Сплетенные

Переводчик: Юлия Г.

Редактор: Марина П.

Вычитка и оформление: Виктория К.

Обложка: Виктория К.

ГЛАВА 1

ЗЕТ

Шум моря.

Одно из самых ранних моих воспоминаний: шум моря и поедание мороженого. Набережная океана — не помню, на каком пляже — и ощущение солнца, обжигающе горячего, согревающего мою макушку.

Мне снится пляж. В отличие от большинства людей, мне не снятся разнообразные сны. Только два. Мне снится либо тот солнечный день на калифорнийском побережье, когда мне было четыре года, или… нет.

Другой сон.

К счастью, сегодня меня посетило меньшее из двух зол.

— Иди сюда, детка. Ты весь измазался.

Нежный смех. Запах свежих цветов и мыла, длинные пальцы моей матери складывают салфетку, чтобы вытереть меня. Яркий солнечный свет скрыл ее лицо. Последние двадцать пять лет она была сладко пахнущим призраком, одетая в цветастое платье, и за все это время я ни разу не видел ее лица. Или, по крайней мере, не видел его раньше.

— Где папочка? Может, пойдем и найдем его? Мне уже пора идти на работу, детка.

Мама берет меня за руку и ведет по дощатому настилу — звуки аттракционов, игровые автоматы, звон монет и запах конфет. Эти объединенные образы и звуки создали физическое место, существующее внутри меня.

Я щурюсь от ярких солнечных лучей. Ем мороженое. Держу маму за руку и иду с ней по пирсу. В конце пирса нас ждет мужчина — мой отец. Он одет в выцветшие синие джинсы и футболку без рукавов; темные волосы развеваются на ветру. Папа поворачивается к нам и машет рукой, но почему-то не улыбается.

— Вот он, детка. Хочешь потусоваться с папой часок, пока я быстренько схожу на работу? — Мама отпускает руку и наклоняется, чтобы поправить мою футболку с принтом «Опасный мышонок». — Я ненадолго, милый, обещаю.

Солнечный свет отражается от светлых кудрей, обрамляющих ее лицо. Теперь я мог бы ее как следует разглядеть, но не могу.

Теперь я с отцом. От него пахнет океаном — вот где он был: спускался к воде, чтобы поплавать. Мы идем, не держась за руки. Он не жалуется, что я липкий от растаявшего мороженого. Мы посещаем аттракционы и аркадные игры, отец поднимает меня на плечи, чтобы я мог видеть все поверх толпы.

Он говорит, что ему нужно отлучиться на минутку. Я жду около автомата с предсказаниями, завязывая узелки на завязках своих флуоресцентно-розовых шорт (это были восьмидесятые годы), наблюдая, как группы людей, проходящих мимо, становятся все меньше и меньше.

Становится темно.

Мне страшно.

Подходит мужчина и спрашивает, где мои родители, но затем, через его плечо я вижу маму и говорю, что у меня все хорошо. Иду к ней на встречу. Она стоит ко мне спиной, высокий незнакомый мужчина, держит ее за руку. Она тихо плачет, похоже, что мужчина щиплет ей кожу. Ее ноги подкашиваются, и одна из туфель наполовину слетает с ноги, незнакомец крепко держит ее. И снова вздергивает маму.

— Это последний раз. В последний гр*баный раз ты отказываешь мне, с*ка! — рявкает он.

Мама плачет, плачет и плачет. Она замечает меня — протягивает руку, жестом велит мне держаться подальше, ее ладонь покрыта кровью.

— Мой сын. Мой сын. Пожалуйста, только не перед…

Незнакомец бьет маму по лицу, и ее плач резко обрывается. Я начинаю плакать. Плачу за нас обоих. Почему этот человек причиняет ей боль? Где мой отец? Я ищу его глазами, но вокруг никого нет. Все разошлись по домам после дня, проведенного на пляже.

— Тебе не следовало брать его с собой, — говорит незнакомец, возвышаясь над мамой. — Если ты не хотела, чтобы он увидел твое истинное лицо, тебе не следовало брать его с собой. А теперь встань как следует и, бл*дь, поцелуй меня.

Даже в четыре года я знал плохие слова. Бл*дь — очень плохое слово, и моя мама не должна целоваться с мужчинами, если это не мой папа. Так нельзя. Мама качает головой. Она лезет в карман цветастого платья — разорванного на бедре — и протягивает незнакомцу пачку смятых банкнот.

— Мы не будем этим заниматься. Вот, возьми. Забери их обратно. Я хочу уйти.

Мужчина хватает маму обеими руками и трясет. Сильно трясет ее.

— Я хочу то, за что заплатил. И я хочу гр*баный поцелуй. Сейчас.

— Нет. Простите, я…

Он снова сильно бьет ее, на этот раз тыльной стороной ладони. Мама отшатывается назад, прижимая руку к щеке. Ее туфля полностью слетает с ноги; я поднимаю ее и прижимаю к груди, наблюдая, как мужчина снова притягивает маму к себе.

— Ты хочешь еще? — спрашивает разозленный мужчина. Мама качает головой, беззвучно плача. — Отлично. Тогда делай, что тебе, бл*дь, говорят.

Он снова хватает ее, но на этот раз обхватывает ладонями ее грудь и сжимает. Другой рукой обхватывает шею мамы сзади и тянет вперед. Их губы соприкасаются, и незнакомец целует маму. Мой папа целует ее совсем не так. Этот человек груб и жесток; он кусает губу мамы, затем засовывает свой язык ей в рот. Я вижу, что она пытается оттолкнуть его. Вижу, что она не хочет, чтобы он это делал, но мужчина продолжает открывать ее рот своим и кусать губы.

— Ей это не нравится, — говорю я, но мужчина не обращает внимания. Я говорю громче. — Ей это не нравится!

Мужчина перестает целовать маму и бьет ее по лицу с такой силой, что она падает на землю. Спешу к ней, все еще держа туфлю, наклоняюсь, не зная, что делать. Мне четыре года, уже темно, и я не знаю, что делать.

Мама смотрит на меня снизу вверх, и в этот момент ее лицо становится четким. Сейчас, из-за отчаяния, ее черты превратились в маску ужаса. На кончиках ее ресниц блестят маленькие капельки воды, щека рассечена. Она выглядит так, словно ей больно, но все равно пытается улыбнуться мне.

— Все хорошо, детка. Все хорошо. Мама в порядке.

Ее разбитые губы раздвигаются, и она одаривает меня широкой улыбкой, но все, что я вижу, — это кровь. Кровь, сочащаяся из ее разбитой верхней губы. Ярко-алая кровь, окрашивающая ее белые зубы в красное.

Незнакомец шагает вперед, уперев руки в бока, и я делаю первое, что приходит на ум; поворачиваюсь становлюсь между мамой и мужчиной. Думаю, он ударит меня; мужчина выглядит злее, чем раньше, но тот плюет на голые ноги мамы.

— Ты еб*ная шлюха. Я говорю тебе, чего хочу, плачу тебе, и ты, бл*дь, делаешь это. Вот как это происходит. Тебе лучше знать это в следующий раз. А теперь убирайся отсюда, пока я не тр*хнул тебя на глазах твоего маленького ублюдка.

Мама вскакивает, часто и тяжело дыша; она хватает меня и поднимает на руки, затем убегает от мужчины, плача в мои волосы.

— Прости меня, детка. Прости меня, детка. Мне очень, очень жаль.

Она повторяет это снова и снова, прерывисто дыша. Я сжимаю мамину туфлю, слушая неравномерный шлепок босой ноги по набережной, когда она убегает, и смотрю, как злой мужчина наблюдает, как мы уходим.

Мама несет меня на стоянку, в машине нас ждет папа. Она ставит меня на землю и забирает у меня свою туфлю. Заправляет волосы за уши, вытирает слезы со щек, не переставая плакать.

— Ну вот. Теперь мы в порядке, Зет, — говорит она мне.

Ее руки дрожат, когда открывает заднюю дверцу машины и сажает меня на сиденье. Она закрывает дверь и на мгновение замирает, закрывает глаза, и прижимает пальцы ко лбу. Затем садится в машину, и я слышу, как у папы перехватывает дыхание. Он ничего не говорит, мама тоже молчит. Она все еще плачет. И он тоже.

Как и в большинство ночей, сон начинается сначала. Солнце печет голову. Мороженое. Мы с отцом играем в скибол (прим. пер.: Скибол — очень популярная в прошлом игра. Правила игры напоминают некую смесь боулинга с пинболом: игрок должен бросать (или катить) игровые шары так, чтобы они попадали в лунки. Лунок много, и каждая «стоит» определенное количество баллов. Выигрывает тот, кто набирает максимальное количество очков за определенное число бросков). Тьма. Маму избивают. Солнце печет голову. Мороженое. Мы с отцом играем в скибол. Тьма. Маму избивают. Солнце печет голову. Мороженое. Мы с отцом играем в скибол. Тьма. Маму избивают.

Маму избивают.

На ее зубах кровь.

Жестокие слова, слетающие с уст разъяренного мужчины: «Ты еб*ная шлюха. Я говорю тебе, чего хочу, я плачу тебе, и ты, бл*дь, делаешь это».

И мягко говоря.

Ей это не нравится.

Я просыпаюсь с колотящимся в безумном ритме сердцем.

Мои руки сжаты в кулаки, простыня обернута вокруг тела, запутавшись в ногах. Как обычно, бл*дь, я чувствую, что не могу дышать. После всех прошедших лет можно было подумать, что станет легче, когда испытываешь все это снова и снова, но это не так. То же самое. Всегда одно и то же.

— Бл*дь.

Я наклоняюсь вперед, упираясь локтями в колени, провожу руками по волосам. Она ушла. Они оба — много лет назад, — но каждый раз, когда мне снится сон о пляже, я просыпаюсь с чувством, что мне нужно спасти ее. Как будто могу вернуться и остановить того мудака, прежде чем он коснется ее щеки. Вонзить свой гр*баный кулак ему в лицо, прежде чем он получит шанс терзать ее рот так, как он это сделал. От одной мысли об этом меня тошнит.

Часы на прикроватной тумбочке показывают пять сорок три, думаю так и есть. Я никогда не сплю в это время, есть ли смысл пытаться сейчас? Зная свою удачу, вместо этого меня одолеет другой сон, просто чтобы дополнить мое замечательное гр*баное начало дня. Я вылезаю из кровати и принимаю душ, смывая пот со своего тела.

Когда вытираюсь, могу думать только об одном: Слоан. Не могу перестать думать о ней. Осознания того, что она здесь, на складе, спит через дверь, в отдельной кровати, достаточно, чтобы смягчить дискомфорт ото сна, если не развеять его полностью. Закрываю глаза и позволяю воде омыть меня, позволяю мыслям о ней завладеть мной. Она никогда не будет первой моей мыслью после пробуждения — мои кошмары позаботятся об этом, — но она, бл*дь, точно будет второй. И… и мне это нравится. Чертовски нравится.

Мне необходимо, чтобы ее кожа касалась моей. Немедленно.

Я оставляю воду включенной, выхожу из ванной, обнаженный выхожу из комнаты, в коридор, а затем направляюсь в ее комнату. Оставляю мокрые следы, но мне все равно. Слоан лежит на спине, закинув руку за голову, ее пальцы шевелятся во сне. Ее ресницы кажутся угольно-черными на фоне светло-фарфоровой кожи щек.

Она идеальна.

Я срываю с нее одеяло, ухмыляясь, когда она практически выскакивает из кровати, в испуге распахивая глаза.

— О, боже. Зет, что случилось? В чем дело? Тебя беспокоит рана?

Моя рана прекрасно заживает. Я качаю головой, глядя на нее сверху вниз, все еще сжимая в руке одеяло.

Ее глаза становятся шире, когда она, наконец, достаточно просыпается, чтобы как следует рассмотреть меня.

— О, — говорит она. — Понятно.

Могу поспорить, что так и есть. Мой член практически на уровне ее глаз, и он довольно очевидно приветствует ее. Я молчу. Наклоняюсь и поднимаю ее с кровати.

Она обвивает руками мою шею, хмуро глядя на меня, когда выношу ее из комнаты.

— Зет? Зет, что ты делаешь?

Прямо по коридору, в мою комнату, обратно в ванную. Несу ее прямиком в душ, игнорируя протесты, когда вода обрушивается на нас. Она необходима мне. Прямо сейчас.

— Зет! Я все еще в…

— Пижаме со слонами. Я вижу.

Вода обдает нас обоих; ее волосы мгновенно намокают, одежда промокла через две секунды. Она выглядит потрясающе. Прижимаю ее к стене, приподнимая так, чтобы она обхватила ногами мои бедра. Зарываюсь лицом в ее шею, крепко обнимая, облизываю, сосу и провожу зубами по коже. Ее дыхание прерывистое, и я знаю, что она в деле.

Она обвивает руками мою шею и зарывается руками в волосы, притягивая ближе. Слоан сильна для женщины. Она в хорошей форме, идеальные пропорции мышечной массы и изгибов, но по сравнению со мной физически слаба. На целый фут ниже меня, и я в три раза тяжелее ее. Но прямо сейчас, обнимая меня за плечи, прижимая к себе, она держит меня в ловушке. Я бы не… не смог отсюда уйти, даже если бы захотел.

— О, боже мой, Зет. Что… какого черта? — задыхается она.

Используя свой вес, прижимаю ее к стене. Руками забираюсь под футболку… ее гр*баные сиськи восхитительны. Не могу насытиться, щиплю и перекатываю соски, сжимая руками. Она прижимается бедрами к моим, и я знаю, то, что делаю, влияет на нее в других областях. Мне так, бл*дь, нравится, как реагирует женское тело. Но особенно нравится, как реагирует тело Слоан; она оживает под моими руками. И для того, кто так долго грезил, блуждая каждый день, словно в тумане, практически не живя, такая реакция доставляла мне огромное удовольствие.

У меня сейчас ох*ительный стояк. Толкаюсь членом в ее сторону, прижимаясь бедрами к ее киске, насквозь промочившей нелепые пижамные штаны со слонами, и у нее снова перехватывает дыхание. Поднимаю глаза и смотрю на нее, ее глаза закрыты из-за воды, льющейся из душа, и я едва сдерживаюсь.

Она. Просто. Ох*ительна.

Ее подбородок приподнят, предоставляя доступ к шее, и от выражения чистого экстаза на лице у меня перехватывает дыхание. Мне нравится выражение ее лица. Нравится, какой эффект я на нее произвожу. Это похоже на гр*баную привилегию, которой я, бл*дь, точно не заслуживаю.

— Ты проснулась, Слоан? — шепчу ей в кожу.

— Возможно. А может быть, и нет. Учитывая то, что сейчас происходит, я все еще могу спать, — стонет она.

Чуть заметная улыбка кривит мои губы. Хмм, это интересно. Чертовски интересно.

— Ох, Слоан… я тебе снился?

Она приоткрывает глаза и смотрит на меня, на ее губах появляется легкая улыбка.

— Возможно.

О, это ох*ительно. Кусаю ее ключицу, сильнее прижимаясь к ней членом. Я хочу раздеть ее и тр*хнуть, но сначала я должен услышать об этом.

— Что тебе снилось, злая девочка?

Она прикусывает нижнюю губу, слегка качая головой. Думаю, мне придется наказать ее, чтобы заставить говорить — должно быть, мои мысли отражаются на лице, потому что она глотает, а затем говорит:

— Кое-что плохое.

Я отстраняюсь, просовываю руку между нашими телами, провожу рукой вниз по ее пижаме.

— Насколько плохое?

Она резко вдыхает, когда мои пальцы добираются до пункта назначения. Да, она мокрая, и не из-за душа. Есть разница между ощущением воды, бьющей по нашим телам, и шелковистой, глянцевой текстурой влажности между ее ног. Бл*дь, это сводит меня с ума. Я нахожу ее клитор и нежно поглаживаю кончиками пальцев маленький набухший бутон нервных окончаний. Не дам ей больше, пока она не расскажет то, что хочу услышать.

Слоан знает это.

— Мы были в твоей машине, — выдыхает она. — Ты съехал на обочину и сказал, что собираешься тр*хнуть меня. Я подумала, ты шутишь, но ты расстегнул молнию на штанах, и ты был… ты…

Она смотрит вниз, на мой член. Он зажат между нами жесткий, и достаточно только ее взгляда, чтобы вызвать во мне желание поставить ее на колени, чтобы она могла взять меня в рот.

— Каким я был, Слоан?

— Ты был твердым. И большим. — Она сглатывает. — Ты взял мою руку и обернул ее вокруг своего члена, затем приказал мне заставить тебя кончить.

— И ты сделала это?

Она медленно кивает, ее глаза прикованы к моему члену.

— Да. Я дрочила тебе, пока ты сидел на водительском сиденье, и когда ты кончил, слизала сперму с твоей кожи и своих рук. Вылизала тебя дочиста.

Эта девушка нарочно меня заводит. Я должен шокировать ее словами о сексе, но, похоже, мы поменялись с ней ролями. Даже то, как это звучит… то, как она описала свои действия… все усложняет.

— Тебе понравилось, Слоан? Тебе понравилось вылизывать меня?

Она поднимает голову и смотрит мне в глаза; вода стекает по нашим лицам, она не моргает, смотря на меня.

— Да. Да, мне очень понравилось.

Я ни разу не кончал Слоан в рот, но сейчас определенно хочу этого. По выражению ее лица ясно, что она тоже этого хочет. Но не сейчас. Прямо сейчас мне необходимо нечто большее. Мне необходимо оказаться внутри нее. Мне нужно почувствовать, как ее киска сжимается вокруг меня, когда она кончает. Мне нужно почувствовать ее губы на коже, и ее ногти, впивающиеся мне в спину.

— И что потом? Я тебя тр*хнул?

Я толкаю пальцы вперед, почти ко входу в ее киску, и Слоан вздрагивает.

— Д-да. Ты опустил мое сиденье, забрался на меня с-сверху и очень жестко тр*хнул, — заикаясь, произносит она. Снова закрывает глаза, и этого достаточно. Я должен поглотить ее. Не могу быть нежным. Должен овладеть ею. Должен поглотить ее.

Прижимая ее бедрами к стене, срываю с нее футболку, улыбаясь, когда она влажно шлепается на кафель. Ее волосы совершенно промокли, вода стекает по ее телу, и темные пряди ниспадают на обалденные сиськи. Убираю волосы, она выгибает спину, чтобы облегчить моим губам доступ к ее груди. Зарывается руками в мои волосы, крепко сжимая меня, разжигая огонь в моих венах. Она хочет меня. Хочет меня так же сильно, как я ее. Провожу языком вверх, слизывая воду с ее кожи, Слоан издает разочарованный стон в глубине горла; это самая сексуальная вещь, которую я когда-либо слышал. Звук становится громче, когда она поворачивает голову ко мне и прижимается губами к моему виску.

Годы. Годы тренировок заставляют меня продолжить. Я, бл*дь, ничего не могу с собой поделать, она удивила меня. Я не отталкиваю ее. Не отшатываюсь от прикосновения ее губ к моему лицу. Закрываю глаза и зарываюсь руками в ее кожу, ожидая. Жду, что она сделает дальше. Слоан, должно быть, заметила изменение моей реакции, потому что она затаила дыхание. Она отдаляет от меня губы. Но мой висок горит, как будто они все еще там.

Слоан наклоняется ко мне, говоря мне на ухо, ее голос тверд и сдержан:

— Зет, тебе не нужно… я никогда не сделаю больше. Я знаю…

Я не хочу упускать момент. Не хочу отдавать власть своим долбаным проблемам. Я отстраняюсь так, чтобы она видела мое лицо, и закрываю ей рот рукой. Ее глаза расширяются, она смотрит на меня так, словно я единственное живое существо в мире.

— Нет. Это не проблема. — Это проблема, но я не позволю этому повлиять на то, что происходит между нами сейчас. Убираю ладонь от ее рта, обхватывая обеими руками ее лицо. Ее дыхание горячее и сладкое, когда я прижимаюсь лбом к ее лбу.

— Сейчас я тебя тр*хну. Я собираюсь скользнуть своим членом внутрь тебя и заставить тебя выкрикивать мое имя. Ты готова?

Я не знаю, откуда взялось «кричать мое имя»… может быть из-за того, что она так сделала в прошлый раз, когда мы были у нее дома… но понимаю, что хочу этого. Хочу услышать, как она выкрикнет мое гр*баное имя, словно чертову мольбу о помощи. Руками Слоан проводит по моим плечам, скользя по коже. Сцепляет их за моей шеей и кивает.

— Я готова, — говорит она.

Едва слышу ее, но вижу, что она хочет этого. Ее голос еле слышен из-за мощного потока воды, но ее глаза кричат ответ.

Я рычу, становясь с каждой секундой все голоднее и голоднее.

— Отлично. Держись крепче.

Это невозможно контролировать. Протягиваю руку ей за спину, хватаюсь за пижамные штаны, разрывая их… прямо над задницей. Я должен опустить ее вниз, чтобы снять остатки одежды с ее тела. Я не осторожен. Не нежен. Сейчас это невозможно. Слоан ахает; то, как она впивается ногтями в мою кожу, говорит мне, что ей нравится моя грубость.

Она стоит передо мной обнаженная, глаза остекленели от вожделения, и я знаю, что встретил свою половинку в лице этой женщины. Обычно в подобных ситуациях я разворачивал женщину, с которой тр*хался, чтобы не видеть ее лицо, когда кончу, но не сейчас. Не с ней. Я хочу увидеть, как она развалится на части. Хочу изучить выражение ее гр*баного лица, когда заставлю испытать оргазм; хочу запечатлеть в памяти каждую секунду этого момента, дрожь тела, извивающегося в моих руках.

Я хватаю ее, снова заставляя обхватить меня ногами, но на этот раз между нами нет одежды. Только скользкая, обжигающе горячая кожа, вплотную прижимающаяся друг к другу. Никакой прелюдии. Это уже в прошлом. Наклоняюсь и направляю свой член туда, где он должен быть, с силой прокладывая путь внутрь нее. Она прижимается ко мне, глаза широко раскрыты, не издавая ни звука из открытого рта, я погружаюсь так глубоко, как только могу. Она тугая и теплая… ни одна киска никогда не заставляла меня испытывать такие чувства, как сейчас. Никогда не чувствовал… Я никогда не чувствовал, что собираю кусочек головоломки, когда тр*хался в прошлом. Обычно это был быстрый тр*х, а не становление единым целым.

Я размышляю, как баба. Знаю, бл*дь, что размышляю, как женщина, но ничего не могу поделать

— Бл*дь, — произносит Слоан одними губами, ее голос пропал без вести.

Да, в точности мои чувства. Бл*дь. У меня, бл*дь, серьезные проблемы. Я знаю это, но не хочу сейчас думать об этом. Хочу сосредоточиться на том, как глубоко могу погрузиться в красивую женщину, которая в данный момент оседлала мой член. Протягиваю руку ей за спину, наматывая мокрые волосы на кулак, и оттягивая ее голову назад.

А потом тр*хаю ее. Я чувствую, будто у меня за спиной гр*баный грузовой поезд, и вонзаюсь в нее снова и снова. Часть меня пытается сдерживаться, чтобы не причинить ей боль, но когда Слоан впивается ногтями мне в спину, царапая меня, крепко обнимает словно пытается задушить, теряю контроль. Ей нравится то, что я делаю. Ей нравится каждая секунда.

— Ох, бл*дь. Бл*дь, Зет. Ты нужен мне. — Она задыхается, ее ноги сильнее сжимаются вокруг меня. — Ты нужен мне.

Вот что подталкивает меня к краю. Ее слова. Ты нужен мне. Они имеют такой внушительный вес Я практически раздавлен ими, когда мое тело изливает в нее свое освобождение. Рычу, хлопая рукой по стене душевой, изо всех сил стараясь удержаться на подкашивающихся ногах и, бл*дь, не свалиться с ней на мокрую плитку. Слоан дрожит в моих объятиях. Я все еще тверд словно гранит; не переставая, вонзаюсь в нее. Продолжаю тр*хать, загоняя себя в нее изо всех сил. Мгновение спустя я чувствую, как киска сжимается вокруг меня, ее веки закрываются, тело сжимается.

Вот причина, по которой я не развернул ее лицом к стене. Ее губы слегка приоткрыты, на щеках яркий малиновый румянец. Ресницы отбрасывают тень на светлые скулы, брови нахмурены, с губ срывается череда ругательств.

— Бл*дь, Зет. О… дерьмо, черт возьми, засранец. Еб*ть, Зет. Бл*дь. Ахх, дерьмо. Оо, ЗЕТ!

Это словно музыка для моих извращенных ушей.

Она безвольно падает на меня, и я знаю, что не может идти речи о том, чтобы отпустить ее. После произошедшего, Слоан не сможет стоять. По крайней мере, ближайшие полчаса или около того. Прижимаю ее к себе и выключаю душ. Голова девушки прижимается ко мне; она прислоняет щеку к моему плечу, и это практически выбивает из меня гр*баный дух. Она прижимается ко мне, словно мои объятия самое безопасное место.

Я еще не готов отпустить ее, поэтому выхожу из ванной с ней на руках, все еще обвивающей меня ногами, в свою спальню, на коленях забираюсь на кровать. Наклоняюсь вперед и кладу ее на середину смятых простыней.

Отклоняюсь назад и ловлю ее сонный взгляд, направленный на меня.

Бл*дь. Бл*дь, бл*дь, бл*дь! Что бы я делал, если бы на ее месте была другая девушка? Я никогда не был мудаком, который после секса заставляет свои завоевания одеваться и убираться с глаз долой, но я точно не хотел с ними тусоваться. Я уходил. Исчезал словно Гудини (прим. пер.: Гарри Гудини — американский иллюзионист, филантроп и актер. Прославился разоблачением шарлатанов и сложными трюками с побегами, и освобождением). Но с ней…

Я опускаюсь на живот, проводя рукой вниз по ее телу, раздвигая ноги.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

— Подписываю свой шедевр.

Чувствую доказательство моего присутствия внутри ее тела. Пальцами, покрытыми спермой, провожу по складкам ее киски, заставляя дрожать, поднимаюсь выше. К бедрам. По бедрам. Животу. Груди. Сексуальной гр*баной впадинке у основания горла. Слоан лежит, наблюдая с напряженным выражением на лице, позволяя мне помечать ее. После того, как я заканчиваю, она берет мою руку, подносит ко рту; языком медленно облизывает кончики моих пальцев, вздрагивает, когда берет мой указательный и средний палец в рот.

Ни одна женщина не делала этого раньше. Ни одна женщина не вызывала у меня желания заявить на нее права. И ни одна женщина не заявляла на меня прав.

Часть меня, бл*дь, хочет убежать подальше от первобытного желания, которое я испытываю, желая удержать эту женщину… но, другая огромная часть меня хочет, чтобы сказал: «Нах*й все это». Потому что убью любого мужчину, который попытается прикоснуться к ней. Я убью любого мужчину, который посмеет, бл*дь, взглянуть на нее. Уничтожу всех и все, что может разрушить это. Нет смысла бороться.

ГЛАВА 2

СЛОАН

Звук телевизора сообщает, что Лэйси проснулась. Начинаю привыкать к подобному ритму жизни здесь, на складе, хотя раньше Зет не будил меня на рассвете. Не то чтобы я не могла привыкнуть к этому, если это будет происходить на регулярной основе. За последние полчаса Зет облапал меня с ног до головы… без сомнения. Запретное опасно, и я не хочу, чтобы он останавливался, потому что это безумно приятно, но как только он слышит телевизор, его словно бьет током. Зет встает, вытирая лицо руками.

— Мне лучше свалить отсюда.

Я приподнимаюсь на локтях, наблюдая за ним, когда он совершенно голый и босой идет в ванную комнату. Обратно на место преступления. Мне открывается великолепный вид на его зад, когда он исчезает за дверью.

— Иди помойся, Слоан, — говорит он.

Он прав: я грязная, и не только внешне. Потому что больная часть меня не хочет идти в душ. Хочется одеться и проходить так весь день, зная, что он во мне. Зная, что следы его оргазма все еще на моей коже. Это абсолютно, социально, однозначно неправильно — ходить в чужих телесных жидкостях, поэтому я иду за ним в ванную. Он ждет меня, опираясь одной рукой о стену. Указывает в направлении душа, где моя пижама все еще валяется мокрой кучей на плитке.

— Заходи, — приказывает он.

— Ты присоединишься ко мне?

Мое тело, вероятно, не готово к еще большему вниманию с его стороны, и все же я готова попробовать. Однако Зет качает головой.

— Не сейчас.

Залезаю в душ и включаю воду, задаваясь вопросом, какого черта он собирается делать, пока я принимаю душ; мы еще не достигли той стадии наших отношений, когда я чувствовала бы себя комфортно, если бы он совершал утренние мужские обряды. С душем и бритьем я могу смириться, но не со справлением нужды. Я намыливаюсь, используя его чрезвычайно мужественный гель для душа в черной бутылке, а затем втираю его в волосы.

Зет прислонился спиной к стене, наблюдая за мной. Лицо не выражает эмоций; я знала, что, когда он так выглядит, в его голове обычно много чего осмысливается. Знаю, что нет смысла спрашивать, что происходит, поэтому намыливаю волосы и тело и позволяю ему наблюдать. Ополоснувшись, выхожу из душа, закутываясь в массивное полотенце, которое он протягивает.

Оборачивает его вокруг меня, почесывает челюсть, а затем выходит из ванной, закрывая за собой дверь.

На мгновение я замираю, глядя на закрытую дверь, задаваясь вопросом, какого черта произошло. Серьезно. Он сбивает с толку. Мне редко удается понять, что происходит в его голове. Часть меня хочет знать, о чем он думает, но другая часть слишком напугана, чтобы заглянуть внутрь головы Зета Мэйфейра. Кто знает, что таится в темных уголках его разума? Я уже до смерти напугана монстрами, которые поселились в моей голове.

Слышу, как закрывается дверь в спальне Зета, и понимаю, что он оделся и пошел проведать Лэйси. Плотнее закутываюсь в полотенце и возвращаюсь в свою комнату… с каких пор она стала моей комнатой… как раз в тот момент, когда раздается звонок мобильного телефона.

Несколько дней он был выключен, но вчера вечером я подключила его к зарядке, желая встретиться лицом к лицу с реальностью. И была немного удивлена, когда он не взорвался от наплыва пропущенных звонков и сообщений. Даже забеспокоилась. Никаких звонков с работы? Из полиции? И что это значит? Я получила миллион сообщений от родителей, в которых они спрашивали, в порядке ли я. Множество пляжных фотографий, их наслаждающихся отпуском, который я оплатила — перелет, отель, бар, обслуживание в номерах, — чтобы вывести из-под удара.

Моя мать потратила практически все их сбережения, пытаясь найти Алексис, так что они никогда не смогли бы позволить себе этот отпуск. Подозреваю, что отец не стал бы тратить все сбережения, если бы это не делало мою мать довольной. Я начинаю узнавать много нового о своем отце. Его реакция на мой рассказ о том, где Алексис была последние два года, была из ряда вон выходящей. Как только они вернутся, и Чарли Холсан исчезнет, я поеду в Лос-Анджелес, чтобы переговорить с ним. А пока…

Я беру мобильный телефон с прикроватной тумбочки и хмуро смотрю на экран: Олли.

Оливер Мэсси — мой обеспокоенный коллега и вроде как лучший друг в больнице. Должна ли я ответить? Вспоминаю, что он сказал, когда мы виделись в последний раз после аварии, искорежившей мою машину… — «Как только… как только ты поймешь, что влипла, приходи ко мне, хорошо? Не затягивай с этим…» — и я тут же чувствую себя ужасно. Обычно мы с Оливером выпивали после работы, раз или два в неделю. Он приносил нам на обед еду, когда знал, что в столовой день болоньезе, потому что ему известно, как сильно я не люблю это блюдо. Раньше мы были намного ближе, чем сейчас; я игнорировала его с тех пор, как Зет появился в моей жизни. Если бы мы поменялись местами, я бы точно беспокоилась о нем. И злилась. Несколько дней держала его в неведение о том, жива или нет. Я отвечаю на звонок.

— Привет.

Тишина. Я уже думаю, что не успела ответить на звонок и собираюсь взглянуть на экран, чтобы удостовериться в этом, когда на другом конце провода раздается громкий, раздраженный вздох.

— Привет? Привет?

О боже. Похоже, он зол. Очень зол.

— Я так понимаю, ты пытался связаться со мной?

Практически чувствую напряжение, исходящее от Оливера на другом конце провода. От этого моя кожа покрывается мурашками.

— Пытался связаться с тобой? Слоан, что, бл*дь, с тобой не так? Я словно безумец носился по всему городу в поисках тебя!

— Ты… ты серьезно?

— Да! Конечно, я, бл*дь… — Он резко замолкает, и я могу представить разочарование, отразившееся на его лице. Я и раньше видела его очень злым, поэтому знаю, о чем говорю — это пугающе. — Слоан, ты самый безрассудный, беспечный человек, которого я когда-либо встречал, ты в курсе?

— Прости, ладно? Я знаю, что должна была позвонить тебе, но…

— Нет! Бл*дь. — Он делает глубокий вдох, останавливаясь на мгновение. — Неважно, звонила ты или нет. Ну, вернее важно, но я не это имею в виду. Сколько ты училась в медицинской школе? Как сложно тебе было получить ординатуру в больнице Святого Петра? А?

Его слова попали в цель. Дерьмо.

— Слоан? Как долго? Потому что это стоило мне долгих лет без сна и галлоны крови, пота и слез, но по сравнению с тобой я халтурил. Ты задумывалась об этом, когда убегала от гр*баного агента УБН, Слоан? Заботилась ли ты обо всем, чего лишалась? Потому что я в растерянности.

Он прав. Он абсолютно прав, и все же я не могла поступить иначе. Не в тот момент, когда Чарли Холсан расхаживает по коридорам больницы. Не после того, как он пытался вытеснить меня с дороги на своем претенциозном «Астон Мартин», пытаясь привлечь внимание Зета. Не после того, как он отравил Наннетт Ричардс, совершенно невинного человека, и убил ее, пытаясь привлечь мое внимание.

— Знаю, что ты злишься, — говорю я. — Но тогда это был единственный выбор. Там было не безопасно. И этот агент стреляла в мою сестру, Олли.

— Твою сестру? Я думал, твоя сестра умерла?

Такое ощущение, что содержимое моего желудка сейчас закипает. Мне плохо. Мне очень, очень плохо, и я готова расплакаться. Конечно, Оливер думает, что Алексис мертва. Именно это я сказала ему и всем остальным в тщетной попытке хоть немного успокоиться, когда думала, что больше никогда ее не увижу. Тогда все было проще, и единственной проблемой в моей жизни была потеря сестры. У меня мелькает мысль, может быть, было бы лучше, если бы никогда не нашла Алексис. Я в шоке от боли, которую чувствую. Жить с неопределенностью, жива она или нет, было жестоко, но от ее предательства больнее.

— Ну, оказывается, она все-таки жива. И замешана в довольно пугающих делах. Тот… тот агент сказала мне в кабинете шефа, что она ответственна за то, что ее чуть не убили. После этого я не могла здраво мыслить, Ол.

— Чушь. Ты уже несколько недель не можешь здраво мыслить. Ты ушла в отрыв задолго до того, как обнаружила свое имя на теле той женщины. Что за херня, Слоан? Когда ты успела стать человеком, который ввязывается в дерьмо?

Я знаю ответ на этот вопрос. И могу точно определить момент. Это было не тогда, когда я приняла решение пойти на компромисс, чтобы узнать информацию о сестре. И не тогда, когда впервые встретила Зета в гостиничном номере. Эти моменты, конечно, изменили меня, но я бы осталась прежним человеком, даже несмотря на полученную травму от подобного опыта. Нет, я стала человеком, который лжет, ворует, защищает преступников и скрывается от правоохранительных органов, когда Зет прижал меня к стене в коридоре больницы Святого Петра и потребовал, чтобы я защитила Лэйси. Чтобы убедилась, что ее не поместят в психушку. Я стала таким человеком, когда он сказал, что через два дня вернется за мной… и я хотела этого.

— Ты не понимаешь, — шепчу я.

— Нет. Ты права. Не понимаю. Но я бы понял, если бы ты объяснила мне.

Разговор с Оливером об этом может означать для него только одно: это втянет его во всю эту неразбериху, а это последнее, чего хочу. Моя карьера разрушена. Я ни за что не испорчу и его.

— Прости, Оливер. Я просто… не могу. Это было бы нечестно.

— Не честно по отношению к кому? — огрызается он. — Нечестно по отношению к тебе? Или по отношению ко мне? Потому что это я наблюдаю за тем, как копы оцепляют твой рабочий шкафчик. Я тот, кто наблюдает, как копы рыскают по твоему дому, разрушая его. Это мне интересно, где ты сейчас, черт возьми, когда я предложил тебе свою защиту, ты отмахнулась от меня, словно от надоедливой мухи.

Мои щеки горят, их жжет, словно он дал мне пощечину.

— Оливер, никогда не выставляла тебя в таком свете. Я…

— Это не важно. Все это неважно. Мы оба знаем, почему ты там, где ты есть, а не на работе. Это из-за того парня.

— Все гораздо сложнее. Дело не в нем. Вернее не совсем в нем.

— Тогда скажи, что ты сейчас не с ним. Скажи, что ты так далеко от него, как только возможно.

Я ничего не говорю. Оливер издает звук полного разочарования на другом конце провода.

— Скажи, что ты, по крайней мере, достаточно умна, чтобы не испытывать серьезных чувств к этому парню, Слоан. Пожалуйста, скажи это.

Мое сердце бьется о грудную клетку, и, как ни странно, я чувствую, что нахожусь на грани слез. Опять. Он настолько разочарован во мне, и это чертовски больно, но не собираюсь лгать ему. Не хочу.

— Не могу. Я… я люблю его.

Наступает мертвая тишина. Возможно, именно поэтому я слышу звук позади себя. Тихий, резкий вдох, оповещает о том, что кто-то стоит в дверях моей комнаты.

Прилив ужаса прокатывается по телу. Ох, бл*дь. Бл*дь, только не это! Я поворачиваюсь и вижу его силуэт в прямоугольнике света, проникающего в темную комнату из коридора. Он выглядел так и раньше, когда уходил от меня в первый раз, только тогда смотрел в другую сторону. Он оставлял меня; я думала, что больше никогда его не увижу, тогда не знала его имени. Я даже не видела его лица. Но теперь вижу, и он выглядит… он выглядит так, будто собирается убить кого-то.

— Тогда, думаю, нам больше не о чем разговаривать, — тихо говорит Оливер, но я не обращаю на него внимания. Смотрю на мужчину в дверях, который смотрит на меня, с таким напряженным взглядом, что мне кажется, я могу воспламениться.

— Нет, — шепчу я. — Мне больше нечего сказать.

ГЛАВА 3

ЗЕТ

Лэйси сидит на диване, положив подбородок на колени. Шоу Джимми Киммела идет по телевизору. Она часами смотрит повторы комедийных шоу, когда ей плохо, это моментально выводит меня из себя. Но она лучезарно улыбается мне, и это немного уменьшает беспокойство.

— Где Слоан? — спрашивает она.

— Скоро придет. Или, по крайней мере, уже пришла (прим. пер.: Come (coming) имеет двойной смысл, — прийти, приехать, прибыть и.т.д. также можно перевести — кончить, испытать оргазм), — отвечаю я, даже не стараясь скрыть ухмылку. Лэйси знает, что я имею в виду. Она морщит лицо, хмуро глядя на меня.

— Ты отвратителен.

Я подхожу к холодильнику открываю его и заглядываю внутрь.

— Да. Да. Но к твоему сведению… Слоан тоже.

— Гадость! — Я прячусь за дверцу холодильника, чтобы избежать скомканной пары носков, которые Лэйси швыряет в меня. — Не забывай, ты должен мне новый телефон. Ты обещал.

Ах, да, точно. Новый телефон. Я разбил ее старый после того, как поговорил с мамой Слоан и узнал, что Чарли приезжал к ним. У таких, как я, есть тайник с телефонами, на всякий случай. Одноразовые телефоны. Для экстренных случаев. Открываю ящик на кухне и достаю запасной телефон, который храню здесь много лет. Он старый, но работает. Бросаю его ей, она ловит его на лету.

— Вот. Только, бл*дь, не включай его. Сначала нужно заменить SIM-карту. Я принесу тебе еще один сегодня.

Лэйси корчит гримасу при виде развалюхи, которую я ей дал.

— Эта штука старше меня. Я могу забить этим кого-нибудь до смерти, Зи.

— Тебе не придется никого забивать до смерти, потому что я не выпущу тебя из поля зрения. Пока дело не прояснится, ты под домашним арестом.

Кажется, что Лэйси рада этим новостям. Есть ли ей дело до того, что ей говорят, что делать? Нет. Возражает ли она из-за того, что я ограничиваю ее свободу четырьмя стенами?

Ответ отрицательный.

Ее волнует только буду ли я рядом, чтобы она могла на меня положиться, если понадоблюсь.

С другой стороны, Слоан… Слоан будет чертовски зла, когда я скажу ей, что она тоже под замком. УБН не знает, где находится склад. Будет лучше, если она останется здесь и не будет высовываться, пока я не разберусь в этой дерьмовой, запутанной ситуации.

Мне нужно купить больше гр*баной еды. Я захлопываю дверцу холодильника… где, черт возьми, Майкл? Обычно он занимается подобными вещами. Он не ходит за продуктами для меня; это было бы пустой тратой его уникальных талантов. Нет, но обычно он договаривается, чтобы кто-то другой позаботился о запасах. Я посылаю ему сообщение: «список продуктов», и получаю мгновенный ответ: «Принято».

Лэйси выглядит довольной, поедая хлопья. Я оставляю ее и направляюсь обратно в свою комнату, гадая, будет ли Слоан все еще там, полуголая, готовая. Мой член оживает при этой мысли. Мне всегда нравился секс, но это? Это совсем другое. Передо мной не стоит обнаженная женщина, предлагающая себя на блюдечке. Для возбуждения мне достаточно только вспомнить, вкус, запах и то, как ощущается Слоан.

— …было бы нечестно.

Звук ее голоса останавливает меня на полпути. Она не в моей комнате, в своей, и дверь широко открыта. Стоит ко мне спиной, кожа покрыта каплями воды после душа. Она с кем-то разговаривает по телефону. Я слышу жужжание сердитого голоса, доносящегося из трубки. Плечи Слоан напряжены, спина прямая.

— Оливер, я никогда не выставляла все в таком свете. Я… — Она делает паузу. И затем. — Все намного сложнее. Дело не в нем. Вернее не совсем в нем.

Из трубки доносится более интенсивное ворчание — я не могу разобрать слов, — и у Слоан перехватывает дыхание. Наступает тишина, потом она, наконец, заговаривает. Ее слова способны остановить сердце мужчины. Слова, которые развязывали войны и сжигали мир дотла.

— Я не могу сказать этого. Я… я люблю его.

Резко втягиваю воздух; не могу ничего с собой поделать. Такое ощущение, что меня только что ударили тараном в живот. Слоан должно быть услышала… она оборачивается и бледнеет. Мы мгновение пялимся друг на друга, а затем она шепчет в трубку:

— Нет. Мне больше нечего сказать.

Медленно убирает телефон от уха и завершает звонок, глядя на экран и кусая губу. Я стою, словно долбаный идиот, ожидая, пока мое тело осознает поступившую информацию. Что. За. Х*йня? Что за гр*баная х*йня? Она любит меня? Предполагаю, что она говорила обо мне. Она не общалась с другими парнями с тех пор, как мы начали играть в эту игру.

— Ты не должен был этого слышать, — тихо говорит она себе под нос.

— Могу себе представить.

Она смотрит на меня, и впервые за все время мне кажется, что в ее глазах стоят слезы. Она сильная. Она имела дело со мной с самого начала, она спала со мной, она просила помочь вернуть Алексис, направилась к Хулио… во всех этих ситуациях я ни разу не видел, чтобы она плакала. Но, еб*ть, сейчас Слоан на грани срыва. Я сжимаю руку в кулак, отчаянно желая ударить что-нибудь.

— Ты ничего не хочешь сказать? — тихо спрашивает она, ее голос слегка дрожит. — Думаю, у тебя было достаточно практики в общении с глупыми женщинами, которые слишком сближаются с тобой.

Боль. Мне необходима боль. Прямо сейчас. Мне нужно почувствовать что-то сильное и постоянное, что сотрет эту бурю, ревущую в моей голове.

— Нет. Они были достаточно умны, Слоан. Никто из них не был настолько глуп, чтобы влюбиться в меня.

Я оборачиваюсь и спешу обратно тем же путем, которым пришел. Мне нужно убраться отсюда. Мне нужно убираться отсюда к чертовой матери. Я не могу… Мне необходимо разбить что-нибудь на мелкие кусочки, или меня разорвет в клочья.

Серьезно, я чувствую, что сейчас, бл*дь, даже дышать не могу. Она любит меня. Она любит меня, и я разрушу ее. Все испорчу. Потеряю ее. Причиню ей боль, мне нельзя доверять, я облажался, не могу справиться с мыслью о том, что произойдет, если она поймет все это и уйдет. Это отталкивает меня от нее. Я не могу… Лучше бы я, бл*дь, этого не слышал. Качаю головой, пытаясь прогнать мысли, но все, что я слышу, — я люблю его. Они повторяются снова и снова, и, самое ужасное, я не могу от них избавиться, потому что не хочу. Убегаю в страхе, но, если честно… это заставляет мое сердце чувствовать, будто оно в огне. Бл*дь!

— Зет?

Я не оборачиваюсь.

— Зет!

Не останавливаюсь.

Я не могу.

Хватаю кожаную куртку со спинки дивана; засовываю руки в рукава, практически разрывая ее по швам, когда не могу сразу ее надеть. Лэйси что-то говорит, но я не слышу ее, выхожу из квартиры и захлопываю за собой дверь.

ГЛАВА 4

ЗЕТ

В бешенстве покидаю склад, чувствуя странную тошноту. Это не то ощущение, к которому я привык. Не испытывал ничего подобного раньше, поэтому не знаю, как с этим справиться. Первое, что приходит на ум, — алкоголь, но это плохой план. Время от времени мне нравится выпить стаканчик виски, но тот факт, что ощущаю потребность в нем, заставляет отказаться от этой идеи. Это плохо кончится. Возможно, в больнице.

Несмотря на то, что мне сейчас очень хреново, я не выхожу из себя. Едва успеваю выйти за дверь, как нахожу решение своих проблем. Мужчина, скрывающийся в тени возле склада, сейчас передо мной, и это похоже на подарок свыше; моя реакция соответствует тому, что можно ожидать от такого парня, как я, умноженное на тысячу. Я в бешенстве. И не только. Я вне себя, и это вызывает во мне желание вбивать кулаки в предметы. В данном случае, в лицо незнакомца.

В середине первого замаха понимаю, что этот парень не незнакомец. Это Андреас Медина. И в его руке узкий, зловещего вида клинок, который направлен на меня.

Ни. Х*я. Подобного. Мне наносили столько ударов, что хватило бы на всю жизнь. И больше никогда не позволю человеку погрузить сталь в мое тело. Я издал рев, схватившись за запястье Андреаса. На лице ублюдка появляется выражение удивления — должно быть, он думал, что ему удастся наброситься на меня, — а затем в его глазах вспыхивает боль, он опускает свое оружие. Мне практически не приходится применять силу; причина этого проста. Я сломал руку Андреасу в комплексе почти три недели назад, и несмотря на то, что он не носит перевязь, его рука не зажила. Я отвожу левую руку назад и бью ею по его голове, отчего он отлетает в сторону и падает на кучу смятых картонных коробок.

— Бл*дь! — шипит он. Мгновение он разводит руками и ногами, словно перевернутая черепаха. Ему не удается встать; я не позволяю ему этого. Упираюсь подошвой своего ботинка в спину Андреаса и толкаю парня. Его нос врезается в бетон.

— Ага. Бл*дь, правильно, засранец. Ты только что совершил огромную ошибку.

— Ты совершаешь ошибку, приятель. Я убью тебя нахр*н!

Смятение, в котором я находился несколько минут назад, исчезло; это словно рождественское, мать его, чудо. Пуф… просто испарилось. Я привык к этому. Ничего не чувствую, словно лишился эмоций. Так благодарен, что мог бы пожать руку этому человеку.

— Серьезно? Потому что, как вижу, ты копошишься в грязи, прижатый моим ботинком к земле словно таракан, которого не прочь раздавить.

Андреас смеется, все еще пытаясь подняться, но все безуспешно.

— Ты не убьешь меня, — говорит он. — Сначала выслушай.

Ненавижу, когда они так делают. Ненавижу. Потому что теперь разумно выяснить, что, черт возьми, такое важное, по его мнению, спасет ему жизнь. Но мне хочется схватить ублюдка, бросить его задницу в мусорный контейнер, обмотать цепью и столкнуть эту чертову штуку в Пьюджет-Саунд (прим. пер.: Пьюджет-Саунд — система заливов в штате Вашингтон (США). Является частью моря Селиш. Площадь поверхности — 2642 км²).

Нах*й. Разумная сторона моего мозга ненадежна; до сих пор это приводило к полному бардаку, который происходит на складе; насколько ухудшится ситуация, если я буду ее игнорировать?

Вытаскиваю «Desert Eagle» из-за пояса и приставляю дуло к основанию шеи Андреаса.

— Извини. Без шансов, друг мой. — Снимаю с предохранителя. — Не трать силы. Не собираюсь слушать. Никого. Точка.

— Подожди, подожди, подожди. Подожди! Хулио в городе и у него твой друг. Он убьет его, чувак

Волна энергии пронзает меня. Дерьмо. Именно это я и имел в виду. Как, черт возьми, теперь я могу его убить? Я выдыхаю, сжимаю челюсть.

— Ты врешь. Я только что разговаривал со своим другом.

Андреас качает головой, на его лице появляется широкая улыбка, он знает, что привлек мое внимание.

— Не черный парень. Другой друг. Тот, который взорвал половину виллы Хулио, когда ты и эта шлюха тянули время.

— Кейд? «Вдоводел?» — Когда в последний раз разговаривал с ним? Последние несколько дней я был так занят, беспокоясь о Слоан и поисках Чарли, что ни с кем не виделся. Кейд и Карни жили у Майкла. Майкл сразу же сказал бы что-нибудь, если бы один из них исчез. Я наклоняюсь ближе к Андреасу, низко приседаю над ним, чуть сильнее вдавливая пистолет в его шею. — Все еще врешь, — рычу я.

Смех Андреаса пронзительный и чертовски раздражающий.

— Ладно, ese. Я вру. А что, если нет? Что, если твой друг умрет, потому что я не вернусь к Хулио до темноты, а?

Блин, этот ублюдок портит отличную драку. Мне нужно позвонить Майклу. Необходимо услышать от него, все ли на месте и все ли у них в порядке. А пока, на всякий случай…

— Что-то мне подсказывает, что ты не захочешь рассказать, где он?

Снизу вверх Медина смотрит на меня, выпучив глаза. В них безумие и приличная порция ненависти.

— Ни за что, придурок. Если я скажу, ты убьешь меня. Ничего не поделаешь. И кстати, я все равно ни черта тебе не скажу. — Он сплевывает, его слюна едва не попадает на мои джинсы. Грязный ублюдок. Я поднимаю пистолет и бью им по его затылку. Несмотря на его браваду, глаза Андреаса расширяются в страхе. — Полегче. Полегче, что же ты собираешься делать?

— Ну, ты застал меня в очень подходящий момент. Я готов скоротать несколько часов. Также готов убить тебя за то, что ты сделал с моим другом в Анахайме. Не говоря уже о том, что я очень злопамятный. Тебе не следовало так обращаться со Слоан в комплексе, придурок. — Внезапно до меня доходит, что все это происходит около склада, местонахождение которого я тщательно скрывал. — Как ты узнал об этом месте? — огрызаюсь я, вгоняя кулак в позвоночник парня.

Медина задыхается от боли:

— Иди на х*й. — На этот раз я отступаю и бью его в спину со всей силы. Засранец быстро меняет свое решение. — Вчера я следил за тем парнем, кузеном Ребела. Я видел, как он выходил из устричного бара в центре города. Это было совершенно случайно.

Хммм. Майкл, как правило, замечает слежку.

— Значит, Хулио знает про это место?

— Нет. Я пришел один.

— Почему?

— Потому что я хотел убить тебя, приятель, — выплевывает он, и на этот раз я ему верю. — И что теперь собираешься делать? — стонет Медина.

— Ну, прежде всего, думаю, мы с тобой немного покатаемся. — Я поднимаю пистолет; на этот раз обрушиваю его на затылок Андреаса. Ублюдок обмяк, как только приклад оружия врезается в его череп, достаю свой телефон и набираю номер Майкла. Забрасываю сто пятьдесят фунтов мексиканца в багажник «Камаро», когда мой парень отвечает на звонок.

— Майкл. Где ты, черт возьми, находишься? И где, черт возьми, Кейд?

— Он куда-то ушел прошлой ночью. Сегодня утром я его еще не видел.

— Бл*дь! Какого черта, Майкл? Я только что обнаружил Медину возле своего дома, и он сказал, что Хулио забрал Кейда. Он не должен был никуда уходить.

Майкл тихо ругается.

— Он сказал, что отправился на поиски киски, чувак. Что я должен был сказать, что не разрешаю ему мочить свой член?

Я стиснул зубы, пытаясь сдержаться и не закричать.

— Ты прав. Бл*дь.

— Мы найдем его. Хулио не убьет «Вдоводела», Зи. Это было бы самоубийством. Ребел не оставит своего, он отправится за ним со всем своим арсеналом.

Возможно, это правда, но я не могу сказать наверняка.

— Без обид, Майкл, но твой кузен не похож на крутого парня, которым его все представляют, понимаешь?

Майкл издает насмешливый, слегка веселый звук.

— В данном случае внешность определенно обманчива. Поверь мне. Хулио не хотел бы отдалять Ребела.

— Хорошо, я рассчитываю на это. Потому что Андреас Медина не вернется в Эль Джеффе до наступления ночи. Нет, пока он физически или метафорически не выложит мне все. — Словно по сигналу раздается серия громких ударов, доносящихся из багажника. Похоже, мой маленький друг очнулся и, судя по голосу, очень зол. Его плохое настроение ухудшится, когда он поймет, что я приготовил для него.

— Отправляйся на склад. Присмотри за девочками. Убедись, что они в безопасности. Позвони нужным людям. Узнай все, что сможешь, о приезде Хулио в город. Любые подозрительные аренды в городе. Не мне тебя учить.

— Уверен, что не хочешь, чтобы я разобрался с Мединой? Я задолжал этому ублюдку несколько выбитых зубов после того приема, который он оказал мне в комплексе. Так ты сможешь убедиться, что Лэйси и Слоан в безопасности.

Мне не нравится то, что я слышу в его голосе. Он слишком проницателен. Я никогда не говорил ему о том, что эти девушки значат для меня, но он знает все. От этого мне не по себе.

— Тащи свою задницу на склад, Майкл.

На другом конце линии повисла пауза; я чувствую, что он хочет что-то сказать, но понимает, что я не в том настроении, чтобы со мной связываться.

— Хорошо, Зи. Ты босс.

Я босс. Я, бл*дь, босс, и все же слишком запутался, чтобы вернуться в свой собственный дом. И предпочел бы причинить боль такому мудаку, как Медина, чем встретиться лицом к лицу с упрямой брюнеткой, которая весит примерно сто двадцать фунтов.

СЛОАН

Чувствую, что меня сейчас вырвет.

Когда я была подростком, у меня случались сильнейшие приступы паники. Мама не понимала, что они значат. В одно мгновение я сидела счастливая, выполняла классную работу, смотрела телевизор дома, ужинала с родными, а в следующую секунду меня охватывало абсолютное, пронизывающее до костей чувство ужаса, которое невозможно было преодолеть. Возникало ощущение, что на грудь давит огромный груз, из-за чего мне казалось, что не могу дышать. Словно я не могла достаточно глубоко втянуть кислород в легкие, что, в свою очередь, означало, что мое сердце начинало колотиться. Это было не просто учащенное сердцебиение. Это не те ощущения, которые испытываешь, бегая, или когда делаешь что-то физически истощающее.

Это было ускоренное сердцебиение, вызванное дисбалансом в мозге. Дисбаланс гормонов и адреналина. Дисбаланс, который, казалось, уже никогда не исправить, сколько бы раз мама ни говорила расслабиться. Она не могла понять, в чем проблема, что мои приступы неразумны. Мне не нужно было подвергаться непосредственному ущербу или находиться в подавляющем месте, чтобы поддаться им. Мне не нужно было делать ничего необычного. Это просто происходило, и я не могла это контролировать. Эта ситуация была похожа на… ощущение, что я ничего не контролирую.

Папа использовал медицинский подход, чтобы объяснить маме мое состояние, но она так ничего и не поняла. Она лишь видела, как ее дочь-подросток сходит с ума и устраивает сцены, и хотела, чтобы это прекратилось. В конце концов, она перестала пытаться вразумить меня после того, как я объяснила, что панические атаки не контролируемы, и позволила мне с этим справиться.

В то время так было лучше для нас всех, но сейчас единственное, о чем я могу думать, — о словах мамы, чтобы я сделала несколько глубоких вдохов и прекратила глупости. Мне очень хочется услышать, как она это говорит. Хочется поверить. Чтобы вернуть контроль над ситуацией. Потому что в этот момент я чувствую, что снова там. Мне пятнадцать, и мое сердце вот-вот разорвется, только на этот раз у моей панической атаки есть причина. Эта причина — шесть футов три дюйма, темноволосый, весь покрыт татуировками и, очевидно, в ужасе от мысли, что я могу его полюбить.

Бл*дь.

Одеваюсь дрожащими руками и отправляюсь на поиски Лэйси: она сидит на диване, копаясь в мобильном телефоне, который выглядит словно был сделан в начале девяностых. Она закатывает глаза, когда видит меня.

— Зет ушел. Он сказал, что ты отвратительна. Пожалуйста, скажи, что ты не делала ничего слишком странного с моим братом сегодня утром.

О, боже правый. Серьезно? Он сказал обо мне непристойности Лэйси? Я никогда не была девушкой, которая позволила бы тому, что говорит парень, влиять на нее, и все же сейчас я чувствую, что мое сердце разрывается. Есть какой-то способ держать себя в руках, когда это происходит?

— Ты в порядке? Ты выглядишь не очень хорошо.

Лэйси убирает телефон в карман джинсов. Квадратик света от дисплея, просвечивается сквозь материал ее брюк. Я смотрю на него до тех пор, пока он не темнеет, и тогда охватившее оцепенение покидает меня.

— Мне нужно увидеть Пиппу. Хочешь пойти?

Лэйси хмурится.

— Не думаю, что Зи это понравится. Он сказал, что хочет, чтобы мы остались здесь. Вообще-то, он сказал, что тоже останется здесь, но…

— Да пошел он, Лэйси. Если он не потрудился остаться здесь, то какого черта мы должны?

Это звучит совершенно логично для меня сейчас. Я не полная идиотка: знаю, что полиция ищет меня, но также знаю, что Чарли известно, где живет Зет. Если Зета не будет рядом, чтобы бессовестно стрелять в людей, сомневаюсь, что мы в безопасности.

Лэйси оглядывает меня с ног до головы, ее лоб наморщен. Морщинки исчезают, когда она принимает решение.

— Ладно. Но для твоего сведения, Пиппа сказала несколько неприятных вещей о Зи… моей маме, когда мы встречались в последний раз. Она была очень грубой.

О матери Зета? Откуда, черт возьми, Пиппа могла что-то знать о матери Зета? Я искренне сомневаюсь, что он поделился какой-либо информацией, а Лэйси никогда с ней не встречалась.

— Что она сказала? — спрашиваю я.

Лэйси качает головой.

— Я не хочу об этом говорить.

Когда Лэйси говорит, что не хочет говорить о чем-то, обычно не стоит настаивать.

— Ладно. Неважно. Тебе не о чем беспокоиться. Я прослежу, чтобы она была милой, хорошо?

Мы выходим из склада и, только оказавшись на улице, я вспоминаю, что у меня нет гр*баной машины. Страховая выплата, должно быть, уже поступила, но меня не волновали административные вопросы, такие как проверка банковского баланса. Я вызываю такси, и мы с Лэйси ждем снаружи склада, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Мы могли бы вернуться внутрь, но сомневаюсь, что кто-то из нас хочет этого сейчас. Телефон в кармане Лэйси звонит три раза, прежде чем появляется наша машина.

— Кто это?

Лэйси пинает землю своими поношенными, когда-то красными «Конверсами», и пожимает плечами.

— Не знаю. Какой-то парень. Он постоянно звонит.

Она достает телефон и выключает его. Наше такси прибывает: мы уже собираемся сесть внутрь, когда вдалеке появляется седан Майкла.

— О, боги, — говорит Лэйси.

— Да. О, боги.

Думаю, теперь у нас проблемы. Обычно спокойное лицо Майкла искажено яростью, когда он остановился позади такси. Он глушит двигатель и выскакивает, бросаясь нам навстречу.

— Какого черта с тобой не так? — шипит он. — Ты пытаешься заставить Зета убить меня или что?

— Ты за нас не отвечаешь, Майкл, — бросаю я в ответ.

Лэйси фыркает, скрывая легкую усмешку.

— Вообще-то, готова поспорить, что так и есть. Зи послал тебя в качестве няни, верно?

Майкл не удостаивает нас ответом. Он наклоняется к таксисту протягивает двадцатку и велит ему уезжать, да побыстрее. Водитель делает то, что ему говорят, и вот мы с Лэйси стоим у склада с разъяренным Майклом.

— Вы возвращаетесь внутрь, — сообщает он нам.

— Нет. — Мне надоело чувствовать себя словно в ловушке. Я ни за что не вернусь в это здание. Пока травмированное, яростное выражение лица Зета не станет далеким воспоминанием. — Я собираюсь навестить Пиппу, — говорю я.

— Мозгоправа? Какого черта? У Лэйси недавно был прием.

— Это нужно не ей. Мне. Твой босс — первоклассный засранец, и я хочу поговорить со своей подругой.

Моя непоколебимость в этом вопросе, должно быть, ясна как день, потому что Майкл издал разочарованный вздох, а затем вскинул руки вверх.

— Хорошо. Ладно. Но я поведу машину и поднимусь с тобой в квартиру.

Он бормочет что-то себе под нос, возвращаясь к водительскому сидению. Все, что я слышу, это слова «безответственная», «ходячая приманка» и «желание смерти».

Не хочу расстраивать Майкла, он хороший парень, но сейчас я слишком обеспокоена. Волнуюсь из-за всего. Думала, что у нас с Зетом произошел переломный момент, но после его реакции на мое признание, не уверена, что мы движемся в одном направлении. Настанет день, когда вся неопределенность и паника закончатся, но это произойдет не скоро.

ГЛАВА 5

ЗЕТ

— Ублюдок, тебе лучше позволить. Мне. Выбраться! Мы убьем тебя и этого старого английского ублюдка!

Старый английский ублюдок? Почему, черт возьми, они думают, что меня волнует то, что убьют Чарли? Честно говоря, они сделали бы мне одолжение, хотя я был бы безмерно счастлив сделать эту работу. Хмурюсь, гоняя, словно маньяк, по улицам Сиэтла. Осталось совсем немного. Я буду беспокоиться о Чарли и Хулио, и всех остальных злобных силах, охотящихся за моими яйцами, когда у меня не будет парня, запертого в багажнике моей машины. Меня осенило, что есть только один реальный способ справиться с Андреасом. Также мне пришло в голову, что не могу убить человека. Больше нет.

Не сейчас, когда я связан с женщиной, которая дала крайне неудобную клятву. Гиппократ, очевидно, никогда не сталкивался с людьми, с которыми я имею дело ежедневно. Если бы сталкивался, то изменил бы эту клятву, и она звучала так: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». (Если только они не наезжают на меня. В таком случае, игра началась, ублюдок).

Я все еще ломаю голову над тем, как, черт возьми, устроить всю эту ситуацию с похищением, когда въезжаю в подземный гараж жилого дома на Вест-Авеню. Возможно, это не самый умный ход — привезти сюда Медину, но у меня есть договоренность с владельцем дома. В обмен на небольшую и довольно жестокую услугу, которую я ему оказал, он предоставил мне доступ к подвальным складским помещениям. Ни у кого больше нет ключа — даже у него. Я использовал это место пару раз, чтобы причинить боль некоторым людям, и, в конце концов, это центр города. Я должен быть рядом на случай, если позвонит Майкл.

Паркуюсь и, прежде чем открыть багажник, убеждаюсь, что вокруг никого нет. На случай, если Андрес окажется настолько глуп, что попытается что-то сделать, «Desert Eagle» нацелен на него. Он быстро перемещает взгляд, приспосабливаясь к свету — да, этот засранец собирался действовать. Его ноги подтянуты к груди, словно он собирается ударить ступнями. Однако я вне его досягаемости.

— Вылезай, — рычу я.

Медина смотрит на меня. Осматривает подземную парковку, на которой мы находимся, а затем говорит:

— Нет.

— Нет?

— Ни за что, ese. Если я вылезу из этой машины, это будет последнее, что я сделаю.

Мне следовало ударить этого засранца посильнее. Все было бы гораздо проще, если бы сейчас он был без сознания: я мог бы поднять его тощую задницу и перекинуть через плечо. На данный момент, мне нужно быть убедительным. Я отталкиваю его ноги в сторону, наклоняюсь к багажнику, прижимая дуло пистолета к его лбу.

— В данный момент у тебя есть два варианта, ese. Ты можешь либо умереть в багажнике машины, либо поговорить со мной о моем друге и, возможно, выйти живым, в зависимости от того, насколько сильно ты меня разозлишь. Выбор за тобой.

Медина сжал челюсть, взгляд острый и оценивающий.

— Хорошо.

Он выбирается из багажника с достоинством, на какое только способен человек с недавно сломанной рукой, не сводя с меня высокомерного взгляда. Я привык к подобным взглядам. Многие люди смотрели на меня так. Многие ненавидели меня, желали смерти. Представляли мою смерть — проигрывали это в своих головах, во всех красках. Это не беспокоит меня. В конце концов, каждый имеет право на мечты. Позорище для него, что это так и останется — не более чем мечта.

Я толкаю его пистолетом в солнечное сплетение.

— Шевелись.

Медина сужает глаза, но начинает двигаться. Веду его к служебному входу в конце парковки, стараясь, чтобы никто не заметил, что я заставляю человека отпирать дверь под дулом пистолета. В этом здании живут весьма сомнительные личности, но даже у них есть постояльцы, которые могут стать свидетелями этой сцены и подумать, что это чертовски подозрительно.

Я забираю у Медины ключ и выталкиваю его в коридор. Из-за аварийного освещения это место словно из фильмов ужасов. Медина не очень охотно следует указаниям, когда показываю ему, куда идти, но он знает, что в качестве альтернативы могу застрелить его прямо здесь и сейчас. Мы проходим через лабиринт проходов, прежде чем попадаем в комнату, которую я ищу.

Внутри пустой бетонной коробки нет ничего, кроме стула и лампочки, свисающей с потолка. Медина сразу же реагирует — это место похоже на подвал Хулио, куда Майкла привел Андреас. Будет справедливо, если Андреас ощутит это на себе. Я всаживаю пистолет ему в спину, тихо рыча:

— Лучше шевели задницей, или я вырублю тебя нах*й и притащу к стулу.

Андреасу известно, что я никогда не преувеличиваю. Он тихо выругался по-испански, пошел к стулу и сел на него, устремив на меня полный ненависти взгляд.

— Если убьешь меня, ты больше никогда не сможешь ступить на землю Калифорнии, мой друг.

Я улыбаюсь, почесывая висок прикладом «Desert Eagle».

— По моему мнению, Калифорния переоценена. Я сыт ею по горло.

Глаза Андреаса сужаются, на лице расплылась непринужденная, неприятная улыбка.

— Ох да, точно. Ты ведь вырос в Кали, так ведь? Слышал об этом. Твоя мама, она ведь попала в аварию, да? Она была красоткой? Готов поспорить, я бы с удовольствием тр*хнул ее, если бы…

Я стреляю в него. «Desert Eagle» словно вибрирует в моих руках, когда целюсь в правую голень Медины и нажимаю на курок. Звук выстрела отражается от стен, эхом разносится по маленькой бетонной коробке так громко, что у меня звенит в ушах. Леденящий кровь крик Медины перекрывает все это, заставляя волоски на моем затылке встать дыбом. На полу много крови. Рана на ноге Медины выглядит довольно аккуратной и небольшой. Он все еще кричит, когда я подхожу к нему сзади — там есть выходное отверстие. Я нахожу смятый и израсходованный патрон, наполовину зарытый в бетонный пол.

— Ублюдок! Сумасшедший ублюдок! Ты подстрелил меня! — орет Медина.

Он пытается встать, но нога не выдерживает его веса. Я кладу руки ему на плечи, заставляя снова опуститься на стул.

— Руки за спину, — говорю ему спокойно.

Мгновение кажется, что он не собирается этого делать — возможно, мне все-таки удастся его грохнуть, — но затем парень делает то, что ему говорят, продолжая шипеть, плеваться и тихо ругаться. Я, не спеша, закрепляю наручники на его руках. Звенья цепи между петлями наручников проходят через спинку стула, так что он не может встать, не подняв следом стул.

У Медины учащается дыхание, глубокие, затрудненные вдохи, так как он, несомненно, пытается бороться с болью. Я снимаю свой ремень, наклоняюсь и обвязываю вокруг его бедра кожаный ремешок, создавая жгут: рана сквозная, но он может истечь кровью. Я не могу этого допустить, у меня на него другие планы.

— Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься, ese, — ворчит Медина. — У Чарли оху*нно большие яйца, но он должен быть сумасшедшим, чтобы пойти против Хулио. Вы двое рискуете всем ради игры, которую не можете выиграть. Бл*дь, чувак. Вы, ребята, даже не соперники.

Опять он начал эту хрень с Чарли. Это бессмысленно. Они знают, что я порвал отношения со своим бывшим боссом, так какой ему толк от того, что он заявляет, что старик в дерьме?

— Не хочу тебя огорчать, приятель, но мы с Чарли сейчас не лучшие друзья. Если хочешь заставить сжиматься мое сердце, то единственный способ сделать это — забрать у меня пистолет и всадить в него пулю. И я думаю, что у меня закончились патроны.

Медина задыхается, тщетно пытаясь рассмеяться, и морщится.

— Ага, Хулио, может, и поверил в эту гр*баную сказочку, но не я. Я знал, что это не так. Я видел тебя насквозь. И понял, что ты несешь чушь о той шлюхе, которую привел с собой.

Он серьезно сказал это? Должно быть он шутит.

— Ты оскорбил мою мать, и я прострелил тебе ногу. Ты назвал мою девушку шлюхой, как ты думаешь, что я теперь с тобой сделаю, придурок?

Я бью кулаком в лицо Андреаса, ощущая, как мрачное чувство удовлетворения охватывает меня, когда мои костяшки соприкасаются с его скулой. Его голова откидывается в сторону, шея издает тошнотворно громкий хруст. Если и есть что-то, чего Андреасу Медине не следует делать сейчас, так это говорить всякую чушь о Слоан. Если бы у него было хоть немного здравого смысла, он бы молчал. Точка. Мужчина поворачивает голову так, что его подбородок упирается в грудь, тонкая струйка кровавой слюны свисает из открытого рта.

— Он сказал, что ты без ума от этой с*чки, — прохрипел он, смеясь.

Я приседаю перед ним на корточки и приподнимаю его голову, схватив за коротко остриженные волосы.

— Разве наша последняя встреча не научила тебя, что не стоит оскорблять мою девушку? Насколько я помню, ты неделю не мог ходить после того, как осмелился прикоснуться к ней. — Я качаю головой. Встаю. Размахиваюсь. Наношу удар. — Теперь ты называешь ее шлюхой?

Меня переполняет бешенная ярость, сомневаюсь, что смогу ее утолить ударами кулаков по лицу этого еб*ного куска дерьма, но постараюсь. Один, два, еще три раза бью его, донося до его лица свою ярость через кулаки. Медина хорошо переносит первые несколько ударов, смеясь словно маньяк. Кровь брызжет во все стороны, когда я обрушиваю на него свой гнев, но к концу он задыхается, его глазницы начинают опухать и кровоточить.

— Эта женщина стоит в тысячу раз больше, чем отвратительная с*ка, вытолкнувшая тебя из своего тела, — рычу я.

Медина в полном беспорядке. Повсюду кровь, лицо распухло до неузнаваемости, но он все еще пытается улыбаться.

— Не имеет значения, сколько она стоит, ese. Когда Хулио заполучит ее, он не собирается продавать ее задницу. Он прикует ее к кровати и позволит каждому из нас овладеть ею по очереди, жестко. Он поклялся. Не стоило к нему лезть, чувак. Твоя старушка на собственном опыте узнает, что значит лгать такому человеку, как Хулио. И когда я говорю жестко, я имею в виду оху*нно жестко. — Медина втягивает нижнюю губу в рот, прикусывая ее в насмешливом выражении вожделения.

Ну все. Это просто п*здец. Он пытается разозлить меня, подтолкнуть к тому, чтобы я потерял самообладание, вероятно, надеясь, что это позволит ему сбежать. Я знаю все это и все же не могу не реагировать. Впиваюсь кончиками указательного и среднего пальцев в основание его горла, перекрывая доступ кислорода. Другой рукой сильно надавливаю на углубление под его правым ухом, прямо под челюстью. Я вижу, что он борется, но это бессмысленно. Можно бороться с человеческой природой. Можно бороться с волей других, но, когда дело доходит до борьбы с собственными нервными окончаниями… да, удачи в этом. У него отвисает челюсть, Сим-сим, бл*дь, откройся.

Я снова опускаюсь на корточки и демонстративно осматриваю внутреннюю часть его рта. Хмурюсь, кивая на то, что нахожу внутри — набор кариозных зубов и особенно тяжелый случай галитоза (прим. пер.: Галитоз — медицинский термин, применяемый для описания неприятного запаха изо рта).

— Да. Я так и думал. Подходящий размер.

Я отпускаю его, и Медина втягивает воздух, издавая звук, словно заводится автомобильный двигатель. Направляюсь к двери и по скрежету ножек стула о бетон и кашлю Андреаса понимаю, что он жалеет о том, что разозлил меня.

— Стой. Стой, чувак. Куда ты собрался?

Я оглядываюсь через плечо, ровно настолько, чтобы он мог увидеть намерение в моих глазах.

— О, не волнуйся. Я ненадолго. Только возьму свою сумку.

Мой телефон начинает пищать, как только выхожу на парковку. Проверяю его и вижу семь пропущенных звонков, все от Майкла. Какого хрена? Пытаюсь перезвонить ему, но у меня отсутствует связь. Еб*ная подземная парковка. Я собираюсь подняться на лифте на этаж выше, чтобы появился сигнал, когда приходит сообщение.

Майкл: Девочки настояли на поездке к мозгоправу. Я поехал с ними.

Как только вижу слово «девочки», мое тело словно бьет током. За ту долю секунды, которая требуется, чтобы прочитать присланное сообщение, я представляю, что в нем говорится о трех разных вещах: Девочки мертвы. Девочки пропали. Девочки сбежали из штата — сказали, что им надоело твое дерьмо. Но нет. Они просто пошли к Ньюан. Что за х*йня? Они были в безопасности на складе, а теперь разгуливают по Сиэтлу, где их может найти кто угодно. Чарли. Хулио. С*ка из УБН.

Они должны быть в безопасности. Там, где никакие опасные элементы моей жизни не смогут их найти. Там, где никто из них не знает, что искать. У меня есть идея, где это может быть, но прежде всего необходимо добраться до них и оттащить их задницы обратно на склад.

Я запрыгиваю в «Камаро», завожу двигатель. Медина получил отсрочку. Он еще не в курсе, но неотложные обязанности только что предотвратили нечто очень неприятное. Когда я не вернусь, это серьезно заморочит ему голову. Эта мысль почти смешит меня.

Переключаю передачу «Камаро» останавливаюсь, чтобы отправить Майклу сообщение, прежде чем выехать с парковки.

Я: Хорошо. Не выпускай их из виду. Скоро буду.

ГЛАВА 6

СЛОАН

— Ты мог бы подождать здесь. Нас не будем всего полчаса.

Майкл не слишком впечатлен моими попытками избавиться от него. Я догадывалась, что он ни за что не согласится ждать в фойе дома Пиппы, но все же… попытка не пытка. Он приподнимает бровь, глядя на меня, поджав губы.

— Какой этаж?

Лэйси фыркает и, обходя его, тычет пальцем в кнопку с цифрой восемь. Майкл вежливо улыбается мне, хотя в его глазах я вижу веселье.

— Не переживай. Я не собираюсь подслушивать, как ты жалуешься на моего работодателя, если тебя это беспокоит.

Двери лифта закрываются, и мое сознание возвращает меня в другой лифт. В самое начало всего этого кошмара, когда я ехала в гостиничный номер и чувствовала ужас от предстоящей перспективы. В тот день со мной в лифте находилось трое парней. Один из них был обеспокоен моим состоянием и сказал, что я плохо выгляжу.

А сейчас я еду в лифте с людьми, которых никогда бы не встретила, если бы не тот день. Узнала их благодаря человеку, которого встретила в гостиничном номере два года назад. Если бы я могла заглянуть в будущее и увидеть, как изменится моя жизнь из-за решения — нажать на кнопку и подняться, — интересно, как бы себя чувствовала. Потому что да, моя жизнь превратилась в неразбериху, и да, я в полной заднице, но мне небезразличны эти люди. Майкл готов пожертвовать своей жизнью, чтобы защитить Лэйси и меня — без сомнения, — а Лэйси теперь как член семьи. Возможно, это прозвучит грубо, но в данный момент она дороже мне, чем родная сестра, учитывая, что именно Алексис втянула меня во всю эту историю.

Словно прочитав мои мысли, Лэйси просовывает руку в карман моей куртки и переплетает наши пальцы. Честно говоря, ее поступок меня немного шокирует. Я смотрю на нее сверху вниз, она, улыбнувшись в ответ, морщит нос.

— Все будет хорошо, — шепчет она, и то, как звучат эти слова, заставляет меня поверить, что они относятся не только к моему визиту к Пиппе с внушительным, хотя и довольно красивым, татуированным чернокожим парнем, который работает на человека, которого она ненавидит. Больше похоже на то, что всегда замкнутая Лэйси узнала что-то неизвестное ни мне, ни Зету, никому в этой жизни. Возможно, ее замкнутость предоставляет уникальную проницательность — вы можете увидеть гораздо больше, если наблюдаете со стороны и смотрите на мир по-другому.

Я сжимаю ее руку.

— Спасибо, Лэйс.

Лифт грохочет, двери разъезжаются, и появляется Пиппа с портфелем и пиджаком в руках, слегка шокированная.

— Слоан! Что…

Переводит взгляд на Майкла и замолкает. Ее реакция смехотворна. Думаю, она не ожидала увидеть меня и уж точно не ожидала увидеть кого-то похожего на Майкла.

— Ты уходишь? — спрашивает Лэйси, выходя в коридор.

Пип отводит взгляд от Майкла, беря контроль над мимикой, и затем переключает внимание на нас.

— Э-э, да. Я направлялась в офис. Все в порядке? У нас запланирован сеанс?

Сеанс? Я пытаюсь глубоко дышать, но мои усилия напрасны: на груди по-прежнему словно камень. Это ощущение не покидает меня с тех пор, как увидела Зета, стоящего в дверях моей спальни.

— Нет, мы… мы хотели поговорить с тобой.

Мне было нелегко принять решение приехать сюда. Я все еще злюсь на нее за то, что она вмешалась и недооценила меня, но, в конце концов, Пиппа все еще моя лучшая подруга. А в данный момент мне нужен друг. Не психиатр. Мне нужна женщина, которая накормит меня мороженым и даст выговориться, раньше она так делала, и я надеюсь, что ничего не изменилось. У меня слезятся глаза от мысли об ее утешении. Настороженное выражение Пиппы исчезает, черты лица смягчаются.

— Ох, хорошо. Ну, конечно. Э-э…

Она оглядывается, пристально глядя на Майкла. Очевидно, она не знает, что о нем думать. Без понятия. Как только собираюсь представить их друг другу, Майкл протягивает руку, как истинный джентльмен.

— Доброе утро. Меня зовут Майкл. Я приятель Зета.

— Приятель? — Она смотрит на его руку, словно на свернувшуюся в клубок змею, но медленно протягивает свою и пожимает ее. — Когда вы говорите «приятель», то имеете в виду сообщник, который зарабатывает на жизнь, убивая людей?

На лице Майкла не дрогнул ни один мускул от прямого вопроса Пиппы. Он излучает обаяние, наклоняется вперед и целует тыльную сторону ее руки.

— Можно и так сказать, — отвечает он. — Но не волнуйтесь. Это случается редко.

Лэйси разряжает обстановку, протягивая руку Пип, и выжидающе смотрит на нее. Пиппа, кажется, немного ошеломлена откровенностью Майкла. Очевидно, она очень рассеянна, потому что засовывает руку в карман брючного костюма, а затем кладет ключи от квартиры в протянутую ладонь Лэйси.

— Ладно, — говорит она. — Да, полагаю, нам лучше зайти внутрь.

— Один процент. Мило.

Как только входим, Лэйси угощается хлопьями Пиппы, а Майкл осматривает квартиру, грациозно перемещаясь из комнаты в комнату. Я вхожу в квартиру последней, за очень смущенной Пиппой.

— Какого черта он делает? — шипит она. — И как, черт возьми, ему удается так двигается? Он похож на профессиональную балерину, переборщившую со стероидами.

Она права.

— Он проверяет квартиру, — сообщаю я ей.

Она оборачивается, впиваясь в меня враждебным взглядом.

— Ища людей, которых хочет убить? Разве он не сказал, что не часто этим занимается?

— Да, обычно так и есть. Послушай, Пип, мы можем…

— Прости.

Я замираю.

— Что?

За все время нашего с Пиппой знакомства, она никогда не произносила этих слов таким образом. Да, мы обе иногда вели себя дерьмово по отношению друг к другу, и да, нам приходилось извиняться, но Пиппа гордая. Обычно она ходит по кругу: сожалею, что мои слова заставили тебя почувствовать… Понимаю, что это было не хорошо с моей стороны… Понимаю, к чему ты клонишь, и я могла бы…

Еще никогда Пиппа не просила прощения так очевидно. Услышав ее слова сейчас, пытаюсь понять, что упускаю из вида. Она тянется и берет меня за руки, точно так же, как в прошлый раз, когда мы сидели у нее на кухне, когда она сказала, что не понимает, черт возьми, что я делаю.

Сейчас, вспоминая все, что произошло, думаю, возможно, она была права, но…

— Мне очень, очень жаль, — говорит она. Ее лицо бесстрастно и лишено всякого выражения. Уверена, ей довольно сложно произнести подобные слова. — Знаю, что иногда бываю суперстервой. Главная Стерва из Стервотопии. Я отстой, правда. Было недопустимо и жестоко с моей стороны так набрасываться на тебя в тот день. И было очень непрофессионально копаться в прошлом Зета. Мне жаль. Пожалуйста, скажи, что простишь меня? Клянусь, что никогда больше так не поступлю. Можешь встречаться хоть с Чарльзом Мэнсоном (прим. пер.: Чарльз Миллз Мэнсон — американский преступник, создатель и руководитель общины, которая называла себя «семьей» и, по официальной версии прокуратуры США, являлась деструктивной сектой, члены которой в 1969 году, подчиняясь приказам Мэнсона, совершили ряд жестоких убийств), мне все равно, пока ты остаешься моей лучшей подругой.

Я открываю рот, не зная, что сказать. Пип произносит свою речь достаточно громко, чтобы Лэйси и Майкл услышали, но, похоже, ей плевать. Это еще больше не свойственно ей. Одно дело — сожалеть, и совсем другое — публично извиняться. Не то чтобы это имело значение: сестра Зета и его правая рука, судя по их виду, не обращали на нас внимания: Лэйси протягивает Майклу ложку полную еды, и он, что удивительно, принимает ее, они тихо переговариваются. Конечно, зная его, существует огромная вероятность того, что он услышал, взял на заметку и запомнил каждое слово.

— Мы можем вернуться к тому, как все было шесть недель назад? — продолжает Пиппа. — Нет, к черту. Давай вернемся к тому, как все было два с половиной года назад, когда единственное, о чем мы беспокоились, это экзамены и к какому врачу хотим попасть на стажировку.

— Хорошоооо. Конечно. Полагаю?

Это странно. Чертовски странно.

Плечи Пиппы опускаются, словно с них сняли груз.

— Спасибо, — говорит она, улыбаясь. — Ну же. Проходи, садись. Я приготовлю нам чай.

Я сажусь на диван, а Пип заваривает чай. Похоже, для нее это привычное дело, когда у нее гости. Лэйси отказывается, а Майкл очень грациозно принимает чашку — в отличие от Зета в доме моих родителей, — каким-то образом Майклу удается вписаться в общую атмосферу. Пип протягивает мне чашку, ту, из которой всегда пью чай, когда прихожу в гости.

— Вот. Я схожу в ванную, а потом мы сможем поговорить, хорошо?

— Хорошо.

Она долго отсутствовала. Майкл и Лэйси сидят в кресле у окна в другом конце огромной комнаты с видом на город и разговаривают, мы с Пиппой молча наблюдаем за ними. В конце концов, она заговаривает:

— Он заботится о ней, — замечает она.

— Все заботятся о ней. Трудно этого не делать.

— Хммм. Да, полагаю, ты права. Она уже призналась Зету?

Я качаю головой. Пью чай. Мы сидим в тишине какое-то время. А затем:

— Я рада, что ты здесь, Слоан. Правда рада. Думала, что пройдут месяцы, прежде чем мы снова увидимся.

— Да, все было довольно безумно. Мне необходим был здравомыслящий человек, чтобы поплакаться.

Она поворачивается на месте, хмуро глядя на меня.

— Зачем? Что случилось? Ты в порядке?

— Да, я в порядке. Ну, не в порядке, но… в порядке. Просто… Зет подслушал, как я спорила с Оливером. Он слышал… слышал, как я сказала Оливеру, что влюблена в него.

Боже, мне плохо даже от того, что говорю об этом. Какая идиотка. С самого начала я знала, что у нас не совсем обычные отношения. Они никогда не будут обычными, но, похоже, что мое глупое сердце не поняло этого. Ему каким-то образом удалось убедить себя, что традиционный фестиваль «давайте-все-влюбимся-в-Зета-Мэйфейра» вполне возможен, и отказ не принимается.

Я так поглощена тем, что ругаюсь сама с собой из-за собственной глупости, что не сразу замечаю то, что Пиппа побледнела. Она выглядит… выглядит так, словно сильно напугана.

— Ох. Да, могу представить, как это было неловко, — говорит она, поднося чашку ко рту. Она делает глоток, несмотря на то, что жидкость все еще очень, очень, очень, очень горячая. — Что он сказал?

Озадаченная, смотрю на свои руки, не зная, что ответить. Признаться, что он сбежал словно с места преступления? Хммм. Возможно, не лучшая идея.

— Он ничего не сказал по этому поводу.

— Он точно слышал ваш разговор?

Потрясенное выражение его лица невозможно выкинуть из головы.

— О, да. Он точно слышал наш разговор.

— И что ты собираешься делать?

Постукивая ногтем о край своей чашки, размышляю над ее вопросом.

— Не знаю. Все очень сложно. — Откидываю голову назад, опираясь на спинку дивана. — Все так ох*ительно сложно.

Пиппа прочищает горло. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее. Ее брови практически на уровне лба.

— Что? Что такое?

Она, вероятно, скажет, что все сложно только потому, что я позволяю этому быть сложным — что могу уйти, когда пожелаю. И я определенно должна уйти. Но она говорит совсем другое:

— Ничего. Никогда не слышала, чтобы ты так выражалась.

Ее удивила моя ругань? Я только что сказала «ох*ительно», но уверена, что выражалась при ней подобным образом. Разве нет? Не могу вспомнить.

— Прости, Пип. Даже не знаю, откуда это взялось.

— Я знаю. Ты проводишь слишком много времени с людьми, которые выражаются подобным образом.

Из-за ее комментария кожа покрывается мурашками — не очень-то тонкий выпад в адрес Зета, который постоянно использует подобные словечки. Но когда они слетают с его языка, то звучат идеально. Он приучил меня к этому. Мою кожу покалывает каждый раз, когда слышу, как он ругается, потому что это напоминает о том, как Зет шепчет непристойности мне на ухо, рассказывая о том, что хочет со мной сделать. Пиппе будет трудно заставить меня чувствовать себя плохо из-за этого.

— Он меняет тебя. Ты ведь понимаешь это, да? — тихо спрашивает она, не глядя на меня. — Ты уже не тот человек, каким была в начале года.

Смотрю на нее. Она на самом деле собирается использовать это? Всю эту чушь про то, что я изменилась? Внезапно у меня пересохло во рту.

— Пиппа, я думала, что моя сестра подвергалась постоянному насилию в течение последних двух лет. Думала, что какой-то отвратительный сутенер завладел ею, она подсела на героин или что-то в этом роде. Думала, что она умерла. Надеялась, что она умерла, только чтобы не проходила через то, что я представляла себе. Сделала все возможное и невозможное, чтобы найти ее, но оказалось, что все это время она была в порядке. Так что да, если я изменилась с момента обнаружения этой информации… — Выдыхаю, пытаясь сохранить спокойствие. Никому не станет легче, если я начну кричать. — Если я переняла несколько ругательных слов во время всего произошедшего то, думаю, имею право их использовать, правда?

Пиппа выглядит расстроенной. Она раскраснелась, понятия не имею почему. Раньше у нас были гораздо большие разногласия, но она была спокойной и хладнокровной. Но сейчас…

— Послушай, Слоан, Я…

Стук в дверь прерывает ее. Пиппа не заканчивает то, что собиралась сказать, и быстро выдыхает. По ее взгляду понимаю, что сейчас произойдет что-то ужасное.

— Что ты натворила, Пип?

Майкл мгновенно вскакивает на ноги, быстро шагает к двери, бросая суровый взгляд на Пиппу. Она отшатывается от его взгляда и поворачивается ко мне лицом.

— Мне очень жаль, дорогая, правда. Ты… ты не оставила мне другого выбора.

ГЛАВА 7

ЗЕТ

Понимаю, что что-то случилось, как только проезжаю мимо многоквартирного дома Ньюан: вниз по улице, идущей параллельно зданию, припаркованы два черных внедорожника. Один из них, стоящий там, было бы легко объяснить: какая-то мамаша из пригорода привезла детей футболистов играть в парк через дорогу. Но два? Припаркованные рядом? Одной марки и модели?

Серьезно, ребят. Вот вам, бл*дь, подсказка.

Достаю телефон. Набираю номер Майкла. Он берет трубку после первого гудка.

— У нас проблемы, — говорит он мне.

— Вижу. УБН?

— Похоже это та с*ка из больницы. Она хочет, чтобы мы открыли дверь.

— Чертов питбуль, — огрызаюсь я. — Есть выход?

Майкл издает утвердительный звук.

— Боковое окно. Выходит, на запасной выход. Мы уже уходим.

Я слышу приглушенные голоса на заднем плане — один из них принадлежит Слоан. Похоже, она сходит с ума.

— Дай ей трубку, Майкл.

Паркую «Камаро», нахожу в бардачке темно-синюю кепку, надеваю ее и вылезаю. Иду через дорогу к внедорожникам. Если бы у меня было больше времени, я бы порезал их гр*баные шины.

Голос Слоан становится громче.

— Не могу поверить, что она сделала это. Я, бл*дь, не могу в это поверить.

— Слоан, ты здесь?

— Да. О, боже. Лэйси сходит с ума. Ты должен убедиться, что они не арестуют ее. Она продолжает говорить что-то о парне по имени Мэллори.

Моя кровь леденеет — Мэллори. Я знаю, о ком она говорит. Думаю, мне известно, почему Лэйси слетела с катушек, помимо очевидного, конечно.

— Мэллори — последняя приемная семья. Постарайся успокоить ее. Иди с Майклом, хорошо? Немедленно.

Вешаю трубку. Времени на болтовню нет. В машинах нет агентов. Два внедорожника? Это как минимум восемь человек, и где же эти ублюдки? По крайней мере, четверо сейчас вежливо стучат в дверь Ньюан, а остальные четверо? Должно быть, они прикрывают другие выходы. В многоквартирном доме есть запасной вход, которым могут пользоваться жильцы, наверняка они там. Возможно, они не подумали о пожарной лестнице.

Нет, нам не повезло. Когда подбегаю к углу здания, прижимаюсь к стене и смотрю по сторонам, замечаю двух агентов. Они переговариваются по рации, и никто из них не смотрит вверх… на Майкла, Слоан, Лэйси и Ньюан, быстро спускающихся по пожарной лестнице. Мне необходимо двигаться. Как только эти ублюдки увидят их, они поднимут тревогу, вызывая подкрепление по рации, и остальные свалятся на наши головы.

По крайней мере, Майклу хватило ума захватить в заложники с*чку Ньюан. Очевидно, что она идет не по своей воле: он крепко обхватил ее рукой и склонился над лестницей пожарного выхода, направив пистолет на двух агентов внизу — мера предосторожности на случай, если они заметят их.

В моей голове разыгрывается множество различных сценариев. Если я убью этих копов, то мгновенно стану самым разыскиваемым человеком в Америке. Если подстрелю их, буду находиться на первой строчке в черном списке УБН. Нет, необходимо действовать с умом.

Достаю «Desert Eagle» и стреляю в… их блестящие черные внедорожники. Пуля попадает в водительскую дверь ближайшей машины, фары автомобиля мгновенно начинают мигать. Сразу срабатывает сигнализация.

— Что за х*йня? — кричит один из агентов.

Я едва слышу его из-за рева сигнализации. Отступаю, чтобы меня не заметили. Жду. Один, два, три — появляется парень. Хватаю его, прежде чем он успевает перебежать улицу. От него пахнет несвежим кофе и стиральным порошком, оттаскиваю его в сторону и обхватываю руками горло. Он царапает меня ногтями в отчаянной попытке освободиться. Но у него ничего не выходит. Ни единого шанса. Парень теряет сознание через шесть секунд — отличный результат, приятель, — очень долгие шесть секунд. Когда я снова выглядываю из-за угла, второй агент УБН держит пистолет в полицейской манере, обе руки на оружии, и кричит Майклу.

— Отпусти женщину!

На последней ступеньке, прежде чем спрыгнуть на землю, не похоже, что Майкл собирается отпустить Ньюан в ближайшее время.

— Отключи рацию, придурок.

Именно поэтому Майкл в моей команде: он чертовски умен. Знает, что делать так же хорошо, как и я. Если этот парень хотя бы дернется, только подумает о том, чтобы поднять тревогу, мой мальчик разнесет ему голову.

Однако сейчас это не то внимание, которое нам необходимо. У меня нет ни малейшего шанса подкрасться к агенту, поэтому навожу на него пистолет и прочищаю горло.

— Лучше опусти пушку, дружище.

Парень, мальчишка — поворачивается на звук моего голоса, выглядит не старше двадцати двух, двадцати трех лет — чуть не наложил в штаны.

— Бл*дь. Бл*дь, бл*дь, бл*дь, — шипит он. — Вы оба должны опустить оружие, — говорит он, переводя взгляд от Майкла ко мне. — Сделайте это сейчас и не пострадаете.

Такое ощущение, что этим детям пишут сценарий или что-то в этом роде. Когда они только приступают к работе, то не знают, что делать. Сделай это сейчас и не пострадаешь? Бл*дь, я чуть не засмеялся. Все веселье как рукой сняло, потому что я вижу Слоан. Ее лицо побледнело, руки дрожат, и она прижимает к себе Лэйси.

Бл*дь.

— Мы не опустим оружие, — говорю я. — Брось пистолет, и я не разнесу тебе башку.

Руки агента дрожат, тело подергивается, решимость ослабевает. Он снова переводит взгляд с меня на Майкла, Майкл наклоняет голову в одну сторону.

— Две секунды. Лучше делай, как он говорит.

Сверху раздается шум. Громкие крики и писк раций. Из рации на груди молодого агента раздается взрыв белого шума (прим. пер.: Белый шум — стационарный шум, спектральные составляющие которого равномерно распределены по всему диапазону задействованных частот), а затем голос, который я сразу же узнаю: гр*баная Дениз Лоуэлл.

— Мы внутри. Обыщите квартиру. Каждую комнату. Агенты у всех выходов, будьте начеку.

— Бл*дь, — повторяет пацан. — Они вышвырнут мою задницу из подразделения.

— Хочешь быть мертвым или безработным? — рычу я.

Парень опускает пистолет.

— Ладно, ладно. Дерьмо.

Бросаюсь вперед и забираю у него оружие. Затем выхватываю у него наручники. Майкл, Слоан и остальные спешат по переулку ко мне, пока я пристегиваю агента наручниками к ржавой трубе в здании напротив. Похоже, он вот-вот разрыдается. Майкл бросается на него, замахивается и вырубает ублюдка хорошо отработанным левым хуком. Глаза парня закатываются, и он падает на землю.

— Какого черта ты это сделал? — кричит Ньюан.

— Ну, не похоже, что он готов сотрудничать, — огрызаюсь я, вытаскивая обойму парня и бросая пистолет к его ногам — управление увольняет детективов, потерявших оружие.

— Держите его! Стоять! Спускаемся вниз!

Позади Майкла появляются три агента, и еще больше вылезают из окна Ньюан и спускаются по пожарной лестнице.

— Бл*дь! Двигаемся!

Майклу не нужно повторять дважды. Он бросается вперед, толкая перед собой трех девушек. Слоан и Ньюан быстро перемещаются, воспринимая происходящее очень серьезно. А Лэйси, застыла на месте — с ней такое уже бывало, она настолько охвачена страхом, что не может двигаться. Я хватаю ее, перекидываю через плечо, и мы убегаем.

Позади нас раздаются выстрелы.

Щелк. Щелк. Щелк. Три громких удара, и ни один из них не попал в цель.

Слоан действует инстинктивно. Она бросается на заднее сиденье «Камаро». Майкл силой заталкивает Ньюан внутрь и следует за ней. Лэйси остается переднее сиденье. Я запихиваю ее внутрь, огибаю машину, завожу двигатель и выезжаю на улицу менее чем за две секунды.

Пять человек в одном гр*баном «Камаро»? Да, даже с учетом модификации двигателя, разгон до сотни оху*нно медленный.

— Да здравствует Мария, полная Благодати, Господь с тобой. Благословенна ты среди женщин…

Лэйси крепко сжала глаза и начала раскачиваться. Слова молитвы едва слышны сквозь рваные глотки воздуха. У нас мало времени, прежде чем она окончательно слетит с катушек. Она, бл*дь, не может оставаться на переднем сидении машины. Она сорвется в любую секунду. Бл*дь.

— Налево. Налево, — приказывает Майкл. Поворачиваю за угол, не глядя, есть ли за нами слежка. За нами определенно следят, но я не хочу видеть, насколько они приблизились. — Остановись, — кричит Майкл.

Мы в другом конце парка, так что я сворачиваю и выхожу из машины. Агентов нет, но это ненадолго. У нас мало времени. Майкл выпрыгивает из машины и садится на водительское сидение, пока я снова огибаю машину и хватаю Лэйси. Она дрожит, словно лист в моих руках.

— Я отвезу их в квартиру на Вест Авеню, — говорит Майкл. — Будь осторожен, брат.

Я смотрю на Слоан — она бледна. На ее лице застыло выражение ужаса, челюсть крепко сжата. Она старается сохранить спокойствие. Меня переполняет гордость, она такая чертовски стойкая. Мы смотрим друг на друга, пока Майкл не срывает с места «Камаро», и она исчезает. Сразу же жалею, что не попросил Слоан пойти со мной. Бл*дь. Бл*дь! Теперь она недосягаема для меня. Не могу защитить ее. Не могу ничего сделать. Бл*дь. Вдруг чувствую себя беспомощным. Но это не так, я должен позаботиться о девушке, которую несу на руках. Пробираюсь в парк как раз вовремя, чтобы не наткнуться на внедорожник, который с ревом проносится мимо. Неизвестно, где еще одна машина. Понятия не имею, почему им потребовалось так много времени, чтобы завернуть за угол, но совершенно точно не собираюсь на это жаловаться. Скорее всего, выстрелы, которые я произвел по автомобилям, нанесли ущерб. Просто чудо, что нам удалось свалить оттуда. Нас должны были арестовать в том переулке и доставить в отделение для допроса.

— Почему ты… почему ты не сдохнешь? — Лэйси всхлипывает, зарываясь лицом в мою грудь. — Сдохни! Просто… просто умри, бл*дь!

Она разговаривает не со мной. Прямо сейчас она погрузилась в свои мысли. Это какое-то отвратительное воспоминание, которое она, очевидно, воспроизводит каждый раз, когда ее разум отключается — раньше я уже наблюдал за тем, как это происходит. Я слышал, как она выкрикивает снова и снова одни и те же слова. Пройдет какое-то время, прежде чем она снова начнет понимать происходящее, что является проблемой. Сейчас мне нужно найти машину, которую смогу угнать, а ее истерика из-за человека, которого, она сто процентов убила, создаст проблемы.

Знаю, что бесполезно ее успокаивать. Да, я уже пытался — не помогает. Остается только одно: зажимаю ей рот рукой и жду, когда она меня укусит.

С этим я справлюсь. Могу терпеть боль достаточно долго, чтобы найти машину, а затем увезу ее отсюда.

ГЛАВА 8

СЛОАН

Из всего планируемого на сегодня в список точно не входило то, что меня швырнут на заднем сиденье «Камаро» Зета, и я буду заливать кровью обивку, пока за нами гонится Управление по борьбе с наркотиками. Майкл ведет машину так, словно слишком много играет в Need For Speed (прим. пер.: The Need for Speed (с англ. — «Жажда скорости») — компьютерная игра в жанре аркадного автосимулятора): подрезает, дрифтует и с визгом шин обходит повороты, несмотря на их опасность. Встречающиеся на нашем пути машины сигналят, когда мы петляем, Майкл молчит, сосредоточив внимание на дороге, и выжимает газ. Он ни разу не оглянулся, ни разу не посмотрел, где машины УБН. В отличие от Пиппы, она смотрит.

— Нас никто не преследует! Ты можешь остановиться и выпустить меня.

— Возможно, за нами следит вертолет, — мягко говорит Майкл.

Моя рука горит. Такое ощущение, что вместо крови у меня в венах жидкий напалм. Прижимаюсь лбом к окну, пытаясь дышать сквозь боль, когда Пип замечает, что я держусь за плечо.

— Я не слышу верто… стоп, Слоан, у тебя кровь?

У меня чешутся руки от желания влепить ей такую сильную пощечину, чтобы она увидела звезды — это ее вина, — но мне необходимо продолжать давить на пулевое ранение в верхней части левой руки, которая в данный момент выкачивает из моего тела огромное количество крови. Вместо этого я поворачиваюсь к ней, не сдерживая ярости.

— Когда ты разговаривала с ней? — требую я. — Когда ты решила сдать меня чертовым копам, Пип?

— Ты имеешь в виду, в какой момент я решила, что хватит? — огрызается она в ответ. — Ох, не знаю. Когда тебя допрашивал сотрудник отдела по борьбе с государственными преступлениями, а ты сбежала? Или, может быть, когда Оливер связался со мной, с трудом ворочая языком от волнения. Но возможно, только возможно, это произошло из-за того, что какая-то отвратительная женщина шантажировала меня, говоря, что с тебя снимут все обвинения, если она получит необходимую ей информацию о твоей сестре. Это все, что ей нужно, Слоан. Этот ублюдок врал, говоря, что они отправят тебя в тюрьму или что-то в этом роде. Все, что тебе нужно сделать — это сотрудничать, и ты будешь в безопасности. Я не хочу смотреть, как это происходит с тобой, ясно? Не хочу наблюдать, как ты спускаешь свою жизнь в унитаз ради преступника, который не стоит…

— ЗАТКНИСЬ! — кричит Майкл, резко вписываясь в очередной поворот.

Пип и я заваливаемся влево, и моя травмированная рука взрывается болью, когда меня прижимает к двери. Я только недавно начала оправляться от травм, полученных, когда Чарли спихнул мою машину. Теперь, когда меня подстрелили, я вернулась в исходную точку. Даже хуже, от боли все тело горит.

— А-а-а! Черт!

Пиппа наклоняется ко мне, отводя в сторону поврежденную, пропитанную кровью ткань моей рубашки, обнажая глубокую рану на верхней части руки.

— О, господи, Слоан. Серьезно? Нам необходимо попасть в больницу Св. Петра.

— Мы не поедем в больницу Св. Петра. Или в другую больницу, так что закрой свой чертов рот. — Она отпрянула от меня словно пружина, как будто я неожиданно набросилась на нее. Словно я нежная домашняя собака, которая на протяжении многих лет была любимцем в семье, и вдруг стала набрасываться на людей. Ну, в принципе, так и есть. Возможно, раньше я была относительно покладистой и контролируемой, но не в данный момент. — Не произноси больше ни слова, Пиппа, или, клянусь, я заклею тебе рот скотчем. Сама разберусь с раной. Мы не собираемся останавливаться и выпускать тебя, и совершенно точно не собираюсь рассказывать детективу Лоуэллу что-либо о моей сестре. Ясно?

Глаза Пиппы приобрели цвет армированной стали. Она не привыкла, что с ней так разговаривают, и после преодоления шока, еще до того, как я закончила, пришла в ярость. Она выдыхает через нос, раздувая ноздри.

— Отлично. Все предельно ясно.

Я узнаю, куда мы направляемся, как только въезжаем в западную часть Сиэтла. Майкл останавливает машину под мостом Спокан-Стрит и выходит из машины. Пиппа выглядит так, словно взвешивает свои возможности, решая, стоит ли ей выпрыгнуть из машины и броситься наутек.

— Я бы этого не делала. Большую часть времени Майкл очень вежлив, но у него не будет угрызений совести из-за того, что он повалит твою задницу на землю.

— И ты позволишь ему это сделать? — спрашивает она, ее голос холоден и тверд.

Я смотрю на нее. Она вызвала копов, сообщила им, где я нахожусь, хотела меня сдать, и в процессе меня подстрелили… да, уверена, ей становится ясно по моему выражению лица, что я позволю Майклу так поступить с ней.

Майкл вызывает такси, а затем открывает перед нами дверь машины. Мимо проносятся автомобили, водители сигналят из-за неправильно припаркованного «Камаро» на обочине, а Майкл усаживает нас в такси. Нам повезло, что сейчас не час пик, когда люди едут на работу, иначе у нас не было бы шансов прокатиться.

Мы бросаем «Камаро».

Выбираемся из-под прикрытия разводного моста и благополучно укрываемся в потоке машин, большая часть которых такси, такое же, как и то, в котором мы находимся. Майкл накидывает на меня пиджак от костюма Valentino стоимостью три тысячи долларов, строго смотря на Пиппу. Его послание ясно: только пикни, и тебе конец. Пиппа прекрасно его понимает. Она сидит в гробовом молчании. Мы все молчим, за исключением водителя, который напевает себе под нос песню, играющую по радио, не обращая внимания на то, что мы все буквально на грани.

До Килпатрика, устричного ресторана в трех кварталах от еще одной квартиры Зета, добираемся за двадцать минут в медленном потоке машин. Мы выходим, Майкл расплачивается с водителем, сунув ему лишние пятьдесят баксов, возможно, чтобы он не упоминал о странном заказе, который только что получил, и затем бредем по шумным улицам Сиэтла.

— Ты ведь понимаешь, что не можешь держать меня при себе вечно, — заявляет Пип, приближаясь к Майклу. Они находятся в такой близости друг от друга, что люди, мимо которых мы проходим, не видят, что он держит ее за руку, направляя.

— Мы не собираемся держать тебя вечно, — отвечает Майкл. — Ровно столько, чтобы Лоуэлл забыла о Слоан и ее сестре.

Пиппа фыркает.

— Ты не слышал эту женщину. Она никогда не забудет о Слоане и ее сестре.

Майкл тихо рассмеялся.

— Тогда, думаю, тебе лучше устроиться поудобнее.

Когда мы заходим внутрь, я дрожу: мое тело охватывает легкий шок, не облегчает положения то, что в квартире очень холодно. Майкл сразу же начинает закидывать расколотые поленья в камин. Я так давно не видела квартиры с настоящим камином, что Майкл, засовывающий в щели свернутую газету и зажигающий ее, выглядит нереально. Пиппа усаживается на белую кушетку; когда я была здесь в последний раз, стройная азиатка делала минет симпатичному парню в черной кожаной маске, а другой парень тр*хал ее сзади. Возможно, мне стоит предупредить Пип, но, может быть, и не стоит. Зет бы не оставил испорченную мебель, но даже если он это сделал… ей пойдет на пользу, если она посадит свой зад на что-то мерзкое.

Майкл подводит меня к стулу с жесткой спинкой у огромного стола из полированного дерева в центре комнаты, который выглядит как новый. Усаживает меня.

— Что тебе понадобится? — спрашивает он.

— Кипяченая вода. — Я поморщилась, от предстоящего меня замутило. — Нож. Швейный набор. Спиртовые салфетки, если есть. Бутылка водки, если нет.

Спасибо, черт побери, за Майкла. Он кивает, затем быстро направляется в заднюю часть квартиры и, не издавая не звука, ищет то, что мне нужно. Когда возвращается, у него в руках большая аптечка. Осмотрев ее, обнаруживаю в ней подходящий набор для наложения швов, небольшое лезвие, пинцет и антибактериальный набор для дезинфекции. После проведения неряшливой операции Алексис в поместье Хулио этот набор — настоящая роскошь.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает Майкл, садясь рядом со мной за стол.

— Возможно.

У меня довольно высокий болевой порог, особенно учитывая, что я контролирую боль и могу остановиться в любой момент — это не проблема. Проблема в том, что мне придется справляться с болью и в то же время четко видеть, чтобы не напортачить. Здравый смысл подсказывает, что мне нужно попросить помощи у Пиппы — да, она психиатр, но она прошла общую подготовку, как и я. Именно так мы и познакомились. Она знает, как сделать надрез и наложить швы, и ей известно, как проверить, нет ли в моей руке осколков пули. Но я не прошу Пиппу. В данный момент не хочу находиться рядом с ней. К счастью, она не настолько глупа, чтобы предлагать помощь. Не могу поверить, что час назад хотела разделить с этой женщиной мороженное «Бен и Джерри».

Вручаю Майклу лезвие, дезинфектор и даю указания. Он внимательно выслушивает и после приступает к работе. По поводу того, о чем рассуждала ранее — комментарий о том, что у меня высокий болевой порог? Да, вполне возможно, я сильно переоценила себя. Комната начинает кружиться, как только он надавливает на рану.

— Ты в порядке? Выглядишь так, будто тебя сейчас вырвет.

Меня может стошнить. Я могу потерять сознание, но, стиснув зубы, позволяю ему продолжить; нам необходимо закончить с этим. Когда рана очищена, Майкл держит маленькое косметическое зеркальце и фонарик, а я копаюсь в порезе пинцетом. Такое ощущение, будто меня принизывают тысяча осколков стекла, которые из-за легкого нажатия лезвия проникают глубже в плоть. Это настоящее мучение. Чистый, жгучий огонь, проносящийся вверх и вниз по всему телу. Мне удается вытащить два крошечных кусочка металла, по ощущениям их осталось очень много. Спустя двадцать минут агонии и неудачных попыток найти хоть что-то, я покрываюсь испариной и чувствую, что задыхаюсь.

— Слоан, позволь мне это сделать, — говорит Пиппа.

Она стоит позади меня, поэтому не видит, как сжимается моя челюсть, я пялюсь на столешницу, на свою кровь, забрызгавшую все вокруг.

— Я могу попытаться, — говорит Майкл. — Если хочешь. Но она лучший вариант.

Закрываю глаза и откладываю пинцет. Я в бешенстве из-за того, что не в силах ничего сделать без ее помощи. Мне необходимо исправить неразбериху, в которой нахожусь.

— Хорошо. Заканчивай, — огрызаюсь я.

Когда Пиппа садится на место Майкла и берет в руки лезвие, у нее непроницаемое лицо.

— Хочешь выпить? Немного спиртного? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Ладно, приготовься.

Она вставляет плоский край лезвия в рану и начинает ковырять. Боль пронзает меня, жгучая и настолько сильная, что я теряю рассудок. Я едва могу видеть. Определенно не могу думать ни о чем другом, кроме как: бл*дь.

Бл*дь.

Бл*дь!

Мое зрение настолько размыто, что едва могу сфокусироваться на скрученном завитке металла цвета жженого серебра, который Пиппа извлекает из моей руки.

Стук моего сердца — это жизнь, дыхание, давление по всему телу. А затем все погружается во тьму.

ГЛАВА 9

ЗЕТ

— Мне очень жаль, — пробормотала Лэйси.

Это первые слова, не связанные с семейством Мэллори, которые она произнесла с тех пор, как я перекинул ее через плечо. Она лежит на заднем сиденье гр*баного Шевроле, который я «одолжил» — честное слово, позже попрошу Майкла его вернуть. Девушка молчала последние двадцать минут, пока я кружил, оценивая местность, высматривая машины УБН, которые могли последовать за Майклом. Крошечная рука Лэйси проскальзывает между пассажирским и водительским сиденьем и ложится на консоль. Я беру ее за руку и сжимаю, чтобы она поняла, что все в порядке. Все в порядке. И это не твоя вина.

Это язык, который мы иногда используем: легкий толчок в плечо, быстрое и крепкое сжатие руки. Наши жесты говорят больше, чем можно передать словами. Без сомнения. Вот как обстоят дела между такими людьми, как Лэйси и я.

— Мы дома? — тихо спрашивает она.

— Да. Только подъехали, — отвечаю я.

У меня возникает странное чувство дежавю, когда въезжаю на подземную парковку, и причина отчетливого воспроизведения воспоминаний внезапно поражает меня. До сегодняшнего дня я не был в этом многоквартирном доме, по крайней мере месяц. Андреас Медина. Андреас, мать его, Медина, прикованный наручниками к стулу, с простреленной ногой и запертый в одном из подсобных помещений, и мой друг Кейд где-то там, удерживаемый в плену разозленным главарем мексиканской банды. Бл*дь. Я не забыл ни о Медине, ни о Кейде, но время очень быстро пронеслось. Медина сказал, что у меня есть время до ночи. Если он не вернулся к темноте, то Кейд умрет.

Я паркуюсь, забираю Лэйс с заднего сиденья, поднимаюсь с ней на лифте в квартиру, но не захожу внутрь.

— Я должен кое о чем позаботиться, — говорю Лэйс. — Вернусь через пятнадцать минут. Майкл и Слоан внутри.

Честно говоря, если сейчас войду в эту дверь и увижу Слоан, то окажусь в полной заднице. Захочу остаться с ней до конца ночи, не выпуская из виду, а Медина к утру умрет от голода и нассыт в штаны. Нет, лучше сводить его в туалет, покормить, проследить, чтобы он избежал обезвоживания и не умер от перегрева из-за устаревших труб отопления. Там жарко даже в самые холодные дни, а он потеет уже несколько часов. Возможно, повышение температуры даст ему дополнительный стимул для разговора.

Лэйси выглядит не слишком довольной тем, что я собираюсь уйти, но кивает. Не торопясь, входит в квартиру — маленькое чудо, — а я могу пойти проверить, как там мой пленник.

Он на том же месте, где я его оставил, только теперь значительно истощен, и огромная лужа крови сделала бетон липким и черным. Когда он смотрит на меня, на его лице застыло выражение ярости.

— Ты сказал, что скоро вернешься, pendejo (прим. пер.: Pendejo (исп.) — кретин, тупица, недоумок, мудак). Твое время практически истекло.

Учитывая, через какое дерьмо я сегодня прошел, капризы этого парня не улучшают мое настроение. Искоса смотрю на него, подобный взгляд, вероятно, заставил бы кого-нибудь вроде Рика Ламфетти обделаться. И тут вспоминаю причину, по которой оставил Андреаса, почему решил вернуться к машине. Моя сумка. Мои инструменты. Моя оригинальная сумка до сих пор находится в багажнике «Камаро». У меня есть такая же, наверху, в нижней части шкафа в спальне, но в данный момент с собой у меня ничего нет. Я снова в замешательстве. Не смогу заставить Андреаса говорить, кроме как с помощью кулаков, но думаю, Андреас сможет выдержать побои. Он похож на человека, который будет молча страдать, выплевывая зубы, принимая удар за ударом, не говоря ни слова. Нет, мне необходимо придумать, что-то большее, чем кулаки, чтобы выведать у этого ублюдка местонахождение Кейда.

Предоставляю ему шанс доказать, что ошибаюсь. Чтобы сэкономить нам обоим время, энергию и избежать кровопролития.

— Где «Вдоводел», Андреас?

Андреас сжимает челюсть, насколько позволяет стул, наклоняется вперед, и сплевывает на пол.

— Ни хрена тебе не скажу, ese. Ни единого шанса, бл*дь.

Я стою и смотрю на него в течение долгого, напряженного момента. Три месяца назад, да что там, месяц назад я бы поступил в этой ситуации совершенно определенным образом. Выпустил бы кипящий во мне гнев на этого человека: дал бы волю своему безумию, чтобы получить желаемое. Пришлось бы пролить немало крови, пота и, возможно, слез — не моих, — и я либо получил нужную информацию, либо Андреас Медина был бы мертв.

Какая-то часть меня рассматривает этот вариант даже сейчас, желая сдвинуть дело с мертвой точки, но другая часть, та, которая в последнее время все чаще и чаще добивается своего, не позволит этого.

Я хотел бы сказать, что не смогу замучить Андреаса Медину до предела, потому что исправился и больше не хочу причинять людям боль. В этом есть доля правды — мне никогда не нравилось причинять вред другим. Я делаю это не ради удовольствия, и теперь стараюсь избегать такого рода действий… но в большей степени останавливаю себя из-за Слоан. Она никогда не просила меня бросить работу, но я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понимать, если начну кровавую бойню, это окончательно рассорит нас. Довольно неприятно. Других вариантов нет, пожимаю плечами.

— Хорошо.

Поворачиваюсь и иду к входу.

— Ты позволишь своему приятелю умереть, слюнтяй? Хулио разорвет твоего парня на мелкие кусочки, а ты собираешься уйти?

Паника в голосе Андреаса полностью подтверждает мои подозрения — Медина пытается ввести меня в заблуждение. Хулио не убьет Кейда. Или, по крайней мере, не сегодня. Ребелу уже известно, что один из его парней пропал, либо потому что Кейд не вышел на связь, либо потому что Майкл позвонил или написал ему. Наверняка он уже связался с Хулио, дав понять, что произойдет, если упадет хоть один волос с головы вице-президента «Вдоводела». Хулио не станет портить отношения с Ребелом, если только это не безвыходная ситуация, а исчезновение одного из его людей менее чем на двадцать четыре часа вряд ли можно назвать таковой. По крайней мере, надеюсь. От этого зависит жизнь Кейда.

Смотрю Медине в глаза, ехидно улыбаясь.

— Да. Я просто уйду.

И ухожу. Выхожу из комнаты, запираю дверь, иду по коридору, направляясь к подземной парковке. Мое сердце стучит с бешенной скоростью. Надеюсь, что принял правильное, мать его, решение. Если мой друг умрет мучительной смертью из-за того, что я размяк, никогда себе этого не прощу. Не смогу. Мой телефон начинает гудеть, пока жду лифт. Достаю его и резко вдыхаю, когда вижу, что это Майкл. Какого черта он звонит, если знает, что я в подвале?

— Как дела?

Двери лифта открываются, но я не вхожу. Придерживаю их носком ботинка, ожидая, ответа Майкла.

— Забудь о делах и возвращайся сюда, чувак, — говорит он.

— Зачем? Что случилось?

— Слоан, — говорит он, напряженно выдыхая ее имя. — Слоан подстрелили.

Я замираю.

— Что ты сказал?

— Слоан подстрелили, — повторяет он. — Не слетай с катушек. Она в порядке. Ее ранили в руку, но она потеряла много крови. Думаю, тебе лучше быть рядом с ней.

Слоан. Подстрелили.

— Что за ху*ня? — Неважно, что Майкл говорит, что с ней все в порядке. Не поверю, пока не увижу ее своими глазами. — Иду. Мне нужно, чтобы нас оставили наедине, — говорю я и заканчиваю звонок.

Пока еду в лифте понимаю, что не чувствую своего тела. Словно оно чужое, не могу пошевелиться. Последний раз со мной такое происходило, когда я был ребенком, и мой дядя осмелился поднять на меня руку, чувствую панику. Чистая, бездонная паника, опустошающая меня и лишающая гр*баных мыслей. Слоан. Подстрелили. Когда дохожу до двери квартиры, уже планирую, что сделаю с виновником.

Слоан подстрелили.

Бл*дь, это шокирует, на самом деле.

ГЛАВА 10

ЗЕТ

Засовываю ключ в замок, открываю дверь и вижу ее, она сидит на диване — диване, который раньше был белым, а теперь испещрен пятнами ярко-рубиново-красного цвета. Она истекала кровью. Залила кровью весь гр*баный диван, а я бегал по Сиэтлу, пытаясь заставить Лэйси успокоиться. Я должен был быть здесь. Должен был понять, что она ранена. Ее лицо было бледным, когда Майкл увозил ее, она была напугана, но я подумал, что это из-за ситуации, в которой мы оказались.

Я даже не допустил мысли о том, что один из выстрелов попал в цель. Молча вхожу в квартиру, чувствуя странную пульсацию в каждой частичке тела. Неторопливо и осторожно подхожу к столу в центре комнаты. Я не могу пойти прямо к ней. Не могу даже посмотреть на нее. Изо всех сил стараюсь сохранить долбаное хладнокровие, внутри меня бушует отчаяние, требующее ответа, хотя ничего хорошего из этого не выйдет. Слоан не станет лучше, если я разгромлю квартиру. Она не исцелится волшебным образом, если сломаю всю мебель, побью посуду, пробью все стены, пока костяшки пальцев не начнут кровоточить.

— Ты в порядке? — спрашиваю, бросая на нее быстрый взгляд.

Она кивает, похожая на маленького ребенка, укутанного в одеяло, в котором она спряталась.

— Это всего лишь царапина. — Она осторожно поднимает левую руку, указывая на место ранения, и морщится. — Хотя по-прежнему чертовски жжет.

Бл*дь. Не могу поверить, что в нее стреляли. Этого не должно было случиться, будь то царапина или нет. Очень жаль, что я не причинил агенту УБН больше вреда: это было бы небольшим утешением за то, что они сделали со Слоан. Прижавшись к столу, закрываю глаза, пытаясь обуздать ярость. Пытаюсь претерпеть все это. Если бы доктор Уолкотт, психиатр из Чино, увидел меня сейчас.

Молодец, Зет. Ты заслужил медаль, Зет. Продолжай в том же духе, Зет.

— «Камаро» больше нет, — шепчет Слоан.

Я разразился яростным смехом.

— Нах*й «Камаро».

В данный момент меня не волнует машина. Возможно, через несколько дней я впаду в бешенство из-за этого… определенно буду зол, но сейчас у меня дох*ра проблем, и автомобиль не является одной из них.

— Мне жаль, ясно?

Я поднимаю голову. Глаза Слоан кажутся огромными на лице… она смотрит на меня, не моргая, и выглядит измученной. Убитая горем. И множество других эмоций, которым не могу дать названия, в этом нет ничего хорошего.

— За что ты извиняешься? — шепчу я.

Она сглатывает. Откидывает голову назад, прислоняясь к дивану, и я обращаю внимание на прилипшие ко лбу волоски. Сегодня она побывала в аду. Я вижу, что ей больно, просто глядя на нее.

— Мне жаль, что я покинула склад. Мы взяли Майкла. Я думала…

Она прерывается, словно ей тяжело говорить.

Я жалкий, никчемный человек. Меня не было здесь, когда ей была необходима моя помощь, и сейчас она думает, что я злюсь на нее. Бл*дь.

— Тебе не за что извиняться, Слоан. Никогда больше не извиняйся передо мной.

Она издает удивленный звук — сочетание удушливого и болезненного смеха.

— Уверена, что через пару дней ты заберешь свои слова обратно.

Я качаю головой. Делаю глубокий вдох. Не готов к этому, думаю, мне понадобится вечность, чтобы подготовиться к чувствам, которые сейчас испытываю. Мне некомфортно от еб*ного ошеломления, которое испытываю из-за волнения о ней. Я хочу… хочу прикоснуться к ней, но не могу.

— Ты никогда больше не будешь извиняться передо мной, Слоан. Если ты облажаешься и совершишь ошибку, это моя вина. Если ты пострадаешь, это на моей совести. Пока ты готова мириться с этой ситуацией, все, что с тобой происходит, на моей совести. Я единственный, кто должен извиняться.

Выпрямляюсь, проводя руками по волосам. Начинаю различать шум в квартире: Майкл заботится о Лэйси, удостоверяется, что с ней все в порядке, прячет от меня с*ку-доктора, предоставляет нам со Слоан уединение, о котором попросил. Он был здесь все время, присматривал за моими девочками, пока я не мог. Меня тошнит.

— Зет, подойди ко мне.

Слоан протягивает руку — правую, неповрежденную, — и образ, того, как она тянется ко мне, наполняет желудок кислотой. Она больше не должна этим заниматься, не должна связываться с такими, как я. Должна была оттолкнуть меня, но не делает этого. Я самый страшный монстр, потому что чувствую облегчение. Такое облегчение, что мое тело словно впадает в шок. Я иду к ней, не понимая, что делать, когда окажусь рядом. Не думаю, что когда-либо в своей жизни был в чем-то не уверен. Никогда.

Слоан, похоже, не испытывает подобных проблем. Она берет меня за запястье и осторожно тянет за него, усаживая рядом с собой на диван. Кладет мою руку ладонью вверх на колени и осторожно проводит указательным пальцем по линиям, складкам и мозолям, которые я получил в течение жизни. Но не они являются предметом ее интереса. Кончики ее пальцев задерживаются на многочисленных шрамах, глубоких и уродливых.

— Возможно, ты ответственен за то, что я не сижу дома и не смотрю повтор «Сайнфелд» в одиночестве, Зет. Ты можешь быть ответственен за то, что не работаю дополнительную смену в больнице. У меня была спокойная жизнь, да, это так, и отстойно, что стрельба стала частью моей повседневной жизни. Но… — Она делает глубокий вдох. — Ты слышал, что я сказала Оливеру. То, как… как отношусь к тебе. Я именно это и имела в виду. Так что, хоть ты и несешь ответственность за кучу дерьма, которое происходит в данный момент, ты также в ответе и за это. Ты пробудил меня. Сделал сильнее. Заставил почувствовать то, что я никогда не чувствовала.

У меня кружится голова. Я хочу сжать пальцы и убрать руку, чтобы она перестала прикасаться ко мне, но это кажется трусливым завершением разговора. Оставляю руку на месте, заставляя себя услышать ее. Услышать, как она говорит эти слова. Ощутить их.

— Знаю, ты, вероятно, не хотел этого, Зет. И понимаю, почему. Но я… я хочу.

— Знаю, — говорю, обрывая ее.

Возможно, сегодня я уже слышал эти слова, но она не говорила их мне. Преподнося их, словно хрупкий, нежный подарок. Подарок настолько ошеломляющий, непонятный и незаслуженный, что мне хочется собрать вещи и уехать из гр*баного штата. Она говорила об этом кому-то другому, и я пока не готов услышать что-то подобное.

— Чего ты боишься, Зет? — шепчет она. — Почему в данный момент я тебя пугаю? Я не жду, что ты ответишь взаимностью.

Смеюсь, не в силах бороться с этим. Не могу сдержаться. Сжимаю руку в кулак.

— Я не боюсь тебя, Слоан.

Она печально смотрит на меня. Такой взгляд может заставить мужчину почувствовать себя никчемным.

— Да, — говорит она. — Конечно, боишься. Ты в ужасе.

ГЛАВА 11

СЛОАН

Просыпаюсь в кровати, в кровати Зета, которая мне слишком хорошо знакома с той ночи, когда он устроил вечеринку, а я пришла забрать свой телефон. Он отнес меня в эту комнату подальше от жаждущих, заинтересованных людей, чтобы я оказалась только в его власти. Но сейчас его здесь нет. Я одна, мне холодно и чертовски больно. Мне всегда было интересно, каково это, когда в тебя стреляют, даже немного любопытно, но теперь, когда это случилось, мое любопытство испарилось, и не могу дождаться, когда утихнет пульсирующая, колотящая боль. Сегодня ситуация выглядит еще хуже.

Тихий стук в дверь вырывает меня из задумчивого транса, в котором я пребывала, а затем слышится голос.

— Слоан? Ты проснулась?

Нежный женский голос. Это может быть только Лэйси.

— А-ага. Можешь войти.

Дверь резко открывается, и входит Лэйси, одетая в огромную футболку, спускающуюся до колен. Не думаю, что это футболка Зета, она слишком велика даже для него. Она закрывает дверь и торопливо пересекает комнату, нависая над краем кровати.

— Который час, Лэйс? — спрашиваю я, потирая лицо.

На окнах тяжелые темные шторы — такие обычно покупают люди вроде меня, которые работают ночью и должны спать днем, — поэтому не знаю, утро сейчас или нет. Определенно не похоже на утро.

— Уже десять минут шестого, — шепчет она. Нижняя губа исчезает у нее во рту. — Эм…

Она переминается с одной ноги на другую, захватывая ткань футболки в кулак. В полусвете она выглядит бледной. Из-за темных теней под глазами ее лицо выглядит опухшим и перекошенным. И вдруг я понимаю, чего она хочет. О чем ей трудно говорить.

— Хочешь немного полежать? — спрашиваю я, приподнимая одеяло.

Лэйси выглядит так, словно собирается заплакать. Она кивает, и я немного сдвигаюсь, чтобы она могла забраться под одеяло. Не уверена, стоит ли мне что-то говорить в данной ситуации, но чувствую, что должна. Она была очень встревоженной в квартире Пиппы, абсолютно парализована страхом. Все время повторяла: Мэллори. Они здесь из-за него. Они узнали о Мэллори.

— Хочешь поговорить об этом? — шепчу я.

Лэйси, не моргая, смотрит в потолок, ее глаза широко открыты. Под одеялом продолжает сжимать и разжимать футболку. Я оставила ее в покое на некоторое время, не желая давить слишком сильно. Если она захочет поговорить, то знает, что может это сделать. Я вряд ли смогу заменить Пиппу, когда речь идет о скрупулезном лечении пациентов с психическими расстройствами, но могу быть хорошим слушателем. Надеюсь, что ей это известно; она открывает рот, и из него вырывается придушенный звук, словно она собиралась что-то сказать и остановилась, не успев начать. Я вожусь под одеялом, пока не натыкаюсь рукой на руку Лэйси. Обхватываю ее и сжимаю, давая знать, что все в порядке. Не торопись.

— Я не… — она задыхается. — Я не хотела этого делать. — Голос звучит хрипло, словно ее душат. — Это была… это была случайность. Обычно я не злюсь и раньше никогда не была настолько злой, но в тот день разозлилась, и я… я… я… я просто устала, понимаешь?

На мой взгляд, это что-то важное. Мне стоит разумно задавать вопросы. Возможно, Зет должен быть тем человеком, с которым Лэйси должна поговорить об этом. Думаю, мне следует найти его, где бы он сейчас не находился, и позволить им все обсудить. Как только собираюсь это предложить, Лэйси отпускает мою руку и поворачивается набок, подальше от меня, сворачиваясь в клубок. Раздаются безошибочные звуки плача: слабые, но душераздирающие. Она плачет, словно одинокий ребенок, потерявшийся в темноте, но слишком напуганный, чтобы позвать кого-нибудь на помощь.

Именно в этот момент я решила, что не оставлю ее, чтобы отправиться на поиски Зета. Не оставлю ее, пока не удостоверюсь, что с ней все в порядке. Несмотря на свои страхи, она может мне доверять.

— Все хорошо, Лэйс. — Прикладываю ладонь к ее спине, позволяя почувствовать человеческий контакт. — Расскажи мне.

Она шмыгает носом. Продолжает плакать.

— М-Мэллори, — шепчет она. Кожа на ее спине покрывается мурашками, я чувствую это даже через футболку, словно одного имени этого человека достаточно, чтобы ее охватил невыносимый ужас. — Мэллори нравилось… чтобы я делала то, что он хотел, когда он… хотел, — заикаясь, говорит она. — Он приходил в мою комнату, когда я была в постели и притворялась… спящей, но это никогда не помогало. Не знаю, зачем я пыталась делать это каждый раз. Это выводило его из себя. Если я, на его взгляд, вставала слишком медленно, он б-бил меня кожаным ремнем. Он всегда носил его… везде, куда бы ни пошел, он говорил, что делает это на случай, если я буду плохо себя вести.

Меня начинает мутить. Этот человек, этот Мэллори, именно о нем говорила Лэйси, когда я отвезла ее на первый прием к Пиппе. Он больной сукин сын, который постоянно насиловал ее. В тот день, когда она рассказала о нем нам с Пиппой, ее голос был спокойным, безжизненным, контролируемым. Сейчас все наоборот: она в смятении, ей тяжело дышать. Мое сердце разрывается от боли. Провожу рукой вверх и вниз по ее спине, осознавая, насколько это мизерный и несущественный жест, но все равно пытаюсь подбодрить ее.

— Каждое воскресенье он водил меня в церковь. Говорил, что я нечестивая. Говорил…

Слова словно застревают у нее в горле.

— Все хорошо. Не торопись, — шепчу я, закрывая глаза.

Это мучительно для нее, но это также мучает и меня. Никогда не слышала ее такой. Никогда. Я видела, какой она может быть… перепады настроения, депрессия, замкнутость, но это другое. Ей так больно, что нас с ней трясет.

— Он говорил, — продолжает она, — что я шлюха. Говорил, что я соблазнила его. Что мне не нужно было все время вводить его в заблуждение. Я была плохой девочкой, раз так его возбуждала, и мне нужно было пойти в церковь, чтобы покаяться и очиститься от грехов. Он ждал возле исповедальни каждую неделю. Каждое воскресенье… — Она выдыхает. Глубоко вдыхает. Выдыхает. Ее рыдания немного затихают, но не прекращаются. А потом шепотом она рассказывает мне все остальное: — Он ждал у исповедальни каждое воскресенье в течение года. Я хотела рассказать все священнику о том, что не хочу этого делать, что он заставляет меня каждый раз, но знала, что он сидит снаружи и слушает. Ему нравилось слышать мою исповедь. Обычно он очень возбуждался, пока ждал меня, а потом в машине плакал и говорил, что я злая и заставляю его страдать. Но не трогал меня. Когда мы приезжали домой, он трогал себя и заставлял меня смотреть. Когда он снова приходил ко мне, был уже вторник. Если повезет, то среда. Но на этой неделе, когда мы вернулись домой после церкви, Мэллори не прикасался к себе. Он был в бешенстве. Священник… священник сказал, что это не моя вина и отказался читать мне «Аве Мария». Мэллори заставлял меня говорить священнику, что его зовут Кертис, чтобы у него не было неприятностей. Но на этот раз священник спросил, сколько мне лет. Сколько лет Кертису. Я об этом совершенно не задумывалась. Просто… просто сказала правду. Я сказала ему, что мне четырнадцать, а Кертису сорок три.

Лэйси замолкает — и это хорошо, потому что мне нужно время, чтобы осмыслить услышанное. Четырнадцать лет. Четырнадцать, бл*дь, лет. Когда мне было четырнадцать, мама не выпускала меня из поля зрения. В то время я возмущалась из-за ограничений, но теперь, в зрелом возрасте, понимаю, насколько мне повезло. Мне так повезло, что в моей жизни был тот, кто присматривал за мной.

— Священник хотел, чтобы я обратилась в полицию, — продолжает Лэйси. Она говорит спокойно, ее плечи перестали дрожать. — Но я отказалась. Знала, что Мэллори разозлится, потому что рассказала священнику о том, сколько ему лет, но было слишком поздно что-то менять, поэтому я старалась держать рот на замке. Священник сказал, что у Мэллори проблемы с головой, и он нуждается в помощи, а мне необходимо посещать нормальную школу или что-то в этом роде. Я не закончила исповедь. Мэллори отдернул занавес и схватил меня. Вытащил оттуда. Он сказал, что мы должны переждать в машине некоторое время на случай, если появятся копы. Они не появились. Мэллори все время спрашивал, почему я постоянно пытаюсь доставить ему неприятности, хотя я та, кто плохо себя ведет. Я знала, что у меня все равно будут неприятности, когда мы вернемся домой, поэтому просто молчала. А когда мы вернулись, не смогла… не смогла убежать, — всхлипывает она. — Он избил меня. Привязал к стулу на кухне и ножницами срезал с меня одежду. Он подробно рассказал, что собирается со мной сделать. Я так испугалась, что даже… описалась. Это разозлило его, он развязал меня и заставил голышом все вытирать, пока он наблюдал, лапая себя.

Кажется, я чувствую запах мочи и чистящих средств. Слышу испуганный плач четырнадцатилетней Лэйси, ползающей на четвереньках и убирающей созданный ею беспорядок. Вдруг меня охватила настолько всепоглощающая ярость, что я хочу найти этого человека и прикончить. Хочу причинить ему такую боль, чтобы он никогда больше не смог воспользоваться своим мужским достоинством, чтобы отлить не мог, не говоря уже о том, чтобы использовать его для причинения боли другим маленьким девочкам. Подаюсь вперед, обнимаю Лэйси и притягиваю ее к себе. Она так сильно дрожит, что я слышу, как стучат ее зубы.

— А потом он… потом он сделал мне очень больно, — просто говорит Лэйси.

Я хочу знать, что она имеет в виду, но слишком возмущена и оскорблена за несчастную женщину, находящуюся в моих объятиях, чтобы задавать вопросы. Мне известно достаточно. Я знаю, что он причинил ей такую боль, что она все еще страдает при воспоминании о нем спустя почти двенадцать лет.

— Ты кому-нибудь еще рассказывала об этом, Лэйси? — спрашиваю я, пытаясь сдержать слезы.

Она качает головой.

— Когда я проснулась на следующее утро, он еще спал. Я должна была приготовить ему завтрак. Каждое утро я должна была готовить ему яичницу и овсянку, приносить завтрак в постель. У меня все болело, и я едва могла ходить. Все причиняло боль, и я просто… просто сорвалась. Приготовила яичницу и овсянку, налила апельсиновый сок в стакан, но не наполнила его до самого верха. Только наполовину. — Она делает паузу, словно заново переживая все, что происходило в тот день: выкладывает яйца на тарелку, наполняет тарелку овсянкой, проливает немного сока на столешницу. — Я не израсходовала весь отбеливатель, — говорит она мне. — С прошлой ночи. С ночи, когда он заставил меня убираться. Я увидела бутылку и сделала это. Не колеблясь. Наполнила его стакан из этой бутылки, а потом отнесла ему. Он уже проснулся. У него было хорошее настроение. Он назвал меня своей лапочкой, погладил по щекам, покрытым синяками, которые он нанес, и сказал, чтобы я посидела с ним, пока он будет есть. Я не хотела. У него на стенах висели фотографии Иисуса и Марии и всех этих ангелов, парящих на небесах, и я помню, что не хотела сидеть там, пока они смотрят сверху вниз на то, что я сделала. Но Мэллори не позволил мне уйти.

Теперь она не сдерживается, Лэйси лежит и рыдает. Я прижимаю ее к себе, борясь с желанием броситься в ванную и поблевать. Она напоила его отбеливателем. Она напоила его отбеливателем, и я не могу заставить себя поверить в это. Мой ужас усиливается, когда я вспоминаю выражение лица Лэйси, когда я впервые привела ее в дом своих родителей: паника в ее глазах, когда она увидела иконы и религиозные картины на стенах гостиной моих родителей. Бл*дь. Я оставила ее там на несколько дней.

— Что произошло, Лэйси? — шепчу ей в волосы.

Честно говоря, не хочу знать, но теперь, когда мы дошли до этого момента, она должна рассказать. Ей необходимо рассказать все до мельчайших подробностей, чрезвычайно необходимо. Если она этого не сделает, то никогда не смирится с произошедшим. Она начинает постукивать пальцами по руке, которую я обхватила, — мизинец, безымянный палец, средний палец, указательный палец. Указательный, средний, безымянный, мизинец. Туда-сюда, туда-сюда — нервный тик, механизм преодоления.

— Он… выпил. Перед тем как принести стакан, я сначала проверила комнату. Запах был не такой уж плохой. Он не заметил, что что-то не так, пока не поставил стакан. А потом… потом он скинул поднос с кровати, и яйца разлетелись в разные стороны. Его тело сотрясалось. У него… у него пошла кровь изо рта. Я побежала к двери, но не смогла уйти. Повернулась в его сторону и прижалась спиной к стене, наблюдая. Он плевал кровью, вцепившись ногтями в горло. Казалось, это продолжалось целую вечность. Я все ждала и ждала, но он продолжал цепляться за горло. И я поняла, что мне нужно делать. Я снова подошла к кровати. Мэллори… — Лэйси задыхается. Дышит. — Мэллори думал, что я пришла на помощь. Он явно испытал облегчение. Я взяла подушку и прижала ее к его лицу. Надавила со всех сил и закричала. Я умоляла его умереть. Сказала, что он должен умереть, и он умер. Как только он затих, меня вырвало на кровать, и я выбежала из комнаты. К моим ногам прилипла яичница. Схватив сумку, собрала одежду, взяла деньги, которые Мэллори спрятал в Библии, и побежала. Бежала и бежала, бежала и бежала…

Она продолжает говорить, повторяя одно и то же снова и снова. Бежала и бежала. Эта девочка никогда не переставала бежать. Я крепко прижимаю ее к себе, изо всех сил, давая ей выплакаться. Истерика длится около тридцати минут, а затем усталость настигает ее. Именно тогда чувствую, что могу поговорить с ней, и она на самом деле услышит меня.

— Лэйси? — Ей это не понравится. — Ты не должна испытывать чувство вины. Тот священник был прав… Мэллори был больным человеком. Тебе нужно поговорить с Зетом, хорошо? Ты должна все рассказать ему. И ты должна сказать ему, что он твой брат.

Она затихает, ее плач становится еще тише.

— Не могу, — тихо говорит она.

— Милая, ты должна. Он поможет тебе. Он имеет право знать, что вы кровные родственники.

Ее затылок касается моего подбородка, когда она кивает.

— Знаю, — шепчет она. — Но я не могу сказать ему.

— Почему?

— Потому что он поймет, что я грязная. — Она трясется еще сильнее, шмыгая носом. — Он не… он не захочет, чтобы я была его сестрой. Он больше не будет меня любить.

Боль, гораздо более сильная, чем от огнестрельного ранения, пронзает меня до глубины души. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Я начинаю плакать до того, как могу взять себя в руки и заговорить.

— Это неправда, Лэйси. Такого не может быть. Ничто и никогда не помешает Зету любить тебя, несмотря ни на что, ясно? Но самое главное — ты не грязная. Тебе не нужно было исповедоваться в том, что он сделал с тобой. Ты была ребенком. Он злоупотреблял властью над тобой, когда должен был заботиться о тебе.

Лэйси пробирает дрожь. Словно даже мысль о том, что этот парень Мэллори должен был быть добр и заботится о ней, — расстраивает ее.

— Знаю, что ты так думаешь, но это не то, что я чувствую. Не могу ему сказать, ясно? Не могу подобрать слов.

Я задерживаю дыхание, пытаясь придумать что-нибудь, что угодно, чтобы заставить ее передумать. Ничего не приходит на ум.

— Хорошо, милая. Все в порядке. Постарайся немного поспать.

В конце концов, она засыпает, а я нет. Я лежу в постели, прокручивая в голове все, что она мне рассказала. Когда она просыпается рядом со мной, уже поздно. Спустя мгновение к ней приходит осознание того, что произошло, когда она пришла ко мне прошлой ночью. Боль и стыд таятся в ее глазах, когда она открывает их и смотрит на меня.

— Мне жаль, — это все, что она говорит.

Мне хочется снова обнять ее, хотя по тому, как она прижимает руки к груди, понимаю, что сейчас она не готова к этому. Я качаю головой, давая ей понять, что она никогда, никогда не должна сожалеть.

— Я тут подумала, — осторожно говорю я. — Ты не можешь рассказать Зету о том, что произошло. Но что, если я ему все расскажу?

Она делает глубокий вдох, и я тоже. Никто из нас не выдыхает. Мы смотрим друг на друга, и я замечаю внутреннюю борьбу, происходящую с Лэйси, отражающуюся на ее лице — нерешительность, страх, паника. Возможно, немного надежды. Сначала она моргает, затем осторожно, медленно кивает головой.

— И… как ты отнесешься к тому, что я скажу ему, что ты его… что ты его сестра?

Лэйси застывает, теперь она не моргает и не кивает. На этот раз ей требуется больше времени, чтобы принять решение. В конце концов, очень резким, усталым голосом она говорит:

— Думаю, это было бы хорошо.

— Хорошо.

Поднимаюсь с кровати, и меня одолевает головокружение и тошнота, я жалею, что так резко встала. Чувствую себя дерьмово, но не могу оставаться в постели весь день, восстанавливаясь. Даже от этой мысли мне становится хуже. У меня все болит, но я бы предпочла ходить и терпеть боль, чем лежать и ничего не делать. Лэйси хватает меня за запястье.

— Ты собираешься сказать ему прямо сейчас? — В ее голосе слышится тревога.

— Нет, Лэйс. Сейчас собираюсь принять душ. Я скажу, когда мы с ним останемся наедине, хорошо?

Она кивает с облегчением.

В квартире тихо, мальчиков нет. Пиппа по-прежнему спит на полу в главной ванной — прошлой ночью Майкл пристегнул ее наручниками к сливной трубе, и с тех пор она там. Когда я подхожу к ней, она открывает глаза, словно для того, чтобы пробудить ее ото сна, достаточно лишь моего взгляда. Я сухо приветствую ее:

— Доброе утро.

— Так ли это? — спрашивает она в ответ. Судя по ее местонахождению, утро для нее началось не лучшим образом. Крошечный ключ от наручников лежит на подоконнике. Я беру его и освобождаю ее, пока она смотрит на меня потрясенным взглядом. — Ты отпустишь меня?

— Я снимаю с тебя наручники, — уточняю я. — На твоем месте я бы не пыталась покинуть эту квартиру. После твоего вчерашнего представления одному богу известно, что сделает Зет, если ты доставишь еще больше проблем.

— Со временем ты поймешь, что я пыталась лишь помочь, — заявляет она, садясь.

Пиппа потирает запястья, одаривая меня надменным, полным достоинства взглядом.

— Сомневаюсь. Если хочешь, можешь пойти и поесть, но на твоем месте я бы не показывалась на глаза Зету, когда он появится.

Я поворачиваюсь и направляюсь к двери.

— Я не буду ничего есть, — сердито огрызается Пиппа. — Не собираюсь покидать эту ванную, пока ты не образумишься.

Мне не до нее. Не сейчас. Закатываю глаза, не удосуживаясь оглянуться на нее, когда ухожу.

— Тогда тебе стоит устроиться поудобнее, не так ли?

Я принимаю душ в ванной комнате одной из спален, делая все возможное, чтобы не намочить повязку на руке. В голове проносится миллион различных вариантов передать информацию о Лэйси Зету, и нет ни одного удовлетворительного способа, который бы не имел необратимых последствий. Возможно, когда придет время, мне придется действовать по ситуации и принять решение на основании этого. Мчусь обратно в свою комнату, продрогнув от холода в квартире, когда слышу голос Лэйси. Ее нет в моей комнате, она вернулась в одну из комнат в стороне от главного коридора — ее собственную, полагаю.

— Знаю. Спасибо. Я… я тоже рада. — Легонько толкаю дверь… она разговаривает с Зетом? Пройдя внутрь, обнаруживаю, что она свернулась клубочком на своей измятой кровати, прижимая к уху толстый короткий мобильный телефон. Она поднимает голову, видит меня, и ее глаза расширяются. — Мне нужно идти. Да. Мне тоже. Пока.

— Это был Майкл? — спрашиваю я, хотя в глубине души знаю, что она разговаривала не с Майклом и не с Зетом. Судя по ужасу, отразившемуся на ее лице, думаю, она разговаривает с кем-то, с кем не должна. Такое ощущение, что она разговаривала с покойником Мэллори и чувствует себя виноватой за это. Этого, конечно, невозможно, но все же…

Ее глаза становятся еще шире.

— Нет, не Майкл, — говорит она. — Просто друг.

— Вы говорили обо мне? — спрашивает голос позади меня. Майкл, одетый в облегающую футболку и хлопковые брюки, свисающие с бедер. Он почесывает щетину на челюсти, приподнимает бровь и морщится, видя фиолетовый синяк на моей руке, который распространился гораздо дальше бинтов. — Зет вышел ненадолго. Я видел, что ты сняла наручники со своей подруги. Она не хочет выходить из ванной.

— Знаю.

Майкл пожимает плечами так, словно он привык иметь дело с проблематичными заложниками.

— Ребята, не хотите ли позавтракать? — спрашивает он. — Я приготовлю уэвос ранчерос (прим. пер.: исп. Huevos rancheros, «яйца в стиле ранчо» — мексиканское блюдо из жареных яиц на тортилье со свежим соусом из томатов и острого перца).

Я кратко улыбаюсь, туже затягивая полотенце.

— Подруга заперта в ванной. Мир рушится на части. Зет свалил неизвестно куда. Конечно, уэвос ранчерос звучит отлично, спасибо.

Он бросает на меня скучающий взгляд, подмигивает, а затем смотрит на крошечную женщину, свернувшуюся калачиком на кровати позади меня.

— Лэйс? Лаки Чармс?

Она слабо улыбается ему и кивает, и меня поражает осознание того, что Майкл, может, и не знает, почему нельзя ей предлагать яичницу и овсянку, но не предлагает.

ГЛАВА 12

СЛОАН

Лэйс и Майкл уже поели и исчезли к моменту возвращения еще более расстроенного Зета в квартиру. Он снимает кожаную куртку, бросает ее на диван, а затем исчезает в той же ванной комнате, которой пользовалась я. Мало что может лишить меня дара речи, но, когда Зет Мэйфейр входит на кухню мокрый после душа лишь в полотенце, обернутом вокруг талии, я забываю о том, что у меня есть язык. Вернее, не совсем забываю. Я хочу использовать его не по назначению. Он с ужасом смотрит на мои трагические попытки съесть завтрак. Да, я правша, а ранили меня в левую руку, но резать, колоть и зачерпывать одной рукой очень сложно.

— Нужна помощь? — бурчит он, открывая холодильник и доставая бутылку воды.

Открутив крышку, он долго и жадно пьет из бутылки, мышцы его горла сокращаются, все это время он смотрит на меня. Я съедаю небольшое количество еды, которое удалось наколоть на вилку.

— Все в порядке, спасибо. Куда ты ходил сегодня утром?

Он приподнимает бровь. Перестает пить. Закручивает крышкой бутылку. Отводя от меня взгляд, говорит:

— Кормил питомца в подвале.

По его тону становится понятно, что он не хотел, чтобы эта информация стала мне известна. Это вызывает подозрение.

— Какого питомца?

Он прислоняется спиной к столешнице и скрещивает руки на груди. Меня не отвлекают его мышцы. Нет, нисколько. Это было бы очень глупо с моей стороны. Он окидывает меня оценивающим взглядом, слегка хмурится, а затем говорит нечто такое, от чего у меня сердце уходит в пятки:

— Андреаса Медину. Хулио в городе. Он забрал Кейда.

— Ты держишь Андреаса в подвале этого здания? И что значит он забрал Кейда?

Зет обходит стойку, за которой я сижу, и забирает вилку у меня из руки. Накалывает на нее часть еды из моей тарелки, подносит к моему рту и поднимает брови.

— Открой рот, Слоан.

Не могу поверить. Он только что сообщил мне, что в подвале находится пленник, и опасный преступник похитил его друга, а он хочет, чтобы я поела.

— Не открою, — огрызаюсь я. — Скажи, что, черт возьми, происходит.

Уголок его губ приподнимается в легкой улыбке. Полные губы слегка надуваются, когда он откладывает вилку.

— Все не так плохо, как кажется.

— А как? Почему все не так, как кажется?

— Потому что Хулио не станет связываться с Ребелом. Хулио — червяк по сравнению с «Вдоводелами». Он ни за что не станет убивать одного из них, не говоря уже о вице-президенте клуба. Нет, если только не хочет, чтобы всю его команду изничтожили.

— А Андреас? Почему ты запер его в подвале?

Зет пожимает плечами. Медленно проводит указательным пальцем по кленовому сиропу, которым я полила завтрак — я больна, знаю, — и затем подносит палец к моему рту. Это шокирует меня. Не уверена, что он хочет, чтобы я сделала — пососала? Он ухмыляется, когда я вопросительно смотрю на него, затем проводит подушечкой большого пальца по моей нижней губе. Я немного ошеломлена, когда он засовывает палец себе в рот и слизывает излишки кленового сиропа. Втягиваю губу в рот и провожу языком по пылающей коже в том месте, где он только что прикасался ко мне, мой рот наполняется сладким вкусом. Зет наклоняется вперед, сжимая челюсть, и опускается до тех пор, пока не оказывается со мной на одном уровне.

— Медина связан в подвале по трем причинам, Слоан. Во-первых, он напал на меня с гр*баным ножом — грандиозная ошибка с его стороны. Во-вторых, он знает, где находится Кейд, и я намерен заставить его поделиться со мной этой информацией. В-третьих… — Он переводит взгляд на мой рот, наблюдая за тем, как я посасываю губу. — В-третьих, он вел себя с тобой очень не по-джентльменски, когда ты гостила у Хулио. Он также сказал кое-какую херню, когда я притащил его сюда. Поэтому не собираюсь вести себя, как любезный хозяин, если ты понимаешь, о чем я говорю.

На самом деле я понимаю, о чем он говорит. Он говорит мне, что у него есть планы на Андреаса Медину, и не слишком приятные.

— Ты не убьешь его, — говорю я

Что-то похожее на веселье, смешанное с легким гневом, вспыхивает в его глубоких карих глазах.

— Я знаю, что делать и чего не стоит делать, Слоан. И нет, я не собираюсь его убивать, несмотря на то, что этот ублюдок этого заслуживает. Сегодня утром мы с ним немного поболтали. Он дал мне кое-какую информацию в обмен на гарантию, что предложу Хулио обмен: моего парня на его.

Поболтали? В моей голове всплывают самые ужасающие образы. В них много крови. Острые предметы. И полумертвый член мексиканской банды.

— Что значит поболтали? О чем?

Зет, склонив голову набок, непонимающе смотрит на меня. Затем подходит к дивану, к брошенной ранее куртке, роется в кармане, видимо, находит то, что искал, и возвращается в кухню. Протягивает мне маленькую черную коробочку.

Я смотрю на коробку, потом снова на него.

— Почему-то мне кажется, что внутри находится отрезанный палец. В этой коробке отрезанный палец? Если да, то я насмотрелась на них в отделении скорой помощи столько, что хватит на всю жизнь, но все равно спасибо.

— Открой, — рычит он.

Он не впечатлен моим неверием в него. Я открываю коробку, и внутри оказывается горсть… скрепок?

— Что это?

— То, чем парни занимаются в тюрьме, — хладнокровно говорит Зет. — Чино… — Он замолкает, очевидно, пытаясь тщательно подобрать слова. — Чино — непростое место. Люди создают оружие из чего угодно. — Он берет скрепку из коробки и начинает разгибать ее огромными руками. Скрепка превращается в четырехдюймовый отрезок проволоки. Зет поднимает ее, чтобы я могла рассмотреть ее. — У заключенных было довольно много вариантов для ее использования.

Я слишком хорошо представляю, что могли сделать заключенные с чем-то подобным. Меня охватывает ужас при мысли об этом. Зет был там. Зет находился там, и вокруг него происходили ужасные вещи. На меня накатывает волна беспокойства, от которой у меня пересыхает во рту.

— Ты причинил ему боль? — спрашиваю я.

Зет кладет проволоку на столешницу, снова берет мою вилку, все еще нагруженную едой, и смотрит на меня. Он смотрит мне в глаза с такой интенсивностью, что моя кожа словно гудит от электричества.

— Ты думаешь, я причинил ему боль, Слоан?

Это не один из тех неожиданных вопросов, которые люди задают и не ждут ответа. Задавая этот вопрос, он ждет ответ, так как после этого станет ясно, что я о нем думаю. Раньше это не имело значения, но сейчас, очевидно, это очень важно.

Я задумываюсь над ответом, так как собираюсь сказать ему абсолютно обдуманную, взвешенную правду. Это не занимает у меня много времени.

— Нет. Нет, не думаю, что ты это сделал. Не думаю, что ты причинишь вред беззащитному человеку.

Мои слова заставляют его снова ухмыльнуться.

— Ты очень высокого мнения обо мне, Слоан. А теперь, пожалуйста, открой рот.

Я подчиняюсь. Он подносит вилку с едой к моему рту, зажимаю ее между губ и наслаждаюсь скольжением металла, когда он вытаскивает ее из моего рта. Он внимательно следит за моим ртом, его лицо словно пустая маска.

— Я не прикасался к нему. В этот раз, — шепчет Зет. — Он дал мне номер телефона Хулио, и теперь я должен убедиться в том, что смогу вернуть Кейда.

Не собираюсь выяснять подробности. Это заведет нас в такие дебри, куда я точно не хочу идти.

— Ты возьмешь с собой Майкла?

Он кивает.

— Ты останешься здесь с Лэйси и своей подружкой. Не спускай ни с одной из них глаз.

Внезапно меня охватывает паника. Я не хочу, чтобы он уходил, каждый раз, когда он уходит, происходит что-то чертовски ужасное, меня начинают преследовать полицейские. Или в меня стреляют. Или и то, и другое.

— Ты не думаешь, что сейчас нам нужно держаться вместе?

— Нет. Не думаю. Ты ранена, Ньюан — невольный участник всего этого, а Лэйси немного не в себе. Не очень хорошая идея брать хоть кого-то из вас с собой, не говоря уже о всех троих.

Я бы поспорила с этим, несмотря на то, что понимаю, к чему он клонит, но тут входит Майкл в пропитанной по́том футболке. Он отправился на пробежку сразу после еды. На мой взгляд, это плохая идея — бегать на полный желудок, но, похоже, у него нет с этим проблем.

— Ты готов? — спрашивает он.

Выражение лица Зета мгновенно меняется, беззаботность сменяется гневом, от которого захватывает дух.

— Да, готов. Пора научить этого засранца, что ему не сойдет с рук похищение одного из наших.

Мне хочется указать на то, что Кейд на самом деле не «один из наших», он парень Ребела, но потом до меня доходит, насколько неблагодарна моя мысль. Конечно, Кейд — один из наших. Он был в тюрьме вместе с Зетом и рисковал жизнью и свободой, чтобы помочь мне, когда Чарли был в больнице Святого Петра. Они должны попытаться освободить его, но какой ценой? Вот к чему все сводится в наши дни — к цене наших действий. В нашей команде больше не может быть легкомысленных или безрассудных решений. В нашей команде. Я теперь ее часть, и от этого знания мне не по себе.

Зет встает, допивает бутылку воды, сминает ее и выбрасывает в урну. Он смотрит на меня, между его бровями прослеживаются две четкие линии.

— Я серьезно, Слоан. Не выходи из квартиры.

Я киваю головой, стараясь не выглядеть настолько обеспокоенной, насколько сейчас чувствую.

— Знаю, знаю. Могут быть последствия.

Зет ухмыляется.

— О нет, злая девочка. Тебе придется отвечать передо мной. И поверь — это гораздо, гораздо хуже.

Затем он делает что-то, от чего у меня покалывает пальцы на руках и ногах, он наклоняется и нежно, еле ощутимо, целует меня в макушку.

— Мы скоро вернемся, — говорит он. — И с нами будет Кейд.

Выражение лица у Майкла традиционное, ошеломленное. Думаю, он так же, как и я, поражен проявлением привязанности своего работодателя. Зет быстро одевается, и они уходят, а место на макушке, куда Зет поцеловал меня, безумно горит.

Пиппа по-прежнему отказывается выходить из ванной. Я не хочу, чтобы она выходила, поэтому не сильно расстраиваюсь, но какая-то часть меня хочет, чтобы ей было комфортно. А пребывание весь день и ночь на холодной плитке определенно не очень комфортно. Но я слишком злюсь, чтобы поговорить с ней, поэтому решаю, что самым лучшим вариантом будет привлечь к этому делу Лэйси.

Я уже собираюсь постучать в дверь ее комнаты, когда она распахивается, и появляется бледное лицо девушки, глаза, как обычно, огромные. Она выглядит потрясенной.

— Где Зи? — спрашивает она, задыхаясь.

— Он уехал, чтобы уладить кое-какие дела. Он скоро вернется. Максимум через пару часов.

Эта новость, похоже, не обрадовала Лэйси. Зет не попрощался с ней, и по очень веской причине. Она всегда очень плохо реагировала на то, что он уходил, но после вчерашнего срыва, вероятно, сорвалась бы и не позволила ему выйти за дверь. Несомненно, именно поэтому он ушел, не сказав ей ни слова.

— Мне нужно поговорить с ним, — говорит она. — Это важно.

— Мне жаль, Лэйс. Но он скоро вернется.

Лейси разочарованно выдыхает, качая головой.

— Ты не понимаешь. Вот, смотри. — Она протягивает мне что-то… свой массивный мобильный телефон — на экране загружается веб-страница. Я удивлена, что у этой штуковины вообще есть для этого возможности. Прищуриваюсь, пытаясь прочесть блоки узкого черного текста, но Лэйси так сильно дергается, что это практически невозможно.

— Дай его мне.

Я забираю у нее телефон и быстро читаю, голова идет кругом от содержания того, что оказалось газетной статьей. Голова начинает кружиться сильнее, когда вижу имя Оливера Мэсси и логотип больницы Святого Петра внизу страницы.

«Личность женщины, доставленной в больницу Святого Петра почти две недели назад, до сих пор не установлена. Ее состояние продолжает ухудшаться. По мнению врачей, пациентка, находящаяся на аппарате жизнеобеспечения, вряд ли проживет еще двадцать четыре часа. Доктор Оливер Мэсси из больницы Святого Петра считает, что кто-то может опознать эту женщину. Печально, если члены семьи женщины упустят возможность попрощаться с ней, потому что не знали, что их мать, тетя или сестра находится в больнице. Мы просим читателей «Сиэтл Трибьюн» внимательно рассмотреть фотографию нашей пациентки. Возможно, вы вспомните эту женщину и сможете помочь нам связаться с ее ближайшими родственниками?»

Под блоком текста — изображение бледной женщины, длинные светлые волосы разметались вокруг головы, словно шелк, глаза закрыты, явно в коме. Я сразу же узнаю женщину. В один невероятно суматошный и напряженный рабочий день медсестра рассказала мне о неизвестной в палате сто тридцать шесть. Она была доставлена в больницу неизвестным, бесцеремонно брошена и оставлена умирать. Тогда она уже была в коме, удивительно, что она продержалась так долго.

— В чем дело, Лэйс? Ты знаешь эту женщину?

Лэйси кивает, качая головой вверх-вниз.

— Это она пырнула Зета. Она женщина Чарли.

— Думаешь, Зет захочет увидеть ее?

Мне почему-то кажется, что нет. Мягко говоря. Однако Лэйси не утруждает себя ответом:

— Если она умирает, мы должны ее увидеть. Мы должны. Нам нужно идти прямо сейчас. Она может умереть до того, как мы доберемся туда.

Понятия не имею, что на нее нашло, но неистовый блеск в глазах Лэйси в сочетании с тревожным тоном голоса говорит мне, что следующие мои слова вызовут серьезные проблемы.

— Мне жаль, милая. Мы никуда не пойдем, пока Зет не вернется.

Я практически вижу, как грозовая туча формируется над нимбом золотых кудрей крошечной женщины. Она наклоняет голову, ее подбородок почти касается грудины, исподлобья она смотрит на меня с самым зловещим выражением в глазах. Я не узнаю ее.

— Я ухожу, Слоан. Ты не можешь остановить меня.

— Входная дверь заперта, Лэйс. Мы на восьмом этаже. Здесь нет пожарной лестницы, по которой ты могла бы спуститься. Нет необходимости тебя останавливать, я просто не дам ключ.

— Дашь, — говорит она мне. — Или я отниму его у тебя.

Тревожные звоночки, нет, долбаный клаксон начинает звучать в моей голове. Никогда раньше не видела ее в таком состоянии. Я видела ее грустной и расстроенной, подавленной и замкнутой, но никогда — злой и полной решимости. Такое чувство, что злая и решительная Лэйси может с легкостью справиться со мной, даже несмотря на то, что она почти вдвое меньше меня.

— Почему ты должна ее увидеть, Лэйси? Объясни, и, возможно, мы что-нибудь придумаем.

— Просто должна, ясно? — Она выхватывает у меня свой мобильный телефон, прижимает руки к вискам. — Это не твое гр*баное дело, Слоан. Думаешь, что только потому, что мой брат тр*хает тебя, ты будешь рядом достаточно долго, чтобы стать свидетелем гре*баной катастрофы, которая обрушится на наши жизни, но это не так. Тебя затошнит от нас к концу следующей недели. Ты вернешься к своим набожным родителям. Снова начнешь носить элегантную одежду и играть в гольф со своими приятелями-врачами, а твой короткий рейд по трущобам с Зетом и его еб*нутой сестрой закончится. И нам с ним, вдвоем, придется разбираться со всем этим дерьмом. Мне и ему! — Последние слова вырвались из ее рта в виде сдавленного всхлипа. В ней столько ярости и сомнений. Тихая, сдержанная Лэйси, которую я знаю и которая забралась ко мне в постель сегодня утром, исчезла. — Не кажется ли тебе, что пришло время признать это? — спрашивает она. Ее глаза наполнены слезами. — Не думаешь ли ты, что было бы лучше уйти сейчас, пока тебя не втянули в огромные неприятности, и ты не почувствовала, что должна остаться, потому что у тебя нет другого выхода? Потому что все стало настолько плохо и непоправимо, что у тебя нет выхода?

Каждое ее слово словно пощечина. Впервые встретив ее, я была не уверена в ней, не знала, что ее связывает с Зетом, и поэтому была настороже, но со временем она стала мне небезразлична. Я заботилась о ней. Черт, всего несколько часов назад, лежа в моей постели, она призналась, что убила какого-то мужика, а я только обнимала ее и говорила, что все будет хорошо. Так что да, сейчас мне невероятно больно из-за того, что она разговаривает со мной подобным образом. Это разбивает мне сердце.

— С чего ты это взяла, Лэйс?

— Это реальность, в которой мы жили, пока ты пребывала на своем маленьком холме над городом и сверху вниз смотрела на нас.

— Лэйси, я не… я…

— Она никогда не носила элегантную одежду, — раздается голос справа от меня.

Пиппа, прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Наконец-то она вышла из ванной, вероятно, чтобы посмотреть, как эта крошечная женщина надирает мне задницу. Похоже, именно к этому все сейчас и идет. Лэйси морщится, хмуро глядя на Пиппу.

— Ты такая же отвратительная, — огрызается она. — Ты плохо отзывалась о моей матери и не имела на это права. Ты не имеешь права ничего говорить о ней.

Пиппа, как всегда, хладнокровна, спокойна и собрана, такая же, как и на рабочих встречах в офисе.

— Ты права. Я не должна была этого делать. Мне жаль, Лэйси. Но сейчас ты нападаешь не на того человека. Слоан не склонна к осуждениям, и она не из тех, кто посвящает себя людям, а затем уходит. И это то, что она сделала — она посвятила себя тебе и Зету. Вот почему я переживала. Потому что знаю, что теперь она ни за что не бросит тебя. Ее не отпугнуть пинками и криками. Думаю, вчерашние события с полицией были достаточным тому доказательством.

Лэйси не успокаивается. Ни на секунду. Она на грани истерики, я вижу это в ее встревоженных глазах, смотрящих на меня в ответ.

— Ты не моя семья. Ты не моя семья. Мы должны снова воссоединиться. Только семья может защитить семью. Кровь гуще воды, Слоан. Ты должна отпустить меня. Должна.

Это душераздирающе, но теперь я начинаю принимать все близко к сердцу. Мне казалось, что нравлюсь Лэйси. Я думала, что она считает меня своей семьей, каким-то странным, извращенным образом.

— Прости, — шепчу я. — Уверена, что Зет отведет тебя к ней, как только сможет.

Лэйси закрывает лицо руками, делая глубокие, беспорядочные вдохи, всхлипывая все сильнее.

— Это очень плохо. Это. Очень. Плохо!

Она опускает руки, и Пиппа видит, что происходит, задолго до меня. Или, возможно, я вижу, но просто не верю в это — Лэйси приближается ко мне, ее рот сжат в мрачной решимости. Пиппа выше меня и, без сомнения, сильнее. Я бы смогла постоять за себя, но Пиппа практически сбивает Лэйс с ног, прижимая к стене коридора.

— Отвали от меня! Отвали от меня на х*й, сука! Я убью тебя! — ревет Лэйси

Я застыла на месте, наблюдая за их борьбой, совершенно сбитая с толку.

— Слоан, не хочешь помочь? — спрашивает Пиппа сквозь стиснутые зубы.

Ей удалось заломить оба запястья Лэйси за спиной, но девушка храбро сопротивляется. Я кидаюсь на помощь, хватаю Лэйси за лодыжки. И сразу же получаю удар по раненой руке, меня пронзает ударная волна боли, такой острой и сильной, что я задыхаюсь. Нам с Пиппой удается оттащить визжащую Лэйси в комнату в задней части квартиры. В ту комнату, в которой я обнаружила Зета, сидящего в одиночестве в темноте, когда впервые пришла сюда. В комнате нет ни окон, ни других дверей, кроме входа, через который мы только что вошли. Обстановка скудная — кровать, прикроватный столик, шкаф и мягкий ковер из овчины на полу. Мы с Пиппой наполовину несем, наполовину тащим Лэйси к кровати, укладываем ее, а потом Пиппа хватает меня и тащит к выходу, прежде чем Лэйси успеет подняться на ноги. Пиппа захлопывает дверь и не отпускает ручку.

— У тебя есть ключи от этой штуковины? — выпаливает она.

— Э-э, да. Да, подожди.

Я бегу через всю квартиру, хватаю ключи со столешницы, где их оставил Зет, и спешу обратно. Мне требуется целая минута, чтобы найти нужный ключ, в течение которой Лэйси кричит, бьет ногами и колотит кулаками по другой стороне двери, требуя, чтобы мы выпустили ее к чертовой матери.

— У тебя есть успокоительное? — спрашивает Пиппа.

— То есть, ты считаешь, что я бы позволила тебе зашить меня без обезболивания, если бы у меня с собой была медицинская сумка? — огрызаюсь я.

Теперь, когда дверь заперта, Пиппа отступает, подняв руки.

— Просто спросила. Мое заключение в этой нелепой квартире было бы гораздо более терпимым без подобного шума.

Она права. Это кошмар — сидеть взаперти и слушать истерику Лэйси. Я расхаживаю по квартире, раздумывая, стоит ли позвонить Зету. Он говорил, что у нее бывают срывы, но я не была готова к подобному. Не в таком масштабе. Не к такой жестокости, которая началась ни с того ни с сего.

— Не хотелось бы повторяться, Слоан, — говорит Пиппа, следуя за мной. — Но ты уверена, что твои новые друзья — это тот тип людей, с которыми ты хочешь общаться? Я имею в виду, что полиция…

Я резко поворачиваюсь и тычу пальцем в ее грудь, пытаясь дышать сквозь вспышку гнева.

— Не смей упоминать о полиции. Это ты вызвала полицию.

Пиппа выглядит так, словно собирается оправдать свой поступок — да поможет ей бог, если она это сделает, — но этому мешает трель будильника. Нет, это не будильник. Звонит мобильный телефон. Мы с Пиппой одновременно замечаем его — сотовый телефон, который Лэйси держала в руке. Он валяется на полу, светится, мигает и издает пресловутый старинный школьный рингтон, который сводил с ума людей по всему миру. Должно быть, Лэйси уронила телефон во время борьбы.

Я подхожу и поднимаю телефон, Лэйси замолкает — должно быть, она слышит звонок. На экране высвечиваются два слова: Пожилой мужчина.

Меня начинает мутить. Я знаю, кто это. Слышала, как Зет называл его так раньше.

— Слоан? Слоан, позволь мне ответить на звонок! — кричит Лэйси из-за двери. — Я должна ответить. Это мне звонят!

У меня такое ощущение, что моя голова сейчас взорвется. Серьезно? Серьезно, вот с кем общалась Лэйси? Часть меня просто не может принять или поверить в это. Нет. Я нажимаю кнопку ответа и подношу трубку к уху. Моя кровь холодеет, как только слышу голос.

— Тук-тук, милая. Будь хорошей девочкой и впусти меня, ладно?

ГЛАВА 13

ЗЕТ

Должен признаться, я, как и Слоан, был удивлен, что этим утром не испачкал руки кровью. Андреас без боя дал номер телефона Хулио, после короткого разговора о верности — он по-прежнему утверждает, что они в курсе того, что мы с Чарли работаем вместе, — и мимолетного взгляда на эти чертовы скрепки, и Андреас Медина стал открытой книгой. Он рассказал, что Хулио и его парни обитают где-то в районе Маунт-Ренье, но не смог назвать точный адрес, потому что они не задерживаются на одном месте. Ублюдку лучше бы не врать.

Мы с Майклом практически добрались до Маунт-Ренье, когда я, наконец, дозвонился по номеру, который дал мне Медина. После трех гудков в трубке раздается:

— Hola? (прим. пер.: (исп.) Привет).

Определенно правильный номер.

— Hola, — отвечаю я. — Quiero hablar con el jefe, por favor (прим. пер.: (исп.) Я хочу поговорить с боссом, пожалуйста), — бодро говорю, чтобы звучать, как позитивный мексиканский сотрудник по продажам. Как правило, я не особо энергичен, чаще скрежещу зубами.

— Кто это? — спрашивает человек с сильным акцентом на другом конце провода.

— Это Зет, мать его, Мэйфейр, с*ка. А теперь соедини меня с Хулио.

Ну вот, это больше соответствует мне. Человек на другом конце провода матерится по-испански. На заднем плане слышится приглушенная болтовня, и, наконец, раздается голос того, кого я желал услышать.

— Зет, друг мой. Так приятно тебя слышать. Надеюсь, у тебя все в порядке?

— Лучше не бывает, — отрезаю я. Начался дождь. Дворники в седане Майкла автоматически начинают скользить по ветровому стеклу, размывая огни проезжающих мимо нас машин в длинные полосы белого и красного. — Полагаю, нам нужно обсудить небольшое дело, — говорю я.

— О? И что же это за дело?

В голосе Хулио слышатся нотки радушия, но за ним я распознаю жестокость. Подобные ему мужчины улыбаются и говорят вежливые вещи, и в то же время планируют всевозможные способы твоего убийства. Мне это слишком хорошо известно.

— То, что ты забрал моего друга. И то, что я забрал твоего друга.

Хулио притворно смеется.

— Боюсь, я понятия не имею, о чем ты говоришь, Зет. В данный момент у меня гостит потерявшийся член мотоклуба. Его босс уже направляется сюда, за ним. Что касается моих людей… — Он сопит, замолкает для эффекта. — Похоже, все на месте.

Андреас пропал, и ему это прекрасно известно, он просто пытается быть умным ублюдком, заставить меня поверить, что ему плевать на своего парня, хотя я прекрасно знаю, что это не так. Андреас — гр*баная обуза. Он вспыльчивый и безрассудный. Большинство людей на месте Хулио давным-давно убили бы его, а это значит, что главарь банды, должно быть, питает к нему слабость. Не удивлюсь, если он как-то связан с Мединой. Так как же разыграть эту карту? Как правильно поступить? Зачем Хулио забирать Кейда, если он планировал передать его Ребелу? В этом нет никакого смысла.

— Отлично, — говорю я. — Значит, Ребел едет за Кейдом, а я избавляюсь от своего гостя. Навсегда. Тебя устроит такой расклад?

На другом конце провода снова наступает пауза — представляю себе выражение лица Хулио: рот растянут в беспечной гримасе, плечи поджаты до ушей. Я слышу его гр*баную браваду.

— Без разницы, мужик. Делай, что хочешь.

Я фыркаю, кивая головой. Думаю. Размышляю о том, каким, черт возьми, должен быть наш следующий шаг, когда Хулио снова заговаривает:

— Ты должен знать, что из-за тебя я очень несчастен, ese. Нет, ты меня совсем не радуешь.

— Могу понять, почему ты так считаешь, — признаю я. — Если тебя это утешит, ничего личного. Это была услуга для друга.

В трубке раздается ритмичный щелкающий звук… Хулио недовольно причмокивает.

— Мне плевать на девушку, ese, — говорит он. — Плевать на то, что ты обманул меня в моем собственном доме. И на то, что ты шпионил для Чарли.

Одно дело слышать это от Андреаса — парень чертов параноик, — но теперь Хулио думает, что я приехал в лагерь, чтобы выполнить поручение Чарли?

— Я сказал, что был там из-за девушки. Не из-за Чарли, придурок. Этот ублюдок последние несколько недель пытался меня убить.

— Ха! — Громкий смех Хулио практически оглушил меня. — Тогда какого хрена он приперся сюда, как только мои ребята сообщили ему, что ты здесь, а? Почему он появился у моей двери всего через шесть часов после твоего ухода, когда мой дом был в руинах, и заплатил мне баснословную сумму за то, чтобы я не преследовал тебя? Зачем он передал мне свой наркобизнес в счет погашения твоего долга, когда твои друзья подорвали мою виллу?

— Что?

— Возможно, он купил для тебя жизнь, Зи, но позволь кое-что сказать. Если ты снова нагрянешь ко мне, никакие деньги в мире тебя не спасут.

Глаза сосредоточившегося на дороге Майкла расширяются, должно быть, он слышит Хулио. Я пытаюсь осмыслить сказанное им, но это не имеет ни малейшего смысла. Не могу вспомнить, когда в последний раз что-то имело смысл, но это? Это просто из ряда вон выходящий случай. Чарли заплатил Хулио за то, чтобы он отстал от меня?

— Зачем он это сделал? — спрашиваю я.

Я чувствую себя глупо. Чувствую себя парнем, которому не хватает крайне важной, решающей информации, известной всем, кроме меня.

Хулио снова смеется… этим высокомерным, еб*ным смехом.

— История стара как мир, мой друг. Все правильно, ты можешь жаждать убить членов своей семьи, когда они сделали что-то, что вывело тебя из себя. Но если приходит кто-то другой и издевается над ними — это уже совсем другая история.

Блин, этот парень, похоже, ни хрена не слушает.

— Я сказал тебе тогда и скажу сейчас, придурок, я больше не часть семьи Чарли. Я ушел. Я уволился. Я, бл*дь, свалил.

Тишина тянется, кажется, целую вечность. Так мы ни к чему не придем. Мне нужно закончить разговор, чтобы позвонить Ребелу и выяснить, что, черт возьми, происходит. Мне нужно…

— Ой, да ладно тебе, Зи. Это должен знать даже ты. Тебе никогда не удастся уйти от человека, подобного Чарли Холсану, — говорит Хулио. — Ты можешь попытаться свалить из его организации. Но, вероятно, не доживешь до окончания рассказа этой истории, но все же можешь попытаться. Ты, можешь попытаться… он никогда не позволит тебе уйти от него.

— И почему это? — срываюсь я.

— Потому что такой человек, как Чарли Холсан, никогда не позволит тебе отвернуться от своей крови.

ГЛАВА 14

СЛОАН

Я завершаю звонок, испытывая неимоверное нервное напряжение. Телефон тут же начинает звонить снова.

— Ты уверена, что это он? — спрашивает Пиппа.

Она спрашивает меня об этом уже в третий раз, и я начинаю злиться.

— Да! Да, это он. Что, черт возьми, мне делать?

Пиппа бросает на меня жалостливый взгляд — она не понимает моей паники. В отличие от меня, она не чувствует тяжести, давящей на нее.

— Ну-ка, — говорит она, протягивая руку. — Дай его мне.

Она хочет забрать мобильник, и, честно говоря, я очень хочу от него избавиться. Шлепаю ей в руку эту штуку и прижимаю кончики пальцев к губам, наблюдая за ней, пытаясь понять, что она будет делать дальше. Последнее, чего ожидаю от нее, это ответа на чертов звонок.

— Доктор Пиппа Ньюан, — спокойно говорит она.

Лицо Пиппы остается невозмутимым, хотя ее брови слегка подергиваются. Не знаю, что это может значить, и значит ли вообще что-нибудь. Я жду, затаив дыхание.

— Не думаю, что это хорошая идея, — спокойно говорит она. И хмурится еще больше. Мое сердце отстукивает в груди, словно пара кастаньет. Она смотрит на меня, глаза наполнены внезапным удивлением. — На самом деле нет необходимости так выражаться, — отвечает она. — Мы имеем полное право отказать вам в доступе…

Раздается резкий удар в дверь, но не сверху, как будто кто-то постучал, а снизу, словно пнули ногой. Из-за массивной деревянной двери толщиной в три дюйма доносится пораженный голос.

— Мне кажется, ты что-то путаешь, милая. Это не долбанная доставка. У тебя нет выбора. А теперь открой эту гр*баную дверь.

Пиппа отводит телефон от уха, поворачивает его и пялится на экран. Моргает.

— Он бросил трубку. — Она не смотрит на меня, на ее лице появляется выражение легкой паники — похоже, серьезность ситуации наконец-то дошла до нее. — Не думаю, что он уйдет.

— Да что ты говоришь.

Я направляюсь к стойке, где лежит моя сумка — даже во время суматохи у Пиппы Майкл предусмотрительно всучил ее мне, чтобы я не забыла про нее, — роюсь внутри, пока не натыкаюсь на свой мобильный. Набираю номер Зета, руки дрожат, когда нажимаю на кнопку вызова.

«Аппарат вызываемого абонента занят. Пожалуйста, перезвоните позднее».

Занят? Зет разговаривает по телефону. Символично. Сейчас он решил заняться долбанной светской жизнью? С кем, черт возьми, он разговаривает? Он с Майклом, единственным человеком, который, кажется, постоянно ему звонит. Я вешаю трубку и тут же набираю номер Майкла. Его номер не занят, но на звонок все равно не отвечают.

— Бл*дь!

Текстовое сообщение — лучший вариант, хотя и не идеальный.

Я: Возвращайся! Немедленно!

Серия сильных ударов обрушивается на входную дверь.

— Впусти меня, доктор Пиппа Ньюан. Мы с парнями никуда не уйдем. Если ты сделаешь то, что я, бл*дь, говорю, это сэкономит кучу времени и довольно хорошо сделанную дверь.

Мы ни за что не откроем дверь. Ни за что на свете. Я окидываю взглядом квартиру, в поисках чего-нибудь тяжелого, диван, залитый моей кровью, вероятно, самый подходящий вариант для задуманного мной. Бегу к нему и начинаю толкать эту штуку, опираясь всем весом на немалые размеры. У меня ноет плечо, так больно, что снова могу потерять сознание. Вчерашняя рана не особо серьезная, но все равно довольно глубокая. Последнее, что мне следует делать, это пытаться двигать тяжелую мебель, но, похоже, у меня нет выбора.

— Не стой там, глядя на меня. Иди сюда! — кричу на Пиппу.

То, что она, не моргая, пялится, никому не помогает. На самом деле, ее ошеломленного бездействия достаточно, чтобы мне снова и снова хотелось влепить ей пощечину. Она вздрагивает и спешит к другому концу дивана, поднимая его вместе со мной. Вдвоем мы едва можем оторвать его от пола — он очень тяжелый с изогнутыми деревянными подлокотниками — но этого достаточно, чтобы неловко перетащить его к двери.

— Он не причинит тебе вреда! — кричит Лэйси с другого конца квартиры. — Он пришел за мной. Выпусти меня, и я уйду с ним. Он не тронет тебя, клянусь!

Жестокость следующей серии ударов по двери говорит об обратном, насильственные действия, человека, стоящего по ту сторону указывают, что он не особо терпелив, спокоен или вообще уравновешенный человек. Если он, наконец, пробьет себе дорогу, то не остановится. И, да, я бы не хотела оказаться у него на пути.

Я игнорирую Лэйси и обращаюсь к человеку по ту сторону двери: к Чарли.

— Зет уже направляется сюда, придурок. На твоем месте я бы свалила до его прихода!

Через дверь слышится смех.

— Хочешь сказать, что хозяина сейчас нет дома? Ну, разве это не прелестно. Ни за что бы не подумал, что он оставит своих девочек без защиты. Это на него совсем не похоже. А я так хотел с ним поболтать.

Дерьмо. Скорее всего, Чарли подозревал, что Зета здесь нет — конечно, если бы Зет был дома, то стоял бы у двери и стрелял в головы при первых признаках неприятностей, — но я только что подтвердила это. Отлично.

— Впусти его, Слоан. Тебя это не касается! — кричит Лэйси.

Но это меня касается. Этот парень послал двух мужчин к моему дому и пытался похитить Лэйси, пытался скинуть меня с дороги и едва не убил, для привлечения внимания Зета отравил невинную девушку и попутно, в виде дополнительного бонуса, разрушил мою гр*баную жизнь. Даже если бы у меня была гарантия, что он не причинит вреда ни Пиппе, ни мне, что очень сомнительно, я бы ни за что не позволила Лэйси уйти с ним. Очевидно, произошло что-то, о чем мне не известно, то, что заставило Лэйси думать, что с Чарли она будет в безопасности, но совершенно точно — она никуда не уйдет. Нет, если это будет зависеть от меня. Я направляюсь на кухню, открываю ящик и достаю самый большой нож. Протягиваю его Пип.

— Если они прорвутся, используй его. Не мешкай.

Глаза Пиппы становятся огромными, как блюдца.

— Ты же не серьезно. Я не собираюсь никого кромсать.

— А если они попытаются тебя убить? Ты не воспользуешься ножом?

— Ну, думаю…

— Тогда будь готова.

Я отхожу, торопливо пересекая квартиру. Направляюсь в комнату напротив той, где находится Лэйси — в комнату Майкла. Внутри все идеально, как я и ожидала от такого мужчины, как он. Я надеялась найти какой-нибудь тайник с оружием под кроватью или что-то в этом роде, но все, что нахожу, — это пара тапочек от Армани. Никакого оружия. Никаких огнеметов. Никаких хира сюрикен (прим пер.: Хира сюрикен — японское метательное оружие скрытого ношения в виде звезды). Что он за правая рука такая?

На стене замечаю бейсбольную биту. Она установлена на подставке и складывается ощущение, что на ней автограф игрока. Скорее всего, Майклу не понравится, если я использую ее для того, чтобы проломить кому-то голову, но придется. Снимаю ее с подставки и выхожу в коридор. Иду в комнату Лэйси, она по-прежнему сходит с ума, молотя в дверь, требуя, чтобы ее выпустили.

— Я не понимаю, Лэйс. Объясни. Почему ты вдруг захотела уйти с Чарли? Что он тебе сказал?

Она замолкает, хотя я слышу ее прерывистое дыхание, она плачет.

— Он сказал мне правду, — шепчет она. — Все это время, все годы я думала, что Зет — единственный, кто у меня есть. Единственный, кто заботился обо мне, даже не зная, что я его сестра. Но я ошибалась. У меня есть Чарли. У меня… у меня есть отец.

Отец.

В мире не было слов, которые потрясли бы меня больше, чем эти. Я чуть не выронила бейсбольную биту.

— Лэйс, не думаю… думаю, ты ошибаешься. Не думаю…

— Так и есть! Он мой отец. Это правда, я знаю, что это так.

— Когда он тебе это сказал?

— Около часа назад. Мобильный телефон, который дал мне Зет… Чарли отправил на него сообщение вчера утром. Он думал, что пишет Зету. Он сказал, что знает, где я нахожусь. Как только ему стало известно, кто я, он сказал мне правду. Он сказал мне, что именно поэтому пытался забрать меня из твоего дома. Эти люди не собирались причинять мне вред, Слоан. Чарли хочет, чтобы я была в безопасности. Он хочет, чтобы я была с ним.

Последние два дня Лэйси была прикована к этому телефону. Два долбаных дня Чарли Холсан забивал голову Лэйси ложью. Должно быть, он прекрасно разбирается в людях, или, по крайней мере, хорошо изучил Лэйси, чтобы понять, насколько важна для нее семья. Он надавил на единственное, что может переключить ее мысли и свести с ума, и использовал все это против нее.

— Он лжет тебе, детка. Уверяю. Он сделает и скажет что угодно, лишь бы добраться до Зета. Он едва не убил меня, помнишь? Он пытался скинуть мою машину с дороги.

Наступила тишина. Безмолвная тишина, прерываемая звуками одного из самых опасных преступников Сиэтла, пытающегося прорваться в квартиру. Лэйси не произносит ни слова. Она знает, что я права, знает это в глубине души, но все же не воспринимает мои слова. Я знаю ее. Она потерялась в этой прекрасной идее, что у нее есть отец. Настоящий, биологический отец, который может позаботиться о ней и сделать так, чтобы в ее мире все снова стало хорошо.

— Лэйси, твой отец погиб в автокатастрофе. Он мертв уже двадцать шесть лет.

— Тот человек не был моим отцом. Он был одним из людей Чарли. Он украл меня.

О, боже. Теперь я никак не смогу с ней поспорить. С таким подверженным к внушению разумом, как у Лэйси, я не смогу убедить ее, что она была обманута. Тем более что она этого хочет.

— Слоан? Слоан! Иди сюда, — кричит Пиппа.

Ее голос на три октавы выше обычного и дрожит. С Лэйси придется разбираться позже. Я бегу по коридору, обхватив двумя руками бейсбольную биту, и обнаруживаю…

— Вот дерьмо!

Дверь сорвана с петель в верхней левой части рамы, а обшитое панелями дерево раскалывается на части под действием ударов ногами.

— Вы пожалеете, что не сэкономили моим ребятам время и силы, — говорит Чарли, и на этот раз его голос звучит пугающе. У нас есть несколько секунд до того, как они закончат.

Мой мобильный начинает звонить.

Сердце бешено стучит.

Пиппа выглядит так, словно ее сейчас стошнит. У меня такое чувство, что меня сейчас вырвет.

— Стой на месте. Стой на месте. Не двигайся, — шепчу я, указывая на место рядом с дверью, где она уже стоит.

Она испуганно кивает головой. Я крадусь в сторону двери, кручу биту в руках и жду.

Это так банально, что мне хочется рассмеяться. Я бы посмеялась, если бы не тот факт, что я готова обделаться от страха. Прячусь за дверью, готовясь размозжить бейсбольной битой череп незваного гостя. Они ведь должны были это предвидеть, верно?

И тогда это происходит. Только не так, как в фильмах, где дверь срывается с петель, и мебель разлетается в стороны. Дверь прогибается и приоткрывается, образуя щель шириной в фут, а затем в щели появляются рука, плечо и половина туловища, и все, о чем я могу думать, — это Джек Николсон в «Сиянии», ухмыляющийся нам и объявляющий: А вот и Джонни.

Ну что ж, а вот и Слоан, ублюдок. Я не колеблюсь, забываю о своих планах, и вместо этого обрушиваю биту на плечо человека, который пытается отпихнуть диван с дороги. Древесина обрушивается на него с удовлетворительным треском, и доктор во мне производит подсчет нанесенного ущерба. Вывих? Раздробленный сустав? Судя по мучительному крику, доносящемуся с другой стороны двери, вероятность того, что я нанесла серьезный ущерб, достаточно высока.

— А-а-а-а! Чертова с*ка только что ударила меня, — кричит голос. Я разворачиваюсь и снова бью парня, на этот раз по руке. — Бл*дь!

Рука, принадлежащая человеку, с другой стороны, падает и безвольно болтается, пока он пытается укрыться в безопасном месте.

Я испытываю некоторую гордость за себя, когда тело парня исчезает, но вдруг передо мной появляется лицо седовласого привлекательного мужчины лет пятидесяти, в радужных оболочках глаз которого таится отблеск безумия. Мне знакомо это лицо. Полицейские распространяли фотографию Чарли по больнице — он выглядел нормальным, невзрачным, — когда Арчи Монтерелло был застрелен, но видеть его во плоти — совсем другое дело. Он более пугающий.

Наступает напряженное молчание, во время которого мужчина широко улыбается, быстро оглядывая меня. Звук моего постоянно звонящего мобильного делает момент еще более напряженным. Мужчина делает шаг вперед и просовывает дуло большого, тяжелого пистолета через щель в дереве. Его ухмылка становится еще шире, обнажая идеально ровные, белые зубы.

— Ну, здравствуй, принцесса. Тебе не кажется, что стоит ответить на звонок?

ГЛАВА 15

ЗЕТ

Хулио не стал развивать свой странный комментарий. Он завершает разговор, и я тут же звоню Ребелу, но его слова не выходят у меня из головы на протяжении всего разговора с президентом МК «Вдоводел».

Ребел отвечает быстро и по-деловому, прекрасно понимая, кто ему звонит.

— Ну и ну, разве это не приятная неожиданность?

— Уверен, ты ни черта не удивился, — отвечаю я.

Он никому не позволит пропасть с его радара.

— Ладно, может, и нет. Но для меня большая честь, что ты соизволил позвонить сейчас, учитывая, что я уже некоторое время пытаюсь связаться с тобой и твоей очаровательной девушкой. Чем могу быть полезен?

С таким мужчиной, как Чарли Холсан, никогда не перестанешь проливать кровь.

— Взаимоотношения Слоан с сестрой… ее дело. Если она не отвечает тебе или твоей жене, то, возможно, Алексис не стоило вычеркивать ее из своей жизни и заставлять два гр*баных года беспокоиться.

Ребел издает фыркающий звук на другом конце линии.

— Это не наша битва, брат. Это дело девочек, но ты же знаешь, что все не так просто, как кажется. Возьмем, к примеру, ситуацию с моим мальчиком. Наш мексиканский друг забрал Кейда и сказал, что отпустит его, только если я приду за ним. Как думаешь, почему?

Значит, он уже знает о Кейде. Что касается его вопроса, могу предположить только одно, и это довольно очевидно.

— Потому что он планирует убить тебя и хочет знать, где тебя искать.

— Именно так я и предположил. Поэтому я здесь, еду за своим мальчиком, зная, что Хулио планирует прострелить мне голову. И как думаешь, почему?

— Потому что Кейд — твой парень. И у тебя есть что-то на Хулио. Должно быть, раз он так осторожен с тобой. Черт, я слышал, у тебя на всех что-то есть.

Ребел снова смеется.

— Возможно, ты прав, брат. Всегда полезно иметь в запасе некоторую информацию, особенно когда имеешь дело с подобными людьми. С такими, как ты.

Если таким образом Ребел пытается тонко намекнуть, что у него есть информация обо мне, ему необходимо поработать над подачей.

— Как скажешь, чувак. Ты, бл*дь, разобрался с Хулио или как? Потому что у меня есть неотложные дела, с которыми необходимо разобраться. Хотел убедиться, что Кейд в безопасности.

— Можешь быть спокоен. С Кейдом все будет в порядке, как и со мной. Информация — не единственное, что у меня есть на Хулио Переса. Последние три года я держал его под прицелом. Разумно — время от времени засылать к нему парней. Иметь человека изнутри, так сказать.

Кажется, у этого парня все продумано. Это облегчает ситуацию. Ребел позаботится о своем вице-президенте, а я могу вернуться в квартиру и поговорить со Слоан. На некоторое время ей нужно уехать из города. Ей это не понравится, ни капельки, но это единственное решение, которое я смог придумать, чтобы обеспечить ее безопасность, пока буду разбираться с Чарли.

Еб*ный Чарли. Ты никогда не сможешь уйти от такого человека как Чарли Холсан. Ты никогда не сможешь отвернуться от своей крови.

Я резко вдыхаю, пытаясь вытеснить эту мысль из головы. Чарли не может быть в моей крови. Ни за что на свете. Я бы знал. После стольких лет работы на него, жизни с ним, выполнения его просьб, я бы, бл*дь, знал, если бы он был моим родственником. Это невозможно.

— Когда уладишь все с мексиканцами, приходи ко мне домой. Надеюсь, ты знаешь адрес?

— Возможно. Есть шанс, что ты мне скажешь зачем?

— Я хочу, чтобы ты кое-что забрал с собой в Нью-Мексико.

Ребел — умный парень, он сразу понял, о чем я говорю.

— Хорошо. А эта посылка будет кричать и бить меня по затылку, пока я перевожу ее через многочисленные границы штатов?

Теперь моя очередь смеяться.

— Это будет проблемой?

— Вовсе нет. Не могу сказать, что не привык к подобному. Как только поговорю с Мединой и разберусь с Хулио, заскочу в гости.

У меня перехватывает дыхание.

— С Мединой?

— Да. Медина — мой человек внутри. Ты ведь знаком с этим парнем? Высокомерный ублюдок. Задолжал мне. Он сообщит мне о планах Хулио до того, как я попаду на эту встречу.

Ох. Вот. Дерьмо.

Ну, это просто ох*енно. Серьезно, абсолютно, бл*дь, идеально. Каковы были шансы? Каковы были шансы, что его человеком окажется Медина? Я скрежещу зубами, проклиная свою удачу.

— На самом деле, у нас может возникнуть проблема. В данный момент Андреас Медина связан в моем подвале.

Линия замолкает. А затем:

— Почему он связан и находится в твоем подвале?

— Этот ублюдок пытался убить меня. Достаточный аргумент для тебя?

Опять тишина. Майкл приподнимает бровь — что происходит? Я жду, пока Ребел немного подумает, а затем говорю:

— Возможно, сначала, тебе лучше заехать ко мне домой.

Ребел говорит тихо, контролируемо: так же говорю я, когда изо всех сил стараюсь не сорваться.

— Похоже, ты прав. Скоро буду.

Нажимаю кнопку завершения вызова, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще. Не спрашивая, Майкл разворачивает машину, вероятно, он слышал большую часть разговора.

— Почему, черт возьми, все эти люди так взаимосвязаны? — говорит он на выдохе.

Хотел бы я знать ответ на этот вопрос. Мне бы хотелось знать, почему каждый из этих ублюдков так погряз в делах друг друга, но, честно говоря, понятия не имею. Такое ощущение, что судьба всерьез настроена поиздеваться надо мной.

— Майкл, давай просто вернемся домой. Побыстрее.

Майкл нажимает на педаль газа — на самом деле ему следовало бы стать профессиональным гонщиком, — и мы мчимся сквозь ночь, обратно в квартиру. Уголок его рта подергивается, и я знаю, что он умирает от желания что-то сказать. Тот факт, что ему приходится сдерживаться, говорит о том, что я, вероятно, не захочу это услышать.

— Выкладывай, мужик. Скоро начнется сумасшествие. Если тебе есть что сказать, говори.

— Ладно, хорошо. Ты говорил со Слоан о том, что собираешься отправить ее в Нью-Мексико? Ей не понравится эта идея.

Я перевожу на него взгляд.

— У тебя есть соображения?

— Да. Ну, если мой кузен едет сюда, и ты собираешься отправить ее с ним, я бы советовал предупредить ее. Не вздумай приказать ей, босс. Это может плохо кончиться.

Опять эти вольности. Никто в мире, кроме него, не осмелился бы давать мне советы по любому поводу, не говоря уже о том, как вести себя с девушкой. Женщиной. Моей женщиной. В большинстве случаев Майклу это сходит с рук, но он, черт возьми, переходит тонкую грань.

— Я разберусь с этим. Тебе не стоит беспокоиться о том, как Слоан отреагирует. Если у нее есть хоть капля здравого смысла, она уедет без лишнего шума.

Выражение лица Майкла настороженное.

— Без обид, Зи, но думаю, что ее чувства к тебе могут перевесить любое здравомыслие, которое у нее может быть.

Мы граничим с опасной территорией. Мы с Майклом никогда не обсуждаем такие пустяки, как чувства. Если бы мы занимались, чем-то подобным, я бы, возможно, рассказал ему, как мне сейчас хреново. Я пытаюсь сосредоточиться, пытаюсь придумать, как разрешить все это дерьмо с Хулио, Кейдом и Ребелом, как, черт возьми, мне уговорить Слоан уехать из Сиэтла без меня, но не могу. Все, о чем я думаю, это то, что сказал Хулио. Мой мозг перегружен, от огромного потока мыслей, и все же эти слова продолжают пробивать себе дорогу на передний план моего сознания.

Ты не сможешь отвернуться от своей крови.

Ты не сможешь отвернуться от своей крови.

Ты не сможешь отвернуться от своей крови.

Я знаю, что это невозможно, но в моем животе, словно свинцовый груз, засел набухающий узел страха. Может ли… это быть правдой? Бл*дь. Я не могу. Не могу думать об этом прямо сейчас. Майкл прав — мне нужно поговорить со Слоан и как можно скорее. Похоже, Ребел скоро приедет к нам, и она слетит с катушек, если я не предупрежу ее.

Однако я не храню номеров в своем нынешнем устройстве. Есть реальный риск, что потеряю его, или он может попасть в чужие руки, а я не хочу давать Чарли или УБН прямой доступ к тем, кто мне дорог.

— Дай свой телефон, — недовольно говорю Майклу. — Мне нужен номер Слоан.

Он тянется во внутренний карман пиджака и достает телефон, протягивает мне, прикладывая неимоверные усилия, чтобы не выглядеть самодовольным. Я знаю этого ублюдка. Он определенно чертовски доволен собой. Перевожу взгляд на телефон и…

Какого хрена?

Три пропущенных вызова.

«Док».

Переворачиваю телефон на бок, и, конечно, чертова кнопка, перетянута показывая оранжевый индикатор. Он на беззвучном режиме. Майкл замечает мои манипуляции, тихо ругаясь, спрашивает:

— Что? Что произошло?

Я перезваниваю ей, прижимая телефон к уху, сердце колотится в груди.

— Твой телефон был на чертовом беззвучном режиме, чувак. Слоан пыталась до нас дозвониться.

Он снова выругивается, я тоже матерюсь; она не берет трубку. Я завершаю вызов и пытаюсь снова, сжимая и разжимая кулак.

— Ну же, ну же, ну же.

Ничего.

Если это вообще возможно, Майкл ускоряет машину.

— Извини, Зи, я не ставил его на беззвучный, клянусь.

Знаю, он говорит правду — он никогда бы не сделал этого, зная, что мы можем понадобиться девочкам, — но в данный момент я не чувствую особую благосклонность. Чувствую безысходность. Бросаю на него напряженный взгляд, ожидая. Жду, когда гудки, раздающиеся меня в ухе, прервутся, и я, бл*дь, услышу прекрасный голос Слоан Ромера.

Но гудки не прекращаются.

Часть меня рассуждает здраво, напоминая, что она могла хотеть чего угодно. Есть миллион причин, по которым она могла звонить Майклу, но другая часть меня знает лучше. В моем мире все не так. В нем всегда происходит самый страшный исход, самые опасные последствия, самый ужасный результат.

— Может, стоит перезвонить Ребелу? Он мог бы добраться туда раньше…

— Лучше бы ему не оказываться там раньше нас. И лучше бы нам не тратить больше нескольких минут, чтобы добраться до девочек, иначе я начну все крушить, — говорю я ему. Сейчас борюсь изо всех сил. Борюсь с тем, чтобы всерьез не разозлиться на него — аварии случаются, кнопки на мобильных телефонах постоянно переходят в беззвучный режим, — но это оказывается очень трудно. Я глубоко вдыхаю и снова выдыхаю. — Послушай, все в порядке. Уверен, что она просто хотела сказать…

Гудки внезапно прекращаются, я слышу щелчок соединения линии.

— Зет, где ты, черт возьми? — голос Слоан звучит напряженно и сердито, но все равно я безумно рад ее слышать. — Тебе нужно вернуться сюда прямо сейчас.

— Я в пути. Что случилось, Слоан?

Наступает пауза, а затем мои худшие опасения подтверждаются.

— У тебя посетитель. Твой бывший работодатель выломал дверь и требует, чтобы Лэйси пошла с ним.

Этого не может быть.

— Что? Почему он хочет забрать Лэйс?

— Не уверена, что ты захочешь знать. Но…

Раздаются звуки потасовки, шарканье, восклицание, пронзительный крик — не Слоан — и приглушенные звуки возни с мобильным телефоном.

— Привет, сынок. Слышал, у тебя возникли проблемы с миссис. Должен сказать, что, как следует рассмотрев ее, понял, из-за чего вся эта суета.

Кровь закипает в жилах.

— Держись от нее подальше, Чарли. Я серьезно.

— Ой, да брось. — В его голосе слышится обида. — Тебе не кажется, что мне пора было познакомиться с твоей очаровательной девушкой? Честно говоря, я далеко не так плох, как ты представляешь в своем воображении, сынок.

Это, бл*дь, смешно.

— Чарли, я зарабатывал на жизнь убийством людей, и даже мне кажется, что ты воплощение зла, а теперь отвали от нее нах*й.

— Ладно, ладно. Чувствую, что здесь не обойдется без драмы. Я знаю, каким чувствительным ты можешь быть.

На заднем плане слышны голоса. Женщины разговаривают, и кто-то повышает голос. Похоже на Лэйси.

— Если по возвращении я обнаружу, что ты повредил хоть один волос на их головах, я живьем сдеру с тебя кожу. Клянусь. Я живьем сдеру с тебя кожу и буду наслаждаться этим, ублюдок.

Чарли охает.

— У меня очень мерзкая слава, — говорит он. — Хотя не могу сказать, что это совершенно незаслуженно. Но тебе не о чем беспокоиться, мой мальчик, клянусь. Герцогиню отключают от системы жизнеобеспечения. Сегодня она умрет. Я поклялся не убивать, не калечить и не наносить телесных повреждений в течение следующих двадцати четырех часов в ее честь.

Итак, Герцогиня, в конце концов, вышла из игры. Это неудивительно. Однако, если это так, то в какие игры играет Чарли? Он должен быть с ней.

— Почему ты в моей квартире, Чарли? Чарли? Чарли!

На линии тишина, Чарли закончил разговор, и сейчас он в квартире с единственными двумя людьми в мире, которые хоть что-то значат для меня. Я чувствую такую злость, хочу измазать руки в крови. В крови абсолютно любого, кто подумает о том, чтобы встать между этими девушками и мной. Бросаю телефон между ног и прижимаю кончики пальцев ко лбу. Это п*здец. Это очень, очень х*ево.

— Быстрее отвези меня домой, Майкл. Проезжай на красный. Нарушай все ограничения скорости. Отвези меня в гр*баную квартиру.

СЛОАН

Чарли Холсан — чертова свинья. Никогда не думала ни о ком так плохо, чтобы мечтать о его страданиях. Противно это признавать, но я не испытывала такой сильной ненависти, как к нему, даже к парням, которые украли мою сестру. В данный момент я презираю его, потому что он выпустил Лэйси из комнаты и направляется с ней к парадной двери.

Чувствую себя такой жалкой, ничего не могу сделать, чтобы помешать им уйти. Мои запястья сцеплены за спиной, связаны вместе, безумно горят.

— Лэйси, пожалуйста, не делай этого.

Я пыталась воззвать к здравому смыслу, но он, похоже, совсем покинул ее. Она смотрит на этого парня так, будто он чертов Далай-лама, а не кровожадный, мерзкий кусок дерьма. Между мной и Лэйс стоят два прихвостня Чарли — те самые, с которыми я столкнулась у себя дома, кажется, целую вечность назад, — и блокируют обзор. Один из них сжимает правую руку в кулак с выражением жестокости в глазах, направленным, конечно же, на меня.

— Ты слышала, что я сказал, принцесса, — говорит мне Чарли, обхватывая рукой плечи Лэйси. — Женщина, поддерживающая меня последние тридцать лет, скоро умрет. В данный момент меня переполняют очень благожелательные, грустные чувства. Но, бл*дь, не дави на меня, девочка. То, что ты шлюха Зета, для меня мало что значит.

Глаза Лэйси наполняются слезами. Она снова стала той спокойной, тихой девушкой, которую я успела узнать. Не могу поверить, что она так резко изменилась.

— Прости меня, Слоан. Я не имела в виду то, что сказала, — шепчет она. — У меня… у меня никогда раньше не было родителей. Можешь передать Зету, что я сожалею?

Я в растерянности. Буквально не могу придумать, что еще ей сказать, чтобы она передумала. Я перепробовала все. Пиппа, со связанными за спиной запястьями, сидящая на полу в углу комнаты, пытается уговорить ее:

— Лэйси, помнишь, о чем мы говорили на последнем сеансе? Я сказала, что считаю твои отношения с братом немного нездоровыми. Мы обсуждали, что в своем сознании ты превратила его в отца, потому что отчаянно нуждалась в нем на протяжении всей жизни? Этот человек использует твою потребность в отце. Думаешь, он будет заботиться о тебе? Он ужасный человек. Останься со своим братом и Слоан. Они на самом деле заботятся о тебе.

После того, как Пиппа так сильно подвела меня, это заявление, возможно, поможет мне простить ее. Не до конца, но она на верном пути. Даже она видит, что хрупкой девушке не пойдет на пользу, если ее заберет маньяк-убийца. Чарли покраснел, похоже в отличие от меня, ему не нравится, что она вмешивается.

— На твоем месте, солнышко, я бы обратил внимание на то, что вылетает из твоего рта. Независимо от того, какую чушь ты вбила в голову моей дочери, она моя дочь, и я заберу ее с собой.

— Как она может быть твоей дочерью, Чарли? — огрызаюсь я. — Ты сказал… ты собираешься навестить женщину, которая была рядом с тобой последние тридцать лет. Мать Лэйси и Зета погибла в автокатастрофе.

Чарли пожимает плечами.

— Герцогиня — мать Лэйси. С*ка, укравшая у меня детей, была просто шлюхой, с которой тр*хался один из моих парней. Она хотела детей, но не могла их иметь, поэтому забрала моих. Я не мог этого допустить.

Он не мог этого допустить? Звучит зловеще. И новая информация, несомненно, многое объясняет — почему Лэйси ранее слетела с катушек, крича о том, что хочет поехать к Герцогине. Он сказал ей, что она ее мать, и бедная Лейси настолько сломлена, что поверила в это. Я собираюсь спросить его, как, черт возьми, он может нести подобную чушь, но с Чарли уже достаточно. Он наклоняется и вплотную приближает свое лицо к моему.

— Когда Зет вернется домой, скажите ему, что я разочарован в нем. Он вел себя очень неуважительно по отношению ко мне. Большинство отцов не потерпели бы такого поведения. Но Лэйси была хорошей девочкой, верно, милая? — Через плечо о смотрит на Лэйси, которая лучезарно улыбается ему в ответ, словно он только что достал ей Луну с неба. — Она просила меня не причинять ему вреда. Поскольку она была такой хорошей девочкой, я позволю Зету вернуться домой. Его место в семье все еще доступно, если он согласится никогда не задавать мне гр*баных вопросов. — Он наклоняется вперед, обхватывает ладонью мое лицо, пальцы впиваются в щеки, и целует в губы. Я сжимаю губы, сопротивляясь, но он прижимается еще сильнее, заставляя меня открыть рот. Я практически задыхаюсь, когда он просовывает свой язык в мой рот. Чувствую вкус крови — он рассек мне губу. Слишком поздно, мне приходит мысль о том, чтобы откусить его гр*баный язык, но Чарли уже отпустил меня и выпрямился. — Знаешь, в средневековые времена в Англии было принято, что лорд, управляющий территорией, мог тр*хнуть в первую брачную ночь любую девушку, которую хотел. Или, когда бы ни захотел на самом деле. И это включало в себя шлюх, с которыми спали их сыновья. К счастью для тебя, я должен быть в другом месте, принцесса, потому что уверен, что мог бы тр*хать тебя до тех пор, пока бы ты не начала умолять о пощаде.

У меня сводит живот, кажется, я сейчас блевану. Сплевываю на пол, пытаясь избавиться от его вкуса. Не удивительно, что в моей слюне кровь.

— Может, сделаешь мне одолжение? Давай договоримся, что ты не будешь даже представлять, что прикасаешься ко мне. Я и так чувствую себя достаточно запачканной. Зет убьет тебя, ты же понимаешь. А если этого не сделает он, то сделаю я.

Никогда раньше никому не угрожала, но я серьезно. Правда. Возможно, если дойдет до дела, я не смогу этого сделать, но сейчас хочу нанести ему серьезный ущерб.

Чарли с жалостью смотрит на меня.

— Ох, принцесса. Думаешь, он убьет меня и рискнет причинить боль своей сестре? Не думаю.

Он указывает на Лэйси, но его точка зрения не убедительна: она уже не смотрит на него с прежним обожанием. На его лбу появляются тревожные морщины. Она только что наблюдала, как этот ублюдок пытался задушить меня своим языком и угрожал тр*хнуть у нее на глазах. Даже я вижу, что его ореол на мгновение померк в ее глазах. Однако Чарли это, похоже, не беспокоит. Он поворачивается к своим головорезам.

— Уходим. Пора выбираться отсюда.

Он выходит первым, за ним двое мужчин, толкающих Лэйси между своими телами, словно боятся, что она может убежать. Она отклоняется назад, смотрит на меня через плечо, выглядя немного встревоженной.

— Прости, Слоан. Мне очень жаль.

А затем все четверо уходят.

Срань господня.

Двадцать минут спустя у лестничной клетки рядом с квартирой раздаются крики Зета. Дверь все еще свисает с рамы длинными разбитыми щепами, а мы с Пиппой, несмотря на совместные усилия решить проблему, все еще связаны, как полные идиотки.

Зет врывается в квартиру, один, с тяжело вздымающейся грудью, и смотрит на нас.

— Что за?..

Кажется, у него нет слов. Он подбегает ко мне и перерезает стяжку, удерживающую мои запястья, ножом, который я дала Пиппе для защиты. Это не принесло пользы. Она бросила его, как только парни Чарли вломились в дверь. Никогда не ожидала этого от него, но Зет притягивает меня в свои объятия, крепко прижимая к своей груди. Я так потрясена, что едва могу дышать. Страх и тревога за прошедший час ни в коем случае не исчезают, но они определенно немного ослабевают. Вдруг чувствую себя в огромной безопасности. Слышу, как сердце Зета колотится в груди, он сильно волнуется.

— Где Лэйси? — спрашивает он.

Я так боялась этого момента. Я в ужасе. Как, черт возьми, рассказать ему все произошедшее? Это перебор. Он сойдет с ума.

— Она… ушла, — бормочу я в его футболку. — Чарли забрал ее.

Зет отстраняется. Руки лежат на моих плечах, избегая раненой руки, которая чертовски болит. То, что мои запястья были связаны за спиной, не слишком способствовало процессу заживления.

— Что? — спрашивает он.

— Он забрал ее с собой. Но мы можем вернуть ее. Он отправился в больницу, чтобы навестить Герцогиню.

Мне кажется это похоже на ожидание взрыва ядерной бомбы. Все тело Зета начинает дрожать, руки крепко прижаты к бокам, думаю, это может произойти в любую секунду. Он превратится в сверхновую.

— Ого, похоже, я пропустил вечеринку. Еще не поздно присоединиться к веселью? — спрашивает голос позади меня.

Слова шутливые, но тон далек от этого. Мне знаком этот голос и не могу поверить, что помимо всего происходящего, нам предстоит еще и это.

Оборачиваюсь, и вот он, похожий на долбаную ходячую татуированную рекламу Hugo Boss. Поворачиваюсь обратно к Зету.

— Серьезно? Серьезно? Ты притащил Ребела?

— Он пришел за Кейдом, — огрызается Зет.

Он все еще выглядит так, словно вот-вот сравняет Сиэтл с землей, но думаю, что сейчас он немного успокоился, прибытие Ребела, похоже, заставило его взять себя в руки.

Мой шурин переступает через разбитую дверь, бросая на Пиппу любопытный взгляд.

— Похоже, у тебя вошло в привычку держать в квартире связанных людей, — говорит он Зету.

— Очередная неудача, — отвечает Зет. — Я не смогу помочь тебе с Кейдом. Мне нужно вернуть сестру.

У меня сводит живот. Он сказал это: он использовал это слово. Сестра. Должно быть, она сказала ему. Или он догадался. Но как? Я слишком ошеломлена, чтобы говорить, и, судя по открытому рту, Пиппа тоже. Однако у Ребела нет такой проблемы.

— Ты испортил мой план игры с Хулио, приятель. Убрал из игры мою единственную шахматную фигуру. Это значит, что ты должен помочь мне вернуть моего мальчика.

Понятия не имею, о чем говорит Ребел. Зет хмуро смотрит на него — он в трех секундах от того, чтобы разнести это место вдребезги, и Ребел не облегчает положение дел. Мне нужно его успокоить, иначе нас ждет феерический разгром. Подхожу к Зету и кладу руки ему на грудь. На работе, с пациентами, я сталкивалась с подобным, — даже самый незначительный физический контакт с другим человеком может значительно снизить панику или гнев.

— Все будет хорошо. Мы вернем их обоих. Не волнуйся.

Он смотрит на меня сверху вниз, и фокус его глаз словно заостряется, будто ослепляющий гнев, охвативший его, немного рассеялся, и он впервые замечает меня. Он сужает глаза, и я понимаю, на чем сосредоточен его взгляд. Поднимает правую руку к моему лицу, кончиками пальцев прикасаясь к разбитой нижней губе.

— Что случилось с твоим лицом, Слоан? — А затем, шепчет: — Что, бл*дь, случилось с твоим ртом?

Плохо. Очень плохо. Не хочу говорить ему, но он должен знать.

— Это сделал Чарли.

— Как Чарли это сделал? — Голова Зета склоняется набок, хмурый взгляд становится еще интенсивней. — Он ударил тебя?

Я собираюсь сказать «да»… отвратительно себя чувствую, не рассказывая Зету о том, что сделал Чарли, но Пиппа меня опережает:

— Он поцеловал ее. Засунул свой отвратительный язык ей в рот, а мне пришлось смотреть, как он это делает, больной ублюдок. А теперь кто-нибудь может меня развязать?

Комната погружается в гробовую тишину. Зет смотрит на мои губы, его тело дрожит, и я чувствую себя еще более оскверненной, чем раньше. Зет в ужасе смотрит на меня. О боже, теперь он думает, что я запятнана. Он думает, что я запачкана или что-то в этом роде. Я втягиваю нижнюю губу в рот, пытаясь скрыть улику. Он вздрагивает и, шатаясь, отступает на три шага. В этот момент появляется Майкл. Он задыхается, пыхтит, на нем нет пиджака.

— Куда они отправились?

— В больницу, — тихо говорит Пиппа.

Судя по выражению ее лица, она осознает, что натворила, открыв свой огромный рот. Зет отступает от меня еще на несколько шагов. Он выглядит оцепеневшим: лезет в карман и бросает связку ключей Майклу.

— Машина, которую я угнал прошлой ночью, все еще на подземной парковке. Избавься от нее. Возьми Ребела и приведи Медину. Помоги ему вернуть Кейда.

— Что ты…

— Просто сделай это.

Майкл больше не задает вопросов. Ребел бросает на Зета суровый взгляд и вслед за кузеном выходит из квартиры. У меня такое ощущение, будто в груди пробили дыру, и Зет смотрит сквозь меня на пол с другой стороны. Я делаю шаг вперед, но он поднимает руку.

— Мне… мне нужна минутка, — говорит он, его голос странно спокойный.

Он опускает нож, который держал в руке, поворачивается и медленно идет по коридору прочь от меня.

— Извини, — говорит Пиппа. — Я не хотела создавать еще больше проблем.

Я беру нож и подхожу к ней, без особой нежности освобождаю ее от стяжек.

— Все в порядке, это не твоя вина. Ты не сказала ничего кроме правды.

«Если это правда, то почему ты чувствуешь себя полным дерьмом?» — спрашивает голос Пиппы в моей голове. В то время как я должна иметь дело с реальным человеком, неодобрительно смотрящим на меня, у меня в голове звучит ее голос, что я считаю оскорбительным.

— Если ты собираешься прочитать лекцию о том, что я могу уйти и избавить себя от всего этого, пожалуйста, помолчи, — огрызаюсь я.

— Вообще-то, я собиралась спросить, какого черта ты стоишь и пялишься на меня, когда должна быть с ним? — спрашивает она.

— Что?

Не может быть, чтобы я правильно ее расслышала. Ни за что.

Она вздыхает, с трудом поднимаясь на ноги.

— Ты нужна ему. Я видела много людей, которые вот так закрывались, и… ты нужна ему сейчас. Может, мне это и не нравится, но это правда. Иди.

ГЛАВА 16

СЛОАН

Зет сидит на кровати, на которой я спала, обхватив голову руками. В тот момент, когда вижу его, перестаю паниковать. Я нервничала, беспокоилась о том, что, придя сюда, потревожу его, ведь он сказал, что ему нужно время, но как только вижу его, то понимаю, что Пиппа была права. С ним не все в порядке.

С вызволением Лэйси придется подождать. То, что происходит в этот момент, нельзя просто отложить. С этим необходимо разобраться немедленно. Захожу в комнату и сажусь рядом с ним на край кровати, наклоняюсь вперед, опираясь локтями на колени.

— Это из-за…

— Слоан, я не могу.

Его голос тихий, словно шепот. За все время нашего знакомства, у Зета всегда был глубокий баритон, грохочущий тембр голоса, потрясающий меня до глубины души, но сейчас его голос звучит так, словно он признает поражение. Я не привыкла к этому, он звучит так, словно побежден, и теперь именно это поражает меня до глубины души.

— Можешь, — говорю я. — Ты должен объяснить, в чем дело, Зет. Должен. Возможно, тебе все еще кажется, что ты одиночка и все контролируешь, но это не так. Теперь у тебя есть я. Не знаю, заметил ты или нет, но я не из тех, кто во всем подчиняется своему мужчине. У меня есть мнение, чувства, и я отлично справляюсь с дерьмовыми ситуациями. Теперь я член этой команды, и ты должен мне доверять. Я доверяла тебе, даже, возможно, когда и не следовало. Ты должен сделать то же самое.

Удивительно, насколько уверенно звучит мой голос. Но это правда. Все, что я сказала, правда, и Зет должен это видеть.

Он поворачивает голову и смотрит на меня потемневшими глазами. Они наполнены гневом, сомнением и болью.

— Я не из тех, кто может это сделать, Слоан. Я не такой.

— Ты уже делаешь это. Просто еще не признался в этом самому себе. То, что ты никогда раньше не был в таком положении, не означает, что ничего не получится. Все, что тебе нужно сделать, это честно со мной поговорить. Рассказать, почему ты сейчас так взволнован. Тебе ведь известно, что я не хотела целовать Чарли?

Он не весело рассмеялся.

— Да. Ты должна быть не в себе, чтобы захотеть поцеловать Чарли, — он вдыхает, а затем проводит руками по лицу. — Мне трудно справиться с этим дерьмом, потому что ты этого не хотела. Потому что он заставил тебя. — Он смотрит на меня, и я вижу боль, поглощающую его. Вдыхает через нос, его глаза такие темные и суровые, что я практически чувствую ненависть, исходящую от него. Это ощутимо. Его гнев не имеет никакого отношения к тому, что забрали Лэйси, это все из-за меня и того, что со мной сделали. — Он причинил тебе боль. Я убью его, Слоан. Я. Нахр*н. Убью. Его.

Не знаю, что на это ответить. Никогда не была девушкой, которая упивается чрезмерной заботой парня, но солгу, если скажу, что сейчас не испытываю огромного облегчения. Он снова смотрит в пол, прожигая дыры в полированных половицах между ногами.

— Я не… это нелегко. Но моя мать… — Он качает головой. Пытается снова. — Моя мать была замешана в плохих делах. Когда я был ребенком, она прибегала к хитростям, чтобы свести концы с концами. Однажды я видел, как с ней плохо обращался какой-то парень, но тогда был слишком мал, чтобы вмешаться. Я больше не маленький. И могу позаботиться о том, что принадлежит мне, Слоан. Прости, что меня здесь не было. Я собираюсь вернуть Лэйси и причиню боль этому ублюдку за то, что он сделал.

Он замолкает, и мы обдумываем только что сказанные им слова. Его мать была проституткой. Уверена, что, если бы Пиппа сейчас находилась здесь, она бы яростно строчила в своем блокноте о его потребности защищать женщин, находящихся в опасности, и, должно быть, именно по этой причине он помог мне найти Алексис. Возможно, поэтому он не позволил мужчине, жестоко обращающегося с женщинами, купить меня.

— Не понимаю. Не понимаю, почему Лэйси пошла с ним, — тихо говорит он.

Это будет хуже всего. Делаю глубокий вдох, молясь, чтобы все прошло гладко. Я так и не смогла придумать приемлемый способ рассказать ему обо всем, но, в конце концов, приукрасить подобную ситуацию невозможно.

— Зет, Лэйси пошла с Чарли, потому что он сказал ей, что она его дочь. — Я замолкаю, чтобы дать ему осмыслить сказанное. Зет продолжает смотреть в пол, его глаза застыли на одном месте, не моргая. Он задерживает дыхание — я могу судить об этом по напряженному положению его плеч и по тому, как подрагивают мышцы его челюсти. — Ты сказал, что Лэйси — твоя сестра. Как ты узнал об этом?

— Моя мать, — говорит он. — Она вылитый образ моей матери. Светлые волосы. Улыбка. Чертова печаль в ее глазах. В один прекрасный день без объяснения причин она появилась на моем пороге и просто осталась жить. Кем еще она могла быть? Я не позволяю случайным, сломленным женщинам бесцельно влезать в мою жизнь. Конечно, мне не было известно наверняка. Но я знал. Я решил, что она расскажет свою историю, когда будет готова.

Не могу поверить. Все это время. Все время он знал. На самом деле это логично. Между ними существовала крепкая связь — брата и сестры. Он заботился и защищал ее в течение многих месяцев. Конечно, он знал. Делаю глубокий вдох, осталось рассказать следующую часть.

— Ну, если ты знаешь, что Лэйс — твоя сестра, а Чарли говорит, что он ее отец…

— Не надо. Не говори этого, — бурчит он. — Я помню своего отца. Он был безвольным куском дерьма, который никогда не заботился ни о матери, ни обо мне. Он позволял пьяным и грязным ублюдкам тр*хать мою мать за деньги и даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Он был самым худшим человеком на свете, и это был не Чарли, мать его, Холсан.

— Ты уверен? Я имею в виду, какие у тебя самые ранние воспоминания? Можешь ли ты точно сказать, что этот парень, живший с твоей матерью, не был прихвостнем Чарли? Он сказал, что твоя мать ушла с одним из его парней, захватив вас с собой.

Зет мгновение раздумывает над сказанным мной. А потом:

— Не могу ничего вспомнить до пляжа. Это самое раннее воспоминание, день, когда моя мать пострадала.

Я не хочу давить на него по этому поводу. Судя по тому, как он давится словами, его воспоминания очень болезненны. Он выглядит совершенно опустошенным тем фактом, что то, что я ему говорю, потенциально может быть правдой.

Возможно, Чарли Холсан — его отец.

Он садится ровнее, явно беря себя в руки, а затем поворачивается ко мне.

— Неважно, кто он. Он гр*баный психопат, и я ни за что не оставлю Лэйс с ним ни на один день. — Теперь он кажется сильнее, немного решительнее. — Я пойму, если ты захочешь убраться подальше от этой ситуации.

— Что? Почему ты так говоришь?

— Потому что это не то, чего ты заслуживаешь, верно? Никто не должен иметь дело с подобным дерьмом. И я гр*баный трус. Мне жаль, Слоан. Я свалил после того, как услышал, что ты сказала тому парню по телефону, — говорит он. — Я слышал, что ты сказала, и это до чертиков напугало меня, потому что я поверил в это. Знаю, ты любишь меня, но я этого не заслуживаю. Я не хотел оставаться и слышать, как ты говоришь это мне в лицо, потому что не знаю… не знаю, как произнести эти слова. Не знаю, за кого ты меня принимаешь. Я, бл*дь, никогда не смирюсь с тем фактом, что в нашу первую встречу привязал тебя к кровати и тр*хнул, а теперь ты здесь, хочешь быть со мной, словно я не поступил самым дерьмовым образом.

Мое сердце готово вырваться из груди. То, что он сказал, правда. Понимаю, что со стороны все это выглядит погано, но в жизни так бывает. Погано.

— Я ненавидела тебя, — шепчу я. — После произошедшего, в течение двух недель я ненавидела тебя. Представляла твое лицо, внешность и фантазировала о том, как причиняю тебе боль. Долгое время хотела сделать тебе больно, но потом поняла, что злюсь не на тебя. На себя. Потому что, несмотря на ситуацию и на то, что мне не удалось получить желаемой информации об Алексис, я получила удовольствие. — Не могу подавить стыдливый смех. — Я наслаждалась прикосновением твоих рук, Зет. Наслаждалась тем, что ты был во мне, и это было очень, очень плохо. Я должна была быть опустошена из-за сестры, а вместо этого вспоминала нашу встречу и… скучала.

Зет смотрит на меня. Он смотрит на меня так, словно заглядывает в мою душу и, наконец, видит свое отражение прямо перед собой.

— Мне жаль, что так получилось, — говорит он серьезно. — Но я рад, что это случилось. И я рад, что ты здесь. — Он поднимает руку и снова проводит кончиками пальцев по моей распухшей губе. — Я исправлю это, — уверяет он. — Не позволю, чтобы его рот последним касался твоего, Слоан. Клянусь. Мне нужно еще немного времени.

Я киваю, зная, что он говорит правду. За последние несколько минут было раскрыто много тайн, теперь все по-другому. Я чувствую… чувствую, что есть надежда. Зет поднимается на ноги и протягивает мне руку.

— Есть последняя деталь, которую ты должна знать о том, как мы познакомились, — говорит он.

Я беру его за руку, позволяя подтянуть меня к себе. Он заводит мои запястья за спину, сцепляя их своей сильной, мощной рукой. Однако это действие едва ли можно назвать эффективным. Он нежен, явно помня про мою больную руку.

— Что? Что такое?

Не думаю, что смогу вынести еще больше плохих новостей в течение одного дня. То, как он нерешительно сдерживает меня, заставляет думать, что он подозревает, что я могу ударить его. Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Человеком, который собирался купить тебя… был Ребел.

ЗЕТ

Она восприняла эту новость, как и следовало ожидать. Все время, пока мы были в машине, направляясь в больницу, Слоан ругалась.

— Этот больной ублюдок женат на моей сестре, и он пытался купить меня! Кто так делает? Лекс не известно об этом. Иначе она ни за что не осталась бы с ним.

Я молчу. У меня на уме другие вещи. Слоан сказала, что Лэйси несколько дней разговаривала с Чарли, и это моя гр*баная вина. Этого она, конечно же, не говорила, но это правда. Телефон, который я дал Лэйси, нужно было уничтожить. Я должен был поменять гр*баную симку, прежде чем отдавать его ей. Должен был догадаться, что, если Чарли прослушивал телефон, который я уничтожил несколько недель назад, то, скорее всего, он прослушивал все мои телефоны — даже одноразовые, все до единого. Как только чертовы штуковины включались, в офисе ублюдка, должно быть, срабатывала гр*банная сирена.

Единственная причина, по которой можно доверять телефону, который у меня сейчас, заключается в том, что я купил его после того, как узнал о слежке. Теперь я нахожусь в сложной ситуации с Лэйси и стариком и понятия не имею, чем все это закончится. Я заключил очень напряженную сделку с подругой Слоан — она отправляется в больницу, разведывает обстановку, сообщает нам, есть ли охрана, которую нам необходимо обойти, чтобы попасть в палату Герцогини, а взамен мы ее отпускаем. Мы не собираемся возвращаться в квартиру, поэтому у нее не будет возможности связаться с нами после нашего расставания, так что, освободив ее, мы ничего не теряем. Нам больше не придется слушать ее жалобы и стенания, так что это бонус.

Ньюан сидит на заднем сиденье седана Майкла — когда мы покидали гараж «Шевроле» бесследно пропал, — с кислой рожей. Я наконец-то понял ее. Или, по крайней мере, мне так кажется. Достаточно сказать, что дело не столько в том, что Слоан выбрала меня, а не другого парня, и что я плохой выбор (а это так и есть). Думаю, проблема в том, что Слоан выбрала меня, а не ее.

— Ты все поняла? — спрашиваю, глядя в зеркало заднего вида. — Ты вернешься и сообщишь нам, как обстоят дела, а потом сможешь вернуться к своей привилегированной жизни с видом на парк. Понятно?

— Я все поняла.

— И знаешь, что произойдет, если ты вызовешь охрану или не вернешься?

— Да. Ты взорвешь мою квартиру со мной внутри.

Вообще я собирался сказать, что она никогда больше не увидит Слоан — ее подруга никогда не простит, если она предаст ее дважды за неделю, но теперь, когда она упомянула об этом, взрыв…

Слоан бьет меня по плечу.

— Пожалуйста, Пип. Сделай нам одолжение, ладно?

Я останавливаюсь возле больницы Святого Петра, и Ньюан выходит из машины. Она дерьмово выглядит, что, уверен, еще больше ее злит. Обычно она так чертовски безупречна, а в данный момент ее грязные волосы и одежда, в которой она находилась три дня, несомненно, не улучшают настроение. Она останавливается возле Слоан и, кажется, собирается что-то ей сказать. Я знаю, что: «В последний раз говорю, Слоан. Оставь этого парня. Уходи. Пойдем со мной, и тебе больше никогда не придется иметь дело с этим кошмаром».

Слоан, должно быть, видит это в ее глазах, окидывает Пиппу ледяным взглядом, и это останавливает ее. Она кивает, а затем пересекает площадку и входит внутрь больницы Святого Петра.

Слоан смотрит в лобовое стекло, сцепив руки на коленях, и я чувствую себя огромным гр*баным членом. Она вернулась сюда после всего произошедшего, в место, которому отдала столько сил, и теперь вынуждена пробираться сюда через служебный вход, словно мелкая преступница. Даже ее коллеги по работе, наверное, думают, что она причастна к смерти женщины, которую Чарли случайным образом подобрал на улице. Долбанный Чарли. Этот человек подобен катастрофе. Все, с чем он соприкасается, воспламеняется, рушится и сгорает в эпическом огненном шаре. Включая меня.

— Что будет после этого? — спрашивает Слоан. — Что будет после того, как мы вернем Лэйси, а Майкл поможет разобраться с Хулио?

Возможно, мне не следовало говорить ей о Ребеле, учитывая то, что я должен отправить ее с ним в Нью-Мексико. Сомнительно, что мне удастся убедить ее поехать с ним куда-нибудь… Нереально. Хотя попробовать стоит.

— Тебе придется уехать, — говорю ей.

Она резко поворачивает голову в мою сторону, взгляд суровый, пронизывающий насквозь.

— Что?

— Тебе придется уехать. С Ребелом. Всего на пару недель, пока не закончится история с Чарли.

— Разве с этим не будет покончено сегодня? Если мы вернем Лэйси, что нас здесь удержит?

Она задает правильные вопросы. Однако ей известно, что оставлять Чарли в живых — плохое решение. Он тронулся умом и никогда не прекратит поиски, пока не найдет нас, а я вряд ли смогу покончить с его гр*баной жизнью в больнице. Меня зафиксируют тысячи камер видеонаблюдения, в момент совершения этого действия.

— Ты знаешь, что, — говорю я.

Она готова к такому ответу.

— Если Хулио боится Ребела, почему Чарли не боится? Разве мы не можем просто уехать? Позволь авторитету Ребела защитить нас?

— Только здравомыслящих людей можно вразумить, Слоан. Чарли сошел с ума. Ничто на свете не удержит его от того, чего он хочет. Слишком много кокса. Слишком много тр*ха, выпивки и убийств. Он думает, что неприкасаемый. А я думаю… думаю, он болен.

— Почему ты это говоришь?

Я вспоминаю спальню старика, тот день, когда Герцогиня пырнула меня ножом в живот. На тумбочке лежала блистерная упаковка с лекарствами. Как же они назывались? В памяти всплывает название препарата, маленькие черные буквы, напечатанные на серебряной фольге.

— Дегареликс. Для чего используют дегареликс?

Слоан вскидывает брови.

— Обычно рак простаты. Хотя, зависит от обстоятельств.

В этом есть смысл. Рак простаты. Размышляю над этим в тишине. Спустя пару минут Ньюан спешно покидает больницу Святого Петра, волосы развиваются в разные стороны от пронизывающего город ветра.

— Слишком быстро, — говорю я. — За такое короткое время она не могла как следует все прочесать. Что-то случилось.

Определенно что-то произошло. Ньюан успевает отойти на пару футов от дверей, как они снова открываются, и оттуда спешно выходит парень в медицинской одежде.

— О нет, — шипит Слоан. — Оливер.

У меня есть свойство запоминать лица — помню их очень четко, лицо этого парня я чертовски хорошо распознал. Он был вместе со Слоан в тот день, когда я пришел сказать, что отправляюсь на поиски ее сестры. Он следом за Слоан вышел из раздевалки и выглядел взволнованным. Он не понравился мне тогда и, бл*дь, не нравится мне сейчас.

— Какого черта ему нужно?

На противоположной от нас стороне парковки придурок Оливер хватает Ньюан за руку и указывает на больницу. Ньюан качает головой, Оливер складывает руки на груди. Плечи Ньюан опускаются, и тогда я понимаю, что она собирается привести его к нам.

— Нам нужно уезжать. — Завожу двигатель, но Слоан разочарованно выдыхая, кладет руку мне на плечо.

— Давай… давай посмотрим, чего он хочет.

— Плохая идея, злая девочка.

Но я не могу отказать, глядя ей в лицо. Такое ощущение, что мой IQ снижается с каждым днем, пока я нахожусь рядом с этой девушкой, постоянно делаю самое глупое дерьмо.

Как я и предсказывал, Ньюан ведет парня к нам. Он бросает взгляд на меня, сидящего на водительском сиденье, и превращается в камень. Разозленный, грубо отесанный камень, который хочет обрушиться на меня неудержимой лавиной. Давай же, ублюдок.

Слоан опускает окно, и Ньюан начинает извиняться, прежде чем моя девочка успевает вымолвить хоть слово.

— Он увидел меня, ясно? Это не моя вина.

Слоан щиплет себя за переносицу.

— Чего ты хочешь, Олли?

— Ты, бл*дь, рехнулась, заявившись сюда.

Он говорит это Слоан, но его глаза по-прежнему устремлены на меня. О, очевидно, я не нравлюсь этому парню. От него исходит территориальная вонь, которую можно учуять за милю.

— Мы ищем подругу, Ол. Она в беде. Это единственная причина, по которой мы пришли.

Ньюан морщится, обхватывая себя руками от холода.

— Боюсь, Лэйси здесь нет. Кажется, женщину, ту, что в коме, перевезли сегодня утром.

— Перевезли? — Слоан поворачивается на сиденье и смотрит на меня, на ее лице написана паника. — Они перевезли ее. Это значит… это значит, что они могут быть где угодно.

Оливер кивает, руки по-прежнему скрещены, на предплечьях проступают вены. Парень накачан, и он напрягает каждую мышцу своего тела, пытаясь убедиться, что мне это известно.

— Ее отвезли в хоспис. У женщины не было ни страховки, ни записи о ближайших родственниках, а документы о ее выписке каким-то образом пропали. Я видел парней, увозивших ее отсюда, Слоан, и, поверь мне, они не были профессионалами в области здравоохранения.

Они были подонками. И были похожи на парня, с которым ты сейчас сидишь рядом, а не на гр*баного святого, как я. Хочу врезать этому парню, но его злобный взгляд и дерьмовое поведение сейчас волнуют меня меньше всего.

— Значит, она ушла, — говорю я сам себе. — Лэйси на самом деле ушла.

— Он мог забрал ее к себе домой? — спрашивает Слоан.

Я отрицательно качаю головой.

— Он знает, что я приду туда на ее поиски. У него есть множество мест по всему городу, куда он может отвезти Герцогиню доживать последние минуты. Мы никогда не найдем никого из них, если он не придет к нам.

Бл*дь, как типично. Отчаяние вернулось с утроенной силой. Я врубаю передачу, готовый взлететь на месте — эти двое нам уже ничем не помогут.

— Подожди! — Оливер хлопает ладонью по капоту машины. Ему охр*нительно повезло, что это не «Камаро», иначе я бы выскочил и врезал ему, прежде чем он успел моргнуть. — Подожди. Слоан, знаю, ты не хочешь это слышать, но вчера здесь была та женщина из УБН. Она сказала, что ни ты, ни он ее не интересуете. Ее интересует твоя сестра и ее парень. Если ты расскажешь то, что знаешь, она все исправит. Для… для вас двоих. — Его глаза снова устремлены на меня, ему трудно далась последняя часть. Челюсти Слоан напрягается. Она слушает его. — Ты могла бы вернуться на работу, — продолжает он. — Ничего не изменится. — Он достает из кармана своей рабочей формы белый прямоугольник и передает ей через окно. Я вижу эмблему УБН и понимаю, что это визитка Лоуэлл. — Подумай об этом, — говорит Оливер.

Слоан убирает визитку в карман джинсов и кивает.

— Никаких обещаний.

Оливеру этого, похоже, недостаточно. Он снова открывает рот, но с меня, бл*дь, уже хватит. Лэйси нет внутри, так что нам нет смысла здесь находиться. Ньюан сделала свое дело, а Оливер просто напрашивается на то, чтобы я ему врезал. Завожу двигатель, кручу руль, и мы с визгом шин выезжаем с парковки. Оливер и Ньюан — крошечные, ошеломленные персонажи лего, которые уменьшаются и исчезают на заднем плане, пока я увеличиваю пропасть, между нами.

— Мне следовало попрощаться, — шепчет Слоан.

— О, я бы не волновался, — говорю ей. — К сожалению, у меня такое чувство, что это не последняя наша встреча с этими двумя.

ГЛАВА 17

СЛОАН

Мы не возвращаемся в квартиру. Не возвращаемся на склад. Как только выезжаем на шоссе, Зет ведет машину, словно образцовый гражданин — соблюдает скоростной режим, сигнализирует при повороте, пристегнут ремнем безопасности, проверяет слепую зону и все такое. Одним словом, старается сделать все от него зависящее, чтобы у дорожного патруля не было абсолютно никаких причин нас останавливать. Мы сидим в гробовом молчании. Я не могу перестать снова и снова прокручивать в голове то, что сказал Оливер. Жизнь с чистого листа для меня и Зета. Сколько раз в жизни это повторится, особенно у Зета? То есть, знаю, что он был замешен в серьезном мрачном дерьме, но мне неизвестны истинные масштабы этого. И не хочу знать. То, что они предложили ему новую жизнь, без тюрьмы, означает, что Алексис ввязалась в очень серьезное дело.

Агент Дениз Лоуэлл — имя на карточке. Имя женщины, которая угрожала мне и сказала, что это она выстрелила в спину моей сестре. И это имя женщины, которая может навсегда изменить наши жизни. Я смогу вернуться к работе. Очень привлекательная идея, точно такая же, как и то, что Зет не имеет записей в национальной полицейской базе данных. А Ребел не так уж много сделал, чтобы расположить меня к себе. Как и Алексис. Ведь на самом деле, не так уж много знаю, верно? Что могу рассказать копам? У меня есть номер телефона Ребела и адрес в Нью-Мексико, который находится у черта на куличках.

Я знаю, что Ребел — глава мотоклуба, и знаю, что моя сестра думает, что влюблена в этого психопата. И, наконец, самое главное, мне известно, что Ребел — злобный сукин сын, который выложил кучу денег, чтобы поиметь меня.

Внезапно я больше не могу это выносить. Я должна знать.

— Почему ты не сказал раньше? О Ребеле? Ты знал, что от него одни проблемы, но, когда мы узнали о нем и Алексис, ты ничего не сказал.

Голос Зета снова стал низким:

— Я слышал столько безумных вещей о Ребеле: что он тр*хает девушек и делает с ними ужасные вещи, а потом оставляет их умирать. Слышал много разных вещей о его сексуальных наклонностях, которые даже меня заставляли краснеть. Его имя связано с огромным количеством девушек, которых покупают и больше никогда не видят, Слоан, но как только я встретил этого парня, то понял, что это брехня. Возможно, он и еб*нутый, и увлекается всяким странным дерьмом, но Ребел не обижает девушек. Не знаю, почему он хотел купить тебя, но не для того, чтобы тр*хнуть и убить, это я тебе гарантирую. Ты видела, как этот ублюдок смотрит на твою сестру? Не может быть, чтобы он угрожал ей.

Это не то, что я хотела бы от него услышать. Он хорошо разбирается в людях. Он видит людей совсем не так, как все, кого я когда-либо встречала. Я ожидала услышать о том, каким ужасным чудовищем является Ребел, но вместо этого Зет подтвердил мои мысли — он кажется хорошим парнем.

Черт побери.

— Мы почти на месте, — говорит Зет.

Не знаю, куда мы направляемся, и не спрашиваю. Просто хочу, чтобы сегодняшний день закончился. Ребенок во мне думает, что я могу лечь спать, а Майкл и Лэйси окажутся с нами, и все будет хорошо. Копы не будут нас преследовать. Чарли и Хулио погибнут в результате ужасного, случайного взрыва газа, в котором также погибнут их люди. Не останется ни одного злодея. Алексис вернется в колледж, чтобы получить диплом, все еще слишком наивная и молодая, чтобы взглянуть на байкера и счесть его подходящим кандидатом в мужья.

Все было бы идеально.

Только это не так, потому что Зет — не парень с белой изгородью (прим. пер.: Белый забор (изгородь, штакетник) — сокращенный способ выражения американского социокультурного или социально-политического «идеала», основанного на образах дома с выкрашенным в белый цвет штакетником, представляющим этот идеал). Даже в моей выдуманной реальности Зет по-прежнему остается задумчивым, мрачным существом, которое я совсем не понимаю. Наша ситуация может измениться, но он всегда будет тем, кем является. Не в первый раз беру паузу, чтобы посидеть и подумать об этом. Хочу ли я обычную, счастливую жизнь с этим человеком? Хотела бы я каждое утро отправлять его на обычную работу с обедом, завернутым в коричневый бумажный пакет?

Ответ напрашивается сам собой: нет. Нет, я не хочу этого.

Это не та счастливая жизнь, которую мы с Зетом разделим. Наша версия счастливой жизни… Пока не знаю, на что она похожа. Но знаю, что неправильно пытаться переделать этого мужчину, чтобы он был рядом со мной.

— О чем думаешь, злая девочка? — спрашивает он.

Смотрю на него, на манжеты его обтягивающей черной футболки, закатанные пару раз на массивных руках, на татуировки, волнами расходящиеся по коже — черные, красные и зеленые, на постоянно напряженные плечи и на то, как интенсивно он смотрит на меня каждые несколько секунд. Мне нравится, как он задает вопросы, не сами вопросы, а то, как он их задает. Все, что говорит Зет, имеет смысл. Он не бросает слов на ветер. Если он что-то говорит, то это важно и правда. Если он задает вопрос, то только потому, что хочет знать ответ, а не потому, что хочет заполнить тишину или боится того, что услышит.

Я понимаю, что это отличный шанс.

— Уверен, что хочешь знать?

Он хмыкает, словно знает, что ответ ему точно не понравится, но все равно говорит:

— Удиви меня.

— Я размышляла о том, что больше не боюсь тебя.

Кажется, это привлекло его внимание. Краем глаза наблюдаю за ним, он выглядит таким серьезным, но мне почему-то хочется засмеяться. Не «я-глупая-маленькая-девочка-хихикаю-над-горячим-парнем-ты-видела-эти-бицепсы», не таким смехом. Скорее маниакальным смехом человека, который знает, что выбирает трудный путь, полный выбоин и опасных поворотов, которые могут привести к падению с высоты сорока футов, но все равно выбирает этот путь. Даже осознавая всю опасность, нажимаю на педаль газа вместо тормоза. Прикусываю губу, а затем улыбаюсь ему.

— Я не боюсь тебя, и того, что ты собой представляешь. Для меня.

— Что я представляю для тебя, Слоан? — шепчет он.

Снова задаю ему тот же вопрос:

— Уверен, что хочешь знать?

Он коротко и отрывисто кивает. Его рот приподнимается с одной стороны, но это не улыбка. Что-то похожее на изумление, но не насмешка. Словно ему очень интересно то, что я хочу сказать.

— Ты олицетворяешь целую жизнь беспокойства и потенциальной боли, Зет. Ты — это бесчисленные бессонные ночи, пока я беспокоюсь о тебе, о том, где ты, все ли с тобой в порядке. Не ранен ли ты. Быть с тобой — повторяющийся ужас от того, что я узнаю, что ты ранен, и последующий ужас от того, что пытаюсь тебя спасти. Ты воплощение разбитого сердца, страха и потери.

Зет впитывает каждое слово, руки крепко сжимают руль, он больше не смотрит на дорогу.

— Похоже, у нас отличные отношения, — бормочет он.

На его лице появляется выражение покорности, он вдыхает, на мгновение задерживает дыхание, а затем выдыхает.

— Именно об этом я думала, Зет. Я больше не боюсь этого. И готова ко всему этому, потому что также думаю о других вещах, которые ты для меня представляешь. Ты свобода. Прощение. Верность и любовь, — он вздрагивает, — честность и защита. Сила, не только физическая, но и душевная. Когда я с тобой, то уже не та испуганная девочка, которой была раньше. Ты бросаешь мне вызов каждый день. Я не хочу отказываться от этого. Не хочу отказываться от тебя. — Пожимаю плечами, внезапно чувствуя себя так, словно только что излила ему сердце и душу, а он запечатлевает каждое мгновение в своей сложной, странной голове. — Поэтому… — говорю я, закрывая глаза, теряя самообладание. — Именно поэтому я больше не боюсь тебя.

Машина слегка вильнула, и я открываю глаза — мы въезжаем в крайне сомнительный на вид мотель: Остановка для отдыха на ночь. Качественное жилье номер один в Пендлтоне. Качественным жильем здесь и не пахнет. Он выглядит так, будто был построен в шестидесятых и с тех пор ни разу не ремонтировался.

— Мы сюда направлялись?

Зет паркует машину и вынимает ключи из замка зажигания.

— Нет.

— Тогда почему мы здесь остановились?

— Подожди в машине. Запри двери, — приказывает он. Выходит, а я чувствую, что меня сейчас стошнит. Мне не следовало открывать рот. Его так напугал мой спич, что пришлось съехать с шоссе, чтобы свалить подальше от меня. Он хмурится, пока бежит от машины по направлению к стойке регистрации мотеля.

— Бл*дь.

Наклоняюсь вперед, прижимаясь лбом к приборной панели. Закрываю глаза и начинаю считать, пытаясь успокоиться. Все не так плохо. Все не может быть настолько плохо. Он недолго погуляет, расхр*начит пару стен, а потом вернется, как всегда, чертовски угрюмый. Я просидела так не менее пяти минут, повторяя про себя одно и то же снова и снова, прежде чем раздался стук в окно. Я смотрю вверх и вижу его, стоящего под дождем. Когда начался дождь? Понятия не имею, но он стоит под дождем, весь мокрый. Он выглядит злым.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Он указывает большим пальцем через плечо.

— Выходи из машины, Слоан.

Мои пальцы деревенеют, когда я открываю дверь и вылезаю наружу. Природе словно известен точный момент, когда мои ноги ступают на парковку, потому что дождь усиливается, обрушиваясь на асфальт.

— А-а-а! Какого черта, Зет?

Он не говорит ни слова, хватает меня за руку и тащит в сторону мотеля, но не к стойке регистрации, а к ржавой лестнице, ведущей на второй этаж. К комнатам.

— Так мы что, останемся здесь?

Зет не отвечает, видимо я двигаюсь не так быстро, как ему хотелось бы, замедляясь, он поворачивается и, схватив меня за талию, перекидывает через плечо.

Я издаю бессловесный крик. Мир переворачивается, и Зет Мэйфейр бежит вверх по очень скрипучим, опасным ступеням, его сильные руки надежно обхватили мои ноги. Мы добираемся до вершины лестницы, затем быстро идем по длинной дорожке, ведущей к комнатам. Он не опускает меня на землю. Достает из кармана ключ, открывает дверь, перед которой остановился, вбегает внутрь, захлопывает ее и только тогда опускает меня. Я приземляюсь, выпустив воздух из легких, когда моя спина ударяется об очень мягкий, пружинистый матрас.

— Уфффф!

Зет вытирает лицо рукой, избавляясь от потоков воды, стекающих с волос. Открывает рот, раздувая ноздри, но затем передумывает. Начинает расхаживать взад-вперед по двенадцатифунтовому пространству между дверью в комнату и ванной на другом конце. Его руки сжаты в кулаки, глаза пылают каждый раз, когда он оборачивается и пристально смотрит на меня, переходя на другую сторону комнаты, и снова поворачивается ко мне спиной. Я никогда не видела его настолько злым. Никогда не видела его таким… Не знаю, что с ним происходит, но это немного пугает.

Может быть, я слишком рано заговорила. Возможно, мне не следовало говорить, что его не боюсь. Сползаю с кровати и поднимаюсь на ноги как раз в тот момент, когда он поворачивается и направляется ко мне, опустив подбородок к груди, клеймя меня потемневшим взглядом. Он проходит половину пути до меня, ускоряется, а затем резко останавливается и качает головой. Оборачивается, отходит к дальней стене у ванной, а затем впечатывает кулак в гипсокартон и ревет во всю мощь своих легких.

— БЛ*ДЬ! Бл*дь, Слоан.

Его рука фактически исчезает в гипсокартоне. Белый порошок и пыль летят во все стороны, когда он вытаскивает ее. Он поворачивается в мою сторону, его грудь вздымается, рот приоткрыт, и вся гамма чувств отражается на его лице. Полная, абсолютная мука.

— Бл*дь, Слоан. — Прижимает руки к голове, а затем все происходит в ускоренном режиме. — Нах*й, — шипит он и бросается ко мне.

Мое сердце подскочило к горлу — что, черт возьми, он задумал? И тут его руки оказываются по обе стороны от моего лица, грудь прижимается к моей, моя спина впечатывается в стену, а рот Зета Мэйфейра оказывается на моем. Рот Зета Мэйфейра. Оказывается. На. Моем.

Мой разум опустошен.

Требуется мгновение, чтобы по-настоящему осознать, что происходит. Он… он целует меня. Огненный шар вылетает из глубины живота к голове, попутно лишая меня кислорода. Несмотря на свирепость, с которой он набросился на меня, его губы нежно прижались к моим, осторожно. Неуверенно. Его дыхание прерывистое, как и мое. Не могу втянуть достаточно кислорода в свое тело, чтобы подпитывать многочисленные реакции, происходящие в данный момент. Я застыла на месте, неподвижно прижав ладони к стене позади себя, внезапно не зная, что делать. Должна ли я двигаться? Мне поцеловать его в ответ? Знаю только один ответ на этот вопрос — да, черт возьми! Особенно когда он становится более настойчивым и дразнит меня.

Возможно, этого было недостаточно само по себе, но сдавленный стон, срывающийся с его губ, посылает сильную, восхитительную дрожь прямо сквозь меня. Он прижимается ко мне еще сильнее, словно не может оказаться достаточно близко. Возможно, это мое воображение, но, кажется, я чувствую дрожь его руки, когда он прикасается ко мне. Он наслаждается этим; по затрудненному дыханию и звукам, наполненным похотью, можно с уверенностью сказать, что у него очень плохо получается держать себя в руках; также думаю, что он нервничает. И это прекрасно, потому что я тоже.

Я представляла себе это очень много раз, продумав, как все будет происходить — носы идеально выровнены, не слишком много слюны, правильное давление, но, когда наши зубы сталкиваются, я оказываюсь в замешательстве. Это реально. Мы это делаем в данный момент. Мне нужно сосредоточиться на происходящем. Словно одна из застывших статуй Медузы я оживаю и вспоминаю, как двигаться. Обхватываю руками его шею и крепко прижимаюсь к нему, он отвечает тем же, зарываясь руками в мои волосы.

Чувствую себя маленькой и уязвимой, когда его огромная масса пригвождает меня к месту, но больше нигде в мире я бы не хотела быть. Мы с таким же успехом могли остановиться в больнице Святого Петра. Неважно, что я промокла до костей, безработная и не знаю, надела ли хорошее белье. Все, что имеет значение, — губы Зета, ласкающие мои, его руки в моих волосах, его бедра прижимающиеся к моим.

Он издает сдавленный, задыхающийся звук из глубины горла, а затем делает нечто такое, от чего у меня взрывается голова: просовывает язык мне в рот.

Я знаю, что у этого парня дьявольски талантливый язык. Определенные участки моего тела уже не раз попадали под его чары, но это совсем другое дело. Сейчас все осторожно, интенсивно, пылко и сладостно, и ничто в моей жизни не сравнится с этим моментом. Он проводит языком по-моему, исследуя, пробуя на вкус, и я теряю контроль. Вцепляюсь ногтями в его мокрую футболку, отчаянно пытаясь ее снять. Но у Зета явно другие планы. Он хватает мои запястья и поднимает их высоко над головой, фиксируя обеими руками. Я знаю, что он хочет меня. Чувствую, как его эрекция упирается мне в живот, но Зет прерывает поцелуй, смотрит на меня, тяжело дыша, и качает головой. Облизывает полные губы, словно их покалывает так же сильно, как и мои.

— Не сейчас, — рычит он. — Я еще не закончил с тобой. Бл*дь, Слоан, твой рот всегда был идеальным, когда обхватывал мой член, но на моих губах… — Его глаза затуманены, словно он под действием наркотиков. — На моих губах он просто великолепен.

Маленькая часть меня умирает внутри, причем самым лучшим образом. Я нелепа, и абсолютно влюблена в этого человека. Достигла вершины. Вот она, вершина моего существования. Он наклоняется и начинает все сначала, только на этот раз наши зубы не сталкиваются, и я не стою, словно застывшая идиотка. Этот момент совершенен, глубок, от него захватывает дух, и кажется, что он никогда не закончится. Такого поцелуя не было во всей Вселенной. Вот какой это поцелуй.

Поцелуй, положивший конец другим поцелуям.

Зет забывает о мягкости и нежности. Он завладевает мной, как и всегда. Вскоре его руки скользят по моему телу, исследуют бедра, задницу, поднимаются к груди.

— Ты хочешь меня, злая девочка? Хочешь, чтобы я был внутри тебя? — тяжело дыша, шепчет он мне в ухо.

Его рот касается моей челюсти, а затем спускается к шее. Меня сотрясает нервное напряжение, я на грани. Замираю в его объятиях, и это, кажется, сводит его с ума. Он обхватывает меня под бедрами и приподнимает так, что инстинктивно я обхватываю ногами его талию. Он продолжает меня целовать, прижимаясь губами к моей шее, челюсти, плечу. Не могу сдержать бессмысленных звуков, срывающихся с моих губ. Я олицетворяю собой клише о девушках, которых показывают по телевизору, теряющих голову, сто́ит их мужчине только прикоснуться к ним. Я такая и есть.

Зет вместе со мной направляется к кровати, и вместо того, чтобы бросить меня на нее, аккуратно укладывает, а затем отступает назад, разглядывая меня с ног до головы. Надеюсь, он собирается забраться на меня сверху, но он этого не делает. Он хватает единственный потрепанный стул, стоящий рядом с облупившимся фанерным столом в углу комнаты, поворачивает его спинкой вперед и садится, сложив поверх нее руки.

— Раздевайся, Слоан.

Я больше не нервничаю. Не веду внутреннего диалога. Осталась только я, снимающая с себя одежду. Встаю, стягиваю рубашку через голову и бросаю в его сторону. Он ловит ее с совершенно невозмутимым лицом и зарывается в нее носом, издавая глубокий урчащий звук. Все не так плохо, как было бы, если бы он проделал это с моими трусиками. Он просто вдыхает мой запах так же, как хотела бы сделать я, если бы у меня хватило смелости.

— Штаны, Слоан. Снимай штаны.

Я расстегиваю пуговицу на ширинке, опускаю молнию и делаю то, что он просит. На свете существует женщина, которая могла бы сексуально вылезти из мокрых джинсов, но это не я. Мне приходится наступать на чертовы штанины, как только спускаю их до лодыжек, чтобы освободить ноги. Зет смеется, упирается лбом в сложенные руки, как будто не может смотреть, и я чувствую, словно меня выпотрошили. Он смеялся. Он выглядел застенчивым. На краткий миг он стал парнем, которым мог бы стать, если бы с ним не случилось все это безумное дерьмо. Улыбка исчезает с его лица, когда я сбрасываю лифчик и трусики. Он снова становится серьезным, охваченный похотью, отражающейся в его глазах.

Если не считать повязки, все еще обмотанной вокруг моей раненой руки, я абсолютно голая, и меня это ничуть не смущает. Делаю три шага вперед, оказываясь прямо перед ним, и кладу руку ему на шею. Он теплый, и по какой-то причине это успокаивает. Он наклоняет голову, позволяя мне нежно провести рукой по колким коротким волосам, выбритым у основания головы.

— Все может измениться, — говорит он, обдавая горячим дыханием голую кожу моего живота. — Но только не это. Ты всегда будешь принадлежать мне, Слоан.

Я дрожу, чувствуя, чувствуя облегчение.

— Это то, чего я хочу. Это то, что мне нужно.

Такое ощущение, что до этого он сдерживался, а я внезапно произнесла волшебные слова, разорвавшие связывающие его узы. Зет вскакивает на ноги, пинком отбрасывая стул в сторону. Я достаточно высокая, но чувствую себя крошечной, когда он нависает надо мной подобным образом.

— Ложись на кровать. Сейчас же.

Я отступаю до тех пор, пока мои ноги не упираются в матрас, а затем ложусь, учащенное дыхание поднимает мою грудную клетку вверх и вниз, вверх и вниз.

— Раздвинь ноги. — Я делаю, как он говорит. Зет кивает в знак одобрения и рычит. — Теперь прикоснись к себе.

Когда он впервые попросил меня сделать это, я была в ужасе. Теперь даже не колеблюсь. Скольжу правой рукой вниз по телу, левой обхватываю грудь. Добравшись до киски, медленно провожу по ней кончиками пальцев, нежно поглаживая клитор. Конечно, я уже мокрая. Одного поцелуя было достаточно, чтобы возбудить меня. Зет наблюдает за мной — его взгляд серьезен и непоколебим, но знаю, о чем он думает. Он хочет меня. Хочет овладеть мной. Поглотить. Но сдерживает себя.

Он наблюдает, я ускоряю темп, проводя пальцами по скользким складкам киски, подводя себя все ближе и ближе к краю.

Он расстегивает ремень.

— Остановись, Слоан. Остановись.

Я останавливаюсь.

— Встань на четвереньки.

Мое сердцебиение участилось при виде кожаного ремня в его руках. Он не использовал ремень с тех пор, как мы впервые были вместе, но я хочу этого. Он использовал руки, чтобы перекрыть мне кислород, но с ремнем это немного опаснее. Более дико. Я что больная, раз так возбуждаюсь от мысли об этом? Возможно, это так, ну и плевать. Он никогда не причинит мне вреда, я знаю. Я доверяю ему. Я люблю его.

Переворачиваюсь и встаю на четвереньки, Зет встает передо мной. Аккуратно, медленно засовывает мою голову в петлю ремня и затягивает его, а затем удивляет меня своим поступком — протягивает мне оставшийся отрезок кожи, так, что я сама могу регулировать, насколько туго затянуть петлю. Он присаживается на корточки, так что наши лица оказываются на одном уровне, эти большие карие глаза проникновенны и в то же время требовательны.

— Решать тебе, Слоан. Это можешь сделать ты или я. Я знаю, сколько ты можешь вынести, но…

Я передаю ему конец кожаного ремня обратно. Мои действия окончательны. Отныне наши отношения будут такими. Зет знает, сколько могу выдержать, и я доверяю ему эту ответственность. Ленивая, сексуальная улыбка превращает его лицо в темную маску, которая посылает заряд адреналина по моему телу. Вот и все. Он слегка тянет за конец ремешка, и мой пульс начинает стучать в висках.

— Будь хорошей девочкой и не двигайся, — говорит Зет.

Он отпускает ремень, чтобы стянуть футболку через голову и отбросить ее в сторону. Следом идут ботинки, джинсы и боксеры. Передо мной снова прекрасный, великолепный мужчина, идеальный в своей наготе, и мое сердце ликует, потому что он мой. Его член твердый и готов к моему прикосновению, он обхватывает его рукой, и я потрясена тем, насколько он сексуален, когда прикасается к себе. Он проводит кулаком вверх-вниз по длине своей эрекции, быстро дыша, глядя на меня. Затем берет кожаный ремешок свободной рукой, и я подаюсь вперед, ожидая его движения.

— Терпение, злая девочка. Ты еще недостаточно готова.

Я хнычу, нуждаясь в нем. Мне необходимо почувствовать его вкус. Он продолжает поглаживать себя рукой, но уже вне досягаемости. Мышцы его бедер приподняты и очерчены, напряжены, когда он мастурбирует.

— Пожалуйста, Зет. Пожалуйста, — шепчу я — это выше моих сил.

Мое тело словно закаленная сталь. Сейчас я чувствую себя сильной, хотя и не нахожусь в позиции силы. Я чувствую себя сильной, потому что знаю, что преодолела значительную часть страха, чтобы позволить себе быть здесь, и это само по себе является достижением.

— Пожалуйста? — нежно говорит Зет.

Я киваю.

— Пожалуйста.

— Ты молодец, что попросила так вежливо, злая девочка.

Зет делает шаг вперед, не ослабляя натяжения ремня, но он все еще недостаточно близко. Я по-прежнему не могу до него добраться. Он замедляет движения, растягивая их и сжимая рукой член достаточно сильно, чтобы его охватила дрожь. Я хочу его. Очень сильно хочу его и прямо сейчас. Моя рука пульсирует, словно оголенный электрический провод, но все, о чем я могу думать, это то, что мне нужен этот мужчина. Все остальное не имеет значения.

— Сейчас я засуну член тебе в рот, Слоан, — говорит он, его голос прерывается. — И хочу, чтобы ты была хорошей девочкой и пососала его.

Я киваю, хватаясь руками за слишком жесткое, мятое покрывало. Зет делает шаг вперед и сокращает расстояние между нами, и я наконец-то могу взять его в рот. Никогда, никогда в жизни я не думала, что стану девушкой, жаждущей этого. Делать минет парню всегда казалось чем-то пугающим — как, черт возьми, сделать это правильно? Но сейчас, когда я буквально лицом к лицу, вернее, лицом к члену Зета, едва могу себя контролировать. Не думаю о технике или о том, что делать с языком. Мне все равно, что я едва могу дышать или что кончик члена касается задней стенки моего горла, вызывая рвотный рефлекс. Все, о чем я думаю, — это о том, какое потрясающее ощущение возникает, когда его дыхание учащается или он издает сдавленный вздох, и мне известно, что именно я виновница его реакции.

Зет хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, и вот он, возвышается надо мной, глядя в глаза, пока я сосу его член. Улыбка, расплывающаяся на его лице, пожалуй, самая порочная из всех, которыми он меня одаривал. Прилив храбрости охватывает меня, и я слегка сжимаю зубы, не так сильно, как в прошлый раз у Хулио. Не хочу, чтобы Зет швырнул меня через всю комнату, я хочу, чтобы он кончил. Очень сильно хочу, чтобы он кончил.

От легкого давления моих зубов Зет издает мучительное шипение. Откидывает голову, и я могу наблюдать, как сокращаются мышцы его горла, когда он снова и снова бормочет что-то себе под нос

— Ох, бл*дь. Чертовски идеально, Слоан. Ты гр*баное совершенство. — Я так изголодалась по нему, что не останавливаюсь даже тогда, когда он нежно гладит мои волосы и говорит, что собирается кончить. — Слоан, тебе лучше… ох, бл*дь. Ааа, к черту!

Он сильно, но контролируемо стягивает ремень, и дышать становится практически невозможно. Через секунду Зет кончает мне в рот, и в моей голове словно детонирует фейерверк из булавочных уколов. Давление ремня мгновенно ослабевает, и я сглатываю жидкость, не совсем понимая, чего ожидать. Пиппа всегда говорила, что это отвратительно и лучше выплюнуть, но, когда она находится в задней части горла, не так уж много можно попробовать на вкус. Консистенция, конечно, неприятная, но выражение лица Зета того стоит. Каждая унция напряжения и давления исчезла, и блаженный, отяжелевший взгляд, который он обращает на меня, посылает волну гордости через меня.

— Черт, — вздыхает он. — Ты… это было… — Кажется, у него нет слов. — Ложись на спину, злая девчонка. Пора вернуть должок.

Мгновенно я оказываюсь на спине. Возможно, другой девушке было бы неловко, после минета и спермы в горле — невероятно односторонняя ситуация, — но не мне. Не сейчас. Я хочу почувствовать его язык на себе. Хочу почувствовать, что исчезаю с лица земли.

Зет забирается на кровать и пробирается вверх по моему телу, нависая надо мной на четвереньках. Я всегда думала, что после семяизвержения у парней пропадает эрекция, но Зет оказывается исключением из правил: он тверд, как всегда, и приближается ко мне. Развязывает ремень на моей шее, берет мои руки, просовывает их в кожаную петлю одну, вторую, а затем прикрепляет их к кованому изголовью над моей головой. Он и раньше связывал меня, но не так сильно. Мои руки начинают гореть, больная рука болит от давления и недостатка кровоснабжения, когда он располагается надо мной и смотрит мне в глаза. Может, стоит остановить его? Нет. Я могу пережить боль — это кажется справедливой платой за удовольствие, пронзающее мое тело в то же самое время, смешивающее оба ощущения так, что я не могу отличить одно от другого. Чувствую себя живой.

— Если ты издашь хоть звук, Слоан, я остановлюсь. Остановлюсь и оставлю тебя связанной, голой и неудовлетворенной. Ты поняла меня?

Я открываю рот — как, черт возьми, мне не издать ни звука? — но потом вижу предупреждающий взгляд на его лице и снова закрываю его. Он не шутит, он оставит меня здесь связанной и голой, как рождественскую индейку, если я хотя бы пискну.

— Ты поняла? — спрашивает он снова. — Мы не продолжим, пока ты не дашь мне знать, что понимаешь.

Я киваю, потому что это единственный способ дать ему утвердительный ответ.

— Хорошо.

Он наклоняется и целует меня в лоб, между глаз. Он в позе отжимания, поддерживает себя руками, нависая надо мной не более чем на дюйм, и тепла, исходящего от него, достаточно, чтобы у меня закружилась голова.

От моего лба губы Зета перемещается на висок, челюсть, шею. Он медленно опускается на меня, давление увеличивается, увеличивается, увеличивается, пока не возникает ощущение, что я утопаю в этом огромном мужчине, и это кажется лучшим способом умереть. Его руки теперь повсюду, на груди, заднице, бедрах. Между бедер… Я задыхаюсь, быстро вдыхая при внезапном прикосновении кончиков его пальцев к клитору, он замирает, сузив глаза.

— Осторожнее, злая девочка, — рычит он. — Почти засчитано.

Значит, мне не позволено даже громко дышать? Это будет очень тяжело. И становится бесконечно труднее, когда Зет спускается вниз по моему телу, оставляя на моей коже след из жгучих поцелуев. Он достигает стыка между ногами, и низкий гул от вибрации его грудной клетки посылает волну электрического тока, пробегающего по каждому дюйму моей обнаженной кожи.

Затем на мне оказываются не только его пальцы, но и язык. Следующие три минуты проходят словно в тумане: я борюсь за то, чтобы мои голосовые связки не подвели меня, а Зет лижет и сосет меня, проводя языком по киске, обводя клитор, подводя меня все ближе и ближе к безумию.

Я начинаю беззвучно материться, когда Зет вводит в меня один палец, затем второй, продолжая манипуляции языком. Но это ничто по сравнению с тем, что происходит, когда он вынимает их и вводит в меня большой палец, используя остальные пальцы для массажа киски, не забывая использовать также кончик языка, щелкать снова и снова по набухшему клитору.

Я едва не проваливаю его тест. Извиваюсь на кровати, яростно кусая нижнюю губу, ожидая, когда крик, клокочущий в моем перекрытом горле, вырвется наружу. Зет хватает меня за бедра и прижимает к себе, продолжая атаку. Кажется, я слышу его мстительный смех, но не могу быть уверена, потому что у меня раскалывается голова. От желания кричать и ругаться.

Приближается оргазм. Ощущение такое, будто нервные окончания, проходящие по моему телу, распространяются, словно корни дерева, и каждый из них в огне сгорает и испаряется для того, чтобы на его месте образовались новые, горящие с удвоенной силой.

К моменту наступления оргазма, я словно зола и пепел. Хочу закричать, когда вся моя сущность воспламеняется, но ничего не могу сделать, поэтому позволяю своему телу скрючиться, моя спина болезненно выгибается, я ослеплена волной удовольствия, обрушившегося на меня.

Когда снова могу связно мыслить, звук глубокого голоса Зета — первое, что замечаю. Это и пронзительный звон в ушах. Открываю глаза — даже не помню, как закрыла их, — он все еще находится у меня между ног и смотрит на меня стальным взглядом.

— Это было великолепно, — сообщает он, а затем, к моему ужасу, целует меня между ног.

Пытаюсь отползти от него, уже не такая бесстыдная, как десять секунд назад, но он хватает меня и снова тянет к себе.

— Слоан, ты ох*ительно красива, удивительна и невероятна на вкус. Я хочу жить внутри тебя. — Он снова целует меня, и я борюсь с желанием попытаться отстраниться от него. Он пристально смотрит на меня, а затем шлепает меня по бедру, достаточно сильно, чтобы остался след от руки. Я продолжаю лежать на кровати, все еще не произнося ни слова, не уверенная, можно ли. Зет одобрительно кивает, встает и покачивается с пятки на носок. По коварному взгляду, появившемуся на его лице, понимаю, что он сделал что-то, что может меня обеспокоить, и он не разочаровывает. Медленно всасывает каждый из пальцев, которыми трогал мою киску, в рот и облизывает. Последним он посасывает большой палец, закрывает глаза, когда проводит по нижней губе моей смазкой. — Если сейчас я позволю тебе говорить, Слоан, и спрошу, хочешь ли ты по-прежнему целовать меня, каким будет твой ответ? — спрашивает он.

Мое горло вдруг зачесалось и ужасно пересохло. Я отвечаю, мой голос словно надтреснутый шепот.

— Да. Я бы сказала «да».

Зет в мгновение ока оказывается на мне, его рот прижимается к моему в третий раз с тех пор, как мы вошли в эту комнату. Я чувствую его запах и свой вкус, и меня это ничуть не смущает. На самом деле, мне нравится, что ему нравится быть отмеченным мной подобным образом.

В фильмах девушки иногда плачут после секса, никогда не понимала этого раньше — они выглядят как долбанные психопатки, неудивительно, что главный герой сбегает от таких сломя голову — но в этот момент мне хочется плакать. Или истерически смеяться, или что-то в этом роде. Я настолько потрясена всем: потрясающим оргазмом, от которого у меня все болит, тем, что Зет, наконец-то, поцеловал меня, что не могу с этим справиться.

Зет осторожно, но требовательно целует меня. Словно давно хотел этой ласки и только сейчас смог востребовать. Вот как я себя чувствую: хорошо и востребовано. Самые лучшие чувства в мире.

Зет тяжело выдыхает через нос. Его губы перестают прижиматься к моим, он прижимается лбом к моему, не отводя взгляда.

Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, когда раздается стук в дверь комнаты.

— Время! — кричит голос сквозь хлипкую МДФ-плиту.

— Какого черта?

Зет приподнимается и начинает развязывать меня, сдерживая улыбку.

— Одну минуту, придурок! — орет он.

— Что, черт возьми, значит — время?

Я сползаю с кровати и начинаю одеваться. Сначала лифчик, затем футболка. Зет выхватывает трусики из моих рук, качает головой — мои, — и они исчезают в его заднем кармане.

— Здесь почасовая оплата, — говорит он.

Натягиваю промокшие джинсы без нижнего белья, что крайне неудобно, и тут снова раздается стук в дверь. Нет, не стук — сильные удары.

— Похоже, что за дверью выстроилась очередь. Ты не против подождать в машине? — спрашивает Зет, поднимая брови.

Он каким-то чудом одет, волосы торчат в разные стороны, и выглядит так, будто затр*хал меня до потери пульса.

— О, да ты шутник? — произношу так, как будто это шок, что в какой-то степени так и есть. — Кто бы мог подумать?

Он уныло потирает щетину на челюсти.

— Да, — говорит он. — Кто бы мог подумать?

ГЛАВА 18

МАЙКЛ

Медина ухмыляется, словно гр*баный чеширский кот, когда мы выпускаем его из уединенного уголка Зета внизу. На самом деле, это удивительно, поскольку у него огнестрельное ранение в ногу, и он выглядит так, словно вот-вот потеряет сознание. Нам приходится практически нести его к машине. Он говорит по-испански с Ребелом всю дорогу через город, думая, что я необразованный и понятия не имею, о чем они болтают. Ребел ведет «Хамви» (прим. пер.: Humvee — Американский армейский грузовой фургон, стоящий на вооружении в основном у ВС США, а также вооруженных сил, полицейских и иных служб некоторых других стран) — мы избавились от украденного Зетом «Шевроле», как он и просил, а мотоцикл был очень непрактичен в этой поездке — а я сижу на пассажирском сиденье. Стукач Ребела сидит на заднем сидении, выплевывая твердые гласные и хрустя костяшками пальцев, словно готовится к драке.

Медина: Voy a matar a ese cabrón. (Я собираюсь убить этого ублюдка).

Ребел: Lo necesitamos vivo, ¿Te acuerdas? (Он нужен нам живым, помнишь?)

Медина фыркает: Necesita vivo. Lo necesito para sufrir. Él me dejó por dos dias sin darme algo de comer. No podia ni siquiera ir al baño. (Он нужен тебе живым. Я хочу, чтобы он страдал. Он оставил меня на два дня без еды. Я даже не мог сходить в туалет).

Ребел: Lo sé. Tu apesta de orines. (Знаю. От тебя воняет мочой).

Медина смотрит на затылок моего кузена, злобно сузив глаза.

— Этот ублюдок может и нужен тебе на какое-то время, но, послушай меня, когда ты закончишь свою маленькую игру, я хорошенько его поимею.

Ребел выгнул бровь, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида на нашего сварливого попутчика.

— Если думаешь, что сможешь справиться с Зетом, дерзай, дружище. Если бы я делал ставки, точно не ставил бы на тебя.

Медина бубнит себе под нос, его колено подпрыгивает вверх-вниз. Мы останавливаемся у авто кафе и покупаем ему немного еды, чтобы он заткнулся, и затем полчаса едем в тишине. Я держу рот на замке, хотя меня интересует вышеупомянутая «маленькая игра» Ребела и то, зачем ему понадобился Зет. Обязательно спрошу его об этом позже. Раньше мы с кузеном были близки, но последние пару лет между нами образовалась безмолвная пустота. Раньше мы были ближе, чем братья. Теперь я член семьи, который узнает, что его родственник женился через два года после того, как это произошло.

Людям всегда было трудно поверить, что мы с Ребелом кровные родственники, учитывая тот факт, что он белый, а я, очевидно, нет. Его дядя — европеец, мой отец, женился на моей матери-афроамериканке, и вуаля! Я побочный продукт этой встречи сердец, умов и других частей тела. Так получилось, что я немного чернее белого, и это меня вполне устраивает. Отец Ребела, мой дядя, возненавидел меня с первого взгляда. Я всегда думал, что именно поэтому мы с Ребел стали так близки. О человеке, сидящем рядом со мной, ходит множество заблуждений и неточностей, но точно знаю одно: он ненавидит своего отца больше, чем любого другого человека на планете.

— Мы высадим тебя здесь.

Ребел останавливает «Хамви» на обочине дороги, четыре мотоцикла выстраиваются сзади плотным строем, словно Ребел — чертов Папа Римский и нуждается в постоянной защите. Вероятно, он и нуждается в постоянной защите, но сейчас я не чувствую к нему особой благосклонности. Подайте на меня в суд. Он паркует машину и поворачивается к Медине.

— Значит так. Ты выходишь из машины, идешь к таксофону. Звонишь Хулио, узнаешь, где он, говоришь ему, что напал на след Зета и хочешь встретиться. Идешь к нему. Как только узнаешь, что они сделали с Кейдом и где мы должны встретиться, сразу же сообщаешь мне. И ради всего святого, Андреас, не проболтайся никому, что видел меня.

Мышцы челюсти Медины ходят ходуном, как будто он перемалывает что-то мелкое между передними зубами.

— Я понял, мужик. И после этого мы с тобой в расчете. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

Ребел кивает один раз, а затем Медина выходит из внедорожника и очень медленно ковыляет по оживленной дороге в сторону таксофонов.

— Думаешь, он сделает, как ты ему сказал? — спрашиваю я.

Ребел хмыкает.

— Если у него есть хоть капля разума, он это сделает. За голову этого парня в Колумбии назначена награда. Один телефонный звонок, и несколько очень заинтересованных членов картеля прилетят к нему в гости.

Поскольку сейчас в машине только мы с Ребелем, могу спросить его о чем угодно — об Алексис и этой сучке из УБН, которая преследует их, но молчу. Я не расположен к разговору. К тому же ожидаю, что этот разговор начнет Ребел, это на его совести. Это он бесследно исчез.

Однако Ребел ничего не говорит. Он возит нас по городу, ребята из его клуба по очереди выезжают вперед и разведывают для нас безопасный путь. Я получаю сообщение от Зи, в котором он сообщает, что Лэйси нет в больнице Святого Петра, Чарли увез ее в другое место, и что он везет Слоан во временное убежище недалеко от границы с Орегоном. Он также написал, что УБН пытается заключить сделку со Слоан — предлагают новую жизнь в обмен на моего двоюродного брата. Не утруждаю себя вопросом о сделке, знаю, что Зет не будет заключать никаких сделок, так что Ребел может не беспокоиться по этому поводу. Я бывал раньше во временном убежище в Орегоне. В ответном сообщении пишу, что приеду к ним, как только разберусь с Хулио.

— Тебе нравится работать на этого парня, Майки? — спрашивает Ребел, ему должно быть известно, что есть только один человек, с которым я мог бы сейчас переписываться, и звучит немного подозрительно.

Отправив сообщение, кладу телефон обратно во внутренний карман пиджака.

— Да. Ты знаешь, что нравится, чувак. Я был счастлив оставаться здесь и работать на него шесть, семь, восемь лет назад, когда ты пришел ко мне и попросил переехать на восток. Ничего не изменилось

— Многое изменилось, — не соглашается Ребел. — Теперь я хорошо зарабатываю. Мне нужно многое тебе рассказать. Тебе пора перейти работать ко мне.

Самой раздражающей чертой Ребела, помимо высокомерия, является то, что он любит указывать людям, что им делать или не делать. Неважно, какие планы ты строишь, Ребел знает лучше, всегда знал, и лучше быть готовым делать то, что он говорит, иначе узнаешь на собственном опыте, каково это — оказаться не на его стороне. Эта черта передалась ему от отца. Его старик поступает точно так же, но горе тому, кто укажет на это Ребелу. Чем меньше говорят о его папаше, тем лучше.

Я вздыхаю и смотрю на дорогу. Нет смысла спорить с ним. Пусть воспринимает мое молчание по этому вопросу как согласие, пока не придет время, когда я скажу ему отвалить. Возможно, сейчас я не хочу обсуждать с ним свои рабочие дела, но есть пара вещей, которые мне интересны.

— О чем, черт возьми, ты думал, когда женился на этой девушке? — спрашиваю его. Я не собирался этого делать, я собирался сохранять спокойствие, но некоторые вещи просто необходимо обсудить. — Ты купил ее у сутенера, чувак. Каким же ты стал мудаком, потому что парень, которого я знал, никогда бы не стал покупать себе жену за наличные.

Ребел тяжело выдыхает, хлопнув ладонью по рулю.

— Не надо… серьезно, Майки. Ты не знаешь, о чем говоришь. Пожалуйста, больше не упоминай о ней. Мне бы очень не хотелось бить тебя за это.

— Попытайся, чувак. Просто попытайся.

Ребел смотрит на меня, и на его слишком красивом для преступника лице расцветает ухмылка. Ублюдок.

— Ты знаешь, что я могу накостылять тебе, — сообщает он.

Правда в том, что он может, но я все равно был бы не прочь провести с ним несколько раундов, даже если в итоге он победит меня. Я бы нанес несколько хороших ударов, которые он заслужил за то, что кинул меня.

— Ты злишься на меня, — утверждает он.

— Да, злюсь.

— Почему? Тебе всегда было известно мое местонахождение. Ты мог бы прийти ко мне.

— Я не хотел приходить к тебе, Джей. Не хотел работать на тебя тогда и точно не хочу работать на тебя сейчас. У тебя есть деньги, это понятно. Но мы равны. Ты никогда не будешь моим работодателем. Ты мой кузен, был моим другом, но, похоже, как только появилась какая-то горячая штучка, ты забыл номера телефонов своих парней.

Ребел снова качает головой. Он стискивает челюсти, проводит руками по волосам, делает все, что угодно, но только не смотрит на меня и не разговаривает со мной в течение следующих пятнадцати минут. Этот засранец даже не отрицает, что исчез из жизни всех знакомых.

Еще пятнадцать минут в пути проходят в тишине. Ожидание Медины уже порядком надоело. Парни на мотоциклах позади нас — без нашивок, потому что не хотят привлекать к себе внимание — начинают злиться. Идет дождь, конечно же, и ехать на байках в обтянутой промокшей коже не очень-то весело.

В конце концов, Ребел останавливается на заправке и глушит двигатель.

— Подожди здесь, — говорит он мне.

Наверное, ему нужно отлить. Свита байкеров подъезжает к «Хамви», трое из них слезают с мотоциклов и следуют за Ребелом не в туалет на заднем дворе, а на саму заправку. Единственный из «Вдоводелов», оставшийся позади, это Карни, парень, которого я неплохо знаю. Он приехал вместе с Кейдом, чтобы попытаться убедить Дока помочь Алексис. Но им не представился шанс убедить ее. Чарли взбесился и напал на девушку на бензоколонке Сиэтла, и это положило начало серии событий, которые привели сюда, ко мне, кипящего от бешенства в «Хамви» Ребела, и Карни, чешущего задницу и промокнувшего до костей.

Дверь открывается, пугая меня, и Ребел запрыгивает обратно на водительское сиденье.

— Ты быстро.

Он бросает мне пакет с чем-то серебристым и блестящим, снова заводя двигатель.

— Для этого мне не нужно много времени. Подумал, ты оценишь.

У меня на коленях лежит пачка коллекционных карточек — бейсбольных карточек. Вот для чего он заехал на заправку. Я сухо смеюсь — ха-ха, очень забавный ублюдок, — но все равно беру их и провожу пальцами по фольгированной обертке. Мэтт Шумейкер на переднем плане, на полпути к подаче, с выражением сосредоточенности на лице, которое я слишком хорошо знаю. Я должен был быть Мэттом Шумейкером. Я должен был делать такие подачи.

— Так и не пришел забрать свою коллекцию, — говорит Ребел. — Подумал, ты можешь начать новую.

— Та коллекция стоит тысячи долларов, ублюдок. А это, — я помахал пачкой перед его лицом, — стоит семьдесят пять центов.

— Доллар девяносто, — отвечает он. — Цены выросли с тех пор, как нам было восемь лет.

Я рассмеялся. Мне пришлось. Ребел тоже смеется. Это его способ извиниться. Дерьмовый способ, но усилия налицо. На самом деле, это рекордное усилие с его стороны. Извинение — признание слабости, так говорит его отец. Ребел прочищает горло.

— Слушай, у нас с Соф… Алексис, — говорит он, поправляя себя. — Все гораздо сложнее, чем кажется со стороны. Поверь, когда говорю, что не покупал жену. Даже близко нет. — Он смеется, и это смех человека, который, возможно, предпочел бы покупную жену вместо той, которую получил. Я знаю, что он шутит. — Клянусь, я все объясню, но всему свое время. Сейчас я хочу вернуть Кейда.

Как по команде, телефон Ребела в держателе для напитков начинает звонить, издавая громкую, дребезжащую версию песни «Мальчик по имени Сью» Джонни Кэша.

— Что за херня?

Не похоже на песню, которую бы выбрал Ребел.

Он бормочет что-то о том, что кто-то сводит его с ума, и бодро отвечает:

— Говори.

На другом конце линии раздается голос, плохо различимый, а затем Ребел вешает трубку. И все.

— В чем дело? — спрашиваю я.

— Они в отеле «Даунтаун Марриотт». Хулио планирует перерезать мне горло и позволит истечь кровью. — Он говорит об этом так непринужденно, что кажется, будто сообщает о том, что идет перекусить, а не направляется на встречу, с которой может не вернуться живым.

— Итак, у тебя есть план?

— Конечно. Андреас вонзит нож в сердце этого жирного ублюдка, прежде чем тот успеет пошевелить пальцем. Мы заберем Кейда, а потом пойдем перекусим. Китайской еды. Я бы не отказался от китайской еды.

Теперь он на самом деле говорит о том, чтобы перекусить. Он всегда был безумным, но это бесцеремонно, даже для него. Хотя, не знаю. Может быть, он стал таким, и теперь его не волнует окружающий мир.

Ребел посылает текстовое сообщение Хулио: где ты? Технически мы не должны знать эту информацию, и, динь-динь, две секунды спустя мы получаем подтверждение того, что Андреас сказал правду. «Даунтаун Марриотт» выбран местом проведения этой разборки.

Пятнадцать минут спустя Ребел припарковал «Хамви», и мы направились в отель — обычный сетевой отель. Непонятные стеклянные предметы в шариках, сложенные в кованные медные чаши, которые, по-видимому, являются предметами искусства, заурядные, современные картины в нейтральных тонах, плюшевые ковры и полированная плитка. Мы привлекаем к себе внимание, конечно же, привлекаем. Пять парней, одетых в рваные джинсы и покрытых татуировками, и чернокожий парень в безупречном голубовато-сером костюме? Да, не может быть, чтобы нас не заметили. Мы поднимаемся на восьмой этаж, Ребел стучит в дверь номера восемь тысяч двести пять, и все происходит слишком быстро.

Это одна из тех ситуаций, к которым нельзя подготовиться. Какой смысл обсуждать предстоящее, когда события следующих нескольких минут могут полностью выйти из-под контроля? Кто-то попытается убить Ребела, а поскольку я стою рядом с ним, то, наверняка, и меня. У меня с собой пистолет и нож. Я предупрежден и вооружен. Больше ничего не нужно.

Дверь открывается, и пара темных глаз оценивающе смотрит на нас. Высокий мексиканец, весь в чернилах — я не видел этого парня раньше, но он явно не раз бывал в подобных ситуациях.

— Только ты, парень, — говорит он, тыча указательным пальцем в сторону Ребела. — Хулио сказал, что ты придешь один.

Ребел поднимает брови. Переводит взгляд на меня, затем на своих парней. Из кармана джинсов достает маленькую черную коробочку, открывает ее и достает зубочистку. Засовывает ее в рот.

— Я не оставлю их здесь, друг. Так и передай Хулио. И передай ему, что если мне придется развернуться и покинуть это здание без моего парня, то я приготовил для него несколько восхитительных сюрпризов, с которыми ему придется иметь дело.

Парень с бандитскими наколками подмигивает Ребелу, а затем закрывает дверь.

— Ну, все прошло хорошо, — говорит Ребел.

Он перемещает зубочистку на другую сторону рта и упирается руками в дверной косяк, ожидая. Когда парень возвращается, выражение его лица становится еще более жестким, чем раньше.

— Выбор за тобой, ese, так сказал Хулио. Твой друг выглядит не очень хорошо. Возможно, ему нужен врач. Лучше тебе зайти и забрать его сейчас, чем заставлять его ждать. Иначе придется выносить его по частям.

Моему кузену никогда не нравилось подобное отношение. Он кивает, глядя себе под ноги — парни позади него сдерживают понимающие улыбки. Они видят, что происходит, раньше, чем парень у двери. Ребел реагирует молниеносно, правым мощным хуком, бьет в горло парня. То сгибается пополам, шатаясь, отступает назад, руками шарит по груди, пытаясь побороть желание схватиться за горло и вместо этого достать оружие, спрятанное за поясом. Ребел издает цокающий звук и шагает в сторону гостиничного номера, нанося сильный фронтальный удар ногой в живот парня, чтобы добить его. Мы с парнями стоим за Ребелом.

Нас ожидает хаос.

Слышатся англо-испанские крики, и вдруг на нас направляют двенадцать пистолетов. Каждый из этих пистолетов находится в руке разъяренного члена банды. Хулио Перес сидит на диване с недовольным выражением лица. Находясь в помещении, толстый ублюдок надел солнцезащитные очки.

— Что ты, бл*дь, себе позволяешь? — тихо спрашивает он. Как только он открывает рот, его люди замолкают, чтобы его услышали. — Это не этично. Пока я нахожусь здесь, этот гостиничный номер — мой дом, а мои люди — гости. Ты не можешь нападать на них без моего разрешения.

— Я не очень верю во всю эту ерунду — про дом, — отвечает Ребел, одаривая Хулио ослепляющей улыбкой. — Если ты приглашаешь меня, Перес, ты приглашаешь моих мальчиков. Ты попросил меня приехать сюда забрать пассажира, вот я и приехал. Где он?

На самом деле Кейда нигде не видно. Как и Медину. Хулио морщится, словно у него во рту кислый привкус.

— Я предполагал, что сначала мы поговорим, Ребел. Есть вещи, которые мне хотелось бы обсудить. — Он жестом указывает на диван напротив себя. — Возможно, ты попросишь одного из своих парней остаться с тобой, а остальные подождут снаружи?

Ребел одаривает его взглядом, который мог бы заморозить океан.

— Не думаю.

Явно не тот ответ, который хотел бы получить Хулио. Он сжимает челюсти, пытаясь взять себя в руки.

— Как пожелаешь.

Ребел проходит вглубь комнаты, обходя людей с оружием, словно не замечая их, и они его не беспокоят. Он плюхается на диван и играет зубочисткой, которую все еще держит между зубами. Я сажусь рядом с ним, его парни занимают позиции по всей комнате, с оружием наготове, выражая открытую враждебность.

— И о чем же ты хотел поговорить? — спрашивает Ребел.

— О долгах, — отвечает Хулио. — Торговле долгами, Ребел. Ты человек, который собирает долги и хорошо этим пользуется. Не люблю долги. Я всегда жил по средствам. Никогда не занимал деньги или наркотики. Никогда не брал то, что мне не причиталось, не осознавая последствий. В этом вопросе я всегда был очень осторожен, и все же в последние пять лет обнаружил, что должен тебе. Честно говоря, меня это не устраивает. Нехорошо.

Ребел сидит и слушает, крутя зубочистку между кончиками пальцев.

— Не знаю, что сказать, мой друг. Все время от времени оказываются в неудобных ситуациях. Не стоит расстраиваться из-за этого.

— Но это расстраивает меня. Ужасно, что один маленький аспект твоей жизни кем-то контролируется. Поэтому, когда я обнаружил, что один из твоих маленьких компаньонов вышел из курятника, то подумал, что твой приход за ним может стать прекрасной возможностью обсудить долг, который у меня образовался.

— Не понимаю, что тут можно обсуждать, но готов выслушать твои доводы, — говорит Ребел.

Хулио поворачивается и кивает парню, которого Ребел ударил по горлу у двери. Пересекая комнату, он злобно смотрит на Ребела и исчезает в другой комнате. Я предполагал, что он отправился за Кейдом, но человек, с которым он возвращается, вовсе не «Вдоводел», а Андреас Медина.

Его руки связаны за спиной, а изо рта течет кровь. Он едва может стоять без поддержки. Прошел всего час с тех пор, как мы расстались с ним, а он выглядит так, будто последние несколько дней его избивали. Справедливости ради, у него пара синяков и дырка в ноге от столкновения с Зетом, но это… это совсем другое. Ребел приподнял брови и посмотрел на Хулио.

— В последнюю нашу встречу, мой мальчик был немного бледнее этого парня.

Это очень плохо. Я знаю это, Ребел знает, Хулио тоже знает.

— Пожалуйста, Ребел, хватит игр.

Уверен, Хулио не доволен тем, что не знает настоящего имени Ребела. Если бы ему была известна эта информация, он бы называл его по фамилии, как делает с Зи, когда злится на него — мистер Мэйфейр. Однако Ребел чрезвычайно осторожен, делая все возможное, чтобы никто не узнал, кто он. Хулио мог бы перевернуть каждый камень на пути отсюда до штата Вашингтон и округ Колумбия и не найти ни малейшего намека на то, кем является этот человек. Или кем был до того, как распрощался с прежней жизнью.

— Не позволяй ему этого, — кричит Андреас. — Ты сказал, что защитишь меня.

Хулио и Ребел игнорируют его.

— Я не возражаю, что ты наблюдаешь за мной, — ворчит Хулио. — Это разумно. Но когда я узнал, что ты подсылаешь людей в мой дом шпионить, не мог этого допустить. Сначала хотел его грохнуть, но потом мне пришла в голову идея. Это прекрасная возможность замутить воду, так сказать.

— Ты заставил его скормить мне недостоверную информацию, — говорит Ребел.

— Можно и так сказать. Он сказал, что я хочу заманить тебя сюда, чтобы перерезать горло. Но это не так, Ребел. Я хотел показать тебе кое-что. Но сначала…

Хулио кивает парню, держащему Медину, и тот быстро реагирует, в его руках словно из ниоткуда появляется нож. По инерции я тянусь за своим оружием, но уже слишком поздно — лезвие пронзает горло Медины. Струя ярко-красной артериальной крови брызжет из горла парня, его глаза выпучиваются. Парень Хулио отпускает Медину, и тот падает на колени, руками хватаясь за шею в тщетной попытке закрыть рану. Он умирает с выражением удивления на лице. Густая, вязкая лужа красного цвета медленно растекается вокруг его головы в форме идеального круга. Люди не понимают, что у такого количества крови есть запах. Он заполняет мои ноздри, резкий, горький привкус металла.

— Это было так уж необходимо? — спрашивает Ребел.

Он говорит скучающим тоном, но я знаю своего кузена, он в ярости.

— Это служило определенно цели. Мне необходимо было привлечь твое внимание, и надеюсь, это удалось, мой друг.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужны твои файлы. Все. Не только то, что у тебя есть на меня. И я хочу получить их через три дня, иначе…

— Иначе?

Хулио снова кивает. На этот раз парню в другом конце комнаты, который достает мобильный телефон и бросает его Ребелу. На экране загружено видео, когда он поднимает эту штуку, на нем мигает большая белая стрелка. Он нажимает кнопку воспроизведения.

Экран остается темным, но из динамика раздается звук — женский крик.

— О боже, нет, нет, нет, пожалуйста, прекратите! Остановитесь! Нет! ПОМОГИТЕ! Пожалуйста…

На экране появляется бледное лицо, и Ребел застывает рядом со мной, кончики его пальцев побелели от силы, с которой он сжимал телефон. Я не узнал голос — он был слишком охвачен страхом, — но узнаю лицо. Это лицо призрака. Мертвой девушки. Девушки, которую я не думал, что увижу снова. Ее зовут Лора. Она причина, по которой Ребел стал тем человеком, которым является сегодня. Ее лицо похудело, более осунувшееся, лишенное пухлой молодости, которая заставляла людей тянуться к ней, словно она солнце. И рука в перчатке сжимает ее горло.

— Что это за х*йня? — выдавливает Ребел.

— Думаю, ты знаешь, что это. Ультиматум. Твоя информация в обмен на девушку. Разве это не справедливо?

Ребел начинает вибрировать, байкеры у нас за спиной беспокойно переминаются с ноги на ногу — такого мы не ожидали. Драки, убийства, бегство — возможно, но не это. Мне кажется, что Ребел собирается начать стрелять в людей, но каким-то образом ему удается сдержать свою ярость.

— Мне нужны доказательства того, что она жива, — шипит он.

Хулио, похоже, считает это разумным. Владелец телефона забирает его, набирает номер, а затем подносит к голове Ребела. Во взгляде Ребела мелькает опустошение, пока он слушает. Он говорит ледяным голосом:

— Ло? Ло, скажи что-нибудь.

Не знаю, что говорит человек на другом конце линии, но Ребел резко выдыхает и отрывает голову от телефона, словно звука голоса этого человека достаточно, чтобы сокрушить его. Звонок прерывается, и в комнате воцаряется тишина, Хулио позволяет осмыслить произошедшее.

— Я дам тебе то, что ты хочешь, — наконец говорит Ребел.

Остальные «Вдоводелы» выглядят потрясенными, но ничего не говорят. Хулио улыбается тошнотворной самодовольной улыбкой: прикладывает огромные усилия, чтобы подняться со своего места, но с первой попытки ему этого не удается. Со второй попытки он поднимается на ноги и медленно выходит из комнаты. У двери оборачивается, его люди расступаются, чтобы толстый мексиканец мог сказать последнее слово.

— Твой друг находится в другой комнате. У него сильная воля. Восхищен такой преданностью. Ты должны вознаградить свою домашнюю собаку, Ребел. Увидимся через три дня.

Шаркающей походкой он выходит из комнаты, его люди следуют за ним с пистолетами наизготовку, явно недовольные сложившейся ситуацией, и мы остаемся одни.

Ну, не совсем одни. С нами неостывшее тело Андреаса Медины, что создает проблемы.

— Идите проверьте Кейда, — приказывает Ребел.

Карни с одним из «Вдоводелов» бросаются в комнату, из которой вывели Медину, их крики и проклятия должно быть слышны на три этажа. Перешагнув через Медину, вбегаю в комнату, и мне в нос ударяет запах ржавчины и пота. Кейд лежит на кровати в луже крови. Лицо так сильно распухло, что я бы не узнал его, если бы не татуировки. Правая рука согнута под неудобным углом, явно сломана, а из раны на предплечье торчит острый осколок белоснежной кости.

— Твою мать, мужик, — кричит Карни. — Они практически убили его, бл*дь.

В дверях появляется Ребел. Он очень бледен, но в его глазах появляется жесткость. Он бросает взгляд на Кейда, и я понимаю, что независимо от того, что он сказал Хулио, мой кузен ни за что не даст ему то, что он хочет. Он никогда не позволит ему избежать наказания за то, что он сделал.

Кейд стонет, голова откидывается на бок на окровавленной подушке, и меня пронзает чувство облегчения — по крайней мере, он жив.

— Поднимите его. Мы вывезем его через служебный лифт, — рявкает Ребел.

— Что насчет Медины? — спрашивает Карни.

— Оставьте его.

Им требуется три человека, чтобы поднять Кейда с кровати, а затем по мужчине под каждую руку, чтобы вытащить его из комнаты. Ребел кладет руку на плечо Карни, проходящего мимо него.

— Убедись, что он окажется в безопасном месте. Когда закончишь, возвращайся к остальным. Скажи им подготовиться.

Карни хмыкает, хлопая Ребела по спине.

— Что ты задумал, босс?

Глаза Ребела вспыхивают, когда он говорит:

— Мы собираемся воевать. — Карни уходит, и мы остаемся вдвоем. Ребел кладет руки мне на плечи, его глаза прожигают насквозь праведным огнем, который мне слишком хорошо знаком. Этот огонь не погаснет до тех пор, пока Хулио Перес не умрет. — Так ты говоришь… ты доверяешь этому парню, Зету? — спрашивает он.

— Безоговорочно.

— Хорошо. Отведи меня к нему.

ГЛАВА 19

ЗЕТ

Я не могу думать о Лэйси. Не могу, бл*дь. Знаю, что она в безопасности — Чарли долбаный псих, но он не причинит ей физического вреда. Не собственной дочери. Меня больше беспокоит то, что он забивает ей голову ложной х*йней. Он сказал ей, что Герцогиня — ее мать, что совершенно невозможно, и Лэйси поверила ему. Она нуждается в фигуре матери даже больше, чем в отцовской. Именно поэтому девочка будет следовать по пятам за Чарли, чтобы поклониться чудесной новоприобретенной матери, которая умрет через несколько часов. Это самая разрушительная часть. Лэйси уже теряла мать, но в то время она была недостаточно взрослой, чтобы почувствовать всю тяжесть потери. Она тяжело воспримет смерть Герцогини, ведь она считает эту женщину своей кровной родственницей, а она в скором времени покинет ее. Лэйси не сможет смириться с этим.

Я должен найти ее, но до появления Майкла у меня связаны руки. Мы со Слоан молча проехали оставшиеся тридцать минут от мотеля до безопасного места на берегу водохранилища Маккей. Когда мы подъехали, Слоан прижалась лицом к окну, ее огромные глаза смотрели на бесконечную массу воды. Водохранилище практически замерзло. Обычно это происходит не раньше января, но в этом году было особенно холодно. Белый иней покрыл все: от травинок на обочинах дорог до оконных стекол одноэтажного деревянного домика, которым я владею уже много лет. Он старый, охренительно старый, но в нем есть отопление и сигнал сотовой связи, а это все, что сейчас имеет значение.

Мы заносим наши сумки внутрь — странно, что я не захватил черную сумку, — Слоан не ноет по поводу паутины или затхлого запаха. Ее щеки раскраснелись от короткой прогулки по морозу, кончик носа покраснел, она выглядит ох*ительно красиво. Не могу перестать пялиться на ее чертов рот. Не думал, что смогу это сделать: когда-нибудь поцеловать девушку. Вообще не думал, что захочу этого. Раньше от подобной мысли меня бросало в холодный пот, но теперь…

— Не хочешь помочь?

Слоан комкает бумагу из стопки газет пятилетней давности — «Криминальный босс Вендельсон умер в 67 лет! Где он спрятал свои миллионы?» — Сидя рядом с камином открытого типа. Похоже, что в пространстве за решеткой поселилась семья енотов. Смахиваю толстый слой пыли, скопившейся на куче дров по другую сторону от камина, и набираю хворост.

— Здесь очень уютненько, — замечает Слоан. — В бегах от двух главарей банд, преследуемые полицией, в прохладном домике на берегу озера. По крайней мере, наш вариант уюта.

У меня кружится голова, когда она это говорит. Наш. Я давил на нее безжалостно, уговаривая с того момента, как мы воссоединились в больнице, если можно так сказать. И все же теперь, когда она говорит о нашем быте, меня парализует сама идея этого. Не потому, что я боюсь. Не потому, что не хочу. Я парализован, потому что партнерство Зета Мэйфейра и Слоан Ромеры кажется достаточно хрупким, и уверен, что произойдет что-то дерьмовое и все разрушит. И я так же уверен, что это, несомненно, будет моей виной.

К тому времени, когда Майкл выходит на связь, огонь уже во всю пылает.

— Вы приехали, босс?

— Полчаса назад. Хулио мертв?

Смерть Хулио решит, по крайней мере, треть наших проблем.

— Нет. Судя по выражению лица Ребела, он очень скоро пожалеет, что не сдох, — отвечает Майкл.

Он вкратце рассказывают об убийстве Андреаса Медины и неожиданном воскрешении девушки по имени Лора, которую все считали мертвой последние пять лет. Я не испытываю ни малейших угрызений совести от того, что Медины больше нет. Может быть, это делает меня плохим человеком — то, что я не испытываю ни малейших угрызений совести из-за его убийства, — но на самом деле я бы солгал, если бы притворился, что сам не думал об этом. А я не лгу.

— Мы приедем через пару часов, — говорит Майкл.

Через пару часов означает, что Майкл и Ребел появятся здесь в час ночи.

— Ты по-прежнему планируешь отослать меня? — спрашивает Слоан.

Она надела огромный свитер, который я оставил здесь давным-давно, он постоянно сползает с ее голого плеча. Я готов любоваться ее голым плечом и подтянутыми сиськами каждый день.

— Да.

— Надолго?

— Сколько потребуется.

Слоан хмуро смотрит на огонь, подтянув колени к подбородку.

— Если я уеду…ты должен мне кое-что пообещать, — говорит она.

— Должен?

Я почти смеюсь. Никто не мог позволить себе приказать мне что-либо долгое, мать его, время. Это довольно необычно. Слоан бросает на меня пронзительный взгляд через плечо.

— Давай договоримся. Ты можешь контролировать меня в спальне, Зет, но вне спальни мы партнеры. Мне можно посоветовать, как и тебе. Справедливо?

У этой женщины, изящно сидящей перед огнем, есть яйца. Мне это нравится.

— Довольно справедливо.

— Ты должен отослать меня, но мне нужно… я хочу, чтобы ты не пострадал. Можешь сделать это ради меня? Хотя бы попытаться?

Я ожидал, что она попросит меня не нарушать закон. Не убивать. Но она попросила меня подумать о собственной безопасности. Я не делал этого.

— Постараюсь.

— Хорошо. Спасибо. — Она зарывается лицом в сложенные руки, глядя на пламя. — Когда я должна уехать?

— Завтра.

Она кивает, все еще не глядя на меня.

— Если завтра я уеду, тогда… тогда сегодня хочу спать с тобой. Я говорю не о сексе. Хочу быть с тобой в одной постели.

Бл*дь. Я не могу этого сделать. Сегодня мне уже пришлось преодолеть гр*баное препятствие, но по сравнению с ним, ее просьба все равно что гора Килиманджаро (прим. пер.: Килиманджаро — высочайший стратовулкан Африки, находящийся на северо-востоке Танзании, высочайшая точка континента (5895 м над уровнем моря)).

— Нет, Слоан.

— Почему? — Она выглядит обиженной. Уязвленной, словно я отказываю из-за того, что не хочу ее присутствия рядом с собой. — Мы спали вместе после секса у Хулио. Это было настолько ужасно?

Я встаю и начинаю расхаживать по комнате.

— Да. Да, это было чертовски ужасно. Я едва не сломал тебе шею, когда проснулся, помнишь? И это происходило не раз, Слоан. Я такой.

Она размышляет над сказанным мною, наблюдая за моими перемещениями. Такое чувство, что она хочет, чтобы я сел и успокоился, но мысль о том, чтобы снова делить с ней постель и, возможно, сломать ее хрупкие кости, не успокаивает меня.

— Почему это происходит? — шепчет она.

За последние несколько дней между мной и Слоан многое изменилось, но это я не готов менять. Не уверен, что когда-нибудь смогу. Я даю ей достаточно, чтобы она знала, что я не отвергаю ее, но не более того.

— Кошмары, Слоан. Кошмары всегда будет преследовать меня. Вот и все.

Прежде чем она успевает задать мне вопросы, я выхожу из хижины, захлопывая за собой дверь. Начался снегопад. Свет льется из окон дома, — чувствую, как холод пронизывает меня, — а там тепло. Тепло, светло и уютно со Слоан и ее желаниями. Я стою на краю озера и понимаю, что мне предстоит выбор. Я могу вернуться в дом, выбрать тепло, свет и заманчивое предложение Слоан о постели с ней. Думаю сделать шаг. Повернуться, левая нога, правая, левая, правая, и я снова окажусь в тепле, с ней. Технически это просто, но реальность, черт возьми, не такова. Я снова выбрал холодный, неуютный, одинокий путь, потому что еще не готов встретиться с демоном. Демоном, который мучает меня во сне.

Час спустя Слоан открывает дверь хижины, но не выходит. Слышу скрежет керамики по камню, поворачиваюсь и замечаю на пороге хижины белую кружку со сколами, и от нее поднимаются клубы пара.

Горячий шоколад. Должно быть, она покопалась на кухне. Я даже не знал, что у меня есть горячий шоколад. Беру чашку, но не пью из нее. Просто держу, смотрю на нее, пока сладко пахнущая жидкость не остывает и не перестает подниматься пар, размышляя о том, что значит, когда кто-то заботится обо мне. Не желает зла. Присматривает.

Около двенадцати тридцати появляется пара фар, сворачивая по грунтовой дороге в сторону дома — Майкл и Ребел, раньше, чем я думал. Черный, забрызганный грязью «Хамви» подъезжает к дому, и я вижу, о чем рассказывал Майкл по телефону: Ребел выглядит взбешенным. Он вылезает со стороны водителя и захлопывает дверь с такой силой, что эхо удара разносится по водохранилищу.

— Не стоило нас ждать, папочка, — говорит он. — Где моя сестра?

— Свояченица, — отвечаю я. Слоан обделается, если услышит, что он так ее называет. — Она внутри.

Майкл хлопает меня по плечу, он выглядит измученным, так он обычно выглядит, когда выпивает слишком много кофе.

— Нам нужно поговорить с ней. С вами обоими, — говорит он.

Мне не очень нравится, как Майкл говорит «мы», Ребел — его кузен, понимаю, но он уже много лет работает на меня. Более того… он мой друг. Если понадобится, я могу со всем справиться сам, но намного проще, зная, что он прикрывает меня.

Мы направляемся внутрь, Слоан уже на ногах и выглядит слегка разозленной еще до того, как видит Ребела. Знаю, что нас ожидает еще до того, как у нее появляется возможность открыть рот.

— Вот она, — говорит Ребел.

Она подходит к нему и бьет по лицу. Его голова откидывается в сторону, и я пытаюсь побороть улыбку. Моя девочка очень смелая. Искренне сомневаюсь, что в мире найдется много людей, которые нашли бы в себе мужество ударить Ребела и остаться безнаказанными. Он кивает, проводя языком по зубам, словно заслужил это.

Слоан выглядит так, будто собирается вступить в бой. Ребел отклоняется назад, едва избежав повторного удара ладонью.

— Тебе известно, что ты больной ублюдок? — шипит она.

— Да, твоя сестра говорила мне пару раз нечто подобное, — отвечает он. Жду, что он скажет ей что-то не то — я уложу его на задницу, — но он этого не делает. — Могу я уточнить, в чем провинился, чтобы заслужить такой теплый прием, или с этого момента мне стоит ожидать подобное приветствие каждый раз?

— Ты пытался купить меня, — огрызается Слоан. — К тому моменту ты уже был с моей сестрой, и ты, бл*дь, пытался купить меня.

Не знаю, что такого в злости Слоан, но ее ругань всегда делает мой член чертовски твердым. Однако сейчас это крайне неуместная реакция. На самом деле очень интересно, что этот парень скажет по этому поводу. Ребел выглядит озадаченным. Его удивление длится недолго, через несколько секунд он приходит в себя, пожимая плечами.

— Да, к тому времени я уже был с Соф. Но не перестал покупать девушек только потому, что был с твоей сестрой, док.

Майкл вздрагивает.

Я вздрагиваю.

Слоан впадает в ярость.

— Ты… ты, бл*дь, издеваешься надо мной?

Она бросается вперед, я перехватываю ее, прежде чем ей удается добраться до него. Ее руки и ноги разлетаются в разные стороны, она гораздо сильнее, чем кажется. Я хриплю, пытаясь удержать ее, не причинив вреда. При этом мне удается послать Ребелу уничижительный взгляд.

— Тебе лучше объяснить, что ты имеешь в виду, или я отпущу ее нахр*н, а когда она закончит, за дело примусь я, — кричу ему.

Ребел поднимает руки.

— Я покупаю девушек. Покупаю их до того, как они успевают бесследно исчезнуть. Нахожу им новое жилье и работу, если могу, и слежу за тем, чтобы они не подсели на наркоту или не умерли где-нибудь на помойке. Некоторые из них оказываются на гр*баной помойке независимо от моего желания помочь им, но они оказываются там по своему желанию, а не потому, что их похитили или принудили. — Он смотрит на Слоан равнодушным взглядом, сложив руки на груди. — Или шантажировали.

Слоан замирает в моих объятиях, и я чувствую, как колотится ее сердце, словно пойманная птица.

— Ты не… ты не хотел?..

— Я знал, что ты ее сестра, Слоан. Я не гр*баная свинья. Ну, может, иногда я и свинья, но не в этом случае. Я потерял право на тебя. Запаниковал. Вернулся в Сиэтл, чтобы проведать тебя, но ты выглядела нормально. Немного потерянная, но ты ходила на работу. Жила. Я решил, что все к лучшему, и не сказал Софи.

Все к лучшему. Это чертовски иронично. Я купил Слоан. Я купил ее и лишил девственности, потому что думал, что защищаю ее, и это был самый дерьмовый поступок в моей жизни. Ей было бы лучше, если бы я позволил Ребелу забрать ее.

— О, — прошептала Слоан.

Я чувствую, что умираю изнутри.

— Так что, ты можешь надавать мне по яйцам изо всех сил, док, но, давай позже? Сейчас я хочу, чтобы ты кое с чем разобралась.

Я отпускаю Слоан. Она бросает на меня противоречивый взгляд через плечо, заправляя волосы за уши.

— С чем ты хочешь, чтобы я разобралась?

— Майкл сказал, что у тебя были стычки с моей подружкой? Дениз Лоуэлл?

Слоан обхватывает себя руками, мгновенно сосредоточившись на Ребеле.

— Можно и так сказать.

— Она предложила тебе сделку, верно? Сказала, что, если ты передашь ей информацию обо мне и моей команде, то сможешь вернуться к прежней жизни. Начать все с чистого листа?

— Она не предлагала это напрямую, но да. Это то, что мне сказали.

Ребел сжимает челюсть, на его лице появляется решительное выражение, словно он принял какое-то решение.

— Отлично. Тогда мне нужно, чтобы ты позвонила ей. Хочу, чтобы ты позвонила ей и сказала, что хочешь заключить сделку.

ГЛАВА 20

СЛОАН

— Ты точно знаешь, что сказать? — Майкл готовит меня так, будто мне предстоит выступить в прямом эфире, защищаясь от надуманных обвинений в убийстве. У меня кружится голова, ладони потеют, но я знаю, что должна сказать. Киваю, и он протягивает мне свой мобильный. — Запомни. Говори коротко. В фильмах все вымышлено, но они могут отследить тебя, если будешь трепаться слишком долго.

Я снова киваю и смотрю Зету в глаза. Его челюсть сжата, взгляд отстраненный, и на этот раз точно знаю, что происходит в его голове. Он в шоке от откровения Ребела. Ребел — гр*баный супергерой, а не насильник. Возможно, он не совершал тех ужасных вещей, в которые верил Зет и все остальные члены подпольных преступных синдикатов, но он все еще прятал мою сестру, и поэтому все еще не нравится мне.

Все так запуталось. Я должна позвонить под надзором троих мужчин, но все, что хочу — это забиться в угол и обдумать сложности моей жизни.

Ребел прочищает горло.

— Сейчас середина ночи, так что это сработает в нашу пользу. Она не ждет от тебя звонка, тем более так поздно. У тебя есть номер?

Я поднимаю визитку вверх.

— Давайте покончим с этим.

Зет, Майкл и Ребел сложили руки на груди, нахмурившись, и от них исходит напряженная энергия. Они пялятся на меня. Боже. Я поворачиваюсь к ним спиной на стуле, чтобы не видеть их суровых лиц. Набираю номер.

На линии раздается четыре гудка. Пять. На седьмом меня охватывает чувство облегчения. Она не возьмет трубку. Она не возьмет трубку, а это значит, мне не придется этого делать.

— Лоуэлл, — доносится хриплый голос.

Черт возьми.

— Детектив Лоуэлл, — снова говорит она, прочищая горло, и ее голос звучит немного более бодро. — Это ты, да? Доктор Ромера?

Она знает, что это я. Вот тебе и эффект неожиданности. Возможно, я гораздо более предсказуема, чем думает Ребел. Я снова поворачиваюсь к ним лицом.

— Да, — говорю я. — Оливер рассказал мне о сделке. Это правда?

Линия на мгновение затихает, я задерживаю дыхание.

— Я сказала твоему коллеге, что у тебя есть выход, если захочешь. Я могу предоставить тебе безопасность. Могу сделать так, чтобы все твои проблемы исчезли, доктор Ромера, но это улица с двусторонним движением. Ты тоже должна дать то, что мне нужно.

— Что тебе нужно?

Мое сердце слишком болезненно сжимается в груди — слишком много адреналина обрушивается на меня одновременно.

— Мне нужна твоя сестра. Ребел. Вся его команда. Мне нужно все это.

Несмотря на то, что Ребел стоит передо мной и кивает в знак согласия, я все еще чувствую себя странно из-за этого.

— Что будет с Алексис? — спрашиваю я.

Лоуэлл отвечает незамедлительно.

— Если она будет сотрудничать, с ней все будет хорошо. Знаю, ты не веришь, Слоан, но я пытаюсь помочь твоей сестре.

— Именно поэтому ты выстрелила ей в спину?

Майкл делает торопливое движение рукой. У меня почти не осталось времени.

— Я выполняла свою работу, доктор Ромера. Я рассчитываю, что ты сможешь проявить благоразумие и понять. И рассчитываю на то, что ты захочешь вернуться к своей работе. Ты ведь этого хочешь, верно?

— Да. Нам нужно встретиться, и я хочу, чтобы это было зафиксировано на бумаге. Наше соглашение, для меня и Зета

Тишина. Если она откажется снять с Зета все обвинения, которые находятся у нее в производстве, я повешу трубку. Но затем она говорит:

— Хорошо. Я подготовлю документы.

— Подготовь их к завтрашнему дню. Я позвоню и сообщу место встречи.

— Мне нужны гарантии, что…

Я завершаю разговор, прерывая ее. Майкл берет мобильный и выключает его, а Ребел плюхается рядом со мной на старый потертый кожаный диван.

— Ну вот и все, — говорит он. — Осталось дождаться завтрашнего дня.

Зет выбегает за дверь, как только все обсуждено… ранее я отпустила его, потому что ему нужно было пространство, но теперь иду за ним, потому что мне необходимо кое-что сделать. Поговорить. Возможно, ему это не понравится, но у него нет выбора. На этот раз он не стоит у воды, томясь, он практически исчез из виду, направившись по невидимой тропинке, к тому времени, как я натянула старую, пахнущую сыростью красную парку, и поспешила за ним.

Он поворачивается на звук открывающейся двери, когда видит меня, на его лице появляется вызывающая опасение гримаса.

— На улице холодно, Слоан. Уже поздно. Возвращайся в дом.

Здесь холодно. Так холодно, что я чувствую, как кислород поступает в мои легкие и выходит из них, когда я бегу к нему в темноте. С тем, что уже поздно, тоже не поспоришь, но это не повод откладывать разговор.

— Нам нужно поговорить.

Зет вздыхает, изо рта вырываются клубы пара на морозном воздухе. Он поворачивается и снова уходит.

— Это не стоит обсуждать, верно? Я ошибался насчет Ребела. Я был плохим парнем. И не скрывал этого от тебя, Слоан. Я с самого начала говорил тебе, что я такой.

— Да, — размышляю я. — Ты большой плохой волк. Помню. — Я говорю это не для того, чтобы посмеяться над ним. Я так говорю, потому что это правда, и мне известно об этом. Но это не единственная правда. У него искаженное представление о себе, и нам нужно это исправить. — Ты воспользовался дерьмовой ситуацией, признаю, но ты пытался защитить меня. Ты не… ты не злой, Зет. Ты сделал несколько очень хреновых вещей, но ты сделал очень много с тех пор, как мы познакомились, чтобы помочь и защитить меня и Лэйси.

Имя его сестры застревает у меня в горле. Майкл делает все возможное, чтобы найти Чарли и Лэйс, пока мы разговариваем, до тех пор, пока мы не выясним, где она, черт возьми, и все ли с ней в порядке, даже произносить ее имя тяжело. Зет морщится, испытывая те же чувства.

— Я не должен был вмешиваться, — говорит он, засовывая руки в карманы своей толстой куртки. — Мне нужно было держаться от тебя подальше. Тебе было лучше, когда ты была в неведении и выполняла свою работу. Сейчас ты бы встречалась с этим еб*ным Оливером, обменивалась бы с ним понятными только вам шуточками о хирургии, утках и прочем дерьме.

Оливер? Он думает, что я должна быть с Оливером?

— Ой, да ладно тебе, Слоан. Не смотри на меня так. Не говори, что тебе не известно, что этот гр*баный красавчик влюблен в тебя. Он хочет тебя.

— Я… я думала, что у него, возможно, были чувства ко мне какое-то время, да, но мой взгляд не это означает, Зет. Я так смотрела на тебя потому, что ты считаешь, что я должна быть с ним, а не с тобой.

Зет издает раздраженный звук глубоко в горле. Он ускоряется, уставившись вперед, не глядя на меня.

— Уверен, он не стал бы тр*хать тебя в темном номере отеля. Он бы точно не испортил тебе всю жизнь.

Я не могу. Не могу больше это слушать. Останавливаюсь, вскидывая руки вверх.

— Хватит, бл*дь, жалеть себя, Зет!

Это привлекает его внимание. Он замирает, поворачивается и шагает в мою сторону до тех пор, пока его лицо не оказывается у меня перед носом.

— Что?

Я тыкаю его в грудь указательным пальцем, чтобы подкрепить слова, которые вылетают из моего рта.

— Хватит. Жалеть. Се. Бя.

Ему не нравится то, что я тычу его в грудь. Он снова уходит.

— Я не жалею себя, Слоан. Я чувствую себя виноватым.

Он произносит это так, словно эмоции бесят его.

— Что ж, тебе придется смириться с этим, потому что мне не нужно, чтобы ты чувствовал себя виноватым, Зет. Я больше не злюсь на тебя. Я люблю тебя. А ты просто боишься, потому что знаешь, что испытываешь то же самое.

Слова вылетают у меня изо рта. Как только произношу их, начинаю сожалеть, но уже слишком поздно — их нельзя забрать обратно. Он их услышал. Зет снова останавливается… не подходит ко мне ближе, чем на пять футов. Сужает глаза.

— Думаешь, ты меня разгадала, да? — бормочет он.

Он приближается ко мне, и впервые за несколько дней в моем животе разгорается настоящий страх. Его взгляд пронзительный, пристальный, и я понимаю, что в бледном лунном свете он на самом деле выглядит немного по-волчьи. Окружение не помогает делу. Леса, скрывающие водохранилище, слегка падающий снег: ирония в том, что надетая на мне огромная парка ярко-красного цвета (прим. пер.: считается, что волки боятся красных флажков, но на самом деле цвет не имеет значения. Волки — дальтоники. Красный больше нужен самим охотникам, чтобы ясно видеть расположение флажков в полумраке или на фоне белого снега).

— Нет, не разгадала, нет. Но знаю, что в этом случае права.

Он замолкает, снова приближаясь ко мне, и я смотрю на него снизу вверх, стараясь не волноваться. Он выглядит так, словно хочет вытащить меня на потрескавшуюся ледяную поверхность водоема и бросить под воду. Я протягиваю руку и осторожно, очень медленно касаюсь грубой щетины на его щеке. Глаза Зета немного расширяются, кажется, он удивлен моим действием. Мы пристально смотрим друг на друга. Одна, две, целых три секунды, а потом как будто что-то ломается. Я практически вижу, как это происходит. Напряжение отпускает его плечи, и Зет опускает голову, закрывая глаза. Мое сердце снова начинает биться, когда он наклоняет лицо ко мне, в мою ладонь.

— Не знаю, как чувствовать то, что, по твоим словам, чувствую, — шепчет он. — Не знаю, права ли ты.

Мои глаза начинают слезиться. Этот огромный, сильный, колоссальный образ мужчины рассыпается передо мной, и у меня внезапно перехватывает дыхание от ужаса перед перспективой. Я задаю ему единственный вопрос, который изменит для нас все. Он определит нашу дальнейшую жизнь, независимо от того, проведем мы ее вместе или порознь. Я чувствую это инстинктивно.

— Ты хочешь этого, Зет? Хочешь любить меня? Только тебе подвластно освободить свое сердце от невыносимой хватки.

Он открывает глаза: темные, жесткие и пугающие. Даже выкладывая карты на стол, он все равно способен заставить меня дрожать от одного лишь взгляда. Думаю, он собирается сказать «нет». Верю в это всеми фибрами своего существа, он делает глубокий вдох и говорит:

— Да. Да, я хочу этого. Я хочу тебя.

Приподнимаюсь на цыпочки и нежно прижимаюсь губами к его губам. Другой рукой нащупываю центр его груди, чувствую, как бьется его сердце, быстрее обычного, как настойчивый стук в дверь.

— Тогда все, что тебе нужно сделать… отпустить, — говорю я ему. — Мы вернем Лэйси. У нас появится шанс начать все с начала, Зет. У нас все получится, чего бы это ни стоило.

— Вероятно, нам придется всем пожертвовать, — говорит Зет, осторожно, неуверенно обхватывает мою талию руками, притягивая к себе.

Я киваю, потому что мне это известно. Я знаю и смирилась с этим.

— Значит, так надо.

Продолжение следует…