Собственность Короля. Том первый - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Айя Субботина

Глава первая: Влад

Сегодня в клубе Ferrum тематическая вечеринка. Ночь приобщения к бездонным космическим пространствам, так сказать. Сцена в виде командного мостика внеземного космического корабля; откровенно-авангардные костюмы персонала, в особенности официанток и девушек-танцовщиц, извивающихся в прозрачных ростовых колбах. Музыка, то густая и тягучая, словное издаваемая протуберанцами умирающего светила; то легкая и возвышенная, будто мечта о бесконечных далях, куда еще не ступала нога человека. И все это в оформлении почти потустороннего света.

О сегодняшней вечеринке я не знал, но она мне нравится. В меру атмосферно, в меру разнообразно и даже отчасти оригинально. Самое то, чтобы выбросить из головы проблемы бизнеса и хоть ненадолго позволить себе по-настоящему расслабиться.

Не сказать, что я большой любитель клубной тусовки. Напротив, обычные завсегдатаи ночной жизни столицы меня откровенно выбешивают. И я даже не о молодых недоебках, которым по возрасту положено отрываться на танцполе и к херам прожигать свой желудок стимуляторами и энергетиками. Я о куда более обеспеченных тусовщиках – о «сливках общества», о золотой молодежи и различных представителях светской элиты, выползающих на ночь глядя, чтобы похвастаться новыми папиками, тачками и телками, перемыть кости своим менее или более удачливым друзьям и знакомым.

Все это - пафосная и грязная ода показушничеству, лицемерию и лжи.

Но иногда и меня можно найти среди этой, сука, элиты. Среди них я один из многих - такой же лицемер и показушник. Хотя, сказать по правде, хвастаться новой тачкой или удачным контрактом не приходится. Чаще всего, все вокруг уже в курсе моей жизни. Иногда даже более в курсе, чем я сам. В особенности женщины. Или телки – так ближе к их сути. В моем окружении самки смотрят на мужиков исключительно с двух позиций: в первом случае смотрят на мужиков, как на говно, если те не удовлетворяют их финансовым требованиям; во втором – как на кусок мяса, с которым можно выгодно провести время либо в финансовом плане, либо в плане самопиара. Ну а мужики смотрят на телок исключительно из расчета их трахнуть.

Все просто. Этакие правила выживания в море богемы. Роспечать и приколотить у входа в красивую жизнь.

Но многие пытаются делать вид, что «ничего подобного», я раздвигаю ноги только по большой любви. Или – «ни хера, у меня же жена есть, какая в пизду любовница?», хоть все знают, что он каждые выходные катается в Париж с новыми сосками.

Все нормально, обычные товарно-денежные отношения, ничего личного.

У меня жены нет. И постоянной любовницы тоже нет. Потому имею полное моральное право хотя бы не делать вид, что кем-то или чем-то стеснен в своих желаниях. Правда, статус «холостяк» автоматически чертит у меня на груди мишень для телок, желающих поправить свое материальное положение. Именно поэтому они пристально следят за моими делами, чтобы, не дай бог, не лохануться и не раздвинуть ноги бесплатно, если вдруг мой бизнес начнет идти ко дну, а они пропустят этот момент.

Но я ведь добрый открытый душка-парень, а потому всеми доступными силами стараюсь облегчить дамам-охотницам их нелегкое дело – сам веду свою Instagram страничку. Вероятно, многие встречали на просторах интернета аккаунты, где вроде бы обеспеченный мачо фоткается возле дорогих тачек, в собственном самолете, в роскошной вилле на Бали. А потом оказывается, что этот мачо – всего лишь проект, снятый за деньги и призванный заработать еще больше денег на рекламе, продаже фейковых «стопроцентных» методик обогащения или попросту раскрутки доверчивых дев. Вот моя страница в целом очень похожа на страницу такого мачо. Только я ничего не продаю, не рекламирую и никого не развожу, но от всего сердца и с удовольствие колочу понты.

Иногда засядешь такой грустный темным осенним вечером за бокалом Chivas Regal Royal Salute, почитаешь комментарии к собственным полуголым фотографиям или фотке в салоне нового Maserati Quattroporte GTS и на душе становится солнечно и ясно от многочисленных пожеланий отсосать мне за возможность прокатиться на новой тачке или родить от меня детей. Все же мир не без добрых людей – и мой член редкую ночь проводит в одиночестве.

Другое дело, что не для каждой «моя роза цвела». И чтобы приобщиться к обществу моего возбужденного достоинства, надо соответствовать этому внешне. Никаких обвислых задов, никаких анорексичек или складок на животе, никаких губищ а-ля пара пельменей, никаких татуировок (хотя у меня их много), много всяких «никаких». Нет сисек – сделай. Нет глаз – нарисуй. Только не так, чтобы утром я проснулся рядом со страшным уебищем. Хочешь, чтобы я тебя поимел – будь добра привести свое тело в исключительный порядок. В жопу я ебал всех этих бодипозитивщиц с их идиотскими взглядами. Хочешь выглядеть как говно – так и трахать тебя будет тоже говно. Ко всему этому бы еще и мозгов хотелось немного, но это уже исключительно редкий ресурс и выдается далеко не всем, и то хорошо если по чайной ложке.

Сегодня я не хочу никого видеть, а потому снял себе VIP-ложу, где в одиночестве предаюсь собственным мыслям. Возможно, чуть позже спущусь в зал осчастливить какую-нибудь писюху. Молодые девки падки на здоровенных накаченных мужиков с татуировками и толстым бумажником, и в постели иногда вытворяют такое, что барышням из «высшего общества» и не снилось. Вытворяют просто так, из любви к искусству, да чтобы потом похвастаться перед подружками.

У меня была непростая неделя. Даже две недели. Сорванные поставки, глюки со смежниками, открытие нового представительства. Подзаебался я со всем этим знатно. А еще наорался от души. Терпеть не могу непрофессионализма в чем бы то ни было. Если занимаешься каким-то делом, да еще и деньги за это получаешь, будь, сука, любезен, на все сто выполнять условия договора, а не заикаться потом в поисках отмазки посолиднее.

Глава вторая: Влад

Какое-то время девчонка стоит, видимо, ожидая от меня приветствия или приглашения присесть. Но я не расположен разговаривать с ней долго, так что рассиживаться за бокалом нам нечего. И раз уж это у нее ко мне какое-то дело, то пусть и начинает первая.

Ну да, из меня так себе джентльмен, когда не планирую затащить девку в постель. Да и когда планирую, в общем, та же картина. Телкам нравится, когда с ними жестко. Никто не хочет милых обнимашек, всем подавай брутального альфу. Только потом, когда утром пинками под зад в такси, тебя проклинают за то, за что накануне ночью лихо и с удовольствием отсасывали.

Загадочная женская душа.

— Добрый вечер… Владислав Андреевич, — наконец начинает Анна. Обращаю внимание на ее дрожащие пальцы, в которых девчонка стискивает клатч. — Меня зовут Анна. Анна Морозова. Возможно, вы слышали…

— Привет, — перебиваю, киваю. — Иван Морозов, финансы, инвестиции. Да, что-то слышал. Вроде. Краем уха. Соболезную.

Она снова сглатывает, озирается по сторонам. В каждом жесте сквозит нервозность человека, который в ночных клубах чувствует себя явно не в своей тарелке.

С чего бы это? Она ведь совсем молоденькая, такие, кажется, только в клубах и водятся. Ну и еще, я слышал, в библиотеках, но у них даже между ног учебники и конспекты.

— Выслушайте меня, пожалуйста, Владислав…

— Влад, - снова перебиваю. Реально не люблю ни все эти церемонии, ни жевание и наматывание соплей. – Короче и только по сути.

Она поджимает губы, сдержанно кивает и ведет дальше:

— Я пришла к вам за… помощью. Мне больше не к кому обратиться. Мне сказали, что только вы… Владис… Влад… можете мне помочь.

Помочь? Она серьезно пришла просить помощи у меня? Я был уверен, что в этой жизни уже ничему не удивлюсь, но Рыжухе это удалось буквально в первом предложении. За одно это дам ей шанс говорить дальше.

Но надо бы узнать, что это такой смелый распускает слухи, будто Король – ебаный добрый Робин гуд и спасает Дев из беды. Найду пиздабола – и отрежу ему уши. По самый хер.

Однако, не могу не признать, что вечер перестал быть томным.

— Садись. Я слушаю.

Она мнется, выбирая место – и садится на самый краешек углового дивана, как можно дальше от меня, даже не подозревая, что именно так я лучшее всего могу ее рассмотреть.

Хорошие ножки. Чуть суховаты, как на мой вкус, но коленки круглые, а икры так и просятся, чтобы ухватиться покрепче и распечать Рыжуху, широко разведя ей ноги.

Она замечает мой абсолютно бестактный взгляд и одергивает платье, прикрывая колени.

Ох уж эти стесняшки.

— Я с отличием закончила Калифорнийский университет.

Признаться, ожидал услышать что угодно, но точно не это.

Ок, детка, продолжай, мне нравятся твои предварительные ласки с выдумкой.

— Свободно владею английским, французским, итальянским и немецким языками. Имею степень бакалавра по искусствоведению. Умею ездить верхом, играть на нескольких музыкальных инструментах. И… - краснеет до самого кончика носа, - дважды была королевой красоты университета.

Сижу с безучастным видом, ожидая продолжения. Не люблю делать выводы, не дослушав историю до конца.

Рыжуха несколько секунд ждет мою реакцию, и надежда быстро гаснет в ее взгляде. Привыкай, детка, славные добрые парни обычно протираю штаны в душном офисе, а хищники, вроде меня, редко связываются с девами в беде, потому что геморроя нам вполне хватает и в повседневной жизни.

Аня пытается скрыть тяжелый вздох, а потом собирается с силами и… наконец, удивляет меня прямым и острым взглядом в упор.

Я даже подаюсь вперед, чтобы убедиться, что ничего не путаю, и вот эта мелкая дрожащая пигалица прямо сейчас очень щедро поливает меня откровенной ненавистью.

Хотя нет, скорее уж отвращением.

Непроизвольно провожу ладонью по роже, с вопросительной злой издевкой вскидываю бровь – чё не так, соска? С физиономией у меня точно полный порядок, а что не брит… так хули – телкам так даже больше нравится.

— Говори – или пошла на хуй, - поторапливаю, чтобы ненароком не рассказать ребенку, что я делал с людьми за гораздо менее откровенные взгляды в мою сторону.

— Я… - Она откашливается в кулак. Собирается с силами и пробует снова. – Я пришла предложить вам сделку, господин Королёв.

— Весь внимание.

— Если я вам нравлюсь… выкупите меня у Шубинского. За два миллиона… - она набирает в грудь побольше воздуха… - евро.

Лихо девки пляшут в этом вашем колхозе.

От автора

Уважаемые читатели!

Как это часто у меня бывает – мальчики (в смысле, герои новой серии) решили пободаться за право начинать первым, и на этот раз бедному Филу снова не повезло, так что стартовать я решила с другой книгой, но в той же обещанной новой серии.

Все предупреждения есть в аннотации.

Обновления будут выходить 5-6 раз в неделю. Я выкладываю текст в течение дня, графиков нет и не будет, потому что практика показала, что стоит отступить от него на пару часов или день – и всех это очень нервирует)

Книга будет однотомником, но откроет новую серию – «Золотая клетка»

Главы от лица мужчины БУДУТ.

НО! ВАЖНО! Я ставлю 18+ в бОльшей степени из-за того, чтобы не чувствовать себя в рамках, потому что мало ли куда захочется погулять нам с Музом^^ Взрослых сцен будет 2-3, вряд ли больше. Поэтому, если вычитаете 18+ ради эротики в каждой главе - вам не сюда. Я больше по нервам и эмоциям)) Но могу пообещать очень горячие и выносящие мозг эмоциональные американские горки.

И еще ВАЖНО! Влад – плохой, злой и грубый парень, и все-таки – НАСИЛИЯ В КНИГЕ НЕ БУДЕТ! Лапушки в ногах героини – тем более.

Буду благодарна за все ваши комментарии, лайки, награды и репосты :)

На старте книги это всегда особенно важно!

С любовью, всегда ваша, Сумасшедшая Айя

Новое от 10.12.

Конечно, я что-то такое слышал обо всяких проданных невинностях и прочую дичь, но как-то не приходилось иметь делать с людьми, кто бы сам ввязывался в такие «торги».

Да и девочка, хоть по-своему и милая, но, откровенно говоря, на два ляма не тянет совершенно. А с другой стороны…

Я снова окидываю ее взглядом, и она снова нервно одергивает край платья, как будто если очень постарается – растянет его до размера монашеского одеяния.

Если подумать – за какую тёлку я был бы готова отдать два ляма?

Ответ прост. Он молниеносно зреет в моей голове, и вряд ли Рыжуха осознает, что он не имеет отношения ни к ее лицу, ни к ее коленям, ни даже к этому взгляду, за который хочется послать на хер и больше не лезть к мужикам с такими глупостями.

Она просит выкупить ее у Шубы.

Она просит выкупить ее у человека, которого я с удовольствием морально – и финансово -размазал бы по стенке. Не делаю этого буквально и физически только потому, что мне, тридцатилетнему крепкому мужику как-то вообще не в кайф вышибать дух из старого козла.

А тут – такой подарочек.

В рыжих кудряшках.

Но, чтобы не портить удовольствие, лениво и с каменным лицом закидываю ногу на ногу, достаю сигарету и лениво дымлю в сторону девочки Ани. Она все-таки не выдерживает и начинает разгонять сизые облачка нервными взмахами руки.

— Выпей, - подталкиваю в ее сторону свой стакан с вискарем.

— Я не пью, - вздергивает нос.

— Пьешь – или… - киваю в сторону лестницы в зону простых смертных.

Рыжуха так крепко сжимает колени, что я еще сильнее хочу раздвинуть их максимально широко. Уверен, что под этим строгим нарядом у нее там трусики классического фасона треугольного фасона, вероятнее всего – белые, с кокетливым бантиком.

Девчонка тянется к стакану, обхватывает его дрожащими тонкими пальцами с короткими, покрытыми бесцветным лаком ногтями, поднимает. Морщится, когда подносит ко рту и случайно вдыхает испарения крепкого алкоголя. Но все-таки делает большой глоток.

— Какие-то проблемы с глотанием? – интересуюсь с самым пошлым подтекстом, когда становится слишком очевидно, что виски до сих пор у нее во рту.

Она прикрывает рот ладонью.

Вижу, что старается.

Не хочу облегчать ей задачу и поэтому тяну время.

Девчонка пробует еще раз, но когда на ее глаза наворачиваются слезы, «милостиво» киваю на стакан:

— Выплюни.

Это она исполняет молниеносно, широко открывая рот для жадных вздохов.

Ее распахнутые губы, пожалуй, стоят этих двух лямов.

— Простите, - тихо извиняется Аня. – Я действительно не…

— Не глотаешь?

— Не пью, - мгновенно хмурится.

— Ок, - вообще насрано, что там за тараканы у нее в голове, - но в следующий раз ты проглотишь все. Поняла?

Аня прикусывает нижнюю губу, проводит по ней зубами и красные дорожки на девственно чистой от помады коже почему-то действуют на меня охуенно возбуждающе.

— Поняла, - отвечает коротко.

Ни слез, ни истерик, хоть я готов спорить на все свои чистые и «грязные» счета, что она точно не из тех, которые ищут богатого спонсора. Ну не может дочура Морозова быть «золотоискательницей». Не та порода. Не тот взгляд.

Тем интереснее послушать ее историю.

— А теперь рассказывай, - усаживаюсь поудобнее, - кто и за что продал тебя Шубе.

Глава третья: Аня

Глава третья: Аня

Днем ранее

— Паша, ты не знаешь, что случилось? – спрашиваю водителя, которого прислал за мной отчим, кутаясь в легкий кардиган, слишком не по погоде для ранней московской зимы.

Парень – Паша, мой друг детства – слишком выразительно молча пакует мои чемоданы в багажник. Я успеваю забрать одну дорожную сумку, потому что в ней мои личные вещи и подарки, без которых никогда не прилетаю в гости. Обычно привожу дорогую сумочку младшей сестре, и копию машинки для коллекции младшего брата, но на этот раз пришлось ограничиться простыми сувенирами.

Господи, стыд какой.

Я на секунду прикрываю глаза, как будто это поможет спрятаться от того насмешливого взгляда, которым продавец в фирменном бутике «Луи Виттон» возвращала мне карту.

«Операция отклонена, мисс. Ваша карта заблокирована. Возможно, у вас есть другая?»

Заблокированными оказались все три моих карты.

Кроме четвертой – личной, на которой я храню небольшие средства для оплаты в кафе или маленьких магазинчиках разной мелочевки. По странному стечению обстоятельства, именно эту карту открывала я сама, в отличие от остальных, выписанных на мое имя отчимом.

Но, когда в панике перезвонила ему, он, вместо объяснений, потребовал, чтобы я немедленно вернулась домой. Первым же рейсом.

— Паш? – пытаюсь обратить на себя внимание, но водитель словно в рот воды набрал.

Приходится поймать его за локоть, когда открывает заднюю дверь, чтобы помочь мне сесть.

— Я чувствую себя надзирателем, - пытаюсь добавить немного шутки в его напряженное отмалчивание, потому что это мой универсальный и единственный способ справляться с паникой. – Что стряслось? Меня не было всего полгода.

Паша все-таки поднимает взгляд, пытается сделать вид, что все в порядке и его хмурое лицо – это личное, не имеющее ко мне никакого отношения. Но мы практически провели детство под одной крышей, потому что его мама работала личной медсестрой моего отца и вместе с Пашкой жила в доме для персонала.

Если я и знаю кого-то лучше, чем самого себя, так это Пашку.

— Ну хватит, - приходится немного повысить голос, хоть я терпеть не могу быть стервой. Отец любил говорить, что вырастил домашнюю неуклюжую совушку, и что гордится тем, каким хорошим человеком я стала. Жаль, что он так и не дожил до тех дней, когда мне, русской девушке, в Калифорнийском университете вручали диплом с отличием. – Старый скряга что - уволил тебя?

Да, у нас с отчимом не очень хорошие отношения.

Если не сказать – полное отсутствие отношений, потому что за время, что он был женат на маме, мы, в общей сложности, не провели и пары месяцев на одной территории. К обоюдной молчаливой радости, хоть мама делала все, чтобы наладить между нами контакт.

— Зря ты приехала, - куда-то в ворот своей идеально белой рубашки говорит Паша.

Я не успеваю как следует удивиться, потому что откуда-то из-за автомобиля, словно черти из табакерки, прямо передо мной появляются два здоровых амбала, в одном из которых я узнаю постоянного охранника отчима. Второй мне незнаком, но именно он почти грубо отодвигает от меня Пашу. Оба становятся по разные стороны от меня, и по моей коже ползет неприятный холодок, потому что никогда раньше я не чувствовала себя настолько беспомощной.

И настолько пленницей.

Отчим прислал охрану, но я скорее чувствую себя арестанткой, чем человеком, о чьей сохранности действительно беспокоятся.

— Для вашей безопасности, - говорит охранник отчима. Мысленно называю его «Правый». Все телохранители похожи почти как близнецы, так что для собственного удобства я всегда даю им прозвища.

— От чего меня оберегать? – нервно смеюсь я. – От дурной погоды?

Пытаюсь найти Пашин взгляд, но он, трусливо вжав голову в плечи, быстро занимает свое «рабочее место» за рулем «Бентли» моего отчима. Правый и Левый усаживаются в машину, и когда мы отъезжаем, я с тоской смотрю на удаляющееся здание Домодедово, думая, что, возможно, мне действительно не следовало возвращаться.

Новое от 11.12.

Мне кажется, что еще никогда мы так быстро не добирались до дома, как в этот раз.

Я даже толком не успеваю подумать над предстоящим разговором и Пашкиным предупреждением – а «Бентли» уже заезжает на закрытую и со всех сторон территорию дома моей матери.

Точнее, теперь уже дом отчима.

Никогда не пойму, о чем думала моя бедная глубоко больная мать, когда переписывала завещание в пользу отчима, оставляя трех своих детей фактически, зависимыми от каждого его чиха.

Я выхожу из машины, и нарочно замедляю шаг, надеясь насладиться воздухом родины, дома и ароматами уже припорошенного снегом сада. Порядком заброшенного, что тоже очень странно, потому что мать любила эту часть дома и часто сама возилась с деревьями и уборкой опавшей листвы. Перестала это делать только когда каждый подъем с кровати начал приносить ей невыносимую боль.

Отчим клялся, что не позволит саду запустеть, но прошел год – и от его обещания, как и от красивого милого сада, не осталось и следа.

— Александр Николаевич хотел вас видеть сразу, - с нажимом говорит Правый, когда я собираюсь свернуть с дорожки, ведущей к дому, налево, к беседке. И для убедительности берет меня под локоть, сжимая пальцы, когда пытаюсь высвободить руку.

— Я что – пленница? – говорю больше со злой шуткой, чем всерьез, но, натыкаясь на его лицо-кирпичом, начинаю сомневаться, так ли далека от истины. – Могу я хотя бы отдохнуть с дороги?

— Александр Николаевич ждет, - как заведенный болванчик, повторяет Правый и мне ничего не остается, кроме как послушно пойти к дому.

Локоть так и остается «заложником» в пятерне охранника, вплоть до момента, пока я не переступаю порог дома, натыкаясь на неприятную сизую дымку табака.

Понятия не имею, сколько дней или недель подряд нужно было курить без перерыва, чтобы с дымом не справилась даже идеальная система вентиляции. Я непроизвольно прикрываю нос рукавом, осматриваюсь в поисках кондиционера, но Правый – уже почти грубо – подталкивает меня к полуприкрытой двери кабинета.

Оттуда раздаются мужские голоса.

— Я привез ее, Александр Николаевич, - рапортует Правый, становясь поперек двери с видом человека, готового защищать выход даже ценой собственной жизни.

Отчим и человек, который сидит за столом спиной ко мне, одновременно поворачивают головы.

— Анна, - коротко говорит Александр Рогозин, ощупывая меня придирчивым взглядом. – Рад, что ты прислушалась к моей просьбе и приехала максимально быстро.

— Вы не оставили мне выхода, - не могу не огрызнуться.

Инстинктивно обхватываю себя за плечи, пытаясь хоть как-то прикрыться и защититься от взгляда того, другого.

Ему глубоко за шестьдесят: голова плешивая, рябая, покрыта жидкими ломкими волосами неопределенного цвета. Лицо сморщенное, как вялый инжир. Нижняя губа дрожит и он то и дело елозит по ней языком, из-за чего в уголках рта скапливается скользкая влага.

Противное зрелище.

Но я кое-как выдерживаю, не отворачиваюсь, хоть все-так делаю шаг назад, натыкаясь локтем на грудь охранника.

— Анечка, - широко и откровенно сально улыбается старикашка. – В жизни ты гораздо лучше, чем на фотографиях.

— Какое вам дело до моих фото? – не понимаю. – Кто вы? Что происходит?

Мужчины пересматриваются.

Потом Рогозин дает знак охраннику, и тот басит, что будет за дверью, если понадобится. Это в большей степени для меня, чтобы имела ввиду – сбежать не получится.

Меня уже стерегут?

Да что вообще тут творится?

— Анна, знакомься. – Отчим кивает на старика и тот, поднимаясь, шаркает в мою сторону. – Шубинский, Алексей Юрьевич.

— Просто Алексей, - ухмыляется старик, и вдруг так резво хватает меня за руку, что я чувствую себя обведенной вокруг пальца – он явно не такой «вяленный», каким хочет казаться. – Рад знакомству, Анечка. Очень, очень рад.

Когда он прикладывается своими липкими губами к тыльной стороне моей ладони, я все-таки нахожу в себе силы вырывать руку из его хватки. Вытираю отпечаток слюны об одежду, даже не пытаясь скрыть брезгливость.

Шубинскому это явно не нравится, потому что, хоть его улыбка не изменилась ни на миллиметр, глаза перестали жадно меня лапать, вместо этого буквально вцепившись мне в горло.

— Рада знакомству, Алексей Юрьевич, - выдавливаю из себя, и снова смотрю на отчима. – Могу я теперь пойти к себе? У меня был тяжелый перелет.

Вместо того, чтобы ответить мне, Рогозин как будто ждет отмашки Шубинского.

Тот же, зачем-то, начинает нарезать вокруг меня метр за метром, осматривая, ощупывая, лапая своим похабным взглядом, словно какую-то бордельную девку из фильмов и грязном средневековье.

— Пожалуй, - наконец шамкает губами он, - вам нужно кое-что обсудить, а мне как раз пора. До встречи… вечером, Анечка.

Он уходит, нарочно проигнорировав протянутую отчимом ладонь, и когда дверь за Шубинским закрывается, отчим грубо матерится сквозь зубы, распечатывая новую пачку сигарет.

Глава четвертая: Аня

Отчим долго и сосредоточенно дымит, никак не пытаясь начать обещанный тяжелый разговор, но, в конце концов, нарушает молчание неожиданным вступлением:

— Лечение твоей матери стоило очень дорого. Больше, чем я предполагал.

Зачем он об этом? Мама умерла год назад - так и нужно попрекать покойницу за то, что даже когда от нее один за другим отказываюсь все именитые центры онкологии, она все равно до последнего хваталась за надежду на выздоровление?

— Ты помнишь, что некоторые… лекарства, - Рогозин морщится, тычет в пепельницу сигарету и тянется з следующей, - были баснословно дороги? А в последние годы «Спираль» перестала приносить доход и мы, фактически, работали себе в убыток, потому что твоя мать не захотела продать ее тогда, когда были желающие купить. За хорошие деньги.

— Я не понимаю, о чем и зачем этот разговор, - нервничаю и непроизвольно повышаю голос.

Отчим не медлит с ответом, и когда его здоровенный кулак впечатывается в столешницу, я подпрыгиваю на стуле.

Внезапный страх и нехорошее предчувствие сковывают по рукам и ногам, и даже горло сводит противным спазмом.

То предупреждение Паши… В моей голове оно превращается в тревожный набат.

«Зря ты приехала…»

Новое от 12.12.

— Долг твоей матери… - Рогозин снова тянется за сигаретой, но на этот раз не прикуривает, просто вертит ее в руках и, в конце концов, ломает. Табачная стружка валится прямо на хаос разбросанных на столе документов. – Ты знаешь, кто такой Шубинский?

Пожимаю плечами.

Мне иногда знакомы какие-то фамилии, но это совсем не из-за того, что я могу знать всех этих людей. Это просто потому, что в мире много фамилий и много однофамильцев.

— Если вы имеете ввиду, знаю ли я этого человека, то нет, - брезгливо морщусь и снова непроизвольно вытираю ладонь об одежду. – Я бы запомнила, если бы…

Моя длинная пауза многозначительна: «Если бы я встретила этого мерзкого отвратительного старика, раздевающего меня глазами с видом полноценного собственника».

— Он – один из тех, кому «Спираль» задолжала очень крупную сумму.

Я придерживаю реплику о том, что сеть торговых точек не может быть настолько одушевленной, чтобы самостоятельно влезть в долги.

Но этот разговор как будто превращает стул подо мной в сковороду, и я непроизвольно ерзаю, чувствую, как кто-то уже поджег под ней огонь, и ребристая тефлоновая поверхность стремительно раскаляется.

— Я до сих пор не понимаю…

— Все ты понимаешь! – снова рявкает отчим. – Думаешь, твоя учеба ничего не стоила? Думаешь, частная школа твоей сестры - это тоже просто так? А постоянные проблемы твоего брата? Ты понятия не имеешь, сколько мне стоит каждый раз вытаскивает его из дерьма!

В нашей семье, я – самая старшая. Мне двадцать два. Денису, моему брату, в этом году исполнится восемнадцать, и он правда все время попадает в какие-то неприятности. Психологи – их у него было много – наперебой говорили, что это из-за отсутствия отцовского воспитания и что так он выражает свою глубокую внутреннюю боль, ведь если бы не Денис, папа, возможно, был бы жив.

Я гоню прочь эти мысли.

Нельзя. Не здесь и не при этом человеке вспоминать о самой большой трагедии моей жизни. Никто и никогда не увидит моих слез. Тем более – их не увидит Рогозин.

Еще у меня есть сестра – Марина, ей всего тринадцать, но она подает большие надежды. Отец говорил, что именно она станет вундеркиндом и однажды прославит нашу фамилию Нобелевской премией.

— Мама оставила нам наследство, - пытаюсь держать лицо и не поддаваться на провокации Рогозина. – Это приличная сумма, ее хватит перекрыть любой долг, я абсолютно в этом уверена.

Я тысячу раз видела, как проделывал это с матерью: выводил ее на деструктивные эмоции, доводил до морального самоуничтожения, после чего она была готова отдать ему все, лишь бы перестал злиться и потрепал по голове. Со мной у него этого не получится.

— Она уверена, - раздавливая в ладони сигаретную труху, кривляется Рогозин. – Ты приезжала домой только чтобы о тебе тут не забывали. Заявлялась, как королева: с подарками, купленными на мои деньги, в нарядах, купленных на мои деньги, из красивой американской мечты об умной студентке Беркли, которой жизнь откроет все дороги!

— Не ваши, - не могу не сказать.

— Что? – кривится Рогозин.

— Это были не ваши деньги. Это были деньги моих родителей, и вы не имеете права упрекать меня этим, потому что из лично вашего кармана я не потратила ни копейки.

— Ты ничего не знаешь о моих карманах, Анна, - гадко усмехается он, но тут же снова впадает в ярость, от которой хочется отгородиться высокими пуленепробиваемыми стенами.

— Потому что никогда в них и не лезла.

— Когда-нибудь, жизнь очень сильно накажет тебя за неумение держать язык за зубами, - угрожает Рогозин. – Ты ничему не учишься, вся в отца – такая же… королева жизни, только с голым задом.

Этот разговор становится еще противнее, чем отпечаток слюны на моей ладони.

Я поднимаюсь, иду к двери, но когда открываю – охранник стоит поперек выхода, словно колосс. Пытаюсь пройти, но громила не двигается с места.

— Алексей, - слышу хриплый свирепый голос отчима, - зайди, пожалуйста.

Охранник, вместо того, чтобы уступить мне дорогу, жестко вталкивает обратно в кабинет всей своей необъятной тушей.

А когда дверь за ним закрывается, я понимаю, что Паша был прав – зря я приехала.

Рогозин кивает на кресло, из которого я только-что встала. Мордоворот кладет руку мне на плечо, и на миг я чувствую себя вколоченной в землю сваей – даже колени подгибаются. И вот так, словно непослушную заводную игрушку, силой усаживает обратно. В ответ на мою упрямую попытку встать и с молчаливого одобрения отчима, начинает демонстративно хрустеть пальцами.

Правду говорят: можно перестать жить в лихие девяностые, но невозможно вытравить лихие девяностые из того, кому хочется там оставаться.

Рогозин кладет руки на стол, и ему плевать, что рукава пиджака по локти испачканы табачными опилками из сигареты.

Взгляд на меня такой похабный, что от него уже хочется отмыться – соскрести с себя металлической губкой для чистки посуды.

Этот взгляд не может быть о чем-то хорошем. И о нейтральном – тоже.

Глава пятая: Аня

Я прихожу в себя от того, что кто-то ощутимо бьет меня по щекам.

Голова раскалывается от резкой боли в затылке, перед глазами, стоит их открыть, все плывет и бултыхается в вязкой дымке.

— Жить будет, - слышу неприятный грубоватый женский голос.

В ноздри ударяет резкий запах нашатыря и реальность выпрыгивает на меня внезапными резкими воспоминаниями.

Меня продали Шубинскому.

Меня или Марину, которой всего тринадцать.

Это дичь, которой просто не может быть.

Дурной сон, от которого я обязательно проснусь.

— У твоей красотки месячные, - говорит женщина, и я от стыда стискиваю ноги до резкой боли в коленях.

Какое им дело до моей физиологии, господи?!

— Это уже не моя проблема, - слышу голос отчима. – Алексей, поднимай эту спящую красавицу. И пусть кто-то приведет ее в порядок – жених, - ему явно нравится собственная «очень остроумная» шутка, - приехал.

Что? Шубинский ведь только что…

Мой взгляд падает на настенные часы, и я получаю еще один подзатыльник от жестокой действительности – уже почти десять.

Я приехала днем, а уже почти десять.

Попытка сесть заканчивается стремительным перекачиванием боли из затылка в лоб, но встать мне все равно приходится, потому что охранник рывком вдергивает меня из постели, ставит на ноги, крепко удерживая за плечо. Наверное, только поэтому я и не падаю.

Перед глазами появляется лицо отчима – перекошенное от злости.

Его хватку у себя на лице почти не чувствую, только во рту появляется вкус крови, когда внутренность щек трется об зубы.

Потом пощечина – не сильная, но отрезвляющая.

Противный женский голос: «Не порти ей личико, а то самому придется отрабатывать».

Рогозин матерится.

— Смотри на меня, - требовательно мотает моей головой из стороны в сторону, как будто это очень помогает. – Смотри на меня, сука! Хватит корчить невинность, блядина потасканная.

Я проглатываю крик отчаяния.

— Через пять минут ты спустишься в библиотеку, будешь мило улыбаться, будешь хорошей и послушной, и если Шуба захочет минет – спросишь, как долго тебе нужно сосать. Поняла?

Меня все-таки немилосердно раскачивает.

Отчим принимает это за согласие, отдает какие-то команды и в комнате остаемся только мы с той неприятной женщиной. От нее пахнет лекарствами и использованными бинтами.

В ее сухой сморщенной ладони, которую тычет мне под нос – голубая таблетка-капсула. Во второй – жестяная исцарапанная фляга, из которой разит крепким алкоголем.

— Выпей – через пару часов крови не будет. Тебе пригодится.

Я молча отворачиваюсь от «угощения».

Все еще веря, что это просто дурной, очень дурной сон.

Новое от 13.12.

— Только Шубинскому вот такие рожи лучше не корчить, - говорит женщина, прикладываясь к фляге парой жадных глотков, потом вытирает горлышко краем рукава, снова предлагает мне и, когда я снова отказываюсь, прячет ее в сумку. – У него тот еще характер, он и не таких ломал.

Я обхватываю себя за плечи, пытаясь хоть немного согреться.

— Где Марина? – спрашиваю, не глядя на женщину, потому что не хочу получить еще одну порцию «доброжелательных советов», как мне вести себя с человеком, которому меня продали, словно овцу. – Что с ней? Она в порядке?

— Твоя сестра сейчас в детском санатории. Поверь, у нее дела намного лучше, чем у тебя. И так все и будет, если перестанешь корчить оскорбленную невинность и сделаешь то, что нужно.

Я молча киваю.

Спорить с ней бесполезно – очевидно, что она в курсе всех планов отчима, иначе он не оставил бы присматривать за мной. Просить ее о помощи бесполезно и даже опасно, потому что, если Рогозин узнает, что я не собираюсь быть зверьем на заклании, меня будут стеречь день и ночь.

Пусть будет так… как будет.

Может – хоть я сама в это не верю – Шубинский просто не знает, что меня «отдают» против моей воли?

— Все, вытри сопли, - женщина неласковым пинком подталкивает меня сесть на пуф у туалетного стола, вываливает из своей сумки какую-то косметику и пачку влажных салфеток. – Приведи себя в порядок и спускайся. Богатые «папики» не любят ждать свои новые игрушки. И не любят, когда эти игрушки ломаются до окончания срока эксплуатации.

Она посмеивается и выходит.

Оставшись в милосердной тишине, наконец, выдыхаю.

На косметику даже не смотрю – смахиваю весь этот хлам на пол. В моей дорожной сумке была косметичка, но я не знаю, где моя дорожная сумка. В ней мои документы, кошелек – хоть какая-то мелочь, но на моей личной карте еще есть – одежда.

Меня начинает бить озноб, потому что только теперь доходит, что я даже из дома толком выйти не смогу, потому что у меня нет верхней одежды и денег на такси. А ключи от моей маленькой квартирки на задворках Москвы, висят на общей связке, которую я оставила в сумке. Потому что и представить не могла, что этот приезд превратится в оживший кошмар.

Когда в дверь раздается настойчивый стук, я понимаю, что если через минуту не выйду сама – мне помогут. И это вряд ли будет очень приятно.

В зеркале у меня самый потерянный вид, но наряжаться для старика я не собираюсь.

Просто зачесываю назад волосы и выхожу, стараясь не думать об отпечатке слюны Шубинского, который как будто въелся мне в кожу.

В библиотеку меня ведут как приговоренную к расстрелу- охранник слева, охранник справа. А когда я случайно останавливаюсь, путаясь в ногах, тот, что Алексей, кладет ладонь мне на плечо, сжимая на ней пальцы до моего вскрика.

Иду дальше, секунду медлю у приоткрытой двери из-за которой выбивается луч света, и захожу.

Она закрывается за мной с противным щелчком, как будто тоже смеется, как удачно одна глупая девчонка попала в мышеловку.

Мне бы очень хотелось, чтобы Шубинский держался подальше, но он стоит у стола, и на этот раз не в дорогом костюме, а в джинсах, свитере и молодежных кроссовках, как будто такой наряд может стереть с его лица пару десятков лет. Выглядит нелепо.

— Анечка, - сальная похотливая улыбка и шаг в мою сторону. – Простите за столь поздний визит. Александр уверил, что вы настаивали.

Я настаивала?

Надежда, с которой я уже почти распрощалась, оживает с новой силой.

Почти не думая, бросаюсь к нему, беру за обе руки, сжимая в своих ладонях.

Может быть, он правда не знает и…

— Отчим просто хочет продать меня вам за долги! – говорю громким нервным шепотом. – Я не знала, честное слово! Я тут не при чем, он… Это какие-то его махинации, к которым я не имею никакого отношения! Пожалуйста, поверьте мне! Меня заставляют, я не… Я не проститутка, я бы никогда не согласилась вот так… за долги…

Мой порыв спотыкается о стремительно меняющееся выражение лица Шубинского.

И его поганое дыхание, когда он наклоняется ко мне, пытаясь притянуть со всей своей стариковской немощью.

Одергиваю руки, но Шубинский держит крепко, до хруста немилосердно вжавшихся друг в друга костяшек.

— Пожалуйста, - снова шепотом, но на этот раз тихо, - я ничего не знаю. Я ничего никому не скажу. Отпустите меня, пожалуйста…

Его мутные, давно потерявшие цвет глаза, смотрят на меня с такой невысказанной похотью, что мне хочется отмыться, как будто от той его слюны на ладони. Но как бы я ни пыталась – мне не вырвать рук.

— Анечка, ну зачем же сразу в слезки?

Гадко слышать.

Мотаю головой, пячусь, но Шубинский разворачивает меня и толкает к столу.

Спотыкаюсь, едва не падаю спиной назад.

— Я люблю послушны девочек, и если будешь вести себя хорошо – все будет в порядке, и все твои красивые глазки останутся…

Не могу это слушать.

Глава шестая: Аня

Пока мой мир тускнеет и теряет ориентир, а я пытаюсь удержать равновесие, Шубинский матерится и шагает к двери.

Кажется, кричит.

Требует что-то, но я не могу разобрать ни слова из-за противного шума в ушах. Как будто у моего внутреннего телевизора сломалась антенна и теперь там только помехи.

Меня качает и штормит.

Мне больно и «никак» одновременно.

— Рогозин, блядь, ты сказал, что все уладил?! – наконец, слышу противный хрип старикашки. – Это ты называешь «уладил»?!

Зрение понемногу возвращается ко мне, и я вижу, как Шубинский со всей силы сует в лицо отчима окровавленную пятерню. Отпихивает его, пока тот что-то заискивающе лепечет и ходит на задних лапках.

— Я приеду завтра утром, Рогозин. И это твой последний шанс, так что, если не хочешь, чтобы тебя сделали любимой шлюхой на субботнике – сделай что-то с этой тупой сукой!

Тупая сука – это он обо мне.

— Алексей Юрьевич, этого больше… Я ее… Да она шелковая будет!

Шубинский поворачивается и несколько мгновений смотрит прямо на меня.

— Только не бей ее, - приказывает отчиму, - мне она так больше нравится. Пока.

Когда дверь за ним закрывается, отчим выжидает где-то минуту, а потом, впадая в какую-то истерику, начинает крушить все вокруг: переворачивает вазы, горшки с цветами сбивает с полок книги, разбивает тяжелый хрустальный графин и пару стаканов.

И вот так, оставляя за собой разрушение и хаос, приближается ко мне.

Мне некуда бежать, разве что забиться в угол и ждать, но я не собираюсь доставлять ему такое удовольствие. Так что встречаю его занесенный кулак прямым взглядом, пусть все-таки и слегка вжимая голову в плечи.

Рогозин медленно, скрипя зубами, опускает руку.

А потом, когда я расслабляюсь, вдруг резко хватает меня за волосы, оттягивая голову назад с такой силой, будто собирается снять с меня скальп.

— Думаешь, ты сильно гордая? Думаешь, не прогнешься, выйдешь сухой из воды?

Он пьян, от него воняет табаком, и меня едва не выворачивает от этой вони, которой он щедро поливает меня из своего рта.

— Я и не таких ломал, Аня.

Молчу, прекрасно понимая, что любое слово может стать моим последним. Мало ли что сказал Шубинский – в припадках ярости отчим творил ужасные вещи. Кому будет лучше, если он сначала сломает меня, а потом поймет, что сломал игрушку?

На мгновение в моей голове рождается сумасшедшая спасительная мысль: разозлить его, вынудить потерять контроль – и пусть будет, что будет. По крайней мере, никто не сделает меня рабыней, никто не будет лапать меня сухими старыми руками и облизывать своим поганым ртом.

Но срабатывает тревожный звоночек – Марина, Денис.

Если не будет меня, Рогозин попытается использовать их.

— Я приказал вернуть Марину из санатория, - как будто читая мои мысли, говорит отчим. – Она будет здесь завтра утром. Так что, сука, решай, кого из вас я отдам Шубе на блюдечке с голубой каемочкой. Знаешь, что он любит делать с маленькими девочками?

Рогозин наклоняется к моему уху и говорит десяток слов.

Меня все-таки тошнит прямо ему на ноги.

Новое от 14.12.

Что происходит потом – я почти не понимаю.

Шум вокруг, снова звон в ушах, какая-то забивающая дыхание тяжесть в груди.

Кто-то хватает меня за запястье, чуть не отрывает руку.

Ступеньки.

Снова ступеньки.

Во рту вкус горечи.

Я, кажется, лечу. Приземляюсь на жесткий холодный пол, остатками сознания понимаю, что платье задралось неприлично высоко и смазанным движением пытаюсь его одернуть.

Переде носом появляются испачканные носки туфель Рогозина.

Маленькая злая девочка во мне зло смеется, потому что я смогла хоть чем-то ему досадить.

— Посидишь тут до утра, подумаешь, - шипит отчим. Присаживается, снова тянет меня за волосы, задерживая мое лицо в сантиметре от испачканной моей рвотой обуви. Поджимаю губы, чтобы не выдать страх и отвращение. – Если Шуба от тебя откажется – я отдам ему Марину. Мне по хуй, кто из вас прикроет мою задницу. Но если ты ему не понравишься – поверь, твое возвращение в Штаты будет тихим и быстрым.

Он задирает мое лицо вверх, давая насладиться его зловещей улыбкой.

«Возвращение в Штаты» - это не про самолет и мою уютную налаженную жизнь.

Это про безымянный холмик земли в какой-то далекой лесополосе.

Отчим резко отпускает мою голову, и я снова ударяюсь многострадальным виском о пол.

— И даже не вздумай орать, - предупреждает Рогозин, прежде чем выйти. – Поднимешь шум – будешь сидеть связанная и с кляпом из собственных трусов. Я не делаю это сейчас, только чтобы Шуба получил свежее мясо, а не следы от веревок.

Когда дверь за ним закрывается, я с надеждой ловлю каждый звук.

Два поворота ключа в замочной скважине убивают мою последнюю надежду на спасение.

Я еще какое-то время лежу на полу, коплю силы, чтобы подняться и привести себя в порядок, а потом вспоминаю, что будет утром – и хочется свернуться калачиком и перестать существовать. Стать аномалией из фантастического фильма, в котором даже маленький мотылек, случайно раздавленный ботинком ученого, менял ход всей жизнь на сто восемьдесят градусов.

Но ничего такого не происходит.

Потому что мое красивое кино закончилось в ту минуту, когда я спустилась с трапа самолета.

Медленно, но все же поднимаюсь.

Нужно собраться с мыслями. Потому что пока человек жив – он будет сопротивляться до последнего. А сдаваться вот так сразу… Мама, даже после того, как ей поставили смертельный диагноз и «напророчили» максимум три месяца страшной жизни в муках, прожила два года. Не то, чтобы счастливой, но почти полноценной жизни. Она боролась до последней минуты.

Я иду в ванну, умываюсь ледяной водой, пока мысли не начинают оживать и шевелиться.

Чищу зубы, кое-как привожу в порядок волосы и одежду.

Колготки уцелели только каким-то чудом – ни стрелок, ни затяжек.

Смотрю на себя в зеркало и со злостью выплескиваю пригоршню воды «в лицо» своему отражению: для кого прихорашиваешься, Ань? Для старого извращенца наряжаешься? Тут в пору лицо себе разрезать а ля Джокер – вдруг, Шубинскому расхочется тащить в койку такое страшилище?

И в голове снова тревожно и громко – Марина, Денис.

Нельзя. Рогозин же отбитый на всю голову, ему деваться некуда – вонь его страха до сих пор стоит в моих ноздрях. Если он не предложит Шубинскому то, что тот хочет – Шубинский возьмет его.

Мне противно все это.

Даже мысль о справедливом возмездии для отчима вызывает рвотный позыв – я бы хотела жить и знать о существовании этой грязи только с экрана телевизора, а не потому, что она рядом, через стенку.

Когда выхожу из ванной, мое внимание привлекает негромкий стук. Даже не сразу понимаю, что это – стук в окно. На улице уже минус, кто может тарабанить в окна почти в полночь, да еще и в окна второго этажа?

Подхожу с опаской – а вдруг это какая-то проверка Рогозина?

Но за стеклом – бледное, испуганное лицо Паши.

Я быстро распахиваю створку до максимума, помогаю ему влезть в комнату, выглядываю наружу – тут есть небольшой парапет, а рядом – разлапистое дерево. Видимо, вот так и влез.

Господи, это же мой… путь на волю? Если он смог забраться – я смогу вылезти и сбежать!

Но ведь Марина и Денис, и…

— Он правда сказал привезти Марину? – громким шепотом, пальцами цепляясь Паше в свитер. – Скажи, что она в безопасности, умоляю! Скажи, господи, скажи!

Паша шмыгает носом и упрямо молчит.

Значит, Рогозин не врал, не пытался запугать меня эфемерными выдумками.

Кулаки разжимаются сами собой, руки обессиленно падают вдоль тела.

И даже если бы из окна на волю стояла бы удобная лестница под красной дорожкой – куда мне идти? В ту жизнь, где на мне будет висеть клеймо предательницы семьи? Трусихи, закрывшейся жизнью маленькой девочки? И чем я тогда лучше Рогозина?

Глава седьмая: Аня

Я иду в ванну, на всю катушку открываю воду и пальцем подзываю Пашу – даже за запертой дверью наверняка стоит охрана, и лучше не давать им повода думать, что я тут разговариваю не сама с собой.

Паша сразу понимает, и когда становится рядом – говорит шепотом, чтобы только на полтона громче шума льющейся воды.

Шпионские игры, честное слово.

— Извини, что не предупредил… сразу, - в унисон тяжелому вздоху, его плечи поднимаются и опускаются.

Машу рукой, мол, это не имеет значения. Куда мне было бежать из аэропорта, куда мне, мелкой пигалице, бегать от двух здоровенных охранников отчима?

— Тебя не поймают? – спрашиваю я, потому что Пашу за такие вылазки, чего доброго, могут сделать инвалидом на всю жизнь.

— Тут у камеры «слепая зона», это еще Денис нашел – часто отсюда из дома сваливал.

Я киваю, только теперь начиная понимать, почему у брата почти всегда был такой вид, будто он не спал всю ночь.

— Послушай, - Паша озирается, как будто нас могут подслушать бутылка с шампунем и тюбик зубной пасты, - это немного, но… Вдруг тебе поможет. Рогозин торчит Шубинскому кучу бабла, и все думают, что из-за этого весь сыр-бор. Но… - Паша мотает головой, - Шубинский сразу тебя захотел.

— А ты откуда знаешь? – прищуриваюсь, начиная чувствовать себя героиней фильма про шпионов, в котором доверять нельзя никому, даже мыслям в своей голове.

— Это же ты у нас жила за океаном, а мы варились в этой каше каждый день. Тут услышал, тут увидел, там кто-то сказал, здесь ответили – картина ясная. Шубинский захотел тебя, Ань. Не бабло, которое ему Рогозин торчит, а тебя. Этот старый хер… - Пашка с гадливостью поджимает губы. – В общем, про него столько всякого говна рассказывают, Ань. Попадешь к нему – и тебе пизда.

Морщусь.

Родная страна – мат на мате сидит и матами погоняет.

А с другой стороны – из песни слов не выкинешь.

— Рогозин отдаст ему Марину, если я сбегу, - говорю как есть.

Паша кивает – это для него тоже не новость.

— Ань, слушай, - Паша теперь говорит так тихо, что с трудом разбираю его слова, - есть один человек. Очень влиятельный человек. У него бабла – куры не клюют. В столице ему каждый второй ночной клуб принадлежит, но это так – для отвода глаз. Говорят, у него финансовые интересы как-то с Шубой пересекаются.

— Говорят? - не могу сдержать иронию.

— Просто поверь мне, - по слогам говорит Паша. – Я пьяного Рогозина откуда только не забирал и чего только не наслушался, пока он в говно валялся на заднем сиденье.

— Хорошо, допустим, верю. – Не очень, на самом деле, но надо хотя бы дослушать. Ничего другого все равно не остается.

— Этот мужик – Король, он…

Все-таки из меня вырывается нервный смех.

Короли, королевы, серые кардиналы и фаворитки Первопрестольной.

— Да не смейся ты, у него фамилия такая – Королев. Но вообще да – Королем все зовут.

— И?

— Ань, - Паша напряженно всматривается мне в лицо, - если в этом городе и вообще в стране, и есть кто-то настолько отбитый, чтобы перейти Шубе дорогу – это Король. Больше за тебя никто не вступится.

Достаточно отбитый? Звучит ничуть не лучше, чем перспектива стать рабыней Шубинского.

Но даже если бы…

— Мне нечего ему предложить, - непроизвольно сую в рот ноготь большого пальца. Плохая привычка, которая дает о себе знать в любой критической ситуации.

Паша неуверенно пожимает плечами, проводя взглядом по всему моему росту.

О боже, нет.

Только не торги!

Я же…

Видимо, что-то в моем взгляде наталкивает Пашу на определенные мысли, потому что он достает телефон, что-то быстро там находит и сует под нос фото в обрамлении какой-то статьи.

— Ань, ну согласись, что если уж и продаваться, то лучше такому, а не старому херу Шубе.

Я лишь мельком смотрю на фото, отмечая, что мужчине на нем около тридцати, что он смуглый, темноволосый и темноглазый, что он до пояса голый и весь «забитый» почти без просветов на коже. И еще на нем совершенно определенным образом почти расстегнутые брюки. В которых он сидит на капоте спортивного кабриолета «Мазератти», с полупустой бутылкой «Реми Мартена» в одной руке, и почти голой женской задницей – в другой.

«Выпендрежник», - первая мысль об этом «отбитом».

«Что я могу ему предложить?!» - мысль вторая.

— Шубинский приедет утром, - говорю вслух, силой вынимая палец изо рта.

Поверить не могу, что моя красивая устроенная и спокойная жизнь стремительно скатывается в какие-то торги. В голове не укладывается.

— Моя знакомая работает в одном крутом клубе, - скороговоркой говорит Паша. – Король как раз там сейчас зависает – я пробил.

И я, не думая, не анализируя и не слушая громкий вопль внутренней системы безопасности, лезу за Пашей в окно.

Новое от 15.12.

В этом фильме про шпионов, где я играю главную роль, вылазка из запертой комнаты выглядит совсем не так, как это показывают в дорогих бюджетных фильмах. Сначала я шатаюсь на тонком бетонном парапете под окном, потом едва не падаю с дерева, и все это время в голове зудит мысль о том, что если нас поймают – хэппи энда не будет. Для Паши так точно, потому что меня же еще нужно продать Шубинскому, и без «видимых следов насилия» на теле.

Позже, когда мы оба, наконец, оказываемся на земле, Паша делает знак рукой, чтобы присела. Я прижимаюсь к стволу и несколько долгих секунд мы так и сидим в его тени, пока из поля зрения не пропадают две длинных тени от охранников. На улице минус, я в легком платье, но от всех этих волнений почти не чувствую холод. Скорее, мне почти комфортно, как будто вышла освежиться из душной комнаты.

Дальше мы идем какими-то закоулками, стараясь избегать света фонарей.

Я провела в этом доме большую часть своей жизни, но сейчас почти ничего не узнаю: куда-то делись лавочки и маленький цветочные горки, больше нет ни клумб, ни декоративных деревьев, которые коллекционировала мать. Только дорожки с уже потрепанной тротуарной плиткой, неубранные газоны, заброшенные фонтаны и дешевые статуи.

— Аня, сюда, - Паша машет рукой, поторапливая.

Мы около забора, в котором нет никаких просветов, но когда я открываю рот, чтобы спросить, какой дальше план, Паша делает шаг в лево и тут, за декоративный композицией с деревом и колодцем, небольшая калитка. Она заперта, но Паша, как фокусник, достает ключ и быстро отпирает замок. Мы выходим – он запирает его за нашими спинами.

— Это Денис дал, - говорит Паша, быстрым шагом увлекая меня куда-то вниз по улице. – Мне частенько приходилось вытаскивать его бухого и обдолбанного, и привозить домой, чтобы никто не видел.

Эта часть истории меня не удивляет. Кажется, Денис был полностью трезв и «с головой» только в глубоком детстве.

Даже не верится, что все прошло без осложнений, что нас не заметили и мы не подняли переполох.

Может, так и задумано?

Может, Паша тоже часть этой игры?

Я оставляю опасения при себе, на всякий случай стараясь держаться настороже.

За поворотом ниже стоит старенький «Форд». Настолько старенький, что таких я не видела даже у самых младших студентов колледжа – тех еще любителей покупать старый колесный металлолом. Когда открываю дверцу рядом с водителем, почти уверена, что противный скрип перепугает всю округу, но мы уже слишком далеко от дома, а здесь вообще ни души, кроме двух полос леса по обе стороны дороги.

Только когда машина, вполне резво как для своего убитого вида, отъезжает от дома на приличное расстояние, Паша, глядя на меня, делает вид, что утирает пот со лба.

— Если честно, думал, нас точно застукают.

— Хорошо, что ты не сказал этого до того, как предложил бежать, - немного резко отвечаю я и тут же извиняюсь: - Прости, это нервы. Вся моя жизнь слишком быстро превратилась в бесполезный хлам. Паш, если Рогозин узнает, что ты мне помог…

— Если Король тебя захочет, - Паша снова отворачивается к дороге, чуть сильнее сжимая руки на руле, потому что ему этот разговор определенно тоже не очень приятен, - то просто скажешь, что у тебя уже есть водила.

— Водила? У меня и машины-то нет. – Горько усмехаюсь. – И денег, и ключей, и даже сменного носового платка. Я как улитка – все, чем владею, ношу на себе. Господи, все это – какой-то абсурд.

— Ань, поверь, если с Королем получится договориться, и он сделает тебя своей девочкой – у тебя будет машина. Шикарная машина, - добавляет с многозначительной улыбкой.

Меня это «договориться» совсем не вдохновляет, но другого выхода все равно нет. По крайней мере пока.

Глава восьмая: Аня

По дороге в клуб паша пару раз набирает свою знакомую, уточняет, там ли еще «он» и, получив утвердительный ответ, добавляет газу.

У меня есть время подумать, что делать и говорить.

«Спасите меня, добрый рыцарь»?

В памяти всплывает та единственная фотография, на которой я увидела этого всемогущего Короля. На рыцаря и защитника слабых он точно не похож, и вряд ли его так уж тронут женские слезы попавшей в беду девушки. Скорее предложение отплатить чем-то… интимным, но я гоню прочь эту мысль.

Хотя, кажется, недавно какая-то предприимчивая девица провела онлайн-аукцион, на котором продала свою девственность за несколько миллионов евро.

Я закрываю лицо руками, вспоминая, как в детстве часто пряталась в собственных ладонях от всего, что меня пугало и расстраивало. К сожалению, теперь это убежище уже не работает.

Мне нужно позаботиться о безопасности Марины и Дениса.

Если отчим не найдет меня утром – он будет в ярости.

— Послушай, - Паша снова покрепче сжимает руль, на перекресте опасно пролетая на мигающий желтый, - Король сопли не любит. Они в этой богатой жизни все такие – бессердечные мудаки. Так что лучше не плачь.

— И не собиралась.

— Если будет задавать вопросы – отвечай честно. Вранье он все равно либо сам разнюхает, либо выяснит. Ему что-то про человека узнать - как пальцами щелкнуть.

— Поняла, - зачем-то киваю.

— И не стесняйся торговаться – они это тоже любят. – В ответ на мой вопросительный взгляд, терпеливо объясняет: - У таких, как Король, в жизни уже есть тридцать три удовольствия, их не вставляет новая тачка или еще один лям в копилку.

— А девочка, продающая себя – это, типа, что-то особенное? – Моя ирония такая явная, что ее можно мазать на хлеб густым слоем.

— Девочка, вроде тебя – да. Не эскортница, не блядина, не прокуренная обдолбленная шмара и не голддигерша, а такая, как ты – высшая лига.

Это, наверное, должно звучать как комплимент, но меня от его слов подворачивает.

Вернее, от подтекста, который в них спрятан.

Король захочет меня купить, потому что милых славных девочек с дипломом Баркли у него ещё не было. Наверное, это примерно, как иметь собственный автопарк из модных дорогих авто, но успокоиться только когда там появится коллекционный «Порше» тысяча девятьсот тридцать шестого года выпуска. Не для того, чтобы ездить, а просто чтобы он там был, дополнял коллекцию и тешил чувство собственного величия его владельца.

В клуб мы заходим после того, как Паша что-то шепчет охраннику на ухо. Тот сперва оценивает его, потом – меня, и я с огромным трудом заставляю себя держаться ровно и с достоинством.

Нас пропускают.

По узкому короткому коридору, попадаем в огромный, весь в дыму зал, наполненный громкой электронной музыкой и пьяной обкуренной молодежью.

Я закрываю рот и нос рукавом, стараясь не вдыхать эту дрянь, и позволяю Паше вести себя за руку, потому что из-за цветных лазеров практически сразу теряю ориентир.

— Просто… будь собой, хорошо? – слышу его слова, когда останавливаемся перед лестницей куда-то наверх.

Видимо, там и «живёт» небожитель, над нами – простыми смертными.

— И помни – второго шанса не будет.

Я неуверенно машу головой.

Когда охранник возвращается, отстегивает тонкий «поясок», перекрывающий путь наверх, и я делаю первые шаги «навстречу новой жизни», силы и уверенность в себе внезапно покидают меня.

Если ничего не получится…

Ступени заканчиваются как-то слишком быстро.

До того, как успеваю хоть немного восстановить душевное равновесие.

До того, как успеваю подготовиться к встрече с мужчиной, к которому остается всего пара шагов.

Останавливаюсь, потому что силы все-таки покидают меня, стоит увидеть пресловутого Короля жизни в лицо, а не на бездушном фото.

Хоть разница не то, чтобы велика.

Он сидит на маленьком низком диванчике, что говорится – вразвалку.

Нога на ногу, одна рука – на спинке диванчика, в другой – стакан с выпивкой.

На фото он казался более смуглым. Возможно, уже сошел его роскошный средиземноморский загар? Люди, загорающие в солярии, выглядят иначе – я хорошо знаю разницу, потому что последние годы видела именно таких, «поцелованных солнцем» Калифорнии.

Делаю еще шаг.

Теперь можно рассмотреть его глаза – темные, абсолютно непроницаемые, ощупывающие меня с ног до головы. Этот взгляд настолько осязаем, что хочется влепить наглецу пощечину, но я вовремя вспоминаю, зачем я здесь. Вряд ли наш разговор стоит начинать с такого приветствия.

Король одет в костюм: темно-синие брюки и пиджак, черная рубашка, запонки с ромбами, заполненными бриллиантами – камни так играют даже в тусклом свете, что ошибиться невозможно.

Я – девочка из высшей лиги, мне не нужен эксперт-ювелир, чтобы отличить настоящий камень, от циркона или «Сваровски».

Новое от 16.12. Глава девятая: Влад (1)

Глава девятая: Влад

Пока слушаю рассказ Рыжухи, достаю телефон и сбрасываю короткое сообщение одному своему знакомому в органах, которые все и обо всех знают. Просто имя – Анна Морозова.

На том конце связи знают, что этого достаточно.

Мне найдут ту самую девочку, даже если в Москве – пара тысяч Ань Морозовых.

И не важно, что на часах уже за полночь – инфа будет минут через двадцать. По моим подсчетам, как раз к концу исповеди Рыжухи.

Слушать ее не то, чтобы интересно. Не потому что я бессердечная тварь – но и не без этого тоже, чего уж там – а просто ничего выдающегося малышка все равно не рассказывает. Отчим влез в долги – бывает, вообще не ново. Решил расплатиться симпатичной жопой падчерицы – встречается реже, но тоже не инновация. А девочка, не захотев ложиться под старого козла, решила найти вариант поинтереснее.

То, что я лучше Шубы на всех фронтах – это само собой.

Когда Рыжуха заканчивает исповедь, я успеваю прикончить половину бутылки, причем прямо с горла. Почему-то вообще не берет, хоть посторонних шумов в голове прибавляется.

С другой стороны, и дополнительных знаний – тоже. Рыжуха тусила в Штатах не один годок, и немного не в курсе наших реалий, но пришла сразу ко мне, как по наводке. Значит, и правда привели за руку. Нужно дать отмашку ребятам из охраны, чтобы проверили, кто ее привез.

Ну и самое главное, и что-то мне подсказывает – Рыжуха тоже в курсе этого.

Шуба – не бедный мужик. Он говно редкое и вонючее, но не штопаный презик, чтобы трясти за бабло. Тут у него либо дело принципа, либо…

Окидываю деваху еще одним пристальным взглядом, как раз когда она замолкает и, заметив мой интерес к ее ногам, снова одергивает платье.

Да что ж ты дерганая такая, малыш? Кто ж так приходит продаваться-то?

— Вопрос номер один, - чтобы не откладывать в долгий ящик, сразу перехожу к делу. – Тебе вроде как защита нужна, а ты бабло просишь. В чем прикол?

Рыжуха поджимает губы и, немного подумав, говорит, глядя куда-то себе под ноги:

— Это не для меня.

— А для кого?

— Моим брату и сестре. Поровну, разделить на два счета, чтобы они могли уехать из страны и какое-то время жить в безопасности, пока я… - Сглатывает нервозность, но быстро берет себя в руки. – Пока я что-нибудь придумаю и найду достойную работу.

Так и подмывает спросить, кем же она, белоручка и умница со знанием языков и своим идеальным музыкальным слухом, собирается работать, чтобы зашибать такую деньгу. Морозов, насколько я слышал, никогда не нищенствовал, хоть в последние годы дела у него шли не очень. Но оплачивать дочке учебу в Беркли – тоже не семечки щелкать, так что девочка наверняка привыкла к определенному уровню жизни и вряд ли пойдет мыть посуду. Работа училки с зарплатой в тридцать тысяч вряд ли покроет запросы всех троих, особенно если сейчас им требуется по ляму на каждого.

В общем, девочка явно оторвана от реальности.

Но у нее и так слишком убитый вид, хоть и зыркает на меня, словно на врага народа. Не буду разрушать ее картину мира совсем уж до основания.

— Вопрос номер два: ты уверена, что тебя… продали именно Шубе?

Ее ответ написал на лице всеми красками отвращения.

Я просто уточняю, потому что тут и тупой бы понял, что к чему. Просто хочу еще немного посмотреть на этот симпатичный рот, оценить демоверсию, пока Рыжуха горюет о печальной участи. В моей голове уже сложился сценарий нашего дальнейшего разговора, и я уверен в том, что не ошибся, на девяносто девять процентов. Один процент оставим на то, что сейчас она попросит салфетку, поблагодарит и уйдет на все четыре стороны. И тогда это будет первая женщина в моей жизни, которая удивит меня дважды за полчаса разговора.

— Да, уверена, — кивает девчонка.

— Шуба - старый импотент, куколка. Зря трясешься. Подрочишь ему разок-другой – может, у него инфаркт случится.

По ее лицу проходит волна брезгливости и ужаса.

— Вы меня вообще слышали?! Меня продали как… вещь! — Ее голос поднимается почти на октаву, на глаза набегают слезы, но Рыжуха резко смахивает их, храбрясь как кролик перед питоном.

Ну же, детка, все так хорошо начиналось, может как-нибудь обойдемся без примитивных истерик?

Я уже знаю ответ – он горит во мне предвкушением азартной злой охоты.

Но чтобы идти дальше – я должен быть уверен, что девочка доведена до крайней степени отчаяния. Что в ответственный момент не даст заднюю.

Так что, вспомнив, что я бессердечное чмо и мудак, продолжаю:

— Ой да ладно, — пожимаю плечами я. — Каждый из нас в конечном итоге старается себя продать. И подороже. Каждая первая мечтает выскочить замуж за толстый кошелек и тем самым узаконить собственную проституцию. — Ее глаза округляются. — Разве нет? Тебя муж содержит, оберегает, оплачивает твои потребности. А что ему надо от тебя? Правильно – пошире разведенные ноги и эффектно откляченный зад. Что это, как ни бытовая проституция? Ну да, Шуба не красавец, но он тебя явно не потянет. Поиграет и отпустит. Скорее всего, еще и с приданным. Найдешь себе молодого жеребца с большим хером, который вылечит тебе моральную травму.

Глава девятая: Влад (2)

— Влад, давайте серьезно.

Она складывает руки на коленях, выпрямляет спину и слезы куда-то мгновенно исчезают из ее глаз. Уж не знаю, что там творится в этой хорошенькой голове, но определенную «работу над собой» девочка сделала прямо на глазах.

Мне, бля, нравится этот ребус!

— Ну давай серьезно, детка. – «Но зря ты это сказала после того, как я влил в себе эту алкогольную бурду».

Снова стреляет глазами, могла бы- врезала бы мне по физиономии или куда пониже.

— Мне сказали, что ссориться с Шубинским кроме вас никто не рискнет, - говорит вежливо и спокойно, но с нажимом.

Я даже рад, что у меня слава крутого чувака.

— Если отчим не сможет отдать меня – он отдаст Шубинскому мою сестру. Ей всего тринадцать, Влад, она еще ребенок.

Я слышал кое-что о пристрастиях «Шубы», но хотелось верить, что это все пустой треп.

Хрен там было, как оказывается. Ну или девчонку лихо берут на понт.

— Отсюда, из этого клуба, у меня только две дороги. – Вздыхает, берет паузу и явно сожалеет, что выплюнула в стакан. – Одна – с вами, куда скажете. Другая – домой, и к Шубинскому. Я прекрасно понимаю, что мне абсолютно нечего вам предложить. Кроме… себя. И своей… невинности.

Еще минута – и зарыдает.

Охо-хо.

Даже жаль ее разочаровывать, но раз мы тут играем во взрослые игры – пусть «глотает» хоть правду.

— Детка, не знаю, кто и что тебе обо мне наплел, но мне на хуй не сдалась твоя девственность. Я комплексами неполноценности не страдаю.

Она удивленно хлопает глазами.

Ее нижняя губа начинает предательски дрожать.

Так что, чтобы не грохнулась в обморок, немного подслащаю пилюлю.

— Никто, ни одна женщина в мире не может предложить мне что-то эдакое, за что бы я был готов отвалить ей два ляма в забугорной валюте. Такой просто не существует. Но…

Я даю ей паузу пораскинуть мозгами.

И меня почему-то приятно греет тот факт, что соображает Анюта очень шустро.

— Но вам будет приятно досадить ему, забрав то, что он считает своим? – осторожное предположение.

В самое, мать его, яблочко.

Надругаться над собственническими замашками Шубы было бы действительно интересно. Старик настолько скуп и трясется над своим капиталом, как будто собирается забрать его с собой на Тот свет. Или напрямую купить место в Раю.

Но и лишних проблем от такой игры точно не избежать.

— Верно, Анюта. С головушкой у тебя все в порядке, а умных телок я люблю.

Молчит. Напряженно ждет продолжения.

— Видишь ли, Анюта, благотворительностью я не занимаюсь. И ты должна понимать, что терки с Шубой могут встать мне боком. И что я не сиропный мальчик, а отбитый на всю голову чувак, который привык использовать то, что покупает.

Она кивает, но не рискует смотреть мне прямо в глаза. Затравленно таращится куда-то через плечо. Не люблю, когда так. Если женщина со мной – она вся сосредоточена на мне, а не на узоре панелей хер знает где.

— Что вы хотите? – спрашивает она, и костяшки ее пальцев становятся почти бескровными, так сильно она сжимать лежащие на коленях кулаки.

— А вот это, детка, хороший правильный вопрос. Умница. Лучше прямо спросить: «Что надо?», чем иметь мозги тем, что не надо.

Я откидываюсь на спинку дивана, достаю сигарету и закуриваю, разглядывая «товар» уже с позиции покупателя. У меня давно не было постоянной любовницы, а сейчас такой период в жизни, что не хочется ни случайных зацепок в клубах, куда мне зачастую просто лень ехать, ни элитных эскортниц. Как ни крути, а их тоже надо вызванивать. А мне хочется простого человеческого: получать секс без напряга, просто потому что я пришел, сел – и пусть мне отсасывают. Почему нет? Цинично, ну так и мне не встало связываться с Шубой за здорово живешь. Даже если я сам не прочь ухватиться за повод хорошенько вздрючить зарвавшегося старика. Чтоб не совал свое дерьмо в чужой огород.

— Я привык владеть тем, что мне принадлежит, детка. — Окидываю ее выразительным взглядом. Она снова зажимается и это слегка портит вкус нашей беседы. Со скромницами у меня разговор короткий. — Владеть полностью, чтобы полученные выгоды перекрывали проблемы и возможные риски. Я готов защищать свои инвестиции, Рыжуха. Так что… Либо ты моя инвестиция, и под моей защитой, либо будем считать, что стороны не достигли взаимопонимания.

Новое от 17.12. Глава десятая: Влад (1)

Глава десятая: Влад

Первое время девчонка переваривает мои слова. Наверняка пытается выискать в них несуществующий смысл, нарочно игноря явный посыл. Хочет верить в хорошее, бедолага. До последнего. Интересно, что она себе думала, когда совалась ко мне со своими слезками и соплями? Что я долбаный Капитан Америка - защитник слабых и угнетенных?

— Я не очень понимаю… — заикается Рыжуха.

— Да брось, детка, все ты понимаешь. Но на всякий случай, чтобы исключить недопонимание, разжую как маленькой: хочешь быть у меня под крылом – будешь моей… - Мне самому нужна пауза, чтобы подобрать правильное слово. Все-таки не каждый день в мою жизнь прилетает вот такое конопатое стеснительное чудо с целкой между ног, так что даже мне, прожжённому цинку нужна секунда-друга, чтобы точнее сформулировать, чего же я хочу взамен двух лямов и терок с Шубой.

— Вашей… девушкой? – робко подсказывает Анюта.

Только где-то глубоко зарытое, но все же присутствующее во мне воспитание не дает заржать ей в лицо.

Девушкой, ага.

— Моей собственностью, - наконец, нахожу нужное емкое слово. – Прости, малыш, но «девушки» для меня кончились после минета на задней парте во время урока физики классе, кажется, в одиннадцатом. С тех пор есть просто тёлки: красивые, стильные, доступные, с херней в башке. В общем, в принципе, все вокруг.

Говорить о том, что Королю в этом городе еще никто не отказывал, пожалуй, не стоит. Рыжуха и так чего доброго вот-вот грохнется в обморок.

— Я не понимаю, - говорит она, и зеленые глазищи становятся круглыми, как блюдца.

Ну да, конечно ты не понимаешь, девочка, живущая в мире, где какие-то старые импотенты отдают миллионы за девственность.

— Я не уверена, что люблю боль и готова…

— А я уверен, что абсолютно точно не люблю игры с плетками и прочую кожаную хуйню, - перебиваю ее, пока разговор не скатился в абсурд. – Анюта, давай я на пальцах объясню. Чтобы кого-то тупо ебать, мне не нужно тратить два ляма, не нужно бодаться с Шубой – я могу хоть сейчас спуститься вниз и сходу найдется пара желающих отсосать мне почти просто так.

Она молча кивает, дает понять, что внимательно слушает.

— Ок, поехали дальше. Ты, - даю понять, что достаточно изучил ее внешние данные, - не особо в моем вкусе, скажем так, и то, что где-то за океаном в каком-то универе тебя дважды заматывали в ленточку с надписью «Королева красоты» меня тоже не впечатляет.

Она густо краснеет.

И это, пожалуй, первая яркая эмоция на ее лице, кроме откровенной неприязни ко мне. Симпатичная такая эмоция, настоящая, почти… трогательная. Хоть и терпеть не могу это слово, но тут без него никак.

Ради этого – ну и чтобы на почти_законных основаниях оторвать Шубе яйца – я готов ввязаться в пока еще сам не очень понимаю что.

Когда вокруг нет недоступных женщин, инстинкт Охотника начинает скучать и дуреть.

А скромная целка с гонором и характером… В общем, это может быть интересно.

Кроме того, она как будто не дура, так что сгодится и просто скрасить один из тех моих вечеров, когда мне хочется не физического траха, а интеллектуального порно. В смысле – просто поговорить с умным собеседником. А если у этого умного собеседника еще и сиськи, и жопа сердечком – вообще супер.

— Так что, подытожив, у нас с тобой получается вот что. – Подаюсь вперед, чтобы лучше видеть лицо Анюты, ведь пока что калейдоскоп ее эмоций – единственное, что отличает ее от других. – Меня реально не прет насиловать визжащих девиц. Меня не вставляет иметь беззащитное рыдающее тело, а так виртуозно притворяться, чтобы я ничего не заподозрил, ты вряд ли умеешь, та что… Взамен на мои проблемы, ты будешь просто… моей личной неделимой собственностью. Без всей этой хуерги с подчинением. Никакого рукоприкладства с моей стороны, никаких перепродаж моим друзьям или деловым партнерам, клянусь. - Кладу ладонь на грудь, почти туда, где сердце, усмехаюсь, чтобы Ряжуха поняла, как мало для меня значат эти вещи. – Но по первому моему свистку – ты рядом: без соплей, без слез, такая, как сейчас… для начала. Рестораны, клубы, покататься на яхте где-то в заливе средиземного моря. Потереть мне спинку… абсолютно голой.

Она сосредоточенно хмурится, потому что явно не понимает в чем подвох.

Тяжело искать черную кошку в темной комнате, Анюта, особенно, если ее там нет.

Невозможно объяснить голодному, почему иногда хочется простую селедку на черном хлебе, и почему воротит от «Хеннесси».

Глава десятая: Влад (2)

— Звучит так, будто вы собираетесь меня… уважать, - очень осторожно озвучивает догадку.

— Я уже тебя уважаю, можешь мне поверить. – Ну а кто бы еще мне принес такую шикарную возможность поиметь Шубу. – Просто, малыш, хоть я и не насильник с маленьким членом, но и не принц на белом мерине. Так что будет просто замечательно если ты прямо сейчас начнешь свыкаться с мыслью, что наша с тобой история – она не про свадьбу и спиногрызов. И закончится тогда, когда мне станет скучно. Или, наоборот, интереснее, но не с тобой.

Возмущение на лице Рыжухи такое праведное, что я чувствую себя Сатаной, которого вот-вот вытолкают из Ада пинками под зад.

— Влад, - гордо задирает подбородок, - раз уж мы говорим откровенно, то позвольте сказать: вы – абсолютно точно не тот мужчина, которого я бы хотела видеть в роли своего мужа. И тем более – отца моих детей.

Возможно, где-то в глубоких запутанных недрах ее головушки мелькает мысль, что я должен чувствовать себя задетым и разбитым на голову. Если так – ей же хуже. Только что она сама озвучила то, что я бы вынес пунктом первым нашего устного договора.

Никаких обязательств.

Никаких планов на будущее.

Никаких цепей, кандалов и клеток.

Идеально.

Я еще раз озвучиваю эти три пункта вслух и, чтобы скрепить наш договор, протягиваю ладонь для рукопожатия. Анюта, все еще приятно румяная, несмело вкладывает в нее свои пальцы. Не спешу их сжать: медленно, чуть-чуть отпуская фантазию, поглаживаю теплую кожу на тыльной стороне ладони, чуть выше костяшки большого пальца.

У нее идеальные руки: тонкие, но не костлявые, в меру длинные, но точно не как крабьи клешни конченых анорексичек. Аккуратные ногти под прозрачным лаком.

Я легко могу представить эти пальцы у себя на члене.

Обхватывающие меня крепко, но стеснительно.

И взгляд снизу-вверх, под этими длинными густыми ресницами.

Распахнутые губы.

Желание.

— Значит, Аня Морозова, - мой внутренний Сатана потирает ладони от предвкушения, - добро пожаловать в мою жизнь.

Она выдергивает ладонь, как только это становится возможным и, не дав мне опомниться, заявляет:

— Я хочу забрать сестру. Сейчас. До того, как утром приедет Шубинский и отчим поймет, что меня нет.

Люблю таких – сразу быка за рога.

— Анюта, свет очей моих, я сегодня слишком бухой, чтобы нахрапом вламываться в шатер твоего старого недопапашки и требовать мой законный калым.

— Но это нужно сделать сегодня! – Она вскакивает, обхватывает себя руками, безуспешно пытаясь успокоиться. – Вы не понимаете. Если Марина… Если… То все это вообще не имеет смысла.

Ох уж эти трепетные лани с характером носорога.

Слушай, Влад, а может ну его на хер? Пока не поздно, а?

Рыжуха хватает меня за руку – ту, которую минуту назад пожимала почти что с брезгливостью. Даю выдернуть себя с дивана, но бутылку утягиваю с собой.

— Если что – я пока не хочу трахаться, сладкая моя, - ржу, пьяный и довольный.

Хотя, конечно, знаю, что раз вписался – придется спасать дитятко из Кощеевых лап.

Новое от 18.12. Глава одиннадцатая: Влад (1)

Глава одиннадцатая: Влад

Пока Рыжуха тянет меня по лестнице, я пытаюсь выудить из памяти, что она там несла про своего отчима. Рогозин, кажется? Что за хрен с горы?

Внизу говорю охране, чтобы все записали на мой счет, и когда мы втискиваемся в плотный ряд танцующих тел, какая-то телка пытается зацепить меня граблями. Притормаживаю, чтобы вежливо от нее отделаться, но какой-то парень успевает сделать это за меня. Рожа вообще незнакомая. И на пидора – которые на меня тоже - прости, блядь, господи! – изредка пытаются повеситься, тоже не похож. Что за чудило?

— Это мой друг, Паша, - стараясь перекричать рев музыки, представляет Рыжуха. – Это он мне… все рассказал.

Ага, значит, вот кому обязан этим пока ни хера не понятным знакомством с девочкой-целочкой. На улице прицениваюсь к парню уже внимательнее: худой, рожа стремная, сам какой-то, как собака сутулая. Я бы такому ни рубля не доверил, не то, что «сватать» себе лучшую жизнь.

— На моей поедем, - говорю, снимая пиджак и накидывая его Рыжухе на плечи. Трясется вся – смотреть больно. Реально что ли приехала, в чем было? Даже без пальто?

— Благодарю, - стараясь справиться со стучащими зубами, тихо говорит Анюта.

Ну прямо созревший Одуванчик – дунуть страшно. Хоть суй под стеклянную колбу и прячь в чулан, чтобы, вот как сейчас, приползать в одиночестве бухим, чахнуть над сокровищем и рассказывать, как на самом деле хуево живется молодым борзым олигархам.

Стоп, Влад, ты реально уже в говно.

Правда, холодный воздух немного выстуживает башку, и пока рыжуха не начала звездеть, киваю водиле, чтобы впихнул ее в мой «мерин», пока я проветрю голову, а заодно пообщаюсь с другом Пашей и проверю, что мне там нарыли на Аню Морозову.

— Рот пока закрыл, - успеваю тормозинуть «друга Пашу» до того, как он открывает рот.

Достаю телефон, где у меня уже полная сводка. С фото и ссылками на пару социальных сетей – это хорошо. На фото та же Анюта, значит, инфа будет точная.

Быстро пробегаюсь по выдержке как из допроса: возраст, рост, примерный вес, судимостей нет, не привлекалась, в браке не состоит и не состояла, детей нет, диплом с отличием из Беркли – тоже в наличии. Подрабатывала в кафе, потом – консультантом в парфюмерном магазине. Судя по инсте – в отношениях не состоит, фото постит редко и в основанном это не селфи, а что-то с претензией – закаты, рассветы, заливы. Ничего о красивой жизни, ничего с намеком на «купите меня кто-нибудь!» В общем, прикопаться не к чему.

Пишу еще одну фамилию – Рогозин.

Отправляю.

И следом еще – «срочно».

Так, теперь к другу Паше.

— Это тебе я обязан трепом на тему моих терок с Шубой? – начинаю без предисловия.

Пацан мнется, но кивает, пытается что-то мычать о том, что надо было действовать быстро, потому что…

— Вот вообще ни хуя не интересно твое блеяньей, - закрываю ему рот.

Осматриваю, прикидываю. Ставлю бутылку с бухлом около фонарного столба, достаю сигарету, но не подкуриваю, просто нюхаю. Пытаюсь завязать уже раз третий.

— И так, друг Паша, если ты такой умный, то почему в глаз никому не дал, когда девчонке оплеух навешали? Или у тебя, типа, яйчишки не того калибра?

— Меня там не было, - огрызается он.

— В Африке что ли был?

— Нет, но…

— Значит, был. Когда молодую деваху в ее доме колотят старые козлы, любой здоровый мужик, если у него обе руки и ноги на месте, должен встать – и въебать каждому. Пока все не лягут, или пока его самого не уложат.

Когда-то у меня тоже была семья – мать и сестра.

Когда-то мне конкретно досталось за то, что я пытался за них вступиться.

Так я оказался под забором.

Если утрировать, то можно сказать, что в общем и целом я стал беспризорником из-за двух самых важных женщин в моей жизни, и из-за них же стал тем, кем стал.

Глава одиннадцатая: Влад (2)

— Так что, «друг Паша», может, ты и привез ее сюда, но говно ты редкостное, и лучше не заливай мне про чистые порывы. Что у тебя за интерес? Я раз только спрашиваю, соврешь – пойдешь на хуй. А раз ты обо мне типа в теме, то должен знать, что когда Король посылает на хуй – это больно.

Он сутулится, нервно теребит что-то внутри карманов брюк.

— У Аньки брат есть, - невнятно так, сквозь зубы. – Он дурак безголовый, но парень хороший. Если ты за него не вступишься – пиздец ему. Аня… Она не в курсе.

— На мне что, блядь, неоновый знак «Фея-крестная Онлайн»?! – снова ржу.

Ну и семейка.

Ладно, сначала разбираться с Анютой.

— С тобой, друг Паша, поговорим потом. Исчезни пока с горизонта, чтоб я тебя не видел.

Когда сажусь в машину, Рыжуха перепугано отодвигается, когда наши ноги случайно касаются друг друга. Так и хочется съязвить, как она в таком случае собиралась прощаться с девственностью – под слоновьими транквилизаторами что ли?

Называю водителю адрес – тот, что указан в инфе, которую мне скинули мои и прикормленные всезнающие друзья. Анюта снова «делает глаза», но на этот раз быстро отходит.

Отворачивается к окну.

Пытается стянуть пиджак, но я довольно грубо снова натягиваю его ей на плечи.

— Терпеть не могу, когда телка корчить из себя Родину-мать, - говорю достаточно жестко, чтобы с первого раза вдолбить это ей в голову.

— Спасибо, - отзывается она.

— За пиджак? Ты уже говорила.

— За… все, - с небольшим запозданием, уточняет Анюта.

— Да ладно, детка, можешь просто мне отсосать, я как раз в подходящем настроении.

Кажется, ее мысли только что очень громко пожелали мне сдохнуть.

Но это не точно.