Собственность мажора

Глава 1

— Ты что-нибудь решила насчет завтра?

Смахнув со стола свою лекционную тетрадь, отправляю ее в сумку и запихиваю в карман толстовки телефон.

— Алена, ау! — пихает меня в бок подруга Анька. — Я с кем разговариваю? Со стеной?

— Не решила, — отвечаю, ожидая, пока прозвенит звонок.

Ненавижу пятые пары.

За окном темень, хотя еще и шести вечера нет, а в лекционной аудитории такой холод, что я не стала снимать пуховик. Сегодня аномально холодный день, хотя начиналось все довольно безобидно, поэтому я даже перчатки с собой не захватила.

— Ой, да ладно тебе, — закатывает подруга свои красивые зеленые глаза. — Суббота же. Что ты дома делать будешь? Гарри Поттера смотреть?

Неплохая идея. Что еще нужно в выходной?

— Конечно, — киваю ей. — Лучше тащится на другой конец города, чтобы полночи играть в “правда” или “действие” в компании всяких придурков из футбольной команды.

— Они не все придурки… — тихо говорит она.

Вздыхаю, глядя на нее.

Хмуря свои рыжие брови, смотрит в окно.

С недавних пор она влюблена в Кирилла Дубцова — спортсмена, краснодипломника и сыночка нашего местного мэра. Именно в его доме в субботу планируется грандиозное пати для нашего физматовского потока. Разумеется грандиозное, потому что других Дубцов не устраивает. А еще у него есть девушка, вся такая розово-пушистая Марина, само очарование, а Анька…

Ну она рыжая. Очень рыжая. Но если это не всем парням нравится, то Дубцов точно не из их числа. Однажды я видела, как он на нее смотрел. Как голодный волчара, правда она мне не поверила. У нее поразительно низкая самооценка когда дело касается парней.

— Ладно, — вздыхаю, вставая, как только звенит долгожданный звонок. — Схожу я с тобой.

— Честно? — хлопает она глазами, подскакивая.

— Нет, шутка, — опять вздыхаю я, натягивая на голову шапку.

Я не хочу идти. Мне нечего надеть, и на таких сборищах со мной, как правило, ничего особенного не происходит. Со мной никогда не знакомятся парни. Я не знаю, почему так происходит. Может потому что у меня на лице написано, что я примерная девочка? Что меня не получится уложить в постель раньше, чем я пойму, что мы влюблены друг в друга по уши? Кому нужны такие заморочки?

Анька догоняет меня на выходе, где я вливаюсь в толпу сокурсников, выходя из аудитории, и дергает за рукав так, что возмущенно кричу:

— Эй!

— Глянь, кого принесло, — кивает она на коридор.

Меня всю, от макушки до пяток, встряхивает, когда вижу застывшую прямо посреди коридора фигуру.

Засунув руки в карманы короткого пуховика и слегка расставив ноги, мой сводный брат Никита Барков смотрит прямо на меня со скучающей миной на своем красивом лице.

Я всегда хотела братика или сестричку, но никогда не думала, что моя мечта примет такое кошмарное воплощение. Его совершенно не смущает то, что он мешает всем этим людям, и им приходится его обходить, и уж конечно его не смущает то, что все проходящие мимо девушки жрут его глазами. Включая меня. Дура.

— До завтра, — шепчу, целуя подругу в щеку.

— Ален… — обнимает меня ответ. — Хочешь, я с тобой поеду?

— Я сама, — мотаю головой. — Эльфам привет…

Анька хмурится, глядя то на меня, то мне за спину. Кивнув, натягивает на голову шапку и уходит, махнув мне рукой. Ее дед профессор. Они с ним живут в студенческом городке, она здесь родилась, так что домой ходит пешком.

— Чего тебе? — спрашиваю, подойдя к Баркову.

Упрямо смотрю в голубые насмешливые глаза, сжимая кулак в кармане до скрипа.

Общаться с ним, это как есть колючую проволоку. Он на один год старше, а ощущение, будто на десять. И он невзлюбил меня с первой встречи, а я…

При воспоминании о том дне всегда сжимает горло.

А я влюбилась с первого взгляда. Да так, что до сих пор не разлюблю, хотя уже полгода прошло. Не знаю как это задушить. Не выходит! И он об этом знает.

— Какого ты так смотришь на меня? — угрожающе понижает он голос.

Сжав челюсти, цедит:

— В потолок, мать твою, смотри, Алена.

Щеки заливает краска. Сглотнув, смотрю в пол.

— Чего тебе? — повторяю зло.

— Мать просила тебя забрать. Город стоит.

Забрать меня? В нашей с мамой семье я взрослый, а она ребёнок. Очень странно, что она его попросила.

Они с отцом Никиты поженились полгода назад. Он бизнесмен. Очень известный в городе. Она была секретаршей в его приемной. Она беременна. Рожать через три месяца.

— Я сама…

— Не тарахти, — перебивает Барков, срывая с моего плеча сумку. — Там минус тридцать пять.

Развернувшись, уверенно идет к лестнице, зажав в кулаке ручки моей сумки.

***

Пушистые снежинки тают на моих пылающих щеках. Когда он рядом, я всегда такая. Блеющая, тормозящая, заикающаяся.

Его это дико бесит.

Смотрю ему в спину, отмечая, как потрясно сидят на нем эти джинсы. На нем все потрясно сидит. Он высоченный, и у него на животе эти проклятые кубики.

В парковой аллее Универа горят фонарики. Холодно так, что в носу стынет воздух. Снег скрипит под подошвами моих зимних кроссовок. Я знаю, что одеваюсь ужасно. Не привлекательно. Но я настоящая шпала. Я выше всех девушек потока, и одного роста со многими низкорослыми парнями. Но не выше Баркова. Он меня на голову выше. И шире во всех местах.

Каблуки носить совершенно не умею. И макияж тоже. Переживу. Закончу институт и уеду куда подальше.

БМВ Баркова припаркована у шлагбаума. Каким бы придурком он не был, но никогда не лихачит и не творит всякой жести на парковках. Машина стоит ровно, как под линейку.

А ещё у него есть мотоцикл.

Разблокировав двери, открывает для меня пассажирскую и ждет, с каменным лицом глядя в пространство. Выдернув у него сумку, забираюсь в машину и вижу на панели малиновые кожаные перчатки.

С силой закусываю губу, потому что знаю, чьи они.

Его телки Леры. Она звезда Универа. Разумеется, кто же ещё. Не с замухрышками же ему встречаться. Ламинированные волосы и надутые губы. Все по феншую. Надеюсь, когда он ее целует, эти ее губы застревают у него в зубах.

Глава 2

— Как ты сюда попал, дуралей? — бормочу, расстегивая куртку и засовывая за пазуху дрожащее тельце.

Бедненький…

— Ты больная?! — орет Барков, развернув меня за локти так, что я чуть не упала.

Опомнившись, смотрю по сторонам, а потом испуганно смотрю на Никиту.

— Его чуть не раздавили, Ник…

Хочет сказать какое-то дерьмо, но потом сжимает челюсти до пляшущих желваков и на секунду прикрывает глаза.

— Валите отсюда, деграданты! — летит в нас вместе с воем клаксона.

— Варежку закрой! — орет Барков, резко повернув голову.

— Понаделают дебилов!

Сдавив рукой мои плечи, прижимает их к себе и тащит к машине, лавируя в этой пробке.

Все мое внимание сконцентрировано на дрожащей у меня под курткой крохе, поэтому я даже не замечаю, как оказываемся у нашей БМВ. Она мигает аварийкой, и нас стопроцентно все ненавидят.

— Ему, наверное, к ветеринару надо, — хватаю с сидения свою сумку, вместо того, чтобы его занять.

— Сядь в машину, — надавливает на мою голову Никита, заставляя сесть.

Сбрасываю его руку, но он преградил мне дорогу, зажав у двери. Смотрю на него снизу вверх, говоря:

— Едь. Я сама доберусь, мне надо в ветклинику.

— Сядь в машину, — опять кладет ладонь на мою шапку.

Сам он без неё, и у него уши красные.

— Отстань, Барков! — пихаю его в грудь. — Я дальше сама!

Протяжный гул клаксона заставляет его обернуться. Вновь посмотрев на меня, требует:

— Алена, сядь, блин, в машину!

— Но…

— Да чтоб тебя!

Скрутив, бесцеремонно толкает в салон, и захлопывает дверь с такой силой, что мне хочется прикрыть уши.

— Мяв…

Мелкие коготки впиваются в мою толстовку так, что приходится отдирать от неё Черныша, и я боюсь, как бы он не вырвал клок ткани.

— Какой худой, — тараторю, как только Никита оказывается в машине. — Все косточки наружу… А глаза какие испуганные…

Барков вдыхает так, будто всосал в себя весь кислород в салоне.

— Бедненький…

— Мяв-мяв…

Мы трогаемся, и я лепечу:

— Думаешь, он блохастый?

— Прям всю голову сломал, — тормозит у тротуара так, что меня бросает вперёд.

— Я тебя не заставляю нас везти, — взвиваюсь я. — Можешь высадить нас на остановке!

— Чтобы ВЫ там от дубака скопытились? — делает тонкий голос, копируя меня. — И мне отец башку оторвал?

— А она у тебя есть? — цежу я. — Не замечала.

— Наверное потому что в твою мозги забыли положить, — цедит он в ответ.

Пихаю котёнка назад за пазуху, пыхтя от злости.

Сделав ещё пару вдохов, сквозь зубы спрашивает:

— Ехать куда?

— Откуда я знаю? Я что, Яндекс Карта?

— Алена, у тебя тридцать секунд.

Сжав зубы, достаю из кармана телефон и загружаю приложение.

— Горького 71… Это где памятник…

— Разберусь.

***

— Обезвоживание и недовес… — жалостливо поглаживает котёнка парень-ветеринар, удерживая Черныша на большом металлическом столе.

— Это опасно? — также жалостливо хнычу я.

— При правильном уходе — нет, — щупает крохотные косточки. — Где вы его взяли?

Кошусь влево, глядя на Никиту, который сидит на диване в приемной, заняв его полностью. Хмуро тычет большими пальцами по дисплею, уперев локти в колени. Наверное, пишет своей губастой Лере, а мы с Чернышом тратим драгоценный вечер его пятницы.

— На дороге… — отвечаю я, как есть.

— Сейчас кровь возьмём на анализ. На всякий случай.

— Это больно? — смотрю в круглые желтые глаза Черныша.

— Неприятно…

— Капец…

Зло смотрю на Баркова, который с видом очумевшего болвана качает головой, продолжая строчить в телефоне.

Бесчувственное бревно.

С замиранием сердца наблюдаю, как на маленькой мохнатой лапке машинкой сбривают шерсть.

В стол рядом с моей ладонью упирается кулак Никиты, а сам он становится за моей спиной.

— Мяв.

— Потерпи… — шепчу. — Так надо.

Тихое дыхание надо мной трансформируется в смешок.

Повернув голову, сверкаю глазами. Игнорируя, Барков кивает на стол, мол «смотри».

Вокруг многострадальной лапки затягивают крошечный жгут и, вгоняют в неё иголку.

— Осторожнее… — прижимаю к груди руки.

Черныш издает очередной скулящий «Мяв», глазами прося у меня помощи, пока трубка катетера наполняется его кошачьей кровью.

— Вот и все… — объявляет ветеринар, освобождая моего кота. — Посидите минут десять.

Проверяю намотанную на его конечность «повязку» из пластыря и прижимаю к себе.

Подняв глаза на Никиту, буркаю:

— Что?

— Ничего, — проводит рукой по своим светлым волосам и идёт к дивану.

Сажусь рядом, устроив Черныша на коленях. Улыбаюсь, когда начинает мять их и топтаться, с любопытство глядя на колени Баркова.

— Скоро поедим, — чешу за маленьким ухом. — Молочка…

— Молочка не надо… — летит из открытых дверей лаборатории. — Воды, и корм сейчас подберем.

Вцепившись когтями в джинсы Никиты, забирается на его бедро. Протянув руку, он чешет длинными пальцами черную макушку.

Маленькое помещение приемной заполняете довольное кошачье мурчание.

Кусаю губу и улыбаюсь, посмотрев на Никиту.

Ловит мой взгляд, продолжая баловать котёнка. Мое дыхание останавливается. Он так близко, что у меня опять начинается. Ступор и все прочее. Глаза сами падают на его губы. Полные и застывшие в полуулыбке, а его глаза вдруг падают на мои губы.

Все краски стекают с лица, и сердце замирает.

Резко выпрямившись, Барков вдруг становится самим собой. Отдирает от своей штанины Черныша, и вручает мне, вставая.

— На улице жду, — бросает, прежде чем хлопнуть дверью.

Поджав подрагивающую губу, смотрю на котёнка.

— Ну и проваливай. Больно нужен.

***

Окна дома подозрительно не горят. На первом — только в коридоре, а на втором вообще все черное. Обычно у Барковых на электричестве не экономят. У них вообще ни на чем не экономят, и я не думаю, что сыну известного бизнесмена когда-нибудь приходилось выбирать между новыми ботинками и поездкой в летний лагерь, скорее уж между БМВ и Мерседесом на день рождения, но и это вряд ли. Своему сыну Игорь Николаевич не отказывает ни в чем. Вообще-то, они больше похожи на друзей, чем на отца и сына. Никита родился, когда его отцу было восемнадцать. Они с его матерью давным-давно в разводе, ну а на меня ему в основном плевать. Кажется, он иногда забывает, что я вообще существую.

Глава 3

— Что делаете? — спрашиваю в трубку, глядя на свое отражение в трамвайном окне.

За ним кружатся толстые снежинки и снуют прохожие, нагруженные пакетами. Через неделю Новый год, а потом у меня начнётся сессия. Так что, можно сказать, это самая лучшая неделя в году.

— Ужинаем, — отвечает в трубку мама.

Сегодня весь день она какая-то странная. Смотрит то в пространство, то в одну точку. Для нее это обычное состояние, но в этот раз что-то во всем этом не то.

Все эти полгода она была такой счастливой. Светилась будто изнутри. Совершенно очевидно, что она влюблена в своего нового мужа по уши, а по нему сложно что-то утверждать. Как и его дурацкий сын, Игорь Николаевич не разбрасывается улыбками и шутками. Просто не представляю, что могло свести их вместе. Хотя, тут долго думать не надо. Причина находится в ее животе.

Это девочка.

Меня мама родила в девятнадцать, они с Барковым-старшим ровесники, но моя родительница выглядит лет на десять моложе, а он… ну, порода у них отличная, чтоб ее.

— Только не корми его сметаной, — инструктирую маму, трогая длинную металлическую сережку в своем ухе. — А то у него животик заболит.

— Он же кот, — вздыхает она.

— То есть, сметаной ты его уже покормила? — улыбаюсь я.

— Не хочет он твой корм, правда, малыш?

— Привыкнет… мама, мне Анька по второй линии звонит…

— Кладу трубку, — отзывается она. — Хорошо вам потусить.

— Так уже никто не говорит, — просвещаю ее.

— Целую…

— И я тебя.

— Ну где ты? — стучит зубами подруга. — Я уже нос отморозила!

Держась за поручень, пробираюсь к выходу.

— Обернись, — выбегаю из трамвая и засовываю телефон в карман норкового полушубка, который мама подарила мне на Новый год.

Иметь отчима бизнесмена очень даже удобно.

— Ого… — изумляюсь, рассматривая подругу.

Не удивительно, что она замерзла.

Замшевые ботфорты на шпильке, короткая рыжая дубленка и вихор рыжих завитушек на голове.

— Что? — смущается она, переступая с ноги на ногу.

— Ты постриглась! — констатирую, рассматривая ее изменившееся лицо.

С этой прической оно приобрело форму сердечка на палочке. Волосы стали короче на полметра, и сейчас выглядят взрывом на макаронной фабрике.

— Плохо, да? — кусает она подкрашенные губы.

Закатываю глаза.

— Только не додумайся спросить такое у Дубцова, — беру я ее под руку.

— Ты смеёшься… — с тоской мямлит она, переставляя ноги на шпильках. — Он что, меня заметит?

Он уже заметил.

Но разве ей объяснишь, что это скорее всего плохо, чем хорошо? Я за нее боюсь. Она слишком ранимая для таких, как Дубцов, и мне все это не нравится.

Если он ее обидит, я… Я что-нибудь придумаю. Такое, что он меня на всю жизнь запомнит.

— Тебе юбки нужно носить всегда, — бормочет подруга, пока семеним вниз по улице, ориентируясь на план, который Дубцов разослал всем приглашенным в свой дом.

Мы на такое сборище попали впервые. Впервые сынок мэра устраивает тусовку не для избранных, а для всех подряд.

— Не шути так, — отвечаю я.

— Нет, ну правда… Барков язык проглотит, — зло рыкает она.

— Ань… — говорю с нажимом.

Барков — это запретная тема у нас с ней.

Только с ним я такая дурная. Это как слабое место.

— Извини…

Мои ноги настолько худые и без каких-либо плавных линий, что юбки — это просто временная необходимость. Все равно больше ничего подходящего у меня нет. Мини-юбка в красно-черную клетку, плотные колготки и высокие здоровые «военные» ботинки на толстой подошве — вот мой сегодняшний лук.

Дом Дубцова пропустить сложно.

Такое количество машин вдоль бордюра лучше любой сигнальной ракеты.

— Я не знала, что это его дом, — говорит подруга, когда останавливаемся у высокого железного забора.

— Я тоже…

Хотя часто проезжаю мимо. Огромный особняк, но из трамвая видна только крыша, поэтому присвистываю, когда охранник открывает нам калитку.

За зарешеченными окнами виден размах мероприятия. Там снуют тени и грохочет музыка.

Топчемся в дверях, не зная куда деть вещи.

Дубцов возникает из ниоткуда.

Кареглазый жилистый брюнет, одетый в джинсы и дурковатый свитер с оленями, что судя по всему является проявлением его остроумия. На этой подошве я с ним почти одного роста, но я ему явно по барабану.

— Вечер добрый, дамы, — обращается он к нам, но в упор смотрит на Аньку.

Я никогда так не смотрю на людей. Для этого, видимо, нужно родиться в семье мэра. Анькины щеки становятся маковыми, но вместо того, чтобы смотреть в пол, она смотрит в его глаза и молчит, как заколдованная, а он возвышается над ней, как чёрная тень.

Кошмар…

Все еще хуже, чем я думала.

— Кхе-Кхе… — пытаюсь прервать эти гляделки, расстегивая свою шубу и доставая из-под нее волосы.

На лице Дубцова появляется жестковатое выражение, от которого мне становится не по себе.

— Кажется, у тебя волосы были длиннее, — кивает он на Аньку.

Ее бледная рука взмывает вверх, хватаясь за одну из своих кудряшек.

— Я… — прячет она глаза. — Постриглась.

Хмурюсь, глядя то на одного, то на другого.

Засунув руки в карманы джинсов, Дубцов безапелляционно заявляет:

— Больше так не делай.

Моя челюсть падает вниз. Что за?..

Кем он себя возомнил?

В панике смотрю на подругу.

Ее рот открывается, а потом закрывается.

Судя по всему, этот придурок остался удовлетворен ответом, потому что, сопроводив шевеления Аникиных губ взглядом, спокойно объявляет:

— Гардероб там, закуски и напитки там, танцпол за лестницей, развлечения вон там, санузлы здесь и наверху. Хорошего вечера.

С этим он уходит, оставив нас спокойно приходить в себя.

— И после этого он не придурок? — смотрю вслед нашей университетской знаменитости, которая оказала честь ВУЗу, изъявив желание учиться именно в нем.

Глава 4

— Я — это я, — сообщаю ему, избавляясь от своей шубы.

Оттолкнувшись от стены, подходит ко мне, и мне приходится поднять глаза, настолько он высокий. В моей жизни такое случается не часто, поэтому решаю присмотреться к нему получше.

Яркие карие глаза, густые темные брови, полные губы и короткий ежик темных волос на голове. Немного грубый фейс, но высокие скулы все компенсируют. Далеко не каждый может позволить себе постричься под «нолик», но ему и это пошло бы.

Первый раз его вижу, иначе запомнила бы.

— Ну ты и амбал, — бормочу удивленно, окинув взглядом широкие плечи.

До этого дня я чувствовала себя хрупкой только рядом с одним парнем…

«Отвали, Барков», — посылаю ему телепатический сигнал. — «Занимайся своей Лерой».

За моей спиной хихикает Анька. По лицу парня стелется ленивая лыба, пока его глаза пристально изучают мое лицо.

Я не умею флиртовать. В очередной раз в этом убеждаюсь.

— Я футболист, — склоняет набок голову. — Перспективный. Почти заезда. Играю за Универ.

За Универ? Он имеет в виду наш?

— О-о-о… — тяну я. — Твоя обязанность всех соперников затоптать что ли? Тебя случайно не Халк зовут?

— Я… я… пойду в уборную… — будто давясь воздухом, хрюкает подруга.

Не удостоив ее взглядом, перспективный футболист забирает у меня полушубок и вешает на свободную вешалку со словами:

— Почти. Я Артем. Амплуа — защитник, так что иногда топчу.

— Ну, — складываю на груди руки. — Я бы с тобой ночью на районе не испугалась ничего.

— Зачем ночью? — замерев с моей шубой и вешалкой в руках, смотрит на меня. — Давай сейчас.

— В… смысле? — спрашиваю осторожно, мгновенно теряя уверенность в себе.

Он что, меня приглашает на свидание?

Я была только на одном свидании в своей жизни, и тот парень не знал, как от меня избавиться, потому что, кажется, я уболтала его до нервного срыва… просто я не знаю, о чем говорить на свиданиях. Логика подсказывает, что лучше всего быть самой собой, но в моем случает это оказалось не так, и теперь у меня психологическая травма, которая никак не заживает и портит мне жизнь.

— Давай прогуляемся, — говорит спокойно Артем, глядя мне в глаза.

— Э-э-э… прогуляемся?

— Да, — кивает он. — Типа ножками.

Убираю за уши волосы, натягивая на ладони рукава водолазки.

Честно говоря этот футболист… ну, очевидно он не преувеличивает свою звездность. Я не вижу дешевых понтов. Вообще никаких понтов. Я — это я. Я не из тех, с кем встречаются «перспективные футболисты».

— Я не люблю футбол… — сообщаю тихо.

Что я несу?!

— Ладно, — ухмыляется он. — Переживу. Так что?

— Я… с подругой… — говорю неуверенно. — Не могу ее бросить.

— Я возьму друга, — разбивает он мой аргумент. — Пойдем вчетвером.

— Там минус двадцать пять…

— Я на машине. В кафешку сядем.

Подойдя, разворачивает мой полушубок и предлагает просунуть руки в рукава.

Такая настойчивость немного сбивает с толку. Он решит, что я легкодоступная? Побежала по первому зову? Но если быть самой собой, я не вижу в этом ничего ужасного. Возможно я должна дать ему свой номер и сказать — можешь позвонить мне на следующей неделе, а потом не взять трубку и перезвонить еще через пару дней, сказав что была очень занята?

Вместо этого я разворачиваюсь и позволяю надеть на себя шубу. Молча сняв с вешалки громадную куртку с капюшоном, вешает ее на плечо, говоря:

— Подожди меня у входной двери.

***

— Меня этот Арсений немного пугает… — подставляет Анька руки под дозатор, из которого на них проливается пенное жидкое мыло.

— Почему? — делаю тоже самое, рассматривая свое лицо в зеркале над умывальником.

У меня немного горят щеки. Это от того, что пять минут назад я узнала о том, что у меня очень красивые глаза.

Улыбаюсь, кусая губу.

Разумеется это чушь. Они у меня обычные, но слушать такие глупости оказывается очень приятно. Очень приятно, когда внимание парня всецело сконцентрировано на тебе одной.

— Он все время придвигается ко мне, — поясняет подруга. — И задел своей рукой мою руку.

— Просто ты ему понравилась, — констатирую я очевидное.

С этой прической она и правда выглядит дерзкой и очень стильной, даже не смотря на простое короткое черное платье. Даже наоборот. Оно только усиливает эффект. И Дубцов со своими недовольными минами может катиться под гору. Анька и длина ее волос — не его царского ума дело.

— Просто он хочет пригласить меня к себе в общагу, — моет она руки, подставив их под струю воды. — Понятное дело зачем. И я не хочу, чтобы он меня трогал, — отрезает она.

— Тогда вылей ему на голову морс, — советую я.

Мотивы Арсения и правда очевидны, но Анька… она с парнем ни разу в жизни не целовалась. Не знаю как такое возможно в девятнадцать лет, ведь даже у меня есть кое-какой опыт.

Просто ее воспитывал дед.

Очень интересный, содержательный и консервативный человек. Профессор философии, в прошлом заведующий кафедры, а сейчас он для этого староват. Так он сам говорит, самокритика — его любимый конек.

Аня сирота, родители погибли, когда ей было девять. И в отношении парней она очень пугливая, именно поэтому я убеждена, что Дубцов — это не то, что ей нужно, ведь без сомнений сейчас она сравнивает немного недалекого Арсения именно с ним. Хотя как она может сравнивать, если с Дубцовым общалась ровно пять секунд неделю назад? Каким-то невероятным образом мы с ней залетели в команду нашего факультета по местным «Умникам и умницам». Толку от нас команде не было никакого, но команду соперников представлял сынок мэра и декана — Кирилл Дубцов. Родословная у него что надо, многие не отказались бы, чтобы их с ним перепутали в роддоме, но этого не случилось.

На том мероприятии Анька и увидела его впервые. И он ее тоже. Просто бред какой-то. Они уставились друг на друга, как два глухонемых.

— Можно я поеду домой? — вздыхает подруга.

Глава 5

— Откуда ты знаешь Баркова? — наконец-то решаюсь задать вопрос, который висел на языке весь этот вечер.

Возможно, меня выдало то, что я слишком пыталась заставить его звучать непринужденно, и в ответ на это Артём оторвался от дороги и посмотрел прямо мне в лицо. Сощурив глаза так, что мне захотелось провалиться сквозь землю. 

— В одной школе учились, — отвернувшись к лобовому стеклу, бросает он.

Смотрю на его грубоватый профиль, пытаясь понять что это значит? Звучит так, будто за этим кроется что-то большее.

— Откуда ты знаешь, что я его «сестра»? 

— Я много чего знаю, — выкручивает он руль и сворачивает на светофоре. 

Фыркаю, глядя в окно его старенького, но громадного «Форда». 

Просто не представляю сколько эта машина жрет бензина. С другой стороны, вряд ли он смог бы влезть в какой-нибудь Фиат. Колёса у его машины новенькие и какого-то нереального радиуса. Очевидно, он над ней повозился, потому что в дополнение к этим «мелочам» на капоте красуется большая волчья морда.

Он старше на два года, но я о нем раньше ничего не слышала. Я бы и о Баркове узнала как утка на третьи сутки, если бы не наше «родство». 

Где-то за поворотом взрывают салют. Разноцветные искры сверкают над крышей пятиэтажки, напротив которой маячит указатель с названием «моей» улицы.

— Здесь поверни, — велю я, указывая пальцем на поворот. — Прямо и до конца. Красный забор…

Подъехав к воротам отца и сына Барковых, Артём глушит мотор и мы погружаемся в тишину.

На этой улице все дома элитные, и жильцы тоже. Полгода назад я даже не знала о существовании этой улицы и в эту часть города никогда не забредала. У нас с мамой своя квартира, но мне даже в голову не приходило оставить ее на новом месте одну. А когда родится наша кроха, я понадоблюсь ей тем более. 

Искрящиеся снежинки начинают медленно приземляться на лобовое стекло. 

Дернув ручник, Артём набрасывает на голову капюшон и выходит из машины. Надев шапку и варежки, слежу за тем, как он обходит капот и открывает для меня дверь, протянув руку. 

Морозный воздух забирается под мою юбку, но по каким-то причинам я не спешу сорваться с места и умчатся в дом. Вместо этого держу свою руку в его и наблюдаю за тем, как вокруг его капюшона клубится снег. 

Сделав глубокий вдох, он смотрит в мое лицо исподлобья. 

Передергиваю плечами, посмотрев на небо. 

Оно черное, как бесконечная пропасть. 

Я не сопротивляюсь, когда вокруг моей талии завязывается петля из стальной руки. И когда меня прижимают к большому теплому телу. И даже когда за моей спиной смыкаются полы огромного черного пуховика. И когда щеку обдает теплым дыханием, в котором улавливаю привкус кофе. Просто закрываю глаза и позволяю мягким, очень осторожным губам коснуться моей кожи. Сначала на скуле, потом на щеке. 

— Я тебя сейчас поцелую, — хрипловато говорит Артем. — Если не остановишь.

— Ты всех девушек на первом свидании целуешь? — шепчу, чувствуя его губы в миллиметре от своих.

 — Только тех, кого завтра поведу в кино.

Смеюсь, открыв глаза. 

— Ты наглый, — замечаю, глядя в его улыбающиеся глаза. 

В остальном он спокоен и собран.

— Просто сильно хочу тебя поцеловать. 

Мои щеки загораются от удовольствия. Я тоже хочу, чтобы он меня поцеловал.

— Поцелуи полезны для здоровья, — пожимаю я плечом. 

— Угу. Жизнь продлевают, — кивает Артём, внимательно наблюдая за моим лицом. — Так что, целуемся?

Обведя кончиком языка свои губы, киваю.

Выпустив изо рта клубок пара вместе с дыханием, Артём склоняет голову и прижимается своими губами к моим. Стайки мурашек бегут по моей спине, когда он начинает прихватывать мои губы своими. Пробуем друг друга целую вечность, пока его грубоватая ладонь не ложится на мою щеку, заставляя склонить набок голову, и мы начинаем целоваться по-настоящему. 

Черт…

Он целуется… умело. Так, будто сдавал экзамены. Забирая весь мой воздух до головокружения и крепче сжимая мою талию. 

— Полегче, Трактор… — шепчу, разорвав поцелуй.

Издав тихий смешок, запрокидывает голову и вдыхает, спрашивая:

— Пойдёшь со мной в кино?

— Мы будем целоваться? — кусаю я губу.

— Будем, — говорит убежденно, размыкая руки и выпуская меня из своей куртки.

Пятясь к двери, беспечно бросаю:

— Я подумаю.

Развернувшись, вставляю ключ в замок и закрываю за собой калитку, бросив взгляд на застывшую посреди улицы фигуру. 

Прижавшись лбом к холодному металлу, улыбаюсь и закрываю глаза. Губы горят, и щеки тоже.

И мне почти плевать на то, что стоянка у дома пуста. И на то, что свет горит только на первом этаже. Но меня расстраивает то, что в доме я застаю только свою маму в компании черныша. Расстраивает, потому что она выглядит очень печальной. Закутавшись в толстый вязаный свитер, она смотрит какой-то фильм в гостиной под мигающие огни новогодней елки. Полулежа на диване и придерживая одной рукой свой большой живот, рядом с которым храпит свернутый в калачик Черныш.

— Ты рано… — приподнимает мама голову, на которой красуется высокий конский хвостик.

Я думала в беременность женщины набирают вес, но у неё все как-то наоборот. Будто растет только живот, а сама она на его фоне становится все тоньше и тоньше, хотя на этой неделе ее щеки начали округляться.

Усевшись на пол рядом с ней, заглядываю в чёрную сонную мордашку своего кота. Еле поднимая веки, он пытается тряхнуть головой, но вместо этого снова ее роняет.

— Вкусно пахнет, — улыбаюсь я.

— Я готовила ужин, — прикрывает мама глаза. — Игорь задерживается. А ты голодная?

Задерживается?

Уже почти одиннадцать вечера.

Он «задерживается» частенько. Их совместная жизнь мало похожа на супружество в моем понимании. Кажется, мама думает также. Это очень меня расстраивает, и я не знаю чем ей помочь.

Глава 6

— Такие ноги иметь противозаконно, — прислонившись плечом к перегородке моей примерочной, проговаривает Анька.

— В смысле, ими только детей пугать? — уточняю я, рассматривая свои бесконечные конечности.

— Не прикидывайся дурочкой, — закатывает она глаза.

Кусая губу, смотрю на себя в большое зеркало.

Да, я лукавлю. Кажется, выглядит отлично. Серое платье-свитер до середины бедра, черный капрон, черные вязаные чулки чуть выше колена и мои любимые военные ботинки. Сюда очень подошел набор цепей с разными кулонами, который предложил продавец-консультант и моя новая бордовая помада.

У меня свидание с самым настойчивым типом в радиусе пятидесяти километров.

«Подъеду через пятнадцать минут», — читаю на дисплее своего телефона и засовываю его назад в карман шубы.

Самым настойчивым и самым пунктуальным.

— Это твой цвет, — говорю подруге, ловя ее отражение в зеркале за своей спиной.

Короткое бархатное изумрудное платье с кружевом барбарисового цвета по подолу и высокой дизайнерской горловиной.

— Просто отпад, — добавляю, рассматривая ее миниатюрную, идеально правильную фигуру.

Ноги с округлым лодыжками, узкие плечи, тонкую талию и прочие прелести, вроде смурных зелёных глаз и надутых губ.

— Новая коллекция, — сообщает она, вертя в руках болтающийся на рукаве своего платья ценник.

— Да, у меня тоже, — вздыхаю я, заталкивая в пакет свои джинсы и свитер.

Но, как я уже говорила, быть «падчерицей» известного в городе бизнесмена очень удобно. В частности, количество моих карманных денег в какой-то момент резко увеличилось с практически нуля до четырехзначных сумм раз в месяц. Разумеется, это рука моей матери, и я предполагаю, что она не сильно меня балует. Думаю, что ей на карман достается гораздо больше, а то что она отполовинивает мне — так, мелочь, которую некуда пристроить.

Хотя бы в этом ее мужа нельзя упрекнуть. Когда дело касается мамы, он, черт его побери, не жадный! Но деньги счастья не приносят, теперь я это совершенно точно знаю.

— Бери, — говорю Анютке. — Я заплачу за своё и твоё.

Согнувшись пополам, трясу волосами и собираю их в высокий хвост на макушке.

— Ну нет, — трясёт она рыжей головой. — Это как? Я так не могу…

— Обыкновенно. Карточкой.

— Неудобно… — топчется она на месте.

— Это деньги Баркова, не мои, — просвещаю я. — А он у нас меценат.

Мы с ней хихикаем, но она все равно упорствует:

— Зачем оно мне. Куда его носить?

— Сводим мою маму в ресторан, — вдруг вспоминаю я пришедшую мне в голову идею. — Завтра вечером.

— О-о-о, — воодушевляется подруга. — В тот морской? Новый?

— Да, — киваю я. — И деда твоего возьмём. Он ей понравится.

Анькино лицо расплывается в широкой улыбке.

— Я… я ему тогда сейчас позвоню… — скрывается она в соседней примерочной. — Ему же костюм нужно выбрать. Ну типа подходящий…

Улыбаюсь, набрасывая на плечи шубу.

Да уж. Анькин дед прям «денди». Щуплый, но очень бодрый дедуля в круглых очках и этих его костюмах, которым лет больше, чем нам с ней вместе взятым. Он профессор философии, и на его лекции до сих пор выстраиваются очереди.

Маме он понравится. Ей нравятся умные люди, а Максим Борисович о-о-очень умный и очень интересный человек.

То что нужно, чтобы развеяться.

Когда я уходила, она опять сидела на этом чертовом диване рядом с этой чертовой елкой и читала книгу… одна. Вернее, в компании Черныша и нашей Морковки. Той, что у неё в животе. Сомнений нет, у моей будущей сестры ноги будут ещё длиннее, чем у меня. Даже страшновато, но если помножить гены ее отца и матери, других вариантов быть не может…

«Я на стоянке. Второй выход», — сообщает мой телефон.

Смотрю на себя в зеркало, вполуха слушая тарахтение подруги за тонкой перегородкой. У меня немного горят щеки, и глаза тоже странно блестящие.

Застегнув короткую шубу на все крючки, перебрасываю через плечо сумку и прошу Аньку, заглядывая в ее примерочную:

— Возьмёшь себе? Я завтра заберу.

Протягиваю ей пакет со своими вещами.

— Угу… — натягивает она на себя черные лосины и белый свитер толстой вязки.

Расплачиваюсь на кассе и мы прощаемся, поцеловав друг друга в щеки.

Пробираюсь через толпы снующего по торговому центру народа, повсюду встречая знакомые лица.

На втором выходе красуется огромная елка, украшенная зелеными и красными бантиками и триллионом фонариков, а за стеклянной вертушкой двери настоящая метель.

— Б-р-р-р… — поднимаю воротник, оказываясь на улице, где ледяной ветер спирает дыхание и застывает в носу.

— Привет, длинноногая, — слышу за спиной, прежде чем меня сграбастывают в охапку медвежьи руки.

— А-й-й… — смеюсь, когда меня волокут в сторону парковки, заставляя двигать ногами, которые практически болтаются в воздухе.

— Не передумала? — спрашивает Артем, обдавая мою щеку теплым дыханием.

— Нет, — пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но он позволяет это сделать, только когда оказываемся у его Форда, который уже успел покрыться тонким слоем снега.

Развернув меня к себе, упирается руками в машину вокруг моей головы и смотрит сверху вниз, слегка улыбаясь. На нем черная шапка и все тот же пуховик. Лицо гладко выбрито, и, несмотря на первые признаки сумерек, я отчетливо вижу его яркие карие глаза.

— Помада? — усмехается он. — Это ты зря.

— Попридержи коней, — советую, толкая его в грудь.

В самом деле, если дать ему палец, он оттяпает руку по самый локоть.

— Так что, — вздыхает, подхватывая одетыми в перчатку пальцами кончик моего хвоста. — Не передумала?

Он предложил пойти в кино, я согласилась, но обозначила, что мы пойдем в старый городской кинотеатр, который находится далековато от центра. Но мне там очень нравится. Там рядом сквер и сохранилось много исторических зданий вокруг. В общем, там очень атмосферно. Мы с Анькой бываем там пару раз в месяц, все таки путь не близкий.

Глава 7

Машина не трогается с места, чем неимоверно меня нервирует. Тихое, но агрессивное рычание мотора тоже.

— Пошли, — говорит Артём, снова беря меня за руку и подводя к своему гиганту. 

Исподлобья кошусь на БМВ, пытаясь разглядеть водителя, но у Баркова все окна затонированы ровно настолько, чтобы были соблюдены все требования ГОСТов, но при этом разглядеть внутри нельзя было бы ничего! С учетом того, что он никогда не лихачит, все это какие-то нестыкующиеся друг с другом пазлы. В нем таких нестыковок вагон и маленькая тележка. Один только случай двухдневной давности чего стоит. Он приехал за мной в пятницу, потому что кроме него больше никто не подумал о том, что я могу застрять где-нибудь в городе в минус тридцать, так как в тот день даже такси вызвать было невозможно. Половина маршруток не завелась с утра, а трамваи были переполнены. Все это я увидела, пока мы пробирались по городу к дому, и пока не вышла из здания универа, даже не догадывалась о том, что творится за окном. Наверное, как и моя мама.

Но Никита Барков знал что там творилось…

Какого черта он не уезжает?

Артём помогает забраться в машину и захлопывает дверь, трусцой обегая капот.

Прячу подбородок в воротник шубы, глядя перед собой.

— А вы не лучшие друзья, да? — спрашивает он, усевшись на водительское место. — У вас в семье здороваться не модно?

Я бы не хотела обсуждать «семейные» дела с посторонними. Все-таки, Барков-старший почти публичная личность, и его дела должны иметь какую-то частную неприкосновенность. Это все отговорки, на самом деле я просто не хочу поливать его сына грязью перед кем-то, кроме Аньки. Вот с ней я никогда не скуплюсь. 

Внутренним зрением чувствую присутствие рядом БМВ. 

За это время можно было прогреться два раза и спокойно отчалить. Но машина все еще здесь. И у Форда, в отличии от неё, передние стёкла не тонированные.

Барков, чтоб тебя… проваливай!

— Мы уже здоровались сегодня, — вру я.

На самом деле мы никогда не здороваемся. 

Наше знакомство выглядело так, будто я до него парней не видела. Но я и правда втрескалась в него тогда. С первого взгляда, как полная дура. 

Просто он был другой. 

Блондин. Необычный и красивый. Значительно выше и значительно тяжелее меня, что случается в моей жизни не так часто. Видимо, мажорство меняет в людях какой-то ген и они становятся вот такими — глубоко уверенными в себе болванами с модными стрижками и усмешками в глазах.

Когда мы встретились в первый раз, он так на меня посмотрел… С удивлением и заминкой. Он на меня пялился! Но потом понял, что я просто лужей растеклась, и в туже секунду обрубил мне все крылья, явив свое истинное хамское лицо! 

И этот придурок не знаком с таким словом, как «привет». Если услышу от него такое, получу культурный шок. 

— Давай я, — тихо говорит Артём, забирая себе мои руки, которые я по инерции грела дыханием.

Он обнимает их своими тёплыми ладонями и подносит к губам. Сосредоточенно дует и поднимает на меня спокойный глаза.

— Что-то у нас не так пошло, да? — спрашивает он.

— Угу…

Смотрим на наши руки, и я не знаю что сказать. Мои мысли пляшут, как пьяные.

— Давай ещё раз попробуем? — подняв пальцем мой подбородок, предлагает Артем.

Глубоко вдохнув, смотрю на парня. 

Он ждёт, и в его глазах нет даже намека на веселье. 

Просто мне нужно выкинуть из головы черный БМВ, вот и все. И его водителя тоже. Навсегда. Перешагнуть и топать дальше. Если он думал, что я стану за ним бегать, как собачонка, то это не так! Я не буду бегать, Барков. Можешь быть спокоен. 

— Просто… давай не будем сильно спешить? — прошу я тихо.

— А мы разве спешили?

Ну вот.

— Артём Тракторович, — строго говорю я. — Мы только вчера познакомились. 

Его губы разъезжаются в улыбке. Щёлкнув меня пальцем по носу, говорит:

— Да? А мне показалось, будто мы всю жизнь знакомы.

Улыбаюсь, качая головой. На душе становится легче. Пристегнув ремень откидываюсь в кресле. Мотор Форда начинает тарахтеть, и машина плавно сдает назад. Выруливаем на дорогу, и так же плавно пускаемся в обратный путь. 

Запрещаю себе смотреть в зеркало. Вместо этого тихо спрашиваю:

— Почему он придурок?

— Кто?

— Барков, — поясняю, глядя в окно.

Артём издаёт смешок и удивленно бросает:

— А ты что, не согласна?

Я очень даже согласна. Но я не могу просто принять его мнение, как факт. Мне бы хотелось понять, на чем оно основано. Ладно. Мне просто, черт возьми, нужно знать, почему придурком его считаю не только я!

— Может быть… — пожимаю плечом.

Чувствую на своем лице пристальный взгляд, но упрямо смотрю перед собой.

— Ну я не знаю, — говорит Артём спокойно. — Наверное, таким родился. 

— Каким?

— Хочешь о Баркове поболтать? — спрашивает раздраженно. 

— Не кричи… — говорю мрачно.

— Даже не начинал, — резко даёт он по тормозам.

До следующего светофора едем в полной тишине. И до того, который за ним, тоже. Я уже решаю, что тема закрыта, но тут вдруг слышу:

— Он в школе был «троллем». 

— В смысле? — смотрю на парня удивленно.

Барков? Троллем?!

Смотрю в боковое зеркало, но за нами нет никаких черных БМВ.

— Они переехали откуда-то. Пришёл к нам классе в пятом. Зализанный, как придурок. И такой дотошный, просто жесть. Руку всегда тянул, на любой, блин, вопрос. Просто адский ботан, — хохотнув, продолжает он. — Прямо настоящая девка. И он класса до восьмого ходил с таким дебильным «дипломатом». Ну знаешь, такой квадратный с замками-крокодилами…

— Знаю, — почему-то хрипит мой голос.

— У его бати тогда денег не было ему даже на портфель нормальный. Они в общаге вроде жили вдвоём. 

— И что? — вдруг злюсь я. — Поэтому он придурок?

Меня вдруг неимоверно злит такое высокомерное и поверхностное мышление в отношении кого бы то ни было! 

Глава 8

— Бронировали? — интересуется девушка-администратор, перехватив меня между гардеробом и стойкой.

— Да, — расстегиваю я крючки на своем полушубке. — На Морозову.

— Одну минутку… 

Осматриваю набитый людьми зал нового морского ресторана, но здесь просто море лиц, и я даже не знаю, на ком сконцентрироваться. 

Окна от пола до потолка, резные деревянные столы, узорчатые подушки на стульях, в общем такой себе уютный «прованс». 

Вчера было открытие, поэтому сегодня на места особый спрос, даже не знаю, как умудрилась втиснуться. Стол освободился за минуту до моего звонка, иначе нам бы пришлось ждать следующей недели.

Ну что ж. Я везучая.

Обернувшись через плечо, смотрю на свою пеструю компанию, улыбаясь и маша маме рукой. Она расстегивает свою забавную рыжую шубу, изучая потолок, пол, стены, в общем, все что видит. На ней черное трикотажное платье, которое подчёркивает тот факт, что через три месяца она станет мамой. И выглядит это очень мило, по-моему. 

Мои глаза сами собой расширяются, когда цепляются за приближающуюся парочку отдыхающих, вернее — уходящих.

Это Кирилл Дубцов в компании декана нашего факультета. То есть своей матери — очень ухоженной и аристократичного вида женщине, рядом с которой женщина вроде моей мамы выглядела бы слегка бездомным котёнком. На ней костюм, состоящий из юбки и пиджака, на груди блестит камнями какая-то брошь, тёмные короткие волосы аккуратно зачесаны назад.

Она значительно старше моей мамы. И я с ней никогда не общалась. От нее веет такой властностью, что посещает желание опустить глаза, но прежде чем успеваю это сделать, мои глаза встречаются с глазами ее сына.

Взгляд нашего местного принца впивается в мое лицо, а потом начинает быстро шарить вокруг. Шарить до тех пор, пока не находит то, что искал. Аньку. 

Держась за локоть своего деда, она слушает их с мамой разговор, но, кажется, отделяется от своего тела, когда рядом с ними вырастает семейный подряд Дубцовых.

Наш декан беседует с Максимом Борисовичем, полностью игнорируя женщин, и все это время взгляд подруги мечется между полом и глазами Кирилла. 

Он смотрит на неё через плечо своей матери, положа в карманы руки и слегка расставив ноги.

Началось…

Они как два чертовых магнита. Из этого ничего хорошего не выйдет…

— Все хорошо, — слышу голос администратора. — Пожалуйста, раздевайтесь в гардеробе, и я провожу вас за столик…

— Спасибо… — бормочу я.

Оказавшись рядом с мамой, тихо говорю: 

— Добрый вечер.

Цепкие голубые глаза заглядывают в мое лицо, и от этого взгляда хочется спрятаться. 

— Добрый, — прохладно улыбается Ирина Дубцова. — Что ж, хорошего вечера, — снова обращается она к Анькиному деду.

— Благодарю, — отзывается он, промокая лоб белым квадратиком носового платка. 

Я не уверена, жива ли моя подруга. 

Выглядит она так, будто у неё перегорела пара микросхем. Но я очень хорошо ее понимаю. Я понимаю, что в компании нашего декана можно выдержать не так много времени, иначе есть угроза схлопотать заниженную самооценку.

Скосив глаза, подруга смотрит на гардероб, у которого Дубцов помогает своей матери надеть черное классическое пальто…

— Нас накормят? — отвлекает меня мама, чем разряжает обстановку. 

— Да… — выдыхаю я. — Раздеваемся.

Спустя пять минут мы усаживаемся за овальный деревянный стол, выкрашенный в белый цвет. И впервые за этот день я не думаю ни о чем. 

Наконец-то. 

Глядя в меню со всякими морскими гадами, я не думаю ни о чем!

Ни о перспективном футболисте, который смотрел на меня, как на букашку. 

Ни о пятиклашке-Баркове, который два года ходил в одном и том же свитере, ни о нем же, ввязывающимся в драки, потому что его троллят, ни о Баркове-студенте, которого… выперли из университетской команды программистов, несмотря на связи его отца и корону на его голове. И тем более я не хочу думать о Баркове, который на досуге в одиночестве посещает киносеансы в старомодных кинотеатрах, где до него я не встречала ни одного знакомого лица. 

Он ходит туда, чтобы побыть одному…

Я не видела его со вчерашнего вечера.

— Ну, девицы? — весело восклицает Максим Борисович, указывая рукой на меню. — Кто мне это переведет? 

— Ты чего, дедуль? — отстраненно бормочет Анька. — Читать разучился?

— Анюта, — цокает мама. — Я тоже немного торможу. Так сейчас говорят?

— Мам, не прикидывайся старой, — пеняю я, пряча улыбку. — Сейчас говорят «туплю».

— В мое время это называлось «сужать горизонты», — просвещает наш кавалер.

— А в мое — быть «заторможенным», — присоединяется к нему мама, и мы с Анькой начинаем театрально закатывать глаза.

— А как в твое время называли занудство? — хихикает подруга, снова становясь самой собой.

Все же, соприкосновение с Дубцовым накладывает сильные отпечатки на ее психику. У неё сужаются горизонты и она становится заторможенной…

Теряю эту мысль, когда вслед за администратором в зал ресторана заходит… Игорь Николаевич Барков. 

В компании очень гламурной женщины, с виду его ровесницы. В дорогущем дизайнерском платье, с дизайнерскими браслетами на запястьях и в сапогах на десятисантиметровых шпильках…

На нем костюм и галстук. Я не видела его сегодня, потому что он уехал очень рано.

Выдвинув для неё стул, ждёт, пока женщина усядется. 

На его губах играет легкая улыбка, как и на губах его спутницы. Она расслабленная и какая-то томная. Она — не его родственница, это просто очевидно!

Боже…

Мое сердце останавливается, а потом делает полный оборот вокруг своей оси, а когда в панике смотрю на маму, оно холодеет, как и все мое нутро.

— Мам, — бормочу взволнованно, наблюдая за тем, как расширяются ее голубые глаза.

За нашим столом наступает гробовая тишина, а ещё через мгновение или целую вечность глаза моей любимой мамы увлажняются, и губы начинают подрагивать.

Глава 9

Быстро просунув руки в рукава пальто, Барков срывается с места и выскакивает за дверь. Подлетев к стойке, вручаю свой номерок и вырываю свою шубу из рук бедного парня. 

На ходу одеваясь, вылетаю на улицу, получая ледяной удар по своим горящим щекам.

От волнения и злости потряхивает, особенно когда вижу, как в пяти шагах от двери этот громила пытается удержать маму на месте, сдавив ручищами ее плечи.  

И даже отсюда мне ясно, что лучше ему отпустить ее к чертям собачьим! 

Она выворачивается и кричит:

— Отпусти!

— Это моя старая знакомая…

— Да плевать мне! Уббери сввои лапы!

— Поехали домой.

— Пошёл ты! Каттись куда хочешь!

Это так громко и дико, что у меня приоткрывается рот. На них оборачиваются прохожие, я бы тоже обернулась!

— Оля…

— Не говори со мной!

Сорвавшись с места, шагаю на Баркова-старшего и впиваюсь пальцами в его рукав.

— Отпустите… — требую, пытаясь сбросить с маминого плеча его руку.

Он вцепился в ее шубу, как питбуль! 

И даже в четыре руки справиться с ним мы бы не смогли, если бы до него наконец-то не дошло, как все это выглядит. 

Сжав зубы и окинув горящими глазами стоянку у ресторана, он хрипло говорит:

— Подгоню машину…

В ответ мама вырывает из его ладони своё запястье и, развернувшись, уходит по улице. Растрепанная, заплаканная и… беременная его ребенком.

Если бы могла, я бы двинула ему в челюсть. 

— Мы сами доберемся, — говорю ему сипло. — Отдыхайте, Игорь Николаевич.

Медленно переведя на меня глаза, он смотрит так, будто только что заметил мое присутствие. Я не удивлюсь, если он даже имени моего не помнит! Теперь уже я не удивлюсь ничему.

Развернувшись, бегу за мамой и беру ее руку в свою, как только догоняю. Ее рука ледяная. Мама смотрит перед собой и по ее щекам текут слёзы.

Я не хочу, чтобы она плакала. Тем более из-за мужика, который… ее недостоин!

— Вызови нам такси, ссолнышко… — пытается она дышать, но то и дело захлебывается.

— Мамочка, дыши… — тонко прошу я. — Куда… куда поедем?

— К… — выдавливает она. — К… к Ббарковым. Ссобберем ввещи… и… кота…

О… мамочки…

— Ладно я… сейчас… — лезу в карман, но все же выпаливаю. — Мам, ты уверена?

В таком состоянии, как у неё, можно наделать всяких опрометчивых поступков…

— Да! — отрезает, и я не припомню столько злости и решимости в ее голосе, пожалуй, никогда.

Что он с ней сделал?!

Запрокинув лицо и закрыв глаза, она позволяет снежинка оседать на свои мокрые щёки. Роюсь в телефоне, пытаясь решить, куда вызвать такси.

Усадив ее на скамейку троллейбусной остановки за углом, тычу по кнопкам. 

Тихие всхлипы на заднем сидении такси просто разрывают мне сердце!

Город такой красивый и нарядный. Через неделю Новый год, который мы, как и всю жизнь до этого, встретим втроем. Теперь втроем. 

Я, мама и дед.

Когда такси высаживает нас у знакомого зеленого забора я вижу, что ворота открыты настежь, а во дворе стоит чёрный джип хозяина. 

Сам он расхаживает перед лестницей на второй этаж, глядя на нас исподлобья с мрачным, просто мрачнейшим напряжением!

— Оль… — проводит он рукой по лицу и волосам, но она проносится мимо него, даже не взглянув и не потрудившись разуться. 

Делаю то же самое. 

Взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Следом за ней вхожу в хозяйскую спальню, в центре которой огромная кровать, куда я плюхаю мамин чемодан, достав его с верхней полки в гардеробной. 

Мы приехали в этот дом полгода назад с двумя чемоданами. Большая часть наших вещей так и осталась на квартире, потому что первые месяцы беременности у мамы были не самыми простыми и нам было просто не до этого!

Но сейчас, сгребая из шкафа свою одежду, я понимаю, что половину придется бросить…

— Мяв…

— Сейчас… — давлю я на крышку, дергая за молнию. — По-до-жди…

Выдохнув и стряхнув со лба волосы, обнимаю ладонью щуплые рёбра Черного и засовываю его в свой карман, после чего вылетаю из комнаты и врезаюсь носом в источающую древесно-пряный аромат грудь.

— Че тут происходит? — хрипловато спрашивает сынок дьявола, преградив мне проход своим голым и немного мокрым торсом.

Пялюсь на идеальные рельефы его грудИ и кубики пресса, выплевывая:

— А тебе не пофиг?

Его скуластое лицо гладко выбрито. С зачесанных назад волос капает вода, косые мышцы на животе плавно убегают за резинку спортивных штанов. И он босой.

— Нет, раз я спрашиваю, — чеканит Никита Игоревич.

Подняв на него злые глаза, цежу:

— А я не хочу с тобой говорить. 

Его глаза бегают по моему задранному лицу, смотрят на чемодан, ручку которого я сжимаю до скрипа.

— Куда вы? — игнорирует мои слова, посмотрев на распахнутую дверь хозяйской спальни, в которой орудует мама. 

Там что-то падает на пол и бьется.

— В Караганду, — отрезаю я.

— А конкретнее? — хмурится он, отклоняясь назад и глядя на лестницу. 

— Ник, — рычу. — Бери свои сто пятьдесят килограмм и… свали с дороги!

— Тебя сегодня не кормили? — спрашивает этот придурок, снова глядя на меня. — Ори громче, может я услышу.

Самое тупое заключается в том, что я в самом деле не могу выйти из чертовой комнаты. Он занял собой весь проем!

— Я тебе сейчас дам в нос. А лучше дай себе сам.

— Дашь мне в нос?

Его спокойствие выводит меня из себя.

— Дам тебе в нос!

— Ты кому-нибудь уже давала?

— Тебя ждала!

Он молчит секунду, а потом говорит:

— Сгонять за стремянкой?

— Барков! — взрываюсь, толкая его в грудь рукой.

Только он может довести меня до такого состояния, клянусь!

— Тихо-тихо… — перехватывает мою ладонь, — Пупок развяжется…

Я не знаю, чего он хотел всем этим добиться, но я вдруг всхлипываю. 

Глава 10

— Ого… — плюхает Анька на парту рядом со мной свою сумку. — Это что?!

— Эксперимент… — отвечаю, грея руки о кофейный стакан.

Окна лекционки обросли инеем. Еще бы, за окном холод собачий, и внутри тоже. Помещение постепенно заполняется народом. Ваня, мой бывший одноклассник, машет мне рукой. Да, иногда город у нас ну очень маленький.

— Ничего себе эксперимент, — бормочет Анька над моей головой. 

— Ань… — вздыхаю я. — Не пялься. Я знаю, что эксперимент неудачный.

— Нет! — поспешно восклицает она. — Не то чтобы…

Подняв глаза, смотрю на нее с упреком.

Она кусает свои губы, пытаясь подобрать правильные слова, но что уж тут. 

Завтра Новый год, а у меня на голове каре, выкрашенное в пепельный блонд. Мама вообще не нашла слов, чтобы описать свои эмоции. Просто тактично промолчала.

Парень, у которого я уже пару лет подравниваю кончики, еще в прошлом месяце предложил за деньги побыть его моделью в одном мастер-классе.

Деньги всем нужны. Зато я купила подарки.

— Цвет классный… — замечает подруга, заправляя за уши свои кудряшки.

Она бы узнала о моих планах, если бы появлялась на парах на этой неделе. 

— Каким ветром? — интересуюсь, кутаясь в свой пуховик. 

Ее глаза все еще пялятся на мою прическу. Распахнутые и немного испуганные. 

Сделав глубокий вдох, философски смотрю в окно, за которым опять идёт снег.

Кто-нибудь выключит его?

— Подарок принесла, — говорит Аня, роясь в своей сумке. — Вот…

На стол рядом с моим стаканом ложится флеш-карта, перевязанная красным бантиком. Удивленно выгибаю брови.

— Это лекции по вышке, — смущается она, явно не собираясь снимать свой пуховик. 

— О, — смотрю я на флешку, сухо замечая. — Дубцов бывает полезен.

Я не знаю откуда во мне столько желчи. На этой неделе я сама себе противна. Но к моему удивлению, в ответ на свое замечания я получаю тихое хихиканье.

Кому, как не сынку декана и мэра добывать для своей… девушки лекции по вышке? На самом деле статус их отношений для меня немного неясен. На прошлой неделе он встречался с другой.

Свой подарок я не захватила, так как не ждала ее сегодня.

Лицо моей некогда вменяемой подруги становится красным, заставляя предполагать, что же такого ей пришлось сделать, чтобы получить эти лекции? С учетом того, что уже неделю она посещает от силы одну пару в день.

Долго думать мне не приходится, потому что мистер Решала появляется на пороге лекционки не своего потока с закинутым на плечо пуховиком.

Пресыщенно скучающий, как обычно. 

Игнорируя удивленные взгляды, уверенно движется к нам, ориентируясь на рыжую макушку подруги. Остановившись за ее спиной, обнимает руками вместе с сумкой и шепчет, прижавшись носом к ее уху: 

— Бу…

Анькины веки опускаюсь. 

Дубцов не двигается, продолжая дышать ее запахом, как будто кто-то нажал на паузу. 

Смотрю на них, хлопая глазами и не решаясь подавать голос. 

— Закончила? — спрашивает наш универский принц, целуя ее висок. 

У меня в горле образуется комок. 

Меня никто и никогда так не полюбит. 

Я какая-то не такая. Не нежная и не изящная, чтобы обо мне заботились. Чтобы доставали мне лекции по вышке. 

Может мне пора начать притворяться? Строить глазки. Улыбаться. Я даже не могу винить Дубцова, ведь Анька не притворяется.

Когда моя самооценка так упала?

Не знаю…

Опять хочется плакать. 

Вчера на лестнице я столкнулась с Колесовым. Он был в компании своих футболистов и сделал вид, будто меня не существует. Не поздоровался. Просто бросил на меня равнодушный взгляд и прошел мимо. Это задело больше, чем я могла представить. 

— Почти… — бормочет Анька, откидывая на плечо Дубцова голову.

Заглянув в ее лицо, он берет себе еще одну из этих пауз, будто они с Анькой, черт их побери, год не виделись. Но они уже неделю друг от друга не отлипают! 

Это отвратительно.

Я даже не знаю, когда у них все это случилось.

Моей подруги больше нет. Осталась только ее влюблённая оболочка, но он и оболочку скоро присвоит.

— Хм… а че, у нас Хеллоуин? — вдруг говорит Кирилл.

Изобразив на лице прохладный интерес, смотрю на него. 

С дурковатым выражением пялится на меня. 

— Кир! — протестующе пищит моя бывшая подруга в его руках. 

— Ты че? — продолжает глумиться он. — Банку с химикатами на себя опрокинула? 

— Кирилл! — повышает голос Анька, совершенно неправдоподобно пытаясь вырваться из его рук. 

Глава 11

— Мам? — кричу, стягивая с себя пуховик и убирая его в шкаф.

Выдвинув ящик комода в прихожей, обнаруживаю там ее звонящий телефон.

На экране неизвестный номер, и я раздумываю ровно секунду, прежде чем взять трубку, потому что сама она на этой неделе принимает звонки только от меня и от деда, ботинки которого, кстати говоря, аккуратно пристроены на обувной полке.

— Да? — снимаю шапку, морщась от собственного отражения.

Дело вовсе не в том, что мне не идут каре. А в том, что я выгляжу, как инопланетянка. Я не похожа на себя. Я выгляжу странно и неопределенно. Я выгляжу, как мультяшка…

— Привет, — слышу знакомый хрипловатый голос в трубке. — Давай поговорим. Когда мне подъехать, скажи?

Это застаёт меня врасплох, поэтому я торможу некоторое время.

— Оль, — вздыхает голос. — Давай не будем, как маленькие, лады?

Внутри меня нарастает самый настоящий протест.

Будь он хоть пятьдесят раз богач и триста раз меценат, если это извинения, то он явно ошибся адресом.

— Это не она, — говорю ледяным голосом. — У нее подскочили гормоны, а это угроза гипертонуса. На ее сроке такое чревато преждевременными родами.

Я не знаю, понял ли он хоть одно слово из того, что я сказала, но, по крайней мере, я смогла заставить его замолчать.

— Она на дневном стационаре, это значит…

— Я знаю, что это значит.

— Так что, как вы понимаете — ей сейчас не до вас. От слова «совсем».

Я вру, но я не знаю, кто тянет меня за язык. На самом деле, она стала похожа на какую-то заблудившуюся тень. Ещё чуть-чуть, и начнет лбом собирать стены.

— Как она добирается? — вдруг слышу я в трубке.

— Куда? — спрашиваю непонимающе.

— В стационар.

Поворачиваю голову, уловив движение в коридоре.

Дед, одетый в старый и потертый рабочий комбинезон, рассматривает меня с изумлением на бородатом лице.

Ну, началось…

— На общественном транспорте, — сообщаю я очевидное.

На чем же ещё?

Пока она жила в его доме, у нее был свой водитель. А ее муж был слишком занят, чтобы хотя бы один раз отвезти ее к врачу самолично. Водил своих подруг по ресторанам, просто весь в делах.

— Она что, без телефона уехала? — слышу угрозу в его голосе.

Этот вопрос и меня саму очень интересует! Вообще-то, она уже должна была вернуться.

— А что, на нее это не похоже? — намекаю я на то, что он о ней ни черта не знает.

И судя по всему, я попала в точку.

— Что за стационар? — лает он в трубку.

Не отвечаю, потому что в комнате за спиной деда раздается оглушительный треск.

— Садовая восемь, — срываюсь я с места вслед за дедом.

Я ответила только потому, что и сама волнуюсь. Она могла застрять в пробке, но черт! Сейчас мне хочется на маму хорошенько накричать.

— Ах ты ж гаденыш… — трясет пальцем дед.

Заглядываю в комнату через его плечо, прижав к груди телефон.

— Э-э-х… — сокрушается дедуля.

Мимо со сверхзвуковой скоростью проносится маленькая чёрная тень, а на полу валяется большущая новогодняя елка и разлетевшаясь на осколки макушка, которой было лет пятьдесят, не меньше…

— Эмм, досвидания, — поспешно бросаю в трубку. — У нас тут… в общем елка упала.

Входная дверь открывается, являя присыпанную снегом маму. Она стряхивает его с рыжего меха свой шубы, которую дед в прошлом году откопал где-то на чердаке.

Почему-то эта находка их обоих очень обрадовала. Длина явно не рассчитана на мамин рост, эта вещь не ее. Это бабули.

— Что у вас упало? — переспрашивает Барков-старший.

— Елка, — выдыхаю с облегчением. — И мама нашлась. Так что… не парьтесь. Хорошего дня.

Быстро кладу трубку и убираю телефон в карман джинсов.

— Дед приехал? — устало спрашивает мама, разуваясь. — А ты почему дома?

Она немного бледная. И вялая.

Так нельзя!

— Прогуливаю, — помогаю ей раздеться. — Дед ёлку привез.

Заглядываю в пакет с продуктами, стоящий на полу.

— Зачем? — пеняю ей. — Я же сказала, что сама схожу.

— Я не инвалид, — говорит она все так же устало. — Ты мой телефон не видела? Сунула куда-то…

Я начинаю терзаться, пытаясь решить — стоит ли говорит ей о звонке Баркова-старшего или нет?

Я не знаю, звонил ли он до этого. Кажется, нет. Я уверена, что Барков-старший — это ее ошибка. До него у нее тоже была ошибка. Ей вообще с мужчинами не везет, а этот уж точно не для неё. Я хотела помочь ей оформить заявление на развод, но у неё всегда находятся дела поважнее.

Глава 12

— Может в кино тогда? — тянет Ваня — мой сокурсник и бывший одноклассник. — Ну будь другом, Морозова.

Развалившись на соседнем стуле, он залипает в своей игровой приставке, деля внимание между ею и мной.

— Нет, — рисую бессмысленные зигзаги и круги в своей лекционной тетради.

— Ну хочешь в кафешку сходим? Или на ватрушках покатаемся?

Я не хочу на ватрушках. И в кафешку не хочу. По крайней мере не с ним, это точно. Когда парень предлагает тебе совместное времяпрепровождение, потому что ему надо позлить свою настоящую девушку — это повод задуматься о многих вещах в жизни.

Когда я дошла до уровня липовых девушек?

Как хорошо, что сегодня мне практически на все плевать. Сегодня Новый год, и я планирую войти в него очищенная от всяких посторонних мыслей. Сконцентрироваться на учебе и на своем светлом будущем. Кажется мне светит стать исполнительной трудоголичкой, на которой все будут ездить.

— У меня есть дела поважнее тебя, — бормочу под дребезжание звонка.

Мне нужно купить новую макушку для нашей елки. И, может быть, бесцельно побродить по торговому центру. В то время, пока все вокруг встречают Новый год со своими парнями и девушками, я буду есть Оливье и смотреть телек в вязаных носках, колпаке и с котом в кармане.

— Че, футбол пойдешь смотреть? — вдруг усмехается парень.

— В смысле? — спрашиваю я.

— Да так, забей, — бросает он, вставая.

Смотрю на него настороженно. Когда меня успели записать в футбольные фанатки?

— Когда ты стал сплетницей? — говорю прохладно.

— На вышку пойдешь? — потягивается Ваня, игнорируя мой вопрос.

— Да, — вяло складываю в сумку свои вещи.

От Аньки со вчерашнего вечера нет вестей. Когда люди счастливы, им на других людей становится плевать. Я ее не виню, такова жизнь. Просто про меня как будто вообще все забыли. Зачем я вообще выползала из дома? Универ пустой, как после зомбиапокалипсиса, но я рассчитываю собрать свою первую в жизни сессию автоматами, а для этого нужна… стопроцентная посещаемость.

— Схожу за чипсами, — извещает мой собеседник, закидывая на плечо рюкзак.

— Очень за тебя рада, — тихо говорю я.

— Тебе взять?

— Нет…

Два часа последней в этом году пары по высшей математике тянутся бесконечность. Хрустение чипсов рядом немного раздражает, но не настолько, чтобы просить Ваню пересесть на другой ряд. Пока он ест молча, его компания вполне сгодится.

Глядя на то, как по доске плывут ровные ряды интегралов, думаю о том, что не хочу в торговый центр. Тем не менее, когда выхожу из универа, отправляюсь именно туда.

Количество людей здесь — невменяемое. Из набитых продуктами тележек вываливаются сетки с мандаринами и мишура. Временный отдел с елочными игрушками и прочими радостями прямо на входе.

— Эта самая популярная, — на прилавке перед моими глазами возникает елочная макушка в форме покрытой инеем звезды.

Безумно красивая штуковина с таким же безумным ценником.

— Я не ведусь на массовые предпочтения, — убираю ее в сторону. — Вон ту покажите, красную.

— Девушка, праздник раз в году, порадуйте себя действительно красивой вещью, — миролюбиво улыбается мужик с бородой и в футболке пиротехнического сетевика.

— Я скупердяйка, — сообщаю также миролюбиво.

На мое признание у него комментариев нет, поэтому, забираю свою красную макушку и на сдачу прошу отмерить мне немного мишуры. Мишуру завязываю поверх своего шарфа, и только после этого покидаю торговый центр.

На часах почти четыре дня, но уже начало темнеть.

Выдыхая пар, пробираюсь по тротуару, который снегоуборочная машина завалила снегом по самые гланды. Глядя под ноги, медленно плетусь вдоль старых пятиэтажек, в окнах которых мигают огни на все лады.

Мои шаги замедляются, а сердце делает рывок, когда рядом со своим подъездом я вижу паркующийся черный БМВ.

Глава 13

Косясь на машину, перехожу на противоположный тротуар и лезу в карман куртки, чтобы поскорее достать ключи. Рев мотора за спиной заставляет обернуться. Из под заднего колеса мажорской машины Баркова вылетают комья снега.

Так ему и надо.

Наши заваленные снегом дворы — это не среда обитания для таких тачек.

Кое-как втиснувшись в узкий парковочный карман, машина резко дает по тормозам, и в следующую секунду я вижу водителя.

Это Никита Барков, и он слегка психованно захлопывает дверь, после чего трусцой направляется ко мне.

На нем черные джинсы, пуховик до колен и капюшон толстовки на голове. Он смотрит прямо на меня, сокращая расстояние, и я понимаю, что теряю драгоценные секунды на то, чтобы пялиться на него.

Я не знаю, зачем он здесь, но я… кажется я не готова его видеть. Я не готова к перепалкам. Не готова к его колкостям. Совсем не готова. В эти дни я сама не своя. С меня всего этого хватит. У меня и так все не как людей…

Отвернувшись, быстро иду к подъезду.

Схватившись за ручку, прикладываю к замку таблетку и роняю ключи, когда в дверь рядом с моей головой упирается рука. Дверь захлопывается, а я возмущенно оборачиваюсь и влипаю в два хмурых голубых глаза.

Нависнув надо мной, Барков кружит глазами по моему лицу. Я делаю тоже самое с его лицом, глядя снизу вверх.

В нем ничего не изменилось. Это он. Его скулы, подбородок, губы. Все то, что мне в нем так нравится.

— Чего тебе? — спрашиваю грубо.

Вместо ответа он вдруг протягивает руку и, хмурясь еще больше, зажимает между пальцев торчащую из-под моей шапки прядь волос.

— Че за?.. — бормочет, без разрешения срывая с меня шапку.

— Эй! — возмущаюсь, пытаясь вырвать ее, но он отводит руку и поднимает ее вверх.

От возмущения мои щеки начинают полыхать, и, кажется, подскакивает давление.

На лице этого просто беспредельного нахала выражение комичного изумления. Настолько натуральное, что я могла бы засмеяться, но мне совсем не смешно.

— Офигеть… — все также бормочет он, продолжая на меня пялиться. — Прикольно…

Где-то очень глубоко внутри меня загорается маленькая красная лампочка. Она мигает, как ненормальна, предупреждая об опасности.

— Иди в задницу, — отрезаю я. — Дай сюда!

Возвращает мне шапку, и я быстро натягиваю ее на голову. Барков наклоняется и поднимает упавшие к моим ногам ключи.

— Пошли, прогуляемся, — машет головой на тротуар за своей спиной.

— Ага, сейчас, только валенки зашнурую, — протягиваю руку. — Дай ключи.

Засунув в карманы руки, вздыхает:

— Не-а.

Этот ответ приводит меня в ступор. Он одновременно простой и непостижимый. Смотрю на него, приоткрыв рот.

— В смысле? — требую я. — Мне домой надо.

— Зачем? — склоняет Ник на бок голову.

Мои брови сами собой хмурятся.

С ним что-то не так. Он какой-то не такой. Нет, в общем и целом он очень даже такой, как обычно, но какой-то… странный? Расслабленный?

— Чтобы тебя не видеть, — отвечаю ему. — Дай ключи.

— Не хочешь меня видеть, правда?

— Не.Хочу.Тебя.Видеть.Никогда.

Проговариваю это по слогам, делая шаг назад.

Почему он так смотрит?! Пристально и исподлобья.

— А трогать хочешь? — спрашивает не менее странно.

— Ты… ты пьяный что ли? — хрипит мой голос, а сердце подпрыгивает к горлу.

Лицо Баркова вдруг посещает улыбка.

Я в жизни не видела, чтобы он улыбался. Это сложно назвать полноценной улыбкой, но ему просто до обморока идет.

Посмотрев куда-то в сторону, он молчит секунду, а потом говорит:

— Теперь можешь смотреть. И трогать тоже можешь. Где захочешь.

Повернув ко мне голову, серьезно смотрит в мои глаза.

Сглатываю, потеряв дар речи.

Теперь?

Нет, нет, нет, нет…

— Я не собираюсь тебя трогать, — сиплю я. — Мне надо домой. Дай ключи…

— Домой пока рано, — делает он шаг вперед, глядя на меня так… так…

Его слова с колоссальным опозданием доходят до меня.

Ах вот как? Там дома его отец, можно даже не сомневаться.

Меня накрывает разочарование. Такое острое, что я прячу глаза.

— Ты мне… зубы заговариваешь, да?

— В том числе, — сжимает ладонями мои плечи.

— Ты издеваешься?!

Дернув меня в сторону, заставляет отойти от двери и прижимает спиной к стене рядом. А потом подходит так близко, что я чувствую его всего.

Проклятый транс сковывает движения. Смотрю на него, пока мои мысли сталкиваются друг с другом и рассыпаются на мелкие кусочки.

Глава 14

— Вот это — Нине Павловне… — пихает мама палку какой-то экстравагантной колбасы в квадратный подарочный пакет.

Нина Павловна — это соседка с третьего. В ее однушке я провела множество часов с первого по четвёртый класс. Она уже лет двадцать на пенсии, поэтому забирала меня из школы, когда мама не могла. Зато все наши с мамой выходные были посвящены мне одной. Ей никогда не было лень отдавать мне своё свободное время. Какой бы уставшей она не была. Как бы туго не шли наши дела, она ни разу в жизни на меня не накричала. И ни разу в жизни не сказала, что жалеет о том, что я у нее есть. И пусть у меня был только один родитель, но я купалась в любви. И сейчас купаюсь. Может поэтому мне всего в жизни хватает?

Убрав в сторону пакет, мама упирается ладонями в столешницу на нашей крошечной кухне и смотрит на маленькую гору премиальных мясных деликатесов перед собой. Смотрит так, будто хочет испепелить ее взглядом.

Это банально до уровня каких-нибудь дешевых анекдотов. Но впечатление быстро развеивается, если присмотреться к этой горе повнимательнее.

Черт.

Игорь Барков настоящие “грабли”. Он притащил в наш дом эко-пакет с таким набором еды, которым не побрезговала бы даже Английская Королева. Это ужасно не романтично! Это вообще-то безвкусица, если уж на то пошло. Богатый мужчина должен дарить женщине бриллианты, а не… колбасы.

Замерев в дверном проеме, смотрю на напряженные плечи мамы. Она выглядит так, будто внутри у нее натянули пружину. Топает по полу тапком и постукивает пальцами по столу. На ее безымянном пальце нет кольца. Она сняла его еще в тот день, когда мы вернулись домой. Такое нельзя не заметить. Там было три здоровых бриллианта, и мне казалось, что носить его ей тяжело физически, но она все равно носила! Это было первое обручальное кольцо в ее жизни и оно было ей дорого, как и мужчина, который надел его на неё.

Все ее страхи я понимаю. Может она думает, что не понимаю? У нее будет ребенок. Ей тридцать восемь, и она… опять одна.

Кошусь на деда, сидящего за кухонным столом. Перелистывая газету, задумчиво почесывает за ухом Черного.

— Может мы и себе что-нибудь оставим? — спрашиваю осторожно.

Мама совершенно точно решила от всего этого избавиться, но черт… Я никогда не пробовала хамон. И он там двух видов. Один из утки, второй классический.

— Может быть, — отрезает она, продолжая терзать глазами всю эту… вкуснятину!

Похоже, мы тут все дремучий пролетариат, включая Баркова-старшего.

— Может я в деревню чего-нибудь возьму… — откашливается дед.

— Тебе нельзя, — топает она ногой.

— Ну…. раз в... жизни-то можно... — резонно замечает он.

— Делайте, что хотите… — вылетает она из кухни.

Два часа спустя раскладываю премиальную нарезку на деревянной подставке, захлебываясь слюной от запахов.

— Ольга, — зовет дед, расхаживая под запертой дверью ее комнаты. — А скатерть где?

За дверью тишина, поэтому иду в кладовку и достаю скатерть сама.

— Не-надо… — говорю ему беззвучно, заходя в зал.

Почесывая бороду, он понуро бродит по квартире. Выставляю на стол все, что успела приготовить, включая Оливье.

— Что тут было? — спрашиваю его шепотом.

— Да… — машет рукой дед. — Пришел этот петух, а она его не пустила. Пакет ей сунул и умчался, как ошпаренный. Кто ж так делает? А поговорить? Восемь десятков на двоих, как дети малые. Это что такое? — указывает он пальцем на какой-то тонко нарезанные бордовые куски.

— Не знаю… — улыбаюсь я.

— Эххх… — подходит к окну, за которым уже начали палить. — Любит она его. Шумно тут у вас…

Его умозаключение вызывает желание избавиться от этой тарелки, потому что создается впечатление, будто виновник “торжества” тоже присутствует за столом!

Плюхнувшись на диван, бездумно перещелкиваю каналы.

Дверь комнаты издает жалобный скрип, по полу шлепают тапки. Мама возникает в комнате, одетая в обалденное красное платье, которое безумно идет ее беременности. Остановившись над столом, с каменным лицом рассматривает деревянную тарелку, а потом вдруг закусывает губу и шелестит:

— Есть хочу…

— Да уж не мудрено, — вздыхает дед. — С таким-то пассажиром.

Из ее горла вырывается смех. Сначала тихий, а потом ощутимый и настоящий, а глаза увлажняются. Опустив их, она обнимает себя руками, говоря:

— Это пассажирка.

— У нас-то уже полвека одни только пассажирки в роду, — хмыкает дед.

Смеемся под трель дурацких салютов за окном.

Вскочив, лепечу:

— Пойду, переоденусь.

Влетев комнату, быстро достаю из шкафа свое “маленькое-черное-платье”, и хватаю с тумбочки телефон. Куча сообщений от друзей и сокурсников. И ни одного от него.

Швырнув телефон в ящик стола, рычу:

— Ну и черт с тобой.

Глава 15

Никита

— Андрей, время десять вечера, — разоряется за спиной отец. — Чего ты мне звонишь? У меня рабочий день закончился пять часов назад.

Открываю холодильник и рассматриваю забитые едой полки.

В нашем с ним холодильнике еды всегда, как в бункере в первый день после атомной войны. Когда мне было десять, у нас там максимум банка кильки в томатном соусе водилась, до сих пор от кильки воротит. И от яичницы тоже, как и от яиц в целом. При чем это у нас с отцом обоюдно.

— Вы семь кубов уже загрузили, ты больной? — ударяет он кулаком по столу. — Что значит «что делать»? Грузите дальше!

Выкладываю на стол продукты, не мешая. Сегодня он не в духе. Я тоже не излучаю позитив.

Я, блин, оказывается, хреново, мать его, целуюсь.

Зараза.

Что-то раньше никто не жаловался.

Прибить ее готов.

— Сам разберись, — рявкает отец в трубку. — До связи.

Швырнув на стол телефон, начинает курсировать по кухне. Трогает предметы, отшвыривает. Смотрит на гирлянду под карнизом, будто первый раз видит. Возможно, так и есть.

Я уже понял, что встреча не удалась. Он бы ещё с лещем вяленым туда пошел. Вроде не в девяностых живем.

Почесав затылок, беру из холодильника апельсиновый и томатный сок.

На этой неделе финал городского кубка по хоккею, так что у нас сухой закон. У наших «заклятых подружек», команды «Андромеда», капитан — один прокурор, с которым у отца уже лет десять холодная война. В общем, хрен им, а не кубок. Мы рассчитываем порвать их, как фашистские флаги.

Честно говоря, я не думал, что отец когда-нибудь женится. Мой отец и брак — это взаимоисключающие понятия. Мне казалось, он даже такого слова не знает. Зачем ему жена понадобилась, я не знаю. У него баб, как семечек, на любой вкус, цвет и день недели. Честно говоря, мне его образ жизни импонирует. Можно даже сказать, что я именно так свое будущее и вижу. Жениться до тридцати я не собираюсь ни при каких обстоятельствах. После тридцати тоже большой вопрос.

Не знаю толком, что у них там случилось. Но отцу давно не восемнадцать, и детей кроме меня у него нет не потому что желающих не было, а потому что он в совершенстве владеет «контрацепцией». И что касается его… жены, там явно не тот вариант, когда делают дырки в презервативах.

Он женился, потому что хотел. Если он чего-то не хочет, не делает этого, и даже потенциальный ребенок не помог бы. Денег на алименты у него хватит. Но от его поступка не только я в шоке, а все наше окружение тоже.

У меня порой ощущение, что он и сам не знает что и зачем это было, но он хочет, чтобы Ольга вернулась обратно. Чем-то она его зацепила, раз перевез ее сюда. Если мой отец чего-то хочет, он это получит, так что я не переживаю.

Я его в чем-то понимаю. Она со своей дочуркой, как две капли воды. Ноги от ушей — это у них семейное. Что касается мозгов — у младшей там отличная соображалка.

Улыбаюсь, зависнув, как баран.

Когда увидел ее в первый раз, думал дура набитая. Смотрела на меня, как на чудо света. Я тоже немного выпал. Глазищи эти голубые и губы розовые. Меня тогда перещелкнуло, но, твою мать, я ещё не настолько умом тронулся, чтобы связываться с влюблёнными малолетками.

Оказалось, что настолько.

Нас ждут у Бродсманов. Новый год все-таки, но что-то мне подсказывает, что поездка отменяется.

— Это че такое?

Обернувшись, смотрю на отца. Положив на пояс руки, смотрит на пол.

— Это для кота, — поясняю, доставая из холодильника колбасу.

— Для какого кота? — озадачивается он.

— Для черного.

— У нас кот есть? — удивленно.

— Уже нет, — успокаиваю, пока у него диссонанса не случилось.

— Уже?

— Ага…

— Я что-то пропустил?

— Видимо да.

Я думаю, даже если бы у нас в доме жила немецкая овчарка, он бы не сразу заметил.

Многозначительно молчит, глядя в стену.

Там у стены стоит плюшевая фиговина, обмотанная шпагатом. Называет «когтеточка». Но что-то я уже насчёт подарка Алене не уверен. Она из вредности может мне эту штуковину в задницу затолкать, а это неудобно.

«Давай, злюка», — обращаюсь к ней ментально. — «Сдавайся и не выделывайся, все равно ты моя».

Мысль созрела окончательно не так давно, буквально на прошлой неделе, а сегодня укоренилась окончательно.

Кто бы мне сказал, что мое воображение будет покорено Аленой Морозовой, я бы в лицо того человека долго смеялся, а сейчас не смешно.

Мне совершенно не смешно. Вопросов больше, чем ответов.

Что мне с ней делать?

Взять себе или не взять?

Если возьму, что дальше?

Не знаю я, что дальше.

Что мне, расклад на десять лет вперёд дать?