать ему укладывать пожитки.

После бессонной ночи она ужасно хотела спать и есть и, достав свои деньги, сказала Ксавье:

— Пойдем позавтракаем, я заплачу.

На что тот с готовностью согласился.

«Конечно, я могу спустить все свои деньги на еду, — размышляла тем временем Тамара, — но ведь я ему столько подарков привезла… Мог бы и отдарить… К тому же как я вернусь домой без сувениров?.. И себе кое-что хочется купить…»

Но открывшаяся панорама отвлекла ее от практических мыслей. Было время отлива океана. Вода отступила, и Тамара, выскочив из машины, побежала по влажному песку, который еще несколько минут назад был океанским дном. Это было восхитительное ощущение… Опьяненная соленым воздухом, нежным песком, ласкающим ступни ног, солнцем, празднично сияющим в вышине на нежно-голубом небе, она пустилась танцевать. Закрутилась в фуэте, плавно перешла в шене и, словно Одилия из «Лебединого озера», замерла в гордой позе. Ксавье был сражен.

— Ты танцуешь, как балерина!

— Я этому училась… в детстве… а потом бросила…

Отель оказался небольшим двухэтажным домом, похожим на пансион.

«Это все же лучше палатки», — подавляя вздох разочарования, подумала Тамара.

— Заказать номер с одной большой кроватью или двумя маленькими? — спросил ее Тюаль.

— Конечно, с двумя! — недоуменно взглянув на него, ответила молодая женщина.

Они поднялись на второй этаж, открыли дверь и… посредине комнаты стояла одна огромная кровать. Тамара пристально посмотрела на Ксавье. Тот заюлил своими жиденькими ножками в широких штанинах шорт.

— Все номера заняты, только этот…

— Черт с тобой, — зло прошептала Тамара. — Но здесь нет и ванной!

— Ванная рядом, в коридоре…

— А туалет?

— Туалет — внизу… как спустишься по лестнице…

Тамара, буквально лопаясь от кипевшего в ней негодования, приправленного жгучей обидой обманутых ожиданий, подошла к окну, чтобы хоть как-то успокоиться, а не взорваться, сметая всех и вся на своем пути.

«Это надо же, приехать во Францию, чтобы жить в такой гостинице, в какой я в Союзе и на минуту не осталась бы. Туалет под лестницей, ванная — в коридоре, обед — воздух, хлеб — облака… и вдобавок ко всему еще эта тонконогая букашечка…»

Услужливые слезы уже подбежали к ее глазам, но усилием воли Тамара вернула их назад.

«В конце концов — это не тюрьма, а срок — не вечность, к тому же Тюаль делает что может… Только, к сожалению, его возможности даже на один миллиметр не могут приблизиться к моим желаниям…»

Она подошла к зеркалу, расчесала волосы, напудрилась, подвела губы темно-вишневой помадой. Ксавье на все эти действия смотрел как завороженный. Тамара была для него девушкой с обложки журнала: яркой, изысканно одетой, невероятно красивой. Женщины его круга редко употребляли даже губную помаду, а о том, чтобы они красили глаза и ногти, не могло быть и речи. Поэтому для Ксавье Тамара была олицетворением элегантной женщины из буржуазной среды, о знакомстве с которой он даже не смел помышлять.

Было время завтрака. Спустившись вниз, они сели за один из столиков маленького гостиничного кафе. Тамара с удовольствием намазала круассан джемом. Ксавье быстренько сделал то же самое и, смачно чавкнув, откусил полбулочки. Он ел с большим аппетитом и так громко чавкал, что Тамара, не выдержав, воскликнула:

— Ксавье, так есть некрасиво! Это надо делать тише!

Тот с удивлением взглянул на нее и согласно кивнул. Но через несколько минут, забыв обо всем на свете, кроме еды, опять зачавкал, как поросенок над корытом. Тамара в бессилии возвела глаза.

«Господи! За что такое наказание?»

Однако восхитительные путешествия к скалистым берегам океана, широкие песчаные пляжи, прогулки по сказочно прекрасным улочкам средневековых городов заставляли молодую женщину на время забывать о всех неудобствах.

В первую же ночь, улегшись с Тамарой в одной кровати, Тюаль заохал и прижался к ней. Ее непроизвольным желанием было оттолкнуть его и послать подальше. Но, остановив уже занесенную руку, она подумала:

«Если я хочу жить во Франции, я должна выйти за этого придурка замуж. А что потом? Потом?.. Потом с моей-то внешностью я быстренько найду себе богатого мужа. Это же Франция, здесь на каждом шагу французы!.. А вдруг у меня ничего не получится?» — все же одолевали сомнения, но Тамара решительно отогнала их докучливый рой и ответила на неприятную для нее ласку Ксавье.

«Как-нибудь», — сцепив зубы, успокоила она себя и провела сеанс любви с худосочным, влажно-холодным лягушонком. Правда, пересилить себя и сносить его поцелуи она не смогла, поэтому сразу же объяснила, что никогда ни с кем не целуется.

— Я этого не люблю.

Лягушонок был так рад, что его вообще допустили к телу, что квакал от удовольствия и со всем соглашался.

Экономя деньги, Ксавье предпочитал покупать продукты в магазинах и обедать на природе. Однажды они, как всегда, расстелили дырявый плед на траве и разложили нехитрую провизию. Быстро съев, что ей причиталось, Тамара с нескрываемым любопытством наблюдала муки Тюаля над кусочком розовой ветчины. Встав над ней на четвереньки, он, словно Гамлет, погрузился в размышления.

— Есть или не есть? — бурчал себе под нос Ксавье, пристально рассматривая тоненький ломтик, лежащий на серебряной фольге. — Не есть! Потом! — решил он и аккуратно свернул фольгу.

Тамара еле удержалась, чтобы не рассмеяться. В конце концов через два дня чересчур экономному Тюалю пришлось выбросить этот уже протухший кусочек мяса.

«Так тебе и надо!» — злорадно подумала Тамара.

Она уже потратила все свои деньги, а Ксавье продолжал изгаляться в сверхъестественных способностях выискивать непригодные для еды продукты — то креветки размером с мизинец, то кислый салат в большой полиэтиленовой банке, есть который Тамара категорически отказалась и, сидя на лавочке, удовольствовалась яблоком с кусочком хлеба. Грустно съев свой более чем скромный ужин, она кое-как доехала до гостиницы и поскорее легла в постель, чтобы хоть во сне не испытывать чувство голода.

Ко всему прочему Ксавье еще был гениально невоспитанным. Если, заплутав в незнакомом городе, он спрашивал у кого-нибудь дорогу, то, погрузившись в объяснения, очень часто в задумчивости почесывал свою мужскую принадлежность. Тамара всякий раз была готова умереть со стыда. Естественно, она не выдержала и сделала ему замечание. Он согласно кивнул головой и продолжал в том же духе.

Проведя неделю в крохотном отеле, Ксавье и Тамара вернулись домой. Родители Тюаля уехали отдыхать в Испанию.

«Неплохо для бедных, — невольно подумала молодая женщина. — У меня отец — директор пивзавода, и то лишний раз даже в Болгарию съездить не может, а тут…»

Ксавье по-прежнему продолжал морить свою гостью голодом, а она на почве постоянного недоедания изводила его перепадами настроения.

Тюаль, конечно, очень гордился Тамарой и с удовольствием возил ее по гостям. Один раз они заехали к его тетке, которая приняла их на кухне, так как комнаты в доме, сверкая натертыми полами, были для них собственным музеем, входить в который разрешалось, только чтобы лечь спать на огромные кровати с многочисленными пухлыми подушками.

«Ну точно как у нас в деревнях, только чисто», — сопоставила Тамара.

Гостья тетке явно не понравилась: она не выразила восхищения убранством дома, которое та с нескрываемой гордостью продемонстрировала ей через дверные проемы.

Потом они несколько раз ездили к какой-то засушенной ученой старушке, у которой за ужином ее сын и Ксавье долго и нудно делили между собой маленький кусок колбасы. И то надо сказать, что у старушенции на столе был фруктовый сок, который никогда не появлялся в доме Тюалей, как запретная роскошь. Ксавье наливал себе один стакан за другим, не забывая при этом еще кое-что запихнуть в рот.

В один из выходных они со старушенцией и ее знакомыми: супружеской парой с двумя детьми — отправились в какой-то город. Тамара была голодна и зла. Она уже не могла сдерживаться, и ее мрачное настроение тучей наплывало на Тюаля. Тот заволновался и предложил ей погулять вдвоем. Они прошлись по узким улочкам и вошли в старинную, в готическом стиле, церковь, в которой, кроме них и царственной тишины, не оказалось никого. Тамара обожала величественную красоту католических соборов, восхищаться которой ей всякий раз мешал Тюаль со своими глупыми разъяснениями. Вот и сейчас он что-то начал потихоньку бурчать. Молодая женщина сделала ему знак рукой, чтобы он замолчал, но Ксавье на лету поймал ее руку и, крепко сжав в своей, неожиданно четко произнес:

— Тамара, мы могли бы пожениться…

Она немного удивленно смотрела на него, ничего не отвечая. Ксавье, от волнения переминаясь с ноги на ногу, повторил:

— Как ты смотришь на то, чтобы мы поженились?

— Ты делаешь мне предложение? — озорно сверкнув черными глазами, игриво спросила Тамара.

— Да!

— Ну что ж! — Наклонив голову набок, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, она придала своему лицу задумчивый вид. — Я подумаю! — И, помолчав с минуту, добавила: — А впрочем, я согласна!

Ксавье от радости широко открытым ртом ловил воздух, а ручонками пытался обнять невесту, чтобы поцеловать ее манящие, дразнящие воображение губы.

«Ладно! — решила Тамара. — Один раз стерплю, но не больше».

Выходя из церкви, она невольно взглянула на Тюаля со стороны.

«И вот это хлипкое, согбенное создание на тоненьких кривых ножках будет моим мужем… С ума сойти… Никогда бы не подумала…»

Три последних дня своего заграничного турне Тамара с Тюалем провели в Париже. Ее уже просто тошнило от общества Ксавье, и она была вынуждена уговаривать сама себя потерпеть еще немного. Но ей это не удавалось.

«Нет, он ненормальный! — постоянно думала Тамара. — Другой бы на его месте послал меня подальше, а этот все терпит. Хотя я, конечно, рискую: перегну палку и тогда все — прощай Франция! Ну и черт с ней! Не могу я больше…»

Но оказалось, что могла.

Когда Тамара собиралась в свою наделавшую столько шума поездку, ей позвонила приятельница одной ее подруги и попросила разрешения передать с ней банку черной икры и бутылку водки своей знакомой, живущей в Париже. И вот теперь, сидя в отеле, Тамара набрала номер телефона русской парижанки и, представившись, спросила, как им можно встретиться.

— Знаете что! — ответила та. — Приходите ко мне в гости. — И она подробно рассказала взявшему трубку Ксавье, как ее найти.

Так Тамара и Тюаль оказались в одном из фешенебельных кварталов Парижа. Они еще несколько раз проверили адрес, прежде чем решились нажать на кнопку домофона, расположенного у стеклянных дверей, через которые был виден великолепный холл.

— Я сейчас открою! — приветливо сказала Надя. — Входите!

Застрекотал замок, и опешившие Тамара с Ксавье вошли в беломраморный холл с фонтаном посередине. Зеркальный лифт плавно поднял их на третий этаж, где у распахнутой двери их уже ждала хозяйка — маленькая худенькая женщина лет тридцати пяти.

— Проходите, пожалуйста.

Тамара, затаив дыхание, завороженно смотрела по сторонам.

«Вот оно! Вот оно! Это то, что мне нужно! Именно так я хочу жить, — молоточками радостно-тревожно застучали мысли в ее голове. — Боже, просто невероятно… какая роскошь».

Всегда болтливый Ксавье здесь тоже притих и с не меньшим восхищением, чем его спутница, рассматривал шикарные апартаменты.

— Как у вас красиво, Надя. Это просто фантастика! — наконец смогла произнести Тамара. — Можно мне все посмотреть?

Наличие двух ванных комнат в одной квартире поразило ее воображение, а белая кухня свела с ума.

— Проходите в салон, — любезно предложила Надя. — Выпьем за встречу.

Женщины сели в обтянутые кремовой кожей кресла, а Ксавье вольготно устроился на таком же диване. Хозяйка предложила виски со льдом Тюалю, а себе и Тамаре налила душистый тягучий ликер. Бедной Тамаре, уже три недели не произносившей ни слова по-русски, так захотелось выговориться, спросить совета у удачливой соотечественницы, что она рассказала ей все, не утаив ни свои честолюбивые помыслы, ни свое отвращение к Тюалю. Выслушав ее сбивчивую исповедь, Надя покачала головой.

— Могу сказать тебе одно: Париж — это наркотик, и ты попала под его опасное очарование. Если ты дашь волю эмоциям, сиюминутно пожалеешь себя и расстанешься со своим женихом — потом всю жизнь будешь мучиться, проклинать свою глупость. А решишься остаться здесь, выйти замуж за противного тебе человека — тоже будешь мучиться с одной лишь небольшой разницей. У тебя будет маленькая надежда однажды встретить нормального мужчину, выйти за него замуж и устроить свою жизнь так, как ты того хочешь. А там, за проволокой СССР, у тебя ничего не будет.

Ступив на бегущую по прозрачной трубе дорожку аэропорта, Тамара на прощание помахала Ксавье рукой, на которой маленькой яркой звездочкой сверкнул бриллиантик обручального кольца. Расстроенный Тюаль, повторяя одно и то же, кричал ей вслед:

— Я завтра же подам бумаги в мэрию, слышишь — завтра же! И ты не забудь, что должна сделать…

5

— Тома, ты меня слышишь? — с недовольством в голосе воскликнула Лера. — Я говорю, говорю, а ты где-то витаешь.

— Слышу, успокойся! — отозвалась Тамара, вернувшись из необъятной страны воспоминаний.

Валерия легкой походкой кошечки подошла к импровизированному шкафу — длинной металлической трубе, увешанной нарядами.

— Ладно! Что тут у тебя новенького?

Руки Леры ласково ощупывали упругую шелковистую ткань элегантного жакета от Сони Рикьель.

— Какая прелесть!

Она тут же надела его на себя. Темно-синий жакет плотно охватил ее фигуру. Валерия взглянула в большое прямоугольное зеркало и невольно слегка прищурила серые глаза.

— Вот это класс!

Затем надела юбку чуть выше колен, туфли на высоких каблуках, ловко заколола волосы шпильками, пышной волной приподняв их над затылком, и в восхищении замерла перед своим отражением.

— Конечно, когда ты в такой одежде, любой мужчина обратит на тебя внимание.

Она нежно провела пальчиками по упругим полам жакета и грустно вздохнула.

— Томка — жадина, ни разу не даст надеть.

Валерия хотела было продолжить свое изучение изысков парижской моды, собранных сестрой, как та резко прервала ее пленительно-мучительное наслаждение.

— Лера, у меня мало времени, а ехать нам с тобой далеко. Так что давай собирайся!

Тамара сняла с вешалки черный кожаный костюм в талию от Клода Монтана. Валерия невыразимо грустным взглядом смотрела, как костюм ее мечты обнял чужое тело.

— Жить будешь у Обогревателя, — деловым тоном продолжала старшая сестра, — я договорилась на месяц, а там уж как получится.

— Кто это такой — Обогреватель? Это фамилия или прозвище?

— Прозвище, конечно. Он тут всех русских девок обогревает вниманием и телом. Квартира у него нормальная, трехкомнатная, только далековато от Парижа — в Орли.

Лера слегка нахмурилась и, ничего не ответив, стала переодеваться. Втайне она, безусловно, надеялась, что сестра разрешит ей немного пожить у нее, но Тамара никогда не изменяла своим привычкам и ни из-за кого не хотела терпеть ни малейшего неудобства.

— Ты что надулась? — заметив ее выражение лица, воскликнула она. — Я же тебя предупреждала: у меня жить нельзя. Ты думаешь, я прикидываюсь, что на мели? У меня только-только начало завязываться с одним богатым арабом, а тут ты…

— Ничего себе на мели… нарядов на несколько миллионов… — протянула Лера.

Тамара хотела ей ответить, но потом лениво махнула рукой.

— Что бы я тебе ни сказала, ты мне не поверишь. Вот поживешь в Париже — и сама во всем разберешься, все поймешь…

— Пойму, пойму, но тебя все-таки не отправлю жить к какому-то Обогревателю.

— Слушай, Лера, мы же договорились! — раздраженно воскликнула Тамара, метнув яростный взгляд на сестру.

— Ладно, ладно, успокойся.

— Нет, мне это нравится… она себя еще обиженной чувствует. Да другая бы сестра послала тебя куда подальше. А я и квартиру нашла, и насчет фиктивного брака договорилась. Кстати, надо позвонить твоему «жениху» и сказать, что ты уже приехала.

Валерия глубоко вздохнула и примирительным тоном спросила:

— Мне деньги тебе оставить? Ты ведь будешь вести расчеты с этим «женихом»?

— Да! И все надо сделать как можно быстрее.

Тамара бросила в сумку пачку сигарет и достала ключи.

— Поехали!

Сестры спустились в подземный гараж; грустно вздохнув, Тамара завела свой маленький «Пежо».

— Не поверишь, я два месяца за руль не садилась. Денег на бензин не было. Хорошо работа подвернулась, а то бы сейчас на метро поехали.

Автомобиль резво выскочил на дорогу и, сверкая стеклами, помчался по парижским улицам. Голова Леры сладко закружилась.

«Неужели теперь я буду жить здесь?! — ликуя в душе, думала Валерия. — Неужели я каждый день из года в год буду ходить по этим необыкновенным улицам, сидеть за прозрачными стенами бесчисленных brasseries[6], любоваться великолепным сверкающим вечерним нарядом Эйфелевой башни…»

Счастье переполняло молодую женщину. Она не хотела думать о предстоящих, довольно трудных буднях, она была полна решимости все преодолеть и достичь желанной, полной радости жизни. Ей казалось, что никакие печали больше не смогут коснуться ее, ведь она теперь будет жить в волшебном Париже.

Ах, как она страдала каждый раз, покидая Париж… как ее мучил неотвязный страх, что, может быть, она уезжает навсегда. Родина-то непредсказуема… За одну ночь в Кремле отольют новый забор от земли до неба, повесят замок, и прощай мир веселых красок… В России все — дальтоники… различают только один цвет — серый. А ей, видевшей радугу, уже невозможно будет вновь надеть непроницаемые однотонные очки… Но теперь все страхи позади. Теперь все будет, как она захочет. Единственное, за что себя ругала Лера, так это за свою медлительность.

«Раньше, раньше надо было, а то приехала в тридцать три года покорять Париж. Дура!»

Но что поделаешь… всему виной была ее повышенная способность влюбляться. Каждый раз Валерия влюблялась в последний раз и навсегда в отличие от своей старшей сестры, которая любви предпочитала увлечения. Когда Тамара вышла замуж за Ксавье, Лере было двадцать три года, и она уже три года как была замужем.

Ее первый муж, Дима, возненавидел Францию, вскружившую голову его жене после первой ее поездки к Тамаре. Лера вернулась сама не своя. На работе она время от времени погружалась в прострацию и грезила с открытыми глазами. Дома она вздыхала о Париже и какой-то «Галери Лафайетт», постоянно вставляла в свою речь французские слова. Но самым страшным было то, что после Франции Лера взглянула на Диму другими глазами и поняла, как она потом любила повторять своим многочисленным подружкам, все его ничтожество, серость и ограниченность мышления, мелочность желаний и скудность возможностей. Ее любовь, словно дымок из трубы, вырвалась и растаяла. А без любви Лера не могла тянуть кандалы супружества. Разыгралась семейная драма. Дима страдал и любил, Валерия страдала и ненавидела. Через год после своего турне во Францию Лера развелась и уже было собралась к сестре, которая пообещала ей найти фиктивного жениха, как влюбилась, теперь уже окончательно, в потрясающего мужчину, высокого и красивого. Он был сотрудником одного крупного института, который занимался тем, что десятилетиями безрезультатно выискивал недостатки капитализма и достоинства социализма. Чтобы лучше было выискивать, его иногда посылали «туда», но ненадолго. Институт процветал, ведь поиск несуществующего вечен.

Второй муж покорил Леру своей заграничной eau de toilette[7], добротными костюмами и темно-синими глазами. Валерия была безоблачно счастлива два года, но потом неожиданно нахлынуло разочарование, и она, стремясь забыться, на одной из вечеринок безумно влюбилась в уже не очень молодого, женатого секретаря райкома. Это была страсть на грани самоотречения. Она любила его так, что секретарь всерьез стал опасаться за свое дорогое кресло, которое он любил и почитал больше, чем свою жену и всех любовниц, вместе взятых. Но сероглазая Лера спустя три месяца совершенно охладела к нему. Выйдя из любовного бреда, она задавала себе только один вопрос:

— Как я могла полюбить этого абсолютного дурака?

И, пожав худенькими, но не лишенными приятности плечами, вновь застучала высокими каблучками по неведомым дорогам любви.

В канун своего тридцатилетия Лера, уже свободная и от второго брака, неожиданно спросила себя:

— Что же дальше? — И твердо ответила: — Дальше — Париж. Как я вообще могла здесь прозябать?

Но на пути к ее городу счастья опять и опять возникали соблазнительные препятствия. И только к тридцати трем годам, освободившись от последнего любовного безумства, Лера стремглав бросилась к сестре, чтобы вновь не попасть в ловко оплетающие ее руки любви.

Валерия была оптимистичной натурой и грустным мыслям ответила известной фразой:

— Лучше позже, чем никогда.

Машина уже покинула пределы столицы и мчалась по веселым пригородам.

— Тома, а как этот, к которому мы едем, попал сюда? — спросила Лера.

Тамара усмехнулась:

— Не волнуйся, среди моих знакомых нет эмигрантов по политическим убеждениям. Все мы здесь в поиске иной жизни, и Вовка — не исключение. Ты себе и представить не можешь, из какой он тьмы тараканьей, из какой глухой деревни, ужас! Он, когда в институт поступил — физической культуры, конечно, то ли в Рязани, то ли в Симбирске, то устроился официантом в ресторан, чтобы подработать. И там одна француженка, собирательница русского фольклора, без памяти влюбилась в него. Одним словом, все было: и КГБ, и предупреждения, и угрозы, а они все равно поженились. Вот таким образом Володя Копытов стал гражданином Франции. Но знаешь, как он был деревней, так и остался…

Лера удивленно посмотрела на сестру.

— Ну нет, конечно, немного пообтесался… Да, он стихи пишет и под Есенина косит, так ты иногда повосхищайся… человеку приятно будет.

— Слушай, Тома, так там и жена. Как-то неудобно, я их стеснять буду.

— Да какая жена. Они уже давно развелись. Француженка богатая была, помогла Вовке, он устроился: квартира, машина, работа… все у него есть. Не первый сорт, правда, но это в любом случае лучше, чем прозябать в его деревне Глуховке. Кем бы он там был… а тут… Брат с другом приезжают, так Вовка перед ними павлином ходит — те, как негры, и убирают, и готовят, и слова поперек не скажут. Как же, Вовчик-то — парижанин. Ой! А еще он штуку одну сотворил… умрешь.

Тамара громко, заразительно засмеялась. Она хлопнула ладонью сестру по колену.

— Представляешь, ему же мысль, что он парижанин, покоя не дает. А в Париже кого этим удивишь? Так он купил «Опель», подержанный, естественно, и поволок его в свою деревню, чтобы там пофорсить. Здесь-то «Опелей» море, а там он один. Нет, ты вообрази на минутку… на «Опеле» — по ухабам и непролазной грязи деревенской, так сказать, дороги, а чуть подсохнет, пыль, словно океанские волны, накатывает. — Задорные слезинки озорными фонтанчиками вырвались из глаз Тамары. — В общем, он своего достиг. Его теперь в деревне французом величают. Да… у человека предел мечтаний был — стать французом. Одним словом, каждый находит славу по уровню своего развития.

— А тебе какая слава нужна? — неожиданно спросила Лера.

— Мне слава? Господи, да неужели ты меня считаешь такой скудоумной? Мне жизнь нужна… без ограничений. Жизнь для себя, а не слава для других.

— А мне любовь…

— Все. Приехали. Выходи, любвеобильная сестра.

Машина остановилась среди однотипных пятиэтажек; если бы не чистота во дворах, не ухоженные клумбы и не белые стены домов, можно было подумать, что сестры очутились в Москве.

— Район, скажем прямо, не блеск. Интернациональный, — вынимая чемодан, объясняла Тамара. — Да ты сюда не навсегда. Ты же у нас в миллионера приехала влюбляться… Да-да — пятый этаж, лифта нет, дверь без кодового замка… А ты что хотела? Авеню Фош я тебе предоставить не могу, — добавила она в ответ на вопросительный взгляд Валерии.

Кряхтя и охая, они втянули тяжелый чемодан на последний этаж. Тамара позвонила, и через минуту на пороге появился хозяин — «француз» Володя Копытов.

— О! Тамарочка, привет! — широко улыбаясь, пропел он. — Заходи! — Увидев стоящую за спиной сестры Леру, добавил: — Проходите, девочки!

— Вот, люби и жалуй, моя сестра Валерия, — представила Тамара немного смущенную Леру.

— Очень рад! А я уже давно поджидаю твою сестренку…

— Ой, ты же знаешь, эти вечные задержки с визами, — ответила Тамара, небрежно упав в пушистое кресло.

Лера села напротив сестры, а хозяин, поставив на небольшой столик бокалы и несколько бутылок, устроился на диване. Валерия украдкой оглядела комнату, стилизованную под русскую избу.

«И какого черта надо ехать в Париж, чтобы устраивать тут рязанскую деревню?» — насмешливо подумала она.

Один угол комнаты был заставлен расписными подносами, матрешками, деревянными шкатулками, ложками. В другом, занавешенном пестрой шалью, на тумбочке возвышался огромный самовар. На стене висела большая картина с изображением голой коротконогой с толстыми ляжками русской бабы. Еще один угол переливался поддельным золотом дешевых икон.

Закончив свой беглый осмотр, Лера прислушалась к разговору сестры с хозяином дома.

— Ну, поехал плакаться о своей несчастной парижской жизни…

Тамара сочувствующе изредка кивала головой, а Лера, еще не изучившая эмигрантский политес, неожиданно совершенно искренне и прямо сказала:

— Володя, если тебе так плохо здесь, возвращайся назад!

Бедный Копытов чуть не поперхнулся. Он находился в самой середине своей ностальгии по родным березам, как эта новоприбывшая, ради которой он, собственно говоря, и старался, чтобы она по своей наивности не слишком обольщалась парижской жизнью, вдруг брякнула: «Возвращайся!»

— Чего это я поеду? — взъерепенился Вовка. — Чего это я там… — но, вовремя спохватившись, опять начал разливать реки тоски.

«Так, с ним все ясно, — решила Лера. — Можно без церемоний». — И, поднявшись, сказала:

— Я квартиру посмотрю. Да, Володя, а где моя комната?

Копытов, вновь прерванный на душещипательной ноте, замолчал и печальными глазами посмотрел на свою гостью.

— Слушай, Володя, я не первый раз в Париже и все ваши ностальгические арии знаю наизусть. Так что я тебя сильно слушать не буду, не старайся… — Однако, случайно поймав взгляд сестры, добавила: — А вот Тамара говорила, ты стихи пишешь, это интересно.

В глазах Копытова зажглись яркие звездочки удовольствия.

— Пишу…

— Ты лучше нам стихи почитай…

Лера еще не успела закончить фразу, как тот приступил к декламации.

— Ну пошел, поехал «последний поэт деревни»…

Валерии пришлось сесть и придать лицу задумчивый вид.

«Н-да, Томка мне свинью подложила… Так и с ума сойти недолго, если слушать его каждый вечер».

Она посмотрела на сестру, глаза Тамары смеялись, а губы пытались сохранить сосредоточенное спокойствие.

«И как Томка так может? — недоумевала Лера. — Надо бы и мне научиться».

А Копытов самозабвенно читал свои опусы. Валерия, глядя на его круглую, словно блин, рязанскую физиономию, с немного толстыми губами, которые он постоянно облизывал языком, думала, что было бы очень неплохо, если бы этот доморощенный поэт заткнулся и она смогла бы, приняв душ, отправиться спать.

Черные стены нескончаемого тоннеля мелькали за окнами, на которых яркий свет вагона отражал усталое лицо Валерии. Она сидела, вжавшись в самый уголок, рядом с дородной, обернутой в пестрые ткани, негритянкой. Полгода уже прошло с тех пор, как Лера стала мадам Муру. Ее «муж» на другой же день после церемонии, получив то, что ему причиталось за его услуги, скрылся в неизвестном направлении.

Молодая женщина невольно поморщилась. Ей вспомнилось, как она в один из вечеров, когда ее денежные запасы были уже на исходе, надев новые колготки и изрядно поношенный костюм от Мюглера, щедрый подарок сестры, отправилась на Елисейские Поля с твердой надеждой непременно встретить того, ради кого она сюда и приехала.

В обворожительный весенне-летний вечер Лера поднялась на эскалаторе из метро, и перед ее глазами возникла величественная Триумфальная арка — сердце Парижа. Молодая женщина воздушной, игривой походкой, чуть касаясь серых гладких плит, пошла по сверкающей огнями, витринами, товарами, глазами туристов улице. Она чувствовала: на нее обращают внимание. Призывно-многозначительное «Bon soir!», что могло бы значить: «Простите, вы не хотели бы со мной познакомиться?» — раздавалось со всех сторон. Но Лера, мельком взглянув на мужчин, желавших свести знакомство, отворачивала голову и шла дальше. Дважды прогулявшись по Елисейским Полям и не встретив ничего подходящего, она отправилась полюбоваться роскошными витринами многочисленных галерей, как говорят французы: «облизать витрины». Замерев в раздумье перед бутиком с дамскими сумочками, Лера услышала, как кто-то сзади подошел к ней и, немного помолчав, спросил:

— А вам какая нравится?

Молодая женщина посмотрела на неожиданного собеседника.

«Нет, не то», — тут же мелькнуло в голове, но, вспомнив, что вечер уже клонится к глубокой ночи, а она еще ни с кем не познакомилась, решила поддержать беседу.

— Вот эта, красная!

— И в самом деле, очень красивая, но цена…

«Еще и двух слов не сказал, а уже цена… — усмехнулась про себя Лера. — Сейчас начнет причитать, как все французы: «Tres cher, tres cher…»[8] Можно подумать, что я и без них не знаю, что очень дорого».

Кавалер, среднего роста и, видимо, обладатель такого же среднего кошелька, пригласил Леру, как принято в Париже, на чашечку кофе. Они зашли в кафе рядом с небольшим рестораном «Hippopotamus».

«Эх, лучше бы туда», — с сожалением отвечая своему голодному желудку, вздохнула Валерия.

Кавалер купил по коктейлю, и начался нудный неинтересный разговор: «Кто вы, а… русская… вы очень красивая…» — и еще на час в том же духе. Выяснив, что ее визави работает управляющим в пиццерии — это что-то вроде старшего официанта, Валерия совсем загрустила и захотела тут же избавиться от него, однако это оказалось не так-то просто.

Вечер прошел впустую. Добравшись к полуночи домой, Лера, расстроенная, уставшая на высоченных каблуках, сгорбившись, поплелась… если бы домой, а то к Копытову. Взобравшись на пятый этаж, она без сил рухнула на кровать, размазывая макияж горькими слезами.

«Значит, придется искать работу», — всю ночь свербила мысль в ее голове.

Лера рассчитывала, что ее трудовая деятельность не затянется надолго, так как она приехала сюда не в поисках работы, а в поисках любви. Однако иностранка, да еще с посредственным знанием французского языка, оказалась никому не нужна. Только благодаря помощи Тамары она кое-как устроилась официанткой в небольшую пивную.

— Хорошо, что не уборщицей, — безжалостно заявила Тамара в ответ на ее робкие жалобы.

— Нечего сказать, успокоила, — злилась Валерия. — У меня все-таки высшее образование…

— Моя дорогая, выбирай: или с высшим — в Петербурге, или официанткой в Париже — хотя, по правде говоря, первый вариант мне нравится больше.

— Но ты, ты же не работаешь, а живешь — дай Бог всякому, — взвизгнула Лера.

Тамара долгим черным взглядом впилась в бледное лицо сестры.

— Но ты, ты же не пойдешь по моему пути…

Валерия опустила голову и что-то невнятно пробормотала.

— Самое удивительное, — продолжала Тамара, — что ты мне завидуешь, но при этом абсолютно забываешь, чего мне все это стоило. И, если честно сказать, Лера, ну чего я добилась? Маленькая квартирка, машина да куча тряпок. Ладно! — резко перебила она сама себя. — Не раскисать. Хотя многое потеряно безвозвратно, кое-что все-таки осталось.

Валерия слегка потерла усталую спину рукой. В вагоне было душно, многолюдно. И так изо дня в день. Правда, после вечерней смены, которая заканчивалась в полночь, возвращаться удобнее, поезда пустые, но зато приходится лететь со скоростью шквального ветра — в час ночи метро закрывается, а ей еще надо успеть сделать пересадку на RER.

Лера грустно усмехнулась, вспомнив, как она готовилась к своему первому рабочему дню, словно к экзамену в университете. Всю ночь зубрила меню: какое название что означает. Неделю отработала даже весело. Все думала: не сегодня-завтра зайдет выпить что-нибудь приятный мужчина и уведет ее оттуда. Дни летели, шли месяца, а мужчина не появлялся. Тамара, естественно, ее предупреждала:

— Ты на свою забегаловку не рассчитывай. Тот, кто тебе нужен, туда не заходит.

Однажды на серебристо-сером «Ягуаре» приехал сам владелец многочисленных брассери. Валерия в черном облегающем платье постаралась попасться ему на глаза. Но тот только скользнул по ней равнодушным взглядом, как по части интерьера. А жаль… темноволосый, с легкой проседью, хозяин ей понравился, да и машина тоже.

Получив свои первые в жизни заработанные непосильным трудом пять тысяч франков, Валерия отправилась в магазин… но увы, не в завораживающую «Галери Лафайетт» или роскошную «Прэнтан», а в обыкновенный «Монопри». Считая и выгадывая до появления пота на лбу каждый франк, она смогла купить себе только самое необходимое и, разумеется, самое дешевое: кремы для лица, тела, шампунь, краску для волос. Увы, седина настойчиво вплетала свои ненавистные серебряные нити в каштановые волны ее волос, а это вело к новым затратам. Разорилась Лера только себе на колготки, позволив истратить на них тридцать франков.

«Если так дела пойдут дальше, — безрадостно подумала она, — то я вскоре стану клиенткой добрейшего мсье Тати[9]».

За продуктами Володя ездил на машине, и Лера только отдавала ему свою долю денежного взноса, но иногда они, как супружеская пара, вместе отправлялись в супермаркет и деловито сновали с тележкой между зазывающими рядами товаров.

Вначале Копытов, конечно, предложил Лере свои мужские услуги, но та, серьезно посмотрев ему в глаза, сказала:

— Мне этого, Володя, не надо.

И, чтобы отплатить Копытову за свое бесплатное проживание, ей пришлось взять на себя все хозяйство. Лера готовила, мыла посуду, убирала, гладила, даже переклеила обои в прихожей. Несколько дней после отказа Обогреватель ходил с надутой физиономией, но потом оценил удобства, создаваемые Валерией, и они дружно зажили каждый своей жизнью под одной крышей.

Лера посмотрела в сторону выхода, с трудом поднялась и неожиданно встретилась взглядом с очень приятным мужчиной. Она сразу же приободрилась, измученное выражение глаз сменилось на кокетливо-беспечное.

«Ну же, выйди со мной, заговори, я же тебе понравилась…»

Но, увы… поезд умчался вместе с очень приятным мужчиной, а Валерия осталась на перроне одна.

Дома, не обращая внимания на усталость, боль в спине, Лера деятельно занялась приготовлением обеда. К приходу Вовки стол был уже накрыт. Однако несмотря на то, что Копытов был, видимо, доволен порядком, воцарившимся в квартире, Лера очень боялась появления в ней еще одной женщины.

«Ведь не будет же он жить все время монахом. Обязательно девку приведет… и что мне тогда делать?»

Пообедав, как всегда, с говорливым Володькой, Лера убрала со стола, вымыла посуду на строгий французский манер, то есть погрузила ее в пенную воду, потерла губкой и, не споласкивая, поставила на сушилку. Придя к себе в комнату, она сняла узкое платье и без сил упала на кровать. Неприятная мысль о появлении другой женщины все вертелась у нее в голове.

«Если Вовка меня выставит, что тогда делать? Квартиру я снять не смогу — денег не хватит; Тамара не поможет, на это рассчитывать не стоит; в проститутки податься… это не для меня. Господи, так что же мне делать? Полгода света белого не вижу. Разве я для того удобную двухкомнатную квартиру в Петербурге бросила, чтобы здесь чашки, тарелки перетирать, да «Чего изволите?» на полусогнутых спрашивать?»

Лере вспомнилась ее бухгалтерия с мягким креслом на вертящейся ножке, негромкое постукивание калькуляторов, стрекотание компьютера. Раздражавшие раньше до ненависти лица сотрудниц представились ей теперь такими близкими и родными.

«В принципе все они — неплохие тетки… Ну, у каждой что-то не ладится, настроение не очень… но ведь, когда кому плохо, всегда помогут пусть просто теплым словом… Нет, не ценила я этого, не ценила…» — всхлипнув, проговорила Лера.

Две огненных больших слезы появились в уголках ее серых глаз и, перелившись через края век, потекли обжигающими щеки струйками.

Ссоры, возникавшие в тихих покоях бухгалтерии, показались ей глупыми, не стоящими гроша. Она вспомнила имена всех сотрудниц своего отдела, даже имена их мужей, детей, вспомнила проблемы, волновавшие их перед ее отъездом, вспомнила, как весело они распили пять бутылок шампанского за ее удачу в сказочной Франции. Тогда Лера не верила в их искреннюю радость за нее, а теперь ей казалось, что они всем сердцем желали ей добра.

«Господи! Как же мне быть? У меня нет больше сил, какой смысл в моих каждодневных унижениях и страхах? Да, я могу гулять по Елисейским Полям, но я все равно там — чужая. Там веселая, праздничная жизнь, а я словно отгорожена от нее толстым витринным стеклом, могу только смотреть и завидовать…»

Неприятно, ужасно неприятно было сознавать, что Тамара во многом оказалась права.

«Неужели и я, как Копытов, буду ныть по поводу своей несчастной парижской жизни? Эх, если бы мне хоть такую квартиру, как у него, я бы… Стоп, — прервала себя Лера, — я-то сюда не за ординарной квартиркой в рабочем районе приехала. Я примчалась сюда за любовью и красивой, невероятно красивой, словно картинка в журнале, жизнью. А что получается? Может, все бросить и вернуться в Питер отдохнуть от тягот, от слез… Так в чем же дело?»

А дело было в том, что остатки гордости не пускали Леру назад. Она не смогла бы вынести насмешки и сожаление подруг и друзей.

«Это будет ужасно, ужасно, — твердила, обхватив голову руками, Лера, — но лучше я переживу это унижение и вернусь к своей нормальной жизни в Петербурге: найду другую работу, в конце концов, поменяю круг друзей-приятелей, перееду на новую квартиру… чем здесь унижаться всю жизнь и трястись от леденящего душу и тело страха, заслышав русскую речь в брассери… вдруг знакомые из Питера, тогда хоть пулю в лоб, тогда — все. — Она даже встала с кровати. Она не смогла бы вынести насмешек и сожалений подруг и друзей. — Представляю их восторг: «Валерия-то в Париже официанткой работает… Фи, мерзость какая!» — будут судачить они, смакуя такую новость».

Леру бросило в жар, она скинула халат и осталась в одних кружевных трусиках, но через минуту ей вдруг стало так холодно, что она, стуча зубами, улеглась под толстое одеяло.

«Надо успокоиться и обязательно найти выход… завтра утром… завтра утром…»

А завтра утром раздался тревожный звонок будильника, и взъерошенная Лера вскочила с кровати только с одной мыслью в голове: «Не опоздать на работу!»

Когда наступило небольшое затишье и клиентов поубавилось, она, устало прислонившись к стойке, неожиданно для себя приняла решение:

«Потерплю еще месяца два, а потом уеду. Слово даю, уеду!»

Ей сразу стало легко и радостно, она совершенно спокойно оглядела зал и, успокоившись, пошла навстречу новым посетителям. Ведь ей осталось здесь мучиться всего два месяца, и сегодня вечером можно зачеркнуть один день добровольной ссылки.

Прошел месяц после принятого Лерой решения. Она выглядела чрезвычайно веселой и бодрой. Даже Тамара, изредка звонившая и справлявшаяся о ее делах, подумала, что сестра уже нашла свою любовь, но держит это пока в тайне. Однако, когда наступил последний день поставленного срока, Валерия растерялась… И… «год отсверкал»… вновь пришла весна, а Лера по-прежнему вместо положенных по ее мечтам песцовых боа и бриллиантовых колье продолжала носить кружевной фартук официантки. Она уже не думала о сроках, о любви, она вообще старалась поменьше думать, потому что знала: если задумается хоть на миг, то тут же побросает вещи в чемодан и уедет, улетит, убежит в Петербург.

Солнечные лучи игриво заглядывали в стеклянные окна; весенний воздух, благоухающий, словно полевой букет, врывался через двери. Валерия с очаровательной улыбкой на бледно-розовых губах элегантно лавировала между столиков. Вчера она получила письмо от подруги из Питера. Та, не жалея бумаги, расписала ей свою жизнь за последние полгода: и в Греции была, и в Италии, и в Австрии, а теперь в Париж собирается.

«Только этого мне и не хватало», — раздраженно подумала Лера.

Но самой обидной новостью было то, что их общая приятельница, никуда не выезжавшая из Питера в поисках престижного жениха, совершенно неожиданно вышла замуж за очень богатого, красивого испанца и теперь живет в залитом солнцем Мадриде.

«Нет, надо возвращаться, надо», — опять завздыхала Валерия.

Она подошла к столику и, приветливо улыбнувшись, спросила у рассматривавшего меню мужчины:

— Вы уже выбрали, мсье?

— Да! Чашку шоколада, пожалуйста.

Когда через несколько минут Лера появилась с дымящимся, ароматно пахнущим напитком, он спросил ее:

— А вы любите шоколад?

— Да! — не подумав, ответила она.

Но тот недоверчиво покачал головой:

— Мне кажется, что нет. Вы предпочитаете кофе.

Лера, очнувшись от тумана мыслей, внимательно посмотрела на него.

— Вы правы, мсье. Вы очень проницательны.

Он улыбнулся и, с интересом глядя на нее, спросил:

— Вы иностранка?.. Как вас зовут?

— Валери, — ответила она, — я — русская.

— О! Издалека! А меня зовут Жиль.

— Очень приятно!

— Если я заеду за вами после работы?..

— К сожалению, я заканчиваю очень поздно, в полночь.

— Прекрасно. К этому часу я тоже буду свободен, и мы еще успеем поужинать в «Бистро Ромэн».

Лера нерешительно пожала плечами. Ей так все время не везло, что поверить в удачу она не могла. Слишком как-то все просто.

«Или он будет без особых средств, или женатым… Ладно! Хоть в «Бистро Ромэн» поужинаю», — решила молодая женщина.

— Хорошо. Приходите, — немного смущенно согласилась она.

Без четверти двенадцать Жиль уже был у дверей кафе.

— Добрый вечер, Валери.

— Добрый вечер. Я буду готова через пять минут.

Они сели в машину и поехали по направлению к Елисейским Полям.

«Боже! Какое блаженство устроиться на мягком сиденье автомобиля, а не бежать сломя голову в метро», — подумала Лера и тут же, спохватившись, обратилась к Жилю:

— Я забыла вас предупредить, что живу очень далеко, в Орли, а после часа ночи…

— Не волнуйтесь! Мы поужинаем, и потом я вас отвезу домой.

— Спасибо. Вы очень любезны.

Спокойная атмосфера «Бистро Ромэн», отгораживающего своих посетителей от городской суеты бордовыми шелковыми стенами, и темно-красное кьянти внесли мир в душу Валерии, истома охватила ее тело, все вокруг подернулось голубоватым туманом. Дарящее радость вино изгнало тревожные мысли, и она с удовольствием ела ледяной грейпфрут с розовыми креветками, политыми восхитительным соусом.

К ее великому изумлению, сорокапятилетний Жиль оказался холостяком и не без средств. Он работал инженером в одной довольно крупной фирме. Тамара на месте сестры сразу бы прогнала хмель и рьяно взялась за дело, а Лера раскисла, расплылась, обмякла. Они неторопливо беседовали ни о чем. Жилю импонировало спокойствие Валерии. Она не была слишком говорлива, и возникающие паузы в разговоре не смущали его. Лера смотрела на своего неожиданного знакомого сквозь сладко кружащую голову пелену кьянти: темноволосый, с каре-зелеными глазами, чуть выше среднего роста, с приятным матовым цветом лица. Длинными изящными пальцами он поднял переливающийся, словно рубин на свету, бокал и, ласково глядя на нее, произнес:

— За нашу встречу!

Опьяненная, чему-то улыбающаяся Лера повторила за ним:

— За встречу!

Как и обещал, Жиль отвез Валерию в Орли и предложил ей встретиться вновь.

— Буду рада! — ответив на пожатие его руки, сказала она.

Через день Лера опять увидела черный «Рено» перед дверями брассери. Целый месяц Жиль водил Валерию по ресторанам, приглашал на загородные прогулки, обстоятельно рассказывал историю каждого посещаемого ими замка и всегда ограничивался лишь прощальным поцелуем руки.

«Несомненно, у него серьезные намерения, — решила Лера. — Кто бы просто так стал тратить деньги на женщину…»

Поэтому она решила запастись терпением и спокойно, без всяких намеков на их совместное будущее, ждала инициативы с его стороны.

Наконец этот день настал. Жиль пригласил Леру к себе, в довольно фешенебельный квартал Парижа.

— Апартаменты у меня небольшие, но очень удобные, — сказал он, открывая дверь. — Направо — салон, налево — спальня.

Просторный салон с темно-коричневым ковровым покрытием был обставлен дорогой черной кожаной мебелью; массивная настольная лампа освещала мраморную крышку стола; тяжелые шторы под цвет покрытия хранили тишину квартиры. Спальня в темно-синих тонах, с большой кроватью посередине мягко, но настойчиво клонила ко сну. Осмотрев кухню и ванную, Валерия пришла к выводу, что им здесь было бы неплохо вдвоем. Она взглянула на задумчивое лицо Жиля и почувствовала, что он размышляет о том же.

«Как было бы кстати, если бы Жиль предложил мне переехать к нему. А то из-за наших свиданий я совершенно забросила хозяйство Копытова, и тот уже начал недовольно посапывать», — осторожно, боясь спугнуть удачу, подумала молодая женщина.

Жиль подошел к Лере с бокалами в руках и, протянув ей один, немного робко обнял ее за талию. Она с силой прижалась к нему.

«Целый год без мужчины! — стучало у нее в висках. — Но теперь все…»

Валерия сама припала к его губам. Жиль оказался весьма консервативным и совсем не остроумным в любви, но он ей нравился. Это не была страсть, бушующая, безумная, с падением в пропасть, это было выстраданное чувство, продиктованное мечтой жить в Париже.

На следующий день вечером Жиль, как всегда, заехал за Лерой. Поприветствовав друг друга поцелуями, они тут же отправились в Орли. Вещей у Валерии было немного, и прощание с Копытовым было недолгим.

— Кажется, я устроилась, — вздохнула она.

6

Всю дорогу Светлана мечтала о златоглавой Москве, а встретил ее шумный, серый Казанский вокзал. С тяжелым чемоданом и массивной сумкой через плечо девушка замерла на платформе среди толпы спешащих и толкающихся людей, словно зацепившаяся за отмель ветка посередине быстрой реки.

Оглядевшись вокруг, она направилась в сторону подземного перехода. Девушка долго шла с оттягивающим руку чемоданом по нескончаемому мрачно-серому тоннелю, не выдержав, прислонилась к стене, мысленно повторяя адрес женщины, у которой пять лет тому назад останавливалась ее мать с приятельницей. Больше у Светланы в Москве никого не было.

Из последних сил она дошла до метро, с трудом нашла нужное направление и села в вагон. На Кольцевой была пересадка. У Светы от страха закружилась голова, когда она очутилась в подземном людском круговороте, в котором никто уже не принадлежал себе.

Выйдя на свежий воздух, она нашла нужный автобус, и еще целых сорок минут ее трясло в потном, ворчащем, наступающем на ноги автобусе.

«Ничего, — утешала себя Светлана, — надо немного потерпеть, а там я уж своего добьюсь…»

Выйдя на последней остановке, Света огляделась по сторонам и увидела дом с нужным ей номером. Волнуясь, девушка нажала на кнопку звонка.

«Господи, вдруг она откажет?»

— Кто там? — раздался голос за дверью.

— Это я, — Светлана поперхнулась от волнения. — Я… моя мама у вас когда-то останавливалась… Мне нужна Лидия Николаевна…

Замок щелкнул, и перед девушкой предстала хозяйка, рыжеволосая женщина лет пятидесяти пяти. Она с интересом посмотрела на свою непрошеную гостью.

— Когда твоя мама у меня останавливалась?

Светлана, с мольбой глядя ей в глаза, стала все подробно рассказывать.

— Нет, не помню, — в раздумье произнесла та.

Света, нервно кусая губы, жалобно попросила ее:

— Лидия Николаевна, а можно мне все-таки у вас остановиться?

Хозяйка придирчиво оглядела худенькую девушку с огромными испуганными синими глазами, одетую в старенькие джинсы и очень скромную кофточку.

— Я дорого беру, — начала было она, но потом поправилась, — ну не то чтобы дорого, как все…

— Я согласна, согласна, — радостно закивала Светлана.

— Что ж, проходи! Спать будешь на кухне, у меня там диван.

Света мгновенно подхватила вещи. Она была готова расцеловать рыжую Лидию Николаевну и беспрестанно лепетала:

— Спасибо, спасибо вам, Лидия Николаевна.

На другое утро, надев узкую, короткую черную юбку и красную шелковую блузку, распустив свое белокурое богатство по плечам, ярко накрасив губы и до предела удлинив тушью «Ленинград» пушистые ресницы, Светлана направилась в престижное модельное агентство «Шарм».

Проехав чуть ли не пол-Москвы и поблуждав по улицам, она наконец увидела сверкающие золотые буквы над входом. Света завернула за угол, достала пудреницу, наскоро привела себя в порядок и, как ей казалось, суперпрофессиональной походкой западной топ-модели вошла в заветную дверь.

В шумном отделе, занимающемся набором манекенщиц, на нее никто не обратил внимания. Света в нерешительности замерла перед большим столом, заваленным фотографиями.

— Извините, пожалуйста, — набравшись смелости, обратилась она к женщине, погруженной в рассматривание фотоснимков.

Та подняла на нее строгие глаза и нетерпеливо спросила:

— Что вы хотите?

— Я хотела бы работать манекенщицей, — немного удивленно ответила девушка. «К чему вопросы, неужели по мне не видно, зачем я здесь?» — в то же время недовольно подумала она.

— А! Пройдитесь! — скомандовала женщина.

Светлана положила сумку и прошлась по комнате. Сотрудница отдела в задумчивости покачала головой.

— У нас набор уже прекращен, мы укомплектованы до конца года.

Сердце Светланы замерло, а потом глухо упало.

— У вас есть какие-нибудь титулы? — продолжала женщина. Света непонимающе посмотрела на нее. — В конкурсах вы участвовали?

— В конкурсах?.. Ах, да! «Таганрогская красавица».

Лицо женщины помрачнело. Она с сожалением смотрела на Свету и, неожиданно рассмеявшись, сказала:

— Н-да, «Мисс Таганрог» — это здорово! Такой титул все двери откроет.

Светлана со щеками цвета бордовой розы потерянно стояла перед ней.

— А что же мне делать? — борясь с ненужными слезами, тихим голосом проговорила она.

— Пройдись-ка еще! — предложила ей женщина.

Светлана покорно прошлась перед ней.

— Теперь подойди!

Она внимательно рассмотрела лицо несчастной претендентки, отбросила назад волосы, затем приподняла их, повернула голову в профиль, отошла на два шага, наклонилась, осмотрела ноги, пощупала талию.

— Неплохо! Все неплохо, но у нас — полный комплект.

— Все-таки, может быть, можно? — жалобно протянула Света.

— С тобой столько работать надо, — в задумчивости рассуждала сотрудница. — Ведь ты — ноль. Ты ничего не умеешь. Ты даже не умеешь пользоваться своими внешними данными. Ну посмотри, во что и как ты одета… а макияж… За три километра видно, что ты — «Мисс Таганрог». И не проси, нет-нет, — резко оборвала она робкую Светкину мольбу. — Я очень занята, невероятно занята. Но тебя мне жаль. — Увидев лучик надежды в глазах девушки, она тут же поправилась: — Не тебя, а твои стандарты. Я тебе посоветую вот что: сейчас журнал «Космополитен» совместно с нашим агентством проводит конкурс. Если ты выйдешь на нем в финал, то тогда получишь работу у нас.

— Правда? Вы думаете, у меня получится? — взволнованно воскликнула девушка.

— Я ничего не думаю. Это твое дело думать и карабкаться… Короче, с деньгами у тебя, вижу, не густо, к первоклассному мастеру ты обратиться не сможешь… пойди, рискни сфотографироваться в любом фотоателье и пришли снимки вот по этому адресу. — Она протянула Свете небольшой лист бумаги. — Это будет первый отборочный тур. Он только даст надежду, а вот если ты выйдешь в финал во втором туре, где уже непосредственно соберутся все претендентки, тогда — порядок.

Светлана бережно прижала адрес к груди.

— Да поторопись, — продолжала та, — осталась всего неделя. И еще, лучше голой сфотографируйся, чем в этом нелепом наряде. И с волосами пофантазируй… и с макияжем…

Светка растерянно хлопала ресницами и глупо шевелила губами.

— О! — взмолилась сотрудница. — Провинция! Вот возьми! — Она сунула девушке большую фотографию какой-то западной манекенщицы. — Попытайся сделать свой макияж похожим на этот. Поработай! Все, все, иди. Некогда мне, — выпроводила она опешившую Светлану.

Перед большим зеркалом в коридоре Света, глядя на фотографию западной модели, старательно, как смогла, нанесла грим, а затем попыталась придать своему лицу выражение загадочной отрешенности.

— Слушай, а она на тебя похожа, — сказала Лидия Николаевна, с любопытством наблюдавшая за Светкиными кривляниями.

— Вы думаете?

— Да ты сама посмотри: глаза — точь-в-точь и волосы…

— Правда, есть какое-то сходство, — задумчиво произнесла Света, — но лучше бы было сходство в зарплате, а не во внешности…

— Ты, Светланка, не расстраивайся, что тебя не взяли. На конкурсе победишь, никуда они не денутся, — уверенно сказала Лидия Николаевна.

— Если бы…

— Нет, она сомневается, — возмутилась хозяйка, — ты же красавица!

Лидия Николаевна быстро вникла в Светкины проблемы и активно принялась помогать ей.

— Знаешь, у меня есть очень красивый черный свитер. Я тебе его дам, чтобы сфотографироваться, — предложила она.

— Так он же велик на меня будет.

— Ничего. Я его сзади на живую нитку зашью.

Она вынула из шифоньера тонкий свитер. Светлана надела его, хозяйка прямо на ней большими стежками ушила лишний материал.

— И в самом деле, мне идет, — проговорила Света, придирчиво разглядывая себя в зеркале.

— Ты волосы вот так уложи, — и Лидия Николаевна перебросила белокурую волну на грудь девушки, — а голову в полупрофиль поверни. Еще я тебе дам песцовый воротник, набросишь его на одно плечо, словно боа…

Они долго выбирали красивые позы, выигрышные выражения лица, листая засмотренный до дыр старый «Космополитен», который девушка привезла с собой. Она порой удивлялась тонким замечаниям Лидии Николаевны, ее пониманию, что красиво, что нет.

«Как странно… люди точно подмечают все недостатки других, могут по достоинству оценить красивую одежду, а сами, — взглянула на рыженькие букольки Лидии Николаевны, на ее подрисованные брови и слишком нарумяненные щеки, — а сами делают из себя черт знает что…»— размышляла Светлана.

На следующее утро с ярким вечерним макияжем Света уже была в фотоателье. Она, волнуясь, объяснила мастеру, что ей нужны очень, очень хорошие фотографии. Клиентов не было, и мастер, уставший от однообразных фото на документы, прогнав профессиональную лень, повозился-таки со Светланой: то убавлял, то прибавлял свет, то перемещал прожекторы. Заплатив сумасшедшие деньги за срочность, девушка, зажав в руках драгоценный конверт, тут же направилась в агентство «Шарм». Войдя в уже знакомую ей комнату, она подошла к сотруднице, с которой разговаривала вчера.

— А! Это вы? — удивленно воскликнула та.

— Извините, извините меня, — затараторила Светлана, боясь, что ее прервут и отправят за дверь, — вы мне вчера дали адрес, я посмотрела — это же все равно к вам придет, — показала она на конверт. — Я боюсь, вдруг потеряется, и потом так быстрее…

— Чувствую, чувствую напористость провинции… москвички себя не стали бы так утруждать. Ладно, давай посмотрим.

Она вынула три Светкиных фотографии: одну — в черном свитере с задумчивым отрешенным взглядом, другую — с «песцовым боа», небрежно наброшенным на плечо, которое неожиданно превратило Светлану в изысканную светскую даму, и третью — во весь рост, в купальнике, с собранными в хвост волосами и озорно сияющей улыбкой.

— Неплохо, неплохо, даже очень, — пробормотала женщина и, подняв на нее глаза, серьезно сказала: — Знаешь, у тебя есть шанс, судя по тем снимкам, которые мы уже получили, ты не затеряешься среди других… Результат узнаешь через месяц.

Светлана вернулась домой и, печально вздохнув, села на кухонный диван.

— Что-нибудь случилось? — воскликнула Лидия Николаевна.

— Да нет. Мне там даже сказали, что я могу надеяться…

— Так что же ты словно в воду опущенная?

— Ждать надо целый месяц, а потом еще второй тур.

— Ну и подожди, — похлопав ее по плечу, сказала хозяйка, — садись, обедать будем.

— Билеты дорого стоят, а у меня денег почти не осталось. Домой-то я вернусь, а обратно, — размышляла вслух Света. — А, ладно!

Она подсела к столу. Лидия Николаевна с половником в руке тоже призадумалась. По правде сказать, ей было ужасно скучно, а Светка внесла разнообразие в ее жизнь, ожидание чего-то интересного.

— Ты бы могла пожить у меня, — нерешительно начала она.

— Нет, мне неудобно, я не смогу платить.

— Да… — протянула хозяйка.

На кухне воцарилось грустное молчание.

— Знаете что, Лидия Николаевна, — встрепенулась Светлана, — я все, все буду по дому делать, а если выиграю конкурс, устроюсь на работу, то весь долг отдам. Вы… вы согласны? — с тревогой заглядывая в глаза хозяйки, спросила девушка.

— Да что ж с тобой делать? Живи! — согласилась та.

Жизнь у Лидии Николаевны в качестве добровольной домработницы оказалась почти непосильной ношей для не привыкшей к работе девушки. Хозяйка гоняла Светку и в хвост и в гриву.

Постельное белье теперь стиралось строго раз в неделю, и ко всему прочему Лидия Николаевна полюбила накрахмаленные простыни и пододеяльники. Полы в кухне надо было мыть каждый день плюс уборка всей квартиры, доставка продуктов и множество мелких поручений, которые в изобилии выискивала Лидия Николаевна.

Спустя месяц Светлана уже разучивала знаменитую летящую походку западных топ-моделей перед большим зеркалом репетиционного зала. Ее фотографии были отобраны в числе семидесяти других, прошедших первый тур, на который было прислано более тысячи снимков. Теперь эти семьдесят претенденток готовились ко второму, решающему туру конкурса, на котором жюри выберет из них только четырнадцать. И вот, чтобы войти в число финалисток, Светлана с утра до вечера, забыв обо всем, репетировала, искала эффектные позы, создавала свой оригинальный образ. Подготовкой претенденток к финальному шоу занимались визажисты, стилисты, парикмахеры, модельеры, балетмейстеры. От всего этого у Светланы кружилась голова. Наконец-то она попала в это восхитительное пространство моды, из которого уже ни за что на свете не уйдет.

«Но меня могут выбросить, — эта ужасная мысль не давала ей покоя. — Победить, победить любой ценой!»

На репетициях Света сразу же определила, кто из девушек — москвички, кто — из провинции. Правда, некоторые провинциалки были так богато одеты и так высокомерны, что вызывали зависть даже у столичных девушек. Светлана не завидовала никому или, вернее, завидовала всем, потому что беднее и хуже ее никто не был одет. Подготовка к заключительному шоу была для нее пыткой ожидания. Неимоверным усилием воли она заставляла себя забывать о вероятном провале и работать до изнеможения. За основу своего образа Света решила взять фотографию модели, которую ей дала сотрудница агентства. Светлана действительно была чем-то похожа на нее.

Наконец наступил мучительно-долгожданный день. С утра Света была в лихорадке. Лидия Николаевна напоила ее настойкой валерианового корня и велела без победы не возвращаться.

В гримерной Светлана надела стоящий для нее целое состояние новый красный с черными разводами купальник. Визажист в точности воссоздал уже выбранный ими макияж, парикмахер несколькими легкими движениями с помощью лака взбил ее волосы, придав им летящую, словно пушок с одуванчика, форму. Когда объявили ее номер, Светлана почувствовала, что не может идти, ноги были тяжелыми, а синие испуганные глаза ничего не видели перед собой. Ведь те, другие, проиграв, пожмут плечами, усмехнутся над недальновидностью жюри и тут же отправятся участвовать в других конкурсах. А для Светы это был последний шанс, и если провал, то опять домой, и, наверное, навсегда. От ярко освещенной сцены ее отделяло только несколько сантиметров занавеса: один шаг и…

«Назад нельзя… значит, вперед», — была ее последняя осознанная мысль.

Со сверкающей улыбкой, летящим шагом Светлана появилась из-за кулис. На мгновение замерла в эффектном эпольмане, чтобы продемонстрировать длину своих волос, а затем походкой супермодели прошла на другой конец сцены, сделала несколько изящных поворотов и остановилась. Странно, но теперь она уже ничего не боялась, она была уверена в своей красоте и своей победе.

«Кто же, если не я?!» — недвусмысленно говорил ее синий взгляд, устремленный на жюри.

Первая часть конкурса завершилась — перерыв и подготовка к торжественному оглашению победительницы и финалисток. За кулисами она безумно нервничала и никак не могла попасть в рукава маленького черного бархатного платья. Руки тряслись так сильно, что ей с трудом удалось поправить грим. Появившийся парикмахер несколькими движениями подобрал ей волосы в соответствии с ее строгим нарядом. Светка взглянула на себя в зеркало.

«Ведь красивая, что им еще надо?»

Председатель жюри говорил долго и нудно, а выстроившиеся на сцене девушки ждали только одного: оглашения имен вышедших в финал. Наконец зазвучали фамилии, и среди них, словно гром в прозрачном весеннем небе и градинки бессильно сдерживаемых слез… Светлана Волкова…

«Это же я, я! — стучало, гремело в Светкином сознании. — Я, неужели я? А вдруг я ослышалась?»

Но нет, уже со всех сторон к ней тянулись руки, губы — ее поздравляли, обнимали бывшие соперницы.

«Ах, какие они славные и добрые, и как плохо я о них думала раньше», — упрекнула себя девушка.

Победительницей конкурса, почти как всегда, стала не самая достойная, но и не самая худшая из всех претенденток. Четырнадцать счастливых длинноногих юных созданий замерли перед распахнутыми дверьми звездной профессии манекенщицы.

Опьяненная шампанским, восторженными возгласами, с великолепным подарком — большой коробкой французской косметики и огромным букетом — счастливая Светлана вернулась домой и с диким воплем индейцев бросилась на шею Лидии Николаевны. Та обрадовалась до слез.

— Ведь и я тебе помогала, Светочка!

— А как же, Лидия Николаевна, я бы без вас просто пропала.

Розово-белый, обрамленный пушистой зеленью, букет был торжественно поставлен Лидией Николаевной в большую вазу.

— Ну, ты пока раздевайся, а я к соседке…

Хозяйке не терпелось похвастаться перед соседями Светкиной победой.

На другое утро Лидия Николаевна, уже воображавшая, что ее Светланка чуть ли не топ-модель с обложки журнала, не гремела кастрюлями на кухне ни свет ни заря, а дала представительнице звездной профессии как следует выспаться.

К Светлане вернулась ее прежняя самоуверенность, гордая осанка, а в глазах полыхал синий победный огонь. Улыбаясь, она смело вошла в знакомое агентство.

— А, Волкова! Здравствуй! — встретила девушку уже знакомая ей сотрудница. — У тебя сегодня пять кастингов[10], так что поторапливайся. Вот адреса. Да, кстати, тебе везет, провинция. Господин Бодэн сказал, чтобы ты позвонила ему. Держи номер.

— А кто это?

— Это ни много ни мало представитель одного парижского агентства. Понятно? Так что, может быть, поедешь в Париж.

— В Париж? — глаза-озера стали круглыми-круглыми.

— Да, Света Волкова, в Париж!

«Несомненно… это вне всякого сомнения… конечно же… мне сейчас везет… — путались, наскакивая друг на друга и пугая друг друга своими невероятными предположениями, мысли. — Скорее, скорее к нему».

Забыв о кастингах, Светлана сломя голову побежала в гостиницу «Интурист». Влетев в вестибюль, словно смерч, она заставила себя успокоиться, внимательно посмотрела в зеркало и после этого направилась к телефону.

«Вдруг его нет?..»

— Алло! — раздалось на другом конце провода.

— Здравствуйте, это Светлана Волкова, мне сказали в агентстве, чтобы я позвонила вам.

— А, да-да! Вы уже в отеле?.. Я сейчас спущусь.

Кого ожидала увидеть Света? Конечно, по меньшей мере молодого и красивого. В холле гостиницы появился совсем не красавец, а худощавый, лысеющий мужчина лет сорока пяти, единственным достоинством которого, по мнению Светланы, был великолепный костюм.

— Роже, — представился он и протянул руку.

Девушка, немного робея, ответила на его рукопожатие.

— А вы вблизи еще красивее, чем на сцене, — приветливо улыбаясь, сказал он.

Акцент Роже делал его русский язык более мягким, будто он каждое слово заботливо оборачивал в бархат.

Светлана смущенно опустила глаза.

— Пойдемте выпьем кофе и поговорим, — предложил бархатноголосый мсье Бодэн.

Они сели за столик небольшого кафетерия в центре холла. Лучи солнца, пробиваясь сквозь стеклянный матовый потолок, мягким полутоном освещали круглую площадку, уставленную белыми столами и стульями.

Невероятные события последних дней порой лишали девушку ощущения реальности.

«Неужели это правда? — восхищенно глядя по сторонам, думала она. — Неужели то, о чем я мечтала, сбылось?»

Однако пристальный взгляд Роже вывел ее из состояния отрешенной задумчивости, и она почувствовала себя ужасно неловко, хотя понимала, что нужно быть спокойной и уверенной.

— Светлана, я хочу сделать вам деловое предложение, — вздрогнула девушка от официального тона мсье Бодэна. — Вы подумаете и через день скажете свое решение. Послезавтра я уезжаю, и если вы согласитесь, то я попрошу наше консульство без проволочек оформить вам визу.

Сияющими глазами Света смотрела на мсье Бодэна и готова была расцеловать его.

— Конечно, конечно же, я соглашусь…

Роже Бодэн отлично понимал, о чем думает его очаровательная собеседница, и, улыбнувшись, продолжал:

— Я буду с вами откровенным, не буду играть, как говорят русские, в прятки. Из всех финалисток мне понравились вы и Лена Федотова. Вы — больше, она — чуть меньше. Я профессионал в своем деле и могу пообещать вам на 99 процентов, что очень скоро вы сможете стать одной из ведущих манекенщиц мира.

При этих словах Светлана опять выпала из реальности. Волны безумной радости накатывали на нее, сладко усыпляя сознание.

Мсье Бодэн сделал паузу. Он в самом деле был профессионалом и прекрасно знал, что сейчас творится с девушкой.

— Но при условии, — продолжил Роже, — что я вам помогу. Вам еще многому надо научиться.

— Да, конечно, я знаю, — с горящими нетерпением глазами выпалила Света, — я буду очень стараться…

— Не сомневаюсь. Месяца два мы отведем на подготовку, а потом я вас устрою в одно из престижнейших модельных агентств Парижа, куда просто так не попадешь никогда в жизни.

— О! Я вам так благодарна… — начата было Светлана.

Но мсье Бодэн прервал потоки ее благодарности.

— Жить вы будете в большой, очень удобной квартире… — И, сделав мгновенную паузу, добавил: — Со мной.

Светлана непонимающе улыбнулась.

— Если вы не согласитесь, — спокойно продолжал свою мысль Роже, — то я все это предложу мадемуазель Федотовой.

— Но почему я должна отказываться?.. — удивилась провинциальная красавица.

— В самом деле почему? — Роже ласково погладил девушку по щеке.

Свете его жест не очень понравился, и она резко отпрянула назад. Мсье Бодэн рассмеялся, взглянул на часы и решил заканчивать свое деловое предложение.

— Светлана, вы очень красивая, у вас большие возможности, но без помощи вы не добьетесь ничего. В благодарность же за то, что я сделаю из вас, никому не известной бедной девушки, топ-модель, вы станете моей maitresse[11], ну, а по-русски — подругой… любимой…

Яркие маковые бутоны стыда мгновенно запылали на щеках девушки.

— Я не совсем понимаю… — тихо начала она. — Если вы менеджер…

Мсье Бодэн утвердительно кивнул головой.

— …то вы заинтересованы во мне просто так. Ведь вы получите деньги, ваше агентство получит деньги… Я же знаю, что из каждого гонорара манекенщицы агентству причитается определенный процент.

— Естественно. Но дело в том, что спрос престижных модельных агентств значительно меньше, чем желающих там работать. Поэтому, как бы это по-русски лучше сказать?.. Я беру комиссионные за свою помощь, — и довольный, по его мнению, удачно найденным выражением, Роже, засмеявшись, слегка облокотился на спинку резного стула.

Вернувшись на грешную землю, Светлана отрешенно смотрела куда-то в сторону. Она не мучилась выбором.

«Стать любовницей этой рожи?! Да никогда! — Вопрос был закрыт. — К тому же, — рассуждала Светка, — я выиграла на конкурсе, я и без этого облезлого всего добьюсь. Он просто обманывает, пугает меня…»

— Итак, — поднимаясь, произнес Роже, — что же вы мне ответите? Или, может быть, вы хотите подумать до завтра?

— Нет, я не буду думать. Если я вам действительно нужна как манекенщица, то я с удовольствием соглашусь, но как… — Света замялась и чуть тише закончила: — Как подруга — нет.

— Это ваше окончательное решение? — любезно улыбаясь, спросил мсье Бодэн.

— Да, окончательное, — все-таки надеясь на свою красоту и на то, что Роже просто хотел ее обмануть, а сам, конечно же, не упустит шанса заключить контракт с такой необыкновенной красавицей, твердо ответила девушка, ожидая, что сейчас мсье Бодэн, грустно вздохнув, скажет: «Ну что ж, тогда давайте будем чисто деловыми партнерами» — и достанет бланк контракта. Но вместо этого Света услышала:

— Поверьте, мне искренне жаль вас, вашу красоту, которая погибнет здесь, как подсолнух без солнца. Все эти ваши русские кастинги ни к чему не приведут… ну, разве что вы появитесь в ролике, рекламирующем какое-нибудь голландское масло или что-то в этом роде. Не спорю, у вас тоже есть хорошие, высокооплачиваемые манекенщицы, по вашим меркам, конечно, но они смогли стать таковыми только потому, что в свое время не отвергли помощи друга… как это сейчас сделали вы…

Роже грустно оглядел растерявшуюся, не знающую, чему верить, а чему нет, Светлану.

— Мне в самом деле жаль. Вы красивая, вы очень красивая. — И, поцеловав у оторопевшей Светки руку, ушел.

Несколько минут девушка находилась в полном оцепенении. У нее было такое ощущение, что через окна, стены в отель проник туман и все объял своим дымчатым дыханием… и мысли… и чувства… Но потом будто колокол ударил в набат.

«Что же я наделала?.. Надо сейчас же догнать его… позвонить ему, сказать, что согласна, Господи, конечно, согласна! — дрожащими руками Света отыскала в сумке листок с номером и бросилась к телефону. — А если все-таки он меня обманывает? — неожиданно подумала она. — Да, наверняка обманывает. Нашел провинциальную дурочку, — девушка в нерешительности остановилась посередине холла. — О! Какой хитрый! Ведь все только начинается. У меня еще будет целая сотня предложений работать в Париже… Не все же менеджеры такие, как эта рожа. Любовницей! Чего захотел, — распалялась Светка. — Мы еще с тобой встретимся и посмотрим… Ты от зависти лопнешь, когда увидишь меня на подиуме в платье от Клода Монтана, локти будешь кусать, что не заключил со мной контракт. Все! Больше и думать об этом не буду. Пусть мадемуазель Федотова едет, и еще неизвестно, что получит. А мне на кастинги пора».

Решительным шагом с гордой осанкой Светлана вышла из гостиницы.

Прошло несколько месяцев. В плохо отапливаемой маленькой импровизированной гримерной десять девушек, прошедших кастинг для участия в презентации «Русской водки», переодевались в свои декольтированные мини-платья, замерзшими, негнущимися пальцами делали себе прически, долго согревали дыханием губные помады, чтобы кисточкой зарисовать свои посиневшие губы. Представитель компании, пригласившей их на это рекламное шоу, молодой человек в теплом дорогом пальто с переносным телефоном в руках, бесцеремонно заглядывал к ним и справлялся о готовности.

С радостными улыбками замерзшие девушки, больше похожие на Снегурочек, чем на манекенщиц, появились на сцене. Публика, стоявшая внизу с накинутыми на плечи норковыми шубами, песцовыми полушубками, шикарными пальто или просто в костюмах с бокалами шампанского в руках, негромко поприветствовала длинноногих красавиц. Ведущий презентацию легкий подвижный мужчина, заигрывая с шикарными зрителями, сыпал шутками и по всему старался быть похожим на какого-нибудь своего западного коллегу, только, упаси Боже, не на русского. Впрочем, разодетые дамы и господа сами не менее старательно помогали ему в этом, хотя были бы просто до крайности возмущены, если кто-нибудь посмел бы намекнуть, что на самом деле они всего-навсего весьма посредственно играют сцену из светской жизни Запада. Сверкая золотом, бриллиантами, часами «Картье», зажигалками «Кристиан Диор», золотыми кредитными карточками, гости презентации «Русской водки» всеми силами убеждали себя и друг друга, что все это им не в новинку.

— А теперь, — торжественно провозгласил ведущий, — нам предстоит трудная задача: выбрать из этих милых девушек «Мисс Очарование» нашей презентации.

Естественно, это был никому не нужный мини-конкурс, имеющий единственную цель — позабавить, развлечь публику. Мужчины с интересом разглядывали каждую девушку, обменивались, довольно громко, своими мнениями. Женщины высокомерно щурили глаза и тоже вставляли реплики, словно речь шла о каком-то товаре. Наконец, наигравшись, выбрали «Мисс Очарование». Ею оказалась почти заиндевевшая, но великолепно скрывающая это Светлана. На плечо победительницы надели голубую шелковую ленту и подарили красивую дорожную сумку.

«Что ж, хоть не зря старалась: восемьдесят долларов за участие плюс подарок», — неожиданно согрела девушку приятная мысль.

Отработав, манекенщицы бегом бросились в гримерную к своим пальто и шубам.

— Нет, это не жизнь, это черт знает что, — стуча зубами от холода, проговорила Вероника. — Так состаришься и ничего не увидишь.

В ответ раздался нестройный гул одобрения.

— Ну я уже ладно. Я не скрываю, что дура. Мне уже двадцать шесть… свое упустила… А вот ты, — обратилась она к Светлане, собиравшей в большой узел копну волос, сверкнувших золотым руном в приглушенном освещении гримерной, — ты-то чего сидишь, прозябаешь по этим трехгрошовым презентациям?..

Девушка недоуменно пожала плечами.

— Так никто никуда не приглашает…

— Ха! А ты сама пригласись… Насколько я помню, из всех финалисток вашего конкурса повезло только Ленке Федотовой… но такое бывает раз в жизни и не со всеми…

Эти слова лезвием полоснули по сердцу Светланы, она прямо почувствовала, как кровь горячей волной выплеснулась из него.

— Да, мы вот здесь прозябаем, а Ленка там по суперподиумам расхаживает, — продолжала мечтательно Вероника, — и вообще живет в Париже… Эх, хоть бы глазком взглянуть…

Света не выдержала и с легким презрением в голосе сказала:

— Насколько я знаю, ее взяли с условием, что она будет любовницей менеджера…

После этих слов она ожидала услышать возгласы осуждения в адрес Федотовой, но вместо этого…

— А что здесь такого? — удивилась Вероника. — Мне бы кто предложил…

— И ты бы согласилась? — воскликнула Света.

— Я?! И ты бы согласилась, моя дорогая!..

— Никогда! — резко бросила девушка.

— Это потому, что тебе никто ничего не предлагал.

— Если хочешь знать, — Света понизила голос, — сначала он приглашал меня, а потом уже Федотову…

Узкие кошачьи глаза Вероники неожиданно округлились, и она шепотом от перехватившего голос волнения спросила:

— И ты отказалась?

— Да!

— Ну ты… — Вероника просто задохнулась от негодования. — Ну ты и дура!.. Я-то думала, что я… — не находила слов Вероника. — Ну, Светка, тебе медаль надо за глупость дать.

Светлана трясущимися от отчаяния руками молча укладывала вещи в свою новую сумку.

А вокруг только и слышалось:

— …И Галя Новикова уехала… и помните, такая черненькая с короткой стрижкой, она еще в показах мод от Нины Риччи участвовала… тоже уехала… Везет же…

Светка, злая на весь мир, натянула на себя поношенный норковый полушубок, по случаю купленный у одной более богатой манекенщицы, и, буркнув всем: «До свидания», — бросилась к двери.

— Эй, Волкова, постой! — раздался звонкий голос Вероники. — Нам, кажется, по пути…

Светлане ужасно не хотелось ехать вместе с неожиданной попутчицей, хотелось побыть одной, попытаться заглушить ноющую боль о потерянной навсегда возможности.

Девушки вышли на улицу. Нежными, чуть влажными хлопьями, кружевными каскадами пируэтов падал снег. Розоватый свет фонарей делал его похожим на блестящее клубничное мороженое.

— Тебе, кажется, еще восемнадцати нет? — спросила Свету Вероника.

— Нет. В июне исполнится, — грустно вздохнув, ответила та.

— Ты знаешь… ты мне нравишься. Ты — способная, ты очень быстро улавливаешь и ритм, и рисунок движения, и образ. По правде сказать, я даже не знаю почему, но хочу дать тебе один совет: уезжай! Здесь тебя ждет скучное будущее.

— Но ведь другие как-то устраиваются, и очень неплохо, судя по их нарядам, гонорарам, машинам…

Вероника лениво пожала плечами.

— Кто же тебе мешает, ищи соответствующего любовника…

Немного помявшись, Светлана нерешительно спросила:

— Ты хочешь сказать, что все наши высокооплачиваемые манекенщицы…

— Ну, Волкова, ты как с другой планеты, — захохотала Вероника, — все имеют друзей, которые их содержат и помогают делать карьеру в мире моды… Но все равно — это не тот уровень… Уж если иметь любовника, так за границей, где необъятные возможности для манекенщицы.

— А как же попасть туда, за границу? — растерянно проговорила Света.

— Прежде всего сделай портфолио[12], выучи хоть немного английский язык. Без этого нельзя. А потом я тебе дам несколько адресов модельных агентств в Париже. Купишь визу, билет и… езжай. Только поторопись. Восемнадцать лет — уже критический возраст для начала. Упустишь этот год, тогда все, прощай. Посмотри на меня! Через восемь лет ты займешь мое место… Хорошенькая перспектива кочевать по каким-то пошлым, глупым презентациям или рекламировать стиральный порошок? И все это при мечтах о высокой моде, о кумирах моды Парижа…

— Прости, — решилась прервать воцарившееся молчание Света, — может быть, это нельзя спрашивать, но почему ты все время говоришь, что упустила свой шанс?

— Почему нельзя спрашивать, — скривив губы в кислой улыбке, ответила Вероника, — теперь можно… Время-то какое было… Мы тогда жили понаслышке да по привозимым некоторыми выездными журналам. Я однажды увидела фотографии показа мод «Шанель» и обалдела… Мне безумно захотелось туда, в Париж, чтобы самой испытать восторг от фантастической, ирреальной, неземной высокой моды… В Москве в то время вообще об этом и не говорили. Но я все равно решила попытать судьбу, пусть не за границей, так здесь стать манекенщицей. Меня сразу взяли в московский Дом моды. И вот, представь, — Вероника от волнения остановилась и схватила свою спутницу за руку, — сказка, настоящая сказка. После первого же показа ко мне подходит, как сейчас помню, господин Фуке из Парижа и предлагает заключить контракт с его агентством.

— И ты что ж… неужели вот так отказалась?.. — вся подавшись вперед, воскликнула Светлана.

— Нет, в том-то и дело, что согласилась.

— Ничего не понимаю…

Вероника нетерпеливо всплеснула руками.

— Что тут понимать? В какой стране я тогда жила… Советской и была советской девушкой, что в переводе на нормальный язык означает: заключенной… Полсуток мне, правда, подарили: всю ночь я не спала, задыхаясь от счастья, восторга, а на следующий день ко мне подошли двое таких серых, топорно-элегантных… и мягко сказали:

«Вы, конечно, можете уехать, но учтите — больше вы никогда не увидите ни своих родителей, ни своей младшей сестры. Въезд в СССР вам будет категорически воспрещен как изменнице Родины».

— Чем я ее предам, эту родину, если поработаю немного в Париже? Одним словом, запугали, застращали, и я отказалась… А не надо было, Света, не надо. Ты видишь, как все изменилось. «Нерушимые» границы «нерушимых» республик развалились… и поделом. А я испугалась, как последняя дурочка. Эх, Светка, когда хочешь чего-то добиться, не надо бояться ни Бога, ни черта — надо лезть, идти напролом… Может быть, я бы сейчас топ-моделью была, королевой подиумов… Может, и нет, но, знаешь, вот то, что «родная партия» и правительство отобрали у меня возможность попытать счастья… мне все время кажется, что я непременно стала бы звездой мира моды.

Вероника печально вздохнула и, погрузившись в свои мысли, замерла среди танцующих снежинок; потом, чуть усмехнувшись, сказала:

— Нам-то с тобой не по пути. Мне на автобус надо. Так что пока!

Светлана остановилась и посмотрела вслед уходящей манекенщице, которой так и не удалось пройтись по блистательному подиуму Парижа. Словно угадав ее мысли, Вероника обернулась и надрывно крикнула:

— Дурой я была, дурой!..

Света осторожно открыла дверь в нескончаемый коммунальный коридор. Соседи ей уже высказывали свое недовольство ее поздними возвращениями. Легкой тенью, боясь наступить на скрипящие половицы, она проскользнула в свою комнату и, не раздеваясь, села на диван, который издал длинный стон.

Уже третий месяц Светлана снимала эту крохотную комнатку в большой коммунальной квартире. По провинциальным меркам у Светы был просто фантастический заработок. И если бы кто-нибудь год назад сказал ей об этом, то у нее дух захватило бы от восторга. Но, чтобы прилично жить в Москве, этот заработок должен бы быть раза в три больше. Ведь Светлана всегда должна была отлично выглядеть и эффектно одеваться. Каждый кастинг был для нее испытанием на прочность. Она боялась не показаться публике и дай Бог не испортить лицо. Она каждое утро рассматривала себя в зеркале.

Вдруг за ночь вскочил какой-нибудь прыщик, а если герпес от простуды на губе, то тогда все…

Жизнь манекенщицы заставила ее трястись над своей внешностью, как скупого над сокровищем.

Светлана посмотрела на часы: полпервого ночи, а завтра в десять утра кастинг: надо выглядеть соответствующе. Но слова Вероники не давали ей покоя. Разобрав диван, который вновь застонал всеми пружинами, девушка, переодевшись в ночную рубашку, присела на краешек.

«В принципе Вероника просто высказала вслух то, о чем я всегда думала. Но решиться на это непросто. Ну, предположим, приеду я в Париж, отыщу агентство, а вдруг меня не возьмут? Приеду! — в сердцах ударила она себя по колену. — А деньги? Ведь это сколько все будет стоить: билет, виза, портфолио, номер в отеле, да еще уроки английского. Что же делать? У меня на одно питание море денег уходит: яблоки, апельсины, бананы, соки, салаты… Всем кажется, что манекенщицы питаются, как птички, — яблочка в день им вполне достаточно. Если бы… Мне же двигаться надо, улыбаться, восхищать, очаровывать. А для этого и отварной телятинки кусочек-другой съесть не мешало бы, — Светлана в отчаянии покачала головой. — Я бы заработала, но, увы, это не зависит от меня. Я — только товар: захотят — выберут, не захотят — нет. А вдруг заболею?»

Девушке вспомнилось, как она сильно заболела в октябре бронхитом, когда возвращалась из Петербурга со съемки ролика, рекламирующего голландское масло. Из-за этого она две недели пролежала дома и пропустила много кастингов, а значит, и возможность заработать.

«Но и оставаться нельзя! — вернулась к своим размышлениям Света. — Конечно, было бы лучше здесь, в Москве, заключить контракт и уехать за границу уже с гарантиями, но, как сказала Вероника, это бывает один раз в жизни… Значит, мне надо самой… За полгода я должна собрать деньги, выучить английский и подготовить портфолио, который, если его делать у классного мастера, а иначе нельзя, обойдется безумно дорого…»

С этими тревожными мыслями Светлана не могла расстаться всю ночь, и дымчато-голубой рассвет не замедлил своей тонкой кистью обвести ее глаза нежно-сиреневым цветом.

7

В светло-вишневом купальнике на пестром, расцветкой напоминающем весенний луг, шезлонге полулежала Тамара. Солнечные лучи пробивались сквозь резные южные листья деревьев и осторожно ласкали молодую женщину своими горячими прикосновениями. Париж, проблемы… все осталось там…

На восхитительном испанском побережье с сияющим царственной красотой солнцем, обрамленном волнующимися бирюзовыми волнами моря, Тамаре ни о чем не хотелось думать. Она разрешила себе отдохнуть, к тому же Амир все сделал для этого. Молодая женщина чувствовала, что он ее любит, и это давало ей власть, но в то же время делало рабыней любви, требующей восточной покорности. Иногда она мечтала, что было бы неплохо выйти замуж за Муфарека и стать богатой и независимой, но здравый рассудок тут же разрушал взлелеянный ею воздушный замок… «Богатой — да, — говорил он, — но независимой… никогда».

Тамара слышала, как Амир вышел в сад, но ей так не хотелось открывать глаза, разговаривать, отвечать на его жадные поцелуи, что она притворилась спящей. Муфарек подошел, посмотрел на нее и сел рядом в плетеное кресло. В отличие от Тамары Амир много размышлял. Впервые в жизни он встретил женщину, которая смогла превратить его из скучающего, пресыщенного мужчины в пылкого, безрассудного юношу, порой даже — в слугу ее желаний. Амир и это позволял ей, но до времени. Как ему казалось, он просто играл несвойственную ему роль, твердо зная: только ему это надоест, он тут же все вернет на свои места. Однако расставаться с Тамарой Муфарек не собирался, он даже подумывал, что мог бы жениться на ней, при условии, конечно, что она примет ислам.

Однажды он завел с ней разговор о вере.

— Я — некрещеная, — безразличным тоном бросила Тамара. — И вообще, меня это абсолютно не интересует.

— Как некрещеная? Что ты хочешь этим сказать? Что ты — не христианка?! — воскликнул Муфарек.

— Да, я — не христианка, не мусульманка, я — просто женщина.

— Значит, тебе все равно, какую веру исповедовать? — приятно удивленный таким открытием, вкрадчиво продолжал он.

— А зачем мне вообще что-то исповедовать? Впрочем, — она на минуту задумалась и, сверкнув жемчугом зубов, с наигранной торжественностью произнесла: — Я буду исповедовать любовь!

— Но это что-то языческое…

— Амир, какое все это имеет значение, — отмахнулась она от неинтересного разговора, разглядывая потрясающий, головокружительный браслет фирмы «Бушрон», который он ей недавно подарил; затем, прикоснувшись к его губам, словно знойный ветер, забрала последнюю каплю живительной влаги и, оставив его с неутолимым чувством жажды, поспешила переодеваться.

Муфарек в волнении встал с кресла, подошел к бассейну, раздевшись, бросился в манящую прохладой чашу в форме гигантской ракушки. Всплеск воды вывел Тамару из блаженного, полусонного состояния. Она недовольно поморщилась и открыла глаза.

«Все, пора кончать мои каникулы, — томно вздохнув, подумала молодая женщина. — Надо заниматься делом. Курорт — шикарный, публика — состоятельная, почему бы мне здесь не поискать себе мужа. Амир, конечно, очень внимательный, главное — щедрый: выделил мне отличное ежемесячное содержание, дарит дорогие подарки, но… он — мусульманин, а я хочу жить во дворце, а не во дворцовой клетке. Значит, с ним мне придется расстаться. Надо срочно искать замену, но не любовника, а мужа. Возраст обязывает».

Амир сел на край бассейна, взял пушистое пестротканое полотенце и взглянул на Тамару, которая по-прежнему дремала в шезлонге.

«Интересно, — подумал он. — Чем же все-таки меня привлекает эта женщина? Вероятно, своей абсолютной непредсказуемостью», — он улыбнулся и вспомнил, как однажды… в его парижской квартире раздался звонок в дверь. Амир удивился: «Кто бы это мог быть без предупреждения?» Муфарек не любил неожиданных визитов, и к тому же он был очень занят. Но звонок переливчатой трелью настойчиво вызывал хозяина. Слуги были отпущены, поэтому Амиру пришлось встать из-за письменного стола и направиться в коридор. С недовольным выражением лица он открыл дверь: перед ним, потупив взор, стояла монашенка в сером одеянии с капюшоном на голове.

— Простите, вы, кажется, ошиблись адресом, — быстро сказал ей Амир и уже было хотел захлопнуть дверь, как та неожиданно резво впрыгнула в квартиру и, с силой прижавшись к Муфареку, ловко расстегнула его брюки. Надо было видеть выражение лица мужчины, которого в его собственном доме насилует монашенка. Он был настолько поражен, что лишился дара речи и только хватал ртом воздух…

— Что… что вы делаете? — немного придя в себя, закричал Амир.

Но тут из-под капюшона сверкнули черные агатовые глаза, и мощная, восхитительная волна наслаждения властно подхватила его и унесла в другую солнечную систему. Когда он очнулся, то увидел смеющийся, озорной взгляд, подернутый влагой удовольствия. Это было самое сильное, самое потрясающее чувство, когда-либо испытанное им, это был восторг существования.

— Тамара! — в восхищении воскликнул Муфарек. — Ты как огненный турецкий кофе с ледяной водой, ты как извержение вулкана…

Он провел рукой по ее загорелому телу, блиставшему красотой в расстегнутом монашеском одеянии и бесстыдно призывавшему к запретному и оттого восхитительному…

Амир подошел к молодой женщине и, поддавшись страстному желанию, вызванному воспоминанием, схватил ее на руки и, положив на широкую кушетку, захотел увести в мир наслаждений, но Тамара резко высвободилась и недовольно воскликнула:

— Ты меня испугал!

Глаза Амира смеялись, а руки гладили ее тело, стараясь вызвать желание. Это еще больше взбесило молодую женщину, и она из последних сил заставляла себя сдерживать охвативший ее гнев. Дрожащими от ярости губами Тамара раздраженно бросила:

— Я хочу принять душ, — и быстрым шагом направилась к дому.

Поднявшись в спальню, она упала на ковер и со злостью подумала:

«Боже, как мне все это надоело… Меня начинает тошнить от Муфарека, от его какой-то бешеной, идиотской страсти. Самое странное, что он мне нравился, даже очень… Мне было хорошо с ним, но, по-видимому, я пресытилась им… К тому же у меня с ним нет будущего…»

Немного успокоившись, Тамара поднялась, открыла шкаф и вынула темно-бирюзовое вечернее платье на длинных бретельках.

«В принципе с ним было бы неплохо, если бы он умерил свою страсть… И все равно, он не тот мужчина, с которым я всегда горела бы желанием заниматься любовью. — Она горько усмехнулась. — Надо отдать должное постоянству моей судьбы, которая с упорством посредственности каждый раз подсовывает мне что-то не то».

Тамара бросила платье на кровать и пошла в душ.

«Мы прекрасно провели с ним время, — продолжала размышлять молодая женщина. — Он осыпал меня подарками, у меня даже завелся счет в банке. Однако я за все ему сполна оплатила. Он предложил мне жить у него. Отлично, целые полгода я жила как мусульманская женщина. Я не имела права даже выйти на улицу без его разрешения. — Тамара открыла воду и задвинула полупрозрачную стенку душевой. — Сейчас мы отдыхаем на великолепной вилле, я довольна, но так больше продолжаться не может. Я слишком ценю независимость и даже ради больших денег не собираюсь превращаться в рабыню. Для меня деньги — это свобода, а он мне ее не даст».

Теплые сильные струи воды обвили стройное загорелое тело Тамары и успокоили ее. Но тут она почувствовала, что кто-то крепко схватил ее и прижал к себе.

— Амир! — вырвалось у нее. — Господи, он даже здесь не дает мне ни минуты покоя.

Муфарек, охваченный безумным желанием, яростно гладил ее грудь, кусал шею, нагнул ее вперед, как тростинку, и зарычал от удовольствия. Когда молодая женщина наконец повернулась и увидела блестящие капли воды в его бороде, блаженное выражение глаз, она чуть не выругалась от переполнявшей ее ярости. Но Тамара почти всегда отдавала отчет в том, что делает.

«Он же купил тебя, так что терпи!» — всеми силами успокаивала она себя.

Поэтому Амир не увидел и тени неудовольствия на ее лице. Она с нежной страстью поцеловала его в губы и томно прошептала:

— Ты был великолепен.

Тамара стояла перед зеркалом и внимательно рассматривала свою шею.

«Ну вот, я так хотела надеть сегодня открытое платье, а теперь даже не представляю, что делать. — Она провела рукой по большому сине-розовому пятну. — Такая жара, а мне придется набросить шарф. Нет, Амир просто ненормальный в своей страсти».

Словно услышав ее мысли, в спальню вошел Муфарек.

— Посмотри, что ты сделал, — с укором сказала ему Тамара.

Амир усмехнулся, нежно прикоснулся губами к ее шелковистому плечу и ушел.

Тамара в задумчивости замерла перед зеркалом. Последний месяц какой-то неприятный холодок все чаще и чаще проникал ей в душу. Она не пыталась разобраться в его причине, а торопилась поскорее избавиться от непрошеного гостя. Но сейчас, еще не вполне осознанно, молодая женщина почувствовала, что это связано с Амиром.

«Что же это? — задала она себе вопрос. — Он мне противен? Нет, не думаю. Он мне надоел? Еще не очень… — Тамара, с удивлением глядя на себя в зеркало, неожиданно поняла. — Я его боюсь… Почему, не знаю, но я боюсь Муфарека. Ведь подспудно я все время подумываю о разрыве с ним и даже не представляю, как ему об этом сказать. Он меня любит, но его любовь — словно тюрьма, из которой есть только два выхода: либо надо отсидеть весь срок, пока он меня не отпустит, либо — смерть… — Тамара, ужаснувшись своим же мыслям: — Боже, какая чушь приходит мне в голову», — резко открыла ящик комода и старательно принялась подбирать шарф к вечернему платью.

Но избавиться от тревожных мыслей ей не удалось.

«Почему я решила, что боюсь его? Я вообще никогда и никого не боялась. Я — свободная женщина и могу встречаться и расставаться с кем хочу и когда хочу. — Она нервно теребила в руках черный шифоновый шарф. — Что ж? Значит, все в порядке… ну, так почему же я не могу ему сказать, как говорила уже десятки раз другим мужчинам: «Прости, но мы должны расстаться», — или вообще ничего не говорила, а просто прерывала всякие отношения… — Дрожащими от волнения пальцами она вытащила сигарету, щелкнула золотой зажигалкой (его подарок) и подошла к балкону. — Самое неприятное то, что время уже не терпит… И какого черта он так сильно привязался ко мне?..»

Словно мираж в пустыне, в комнате появился Амир. Он обнял Тамару, которая, моля небо ниспослать ей терпения, возвела глаза вверх, и принялся осыпать жаркими поцелуями ее лицо, шею, грудь.

«Как он мне все-таки надоел, — раздраженно подумала молодая женщина. — То ли дело: отработала с клиентом, получила деньги и свободна, а тут… Гонорар, конечно, не сравним, но и работа без выходных. Несмотря на всю его проницательность, он меня принимает за безупречную женщину и уверен, если я с ним, — значит, люблю».

Неожиданно она вскрикнула от резкой боли, Муфарек, будто вампир, впился в ее шею.

— Тебе не нравится печать моей любви? — тяжело дыша, спросил он.

Тамара хотела резко ответить, но, взглянув в его глаза, налитые кровью, голосом провинившейся ученицы тихо ответила:

— Нет, ну почему же… — А про себя с яростью и обидой подумала: «Какая, к черту, печать любви, клеймо… заклеймил, как скотину…»

— Я был бы не против, чтобы все видели, что ты моя, только моя, — жарко задышал ей в лицо Муфарек. — Но думаю, пока достаточно, что ты это знаешь.

Тамара мягко высвободилась из его железных объятий, взяла в руки черный шифоновый шарф.

— Он тебе не понадобится!

Амир резко вырвал из рук молодой женщины шифон и протянул ей длинный футляр, в котором лежало жемчужное ожерелье из пяти ниток. Тамара, очарованная красотой перламутровых слез моря, замерла в немом восторге. Муфарек довольно усмехнулся и сам застегнул на ней ожерелье, которое плотно обхватило ее шею. Она подошла к зеркалу и неожиданно поморщилась.

«Будто ошейник надел!»

Ей настолько была неприятна эта молниеносная мысль, что она даже испугалась ее и, чтобы поскорее забыть, обворожительно улыбнувшись, поцеловала Амира.

— Спасибо! Это восхитительно!

В темно-бирюзовом шифоновом платье на легком, приятно холодящем тело шелковом чехле, в переливающемся таинственным лунным светом ожерелье, с кокетливым локоном страсти, который как бы совершенно непроизвольно ниспадал с левой стороны лба, Тамара была великолепна, элегантна и притягивала взгляды мужчин как магнит. Она сидела с Амиром за столиком в театральном полумраке зала варьете и рассеянно смотрела на сцену. Тамара знала, что сегодня она выглядит неотразимо, но, как ни странно, настроение от этого было нерадостным.

«Черт возьми, буквально все мужчины обращают на меня внимание, а я не могу этим воспользоваться. Амир просто не спускает с меня глаз…»

Муфарек лишь изредка поглядывал на сцену, которую для него затмевала Тамара. Он любовался ее тонкой рукой с тремя узкими золотыми браслетами, ее ярко-красными длинными ногтями, ее обнаженными загорелыми плечами, красивой упругой грудью, томно вздымавшейся под покровом шифона, волнующими губами, которым контурный карандаш придал сексапильную форму, и черными агатами глаз. Ему нравилось смотреть, как она, нежно обхватив губами край бокала, не отрывая взора от танцующих в перьях и золотой мишуре девушек, пила шампанское.

«Интересно, — подумал он. — Я ее люблю?»

Эта мысль увлекла Амира.

«Странно, я никогда не думал об этом раньше. Мне нравились женщины, но они быстро приедались своим однообразием. Если бы мне понадобилось неожиданно, еще не пресытившись, оставить любую из них?.. — Муфарек даже усмехнулся. — Я бы сделал это не задумываясь. Всех? — переспросил он себя. — Всех! — тут же подтвердил ответ, но почувствовал, что лжет. — Какой смысл обманывать самого себя? — задумчиво поглаживая холеную бородку, продолжал размышлять Амир. — Тамару я бы не смог, вернее, не захотел бы оставить. Почему? Не знаю, но она должна быть рядом со мной».

Амира не волновал вопрос, любит ли его Тамара. Он был сильным, волевым мужчиной и к тому же богатым, поэтому привык все брать не задумываясь.

Муфарек посмотрел на часы.

— Тамара, мне надо позвонить. Я скоро вернусь.

Молодая женщина, улыбнувшись, кивнула головой.

Феерическое шоу закончилось, и в зал, словно волна, нахлынула нежная мелодия. Высокая девушка в узком серебристом платье пела на новый лад старые слова о любви. Полуприкрыв глаза, Тамара чуть покачивалась в такт музыке. Овальную площадку перед сценой начали заполнять танцующие пары. Красивый мужчина с пышными пепельно-русыми волосами, одетый в великолепный серый костюм, подошел к Тамаре и, чуть наклонив голову, пригласил ее танцевать. Ей нередко по-настоящему нравились мужчины, но этот незнакомец произвел на нее столь сильное впечатление, что она, не сводя с него завороженного взгляда Золушки, поднялась и подала руку. Из короткого, ограниченного одной песней, разговора молодая женщина поняла, что ее кавалер из Швейцарии и, по всему видно, не женат. Он настолько заинтересовал Тамару, что она даже забыла об Амире. Только подойдя к столику и увидев красные от гнева глаза Муфарека, она вернулась в реальность. Швейцарец, приветливо поздоровавшись с Амиром, попросил разрешения вновь пригласить его даму. Тамара уже сделала нетерпеливое движение по направлению к танцующим, но Муфарек, поднявшись из-за стола, глухим голосом сказал:

— К сожалению, мы уже уходим, — и, взяв ее за руку чуть повыше локтя, потянул к выходу.

— Ты мне делаешь больно, — злым шепотом бросила ему Тамара.

Но он, не обращая внимания на ее слова, железной хваткой сжимал ей руку. Открыв дверцу машины, Муфарек грубо толкнул Тамару в салон.

— Ты что, с ума сошел?! — завопила разъяренная молодая женщина.

— Замолчи! — яростно сопя, проскрежетал он. — Лучше замолчи!

Бедная Тамара, как мышь, попавшая в клетку с котом, обреченно затихла в углу.

Когда они вернулись домой, то в ярко освещенном зеркале прихожей молодая женщина увидела на своей руке темно-синий широкий обруч, оставленный железными пальцами Муфарека. Слезы навернулись ей на глаза, и она, взбежав по лестнице, бросилась в спальню. Глотая слезы, Тамара быстро разделась и легла в постель. Она уже окончательно поняла, что боится Амира.

«Но если он это почувствует, то раздавит меня. Я не должна подавать вида».

Однако когда она услышала его шаги и звук открывающейся двери, то вся сжалась от ужаса. Он, тяжело ступая, вошел в спальню и сел на край кровати. Тамара, от страха уже почти ничего не соображавшая, резко отбросила простыню и, вскочив, яростно крикнула:

— Ты что, воображаешь, что после всего я буду спать с тобой в одной комнате?!

Амир в немом удивлении уставился на нее.

— Убьет, ей-Богу, убьет! — шептала она по-русски сухими губами.

Муфарек поднялся и подошел к ней. Тамара, стуча зубами от страха, оглядывала комнату в поисках орудия самообороны. Она чуть отпрянула назад, чтобы в случае опасности схватить в руки настольную лампу.

— Мне не понравилось, как ты вела себя, — сверкнув огоньками ярости в черных глазах, громко сказал Амир.

— Ты не имеешь права оценивать мое поведение, — прерывисто дыша, парировала Тамара. — Ты — не Господь Бог!

— Но ты — моя женщина и должна вести себя так, как я считаю нужным, — еле сдерживая клокочущий гнев, прорычал Муфарек.

Тамара, дрожа от ярости и страха, схватила с прикроватной тумбочки пачку сигарет, но закурить ей не удалось.

— И мне не нравится, когда ты куришь! — воскликнул Амир и выбил сигареты из рук молодой женщины.

У Тамары было два выхода: заплакать или, пересилив чувство страха, разъяриться не меньше Муфарека и дать выход своему гневу. Она замерла на какое-то мгновение, а потом с побелевшим от злости лицом крикнула:

— Значит, нам придется расстаться!

Такого поворота событий Амир никак не ожидал. Он внимательно посмотрел на нее и так засмеялся, что у бедной женщины дрожь пошла по телу. Потом, подтянув ее за руку к себе, тихо сказал:

— Ты — моя женщина!

И от этого тихого голоса ей стало еще страшнее.

Всю ночь, лежа рядом с Амиром, боясь, что он ее задушит, Тамара не могла сомкнуть глаз. Она растерялась, она не знала, как ей избавиться от него.

«Надо уехать! — решила молодая женщина, все еще не желая верить, что очутилась в безвыходном положении. — Сегодня днем, как только он уйдет, я быстро соберу вещи, возьму такси и первым же рейсом улечу во Францию».

За завтраком она делала вид, что ничего не произошло. Тамара мило улыбалась и на его вопрос, как она хочет провести день, ответила:

— Останусь дома.

— Хорошо. А вечером мы пойдем в казино, — сказал Муфарек, пристально глядя на нее.

Она выдержала его тяжелый взгляд и равнодушным тоном выразила свое согласие.

— Сейчас я должен уйти — деловая встреча, — сухо произнес Амир и встал из-за стола.

Как только за ним закрылась дверь, Тамара бросилась в спальню. Она все продумала: она пройдет через сад и выйдет на улицу с другой стороны дома, чтобы слуга Муфарека не смог ее заметить. Молодая женщина вынула из шкафа большую дорожную сумку и без разбора побросала в нее свои вещи, собрала косметику и драгоценности в косметичку, скинула пеньюар, надела джинсовую юбку и… почувствовала, будто сердце ей подсказало: «Муфарек вернулся!» Тамара замерла, не смея пошевельнуться, затем усилием воли вывела себя из состояния оцепенения и подбежала к двери. Ей показалось, что она слышит, как Муфарек разговаривает со слугой. В мгновение ока она вытащила разноцветную охапку одежды из сумки, разбросала ее по кровати, спрятала сумку на место в шкаф, сняла юбку, высыпала содержимое косметички в ящик туалетного столика и, надев на себя первое попавшееся платье, замерла перед зеркалом. В ту же секунду она услышала, как Муфарек повернул дверную ручку. Тамара стояла за открытой дверцей большого белоснежного шкафа, поэтому Амир почти на цыпочках прокрался в комнату, чтобы застать ее врасплох, собирающей чемоданы. Он не сомневался в том, что она попытается уехать, потому что еще не поняла или, вернее, не захотела понять, что она уже никуда не сможет от него уйти. Но вместо судорожно собиравшей вещи женщины он увидел Тамару, которая абсолютно спокойно рассматривала себя в зеркало. На ней было надето черное шелковое платье, а на левое плечо накинуто красное. Она в задумчивости поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Затем, сбросив красное платье, накинула на плечо темно-синее, достала из ящика жемчужное ожерелье и, тихонько напевая, приложила его к себе. Она намеренно долго не поворачивалась лицом к Муфареку.

«Пусть убедится, что я ни о чем запретном не помышляю…»

Все так же спокойно Тамара повесила в шкаф несколько платьев, а затем опять вынула одно из них и приложила к себе.

— Да! Так, я думаю, будет неплохо! — произнесла она вслух.

— Я думаю, тоже, — раздался голос Муфарека.

Тамара резко обернулась и, заметив его, удивленно воскликнула:

— Амир?! Что случилось? Ты не уехал?

— Нет. Человек, с которым я должен был встретиться, еще не прилетел.

— А я выбираю платье к сегодняшнему вечеру. Вот это, синее, тебе нравится?

— Да! Но к нему нужны сапфиры!

— Жемчуг тоже неплохо.

— Сапфиры! — повторил Муфарек.

— Но у меня нет…

Ему почему-то было так приятно, что он ошибся в своих мрачных предположениях, что готов был осыпать ее подарками. Амир смотрел на молодую женщину, и у него сладко кружилась голова от того, что она рядом и что она любит его.

Вечером в казино Тамара появилась в новом потрясающем платье от Аззаро, и ее шейку украшало тяжелое сапфировое ожерелье.

Тамара с нетерпением ожидала окончания их совместного отдыха. Ей казалось, что, как только она приедет в Париж, все сразу станет на свои места: она избавится от этого жуткого монстра и вновь будет свободна. Но Муфарек не спешил. Он наслаждался солнцем, морем, женщиной.

Тамара изо всех сил пыталась сохранить остатки своей независимости и, понимая, что бегство невозможно, старательно делала вид, что тоже получает удовольствие от уже надоевших ей страстных объятий Амира и обжигающего испанского солнца. Каждое утро молодая женщина просыпалась с надеждой, что именно сегодня Муфарек скажет: «Мы возвращаемся!» Наконец она услышала долгожданные слова, но каков был ее ужас, когда, немного помолчав, Амир добавил:

— Правда, сначала мы на недельку заедем в Ливан.

— В Ливан? Зачем? — воскликнула она. — Мне надо в Париж!

Амир смотрел на нее тяжелым взглядом и поглаживал свою бородку.

— В конце концов, это становится смешным. Я не хочу ехать ни в какой Ливан. Я хочу домой, во Францию, — продолжала сердиться Тамара. — Ты можешь ехать куда угодно, а я возвращаюсь в Париж.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердил Муфарек, — но через неделю.

— Нет, сегодня!

Тамара, вскочив с дивана, решительным шагом направилась в спальню собирать вещи.

«Что он может мне сделать? Да ничего!» — успокаивала она себя, спускаясь по лестнице с дорожной сумкой.

У двери Тамару ждал Амир, который железными руками схватил ее за плечи и зловещим голосом прошептал:

— Ты опять забыла? Ты — моя женщина!

…И вместо столь любимого ею жемчужного неба Парижа Тамара увидела раскаленное небо Ливана. Они жили в роскошном доме Муфарека, точнее, жил Муфарек, а она была пленницей этих пышных апартаментов, по которым молодая женщина слонялась, словно тень, с бутылкой виски, чтобы хоть немного заглушить свой страх. Она все время боялась, что уже никогда не увидит Парижа, что так и зачахнет здесь, за высокими, упирающимися в небо белыми стенами каменного забора.

К Амиру постоянно приходили какие-то гости — кто в европейской одежде, кто в национальной, и Тамара должна была услаждать их общество своим присутствием, когда того требовал Муфарек. Вместо декольтированных платьев знаменитых кутюрье она носила закрытые под горло шелковые рубахи, которые ей, как европейской женщине, разрешалось перевязывать поясом.

— Ты понравилась моим родственникам, — сказал ей однажды Амир. — Но тебе надо принять ислам.

При этих словах Тамара чуть не упала в обморок. Ей показалось, что она спит или сошла с ума.

— Какой ислам? Зачем?

— Если ты примешь мою веру, ты сможешь стать моей женой! — гладя ее грудь, сообщил Муфарек.

— Но я вовсе не хочу замуж!

— Не говори глупости, достаточно того, что, может быть, я захочу этого.

— Амир! Амир! Опомнись! Я — свободная женщина…

— Ты — моя! — толкнув ее на диван, крикнул он.

Тамара наконец-то окончательно поняла, в каком страшном положении она оказалась.

«Господи! Что же мне делать? Помоги! — всю ночь молила некрещеная Тамара. — Неужели все? Неужели я пропала? Нет, нет! — успокаивала она себя, сжимая ледяными пальцами голову. — Надо сыграть покорность, надо сделать все, чтобы он не передумал вернуться в Париж со мной».

Вместо обещанной недели они пробыли в Ливане месяц. И все это время молодая женщина ни единым словом не прекословила Амиру. Была с ним нежна, восхитительна в своей безграничной любви, которую она неистово обрушивала на Муфарека, словно желала убить его.

Когда наконец Тамара из иллюминатора самолета увидела Францию, то почувствовала, что плачет.

К своему удивлению, приехав в Париж, молодая женщина не ощутила абсолютной свободы, она никак не могла вернуться в свое прежнее состояние. Муфарек был, к счастью, очень занят, он все время куда-то уезжал, и Тамара даже могла жить у себя, но она понимала, что это временное послабление с его стороны, к тому же за ней кто-то постоянно следил. Порой она думала, что это ее повышенная мнительность, но порой не было никаких сомнений, что вот тот тип, старательно рассматривающий витрины, таскается за ней уже часа три. Все это давило на нее, как безвоздушное пространство, из которого она никак не могла выйти. Понимая, что жить в таком угнетенном состоянии невозможно, пытаясь обмануть саму себя, делала вид, что все идет, как раньше. Амир — это уже прошлое, и когда он вернется и вновь будет настаивать на продолжении их отношений, то она ему скажет, как и всем: «Прости, но мы должны расстаться», — и больше ее нога не переступит порог его квартиры. Обычно, приняв какое-либо решение, Тамара сбрасывала с себя груз терзавших ее проблем, но на этот раз, все тщательно продумав и взвесив, она никак не могла обрести душевного равновесия. Все время ее что-то настораживало, пугало.

В элегантном костюме Валерия вошла в многолюдный ресторан и села за столик спиной к двери. Вчера вечером ей позвонила Тамара и сказала, что наконец-то вернулась в Париж. Не видевшиеся несколько месяцев сестры решили встретиться. Валерии не терпелось блеснуть перед Тамарой новым нарядом, рассказать о Жиле; одним словом, предстать перед ней не в скорбном облике официантки, а продемонстрировать изящество респектабельной дамы. По тому, как головы мужчин, сидевших напротив нее, повернулись в одну сторону, а глаза заблестели, она поняла, что в ресторане появилась Тамара. И в самом деле, обернувшись, Лера увидела направлявшуюся к ней сестру, которая была одета в черный костюм: удлиненную юбку и короткий жакет с накладными карманами на груди. На фоне черного костюма, черных волос и загорелого лица, словно нарисованный кистью талантливого художника, алел яркий завораживающий контур красных губ, притягивающий к себе взоры. И опять все внимание мужчин было приковано к Тамаре. Она ничего не делала специально: не кокетничала, не заливалась серебристым смехом, не показывала, будто случайно, ножки, а вела себя совершенно естественно, и тем не менее мужчины смотрели только на нее.

Сестры заказали роскошное блюдо «Fruits de mer»[13] и холодное белое вино.

— Тома, ты прекрасно выглядишь… загорела, — оживленно начала разговор Валерия.

— Да, там несносное солнце. Я все время прятала лицо, но все равно липкий загар пристал и к нему.

— Вчера по телефону я не совсем поняла, — продолжала Лера. — Ты что, хочешь расстаться со своим богатым арабом?

Тамара невольно испуганно оглянулась по сторонам и, положив свою руку на ладонь сестры, шепотом произнесла:

— Да! Хочу! Но не будем говорить об этом здесь!

Валерия беззаботно рассмеялась.

— Мы же говорим по-русски. Кто нас поймет?!

— В самом деле, — облегченно вздохнула молодая женщина. — Но все равно мне не хочется сейчас касаться этой темы. Хотя в принципе я тебе уже ответила. Да, и чем скорее, тем лучше. Зачем ты изменила цвет волос? — перевела разговор Тамара.

— Тебе не нравится?

— Скорее да, не нравится!

— Мне захотелось поменять свой имидж. Стать другой… — смущенно ответила Лера.

В стремлении поскорее забыть свой год униженного существования в Париже Валерия постаралась даже изменить себя. Она немного подрезала волосы, поменяла их нежно-каштановый цвет на пепельный и вместо косметики приглушенных розовых тонов стала пользоваться, как Тамара, ярким макияжем. Но здесь было необходимо врожденное чувство меры. Тамара любила и умела балансировать на тонкой грани между изысканно-экстравагантным вкусом и буйством красок. Несомненно, значительно легче быть просто элегантной женщиной, не рискующей выходить за строгие классические рамки: неяркий грим, спокойные тона одежды и ничего экстравагантного, потому что можно, не заметив, перейти черту и стать смешной, нелепой. Тамара же относилась к тому редкому числу женщин, которые смело позволяли себе яркие краски, никогда не опускаясь до безвкусицы.

Лера в своем красном костюме с неестественным цветом волос выглядела неинтересно. Нужно было долго приглядываться к ней, чтобы заметить ее природное очарование.

— Твое дело, конечно, — спокойно сказала Тамара. — Но я тебе советую вернуться к прежнему облику. Или если тебе уж так хочется, то можно добавить немного светлых штрихов в твои некогда каштановые волосы и вместо красной губной помады попробовать вишневую… Но то, что ты сделала, откровенно портит тебя, поверь мне.

Лера невольно поджала губы. Нет, она не обиделась на сестру, потому что в глубине души сама чувствовала, что вышло явно не то, к чему стремилась. Но вот понять, почему, не могла.

— Жаль, а я так старалась, — грустно усмехнулась она.

Белое вино понемногу закружило головы сестрам, они все чаще стали улыбаться и почувствовали прилив нежности друг к другу.

— Тома, я хочу познакомить тебя с Жилем! — воскликнула Валерия. — Он тебе понравится.

— Прости, Лера, но, я полагаю, этого делать не стоит.

— Почему? — недоуменно спросила младшая сестра.

— У тебя таких Жилей здесь будет не один, не два…

— Ты ошибаешься! — горячо перебила ее Валерия. — Я люблю его!

— Вот когда ты поживешь с ним хотя бы года два и захочешь выйти за него замуж…

— Какая, однако, ты осторожная.

— Приходится. Ну, представь, познакомишь ты меня с ним, потом вдруг бросишь его. Он примется тебя искать. Куда он придет первым делом? Ко мне. И рано или поздно выследит тебя, да и мне нервы попортит своими излияниями. Так что я обязательно и с удовольствием познакомлюсь с Жилем, но года через два. Договорились? — И Тамара, подняв бокал, чуть дотронулась до бокала сестры. — Пожалуйста, счет! — обратилась она к официанту.

Валерия открыла сумку, чтобы достать деньги, но Тамара, протянув кредитную карточку, сказала:

— Не надо. Я заплачу сама.

Официант вставил карту в свой счетчик, который застрекотал, снимая нужную сумму с банковского счета клиента. Лера с наивной детской завистью вздохнула, глядя на блестящую кредитную карту старшей сестры, втайне мечтая иметь такую же.

Пообедав в ресторане, сестры решили отправиться в «Галери Лафайетт». Они сели в машину Тамары и через несколько минут уже подъехали к столь любимому Лерой магазину.

— Смотри! — сказала она сестре. — Вон тот серый «Рено» преследует нас от самого ресторана. На кого-то мы произвели впечатление!

Тамара неопределенно пожала плечами, а про себя подумала: «Не церемонятся, нагло работают, даже Лерка заметила. Сволочи!»

Легкий хмель тут же улетучился, испугавшись мрачного настроения, черной тучей вползшего в душу молодой женщины.

Валерия сразу же потянула сестру в царство парфюмерных бутиков, окутанных волшебной смесью ароматов. С замирающим сердцем смотрела она на сосуды, хранящие в себе таинственную влагу. Каждый раз, когда Лера брала в руки духи, она на несколько мгновений погружалась в фантастический мир; поднеся флакон к свету, пыталась заглянуть в тайну, вместившуюся в маленьком изящном пузырьке, которая, если приоткрыть пробку, словно сказочный джинн, ароматными струями легко вырвется наружу.

— Тома, Тома, — потянув сестру за руку, как это было в детстве, когда они вот так же гуляли под сводами ленинградского «Детского мира», таинственно зашептала Лера. — Мне Жиль на день рождения обещал купить «Шанель № 5».

— О Боже! — воскликнула Тамара. — Это все равно что покупать мумию. Зачем тебе этот избитый, приевшийся запах? Надо всегда стремиться к еще никем не изведанному до нас. Ты посмотри, сколько новых ароматов!

— Ну нет. Ты здесь не права. Наоборот, эти духи проверенные временем…

— И устаревшие от этого же времени. Я предпочитаю новые гаммы, очаровывающие своей свежестью и непредсказуемостью.

— Но мне всю жизнь хотелось купить именно «Шанель № 5».

— Когда твое желание исполнится, ты разочаруешься. Я бы тебе посоветовала духи Жан-Поля Готье: тонкий, чуть пьянящий аромат, нежно-розовый цвет, сохранение традиции в сочетании с безумствующим авангардом. Это как раз то, к чему ты должна стремиться.

Как всегда, Валерия задумалась над словами сестры и, подойдя к бутику Ж.-П. Готье, взяла в руки флакон в форме женского торса. Симпатичная продавщица, приветливо улыбнувшись, тут же протянула Тамаре, а потом Валерии бумажные кружочки, напоенные ароматом духов. Вообще, как заметила Валерия, в каждом бутике, к которому они подходили, продавщицы чувствовали потенциальную покупательницу только в Тамаре, только перед ней они суетились, заглядывали в глаза. Валерия невольно посмотрела в зеркало, отражающее двух сестер, и ужаснулась своему блеклому, неинтересному виду на фоне недосягаемо-элегантной сестры.

— Ну что, тебе нравится? — спросила ее Тамара.

— Божественно, — выдохнула Валерия, вдыхая аромат духов.

— Божественно! — с иронией повторила старшая сестра. — Ты великолепна в своей восторженной наивности.

Тамара протянула кредитную карточку продавщице, которая, засияв радостной улыбкой, уложила в пакет серебристо-железную коробку, похожую на высокую консервную банку, в которой хранился флакон в форме женского торса, наполненный духами розового цвета.

— По-моему, Жан-Поль Готье немного польстил женщинам, представив таким очаровательным их внутреннее содержание, — рассмеялась Тамара и вручила пакет Лере. — Это мой подарок!

Валерия чуть не задохнулась от восторга.

— О, Тома, Томочка, спасибо! — целуя сестру, повторяла счастливая молодая женщина.

Тамара, глядя на ее радость, тоже повеселела, но, случайно посмотрев в сторону, столкнулась со стальным взглядом преследователя.

«Господи! Когда же это кончится?» — взмолилась она и, взяв сестру за руку, повела се наверх, в отдел женской одежды, чтобы хоть там, на мгновение, избавиться от надзора.

8

Лера старательно входила в ритм жизни респектабельной женщины: она подолгу лежала в постели, медленно пила утренний кофе в беломраморной кухне, принимала ароматный душ, наряжалась и отправлялась гулять, так как все неприятные обязанности по дому были возложены на приходящую горничную. Однако обед она готовила сама, ибо не без оснований считала, что это является одним из козырей в покорении мужчин, и возвращавшегося с работы Жиля всегда ждал отменно сервированный стол.

После того как Валерия переехала к нему, они перестали ходить по ресторанам, очень редко покидали на week-end Париж, ни с кем не встречались, одним словом, вели замкнутый образ жизни. Два раза в неделю Лера ездила за продуктами в магазин, и это было ее развлечением. Изредка они с Жилем отправлялись по бутикам и покупали ей наряды. Жиль позволял Лере выбирать довольно приличные вещи и, посмотрев на нее со стороны у примерочного зеркала, либо одобрял, либо отвергал. Жизнь их текла спокойно и точно по часам, словно телевизионная программа передач. Но Валерии, с ее необузданными страстями, вечным поиском идеальной любви, стремлением к быстрой смене событий, это размеренное «тик-так» становилось в тягость. От отчаяния и желания поскорее снять фартук официантки она убедила себя, что любит Жиля, и всеми силами старалась передать ему свои бурные чувства, но ее страсть, налетев, словно штормовая волна на неприступную скалу, разбившись, откатывала назад. Жиль был непробиваем. Он не любил, когда Валерия начинала его тискать, сидя перед экраном телевизора, или принималась неистово обцеловывать, с радостным лицом протиснувшись из-под газеты, которую он читал. Мягко, но настойчиво Жиль отучал ее от этих озорных повадок. Любовь для него была торжественным действом, не терпящим суеты и импровизаций. Больше всего ему нравилось заниматься любовью, когда Валерия засыпала. Поначалу он даже пугал ее этим: неожиданно проснувшись, молодая женщина видела устремленные на нее немигающие глаза Жиля, или же он начинал свои ласки, даже не разбудив ее. Сонная Лера пыталась ему отвечать, но он давал ей понять, что это вовсе не обязательно и со всем справлялся сам.

«Как хочешь!» — думала она.

Но ей такие занятия любовью не приносили никакого удовольствия. Жиль, насладившись на свой размеренный манер, сладко засыпал, а растревоженная Лера устремляла взгляд в потолок и не могла заснуть до утра.

Подспудно, боясь признаться себе, молодая женщина понимала, что такая жизнь рано или поздно станет просто невыносимой. Но страх опять оказаться без всяких средств, опять стать официанткой отгонял все ее недовольные мысли, и она терпела. С присущей ей изобретательностью Лера придумывала для себя маленькие развлечения, но все равно, зная, что вечером она опять будет замурована в четырех стенах с молчаливым Жилем, тоскливо вздыхала даже посередине шумной, блестящей «Галери Лафайетт». Знакомых у Валерии, кроме одной общей с сестрой приятельницы, не было, да и то та жила в отдаленном парижском предместье и вечно была занята своим огромным хозяйством. Тамара же почти все время проводила со своим богатым арабом. Устанавливать отношения с другими русскими дамами Лера боялась. Их злые языки еще со времен Грибоедова оставались «страшнее пистолета». Поэтому каждый занавешенный плотными коричневыми шторами вечер она сидела с Жилем у телевизора, а потом они шли в такую же занавешенную спальню, без малейшего дуновения свежего воздуха, где временами занимались неподвижной любовью. Лежа рядом с ним, Лера часто вспоминала своих восхитительных в постели петербургских мужей, любовников и, горько вздыхая, задавала себе вопрос: «Что я тут делаю?»

Но, с другой стороны, комфорт, наличие денег в кошельке, наряды, а главное — Париж тоже значили кое-что.

«Ничего! — утешала она себя. — Все наладится. Я познакомлюсь с какой-нибудь француженкой, мы станем подругами. Жиль под моим влиянием изменится и не будет таким замкнутым. Ведь это не шутка до сорока пяти лет жить одному; ему тоже надо привыкнуть, что я рядом, что у меня свои желания, привычки. А может быть… — вклинивалась в поток правильных рассуждений озорная мысль, — послать все к черту? Ведь любовь я так и не нашла… А может быть… — Лера застеснялась сама себя, — поступить как Тамара да подыскать себе кого-нибудь получше… И опять Томка права: «…у тебя этих Жилей будет…» Что ж, пусть злорадствует. Ну не пропадать же мне».

Молодая женщина с рвением принялась искать в необъятном Париже того, единственного, а Жиль, будто робот, продолжал строго выполнять предписанные ему функции. Правда, в последнее время он слегка оживился: приходил с работы немного взволнованным, в приподнятом настроении. Валерия обрадовалась такой перемене и приписала ее себе в заслугу. Лере даже удалось вытащить Жиля в театр, а потом они поужинали в китайском ресторане. Жиль заказал ее любимое блюдо: ананас, запеченный с креветками, и розовое вино.

— Валери, — сказал он ей, — мы сейчас занимаемся разработкой новой программы. Это очень интересно, но мне придется иногда работать по ночам.

— Да? — удивилась Лера. — А что это за программа?

— О! Это очень сложно. Ты вряд ли поймешь. — И он разлил вино в бокалы.

— За нас и нашу любовь! — произнесла молодая женщина. «Может, все еще образуется, мы привыкнем друг к другу и будем счастливы?» — обманывая себя, мечтала она.

На следующую же ночь Валерия осталась одна. Правда, она не слишком заметила отсутствие своего возлюбленного. Он вернулся рано утром, был необыкновенно возбужденным, принял душ, позавтракал и помчался на работу. Теперь Жиль работал в таком режиме через каждые два дня. После месяца столь напряженного труда у него появились темные круги под глазами, но он не жаловался и все время был в хорошем настроении. Жиль даже пригласил к ним домой своего сослуживца с супругой, чтобы познакомить их с Лерой. Это радовало молодую женщину… Но однажды, когда, как обычно, он вернулся с ночной работы, Лера стала помогать ему снимать рубашку и случайно увидела длинный белокурый волос, зацепившийся за браслет его часов. Валерия поджала губы, но ничего не сказала Жилю. Мучительное подозрение проникло ей в душу и не давало ни минуты покоя. Леру все время преследовал страх, что Жиль бросит ее, она опять окажется на улице и все придется начинать сначала. Промучившись сомнениями несколько бессонных ночей, Валерия решила проследить за Жилем, чтобы убедиться в том, что у него нет любовницы и он действительно завален работой. Лера позвонила Тамаре и попросила у нее на один вечер машину.

— Завтра утром я тебе ее верну.

Тамара не любила давать напрокат свои вещи, но отказать сестре не смогла.

Ничего не подозревавший Жиль, как всегда, пришел домой, пообедал, отдохнул часов пять, а потом, одевшись и поцеловав Леру, отправился опять в свое бюро. Пока он спускался в подземный гараж, Валерия, надев затемненные очки, опрометью выскочила на улицу и села в припаркованный прямо у подъезда автомобиль. Увидев машину Жиля, она поехала за ней. Лера старалась не привлекать внимания, это, впрочем, было не сложно, так как чего-чего, а слежки за собой он никак не ожидал. Они ехали довольно долго: пересекли веселый, блестящий, кокетливый центр города; по длинной улице Риволи, обрамленной старинными особняками, подъехали к площади Бастилии, окруженной ресторанами, залитой золотыми огнями фонарей и фантастическим светом огромного здания Новой Оперы; проехали еще несколько кварталов и направились к парижской больнице Сент-Антуан.

«Странно, — подумала Лера, — что можно делать в полночь в больнице? Навещать заболевших друзей поздновато… А, кажется, понимаю… Его пассия работает медсестрой. Подлец, ни одного свидания не пропустит. У нее дежурство, и он к ней под белое крылышко».

Машина Жиля притормозила перед проходной. Пока он перекидывался словами приветствия с охранником, Лера в одно мгновение припарковала свой автомобиль и, пригнувшись, проскочила за черным «Рено» Жиля. Потом ей пришлось что есть сил бежать за его машиной. Жиль въехал в небольшую, расположенную вдали от основных корпусов больницы аллею, где среди деревьев на фоне ночного неба белело одноэтажное здание. Валерия, затаив дыхание, на цыпочках кралась за ним. Он привычным движением открыл ключом дверь и вошел в коридор. Лера, вся дрожа, потихоньку проскочила за неверным возлюбленным, пока еще дверь не успела автоматически закрыться, и юркнула за большой шкаф. Жиль, не задерживаясь, сразу же прошел в другую комнату.

— Привет! — поздоровался с кем-то он. — Есть что-нибудь новенькое?

— Есть, есть, как не быть, — с удивлением услышала Валерия незнакомый мужской голос.

— И что… хорошенькие?..

— И такие тоже. Ну, я пошел. Смена кончилась. Теперь твое время…

Через минуту в комнате появился мужчина в белом халате. Он включил свет и, что-то напевая, стал переодеваться. Лера вжалась в шкаф, боясь, что он ее заметит. Но, видимо, незнакомец очень спешил, и ему некогда было смотреть по сторонам. Когда он ушел, Валерия на всякий случай еще немного постояла под охраной шкафа, а потом подкралась к двери, ведущей в основное помещение, и тихонько приоткрыла ее. То, что она увидела, подняло ее пепельные волосы дыбом. Открыв от ужаса рот, Лера замерла, лишившись дара речи, и только испуганное сердце билось как церковный колокол. Жиль, склонившись над трупом женщины, лежащим на большом оцинкованном столе, ласково гладил его волосы, шею, грудь, живот, точно так же, как он гладил и Леру, когда та, потревоженная его прикосновениями, просыпалась среди ночи. Валерия хотела было закричать, но от одуряющего страха даже крик отчаяния не смог вырваться из ее открытого рта. А Жиль продолжал поглаживать мертвое тело, целовать его лицо, потом он снял рубашку, брюки и лег рядом… Лера почувствовала, что ее сейчас стошнит, и вот от этого, присущего только живым, позыва она очнулась и сломя голову бросилась наружу.

Молодая женщина бежала, охваченная паническим, животным ужасом. Трясущимися пальцами Валерия никак не могла вставить ключ в замок машины, к тому же она постоянно оглядывалась, боясь увидеть за спиной бегущего Жиля. Заведя мотор, Лера так рванула с места, что чуть не врезалась в соседний автомобиль. Перед ее глазами стояла та жуткая картина, и спазмы страха железными кольцами сдавливали ей горло. Невероятно мерзкое чувство охватило Валерию, когда она вспомнила, как Жиль, насладившись монстровской любовью с трупами, приходил к ней и касался своими тонкими, чуть холодными пальцами ее тела.

— Некрофил… с ума сойти, с кем я связалась, — в полуобморочном состоянии побелевшими губами прошептала Лера. — Да он, наверное, может и меня убить. Кто их знает, этих ненормальных… Что же делать? Скорее, скорее домой… собрать вещи… — с трудом соображала потрясенная женщина.

За считанные минуты проделав обратный путь, Валерия остановила машину, осторожно огляделась по сторонам и, вдохнув побольше воздуха для храбрости, направилась в подъезд. Поднявшись на лифте на свой этаж, она приложила ухо к двери и прислушалась.

«Да нет, не может быть, чтобы он раньше меня приехал, и вообще вряд ли он что заметил», — рассуждала Лера.

Осторожно повернув ключ, она вошла в квартиру.

«Нет, все в порядке…»

С космической скоростью Валерия принялась собирать свои вещи и вдруг, случайно оторвав взгляд от чемодана, увидела мужские ноги в серых туфлях.

«Жиль!» — молнией вспыхнула мысль, и Лера, трясясь от ужаса, заорала как сумасшедшая.

— Мадам, мадам! — услышала она, несмотря на свой дикий вопль, чей-то голос.

Сквозь туман страха Валерия разглядела лицо их соседа.

— Мсье Лафон, как вы меня напугали, — выдохнула она.

— Я увидел открытую дверь и подумал, может быть, нужна моя помощь?

— Да, да, — машинально повторила Лера, — нужна. Вызовите лифт!

Подхватив два чемодана и дорожную сумку, молодая женщина поспешила в прихожую, где на большом календаре красным фломастером написала: «Уехала в Петербург. Навсегда!»

Выйдя на улицу, она настороженно оглянулась и, засунув багаж в машину, поспешила поскорее уехать от проклятого дома.

Валерия остановилась на Елисейских Полях, ей хотелось окунуться в живой, смеющийся людской водоворот. Она вошла в кафе и заказала две порции виски. Залпом выпив один стакан, Лера почувствовала, как живительное тепло вкрадчиво начало обнимать ее тело.

«Никогда бы не подумала, что такое возможно, — качая головой из стороны в сторону, размышляла она. — Это какой-то ужас, жуткий сон… Ой, какая я несчастная… Что же мне делать?»

Отчаяние ловко затягивало обезумевшую от шока молодую женщину в свои сети безысходности. Валерия посмотрела на часы, было около трех утра, но ехать в отель она не хотела, боялась оставаться одна в комнате; звонить Тамаре остерегалась: вряд ли та будет довольна, если ее разбудят среди ночи.

«Что делать? Куда идти? Никому я не нужна… — И вдруг вспомнила: — Обогреватель… Вовка…»

Вскочив с места, Лера бросилась к телефону, судорожно вставила карту и через несколько мгновений услышала сонный голос Копытова.

— Вовочка, Вовочка, это я, — проговорила она и горько заплакала.

— Лерка, ты, что ли? Почему ты плачешь? Что случилось?

Валерия всхлипывала, пыталась что-то сказать, но вместо слов у нее вырывались рыдания.

— Лерка! Возьми себя в руки! — командовал Копытов. — Слышишь? Успокойся! Ты где?

— В кафе, на Шамз Элизе, — размазывая слезы по щекам, простонала она.

— Так что случилось?

— Можно я к тебе при-е-ду? — завыла Валерия в трубку.

— О Господи! Конечно же, приезжай! Только я не один… Впрочем, это не имеет значения.

— Вовочка, — продолжала рыдать молодая женщина. — Спасибо! Какой ты… добрый.

Через полчаса заплаканная Лера ввалилась в квартиру Копытова и без сил повисла у него на шее.

— Ты можешь объяснить, что случилось?.. Да нет, не стоит, — пристально взглянув на нее, ответил Вовка сам себе. — Догадываюсь.

— Догадываешься! — воскликнула она. — Да ты в жизни не догадаешься, и никто… никто… Это такой ужас… Я мыться хочу, купаться…

Копытов удивленно смотрел на что-то бессвязно говорившую молодую женщину и, пожав плечами, открыл дверь в ванную. Всегда очень тактичная, Лера, не обращая на него внимания, тут же принялась раздеваться, чтобы поскорее смыть с себя следы прикосновений тонких пальцев Жиля. Володя, недоуменно посмотрев на нее, прикрыл дверь и понес чемоданы в спальню.

Когда Лера, блестя мокрыми волосами, присев на край кровати, рассказала Копытову о том, что с ней случилось, то тот от удивления только качал головой и издавал нечленораздельные звуки.

— Ну ты и влипла, — произнес наконец потрясенный Владимир. — Такого даже во сне не увидишь…

— Володя, а он не догадается, почему я от него сбежала? — дрожащим на высокой ноте напряжения голосом спросила Валерия.

— Думаю, нет. Решит, что ты его бросила, и все.

— Да? — Лера глубоко и недоверчиво вздохнула.

— А вообще он мужик хитрый. Это же он наверняка специально тебя демонстрировал перед своим сослуживцем… Мол, все у меня в порядке, я — нормальный…

— Ты полагаешь, он только для этого сошелся со мной?

— Кто его знает. Может, он хотел попробовать стать как все, может, для прикрытия… Одним словом, что о нем говорить… больной.

— Володя, я все равно боюсь. Вдруг он начнет меня преследовать?

— Не выдумывай. Как он тебя найдет?

— Так мы же за вещами сюда с ним приезжали, — с застывшими от ужаса глазами проговорила Лера.

— Один раз и то ночью. Думаешь, он запомнил?

— Все равно страшно, а если он решит меня убить?

Перепуганная Лера не хотела отпускать от себя Копытова и, чтобы удержать его, попросила почитать стихи. Володька до восхода солнца декламировал ей свои произведения… и Валерии искренне казалось, что Копытов — лучший поэт России.

Лера проснулась около трех часов и содрогнулась от ужаса при мысли, что она одна в комнате. Молодая женщина выбежала в коридор и, услышав шум в кухне, кинулась туда.

— Привет! — облегченно вздохнув, сказала Валерия. — Целую вечность, кажется, проспала…

— Так я же тебе вчера таблетку снотворного в чай бросил, но и она взяла тебя с трудом.

Лера тоскливо огляделась по сторонам.

«Н-да, это тебе не беломраморная кухня… и в моем атласном цвета чайной розы пеньюаре здесь делать нечего», — печально подумала она.

— Сейчас обедать будем! — сказал Копытов.

— Володя, ты мне вчера по телефону вроде бы говорил, что ты не один…

— Уже проводил. Сегодня утром. Девушка была одна… Манекенщицей хотела устроиться. Не вышло.

— И что ж, она тебе понравилась?

— Ничего.

— Ясно. Емкое слово. Значит, мы с тобой опять в поисках любви?

— По-моему, сейчас ты будешь в поисках работы.

Валерия грустно опустила голову и тихо сказала:

— Все сначала. Все сначала, а ради чего?

— Ради того, чтобы жить в Париже. Для тебя же это главное.

— А для других? — усмехнувшись, спросила она.

— Вероятно… — задумчиво протянул Володька.

— Значит, опять в кафешку — официанткой. Да еще попробуй место найди, — обхватив голову руками, обреченно простонала Валерия.

— Я, Лера, ничего не обещаю, но попытаюсь тебя устроить, если хочешь, горничной в один из отелей «Ибис».

— Горничной?.. Да, конечно, хочу. Денег у меня совсем мало. А…

— Жить можешь пока у меня.

В глазах Валерии появились слезы благодарности. Она обняла Копытова за шею и прошептала:

— Вовка, ты единственный человек в Париже.

Тамара после рассказа Леры о ее злоключениях с Жилем хохотала до слез.

— Ну ты, Лерка, нашла! Я десять лет в Париже и о таком даже не слышала. А ты год прожила и с некрофилом любовь закрутила.

— Но он не совсем, как ты говоришь… он ведь и со мной… а не только… — растерянно лепетала Валерия.

— Конечно, конечно, — упав в изнеможении на диван от смеха и размазывая дорожки слез по щекам, с трудом выговорила Тамара, — это значительно повышает его рейтинг.

Вначале Валерия страшно обиделась на сестру за ее смех, но потом, заразившись ее настроением, не выдержала и засмеялась.

— Видишь, как хорошо, что ты не устроила мне с твоим Кощеем вечер встречи. Сейчас бы и прийти ко мне побоялась, а если бы все-таки рискнула, то вздрагивала бы от каждого звонка.

— Да… что говорить, ты оказалась права.

Не успела Валерия договорить, как раздался звонок по интерфону, и, несмотря на уверенность, что Жиль никак не мог найти ее здесь, она вздрогнула всем телом.

Тамара, рассмеявшись, бросила испуганной Лере:

— Это моя приятельница, Галка, со своей сестрой. Не бойся!

В комнату вошла женщина примерно одного возраста с Тамарой, одетая так, чтобы вольно или невольно все обращали на нее внимание, и представила хозяйке и ее гостье свою младшую сестру, девушку лет двадцати трех, этакое нежное, скромно потупившее взор, создание.

— Вот, Алька приехала, — хмыкнула она и вопросительно взглянула на Леру.

— Моя сестра, — в свою очередь, сказала Тамара.

— А, слышала, слышала, — и она, приветливо улыбнувшись, села рядом на диван. — Я для Франции все, а она мне почти ничего. Пятнадцать лет отработала, стареть стала, младшую сестру на смену вызвала, — засмеялась озорным смехом Галка. — Так вы представляете, она здесь в два счета девушкой по вызову устроилась. Сидит себе дома, и ей звонят: клиент такой-то, ждет там-то… Красота! И живет не где-нибудь, а в двух шагах от площади Опера. Вот молодежь! — Она ласково потрепала по голове свою сестру. — А я в ее годы только по дешевым гостиницам ошивалась, любому клиенту была рада…

Аля, усмехаясь тираде сестры, сидела в кресле и спокойно курила.

— …Тридцать тысяч франков в месяц зарабатывает, и все мало. С какими-то типами связалась. Они ей из магазинов дорогое барахло воруют и сбывают за полцены. А она его в Москву отвозит и там, уже за полную стоимость, проституткам продает, потому что в Москве цены на фирменные вещи еще выше.

— Рискованно, — сказала Тамара, обращаясь к Але, — если что… из Франции в два счета вылетишь.

Та, часто моргая пушистыми ресницами, лениво повела плечами и тихо, безразличным тоном произнесла:

— А, ничего…

— Так ты, значит, пришла кое-какие вещи посмотреть у меня?

— Да! Если только не сильно ношенные.

— Смотри! — Тамара махнула рукой в сторону своей нескончаемой трубы-вешалки.

Девушка, отложив на кресло сумку от Паломы Пикассо, не спеша направилась к гардеробу.

— Мы о таких вещах в двадцать три года и мечтать не могли, — выдохнула Галина.

— Послушай, Галя, — обратилась к ней Тамара. — Моя Лерка совсем одна здесь. Ты ее как-нибудь взяла бы с собой…

Глаза Валерии округлились до невероятных размеров.

«Ты, Томка, с ума сошла? Я в проститутки не собираюсь», — красноречиво сказали они старшей сестре.

Но та, не обращая внимания, продолжала:

— Лерка тебе конкуренции не составит. Клиентов отбивать не будет. Она у меня горничной в отеле «Ибис» работает. А в Париж приехала в поисках любви.

— Любви! — иронично воскликнула Галка. — Ну тогда возьму, пусть ищет. Не жалко. Только так, Лера, можно всю молодость проискать, а она у тебя, смотрю, уже на исходе.

Лера пожала плечами и ничего не ответила. Галя, как и Тамара, отнеслась к ней с чувством превосходства в своем умении жить, но, несмотря на это, она почему-то понравилась Валерии.

— Вот, я отобрала, — положив на кресло несколько костюмов, сказала Аля.

Тамара посмотрела и немного удивленно произнесла:

— Я вижу, ты отдаешь предпочтение Тьерри Мюглеру.

— Это не она, а московские проститутки его предпочитают, — закуривая, бросила Галина.

— Что ж, а другие кутюрье им меньше нравятся?

— Меньше, — ответила Аля, подняв на Тамару свои большие, с каким-то по-детски не защищенным выражением, глаза.

Тамара назвала цены, и девушка, не торгуясь, как предупреждала ее старшая сестра, выложила всю сумму на стол. У Леры при виде этой кучи денег голова пошла кругом.

«Что же это такое? Мне тридцать четыре года, а ей всего двадцать три. И я сижу на нищенской зарплате горничной, а она…»

Аля тем временем спокойно укладывала восхитительные наряды в большую дорогую сумку из светло-коричневой кожи и, перехватив взгляд Валерии, спросила:

— Вас что-то удивляет?

Лера сильно смутилась и, чтобы выбраться из неловкого положения, сказала:

— Ты вещи неправильно укладываешь. Давай помогу!

Присев рядом с Алей, Лера, осторожно поглядывая на нее, продолжала недоумевать: «И как она может, такая молодая, красивая, спать с кем попало, и со старыми, обрюзгшими, противными, и с молодыми, жаждущими чего-то невероятного, выполнять их прихоти, больные фантазии… Нет, я этого не в состоянии понять».

— Ну что, младшие сестры, закончили укладку? — весело спросила Галина, подойдя поближе и обволакивая их сильным ароматом «Опиума». — Тогда по стаканчику чего-нибудь покрепче на дорожку, и мы пошли!

Когда за ними закрылась дверь, Валерия недовольно спросила Тамару:

— Куда это ты предлагала ей меня взять? На панель, что ли?

— Да нужна ты панели… Сама видела, какие цветы из России приезжают, а ты, старый бутон, три себе пыль в отеле, мой унитазы и молча радуйся, что вообще живешь в Париже!

Лицо Леры стало красным от обиды, и она широко открыла рот, чтобы все высказать сестре, но та, сделав ей знак рукой, продолжала:

— Успокойся, ну что ты мне скажешь нового… А Галка теперь взяла моду промышленные выставки посещать, какие-то международные конференции. Там мужчины солидные, вот она себе из них клиентов и подыскивает. Кстати, попасть туда не просто: билеты на выставки очень дорогие, а пригласительный попробуй достань. К тому же Галка — не завистливая. Ей ни до кого дела нет, кроме себя. Она не поможет, это правда, но и гадостей делать не будет. Так что, если Галина тебя позовет, радуйся! Все лучше, чем у Копытова на печке вечера коротать.

С трудом подавляя зевоту и всеми силами стараясь проснуться, Лера проскользнула через служебный вход отеля «Ибис», где она теперь имела счастье или скорее несчастье работать горничной. Торопливо надев темно-синее платье и повязав преследующий се повсюду в Париже белоснежный накрахмаленный фартук, Валерия заполнила тележку предметами своего труда: рулонами розовой туалетной бумаги, пакетиками шампуня, мылом, порошками, резиновыми перчатками… Там, в далеком туманном Петербурге, пальчиками со сверкающим перламутрово-розовым лаком на ногтях она небрежно постукивала по клавишам компьютера, перебирала белые листы бумаги и томно вздыхала о Париже… Лера с испугом отогнала от себя мысли о былой жизни, боясь хоть на миг задержаться на каком-нибудь воспоминании, и, поздоровавшись со своими напарницами, покатила тележку по нескончаемым коридорам. Убрав закрепленные за ней номера, уставшая Валерия побрела в служебную комнату: ныли спина, ноги, болела голова.

«Тяжеловато, когда тебе за тридцать лет, начинать работать горничной», — вздыхая, констатировала она, думая о себе отрешенно, как о ком-то другом.

Отель «Ибис» находился не очень далеко от того района, где жила Лера, поэтому, закончив рабочий день, она торопилась домой с единственным желанием — лечь, чтобы хоть немного поутихли боли в спине. Теперь Валерия уже не играла глазками, завидев в вагоне симпатичного мужчину, ей все было безразлично. Она жила просто потому, что должна была жить, а что еще оставалось делать?

Лера опять взяла в руки копытовское хозяйство, и Володька, огражденный от домашних дел, в свободные вечера играл на гитаре, сочинял стихи и разглагольствовал с ней о смысле жизни. Молодая женщина все время пребывала в состоянии оцепенения, хотя понимала, что рано или поздно ей придется принять какое-то решение. Порой она пыталась преодолеть умственное отупение, но каждый раз отступала и говорила себе: «Сегодня очень устала. Вот завтра или в выходной у меня будет ясная голова, и я во всем разберусь».

Однако все чаще и чаще, пока еще на краткие мгновения, стали появляться мысли о Петербурге.

Когда Валерия переехала к Жилю, то тут же поставила в известность своих петербургских приятельниц, что живет в фешенебельном квартале, дала им номер телефона, а теперь… она опять затаилась и, заслышав русскую речь в отеле, старательно отворачивалась к стене.

«Надо, надо в Питер съездить, — размышляла Лера. — Родителей давно не видела, да и вообще присмотреться и, может, даже остаться. Наряды у меня сейчас есть, так что в грязь лицом не ударю. Появлюсь с шиком, как парижанка, а там посмотрим…»

В один из таких вечеров-раздумий раздался телефонный звонок, и Копытов, снявший трубку, крикнул молодой женщине, мывшей на кухне посуду:

— Лера, это тебя!

— Меня?! воскликнула она, и сердце ее упало куда-то вниз.

Неуверенной рукой Валерия взяла телефонную трубку.

— Привет! — услышала она чуть насмешливый женский голос. — Не узнаешь?

— Нет, — с облегчением переводя дыхание, ответила Лера.

— Это Галя, помнишь, мы у Тамары встречались?

— Ах да, конечно! Я очень рада, Галя.

— Если хочешь, завтра подъезжай к Новому мосту часам к четырем. Я буду ехать мимо и тебя захвачу.

— Завтра? — туго соображая, повторила Лера.

— Ты что, занята?

— Нет-нет, свободна. Я как раз выходная.

— Ну тогда договорились. Да, приоденься! Мы с тобой на строительную выставку махнем… Экспонаты будут что надо! Чао!

Валерия растерялась. Ей казалось, что она уже целую вечность никуда не ходила и разучилась носить элегантные платья. Володька с удивлением смотрел на заметавшуюся по комнате Леру.

— Что случилось? — спросил он.

— Володя, сколько времени? Супермаркет еще не закрыт?

Копытов посмотрел на часы.

— Нет, работает.

— Можно я на машине смотаюсь туда?

— Да что случилось?

— Вовочка, мне срочно нужна краска для волос и еще кое-что.

Вовка покачал головой и восхищенно произнес:

— Ну вы, женщины, — непревзойденные мастера устраивать бурю в стакане воды.

В серых глазах Леры застыл вопрос.

— Езжай, конечно! А то, не дай Бог, конец света наступит!

— Вовчик, ты — чудо! — чмокнула она его в щеку.

От охваченной волнением, страждущей женщины не осталось и следа… Из квартиры выпорхнула бабочка и, помахивая ключами от машины, запрыгала по ступенькам.

Огромный супермаркет приветливо распахнул свои двери перед Лерой. Миновав первый этаж, она поднялась на эскалаторе в отдел косметики. Валерия хорошо запомнила слова Тамары об ее эксперименте со своей внешностью, поэтому давно решила вернуться к первоначальному облику, осторожно добавив некоторые новые нюансы, но не было повода, а вот теперь… Лера выбрала краску для волос золотисто-орехового оттенка, купила губную помаду смородинового цвета и в тон лак для ногтей фирмы «Л'Ореаль». Все как советовала Тамара.

«Если и это мне не поможет… тогда только в Питер…» — садясь в машину, подумала она.

Здание выставочного павильона оглушило Валерию своими размерами. Войдя в прозрачный вестибюль, обильно украшенный искусственной зеленью, отражавшейся в блестящем мраморном полу, Галина в черных лосинах, туго обтягивающих ее немного полные ноги, уверенно направилась к контролерам и, предъявив два пригласительных билета, потянула зазевавшуюся Леру за руку.

— Слушай, — сказала ей Галина, — мы не будем ходить друг за другом как пришитые. Ты пойдешь в одну сторону, я — в другую. Встретимся через час на этом месте. Поняла?

— Да. Но почему нельзя вместе? Веселее же.

Галина усмехнулась.

— Одним словом, поняла? — спросила она и, гордо вскинув голову, покачивая бедрами, поплыла к выставочным бутикам, разбросанным по зеленому полю необъятного павильона.

Лера в нерешительности немного постояла на месте и, открыв план экспозиции, чтобы не заблудиться, направилась в указанную ей Галиной сторону. К удивлению молодой женщины, выставка ее заинтересовала. Здесь демонстрировалось оборудование для ванных комнат. Она подолгу останавливалась перед каждым бутиком и, погрузившись в несбыточные мечты, представляла себя владелицей гидромассажной ванны-бассейна. Иногда рассматривала сантехнику с точки зрения горничной: удобно ли это мыть. Каждая фирма старалась как могла, чтобы привлечь внимание клиентов именно к своей продукции; сооружались интерьеры, буквально приближенные к жизни: небрежно брошенный халат или лежащая рядом с красивой коробочкой душистая пуховка от пудры, которую, казалось, только что оставила нежная женская ручка. Были здесь и семейные ванные, и ванные-будуары изнеженных женщин, и строгие ванные мужчин. Валерия даже не представляла, что существует такая красота. Она пошла на шум воды и оказалась перед экспозицией, воссоздавав уголок джунглей со стремительными каскадами водопадов, поющими в деревьях птицами и восхитительными ваннами, расположенными в зеленых зарослях. Сотрудники фирмы приветливо беседовали с посетителями, интересовавшимися их продукцией, разливали в бокалы шампанское, нежным хрустальным звоном отмечая удачно проведенные сделки. Лера невольно задержалась у большой ванны на четыре персоны.

«Это что ж, гостей в дом приглашать искупаться вместе с хозяевами?» — усмехнулась она.

Но, взглянув на часы, поспешила к условленному месту. Через несколько минут появилась Галина, разгоряченная от выпитого шампанского и деловых предложений.

— Все нормально? — торопливо спросила она Леру.

— Интересно. Мне понравилось.

Галка рассмеялась и, похлопав Валерию по плечу, сказала:

— Если бы я не знала, что ты — Томкина сестра, никогда бы не поверила… Короче, опять встречаемся через час, — повернувшись на каблуках, бросила она.

— Галя! — успела крикнуть ей вдогонку Лера. — Я пить хочу. Здесь есть буфет?

Галка, как сраженная молнией, замерла на месте.

— Тебя что, никто даже шампанским не угостил?!

— Нет, — ответила та. — А почему меня должны угощать?

— Тяжелый случай, — сокрушенно вздохнув, произнесла Галина. — Если бы ты была моей сестрой, я бы тебя наказала и оставила умирать от жажды. Но так как ты — чужая сестра, то иди прямо, с левой стороны увидишь. Все. Я пошла!

Лера, сокрушенно вздохнув о своей никчемности, побрела в указанном направлении. Купив себе баночку оранжа, она встала у стойки и потихоньку с наслаждением стала пить ледяной напиток. Рядом с ней, через невысокие заросли искусственного кустарника, собралась большая веселая компания. От нечего делать Лера рассеянно посмотрела в ее сторону и случайно встретилась взглядом с полноватым черноглазым мужчиной, который ей приветливо улыбнулся. Она в замешательстве опустила глаза и, допив оранж, пошла продолжать осмотр роскоши, которая никогда не будет ее.

«В принципе, — размышляла Валерия, — смотреть — это тоже удовольствие».

Ее внимание надолго привлекла розовая ванная комната с большой овальной гидромассажной ванной, с одной стороны которой было двойное прозрачное стекло с цветами посередине. Посетители подходили к этой ванне, нажимали позолоченные кнопки, и вода начинала кипеть, бурлить. Сотрудники фирмы, любезно улыбаясь, были готовы к расспросам. Неожиданно дверь импровизированного офиса этой фирмы открылась, и Лера увидела того же полноватого мужчину, который улыбнулся ей в буфете. Она смутилась и поспешила уйти. После случая с Жилем что-то произошло с ней, она уже не мечтала заводить знакомства. Лера потеряла свой задор, который теперь лишь на мгновения вспыхивал в ней, да к тому же она устала второй час разгуливать по павильону. Валерия не спеша прошла мимо нескольких бутиков и остановилась перед выставкой душей, которые поражали конфигурацией бьющей из них воды. Неожиданно она услышала рядом с собой чей-то голос:

— Вам не очень понравились наши экспонаты и вы решили остановить свой выбор на другой фирме? Однако, может быть, я смогу все-таки попытаться вновь привлечь ваше внимание к нашей продукции.

Валерия повернула голову и опять увидела того самого полного мужчину с темными глазами.

— Нет-нет, — растерянно залепетала Лера, — спасибо, я здесь случайно, не по делу, я с подругой, это она…

— Тем не менее, я думаю, это обстоятельство не помешает вам получше ознакомиться с экспонатами нашей фирмы. Прошу вас, — и он любезно указал Лере в сторону своего импровизированного офиса.

Валерия хотела было сделать последнюю попытку уйти, но мужчина мягко взял ее под локоть и завел в свой кабинет. Усадив Леру на стул, он вытащил кипу проспектов и увлеченно принялся ей рассказывать о сногсшибательных новинках его фирмы.

— Эрве! — раздался чей-то голос, и симпатичный молодой человек появился на пороге кабинета.

— О, простите, ты не один. Все уже собрались, скоро закрытие. Пойдемте выпьем за успешное окончание выставки.

— Да, конечно! — радостно воскликнул Эрве и подскочил с кресла. — Прошу вас, пойдемте с нами, — склонив голову набок, пригласил он Леру.

— Спасибо, но мне надо идти…

— Вы не хотите разделить наш успех и пожелать удачи?.. — удивленно-обиженно произнес полненький Эрве.

— Я не знаю… меня будет ждать подруга…

— О! Подруга, я думаю, сейчас с удовольствием поднимает бокал за окончание выставки. Пойдемте! Да, я забыл вам представиться: Эрве Мишлан, директор фирмы «Камий».

— Валери Муру, — смущаясь, ответила Лера.

Они поднялись на второй этаж, расположенный над экспонатами, где за столиками сидели сотрудники и клиенты фирмы. Раздались многочисленные салюты шампанского, все радостно зашумели, и Лера, поддавшись всеобщему веселью, тоже улыбнулась. Быстро завязался непринужденный разговор, в котором Валерия смогла принять участие, потому что искренне была восхищена выставкой. Эрве, который всегда являл собой душу компании, на этот раз был почему-то немного молчалив и очень внимательно смотрел на Леру. Она понравилась ему сразу, еще в буфете. В ее облике была хрупкая незащищенность, столь редко встречающаяся в век сильных женщин. Она напомнила ему увядающую розу в вазе, в которую забыли налить воды, но вот стебель опустили в живительную влагу, и она начала расцветать. Ее восхитительная и утонченная красота затмила вокруг все другие цветы. Так и Лера: от всеобщего внимания расцвела и похорошела, обрела уверенность в себе и, забыв о невзгодах, весело смеялась, как не смеялась уже давно. Эрве Мишлан не мог оторвать взгляда от этой сверкающей огромными бархатными серыми глазами молодой женщины с пышными нежно-каштановыми волосами, стройную фигурку которой облегало сиреневое платье с коротким жакетом, отделанным черным кантом.

«Какая женственность, какая незащищенность! — повторял про себя восхищенный Эрве. — Это просто невероятно. Кто она? Откуда? Говорит с акцентом, ясно, что иностранка, но откуда?»

— Я предлагаю продолжить наше торжество у меня! — громко произнес он. — Даю тридцать минут на сборы.

Из уст всех сотрудников вырвались радостные крики, и они засуетились, торопясь с закрытием своего стенда.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, — сказала, улыбаясь, Валерия, — но я должна идти, меня ждет подруга.

— Как, Валери, вы не поедете отпраздновать наш успех ко мне домой?

— К сожалению, нет…

— Но я вас приглашаю, — взяв ее за руку, сказал Мишлан.

— Увы, не могу…

— Где ждет вас подруга? Мы пойдем вместе, и я думаю, что она окажется славной девушкой и отпустит вас, а если нет, пусть едет с нами.

Но идти далеко им не пришлось, так как навстречу уже спешила Галина, уверенно ступая полными ножками. Поздоровавшись с Эрве, она тут же перешла на русский и, торопясь, сказала Лере:

— Слушай, отпаркуй мою машину ко мне домой по этому адресу, ключи оставь у консьержки. — И не дав Валерии открыть рта, сунув ей записку и ключи, поспешила к выходу, бросив с очаровательной улыбкой опешившим Лере и Эрве: — О'ревуар!

— Вот видите, — извиняясь, сказала молодая женщина, — мне надо отвести машину.

— О'кей! Отведем вместе, — тут же решил Мишлан. — Минутку!

Он подошел к одному из своих сотрудников и, передав ключи от своей квартиры, сказал:

— Вы располагайтесь, а мы с Валери подъедем чуть позже.

Когда Эрве открыл дверь своей квартиры, их встретил беззаботный гул веселья. Большая гостиная была полна народу: кто сидел на подушках, разбросанных по всему полу, кто в массивных, обтянутых велюром креслах, кто танцевал под голос неувядающего Холлидея. Глаза Эрве радостно засветились. Он подвел Леру к большому столу, заставленному бутылками, бокалами и тарелками со всевозможными бутербродами.

— Люблю, когда весело, — сказал он, наливая в бокалы шампанское. — А вы?

— Я тоже, — ответила Лера, все еще удивленная таким продолжением вечера.

— Валери, а вы откуда родом?

— Из России… из Петербурга.

— Что?! — восторженно воскликнул Мишлан. — Этого не может быть!.. Друзья мои! — закричал он, стуча для привлечения внимания серебряными щипчиками для льда по пустой бутылке. — Друзья мои, в это невозможно поверить, но Валери из Петербурга!

— Из Петербурга! — повторили как эхо радостные голоса.

— Я предлагаю тост, — продолжал, захлебываясь от восторга, кругленький, начинающий лысеть Эрве, — за нашу северную гостью!

Лера была польщена таким вниманием, хотя у сильно увлеченного ею Эрве любой город вызвал бы такую же реакцию. Она так давно не улыбалась, так давно не пила шампанского, так давно не пользовалась успехом у мужчин. Но, взглянув на неумолимый циферблат и грустно вздохнув, сказала Эрве, что немедленно должна уйти, так как через полчаса RER уже закроется.

— Какие глупости! — воскликнул тот. — Вы можете переночевать у меня. — Но, посмотрев при этих словах на Леру, тут же поправился: — Или поехать на такси. Я был бы рад… но, к сожалению, мне уже рискованно садиться за руль. Так что на такси за счет хозяина… и ни о чем не думайте.

Лере самой не хотелось уходить отсюда, и она, махнув рукой на то, что завтра ей надо вставать в шесть утра, снова окунулась в океан беззаботной радости.

В пять утра, хмельная, с улыбкой на губах, Валерия открыла дверь в квартиру Копытова и на цыпочках, чтобы не разбудить Вовку, пробралась в ванную. Через полчаса, освеженная душем, она выскочила из квартиры и помчалась на работу в отель.

Дни замелькали перед Лерой яркой чередой: «Гранд опера», знаменитые мелодии «Старманьи», величественные постановки Оссейна, элитные показы мод, шумная и радостная атмосфера истинно парижских ресторанов, сохранивших неповторимую атмосферу аристократической элегантности и богемной непринужденности XIX века, словно еще живущей в глади высоких зеркал, лепных потолках, бархатных диванах и длинных белых фартуках официантов.

Соединять в одном лице горничную и беззаботную даму, предающуюся развлечениям, с каждым днем становилось все труднее. После шумно проведенных вечеров в кругу друзей Эрве, после длящихся чуть ли не до утра импровизаций в джаз-барах, томных танго в искрящемся радостью бразильском ресторане Валерия просто падала с ног. Славный Эрве уже давно объяснился ей в пламенной, пожирающей его любви и умолял жить вместе. Лера, конечно, не испытывала к нему большого чувства, но он был такой забавный, веселый, добрый, милый и просто боготворил ее… Поэтому, немного поразмыслив, молодая женщина решила, что уехать в Питер она всегда успеет и что было бы глупо не воспользоваться случаем весело пожить в Париже. Она-то теперь знала, что такое счастье дается далеко не многим. После первой ночи, проведенной с ним, она с умилением вспоминала, как он пыхтел, сопел, задыхаясь от переполнявшего его восторга, шептал ее имя.

«С ним весело, — решила Лера, — а это после моей мрачной, однообразной жизни значит очень многое».

И в один прекрасный день она сказала Эрве «да».

Это короткое слово подняло его на небеса.

— Я счастлив! Как я счастлив! — беспрестанно восклицал он, сверкая радостными огоньками в темных глазах.

Подав заявление об увольнении и отработав сколько полагалось, Валерия поехала за окончательным расчетом в отель. Впервые, открыв дверь, она не испустила печального вздоха, а легкой походкой вошла в вестибюль. Лера была в празднично-возбужденном настроении и настолько очаровательна в элегантном черном плаще, подарке Эрве, что управляющий даже не узнал ее.

— Однако какая красавица работала в нашем отеле! — восторженно произнес он, изображая скорбь на лице.

Взглянув последний раз на «Ибис», молодая женщина сказала себе: «Если я вернусь в отель, то только как постоялец, но никогда как горничная».

Она закрыла глаза и представила себя на лыжных дорожках в Альпах или золотом побережье Испании — весь мир такой заманчивый и еще не изведанный ею. Улыбаясь, она направилась в сторону станции, и вдруг ей показалось, что сзади остановилась машина. Лера почему-то захотела обернуться, но почувствовала, что кто-то крепко схватил ее за плечи и потянул куда-то назад. Валерия попыталась закричать, однако все произошло так быстро, что опомнилась она уже в салоне автомобиля, резко сорвавшегося с места.

— Что, что это значит? — негодуя воскликнула Лера, повернувшись к водителю, увидев которого она побелела как снег и с выпученными от ужаса глазами прохрипела:

— Жиль!

9

Чутко откликаясь всем телом неторопливому ритму музыки, Светлана, в коротком узком черном платье и матовых черных колготках, великолепно обрисовывающих ее точеные ноги, с небрежно подобранными пышными волосами, красиво вычерчивала бедрами восьмерки, переводя их в летящий шаг и делая такую же летящую отмашку руками. Музыка, белоснежный подиум, сверкающая на стене надпись «Бурда моден», волшебный запах духов «Дольче вита», которые она после долгих колебаний все-таки купила себе на 8 Марта, приятно кружили голову. Девушка растворилась в ритме музыки и движения, ей хотелось так плыть и плыть, но опять резкий крик:

— Стоп! — словно ведро ледяной воды. — Что ты делаешь? Это просто невозможно… сколько раз объяснять и показывать! — взмолился репетитор Московского международного центра моды, обращаясь к самой высокой манекенщице. — У тебя великолепные данные, а пользоваться ими ты не умеешь. Посмотри на Волкову, при ее 179 сантиметрах она кажется еще выше, еще тоньше, еще красивее, чем есть на самом деле, и все это потому, что она старается воспользоваться каждым выгодным нюансом, отпущенным ей природой. Света, пройдись! — обратился он к девушке.

Светлана глубоко вздохнула, чуть прикрыла глаза и полетела под нежно-томную мелодию. Неожиданно репетитор переключил кассету, и в зал ворвались бравурные звуки с солирующими ударными. Света не остановилась, не замялась в недоумении, а, будто так и было задумано, смело перешла в движение, соответствующее резковатым ударам барабанов.

— Отлично, Волкова! — удовлетворенно воскликнул репетитор. — Ты одна меня радуешь. Девушки! — обратился он к своим ученицам. — Еще раз призываю: пользуйтесь тем, что у вас есть. Сейчас вы невероятно, сказочно богаты, потому что молоды и красивы, но ни на минуту не позволяйте себе забывать, что с каждым днем ваше богатство иссякает. Не упускайте подаренных вам природой возможностей, учитесь внушать себе, а главное, другим, что вы — красивы. Вы — манекенщицы, а это слово ассоциируется у большинства со словом «красавица», значит, внушайте всем, что вы — прекрасны! Понятно?

Глубокое молчание было ответом на эту тираду репетитора.

— Так, ладно, начнем еще раз…

Выйдя после репетиции на улицу, Светлана с удовольствием вдохнула ароматный воздух долгожданно-запоздалой весны и зажмурилась от солнца. Теперь ее время было сжато до предела жестким регламентом работы и занятий. Позволив себе пройти всего одну остановку, девушка спустилась в метро и отправилась на урок английского языка.

Света поднялась на лифте на двенадцатый этаж, открыла дверь своим ключом и вошла в большой квадратный коридор. Не теряя ни минуты, девушка разделась до нижнего белья, вынула из сумки полиэтиленовый пакет с домашним халатом, надела его и поспешила на кухню. В красивой раковине, поблескивая импортными торговыми марками, ее ждала гора грязной посуды. Светлана как автомат, не останавливаясь ни на миг, вымыла эту гору и принялась убирать трехкомнатную квартиру. Через два с половиной часа раздался звонок. Потная, запыхавшаяся Света открыла дверь. На пороге стояла хозяйка квартиры, молодая женщина лет двадцати семи.

— Привет! — улыбнувшись, поздоровалась она. — Все нормально?

— Как всегда!

— Хорошо. Тогда я сейчас выпью кофе, и приступим.

— Да-да, а я переоденусь, — закивала Светлана.

Светке повезло, что она познакомилась с этой симпатичной молодой женщиной, просто судьба улыбнулась, правда не забыв при этом показать свои ослепительные акульи зубы.

Когда Света, просмотрев в газете объявления «Даю уроки», позвонила частным репетиторам, то, узнав цену за академический час, пришла в ужас. Тогда девушка направилась в фирму, гарантировавшую великолепное знание иностранных языков, но ничего утешительного не нашла и там. Дверь с яркой надписью «Весь мир перед вами» захлопнулась за ней, и она в задумчивости остановилась. Раздавшийся рядом чей-то голос вывел ее из отрешенного состояния:

— Девушка, извините, может, я не правильно поняла… мне показалось, что вы очень хотите изучать английский язык, но у вас не хватает для этого денег…

Света с удивлением посмотрела на милую, изысканно одетую молодую даму.

— В принципе да, — тихо ответила она.

— Тогда, — продолжала молодая дама, — вам, может быть, понравится мое предложение…

И Светлана стала домработницей. Два раза в неделю она приходила и убирала квартиру, а плату от своей хозяйки получала уроками английского языка.

Отработав и отучившись, Света помчалась на очередную презентацию. Девушка влетела в гримерную и, поздоровавшись с другими манекенщицами, принялась приводить себя в порядок. Она достала сумочку с дорогими косметическими принадлежностями, сверкающими двумя магическими словами — «Кристиан Диор». Иначе нельзя, все манекенщицы пользовались только престижной косметикой, во-первых, это качество, а во-вторых, определенный уровень материального достатка, хотя частенько это не соответствовало действительности. Света дорожила этой сумочкой больше всего, ведь стоит зазеваться и оставить ее без присмотра, как кто-то не удержится и попытается украсть. Один раз ее косметичку чудом спасла Вероника, можно сказать, вырвала из алчной пасти воровки. Скандал поднимать, конечно, не стали, но Светлана теперь берегла заветную сумочку как зеницу ока.

— Привет! — услышала Света голос Вероники.

Девушка обернулась и радостно воскликнула:

— Ника! Почему же мы на кастинге не встретились? Я думала, что ты еще из Питера не вернулась.

— Как видишь, вернулась. Все успела… Это что же, мы в таких вот идиотских нарядах будем по залам расхаживать? — с усмешкой сказала она, взяв в руки невероятно узкое коротенькое платье из серебристой материи с идущей от плеча наискось вниз надписью «Московский кристалл».

Светлана, закончив свой макияж, тоже усмехнулась и попыталась надеть его.

— В самом деле, узковато…

И в подтверждение ее слов платье плавно разошлось по шву… Вероника, выругавшись, достала иголку и принялась зашивать его на подруге.

Манекенщицы рассыпались по огромному фойе, в которое вышли именитые гости после презентации какого-то иностранного журнала. Для них были расставлены длинные столы с шикарной закуской и шампанским. Манекенщицы были приглашены для рекламы новой водки «Московский кристалл». Бедная Светка, не успевшая даже перекусить, чуть не падала в обморок от голода.

— Светка, Светка! — вывела ее из голодного полузабытья Вероника. — Посмотри, Игнат Скребов! Ну, тот, известный фотограф. — И указала взглядом на разговаривавшего с популярной певицей молодого, лет двадцати восьми, черноволосого мужчину среднего роста. — Вот если бы он тебе сделал фотографии для портфолио… да и вообще у него большие знакомства…

— Ника, но ведь он берет очень дорого. Откуда у меня такие деньги?

— Слушай, — понизив голос, зашептала Вероника, — а может быть, тебе с ним закрутить?..

— Что? — возмутилась Светка, тем не менее сохраняя на губах великосветскую полуулыбку. — Да никогда в жизни!

— Ну тогда и просидишь здесь всю свою непорочную жизнь, — резко бросила приятельница, сузив свои кошачьи глаза.

— Знаешь, если менеджер поймет, что он сможет на тебе заработать, так он и без постельных отношений все сделает, — ничего не замечая вокруг, рассуждала Света.

— Да, конечно, — охотно согласилась Вероника. — Тебе один раз уже, кажется, сделали… только в последний момент ошибка вышла: вместо тебя, по-моему, Ленка Федотова в Париж поехала.

— Один раз — это не правило, — запальчиво бросила Света.

— Запомни, подруга, что нужные мужчины спят со многими, а помогают единицам. Переспать тоже надо уметь. Почему Игнат Скребов, уже пропустивший через себя взвод манекенщиц, стал продвигать только Верку Коркищенко? Да потому, что она сумела захватить его. Так поспала, что он еще захотел.

— Ну, не знаю, — с раздражением произнесла Светка.

— Вот в том-то и дело, что ты ни черта не знаешь, только умничаешь. Ладно, пошли, я попробую познакомить тебя с ним, а там сама решай…

Улучив момент, когда Игнат остался один, девушки подошли к нему, и Вероника, радостно улыбаясь, будто они старинные знакомые, поздоровалась с ним. Молодой человек немного удивленно посмотрел на нее. Вероника, не давая ему опомниться, тут же представила свою спутницу:

— Моя подруга, Света Волкова.

По всему было видно, что модный фотограф Скребов хотел отмахнуться от подружек, но, повнимательнее взглянув на восхитительную блондинку Светлану, изменил свое скоропалительное решение и даже вручил ей визитную карточку.

— Ну вот, дело сделано, познакомились, — с удовлетворением в голосе сказала Вероника, снимая грим после окончания презентации. — Скребов на тебя глаз положил, это точно.

— А он не обманет, а то переспать переспит, а фотографии не сделает, — лихорадочно шептала подруге Светлана.

— Светка, какая же ты глупая. Ну кто тебе может дать гарантии? Это всего лишь возможность попытать удачу, а чем она обернется…

— Ты думаешь, стоит попробовать? — с тревогой глядя на подругу, спросила девушка.

Ей так хотелось, чтобы Вероника сказала «нет». Ей так хотелось забыть, выбросить из головы эту идею близкого знакомства с модным фотографом и вытекающие из нее последствия. Но Вероника сказала:

— Света, решай сама. Я тебе помогла, как сумела. На твоем месте я бы попробовала… все-таки шанс, а иначе за «Московским кристаллом» последует «Дальневосточный кристалл», и так до пенсии… Я, конечно, рискую со своей помощью. Может быть, ты меня потом проклинать будешь, может, поблагодаришь… но в любом случае мне просто жаль тебя, Светка, ты действительно красивая и очень способная манекенщица…

Света по инерции выдвигала подруге свои контраргументы, но в душе уже твердо знала, что пойдет.

Фишки передвигались по ядовито-зеленому сукну, озорной шарик мчался по кругу рулетки, запущенной фортуной. Кто-то ощущал великолепную дрожь, пробуждающую все чувства, кто-то рисковал последним, одержимый болезнью азарта, а кто-то, безуспешно пытаясь скрыться от скуки пресыщения, не испытывал ничего.

Светлана, одолеваемая противоречивыми чувствами, горящими глазами смотрела на фантастических богачей, выбрасывавших без сожаления тысячи долларов за игру, и мысленно повторяла про себя один и тот же монолог: «Господи, меня десять тысяч долларов могли бы осчастливить: избавить от участи домработницы, от унизительной для манекенщицы работы на некоторых презентациях и здесь, в казино, где почти каждый смотрит на тебя как на проститутку…»

Три раза в неделю Светлана и еще девять манекенщиц отправлялись в царство азарта, где они участвовали в роскошных дефиле, входящих в развлекательную программу казино. После показа девушки были не в силах удержаться от искуса заглянуть в чужую, не предназначенную для них жизнь. Некоторые из них использовали это как возможность поискать себе богатого мужа или подработать сверх положенной за дефиле ставки.

Наметанный взгляд мужчин, завсегдатаев казино, редко надолго задерживался на Светлане, несмотря на ее блестящие внешние данные. Они видели в ней белоснежный эдельвейс, растущий на труднодоступной, покрытой снегом и льдом горе, но стоит ли карабкаться за ним, если внизу пестрят самые разнообразные цветы, которые можно срывать охапками. Некоторые, конечно, пытались поближе познакомиться с ней, но, встретив вежливый отказ, не стремились ее переубедить и оставляли девушку довольствоваться своей неприступностью. Вначале это ее радовало, и она очень гордилась тем, что мужчины чувствовали: она — не такая, как все. Однако эти «все» разъезжали на машинах, одевались в шикарные норковые шубы, в разгар зимы уезжали загорать на солнечные океанские побережья, а Света толкалась в метро, боялась лишний раз открыть кошелек и вместо массажей и бассейна убирала грязь в чужой квартире. Все чаще и чаще девушку охватывал страх, что ничего в ее жизни к лучшему не изменится, что, промучившись в Москве еще год-два, она будет вынуждена вернуться домой. Эта мысль приводила Светлану в ужас. Таганрог казался ей теперь глубокой ямой, скатившись в которую у нее уже не хватит сил выбраться вновь. Она очень дорожила ощущениями радости, удивления, надежды, которые дарила ей Москва, а там она всего этого лишится.

Светлана уже невидящими глазами следила за игрой. Звук разбившегося бокала вернул ее в действительность. Ей нравилась сумасшедшая роскошь этого казино, ей нравились богатые наряды женщин, и ей хотелось жить так, чтобы все это было не мимолетным видением, а окружало ее постоянно.

«Но ведь для этого надо что-то делать. Так больше продолжаться не может. Иначе все бесцельно, бессмысленно. В принципе, — рассуждала Света, неторопливым шагом направляясь к выходу, — мне только нужны деньги на билет в Париж, английский язык и портфолио. Деньги я собираю, английский учу, остался портфолио…»

На этой мысли она задержалась. Стараясь не думать ни о чем другом, Света достала из косметички визитную карточку Скребова и подошла к телефону. После томительных гудков она услышала голос модного фотографа, записанный на автоответчик. Скребов извинялся, что его нет дома, и просил оставить информацию. Такого оборота Света не ожидала, она повесила трубку и, теребя край шелкового шарфа, наброшенного на плечи, в раздумье опять пошла в зал, но, сделав несколько шагов, неожиданно передумала и вернулась к телефону. На просьбу Скребова оставить информацию девушка чуть глухим от волнения голосом сказала:

— Здравствуйте, это Света Волкова…

И постаралась напомнить ему, где они познакомились, но, не успев договорить, услышала:

— Привет! Я специально включил автоответчик, не хочется что-то сегодня ни с кем разговаривать… простыл…

— Извините, — в смущении проговорила девушка, — я не знала…

— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Скребов, — к тебе это не относится. С тобой с удовольствием поболтаю. Ты где сейчас?

— В казино, мы тут…

— Знаю… жаль, что ты не свободна, а то бы меня приехала проведать…

— Игнат, я вас побеспокоила, — волнуясь, проговорила Светлана, — я понимаю, что вы очень заняты, но, может быть, вы смогли бы сделать мне портфолио…

Скребов помолчал несколько секунд, пытаясь восстановить в своей профессиональной памяти образ девушки до мельчайших подробностей, потом многозначительно хмыкнул:

— Занят, конечно…

У Светланы все похолодело внутри.

— Даже не знаю, что с тобой делать… — продолжал он небрежно-тягучим тоном мучить Светку, с удовольствием вспоминая ее стройные, словно выточенные ноги, огромные синие глаза и неплохой бюст.

— Пожалуйста, Игнат! — взмолилась бедная девушка.

— Ладно, — милостивым голосом после долгой паузы наконец соизволил произнести он. — Приходи завтра к четырем.

— Спасибо, спасибо, — заплетающимся от счастья языком проговорила Светлана.

Окрыленная надеждой, девушка вернулась в зал, готовая к борьбе с самой судьбой.

Нервничая, Светлана переступила порог мастерской Скребова. Девушке показалось, что она очутилась в сказке: на нее лукаво поглядывали глянцевыми глазами с оклеенных фотографиями стен звезды кино, эстрады, подиума. Здесь, на этих стульях, сидели, позировали самые знаменитые люди страны.

— Посмотри вот этот альбом, — предложил ей Игнат. — Это я делаю так, для забавы, ловлю смешные, неожиданные моменты.

Перед Светланой предстали звезды в самых разнообразных ракурсах, позах. Некоторые были просто смешными, некоторые просто уродливыми. Особенно это было неприятно для вечно молодящихся дам, которых Игнат сумел подкараулить в самую неподходящую минуту. Он, как талантливый фотограф, мог сделать из далеко уже не молодой матроны привлекательную девушку и наоборот или просто зафиксировать реальность, как бы говоря: «Вот вы какие на самом деле, не приукрашенные мною. Хотите быть лучше? Это дорогого стоит…»

А лучше хотели быть все, начиная от политического деятеля и кончая делающей первые шаги манекенщицей.

— Ну что, приступим? — крикнул Светлане Игнат. — Все готово! Становись сюда!

Девушка покорно встала перед объективом на залитую ярким светом площадку.

— Давай! — скомандовал Игнат.

— Что? — убирая волосы со лба и щуря глаза, испуганно спросила Света, пытаясь разглядеть Скребова через ослепительную завесу.

— Как что? Двигайся! Я буду снимать.

Девушка кивнула и пошла своим летящим шагом.

— Стой! Стой! Ты что, никогда не снималась в движении? — удивленно спросил Игнат.

— Ну, нас снимали во время дефиле…

— Это не то, — засмеявшись, замотал головой фотограф.

— Не то? А что надо делать?

Скребов выбрал кассету, вставил ее в видеомагнитофон, и Света увидела небезызвестную ей Веру Коркищенко, которая ловко вертелась, пританцовывала, на мгновения замирала то в элегантных, то в озорных позах перед объективами фотоаппарата и видеокамеры.

— Вот что надо делать. Поняла?

Света растерянно кивнула.

— Ладно! — успокоил ее Скребов. — Сейчас сделаем проще. Садись! — указал он ей на стул со штативами вместо ножек.

Светлана осторожно взобралась на это сооружение. Игнат отошел к аппарату и замер, внимательно разглядывая девушку.

— Смотри не прямо в объектив, а чуть в сторону. Вот так хорошо. Расслабься, не надо этих голливудских улыбок. Они на русских лицах смотрятся неестественно, как смеющийся рот у печального клоуна. Нам свойственна легкая, почти неуловимая грусть. Так, так, хорошо. Замри!

Раздался щелчок, второй; затем Игнат чуть изменил ракурс.

— Отлично! Можешь вставать. Сейчас посмотрим, что получилось. Если хочешь, выпей! — указал он на бар и скрылся в лаборатории.

Светлана, все еще находясь в завороженном состоянии от того, что с ней происходит, подошла к бару. Она никогда не видела такого количества столь разнообразных бутылок и, кроме шампанского и кое-каких ликеров, ничего не пробовала. Девушка выбрала самую, по ее мнению, шикарную бутылку и налила себе немного в бокал. Она почувствовала себя немного увереннее, и лучик надежды зацепился за ее роскошные волосы. Света улыбнулась и, закрыв глаза, подумала, что не сегодня-завтра проснется знаменитой. Пленительные картинки ее будущей звездной жизни замелькали перед глазами.

— По-моему, очень неплохо! — вернул ее к действительности Игнат, протягивая три снимка.

Светка не могла сдержать восторга.

— Это я? — удивленно спросила она Скребова и засмеялась радостным смехом. — Просто похоже на чудо. Я вижу, что это я, но какая-то другая, невероятно красивая… Вы… вы — волшебник.

— Во-первых, не вы, а ты, а во-вторых, действительно вышло неплохо. Но учти, это только проба. Я должен был уловить самое главное в твоей внешности, найти точку отсчета… а теперь можно работать.

Светлана опустила глаза и пресекающимся голосом спросила:

— А сколько будет стоить портфолио?

Игнат самодовольно усмехнулся.

— Сначала, Светик, его надо сделать… Но на сегодня все. Я должен бежать. Придешь послезавтра.

— А снимки, можно я их возьму с собой? — умоляюще спросила девушка.

— Вообще-то не в моих правилах отдавать несовершенную работу… Но для тебя сделаю исключение — бери! — соизволил согласиться Игнат. — Да, кстати, — добавил он, — ты в курсе, что через месяц в Москве будут проводиться Дни высокой французской моды?

— Правда? — в восхищении воскликнула Светлана.

— Между прочим, приедет менеджер одного парижского модельного агентства, мой знакомый, и я мог бы обратить его внимание на тебя. Скажем, показать твои фотографии… Да и вообще похлопотать, чтобы ты удачно прошла кастинг. Французы приедут со своими манекенщицами, но и наших возьмут, я думаю, девушек восемь-десять, и, как понимаешь, попасть в число этих избранных будет нелегко…

— Я была бы тебе очень благодарна за помощь, — с надеждой глядя на него, произнесла Света.

— В самом деле? — игриво рассмеялся Скребов. — Ну об этом мы еще поговорим.

Счастливая Светлана ворвалась в уютную квартиру Вероники и закричала прямо с порога:

— Смотри, смотри, какие он мне фотографии сделал! Чудо!

Вероника взяла снимки и, внимательно рассмотрев, сказала:

— Отлично. Вот, кажется, знаешь тебя со всех сторон, а Скребов уловил в тебе самое лучшее. Профессионал, что ни говори.

— А еще… еще он обещал мне помочь пройти кастинг на Дни высокой моды и какому-нибудь менеджеру из Парижа мои фотографии показать.

— Если не соврет, — практично рассуждала Вероника, — то мы не зря с ним познакомились.

— А ты думаешь, может обмануть? — тревожно заморгав ресницами, спросила Света.

— Естественно, — уверенно проговорила Ника. — Его-то протеже известно кто — Верка Коркищенко. Он в первую очередь для нее старается и, видно, чувствует, что увезут ее… вот замену и подыскивает.

— Не пойму, если Игнат не хочет, чтобы она уехала за границу, зачем же он помогает ей?

— Не будет помогать, Верка его на другой же день бросит. Она девка красивая и деловая, а Скребов хоть и модный фотограф, да только не один он такой.

— Но и она…

— А в этих отношениях всегда кто-то руководит, а кто-то выполняет. В данном случае Верка командует, а Скребов бегает на задних лапках.

— Значит, ты думаешь, что он… что я должна буду с ним… — с трудом пыталась подобрать слова растерявшаяся Светлана.

— А как же. Он мастер дорогой. Можешь — плати деньгами, не можешь — натурой. Но только учти, натурой он еще не со всякой возьмет. Так что тебе, Светка, повезло… ты ему понравилась.

— Зато он мне не понравился, ну ни капельки…

— Ты не задумывайся слишком, — удобно устроившись на диване среди шелковых подушек, посоветовала своей молодой приятельнице Вероника, — воспринимай это как необходимую черную работу. Иначе ничего не получится. Реши для себя раз и навсегда: или ты будешь лезть наверх и делать все, что от тебя потребуется, или же спокойно будешь оставаться на своем месте, то есть постепенно скатываться вниз. Сама видишь, молодые спуску не дают. Тебе восемнадцати нет, а в спину уже дышат шестнадцатилетние. Я вот даже теперь не на все кастинги хожу, бесполезно, заранее знаю, что шансов нет. И вообще работу себе другую подыскиваю. Какая я уже манекенщица.

Света хотела что-то возразить, но Вероника устало махнула рукой.

— …А на чудо ты не надейся. Все, что там в журналах пишется: «шла по улице… меня увидели, пригласили» или «мои фотографии случайно попались на глаза тому, кому надо…» — чепуха! Это и ты потом говорить будешь. Не скажешь же, что переспала с одним, потом с другим, с третьим и вот благодаря этому я — звезда.

Однако, несмотря на все слова мудрой подруги, Светлана продолжала надеяться на чудесное — а вдруг…

Игнат Скребов не любил выражаться туманно, поэтому Света избавилась от иллюзий уже при втором визите к маэстро. Игнат встретил ее как старую знакомую: прижал к стене в коридоре и крепко поцеловал в губы. Светка ошалелыми глазами смотрела на него, а он, ласково пошлепав ее по ягодицам, спросил:

— Ну что, будем делать портфолио? — И сам же ответил: — Конечно, будем. Мы же хотим поблистать на подиумах Парижа.

— Как ты думаешь, — набравшись смелости, спросила девушка, — у меня получится?

— Если я захочу, у тебя все получится, — недвусмысленно бросил он. — А теперь давай, давай, не отвлекайся.

Скребов включил для поднятия настроения музыку, Света встала перед объективом и, как выражался Игнат, пошла выделываться.

— Молодец, молодец, — изредка одобрял он ее. — Хорошо. Понимаешь, в движении можно уловить такой момент, который совершенно неожиданно раскроет твою внешность.

Светлана протанцевала все тридцать шесть кадров, а затем, не дав ей опомниться, Игнат несколькими движениями расчески уложил ей волосы на свой вкус и, крикнув: «Замри!» — сфотографировал ее с чуть приоткрытым, ловящим воздух ртом и горящими озорными глазами.

— Светка, ты бриллиант. И как я тебя раньше не заметил? — удивлялся он. — Ты на голову выше всех: отличная пластика, идеальные черты лица… Русская мадонна, да и только…

Подскочив к девушке, он схватил ее за талию и потянул к просторному дивану. От неожиданности Света даже не оказала сопротивления, но, опомнившись, тут же попыталась оттолкнуть Скребова.

— Ты что это? — удивился он. — Я к тебе со всей душой: фотографии делаю, с кастингом помогу, в Париж отправлю…

Светка прикусила нижнюю губу, в голове туман.

«Надо решиться, — требовала она сама от себя, — или я ухожу, или остаюсь…»

— Так я не понял, Светик, что с тобой?..

Девушка ничего не ответила и только не мигая смотрела в одну точку.

— …Устала, наверное… — произнес он и навалился на Светлану…

Игнат не скрыл своего удивления, что он у нее оказался первым.

— Ну, ты даешь, — усмехнулся он, — могла бы и предупредить!

— А это что-нибудь изменило бы? — хриплым голосом спросила Света.

Он пожал плечами.

— Так, я сделаю несколько фотографий, — немного растерявшись, пробормотал Игнат. — В общем, в конце недели позвони.

Целый месяц Светка мучилась сеансами «любви», Скребов еще несколько раз делал съемку, но интереса или восторга от точно найденного ракурса уже не было. Для Игната она оказалась заманчивой конфеткой в блестящей обертке, сулившей что-то неиспробованное. Однако, развернув сверкающую оболочку, он с огорчением обнаружил обыкновенную жесткую карамель, от которой ему захотелось поскорее избавиться. Скребов, потеряв к Светлане всякий интерес, вместо обещанных сорока фотографий сделал ей всего десять и постарался исчезнуть с ее горизонта. Названивавшей Светке автоответчик заученно предлагал оставить информацию, а Игнат тем временем разворачивал новые конфеты. Светлана, не понимая, что Скребов уже избавился от нее, ждала свои фотографии и, успешно пройдя кастинг на Дни высокой моды, пребывала в уверенности, что это произошло благодаря Игнату. Хотя на самом деле ее успех на кастинге был обеспечен ее же наивностью. Веря в поддержку могущественного Скребова, Светлана была совершенно спокойна, исчезли дрожь, сковывающая движение, нервно улыбающиеся губы, невольно заискивающий молящий взгляд. Она предстала перед жюри во всей своей набирающей силу красоте: стройная фигура в черном купальнике, пышные, светящиеся в лучах прожекторов волосы, огромные синие глаза и волнующие полураскрытые губы.

Безусловно, покровители манекенщиц заранее побеспокоились, и у жюри уже лежал список девушек, которым был обеспечен кастинг. Однако «неподкупные» члены жюри отстояли себе право независимо выбрать хотя бы одну из претенденток, ею как раз оказалась Светлана. И вот когда судьба бескорыстно улыбнулась ей, девушка была в полной уверенности, что это улыбка Скребова.

В большом зале, превращенном в гримерную, витал пьяняще-восторженный запах французских духов, повсюду раздавалась иностранная речь, роскошные наряды висели на бархатных плечиках. Светлана, сидя перед ярко освещенным зеркалом, находилась в полной власти визажиста, который, слегка прикасаясь к ее лицу, нарисовал свою прекрасную картину, сменивший его парикмахер, словно морской царь, погрузил в волны ее волос расческу и поднял удивительно красивую, изысканную бурю.

В восхитительном узком бежевом платье из блестящего шелка и кружев, с высокой прической, из которой будто случайно выбились пряди чуть распустившихся локонов, с губами цвета чайной розы и нежным розово-коричневым макияжем, Светлана с замирающим сердцем подошла к выходу на подиум. Она хотела собраться, ощутить торжество момента, но почувствовала, что ее кто-то толкает в спину; не успела девушка опомниться, как оказалась на залитом ярким светом подиуме. С загадочной полуулыбкой, не замечая никого, она прошествовала по помосту. Сделав необходимое число проходок, остановок, поворотов, Светлана вернулась за кулисы. На нее тут же набросились со всех сторон: чьи-то руки расстегивали «молнию» платья, чьи-то снимали туфли, затем, словно пышное облако, на ее голову обрушилась широкая юбка следующего платья. Вот она уже в каком-то фантастическом бело-голубом наряде, с вуалью на перевитых блестящими бусами волосах и букетом лиловых цветов в руке… Все мелькало, торопилось, спорило и смеялось на смеси трех языков… Глаза Светланы горели радостью, грудь высоко вздымалась от не вмещавшегося в душу восторга… Но звуки музыки сменил гром аплодисментов, манекенщицы замерли на подиуме, еще несколько мгновений, и сказочное шоу закончилось.

«Боже мой! — подумала переполненная счастьем Света. — За такое удовольствие мне еще и деньги заплатят. Вот это жизнь!»

Ей казалось, что теперь все пойдет по-другому, что теперь она и блестящий мир высокой парижской моды навсегда связаны друг с другом.

«Игнат обещал показать мои фотографии своему знакомому менеджеру», — радостно всплыла мысль в одурманенной восторгом голове девушки.

Она засмеялась, неожиданно для себя перекинулась по-английски пустячными фразами с сидящей рядом перед зеркалом француженкой-манекенщицей и вдруг подскочила и полураздетая побежала за проходившей мимо переводчицей.

— Простите! — догоняя ее, воскликнула Светлана. — Я видела, как вы переводили разговор Игната Скребова с французским менеджером… Что он сказал обо мне?

— Кто? — высокомерно удивилась переводчица.

— Менеджер. Игнат же ему показал мои фотографии…

Света в самом деле случайно увидела через открытую дверь, как эти трое после окончания дефиле сидели на черном кожаном диване в небольшом зале, расположенном рядом с гримерной, и Скребов, что-то горячо говоря, показывал фотографии.

Маленькая толстобедрая переводчица презрительно усмехнулась:

— Ну да, показывал. Только не твои снимки, а Верки Коркищенко. При чем здесь ты?

— Как? — ошеломленно пробормотала девушка. — Он же обещал.

— Хотя, — вспомнила переводчица, — господин Майяр обратил на тебя внимание, но твой друг Скребов сделал все, чтобы он перевел его на Коркищенко.

— Не может быть! — недоумевала Светлана.

Переводчица чуть пожала плечами.

— Но он в самом деле показывал только Веркины фотографии и вовсю расхваливал ее.

— А француз… вы же сказали, что он спрашивал обо мне…

— Ну, понимаешь, мельком… «Кто эта славная девушка в бежевом с кружевами?..» Но Скребов сказал, что ты не заслуживаешь внимания.

Глядя на растерявшуюся, с красным от клокочущей крови лицом и дрожащими губами Светку, переводчица смягчилась и, дотронувшись до ее руки, произнесла:

— Ты не расстраивайся. Они все такие… Обещают, обещают…

С не видящими ничего перед собой глазами Светлана подошла к гримерному столику и машинально стала снимать макияж. Затем надела брюки, куртку и в состоянии отрешенности вышла на улицу.

«Значит, все. Праздник окончен. Значит, опять серые безнадежные будни… А ведь был шанс, был… и эта сволочь, этот подонок Скребов… он использовал меня, обманул и лишил единственной возможности…»

Светлана шла не разбирая пути, но если бы ей сейчас встретился Игнат, она не задумываясь убила бы его. Зайдя в телефонную будку, девушка набрала номер Скребова и высказала на автоответчик все, что о нем думает.

«Придет, послушает, — пытаясь найти облегчение в этой мысли, сказала себе Света. — Стоп, а почему я ушла? Мне же надо было найти его и потребовать, чтобы он выполнил то, что обещал».

Словно порыв ветра метнулась Светка назад и, раскрасневшаяся, задыхающаяся от бега, гнева, влетела в вестибюль отеля, в котором проходило дефиле.

— Скребов, Игнат Скребов… еще здесь? — бросилась она к знакомому журналисту.

— Да, он в баре…

С трясущимися руками, с каким-то новым, не испытанным ею ранее ощущением злости, боли, отчаяния, обиды, девушка, необычно твердо ступая по мраморному полу, вошла в бар. Не обращая внимания на то, что Скребов сидел в окружении шумной компании, а рядом с ним, сверкая лжеголливудским оскалом и тряся сильно стянутой для увеличения объема грудью, хохотала Верка Коркищенко, Света подошла к нему и громко, совершенно спокойным голосом произнесла:

— Игнат! Можно тебя на минутку?

Скребов с осекшейся на полпути улыбкой посмотрел на нее и, нехотя поднявшись, сказал:

— Что тебе? Не видишь, я занят…

Но Светка ничего не ответила, а только смотрела на него ледяными, жутковатыми озерами глаз.

— Ты почему не показал мои фотографии менеджеру? — наконец спросила она.

— Я показывал, — попытался увильнуть Игнат.

— Не ври! — воскликнула Светлана.

А Скребов, невольно оглянувшись, зашипел на нее:

— Слушай, не ори!

— Ты обманул меня! Мне переводчица все сказала. Сказала, что француз обратил на меня внимание, а ты, вместо того чтобы помочь, подсовывал ему Верку.

— Не ори! — опять зашипел Игнат и потянул Светлану за руку. — Выйдем!

— Правильно, выйдем, и ты сейчас же пойдешь со мной к французу и скажешь, что я стою того, чтобы на меня обратили внимание.

Скребов сузил глаза и жестким голосом бросил:

— Слушай, проваливай отсюда по-хорошему, а то…

— Что? — приблизив свое лицо к лицу фотографа, блеснула зубами девушка.

— А то я так сделаю, что ты больше ни один кастинг не пройдешь и Москва станет для тебя закрытой зоной.

— Тварь! Зачем тогда ты спал со мной?.. Я на все пошла, терпела тебя…

— Не устраивай скандала! — подталкивая ее к выходу, сказал Скребов. — Кстати, спать с тобой не большое удовольствие, все равно что кусок льда засунуть за пазуху…

— Так тебе не нравилось… А зачем, зачем тогда?! — чувствуя, что может расплакаться, вонзая себе ногти в ладони, чтобы удержать слезы, восклицала девушка.

— Ну все, все, расстанемся по-хорошему.

Наступило недолгое молчание.

— А с тобой спать — все равно что жабу на живот положить: мерзко, слюняво и болотом воняет, понял?! — неожиданно спокойным голосом произнесла Света.

— Ах ты, дрянь провинциальная! — стараясь не переходить на крик, тем не менее воскликнул Игнат.

— А ты — дрянь столичная…

И, схватив Скребова за руку, Светлана потянула его за собой.

— Пошли, где менеджер…

Игнат злорадно усмехнулся, вырвал свою руку и сказал:

— Ты видела, мы сидели и отмечали успех Веры. Контракт уже подписан, и в Париж поедет она.

Светлана просто обалдела от обиды. Она была не в силах понять, как мог Скребов так поступить с ней. Ведь она пожертвовала всем ради успеха. Зачем тогда она спала с ним? Зачем были все эти унижения?.. Ради десяти фотографий? Все чувства покинули ее, кроме дикого, сводящего с ума чувства гнева. Она не понимала того, что делает, она только с яростью в сердце смотрела на этого широколицего подонка. А Игнат, презрительно хмыкнув, повернулся к ней спиной и направился к приятелям. Но не успел он подойти к столику, как на его спину обрушился удар. Он был не столько сильным и больным, сколько скандальным. Безвестная девчонка-манекенщица в фешенебельном баре огрела по спине стулом модного фотографа. Это был шок и для самого Игната, и для всех окружающих. Бросив онемевшему Скребову: «Сволочь!» — Светка выскочила из зала.

Пряча мокрое лицо от прохожих, Светлана торопливо шагала по бесконечным улицам Москвы. Девушка чувствовала, что сама по себе не может успокоиться, но Вероника уехала, а больше у нее никого не было. Нет, почему же, а Лидия Николаевна?

«К ней поеду», — решила Света, и от мысли, что хоть кто-то искренне разделит с ней ее горе, она немного утешилась.

Светлана все и сразу рассказала Лидии Николаевне, которая время от времени прерывала ее участливыми возгласами.

— Ну и подлец! — подытожила она.

— Я теперь думаю, может, зря я его огрела по спине на глазах у всех. Это же скандал. Об этом даже могут в газетах написать. Он — человек богемный… — размышляла вслух Света.

— Нашла о чем жалеть! — замахала руками Лидия Николаевна. — Что ж, по-твоему, раз он так высоко забрался, значит, может обманывать, разбивать жизни другим? Правильно ты сделала, Светочка, все правильно. Он еще, дурак, пожалеет. Ведь ты — красавица, ты звездой станешь…

Светка глубоко вздохнула:

— Не знаю, вряд ли… Видимо, здесь мне уже нет смысла оставаться. Я-то рассчитывала к концу лета в Париж поехать, а теперь придется раньше…

— Ну ты подожди, не отчаивайся. Может, все еще обойдется. Он все-таки мужчина, ну не будет же он тебе мстить.

— Лидия Николаевна, я удивлюсь, если не будет. Скорей всего я теперь ни один кастинг не пройду…

— Ладно, ладно, успокойся! Оставайся ночевать у меня, а завтра посмотрим… что-нибудь решим.

Мучиться с решениями Светлане не пришлось. На следующий день, развернув несколько газет, она сразу же увидела заметки, в которых фигурировала фамилия Скребова. Одни, написанные со стороны друзей, были примерно такого содержания, что какая-то по-провинциальному наглая, неотесанная горе-манекенщица докучала своими домогательствами любви известному фотографу Скребову, а заодно требовала, чтобы он оказал ей поддержку в карьере. Другие, со стороны врагов, гласили, что небезызвестный Игнат Скребов приставал с недвусмысленными предложениями к юной манекенщице, и она, защищая свою честь, ударила его стулом по спине… Если бы так поступали все девушки, к которым Скребов навязывался со своими «благодеяниями», то он уже давно бы сидел в инвалидном кресле с переломом позвоночника.

«Что ж, — подумала Света, — все-таки рискну, схожу на несколько кастингов. Посмотрю, что будет… Друзья его меня отвергнут, а враги, может быть, и нет…»

Как ни странно, но друзей, а скорее всего тех, кто хотел, чтобы их в данное время считали друзьями, оказалось больше. Они посмеялись, позлословили, выплеснули свою ненависть в газетных заметках под чужими фамилиями, но напрямую со Скребовым никто ссориться не хотел. Светлану дружно забраковали на десяти кастингах. Такого еще не было никогда. К тому же ей пришлось, стиснув зубы, пережить шушуканья, домыслы, притворные сожаления…

Приехала Вероника и, узнав о случившемся, сразу же поспешила к подруге.

— Все, Светик, — погладив ее по плечам, сказала она, — уезжай! Зачем тебе биться головой об стену?!

— Но я еще не совсем готова… я боюсь, Ника. Я никогда не была за границей, я еще очень плохо говорю по-английски, — плаксивым голосом запричитала Светлана.

Вероника ласково-сожалеюще улыбнулась.

— Не волнуйся, жизнь научит. Денег, сколько не хватает, я тебе добавлю. Одним словом, занимайся отъездом!

Так, неожиданно Светка с расширенными от страха глазами очутилась в огромном зале Шереметьево-2. До стойки таможенного досмотра ее проводила Вероника, крепко поцеловала, попросила не забывать. Светлана, словно в сковывающем движения сне, машинально ответила на объятия и зашла за барьер, но, когда ее вещи прошли контроль и девушка в последний раз взглянула на Веронику, глаза ее наполнились слезами, и она, рыдая, бросилась к барьеру, чтобы еще хоть раз дотронуться до теплой дружеской руки и услышать ставший в этот момент таким родным голос.

— Светка, ты что… ты что?.. Я же тебя не в Сибирь на каторгу провожаю. Люди смотрят, успокойся! — уговаривала сама растроганная Вероника. — Ты же в Париж едешь, ты радоваться должна, ты об этом всю жизнь мечтала…

— Пропаду я там, Ника… Что будет? — дрожащим голосом шептала девушка.

— В Париже еще никто не пропадал. У тебя уже опыт есть, в Москве же устроилась… Иди, иди… Все будет хорошо. Обратный билет у тебя есть, в крайнем случае вернешься. Только учти, в крайнем. Борись до конца. Тебе, Света, никто не поможет. Все, все, иди, — уже отдирая от себя вцепившиеся в нее Светкины руки, строго сказала Вероника.

Светлана в последний раз взглянула на подругу огромными полными отчаяния глазами, низко опустила голову и решительным шагом направилась к стойке с багажными весами. Она еще много раз оглядывалась, махала рукой… потом подошла к паспортному контролю и попыталась разглядеть Нику среди теперь уже такой далекой толпы провожающих… Еще несколько шагов, и Светка очутилась «за границей», ее окружили блестящие бутики, сверкающие надписи и люди, говорящие на иностранных языках. Девушка была напряжена, словно перед прыжком, впрочем, это и был прыжок в манящую неизвестность.

Все три с половиной часа полета она размышляла, что же ей делать: куда ехать, где искать отель, модельное агентство. Холодный пот ужаса покрывал все ее тело.

«Зачем, зачем я согласилась на уговоры Вероники, зачем я это сделала?» — твердила как заведенная Светка.

Но вот стюардесса ласкающим голосом объявила, что они уже подлетают к Парижу. На какое-то мгновение Светлана забыла все и только повторяла про себя магическое слово «Париж». Девушка прильнула к иллюминатору.

«Боже! Это невероятно!..»

Под самым самолетом, на земле, в сумерках вечера, лежал огромный переливающийся бриллиант, он завораживал своим блеском и красотой.

Потом все полетело с ужасающей скоростью: сверкающее светом, стеклами, мрамором здание аэропорта, паспортный контроль, багаж, и повсюду французская речь, от которой у Светки кружилась голова.

«Господи, я же ничего, совершенно ничего не понимаю. Как же я доберусь до города?..»

Трудности начались с первых же шагов. Девушка безуспешно искала выход, которого не было. Она раза два обошла огромное круглое здание аэропорта и, уже чувствуя, что не выберется отсюда без посторонней помощи, набравшись храбрости, обратилась к сотруднице в синей форме:

— Exit, please![14]

Та улыбнулась и указала в сторону, добавив:

— Take a lift![15]

Светка поблагодарила, ничего не поняв. Охваченная паническим ужасом, что она никогда не выберется из этой стеклянной коробки, сделала несколько шагов.

«При чем здесь лифт, какой лифт? Мне выход нужен…»

Но разум развеял тучи страха, и она, выполнив указания, очутилась сразу перед несколькими лифтами. Победа! Светлана выбралась на улицу. Преодолев это препятствие, она уже более уверенно принялась искать остановку автобуса. Ей повезло. Водитель первой же машины кивнул. Через тридцать томительных минут показался Париж, который нахлынул на Светлану сверкающей огнями гигантской волной и лишил ее дыхания, она словно захлебнулась от невероятного восторга. Автобус высадил пассажиров рядом с классически прекрасным, окутанным золотой дымкой подсветок «Гранд опера». Светлана, поставив чемодан на землю, долго не могла сдвинуться с места.

«Неужели это правда? Неужели это возможно?!»

У нее было такое ощущение, что самолет завез ее на другую планету. Все вокруг было настолько красивым, что казалось фантастикой, а не реальностью.

«Вот это да! — выдохнула девушка. — Ради того, чтобы жить здесь, в самом деле можно бороться до последнего дыхания…»