Станцуй со мной танго

Глава 1. Лекарство от хандры

– Нет, я не пойду на танцы. Александра Михайловна, неужели вы не видите, какой я?

– Какой ты, Скворцов? Сидишь в инвалидном кресле? Нет. Одна нога короче другой? Нет. Что ты манерничаешь как девственница? Сказано, танцы необходимы для укрепления мышц спины, вот и следуй предписаниям доктора.

Александра Михайловна – хирург районной больницы сосредоточенно выписывала «рецепт» для сына своей давней подруги. Тося позвонила ей неделю назад и, всхлипывая, пожаловалась, что Леонид потерял интерес к жизни, на контакт с ней, матерью, не идет, отмалчивается.

– Тося, а его гражданская жена что говорит?

– Ты об Ольге? Эта стерва вещички собрала, когда Лёнечка еще в больнице лежал. Как узнала, что машина в хлам, а у мальчика серьезная травма позвоночника, грузчиков вызвала, мебель и технику вынесла и была такова. Я заикнулась, мол, в полицию нужно обратиться, а он молчит. Только желваки ходят. Саша, помоги.

– На спину жалуется?

– Он вообще ни на что не жалуется. Вижу, иногда морду кривит, когда к шкафчику за чашкой тянется или уронит чего.

– Хорошо. Я через пару дней вызову его на осмотр.

– Только не проговорись, что я просила.

– Не переживай, подруга, вытащим твоего Лёнечку из депрессии. У меня отличное лекарство есть.

– Я тоже с ним попью. Всю душу себе измотала, на него глядючи.

– Поберегись, подруга. Лекарство сугубо мужское, – хмыкнула Александра, и у Тоси зародилось подозрение, что о классическом лечении можно забыть.

– Тетя Саша! – Леонид – крепкий черноволосый мужчина тридцати лет, сидел на стуле так, словно проглотил кол, непроизвольно оберегая спину, опасаясь лишний раз пошевелиться.

– Забудь тетю Сашу. Я как доктор тебе говорю, не пойдешь на танцы, будешь всю жизнь к маме обращаться, чтобы шнурки завязала. И не бойся, детка, я же тебя не на балет отправляю.

– Румба? Ча–ча–ча? Тетя Саша...

– Лёнчик, какая тебе разница? – она подняла усталые глаза, и ему стало стыдно, что своим нытьем отнимает время у женщины, простоявшей четыре часа за операционным столом. Александра Михайловна поняла по–другому: – И рожу попроще сделай, еще спасибо скажешь.

Леонид, выходя из клиники, растерянно смотрел на «рецепт», выписанный едва разборчивыми почерком: «Улица Петипа, 12». Ни номера телефона, ни названия клуба. И как согласился? Наваждение какое–то.

Через мгновение бумага скрутилась в плотный шарик и щелчком пальца отправилась в урну.

– Такси!

***

Квартира встретила тишиной. Часы, что чересчур громко отмеряли время, после больницы первыми отправились в мусоропровод. Зря мать костерила Ольгу, она сделала ему подарок, убравшись из квартиры вместе с мебелью и шмотьем. Ему ничего не нужно.

Раскладушка, которую с дачи привезла мать, так и осталась стоять в коридоре. Не понимает, что сын не демарш устроил, валяясь на тонком матрасе. С травмами позвоночника противопоказана мягкая постель.

Леонид не представлял, как заставил бы Ольгу лечь рядом с ним на пол. Она ни за что не спустилась бы с мягкого и комфортного ложа. А для него сон врозь, все равно, что секс через стекло: вроде рядом, а до мягкой груди не дотянешься.

С Ольгой он познакомился два года назад на выставке. Она представляла компанию конкурентов, сделавших ставку на красоту девушек–моделей, которые непременно привлекут внимание к выставочному стенду. Леонид же рассудил иначе, послав группу специалистов, которые могли грамотно, а главное – увлекательно, рассказать о продукции его завода.

Неизвестно, выстрелила или нет затея конкурентов в коммерческом плане, но в отношении самого Леонида они точно попали в цель. Высокая, где–то под метр восемьдесят, брюнетка издалека притягивала взгляды. Работающая в паре с ней блондинка пользовалась не меньшей популярностью, поэтому у стола с каталогами толпились в основном мужчины.

Леонид, приехавший на третий день выставки, сначала почувствовал досаду, но понаблюдав, отметил, что у стенда завода «Модуль» зависают большей частью любители флирта, а не реальные покупатели.

– А пойду–ка и я внесу лепту в развал планов модульщиков, – подмигнул своим Леонид, поправляя дорогой галстук. Он направился к брюнетке – темноволосые женщины всегда заводили его больше.

Девушка, не подозревая о том, что бойко рассказывает о преимуществах сэндвич–панелей директору аналогичного предприятия, тыкала длинным ногтем то в одну, то в другую диаграмму, а Леонид упивался чувством прекрасного.

Красная помада делала губы модели такими чувственными, что Леонид невольно представлял, как проводит по ним большим пальцем, стирая четкую границу краски, а потом жадно целует.

Когда девушка после длинной тирады набрала воздух в легкие, взгляд Леонида переместился на натянутую на груди ткань, где маленькая пуговица едва сдерживала напор, и достаточно было тронуть ее, чтобы половинки рубашки распахнулись и явили свету ложбинку между тугими полушариями. Фантазия тут же унесла Леонида в этом направлении. Он словно наяву увидел влажный след, который его язык оставил бы на покрытой испариной коже женщины, задыхающейся в преддверии оргазма.

Глава 2. Первый поцелуй Рыбы

Глафира придирчиво разглядывала свое лицо в зеркале, ища признаки взросления на год. 
- Двадцать семь – словно девочка совсем, - пропела она, ставя тюбик новой помады рядом с духами. Проверяя ее на липкость, которую так не любила, пошлепала, словно рыба, губами. – Хорошая помада. И цвет сочный. 
Глядя на губы невольно вспомнила себя в выпускном классе.

***
Десять лет назад.

- Гла-ш-ш-ш-ш-а…
От обилия шипящих звуков по спине прошелся холодок, и заныло где-то внизу живота. Глафира закрыла глаза и глубоко вдохнула.
- Гла-ш-ш-ш-а, ну пожалуйста….
Что-то твердое уперлось в шею и медленно поползло вниз по позвоночнику. Там, где появилась преграда в виде застежки лифчика, движение на мгновение прекратилось.
Глафира непроизвольно передернула плечами и поморщилась от досады. Не стоило так явно реагировать на прикосновение. Наверняка и уши загорелись - противная реакция на стыд еще с детства.
Приглушенный смех сидящего сзади заставил поморщиться и наклониться вперед, чтобы не смог достать. Но как его заткнуть?
- Гла-ш-ш-а…

- Мельников! Прекрати! - Удар по столу линейкой прозвучал как выстрел и заставил подскочить от неожиданности. – Что ты там шипишь как удав? – Марь Петровна смотрела на Глеба поверх очков, которые удивительным образом держались на кончике носа. - Контрольную каждый пишет сам! И перестань тыкать в Глазунову ручкой! Она уже на парте лежит, а ты все тычешь!
Уши Глафиры охотно поделились краской с лицом, которое стало ярко-пунцовым. Послышались смешки.
«Знают?!»
- Так! Успокоились! – Последовал еще один удар линейкой. Неприятный хлесткий звук лезвием резанул по нервам. -  Осталось всего десять минут! Пишем!

Как только Марь Петровна уткнулась в журнал, Глафира почувствовала чужое дыхание у своего уха. Настороженно повернула голову и встретилась взглядом с Мельниковым. 
- Гла-ш-ш-а, - беззвучно произнесли его губы и скривились в улыбке.
- Мария Петровна, я закончила! – Глафира поднялась так резко, что задела плечом перегнувшегося через парту Глеба. – Можно сдать?
Не дожидаясь ответа, оставила тетрадный листок на учительском столе и вылетела вон из класса.
- Глазунова, ты куда? – удивленный возглас Марь Петровны не остановил. Сейчас Глафиру не удержал бы и хор учительских голосов. Да и окрик директора, способный прекратить самую жесткую драку, навряд ли помог бы.

Глафира набирала воду ковшиком ладоней, пытаясь остудить лицо. Но ледяная вода не помогала. Стоило вспомнить взгляд Мельникова и его растянутые в улыбке губы, как пульс зашкаливал, а к щекам приливала новая волна жара.
Никто в классе не догадывался, что Мельниковское «ну пожалуйста» вовсе не относилось к просьбе дать списать. Глафире самой впору списывать у Глеба. 
Мельников просил прощения за вчерашний поцелуй. 
От воспоминаний о том, как Глеб прижал ее к стене, придавив сильным телом, а потом поцеловал, Глафира закашлялась. 
Под страхом смерти она никому не призналась бы, до чего ее ошеломил тот полный желания поцелуй. 
Ее первый самый настоящий поцелуй. Не считая детсадовского с Гришкой.
Но, увы, он предназначался другой. Глафиру в темноте подъезда, где бомжи опять выкрутили лампочку, просто перепутали с Кислициной из параллельного  класса. В школе все знали, что красавица Сонька и капитан баскетбольной команды Мельников - пара, а тут она, Глаф-ф-фира… 

Боже, как она ненавидела свое старомодное имя! Да, впрочем, и всю себя. 
Из-за большого рта и толстых, вечно красных губ, с первого класса к ней приклеилась кличка «Рыба». До поцелуя с Мельниковым Глафира мало задумывалась о том, насколько она как девушка привлекательна. Но его внезапное «Черт! Рыба, это ты что ли? Черт! Черт!», заставило долго стоять у зеркала и придирчиво рассматривать свое отражение. Серые, почти бесцветные глаза, опушенные светлыми ресницами, курносый нос и эти мерзкие веснушки, что рассыпались не только по щекам, но и «украсили» собой плечи. Единственная гордость – длинные густые волосы, которые Глафира собирала в высокий хвост. 
«Но у Кислициной волосы не хуже, да и оттенок пшеничного намного ярче, - взгляд придирчиво скользил в поисках хоть чего-то, что могло бы заставить Глеба посмотреть на Глашу такими же глазами, какими он смотрел на Софию. - Что уж говорить? Рыба есть Рыба».
Дрожащие пальцы  дотронулись до припухших от долгого поцелуя губ. 
«Словно своровала». 
Слезы, покатившиеся без спроса, сделали глаза бирюзовыми. На фоне красных век радужка всегда становилась невероятно яркой.

Ночью Глафира ворочалась, сбивая простыни в жгут.  
«А вдруг Мельников всем расскажет? Или Кислицына, которая задержалась на улице с соседкой, отчего и произошла путаница, узнает о поцелуе? Может не идти в школу? Маме сказать, что заболела? Но на первом уроке контрольная по алгебре…»

В класс Глафира пришла раньше всех. Достала тетрадь, ручку и, боясь поднять глаза, уткнулась в учебник, создавая стену между собой и всем остальным миром.
Вот тогда-то и раздалось первое «Глаша!»
От неожиданности обернулась и прочла по глебовским губам «прости».
Растерянно поморгала и опять спряталась за книгу. 

Пальцы занемели от ледяной воды.
«Из-за него даже не проверила контрольную».
Выключила кран, поднялась в полный рост, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и застыла от удивления. За спиной стоял Мельников.
- Чего тебе? – резко развернулась и оказалась так близко, что почувствовала запах его дезодоранта. «Боже, я едва достаю ему до плеча». 
Аккуратная белая пуговка на вороте голубой рубашки завораживала взгляд. 
Глеб сглотнул, но ничего не произнес. 
Глафира подняла глаза.
«Прости», - опять беззвучно прошептал Мельников и наклонился. Жадный поцелуй и удар спиной о кафельную стену вышибли дыхание. Ошеломленная Глафира попыталась оттолкнуть Глеба, но ее руки были перехвачены и впечатаны над головой в ту же стену. Крепкое бедро юноши вдавилось в мягкое тело и заставило развести ноги.

Глава 3. Три позора из жизни начинающего кобеля. Позор номер один

Леонид, потягивая вино, привычно смотрел слайд-шоу, где одна рыжая сменяла другую. Зеленоглазые коротковолосые девушки, более похожие на мальчишек, следовали за романтичными хохотушками, чьи кудри и оборки платьев трепал ветер, а те уступали место загадочным синеглазкам, подтянутым и спортивным, с собранными в высокий конский хвост волосами. Конопатые и нет, худенькие и в теле, с белозубой улыбкой и сексуальной щербинкой - ни одна из них не была похожа на ту, что так волнующе месяц назад шептала «шот-шот-лонг». И пусть Скворцов так и не разглядел в дымной полутьме клуба лицо нечаянной любовницы, был уверен, доведись ему встретиться с ней еще раз, сразу узнает. По запаху, по блеску волос, по гладкости кожи.
Леонид, вздохнув, щелкнул мышью, прекращая нескончаемое шоу, поправил галстук и надавил кнопку вызова офис-менеджера.
- Нелля, цветы принесли?
- Да, голландские розы, - из динамика послышался хруст оберточной бумаги. - Именинницу зовут Глафира Глазунова.
- Такие имена еще существуют?
Нелля сдержанно рассмеялась и отключилась.
Лифт, матово поблескивая металлом, неслышно тронулся и поехал вниз, а Леонид, не в силах перестать думать, вспоминал мягкость губ и аромат женщины. Ее поцелуи - сначала  осторожные, изучающие, потом глубокие и дерзкие. 
Леонид любил целоваться. И умел.
«Еще бы, такая школа».

***
Он был старше Тани на год. Скворцов впервые увидел ее на линейке в школе. Кружевной воротник, плиссированная короткая юбка и белые гольфы. Мышиного цвета волосы заплетены в две тощие косички. И огромные голубые глаза. Именно эти глаза и ямочки на щеках привлекли его внимание. 
- Кто такая? – толкнул локтем всезнающего Ваньку, что увлеченно крутил кубик Рубика. Тот не сразу понял, поискал глазами, скривился.
- А, новенькая из шестого Б. Танька. 
- До конца учебного года меньше месяца, чего это она к нам перевелась?
- Отец военный.
- Так она живет в генеральском доме?
- Угу. Там.
Из окон его комнаты были видны боковые балконы двух-подъездного дома, стоящего в их квартале особняком. Строили его быстро. Леонид помнил, как солдатики в выцветших от солнца панамах курили, прячась за штабелями тротуарной плитки, которая через месяц сделала унылый асфальт старых тротуаров еще более унылым. В красивом дворике, где те же самые стройбатовцы разбили клумбы, стала собираться вся местная «знать» - так бабушек и мамаш, увешанных вопящими детьми, называла Ленькина мама. 
«А как еще? Знать и есть. Что ни спроси, все знают, все видели».
Гвалт не стихал ни днем, ни ночью (дворик понравился и местной шпане), что очень быстро надоело отдыхающим после службы родине командирам, и в одно прекрасное утро коляски, толкаемые родительницами, уткнулись в высокую металлическую ограду, ставшую бастионом, разделяющим два мира.
«Они бы еще ров выкопали!»
Вечером разочарование постигло и шпану. Пики, венчающие забор, ясно указывали, что военные не шутят, а потому ночное пение под гитару переместилось туда, откуда выбралось совсем недавно - в беседки районного детского сада.
Лишенная благ знать была оскорблена до глубины души, а потому обдавала ненавистью и презрением всех «генеральш», которые волей или не волей, но ступали по «нашим» раздолбанным тротуарам и ходили в те же магазины. Теперь в этом доме поселилась Танька, которая априори попадала в списки врагов знатных семейств Жопинска. Это уже определение самого Леньки. 
«А как еще назвать то место, откуда до центра города добираться тремя транспортами?» 
Действительно, он чувствовал себя ущербным, когда у местного Белого дома выходил из маршрутки и видел людей в чистой обуви, тогда как на его «штиблетах» висело по пуду грязи, словно только что поработал трактором на колхозном поле.

Он шел за Татьяной со школы, простояв целый урок за углом, боясь пропустить ее появление. Ленька, чувствующий себя охотником, выслеживающим добычу, молился суровому Одину, чтобы кто-нибудь из подрастающей шпаны заметил новенькую, и прицепился к ней. Уж он тогда…
Одноглазый бог видимо спал, но на помощь неожиданно пришли валькирии.
- Ходют тут всякие, - зашипела одна из них и вылила грязную после мытья полов воду под ноги школьницы, по незнанию срезавшей путь и попавшей во владения тех самых бабушек, которые вынуждены вдыхать запах расположившейся неподалеку пивнушки вместо аромата дивных цветов генеральского дома.
Дворянское гнездо, а в миру – заводская семейная общага, после кончины Союза и гиганта «Ротор» оказалась ничейной и теперь тихо разваливалась под стенания старожилов, помнящих улыбку Сталина.
- Ой, извините! – подпрыгнула девочка, спасая лаковые туфли, но безобразные брызги успели уничтожить белизну гольфов.
- Не извиняйся, она специально, - Леня схватил «добычу» за руку и быстро повел прочь. Таня хоть и вздрогнула, но вырываться не стала, поскольку вторая валькирия приготовила свое смертельное оружие против «принцессы из генеральского дома» - видавший виды половик взметнулся в цепких пальцах и выдал первый пыльный залп в спины убегающих подростков.
- Зачем они так? – выдохнула Татьяна, когда под ногами началась тротуарная плитка – предвестница спасительного рубежа.
- Ведьмы. Они всех живущих в вашем доме ненавидят. Поэтому будь осторожней. Из школы и в школу лучше ходить со мной, я живу вон там. 
Таня долго, словно запоминала ориентиры, смотрела на открытое в маминой комнате окно, за которым раздувались от ветра простенькие занавески. Ленька тут же возненавидел голубые цветочки, беспечно раскинувшиеся по тканому полю – такими они показались ему безвкусными и пошлыми. 
- Утром меня отвозит водитель папы, а потом…
- Потом тебя провожать буду я. Встретимся после уроков, - кивнув растерявшейся Тане, он развернулся и быстро зашагал в сторону своего дома. Скворцов не хотел слышать возражений, а потому не дал и шанса произнести их.
- Как тебя зовут? – запоздало опомнилась девочка.
- Леонид, - бросил, едва повернув голову.
- А меня Татьяна.
- Я знаю.

Глава 4. Губит людей не пиво

Лифт, спустивший своего пассажира на подземную стоянку, пришел одновременно со служебным, на котором приехал помощник директора Марк Дриз. По возрасту он был ровесником Леонида, но во всем остальном - полной его противоположностью. Укороченное пальто и брюки до щиколотки делали субтильную фигуру Марка еще более тонкой. Светлые волосы, выбритые у висков, были тщательно уложены. Из-под косой челки на мир с невинностью олененка Бэмби смотрели голубые глаза. Сложенные в ироничную улыбку губы и длинные пальцы, которые, как догадывались многие, умели нечто эдакое творить с женщинами, заставляли слабый пол сдаваться по первому требованию, стоило Марку с каким-нибудь документом появиться в дверях. У дам возраста «баба-ягодка» при виде эльфа просыпался материнский инстинкт: им хотелось прижать светлую голову к большой (или маленькой, смотря в какой отдел попадет) груди, что позволяло помощнику легко и быстро решить тот вопрос, на котором Скворцов с его прямолинейным директорским напором пробуксовывал.

Верно подметила заведующая лабораторией Агута Марина Станиславовна, когда описывала Глафире столь непохожих мужчин, как директор и его помощник: Скворцов – это мощный внедорожник, а Дриз – юркий велосипед, который проскочит там, где и танки не пройдут. «Правда, велосипед тот с новомодными блестящими рамами, а у внедорожника вместо резины шипы, которые любого зазевавшегося размолотят в фарш».
- Не хотела бы я быть сбита таким внедорожником, - заметила тогда Глаша, оценивая и директорские широкие плечи, и уверенную поступь, и взгляд, вычленяющий самое важное, но пропускающий такие мелочи, как новенькая «химичка» в белом халате с бейджиком на нагрудном кармане. Зато Дриз не прошел мимо - наклонившись следом за боссом к микроскопу, успел шепнуть в порозовевшее ушко Глафиры: «Классные духи».

Если сердце женщины, находящейся в поле зрения рабочего тандема «директор и его помощник», не разбивал уверенный и спокойный Леонид, то дело с блеском (той самой велосипедной рамы) завершал Марк. Те два года, когда Скворцова скрутила любовь к модели, за обоих отдувался Дриз.
Известие об аварии, в которой директор получил травму спины, опечалило заводской коллектив, правда, последующее сообщение, что босс стал одинок, поскольку моделька сбежала, дало надежду женской части и эту темноволосую голову прижать к большой или малой груди, смотря на какую тот положит глаз. И никого не смущала разница в возрасте или семейный статус – всем хотелось приголубить «несчастного босса».
Однако несчастный не торопился пользоваться добросердечностью коллектива. После аварии он вообще не появлялся на заводе, офисные дела решались через Марка и главного бухгалтера. А когда Леонид показался, все без исключения отметили, что домашняя отсидка пошла ему на пользу – он посвежел-постройнел, и в его глазах появился тот азартный блеск, который помнили только старожилы. 

- Садись за руль, - скомандовал Скворцов, направляясь к своей машине.
- Но тут же рядом…
Букет в руках помощника напомнил, что нужно поздравить очередную именинницу.
- Я выпил. Заскочим на минуту, потом отвезешь меня на Петипа. Еще раз напомни, как зовут новенькую?
- Не такая уже она и новенькая, - укладывая букет на сиденье, пробурчал Марк, понимая, что надежды повеселиться на дне рождения тают с каждой минутой. Сначала Петипа, потом подожди пару часов, потом давай заскочим поужинать. – Глафира Степановна почти год замом работает.
Вновь услышав старомодное имя, Леонид представил «химичку» как старую деву в очках с толстыми линзами и родинкой на подбородке, из которой растут волосы.

Выезд из гаража загородила красная машина, которую Леонид безошибочно узнал.
- Откладывается Петипа, - сказал он Марку, распахивая дверь внедорожника. – Ты сам поздравь Глафиру Степановну. Ах, да, вот конверт.
И не оглядываясь, пошел вперед. Привычно открыл дверь и сел в Ягуар, который когда-то на стадии цветочно-романтичных отношений подарил Ольге. Тот резко тронулся с места, словно боялся, что пассажир передумает.
Марк выдохнул и улыбнулся сам себе.
- Ну что, Глаша? Погуляем?

***
В кафе веселье шло по-цыгански безудержно. Песни и пляски исполнялись с усердием агитбригад, в кои при Союзе входила добрая половина коллектива. Пенсионеров и приближенных к ним по возрасту работников Леонид жаловал, поскольку это те самые специалисты, которые с умом пережили девяностые. «Антикризисная команда» не раз выручала его. Когда Ленька, еще учась на втором курсе политеха, узнал, что стал наследником большого хозяйства, именно они подставили ему плечо и не дали наделать глупых ошибок. 
- Как же я люблю все это! – Марк широко развел руки и вдохнул пьяный воздух. Поискал глазами именинницу, чье красное платье еще с утра разглядел под белым халатом, и широко ей улыбнулся. – Иди сюда красавица! Целовать буду!
Та со смехом подлетела и попала в тесные объятия, отяжеленные букетом роз.
- А где директор? – поинтересовалась словно невзначай.
- Тебе меня не хватит? 
- Не выгоден ты мне один, - со вздохом ответила Глаша. – Так бы я в два раза больше поцелуев отхватила.

***
Огни фонарей за окном сливались в одну линию. 
Светофор тревожно переключал свет. 
Красный резал глаза.
- Куда мы едем? – Леонид, наконец, прервал затянувшееся молчание. 
Ольга ответила не сразу. 
- Домой.
- К кому?
- К нам.
- Нас уже нет.
Остановилась у его подъезда. Открыла дверь, впустив холодный осенний воздух.
- Нужно поговорить, - зябко подтянула к лицу ворот меховой шубки. Тоже его подарок.
В лифте ехали молча.
Ольга переступила порог, втянула носом воздух, находя в нем запахи свежего ремонта и дорогой мебели.
- Красиво.
Села на диван, как умела только она - словно в нескольких метрах от нее застыл фотограф. Погладила узкой ладонью белую кожу обшивки, небрежно скинула лодочки и подтянула ноги к подбородку, оплетя их ухоженными руками.
Леонид помнил, как любил гладить эти узкие коленки, проводить рукой по точеным икрам, целовать каждый палец, слыша вздох-стон, полный предвкушения.

Глава 5. Семья в беде не бросит

- Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше,
Только утро замаячит у ворот…
- Мама, опять ты со своими революционными песнями! Сегодня же выходной! – Глафира еле разлепила глаза, но увидев улыбающуюся, румяную после холода маму, которая двигала по полу явно тяжелую коробку, перевязанную бечевкой, устыдилась. Ее пришли поздравлять, а она капризничает.
- Гладя, дорогая! Мы с папой тут подумали и решили подарить тебе столовый сервиз, который привезли из Польши.
Мама забыла уточнить, что в братскую страну они ездили еще до перестройки.
- Ты же помнишь его? Белый такой, с бумбушечкой в виде розочки на супнице, – Анастасия Кирилловна искала бурную радость на лице дочери. Пришлось изобразить.
- Правда?! Тот самый?! – Глаша спустила ноги с кровати, но вспомнив, что спала голая, на этом и ограничилась. – Вот здорово! Спасибо!
Потянула к маме руки, та суетливо обошла коробку и крепко обняла дочь.
- Расти красивой, умной, слушайся родителей.
- А где папа?
- Побежал цветы покупать. Мы забыли.
- Ну зачем, мам. Такая погода. 
- Ему полезно. А то, как вышел в отставку, диван продавил, - и, заметив черные круги под глазами дочери, тихо спросила: - Как ты? Все еще переживаешь?
- Ой, мамочки… - Глаша прижала пальцы ко рту, вспомнив, что творила вчера в кафе. Губы болели. Надежда, что туалетная возня с директором приснилась, мгновенно испарилась.
- Доченька, моя милая доченька, - мама обняла и покачала, как будто пыталась убаюкать неразумное дитя. – Зачем было разводиться, если все еще любишь? Мало ли что люди болтают. Если бы я всему верила, ты бы на свет не появилась.
- Мам, ты о чем? О разводе с Глебом? – Глаша погладила маму по спине. Локон, выбившийся из прически, щекотал нос. От одежды пахло корвалолом и сдобой, которая наверняка дожидалась праздничного чаепития на кухне. - Тут все просто: историю об его измене мы придумали, чтобы нас развели. Мы с Глебом монету бросали. Если бы выпала решка – я была бы изменщицей, а так вся слава досталась орлу. 
- Тебе бы все шутить, я по глазам вижу, что маешься… - мама провела ладонью по щеке, словно пыталась стереть печаль с лица своей Глади. - Ночами не спишь.
- Ты права мама, маюсь, - Глаша стыдливо опустила глаза. Пальцы теребили кружево пододеяльника. – Только маюсь не от разлуки с Глебом. Там давно все кончено, года три как. Меня просто штамп в паспорте устраивал, а Глебу было все равно.
- Но ведь так любили друг друга. Еще со школы.
- Мам, то, наверное, не любовь была, а страсть. Перегорело все, стало рутиной. У него соревнования, полугодовалые сборы, а у меня институт. Встречались – радовались, расставались – радовались… 
«Потому что нельзя все время занимать сексом, нужно еще и разговаривать», - хотела добавить Глаша, но постеснялась. 
- Я, как не пыталась полюбить баскетбол, так и не полюбила.
- Ребеночка бы вам…
- Чтобы склеить то, что не клеилось? Не надо, мама. Я ребеночка от другого хочу. 
- От кого это наша Гладя ребеночка хочет? – вошел папа с большим букетом цветов. В комнате сразу стало тесно.
Глава семьи Глазуновых полез целоваться.
- Папка, ты холодный!
- Выйди, выйди, дай дочери одеться! – Анастасия Кирилловна вытолкала мужа за дверь. Глаша потянула со спинки кровати теплый халат, накинула на себя, полезла в шкаф, откуда вытащила трусы.
- Ну-ка, признавайся, - зашептала мама, заметив на бедре дочери синяк, - от кого хочешь ребенка?
- Мам, я только мечтаю, - Глаша торопливо скручивала волосы. - Там еще ничего толком нет. Он может и имя мое не вспомнит, а мы тут сейчас нафантазируем.
- Как это имя не вспомнит? - папа сунул нос в дверь, помешав маме поинтересоваться, откуда взялся синяк. – Я зря тебе такое звучное дал? Это Лен, Наташ и Маш полно, а Глафира одна. 
- Гладька, глупая ты у нас, - мама опять крепко обняла. А когда к своим женщинам присоединился папа, Глаша чуть не задохнулась. И от счастья тоже.

Споро накрыв стол, Глафира с удовольствием глотнула горячего чая. Толсто намазала на булку масло, откусила, от удовольствия закрыв глаза. «Как в детстве».
Только жила она тогда в другом районе, и квартира была трехкомнатная. Ту она считала домом, а не эту однушку, которую Глеб оставил «в наследство». В качестве извинения за то, что натворил. 
Глаша знала, что многие женщины прощают мужей, изменивших им по «глупости», но измену с Кислициной, той, которая еще в выпускном классе организовала избиение соперницы, простить было невозможно. 
Глеб стоял на коленях, а у Глафиры не было сил даже плакать. Все внутри выжгло напалмом. Чувства, желание иметь от Мельникова ребенка, надежду любить до гробовой доски. Только бросила на пол конверт с фотографиями, где Сонька улыбалась в объектив, прижимаясь к Глашиному мужу. «Недельные сборы в Питере», - Глафира видела те же памятные места, куда и ее когда-то водил Глеб. 
 «Люби меня, как я тебя, за глазки голубые…»
Это он уговорил не подавать заявление на развод, обещая подписать его сразу, как только Глаша потребует. «Не будем сжигать мосты. Дай нам время».
Но и три года не стерли из памяти наглую улыбку соперницы.

- Пап, а почему тогда, когда меня избили, вы не стали подавать в суд? Сняли экспертизу, нашли виновных, а дело так ничем и не закончилось…
Отец поперхнулся. Мама как-то затравленно посмотрела на него, а потом уткнулась в чашку.
- Ну, понимаешь… - Степан Глазунов, офицер МВД в отставке, старался подобрать правильные слова. – Мы с мамой решили, что не стоит тебя мучить. Походы в милицию, унижения…  А у тебя выпускной класс, экзамены в институт…
«Унижения…»
Глаша посмотрела в окно. На улице было серо и уныло. Так же как и в тот день, когда в дверь к ним постучалась мама Кислициной. Глафира открыла сама и увидела, как за спиной соседки мнется ее дочь, не смеющая поднять глаза.

Глава 6. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Позор номер два

Леонид сидел в кабинете и пялился в монитор, где на увеличенной фотографии, присланной Марком, извивался в ламбаде весь заводской коллектив.  
- Прав Дриз, прав, - шептал Скворцов, сканируя каждую фигуру в красном по десятому разу. – Нет среди наших той женщины. И быть не может.
Стрелка мыши прошлась по лицу юрисконсульта. Молодящаяся худосочная «баба-ягодка» была одета как певичка кабаре. Обтягивающее блестящее платье, голые плечи, золото браслетов на руках, высокие каблуки, делающие конечности похожими на ноги фламинго, у которых кто-то безжалостно вывернул коленки в обратную сторону. Начесанные волосы собраны на макушке в пальму. 
- Привет из девяностых. Еще бы челку «поставила».
Если юрисконсульта можно было охарактеризовать знаком минус, перевернутым вертикально, то следующая lady in red была жирным плюсом. Она единственная осталась сидеть за столом. Банан в пухлых пальцах материального бухгалтера в купе с отрытым в предвкушении ртом выглядел неоднозначно. 
Ее фигуру, запакованную в красный бархат, Скворцов определенно не забыл бы. «Просто задушила бы своей грудью».
Третья дама была хороша. И лицом, и фигурой. 
Леониду нравились ямочки на ее щеках, поэтому всякий раз, проходя через заводскую проходную, где медсестра с алкотестером наперевес встречала рабочих, интересовался: «Дунуть?», после чего несколько секунд наслаждался смущенной улыбкой.
- Почему не она? – с сожалением спросил самого себя Скворцов, поскольку праздничный наряд стройной женщины совсем не соответствовал тому, который Леонид запомнил. Брюки отличались от платья кардинально: их он не смог бы задрать до пупа, желая добраться до соблазнившей его попы. 
Вздохнул еще раз. К медсестрам у него особое отношение.
Четвертая - судя по списку та самая Глафира Степановна, танцуя с Марком, в приступе смеха так высоко задрала голову, что невозможно было не только ее рассмотреть, но и определить, какой она национальности. Раскрасневшееся лицо, глаза - узкие щелочки. «Якутка что ли?»
Растопыренные руки Марка, похабно выгнувшегося в характерном движении ламбады, не позволили толком увидеть фигуру «якутки».
«Надо бы как-нибудь заглянуть в лабораторию», - сделав заметку в памяти, Леонид отключил компьютер.
Посмотрел на часы. По давнему распорядку в воскресенье «мамин день». Неявка засчитывалась уважительной только по причине заграничной командировки, тяжелой болезни и безвременной кончины. Похмелье в любой форме в расчет не принималось.

Скворцов, все еще чувствуя себя разбитым, вызвал служебную машину. 
Приехал начальник охраны - невысокий широкоплечий мужчина с сильными залысинами и внимательными глазами. 
Сдержанно поздоровался.
- Петр Иванович, это вы вчера привезли меня домой?
- Да, Марк вызвал.
- Вы видели девушку, которая была со мной? В красном платье.
Короткий взгляд в зеркало заднего вида.
- Леонид Сергеевич, вы были одни. Если не считать гардеробщицы. Коричневое платье, пуховый платок, обрезанные валенки.
- Марк тоже говорит, что никакой женщины не было, - скорее себе, чем водителю, сказал Скворцов. – Ну не приснилась же?
- Могла. Когда я вас из подсобки забирал, вы спали. Пришлось на спине тащить.
Скворцов оторопело посмотрел на Петра Ивановича.
- Сильны! Во мне девяносто килограмм.
- Служба, - коротко ответил тот.
Леонид отвернулся к окну. Водитель, решив, что босс злится из-за того, что его тащили, словно мешок картошки, попытался успокоить:
- Марк уверен, что заводские даже не подозревают, что вы приходили в кафе. Все чисто.
- Хорошо. Остановите у магазина на Набережной.

***
- Леня, как у тебя дела? Хорошо себя чувствуешь? – мама подкладывала пельмешек. Беспокойный взгляд красноречиво говорил - выглядит сын не ахти.
- Нормально, - заметив, как сжала губы, поправился. – Мам, на самом деле нормально. 
- Ммм, поэтому тебя глава охраны внизу поджидает? Сам Леонид Сергеевич рулить не в состоянии? – тетя Саша отодвинула занавеску и ткнула вилкой в ту сторону, где Петр Иванович нарезал круги вокруг машины.
- Ой, надо бы домой позвать. Сегодня холодно, - забеспокоилась мама. – Я его на кухне покормлю. 
- Как хочешь, - сын сложил тарелки и по заведенной в доме традиции понес грязную посуду в мойку. Засучил рукава, но тетя  Саша ущипнула за локоть.
- Идем, поговорить нужно. Мама сама справится.
Тетя Тося, прижимая трубку к уху, с беспокойством оглянулась, но ответивший на звонок охранник отвлек.

- Ленчик, давай выкладывай, что с тобой вчера было, -  Александра Михайловна закрыла за собой дверь, села на кровать, заправленную покрывалом с оборками, и потянула за собой Скворцова.
- Выпил. С кем не случается? – Леонид лихорадочно перебирал в голове, кто мог его сдать. Марк? Петр Иванович? Гардеробщица?
Тетя Саша, знающая сына подруги как облупленного, сразу выложила козыри.
- Мне Ольга звонила, плакала.
- А чего она хотела? – на взгляд тети Саши, Леонид ответил на удивление равнодушно. А он мысленно выдохнул, поняв, что шалости в женском туалете еще не выплыли наружу. – Думала, что я объятия раскрою и ее со старой мебелью назад приму? Умерла, так умерла.
- Не хочешь принимать, не надо. Но зачем троллить?
- Троллить? Вы и такие слова знаете? И когда это я ее троллил?
- Ночью, по телефону. Называл Шаганэ, читал есенинские стихи, а потом, когда Ольга поверила тому, что ты ее простил, потребовал, чтобы она несколько раз произнесла «Шотландия» и «Лонг-Айленд». Девчонка губу раскатала, что ее заграницу повезут, а ты как серпом по яйцам: плохо шипишь, у других лучше получается. И повесил трубку. Вот к чему эти издевательства?
- Черт, - Скворцов закрыл глаза. 
 «Шот-шот-лонг». Только в пьяную голову могла прийти мысль, что рыжая незнакомка – настырная Ольга, напялившая парик. Хотя она и не на такие ухищрения способна, когда стремится достичь желаемого. Но нет, фигура не та. Бывшая подруга выше нечаянной любовницы на полголовы, да и грудь у нее – максимум первый размер. Моделька.
- Вот тебе и черт. Надежду в девке разбудил. Она теперь с тебя не слезет. Шипение на обиду свалит, а любовные стихи запомнит. Что у пьяного на языке…
- Черт, зачем я в субботу на работу поперся? Ведь хотел к деду в деревню свалить. Он попариться звал. 
- Да, лучше бы там парился, чем здесь, - тетя Саша встала, но Леонид потянул ее за руку назад.
- У меня тоже вопросы есть. Помните, в конце лета вы выписали рецепт?
- Ну, помню. Потанцевать отправила на улицу Петипа.
- А кто была та женщина, которую вы ко мне подослали?
- Какая женщина, Ленчик? – тетя Саша в недоумении подняла брови. - Мало ли кто с тобой танцевать захотел? Там этих танцовщиц пруд пруди.
- Вы попались, Александра Михайловна. Женщина не случайно ко мне подошла, я теперь это точно знаю. Она разыграла целый спектакль. Учить начала доверчивого лоха: «Вы забыли? Шаги длинные и короткие! Шот-шот-лонг-лонг», - передразнил он рыжую. – Тогда я повелся, потому что ничего не понимал в танго. 
- А теперь понимаешь? 
- Теперь да. Взять хотя бы обувь, в которой она пришла. Ценители милонги ни за что не надели бы остроносые туфли. 
- Ах, какие придирчивые! Ошиблась она? Видел фильм «Легкое поведение»? Там такое танго – закачаешься! А героиня, между прочим, в остроносых туфельках. Посмотри, советую.
- Не этот ли фильм навел вас на авантюрную идею?
- И что? - тетя Саша не понимала, почему кипятится Ленчик. - Незнакомка тебя чему-то плохому научила? Спина с тех пор вроде не болит? Когда в последний раз о ней вспоминал?
- Да я постоянно о ней думаю.
- О спине?
- О Рыжей, - Леонид скривился. И как дал маху? Проговорился на ровном месте. – Мне не нравится, когда меня за нос водят. Колитесь, Александра Михайловна. Как зовут вашу целительницу душ? 
- Пойду, матери помогу, - тетя Саша поднялась с кровати, но Ленчик не позволил уйти – встал на пути. 
Александа Михайловна была не из робких, да и телосложением бог не обидел. Схватила Скворцова за ухо, как когда-то в детстве, и оттащила от двери.
- Не знаю я никакой целительницы, - строго сказала она, держа Леньку в полусогнутом состоянии. - И знать не желаю. А ты, Ленечка, вместо того, чтобы ковыряться в прошлом, лучше бы делом занялся. С девушкой приличной познакомился. А то мать внуков никак не дождется.
Натренированная рука хирурга оставила неизгладимый след на внешности Скворцова. Ухо отливало малиновым до конца дня.

Глава 7. Царь, Тугрик и БДСМ

- Глазунова, ты сегодня за старшую. Марина Станиславовна заболела, - Сафронов, тот самый одноклассник, который два года сидел за одной партой с Глашей, пока его не сместил Глеб, выглянул из-за открытой дверки шкафа. 
Привыкнув со времен школы, что в их паре Глаша самая умная, он, так и не определившись, кем хочет стать, сдал документы туда же, куда и Глазунова - на химфак. Но с треском провалив экзамены, протоптанную одно-партницей стезю не бросил. С помощью отца устроился в заводскую лабораторию, а когда место ушедшего на пенсию зама освободилось, смело предложил кандидатуру Глафиры. Правда, сам выше лаборанта так и не поднялся. «Нет во мне способностей к анализу. Я - робот, который четко выполняет программу. Дайте мне алгоритм, и я дам результат, но проанализировать, чем этот результат лучше или хуже предыдущего - увы, не способен».
- А что с ней? 
Поняв, что сегодня некому будет работать с образцами новой партии битума, поскольку два лаборанта после субботней вечеринки тоже «заболели», Глафира надела синий халат и потянулась за прорезиненным фартуком. 
- Простыла. Сама звонила. Голос как у Царь-колокола.
- Даже боюсь представить, как он звучит. У него же кусок отвалился.
- И не надо представлять. У Магуты, как и у Царь-колокола, голоса нет. Одно сипение.

Несмотря на свою мозговую увечность, Сафронов ловко придумывал прозвища и с пол-оборота внедрял их в массы. Массы подхватывали и охотно использовали. Так, Марина Агута – умная и интересная во всех отношениях женщина, лет десять как перемахнувшая бальзаковский возраст, практически все знающая о продукции, выпускаемой в цехах «Стройдома», в одночасье стала Магутой. 
Глаша догадывалась, что и она награждена хлестким званием «от Сафронова», но тот долго отказывался поделиться сокровенными знаниями. Но однажды Глафира его подловила. Использовав тиски в качестве пыточного инструмента, все-таки добилась своего. Теперь она имела понятие - если коллеги обсуждают курс тугрика, значит зубоскалят о ней.
- Но почему Тугрик? – удивилась Глаша, выпуская на волю ладонь Олежки.
- Потому что Глафира Глазунова, - тот, скривившись, потер следы от зажима.
- Ну и?
- Не понимаешь? Два Г. А по-английски «два» – это ту. Отсюда и Тугрик. Согласись это лучше, чем просто Туг. 
- Сволочь ты, Сафронов. Не мог раньше сказать? - Глафира вспомнила, как совсем недавно ее поразил интеллигентный диалог электрика и котельщика, мимо которых она,  возвращаясь из заводской столовки, продефилировала под ручку с Марком. 
- Тугрик явно пошел на повышение. Ставки делать будем? – задумчиво спросил электрик.
- Я полагаю, долго он на этой высоте не удержится. Валютный рынок нестабилен, - покачал головой котельщик. И оба, сняв рабочие перчатки, ударили по рукам.

- Что-то и ты сегодня какая-то бледная, - Сафронов заглянул в Глашины ясные глаза. - Не заболела случаем? Может, вместе с Магутой курила на ветру?
- Ты же знаешь, я не курю. Просто не накрасилась.
- То-то думаю, почему у меня вдруг под ложечкой засосало? А это, оказывается, ностальгия по школе. Тогда все было просто и понятно. Глашка не пользовалась косметикой, и никто кроме меня не замечал, какая она красивая. 
Сафронов не стал упоминать имя умника, который тоже однажды различил, что Рыба перестала быть Рыбой, за что Глаша была очень благодарна. 
- Да, кстати, с утра Мрак звонил. – С Дризом Олежка не шибко мудрствовал – просто переставил буквы имени. – Тебя спрашивал.
- Наверное, результаты субботних испытаний хотел получить, - Глафира сделала вид, что копается в сумке, хотя ее сердце отбивало голливудскую чечетку сороковых годов. Этот безумный танец двух чернокожих парней она как-то видела на ю-тубе. 
- А это тебе зачем? – удивился Сафронов, заметив, что Глаша достала из сумки старомодные оптические очки и переложила их в нагрудный карман халата. Олежка сам давно перестал быть очкариком – перешел на линзы. 
- Что-то в последнее время мелкий шрифт расплывается, - и, боясь, что Олег пустится в пространные рассуждения о пользе похода к окулисту, приказала командным голосом: - Кыш, тебя КиШ* ждет! Образцы уже на столе.
(*Кольцо и Шар – метод испытания битумных кровельных материалов.)
Только разогрела в кружке битум, как в дверь заглянул старший механик.
- Ну и воняет у вас здесь! – он помахал перед носом рукой. Опознав в чучеле в халате до пят и стоящем лопатой фартуке Глафиру, кисло улыбнулся. – Глазунова, ступай в заводской офис. Царь приехал. Злой как черт. 
Глаша беспомощно оглянулась на встревожившегося Сафронова.
«Ну, вот и конец», - ее сердце пропустило удар. 

***
Не в пример офису, располагающемуся в центре города, в котором обитала элита компании - торговая группа и юридический отдел, заводская контора была гораздо скромней. Ни тебе стекла и хромированных деталей, ни контраста белого с черным, ни бесшумного лифта, за считанные секунды уносящего в небо. Кряжистое здание с двумя колоннами и высоким крыльцом больше напоминало купеческое гнездо, чем обитель Богов Дебета, Смет и Математики. Так бухгалтерию, отдел проектирования и инжиниринговую группу называл Сафронов, которого природа обидела и в этом направлении.
- Ты, Глафира, поосторожней с БДСМ, - предупреждал Олежка, когда школьная подруга по какой-то надобности шла в контору. – Узлы и бандажи – в этом наши инженеры профи.
 
Готовясь предстать перед грозными очами Царя, Глазунова застегнула на все пуговицы синий халат, что мешком сидел на любой фигуре (снабженец с выбором одежды для техников и уборщиц особо не заморачивался), обулась в рабочие ботинки, скрутила волосы в тугую дулю, нацепила на нос папины очки и тепло попрощалась с онемевшим коллективом. Двенадцать человек, забыв об измерительных приборах, журналах регистрации и подгорающих испытательных образцах, проводили Глашу скорбным взглядом: только что цветущая, пусть и не накрашенная, девушка превратилась в унылую женщину неопределенного возраста.
- Я не понял, она куда отправилась с таким лицом, - пришел в себя техник Вася, ставя, наконец, на пол рулон кровельного материла весом под пятьдесят килограмм, - к директору или на плаху?
- Правильно она закомуфлировалась, - оценил Глашины старания вахтер, зашедший стрельнуть сигаретку, - целее будет. Скворцов прибыл с полчаса назад и разве что зубами не скрипел. Я таким злым давно его не видел.
 
В конференц-зал - он же кабинет директора, где по центру располагался большой овальный стол, на котором через каждые полметра в ожидании бурной дискуссии и пересохших глоток замерли бутылки с водой, Глафира вошла на трясущихся ногах.
 
Тишина оказалась обманчивой. Кроме Скворцова за столом сидели Дриз, который даже не поднял глаза, юрисконсульт, контроллер ОТК и начальник цеха по производству сэндвич-панелей. Каждый внимательно читал лежащие перед ними документы.
По тому, как юрист нервно переворачивала страницы, а колено начальника цеха подергивалось, Глазунова поняла, что произошло нечто страшное.
- Рекламация, - беззвучно прошептала контролер, оторвавшись на минуту от чтения.
- З-з-здрасьте, - Глаша прижала руку к животу, в котором мгновенно образовалась сосущая пустота.
- Я так понимаю, вы заместитель Марины Станиславовны? – голос Скворцова был сух. Глафире даже показалось, что она идет по затихшему в предчувствии беды лесу, где под ногами с треском лопаются сучья. – Садитесь.
Она поправила сползшие очки и неловко села на краешек стула. Перед глазами все плыло и меняло очертания. Большие диоптрии не позволяли правильно оценить картину мира. «Как я вообще дошла до офиса?».
Шелест бумаги и перед Глафирой появился тот же набор документов: страницы текста и фотографии.
- Что вы скажете на это? – спросил Скворцов, вставая за ее спиной.
Глаше пришлось низко наклониться, чтобы понять, что на фотографии запечатлена белая панель со следами ржавчины.
- Это наша продукция? – не поверила она.
Кивок начальника цеха смел все сомнения.
- Монтаж первого цеха был произведен в мае месяце. Не прошло и полгода…
- Этого не может быть, я сама несколько раз перепроверяла указанную партию металла. Боялась ошибиться, ведь я только устроилась на работу. Все показатели были в норме, цинк двести сорок, - хорошая память и копия протокола испытаний помогли ответить уверенно.
- Заказчик требует прекращения договора, возврата денег, возмещения расходов на транспортировку и предстоящий демонтаж трех цехов. Сотня тысяч долларов, - последние слова Скворцов произнес раздельно. Каждое из них тяжелой плитой упало на плечи присутствующих.
- Не может быть, - твердо произнесла Глафира. – Даже если металл был поврежден в процессе производства и монтажа, цинковый слой защитил бы от коррозии. - Она сняла очки и внимательно просмотрела фотографии. - А тут я не вижу ни задира, ни царапин. Заказчик прислал образцы? Нет? Я думаю, нужно выехать на объект и посмотреть все на месте.
- Я тоже так думаю, - подал голос Марк. - Завод по производству подгузников находится в трехстах километрах от нас, и если мы с Глафирой Степановной выедем с утра пораньше, к ночи управимся.
Глаша так увлеклась изучением фотографий, что не заметила, как закончилось экстренное собрание. Вздрогнула, когда Дриз тронул за плечо.
- Машина будет у твоего подъезда в шесть утра.
Повернув голову, Глафира встретилась с внимательным взглядом Скворцова. Опомнившись, вновь напялила очки на нос и, суетливо собрав документы со стола, покинула конференц-зал. Между лопатками жгло. Она готова была дать руку на отсечение - директор продолжал смотреть ей в спину.

Глава 8. Тяжелый день

Проведя полночи в переживаниях, даже немножко всхлипнув, что, кстати, помогло уснуть, глас будильника Глаша встретила без энтузиазма. Поплелась в ванную. Едва разлепив глаза, осмотрела себя в зеркале. Похлопала губами, засунула в рот зубную щетку и энергично ею задвигала.
- Хватит играть роль Рыбы, - сказала она своему отражению. - Пора вернуть уверенную и задиристую lady in red. Ту, которая может взобраться на стол с грацией кошки, схватить босса за галстук, намотать его на руку… Не улыбайся, - стукнула она зеркальную себя по носу. - Я говорю о галстуке, а не о Скворцове. Этого господина просто так на руку не намотаешь. Но мы знаем тайное оружие, способное вскружить любую голову: красное платье, красные губы и бутылка водки. Жаль, что без последнего ингредиента оружие против босса может выстрелить холостыми.
Чашка кофе и бутерброд с сыром направили мысли в нужную сторону.
Заглянув в шкаф, погладила ладонью мягкий трикотаж красного платья и решительно перевесила в самый дальний угол.
- Сегодня не пригодишься, - сказала она платью. – Сегодня охмурять некого. И вы молчите, - Глаша обернулась к тумбочке, на которой стояла парочка «охмурителей» – флакон с духами и тюбик красной помады. Смахнула, чтобы не мозолили глаза, в ящик.
Натянула джинсы, тонкий свитер, собрала волосы в хвост, мазнула тушью по ресницам, сразу уловив «силу искусства» - взгляд стал выразительнее, чуть подправила коричневым карандашом брови. Гигиеническая помада завершила «походный» макияж.
Вгляделась в едва видные веснушки (летом они проступали ярче) и осталась довольна.
Когда выбежала из подъезда, машина Марка уже поджидала. 
- Садись рядом, - буркнул он, стоило Глаше открыть заднюю дверь. - Я тебе не таксист. Развлекать будешь, чтобы не уснул.

***
- О, Леонид Сергеевич, дорогой! Какая честь! – Юлдаш Хакимов, как истинный сын своего народа, увидев входящего в кабинет Скворцова, кинулся навстречу гостю, протягивая руки для горячего приветствия. – Как дома? Как здоровье? Как мама?
Не отпуская ладони Леонида, Юлдаш-ака – лысоватый мужчина лет пятидесяти, одетый по-простому - в джинсы и клетчатую рубашку, пуговицы которой едва сдерживали «авторитет» (так называл свой большой живот любитель плова и шашлыка), подвел гостя к креслу и уважительно, но настойчиво усадил. 
Мягкая кожа ласково приняла в свои объятия. Когда хозяин устроился с другой стороны невысокого, но массивного столика, дверь открылась, и в кабинет, устеленный от угла до угла дорогим самаркандским ковром, неслышно вплыла пэри: грация восточной женщины, бархатистая смуглая кожа, опущенные вниз глаза газели и смущенная улыбка, заставившая Леонида опомниться и отвести взгляд.
Поставив на стол чайник и пиалы, расписанные золотом, придвинув ближе к гостю орешки и халву, пэри такой же легкой походкой покинула помещение.
- Сказка, да? – довольный хозяин почтительно налил гостю чай на треть пиалы. – Из Ферганы приехала. Дальняя родственница. Только в глубинке можно найти неиспорченную девушку. Те, которые давно здесь живут, совсем своевольными стали.
Отхлебнув чай, Юлдаш-ака поставил пиалу на стол и, сложив руки на животе, откинулся на спинку кресла. 
- Хош. Я слышал, ты сейчас холост? – хитрый прищур и широкая улыбка.
- А у вас, Юлдаш-ака, есть на примете девушка, которая скрасит жизнь?
- Другому бы мою Юлдуз не предложил. Тебе могу. Когда в дом войдет женщина с востока, ты сразу поймешь – другой не надо. Почтение, уважение, преданность. Всю жизнь будет на «вы» обращаться. 
- Прямо какая-то «Тысяча и одна ночь».
Юлдаш-ака громко рассмеялся.
- Не обижайся. Это я так, почву прощупывал. Родственников много, всех хочется хорошо пристроить. Вот и подумал, парень ты конкретный, обязательства держишь - вон как быстро на рекламацию отреагировал, почему бы тебя с Юлдуз не познакомить? Не понравится Юлдуз, еще Севара есть, племянница жены.
- Ака, спасибо, но давайте сначала дела уладим.
- Хош, - Юлдаш опять сделал небольшой глоток. Аккуратно поставил пиалу на стеклянную поверхность стола. – Когда я к тебе с заказом пришел, думал, Леонид не подведет. Меня и отец твой никогда не подводил. Первый свой завод я с ним построил. А тут ко мне Зафар прибежал. Помнишь моего младшего сына? «Отец, - говорит, - после дождя все панели в цехе подгузников ржавыми стали». Я не поверил. Сам пошел посмотреть. Короче, Леонид, я сильно расстроился. Думаю, за что Аллах на меня рассердился? Я в мечеть хожу, всем помогаю, никого не обманываю, а на меня одна беда за другой сыплется. Слышал, мой завод по производству влажных салфеток сгорел? По телевизору даже показывали. А тут опять проблема – ржавчина всего через полгода. Что делать будем, Леонид? 
- Очень сожалею, Юлдаш-ака, что расстроил вас. Я специально приехал, чтобы высказать свое почтение и найти способы разрешения проблемы. 
- А разве такие способы есть? Панели сверху покрасить нельзя, полимерку смывать придется, но ты и сам понимаешь, вид у них уже будет не тот. Разве что автомобильную краску купишь?
- Дешевле будет панели заменить, - покачал головой Скворцов, прикидывая в уме сумму затрат на покраску минимум в три слоя. А еще сильнейший растворитель, чтобы смыть полимерку, человеко-часы, аренда лесов…
- Вот я и говорю, нужно демонтировать и поставить новые. Только прости, дорогой, договор с тобой я уже не заключу. Доверие зарабатывается годами, а теряется в одно мгновение. Как смогу спокойно спать? Буду думать, вдруг и в следующей партии панели проржавеют через полгода? А у меня кредит на оборудование, заказы, обязательства.
- Я понимаю. Не будем торопиться, подождем экспертизы. Мои, наверное, уже здесь?
- Здесь, час назад появились. И еще с завода, где ты металл покупаешь, технолог и женщина-лаборант приехали. Вон он по крыше лазает, в лупу смотрит, - Юлдаш-ака, подливая Скворцову чай, мотнул головой в сторону окна. И ворчливо добавил: - Смотри - не смотри, ржавчина не уйдет.
Леонид поднялся, отодвинул тяжелую портьеру. Офис, на втором этаже которого находился кабинет директора, образовывал с двумя другими строениями п-образную фигуру. По белой кровле противоположного здания медленно перебирался человек в куртке с логотипом компании Нехлюдова, садился на корточки и низко наклонялся, изучая места соединения панелей. За ним на почтительном расстоянии следовали двое Хакимовских. Так же поднимались и присаживались, терпеливо дожидаясь окончания работы гостя.

Глава 9. Тетя Саша, тетя Тося и танцы вокруг шеста

Ольга сидела в очереди на прием к врачу. 
В поликлинику при городской больнице она пришла впервые. Пришлось открыть анкету и заранее придумать болезнь. Вчера порылась в интернете, чтобы жалобы звучали правдоподобнее.
На ее коленях стояла маленькая сумочка, а у ног бумажный пакет со знаменитым логотипом мальчика в феске. Лучший кофе Юлиуса Майнла должен смягчить сердце большой его любительницы Александры Михайловны.  
После того, как родственница (или кем там она приходится Леониду) выслушала ночные рыдания и дала дельный совет «утереть сопли», у звезды модельного бизнеса, которая совсем недавно попала в немилость из-за непростительной ошибки в играх со спонсорами, не было иного выхода, как «прикормить» человека, которого Ленечка уважает. Не прикормить, так выудить нужную информацию и использовать с умом. 
Ольга не привыкла оставаться у разбитого корыта, все-таки она изначально была не какой-то там шамкающей старухой, а как минимум Владычицей морской. И такие как Скворцов частенько бывали у нее на побегушках. 

Такие, да не такие. 
Хотела, чтобы умолял, просил вернуться. Хотя бы, гад, адвоката прислал, чтобы завязался диалог, и можно было выставить свои требования, а потом милостиво согласиться на уступки…
Но не вышло. Леня в один час вычеркнул ее из списка приближенных к его телу. А она, нет, чтобы прибежать, объяснить, что не так все понял, фыркнула: «Ну и пусть. Получше найдем!». Дура. Сидит теперь среди стонущих бабок да нищих мужиков, что на трамвае приехали. 
Ольга чувствовала себя жемчужиной, потерянной в навозе. Хорошо, что захватила с собой журнал, в который можно было уткнуться и не видеть этих пенсионеров, что так бесстыдно пялятся на нее. 
Поднимая журнал выше, Оля краем глаза заметила, как из-за поворота вынырнула… мама Скворцова. Бывшая «почти невестка» хотела было подняться, шагнуть навстречу, чмокнуть трижды в щечки, как тетя Тося любила, но что-то ее остановило. То ли не смогла быстро сообразить, как объяснить свое присутствие, то ли смутила торопливая походка, с какой женщина летела по коридору.
Ольга вжалась в кресло и перестала дышать.
«Зачем она пришла к Александре Михайловне? Может, с Леней опять что-то случилось? Сама-то на больную не похожа, прет как танк».
- У меня назначено! – сразу отрезала все возражения тетя Тося и рванула на себя ручку двери. – Саша, у меня сейчас начнется истерика!
- Садись, налей себе воды. Я сейчас, - Александра Михайловна что-то писала. Мужчина за ширмой торопливо одевался. – Михальчук, придете на следующую перевязку через два дня. 
Тот, косясь на Тосю, которая судорожно пила, разливая воду на пальто, не глядя схватил куртку с вешалки, протянутую анкету и чуть ли не бегом покинул кабинет, страшась стать свидетелем обещанной истерики.
Очередь немного пороптала, но быстро переключилась на Ольгу, которая, бросив журнал, застыла у неплотно прикрытой двери.
- Я обещаю, без очереди не зайду. Просто ноги затекли, - шепотом успокоила она встрепенувшихся старушек. Те, получив в свое полное распоряжение брошенный журнал, тут же отвлеклись на новые веяния парижской моды. 
- Нынче зеленый в моде, видишь?
- Ага, как раз вчера прикупила зеленые тапочки.
- Хорошо, что не белые…

Для Оли все звуки мира исчезли, она слышала лишь два голоса: грубоватый - Александры Михайловны, звонкий, с истерическими нотками – неудавшейся свекрови.
- Ну чего ты опять себе надумала?
- Я всю ночь не спала. Впервые вижу, чтобы Ленечка так кем-то увлекся. Я даже с его помощником говорила. Саша, я не могу! У сына и на рабочем компьютере фотографии рыжих девушек. Я вот подумала, они, может, не просто танцевали? Может у него с этой Виолеттой что-то посерьезнее было?
- Тося, ну что там может быть серьезного? Потанцевали и разошлись.
- С Татьяной он тоже один раз «потанцевал», а что из этого получилось?
- Это ты про секс?
- Ну да. Ты же видела, как только Виолетта узнала, кто я, сразу глазки забегали. С чего бы вдруг? Был у них секс, был, ты хоть что говори! 
- Тося, - Александра Михайловна вздохнула, - у тебя предвзятое отношение к людям. Если девушка раздета и вертится на шесте, значит, она доступна? А твой сын? Он доступен? Как тебе в голову-то пришло?
- Ой, не знаю… Но чудится мне, что он рано или поздно столкнется с Виолеттой на Петипа. Дело случая.
- Вот когда столкнется, тогда паниковать и начнешь. А пока, на вот, валерьянки выпей. И уйми свою буйную фантазию. 
- Как унять? Леньку не знаешь? Если чего надумает, землю копытом рыть будет. А мне такая сноха, как Виолетта не нужна.  С первого раза дала. Бесстыжая.
- Тося. Все, - послышался шум отодвигаемого стула. – У меня народ увечный в коридоре сидит, а ты тут глупости всякие говоришь. Себя вспомни.
- Ах!
- Прости, но довела уже. Тося, стой! Тося!
Дверь открылась, и Ольга едва не столкнулась с матерью Леонида. Благо та уткнула лицо в клетчатый носовой платок и ничего вокруг не видела.
- Тося! – Александра Михайловна, довольно рослая женщина спортивного телосложения, не успела ухватить за рукав худенькую и юркую подругу. Та легко просочилась через баррикаду из пациентов и вскоре скрылась за углом. Тетя Саша выдохнула через сжатые зубы и коротко бросила:
- Следующий!
Ольга благополучно отступила за спины взволнованных пенсионерок.
«Улица Петипа? Танцы? Рыжая Виолетта?»

Во вторник в семь утра она уже сидела в такси.
- Езжайте за этой машиной, пожалуйста, - сказала она водителю, когда Леонид завел свой внедорожник. Машина была грязная до самых стекол, словно побывала у черта на рогах. – «Куда он мотался? Может мамочка не в курсе, что у него с этой Виолеттой уже все слажено?»
Ольга лишь пару раз выходила из такси, чтобы купить себе и водителю горячий кофе и булочку. Она терпеливо ждала Скворцова и у офиса, и у заводских ворот, и у кафе, куда тот ходил с Марком.
- Вот оно! – не удержала она крик, когда уже чистый внедорожник (видимо, его помыли в подземном гараже), припарковался недалеко от пешеходной улицы Петипа. – Спасибо, дальше я сама. Вот, как договаривались.
Она торопливо рассчиталась с таксистом и, боясь потерять Леонида в толпе людей, поспешила следом, благодаря себя, находчивую, за то, что надела кроссовки, а не любимые шпильки. На улице было слякотно и противно. 
Замерла, прячась за тумбой с афишей, когда Леонид остановился перед зданием, на котором горели буквы «Милонга в каждом сердце».
Он здоровался с людьми, заходящими внутрь, но сам не спешил.
- Почему не уходит? Кого ждет? – Ольга приплясывала, чувствуя, как холод пробирается под короткую курточку известного бренда, ревнивым взглядом осматривала женщин, выискивая среди них рыжую.
То ли та не пришла, то ли не из-за нее Леонид задержался у входа, но настало и его время скрыться в темноте помещения.

Глава 10. Три позора начинающего кобеля. Позор третий. Печальный

- Таня, какими судьбами? 
Антонина, или как более привычно ее звали – тетя Тося, шла из магазина. Два плотно набитых пакета с картошкой, луком и прочей необходимой снедью нести было не то что тяжело, как-то неудобно. Они так и норовили зацепиться то за край пальто, больно царапнув по ноге, то за перила лестницы, но чья-то чужая рука вдруг перехватила один из них, заставив хозяйку от испуга вскрикнуть. 
Как выяснилось - это была Татьяна, принцесса из генеральского дома. Та самая девочка, которая оставила огромный шрам на сердце Ленечки, когда ему, тогда еще студенту, было всего-то двадцать лет. Тося до мелочей помнила разгоревшийся скандал, но при Татьяне гнала от себя нехорошие мысли прочь. Антонина знала одну свою особенность: она совершенно не умела «держать покер-фейс» - так выражалась Александра, когда подлавливала подругу, желающую что-то утаить.

А Татьяна изменилась. Исчезли ямочки на щеках, детская припухлость губ. Лицо стало каким-то острым, с высокими скулами, как у моделей на обложке журнала.  И так умело накрашено, что сначала и не сообразишь, естественные ли румянец и фарфоровая гладкость кожи, или над ними поколдовали. Длинные русые волосы были собраны наверх и завязаны в узел, но по тому, как волосинка укладывалась к волосинке, угадывалось, что эта нарочитая простота заняла у мастера не менее часа. Руки ухоженные, наверняка и лак был каким-то особенным, потому как ногти блестели дорогим глянцем, и тете Тосе было страшно неудобно, что такая дамочка несет ее пакет с картошкой.

- Тетя Тося, почему вы такие тяжести таскаете? Неужели некому?
Антонина отметила, что Татьяна ушла от вопроса, но задала такой, где хочешь – не хочешь, а придется упомянуть сына. «Вот лиса! Но я тебя на раз раскусила!»
- Разве же они тяжелые? Всего-то два килограмма картошки, один лука, мяса кусок, буханка хлеба, яиц с десяток, - она с каким-то наслаждением перечисляла все то, что лежало в пакетах, приписав туда еще с десяток несуществующих покупок, видя, как вытягивается лицо школьной подруги Леньки, наверняка ругающей себя за то, что вообще открыла рот. – Еще стиральный порошок (как без него?), мыло душистое. Сейчас, знаешь, какой выбор, не то что в старые времена…
- Тетя Тося, а где живет Леонид? – Татьяна пошла ва-банк. – Мне очень нужно с ним поговорить. 
- Там и живет, где с будущей женой поселился, - Антонина завозилась в кошельке, выуживая на свет ключи. В принципе и не соврала: Ленька действительно купил квартиру, когда думал, что они с Ольгой семья.
-  Ну зачем вы так? - Таня поставила пакет на ступеньку. - Я с лета в городе и знаю, что Леонид один. 
- Таня, - Антонина толкнула дверь и, забрав у Татьяны пакет, положила вместе со своим на обувную тумбу, а сама вернулась к порогу, не намереваясь приглашать нежданную гостью в дом. – Не нужно вам видеться. Ты, насколько я знаю, замужем, а Леня после аварии только вернулся к жизни. Я не хочу, чтобы мой мальчик опять страдал.

Татьяна сделал каменное лицо, словно не слышала слова тети Тоси. В этот момент она стала так сильно похожа на свою мать, что Антонина несколько раз моргнула, прогоняя наваждение.
- Я развелась. Мои моральные принципы не позволили бы прийти к холостому мужчине, у которого были ко мне чувства. 
- Чувства были и сплыли. Ты свой выбор сделала, - Антонина зашла в квартиру и принялась расстегивать пальто. Пальцы предательски дрожали. «Моральные принципы. Лицемерка!»
- До свидания, тетя Тося. Рада была с вами повидаться, - Татьяна развернулась и спокойно, словно королева, пошла по лестнице. Каблуки дорогих туфель стучали по ступеням, а Тосе казалось, что это гвозди вбиваются в крышку ее гроба.
- Такая на все пойдет, лишь бы захомутать моего Ленечку.

Желание рассказать о нагрянувшей беде затмило все обиды, и Антонина кинулась к телефону.
- Саша, у нас беда! Татьяна в городе!
- Черт тебя подери, Тося. У меня чуть сердце об пол не хлопнулось.
- Ты сейчас на операции?! – Антонине было страшно представить, что она могла стать причиной чьей-то смерти.
- Нет, я стою на весах, и ты меня только что вместе с ними добила.
- Что, опять поправилась?
- О блинчиках и булочках потом, сейчас поговорим о беде.

***
Девять лет назад Леонид – студент третьего курса механического факультета собирался на день рождения к своему школьному другу Ваньке. Долго перед зеркалом не стоял, только для того, чтобы проверить, нужно ли побриться или «еще сойдет», и провести щеткой по непослушным вихрам. Улыбнулся матери, наблюдающей с особой гордостью за сыном, ведь джинсы и серая рубашка, подаренные ею, пришлись кстати.
Леня чувствовал особый подъем. Встреча с одноклассниками – это как нырок в детство. И даже став взрослее можно смело подурачиться с теми, кто знает тебя с первого класса и видел и не такие чудачества.
- Ванька, привет! – мужские объятия, шуточный обмен ударами по прессу и обоюдное счастье в глазах. – С днюхой, брат!
- Леня, - друг немного замялся. – Здесь Танька. Ее Баркас привел, говорит, она его девушка.
Еще в первом классе, делясь впечатлениями о любимом кино, мальчишки на месте сымпровизировали сцену гибели таможенника из фильма «Белое солнце пустыни», быстро разобрав все значимые роли. Суховым стал Ленька, Ванька – Верещагиным, пара пацанов вызвалась быть басмачами, а вот Борьке Самохину, растерявшемуся и не успевшему вставить и слова, грозило сделаться зрителем, пока кто-то находчивый не выкрикнул: «Баркасом будешь!».
Представление вышло на славу, потому как Ванька взгромоздился на Борьку и с остервенением дубасил басмачей, а краснолицый «баркас», сгибаясь под тяжестью не маленького Верещагина, изображал мерный ход, а потом и памятный взрыв.
В общем, кличка Баркас, как и геройская слава, приклеились к нему надолго.

Глава 11. Напрасные ожидания и сюрприз от тети Саши

Неделя пролетела незаметно. Рабочие будни Глаши были заполнены как своей работой, так и той, которую приходилось выполнять за завлабом. Заборы образцов из цехов и проведение испытаний, входной контроль сырья и бесконечные протоколы, встречи с контролерами ОТК и начальниками цехов отнимали уйму времени, а потому явление не совсем выздоровевшей, но рвущейся на работу Марины Станиславовны Глафира встретила вздохом облегчения. 
Магута кашляла и сморкалась в носовой платок, говорила невнятно и больше отнимала времени расспросами, чем помогала, но Глаша все равно была счастлива: на дворе буйствовало листопадом бабье лето, на календаре пятница, а впереди маячили «ах, как я высплюсь» выходные.

Начиная со вторника, Глазунова жила предвкушением, что ее вот-вот вызовут в штаб БДСМ и похвалят за находчивость и профессионализм. Но все обошлось визитом курьера, который равнодушно забрал протокол испытаний Хакимовских панелей и отбыл в городской офис, оставив горькое послевкусие – о Глафире и ее подвиге так и не вспомнили. Туда же пожаловали и юристы Хакимова, о чем в телефонном разговоре упомянула Нелля – секретарь директора, и Глаша поняла, что у Скворцова просто нет повода явиться на завод, куда он и так не часто наведывался. 
«Грудь, выпяченную по случаю ожидания навешивания орденов, следует вернуть в рабоче-будничное состояние, а губу – закатать», - отдала себе команду Глазунова и сгорбилась под тяжестью несправедливости.

Но неожиданно после обеда Скворцов все-таки приехал на завод, и Глаша чуть не выронила чашку с кофе, когда его машина прошуршала мимо ее окна. Стоило зазвонить прямому директорскому телефону, как девичье сердце исполнило тарантеллу, а ноги сами понесли в кабинет завлаба. 
Но Марина Станиславовна, вздрогнув как боевой конь, услышавший звуки горна, споро отбросила в сторону пузырек с каплями от насморка и, хлюпая носом и ловя одноразовой салфеткой вытекающее лекарство, схватила трубку первая.
- Да. Сддавствуйте. Бде лучше, спасибо.

Высморкавшись перед выходом, покряхтев и повздыхав, Магута потопала в офис, а Глафира опустилась в изнеможении на стул. 
Когда-то в летнем лагере всем на полдник раздавали по большой шоколадке, а Глаша по какой-то причине опоздала, и лакомство у своей тарелки не нашла. То ли случайно пропустили, то ли кто-то из детей успел съесть. Ей тогда было так же горько.

***
- Присаживайтесь, Марина Станиславовна. Рад, что вы снова в строю, - Скворцов указал на кресло с левой стороны стола и дождался, когда заведующая лабораторией устроится и поднимет на него глаза. – Я ознакомился с нашим протоколом по панелям Хакимова. А также с протоколами компании Нехлюдова и независимой лаборатории. Общее заключение: пятна неизвестного происхождения, следов коррозии металла не обнаружено. Я позвонил Нехлюдову и поблагодарил за отлично выполненную работу. Если бы не оперативные действия его специалистов, к приезду юристов Хакимова я бы, наверное, поседел.
- Пдостите, - Марина Станиславовна подняла кулачок, в котором был зажат носовой платок. – Вы сейчас намекаете, что Глазунова с поставленной задачей не справилась?
- Ну, если стоять, засунув руки в карманы – это хорошо выполнять работу, то приношу свои извинения. Но я сам наблюдал за ней из кабинета Хакимова. Пока Нехлюдовская девчонка терла панели, спасая мое имя, Глазунова мило болтала с Дризом.
- Девчонка? Лихо вы о ней. Лаборантке Нехлюдова за пятьдесят…

Магута замолчала, испугавшись того, что Скворцов начал медленно подниматься. Решив, что ее выражение «Лихо вы о ней» показалось директору фамильярным, она открыла рот для извинений, но чих никогда не приходит во время. Ее «апчхи!!!» смело все протоколы со стола и откинуло директора к дверям. Это потом, когда в голове Магуты прояснилось, она поняла, что сила ее чиха не столь велика, чтобы вышвырнуть директора на улицу и даже хлопнуть за ним дверью.
Кряхтя, заведующая лабораторией поднялась и, собрав все оставшиеся после болезни силы, поспешила в свое царство. В том же направлении, но намного быстрее, двигался и директор.
«Все! Хана Глазуновой!» - употребила Марина Станиславовна любимое слово Дриза и попыталась догнать Скворцова. Дело любой матери - защищать своих птенцов. Ну, и заодно убрать со стола сопливые салфетки.

Скворцов не любил чувствовать себя дураком. 
«Ничего не понимаю! А кто тогда был в моем кабинете?  Я же не слепой и мне не нужны, как некоторым в халате до пят, очки».
Но не эта надуманная обида гнала его в лабораторию. Он не мог поверить, что та девушка в голубом и есть Глазунова. Он хотел лично убедиться, что здесь нет путаницы. «Может у нас работают две Глазуновы?»
Если все же одна, то он точно дурак. Как он мог пропустить мимо ушей ответную похвалу Нехлюдова, оценив ее как насмешку?
«Да ладно тебе с поздравлениями! – рассмеялся партнер, у которого тоже упал камень с души. – Нужно сказать спасибо той, что не побоялась показаться смешной и принялась оттирать ржавчину. Настойчивая девица. И умная».

***
- Глашка, глянь, как Царь и Магута играют в догонялки. Нет, ей ни за что его не поймать, дыхалка подведет, - Сафронов завис у окна, куда после его спича подтянулись и остальные работники. Действительно, стремительный полет директора с развевающимися полами пальто, и уверенный, но не такой резвый шаг заведующей лаборатории, в глазах которой Олежка даже рассмотрел черепашье упрямство, выглядели как соревнование «Кто быстрее застанет лаборантов врасплох», и, если бы не каскад чихов, Магута ни за что не сошла бы с дистанции.
Глафира, понимая, что встреча со Скворцовым неизбежна, мысленно заметалась, но вспомнив, что очки вернула отцу, а цвет халата большой роли не сыграет, если она не станет прятаться, приготовилась предстать во всей красе. Даже пощипала щеки и покусала губы, чтобы они стали ярче. Бежать за губной помадой на глазах у всех - все равно что признаться, что Леонид Сергеевич ей не безразличен.

Глава 12. Хоровод из бывших любовниц и два инфаркта Тоси

Мотор внедорожника мерно гудел. Машину иногда подбрасывало на ухабах, окатывало водой из не просыхающих луж – дорога, ведущая в город, оставляла желать лучшего, но пассажиры ничего этого не замечали: он - упорно смотрел вперед, хотя бушующие в нем чувства свились в тугую спираль и пульсировали болью, а она – не спускала глаз с его лица, знакомого и не знакомого одновременно. Даже развернулась в его сторону, сев на одно бедро.
- У тебя появилась складка между бровями, - наконец произнесла женщина. – Такой прежде не было.
- Тань, меня прежнего вообще нет, - мягко, но не настолько, как желалось бы ей, ответил Леонид.
- Ты меня все еще не простил? Я не хотела, чтобы так все закончилось. И не ожидала, что они решатся на такой шаг.
- Кто они? Отец? Муж? – он позволил себе отвести глаза от дороги. Увидел ее кивок. - Я слышал, ты живешь заграницей. 
-  Уже нет. Мы развелись, - немного помолчала, гася эмоции. – Я с лета в нашем городе.

Татьяна вернулась из-за документов, которые необходимо было оформить после смерти папы. Здесь остались большая квартира в центре, коттедж дачного типа в престижном поселке и прочее имущество, хозяином которого отец сделался, провернув несколько выгодных сделок еще до того, как успел перебраться в Москву. Тогда же ее семья завела знакомство с бизнесменом Гордеевым, чей сын впоследствии женился на богатой генеральской принцессе. 
Стас Тане нравился, он даже стал ее первым мужчиной, научившим азам постельных утех. Но одно дело свободный выбор, совсем другое, когда родители подталкивают в нужную им сторону. Они быстро смекнули, что их чада увлечены друг другом и, сговорившись, запустили брачный механизм под лозунгом «Скрепим деловой союз родственной связью». Татьяну поначалу даже увлекало посещение европейских свадебных салонов, согласование с мамой и будущей свекровью меню и списков гостей, среди которых была тьма знаменитостей, выбор страны, где будет дан свадебный ужин. У нее практически не оставалось времени для общения с женихом, который устранился от хлопот, отдав все решения в руки дам.
Но чем ближе подходил срок свадьбы, тем чаще Татьяна ловила себя на мысли, что замуж за Стаса идти боязно. Да, была увлеченность, азарт первооткрывателя взрослых удовольствий, но что еще их связывало? Душевное родство или договоренность родителей и деньги? 
Однажды, промучившись всю ночь, Татьяна отправилась к Стасу, чтобы с ним поделиться сомнениями. Как человек, который был на шесть лет старше, он мог развеять пустые домыслы, зацеловать до смерти, доказывая ей, уставшей после череды любовных актов, что ее страхи пустые, жить они будут долго и счастливо, а влюбленность перерастет в самую настоящую любовь.
Какой же глупой она была в девятнадцать лет!
Надо было заранее позвонить, но уверенность «К чему звонок, в такую рань он точно будет дома» сыграла с ней злую шутку.
Открыв своими ключами квартиру и проходя на цыпочках в спальню, по пути скидывая одежду, чтобы потихоньку забраться под одеяло и поцелуем разбудить жениха, она увидела совсем не ту картину, которую ожидала.
Стас был не один.
Нисколько не смущаясь, он снял с себя голую девицу, больно взял Татьяну за локоть и вывел на кухню, где прошипел, что никогда не обещал быть верным мужем. «И только попробуй вякнуть. Закопаю. Мы поженимся при любом раскладе».
Ошеломленная она прибежала к матери, а та, отвесив пощечину, прошипела, что менять что-либо поздно, все мужчины гуляют, и с этим нужно смириться. 
Вот тогда в голове у Тани созрел план, как предать огласке измену невесты накануне свадьбы, чтобы вся ответственность легла только на нее.
Стаса в этот момент она ненавидела. Он убил все зачатки любви, которые при бережном отношении могли взрасти. 
Сняла квартиру, написала письмо «Не ищите меня», зная, что искать будут, и отправилась к Баркасу, который всегда был к ней неравнодушен.
Почему она не подумала, соглашаясь идти на день рождения Ваньки, что там непременно будет его лучший друг Леонид? 
Явление повзрослевшего и возмужавшего Скворцова всколыхнуло воспоминания, которые унесли Таню в далекое детство с их первыми «взрослыми» переживаниями, а последующие события вечера дали понять, что любить она и не переставала. Просто рана, открывающаяся всякий раз при столкновении с Леней, затянулась и даже позволила чувствам забыться. Но новая встреча обнажила больное место, а взгляды и нечаянные соприкосновения утвердили в мысли о том, что Скворцов всегда был желанным, тем, с кем хотелось быть вместе. 
Но не получилось.
Все десять лет она была заложницей семьи, и лишь смерть отца позволила «выйти из дела» и получить развод. 

Леонид почувствовал Танино напряжение, резко развернул машину и нырнул в переулок между одноэтажными домами.
- Куда мы едем?
- На соседней трассе есть небольшое кафе, нам нужно выпить.

Татьяна опустила глаза. Она понимала, что пить они будут не за встречу, которая только по началу казалась радостной. Так иногда случается: увидишь человека, который когда-то был дорог, поддашься первому чувству, кинешься навстречу и лишь потом с ужасом вспомнишь, что расстались нехорошо. 
И выпить они сейчас собираются лишь для того, чтобы дышать обоим стало легче, чтобы развязался наконец тот узел, который мучил долгие годы.
- Леня, а как же потом? 
Леонид напрягся. Он не знал, да и думать не хотел, что будет потом, но следующий вопрос Татьяны заставил дышать ровнее.
- Ты же за рулем?
- Вызову перевозчика. Сейчас с этим проблемы нет.

Кафе встретило теплом. Сели за стол у окна, в ожидании официанта уставились в винные карты. Просматривая предложение крепленых напитков, Скворцов наткнулся на коктейль, о котором прежде не слышал, но его название вызвало однозначные ассоциации, приведшие по логической цепочке до Таниного признания: «Я с лета в нашем городе».
«Татьяна – Рыжая? – Леонид наблюдал за ней поверх развернутой глянцевой книги. Давняя подруга, отгородившись картой, шевелила губами, читая сложные названия коктейлей и напитков. - А почему бы и нет? Когда-то ведь также заманила. Дерзко. Не страшась последствий. И отдавалась без стеснения».
- Согреться бы, - произнес он будничным голосом. - Покрепче чего-нибудь хочется.  Как насчет коктейля «Лонг-Айленд»?
- Лонг-Айленд? Что это?
- Водка, джин, текила, ром. Или лучше шотландский виски? Пьешь? Именно шотландский?
Татьяна рассмеялась. Стало проще от того, что Ленька оживился. Теперь он был больше похож на того прежнего, которого она знала.
- Почему именно шотландский? Нет, давай лучше водку. Без всяких извращений. Нашу.

Глава 13. У меня зазвонил телефон

- А-а-а-а! Саша! Он нашел Виолетту! – Тося голосила в трубку, испытывая на прочность барабанные перепонки абонента.
- Боже! Ты чего так кричишь? Ну нашел, и дальше что? – Саша, сбросив кошку с колен, торопливо подошла к телевизору и сделала звук тише. Ей одной Антонины хватало. Только возвращаясь к дивану, заметила, что пульт лежал рядом. «И чего бегала? Чертова Тоська! В могилу меня сведет».
- Он собрался ее к деду везти. В баньке париться. Саша, у них все далеко зашло, раз он с родственниками начал знакомить!
- Ничего не понимаю, - скорее себе, чем подруге сказала Александра. 
- А я о чем? Ты говорила, если молчать будем, Ленька ее не найдет, а она – вот она! Сама, видать, объявилась.
- Так, кончай истерить. Я сейчас все разузнаю и тебе перезвоню. А ты пойди рюмку корвалола тяпни.
- Ты же говорила не больше двадцати четырех капель? – насторожилась Тося.
- Ну слава Гиппократу, вернулась в адекватное состояние. Все. Жди.

Прежде чем позвонить, Саша несколько раз вдохнула-выдохнула, успокаивая сердце. «Пульс не меньше ста. Разве можно так пугать? Идиотка».
Напрасно она дышала - Виолетта трубку так и не подняла, что добавило сердечных сокращений и гибели двух тысяч нервных клеток. Минут через десять Александра догадалась позвонить в клуб, где администратор ее уверил: тренер Романова на занятиях и освободиться только в восемь часов. 
Звонцова еле дождалась. Пришлось перезвонить Тосе и успокоить, иначе бы та оборвала провод. 

- Вета, привет!
- Здравствуйте, Александра Михайловна.
- Почему так официально? Или случилось чего? 
В последнее время Виолетта явно избегала старшую подругу: не звонила просто поболтать, поделиться о своем, о девичьем, не звала на соревнования по пол-спорту. Это наталкивало на определенные мысли: «Неужели Тося права?»
- Нет, тетя Саша, вроде все в порядке.  – А голос настороженный, тихий, хотя совсем рядом слышен громкий разговор и смех.
- Ты сейчас где, в раздевалке? А Лора рядом?
- Нет, она дома.
- Вот и хорошо. Мне хотелось без нее с тобой поговорить. 
- Подождите, я сейчас на улицу выйду. Тут шумно.

Виолетта быстро надела куртку, вытащила из своего ящика сигареты и зажигалку. Она курила очень редко, но в такие моменты, как сейчас, ей страшно хотелось затянуться. 
«О боже, боже, боже!» - от предстоящего разговора лихорадило. Вета усилием воли взяла себя в руки и таким же спокойным и ровным голосом произнесла:
- Да, я слушаю.

- Признавайся, душа моя, спала ты со Скворцовым или нет? – по своей привычке Александра не стала церемониться. - И что у тебя с ним сейчас происходит?
На той стороне надолго замолчали.
«Вот зараза! – выругалась про себя Звонцова, подозревая, что ее взбалмошная подруга на этот раз оказалась прозорливой. – Но как же так?»
- Тетя Саша, - наконец начала говорить Виолетта, – мне ужасно стыдно, но на свидание со Скворцовым я не ходила. А потому с ним у меня ничего происходить не может.
- А кто ходил? – тоже не сразу спросила тетя Саша. Ей пришлось глотнуть остывший чай.
- Я не могу назвать ее имя. Слово дала. Но вы не переживайте, ничего страшного не случилось. Она просто от него сбежала, отсюда и интерес. Вы же понимаете: охотник-добыча. Кто-то убегает, а кто-то догоняет.
- Кто она? – Александра прибавила строгости в голосе.
- А если я скажу, что она прекрасно знала Скворцова и ничего плохого ему сделать не могла, вас это успокоит?
- Виолетта, я разочарована, - Звонцова устало вздохнула.
- Извините, я подвела вас. Но ведь ему помогло? 
- Ты права, помогло. Но чем все закончится?
- Все будет хорошо. И успокойте маму Леонида. Я же видела, что в снохи ей не гожусь.
- А та годится?
- Годится. Дайте всему идти своим чередом.
- Хорошо. Я подумаю.

Виолетта щелкнула зажигалкой, и ее лицо осветилось.
Затянулась, выпустила в небо струю дыма и с досадой швырнула сигарету в урну.
Только развернулась, чтобы войти в клуб, как кто-то, напавший сзади, взял ее шею в локтевой захват.
Ноги у девушки подкосились, она даже забыла, что благодаря хорошей физической форме, может легко вывернуться или на худой конец ударить пяткой по голени напавшего.
- Что вам нужно? - просипела она, перебирая все возможные варианты сопротивления и могущие ее настичь несчастья, если у бандюги с собой нож. – У меня только телефон и неполная пачка сигарет.
- Жизнь или кошелек? - говоривший шепотом вдруг рассмеялся, словно только что сморозил знатную шутку, и немного ослабил хватку, но не настолько, чтобы Виолетта могла повернуть голову.
- Жизнь в обмен на восемь сигарет и телефон старой модели - там кнопочка звука западает! – ответила девушка, немного расслабившись. Шепот не продирал по коже холодом, а потому нападение скорее походило на инсценировку, после которой из кустов могут выскочить операторы с криком «Вас снимают на камеру!»
- Жизнь в обмен на скороговорку, - поправил ее участник телевизионного розыгрыша. – Произнеси громко и четко «Шла Саша по шоссе и сосала сушку». Ну!
Небольшого давления руки хватило, чтобы Виолетта, широко улыбаясь (ну как же, ее же снимает камера), произнесла:
- Шла Шаша по шоше и шошала шушку. Ой, а можно еще раз?
- Нет. Ты упустила свой шанс, - сказал таинственный мужчина и легко толкнул пленницу в спину, отчего Виолетте пришлось сделать шаг вперед и только потом обернуться. Ни камеры, ни актера рядом не оказалось. Лишь тускло светил фонарь в ряду таких же скупо дарящих ночное освещение на опустевшей улице Петипа. Рабочий день и здесь давно закончился.
- Что это было? – пожала плечами Виолетта. Потом взглянула на смятую от напряжения пачку, где наверняка не осталось ни одной целой сигареты и, швырнув ее в урну, пробормотала: - А если бы он польстился на восемь сигарет и старый мобильник? Нет, все-таки жизнь – копейка.