Она была так стара, что давно потеряла счет времени.
Здесь, в крохотной избушке посреди густого леса, оно давно перестало течь, как положено, а капало еле-еле, с каждым днем все более замедляясь.
Одно несомненно: она была куда старше этого мира и все еще помнила, как однажды все сущее вылупилось из яйца и какая чехарда началась после.
Позади было многое: восемь мужей и двадцать семь детей, а уж внуков с правнуками и вовсе не счесть.
Сейчас ее разум угасал, а тело становилось все более дряхлым. Не хватало сил встать и смахнуть паутину, не хватало желания жить.
Она просто лежала на остывшей печи и ждала, когда все наконец завершится — безобразная слабая старуха, ни о чем не жалеющая.
Умирать было довольно скучно, и ее терпение истончалось.
Маленькая соломенная кукла тихо напевала ей колыбельные, ей вторила вьюга за тонкими стенами, а вой волков звучал похоронно.
И грохот распахнувшейся двери показался громовым.
Ненужным.
Лишним.
Кряхтя и морщась, она повернула голову, чтобы увидеть незваного гостя.
Он тоже умирал, какое совпадение.
Кровь струилась по его лицу и телу, пахло волками и отчаянием.
Шаг, другой — и человек рухнул прямо посреди ее избушки, лицом вниз, страшные раны на спине, изорванная в лоскуты одежда.
Она давно научилась смирению и сейчас не собиралась роптать.
Заставила себя сесть, откинула назад серые грязные космы, спустила худые ноги на пол.
Прошаркала валенками, безотчетно сжимая в руках соломенную куколку, которая все напевала и напевала, ибо ничего другого не умела.
Склонилась над человеком, с трудом перевернула его, протерла соломой лицо, смывая кровь.
Совсем еще мальчик.
Тот, кто заберет последние крохи ее сил, прощальный подарок судьбы — наконец-то она сможет покинуть этот мир.
И, склонившись над бесчувственным телом, безобразная старуха нежно поцеловала гостя в лоб, отдавая ему все, что у нее осталось.
Авось и выживет.
***
Пот древней старухи, кровь молодого мужчины, слюна волков и солома: так я пришла в этот мир.
Прежде у меня был только голос. Сейчас у меня появилось тело — большое, человеческое, плотное, нелепое. Я не умела им пользоваться, я не знала, как оно работает.
Сделала шаг — упала. Подняла руки, посмотрела на них.
У старухи они были дряблые, покрытые морщинами и пятнами. А у меня — белые, тонкие, гладкие. Волосы падали на лицо — не серые, как у нее, а соломенные, светлые.
В хижине было холодно, и я впервые поняла, каково это.
Замерзла.
Передвинувшись по полу, стянула с мертвой хозяйки длинную лохматую телогрейку. Закуталась.
Человек лежал рядом. Дышал.
Вот как, значит, выглядят другие лица.
С трудом поднялась.
Нашла в углу немного дров. Руки плохо слушались, разжечь огонь удалось не сразу. Вспыхнувшее пламя напугало меня: вот что такое страх.
Закрыла дверь. Волки выли, но я знала, что меня они не тронут.
Я чувствовала их, а они — меня. Мы были меньше, чем стаей, но понимали друг друга.
Оглянулась на два тела на полу.
Опустилась перед незнакомцем на колени, положила ладони на бледное лицо.
Запела колыбельную.
Что я еще умела?
Пять лет спустя
— Поля-Поленька-Полюшка! По-о-о-оле-е-е-енька-а-а-а-а…
Голоса кружились вокруг нее, звали к себе, меняли интонации, подбирали ту самую, на которую она обязательно отзовется.
Такое уж это было место, Гиблый перевал. Никому не удавалось удержаться и не шагнуть в пропасть. Никому, кроме нее.
Поля вела грузовую фуру медленно, серпантин был узким, а горы нависали так низко, что едва не царапали крышу кузова. Привычно сосредоточившись на дороге, она мурлыкала колыбельные себе под нос, не особо прислушиваясь к зову духов, которые без устали все прощупывали и прощупывали ее воспоминания, чтобы найти самого родного, самого любимого человека и заговорить его голосом. Но все их попытки были тщетны: за пять лет человеческой жизни Поля так и не испытала серьезных привязанностей и порой ощущала, что ее сердце все еще набито соломой.
***
Впервые на Гиблый перевал она попала три года назад, когда Егорка, заскучав, вдруг придумал: «А давай посмотрим, что это за чудо такое и почему взрослые запрещают туда соваться».
Младшему княжескому отпрыску едва стукнуло восемь. Поля, хотя и считалась старше, совершенно этого не ощущала. И человеческие чувства, и этот мир, и математика с письмом — все для нее было в новинку.
История лесной девчонки потрясла город из янтаря и черного камня. Юная дикарка, которая никогда не покидала крохотной избушки и выросла, не зная никого, кроме сумасшедшей бабки, несколько месяцев не покидала газетных передовиц. Эта сенсация создала столько шумихи, что княжеская семья решила воспользоваться случаем и проявить милость, приняв бедняжку под свое крыло.
По правде говоря, это не было такой уж необходимостью, ведь никто и никогда не бросил бы сиротку на произвол судьбы. Дети, свои ли, чужие, считались даром богов, и каждый житель Первогорска готов был принять Полю под свой кров и разделить с ней все, чем владел. Таковы были традиции гор, таковы были здешние люди.
Поле просто не повезло попасть в единственную семью в городе, в которой царили совсем другие нравы.
И хотя она, приемный ребенок княжеского рода, жила в роскоши, все равно оставалась в просторном доме пришлой.
Для всех, кроме Егорки, который прилип к ней банным листом едва не с первого дня. Мальчишку не пугало, что новоявленная сестрица ничего не знала и ничего не умела, чаще пела, чем разговаривала, а иногда, когда сильно пугалась, рычала по-волчьи. Скорее это его безмерно восхищало.
А потом он придумал пролезть на Гиблый перевал, и это все изменило.
***
Впереди показались сторожевые вышки, и Поля невольно прибавила скорости. Голоса духов становились все тише и тише, пока не исчезли совсем. Нейтральная зона занимала всего пару километров, и спустя совсем короткое время фура остановилась на площадке контрольно-пропускного пункта.
Открыв дверь, Поля спрыгнула вниз, с удовольствием потягиваясь. Женя Петровна, начальник КПП, уже спешила к ней, и было в этой флегматичной немолодой женщине что-то непривычно стремительное.
— Поля, — сказала она с необычайным волнением, — Андрей Алексеевич распорядился, чтобы ты пулей к нему, как только вернешься. Да и мне велено с тобой.
— Прям пулей? — скисла Поля. — А мы же вроде ничего такого не делали, да, Жень Петровна? Мы же вроде нигде ни в чем не виноваты.
Любой вызов к князю не обещал ничего хорошего, а уж такой срочный — тем более.
Сотрудники КПП уже открывали фуру, чтобы тщательно осмотреть все товары, доставленные из Загорья. Осмотр обычно занимал около двух часов, во время которых Поля пила чай и слушала байки. Потом ей нужно было перегнать тяжелый грузовик в Первогорск, а там она могла бы пару дней отдохнуть, прежде чем отправиться в обратный рейс.
— Да едем же, — поторопила ее Женя Петровна. — А фуру мальчики на склад отгонят. Да вон хоть Петька.
— Есть отогнать фуру на склад, Жень Петровна! — глухо донеслось откуда-то из кузова.
— Машину хоть прислали или требуют на ковер своим ходом? — уточнила Поля.
— Сам Постельный за нами примчался, — округлила глаза ее собеседница.
Ах, если еще и сам Постельный, то дело вовсе труба.
Где предки Александра Михайловича Постельного, подручного князя по всем вопросам, подцепили такую фамилию, догадаться, конечно, было несложно. Но проявлять фантазию крайне не рекомендовалось. Был этот человек мнителен и обидчив, а также расторопен, энергичен и влиятелен.
Погладив на прощание родную фуру по теплому боку, Поля поплелась вслед за Женей Петровной на стоянку. Предъявила пропуск на выходе — формальности прежде всего, будто ее не знал тут каждый в лицо.
После их с Егоркой вылазки на Гиблый перевал правила на КПП сильно ужесточились. Всю прежнюю команду отправили на дальние штольни, а Женя Петровна самым неожиданным для себя образом получила повышение.
Слыханное ли дело! Двое детей пробрались на закрытую территорию и чуть не ухнули насмерть в пропасть.
Егорку-то сразу повело, едва они бегом преодолели нулевую зону и голоса духов зазвенели в воздухе. Позже он говорил, что слышал и маму, и старшего брата Даньку, которого даже не помнил толком, и саму Полю, хоть она и была совсем рядом. Вот и рванул к обрыву. Поля прежде про Гиблый перевал и его особенности не слышала вовсе, поэтому не сразу сообразила, что происходит с мальчишкой, но за воротник привычно ухватила, чтобы далеко не убежал. С этим сорванцом всегда приходилось держать ухо востро.
Спутанным комом прокатились они по камням, хорошенько подрались, но Поля победила. Утащила Егорку из-под влияния смертельных духов, хоть он и сопротивлялся дико, отчаянно.
Обратно они выбрались ободранные, уставшие и грязные.
Ох и влетело им после!
***
Постельный был за рулем собственной персоной.
Дремал в закрытом автомобиле с официальной янтарно-черной символикой.
Кондиционер работал на полную катушку, и в салоне было ужас как холодно. Распаренная на жаре, Поля сразу замерзла. Тонкая майка, намокшая на спине от пота, моментально заледенела.
Разлепив глаза, Даня облизал пересохшие губы. Голова болела. Низкое солнце било прямо в лицо. Во влажной духоте одежда липла к телу, а руки и ноги затекли от долгой неподвижности.
Он находился на заднем сиденье автомобиля. От водителя его отделяла надежная решетка. Эту колымагу явно позаимствовали у тех, кто перевозил преступников. Усмехнувшись, Даня подумал, что это вполне в отцовском духе.
Между прутьями мелькнула круглая, почти детская мордашка.
— Очнулся, княжич? — спросила Поля. — Кажется, тебе вкололи двойную порцию снотворного, чтобы наверняка. Скоро стемнеет, а ты только в себя приходишь.
— Где мы? — хрипло спросил Даня.
— Нейтральная зона в двух километрах от Верхогорья. Как ты? Не чувствуешь непреодолимого желания сигануть с обрыва?
— Пить хочу.
Хлопнула передняя дверь, открылась та, что рядом с ним. Поля нависла сверху, бдительно заглянула ему в лицо — опасливая.
У нее были странные глаза — небесно-голубые, но пугающе невыразительные. Однажды Дане довелось побывать на месторождениях редкого синего гранита, и почему-то он вспомнил шершавую матовость необработанного камня.
В сравнении с несколько кукольным лицом и пушистыми пшеничными ресницами этот диссонанс казался очень резким.
— Развяжешь? — спросил Даня, запрокинув голову, чтобы лучше ее видеть.
Она чуть помедлила, и он понимал ее нерешительность. Про доктора Бойко, пустившего под откос фуру, в княжестве слышали все, конечно. Даже до Дани эти новости донеслись, хоть он тогда и находился у черта на куличках.
— Развяжу, — решилась Поля. — Пока только руки, прости.
Для девчонки, которая пять лет назад только пела и едва разговаривала, она неплохо продвинулась. Даня ожидал худшего: уж больно тягостное впечатление произвела на него та встреча в лесу. Внучка чокнутой старухи выглядела жалко. И дело не в телогрейке, из-под которой выглядывали босые белые ноги. Не в волосах, топорщившихся соломой. Самое тяжелое впечатление производило ее лицо — туповатое, как у детей, отстающих в развитии. Наверное, другого лица и не могло быть у ребенка, который прежде никогда не покидал неказистой избушки и не встречал других людей, кроме бабки.
Даня довел ее до Первогорска, радуясь, что вьеры, духи леса, не путают больше дороги, а волки по какой-то причине держатся в стороне, а потом сплавил на попечение горожан, чтобы побыстрее покинуть столицу.
***
Поля его обманула: не стала она ничего развязывать. Достала из кармана перочинный нож и попросту перерезала веревки на запястьях. Протянула бутылку воды.
Даня жадно опустошил ее наполовину, прежде чем с удовольствием потянулся.
— В горах темнеет стремительно, — предупредила Поля, — еще чуть-чуть, и станет вообще ничего не видно. Ты точно не слышишь никаких голосов? Те, кто разговаривает с духами, обычно более чувствительные, чем обычные люди.
Оттого, что она говорила медленно и нараспев, складывалось впечатление, что соображает она тоже медленно. Это наверняка было неправдой: для того чтобы выпрыгнуть из летящей в пропасть фуры, нужна была очень хорошая реакция.
— Я слышу только твой голос.
— Хорошо, — она кинула ему на колени нож, закрыла дверцу и вернулась за руль.
Даня изогнулся, чтобы дотянуться в узком пространстве до щиколоток.
— Я решила подождать, пока ты очнешься, — принялась объяснять Поля, трогаясь с места, — чтобы не привозить тебя связанного и бесчувственного. Не хотелось, чтобы это выглядело так, как будто я тебя выкрала. Я надеюсь, что Горыч не станет заглядывать в салон, но вообще он может.
Он хмыкнул. В некоторых далеких горных селениях женщины до сих пор так и делали: спускались вниз, чтобы умыкнуть для себя мужа покрепче и помоложе.
— Какое оно, Загорье? — спросил он, пыхтя. Веревки все не поддавались.
— Правило номер один: здесь это не Загорье, а Верхогорье. Местные жители вспыльчивы и обидчивы. Им тяжело пришлось последние пятнадцать лет. Полная изоляция привела к тому, что многие электростанции вышли из строя, бытовая техника тоже. Там большие проблемы не только с электричеством, но и с лекарствами, со многим. Верхогорье по сути ничего не производит, деньги быстро обесценились, и люди перешли на товарообмен.
— А добыча серебра?
— Кому нужно серебро, когда нечего есть? Сейчас, конечно, спешно возобновляют его добычу, потому что наконец-то появилась возможность отправлять его на продажу. К слову сказать, твой отец хорошо наживается на этом, скупая серебро почти за бесценок. Пока жители Верхогорья и этим крохам рады.
— Князь мне не отец, — резко ответил Даня.
Она кивнула:
— Я слышала, что тебя отдали на воспитание в другую семью.
Младшие сестра и брат — Катя и Егор — родились после того, как Даня уехал, поэтому он их почти не знал. Но поговаривали, что именно Катю прочат на смену отцу.
Впрочем, дела столицы мало его волновали.
Впереди показались сигнальные огни.
— КПП в Верхогорье не такое суровое, как у нас, — сказала Поля, — но все равно никогда не остается без охраны. Андрей Алексеевич велел не афишировать твое прибытие, поэтому оставайся, пожалуйста, в машине.
— Ага, — Даня на всякий случай чуть опустил тонированное стекло, чтобы слышать происходящее снаружи.
Шурша колесами по мелким камешкам, автомобиль въехал под неуверенно поднявшийся шлагбаум и остановился на тускло освещенной площадке. К ним вразвалочку направлялся грузный мужик в очень странной одежде. Домотканые штаны причудливо сочетались с модной лет двадцать назад черной кожанкой, расшитой золотом.
Поля вышла из машины, обошла ее и встала так, чтобы закрыть собой сидевшего внутри Даню.
— Ты чего забыла тут, Поль? — гулко спросил мужик. — Мы тебя только в четверг ждали.
— Личная доставка от князя в Лунноярск, — она похлопала ладонью по машине. — По спецпропуску, Горыч.
— Плевать на князя, — непочтительно цыкнул он.
— Доплюешься, — беззлобно хмыкнула она, — перекроют вам опять поставку товаров, так тебя свои же раскатают. Просто дай мне проехать.
То, что стелилось под колеса, сложно было назвать дорогой. Поля вроде уже привыкла к особенностям вождения в Верхогорье, но сейчас, в темноте, в незнакомой местности, ей туго приходилось.
Она умела водить все, от трактора до байка, ее специально учили. Умела подолгу находиться за рулем. Умела концентрироваться. Но усталость потихоньку брала свое, а княжич, как назло, трындел и трындел, что действовало на нее особенно усыпляюще. Он оказался таким же треплом, как и его младший брат Егорка.
— Притормози-ка, — вдруг сказал Даня, прервав себя на полуслове. Сколько шахтерских баек он вообще знает?
Поля послушно вдавила тормоза. Машина, крупно вздрогнув, резко остановилась. Даня покачнулся вперед.
— Ты видишь? — спросил он оживленно, указывая влево.
Там едва-едва мерцала в свете крупной луны полоска воды. И… — Поля прищурилась — почти невидимые силуэты. Почти.
— Вассы, — ответила она равнодушно. — Духи воды.
— Не все видят васс, — заметил он одобрительно и выскочил из машины. — Но внучки лесных бабушек прозорливы, да?
Вот неуемный человек.
Поля тоже вышла — размяться. С удовольствием потянулась, вдохнула свежий ночной воздух с явным привкусом студеной горной реки, дошла до багажника, истово надеясь, что Постельный не забыл закинуть туда какой-нибудь еды, помимо двух печально маленьких бутербродов в бардачке.
Но в багажнике обнаружились только парочка чемоданов и потрепанный рюкзак. Багаж Дани, стало быть. И ее дорожная сумка со сменой белья — Женечка Петровна расстаралась, перекинула из фуры.
О еде не позаботился никто — а чего заботиться? До Лунноярска от КПП полтора часа езды. Никто же не предполагал, что княжича потащит аж до Костяного ущелья.
А Поле что? Ничего. Какая разница, куда ехать.
— Девоньки-красавицы, девоньки-проказницы, талые снежинки, нежные дождинки, — Даня уже вовсю заговаривал зубы вассам, смеялся, искрился, а водные духи окружали его, серебрились, наполнялись лунным светом, речным блеском, становились все ярче, водили вокруг хороводы.
Поля подошла к реке чуть ниже, нисколько не желая участвовать в этих плясках. Егорку учили, и она тоже слушала: обычно вассы не причиняли вреда людям, водные девы обладали веселым и шаловливым нравом, могли под настроение одарить красивого юношу, а то и вовсе закрутить с ним любовь. «Мокро же», — возмущался практичный Егорка.
Поля напилась — Бзыба была чистой, прозрачной, ее истоки находились на самой вершине гор, там, где круглый год лежал снег, руки и зубы сразу заломило. Сполоснула небольшой термос из-под кофе, набрала воды про запас, умылась.
Спать все равно хотелось.
Если бы она изначально не выбрала объездную дорогу, чтобы не волновать жителей сел ревом мотора в ночи, то непременно бы сейчас попросилась к кому-нибудь на ночлег.
Но вокруг не было, кажется, жилищ.
Даня помахал ей рукой, приглашая присоединиться к веселью, и Поля мотнула головой, отказываясь.
Вассы — всего лишь глупые духи, кому охота с ними возиться.
Старуха-хозяйка не оставила ей в наследство свою память, скорее эхо от эха ее, но и этого было достаточно. Поля могла бы — так и быть — снизойти до беседы с богами, но духи? Спасибо, княжич, играй с ними сам.
Ее создательница была той еще гордячкой.
И даже соломенная кукла не могла избавиться от некоторого — не своего — высокомерия.
А что вообще в Поле было своего?
Вернувшись на разбитую дорогу, она завела двигатель, включила фары дальнего света, прошла немного, вглядываясь вперед. По ее представлениям, здесь было только одно направление, сложно свернуть не туда. Запоминать карты ее учили тоже, но прежде так далеко забираться не приходилось.
Оглянувшись, Поля увидела, как Даня целует васс — каждую по очереди, с удовольствием и витиеватыми напевами. А они обнимают его и лохматят ему длинные черные волосы.
Он был похож и не похож на своего отца. Смуглый, тонкий, с черными беспокойными глазами, улыбчивым ртом и слегка горбатым носом. Возможно, князь тоже когда-то улыбался — в детстве или юности, но с годами позабыл, как это делается.
К автомобилю они подошли одновременно.
— Прости, — совершенно мокрый, Даня нырнул в багажник, достал оттуда сухую футболку и без стеснения принялся переодеваться.
Поля стояла рядом, разглядывая его в свете фар.
Жилистый.
Он покосился на нее, невозмутимо уставившуюся в упор. Пожал плечами, разулся и стащил с себя брюки.
Длинноногий, как жеребенок.
— Вассы очаровывают меня, — сказал он, прыгая на одной ноге, чтобы натянуть штанину. — Беззаботные, переменчивые, ласковые. Не могу пройти мимо, прости еще раз за задержку.
— Ты выглядишь выносливым, — задумчиво оценила Поля. — Выдержишь трехдневный пеший переход до ущелья? На машине там не проехать.
— Легко!
— Рассчитай запасы правильно, мы закупимся где-нибудь по дороге. В ущелье ты не найдешь ни воды, ни еды. Мертвый камень, и все. Ни травинки. Над этим местом даже дождей не бывает, — сообщив все необходимое, Поля отошла от него и села на водительское место. Хлопнула дверца багажника, дверь с ее стороны открылась мгновение спустя.
— Как нет воды? — хмуро и требовательно спросил Даня, нависая сверху. — Она везде есть! Роса, туман — хватит и капли!
— Для кого хватит и капли? — не поняла Поля, терпеливо дожидаясь, пока он сядет на место. Но Даня так и стоял, сверля ее взглядом. Так Егорка смотрел в ожидании подарка из Загорья. Как будто имел право. Как будто она обязана была выложить игрушку или сладость немедленно.
Княжичи — они всегда такие, даже если и говорят, что разорвали все связи с кровной семьей.
— Есть легенда, — проговорила Поля, вспоминая, — что прежде на месте Костяного ущелья было богатое селение. А потом туда пришел злобный ящер, дыхание которого превратило все живое в камень. Людей, птиц, зверей, даже растения и деревья. И река ушла оттуда, и солнце перестало заглядывать, и ветер больше не гуляет по тому месту, и не осталось ничего.
Бережно промокая мягким полотенцем свое главное оружие для покорения женских сердец — длинные волосы, — Даня тихо ступил на веранду.
Поля уже легла на одном из невысоких топчанов, закутавшись в плед, как в кокон, золотистые искорки плавно кружили над ее головой, подсвечивая пушистую пшеничную шевелюру.
— Так что дальше? — тихо спросила она. — Ущелье? Или вернешься в Лунноярск?
Даня присел на корточки возле нее, близко заглядывая в лицо. Ее неправильные матовые глаза так и притягивали. Снова и снова хотелось убедиться, что не померещилось, что эта завораживающая невыразительность существует на самом деле. Странная странность.
Она смотрела на него в упор, не моргая.
— Ты красивый? — спросила задумчиво.
— Что? — изумился он.
— Раньше я никак не могла понять, кто красивый, а кто нет, — пояснила Поля. — Княжна Катя сказала, что красивые люди те, на кого хочется смотреть бесконечно.
— Какая она? Моя сестра?
— Серьезная. Кате некогда возиться с нами, с Егоркой, она же будущий правитель, все время чему-то учится.
— А Егорка?
— Шилопопый, — легкая улыбка тронула ее губы, а голос потеплел: — Добрый. Балбес на самом деле. Вы очень похожи.
Кажется, она действительно была привязана к его младшему брату.
— Разве духи Гиблого перевала не зовут тебя Егоркиным голосом? — спросил Даня, вдруг перепугавшись.
— Иногда. Но твоим голосом они зовут куда чаще, — легко призналась Поля.
А у него сбилось дыхание — разве девушки должны так бестрепетно говорить такое мужчинам?
Следующим вдохом он понял: она же совсем ребенок. А Даня был первым в мире человеком, кроме ее бабки, кого она увидела в своей жизни. Неудивительно, что он поразил детское воображение.
— И… — с запинкой прошептал он, — как же ты не отзываешься?
Светлые брови чуть сдвинулись:
— Моя хозя… бабушка не сильно-то уважала всяких духов. Думаю, это передалось и мне.
Даня сделал вид, что не услышал ее оговорку:
— Рядом с ущельем есть гостиница или что-то такое?
— Есть туристическая деревушка в тридцати километрах. По крайней мере, так нарисовано на картах, но я не знаю, открыта ли она сейчас. Местным вроде как не до туризма последние пятнадцать лет.
— Отвезешь меня туда?
— Отвезу, — покладисто отозвалась Поля. — Тогда спи быстрее, а то не успеешь. Я разбужу тебя уже через четыре часа.
— Слушаю и повинуюсь, — улыбнулся ей Даня и пружинисто поднялся. Отправился на соседний топчан, предвкушая, как хорошо будет ему дрыхнуться.
Плюхнувшись на пахнущий травами матрас, Даня прислушался к звонкой тишине вокруг, которую нарушали только койоты, тихонько подскуливающие где-то далеко в горах.
Вспомнилось, как Поля рыкнула на собаку за забором, и стало интересно: а койотов у нее тоже получилось бы заткнуть?
И откуда у маленькой девочки могла быть хозяйка, да еще такая могущественная? Почему они прятались ото всех в лесной избушке?
***
Ему снилась Чуда — хотя, разумеется, у васс не было имен, Даня называл ее так по названию реки Причуды, возле которой они впервые хороводили. Все водные духи одинаково прекрасны, отличить одну прозрачную деву от другой практически невозможно. Легенда гласила, что если человек сможет узнать вассу при новой встрече, то она отдаст ему свое проточное сердце.
Даня узнал.
И получил куда больше, чем сердце, — и прохладные объятия тоже, и поцелуи без запаха и вкуса, и ночи, наполненные ласками и водой.
— У тебя что, слюни текут?
Даня вздрогнул и проснулся.
Увидел перед собой круглое детское лицо, преисполненное проказливым любопытством. Пацаненку было лет семь или около того.
— А?
— Поля велела завтракать, — строго сообщил пацаненок, раздуваясь от важности доверенного ему задания.
Даня зевнул.
Нисколечки он не выспался.
Но солнце уже вовсю светило, било в глаза, звало к приключениям.
Семейство пасечника, кажется, уже давно позавтракало, и стол накрыли исключительно для гостей, которые припозднились с пробуждением, — в тени раскидистого каштана.
Статная девушка с такими же черными глазами, как и у пацаненка, принесла кувшин молока, озорно стрельнув в Даню взглядом. Он улыбнулся ей, но не слишком усердно — о вспыльчивом нраве жителей Загорья, то есть Верхогорья, даже песни слагали. Не хватало еще разозлить пасечника.
Даня собирался жить в мире с окружающими. Ну, хотя бы попробовать для разнообразия.
— Что это? — хлебнув молока, спросил он недоуменно. Слишком густое, плотное, с незнакомым привкусом.
Поля пнула его под столом, чтобы не задавал глупых вопросов. Очевидно, в здешних местах такое молоко считалось обычным делом.
— Яки, — прошипела она ему на ухо и кивнула в сторону холма, где бродило небольшое стадо этих массивных животных.
— Ой, — и Даня торопливо подвинул ей свою кружку.
Виктор Степанович степенно опустился на скамейку напротив них.
— И что же там интересного, в Костяном ущелье? — спросил он как бы невзначай, мол, не больно-то ему и знать охота, но уши навострил.
— Свидание, — ответил Даня весело, запуская ложку в свежайший творог. Тоже слишком густой и тоже с привкусом. Ладно, доводилось пробовать и не такое.
Пасечник так оглушительно расхохотался, что с веток каштана слетело несколько пичуг нервами послабже:
— Что за девушка согласится на свидание в таком диком месте? С шайной милуешься?
— Ха-ха-ха, — меланхолично отозвался Даня, давая знать, что оценил шутку про любовь с духом смерти.
Хотя с чего бы это Чуде взбрело в голову заманивать его в это ущелье, понять было бы неплохо.
— А вам не страшно жить так далеко от людей? — быстро переменил он тему.
— Пасека не терпит суеты, — прогудел Виктор Степанович. — Да и что люди? Одно беспокойство. Слышала, Поля, что наш-то опять учудил?
— Кто не слышал, — флегматично кивнула она. — Доиграетесь вы тут.
К ночи у Поли разболелась голова, а она у нее никогда не болела. Виной тому были тяжелая дорога, требующая самого пристального внимания, и бесконечная болтовня Дани — о, сколько он болтал. Без остановки, без пауз. Байки-истории-байки.
К тому времени, как из темноты выскочила подсветка туристической деревеньки, она уже была готова взвыть — по-волчьи, протяжно, так, чтобы откликнулось все зверье вокруг. Вон и луна подходящая.
— У них тут есть генераторы, и они работают, — заметила Поля. — Значит, деревенька обитаема. Тебе повезло.
Выйти из машины, выпрямиться, потянуться — какое простое и абсолютное удовольствие.
— Кто там? Ого! Машина! С детства их не видела, где бензин взяли? Неужели внизу его снова продают? — к ним спешила женщина: длинные темные волосы, широкие пастушьи штаны, просторная рубаха. В руках у нее прыгал фонарик.
— Туристы! — закричал в ответ Даня. — Идем в Костяное ущелье!
— Говорите правильно: не туристы, а самоубийцы, — женщина была молодая, красивая той особой хищно-тонкой красотой, которая могла родиться только в горах. Смуглая, черноглазая и черноволосая, она казалась полной противоположностью Поли. — Привет, я Гуля, администратор. И вам сегодня повезло: у нас есть один свободный домик. Отличный вид, просто отличный. Очень рекомендую встать пораньше, чтобы полюбоваться рассветом.
Во время всей речи Гуля так и ходила кругами вокруг машины, то заглядывая в окна, то поглаживая ее.
— Ах, отдала бы все за такую красавицу, — и она влажным горящим взором уставилась на Даню.
Тот заулыбался в ответ.
— И я бы все отдал за такую красавицу, — пылко заверил он Гулю, возвращая комплимент.
У Поли не было времени на их флирт — спать оставалось всего ничего.
— Где, говорите, ваш домик?
Местные деньги у нее водились, она вообще частенько моталась по Верхогорью. Но если что, в сумке валялась и другая валюта — часы, батарейки, лекарства.
— Я провожу, — пока Даня выгружал свои чемоданы, Гуля с любопытством маячила за его плечом. Ей было примерно лет тридцать, но повадки казались совсем девичьими.
— Так у вас тут прорва народу? — он буквально излучал обаяние, обволакивал им Гулю. — Что люди делают в такой глуши?
— Так археологи же, — прозвучало как оскорбление. — Пытаются найти следы поселения, которое сожрал костяной змей.
— И как?
Поля, зевая с риском вывихнуть челюсть, плелась за ними, засыпая на ходу.
— Третий месяц копают, — неопределенно ответила Гуля. — Хуже археологов и геологов нет никого, такое беспокойство. А вы кто?
— Заговаривающий духов.
— О. Духов у нас тут нет — они не приближаются к ущелью. Живем без горта как про́клятые какие…
Деревня уже спала. Кажется, археологи от души накопались — даже шум двигателя их не разбудил.
— Вот сюда, — Гуля провела их в один из домиков, щелкнула выключателем. — Удобства на улице по указателям, в купальне вроде осталась еще вода. Оплата любая.
— Сколько за неделю? — спросила Поля.
Рассчитавшись, она сходила по нужде, умылась в купальне и вернулась к домику. Даня и Гуля все еще ворковали у крыльца. Поля прошла мимо них в домик — две кровати, шкаф, тумбочка, обычная обстановка, — рухнула на матрас.
Спа-а-а-ать. Целых пять часов, а потом обратно, докладываться Постельному и в новый рейс.
Даня явился почти сразу.
— Не вырубайся, — попросил он, оставляя чемоданы в углу, — потерпи еще десять минут. Я обещал тебя посмотреть, помнишь?
Она неохотно перевернулась на спину:
— Можно я буду лежать, пока ты смотришь? Совсем нет сил.
— Конечно, — он тепло ей улыбнулся.
Став человеком, Поля никак не могла научиться запоминать лица и разбирать, что они выражают. Ее учителем стал шестилетний Егорка, который с величайшей охотой корчил рожицы, изображая гнев, или грусть, или радость. Это не принесло ей большого понимания человеческой натуры в целом, но подарило хорошее понимание Егорки в частности.
А Даня был очень, очень сильно похож на него. Удивительная история двух братьев, которые почти не знали друг друга.
— Что с тобой такое, — спросила Поля, — почему тебе так хочется всем нравиться? Ты ведешь себя с людьми как Егорка, который выпрашивает щенка или пони.
Даня замер от неожиданности. Потом осторожно сел на краешек ее кровати:
— Как тебе теория о том, что в детстве я был лишен любви, а теперь выпрашиваю ее у кого попало?
— Брехня, — уверенно отрезала Поля. — Но вот что мне интересно: ты не боишься, что сегодня я в тебя влюблюсь, а завтра брошусь в пропасть на Гиблом перевале?
— О, я думал об этом, — оживился Даня. — Ты привязана к Егору, этого бы хватило для духов перевала, а ты все равно не отзываешься на их зов. Тут что-то другое.
— Мертвая старуха внутри меня? Ты серьезно?
— Так я и предлагаю — посмотреть. Если в тебе есть кто-то, оно обязательно отзовется. Я же разговаривающий с духами, помнишь об этом?
— Что мне надо делать?
— Ничего.
Даня склонился над ней — беспокойные глаза, прямая линия рта, непривычно серьезное выражение узкого лица.
И вдруг очередная улыбка — воркующий голос — звезды в черноте радужки.
— Иди ко мне, — позвал он нежнейшим из любовников, шепотом, вобравшим в себя и хороводы васс, и искорки гортов, и тьму шайнов, и густоту вьеров, и искры муннов, и жар анков, и надежность итров, и щедрость тьерров. — Я пришел к тебе с открытым сердцем, с добрыми намерениями, без оружия, без злого умысла, безо всякой корысти. Я пришел к тебе с любовью, я пришел тебе с голыми руками, без защиты и без брони. Иди ко мне…
Он что-то еще шептал, отчего у Поли кружило голову, перекувыркивало желудок, обхватывало горло, сбивало дыхание.
Он шептал — а она видела вершины гор, видела плачущие камни, видела, как цветы пробивают землю и раскрываются под солнечными лучами. Поля видела, где начинаются и заканчиваются реки, вспомнила, как родился этот мир, и богов, которые были еще такими молодыми. Дара — Мира — Лорн, Лорн — Мира — Дара. Жизнь, смерть, перемены. С кем ты захочешь играть?
Здесь, на высоте, у Дани все время слегка кружило голову. Звезды казались невероятно низкими, а воздух неподвижным.
Как будто близость Костяного ущелья отгоняла не только духов, но и ветер. Вода тоже ушла, и в туристическую деревню через день приезжал водовоз на телеге, запряженной мощным яком.
Археологи — кучка студентов с пожилым и строгим преподавателем — уходили рано утром и приходили поздно вечером. Они оказались довольно дружелюбными ребятами и рассказали множество историй про ущелье, каждая из которых заканчивалась тем, что все умерли.
Даня слушал, все более мрачнея и все чаще спрашивая себя: он действительно собирается туда сунуться? И станет ли столь отчаянная вылазка символом его доверия к Чуде или наоборот? Зачем она назначила встречу в таком пугающем месте?
Одно не вызывало сомнений: ни в коем случае не следовало отправляться в ущелье без спутника. Поля, девочка, которая так часто преодолевала Гиблый перевал, казалась идеальным вариантом. В ней бродила странная, неуловимая сила — к сожалению, довольно негостеприимная. Даня два дня приходил в себя после того, как его вышвырнуло из ее сознания. Будто копытом по лбу зарядили, как невежливо!
Красивая Гуля щедро сыпала намеками, а Даня привычно улыбался, очаровывал и был щедр на комплименты.
И пусть он не верил, что эта женщина сможет ему помочь, — ни одна не сможет, — но перестать флиртовать значит сдаться. Смириться с тем, что его удел — вассы, текучие духи воды.
Застарелое отчаяние ложилось на плечи невесомой хандрой.
Он бродил по горным тропинкам, любовался потрясающими видами, иногда вместе со студентами ходил на раскопки, просто так, от скуки. Следов исчезнувшей деревни все не находилось, но это никого не расстраивало. Студенческая практика изначально не предполагала великих открытий.
***
Сидя на валуне, Даня прислушивался к тишине в ожидании звука мотора. По его расчетам, Поля должна была вот-вот вернуться. Он изо всех сил старался не унывать, но все вокруг казалось таким диким, таким неуютным. Когда князь предложил начать жизнь с начала, эта идея казалась более привлекательной, чем сейчас.
Далеко внизу мелькнул и исчез проблеск света. Показалось? Нет, это действительно были фары автомобиля, медленно ползущего вверх по серпантину. Сердце взволнованно заторопилось, и Даня понял — все это время он боялся, что Поля не приедет. Передумает, князь ей не разрешит или еще что-нибудь приключится. Разумеется, Даня бы и без нее не пропал. Наверное.
Вскочив на ноги, он принялся мерять шагами небольшой выступ у самого обрыва, не сводя взгляд с движущейся точки.
Когда автомобиль приблизился, Даня так энергично замахал руками, что ему позавидовала бы ветряная мельница.
Тяжелый внедорожник остановился рядом с ним, фары погасли, мотор притих, а Поля вышла наружу.
— Привет, — мелодично пропела она.
Потерявшись от резко упавшей темноты, Даня, подобно слепцу, нашел ладонью ее плечо и едва удержался от объятий.
— Ты чего? — удивилась Поля, сбрасывая его руку и доставая вещи из багажника. Она двигалась так уверенно, словно прекрасно все видела.
Может, и видела. Эта девочка была полна сюрпризов.
— Решил встретить тебя здесь, чтобы ты не разбудила бедных студентов, — сказал Даня и забрал у нее сумку — совсем легкую. Глаза постепенно привыкали: вроде как багажник был набит под завязку. Значит, Поля не уедет так уж быстро.
Взбодрившись, Даня зашагал в сторону туристической деревни. Он ушел оттуда за километр или чуть больше, но тогда еще было светло и спотыкаться не приходилось.
— Так странно находиться в месте, где совершенно нет духов! — столько всего хотелось рассказать. — Мир кажется ненастоящим без них, как будто из него вырвали нечто очень важное.
— Это только рядом с ущельем. Духам в Верхогорье куда больше раздолья, чем за перевалом.
— Значит, без работы я не останусь.
— Думаешь, так и будешь болтаться, где вздумается? Чтобы ты знал — у меня с собой целая кипа рунического снотворного и приказ доставить тебя в Лунноярск любой ценой. Кажется, у князя на тебя вполне конкретные планы.
— Посмотрим, — неопределенно отозвался Даня. Где столица — там и политика, где политика — там и всякие неприятности. Ну нет, хватит с него. — Ты отправишься со мной в ущелье?
— А для чего еще мне было волочь сюда столько снаряжения и провизии? — спокойно ответила Поля, и Даня снова обрадовался. — Мы с Егоркой порылись в библиотеке, но не нашли по ущелью ничего нового. Он там умирает от зависти, что у меня приключения, а ему приходится корпеть над учебниками.
— Завтра с утра и пойдем?
— Да ты же весь извелся от скуки, — догадалась она. — Неужели даже на разведку ни разу не сходил?
— Сходил, — признался он неохотно, — но одному ужасно тоскливо. Там просто камень, даже поговорить не с кем. Я шел и шел, а потом так одиноко стало, фу. И я вернулся обратно, при этом чувствовал себя очень несчастным, как будто мне снова пять лет, а вокруг чужая семья.
— Ты просто слишком впечатлительный.
— Посмотрим, как ты отреагируешь на ущелье.
— Никак. Я черствая.
Они приблизились к деревне, и теплый свет вывески упал на Полино лицо — плавные линии, нежность золотистой кожи, невыразительность матовых глаз, ленточки в волосах. Черствая? Скорее безмятежная. Она была как красивый пейзаж: можно долго и с наслаждением любоваться, но не согреться в ее объятиях.
— И почему тогда ты отправляешься со мной в ущелье, черствая моя? — спросил Даня, заправляя пушистую прядь ей за ухо. Пальцы скользнули по теплой щеке и благопристойно отодвинулись.
— Я слишком долго не покидала избушку, — объяснила она спокойно. — И теперь мне все время хочется куда-то ехать или идти.
— Как ты вообще попала в тот лес?
По ее лицу скользнуло сомнение, а потом Поля пообещала:
— Я расскажу. Только не здесь. Вдруг ты решишь хлопнуться в обморок.
Поля всегда просыпалась быстро, а понимала, где находится, — долго. Вот и в это утро она резко села в кровати, а потом замерла, соображая. Туристическая деревня. Домик.
Ах да.
Они с княжичем собираются в Костяное ущелье. Лучше было бы выйти раньше, конечно, но она проспала, а Даня ее не разбудил.
Потом вспомнился и вчерашний разговор. Она правда когда-то была тьеррой? Или ей приснились все эти поля, и небо, и солнце? Может, это и вовсе чужие видения? Может, она просто собрала картинку из бесчисленных колыбельных?
Если она и прежде видела этот мир, то почему он казался таким незнакомым? Почему Поле так туго пришлось первое время — учиться говорить, а не петь, различать человеческие лица, понимать, что они выражают?
Духи — создания без души, всего лишь капли силы, которые ушедшие боги стряхнули со своих пальцев. Учитель рассказывал Егорке, а Поля тоже слушала: духи беззаботны и бессердечны, они не знают горя и любви, им легко угодить, но и рассердить их очень просто. В духах нет добра и зла, даже шайны приходят лишь тогда, когда человек сам их зовет — в минуту слабости, отчаяния или боли. «Хочешь жить до ста лет — не приглашай смерть раньше времени», — говорили горцы.
Мотнув головой, чтобы разогнать лишние мысли, Поля сосредоточилась на настоящем. Встала и вышла из домика.
Даня стоял на крыльце, оглянулся на скрип двери, и Поля испугалась: до того страшным было его лицо. Совершенно белое, измученное, с безобразными волдырями на губах. От рта лучами расходились взбухшие рубцы, покрытые едва схватившейся корочкой.
— Доброе утро, — Даня улыбнулся, отчего кожица на верхней губе треснула и закровила, но у него лишь дернулась венка на виске. — Проснулась?
Поля молчала, не зная, как реагировать.
Тут студенты громкой ватагой принялись громко прощаться с ними, и Даня слетел с крыльца, кого-то обнимал, кого-то хлопал по плечу, девушек целовал в щеки, и никто, никто не обратил внимания на его ужасающие волдыри и рубцы.
Когда археологи, смеясь и болтаясь, направились к дороге, Даня слегка покачнулся, но тут же вернулся к Поле.
— Тебе надо плотно позавтракать, — сказал он.
— А тебе?
— А я уже, — он снова улыбнулся, кровь из капли превратилась в струйку, потекла по подбородку, но Даня не утирал ее.
Вряд ли он мог не знать об этом?
Медленно кивнув, Поля сходила умыться, прилежно съела все, что перед ней поставили: лепешки, сыр, варенье, два вареных яйца, запила сладким травяным чаем.
— Я пригоню машину поближе, — решила Поля, глянув на вещи Дани, которые он уже выкатил из домика: громадный рюкзак и пузатый чемодан.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Даня, — дотащу.
Добродушно-веселая Гуля пожелала им удачи в походе. И снова — она смотрела на Даню совершенно обыкновенно, словно он не выглядел так, будто поцеловал кипящий котел.
Они просто не видят, уверилась Поля. По какой-то причине не замечают этих ран. А Даня умело притворяется, что с ним все хорошо, — видимо, не в первый раз.
Поля шла вслед за ним к внедорожнику, колесики чемодана прыгали по камешкам, рюкзак маячил перед ее носом.
Шла и молчала.
А что сказать?
Не ее это дело. Мало ли какие проклятия подцепил человек, скитаясь то там, то сям. С каждым может случиться.
Даня тоже молчал, но сейчас это совсем не радовало, хоть его болтовня и казалась обычно слишком утомительной. Наверное, ему было мучительно больно шевелить губами.
Солнце нещадно пекло, но в ущелье не должно быть жарко, и Поля не переживала по этому поводу. Не переживала она и о том, сможет ли Даня в своем состоянии долго идти пешком, — наверняка он рассчитывал свои силы.
Когда они дотопали до внедорожника, Поля открыла багажник.
— Я собрала нам в дорогу, — она указала на два рюкзака.
Даня кивнул:
— Я посмотрю, можно?
— Конечно.
Сноровисто и умело он проверял снаряжение, что-то выкладывал, что-то перекладывал, часть вещей добавлял из своего багажа.
— Почему? — спросила Поля, когда Даня перекинул часть упаковок с едой на заднее сиденье.
Он указал на оберточную бумагу, испещренную рунами. Они позволяли еде подолгу не портиться.
— Руны наверняка не будут работать в ущелье, — объяснил Даня. — И все стухнет. Из этого мы с собой заберем только на первое время, потом придется лопать мои запасы, никаких деликатесов, зато сытно... Ты не против, если вместо двух спальников мы используем один? У меня хороший, просторный, легкий… или ты не из таких девушек, Поля?
— Из каких «не таких»? — не поняла она.
Даня покосился на нее — с сожалением? жалостью? печалью? Не разобрать.
— А кроме Егора у тебя есть… взрослые люди, с кем ты дружишь? — спросил он, задумчиво взвешивая ее рюкзак в руке. Переложил несколько бутылок воды в свой.
— Мы пьем много чая с Женей Петровной. Она начальник КПП в Плоскогорье. Ну, ты видел, в кабинете князя.
— Много чая, — повторил Даня, вздохнул, защелкал молниями, протянул рюкзак Поле:
— Не тяжело?
Она послушно примерила. Оценила. Вернула:
— Кажется, нет. Ты всю воду себе забрал?
— У тебя тоже пара бутылок, выпьем их в первую очередь. Обувь? Не трет, не жмет, не разваливается?
— Не-а.
Даня все-таки опустился на корточки, снял с нее один кроссовок — Поля невольно ухватилась за его плечо, — придирчиво осмотрел его и даже ощупал носок, нет ли там грубых швов. Обул кроссовок снова, аккуратно завязал шнурки, выпрямился:
— Страшно?
Страшно, хотела ответить Поля, страшно смотреть на твое лицо. Но качнула головой:
— Это всего лишь заброшенное ущелье, которое обросло разными сказками. Чего там бояться?
К ее ужасу, Даня улыбнулся. Губа снова лопнула. Так ожог никогда не затянется.
— Спасибо, что идешь вместе со мной, — проговорил он с этой его обволакивающей нежностью.
— Поехали, — Поля резко отвернулась. Ее затошнило от сочетания крови и улыбок.
Даня был совершенно счастлив.
И пусть у него все болело из-за гадкого проклятия, пусть ущелье постоянно менялось и насылало странные видения, страхи и уныние, пусть ему ужасно хотелось отлить, а желудок сводило от голода, — Даня все равно был счастлив.
При мыслях о грядущих приключениях и возможностях, которые сулил ему дар Поли видеть истинную суть вещей, голову слегка кружило. Ну и еще от разреженности воздуха высоко в горах — немного.
Девушка, которая не поддается иллюзиям, воздействию духов и смотрит прямо сквозь проклятия, — о, какая это ценная находка, какое чудесное знакомство! Как здорово, что однажды Даня заплутал в зимнем лесу и его чуть не сожрали заживо волки. Вот она, его награда. Его удача.
Главное, чтобы Поля и дальше оставалась на его стороне, а не следовала приказам князя. Соваться в Лунноярск Даня совсем не планировал, невзирая на угрозы снотворных рун. Он вовсе не собирался свергать местного наместника и становиться ручным правителем Загорья, во всем подчиняющимся Первогорску.
Город из янтаря и черного камня остался в прошлой жизни, и Даня не хотел иметь с ним ничего общего. Здесь князь не сможет до него дотянуться.
Главное, главное — по-настоящему очаровать Полю, но ему всегда удавалось хорошо ладить с женщинами. И до проклятия, и после. Хоть теперь и приходилось платить высокую цену.
Поля меж тем тщательно осмотрелась и указала на ровную площадку у подножья горы.
— Остановимся здесь, — сказала она и выпустила его руку, чтобы снять рюкзак.
Даня поежился — от самой земли ему послышался душераздирающий стон, преисполненный загробной муки. Стая воронов-скелетов пролетела над головой, отчего он невольно шарахнулся в сторону. Казалось, от скал сочился могильный холод, угрожая заморозить Даню до смерти.
Он торопливо скинул свой рюкзак, охнув от облегчения (спину ощутимо ломило), и снова схватил Полю за руку. Сразу потеплело, а вороны исчезли.
— Ой! — воскликнула она. — Ты ледяной!
— Дай мне минутку, — попросил Даня, прижимаясь к ней и люто жалея о своем временном безобразии. Такие раны способны напугать и отвратить кого угодно, но Поля не пугалась и не отвращалась. Равнодушная.
Она стоически терпела его, не пытаясь отодвинуться. Ждала, когда зубы у Дани перестанут плясать, а дыхание успокоится.
— Теперь понятно, — сказала Поля задумчиво, — почему это ущелье никто не может преодолеть. Оно действительно отгоняет всех любопытных.
— Без тебя я бы и половины пути не прошел, — покладисто согласился Даня и чуть погладил большим пальцем ее ладонь. Благодарно и трогательно, не так ли? К сожалению, некоторые срочные потребности так и сбивали его с лирического настроя. Как с переполненным мочевым пузырем очаровывать невинную девушку ? И как уединиться, чтобы не попасть во власть нового кошмара? Судя по тому, как сильно он замерз за считанные минуты, ущелье способно воздействовать не только на разум, но и на тело.
Окончательно согревшись, Даня неуверенно отодвинулся, подозрительно оглядываясь по сторонам.
Скалы тут же заговорили с ним: «Уходи, уходи, уходи», — навязчивым стуком сердца пульсировали они.
— Поль, — с более-менее уверенной улыбкой спросил Даня, — как ты думаешь, вон за теми камнями нет обрыва или еще какой-нибудь ерунды?
— Я провожу, — без малейших колебаний отозвалась она.
Он шел рядом с ней, угрюмо размышляя о том, что все против него. И шрамы, и ущелье, и собственный организм.
Как только Поля оставила его одного и вернулась к стоянке, скалы надвинулись вплотную, норовя раздавить Даню, как букашку. Он изо всех сил старался не поддаваться панике и игнорировать очередную иллюзию.
«Уходи, уходи, уходи» — шепот превратился в оглушающий грохот. Голову будто сдавило в тисках. Желание убраться отсюду подобру-поздорову сводило с ума.
Едва не бегом вернувшись к Поле, Даня увидел, что она уже достала из его рюкзака легкий и мягкий спальник, разулась и растянулась поверх него. Упаковка с сытным, но совершенно безвкусным шахтерским печеньем — страшная смесь из жира, муки, орехов, травы и красной фасоли — лежала рядом с ней неоткрытой.
— За тобой шайны гонятся? — поинтересовалась она, когда он сел рядом с ней, касаясь своим коленом ее локтя. Поля устала — глаза закрывались сами собой, голос звучал вяло, а аппетит, по-видимому, отсутствовал. Так бывает после долгой и непривычной нагрузки.
— С шайнами я бы смог договориться.
— А с ущельем не выходит?
И Даня понял, что не пробовал.
Жадно выпив воды из бутылки, он зажмурился, отодвинулся, пытаясь в наваливающихся ощущениях найти кого-то главного, того, кто решает.
И едва не заорал, когда прямо перед его опущенными веками появилась жуткая окровавленная морда огромного ящера. Желтые пылающие глаза, острые клыки, омерзительное зловоние из распахнутой пасти.
Ужас схватил, но не сжал Данино сердце, потому что Поля пошевелилась за его спиной, спросила сонно:
— Ты будешь печенье?
Она не видит этого ящера, осенило Даню, не чувствует. А значит, его не существует.
Отмахнувшись от жуткой морды, как от мелкой брехливой шавки, Даня мысленно воззвал к настоящему хозяину ущелья.
В пальцы рук и ног словно вонзилось множество раскаленных тонких иголок — верный признак того, что его услышали. Внутренности скрутило узлом, тошнота подступила к горлу — приближался кто-то невероятно мощный, древний.
Кто-то, кому не нужны ритуалы, напевы, обряды. Кто-то, взирающий прямо на Даню — без злобы, но с плотоядным интересом. Так глядят на вкусный ужин, например.
Неподвижный воздух взметнулся морозным вихрем, сбивая дыхание. Горло схватило льдом, легкие окоченели, кожа покрылась изморозью. Даня пытался податься назад, дотянуться до Поли, но его сковала полная неподвижность, тело застыло, неподвластное его желаниям.
И тут позади раздалось тихое предупреждающее рычание — определенно волчье, но гораздо более глубокое, грозное, выразительное. Холод отпрянул, на мгновение замер, а потом начал таять капельками воды, в которых проступила нечеткая фигура — то ли женская, а то ли мужская. Всего лишь почти прозрачный силуэт, смеющийся ветерок — тонкая звенящая насмешка, завибрировавшая отовсюду.
Из уютных сновидений Полю выдернуло что-то чужое и странное. Как будто по коже пробежали мелкие лапки ледяного страха, не принадлежавшего ей.
Открыв глаза, она увидела абсолютно белое, дикое лицо Дани, который лежал рядом совершенно неподвижно и, кажется, боялся дышать. В то же время сердце под ее ладонью билось рвано, суматошно.
Ожог на его губах чуть зажил, волдыри уменьшились, а рубцы стали тоньше, незаметнее. Однако расширенные зрачки и паническая ошалелость во взгляде свидетельствовали о новых неприятностях.
— Что? — хрипловато спросила Поля. — Что опять не так?
Дане понадобилось некоторое время, чтобы осознать ее вопрос. Взгляд очень медленно приобретал осмысленность, потом он вдруг сжал ее руку на своей груди, приподнял, с опаской разглядывая, резко выдохнул и взвинченно рассмеялся.
— Привидится же такое, — воскликнул он и порывисто обхватил Полину голову обеими руками, прижав к себе. Уткнувшись носом в его футболку, она ужасно удивилась. Какое необычное пробуждение.
Кажется, ущелье продолжало играть с Даней, пугая и сбивая его с толку. Слишком впечатлительный, эмоциональный, обладающий богатой фантазией, ее спутник оказался легкой добычей.
— Эй, — напомнила о себе Поля, недовольная нехваткой воздуха и неудобным положением.
— Прости, — Даня немедленно оставил в покое ее голову, отодвинулся, сел, подозрительно и пугливо оглядываясь по сторонам. Бедный.
Васса, заманившая его в это изменчивое, опасное место, должно быть, за что-то мстила.
Каким дурачком надо быть, чтобы согласиться на подобную авантюру?
Поля вспомнила Егорку, который сунулся на Гиблый перевал просто так, из любопытства, и легко улыбнулась.
Братья, что с них взять.
Как бы Даня ни отрицал родственные узы с княжеской семьей, в нем текла та же самая горячая кровь, благодаря которой Лесовские уже несколько столетий неутомимо боролись и побеждали. Порода.
Дважды Даниных предков изгоняли из князей, и дважды они возвращали свое положение.
Поля выбралась из спальника, потянулась, начала переплетать косу. Она отлично выспалась.
— Интересно, сколько мы уже здесь? — спросила, на мгновение зацепившись взглядом за вставшие часы на запястье.
— Кто знает, — Даня удивительно легко вернул себе беззаботный настрой и рылся в рюкзаке. — Я совершенно не чувствую времени, кажется, оно здесь течет иначе.
Прекрасно. Еще не хватало опоздать в рейс.
***
И они снова шли, и снова вокруг ничего не менялось, кроме того, что Дане стало куда лучше, чем накануне, а значит, на Полю снова обрушилась его жизнерадостная болтовня:
— А ты слышала про нашествие деревьев в Мелколесе? Ну, знаешь, городишко к северу от Первогорска, ничего выдающегося, кроме того что прежде вьеры там кишмя кишели. Они в ту весну просто взбесились, представляешь себе? Открывает человек с утра глаза — а у него сосна проросла прямо посреди спальни, а горт и вовсе сбежал в ужасе от такого непотребства. Дом одной вдовушки за ночь оказался окружен непроходимым лесом. Хорошо хоть запасов еды хватило — пока к ней пробились, она аж поседела вся. Князь тогда положил двойную оплату всем разговаривающим с духами, но идиотов соваться в этот ужас все равно набралось с горстку.
Даня, конечно, был одним из этих идиотов. Поля даже не сомневалась.
— И вот мы, пятнадцать отчаянных, приперлись такие отважные в Мелколес, а нас медведи встречают, ха! Спасибо, что не волки, если подумать, — тут он отчего-то содрогнулся. — Убивать медведей — значит совершенно разозлить вьеров. А уговорить их убраться с дороги никак, они же лесных духов слушаются, а не нас. Тут, короче, Михайлов, такой же зеленый переговорщик, как и все мы, опытные-то не рвались в передние ряды, предлагает использовать снотворные руны, а среди нас, как назло, ни одного мастера по этому делу. Общими усилиями мы вспомнили, как они рисуются, но перепутали знак, и вот у наших медведей внезапно наступил брачный гон, — Даня захохотал.
Бедные жители Мелколеса. Явились горе-спасатели на их голову, мысленно хмыкнула Поля.
То ли она привыкла, то ли просто хорошо выспалась, но сегодня от Даниной трепотни голова не болела.
— Так что осторожнее с теми рунными пластырями, которые ты для меня притащила, — сверкая улыбкой, он шутливо коснулся плечом ее плеча. — Там одна черточка всего отделяет сонливость от похоти. Что будешь делать, если я вдруг наброшусь на тебя в порыве страсти?
— По уху дам, — ответила Поля на всякий случай, слабо представляя себе подобный поворот событий.
— Не-е, — а вот Даня всерьез задумался. Он вообще легко мог вообразить себе что угодно. — По уху не поможет, вдруг я от этого еще больше разохочусь? Надо меня сразу вырубать, я тебе покажу потом приемчик.
— Так что там с медведями? — напомнила Поля, сама не понимая, почему ей не все равно. Прежде досужие разговоры не особо ее привлекали.
— А! — Даня снова засмеялся. — У них там, видимо, все самцы собрались… Некому было ответить на любовь. Ну, мишки еще пуще разъярились, ух, как мы от них драпали!
Тут он остановился, задрал футболку и показал старые тонкие шрамы на ребрах:
— Видишь? Порвали мне все-таки бок, и я так разозлился! Прям сам не свой стал от бешенства. Домчался до ближайшего перекрестка и как начал орать на вьеров! Кровь течет, медведи малость отстали — нашим хватило ума призвать на помощь васс, и река вышла из берегов… «Ну-ка, кто из вас, недоумков, тут самый главный! — воплю я во все горло. — Немедля предстань предо мной!»
— Чокнутый, — убежденно произнесла Поля.
— Ага… И появляется такой старичок-лесовичок, дряхлый — жуть. Тоже ужасно сердитый. «Сойди с перекрестка, дурень», — шипит. А я ему: ну и чего вы тут устроили? Вьерам враждовать с людьми себе дороже, вырубят вас под корень, а то и вовсе анков призовут, огнем вытравят. Кому хорошо будет? А он мне про то, что здесь исконно духи леса жили, а потом приперлись всякие, хозяевами себя почувствовали. И куда теперь вьерам, они же корнями вросли. А я возьми и ляпни, что найду для них новое место, и кровью своей обещание запечатал, все равно она хлестала во все стороны, что с ней еще делать было. И тогда деревья ушли под землю, медведи исчезли, а передо мной оказался мешок с семенами. Ну знаешь, в таких мешках картошку хранят. А я бряк — и в обморок. Крови-то сколько вылилось, хоть жертвоприношение совершай.
Глядя на грубую, небрежно вырубленную из камня морду многоликого великого, Даня ужасно жалел, что навсегда покинул Плоскогорье. Как здорово было бы рассказать ребятам из его выпуска о такой потрясающей встрече!
На мгновение он почувствовал себя ужасно одиноким, затерянным среди огромных вечных гор. По эту сторону перевала у него не было друзей, да и вообще хоть каких-то знакомых, кроме случайных встречных.
И когда еще появятся.
Начинать жить сначала — крайне утомительное занятие, но Дане это было не впервые. Даня обязательно пообвыкнется. Он где угодно может стать своим.
— Сокровища? — холодно переспросил многоликий великий. — А если я тебя просто в купель зашвырну?
Даня почувствовал, как напряглась Поля рядом с ним, и пощекотал ее за ухом, чтобы она не принимала все так близко к сердцу. Она посмотрела на него с чудно́й смесью укора и недоумения.
— Нельзя, совершенно точно и определенно нельзя! — воскликнул он, обращаясь к многоликому великому. — Никакого насилия, о мастер иллюзий, никакого вреда людям!
— У каждого правила есть исключения.
— Истинно так, но цена, цена! Зачем тебе нарушать равновесие из-за букашек вроде нас?
— Я всего лишь искал покоя, — горы содрогнулись от горечи в его голосе, — искал уединения. Но люди еще беспокойнее духов.
— Ну, это спорный вопрос, — не согласился Даня. — Взять тех же муннов — они разнесли по всему свету историю с возбужденными медведями. Я тебе сейчас расскажу, как все было. Это все твои вьеры, между прочим, устроили…
— Вы в купель окунаться будете? — раздраженно перебил его многоликий. Хвост, усыпанный ледяными шипами, заходил ходуном, как у сердитой кошки.
— И что будет, если макнемся? — спросил Даня.
— Жизнь, смерть, перемены, — провозгласил многоликий. — Тот, кто познает эти воды, познает вечность.
— В каком это смысле?
— Эта купель позволяет людям стать призраками, — сообщил он с таким видом, будто преподнес бесценный дар.
Поля и Даня дружно отступили на шаг назад.
— Ой нет, — высказал их общее мнение Даня. — Мы не хотим. Мы еще столько всего не успели натворить в земной жизни.
— Зато вы сможете из века в век блуждать по горным тропам и перевалам, наслаждаться умиротворением, смотреть, как время течет сквозь пальцы…
— А в призраки все равно неохота.
— Тогда ради чего вы преодолели весь этот путь? Боролись с моими иллюзиями и ловушками?
— Меня пригласила одна васса. Я думал, у нас свидание.
На морде великого многоликого проступил интерес, смешанный с недоверием.
— О триединые! — покачал он своей крупной безобразной головой. — Как понять моих дочерей? Почему они оказывают такую великую честь недостойным смертным?
— Это умереть-то — великая честь? — обиделся Даня.
— Человеческая жизнь коротка, страсть мимолетна, любовь быстротечна. Но мои дочери ценят хороших собеседников, которые развлекали бы их столетиями.
Поля вдруг прыснула.
— О, Даня у нас великий сказитель, — пробормотала она себе под нос.
Он не понял, было ли это комплиментом. Возможно, и нет.
— Прошу, — великий многоликий отодвинулся, открывая дорогу к купели.
— Да нет же!
— Ты думаешь, я люблю расстраивать моих дочерей? Если тебя направила сюда васса, значит…
Значит, сейчас его будут макать силой.
Папочка настаивает.
Даня заметался мыслями, пытаясь сообразить, как бы половчее выкрутиться.
В призраки не хотелось категорически.
— Нельзя! — торопливо вскрикнул он. А-а-а-а! А почему нельзя? Потому что… что? что придумать? — Потому что моя человеческая жизнь принадлежит этой женщине, — он торопливо вскинул вверх их сцепленные с Полей ладони.
— Ты пришел на свидание с моей дочерью, связанный с человеческой женщиной?
Поля хмыкнула.
— Я взяла его силой, — сообщила она безмятежно.
От такого заявления глаза у Дани сами собой на лоб полезли.
Он не ожидал, что Поля окажет ему поддержку. Она казалась наивной и неопытной, не искушенной во вранье. А вот поди ж ты!
Вот тебе и Полюшка, юная девочка, недавно вылупившаяся из яйца.
Древние создания всегда уважали силу, и великий многоликий замер, глядя на сцепленные ладони.
— Если ты забрала у моей дочери мужчину, — медленно пророкотал он, — то должна найти ей другого. Людям нельзя просто так обкрадывать духов. Я даю тебе год, наглая воровка. Ровно через год в эту купель должен войти человек, которого моя дочь одобрит. Иначе я приду за тобой.
— Или, — вмешался Даня энергично, — я выполню любое другое желание вассы. Вдруг ей вообще не нужен больше мужчина, вдруг после меня она в них разочаруется! В любом случае, этот долг я беру на себя.
Великий многоликий выдернул из своего хвоста ледяной шип и метко бросил его в Даню. Тот не пошевелился, позволил острой сосульке пронзить его сердце. Холод охватил его грудь, потом все тело, и Поля зашипела, ощутив, как заморозило и ее ладонь тоже.
— Скреплено, — громко изрекли горы, эхо подхватило это слово, гоняя его по вершинам.
Нежданно налетевшая вьюга накрыла Полю и Даню, закружила и вышвырнула из Костяного ущелья на камень. Сверху рухнули рюкзаки.
— Ты цела? — он сбросил с себя поклажу, не вставая, повернулся к Поле. Она лежала на спине, глядя на ясное небо. Солнце стояло высоко.
— Так что там с материнским благословением богини Миры? — спросила она, морщась и потирая локоть.
Даня приподнялся. Ее машина стояла всего в нескольких шагах. Их доставили аккурат к точке старта.
Наконец-то они вернулись в нормальный мир, где работали руны!
— В прежние времена, — заговорил он, открывая рюкзак, — очень давно, когда боги еще не покинули этот мир, был особый ритуал… Очень жестокий. Рожениц убивали, чтобы вытащить дитя из мертвого материнского чрева.
— Зачем? — оторопела Поля.
— Затем, что такие дети были благословлены богиней Мирой. Они обладали особой способностью — видеть истину, потому что жизнь полна заблуждений и только смерть честна и справедлива… Ну-ка, давай сюда свой локоть.