Анри
Странное чувство не оставляет меня вот уже несколько часов. Если быть честным, я сам не помню, когда это началось, но оно есть, и это то, что я называю опасностью. Мне кажется, что я все предугадал и все предусмотрел, но все предусмотреть нельзя. Первый раз я осознал это, когда встретил Терезу и понял, что эта женщина больше не способ, не причина, не мое задание.
Это было так давно, но это чувство по-прежнему во мне живо. Равно как и то, которое не дает мне покоя — здесь, в замке, безопасность которого обеспечена самыми современными амулетами и новейшими разработками моего брата. Стоит отдать Эрику должное, мозги у него есть, и работают они хорошо. Особенно в том, что касается изобретений, связанных с магией.
Но вот в том, что касается его общения с де Мортеном… не знаю, кого из них мне временами хочется приложить больше. Де Мортена, который по-прежнему считает, что есть две версии происходящего: первая — его, вторая — неправильная, или моего брата, который развлекается тем, что швыряет в этого медведя шишками.
Не будь здесь Терезы, меня бы это не волновало, но рядом с ней… Я знаю, как для нее важна семья. Насколько для нее важно благополучие, мир и согласие среди самых близких, пусть даже она этого не показывает. Зато сегодня она показывает кое-что другое: характер Биго. Что с ней творится, ума не приложу, но едва мы спустились на праздник, она как с цепи сорвалась. Постоянно пытается уколоть, как делала это в самом начале наших отношений, и мне (признаюсь честно) эта ее черта тоже нравится. Мне нравится в ней абсолютно все: как она хмурится и как улыбается, как произносит нежные слова (это бывает редко) и как окатывает сарказмом.
Но сегодня с ней что-то не то.
Я же не могу понять что. Равно как не могу понять, почему золотая мгла собирается в груди, готовая вот-вот брызнуть сквозь пальцы. Это обычная реакция на магию, вот только никто из нас магию не использует. Не считая портального амулета, которым мы воспользовались, но это было давно. Все остальные амулеты в этом замке спящие, они будут активированы только в случае угрозы. Мне же все время кажется, что эта угроза неминуема.
Издержки профессии, а может быть, память этого места.
Здесь погиб мой отец, отсюда моя мать была похищена Эльгером, но здесь же мои родители были счастливы. Мне хочется верить, что мы сможем сохранить именно эти воспоминания и со временем добавить еще больше счастливых. Своих.
— О чем задумался, Анри? — спрашивает жена. Она устроилась в кресле у камина, и вот уже минут десять изучает пляшущее в нем пламя.
— О работе.
Не хочу тревожить ее своими мыслями, на мой взгляд, они совершенно не праздничные.
— О, — произносит Тереза, — и почему я совсем не удивлена?
— Потому что ты хорошо меня знаешь. — Я касаюсь ее щеки.
В Энгерии такой жест на людях считается дурным тоном, но мне все равно, чем он считается в Энгерии. Мне постоянно хочется ее касаться. Постоянно быть рядом. К сожалению, моя должность не предполагает свободного времени, или почти не предполагает.
— Я все-таки надеюсь, что Лавиния к нам придет, — улыбается подошедшая Луиза.
Иногда я поражаюсь выдержке этой женщины: не знаю, какая муха укусила де Мортена, но за столом он повел себя отвратительно.
— Я тоже. — Тереза мгновенно переключается на нее. — Она единственная, кто умеет достойно играть.
— Мы могли пригласить музыкантов, — напоминаю я.
— Мы решили, что это будет семейный праздник.
— Скучный семейный праздник, — хмыкает Тереза, — на котором все заснут еще до полуночи.
Луиза смеется.
— Мы продержимся, уверяю тебя.
Кажется, напряжение ненадолго спадает, но лишь ненадолго. Кристиан, Кристоф и Дарен о чем-то ожесточенно спорят у рояля, Софи рассказывает Хлое подробности последнего путешествия, и у девочки загораются глаза.
— Папа, я тоже хочу быть путешественницей, как Софи! — восклицает она на всю гостиную.
Де Мортен, рассматривающий свои часы, отрывается от этого занятия:
— Что за вздор, Хлоя!
— Ну почему же вздор? — Луиза приподнимает бровь. — В путешествиях есть своя особая прелесть.
— Равно как и в актерском мастерстве.
— Как и в актерском мастерстве, — произносит она, пристально глядя на мужа.
— Женщине не пристало путешествовать одной, это непристойно.
Тереза напрягается, а я негромко кашляю.
— Де Мортен, у нас с вами совершенно разные взгляды на ситуацию. Предлагаю не обсуждать их в праздничный вечер.
— И что же вы предлагаете обсуждать в праздничный вечер? — Винсент смотрит на меня в упор.
— Планы парламента! — Луиза хлопает в ладоши. — Ох! А еще мы можем обсудить политику Ее Величества Брианны или… знаете, все что угодно, что считает важным и пристойным его светлость. Правда, Винсент?
В гостиной воцаряется тишина, супруги смотрят друг на друга, прищурившись. Тереза приподнимает бровь, и судя по выражению ее лица, думает о том же, о чем думаю я: этих двоих нужно разводить по разным углам. Действуем мы, как всегда, слаженно — жена поднимается и подхватывает Луизу под локоть, шепчет:
— Луиза, мне очень нужен ваш совет… — и отводит в сторону, я подхожу к де Мортену:
— Что ты сейчас делаешь?
— Что я делаю?!
— Ты говорил, что не хочешь, чтобы твоя жена сбежала! Но сам делаешь все, чтобы это произошло как можно скорее.
— Знаешь, де Ларне, твоими советами я буду пользоваться в последнюю очередь.
— Вот как? — хмыкаю я. — Чудесно. Тогда продолжай в том же духе, и через пару месяцев Мортенхэйм будет блаженно пуст, не считая тебя и прислуги.
— Если она соберется уйти, — цедит де Мортен, — дети останутся со мной.
— Что?!
Тереза делает большие глаза. Как и когда она упустила Луизу, понятия не имею, но самое страшное заключается в том, что я упустил момент, когда она подошла. Это то, о чем я говорю — я стал невнимателен. Я упускаю детали, такая непростительная небрежность! И что будет, если эта глупость повторится на работе? Что будет, если однажды я не смогу защитить ни свою семью, ни свою страну?!
— Я говорю, — четко произносит де Мортен, глядя Луизе в глаза, — что, если ты соберешься уйти, детей ты не увидишь.
Он идиот.
Хронический.
— Как мило, что ты решил мне об этом сообщить. — Сейчас выдержке Луизы явно пришел конец. Она говорит тихо, свистящим шепотом: так, чтобы слышали только мы. — Но знаете, что я вам скажу, ваша светлость? Идите вы… в парламент!
Она отступает, делает реверанс, а потом театрально кланяется и вскидывает руки.
— Где мои овации?! Не слышу!
Не дожидаясь ответа, подхватывает юбки и вылетает из гостиной.
— Демоны знает что такое! — рычит де Мортен.
Хлоя начинает плакать, Дарен смотрит на отца в упор и сжимает кулаки.
— Софи! — шепчет Тереза, и дочь реагирует мгновенно:
— Пойдем, посмотрим коробки с подарками, Хлоя, — говорит она. — Под елкой столько подарков, скоро полночь, и мы откроем их все! Сколько там твоих, как думаешь?
Они подходят к огромной ели, стоящей в гостиной. Она в разы больше той, что в столовой, и под ней действительно горы коробок. Софи точно знает, что делает. Изо всех нас она была ребенком относительно недавно.
Тереза подлетает к нам, ее глаза сверкают:
— Иди. За ней! — шипит она на брата, вцепившись ему в плечо.
— С чего бы?
— Еще одно слово, Винсент, и я заставлю твою одежду истлеть! На глазах у всех.
У де Мортена расширяются глаза, а мне хочется поцеловать жену. Всевидящий, за что она досталась мне?!
Я сжимаю ладонь Терезы, де Мортен награждает нас двоих убийственным взглядом и выходит. Следом за ним выходит его сын, и вот это мне совсем не нравится, но здесь я уже ничего не могу сделать.
К счастью, Хлоя всхлипывает уже тише — Софи заняла ее пересчетом подписанных подарков, чтобы понять, кому достанется больше всех (правильный ответ — Хлое), но Кристоф и Кристиан мрачнее тучи. На этих-то двоих что нашло?!
И где, ради всех светлых, Шарлотта и Эрик?!