Пролог
— Звезды в последнее время молчаливы. Это знак.
В роскошно обставленном зале воцарилось тяжелое молчание. Некоторые из присутствующих обменялись встревоженными взглядами.
— Знак того, что вы стареете, — холодный женский голос прорезал наступившую тишину. — Наше могущество не нуждается в чьем-либо подтверждении. Тем более, когда дело касается древних суеверий.
Большинство сидевших вокруг вытянутого стола людей согласно закивали. Удовольствовавшись их поддержкой, она продолжила:
— А что касается ваших… наблюдений, — ее тонкие губы презрительно скривились, — советую вам сменить очки. Напишите запрос, и Совет будет рад покрыть вам всю стоимость этой покупки.
Раздалось несколько одобрительных смешков.
Подернутые дымкой глаза старика обратились в ее сторону.
— Вы отрицаете очевидное. Наши предки всегда руководствовались звездами. Ваше пренебрежение может дорого нам обойтись.
— Что вы хотите нам сказать? — в мужском голосе сквозило ледяное спокойствие, и тревожные перешептывания вокруг немного поутихли.
— Нам нужно быть осторожными. То, что вы сделали, может иметь серьезные последствия.
— То, что мы сделали, было необходимо, — отрезал тот же властный голос. — Вы знаете это не хуже нас. К тому же хочу вам напомнить, что вы поддержали решение Совета.
«Я всего лишь не возразил», — мысленно подправил его старик. Впрочем, он прав. Разве есть какая-то разница?
Чувствуя, как его провожают неодобрительные взгляды, он подошел к окну и взглянул вверх. В его впавших, окруженных глубокими морщинами глазах застыло тревожное беспокойство. Словно он единственный в этой комнате видел то, что неподвластно остальным. «Их глаза застилает самонадеянность и спесь», — удрученно обратился он к мерцающим сверху звездам. Но вслух негромко произнес:
— Как бы вы не относились к моим наблюдениям, они никогда меня не обманывали. За всю нашу историю ни одно из предыдущих поколений ни разу не осмеливалось нарушить древний закон. А мы забылись… Мы раз за разом переступали запретную черту. — Он тяжело вздохнул. — Боюсь, что расплаты за это не миновать.
Перешептывания возобновились. Отбрасываемые черными фигурами тени то и дело отчаянно вскидывали руки и жестикулировали. Одни пытались что-то безуспешно доказать, другие кивали или поднимали руки в знак протеста. Большой зал, в котором столетиями собирался Совет, перевидал на своем веку множество лиц, но впервые был свидетелем столь разных чувств, охвативших всех присутствующих. Словно неподвижный, молчаливый свидетель тайны, взирал он свысока на высокого красивого мужчину, упивающегося своей незыблемой властью, и печальную молодую женщину с отрешенным взглядом, в душе которой глубоко затаилась боль вины. Отметил он и обаятельного седого мужчину, который, в отличие от остальных, видел во всем происходящем внезапный подарок судьбы — возможность осуществить мечту, которая давным-давно затаилась в его сердце и день за днем терзала его изнутри.
— Сейчас не время для сожалений, — возразила сидящая за столом женщина лет тридцати пяти. На фоне разгорающегося в камине пламени утонченные черты ее лица приобрели почти дьявольскую красоту, но это застывшее, красивое лицо было напрочь лишено каких-либо эмоций. Однако холодный каменный свод вряд ли можно было этим обмануть: он-то знал, какие противоречия раздирают ее бесчувственное сердце. — Выбор давно сделан — и содеянного не вернешь. Все, что было решено и сделано, делалось ради блага нашего рода, ради самого факта существования этой школы, и никто не смог бы обвинить нас в обратном. Давайте не будем этого забывать.
Казалось, окружающие только и ждали этих слов. Они удовлетворенно закивали, и напряженные секунду назад лица постепенно расслабились. Лишь печальная женщина все еще смотрела на сложенные на коленях руки.
Старик вздохнул. Она была права, но ее слова не принесли ему облегчения. Необъяснимая тревога поселилась в его сердце и тревожила его покой с того самого памятного дня, когда в этом самом зале они впервые, с невиданной доселе легкостью нарушили нерушимые предписания, веками сохраняющие их род. И старик знал, что ничего уже не будет, как прежде. «Какова бы не была грозившая нам опасность, мы не имели права так поступать», — тоскливо подумал он. Но тогда они были слишком напуганы, слишком растеряны, и впервые за свою долгую жизнь он пожалел, что не в силах повернуть время вспять. С другой стороны, смог бы он один убедить Совет? «Это был твой долг», — напомнил он себе, разглядывая просветлевшие лица.
Собрание закончилось. Люди вставали и, более не обращая внимания на старика, торопливо покидали зал.
Он остался и какое-то время взирал на мерцающие сверху звезды. Когда все наконец-то разошлись, каменный свод услышал то, чего так боялись покинувшие его люди. Губы старика вновь зашевелились. Не отрывая глаз от мягко светившегося ночного бисера, он с горечью произнес:
— Теперь все, что мы создавали столетиями, может рухнуть в один момент.
Глава 1. Новый дом
Крупные капли дождя отдавались глухим эхом под ветхой черепичной крышей, жалобно скрипевшей от резких порывов ледяного ветра. Подойдя к окну, я прижалась лбом к холодному стеклу и продолжала молча наблюдать за покачивающимися на ветру голыми ветками деревьев. Некоторые из них склонялись над крышей и от сильного ветра ударялись о черепицу, создавая гулкий зловещий стук, сопровождаемый непрерывными завываниями ветра.
Тяжелые воспоминания накатили с новой силой. Весь предыдущий месяц прошел для меня словно в тумане. Сначала ужасная весть об автокатастрофе, за ней — бесконечное мелькание семейных адвокатов, новость об опекунстве, и наконец переезд. Перелет и поездка с аэропорта до нового дома заняли почти двое суток, и к ее концу я была уже такой уставшей и измотанной, что почти не помнила, как поднималась по ступенькам мимо дяди, тети и двоюродных брата и сестры, о существовании которых раньше не подозревала. Угрюмые выражения их лиц не оставили и тени надежды на то, что мне тут хоть немного рады.
— Три года, — прошептала я, — мне надо вытерпеть всего три года. Когда мне исполнится восемнадцать, я сразу же уеду из этой дыры.
Ураган, который начался через пару часов после моего приезда, продолжал усиливаться. Громкие завывания ветра эхом отдавались в комнате. Даже огонь в большом старом камине не осмеливался перечить не на шутку разбушевавшейся стихии — лоскутки пламени лишь изредка слабо шевелились. Внезапный порыв, принесший с собой ледяной холод, прервал мои печальные размышления и заставил поежиться.
Я оторвалась от запотевшего от моего дыхания окна и осмотрелась. Большую часть не слишком большого пространства загромождали два больших чемодана и запечатанные, никем не тронутые картонные коробки, которые доставили еще до моего прибытия. Ноутбук сиротливо выглядывал из-под сумки, небрежно брошенной на потертый коричневый диванчик возле камина. Его старая обивка были такой же тусклой и унылой, как все остальное в этой комнате. Огромная деревянная кровать с резной деревянной спинкой в изголовье возвышалась над скромным интерьером, включающем в себя небольшой дубовый шкаф и ветхий стол с облупившемся от лака, шатким стулом. От тяжелых бархатных штор, нависающих на единственное окно в комнате, веяло промозглой сыростью.
«Как не похоже на мою прежнюю светлую, прекрасно обставленную комнату», — с горечью подумала я. Когда мне исполнился год, родители переехали из Франции в Лондон и приобрели большой, викторианский особняк. Я вспомнила, как тщательно, со вкусом, но без особой любви выбиралась любая, украшающая мою комнату безделушка. Цвет наволочек обязательно должен был соответствовать бежевому цвету стен, а ковер гармонично перекликался с воздушными шторами. Целому штату прислуги в накрахмаленных фартуках грозил серьезный нагоняй, если зоркий мамин глаз хоть в чем-то усматривал изъян. Пока я оглядывала свою новую комнату, до меня постепенно доходил весь ужас моего теперешнего положения.
Часть знакомых вещей, должно быть, валяется теперь в коробках, небрежно скинутых здесь грузчиками. Я вдруг поняла, что не знаю, кто запихивал в них осколки моей прошлой жизни, аккуратно выводил новый адрес и подписывал бланки. Тогда это меня не волновало, да и сейчас не особо. Прошлого они мне не вернут. Вместо этого снова вызовут мучительную безысходность и тоску, терзающие меня с того ужасного дня, раз и навсегда изменившего мою жизнь.
Я подошла к камину и протянула руки к огню. Слабое тепло коснулось кончиков пальцев, но и оно было не в силах принести мне хотя бы секундное облегчение. «Что мне делать? — стучало внутри. — Как жить дальше?». Привычный мир вдруг раскололся на две половинки, и впервые в жизни я не знала, что ждет меня впереди. Когда-то ясное и безоблачное будущее, в котором я могла бы иметь все, вдруг стало зыбким и обросло серой мглой, поглощающей меня все больше и больше с каждым новым днем.
Где-то снаружи скрипнула половица, и я вздрогнула, ожидая стука. Но его не последовало. Из-под двери в комнату проникала лишь узкая полоска подрагивающего желтого света.
«Показалось», — успокоила я себя. Старый дом скрипел и постанывал от бушующей на улице непогоды, и моя комната то и дело наполнялась новыми странными звуками, от которых по коже разбегались холодные мурашки. И этот внезапный звук за дверью не исключение.
Но стоило мне вернуться к своим печальным мыслям, как скрип повторился уже ближе. Все внутри мгновенно похолодело.
— Кто там? — мой голос прозвучал громче, чем я рассчитывала.
Кто бы не стоял сейчас в коридоре, он определенно меня услышал.
Затаив дыхание, я продолжала прислушиваться, но наступившую тишину нарушало лишь слабое потрескивание дров в камине: сосновые поленья шипели и громко трескались пополам, выпуская новые стопки искр.
Призвав на помощь все свое мужество, я встала, сделала нерешительный шаг к двери и приоткрыла ее.
Передо мной расстилался длинный, залитый тусклым светом проём. Светло-зеленые стены украшали портреты незнакомых людей. Клочки паутины на покрытых слоем пыли золотых рамках наводили на мысль, что до них очень давно никто не дотрагивался. Снизу донеслись приглушенные голоса. Разобрать, о чем они говорили, было невозможно.
Я уже собиралась вернуться в безопасное пространство комнаты, как мое внимание привлекла серая ткань, небрежно наброшенная на одну из картин. На одном ее краю свисала потрепанная и видавшая виды бахрома. Судя по всему, она когда-то служила шторой, но выгорела на солнце и теперь годилась только для того, чтобы завесить чей-то портрет. Изображенного на картине человека здесь явно не жаловали.
Я вспомнила, как перекосились лица моих родственников, стоило таксисту открыть передо мной дверь. «Кто бы ты не был, увы, ты в этом ты не одинок», — мысленно обратилась я к портрету. Бегло осмотрев коридор и убедившись, что там никого нет, я на цыпочках подошла к картине и приподняла прикрывающую ее ткань.
На меня смотрела молодая темноволосая женщина потрясающей красоты. Пыль, покрывающая картину, не смогла скрыть необычную синеву ее ярких, полных внутреннего огня и своенравия глаз, в оправе длинных, пушистых ресниц. Струившиеся по плечам темные, густые локоны подчеркивали безукоризненную белизну тонкой фарфоровой кожи, а тонкие, сложенные на коленях, руки без всякого сомнения принадлежали аристократке. Вопреки своей внешности, явно свидетельствовавшей о богатстве, она была одета в простое голубое платье, а на шее поблескивала скромная серебряная цепочка.
Неужели она тоже живет здесь? Или когда-то жила?
Я попыталась рассмотреть дату и подпись художника, но обвивающая раму паутина надежно скрывала от меня углы холста, а других надписей на картине я не заметила. Женщина показалась мне отдаленно знакомой, словно я где-то уже видела ее. Залюбовавшись красивым полотном, я забыла про все вокруг.
Внезапно голоса внизу смолкли и со стороны лестницы послышался быстрый звук шагов. Кто-то торопливо поднимался на второй этаж.
Я спохватилась. Хорошее же впечатление я произведу, если в первый же день меня застанут в коридоре, рассматривающей то, что здесь явно пытались скрыть.
Повернувшись, я с быстротой молнии метнулась в свою комнату. Но едва я успела отскочить, как дверь резко распахнулась и на пороге возник закутанный в длинную, вязанную шаль женский силуэт.
Сделав шаг в комнату, высокая худощавая женщина уставилась прямо на меня. Отблески огня играли на ее некрасивом лошадином лице, утяжеленным массивным подбородком, а холодные, расчетливые глаза смотрели на меня с нескрываемым отвращением. Она осталась стоять возле двери сморщив нос, словно я была каким-то опасным микробом, от которого стоит держаться подальше.
Я видела свою тетю всего один раз в детстве, когда она навестила нас в нашем доме в Англии. Тогда я приняла ее за одну из многочисленных знакомых моей мамы. Все, что я запомнила с тех пор, были сердитые крики в гостиной — они с моей матерью о чем-то ожесточенно спорили. После этого она уехала, и я никогда не видела ее снова. До сегодняшнего дня.
— Сестра моего мужа никогда не отличалась тактом по отношению к родственникам, — резкий ледяной голос рассек тишину комнаты, словно лезвие. — Подбросить нам свою никчемную дочь, не оставив при этом ни гроша на ее воспитание — это так в ее духе.
Я почувствовала, как слова впиваются в меня, словно огромные кровожадные пиявки. Мне захотелось возразить, но в груди болезненно защемило и стало трудно дышать. Мысли о родителях все еще вызывали острую, ни с чем несравнимую боль, над которой эта женщина жестоко насмехалась.
Вполне насладившись произведенным впечатлением, она сурово поджала тонкие губы и оглядела беспорядочно разбросанные вокруг вещи.
— Итак, слушай и хорошенько запоминай, — рот ее кривился, а острые как иголки глаза сверлили меня колючим взглядом. — Есть правила, которым ты будешь неуклонно следовать. Я знаю, что всю твою жизнь тебе позволяли вести себя как угодно, и вот результат — ты выросла таким же избалованным ничтожеством, как твоя мать.
Мои пальцы непроизвольно сжались. Как она смеет так о ней говорить? Боль в груди усилилась. Я предприняла слабую попытку заговорить, но тетка отмела ее взмахом руки.
— Теперь этому настал конец, — как ни в чем не бывало продолжила она, не давая мне вставить ни слова. — Отныне ты в моем доме и будешь вести себя подобающе. Очень скоро ты поймешь, что главное здесь — дисциплина. То, что твои родители спускали тебе с рук, со мной не пройдет. Я не потерплю прогулов или вызовов в школу. Любая малейшая выходка с твоей стороны — и ты будешь проводить ночи в подвале, полном вонючих, голодных крыс.
При этих словах я еще больше побледнела. Мне не хотелось представлять подвал своих новоиспеченных родственников, у которых и сам дом выглядел, как самая мрачная тюрьма, в которой я оказалась заложницей поневоле.
— Есть ты будешь в своей комнате. Марджи, экономка, будет приносить тебе еду и не вздумай воротить нос — лучше ее блюд ты все равно ничего не получишь. То, что мой муж является твоим единственным законным опекуном…
— Вы врете — наконец выдохнула я, схватившись за стол, чтобы не упасть. Меня мутило.
— Что-о-о? — ее лицо вытянулось, делая ее похожей на змею, готовую броситься на меня в любой момент.
— У моих родителей было много денег. Они не могли мне ничего не оставить!
На лице моей тетки проступила жестокая ухмылка.
— Твоя мать всегда любила прожигать деньги твоего отца. Оказалось, что ее высокие запросы ее же и погубили, — язвительно изрекла она. — Его денег хватило лишь на то, чтобы покрыть накопившиеся за несколько лет долги. — Она сделала паузу, словно боксер, выбирающий, куда нанести удар, и громко добавила: — Не удивлюсь, если это она довела его до аварии, которая погубила обоих.
Сердце захлестнула жгучая боль, и я не нашла в себе сил ответить.
Смерив меня презрительным взглядом, она снова заговорила:
— Запомни, что ты здесь только по нашей милости и должна быть нам благодарна. Начни с того, что веди себя тихо и не попадайся мне на глаза. Я не хочу лишний раз видеть живое доказательство нашим неудачным родственным связям, от которых одни неприятности, — ее сухой указательный палец оказался прямо перед моим носом.
Едва сдерживая слезы, я молча сглотнула, чувствуя, как ком в горле нарастает с каждой секундой. Вволю насладившись моим побледневшим видом, она запахнула свою длинную шаль и исчезла в темном проеме двери, которая захлопнулась за ней с гулким щелчком.
Не рискнув проверить, заперта ли она, я опустилась на кровать и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов в надежде прийти в себя.
Тетины слова о долгах родителей молотом отдавались в голове. Не может быть! Они бы сказали мне! Но несмотря на то, что мне ужасно хотелось в это верить, я знала, что родители не имели привычки делиться со мной своими делами. Особенно, когда дело касалось семейного бизнеса.
На смену им пришли мысли о том, что теперь со мной будет. Привычный мир рухнул — остались бередящие душу воспоминания. Меня ожидала совершенно новая, незнакомая жизнь, в которой я осталась совсем одна и которая с завтрашнего утра будет выглядеть совсем иначе.
Еще долго я ворочалась на жестком матрасе, пока наконец не забылась беспокойным сном.
Глава 2. Первые впечатления
Меня разбудил внезапный резкий шум. Громко щелкнула дверь.
«Значит, все-таки заперта», — подумала я. Тот факт, что моя новая комната превратилась в тюрьму, лишь подтвердил тетины слова о том, чтобы отныне все будет по ее правилам.
Приподнявшись на подушке, я увидела незнакомую сгорбленную старуху со сморщенным как старый гриб лицом. Не иначе, как Марджи или как там ее. Экономка, о которой вчера говорила тетя. В ее высохших, покрытых старческими пятнами, руках позвякивал небольшой серебряный поднос, который был чуть ли не в три раза больше, чем его скромное содержимое.
Прошелестев длинной, местами съеденной молью юбкой, старуха со стуком опустила поднос на стол, расплескав немного черной жидкости, напоминающей горячий шоколад. Затем вышла из комнаты и через секунду вернулась с двумя большими пакетами и коробкой.
— Вставай и одевайся, хозяйка велела не опаздывать, — скрипуче приказала она, срывая с меня одеяло и грубо выталкивая с теплой кровати на холодный пол.
— Куда? — еле слышно спросила я, сомневаясь, что старуха расслышала мой осипший за ночь голос. Похоже, местные сквозняки и ослабевший от пережитого стресса организм сделали свое дело. Я простудилась.
— В школу. Одень форму и причешись, как подобает прилежной ученице, — она взмахнула одеяло и одним махом застелила постель. — Не понимаю, почему миссис Беатрис велела послать тебя позже, ведь Майк и Николь уже давно в школе, — недовольно запричитала она, захлопнув за собой дверь и оставив меня наедине с непривлекательным завтраком.
Жесткий бутерброд, на котором виднелись островки плесени, вызвал у меня приступ отвращения. Молча послав тетку и ее предупреждения насчет местных блюд подальше, я отставила тарелку в сторону и глотнула напиток, который изначально приняла за шоколад. Горло обжег отвратительный горький вкус, и я громко закашлялась. Ну и гадость! В жизни не пробовала ничего хуже. Теперь этот мерзкий привкус будет на языке целый день!
Отплевываясь, я собрала школьную сумку, с которой обычно ходила на занятия в прошлом году. За тетрадками и ручками туда последовал подарок родителей к началу учебного года — новенький смартфон, которым, впрочем, я пользовалась нечасто: родители редко интересовались, как у меня дела, а частая смена дорогих пансионов, куда они справляли меня на весь год, не позволяла завести постоянных друзей. В отличие от большинства моих сверстников, мои контакты ограничивались всего десятком человек, двое из них— наш бывший дворецкий и мой личный водитель. Теперь и их можно было стереть за ненадобностью.
Вспомнив про форму, я осмотрела пакет, из которого выглядывал уголок ткани в крупную черно-синюю клетку. Внутри было два совершенно новых комплекта, состоящих из короткой клетчатой юбки из мягкого твида и синей водолазки. Я дотронулась до мягкой ткани и сразу узнала кашемир. Мама всегда была помешана на одежде, одевая меня, словно куклу, в самую модную дизайнерскую одежду, поэтому я хорошо разбиралась в трендах и тканях. Этой ее страсти я никогда не разделяла — моей любимой одеждой была простая майка и удобные потертые джинсы. В другом пакете я нашла короткий синий плащ с капюшоном, а в коробке лежали высокие почти до колена сапоги и синие шерстяные чулки.
Я никогда не носила форму и особенно ненавидела юбки. Мне захотелось закричать, разорвать ее на мелкие части и выкинуть с окна на злость тетке. Больше всего на свете я хотела домой, вновь увидеть родителей, полюбоваться маминой отрешенной улыбкой, услышать звук чокающихся бокалов на многочисленных вечеринках, которые она устраивала чуть ли не ежедневно. Раньше я их ненавидела, считая, что они занимают весь ее мир, в котором для меня не оставалось места.
Но выбора не было — тетя вполне ясно дала понять, что выполнит угрозу о подвале. Одевшись в ненавистную форму, я подошла к большому зеркалу, занимающему полстены в моей новой ванне. По всему стеклу снизу-вверх расползалась уродливая трещина. Она напоминала мне меня: после аварии мое сердце словно треснуло пополам, а вместе с ним и весь мой не слишком уютный, но такой привычный мир.
Взглянув на свое отражение, я ужаснулась. За последний месяц под глазами пролегли серые тени и пропал знакомый вздорный блеск, лицо осунулось, тонкая, когда-то бархатистая кожа приобрела бледный оттенок, не оставив и намека на прежний легкий загар. Темно-каштановые волосы утратили прежнее сияние и висели тусклыми, беспорядочными комками. Густая непослушная копна в детстве доставляла немало хлопот моим нянькам, которые трудились часами, чтобы привести их в порядок. Природа не наделила меня подобным терпением, поэтому я позволяла непослушным локонам проявлять своенравие.
Сейчас у меня особенно не были ни настроения, ни желания возиться с укладкой, и я решила оставить все как есть. Поплескав в лицо водой, чтобы освежиться, я насухо вытерлась полотенцем и последовала за поманившей меня с кислым лицом старухой.
Ночной шторм уже прекратился. Снаружи стояла серая мгла, а верхушки деревьев скрывались в облаках густого тумана, через который не пробивался ни один солнечный луч. На своей английской родине я привыкла к пасмурной погоде, но здесь все было по-другому. Что-то тяжелое витало в воздухе. Туман как будто нарочно клубился вокруг меня, окутывая тело отвратительным сырым холодом. Стараясь отогнать от себя неприятное ощущение, я устремилась за сгорбленной фигурой, которая быстро засеменила вперед. Через сорок минут ходьбы мимо огороженных деревьями и высокими заборами участков, мы наконец-то оказались перед школой.
Угрюмое, сплошь увитое иссохшим, желтоватым плющом здание, наполовину скрытое от мира огромными живыми зарослями, одиноко возвышалось на холме. Нигде не было видно площадок для игр или спортивных занятий, к которым я привыкла в старых школах. По дороге нам не встретилось ни души, и на окружающей школьной территории, не считая машин на стоянке, было совсем пусто. Я даже засомневалась, обитаем ли вообще этот странный городок.
Но стоило нам подойти поближе, как массивные железные двери распахнулись. Из них навстречу, грациозно покачиваясь, выплыла стройная молодая женщина. При виде ее у меня невольно захватило дух. Одетая в белоснежную блузку из тонкого шелка и черную ассиметричную юбку, она была великолепна. Лебединую шею украшало дорогое колье, а тонкое запястье обхватывал восхитительный бриллиантовый браслет с причудливо вплетенными в него рубинами. Длинные русые волосы были собраны в высокую аккуратную укладку, приколотую заколкой в форме незнакомого экзотического цветка. Сколько же времени ей понадобилось, чтобы привести свои волосы в такой идеальный порядок? Я бы точно сошла с ума.
Женщина сделала изящный жест — и старуха, покряхтывая, засеменила обратно в сторону дома. Затем она внимательно осмотрела меня, и на короткое мгновение — слишком короткое, чтобы понять, привиделось ли мне или случилось на самом деле — ее покрытые легкой пеленой глаза прояснились, а лицо обрело сосредоточенное выражение. Пока я гадала, что во мне могло вызвать такую реакцию, ошеломление и растерянность на ее лице пропали, и она вновь смотрела куда-то сквозь меня, как будто я чудесным образом превратилась в воздух.
— Пойдем, дорогая, — мелодично промолвила она и мягко поманила меня рукой, показывая следовать за ней.
Это была самая странная школа из всех, в которых мне довелось побывать. Обычно все здания были примерно одинаковыми — серые стены, железные шкафчики и ничем не примечательные классы. Тут все было совсем по-другому. Две впечатляющие своими размерами лестницы плавным изгибом уводили на второй и третий этажи. Под ними с двух сторон располагалась большая гардеробная, закрытая затейливо расписанными, коваными решетками. Посредине — широкий проход, украшенный с двух сторон мраморными статуями, который соединял обе части здания и предназначался для того, чтобы попасть в столовую и школьный зал. Большое помещение парадного холла украшали массивные окна, которые, несмотря на дневное время, были наполовину прикрыты роскошными тяжелыми портьерами. Красивые лампы наполняли помещение неярким светом, а пол был устлан толстым мягким ковром, который надежно поглощал звук высоких каблуков моей спутницы. Несмотря на красивое внутреннее убранство, мрачная атмосфера буквально наполняла это место.
Где-то глубоко внутри вдруг возникло ощущение, которое я впервые испытала, увидев женщину на картине. Все это было мне уже знакомо. Но с другой стороны, это просто невозможно! Я могла поклясться, что никогда здесь раньше не была.
— Больше подошло бы для психушки, — тихо пробормотала я, оглядываясь по сторонам и ежась от неприятного, тягостного величия и одновременно ощущения удушья, исходящих от этих стен.
Если моя спутница и услышала мои слова, то не подала вид.
Мы поднялись на третий этаж и свернули направо. На стенах висели картины знаменитых художников, часть которых я видела в знаменитых музеях по всему миру. Почему-то у меня не было сомнений в том, что тут находились подлинники. Никакого намека на современные фотографии, плакаты, доски почета, шкафчики-локеры вдоль стен и тому подобные школьные мелочи. Но еще более странным было то, что повсюду, на высоких потолках, на перилах, на любой мелочи интерьера, был изображен золотой лев, грозно разинувший огромную пасть. Он попадался так часто, что в какой-то момент мне показалось, что он меня преследует, молча изучая и наблюдая со стороны.
Коридоры петляли и напоминали угрюмый лабиринт. Наконец перед большой величественной дверью женщина остановилась. Таблички не было, вместо нее — уже знакомая мне, только значительно увеличенная в размере золотая пасть льва, вырезанная на обоих дверях и сходившаяся посредине. Возникло чувство, что меня проводили прямо в клетку. В чем-то так оно и было. По прежнему опыту, которого у меня имелось немало, я заключила, что передо мной кабинет директора.
Не успела моя спутница поднять руку и постучать, как двери резко распахнулись, словно нас уже ждали. Приподняв голову и не глядя на меня, она проследовала внутрь. Немного помедлив и представив себе очередную неприятную беседу на тему исключения из прежних школ, я нехотя последовала за ней.
Оказавшись внутри, я тихо охнула. Роскошный интерьер комнаты был еще шикарнее, чем то, что я увидела до сих пор. Стены здесь были обшиты редким темным деревом. Один конец просторного кабинета занимал массивный дубовый стол ручной работы, на котором царил идеальный порядок. На другом конце возвышался большой камин с высокой чугунной решеткой. Небольшой журнальный столик, окруженный великолепными антикварными креслами с голубой обивкой, говорил о том, что хозяин этого кабинета любит старинные вещи. Паркет устилала шкура льва редкого белого окраса, а на стенах висели чучела убитых животных. При мысли о том, что когда-то они были живыми, мне стало нехорошо.
У окна спиной к нам и скрестив руки перед собой стоял высокий стройный мужчина. Его темные волосы были тщательно уложены, а белоснежная рубашка и черные брюки делали его похожим на владельца какой-нибудь крупной фирмы, с которыми часто встречался мой отец, но никак ни на директора этой странной школы.
— Оставь нас, — коротко приказал он, и женщина тут же скрылась, неслышно притворив за собой двери.
Повисшую в комнате тишину нарушало только тиканье старинных часов над камином. Чувствуя себя неуютно в короткой юбке и ожидая, пока он заговорит, я нервно переминалась с ноги на ногу и осматривала натертый до блеска стол. Не считая компьютера и одиноко лежащей папки, он был совершенно пустым. Никаких украшений, ни одной личной мелочи или хотя бы семейной фотографии. Ничего, что бы намекнуло на жизнь этого человека за пределами этих каменных стен. Однако все здесь свидетельствовало о его силе и могуществе.
Наконец директор обернулся. На вид ему было под сорок, а жесткий, властный взгляд не оставлял ни тени сомнения, что учеников этой школы держат в железном кулаке.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. В его тяжелом пронзительном взгляде сквозило что-то пугающее, и от нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой.
Ни сказав ни слова, директор медленно подошел к столу и взял лежавшую перед ним папку.
Я тихо вздохнула. На этот раз я была бы рада, если бы из-за моего бурного прошлого меня решили не принимать, а вместо этого просто отправили бы домой. Безошибочная природная интуиция подсказывала мне, что сидеть взаперти под строгим контролем тетки было куда лучше и безопаснее, чем находиться в этом шикарном кабинете.
— Александра Луиза Элизабет Леран, — медленно произнес он, изучая папку с моими документами. Меня поразило, каким холодным и властным был его голос. — Твои ныне покойные родители явно не страдали скромностью, наградив тебя именем королевской особы, — с мрачноватой иронией усмехнулся он, небрежно просматривая остальные бумаги.
— Меня зовут Алекс, — огрызнулась я в ответ, отмечая про себя, что чуткость — не самая сильная сторона обитателей этого города.
С детства я ненавидела свое тройное имя, из-за которого меня часто дразнили в школе. Когда мне стукнуло десять, мне стоило больших трудов убедить отца убрать длинное имя с моего паспорта — с тех пор там значилось просто Алекс Леран. Я не представляла, каким образом мое полное имя оказалось в руках этого неприятного человека, но точно не намеревалась подвергаться его насмешкам.
Его губы тронула чуть заметная ухмылка, а в жестких серых глазах зажегся опасный огонек, придавая им необычный мраморный оттенок.
— В этой школе я решаю, как и кого зовут, — резко ответил он, садясь в большое кожаное кресло и поднимая на меня не терпящий возражений взгляд.
— Тогда вас ждет сюрприз, — не осталась я в долгу, зная, что этими словами навлеку на себя самые большие неприятности.
В комнате снова повисла тишина, но на этот раз это было похоже на затишье перед бурей. Директор сверлил меня взглядом. Я не хотела уступать и не опускала глаз, хотя это стоило мне невероятных усилий.
Наш бессловесный поединок был прерван стуком в дверь.
— Войдите, — ответил директор, продолжая смотреть на меня. Его пальцы постукивали по столу, словно он что-то обдумывал.
Обрадовавшись возможности перевести дух, я посмотрела на вошедшую в комнату женщину. Определить ее возраст было почти невозможно, но она была значительно старше, чем предыдущая, и излучала стальную выдержку. Затянутые на затылке в строгий пучок волосы покрывала легкая седина, в то время, как на узком, невыразительном лице не было ни морщинки. Прямая серая юбка и скучная черная водолазка облегали худощавую, плоскую фигуру, без единого намека на хоть каплю женственности. Единственным украшением, разбавляющем это пресное однообразие, была золотая брошь в виде уже порядком надоевшей мне пасти льва. А суровым, неприступным выражением лица она напомнила учительниц из католического пансиона, где я провела ровно неделю, после чего была с треском отчислена.
При виде меня, нервно теребящей прядь волос посреди кабинета, ее тонкая как нитка бровь удивленно приподнялась и она вопросительно посмотрела на сидевшего за столом мужчину. В узких, как два ледяных кристалла, глазах появилось недовольство, которое она даже не пыталась скрыть.
— Миссис Джеймс, отведите мисс Леран в класс и поясните ей новые правила, — медленно промолвил директор, делая ударение на последнем слове и переводя внимание на экран своего компьютера.
Я заметила, что женщина хотела бы поговорить с директором наедине, но не осмелилась перечить. Поджав бледные, тонкие губы, она коротко приказала мне следовать за ней и вышла с комнаты. На этот раз я последовала за ней со скоростью пули, чувствуя, как меня провожает тяжелый взгляд.
В полном молчании она быстро шествовала вперед. Я старалась успеть за ней, боясь потеряться в темном лабиринте множества одинаковых коридоров. Через пару минут мы вышли в другую часть здания и спустились на второй этаж.
С небольшого балкончика открывался вид на располагающийся под нами холл. Он был не менее роскошно обставлен, чем парадный, но немного уступал ему по размерам. С огромных окон простирался вид на покрытое утренним туманом гладкое озеро, а железная резная дверь вела во внутренний двор. Вокруг по-прежнему не было ни души. Это означало только одно — сейчас время урока.
— Соберите волосы, мисс Леран, — жестко промолвила моя спутница, поворачиваясь и глядя на меня сверху вниз.
— Мне и так хорошо, — с вызовом ответила я, о чем тут же пожалела.
Тяжелая рука со свистом обрушилась на мою щеку. Удар был настолько сильным и ошеломляющим, что, потеряв равновесие, я упала. Схватившись за пылающую щеку, я с ненавистью посмотрела на возвышающуюся надо мной женщину.
— Спорить или не повиноваться учителям и кому-либо из школьной администрации строго воспрещается, — ледяным тоном произнесла она. — Первое правило, которое вам стоит как следует уяснить.
Непонятно откуда в ее руке оказалась резинка, которой она швырнула прямо в меня.
Все во мне пылало от злости. Никто и никогда не поднимал на меня руку, тем более учителя.
— Интересно, что скажут на это в прессе, когда узнают, что в вашей школе бьют учеников, — медленно поднимаясь с пола, процедила я.
Картины мести уже сменяли друг друга в моей голове. Я представила, как полиция тащит мою обидчицу по коридору, а газеты пестрят заголовками о жестоком обращении с учениками и клеймят эту школу и ее ужасный персонал.
Не успела я выпрямиться, как снова оказалась на полу. Пострадавшая во второй раз щека больно пульсировала, а в голове шумело.
— Никогда не смей мне угрожать, — прошипела она. Но тут же взяла себя в руки и продолжила прежним ледяным тоном, будто ничего не произошло. — Уроки начинаются в восемь и заканчиваются в три. Перед началом занятий все без исключения ученики собираются на школьном дворе, поэтому приходить вы будете на полчаса раньше. Все опоздания и прогулы строго караются, — ее бесцветные глаза сузились, превратившись в щелочки. — Необходимые книги вы получите у мисс Белл на следующей неделе. Весь пропущенный вами материал должен быть вызубрен на зубок, никаких поблажек на дальнейших занятиях и экзаменах в конце семестра вам не будет. Я думаю, вы уже поняли, что в случае непослушания или невыполнения требований школы наказание будет соответствующим, мисс Леран, — ядовито закончила она.
Я все еще пребывала в состоянии оцепенения. Щека горела, но куда больнее жгло унижение, которое мне пришлось испытать. Жесткая рука схватила меня и, больно встряхнув, поставила на ноги.
— Обычно я не имею привычки повторять дважды, но учитывая, что это ваш первый день и вы еще не знакомы со всеми правилами, я сделаю исключение. Заплетите волосы, мисс Леран — вновь прошипела она, склоняясь надо мной и больно сжимая мое запястье.
Опасаясь нового удара, я подняла резинку и наскоро сплела взлохмаченную косу, из которой тут же выбилось несколько прядок. Поджав губы, женщина недовольно осмотрела мои волосы, но больше ничего не сказала.
— Следуйте за мной, — повернувшись, она направилась в сторону коридора, разделенного на две части маленьким холлом.
Свернув в одну из них, она остановилась перед самой обычной дверью, распахнула ее и, протолкнув меня перед собой, зашла в класс. Ученики, как по команде, встали, все глаза обратились в мою сторону. Странно, но привычных перешептываний по поводу новенькой не последовало. Наоборот, в классе царила гробовая тишина. Полноватая рыжеволосая учительница с круглым приятным лицом прекратила диктовать и замолчала, ожидая, когда заговорит моя спутница.
Миссис Джеймс сделала жест, приказывая ученикам садиться. Все это время, несмотря на мои слабые протесты, она цепко держала меня за плечо, волоча за собой словно бездушную куклу.
— Миссис Прингс и класс, поприветствуйте нашу новую ученицу — Александру Леран, — сказала она.
— Алекс, — перебила я, стараясь не застонать, когда ее цепкие пальцы больно стиснули мое плечо.
Прикусив губу, я посмотрела на сидящих передо мной учеников. Никто не захлопал в ладоши или выразил хоть какое-нибудь приветствие. Наоборот, в их глазах отразилась настороженность, и я сразу почувствовала себя нежеланным гостем.
— Добро пожаловать, Александра. Садитесь рядом с Джин, — певуче протянула учительница, указывая на единственное свободное место в классе.
«Четвертая парта у окна — неплохо», — подумала я.
Можно будет заняться чем-нибудь интересным, не привлекая к себе особого внимания. Я почувствовала, как удерживающая меня железная хватка ослабла, и тут же выскользнула, чтобы занять свое место.
Миссис Джеймс окинула класс тяжелым взглядом и задержалась на мне. В этом момент пострадавшая щека снова больно запульсировала, напоминая о том, что за мной наблюдают. Я ответила ей полным ненависти взглядом. Пусть не думает, что сможет меня воспитать. Не на ту нарвалась. С той самой секунды она стала моим самым лютым врагом.
Когда дверь за ее спиной наконец захлопнулась, в классе вновь наступила тишина. Прерванная неожиданным визитом учительница продолжила зачитывать что-то из книги, и остальные, дружно склонив головы, принялись старательно записывать, как будто ничего не произошло. Сразу стало очевидно — моя персона никого здесь не заинтересовала.
«Плевать на них, доберусь до интернета, и всей этой отвратительной школе несдобровать», — зло подумала я, с грохотом плюхая сумку с тетрадками на стол и доставая ручки и тетрадку, купленные для меня маминой помощницей специально к новому учебному году. При этом воспоминании сердце снова болезненно защемило.
Шум привлек внимание класса, и все головы как по команде повернулись в мою сторону. На этот раз в глазах учеников сквозила неподдельная враждебность. Да что я им сделала? Подумаешь, оторвались на секунду от своей писанины.
— Мисс Леран, тише, пожалуйста. Вы мешаете классу — вновь пропела учительница.
Надев маску безразличия и не имея намерения извиняться, я спокойно разложила вещи по своей половине стола, заметив, как моя соседка осторожно рассматривает меня краешком глаза.
Остаток урока я потратила на изучение своих новых одноклассников. Форма девочек ничем не отличалась от моей — такие же клетчатые юбки и синие водолазки. У всех без исключения волосы были собраны в хвостик или невзрачный пучок — приказы миссис Джеймс здесь беспрекословно выполнялись. Я отметила, что в отличии от моих прошлых одноклассниц, которые покрывали лицо тонной косметики, ни одна из них не нанесла ни капли теней или хотя бы пудры. Мальчики тоже выглядели просто, но аккуратно. На них были темные брюки и синие шерстяные кофты на пуговицах, из-под которых выступали синие рубашки.
Все они склонили головы и старательно записывали грамматические правила, которые диктовала миссис Прингс. Ни одного взгляда в сторону, ни одного перешептывания на отвлеченную тему. Сомнений нет — я в классе ботаников. Именно тех, кого я всегда сторонилась.
Резкий звонок на перемену нарушил царящую в классе идиллию: ученики, как по команде, отложили ручки, аккуратно собрали вещи и направились к выходу.
Не зная, куда идти дальше, я вышла из класса. По коридору двигался поток школьников, но стоило мне сделать пару шагов, как они тут же расступались, бросая настороженные взгляды и обходя меня стороной, как будто прокаженную. Некоторые ученики, посматривая на меня, шептались в сторонке, но стоило мне посмотреть на них, как они тут же замолкали и отворачивались.
Что за странная школа? И почему все так враждебно ко мне настроены? Нет, я не вынесу тут еще три года. Это слишком.
Словно в ответ, мои губы сами прошептали спасительное имя. Роберт. Он единственный в целом мире, на кого я могу рассчитывать.
Вертя головой в поисках укромного местечка, я заметила женский туалет и поспешно нырнула в дверь. Устроившись поудобнее в самой дальней кабинке, я спешно пошарила в сумке в поисках смартфона и просмотрела короткий список контактов. Роберт де Мобрей долгие годы был преданным другом нашей семьи и деловым партнером отца. Я не сомневалась, что, благодаря своим многочисленным связям, он сможет отменить решение суда о передаче опекунства моему дяде. Которого, надо заметить, я видела первый раз в своей жизни и к которому не питала никаких родственных чувств.
Мои пальцы уже были готовы нажать на заветный номер, как сердце упало куда-то вниз: привычного значка сотовой связи как не бывало. Я потрясла телефон и даже взобралась на унитаз, чтобы поднести его повыше, но безрезультатно. Связь так и не появилась.
Чертова дыра!
Нахлынувшая волна отчаяния заставила меня застонать, и я бессильно опустилась на холодный пол. Надежда связаться с окружающим миром и рассказать о своих несчастьях улетучилась как дым.
Прозвенел звонок на урок, но я не двинулась с места. Сейчас меня не пугала даже теткина угроза о подвале. Наоборот, он казался мне безопасным укрытием, в котором я наконец смогу дать волю скопившимся во мне за месяц чувствам.
В печальных размышлениях время урока пролетело незаметно. Звонок огласил следующую перемену, но я по-прежнему сидела неподвижно. Твердо решив провести здесь остаток учебного дня, я собиралась вернуться домой и получить обещанное наказание, лишь бы никогда больше не возвращаться в эту ужасную школу.
Внезапно дверь туалета отворилась, и послышались быстрые легкие шажки. Через секунду кто-то настойчиво забарабанил в дверь моей кабинки.
— Проваливай, — равнодушно ответила я.
— Ты сошла с ума? Открой сейчас же! — девушка говорила шепотом, как будто боялась, что кто-нибудь может ее услышать.
— Тут полно свободных кабинок, так что оставь меня в покое.
— Ты не должна прогуливать уроки! — Она продолжила ломиться в дверь, как будто от этого зависела ее жизнь. — Это запрещено!
— А ты что моя надзирательница? — холодно спросила я, открывая замок и направляясь к зеркалу, чтобы немного привести себя в порядок.
В туалет зашли две девочки помладше. Девушка, в которой я узнала Джин, свою соседку по парте, отшатнулась от меня и притворилась, что моет руки. Она не проронила ни слова, пока они не ушли.
Нервно взглянув на маленькие часики на своем запястье, она схватила меня за локоть, пытаясь привлечь мое внимание:
— Через минуту начнется урок, и мы должны быть в классе, — быстро зашептала она.
— Вот и отправляйся, — равнодушно ответила я, вырываясь и осматривая в зеркале щеку, которой изрядно досталось от миссис Джеймс. Краснота уже спала, но кожа в том месте все еще неприятно покалывала.
— Из-за тебя накажут других! — ее голос предательски дрогнул, заставив меня наконец посмотреть на нее. — Пожалуйста, пойдем.
В ее больших серых глазах застыл испуг, и она продолжала настойчиво тянуть меня за рукав в сторону двери. Как и все, я ненавидела групповые наказания, которые часто применялись в моих бывших школах. Обычно это означало всем классом остаться на час после занятий под строгим взглядом какой-нибудь учительницы, пока остальные радостно разбегаются по своим делам. Не имея намерения задерживаться здесь ни на секунду дольше положенного, я неохотно побрела за ней.
За пределами туалета Джин отпустила мой рукав и устремилась к двери в конце коридора, почти незаметным кивком показывая следовать за ней. Только мы заняли свои места, как прозвенел звонок. Высокий и худощавый, как палка, учитель с желтушным лицом и нелепо зализанными назад волосами зачитал имена учеников. Его маленькая, овальная, как яйцо, голова на тонкой шее выступала вперед над непропорционально широким черным пиджаком, явно ему великоватым, из-за чего он сразу же напомнил мне ворону. Хриплый, каркающий голос только усиливал это впечатление. Дойдя до моего имени в конце списка, он поднял на меня маленькие, как пуговки, немигающие глазки и громко откашлялся.
— Алекс, — привычно поправила я, почувствовав, как Джин больно толкнула меня локтем в бок.
Его неприятное, отталкивающее лицо скривилось, а большой рот дрогнул.
— О, мы наслышаны о вас, мисс Леран, — хрипло протянул он, и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов в направлении моей парты.
Краем глаза я заметила, как Джин вжалась в спинку стула, а ее руки, нервно сжимающие края сидения, побелели. Я же наоборот выпрямилась и с вызовом посмотрела в неестественно расширенные черные зрачки, окруженные бесцветными ресницами. В них не было ледяной жестокости, как у директора, или беспощадной суровости, как у миссис Джеймс, но мне ужасно не понравился этот взгляд.
— К сожалению, класс, я должен заметить, что дошедшие до нас слухи были не слишком приятными, — по его лицу расползлась злорадная ухмылка. Его левый глаз резко дернулся.
— Поведение мисс Леран в прежних школах, которых, к слову, было целых шесть…
На этом моменте он сделал эффектную паузу, чтобы дать окружающим насладиться моментом, однако никто не ухмыльнулся или произнес хотя бы слово. Все это время его глаз продолжал быстро подергиваться, как от нервного тика.
— Оставляло желать лучшего, — хрипло закончил он, слегка склонившись над моей головой.
Я заметила, что Джин побледнела и нервно хватала ртом воздух. Мне тоже было не по себе: тики усилились и перешли с глаза на всю правую сторону его лица, отчего неприятная физиономия учителя приобрела еще более безобразный вид. Наблюдая это прямо перед собой, мне стоило неимоверных усилий сохранять безразличный вид.
— Что ж, — выпрямившись и окидывая взглядом перепуганный класс, продолжил учитель, — какое счастье, что в нашей великой школе работают профессиональные педагоги, которые помогут исправить эту сложившуюся … кхм … тенденцию. Поэтому цифра семь в жалком резюме мисс Леран, пожалуй, будет последней.
«Размечтался», — зло подумала я, мечтая, чтобы он наконец отошел от моей парты.
К моему большому облегчению, мерзкий учитель так и сделал. Вернувшись на свое место, он повернулся спиной к классу, открутил вытащенную из кармана пиджака железную фляжку и сделал судорожный глоток. Я с ужасом наблюдала, как неизвестная жидкость, коснувшись его внутренностей, заставила его хилое, слабое тело конвульсивно передернуться, как будто по нему вдруг пробежал мощный электрический разряд. Мои одноклассники, как по команде, потупили глаза в парту. Я могла их понять — зрелище и вправду было отвратительное.
Утерев рот дрожащей ладонью, учитель, лицо которого наконец прекратило дергаться в приступах тика, громко приказал ученикам открыть тетрадки и принялся диктовать лекцию. На мое несчастье, это был урок физики.
Я оглянулась на Джин. Она еще была бледной, но уже приходила в себя. Открыв тетрадку, она принялась торопливо записывать. Я тоже открыла свою, но выводить скучные формулы мне не хотелось. Время текло ужасно медленно, и я мечтала только о том, чтобы этот день наконец подошел к концу. Делая вид, что я тоже записываю, чтобы вновь не привлечь внимание мерзкого учителя, я рисовала свой старый дом со всеми мельчайшими деталями, какими я их помнила.
И почему раньше я не умела это ценить? В моей голове живо возник знакомый образ — я приезжаю домой на каникулы, Томми, наш дворецкий, открывает дверь и слегка улыбается.
— Рад, что вы снова дома, мисс!
К сожалению, он единственный, кто действительно по-настоящему этому рад.
Я следую по коридору к кабинету отца, он молча кивает мне, не отрываясь ни на секунду от телефона. Мама конечно же планирует очередную гламурную вечеринку. Она не любит, когда я ей мешаю. Не отвлекаясь от длинного списка, в котором все расписано по полочкам, она слегка проведет рукой по моим взлохмаченным после дороги волосам и продолжит обсуждать детали со своей ассистенткой. Вот я и дома.
Что теперь будет с нашим огромным поместьем? «Его продадут, чтобы покрыть долги», — некстати подсказал мне внутренний голос. «Заткнись», — ответила я ему, стараясь прогнать эту мысль прочь. Наконец прозвенел спасительный звонок, и ученики в спешке засобирались, стремясь поскорее покинуть кабинет. Следуя к выходу с гордо поднятой головой, я заметила, что учитель провожает меня злобным взглядом.
Однако мысли о нем быстро вылетели у меня из головы. На этот раз толпа в коридоре текла в направлении лестницы — настало время ланча. Почувствовав недвусмысленное бурчание в животе, живо напомнившее мне, что я уже двое суток ничего не ела, я направилась вслед за остальными.
Огромная школьная столовая расположилась на первом этаже. Входом служила массивная, чугунная, двухстворчатая дверь, которая в это время была распахнута настежь. Мое внимание тут же привлекла стеклянная венецианская люстра, сверкающая, словно тысячи скрепленных вместе бриллиантов. Чтобы добавить света по углам, на стенах столовой, не имеющей окон, висели небольшие подвесные светильники в виде раскрытой пасти льва. «И что у них с этим львом?» — подумала я. Его вид так намозолил мне за день глаза, что меня невольно охватило раздражение, и я поспешила переключить внимание на остальное пространство. Над головой несколько высоких мраморных колонн поддерживали отделанный лепным декором потолок, а пол покрывал дорогой паркет. Шикарный интерьер столовой показался мне чересчур снобским и помпезным. Интересно, кто все это финансировал? И зачем вкладывать столько денег в школу, которая находится в какой-то глуши?
Слева от входа располагался огромный, уставленный разнообразными блюдами буфет. Я с удовольствием отметила, что выбор еды был больше, чем я могла пожелать. Что ж, недостатка в средствах эта школа явно не испытывала.
Но прежде, чем отправиться за тарелкой, я огляделась. В помещении было полно учеников. К своему удивлению я отметила, что, кроме синего цвета, в столовой присутствовали еще два других.
Ученики в желтой форме жались в самом дальнем углу. Выглядели они невзрачными и забитыми. Несмотря на начало года, у многих на сумках был порван ремешок, а на свитерах виднелись следы многочисленных швов и пятен. Столы в той части столовой были маленькими, из-за чего мест на всех не хватало и некоторым приходилось есть стоя. Но вместо того, чтобы жаловаться или искать свободные стулья, которых вокруг было предостаточно, они впопыхах доедали обед и стремительно покидали столовую.
Несколько боковых столов были заняты ребятами в такой же, как у меня, синей форме. За их обычными школьными столами было несколько свободных мест, но никто не предложил их стоящим неподалеку с тарелкой ребятам в желтой форме. Они обедали молча и шли к выходу, не задерживаясь, чтобы поболтать и обсудить последние новости. «Ну и ботаники, — презрительно подумала я. — Похоже, что, кроме учебы, их ничто больше не волнует».
Зато в центре столовой творилось самое интересное. Там располагались самые большие и роскошные столы, и все они были заняты исключительно учениками в красной форме. Эти выглядели, как типичные дети богатых родителей, с которыми я водилась в прежних школах. Ухоженные, развязные, с шикарными побрякушками, вроде дорогих часов или бриллиантовых сережек. Волосы парней были уложены по последней моде, а девочки носили изящные укладки. И в отличие от моих серых, ничем не примечательных одноклассниц, девушки в красной форме не брезговали косметикой — их холеные лица были искусно припудрены, глаза подведены и подкрашены, а длинные накладные ресницы покрывал толстый слой туши.
Все они громко шутили и смеялись. Некоторые запускали едой в сторону желтых, и тогда окружающие еще больше заходились хохотом. Среди этого шумного красного сборища я узнала своих двоюродного брата и сестру, которых видела вчера во время переезда. Но оба сделали вид, что меня не знают.
Что ж, больно надо. Они мне тоже чужие.
У буфета уже почти никого не осталось, и я уверенной походкой направилась к нему. Закончив накладывать немного курицы и салата, я протянула руку за булочкой, но в этот момент корзинку с хлебом проворно отодвинули в сторону, а прямо передо мной возникла высокая стройная блондинка с пухлыми губами и капризным выражением лица в идеально сидевшей на ней красной форме. За ее спиной хихикали две чересчур загорелые девицы, похожие как две капли воды, в красных свитерах и с одинаковыми короткими прическами, пестрившими разноцветными прядками. А по краям, словно телохранители, скрестив руки на груди, возвышались два здоровенных парня в красных рубашках. На форме у всех пятерых золотыми нитками была вышита грозная пасть льва.
«Добро пожаловать, популярные детишки», — устало подумала я. Остальные подростки у буфета тут же испарились, а все головы в столовой повернулись в нашу сторону. Некоторые из учеников в красном подались вперед, чтобы получше разглядеть начинающееся представление.
Надо заметить, что в прежних школах я быстро находила язык с популярными учениками, и, благодаря деньгам и статусу моих родителей, они охотно принимали меня в свои ряды. Однако сейчас желания налаживать отношения с кем-либо из этой странной школы у меня не было. Я попыталась обогнуть ее в надежде избежать неприятного разговора, но один из громил перегородил мне дорогу, зажав между собой и буфетом. Насмешливо приподняв идеальную бровь, девушка осмотрела меня с ног до головы.
— А у нас новенькая, да еще и синенькая, — ее голос прорезал наступившую в столовой тишину. — Наконец-то в нашей школе произошло что-то интересное, а то я уже начала скучать, — она деланно зевнула.
Я молчала. Чем меньше дам ей поводов продолжить беседу, тем скорее она оставит меня в покое.
— Что случилось, язык проглотила? — насмешливо поинтересовалась она, осматривая меня с ног до головы. Она казалась старше и была на полголовы выше, чем я. К тому же чувствовала себя чрезвычайно уверенно в компании своих приспешников.
— Похоже на то, — фыркнул один из громил с крашеными белыми волосами. — Еще одна амеба в синих рядах. Ничего интересного.
Они выглядели так, как будто резко потеряли ко мне интерес и уже готовы были уйти. Однако мое уязвленное самолюбие взяло верх. Кем-кем, а амебой я никогда не была. Я выпрямилась и смерила их взглядом.
— Не вижу смысла общаться с кем-либо из этой дыры. Придется вам поискать другое развлечение в своем деревенском обезьяннике.
По лицу высокой блондинки пошли красные пятна.
— Опа, у нас тут шишка с Большого Города, — оскалился удерживающий меня громила. Его огромная ручища еще больше вдавила меня в буфет.
— Представь себе, — огрызнулась я, пытаясь не поддать виду, что он сделал мне больно.
— А язычок у нее острый. Придется укоротить, — ухмыльнулся стоящий справа качок. Он сложил руки на груди и поигрывал под рубашкой рельефными мускулами, чем вызывал восхищенные взгляды у своих одноклассниц.
— Она просто еще не знает, с кем связывается, — зашипела нависшая надо мной блондинка.
Равнодушно закатив глаза к потолку, я вздохнула. И хотя что-то подсказывало мне, что лучше промолчать, уязвленная гордость и злость на свою судьбу, закинувшую меня в эту богом забытую дыру, свели все попытки разума на нет.
— Ладно. Спорим, угадаю с первой попытки. Королева этого захолустья собственной персоной, пережаренная в духовке группа поддержки и пара шкафов без мозгов. Я никого не забыла?
В столовой наступила звенящая тишина. Две девицы за ее спиной как по команде перестали хихикать — к такому ответу они явно не привыкли. Обиженно надув губы (мое замечание насчет нелепого загара попало в цель), они ждали, что сделает их разъяренная лидерша.
Пока она судорожно размышляла над своими действиями, стойка буфета все больше врезалась мне в спину. Нужно было срочно что-то предпринять — удерживающая меня громадина вполне способна сломать мне позвоночник. Но никто в столовой не выразил желания вмешаться. «Ну и ладно, разберусь сама», — со злостью подумала я, окидывая взглядом своих притихших и прятавших глаза одноклассников.
— Оставь ее, Камилла, — возник откуда-то справа глубокий грудной голос. — Она не стоит твоего внимания.
Все головы в столовой резко повернулись в сторону двери. Последовав их примеру, я увидела высокого темноволосого парня, который незаметно возник в проеме столовой и теперь направлялся к столу красных. Его кофта была небрежно накинута на плечо, а красная рубашка подчеркивала широкие плечи и мускулистые руки. Будь здесь спортивные площадки, я бы подумала, что он — местная футбольная звезда. Хотя в его популярности сомневаться не приходилось — красные как по команде подвинулись, освобождая ему место в самом центре компании.
Но покрасневшая блондинка, которую он назвал Камиллой, не собиралась так просто сдаться.
— Я с ней еще не закончила, — недовольно протянула она, разрываясь между желанием разобраться со мной и тут же нырнуть за его стол.
— У тебя весь год впереди. Она новенькая, ты можешь позволить себе дать ей фору и лишь затем вонзить в нее свои коготки, — его насмешливое замечание, сделанное самым надменным тоном, который только можно вообразить, вызвало у красных громкие смешки. Атмосфера в столовой мгновенно разрядилась, и все, потеряв ко мне интерес, вернулись к обеду.
Я, в свою очередь, тут же его возненавидела.
Девушка все еще выглядела недовольной, но поддалась на уговоры своих, призывавших ее за стол. И удерживающий меня качок разжал руку.
— Иди, а то опоздаешь к принцу, — фыркнула я напоследок.
Аппетит сразу пропал. Отбросив полную еды тарелку в сторону и не обращая внимания на сверлившие меня взгляды красных, я направилась к выходу.
— Не думай, что на этом все закончится. Мы еще встретимся, — зло пообещала она мне в спину.
Ну и денек. Я поднялась и свернула в привычный коридор. В первый же день в школе нажила себе кучу врагов. И куда делась моя знаменитая сообразительность, за которую так хвалил меня Роберт? «Впрочем, с такими никакая сообразительность не поможет, когда у тебя за душой ни гроша», — печально подумала я. Теперь я сама очутилась в рядах тех, на которых раньше смотрела свысока и от которых держалась на расстоянии. Эта мысль меня неприятно уколола.
Огромный экран на стене показывал расписание. Найдя свое имя в соответствующей колонке, я увидела, что мне предстояло еще два урока: математика и литература. Литературу я всегда любила. Более того, это был единственный предмет, по которому я всегда делала домашнее задание, хоть и редко признавалась в этом учителям: не хотела выглядеть заучкой перед своей прежней компанией, которая менялась столько же раз, сколько и школа. Впрочем, это не мешало мне проводить с ними все свободное время вне занятий, а иногда и вместо них.
Найдя нужный мне класс, я расположилась на своем месте.
Перемена никак не повлияла на поведение моих замкнутых одноклассников. Я ожидала хоть немного оживления, но каждый из учеников держался обособленно, и, в отличие от шумных и куда более общительных красных, в классе не было слышно разговоров или смеха, лишь редкие перешептывания на тему учебы. Решив пережить этот дурацкий день, который никак не хотел заканчиваться, я опустила голову на сложенные руки и снова вернулась мыслями к дому.
К моему удивлению Джин, которая настойчиво призывала меня не прогуливать, не появилась на уроке. Рядом с ее именем молодой симпатичный учитель вывел жирный крестик. Дойдя до моего имени, он лишь кинул оценивающий взгляд поверх модных очков в черной оправе и тут же вернулся к преподаванию.
«Хоть где-то пронесло», — подумала я, наблюдая, как за окном сгущаются тучи, предвещая грозу и ливень.
Литература тоже прошла спокойно, но моя соседка по парте так и не появилась. Оказалось, что этот предмет ведет миссис Прингс с ее певучим голосом. Поэма Шекспира, которую мы рассматривали, была мне хорошо знакома, и остаток школьного дня пролетел незаметно.
Когда прозвенел долгий резкий звонок, означающий конец школьного дня, я одним махом смахнула тетрадки и ручки в сумку и чуть ли не бегом отправилась к выходу.
Сбежав по ступенькам, я заметила шикарные дорогие машины, в которые садились ученики в красной форме. Сейчас поразившая меня утром тишина окрестностей была нарушена ревом спортивных моторов. Они со скоростью неслись к выезду и через пару секунд исчезали вдали. Машины учеников в синих и желтых плащах были куда скромнее и, в отличие от красных, парковались они гораздо дальше от школы. Большинство были совсем развалюхи — напрягаясь из всех сил, мотор хлопал и рычал, вызывая бурные эмоции веселья у красных, которые притормаживали, чтобы отпустить обидные замечания по этому поводу.
Чуть в стороне от входа моя тетка с кислым лицом слушала миссис Джеймс. При виде последней в уме живо пролетела сцена утреннего инцидента, и обе щеки запылали от злости. Однако стоило мне появиться на улице, как обе замолчали. Не говоря мне ни слова, тетка поманила пальцем моих кузенов, которые уже вышли во двор, и направилась к синей, дорогой тойоте, припаркованной на стоянке красных. У всех троих были красивые белокурые волосы, отливающие блеском даже при отсутствии на небе солнца. Я заметила, как они перебросились короткими фразами, и мой кузен сел за руль. Через минуту машина тронулась, оставив меня далеко позади.
«Ну и черт с ними», — зло подумала я. Ехать домой в их компании мне совершенно не хотелось.
В голову пришла мысль сбежать, пока за мной никто не наблюдает, но я тут же ее отбросила. У меня нет денег, скоро вечер, и я не знаю местности. Лишь мельком глянув на карту Канады перед приездом, я помнила, что этот маленький северный городок сильно отдален от других немногочисленных населенных пунктов в этой части страны. Сначала нужно хотя бы раздобыть карту и составить план. «А еще лучше как-то связаться с Робертом», — мысленно сказала я себе, отчего мне немного полегчало.
Спустившись со ступенек и поплотнее закутавшись в плащ, я направилась в сторону дома. Дорогу я помнила хорошо, единственное, что меня беспокоило, это густые тучи и застывший воздух, предвещающий скорую грозу. Проезжающие мимо меня машины то и дело сворачивали в прилегающие участки.
Наконец показалась знакомая развилка, и я свернула по направлению к воротам. Подобно остальным домам в округе, большой двухэтажный коттедж был обнесен высокой деревянной оградой, вдоль которой плотно выстроились густые ели, надежно скрывающие его от посторонних глаз.
Дверь оказалась открытой. Я уже собиралась незаметно проскользнуть на второй этаж, как меня подхватила чья-то рука и потащила за собой.
— Ах ты маленькая дрянь! Что я тебе говорила, а? — услышала я над собой знакомое шипение. Не успела я и пикнуть, как тетка втолкнула меня в гостиную, в которой уже собрались все представители данного семейства.
Нахмурив брови, дядя сидел во главе длинного обеденного стола. Я отметила, что они с мамой были очень похожи: прямой аристократический нос, волевой подбородок, тот же светло-голубой, почти прозрачный, цвет глаз и соломенного цвета волосы. Втайне я всегда мечтала походить на маму и терпеть не могла свои густые темные волосы и ярко-синие с золотыми крапинками глаза, которые все почему-то находили необычными. Я же считала их очередным невезением, и больше всего хотела ничем не отличаться от других. Если от тройного имени я с грехом пополам отделалась, то с глазами все было намного сложнее.
Дядины брови сошлись на переносице, а ладони постукивали по столу, громко выдавая недовольство.
— А вот и твоя неблагодарная племянница, — хриплым, срывающимся от злости голосом протянула тетка. — Пусть объяснит тебе, почему в первый же день она прогуляла урок, нахамила почетному члену администрации школы и лучшей ученице.
Ну еще бы, кто бы сомневался. В первый же день эта ведьма миссис Джеймс не упустила возможности нажаловаться, и тетя выглядела так, будто вот-вот лопнет от злости. На лошадином лице ее дочери, которая была ее уменьшенной копией, проступала радость предстоящей взбучке: ее глаза горели, и она с трудом сдерживала переполнявшее ее возбуждение. Нетрудно представить, с каким удовольствием она рассказывала дяде и тете о том, что произошло в столовой. В отличие от этой троицы, мой кузен выглядел на редкость невозмутимо.
— Интересно, как быстро прикроют вашу драгоценную школу после того, как я расскажу о том, что там позволяют себе поднимать руку на учеников. А ваш «почетный член администрации» с громким шумом загремит прямиком в тюрьму, — нарочито спокойным тоном ответила я, смотря тетке прямо в глаза.
При моих словах ее зрачки расширились — я подумала, что еще немного и ее хватит удар. Ее ноздри раздулись от гнева, а глаза, готовые вылезти из орбит, бешено вращались; она схватилась за сердце и несколько минут шумно хватала ртом воздух. Но готовый вылиться на меня поток ругательств был прерван стуком дядиного кулака по столу.
Его губы плотно сжались, из-за чего он выглядел еще более хмурым. На какой-то миг во мне вспыхнула надежда, что он примет мою сторону.
— Если тебя наказали, значит ты того заслужила, — раздраженно прорычал он, так, что под его крепкими, хорошо выраженными скулами заходили желваки. — А если будешь распространять свои фантазии про физические наказания, которым ты якобы подверглась в школе, то придется принять соответствующие меры для твоего воспитания. Лгунов и выдумщиков в этом доме я не потерплю.
Его слова подействовали на меня, словно ушат ледяной воды, возвращая в жестокую действительность.
— Я не выдумываю! — отчаянно воскликнула я, пытаясь найти в комнате хоть один сочувствующий взгляд.
Но двоюродная сестра блаженствовала, явно наслаждаясь происходящим, а хладнокровный кузен наблюдал за усиливающимся дождем с отсутствующим взглядом, словно ему не было дела до происходящего в гостиной
— А кто тебе поверит? — поддержала его тетка. — С твоим-то проблематичным поведением, из-за которого тебя исключили из шести школ, молчать бы в тряпочку. Взглянув в твое личное дело, ни один полицейский не станет прислушиваться к словам отъявленной лгуньи. Это то, кто ты есть — мерзкая, подлая, неблагодарная лгунья, которая не ценит то, что для нее делают! И вместо того, чтобы благодарить нас за то, что мы ее приютили, эта дрянь смеет нам угрожать! Да кто ты такая, чтобы говорить что-то в сторону нашей великой школы и учителей? Пары пощечин слишком мало, чтобы вбить тебе что-то в голову! Ты заслуживаешь любую порку, которой они решат тебя наказать, — брызгая слюной, прошипела она.
Мне показалось, что это какой-то страшный сон. Ноги стали ватными и ужасно захотелось сесть. Они знали, что я говорю правду, и их это совершенно не волновало. Наоборот, смотря на их отчужденные лица, я поняла, что они считают любое, самое жестокое наказание по отношению ко мне вполне приемлемым. От свалившегося на меня шока я не могла найти слов.
— Марш в свою комнату. Впредь относись к учителям с должным уважением и не смей распространять свою клевету, — проревел дядя и поднялся из-за стола, показывая, что разговор закончен. — За хамство и прогулянный урок останешься без ужина.
— Ты слышала, что тебе сказали. Пошевеливайся, — тетя больно подтолкнула меня к выходу из гостиной. — И радуйся, что сегодня мне нужно сделать кое-что в подвале, иначе я бы уже сейчас заперла тебя там.
Очутившись в своей комнате, я скинула с плеча сумку, словно робот, зашла в ванну и закрыла за собой дверь. В груди щемило, а от чувства собственного бессилия хотелось плакать. Скинув ненавистную форму, я встала под душ в надежде, что он принесет мне облегчение. Горячие струйки обжигали кожу, но вместо расслабляющего тепла я чувствовала лишь леденящий озноб.
События прошедшего дня пролетали в моей голове одно за другим, выстраиваясь в целую картину ожидающей меня жизни. Моя тетя знала, что говорит: ни один социальный работник, полицейский или представитель прессы не воспримет серьезно обвинения девочки с таким прошлым. Именно сейчас, когда все обратилось против меня, никому нет до меня дела. Что ж, достойная расплата за все то, что я когда-то натворила.
Простояв так в оцепенении, я заставила себя вылезти и поискать пижаму в по-прежнему раскиданных по комнате коробках. Знакомая ткань, на которой еще сохранился запах дома, сделала то, что было не под силу свалившимся на меня пощечинам, издевательствам и насмешкам.
Уткнув лицо в скомканную ткань, я судорожно зарыдала.
Утром желание во что бы то ни стоило связаться с Робертом окрепло во мне с новой силой. Воспоминание о нем приятно согрело изнутри, подарив мне новый проблеск надежды после вчерашнего кошмара, и я вцепилась в него, словно утопающий — в спасательный круг.
«Ничего еще не потеряно, Алекс, — успокоила я себя, пытаясь отогнать воспоминания о прошедшем дне. — Очень скоро тебя тут уже не будет, и весь этот ужас останется позади».
Откинувшись на подушку, я представила с каким удовольствием сяду в присланный за мной роскошный мерседес Роберта и каким презрительным взглядом одарю на прощание своих отвратительных родственников. Недаром моя мама не поддерживала с братом связь и никогда не говорила мне, что у меня есть кузены. На ее месте я бы поступила точно так же. «Неужели после ее смерти мы наконец-то в чем-то согласились?» — пронеслось в моей голове, и я вздохнула.
Вспыхнувший во мне лучик надежды подогрело и то, что сегодня суббота и мне не придется вновь идти в ненавистную школу. При этой мысли я окончательно воспрянула духом, и даже моя серая, неприглядная комната не казалась мне такой уж страшной. В конце концов я здесь не задержусь.
Несмотря на позднее утро, за окном стояла серая мгла. Интересно, здесь когда-нибудь бывает солнце?
Потянувшись, я предприняла неуклюжую попытку встать с постели, но тут же нырнула назад — босые ступни больно обжег ледяной пол. Кое-как дотянувшись до тапочек, я встала и подошла к подносу с завтраком, который уже ждал меня на столе. Он ничем не отличался от предыдущего. Брезгливо вытащив из-под покрывшегося плесенью хлеба кусочек бекона, я постаралась прожевать его как можно медленнее, чтобы утолить бушующий в животе голод. Никогда еще меня не наказывали тем, что оставляли без еды, и никогда прежде я не чувствовала такого острого голода. Если так пойдет и дальше, то от моей стройной фигуры останутся только кожа да кости. «Мечта любой модели», — цинично подумала я, брезгливо отставляя тарелку с гнилым сэндвичем в сторону.
Сумка со школьными принадлежностями валялась там, где я ее скинула. Я порылась и достала телефон, но значок сотовой связи так и не появился. Похоже, что жители в этой дыре не пользуются сотовыми телефонами. Еще бы. «Ни одна сотовая компания не захочет ехать в такую даль для того, чтобы установить дорогостоящее оборудование для считанных сотен человек», — презрительно заключила я, вспоминая, где нахожусь.
Поэтому они должны пользоваться кабельными! Я напрягла память. Где-то в этом доме должен быть телефон, надо только до него добраться. Легче легкого.
Огонь в камине уже давно погас, и в комнате было жутко холодно и сыро. Сменив пижаму на толстовку и теплые штаны, я подошла к камину и потрогала остывшие с ночи дрова. Некоторые из них можно было еще поджечь, будь у меня спички. Я оглядела заклеенные клейкой лентой коробки — где-то в них вполне могла заваляться зажигалка вместе с полупустой пачкой сигарет, оставшейся у меня еще с прошлого года, но возиться сейчас с поисками сейчас не хотелось. Сначала я собиралась попробовать кое-что еще.
Подойдя к диванчику, я порылась в набросанных на него вещах. Ноутбук по-прежнему валялся там под сумкой. Оставалось надеяться, что в этой дремучей глуши все же есть жалкое подобие интернета. Я присела рядом и нажала на кнопку. Знакомый экран приветливо замигал, и сердце забилось быстрее в предвкушении скорого спасения.
Через пару минут компьютер нашел доступную сеть и подключился. Стараясь не завопить от радости, я набрала адрес своей почты. Но страница почему-то отказывалась открываться.
Что за черт! Мои пальцы быстро забегали по клавиатуре, но и на другом сайте меня ждал тот же результат. Ни один из знакомых сайтов почему-то не работал.
Не веря своим глазам, я посмотрела на сигнал сети. Все палочки были полными — компьютер без сомнения был подключен к интернету.
Внезапно на экране выскочило окно: «Добро пожаловать в сеть города Блэкшир».
«Местная городская сеть», — догадалась я. Похоже, что, как и в случае с сотовой связью, этот захолустный городок не имел доступа к интернету. Вместо этого, жители пользовались собственной локальной сетью.
Издав громкий стон отчаяния, я задумалась. Что-то, впрочем, не сходилось. К своему неудовольствию я отметила, что здешние учителя и ученики совсем не выглядели, как недалекие заморыши из глубинки, в которой нет ни сотовой связи, ни интернета. Взять хотя бы мисс Белл, ту красиво одетую женщину, которая вчера проводила меня в кабинет директора. Ее украшения ничем не отличались от шикарных украшений моей мамы, которые она бережно хранила в сейфе, позволяя мне лишь изредка полюбоваться на них вблизи. Или внутренний дизайн школы и машины, на которых ездили ребята в красной форме. С такими деньгами они могут позволить себе заиметь собственную сотовую компанию, не говоря уже о подключении к глобальной паутине.
Тогда почему они этого не делают?
Я отодвинула компьютер и откинулась на спинку дивана. Ни телефона, ни интернета — отрезанная от всего мира, да еще и сосланная в эту дыру. Хуже уже не придумаешь.
Похоже, единственной надеждой связаться с Робертом оставался кабельный телефон.
Мысль о нем отозвалась во мне привычной болью. Разъезжая по делам в Европе, Роберт часто забирал меня на каникулы из очередного закрытого дорогого пансиона, с помощью которого родители отделывались от меня на целый год. По пути мы останавливались в Париже, Мадриде или Риме, гуляли по музеям и рассматривали местные достопримечательности. Иногда он задерживался в нашем доме в Англии и проводил много времени, играя с отцом в гольф и развлекая меня смешными рожицами. Удивительно, но ему я могла рассказать абсолютно все — от очередной выходки в школе до первого поцелуя. Когда случилась авария и мне стало известно о переезде в Канаду, Роберт находился где-то в Австралии и ни разу не вышел на связь. Я надеялась, что он приедет на похороны, но он так и не появился, и давящая пустота внутри меня только усилилась. Потом пришла боль и жгучее чувство одиночества. И злость на него за то, что оставил меня одну.
В обед появилась Марджи с привычным подносом, только вместо гнилого сэндвича на нем стояла тарелка супа, напоминавшего воду с парой жалких кусочков мяса, и жесткая корка хлеба. Очевидно, в этом доме меня собирались пичкать помоями. Что ж, будет о чем рассказать в суде, когда будут пересматривать дело о передаче опекунства. «К тому же, — злорадно подумала я, — Роберт не спустит им с рук, что так обошлись с его любимицей». У него не было своей семьи, и я ни на секунду не сомневалась, что он будет рад меня удочерить.
— Мне нужна зажигалка, чтобы разжечь камин. Тут холодно словно в Арктике, — сказала я, с тоской рассматривая скудный обед.
Старуха что-то проворчала и исчезла в проеме двери, заперев ее на замок.
Выбирать не приходилось. От голода болел живот, и я набросилась на еле теплый бульон, заедая его твердым, как сухарь, хлебом. Через минуту на подносе не осталось ни крошки, но мизерный обед только обострил донимавший меня голод. Оставалось надеяться, что хоть ужин будет получше.
Решив, что порядок в комнате может сыграть мне на руку (тетя решит, что я окончательно поддалась ее воспитанию, а я пока разведаю про телефон) я провела остаток дня, раскладывая вещи. Шкаф попахивал сыростью, и, сморщив нос, я оставила одежду в целлофановых пакетах, чтобы она не пропиталась неприятным запахом. Я не собиралась здесь надолго задерживаться, и, возможно, мне придется быстро собираться.
Бесполезный теперь ноутбук занял свое место на столе. А диванчик я освободила на случай, если мне удастся разжечь камин. Холод в комнате стоял собачий, но ни о каких других, более современных источниках тепла тут и близко не слышали.
Ужин застал меня, когда я уже почти закончила. К сожалению, мои надежды на что-нибудь съедобное на оправдались. Старая горничная бросила на стол коробку спичек (очевидно, разжигать для меня камин — не входило в список ее обязанностей) и испарилась, оставив меня наедине с вязкой смесью, издалека напоминающей кашу.
Стараясь глотать, не прожевывая, я представила одно из любимых домашних блюд, которыми наш повар баловал меня на каникулах. Но липкая, противная смесь все равно с трудом лезла в горло, и мне стоило больших трудов удержать ее внутри.
Выходные тянулись долго и нудно. Интернета не было, а изучать историю города Блэкшир — единственный доступный сайт, на который мне удалось зайти, было скучно и неинтересно.
Воскресенье я провела в кровати, завернувшись в одеяло и слушая протяжные завывания ветра и стук усиливающегося дождя по крыше. Зажигалку я так и не нашла, а спички, которые принесла мне старая экономка, были сырыми и вряд ли годились для использования. После нескольких неудачных попыток разжечь огонь, я оставила эту затею.
Ближе к вечеру компьютер внезапно пикнул. Нащупав мягкие тапочки, я подошла к столу и поводила мышкой. Экран ожил. «У вас новое сообщение!» Обрадовавшись, что каким-то образом компьютер подключился к нормальному интернету, я нажала на выскочившее в углу окошко. Но меня ждал сюрприз. Вместо привычного окна почты, я очутилась на каком-то незнакомом сайте.
На самом верху большими красивыми буквами красовалось название школы — «Торнхем». Стильный дизайн сайта говорил о том, что над его созданием кто-то очень сильно постарался. Школьная почта, ну конечно же! Похоже, что не имеющие доступ к Фэйсбуку, Твиттеру и другим современным социальным сетям подростки Блэкшира вели переписку с помощью единственно доступного способа — банальной электронной почты.
В правом нижнем углу мигал синий флажок. Я нажала на него, и передо мной выскочило стандартное приветствие для всех новых участников сайта. В письме сообщался логин и пароль для зарегистрированных пользователей. Видимо, дело рук местной школьной администрации, которая обычно занимается всеми делами, касающимися доступа к школьным ресурсам. «Зря старались, — мысленно сказала я. — Совсем скоро меня здесь не будет».
Тем не менее любопытство взяло верх
Введя данные в соответствующие поля, я поняла, что недооценила способности местных жителей приспосабливаться к жизни в глуши. Передо мной открылось некое подобие социальной сети, но вместо привычных сообщений или «твитов», все общение проходило в необычном интерактивном чате. Рядом с ним висело большое окно с мигающими и сменяющими друг друга роликами и фотографиями, которые обсуждались в данное время. Благодаря эффектному оформлению, ники красных сразу бросались в глаза. Под каждым из них мерцал значок огненного льва — точь-в-точь как на их кофтах и рубашках. Синих и желтых ников нигде не было видно, из чего я сделала вывод, что они не принимают участия в дискуссии.
Подобное разделение по цветам показалось мне странным еще в школе. Сначала я предположила, что представители «красных» — это старшие ученики, но среди всех трех групп были дети разного возраста. Нетрудно было заметить, что наибольшей популярностью пользовались ученики в красной форме, за ними шли синие, а цепочку замыкали те, кто по какой-то причине носил желтую форму. Мои мысли тут же переключились на то, почему меня определили именно в синюю группу. Судя по тому, что все синие представлялись мне скучными ботаниками, а я успела отличиться в первый же день, этот выбор не казался мне самым удачным.
Чат в это время гудел. Красные с восторгом обсуждали одну из последних модных коллекций, которая состоялась в Париже совсем недавно. Я вспомнила, что на этот раз мама серьезно вознамерилась взять меня с собой в поездку (она терпеть не могла, что ее дочь одевается в простые джинсы и майки), но я предпринимала все возможное и невозможное, пока она не отстала. Терпеть не могла этих богатых снобов, которые видели в шмотках какое-то искусство. Слушать их болтовню, пока они ошивались у нас дома, и так всегда было для меня хуже пытки.
И откуда они вообще о ней знают? В окне рядом то и дело выскакивали фотографии показа, а кто-то загрузил даже целый ролик щеголяющих по подиуму моделей в красивых нарядах.
К сожалению, больше ничего интересного в чате не было. Разочарованно вздохнув, я закрыла ноутбук, потушила свет и залезла под одеяло. Откуда-то снизу доносился звон посуды — начинаются приготовления к семейному ужину.
Натянув подушку на уши, чтобы не слышать этот навевающий тоску звук, я вспоминала свою прежнюю беззаботную жизнь, в которой, несмотря на всю окружающую меня роскошь, я все равно не чувствовала себя счастливой. Все разговоры с родителями сводились обычно к леденящим упрекам по поводу очередного исключения из какой-нибудь дорогущей школы, в которую меня записывали против моей воли и которую каждый раз я начинала быстро ненавидеть. И лишь те редкие моменты, проведенные в компании Роберта, доставляли мне истинное удовольствие и заставляли забыть о холодном, лишенном любви доме, где я всегда чувствовала себя немного чужой.
Провалявшись так какое-то время и не заметив в окне наблюдающих за мной глаз, я уснула.
Глава 3. Сон
На следующее утро я проснулась от шума дождя. С тоской выглянув в окно, я поняла, что до школы будет добраться непросто. На этот раз вместе с завтраком Марджи принесла старый зонтик. Судя по его потрепанному виду, он видал куда лучшие времена.
— Пошевеливайся, перед уроками все ученики собираются во внутреннем холле. Не хватало еще, чтобы ты опоздала, — скомандовала она, срывая с меня одеяло. Будить меня таким образом уже вошло у нее в привычку.
Ежась от холода, я неохотно вылезла с кровати и подошла к столу.
— Я думала, они собираются во дворе, — ответила я, с сожалением оглядывая очередной мерзкий завтрак. — Так сказала та ведьма Джеймс.
— Негодница! Никогда не смей говорить так об учителях! — Задохнувшись от негодования, Марджи вылупила глаза и замахала на меня руками, словно я сказала что-то крайне кощунственное. — Во дворе собираются, когда нет дождя.
— Ах, да, почетный член школьной администрации, — передразнила я визгливый теткин голос и торопливо захлопнула за собой дверь в ванную, пока она не успела снова на меня накричать.
С утра в горле першило — холодный пол и постоянные сквозняки давали о себе знать. Быстро приняв горячий душ и почистив зубы, я почувствовала себя немного лучше.
Прожевав колбасу, я услышала недовольное бурчание в животе. «Скорее бы ланч, иначе умру от голода», — мрачно подумала я, напяливая на себя чистую и выглаженную форму. В субботу Марджи настояла на том, чтобы постирать ее, несмотря на то, что я надела ее всего один раз. Мое состояние, как внешнее, так и внутреннее, здесь никого не волновало, но во всем, что касалось школьной формы, чистота строжайше соблюдалась.
— Миссис Беатрис не допустит, чтобы ты ходила вонючей в школу. Еще один позор на нашу голову, — проскрипела она, собирая раскиданную по комнате форму. — Хватает уже того, что в этом доме появилась синяя форма. Бедная миссис Беатрис…
— Кто решает, какую форму получит ученик, и что она означает? — прервала я ее причитания. Мне не хотелось слушать о мнимых страданиях моей тетки.
Старуха поперхнулась и закашлялась. Похоже, мой вопрос застал ее врасплох. Она что-то пробурчала себе под нос, и поспешно исчезла за дверью, прихватив мою форму и опустевшие коробки.
Дождь продолжал лить как из ведра. Когда под строгим надзором старухи я спустилась вниз, то во дворе заметила ныряющих в машину кузенов.
— Почему они едут на машине, а мне надо топать пешком под дождем? — громко спросила я.
Как я и рассчитывала, реакция не заставила себя ждать.
— Неужели ты думаешь, что мои дети покажутся в школе рядом с такой, как ты? — послышался язвительный голос из-за угла. — Носящие синюю форму ученики должны знать свое место, — закутанная в свою длинную до пола шаль, тетя выплыла из-за угла и смерила меня высокомерным взглядом. — Достаточно того, что ты уже оскорбляешь этот дом своим присутствием.
— Если уж на то пошло, то это не было моим решением, — отрезала я. — Дайте мне сделать один звонок, и мы навсегда избавим друг друга от неприятной компании.
Ее узкое лицо вытянулось еще больше, а на лбу запульсировала тонкая жила.
— Быстро в школу, — взвизгнула она, и не дав мне больше вымолвить ни слова, вытолкнула за дверь.
Оказавшись под стеной дождя, я торопливо раскрыла зонтик и побрела в сторону дороги.
Если тетка так не хочет видеть меня в своем доме, то она будет только рада связаться с Робертом. Все останутся довольны, а я буду вспоминать этот странный городок только в своих кошмарах. Нужно только убедить ее. Если она так меня ненавидит, то это будет довольно легко.
Проносящиеся мимо машины то и дело норовили обдать меня брызгами из лужи. Впрочем, это вряд ли бы ухудшило ситуацию: зонтик то и дело заламывало ветром, в результате я промокла до нитки. Подходя к воротам, я заметила другие синие плащи, покорно стекающиеся в школу со всех сторон. Некоторые из них шли пешком, другие только что припарковались на стоянке. Среди них были и желтые. Некоторые шли вместе, уклоняясь от поднятых машинами брызг. Только красные никогда не смешивались с другими, общаясь исключительно между собой.
Впереди меня одна полненькая ученица в желтом плаще внезапно шарахнулась в сторону — проезжающая мимо черный блестящий джип чуть было не сбил ее с ног. Приоткрыв окно, парень с крашеными белыми волосами в красной куртке, в котором я сразу узнала одного из громил Камиллы, громко засмеялся и свернул на стоянку.
— Осторожнее, Хлое, — к плачущей девочке подскочила Джин. — Я сто раз тебе говорила смотреть по сторонам, прежде чем переходить дорогу.
— Но я смотрела! Он специально ехал прямо на меня, — икая и трясясь от страха, пролепетала она.
— Тише, кто-нибудь может услышать, — зашикала на нее Джин, делая знак, чтобы она замолчала.
— Это правда, я тоже видела, — я остановилась рядом с ними и ободряюще посмотрела на Хлое.
Мне стало жалко трясущуюся бедняжку, которая была маленькой копией Джин. Те же большие серые глаза, курносый нос и прелестные веснушки. Ее светлые кучеряшки выбились из-под капюшона и теперь свисали мокрыми прядями на лбу, а с кончика носа капала вода. Единственное различие было в том, что Джин была тощая, как палка, а ее сестра была хорошенькой толстушкой. Вцепившись в руку Джин, она с любопытством рассматривала меня сквозь застилавшие глаза слезы.
— Тебе показалось, — Джин резко развернулась и потащила за собой сестру.
Хлое оглянулась на меня и помахала рукой. Я помахала в ответ.
Проследовав за всеми во внутренний холл, я увидела, что все ученики выстроились по цвету формы. Красные заняли центральное место. Некоторые из них указывали пальцем на испуганных учеников в желтой форме, другие удовлетворенно кивали или отрицательно мотали головой, обсуждая что-то между собой.
Среди покорно выстроившейся желтой толпы я заметила всхлипывающую от пережитого ужаса Хлое. Бедняжка, она же еще совсем маленькая! Скорей всего, это ее первый год в школе. Я гневно поискала глазами чуть не задавившего ее парня. Словно вросшая в пол скала, он возвышался на своем привычном месте рядом с Камиллой, рьяно охраняя ее от красной толпы восторженных поклонников. Те острили и по очереди отпускали шутки, на которые она заливалась своим серебристым смехом. В образовавшемся вокруг нее кругу я заметила и свою писклявую кузину Николь, которая подпрыгивала на одной ноге и хохотала как ненормальная. Зачастую совсем не к месту.
Майк стоял чуть поодаль и мирно беседовал с другим учеником. В отличие от ничем не примечательной, некрасивой Николь, он явно унаследовал больше от отца, чем от матери. Правильные черты придавали его лицу поразительную, немного холодную красоту, а горделивая, без высокомерия осанка делала его похожим на представителя высшего общества, которые вечно крутились у нас дома. Жаль, что я скоро уеду и мы никогда не подружимся. Из всех моих родственников он единственный, кто по какой-то причине не вызывал у меня неприязнь.
Оглядывая это красное сборище, я наткнулась глазами на темноволосого парня из столовой. Прислонившись к стене, он смотрел прямо на меня, а в его зеленых глазах играли насмешливые огоньки. Рядом с ним два парня в красной форме отчаянно пытались втянуть его в разговор, но он пропускал их слова мимо ушей. «И чего уставился», — зло подумала я, переводя взгляд на другую сторону зала. К счастью, школьные красавчики никогда не были моей слабостью. А уж после его слов в столовой я бы и подавно на него не посмотрела.
Завидев входящих в зал учителей, толпа как по команде выстроилась в три правильных прямоугольника по цвету формы. В середину вышла миссис Джеймс, за ней следовала как всегда изящная и безукоризненная мисс Белл. На этот раз на ней было строгое черное платье чуть выше колена, а верх украшал большой серебряный кулон. Она замерла чуть позади своей спутницы, которая была одета в ту же безвкусную водолазку и строгую юбку, в которых я видела ее в прошлый раз. Глаза молодой женщины смотрели куда-то поверх голов учеников, как будто мыслями она витала где-то очень далеко.
Миссис Джеймс остановилась и окинула учеников жестким взглядом. Встав позади всех, я молча ждала, пока эта нелепая церемония построения наконец-то закончится. И чья только это идея? Похоже, что ежедневное сборище перед уроками было еще одним из здешних глупых правил.
— Доброе утро, ученики, — громко промолвила она. Ее голос эхом прокатился под высоким сводом.
— Доброе утро, миссис Джеймс, — хором ответили собравшиеся.
— Итак, — она довольно сделала шаг вперед, — как вы все знаете, наша школа является величайшим учебным заведением, равного которому нет во всем мире.
А самомнения у них хоть отбавляй. Кем они себя возомнили? Гарвардом?
К моему удивлению, на лицах окружающих меня учеников в синей форме не отразилось никаких эмоций. Зато красные удовлетворенно закивали, и по их рядам пошли одобрительные звуки. Неужели они правда верят в эту чушь? Или их мозги настолько атрофированы, что они не в состоянии понимать всю нелепость происходящего?
Миссис Джеймс дала им вволю насладиться ее словами, а затем продолжила свою напыщенную речь.
— Наши великие предки построили эти великие стены (она сделала широкий жест, указывая на окружающие пространство), чтобы вы смогли совершенствовать те великие способности, которые были даны вам по праву.
Маразм какой-то. Можно подумать, они тут все какие-то особенные. Наверное, из-за жизни в этой богом забытой глуши у них окончательно поехала крыша.
— Кто-то из вас является настоящим сокровищем школы, ее гордостью, ее лучшим наследием…
Ее глаза, в которых промелькнула доля обожания, были устремлены на учеников в красной форме, которые разразились довольными криками.
— Кто-то, — энтузиазма в ее голосе заметно поубавилось, а голова слегка наклонилась в нашу сторону, — сыграет незначительную роль, а память о нем сотрется подобно пыли, ибо ему не даны таланты своих собратьев.
Ребята вокруг меня виновато потупили взгляд в пол.
— А кто-то недостоин даже ступить на порог этой великой школы, — на этот раз в ее голосе проступила неприкрытая ненависть, а взгляд сверлил заерзавшие от напряжения желтые ряды. — Учиться рядом с теми, кто скоро возьмет на себя бразды правления — величайшая честь, когда-либо оказанная им. Подарок, которого они ни в коей мере не заслуживают.
Со стороны красных послышались обидные насмешки, многие из ребят в желтой форме тихо заплакали. Миссис Джеймс сделала знак замолчать, и в зале снова воцарилась тишина.
— Как вы знаете, впереди у нас целый год напряженной учебы, который завершится состязанием наших лучших учеников…
И снова красные ряды разразились одобрительными возгласами, многие возбужденно топали ногами и оглушающе свистели. Некоторые стоящие рядом со мной ученики закрыли уши ладонями, и я последовала их примеру.
Пока миссис Джеймс пыталась утихомирить бушующий среди красных восторг, я ткнула локтем стоящего рядом невысокого крепкого парня, который учился со мной в одном классе.
— Что за состязание? — прошептала я.
— Молчи. Нам нельзя разговаривать, — тихо шепнул он в ответ.
Окружающие нас ученики неодобрительно покосились в мою сторону.
— Да что с вами? Ответить не можете? — возмутилась я.
Сборище ненормальных зубрил и съехавших крышей учителей! Здесь точно пора открывать сумасшедший дом.
— А, мисс Леран, о вас я упоминать не хотела, но раз вы решили снова нарушать установленные правила, то, пожалуй, придется сделать еще одно исключение.
В зале как по волшебству стало тихо. Стоящие передо мной ряды расступились, образуя живой коридор, и я увидела, что миссис Джеймс смотрит прямо на меня. Ну и слух.
— Я не нарушала ваши … — на слове «дурацкие» я запнулась, решив благоразумно его пропустить, — правила. Я лишь хотела спросить, что за соревнование.
По красным рядам прокатился насмешливый хохот.
— Дети, как вы уже, наверное, слышали, мисс Леран является новенькой, хотя такое случается у нас, кхм… очень редко.
— Уж мы-то постараемся, чтобы ей тут понравилось, — усмехнулся белобрысый качок. Стоявшая рядом с ним Камилла смерила меня брезгливым взглядом и что-то шепнула окружающим ее поклонникам. Они противно захихикали.
Но миссис Джеймс сделала знак рукой, затем обратилась лично ко мне:
— Вам, мисс Леран, будет особенно полезно узнать, что в соревновании принимают участие и те, кто носит синюю форму, но, к большому сожалению для вас, роль их … — ее глаза опасно сощурились, — оставляет желать лучшего. В наказание за свои провинности пятеро учеников вашего цвета формы отправятся на соревнование, которое состоится в конце учебного года. Учитывая, что в первый же день в школе вы уже успели как следует выделиться, что-то мне подсказывает, что в этом году вы будете в их числе, — самодовольно хмыкнула она.
Соревнование. Наверное, именно об этом общественном наказании говорила Джин. Интересно, в чем же оно заключается. Судя по голосу миссис Джеймс, это вряд ли было что-то приятное, по крайней мере для тех, кто носит синюю форму. Я оглянулась на стоящую неподалеку Джин. Ее лицо было неестественно бледным, а глаза неотрывно смотрели в пол.
— На этом все, идите на уроки, — закончила мисс Джеймс, и разноцветная толпа потекла в сторону лестниц.
Когда я поднималась на второй этаж, то заметила, что Камиллина компашка о чем-то говорит, посматривая в мою сторону и громко смеясь. Минуя меня, они поднялись на третий этаж и исчезли в коридоре.
Черт с ними. Я еще выскажу им все, что о них думаю, когда Роберт будет забирать меня отсюда. «Наверное, сейчас он вовсю пытается со мной связаться», — утешила я себя. А что, если нет? Но я тряхнула головой, чтобы отогнать эту неприятную мысль прочь.
Поднявшись на свой этаж, я посмотрела на экран — мне предстоял урок химии. Мой самый нелюбимый предмет. Что ж, не самое лучшее начало дня.
Привычно усевшись рядом с Джин, я разложила свои вещи. На соседней парте сидел тот самый парень, которого я спросила насчет соревнования. Решив больше ни к кому не обращаться, ведь ответа от этих недружелюбных ботаников все равно не получить, я перевела глаза на дверь класса в ожидании учителя. Через минуту дверь распахнулась, и я тихо застонала. В класс вошла миссис Джеймс. Ненавистный предмет, который ведет самая ненавистная учительница… Что может быть лучше?
Все как по команде встали. Опасаясь новой (не дай бог, прилюдной) пощечины, я нехотя последовала их примеру. Но сделала это медленно и с максимальным презрением, чтобы она заметила, что я думаю о такого рода требованиях.
Взяв в руки указку, миссис Джеймс стремительно приблизилась ко мне. Услышав свист, я не сразу поняла, что за ним последует, но, когда поняла, было уже поздно. Сильный, как плеть, удар пришелся прямо между лопаток.
— Когда я вхожу, вставать нужно так быстро, как если бы от этого зависела твоя ничтожная жизнь, — негромко процедила она. — Больше никаких исключений или предупреждений для вас, мисс Леран.
Скрепив зубы, я с ненавистью посмотрела ей прямо в глаза.
Вид у нее был довольный — видимо, издеваться надо мной доставляло ей какое-то особое наслаждение. Постукивая указкой по ладони, она прошествовала на свое место и развернула лежащую перед ней книгу.
— Можете садиться, — весь класс послушно опустился на свои стулья.
Лекция посвящалась химическим реакциям, которые мы уже проходили в моей предыдущей школе. Но я ее совершенно не слушала. Мои мысли были поглощены очередным свалившемся на меня наказанием. Теперь понятно, почему все в этом классе боятся даже пикнуть. Если их с детства бьют указками или отпускают пощечины за любое неправильное слово или поступок, то немудрено, что они все такие забитые.
Спина продолжала жечь, как будто ее только что обожгли кнутом. Когда прозвенел долгожданный звонок, я со злостью собрала вещи и пулей вылетела из класса.
Следующий урок по биологии вел мистер Честертон, высокий подтянутый мужчина лет шестидесяти с яркими голубыми глазами и приятным, завораживающим тембром голоса. Для своих лет он выглядел на удивление хорошо. Трудно было не восхититься его красивой, величественной внешностью. Как и его изысканной манерой одеваться: его серый костюм был, без сомнения, сшит у лучших портных.
Зачитав имена, он отложил список в сторону и с интересом посмотрел на меня.
— На чем вы остановились в вашей старой школе, мисс Леран? — деловито осведомился он, закладывая руки за спину и прохаживаясь перед классом.
— На лягушках, — сквозь зубы ответила я, вспоминая последнюю лабораторную работу.
Биология меня мало интересовала, тем более, когда дело доходило до подобных опытов. Я предпочитала подсесть к какому-нибудь ботанику, у которого можно было списать, а не корпеть все выходные над учебниками.
— Я бы хотел побеседовать с вами после уроков. Зайдите ко мне в кабинет, и мы подробно обсудим, в чем вам следует подтянуться, чтобы не отставать от остальных.
Только этого мне не хватало. У меня не было никакого намерения зубрить биологию, тем более, что я ничего не помнила из прошлогодней программы. Если учитель захочет проверить мои знания, то решит, что я ничего не знаю (что было чистой правдой), и нагрузит меня заданиями.
Вздохнув, я пообещала, что приду.
На литературе мои мысли были поглощены ланчем, поэтому я совершенно не слушала миссис Прингс. А, оказавшись в столовой, я буквально накинулась на еду. Вскоре на моей тарелке возвышалась гора риса с самым большим куском отбивной, который мне только удалось отыскать. Выбрав свободный стол за одной из колонн, где сидели ученики в синей форме, я заработала вилкой, как будто никогда не видела еду в своей жизни. Надо же до чего я докатилась, благодаря своей новоиспеченной семейке, которая решила уморить меня голодом. «Не выйдет», — мысленно пообещала я им, уплетая рис за обе щеки. Моя тарелка только наполовину опустела, когда я почувствовала, что уже наелась.
— Оказывается, что на аппетит наша «городская штучка» не жалуется, — услышала я над собой Камиллу. — Бедные твои родственники. Мало того, что эта возомнившая о себе невесть что нищенка свалилась на них как снег на голову, так ее еще попробуй прокорми.
Николь за ее спиной громко захихикала. Она уже поделилась со всеми подробностями моей жизни и теперь смаковала мое прилюдное унижение. Смерив ее презрительным взглядом, я попыталась было встать, но один из громил прижал меня назад к стулу.
— Куда-то торопишься? — поинтересовалась она, подвигая ко мне тарелку с большим куском шоколадного торта, половина которого все еще красовалась на буфете. — А как же десерт?
На этот раз моя реакция не заставила себя ждать.
— В присутствии крыс у меня всегда пропадает аппетит, — натянуто улыбнулась я ей, уже предвкушая гримасу бешенства на этом хорошеньком личике.
По столовой прошлись испуганные вздохи.
Второй громила сделал шаг по направлению ко мне. Я мысленно приготовилась изо всех сил рвануться к двери, но Камилла остановила его взмахом руки.
— Он не покалечит тебя сейчас только потому, что я хочу, чтобы ты дожила до соревнования, — громко прошипела она. — Но советую тебе следить за своим языком, потому что мое терпение уже на исходе.
— Ну вот и отлично, там и встретимся, — ответила я, сбрасывая тяжелую руку со своего плеча и направляясь к выходу.
— Будь уверена, — под довольные насмешки Камиллиных приспешников я вышла из столовой и направилась в класс.
С трудом досидев до конца уроков, я спросила у учителя математики, где кабинет мистера Честертона.
— Третий этаж, направо до конца, а потом налево, — коротко ответил он, рассматривая меня заинтересованным взглядом, отчего я сразу почувствовала себя неловко.
— Спасибо.
Немного подождав, пока все красные спустятся, чтобы ненароком снова не наткнуться на Камиллу и ее компашку, я взбежала по ступенькам. Вокруг было пусто. Не торопясь сворачивать направо, я оглядела левую часть коридора. После окончания занятий свет в коридоре был слегка приглушен. По обоим сторонам располагались пустые классы.
Подойдя к одной из дверей, я немного приоткрыла ее и осмотрела просторное помещение. Классы красных существенно отличались от наших. Большие парты сделаны из красного дерева, а удобные мягкие кресла были совсем не похожи на наши жесткие школьные стулья. Даже в самых дорогих пансионах, в которых я успела побывать, я не видела, чтобы учениками предоставляли такие удобства. Школьные любимчики. Я презрительно фыркнула, затем закрыла дверь.
Повернувшись, я направилась искать нужный мне кабинет.
— Направо до конца, потом налево, — тихо повторила я себе под нос, осматривая красивые мраморные статуи и большие портреты в золотых рамках, которые украшали длинный коридор.
Наконец я уперлась в его конец и свернула налево, ожидая увидеть дверь. Однако ее не было. Передо мной расстилался тускло освещенный проем, от которого расходились другие, поменьше.
«Наверно, кабинет мистера Честертона находится где-то впереди», — сказала я себе, чувствуя, как по коже пробегают мурашки. Решительно подправив то и дело соскальзывающий с плеча ремешок сумки, я зашагала по пустому коридору. Эхо моих шагов то и дело отдавалось от стен и исчезало где-то в темноте.
Пройдя еще несколько метров, я замерла от удивления. С одной из картин на меня смотрела та самая красивая женщина, которую я видела в доме дяди в день приезда. На этот раз уголки ее губ были слегка приподняты, изображая подобие улыбки, а грустные глаза смотрели на меня с пониманием. Не в состоянии оторвать от нее глаз, я застыла, совершенно позабыв о своей первоначальной цели.
— Что тебя там так заинтересовало? — раздался за плечом уже знакомый бархатный голос.
От неожиданности я вздрогнула и чуть не выронила почти съехавшую с плеча сумку. Знакомые зеленые глаза пристально изучали меня. Более пристально, чем мне бы того хотелось.
— Не твое дело, — огрызнулась я.
Общение с очередным представителем красных не входило в мои планы. Смахнув с лица выбившуюся прядь и решительно подправив ремешок сумки, я сделала шаг в первоначальном направлении, но, вспомнив о картине, обернулась и бросила на нее прощальный взгляд. Женщина пропала. Вместо нее на меня смотрел какой-то сморщенный старик с крючковатым носом.
По спине тут же пробежал неприятный холодок. Не может быть! Я же только что ее видела! В сознании живо возник увиденный несколько секунд назад образ. Он был настолько реальным, что я растерялась. Не могло же мне показаться?
Я собиралась спросить у по-прежнему внимательно наблюдающего за мной парня, но передумала. Если этого его проделка, то он все равно ни за что не признается (но как он мог подменить картину, если находился от нее дальше, чем я?). А если мне все-таки показалось, то он просто сочтет меня сумасшедшей, и тогда я стану еще большим посмешищем для красных.
— Выглядишь, как будто увидела привидение, — усмехнулся он, взъерошив свои темные волосы. — Или меня испугалась?
Его губы расплылись в хищной улыбке, а в зеленых глазах заплясали игривые огоньки. Как будто огромный красивый хищник, который учуял добычу и вот-вот сделает решающий прыжок.
— Вот еще, — фыркнула я, не решаясь признаться самой себе, что на миг почувствовала себя в роли кролика, — самовлюбленные болваны меня только смешат.
Я сделала шаг, но он загородил мне дорогу.
— А ты смелая, Александра, — он произнес мое имя так, словно пробовал его на вкус. — Но в этой школе это качество тебе только навредит.
И откуда он только знает, как меня зовут?
— Мне не нужны твои советы, — огрызнулась я, попытавшись обогнуть его с другого края. — Дай пройти.
Но, похоже, что как раз этого он делать не собирался.
— Здешние правила предписывают тебе выполнять то, что скажу я, а не наоборот, — надменно возразил он, взирая на меня с высоты своего роста. — Видишь это? — с его кофты на меня смотрел вышитый золотыми нитками огненный лев. Его пасть была угрожающе раскрыта. — Это символ носят те, кто по сути управляют всей школой. Таким, как ты, — он кивнул на мою простую, без каких-либо отличительных знаков форму, — следует проявлять уважение.
— Мне плевать на ваши правила, — со злостью ответила я. Его надменный вид, как и тошнотворный значок льва на его кофте, вмиг привели меня в бешенство. — Я не боюсь наказания и уж точно не собираюсь ходить перед вами по струнке, как остальные в этой школе.
— Тем хуже для тебя, — цинично заметил он, оглядывая меня с ног до головы.
Его холодный, беззастенчивый взгляд только подогрел мою ярость.
— Не стоит твоему Величеству переживать обо мне, — вспылила я. — Я ведь недостойна вашего драгоценного внимания. Иди лучше развлекайся со своими недалекими дружками, у которых язык вот-вот прилипнет к вашей с Камиллой королевской заднице.
Его рот напрягся, а игривое выражение лица сменилось плохо сдерживаемым раздражением. Похоже, у меня все-таки получилось его разозлить.
Однако ответить он не успел. Сзади послышались неторопливые шаги.
— Я предполагаю, что вы ищите меня, мисс Леран, — послышался голос мистера Честертона. — Добрый день, Джейк. Надеюсь, вы уже начали готовиться к соревнованию.
— Как и в прошлом году, в этом у меня вряд ли найдутся достойные соперники, — заносчиво ответил он, продолжая загораживать мне путь. — Поэтому советую поставить на меня, мистер Честертон.
Закатив глаза к потолку, я использовала подвернувшийся шанс и проскользнула за учителем, который прошествовал мимо нас, ни разу не остановившись.
— Что ж, тогда мне остается только пожелать вам удачи. Но помните, что иногда даже самый слабый противник может вас удивить, — многозначительно ответил он, резко останавливаясь перед своим кабинетом, который находился чуть дальше по коридору. Оказывается, я чуть-чуть до него не дошла.
Затормозив, чтобы нечаянно не налететь на него, я поспешно юркнула в приоткрывшуюся дверь. Учитель кивнул на прощание Джейку, который выглядел раздосадованным его неожиданным появлением, и захлопнул за нами дверь.
— А вы стали настоящей знаменитостью, мисс Леран, — промолвил он, располагаясь в своем кресле и жестом приглашая меня садиться.
Еще на уроке я заметила, что мистер Честертон был само воплощение обаяния и врожденного такта, что позволяло ему мигом располагать к себе людей. А сейчас в непринужденной обстановке его личного кабинета это впечатление только усилилось. Волнистые седые волосы обрамляли его решительное и мужественное лицо, которое выглядело моложе его возраста, а проницательные голубые глаза смотрели на меня с нескрываемым любопытством.
— Это происходит со всеми новыми учениками, — неразборчиво ответила я, с трудом отрываясь от его лица и оглядывая кабинет.
Он был чуть менее шикарным, чем кабинет директора, но обставлен с необыкновенным вкусом. И выглядел безупречно. Стол из светлого дерева, кожаное кресло для хозяина и два удобных стула с мягкими спинками для посетителей, огромный, заставленный книгами шкаф, камин из резного дерева, перед ним удобная кушетка с накидкой из темного меха, на которой мистер Честертон проводил время за чтением книги и чашкой горячего чая. На встроенных в стену дубовых полках расположились статуэтки из чистого золота и множество других дорогих мелочей, которые добавляли интерьеру элегантности.