Стервами не рождаются

* * *

Марина в очередной раз попыталась закрыть дверцу шкафа. Эх, ну почему же эти свадебные платья такие неудобные! А теперь оно будет топорщиться в своем целлофановом чехле и мешаться ей еще почти полгода! А все мать: «У нас появились средства, на которые мы вполне можем позволить купить тебе свадебное платье. Учти, что потом эти деньги уйдут на другие цели, останешься у разбитого корыта». Нет, в общем-то она, конечно, права: потом надо будет заказывать машины, оплачивать ресторан, свадебное путешествие… Только все это как-то неправильно, не по-настоящему. Нет, пожениться они с Валерой решили сами, хотя родители и с той, и с другой стороны их уже замучили: когда, да когда они наконец-то свяжут себя узами законного брака, скоро почти десять лет, как дружат (и даже больше, чем дружат). Как бы чего не вышло, сколько можно тянуть. И прочее, и прочее… Когда же они сказали, что решили играть свадьбу на Красную горку (чтобы семья была крепкая, и счастья побольше — примета такая), то Маринины родители просто с ума сошли. Каждую неделю в дом приносятся то новые комплекты постельного белья, то какие-то немыслимые сервизы и наборы посуды. А как же, приданное! (черт бы его побрал!) Надо же, чтобы все не хуже, чем у людей было, лицом в грязь не упасть! Вот и получается, что вся свадебная суета творилась как бы рядом, но сама невеста в ней участия как такового не принимала. И уже порядком от нее устала.

А с этим платьем вообще история целая вышла. Сначала они втроем — Марина, ее сестра Ирина и их мать — пошли в свадебный салон. А потом так же быстро из него вышли. Нет, платья там безусловно были, и какие платья, но вот цены… Решили, что покупать его будут на рынке. Здесь и поторговаться можно, и материал не самый дорогой выбрать. Марина быстро присмотрела себе буквально у первого же торговца прямо при входе на рынок одно из платьев: длинное, но не чрезмерно, изящно обтягивающее фигуру и без всяких там декольте, которые Маринка терпеть не могла. Увы, у матери с сестрой на этот счет было другое мнение. И они, конечно, как всегда настояли на своем. Теперь придется щеголять в этом кружевном облаке. Марина напоминала себе в нем грелку на чайник. Несметное число нижних юбок, совершенно идиотский обруч внизу, чтобы не портить форму, некое подобие шлейфа и полностью обнаженные плечи. И длинновато оно слегка, теперь придется высоченные каблуки покупать, чтобы не подметать полы этим великолепием. Нет, вот младшей сестре, Ирине то есть, это платье подошло бы в самый раз: она и ростом повыше, и худенькая, как тростинка. И это все при бюсте третьего размера! Мечта любого мужика, а не фигура! А вот у нее, Марины, все не так. И рост у нее метр шестьдесят с кепкой, и фигура ладная, но все же до сестры ей далеко, это точно. Сестра — вылитая копия матери в молодости, а она, Марина, статью больше в отцовскую родню пошла. Эх, да что там говорить! И чем бы придавить это дурацкое белое одеяние, чтобы шкаф все-таки закрылся?

Мысли Марины плавно перетекли в другое русло. Да, вот с будущим мужем ей здорово повезло. Даже не верится, что уже вместе так долго. А познакомились они, когда выгуливали собак. У нее тогда доживал свой почтенный собачий век маленький, уже почти седой коккер-спаниель, а Валера пытался дрессировать молодую и не в меру озорную колли. Сначала они созванивались, чтобы встретиться в парке и выгулять своих питомцев, потом, когда спаниель отправился в страну большой собачьей охоты, чтобы просто побродить вместе по аллеям. Они придумали друг другу «секретные» имена, и отныне ее звали Мышка, а его Седой. Коварная Ирка, подслушав их разговор, быстро донесла родителям, что Валерка зовет Маринку Мышкой, и это прозвище, перестав быть только их, так и прилипло к ней. А что — маленькая, неяркая, ничем особым не выделяется. Мышь она и есть мышь. Валеркино же прозвище как-то тихо кануло в Лету. По вечерам у них были совместные чаепития под присмотром бдительных родителей (еще бы, они ведь еще дети — по тринадцать лет каждому всего!). Еще где-то через год они перестали реагировать на дразнилки дворовой ребятни «тили-тили-тесто». Потом закончили школы, поступили в институты. Как-то незаметно перешли последнюю грань и обоюдно расстались с девственностью в объятьях друг друга. И даже как-то странно вышло: если раньше все подруги говорили, что она что-то рано связалась с мальчиком и слишком торопится начать взрослую жизнь, то теперь уже другие подруги говорили, что она слишком отстает от жизни. Вместо того, чтобы провести лучшие годы своей молодости на дискотеках и в немыслимых любовных авантюрах, тратит их на своего парня, который и так от нее никуда не денется. Хотя и тех, и других подругами назвать как-то сложно. Нет у нее подруг, и все. Мама с детства вдалбливала ей в голову простую мысль, что все так называемые «подруги» рано или поздно становятся соперницами и приносят одни лишь гадости. И в качестве примере всегда приводила историю своей знакомой, едва не уведшей от нее мужа, отца Марины и Ирины. Отец при этом рассказе всегда поджимал губы, словно пытаясь сдержаться и что-то не сказать, и тихонько исчезал из комнаты.

Интересно, а что изменится, когда они поженятся? Ну, не надо будет от родителей маскироваться, да по чужим квартирам курсировать — это понятно. Жаль только, что не получится пожить совсем отдельно от них: чтобы снять квартиру, нужны приличные деньги, а их как раз пока что и нет. В принципе, Валеркины родители могли бы им помочь, поскольку они — далеко не бедные люди, но напрашиваться на материальную помощь с их стороны не очень бы хотелось. Что еще? Будут все вечера вместе проводить, хотя они и так всегда вместе, если посмотреть. Будут вместе стипендии тратить, а потом и зарплаты, когда на работу устроятся. Да нет, ничего особо не изменится, это точно. И свадьба, если посмотреть, больше нужна родителям, а не им с Валерой. Если бы они не были такими упертыми, то ребята давно уже жили бы вместе без всяких глупых штампов. Мать Марины, правда, все намекала, что Валера преспокойно может оставить ее с незаконнорожденным ребенком на руках и уйти к более молодой, да красивой, но Мышка уже давно научилась пропускать подобные глупости мимо ушей. Тем более что у них с предохранением дела обстояли, как надо, и оба были в этом вопросе более чем осторожными. Обременять себя ребенком пока никому из них не хотелось. Жизнь только начинается, так зачем торопиться?

Раздался звонок, и Марина бросилась открывать дверь.

— Валерка, как же я рада тебя видеть! Давай, раздевайся и проходи в комнату.

— Ботинки я, конечно, сниму, а вот совсем раздеваться не буду. Лучше ты одевайся, наноси боевую раскраску и пойдем на одну вечеринку. В нашем общежитии сегодня заочники гуляют, приглашали к себе.

— А я их знаю?

— Нет, я и сам с половиной из них не знаком.

— А где ты познакомился со второй половиной?

— В институте, когда вместе экзамены сдавали. Выяснилось, что в деканате что-то напутали, и к одному и тому же преподавателю одновременно направили сразу два потока — наш и их. Мы быстренько смекнули в чем дело, объединились, обменялись шпаргалками и в духе взаимного сотрудничества сдали экзамен. Так что давай пойдем, развеемся.

— Слушай, а про какой экзамен ты говоришь? Сейчас же октябрь, а у тебя сессия, если мне память не изменяет, как и у меня в январе.

— Ну, в прошлом семестре у меня один хвост образовался… Вот я вместе с другими нашими «хвостатыми» и объявил сегодня день ящерицы, в смысле обрубания этих самых хвостов.

— А почему я про это ничего не знала?

— Да не хотел тебя тревожить из-за ерунды. И между прочим, это не наша вина, а преподавателя. Он, гад, слишком рано в отпуск уехал. Мы приходим на экзамен, а его уже нет. Вот человек пятнадцать и остались на осень.

— Что-то какая-то странная история, ну да Бог с тобой. А на этой вечеринке будет весело?

— Думаю, что да. Заочники сегодня должны были одному парню купить приличную аудиосистему, будут ее испытывать. Так что дискотека будет по полной программе! Оторвемся и оттопыримся!

— Надо маму предупредить, что я поздно появлюсь, а то опять лекцию о моральном облике современной молодежи прочитает.

— Думаю, лучше предупредить, что ты совсем не появишься.

— То есть?

— Ребята будут гулять всю ночь, тем более что завтра воскресенье. И вообще, ты моя невеста. Имею я право как законный жених увести тебя с собой или нет?

— Ох, все равно разборки будут. С другой стороны, они мне так на рынке надоели, просто кошмар. Затерроризировали на пару. Возьму и отомщу им с Иркой. Оставлю вместо себя записку, и пусть они сидят и глазеют друг на друга.

— Вот это другой разговор!

В общежитии, куда Валера ее привел, действительно было весело. Грохот от музыки стоял такой, что казалось, вибрируют стекла и дрожат ступени. Он быстро перезнакомил Марину с заочниками (половину имен она так и не расслышала), и они пошли танцевать. Когда танцевать надоедало, шли в соседнюю комнату и пили водку, запивая ее водой прямо из-под крана (!) и закусывая черным хлебом. Мышка долго отпиралась, с ужасом глядя на предложенный ей стакан с водкой и стакан с запивкой, но чтобы не обижать заочников, все же отхлебнула и того, и другого. Горбушка «Бородинского» показалась ей после этого слаще любых пирожных, которые она пробовала когда-либо. После этого второй и третий глоток водки пошли просто, как по маслу. И снова танцы. Маринка была уже насквозь мокрая от пота, все лишние рубашки и кофточки давно уже лежали в углу на кровати среди таких же вещей, нужных сейчас танцующим, как пресловутые лыжи в бане.

Часа через два Валера тихо извинился перед ней и исчез. Еще через полчаса, когда он все так и не появился, Марина пошла его искать. Обнаружился он быстро, в одной из комнат, где мирно спал после того, как по выражению одного из заочников, «метал харчи на волю». Просыпаться он не хотел совершенно, и на все попытки его поднять реагировал лишь неразборчивым бормотанием, да лениво отмахивался руками. Маринка ругнулась про себя. Вот дает! Пьян, как сапожник и спит, бросив ее здесь одну. Ох, она ему и устроит завтра разборки! Жаль, что даже домой теперь уже не уедешь — метро-то уже закрыто, не частника же в самом деле ловить. Да и было бы на что, а то у нее в кармане последние десять рублей и студенческий проездной. Ну и ладно, в конце концов. Танцы еще в самом разгаре, глядишь — и до рассвета недолго. А там она дает своему благоверному хорошего пинка под зад и погонит его домой.

И Марина снова отправилась танцевать. Быстрые танцы сменялись медленными, и она никогда не оставалась без партнера. Но вот последние четыре или пять «медляков» с ней танцевал один и тот же парень, неизменно возникая рядом с ней в самом начале мелодии, не оставляя никому другому даже шанса. Она уже знала, что зовут его Павел, что сам он из Казани, как и большинство остальных ребят. Внешне он совершенно не был похож на ее Валеру. У Валеры были светло-русые непоседливые кудри, а этот красовался аккуратной стрижкой. И сам был кареглазый и смуглый, словно только что с юга вернулся. Хотя даже симпатичный. И уверенный в себе. Эта уверенность сквозила буквально во всем: как он разговаривал со своими друзьями, как разливал водку, как держал Марину во время танца. Выглядел он лет на двадцать семь — тридцать, и по-видимому, был здесь старшим, или по крайней мере, пользовался значительным авторитетом.

Когда в очередной раз заиграла медленная композиция, Павел неожиданно взял Марину на руки, да так и танцевал с ней на протяжении всей мелодии. А потом, не отпуская ее на пол, вынес из комнаты. У Мышки уже здорово кружилась голова от выпитой на голодный желудок водки, и хотя она понимала, что происходит что-то не то, как-то разобраться в ситуации и тем более ее изменить не имела никаких сил. Словно загипнотизированная. И этот странный молчун рядом! Павел не произнес ни слова, это как раз и пугало, и завораживало больше всего.

Дойдя до конца коридора, Павел ногой распахнул дверь своей комнаты. Глазами указал трем ребятам, резавшимся в карты, на дверь, и они тихо и быстро куда-то улизнули. Потом он опустил Марину на кровать и закрыл дверь на замок (оказывается, они здесь все-таки есть — мелькнуло у девушки). Выключил свет, и в комнату ворвался неоновый отблеск фонаря, глядящего прямо к ним в окно. Встал на колени перед кроватью, где сидела Марина, и зарывшись лицом в ее джинсы, минуты две сидел, не шевелясь. Потом он поднял глаза и сказал: «Извини, девочка, но сама не знаешь, как мне сегодня нужна». И снял с нее футболку.

Мышке казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Кто-то другой с готовностью отдается смуглокожему незнакомцу на неимоверно скрипящей пружинной кровати, кто-то другой изнемогает от наслаждения в его тяжелых, слегка грубоватых объятьях. Павел был умелым, опытным любовником, не упускающим не малейшей детали. Он обласкал буквально каждый сантиметр ее тела, поцеловал все потаенные места, с жадностью слизывая ее любовный нектар. Когда же он вошел в нее, то Марине показалось, что в голове словно что-то взорвалось, как салют. Такого она еще не знала! Казалось, что каждая ее клеточка трепещет и дрожит от восторга. И надо же, ее тело бессовестно, по-звериному используют, но именно это и заводит ее сильнее всего, заставляя выгибаться и стремиться навстречу мужскому естеству, как кошке в момент гона.

Когда все было кончено, Павел аккуратно вытер ее общежитским вафельным полотенцем, еще раз напоследок поцеловал между ног и помог одеться. А потом привел обратно в комнату, где все еще танцевали неугомонные заочники. Танцевать Марине по понятным причинам уже совершенно не хотелось, состояние опьянения практически прошло, и она бросилась в туалет к единственному замеченному ей зеркалу. Мамочки мои! Тушь на глазах поплыла, прическа растрепана! Да теперь здесь каждый второй знает, чем она занималась. Что же она натворила! Идиотка, дрянь!

Марина как могла, привела себя в порядок, потом взглянула на часы. Пять утра. Отлично, самое время будить Валеру и выбираться отсюда. Через полчаса уже откроют метро, и еще через час они будут дома. Главное — бежать отсюда как можно скорее! И чтобы никто ничего не успел рассказать ему о ее фортеле!

Валера просыпаться не хотел, но на этот раз Марина была настроена решительно, и ему пришлось открыть глаза. Поняв, что минералка светит ему только на улице, а горячий чай с бутербродами — дома, он окончательно проснулся, умыл лицо холодной водой, и они ни с кем не попрощавшись уехали. Валера проводил ее до подъезда и еще раз извинившись за собственное поведение, уехал к себе, чему Марина была только рада: не хватало только еще, чтобы родители увидели его в таком состоянии. Потом нотациями замучат, или чего доброго под домашний арест посадят. У ее матери ума на это хватит.

Открыв дверь своим ключом, она прошмыгнула к себе в комнату, переоделась в халат, и так же тихо просочилась в ванную. Пустив струю теплой воды на всю мощность, она всхлипнув, расплакалась. Что же она наделала! Она же сегодня просто так, за здорово живешь, за стакан дешевой водки предала своего самого близкого человека! Нет, Валера не заслужил такого к себе отношения, он никогда не позволил бы себе того, чем она сегодня занималась. Боже мой, что же делать! Даже если он не узнает, если ему никто об этом не расскажет, то из собственной памяти это просто так не сотрешь, не соврешь самой себе, что этого не было. Она-то про себя прекрасно знает, кто она есть — обыкновенная потаскуха. Шлюха, вот кто она!

Злые слова в свой адрес рождались сами по себе, одно за другим, но легче не становилось. Теперь придется жить с этим позором всю жизнь. Нет, она, конечно, еще не жена Валере, но по сути-то своей она ему изменила! Господи, а как же хотелось всю жизнь остаться верной одному человеку, как раньше говорилось «и в печали, и в радости, покуда смерть не разлучит нас». Мечты разбились в одночасье, и надо решать, как же жить дальше. Но жить не хочется. Тяжело осознавать себя дрянью, и при этом иметь все основания для этого.

Проревев еще минут пятнадцать, Марина перестала поливать себя грязью и посыпать голову пеплом. Так все равно ничего не изменишь, но на мать можно нарваться запросто, а она быстро распознает, что что-то произошло. Прицепится, как пиявка, и пока все не высосет, не успокоится. Значит, надо срочно мыть глаза холодной водой и ложиться спать. А чтобы побыстрее прийти в себя, нужно выпить валерьянки. Хорошо, что у них в семье часть лекарств хранится в ванной, не надо никуда ходить.

Удача еще раз за это утро улыбнулась Марине, и она выйдя из ванной, дошла до своей комнаты не столкнувшись ни с кем из домочадцев. Разобрала постель, и как убитая рухнула спать.

Когда она открыла глаза, всю комнату заливало яркое солнце. Марина с наслаждением потянулась… и вспомнила, что произошло. Хорошее настроение моментально улетучилось. Часы показывали полвторого, и хочешь — не хочешь, надо было вставать. Причесавшись, она отправилась на кухню, потому что после этой мерзкой водки у нее внутри все бурлило и требовало человеческого обеда: с супчиком и картошечкой.

— Эй, спящая красавица! Ну что, здорово тебя Валерка укатал?

— Ирка, заткнись ты, Бога ради! Ну, чего привязалась! Заведи себе парня и гуляй на здоровье, что ж ты все ко мне цепляешься? Завидуешь что ли? Успокойся, с твоей внешностью ты в одиночестве скучать не будешь.

— За меня не беспокойся, я в старых девах не останусь. Да еще с такой опытной сестренкой. Ты же меня всему научишь, правда? Да, кстати, а от чего твой Валера получает большее удовольствие — просто от траха, от орального секса или от анального? Всегда интересовал мужской выбор в данном вопросе.

— Ира, говорю тебе по-хорошему в последний раз: заткнись! Иначе я за себя не отвечаю. У меня сейчас не то настроение, чтобы выслушивать все пакости, которые ты для меня приготовила.

— Что ж, не хочешь разговаривать, я пойду. Мать с отцом в гости слиняли, так что можно спокойно посмотреть порнушку по видику. Или музыку нормально послушать. Кстати, обед готовь сама, я тебе не нанималась, — и Ирина грациозно выплыла из кухни.

Ну почему она такая колючая! Сколько Мышка себя помнила, сестра всегда находила повод сделать ей гадость. Ну разве она виновата, что родилась на год раньше, и поэтому считается старшей? Ирку же это обстоятельство бесило неимоверно. Когда она переросла сестру, став выше ее почти на полголовы, то немного успокоилась, но именно «немного». Как только Марине что-то разрешали, этого же начинала требовать и Ирина, причем так громко и настойчиво, что свое, как правило, она получала. Мать не без тайной гордости говорила, что Ирка родилась с таким голосом, с которым уже в роддоме было понятно, что этот ребенок далеко пойдет. А вот Мышка всегда была тихая, и в столь нежном возрасте предпочитала спать, нежели качать свои права. Обыкновенный ни чем не примечательный ребенок от макушки до пят.

Когда Марина впервые привела к себе в гости Валеру, Ирка разве что на голову не встала, пытаясь обратить его внимание на себя. Закончилось это замечанием со стороны матери, после чего Ира дулась еще неделю. Валеру же это все забавляло до крайности. Он всегда любил поддразнить младшую сестренку своей подруги, и когда она готова была уже разразиться громким ревом или ругательствами (это по обстоятельствам, в зависимости от близости родителей), доставал ей какой-нибудь подарок — ручку, смешную открытку или шоколадку. На неопределенный срок перемирие возобновлялось. Когда же они все подросли, Ирка слегка отстала от влюбленных, пытаясь сама ввязаться в какую-нибудь любовную историю. Все было бы хорошо, да вот только ни один парень не выдерживал Ирину дольше месяца. Поэтому иначе как «все эти кретины» она о сильной половине человечества не отзывалась, найдя в этом полного единомышленника в лице собственной матери.

Марина быстро пожарила картошку и разогрела в микроволновке две сосиски на гарнир. Желудок сказал «мням» и довольно заурчал. Когда она уже собиралась попить чай, зазвонил телефон. Из Иркиной комнаты раздавался уже такой музыкальный грохот, что расслышать что-либо за ним ей было нереально. Значит, придется самой отвечать. Вот черт, а так не хочется!

Звонил Валера. Он виноватым голосом еще раз попросил прощения за то, что вчера надрался «до зеленых крокодилов». Еще сказал, что вряд ли сможет сегодня навестить свою «очаровательную невесту», поскольку, видимо, отравился и лежит на диване, съев упаковку активированного угля и приходя в себя. Марина сказала, что сама вчера хватила лишнего и сейчас находится в том же состоянии, что и он. Поскорее закончив разговор, она вернулась к остывающему чаю. Так, а все-таки что-то решать придется. Главное, чтобы он ничего не узнал. А если даже кто-то ему и расскажет, что Павел унес ее на руках в комнату, то надо сказать, что музыка играла так громко, что разговаривать во время танцев было просто невозможно. А они просто решили поговорить наедине, ну хотя бы о собственной жизни. Валера поверит. Он никогда в ней не сомневался и никогда не устраивал сцен ревности. Хотя раньше и поводов для этого не было. Да, так все запутать могла только она, дура непутевая! Ведь знала же, что с огнем не шутят, что флирт до добра не доводит. Знала? Знала! И все равно попалась как сопливая девчонка. Ничего, вот выйдет замуж, и мужчин к себе ближе, чем на пушечный выстрел, подпускать не будет. Береженого и Бог бережет.

Вечером она получила от матери обязательный разнос, закончившийся словами: «Вот после свадьбы делай, что угодно, а пока мы за тебя отвечаем, изволь вести себя, как положено! Больше никаких ночных гулянок!» Маринка против обыкновения не произнеся страстную речь, что в двадцать два года уже можно делать то, что хочешь, не спрашивая чьего-либо разрешения, лишь согласно покивала головой, вызвав у матери дикое недоумение в глазах. Но поскольку все слова были уже сказаны, то непутевую дочь отпустили с миром. А ей просто было сейчас не до этого. Она в сотый раз задавалась вопросом, как это могло с ней произойти, и не могла найти ответа.

С Валерой они встретились во вторник после занятий, и отправились бродить по Нескучному саду. Под ноги сыпались разноцветные листья, шепча друг другу свои непонятные тайны. Обычно ребята обменивались новостями, строили планы на будущее, но сегодня все как-то не клеилось. Разговора не получалось, и они просто брели по дорожкам неясно куда. Марине было дико стыдно перед Валерой, но она всячески пыталась это скрыть, чтобы не вызвать у своего жениха даже малую тень подозрения.

— Ты все еще на меня сердишься за тот вечер?

— Да нет, что ты. С каждым бывает.

— Сам не знаю, что со мной стало. Так хорошо с ребятами пообщались. А потом чувствую, что еще чуть-чуть и упаду. Как меня до постели довели, вообще не помню. Ты-то хоть повеселилась?

— Ну, примерно так, — ответила Марина, едва не вздрогнув (еще бы: «веселье» было хоть куда). А заочников этих ты еще видел? Они-то как себя чувствуют после таких лошадиных доз спиртного?

— Откуда я их мог увидеть? У них в воскресенье вечером был поезд. Тот экзамен, что мы вместе сдавали, он у них последний в сессии стоял. Но я думаю, что у них все в порядке. Ты главное больше не грусти, особенно из-за меня. Обещаешь?

— Обещаю, только ты здесь не при чем совершенно. То есть при чем, но…

— Что-то случилось, пока я спал?

— Да нет, что ты. Я… неправильно выразилась. В субботу я действительно немножко обиделась на тебя, а сегодня у меня просто плохое настроение. Не из-за тебя.

— А из-за кого?

— Из-за себя самой. Не знаю в чем дело, и давай вообще прекратим этот разговор. А то у меня слезы на глаза наворачиваться начинают. Лучше о чем-нибудь другом поговорим.

— Ну, давай о чем-нибудь другом. Хочешь, я Митьке позвоню, у него родители опять куда-то свалили, можно к нему завалиться?

— Ну позвони, хотя даже к Митьке не очень хочется. Нет, ты все же позвони, может быть, и правда удастся развеяться.

Через два часа они уже сидели в гостеприимной квартире старого приятеля Валеры — Мити. Митя пил пиво с рыжеволосой очаровашкой (они сменялись у него так быстро, что Марина просто не успевала запомнить их лица и тем более имена). Они с Валерой тоже принесли с собой два литра пива — не с пустыми же руками ходить в гости. Немного посидели все вместе, рассказали друг другу свежие и немного «бородатые» анекдоты, а потом как всегда разбрелись по комнатам. Все прекрасно знали, для чего они здесь, и не собирались попусту терять время.

На этот раз близость с Валерой показалась Мышке сущим кошмаром. Она, как ни старалась, не могла забыть того, другого. Тело вело себя, как самый настоящий предатель, и настойчиво требовало тех ласк, тех поцелуев. А она, наивная, еще пыталась внушить сама себе, что приключение в общежитии было просто сном, алкогольным бредом! И ведь даже в какой-то момент сама себе поверила. Ан нет, все вышло не так, как ей хотелось. С Валерой она не чувствовала ничего. Ничего! Там, где надо было идти вперед, он выжидал. Где ускорить события — останавливался. А ведь раньше ей было хорошо с ним. Или она просто не знала, что такое настоящее «хорошо»? Кто же поможет во всем этом разобраться? Она попыталась перехватить инициативу в свои руки, но Валера с мягким упреком осадил ее: «Мышка, ты же знаешь, что мне очень приятно, когда ты такая, словно спящая, это меня заводит сильнее всего. А так я не хочу, мне это не нравится. Мне хочется каждый раз тебя завоевывать, а так мы словно местами меняемся. И вообще выходит, что ты мою мужскую роль исполняешь, а я так не привык».

Марина резко села в кровати, вызвав этим озадаченный и сердитый взгляд Валеры. Еще бы, прерваться практически на пике удовольствия, кому это понравится!

— Что с тобой?

— Да ничего. Не могу я так.

— Как так?

— Ну так. Как всегда. Хочу по-другому.

— Прости, мне что — на голову встать, чтобы тебе это понравилось.

— Совсем не обязательно. Я же попыталась сделать то, что хочу, а ты мне даже попробовать не дал. Получается, что я должна подстраиваться под тебя? А почему не наоборот? А если я чего-то другого желаю? Я тоже хочу, чтобы мне было хорошо, не тебе же одному все сливки снимать.

— Да что за муха тебя сегодня укусила? Месячные что ли скоро?

— Все, я ухожу. Я вижу, что ты меня не хочешь понимать просто категорически. А я тоже живая, у меня нервы есть. Когда будешь готов меня выслушать и хоть раз в жизни сделать по-моему, тогда и поговорим.

— Да ты что, совсем сегодня с катушек съехала?

— Хватит меня оскорблять. Я тебе вполне определенно сказала, чего хочу.

И бросив вконец растерянного и рассерженного Валеру, она за какие-то доли секунды, как солдат-новобранец, оделась и выбежала на улицу. Не хочет он, видите ли, меняться. Ему и так хорошо! Нет, она, конечно, тоже не права. А во всем виноват этот заочник Павел, будь он неладен! Ну зачем он сделал это с ней, и что ей теперь делать с этим «подарком» в виде абсолютно ненужного ей знания о том, как ей может быть неимоверно хорошо в постели? Ей и до этого было неплохо, а теперь она поссорилась со своим самым близким человеком. И все из-за чего?

Дома опять пришлось выслушивать язвительные подколки Ирины относительно «влюбленных голубков». Обычно спокойная Марина на этот раз вышла из себя и послала сестренку в такие далекие дали, что, кажется, даже кенар в клетке из лимонного стал красного цвета. «Стерва», — выпалила ей в ответ Ирка и убежала на кухню. Не иначе — матери жаловаться. Ну и пусть. Как была ябедой и подлизой, так и осталась.

С Валерой они не встречались и не разговаривали целую неделю. Наконец, он появился у нее дома, принеся с собой букет поздних астр.

— Привет, Мышка.

— И тебе привет.

— Ты как?

— Ничего, нормально. А ты?

— Я тоже. Знаешь, я много думал о нашем последнем разговоре, и наверное, ты в чем-то была права. Я просто настолько привык к тому, как это у нас с тобой происходит, что даже как-то и не думал о том, что тебе может захотеться чего-то другого. Так что прости меня, эгоиста, и кончай дуться.

— Я и не дуюсь. Просто хреново как-то. Мы же с тобой никогда так надолго еще не ссорились. Целую неделю даже поговорить не с кем было.

— Ну, все когда-то бывает в жизни в первый раз. Лучше уж сейчас, чем когда поженимся. И хватит о грустном, пошли в кино! Или на Арбат.

— Как-то не хочется. Не люблю кинотеатры. Надоел голубой экран хуже горькой редьки. И на Арбат не хочу, мы там совсем недавно были. Пошли лучше просто по улицам пройдемся, на прохожих посмотрим.

— А к Митьке не хочешь?

— Можно и к Митьке. Только я боюсь.

— Чего, глупенькая? Я же сказал, что больше не буду таким глухим к тебе. Ну, прости ты меня наконец-то! Я тебя мороженым накормлю.

— Ну, если только мороженым…

У Митьки они, оставив на столе дань в виде «Клинского», сразу же нырнули в кровать. Увы, большего фиаско Марина себе и представить не могла. Выяснилось, что она совершенно не умеет, не может и не хочет в принципе играть первую скрипку в их дуэте, а когда инициатива переходила к Валере, все было, как в прошлый раз. Она совершенно ничего не чувствовала, кроме растущего раздражения по отношению к своему парню. Ей очень хотелось, чтобы ей обладали, но совершенно не так, это делал он. Выступать же в роли сексуальной регулировщицы «давай быстрей, положи руки на бедра, темп не сбавляй, теперь поцелуй меня и снова продолжай» было противно. Вконец измученные и неудовлетворенные, они бросили эту обоюдную пытку и теперь сидели рядом. И молчали.

Первым молчание нарушил Валера.

— Что с тобой происходит? Я же вижу, что что-то не так. И это началось после той дурацкой вечеринки. Что случилось? Раньше у нас с тобой все было на пять с плюсом, а теперь мы словно чужие. Ты мне словно чужая стала. Шарахаешься от меня, мои прикосновения тебя раздражают. Я тебя ласкаю, а у тебя на лице такая гримаса застыла… Расскажи мне, что с тобой случилось. Может, я чем-нибудь тебе помогу.

— Это касается только меня.

— Значит, что-то все-таки было! А тебе не кажется, что я, как твой будущий муж, имею право знать об этом? Особенно если дело касается этого вопроса?

— Еще раз повторяю, это только мое, и ничье больше. И ты мне еще не муж, а только жених.

— Раньше ты рассказывала мне все.

— Это было раньше. Почему я должна это делать сейчас? И почему я вообще тебе что-то должна?

— Вот значит как! Превосходно! Только я все равно узнаю правду. У тебя появился другой? Это так? Отвечай мне! Ну, отвечай!

— Да! Да! Да! — закричала Марина. — Теперь ты удовлетворен?

— И кто он, этот счастливый избранник, с которым тебе настолько лучше, чем со мной, что ты готова перечеркнуть одним махом все, что было между нами?

— Это совершенно неважно, тем более, что все было совсем не так, как ты думаешь!

— А как я думаю? Как я должен думать, когда узнаю такое! Чем он тебя пленил? Что у него есть такого, чего нет у меня? Почему ты уходишь к нему? Отвечай! Я должен это знать!

— Да отстань ты от меня! Я ничего не хочу тебе рассказывать, это ты можешь понять? И ни к кому я от тебя не ухожу. Нет у тебя соперника, нет!

— Что-то я не понимаю. Значит, если я тебя правильно понял, он мне не соперник, но тебе с ним лучше. Так?

— Было лучше. Один-единственный раз. И он мне ничего не обещал, а я от него ничего не хотела.

— Зашибись! Значит, ты от меня гуляешь, а я-то относился к тебе как к ангелу с крылышками. Обманутый кретин, вот кто я!

— Между прочим, если бы тогда не напился…

— То что? Ты бы не изменила? Значит, чтобы быть уверенным в твоей верности, мне постоянно надо быть начеку и следить за тобой? Ты это имеешь в виду? Я почему-то думал, что верность — это нечто совершенно иное. Отвечай!

— Не ори на меня! Да, я виновата, я сама напилась и позволила чужому мужчине обладать собой. Только теперь это уже не изменить, а быть с тобой как всегда, я тоже не могу. И что мне делать? Ты мне ответишь, нет?

— Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть. Ты предала меня. Нанесла удар в спину. Не могу поверить, что ты так легко отказалась от меня. Это просто не укладывается в голове. Еще раз повторяю: уходи и не возвращайся. И не звони, я не буду с тобой говорить. Уходи.

Валерий демонстративно повернулся к ней спиной. Марина готова была поклясться, что на его глазах блестели слезы. Что же она натворила! И обратного пути нет, сегодняшний день это показал. А что же она скажет дома? Ведь приданного уже горы на антресолях лежат, бланки приглашений на свадьбу закуплены. И платье это дурацкое, свадебное — зачем они его так рано купили? Ведь плохая примета, она же им говорила, а ее не послушали. О Господи!

Дома ее ждало продолжение кошмара. Ирка что-то брякнула по поводу «такой сердитой невесты», и Марина закричала на весь дом, что свадьбы не будет. НЕ БУДЕТ! Сразу же появилась мать и начала выяснять, что же произошло. Когда она поняла, что из старшей дочери слова не вытянешь, то пошла названивать родителям Валеры. Трубку снял сам Валера, он, оказывается, тоже уже успел добрать до дома. Видимо, в ответ на драматичное воззвание несостоявшейся тещи, он посоветовал расспросить обо всем саму Марину, потому что мать снова повернулась к ней с воплем: «Кто-нибудь из вас мне все же объяснит, что происходит?» Тут Марина уже не выдержала, и заорала в ответ: «Не лезьте в мою жизнь! Хватит уже, наигрались! То вам свадьбу подавай, то объясняй, почему мы себя так ведем, а не иначе! Мы расстались, и хватит об этом!» После этого она хлопнув дверью, закрылась у себя в комнате.

Через полчаса в дверь осторожно постучали. Так мог стучать только отец, потому что мать обычно колотила по двери кулаком, а Ирка, не мудрствуя лукаво, пинала ее. Марина открыла и впустила отца, не забыв снова закрыться. От ее семейки можно было ждать чего угодно, особенно в такой ситуации. Она бы не удивилась, если бы сейчас обнаружила под дверью подслушивающую Ирку или даже саму мать. Они обычно не брезговали ничем, лишь бы докопаться до сути происходящего, если считали, что непременно должны это знать.

— Что случилось, малыш? Вы действительно расстались?

— Да, папуль. Это так.

— И ничего изменить нельзя? Помириться не хотите?

— Даже если бы это и было возможно, то не думаю, что у нас бы после этого все было бы хорошо, такое не забывается. Видишь ли, папуль, я сделала одну большую глупость, а теперь за нее расплачиваюсь. Понимаю, со стороны это выглядит очень некрасиво, я действительно во всем виновата, но что мне теперь делать? Приговорить себе к пяти годам строгого расстрела? А толку-то? Даже если представить, что мы помирились, я не знаю, смогла бы я дальше быть с ним? Наверное, нет. В одночасье стали друг другу чужими людьми, да еще и врагами при том.

— Жаль, конечно. Хотя, сейчас я могу тебе об этом сказать, Валера никогда мне особенно не нравился. Вот твоя мать от него просто млеет, а мне он всегда казался слишком правильным, этаким рафинированным мальчиком. Всегда говорил именно то, что от него ждали, и именно тогда, когда надо. Всем улыбался, перед всеми расшаркивался. Опасаюсь я таких людей, никогда нельзя быть до конца уверенным, о чем же они думают на самом деле. Не лицо, а маска, не человек — а роль. Я раньше не хотел тебя огорчать разговорами об этом, ты-то от него просто на седьмом небе от счастья была. Может быть, оно и к лучшему, что свадьба расстроилась. Не было бы счастья, да несчастье помогло. И я не думаю, что ты натворила действительно что-то ужасное, ты на это просто не способна, я-то своего первенца, своего малыша хорошо знаю. А ошибки все мы в этой жизни совершаем, безгрешных людей просто не бывает. Уж поверь своему старому папке.

— Ох, папуль, боюсь что ты меня как раз не знаешь. Я сама от себя такого не ожидала, что уж про тебя говорить. Даже вспоминать об этом не хочу, настолько стыдно становится.

— Да брось ты, не бери в голову. Тебе и так с нашими мегерами теперь хлопот не оберешься, так что три все к носу. Я тебе здесь, увы, не помощник — меня они и в грош не ставят. И не позволяй втаптывать себя в грязь. Никому, даже если действительно считаешь себя в чем-то виноватой. Ладно, не грусти, а я пойду.

Отец был прав, от матери с сестрой ей теперь совсем не стало жилья. То одна, то другая учили ее жить и лезли с лицемерными советами, из которых выходило, что она, Маринка — дура, каких еще поискать. Такого мужика упустила! И родители у него состоятельные, и сам без тараканов в голове. Даже не курит! (Это почему-то был последний и самый сильный по мнению матери аргумент). Неизвестно какими путями, но через неделю они точно узнали, по какой причине рассталась бывшая неразлучная парочка. Валера, скорее всего, решил, что держать язык за зубами — слишком большая услуга по отношению к неверной возлюбленной. Вот тут Марина и узнала, что творилось дома до этого, было не кошмаром, а так, легкой разминкой. Мать демонстративно поджимала губы, когда Марина проходила мимо нее, а потом шипела вслед: «Распутница, бессовестная девка. Так опозорить нашу семью!» Ира была более изобретательна, и то и дело Марина находила в своей комнате записки с грязными намеками (с сестрой она перестала разговаривать окончательно). Мышке казалось, что она сходит с ума, или скоро сойдет. И убежать было не к кому. Благодаря умелой маминой политике, на последнем курсе института она обнаружила, что у нее нет ни одного человека, с которым она могла бы просто поговорить о чем-нибудь, кроме учебы. Все друзья ее вне института были и друзьями Валеры, и наверняка приняли его сторону в их конфликте. Узнать же поточнее она не имела никакого желания. Не хватало еще и от них гадости выслушивать, ей и родной матери хватает.

Чтобы хоть как-то убить время и отвлечься от тяжелых мыслей, Марина с головой ушла в учебу. Ей оставалось сдать еще одну сессию, а потом уже госэкзамены и защита диплома. Вечера она просиживала то в институтской библиотеке, то в интернет-кафе, и в итоге черновик диплома у нее был полностью завершен уже к началу декабря. Снова надо было искать, чем бы занять себя, поскольку экзамены были в не счет — сдать их она теперь могла, даже если бы ее разбудили посреди ночи.

Тут судьба и преподнесла ей очередной сюрприз. Увы, приятным его назвать было трудно. Однажды кто-то позвонил в дверь, Марина пошла открывать… На пороге стоял Валера. Тут за спиной появилась Ира, и отодвинув сестру со словами «это ко мне», увела его к себе в комнату. Родителей дома не было, и они особенно не стеснялись. По звукам, доносящимся из Иркиной комнаты, легко можно было понять, что там происходит.

У Марины голова совсем пошла кругом. Разве он когда-нибудь нравился Ирке? Кажется, нет. А может, она ошибалась? Или они на пару с матерью решили, что терять такого жениха, как он, это непозволительное расточительство, и Ирка решила вовремя подсуетиться? Похоже на то. И когда только успели спеться? И он, хорош гусь! Посмотрел на нее с таким видом оскорбленной добродетели! А сам? Что-то слишком быстро утешился в объятьях ее сестренки. Что ж, они будут неплохой парой. Только одно Валерочка не учел, то, что Ирина — это паучиха Кара-курт, а они, как известно, съедают своего партнера с потрохами, после того, как получат от него все, что хотят. Недаром Кара-курт переводится как «черная вдова». Что же, это теперь его проблемы. Сам ввязался, пусть сам и расхлебывает. Она ему здесь не помощник!

Однако оказалось, что все еще куда более запущено, чем это могло Марине показаться. Еще через неделю Валера просто перебрался к ним жить! Окончательно, с вещами. Если бы тогда, раньше, она только заикнулась бы об этом, то выслушала бы целую лекцию о собственном моральном облике. А Ирке, значит, все можно? Или она из другого теста, другой касты, нежели ее старшая сестра? При этом «молодые» даже не считали нужным хотя бы включать магнитофон или радио, чтобы не ставить весь дом в известность о подробностях их любовных баталий. Отец морщился и уходил к себе в спальню, Маринка просто затыкала уши или из вредности заранее занимала ванную комнату, потому что потом это было сделать просто нереально. Что Ирина, что Валера готовы были плескаться там часами. Одна лишь мать не скрывала своей радости и гордости за младшенькую, хотя по сути дела, было бы чем гордиться! Валеру она называла то «Валерочка», то «Валерик» и всячески лебезила перед ним. Смотреть, и то было противно. Если же Марина появлялась где-то рядом, то неизменно следовал окрик: «Уйди отсюда, постыдница!» Даже обедать и ужинать ей теперь приходилось в одиночестве, либо на кухне, либо в своей комнате, потому что мать запретила ей сидеть вместе со всеми за одним столом. Завтракали же они вместе с отцом, потому что оба вставали раньше всех. И Валеру это положение дел, безусловно, очень устраивало, судя по его противной слащавой улыбке. И как она раньше могла быть в него влюблена? Не замечать того, как он наслаждается, когда в его присутствии унижают других, не видеть этой самодовольной физиономии? Наверное, отец действительно был прав, когда сказал, что Валера ей не подходил с самого начала. Жаль, что столько времени пропало зря на этого гада!

Апофеозом всего происходящего и Иркиным триумфом стал тот момент, когда они с матерью без спроса вошли в комнату Марины и забрали у нее то самое злополучное свадебное платье. Мышка в этот момент сидела на кровати и читала «Письма незнакомки» Андрэ Моруа. Ей стоило больших усилий сделать вид, что ничего особенного не происходит, но как же у нее внутри все бурлило и кипело! Пусть оно ей никогда особенно не нравилось, но это было ее платье, а не чье-либо еще! Хотя она не произнесла ни слова, ни о чем не спросила, но ее, тем не менее, поставили в известность, что Валера и Ира решили пожениться, и их свадьба назначена на конец апреля. Конечно, Марине там делать, безусловно, нечего, чтобы не травмировать своим видом родителей Валерия и его самого, но на второй день ей так и быть разрешают прийти. И все лишь благодаря доброте Ирочки. Марина в этот момент едва сдержалась, чтобы не спросить, а не травмирует ли она их психику одним лишь фактом своего наличия в этой квартире, и может быть ей стоит оказать любезность всем присутствующим и наложить на себя руки? Едва смогла промолчать и не сказать все, что хотела, потому что это все равно ни к чему хорошему бы не привело: численный перевес был на стороне противника, и вдвоем они бы ее легко переорали. Ирка еще покрутилась немного перед носом старшей сестры, якобы примеряя на себя платье перед зеркалом в стенном шкафу, но, поняв, что спровоцировать ее не удастся, неохотно удалилась, неся в руках свою добычу.

Когда дверь за ними закрылась, Марина отложила книгу в сторону и села, поджав колени и обхватив голову руками. Нет, они действительно хотят, чтобы она стала помешанной. И откуда столько ненависти к ней? Разве она кому-то из них хоть раз сделала гадость? Ну, Ирка не в счет, она сколько себя помнила, всегда то дралась с ней, то вызволяла у нее свои игрушки. А мать? Да, Марина знает, что после того, как мать родила ее, ее фигура безнадежно испортилась, но опять-таки разве в этом ее вина? Или если бы Ирка родилась первой, то все было бы по-другому? Да, отец не позволил ей тогда сделать аборт, но об этом уже поздно говорить: вот она, Марина, живая и уже вполне взрослая. Обратно не запихнешь. И с этим приходится считаться. Может быть действительно, перерезать себе вены или сигануть откуда-нибудь повыше? Чтобы не раздражать, не мозолить глаза? Хотя отца жаль, он ее на самом деле любит, хотя и не всегда может сказать слово поперек матери, даже в ее защиту. А раньше мог, но потом в нем что-то надломилось, перегорело. Как первый инфаркт получил, так и сник, ушел в тину.

Она так и просидела до глубокого вечера, а потом сбежала ото всех гулять на улицу. Снегопад мягко обволакивал ее, одевая в колючую искрящуюся шубу, снежинки садились на перчатки и тихо таяли. Какой-то случайный прохожий толкнул ее плечом, прикрикнул: «Смотри, куда идешь!» Она этого даже не заметила, тихо улыбаясь одной лишь ей известным мыслям. Она устала от людей, и просто перестала воспринимать все, что они говорят ей.

Новый Год она встретила, закрывшись в своей комнате, потому что за стол ее не приглашали. Лишь отец забежал к ней и принес бутылку шампанского. Его красноречивый виноватый взгляд все сказал Мышке лучше любых слов: там, в большой комнате она персона нон грата. И уж если отец ничего не смог сделать… Они выпили вместе по бокалу игристого вина, отец пожал ее руку и ушел к себе в спальню, громогласно объявив, что у него болит голова, и хоть так продемонстрировав свое несогласие с тем, что вытворяли дома его жена и младшая дочь.

Потом была сессия, Мышка легко сдала ее и даже не заметила, как все закончилось. Пару раз встретилась с дипломным руководителем, показала ему черновик диплома. Руководитель его одобрил, лишь внеся незначительные корректуры. Так что теперь оставалось ждать мая, чтобы сдать госэкзамены.

За эти сумасшедшие месяцы Марина сильно похудела, у нее испортился цвет лица, став почти мертвенно-бледным. Выделялись на нем одни лишь глаза, словно обведенные двумя черными кругами. Сквозь тонкую кожу на руках просвечивали ниточки вен. Она никому не говорила, но пару раз у нее уже были голодные обмороки. Нет, не потому что она морила себя голодом — просто потому что забывала поесть. Когда пропала необходимость рано вставать и идти в институт, она стала путать день с ночью, и часто просидев за компьютером до первых петухов, весь день отсыпалась, а вставала только вечером и, умыв воспаленные красные глаза, шла куда-нибудь гулять. Ее устаивал такой режим дня, потому что позволял видеть своих родственничков как можно реже. Оказавшись в практически полной изоляции, она изредка перебрасывалась парой слов с отцом. Больше собеседников у нее не было, не считая глупого кенара. Уж неясно, по какой именно причине, но у нее открылись совершенно удивительные таланты. Она могла назвать себе самой название песни, и та начинала звучать в ее мозгу, и звучать так, как никогда эту вещь не передал бы никакой музыкальный центр. Еще она полюбила смотреть на «мозаику» — немыслимо, фантастически красивые картины и узоры, как в калейдоскопе сменяющие друг друга в ее воображении и ни разу не повторяющиеся. Она часами могла сидеть в комнате, уставившись невидящим взглядом куда-нибудь в угол, а перед ее мысленным взором вставали дикие джунгли, выжженные прерии, россыпи алмазов и райские птицы. Она воспринимала все это, как само собой разумеющееся, не отдавая себе до конца отчета, где заканчивается реальность, и начинается вымысел.

Однако один раз, в конце февраля, ей здорово не повезло. Когда она шарила по холодильнику в поисках чего-нибудь съестного, кто-то обнял ее сзади за талию. Она резко выпрямилась и закрыв холодильник, повернулась. Конечно, это был Валера. От него вовсю разило перегаром, видимо, успели уже принять с Иркой «на грудь». В последнее время у них что-то вошло в привычку перебирать с этим вопросом, но Марину это абсолютно не трогало. Лишь бы к ней не цеплялись.

— Чего тебе надо от меня? Ты, по-моему, уже получил в этом доме все, что хотел.

— У меня к тебе остался один маленький вопрос.

— Валяй, только быстро. Не хочу с тобой разговаривать.

— Неужели тот, другой, был настолько хорош, что ты так легко от меня отказалась? Вот Ира уверяет, что я — мужик что надо. Может быть, и ты изменишь свое мнение обо мне?

И с этими словами он прижал Марину к двери холодильника и начал страстно целовать, очевидно копируя плохие боевики. Мышка растерялась от столь внезапного нападения, ей было до тошноты противно ощущать на своих плотно сжатых губах это смрадное дыхание. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент на кухню вошла Ирка. От женского визга, казалось, лопнут барабанные перепонки у всего подъезда. «Ты, дрянь, стерва, мужа у меня увести решила? Я тебе покажу сейчас, как на чужого мужика зариться!»

Она неуклюже попыталась ударить Марину, но та легко увернулась от подвыпившей сестры и, схватив свою куртку, как была, в одних тапочках выбежала на улицу.

Случайные прохожие шарахались от нее, как от чумы, один раз около нее притормозила патрульная милицейская машина, но потом поехала дальше, видимо, ее экипаж куда-то вызвали по рации. Ног своих она уже не чувствовала, и ни одной мало-мальски связанной или оформленной мысли не было сейчас в ее голове. Она была облаком. Большим ватным облаком. Сейчас подует ветер, и унесет ее далеко-далеко отсюда. Там будет тепло и спокойно. И никто больше ее не обидит.

Он возвращался с работы и решил по дороге зайти в один старый магазинчик туристического снаряжения. До зарезу был нужен новый тент на палатку, поскольку прежний уже рассыпался на волокна и больше одного выхода в лес больше не протянул бы, и пока были деньги, их надо было потратить на дело. Пока не пропил. Нет, он не был законченным пропойцей, но если уж начинал пить, то уходил в запой надолго, иногда по целым неделям пребывая в алкогольном забытьи. Потом приходил в себя, давал очередной зарок, прекрасно зная, что самое позднее через месяц-два все повторится заново. Жил он один, потому что ни одна женщина не могла вынести его пристрастия к спиртному, и кроме случайных подруг никто уже не скрашивал его досуг. Даже жена, которая провела с ним больше десяти лет, в итоге махнула на него рукой и ушла. Она пыталась спасти его от себя самого, один раз даже уговорила закодироваться. Два года он не пил, и все это время чувствовал себя как марсианин: мир казался ему словно отраженным в кривом зеркале. Друзья хлопали его по плечу и говорили: «Вот теперь ты стал человеком». А он прекрасно понимал, что дурачит, обманывает их. На самом деле он совсем не такой, как они его себе представляют. Да, он говорит правильные слова, зарабатывает деньги и приносит их в семью, любит жену, только это одна сплошная видимость. Где-то глубоко внутри затаилась его истинная сущность, и проклятая кодировка не дает ей выйти наружу, ограничивая жестоким предупреждением: «Только попробуй это сделать — подохнешь». Когда срок кода подошел к концу, он первым делом купил себе слабоалкогольный коктейль, выпил его одним махом… И на три дня угодил под капельницу. Оказывается, было необходимо пройти процедуру раскодирования, и теперь он расхлебывал последствия своей забывчивости. Выйдя из больницы, он выпил пиво. Ничего не произошло. Через неделю он решил выпить водки. Тоже ничего. Еще через два месяца он пил, как раньше.

В этом году ему должно было исполниться сорок пять лет. Дурацкая дата. Все лучшее уже позади, а про то, что еще предстоит, думать уже не хочется. Зарабатывал он неплохо, будучи талантливым веб-дизайнером, и от отсутствия заказов не страдал. И не был связан одним постоянным местом работы, что позволяло вполне успешно маскировать от работодателей его пагубное пристрастие. Он никогда не появлялся перед заказчиком навеселе или хотя бы с бодуна, выработав для себя определенный кодекс общения и твердо ему следуя. Детей у него не было, и если он об этом и жалел, то никто не мог об этом сказать что-либо определенное. Единственным серьезным увлечением были походы, и все свои доходы он тратил на снаряжение или закупал сублимированные продукты с долгим сроком хранения. Весили они немного, а в серьезных вылазках каждый грамм на счету. Вернее, на плечах. Близких друзей у него осталось всего двое, но они жили в других районах Москвы, у них была своя жизнь, семьи, дети, и виделись они поэтому нечасто.

До магазина оставалось пройти буквально полдома, когда он увидел это. Чучело с совершенно замороченным взглядом, стоящее в тапочках посреди сугроба. Обкурилась, что ли? Молодая ведь совсем, дура. Интересно, ей хоть восемнадцать-то есть? Черт, у нее ноги уже совсем синие, так и до ампутации недалеко. Блин, спасать эту идиотку надо, и как назло, вокруг никого.

— Эй, ты где живешь?

— Здесь. И везде.

Она понимала, что до окончательного освобождения от страданий осталось совсем немного. И вот все произошло. Кто-то спросил ее, (кто? О чем?). Она ответила (что? Почему?). Потом она ехала куда-то на заднем сидении легковой машины. Недолго, минут семь, от силы десять. Из машины ее вынесли на руках и внесли куда-то, где было тепло и хорошо. Она улыбнулась и погрузилась в блаженное небытие. Потом ей стало больно, и она пришла в себя. Кто-то растирал ей ноги, и это было дико, невыносимо болезненно. Она не могла сдержаться от крика. Но мучитель продолжал свое дело, и лишь через полчаса, дождавшись, когда исчезнет синева под ногтями, одел ее исстрадавшиеся ноги в шерстяные носки. Потом заставил выпить кружку обжигающе горячего чая. И укрыв теплым пледом, наконец-то оставил в покое. Она поудобнее свернулась и ушла в свою страну грез. Теперь никто не помешает ей. Она нашла приют.

Да, вляпался — так вляпался. Нашел себе приключение на собственную задницу. Хотя ничего не понятно. Перегаром от нее не разит. Дыхание, правда, как у всех, кто соблюдает пост, немножко тяжелое. Голодом себя что ли морит? Вены на худющих руках и ногах не исколотые, значит не наркоманка. Одежда на ней хорошая, значит и вариант с бомжами отпадает. Вот только тапочки никуда не вписываются. Да и одета она не для зимней прогулки, в легкий спортивный костюмчик. Документов у нее при себе нет, только ключи от квартиры в кармане курточки. Значит, есть и где жить. Блин, а если у нее крыша поехала? Только этого не хватало. Ладно, предположим, что она обкурилась травки, тогда если он прав, то уже сегодня ночью, самое позднее — она придет в себя. Тогда и поговорим. А если не удастся? Увезти ее в «психушку»? Не хотелось бы, честно говоря. Что-то внутри подсказывает, что здесь все не так просто. И девочка симпатичная. Если бы не эта худоба… Хорошо, хоть ноги спасти удалось. Кожа, наверное, кое-где все-таки облезет, ну уж извините! Он и так сделал все, что мог и даже больше. Думать надо было, когда в тапочках на мороз выскакивала. Интересно, а она спит? Лежит, по крайней мере, тихо. Ладно, надо пойти, приготовить что-нибудь подходящее, чтобы накормить это чучело. Вряд она в ее состоянии откажется от еды. Чай выпила без возражений (и попробовала бы еще хоть пискнуть!). Салатик что ли замутить? Еда легкая, пойдет без проблем. А то еще наестся мяса, а ему потом отвечай за ее заворот кишок. Хотя и чего-нибудь горячего надо приготовить. О, как раз в морозилке завалялась пара куриных окорочков. Бульон выйдет на славу. Да и мясо куриное, кажется, диетическим считается. Пару кусочков она точно съест, не загнется. Эх, ну кто его потащил сегодня на эту улицу как раз в тот момент, когда этому чучелу приспичило изображать из себя тибетского йога!

Она, кажется, немного вздремнула. Что-то ей даже снилось. А теперь ее немилосердно трясут за плечо. Ну зачем они так? Разве не ясно, что она не с кем общаться не желает. Категорически. Пусть ее оставят в покое.

— Давай, просыпайся, приходи в себя! Я же вижу, что ты уже не спишь, а только притворяешься!

— Где я? Ты кто?

— Знаешь, дорогуша, об этом я как раз собирался спросить тебя. Кто ты и что ты делала на улице в таком экзотическом виде? Мусор выносила?

— Какой мусор? Я не понимаю.

— Еще бы. Ты что, дури обкурилась? А не рановато тебе?

— Дури обычно своей хватает. И я не курю. Где я нахожусь? Я тебя не знаю.

— О, заговорила вполне осмысленно. Уже радует. Зовут меня Дима. Находишься ты у меня в квартире. И очутилась ты здесь после того, как я подобрал тебя на улице, когда ты изображала из себя снеговика в тапочках. Кстати, как ноги? Не болят?

— Да нет, кажется. Так, кожу пощипывает немного и все.

— Ты в следующий раз, сделай милость, отправляйся на улицу одетой соответственно погоде.

— Мне было некогда. Я должна была как можно быстрее исчезнуть из дома. Мне было все равно, как я одета. Лишь бы Ирку не слышать и не видеть никого из родни.

— И чем тебе твоя Ирка насолила?

— Сказала, что я ее мужа отбиваю.

— А он что, стоит того, чтобы его отбивали?

— Да ты ничего не понимаешь. Он, Валерка то есть, раньше был моим женихом. Потом мы с ним расстались. Из-за меня. А теперь он живет в нашем доме вместе с моей младшей сестрой.

— Хочешь его вернуть?

— Да не хочу я ничего! Пусть только оставят меня в покое! Сами ко мне лезут, а потом обвиняют во всех смертных грехах. Пристал ко мне, полез целоваться. А я даже не знаю, что сделать, не ожидала от него такой подлости. И тут Ирка… Как закричит…

— Даже если я правильно понял тонкости твоих семейных взаимоотношений, то это совсем не повод доводить себя до такого состояния. Ты на себя когда в зеркало в последний раз смотрела? Одни кожа, да кости. Я тебя сначала даже за проститутку принял, но поверь мне, они выглядят гораздо лучше, чем ты сейчас. Тебе что, совсем на себя наплевать?

— А кому я нужна? Даже если я исчезну навсегда, они только обрадуются. Из всей семьи меня только отец понимает, но мать его давно уже под каблук загнала, он и слово-то лишний раз сказать боится. Такие вопли начнутся! Ему «скорую» каждый месяц вызывают, ему волноваться вообще нельзя. Я изгой, понимаешь? Меня иначе как «стерва» теперь не зовут. Или «потаскуха подзаборная». И за стол вместе со всеми садиться не дают, чтобы не портила им аппетит своим видом.

— За что ж тебя так любят?

— Я изменила Валерке. По пьяни, один раз. Он узнал об этом, и рассказал всем желающим.

— От кого узнал?

— От меня. Ну, он загнал меня в угол, я и брякнула ему все сдуру. Лучше бы просто от него ушла без объяснений. Не поверишь, я его даже жалела. А теперь боюсь. Он с сестрой пытается от меня избавиться. Решил, наверное, отыграться за все, самец оскорбленный.

— Ну ты даешь! Все рассказать! Как Павлик Морозов, ей Богу! Только он своего отца закладывал, а ты саму себя.

— Я хотела, как лучше. Хотела объяснить, что не могу после этого жить, как раньше. А он зациклился: «Ты мне изменила, ты меня предала». Да, изменила и предала. И что? Вены вспороть?

— Ну, это ты загнула. Из-за неудачных амурных историй на тот свет только шизики торопятся. Но твоих родителей я тоже не понимаю. Им что, чужой парень дороже, чем собственная дочь?

— Выходит, что так. Только давай не будем об этом больше говорить. Не хочу. А то у меня сразу слезы на глаза наворачиваются.

— Есть-то будешь?

— Не знаю. Я давно уже голода не чувствую. Как-то все равно — есть еда, нет еды…

— Да, все запущено. Что ж, могу тебя обрадовать. Откажешься есть — накормлю тебя насильно. Так что решай, с чего начнешь: с бульона или с салата?

— Давай салат. Я, по-моему, уже забыла, что это такое.

Он поставил перед Мариной тарелку с салатом. Она жадно съела все, попросила добавки. Съела и ее тоже, а потом с перекосившимся лицом едва успела добежать до туалета, и ее стошнило. Дмитрий дождался, когда ее тело перестали сотрясать конвульсии, помог встать, дойти до ванной и умыться. Затем отвел обратно в комнату. Налил чашку бульона, которую она с опаской выпила. На этот раз обошлось без свидания с унитазом, но вторую чашку бульона Дима пообещал ей дать не раньше, чем через час. Так, на всякий случай.

Всю ночь его странная гостья пила маленькими порциями бульон и отщипывала крохотные кусочки куриного мяса, которые отправляла в рот, словно крохотная белка или еще какой-нибудь лесной зверек. Дима порылся в шкафу, где, как он помнил, оставались какие-то вещи его жены. Обнаружились ее старые ботинки, в которых она раньше ходила с ним в лес. Давно, в прежней жизни. Он повертел их в руках. Сойдет и это. Все же не тапочки на босу ногу.

Утром ему надо было встретиться с новым заказчиком, уточнить, что же именно он хочет от него, Дмитрия Евдокимова, и получить задаток. Поэтому в восемь утра он без лишних церемоний нарядил чучело в ботинки, великодушно пожертвовав и шерстяными носками, которые она так и не снимала со вчерашнего вечера. И отправил восвояси. Если она и помешана, то не до такой степени, чтобы не дойти до собственного дома или броситься под колеса первой же встречной машины. А нервные срывы бывают у каждого. Хотя допекли ее, надо сказать, качественно. Кому же в голову могло прийти так третировать собственную дочь! Только это не его проблемы. Он и так сделал все, что мог. А что будет дальше — не его забота. Хотя и жалко девчонку, что говорить.

Марина, выйдя от своего спасителя, повинуясь инстинктивному порыву, запомнила номер его дома и квартиры. Зачем? Неясно. Жил он достаточно близко от того места, где жила она, и Марина, прыгнув в автобус и проехав три остановки, быстро очутилась у родных стен. Тихонько, словно боясь, как бы никто ее не заметил, вошла в подъезд и поднялась на лифте до своей квартиры. Открыла дверь своим ключом… Черт, не повезло. На пороге стояла ее мать.

— Явилась, стерва? Из-за тебя родная сестра в больнице оказалась, а ты шляешься по улицам! Небось под мужиком лежала, да водку пила, пока Ирочка страдала под ножом хирурга! Глаза б мои тебя не видели, шлюху проклятую!

— Какая больница? Какой хирург?

— Ты о чем думала, когда ее по животу ударила? Каратистка хренова! Мне Валера все рассказал. А теперь у Ирочки выкидыш. Еле успели на скорой довезти. Ты убила их ребенка и едва не отправила Ирочку на тот свет! Убийца, стерва! Как ты теперь будешь им в глаза смотреть?

В голове у Марины опять началась каша. Что за бред она несет? Какой удар? Что ей Валера наплел? Она Ирку даже не оттолкнула, просто проскользнула у нее между руками. И при чем здесь карате? Она им занималась еще до того, как познакомилась с Валерой. В детской группе в Доме Детского Творчества. Ей тогда было девять лет. И разве Ирка была беременна? Тогда почему они вчера с Валеркой были такими пьяными, если уж она хотела сохранить ребенка?

— Я не верю тебе, ты все выдумываешь. Дай мне пройти и поговорить с отцом. Или это ты мне тоже запретишь?

— Вы с папочкой два сапога пара. Иди, если совесть позволяет.

Марина вошла к отцу. Он сидел за столом, постаревший сразу лет на десять. Перед ним стоял пузырек с валокордином и графин с водой. Мать встала в дверях, очевидно желая присутствовать при разговоре, но отец поднял глаза и молча смотрел на нее, пока она все же не убралась восвояси, сердито хлопнув дверью.

— Папа, что происходит? Что с Иркой? Она и вправду в больнице? Я даже не знала, что она ждет ребенка. Мне же если что-то и говорят, так это одни гадости, а такие темы со мной даже не пытаются обсуждать.

— Да, ее увезли часа через два после того, как ты ушла.

— Мать говорит, что Ирку едва успели довезти до больницы?

— Да, она потеряла много крови. Мы когда ее из ванной доставали, весь пол кровью залили.

— Подожди, я совсем ничего не понимаю. Какая ванная? И почему мать с Валеркой говорят, что я ее ударила? Я на нее даже чихнуть не успела. Она как начала на меня орать, я и сбежала. Папа, поверь, я ее и пальцем не коснулась.

— Да все я понимаю, малыш. Ирина принимала горячую ванную. Почти кипяток. Все зеркала в ванной были запотевшими. И она была пьянущей. Я только не знаю, она действительно не отдавала себе отчет в том, что делает, или просто воспользовалась ситуацией, и свалила все на тебя. Пусть она матери на уши лапшу вешает, а я в этой жизни много чего успел повидать, меня не проведешь. В свое время у нас одна знакомая девица едва Богу душу не отдала, когда решила таким образом от нежеланного младенца избавиться. Грохнула стакан водки и нырнула в кипяток. На всю жизнь осталась калекой.

— Папа, а при чем здесь я?

— Дочка, не знаю. Только они решили сделать тебя козлом отпущения. А я, старый пень, позволил им это. Я не выдерживаю их криков, у меня сразу давление становится просто космическим. Крики взбесившихся чаек и хлопанье дверей, а не семья. Иногда мне даже кажется, что они специально это вытворяют, чтобы избавиться сразу и от тебя, и от меня. Господи, но Ира! Она же тоже моя дочь! Почему она это сотворила? Такой грех на душу взяла! Собственное дитя жизни лишила, и сама едва на встречу к праотцам не отправилась.

— Что мне делать, папа?

— Беги из этого дома. Беги так далеко, как сможешь. Пока они не сотворили с тобой то, что сделали в свое время со мной. Они ведь тебя заклюют насмерть. Я же вижу, на что ты стала похожа, привидение, а не человек, кожа да кости. Еще немного и будет поздно, сломаешься. Поэтому возьми самое необходимое и иди. За остальными вещами зайдешь потом. У меня есть немного денег, на первое время тебе хватит. Заначка от твоей матери. Я давно уже ее копил на крайний случай. Думаю, что он как раз настал. Попробуй снять комнату, устроиться на работу. В крайнем случае обратись к моему брату. Он сейчас в Вышнем Волочке обретается. Сейчас, подожди, я тебе точный адрес напишу. Он хотя и далеко от нас, но племяннице поможет. Я знаю, ты пробьешься в этой жизни, ты — умница. Другого выхода все равно нет, как не крути.

— А как же ты?

— Мне уже поздно что-либо менять. Я болен и стар. И как ни странно, все еще люблю твою мать. Хотя уже и не знаю, за что. Дочурка, ты мне только обещай, что позвонишь, как сможешь. И приходи, когда их дома нету. Мне без тебя здесь будет совсем одиноко.

— Обещаю, папуль!

— Ну давай, с Богом.

Марина обнялась с отцом, поцеловала его в колючую, заросшую щетиной щеку. Взяла конверт, который отец достал из ящика стола, и спрятала его за пазуху. Не обращая внимания на шипение матери, прошла к себе в комнату и закрыла дверь на задвижку прямо перед ее носом. Переоделась в джинсовый костюм. Побросала отобранные вещи в просторную спортивную сумку, собрала все документы, которые только могли ей понадобиться, вплоть до свидетельства о рождении. Разбила копилку и собрала накопленную мелочь в отдельный пластиковый пакетик. Достала из секретной книги сто долларов одной бумажкой, подаренные ей на прошлый день рождения родителями Валерия (ее родители об этом ничего не знали, иначе деньги пришлось бы вернуть). Включила компьютер и скопировала все нужные ей файлы на дискеты. Затем запустила процесс форматирования жесткого диска. Ирочка, которая долго зарилась на этот компьютер, будет здорово разочарована. Гадость, конечно, мелкая, но все равно приятно. Пусть теперь сама повозится с загрузочными дисками. Когда поправится. Огляделась вокруг. Натолкнулась на шкатулку с бижутерией, подаренной ей в свое время бабушкой, мамой отца. Среди дешевых безделушек лежала пара золотых серег и тяжелое золотое кольцо-печатка. Их Марина положила в отцовский конверт. Да, теперь, кажется, взяла все, что надо. Что ж, посидеть пару минут на дорогу и прочь из этого ада. Больше ноги ее здесь не будет.

Еще через десять минут она, вырвавшись из духоты родительской квартиры, шла по улице, неся на плече тяжеленную сумку и жадно грызя только что купленную ею ватрушку. Она возвращалась к жизни, и очень хотела есть. Немного тряслись руки, но исключительно на нервной почве. Она впервые в жизни сделала что-то, что всерьез шло вразрез с тем, что от нее хотели. И была очень горда собой. И очень напугана.

Дмитрий шел домой. Переговоры с заказчиком прошли успешно, задаток приятно оттягивал карман. Взгляд помимо воли скользил по витринам магазинов, и очень тянуло зайти внутрь и купить очередную порцию огненной воды. Нет, нельзя. Работы еще невпроворот, а сроки поставлены более, чем конкретные. Лучше подождать недельку. А если пива? Блин, но на пиве он не остановится, это однозначно, пойдет за догоном, значит — работа полетит к чертям. Ладно, тогда он себя побалует хорошим кофе. Все равно кофейный запас подошел к концу, надо пополнять. И кофе превосходно можно пить в одиночку, а водка, как ни крути, требует компании. Хотя бы вначале.

Закупив все, что хотел, Дмитрий вошел в родной подъезд. И увидел ее. Вчерашнее чучело. Чучело сидело на подоконнике, как нахохлившийся птенец-слеток, и сосало чупа-чупс. На его немой вопрос она просто ответила: «Мне некуда было идти».

Ругаться на лестничной клетке, радуя соседские уши, было бы верхом глупости, и он указал ей на свою квартиру, мол, проходи, поговорим. Она легко впорхнула внутрь, волоча за собой бесформенный баул.

— И что ты здесь делаешь? Только не говори, что зашла отдать мои вещи, все равно не поверю.

— Мне надо было уйти из дома. А ты — единственный, к кому я могла пойти. Не бойся, я ненадолго. Вот найду себе комнату и уйду от тебя. Не бойся, я тебе не помешаю. Хочешь, буду еду готовить и убираться? А может быть, тебе деньги нужны? Ты скажи, у меня есть. Я же понимаю, что это все не бесплатно.

— Знаешь, мне как бы постояльцы совсем не нужны. Я привык жить один, и меня это устраивает. Кроме того, а ты подумала своей маленькой глупой головой о том, что ты можешь меня здорово стеснять?

— Но у тебя же две комнаты…

— Дело не в количестве комнат и не в размере квартиры. Я теперь вряд ли смогу пригласить к себе женщину для взаимного, скажем так, общения. Представь себе, как я буду ей объяснять, кем ты мне приходишься, и что ты здесь делаешь.

— Я… Я завтра же найду комнату и уйду от тебя. Мне действительно больше некуда идти. Пожалуйста, потерпи меня чуть-чуть. Не прогоняй.

— Так, а реветь совсем не обязательно. И даже носом не хлюпай. Бог с тобой, неделю я тебя выдержу. Но только неделю, слышишь? Да, кстати, ты ела? Понятно, опять голодная. Ну давай, марш на кухню отрабатывать мое гостеприимство. Почистишь картошку и лук. Остальное я сам сделаю, а то еще запортишь сдуру.

Когда они уселись за стол, Дмитрий смог наконец-то рассмотреть ее как следует. Да, симпатичное чучело ему попалось. Немножко накормить, немножко поработать над прической и лицом, и хоть в фотомодели. Что-что, а женскую красоту он ценил и понимал. Вот только взгляд у нее совершенно забитый. Она из-за этого и смотрится, как блаженная. А рот открывает — вроде как с головой у нее все в порядке. Мысли связные, и говорит правильно. Чувствуется, что начитанная девушка, домашняя. Не оторва какая-нибудь. И не матерится. Женского мата Дмитрий не переносил просто органически, он резал его слух подобно скрежету камня о стекло.

— Да, кстати, а как мне тебя называть? Ты вчера так и не представилась, между прочим.

— Дома меня зовут стервой. Хочешь — зови так же. Я же тебе мешаю, сам сказал. Я вообще всем мешаю, мне не привыкать.

— Так, во-первых, обобщать здесь не стоит. Я спрашивал про твое человеческое имя. Вряд ли ты его забыла. И даже если ты действительно хочешь, чтобы я звал тебя стервой, то прости, дорогуша, не выйдет. Не тянешь ты на стерву, уж поверь мне старому и мудрому.

— Почему это не тяну?

— Настоящая стерва не оказалась бы в такой ситуации, в которую попала ты. Она бы выжила из дома сестру с мужем, построила бы по стойке «смирно» мамашу, завела бы себе батальон любовников и чувствовала бы себя очень душевно при всем при этом. А я вижу перед собой забитого ребенка с затравленным взглядом. И какая ты стерва после этого?

— Валерка звал меня Мышкой. Только я не хочу, чтобы меня так больше называли. Слишком много воспоминаний. Уж лучше зови меня по имени, Мариной.

— Что ж, в чем-то твой Валерка был прав. Но дело твое, Марина.

— Дима, а ты мне еще расскажешь, как быть настоящей стервой?

— Вот привязалась, прости Господи! Ну дался тебе этот стервизм! Ну нет в нем ничего хорошего, поверь! Крайний эгоизм помноженный на полную беспринципность, и все.

— Я очень хочу стать стервой. Они этого хотели, и они должны это получить. По полной программе.

— А, значит ты лелеешь сладкие планы мести. И что изменится, если ты претворишь их в жизнь? Тебя примут обратно с распростертыми объятьями? «Наша дочка стала настоящей стервой, вот умница-то какая! Мы так этого ждали и хотели!» Или получишь моральное удовлетворение и расслабишься?

— Это мое дело. И не хочешь помогать — не надо. Я все равно научусь. Я начну все заново. И они получат сполна за все то, что сделали. Ты просто не знаешь последних новостей из моего дома. Так вот, сейчас ты сидишь за одним столом с женщиной, которая ударила свою сестру на глазах ее мужа, спровоцировав у нее тем самым выкидыш. Сейчас она лежит в больнице, если верить родителям, то ее едва смогли откачать, вплоть до переливания крови дошло. А они с Валеркой так хотели этого ребенка! Так хотели! Представляешь теперь, какая я гадина?

— Погоди, ты что, действительно это сделала?

— Знаешь, я сейчас жалею, что я этого не сделала. Тогда, по крайне мере, было бы не так обидно выслушивать все то, что сегодня вывалила на меня мать. А так сестренка убила двух зайцев: избавилась от ребенка и выгнала меня из дома. И при этом ей все сочувствуют, все ее жалеют. Поди плохо! А я виновата во всех смертных грехах.

— Ну, ребята, весело все у вас получается. Что ж, я тебя в чем-то понимаю. Хотя и не одобряю то, что ты задумала. И хватит болтать, еда остынет. Давай, налегай на картошку.

Так Марина стала жить у Димы. Они вместе готовили еду, стирали, убирали квартиру и сообща решали все другие бытовые проблемы. Неожиданно для себя, Дмитрий привязался к этому странному ребенку с изломанной судьбой, и где-то в глубине души уже не желал, чтобы она уехала. А что — так и ей удобно, и ему неплохо. Есть с кем поговорить. Она, правда, однажды робко поинтересовалась, не пора ли ей уезжать, не мешает ли она ему. Дмитрий заверил, что нет, ни капельки. И действительно: забьется у себя в комнате в уголок и читает. Или смотрит видео. Тихо-тихо, чтобы его звук не раздражал. И еще что-то пишет. Но стоит ему войти к ней в комнату, сразу прячет. Стихи, наверное. А может быть, и нет. Уж больно странное у нее при этом выражение лица.

Жили исключительно на его деньги. Он не позволил Марине тратить ее собственные финансы на что-либо, относящееся к его дому, не без оснований подозревая, что они еще понадобятся ей самой. Марина была птицей не его полета, и Дмитрий осознавал то, что рано или поздно она начнет новую жизнь. Без него. И к лучшему. Зачем ей связываться со старым пьяницей? Кроме того очень похоже, что ей сейчас не до мужчин и не до любовных историй. Что ж, неудивительно, в общем-то. Так обжечься, да еще и впервые в жизни. Такой щелчок по лбу получить! Пусть отдохнет, придет в себя. Крылышки расправит, нос напудрит. А там сама решит, как ей быть.

Как-то раз, верстая очередную страницу, Дмитрий почувствовал на своем плече легкое дыхание. Обернулся. Так и есть, стоит и смотрит, что он делает. Работа как раз не сильно ладилась: заказчику потребовалось продублировать информацию на английском языке, а с этим у него всегда возникали определенные сложности. Он переводил все с помощью стандартного «Промта» или «Стилуса», а потом слезно просил отредактировать полученное кого-нибудь из знакомых, или сразу же обращался к профессиональному переводчику, что чувствительно отражалось на размере его гонорара. Вот и сейчас он тупо смотрел на переведенный черновик текста, густо подчеркнутый зелеными и красными линиями, и размышлял, как же поступить ему в этот раз.

— Странно, а почему у тебя столько предлогов «of»? Это же некрасиво смотрится! Да и звучит коряво.

— А ты знаешь, как это должно быть?

— Да это же легко! Смотри, вот здесь слова надо поменять местами, а это предложение разбить на два. И смысл сразу понятен, и все твои подчеркивания пропали.

— А чего ему вот это слово не нравится? Сам же перевел, железяка хренова, а теперь выпендривается.

— Скорее всего, у тебя идет настройка на американский вариант английского языка. А там в некоторых словах любят пропадать «лишние» буквы. Убери вот эту. Видишь? Все в порядке. А еще можно было просто поменять настройки в меню «Язык», и тогда бы он вообще к этому слову не прицепился.

— А ты что, в английском здорово сечешь?

— Ну, здорово — не здорово, а так. Просто здесь действительно все было легко исправить. У тебя, наверное, как говорят, «глаз замылился», вот и копался так долго. Я тут совершенно не при чем.

— Да нет, просто я в школе мимо немецкого проходил. Твой английский для меня — лес темный. Слушай, а ты сейчас не сильно занята?

— Да нет, что ты.

— А ты могла бы проверить еще несколько страниц текста? Так как ты с этой расправилась?

— Без проблем. Только маленькая просьба: люблю работать в одиночестве, тогда у меня все быстрее получается. Ты чайку завари, ужин разогрей, а я как раз и закончу проверку.

— Лады. Ну давай, занимай командирское кресло, а я, так и быть, пойду на кухню.

Через двадцать минут Марина позвала Дмитрия обратно и продемонстрировала данный ей текст без единого подчеркивания. Он пробормотал себе под нос что-то удивленно-восхищенное, и выключил компьютер. На сегодня благодаря этому ребенку у него работы больше не осталось.

На следующий день он взял диск и отправился на другой конец Москвы к Михаилу, своему давнему другу-туристу, весьма прилично владеющему английским языком и время от времени выручающим его в таких случаях. Михаил внимательно изучил принесенный материал и с ехидцей спросил: «Что, наконец-то устроился на курсы и поднял язык? Давно было пора. Моя помощь здесь абсолютно не требуется, все чисто. Поздравляю».

От Михаила он отправился к заказчику, продемонстрировал ему выполненный заказ и получил окончательный расчет. Дома он пересчитал полученные купюры, и войдя в комнату Марины, положил ей на колени сто долларов. Она растерянно и удивленно спросила его:

— За что это?

— За проделанный труд по переводу и корректуре текста.

— Но это же так много! За такую несложную работу… Я не могу это у тебя взять. И вообще, я же живу за твой счет, если уж хочешь заплатить мне, то пусть это останется у тебя. Ну, как плата за проживание, за еду…

— Мариша, давай не скрещивать слона и ежа. По поводу твоего проживания здесь мы, по-моему, давно уже разобрались. Ты здесь живешь столько, сколько надо. И денег я от тебя не возьму ни под каким видом. Ты живешь здесь потому, что я так решил. И я не сдаю комнаты ни тебе, ни кому-либо еще, поэтому не получаю никакой арендной платы ни в каком виде.

— Но ты же говорил, ну, тогда еще… Что я мешаю приводить тебе сюда женщин…

— Я просто искал весомый аргумент, чтобы отвязаться от тебя. Не хотелось вешать на себя ответственность за такого ребенка, как ты. И поверь мне, я найду, как решить этот вопрос, если он возникнет. Так что эти деньги полностью твои.

— Но ведь это огромная сумма!

— Сказать откровенно, я на тебе прилично сэкономил. Если бы я отдал эту вещь в бюро переводов, мне бы это встало не меньше, чем в двести — двести пятьдесят баксов. За срочность, за объем и прочие накрутки. Так что, если тебя это успокоит, то я тебе недоплатил.

— Точно?

— Точно.

— Ну тогда хорошо. И спасибо тебе огромное.

— За что это?

— За все.

Время от времени Марина вставала очень рано и исчезала из дома часа на полтора. Дмитрий знал, что в это время она встречается с отцом. Отец выходил из подъезда, Марина появлялась из-за своего очередного укрытия — кустов, машин. И держа друг друга за руки, они вместе шли к метро. Отец потом исчезал в недрах подземки и ехал на работу, а Марина возвращалась обратно в квартиру Димы и ложилась спать. Иногда плакала. Тихо-тихо. Но Дмитрий все равно слышал. И не знал, что делать, как помочь этому человечку, волей судьбы заброшенному в его холостяцкое логово.

Однажды он не выдержал, и постучав в комнату Марины, вошел к ней. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку. Видимо, пыталась спрятать от него свое зареванное лицо.

— Ладно, не прячься. Я же знаю, что ты плачешь. Что случилось, Мариша?

— Ничего особенного.

— Мне можешь сказки не рассказывать. Что-то опять со стороны твоих родных?

— Угу. Ирка вернулась из больницы и заявила, что из-за меня у нее теперь вполне вероятно никогда не будет детей. Мол, операция была сложной, и порезали ее здорово. Она теперь изнутри якобы британский флаг напоминает. Или немецкий крест.

— Вот сволочь!

— Ага, сволочь. Только она в одном промахнулась: Валерке родители вряд ли позволят жениться на женщине, у которой не может быть потомства. Они у него в этом вопросе замороченные — дальше некуда.

— Ну и?

— Она это тоже поняла, и теперь дает задний ход. Говорит, что ее попросили в ближайший год не беременеть, восстановить организм. А потом, вроде как, все будет можно, заживет, как на собаке. Представляешь? То из-за меня она стала бесплодной, а то все в порядке, все тип-топ! Флюгер, а не девушка.

— Слушай, они там себе могут бормотать, что угодно, ты-то чего так переживаешь?

— Они же всем растрепали, какая я сволочь. Даже дальней родне не поленились позвонить. И с отцом проблемы. На прошлой неделе ему дважды «скорую» вызывали. С Иркой повздорил. Он, правда, мне не захотел говорить, что она ему наплела. Честно признаюсь, боюсь я за него. У него уже один инфаркт был, как бы они его до второго не довели.

— А по поводу твоего ухода что говорят?

— Что живу у хахаля, подрабатываю, торгуя собой. Работаю по специальности, в общем. Я же ни на что больше не способна.

— Ничего себе! И что собираешься делать? Я бы на твоем месте плюнул на все и забыл как можно скорее. А ты как мазохист последний себя ведешь: нашла больное место и пытаешься еще и еще раз прочувствовать всю боль, ковыряешься в ране. Брось ты это, не поможет. Только себе хуже сделаешь.

— Я уже все для себя решила. Как говорила одна моя однокурсница: «Я — девушка не злопамятная. Сделаю гадость и забуду».

— Значит, все же будешь мстить? А другого выхода не видишь?

— Нет, не вижу. Понимаешь, я просто не смогу нормально жить дальше, если они будут и дальше безнаказанно делать, что хотят. Пусть получат то, что заслужили. За мной остался маленький должок, а я привыкла отдавать свои долги. Любой ценой.

— И каким образом ты собираешься это сделать?

— Я пока не могу тебе всего рассказать. Но кое-что я уже придумала.

— Ну что ж, дело твое. А теперь хватит хандрить, я тут, пока тебя не было, сбегал за йогуртами и тортиком. Пошли, позавтракаем. И у меня для тебя есть одно деловое предложение. Баксов на сто пятьдесят. Только срочно, в течение сегодняшнего дня.

— Ну, тогда торт как нельзя кстати. Не могу сидеть за компьютером, не забросив в себя что-нибудь сладкое.

— А я знаю. На мышином коврике тебя ждут пять чупа-чупсов. Этого хватит?

— За глаза. А ты — прелесть. Я тебя обожаю!

— Так и запишем, «готова к обожанию собственного работодателя после вручения сладкой взятки». Кстати, а ты за сахар работать будешь?

— Не-а, не буду.

— Разбирается, однако!

Так пролетели два месяца. За это время Марина окончательно поправилась, исчезли круги под глазами, да и взгляд значительно повеселел. Она стала заниматься зарядкой, и часто Дмитрий видел ее, смотрящейся в зеркало и то так, то этак изгибающей спину. Видимо, ставила себе осанку, потому что с сутулыми плечами он ее давно уже не замечал. Даже за столом сидела, как балерина на перилах: подтянуто и грациозно. Он знал, что приближается время свадьбы ее младшей сестры и ее бывшего парня, и предполагал, что она занимается серьезной подготовкой к этому событию. Марина выпросила у него швейную машинку, купила роскошный черный материал с матовым блеском, и теперь целыми днями что-то кроила, примеряла и перешивала заново. Когда же она окончательно закончила портняжничать, то как Дмитрий не старался, не смог упросить ее показаться ему в обновке. Единственное, что он слышал в ответ: «Еще не время. Я не готова. Не уловишь общее настроение».

С его разрешения она, покопавшись в его библиотеке, выбрала себе для чтения несколько книг. Дмитрий был несколько озадачен, когда выяснилось, что она забрала к себе в комнату все его фолианты из серии «школа выживания» и несколько книг по боевым искусствам, в том числе каталог холодного оружия. Да, интересы у этой девушки были весьма странными, не сказать больше. Причем читала она их от корки до корки, как хороший детектив, и даже делала пометки на полях, из которых, увы, ничего нельзя было понять.

Пару раз он напивался вдрызг. Отмечал удачные заказы. Приглашать в гости кого-либо не было никакого желания, и он пил один. Кажется, даже предлагал выпить Марине, но она неизменно вежливо отказывалась. А потом с утра отпаивала его холодной минералкой и горячим чаем, готовила легкий суп и вливала в его протравленное водкой нутро. И ни слова осуждения или неодобрения. Хорошо, что она молчала. Иначе бы он мог наговорить ей кучу обидных слов, особенно спьяну. И дело даже не в ней как таковой, просто он действительно не контролировал себя в эти моменты. Все, что сидело глубоко внутри, могло вдруг разом вырваться наружу и находящаяся рядом женщина, имевшая глупость (или смелость) что-то возразить ему, узнавала о себе много «интересных» вещей. Как правило, этого хватало, чтобы эта женщина никогда больше не появлялась в его жизни. Как говорила в свое время жена, он был в эти минуты столь же низок и противен, насколько хорош и добр в обычной, трезвой жизни. Словно он состоял из двух половинок-близнецов, только одна из них была раскрашена в белый, а другая в черный свет. И друг без друга они существовать не могли. Кодирование это показало.

Про себя он уже подумывал о том, как вытащит Марину в поход. Сначала куда-нибудь на слет, дня на два-три. Чтобы привыкла и освоилась. Пообщалась с людьми, а то, кажется, у нее с этим пока проблемы. Она немножко нелюдима, замкнута, на его взгляд. А потом, если не запищит, он возьмет ее на что-нибудь серьезное. Вон, в Саянах давно не был. Да и на водный маршрут можно упасть, какой-нибудь матрасный, семейный. Время походов по пятой-шестой категории сложности давно уже в прошлом. Рисковать только для того, чтобы доказать себе что-то, уже не имеет никакого смысла. Он и так знает о себе все, что хочет. Лучше спокойно полюбоваться красотами природы, да всласть полакомиться ее дарами.

К этой девочке у него было странное, двоякое отношение. С одной стороны, она была ему словно дочь или младшая сестренка. Несмышленыш, трогательный и наивный, которого надо опекать и защищать от невзгод. Да и старше он ее почти вдвое, это не шутка. С другой стороны, особенно по мере того, как она возвращалась к жизни, образно говоря, превращаясь из гадкого утенка, каким он ее увидел впервые, в прекрасного лебедя, в его жилах начинала «играть кровь коня троянского». Он все еще был мужчиной в расцвете лет, а она — очаровательной юной женщиной, даже не осознающей до конца всей своей прелести. Этакой «спящей красавицей». Но преступить через те доверительные отношения, которые сложились между ними, Дмитрий не мог. Он не хотел неосторожным словом или намеком спугнуть ее или как-то обидеть. Мариша этого не заслуживала. Она верила ему, и он не хотел ее в этом разочаровывать. Единственное, о чем он молил Бога, так это о том, чтобы она не попалась ему под руку, когда он будет пьян. Тогда все его инстинкты могли легко одержать верх над разумом, и том, что могло бы произойти, было даже страшно подумать.

Между тем, до времени «Х», свадьбы Иры и Валеры, осталась всего неделя. Дмитрий перебирал струны гитары, вспоминая старые походные песни, когда к нему вошла Марина и протянула длинные парикмахерские ножницы.

— Ты что, намекаешь, что я здорово зарос?

— Нет, постриги меня.

— Концы подровнять? Секутся что ли?

— Нет, сделай мне другую прическу, что-то типа каре. Чтобы покороче.

— Не понял. У тебя же роскошные волосы, зачем их портить?

— Так надо. Сделай, пожалуйста, как я прошу.

— Если хочешь поиздеваться над собой, то иди в парикмахерскую. Думаю, там тебе скажут то же самое, что и я только что сказал. Не каждая женщина может гордиться такой шевелюрой. А подстрижешься, и будешь, как все. Обычной и неинтересной. Потеряешь индивидуальность.

— Ты будешь помогать?

— Я же сказал — нет.

— Ладно, тогда я сама. — И Марина легко отхватила себе первую прядь волос практически под затылком. На глазах изумленного Дмитрия на пол полетела еще одна прядь, потом еще одна…

— Ты что, сбрендила?

— Ты же отказался мне помочь, вот и приходится делать все самой.

— Ой, горе мне с тобой, чучело. Ну что ты с собой натворила! Ладно, иди, садись перед трюмо, достригу я тебя, а то окончательно себя изуродуешь.

— Спасибо, Дима.

— Было бы за что. Тьфу, черт, ну надо же было такое придумать!

После того, как Дмитрий изобразил на голове Марины просимое ею каре, она чмокнула его в щеку, убрала за собой отстриженные пряди и заперлась в ванной. Через полтора часа, выпорхнув оттуда с полотенцем на голове, повязанным на манер восточного тюрбана, она прошмыгнула к себе в комнату. Раздалось гудение фена, и еще минут через пятнадцать Марина появилась перед Дмитрием с новой прической и в сшитом ею костюме, состоящем из безрукавки с воротником-«американкой» и брюк в обтяжку, несколько расширяющихся книзу и разрезанных по боку до середины икры.

— О Боже! Чучело огородное! Ну что ты с собой сделала! Ладно еще стрижка, но на хрена ты в брюнетку перекрасилась? Была очаровательной пепельной блондинкой, а теперь выглядишь просто отвратно. Тьфу, и я в этом участвовал! Знал бы, что ты задумала, ни за что не стал бы помогать. Крокодилица, а не женщина!

— А что, тебе совсем не нравится?

— Совсем. То есть совершенно.

— Почему? Я же все сделала правильно. И волосы равномерно прокрасились. Я специально проверяла.

— Ты сейчас выглядишь, как клоун с париком на голове. Первое, что бросается в глаза, так это то, что ты — не брюнетка. И это не твой цвет. Он не гармонирует с тобой.

— А что же делать? Я должна быть брюнеткой, но такой, чтобы на мне не останавливались взгляды из-за того, что я клоун с париком, как ты говоришь.

— Ох, горе мне с тобой, горе. Иди сюда, да захвати свою косметичку. Так, что у тебя в ней имеет место быть? Тьфу, черт, ничего того, что надо, нет. Придется порыться в своих запасах.

— А откуда у тебя запасы косметики? Или ты по вечерам любишь одевать женское платье, красить глаза и идешь гулять на Тверскую?

— Типун тебе на язык. Свою гетеросексуальную ориентацию я не пропью ни при каком условии. В мире еще столько водки не произвели, сколько мне для этого придется выжрать. А косметика осталась от, хм, прежних подружек. Скажем так. Одна помаду забыла, другая пудреницу. Выбрасывать как-то не с руки было, вот я все и побросал в ящик.

— А что ты ищешь?

— Так, это не то, это совсем не то. Все, нашел! Карандаш для бровей.

— Но я же не крашу брови! И глаза не подвожу!

— А теперь будешь. Придется. Или хочешь быть клоуном?

— Не хочу. А зачем мне краситься?

— Чтобы не было такого контраста между твоими белесыми блондинистыми бровями и жгуче-черными волосами. Кстати, глаза тоже придется перекрасить. И никакой коричневой туши на ресницах, только черная. О Боже, видел бы меня кто-нибудь со стороны: объясняю, как правильно накладывать макияж женщине, которая умудрилась дожить до двадцати и не научилась элементарным основам искусства гримирования!

— Ну не кричи, я же действительно этого не знала.

— Только не говори, что мама запрещала тебе краситься и выбрасывала в помойное ведро все яркие помады и тени.

— Ну, ты практически угадал. Мама отдавала всю мою косметику младшей сестре. Да не смотри на меня такими дикими глазами, шучу я! Шуток уже не понимаешь?

— С тобой, дорогая, без стакана не разберешься, когда ты шутишь, а когда серьезно. Ладно, поняла, что делать? Аккуратно подводишь брови по их естественным контурам, красишь ресницы, нижние тоже. Тени попробуй какие-нибудь натуральные: от бежевых до шоколадных. А с помадой придется поэкспериментировать. Я пока не представляю, что тебе лучше подойдет к этому наряду. Наверное, что-то цвета черного кофе. Правда, визуально это тебе добавит лет пять-семь, но из песни слова не выкинешь.

— Это даже хорошо, что я буду выглядеть старше. А как тебе костюмчик?

— Потрясающе. На самом деле. Выглядишь просто великолепно. Сюда, правда, какую-нибудь бижутерию еще, было бы просто изумительно. А для чего тебе все это?

— Еще не могу сказать. Иначе ничего не выйдет.

— Ну, дело твое. Хочешь — молчи. Кулема, ну куда ты тени увела? Я же просил тебя накраситься не ярко, а эффектно. Это же две большие разницы! Нет, ты меня точно с ума сведешь! Иди, смывайся, и я тебя сам попытаюсь накрасить. Ох, бестолочь! Горе мне с тобой…

Ночь перед Иркиной свадьбой Марина почти не спала. Она снова и снова прокручивала в голове свой замысел, ища в нем возможные изъяны и на ходу придумывая пути их устранения. Да нет, вроде бы все должно быть в порядке, так, как она захотела. Даже разведку на местности провела, когда еще была блондинкой. Все узнала, все проверила. Теперь же в таком виде ее никто не узнает. Ну что же, держись, сестренка и бывший возлюбленный! Вы еще не раз пожалеете, что постарались сделать из меня стерву! С такими учителями просто грех не воспользоваться моментом.

Забылась коротким, тревожным сном Марина только на рассвете. А в семь утра, услышав трель будильника, сорвалась с кровати и понеслась в ванную комнату, чтобы успеть принять душ до того, как встанет Дима.

Полчаса, проведенных у зеркала, и на нее из зазеркалья смотрела интересная, эффектная брюнетка. Марина капризно поджала губы, и зеркальный двойник превратился в манерную, избалованную богемную девицу. Нахмурила лоб, и двойник стал молодой школьной учительницей. Отлично! У нее получается! Так, теперь костюм. А где же очки, она же специально положила их вчера на видное место? Ах, вот они где! Прямо у нее перед носом. Вау, а в очках ее даже родная мать не узнает, не говоря уж про остальных. Что ж, очки снимать в крайних ситуациях, а лучше не снимать вообще и делать вид, что жить без них не можешь. Солнце там яркое и вообще. Так, модные туфли-кроссовки на платформе, букет цветов в руку, сумку со снаряжением на плечо. Она готова. И Марина выскочила из дома.

У ЗАГСа она была примерно за полчаса до того, как по ее расчетам здесь должен был появиться нужный ей свадебный кортеж. Это время она не потратила впустую, переговорив с ребятней, играющей в соседнем дворе. Самому старшему в итоге переговоров досталась купюра в пятьдесят рублей, которую он очень споро спрятал куда-то в дальний карман спортивных штанишек, а вся остальная мелюзга была одарена жвачкой и конфетами. Так, эти сделают все, как надо. Можно переходить к следующей части ее плана.

Когда подъехал искомый кортеж, Марина сосчитала количество машин, запомнила их марки и подождала, пока все гости не скроются за массивными дверями ЗАГСа. Родителей видно не было, видимо, решили оставить их дома. Наверняка Ирина идея, но это ей, Марине, только на руку. Подождав секунд двадцать, она двинулась в ту же сторону мелким торопливым шагом. У машины она выронила из рук букет, подобрала его, но пока возилась с целлофановой оберткой, рассыпала содержимое сумочки. Уже около второй машины. Около следующей машины она едва не подвернула себе ногу: ойкнула и нагнулась, чтобы ее осмотреть, и удовлетворенная результатом, двинулась дальше. Со стороны она выглядела как опоздавшая на свадьбу подруги девица, несколько лихо проведшая девичник и еще до конца не пришедшая в себя.

В холле Марина огляделась и принялась слоняться из угла в угол с тем расчетом, чтобы определить, к кому же именно она пришла на свадьбу, было несколько затруднительно. Пусть все считают, что она поздравляет соседнюю пару. Главное — примелькаться, но так, чтобы узнать ее в случае чего было бы сложно. Хорошо, что сразу подъехало целых три пары с гостями, это облегчает ее задачу.

Из одной комнаты показались Ирка с Валерой. Несмотря на недавнюю больничную эпопею, выглядела Ирка неплохо. Легкая худоба и бледность даже облагородила ее лицо, придав ему утонченно-дворянский вид. Ирка была в том самом платье, которое она сама же когда-то выбрала на свадьбу Марины, а Валера одел светло-сливочный костюм. Мелькнула мысль, что она могла бы сейчас быть на месте невесты, под руку с Валерой, принимать поздравления от друзей и родных, но Марина быстро прогнала ее от себя. Сожалениям сейчас не место. Она знала, что жених и невеста должны были в последний раз сказать, все ли верно в предоставленных ими сведениях, заказать музыку, фото— и видео-съемку. Судя по их лицам, местные служители раскрутили их на приличную сумму. Валерка, наверняка, пытался предложить более дешевый вариант, а Ирка была категорически против. У нее же должно быть все самое лучшее! Может быть, даже поцапаться успели. Давайте, голубки, валяйте.

У платья был достаточно большой шлейф, который, однако, был слишком короток для того, чтобы кто-то носил его за невестой на руках. Поэтому Ирка, чтобы не подметать им все пороги, когда куда-то шла, сама приподнимала подол платья повыше. Когда же она стояла, то шлейф свободно лежал на полу. Выбрав момент, когда на нее никто не глядел, Марина быстро прошла за спиной у сестры, якобы в туалет. Конечно, по шлейфу. Если учесть, что буквально за пять минут до этого она стояла на хорошем, свежем черноземе, то следы получились просто на славу.

Ирка заметила, что с платьем непорядок, только когда их с Валерой попросили пройти в зал на роспись. Она заметалась по всему холлу как раненая птица, побежала к умывальнику и стала оттирать злополучный шлейф с помощью своих подружек. Когда и через три минуты она не появилась, церемониймейстер пригласил в зал другую пару, успокоив оставшегося в одиночестве Валеру, что ничего страшного в этом, конечно, нет, но лучше бы его будущая жена решила свои проблемы чуть пораньше.

Наконец-то платье было более-менее приведено в порядок (скорее менее, чем более, злорадно подумала Марина, грязные разводы уже ничем нельзя было замаскировать), и издерганные Ира с Валерием все же прошли в зал на регистрацию. Марина в это время вовсю строила глазки одному субтильному молодому человеку, пришедшему в ЗАГС с парой, только что расписавшейся вместо ее сестры. Подслушав его разговоры с женихом и вовремя сориентировавшись, она быстро перехватила инициативу и стала помогать своему новому знакомому открывать бутылку с шампанским. Две или три бутылки уже были распечатаны и гости разливали шипучее вино по пластиковым стаканчикам. Марина едва не промахнулась со временем, но как раз в тот момент, когда пробка под ее руками плавно пошла вверх, показались новоиспеченные муж и жена. Шаг, еще один, вот они уже рядом… И белая липкая струя, вырывается на волю, фонтаном брызг обдав Ирину и прилично окатив пиджак Валерия. Пробормотав «упс», Марина выбежала на улицу, на бегу вручив своему незадачливому визави букет и объяснив, что в машине у нее лежит полотенце. Парень окончательно растерялся, крутя в руках букетик хризантем, а потом еще долго объяснял окружающим, что раньше и в глаза не видел «свою» подружку, и как ее зовут, не знает, и откуда она взялась, тоже не в курсе. И вообще он думал, что она — подруга Риты. Их у невесты много, он еще не со всеми успел познакомиться.

А Марина забежала в подъезд дома напротив, чтобы досмотреть финальные акты пьесы, поставленной по ее скорректированному сценарию. Код на двери она вызнала еще неделю назад у сердобольной бабушки с четвертого этажа, поэтому войти внутрь проблемы для нее не составило.

Валера с Мариной показались только минут через десять. Видимо, пытались отмыться от шампанского. Ну да, старайтесь! Теперь вам до самого вечера липкими ходить! И грязными. Подойдя к машинам, Ира всплеснула руками и что-то закричала. Не мудрено. Детки потрудились на славу. Все воздушные шарики были проколоты, ленточки или срезаны, или исписаны разной похабщиной. На лице у куклы, сидящей на капоте машины, в которой должны были ехать молодые, красовались усы, лихо выведенные толстым черным фломастером. Попричитав и повопив, она с Валерой все-таки уселась в поруганную машину. Расселись и остальные гости. Машины тронулись, но проехав кто десять метров, а кто пять, остановились. Вышедшие водители, друзья Валеры, осмотрели колеса и дружно чертыхнувшись, полезли за запаской. Рассевшиеся было по машинам гости, вновь вылезли обратно. Ха, никакой вам запаски не хватит! Зря она что ли вырезала из жести ежей и гнула в неудобных Диминых тисках гвозди! Молодцы ниндзя, хорошо они это придумали. Не только на людей, но и на машины действует. По два, по три колеса они себе точно прокололи.

Между тем, напротив ЗАГСа разыгралась самая настоящая драма. Ирина заламывала руки и билась в истерике, Валерий кричал на нее, пытаясь привести в чувство, гости носились туда-сюда, и только усиливали всеобщую неразбериху. Наконец, кто-то поймал частника, и усадив внутрь Ирину с Валерой, их отправили в ресторан. Потом постепенно таким же образом испарились и все остальные. Остались лишь незадачливые водители, меняющие колеса и ругающиеся, как сапожники. Все, можно было покидать свой наблюдательный пост. Праздник удался на славу. Марина вышла из подъезда и дворами двинулась в сторону метро. Давешний предводитель дворовой команды вопросительно посмотрел на нее, сидя на ветвях старой березы, и она в ответ показала ему большой палец. Малец заулыбался и ответил ей тем же. Вот постреленок! Далеко пойдет!

Придя домой, она как была, не раздеваясь, блаженно растянулась поперек своей кровати. Сказать, что она почувствовала себя лучше, после того, как претворила свои планы в жизнь — значило не сказать ничего. Сердце от собственной смелости, от осознания того, что она сделала, выскакивало из груди. У нее все получилось! И волной накатила сладкая усталость. Едва смежив веки, Марина буквально провалилась в сон.

Такой и застал ее вернувшийся из магазина Дмитрий. Марина улыбалась во сне и выглядела как кошка, налакавшаяся сливок. Не иначе, исполнила задуманное. Что ж, если ей от этого на душе полегчает, уже неплохо. А то живет, как натянутая струна, того и гляди, сорвется.

И все-таки, хороша чертовка! Даже со своими дурацкими черными волосами. Все же настоящую красоту ничем не испортишь. Знала бы она сама, как соблазнительно выглядит. Как же он ее хочет! Давно он уже не чувствовал такой страсти к кому-либо. Все прошлые его подруги словно померкли в его памяти перед этой славной девчонкой, так старающейся доказать самой себе, что может быть и расчетливой, и жестокой. Что ж, наступит время и она поймет, что ничего в этом такого нет. Что жестокости и подлости в этом мире и так хватает с избытком, и всегда и во все времена превыше всего ценилась доброта и нежность. Но она сама выбрала себе этот путь, а значит, должна пройти его до конца. И не в его силах помешать ей это сделать. Да и не нужно. Учатся всегда только на своих ошибках.

Марина перевернулась с бока на бок и довольно облизала во сне губы. Дмитрий осторожно и ласково погладил ее по голове, убрал с глаз упавшие пряди волос. Потом подсел поближе. И наклонившись к ее лицу, поцеловал. И еще раз поцеловал. Собственное тело говорило ему, что если он сейчас не найдет выход своей энергии, то просто взорвется, как пятнадцатилетний пацан, впервые оказавшийся с девушкой. Мариша, Мариночка, Марина! Что же ты со мной делаешь, юная ведьмочка? С взрослым, зрелым мужиком, который в этой жизни повидал такого, что тебе и не снилось, и не дай Бог когда пригрезится. Солнышко, ласточка моя, только не отталкивай, только не испугайся. Не прогоняй от себя!

А Марине снился сон. Она была в замке и стояла посреди огромного зала, одетая в шикарное средневековое платье. Вокруг стояли слуги, держа канделябры со свечами. Где-то поодаль маячили Валерка с Иркой и все остальные ее родственники. Но ей не было до них никакого дела. Она осматривала мужчин, стоящих перед ней в шелковых повязках, закрывающих нижнюю половину лица, так, что были видны лишь глаза. Повинуясь ее сигналу, один из них, одетый в фиолетовый костюм и черный плащ, вышел вперед и преклонил колена. Она протянула ему серебряный цветок, который незнакомец незамедлительно приколол к себе на грудь. И привлекши ее к себе, поцеловал. О, что это был за поцелуй! Марина просто таяла от неземного блаженства и единственное, о чем она желала в эту минуту, так чтобы он длился как можно дольше. Еще, еще, целую вечность…

Что-то странное происходит. Растаял зал с молчаливыми слугами, комнату заливал мягкий солнечный свет, но одна вещь из ее сна так и не желала исчезать. Поцелуй незнакомца. И даже наяву он был столь же волшебен, как и в ее грезах. Марина снова закрыла глаза, позволив себе продолжить наслаждаться его пленом. И вот уже чьи-то руки ласкают ее грудь, пробравшись под блузку, словно воры-карманники, вот они уже расстегивают молнию на ее брюках. Стоп: она же была в платье, тяжелом и шитом золотой вязью. А безрукавка и брюки на ней одеты в реальной жизни. А поцелуй, он что тогда, тоже реален? Марина окончательно проснулась и открыла глаза.

— Марина, девочка моя, прости меня, дурака старого! Господи, что я натворил!

— Дима, а это что, было наяву? Это ты меня целовал, а не тот, в черном плаще?

— Не было никаких черных плащей, не знаю, о чем ты говоришь, просто я потерял над собой контроль. Мариша, если сможешь — прости. Я не должен был так с тобой поступать! Не знаю, как это вышло…

— Дима, это правда был ты?

— А кто же еще? Кроме меня, здесь никого нет. Только я и ты.

— Дима, а я тебе нравлюсь?

— Глупый вопрос. Очень. Безумно. Только если скажешь, я сейчас же уйду и больше тебя не потревожу, даю слово. Это было в первый и последний раз.

— Дима, а ты меня хочешь?

— Ребенок, ты сама-то понимаешь, что говоришь? Да, хочу. Я мужчина из плоти и крови, и ничто человеческое мне не чуждо. И пожалуйста, давай прекратим этот разговор, просто скажи, что не сердишься на меня за мою несдержанность, что прощаешь меня, и я уйду.

— Не уходи.

— Что ты сказала?

— Не уходи. Поцелуй меня еще раз.

— Ты понимаешь, что если я тебя поцелую, то мне будет еще труднее, чем сейчас. Я не смогу остановиться. Вернее, это будет совсем не просто.

— Не надо останавливаться. Просто делай то, что хочешь.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Иди ко мне.

Более сумасшедшей близости у Дмитрия, наверное, еще не было ни разу, а если когда и было, то он успел об этом совершенно забыть. Марина была мягка и покорна, и это заводило его так, что сердце готово было выпрыгнуть из груди и полететь. Она тихонько гладила его по спине своими гибкими узкими ладонями, терлась головой о его плечи. И совершенно не пыталась навязать ему что-либо. Откровенно говоря, он немножко побаивался, что она окажется в постели опытной хищницей, знающей, как в полной мере использовать партнера для получения собственного максимального удовольствия, но Мариша — это было что-то особенное. Она действительно была ребенком, полностью доверяющим человеку, рядом с которым находилась. Слава Богу, хоть это в ней не убили. Она получала удовольствие от всех его ласк, и самых легких, и самых откровенных. И не стеснялась этого, в полной мере следуя своим природным инстинктам. Каждый раз, когда она дрожала от наслаждения и хрипло мурлыкала, или рычала, забываясь и вонзая свои коготки в его спину или в подушку, Дмитрий словно получал новую дозу допинга. И пытался превзойти самого себя, доставляя ей все больше и больше удовольствия.

Дмитрий не мог потом четко вспомнить, сколько же раз за этот день они оказывались в объятьях друг друга и вновь и вновь вступали в любовную схватку. Эта девочка — просто подарок судьбы. Нежданный, незаслуженный, как и все подарки. Маленькая моя, хорошая. Как же я теперь смогу расстаться с тобой? Я же прекрасно знаю, что тебе нужно: простой, добрый парень рядом, который бы смог защитить тебя и стать отцом твоих детей. И понимаю, что не могу им быть. Слишком поздно. Я изношен, как побитое молью пальто и пропит, как старый индейский вождь. Девочка моя, только не привязывайся ко мне, умоляю. Будь моей любовницей, моей сестрой, моей дочерью. Только не находи во мне своего мужа. Я не тот, кто должен остаться с тобой. И как же сладко вдыхать запах твоего тела, глядеться в твои ясные глаза, даже зная, что это должно когда-то закончиться. Что же ты сделала со мной?

А Марина вдруг поняла, что сегодня она исписала и закрыла очередную страницу своей жизни, которую она еще не скоро захочет вспомнить и заново пролистнуть. И головоломка наконец-то сложилась так, как была должна. Теперь у нее есть свой мужчина, есть свое убежище. И своя жизнь, свободная от ее прошлого. Она не знала, можно ли назвать любовью то чувство, которое она испытывала к Диме. И это не сильно ее беспокоило. Ей уютно и спокойно рядом с ним, ей приятно его отношение к ней. Он нравится ей в постели. Просто теперь они пойдут по жизни вместе, и что будет — то будет. Зачем загадывать наперед? Один раз она на этом уже обожглась. Лучше жить сегодняшним днем, а завтрашний день позаботится о себе сам. Ей было хорошо с этим человеком, и не было никакого дела до того, что могли бы сказать по этому поводу другие люди. Друзей у нее и так не было, а с родными отношения были окончательно испорчены.

Эту ночь они провели вместе в одной постели, и больше с этого дня Марина не перебиралась ночевать к себе в комнату. За исключением тех дней, когда Дмитрий срывался и уходил в запой. Она понимала, что ничего не может здесь исправить: Дима рассказал ей многое о своей жизни. Достаточно, чтобы понять изначальную обреченность на провал всех попыток избавиться от его пагубного пристрастия. Она побаивалась его в те моменты, когда Дмитрий был пьян, и старалась поскорее убраться с глаз долой. Когда он пьянел, менялось выражение его лица, его глаз. Словно он одевал на себя страшную африканскую маску шамана, которая давно висела в спальне ее родителей и сильно пугала ее в детстве.

Когда пришла пора, она сдала государственные экзамены, защитила диплом. Однокурсники устроили по этому поводу шумную вечеринку на квартире у одного парня, но Марина туда не пошла. Ей это было не нужно. Правда, никто этому не удивился: она всегда держалась особняком от остального потока. Дима устроил ей домашний праздник, поздравив с получением высшего образования, и лучшего она не хотела.

Нужно было устраиваться на работу, начинать карьеру, но Марину что-то удерживало от этого шага. Сидеть в пыльном, душном офисе от десяти до шести, выслушивать придирки начальства и сплетни коллег, а потом со всех ног мчаться домой, чтобы приготовить ужин, затем телевизор и спать? Вот уж увольте! Она и так слишком многое упустила в этой жизни, и теперь хотела пожить в свое удовольствие, самой разобраться, чего же она действительно хочет, а чего нет. Дмитрий не отговаривал ее, рассудив, что ничего криминального в этом желании нет, а чтобы его Мариша не сильно грустила и всегда имела достаточно средств на тряпки и развлечения, подбрасывал ей то одну, то другую халтуру, в том числе добытую и через знакомых. Так и получалось, что сидя дома, Марина зарабатывала даже больше, чем многие из ее однокурсниц. Хотя и назвать ее времяпрепровождение домашним арестом было бы как-то затруднительно. Дима водил ее с собой в лес, учил пилить дрова и разводить костры в любую погоду, пел ей песни под гитару и знакомил со своими друзьями. Марина сначала держалась от них в сторонке, потом поняв, что ничто ей здесь не угрожает, и никто не скажет ей и единого дурного слова, потихоньку вступала в костровые разговоры ни о чем. И это ей даже нравилось.

Когда она достаточно привыкла и освоилась в его лесной компании, Дима организовал двухнедельную вылазку в Карелию. Марине даже пришлось немного попотеть под тяжелым рюкзаком — не мог же Дмитрий тащить всю провизию и снаряжение в одиночку! Его рюкзак весил за сорок килограмм, ее — пятнадцать, но вымотались они, пока добрались до места стоянки, одинаково. Вместе с тремя попутчиками разбили базовый лагерь на берегу живописнейшего озера, и все две недели Марина открыв рот, глазела на потрясающие Карельские пейзажи и наслаждалась своими неожиданными каникулами. Казалось, что она попала в сказочную страну, словно сошедшую с иллюстраций Билибина или Васнецова. Грибы росли метрах в пяти от ее палатки, и какие грибы! Сплошные белые, подберезовики и подосиновики! Ягодами она объелась так, что всерьез опасалась, что ее зубы так и останутся навсегда окрашенные ягодным соком в ужасный сине-фиолетовый цвет.

Место, где они отдыхали, стояло в стороне от каких бы то ни было населенных пунктов, и она могла совершенно безбоязненно бродить по окрестному лесу, взбираться на сопки или купаться в гордом одиночестве в какой-нибудь живописной заводи, не боясь чужих глаз. Никто не указывал ей, что и как делать, каждый расслаблялся и отдыхал, как умел. Рыбалка, грибная охота, песни у костра. У Димы был роскошный баритон, а песни, которые он исполнял, были столь просты и безыскусны, что трогали сердце вплоть до слез на глазах. Марина никогда раньше не увлекалась бардовской песней. Более того, она даже не знала об ее существовании. Оказывается, зря. Теперь же она запоминала отдельные понравившиеся ей песни, и даже иногда подпевала Диме. Тихо-тихо, чтобы никому не помешать, потому что не была уверена, что ее голос может кому-нибудь понравиться. В детстве она полгода прозанималась в хоре, и руководитель постоянно ругал ее за то, что она «мажет» мимо нот, не может правильно запомнить мелодию. Может быть, у нее и слуха нет?

За эти полмесяца Марина загорела до коричневы, словно побывала на каком-нибудь южном курорте. Никогда она еще не чувствовала себя так легко и непринужденно. Когда пришла пора собираться назад в Москву, выяснилось, что рюкзаки стали просто неподъемными: Марина пожадничала и набрала домой за два последних дня столько ягод, сколько только смогла. Из-за этого пришлось сняться с места на полдня раньше, и ползти до станции, делая каждые полчаса передышку минут на пять-десять.

Иногда ей звонил отец: с разрешения Димы Марина дала ему свой номер телефона. Он искренне радовался, что его старшая дочурка устроена, что с ней все в порядке, но практически перестал рассказывать о том, что происходит дома. По его отдельным фразам Марина догадывалась, что ничего хорошего там нет. Ира чуть ли не каждый день ругалась с Валерой, обвиняя его во всех смертных грехах, теща принимала то сторону зятя, то сторону дочери, стараясь сохранить их брак, и вконец истрепала себе нервы. Кажется, Валера временами даже поколачивал молодую жену, если она особенно доставала его своими концертами. Он устроился на престижную работу, получал неплохую зарплату, но денег Ирине выдавал мало. Пусть знает свое место. Про их злополучную свадьбу отец рассказал только то, что Ира была крайне взвинчена из-за неприятного происшествия, приключившегося в ЗАГСе, и только дорогие подарки со стороны родителей Валеры хоть как-то смогли ее утешить в этот день. Если он даже и считал, что Марина была к этому хоть как-то причастна, то не обмолвился об этом ни словом, ни намеком.

Однажды Марина даже провела с отцом почти целый день. Ему надо было сдать в поликлинике какой-то анализ (полчаса мытарств), а дома он сказал, что едет проходить полное обследование и будет только вечером. У поликлиники они и назначили встречу. Чтобы не пугать отца своим видом, Марина накануне из брюнетки перекрасилась обратно в блондинку. С оттенком краски она немножко промахнулась, и теперь была скорее светло-рыженькой, но это ее тоже устраивало. Она долго экспериментировала у зеркала с тенями для глаз, выяснив что теперь ей подходят зеленоватые и светло-сиреневые тона, и коричневая тушь для ресниц. В последний момент перед выходом из дома Марина, повинуясь минутному импульсу, сделала себе два задорных хвостика, и стала выглядеть поэтому совсем как школьница. Когда отец выйдя из дверей здания, увидел ее, то сначала даже не узнал, растерянно и чуточку близоруко глядя прямо на нее.

— Папуль, привет!

— Марина, это ты? Здравствуй, моя доченька, здравствуй, мой малыш. Как же ты изменилась! И прическа новая, у тебя раньше другая была.

— Новая жизнь — новая прическа.

— Ну, коли так, то действительно: даешь все новое! Куда пойдем?

— А куда скажешь, мне все равно. Папка, как же я по тебе соскучилась! Просто ужас!

— Ну ладно, ладно. Не прыгай возле меня, как козленок перед козой. Лучше скажи, ты есть хочешь?

— Уже немножко проголодалась, так что какой-нибудь бутерброд я бы в себя не отказалась забросить.

— Тогда пошли в кафе, тут неподалеку есть одно. Накормлю тебя и напою тебя. Мариночка, солнышко, как же я рад тебя видеть, золотце ты мое!

Обнявшись, они дошли до летнего кафе, заказали себе по салату, шашлык и томатный сок, уселись за крайний угловой столик. Марина ела и исподтишка рассматривала отца. Да, за этот год он сильно сдал. Лицо все в морщинах, а ему всего-то пятьдесят. На пять лет старше Димы. Ой, всего на пять лет? Она попыталась представить Диму в роли своего отца. Не получилось. Дима для нее — друг, любовник, кто угодно, но не отец. А разница в возрасте — ну кого она волнует? Главное, что им вместе хорошо, а остальное неважно.

— О чем задумалась, принцесса?

— Да так, ни о чем.

— Расскажи мне лучше, как живешь, чем занимаешься. Хозяин квартиры не достает?

— Да нет, что ты, он — нормальный мужик.

— Вот это меня и настораживает. Ладно, дай хоть побрюзжать немножко по-стариковски, не хмурься. Вы все-таки живете под одной крышей, мало ли чего может произойти. А я не хочу, чтобы тебя больше обижали. Только-только в себя пришла, вон, глазища блестят, как звездочки.

— Никто меня не обижает. Дмитрий — мой друг, и мой покой он охраняет лучше, чем любой телохранитель, уж поверь мне.

— И что, никого из друзей к тебе не пускает? Ты же молодая, красивая девушка. Конечно, в мое время это было не принято, но сейчас так все поступают. Я про то, что должен же у тебя быть мужчина, ну, ты поняла о чем я… Негоже тебе сидеть, запершись в четырех стенах и ждать у моря погоды, а если Дмитрий такой сторожевой пес, то как же ты сможешь встретиться с тем, с кем захочешь?

— Папа, мне сейчас никто не нужен. Честно. Того, что было, мне хватило по самую макушку. Пока я просто живу и наслаждаюсь своим одиночеством. Я устала от ругани и хочу немного передохнуть от романов.

— Ты уверена? Ладно, давай сменим тему. Кстати, как тебе шашлычок? По-моему, на славу удался?

Марина не хотела рассказывать кому бы то ни было, насколько далеко зашли их с Димой отношения. Тем более, как объяснить другим то, в чем сама до конца не разобралась. Это ее жизнь. И она никого в нее не впустит. Даже родного отца, хотя он никогда не делал ей ничего дурного. Хотя временами и не делал того, чего должен был бы. Например, не защищал ее перед матерью. Не делал замечаний ее младшей сестре. Ирка выросла такая избалованная отчасти и благодаря невмешательству отца в процесс ее воспитания, и теперь это уже не исправить. Он, конечно, сам расхлебывает последствия своей бесхарактерности, но что толку-то?

Отец принес ей Иркины свадебные фотографии. Марина еще по телефону попросила его об этом, и хотя он не понял, для чего ей это надо, но просьбу все же выполнил. Теперь она рассматривала одну фотографию за другой, и внутренне злорадно ухмылялась. Вот Ирка с зареванными, злыми глазами подписывает бумаги, вот облитый шампанским Валера выходит с ней под руку из дверей ЗАГСа. Черт, а она-то сама как в кадр попала? Нет, точно, вон стоит в своих очках, правда как-то боком и на заднем плане, но это определенно она. Забрать что ли эту карточку себе? Хотя если они до сих пор не догадались, кто устроил им такое «веселье», то даже с помощью этой фотографии они ни до чего не додумаются. Как можно невиннее Марина поинтересовалась у отца:

— А чего они здесь такие взъерошенные и сердитые?

— Насколько я в курсе, у них с самого начала все пошло вкривь да вкось. Если честно, я думаю, что это им знак был. Ну не пара они, как не крути. Как говорят: «Не везет, так по полной программе». Сначала Ирина где-то умудрилась испачкать платье, потом какие-то шутники облили их с Валерой шампанским. Я только не понимаю, каким образом у всех трех машин одновременно спустили колеса. Скорее всего, дети постарались, там вроде бы какая-то малолетняя банда орудует. Развлекаются они таким образом. Кто-то что-то такое видел, кажется, какие-то бабушки про это рассказывали. Я так до конца ничего и не понял, что же там конкретно имело место быть. Но представляешь себе, всем гостям, и даже Ирине с Валерием пришлось добираться до ресторана своим ходом! Первые два часа застолья мы только тем и занимались, что приводили Ирину в себя. Она так испереживалась из-за этого ЗАГСа, ты себе представить не можешь!

— Мистика какая-то!

— Знаешь, я грешным делом на тебя подумал, но Ирка кричала, что тебя там и духу не было, она бы, мол, точно почуяла. Они же даже не поленились работников ЗАГСа опросить, не видели ли они девушку, похожую описанием на тебя. Конечно, никто ничего не видел. Там за день столько народа проходит. Слушай, а это правда не ты им такую свинью подложила?

— Да что ты, конечно нет. Хотя я многое отдала бы, чтобы посмотреть на то, какой цирк творился в ЗАГСе.

— Все никак не можешь ее простить?

— Такие вещи не прощаются и не забываются.

— Марина, но она ведь сестра тебе! Выслушай меня, я ведь тебе плохого не скажу. Я все понимаю, но пойми и ты меня: когда две родные кровиночки готовы друг другу в горло вцепиться, это неправильно. Нельзя так. Пообещай мне, что если когда-нибудь Ира или твоя мать попросят у тебя помощи, ты сделаешь для них все, что только сможешь.

— Я не могу тебе этого обещать. И честно говоря, сомневаюсь, что они когда-нибудь обратятся ко мне за помощью. Скорее, солнце с неба упадет. Да и это не в Иркином стиле, я-то ее с пеленок знаю.

— Все равно, обещай мне. Мне легче станет.

— Ладно, обещаю, что если Ира или мать обратятся ко мне за помощью, то я не прогоню их прямо с порога и может быть даже выслушаю. И может быть, даже сделаю для них что-нибудь.

— Ну хоть так. Теперь я буду спокоен за это.

Марина пожала плечами. Зачем это ему нужно? И неужели он настолько наивен, что верит в то, что когда-нибудь они с Иркой смогут хотя бы просто нормально поговорить без взаимных упреков и припоминания друг другу былых обид? Ситуация из разряда «очевидное — невероятное».

Выйдя из кафе, они с отцом еще часа три просто побродили по городу, тактично обходя в разговоре «острые» и неудобные темы, и расстались вполне довольные взаимным общением. Отец, правда, видимо ожидал, что Марина пригласит его к себе в гости и покажет, где и как она живет. Марина же делала вид, что не понимает более чем прозрачных намеков родителя.

Как-то незаметно пролетело лето, и земля вновь укрылась разноцветным лиственным ковром. Дима все так же верстал и правил макеты, Марина время от времени переводила очередную «халтурку», и казалось, что время просто остановило для них свой бег. Мир их был очень тесен и замкнут, друзья и знакомые не тревожили их своими набегами, но никто из этого странного союза не беспокоился излишне по этому поводу. Марине нравилось жить с этим странным лесным бродягой, создавать уют в его «логове», делить с ним свои ночи. Она нашла то, что искала, и в плане собственного душевного комфорта, и в плане секса, поэтому не собиралась предпринимать хоть что-нибудь, чтобы изменить такое положение дел. Да, внутри нее еще жила мечта о принце, который придет, одним махом завоют ее расположение и увезет в сказочную страну, где ей всегда будет светло и хорошо. Только она знала еще и то, что сказки оборачиваются в жизни кошмарами, а розовые очки, когда слетают с носа и разбиваются об асфальт, восстановлению обычно не подлежат. Что же касается любви, вечной и пламенной… Марина была склонна думать, что она скорее, плод фантазии или удел избранных счастливцев. Любовь не может быть пошлой, за нее не надо платить вкусным ужином или хорошим отношением, как это было в семье ее родителей. Она либо есть, либо нет. Скорее, впрочем, нет. Для нее — точно.

Единственное, что служило источником постоянного раздражения для Марины, так это то, что Дима чуть ли не через день заводил одну и ту же песню. Она называлась: «Я старый, больной пропойца. Ты красавица и умница. Мы друг другу не пара. Ты должна будешь уйти от меня, хотя я этого и не хочу, потому что я страшный эгоист». Эту песню он с различными вариациями повторял снова и снова, рискуя свести Марину с ума. Она пыталась объяснить ему, что уходить никуда не собирается, а в ответ слышала, что рано или поздно это все равно произойдет. Образовался какой-то замкнутый круг: слышать о том, что Марина останется с ним насовсем, Дима не мог, а отпустить ее сам — не хотел. Однажды они почти поругались из-за этого, но вовремя остановились. Марина списывала все это на ипохондрию, свойственную многим мужчинам в этом возрасте, но как донести до Димы то, что ей абсолютно все равно, сколько ему лет, не могла придумать, как не старалась.

Примерно два-три раза в месяц он срывался в запой. Для себя Марина решила, что пьянство — это та же хроническая болезнь. Вот был бы Дима, к примеру, астматиком. Или язвенником. Она бы что, не ухаживала за ним? Ухаживала. Хотя оставаться равнодушной, глядя на то, как человек сам ломает себе жизнь, она тоже не могла. Она уже знала про неудачное кодирование и про то, что Дмитрий больше не за какие коврижки не согласится повторить это снова. Даже ради нее, она в этом нисколько не обманывалась. Поэтому у нее в запасе оставались только пассивные методы борьбы с Диминым пьянством: припрятывание бутылок и денег, запертая входная дверь с «потерянным» ключом, разбавленная водой водка. Проделывать все это приходилось с тончайшей ловкостью, поскольку если бы он, будучи нетрезвым, заподозрил ее в чем-нибудь подобном, то все могло закончиться весьма плачевно. Он много рассказывал ей про свою жизнь, в том числе и про женщин, бывших в свое время его близкими подругами. Так вот, одной из них Дима закатил такой скандал, что соседи вызвали милицию, чтобы его утихомирить. Другой почти сломал руку, в которой она держала отнятую у него бутылку. На тот момент почти пустую. Марина не хотела оказаться на месте одной из них, поэтому постоянно балансировала на грани обмана. В последнее время это получалось у нее все легче и легче, почти виртуозно.

Как-то раз в середине октября, где-то часа в два дня, в дверь позвонили. Дима пошел открывать, а на немой вопрос Марины, кого это к ним черт несет, недоуменно пожал плечами. Гостей они не ждали, тем более в столь раннее время, сантехников и электриков о помощи тоже не просили. Да и Дима собирался сегодня на встречу с очередным заказчиком, и стоял уже практически одетый, разве что без ботинок.

— Юлька, каким ветром в наших краях? Проходи, сейчас чаю вскипячу.

— Привет-привет! Вот, случайно оказалась по делам в твоем районе, иду мимо дома, дай, думаю, зайду. Уже больше года не виделись, так ведь? Рассказывай, как у тебя дела. Как живешь, чем можешь?

Марина, тихонько выглянула из своей комнаты, и увидев лицо нежданной гостьи, юркнула обратно. Несмотря на то, что она никогда не встречалась с ней раньше, Марина очень хорошо ее знала по фотографиям из Диминого альбома. Это была его бывшая жена, Юлия. Почему-то попадаться ей на глаза очень не хотелось. Марина самой себе не могла объяснить, чем страшит ее общение с этим человеком, но чувствовала себя так, будто ее схватили за руку на месте преступления. Она поплотнее прикрыла дверь, и забилась в самый дальний угол дивана, в надежде, что так ее не заметят и не тронут. Увы, в этом она жестоко ошибалась.

— Проходи, Юла Андреевна, и знакомься. Это Мариша, мой самый близкий человек на сегодняшний день. Марина, ты помнишь, я показывал тебе свой походный альбом? Так вот, это — Юля, моя бывшая жена.

— Очень приятно, — тихо произнесла Марина, опасаясь даже взглянуть прямо в лицо Юлии.

— Привет! А ты здорово навела здесь порядок, сразу чувствуется женская рука, молодец! А то, когда я в последний раз сюда заходила, то не поверишь, все его выжившие цветы росли буквально по колено в кофейной гуще! Земли у них просто не осталось. Этому лодырю, видишь ли, было лениво донести чашку до раковины и сполоснуть ее!

— Ну давай, давай бурчи. Разве сама не знаешь, что тому, кто старое помянет — глаз вон? Нет, ты совершенно не меняешься, тебя, как того горбатого, только погост исправит! Слушайте, девчонки, давайте сделаем так. Юль, ты никуда не торопишься? Вот и славно. Я сейчас отъеду по делам часа на три-четыре, а вы приготовьте что-нибудь вкусненькое ради такого случая. Заодно и познакомитесь поближе. А когда я вернусь, уже и посидим нормально. Как считаете?

— Отлично, идет — весело отозвалась Юлия.

— Ты только побыстрее, ладно? — робко подала голос Марина.

Проводив Дмитрия женщины отправились на кухню. Марина совершенно не знала, как себя вести, как держаться с его бывшей женой. Тем более, что она, в отличие от Марины, прожила здесь на правах хозяйки не год, и не два. Как же она может командовать ею на кухне, которую исподволь уже привыкла считать своей? И как к ней обращаться? По имени-отчеству? На «ты» или на «вы»?

Все сомнения разрешила сама невольная виновница их появления. Она запросто, будто уже сто лет была знакома с Мариной, спросила, что делать, чего и как резать, где лучше помыть руки. И так изящно это у нее вышло, что через пять минут они уже запросто общались с Мариной, как обыкновенные подружки-балаболки. Причем на «ты» они перешли в самом начале разговора, будто Юлия и не была почти на двадцать лет старше Марины. Выглядела она, правда, при всем при том, не больше, чем на тридцать пять. А при определенном освещении и вовсе могла сойти за ровесницу Марины. Видимо, всегда внимательно относилась к своей внешности. От нее прямо-таки веяло доброжелательностью и весельем. Даже первые сеточки морщин в углах глаз придавали ей какой-то особенный шарм. При этом она совершенно не была навязчивой особой или тем более какой-нибудь моралисткой. Если Марина что-то говорила ей, то Юлия очень внимательно, не перебивая, ее выслушивала, и лишь потом выдавала свое мнение по тому или иному вопросу. Пока готовился салат и доходило на плите лобио, они успели обсудить и последнюю коллекцию от Юдашкина, и взаимоотношения в семье Марины, и то, каково приходится в длительной загранкомандировке нынешнему мужу Юлии, налаживающему там по поручению начальства деятельность филиала своей фирмы. Еще через час общения казалось, что Марина всю жизнь знает эту удивительную женщину, раскачивающуюся напротив нее на стуле, подогнув под себя одну ногу, и увлеченно грызущую горбушку черного хлеба. Поняв, что Юля не кусается и не «учит жить», Марина, преодолев себя, все-таки решилась задать ей один весьма щекотливый вопрос, который давно уже вертелся у нее на языке:

— Юля, а можно очень нескромный вопрос?

— Конечно, о чем ты говоришь!

— А почему вы расстались с Димой?

— Сложно сказать. Не в смысле наших взаимоотношений, просто не знаю, как лучше сформулировать на него ответ.

— Вы развелись, потому что Дима пил?

— Не только из-за этого. Вернее да, это тоже была одной из причин нашего расставания, но косвенной, я бы сказала. Дело в том, что мы с ним оба словно исчерпали лимит нашего взаимного общения. Словно сосуд с пресловутой последней каплей, которая его переполнила. Мы устали друг от друга. Мы наперед знали, что кто из нас скажет или сделает в той или иной ситуации, а оставаться и дальше такими марионетками как-то не хотелось. Словно роль в пьесе, которая уже сыграна несметное число раз и набила у артиста оскомину. Если честно, то мне было очень трудно уйти от него. Я по жизни очень сильно привязываюсь к людям, и рвать с ними отношения для меня всегда очень неприятно и больно. А здесь я не видела, к чему нам с ним можно стремиться, чего хотеть для нас. И Дима, кажется, тоже. Мы и расстались-то не сразу. Я к нему еще раз пять возвращалась. Приду, проживу неделю-две, и снова ухожу. Наверное, так нельзя было. Лучше уж сразу, одним махом рубить. Но у нас так не получилось. Мучили друг друга еще почти год. А потом все потихоньку наладилось. У меня появился друг, который спустя некоторое время стал моим вторым мужем. Дима тогда познакомился с девушкой по имени Лариса. Они достаточно долго были вместе, года два… Потом тоже расстались.

— А почему?

— Точно не знаю, но думаю, что как раз из-за его пристрастия к крепким напиткам. У Димы это можно сказать наследственное: по рассказам моей бывшей свекрови, царствие ей небесное, отец у него пил безбожно, просто был хроническим алкоголиком. Но тихим: напьется и спит. А Дима, он напротив, смотрит на всех зверем и права качает. Я его очень не любила в такие минуты. Он мог сказать о человеке такое, что тому впору хоть петлю на шею одевай. Язвительно так, и главное точно, направленно. Расчетливо и цинично бил по самым больным местам. Хотя, когда он трезвый, добрее человека не найдешь. Вот такой парадокс. А у Ларисы сын подрастал, у него с Димой очень трогательные отношения сложились, мальчик его даже папой начал звать. Диму, видимо, переклинило, что парень может впоследствии с него пример взять, да покатиться под откос, вот и решил порвать отношения с Ларисой, пока не поздно, чтобы ребенку судьбу не портить. Хотя на мой взгляд, это было глупо. Ларка долго переживала их разрыв, я с ней как-то раз случайно столкнулась на улице после этого, она мне много чего порассказала.

— А я вот тоже не знаю, что делать. Никому об этом не рассказывала, да мне, честно говоря, по большому счету и посоветоваться-то не с кем.

— Я могу тебе помочь? Говори, не стесняйся. Кроме нас, здесь никого нет.

— Юля, я очень хочу остаться с Димой, но он отталкивает меня. Причем я вижу, что я ему нужна, что ему хорошо со мной. А он считает, что не подходит мне, что я должна жить не с ним, с кем-нибудь еще. Постоянно вспоминает про нашу разницу в возрасте. Говорит, что я сопливая девчонка, и не могу понять человека его поколения. Грубит нарочно, из комнаты прогоняет. Или рассказывает что-нибудь, и вдруг бряк совсем не к месту: «Ты тогда еще мамку сосала» или «Ты тогда еще пешком под стол ходила». Я совсем измучилась и запуталась. Не понимаю, что происходит. Раньше у нас с ним все было хорошо, даже очень. А теперь все не так. Ты его давно знаешь, может быть подскажешь, что мне делать?

— А ты любишь его?

— Не знаю, наверное, да. Понимаешь, я действительно не знаю, любовь ли это, или нет. Раньше я думала, что люблю своего жениха, а оказалось, что я его терпеть не могу. Даже трясти начинает, когда про него вспоминаю. Я не хочу думать о Диме плохо, если скажу, что люблю его, а потом окажется, что любви у нас не было.

— Марина, — начала Юля, осторожно подбирая слова, — я боюсь тебя невольно обидеть, но боюсь, что это тот самый редкий случай, когда Дима прав. Нет, дело не в нем, — быстро продолжила она, увидев как мотает головой ее собеседница, — дело именно в тебе. Марина, когда любовь приходит, это как удар по голове, как свежий ветер в душной комнате. Понимаешь, ты не сможешь этого не заметить, не будешь размышлять, то это или нет.

— Но даже если я не люблю его, разве это дает ему право прогонять меня? Я не хочу этого. И я не хочу искать себе другого человека. Я сделаю для него, все, что он захочет, но почему он так жесток? Почему он самовольно принимает решения, а меня даже не хочет выслушать? Это же и меня касается! Это не только его жизнь, но и моя!

— Просто он чувствует ответственность за тебя. И не хочет, чтобы ты провела свои лучшие годы рядом с ним, а потом в итоге оказалась ни с чем. Я скажу тебе сейчас одну вещь, только очень тебя прошу, не говорить Диме о том, что я тебе это рассказала. У Димы не может быть детей. В ранней юности он в водном походе перевернулся на байдарке и здорово простыл. К врачам он обращаться не стал, и лечился сам, как мог. Мы прожили вместе уже пять лет, дети у нас все не спешили появиться на свет, и он решил сходить провериться. Прогнозы оказались малоутешительными. Проще говоря, врачи оставили ему один шанс на тысячу. Вот и представь себя на его месте: юная женщина, которая рано или поздно захочет иметь настоящую семью, детей, и он, стареющий и увы, бесплодный.

— Но как же мне быть?

— Позволь событиям развиваться своим чередом. Ты сама поймешь, надо ли тебе оставаться или пора уходить. Если я правильно угадала, то Дима дальше будет ворчать еще больше, лишь бы сподвигнуть тебя бросить его, потому что выгнать тебя сам он не сможет — сил не хватит. Сможешь или нет это пережить — выбирай сама. Хотя дай Бог, чтобы я ошибалась. Он ведь влюблен в тебя. На самом деле. Я его знаю как облупленного, так что можешь мне поверить.

— Спасибо, Юля.

— За что?

— За то, что выслушала меня. Не поверишь, насколько легче стало. То есть, конечно, я понимаю, что все равно ничего не могу здесь поделать, но мне сейчас уже не так страшно.

— Марина, а у тебя, кроме Димы, нет никого, с кем бы ты могла просто так поболтать обо всем?

— Нет. У меня не осталось друзей.

— Слушай, чего бы там у вас с Димой в итоге не вышло, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь в любой ситуации. И приезжай ко мне в гости. Просто так, когда захочется. И не бойся, что как-то стеснишь меня или еще что-нибудь. Мне тоже бывает скучно и одиноко, тем более, что Алексей вернется только через четыре месяца. Работа, конечно, отвлекает от лишних тягостных раздумий, но роскошь человеческого общения ни на что не променять. А хочешь, я стану твоей подругой?

— Я… я не знаю.

— Ты чего-то опасаешься? Скажи, в чем дело.

— У меня никогда не было настоящих подруг. Так, одни знакомые или однокурсницы. Я всегда одна.

— Тогда ответь, только не мне, а себе. Откровенно. Тебя устраивает такое положение дел? От начала до конца? И кто выбрал для тебя одиночество, ты сама или еще кто-то сделал это за тебя?

— Мама, — ответила Марина прежде, чем даже успела что-то подумать.

— Вот видишь? Так что решай, как жить дальше. Решай сама и не слушай никого. Ты уже видела, к чему приводит слепое следование чьим-то советам. Да и маму твою назвать образцом человеческого поведения как-то сложно, ты не находишь? На собственном же опыте убедилась и неоднократно.

— Я хочу, чтобы ты была моей подругой. Очень. Только боюсь, что тебе со мной будет скучно. Ты же старше меня, много повидала, много чего знаешь. А я… Чем я могу заинтересовать тебя? У меня кроме как про школу и институт и рассказать-то тебе нечего!

— Вот еще глупости! Придумаешь тоже! Для дружбы возраст никогда не был помехой, или я не права?

Когда Дмитрий вернулся домой с двумя бутылками яблочного вина «Баккара», Юля и Марина успели, что называется, по уши проникнуться друг другом. Они выдвинули в большой комнате стол, накрыли его, водрузили миски с салатом и нарезкой. Марина давно уже не сидела в такой непринужденной атмосфере, ей было весело и спокойно. Куда только делась ее первоначальная робость и нежелание общаться с бывшей женой своего любовника! Она шутила, рассказывала анекдоты, вместе с Юлей упрашивала Диму взять в руки гитару и спеть. Даже не заметила, как напилась. Вино было настолько легким, что пилось, как сок или компот, но свойства вина при этом не теряло. Так что, слушая очередную безумно смешную Юлькину историю про капризного клиента (Юля работала риэлтером в солидной фирме, занимающейся покупкой-продажей квартир), Марина, не успев даже понять, что происходит, тихонько сползла по Диминому плечу. Он быстро подхватил ее на руки и осторожно, чтобы не потревожить, переложил на кровать.

— Устала, маленькая. Хороший ты мой ребенок, добрый ты мой. Сейчас мы тебя укроем, и спи крепко. Вот так, моя сладкая, ложись на бочок и смотри красивые сны. Димка, я тебе не устану удивляться. Как ты с ней умудрился познакомиться?

— Не поверишь, но когда я ее в первый раз увидел, она стояла посреди сугроба в одних тапочках. Ничего вразумительного ответить не могла, так что пришлось везти ее сюда, отогревать, откармливать. Обул ее в твои ботинки и выгнал домой. А она пришла обратно. Так и осталась.

— Дима, говорю тебе вполне серьезно. Ты мне за эту девочку головой отвечаешь. Не вздумай ее обидеть, слышишь! И что еще за новости о том, что ты пытаешься ее прогнать?

— Это она тебе так сказала?

— Дима, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не сложить два и два. Ты что, своей глупой головой не можешь понять, что уже все нервы ей измотал? Не толкай ее, она еще не готова встретить своего человека, и поэтому воспринимает то, что ты вытворяешь, как предательство. Наступит время, она сама для себя все решит, поверь.

— Это ты пойми, что она с каждым днем все сильнее и сильнее привязывается ко мне. Что я могу сделать для нее, кроме как дать хорошего пинка под зад, чтобы она начала думать своей головой, а не полагаться на кого-либо еще? Первое и последнее, что она сделала без моего участия, так это крупно насолила своей сестре. Отомстила за издевательства над собой. Больше она эту квартиру по своим делам не покидала, разве только что для встреч с отцом. Ты просто всего не знаешь, а она без меня уже и шагу ступить не может, зависит буквально во всем.

— Ну и что? Кстати, не так сильно, как ты думаешь. Просто у нее, кроме тебя, больше нет никого. Ты для нее — свет в окне. И мама, и папа, и нянька, и работодатель-кормилец, и муж. Ее и так по жизни предавали все близкие ей люди, не хватает, чтобы еще ты пополнил собой этот список. У нее же вообще может крышу снести от таких «подарков судьбы», ты что, этого еще не понял? Ребенок пока чувствует себя раком-отшельником и ведет себя соответствующе, а ты от нее хочешь, чтобы она в одночасье стала компанейской девчонкой. Не бывает так, поверь! Подожди, появятся у нее друзья, найдет себе дело по душе, и все само собой устроится. Не гони лошадей, Евдокимов!

— Что ж, может быть ты и права. Только мне все равно на душе не спокойно. Что так я девчонке жизнь калечу, что этак. Ладно, пошли на кухню, а то чего доброго разбудим ее.

— Пойдем, только свет здесь погаси.

Вот так у Марины впервые в жизни появилась близкая подруга. Сначала Юля звонила Марине и вытаскивала ее к себе, а потом и сама Марина, осмелев, набирала иногда ее номер телефона и договаривалась о встрече или просто «трещала» об одном, о другом. Может быть, эта дружба и выглядела со стороны как-то странно, но жизнь Марины и без того нельзя было назвать типичной. Она потихоньку освоилась в Юлькиной квартире, даже пару раз с подачи хозяйки оставалась там ночевать, позвонив Диме и предупредив, что сегодня не вернется. Он относился к этому совершенно спокойно, даже поощряя в чем-то подобное времяпрепровождение.

Она не знала, что тогда, когда коварное вино отправило ее в нокаут, бывшие супруги еще долго сидели на кухне и разрабатывали план спасения Марины от нее самой. Прежде всего, надо было как можно чаще вытаскивать ее во всевозможные компании, заново учить ее доверять людям и любить их вместе со всеми их недостатками. Юлия договорилась с Димой, что как только она сочтет это возможным, будет потихоньку знакомить Марину с молодыми людьми, хотя бы для того, чтобы «ребенок мог иметь возможность спокойно пофлиртовать себе на здоровье, а там глядишь, что-нибудь и получится». Юля взяла с него обещание, что он не будет больше надоедать Марине своими выступлениями по поводу разницы в возрасте, хотя Дмитрий честно предупредил, что для него это будет достаточно сложно. «Как представлю, что она, такая молодая, губит со мной свои лучшие годы, так внутри, поверь, все переворачивается. Хочется дать ей хорошего пинка и выставить за дверь. Но не могу, ты же знаешь!» На это Юлия достаточно жестоко ответила: «Если ты действительно любишь ее и желаешь ей всего хорошего, то сделаешь то, что я от тебя требую».

Однажды Юля позвонила Марине и спросила, не хотела ли бы та освоить профессию агента по недвижимости. «Просто у нас образовалась одна вакансия, а брать человека со стороны не хотелось бы», — так объяснила она причину своего предложения. Марина не знала, хочет ли она быть агентом или нет, но отказывать Юле тоже не хотелось. Тем более, что это давало ей возможность работать вместе с ней в одной фирме и чаще видеться, поскольку без Юлькиных комментариев и добрых насмешек Марина уже с трудом себя представляла. Поэтому подумав ровно пятнадцать секунд, она ответила согласием, и на следующий день поехала знакомиться с коллегами по работе и осваивать на практике тонкости нового ремесла.

От первого дня работы у нее остались самые противоречивые впечатления. Коллектив оказался очень приятным, слаженным, хотя каждый и отвечал сам за себя. Но профессиональные удачи здесь отмечали все вместе, и даже Марине, которую до этого никто не знал, достался бокал шампанского, налитый щедрою рукой всеобщего любимца Славы, который только что провернул весьма удачную сделку по тройному размену квартир, принесшую ему, как шепнула ей вездесущая Юлька, порядка двух штук баксов.

С другой стороны, она внутренне здорово испугалась, что не сможет справиться со своими новыми обязанностями. Когда ей начали объяснять, в чем состоит ее работа, какие подводные камни могут возникнуть и как их лучше всего обходить, то голова Марины просто пошла кругом. Все, оказывается, было совсем не так просто, как она себе это представляла. Когда она вернулась домой, то долго рассказывала Дмитрию, как ей не по себе, от того что она может подвести Юлию из-за своей неумелости. На это он, недолго думая, ответил, что не Боги горшки обжигают, и все еще наладится. Он, мол, в этом даже не сомневается. Так что на следующий день Марина снова отправилась на работу, хотя ей этого очень даже не хотелось.

Странно, но Дмитрий оказался прав. Через неделю Марина уже в деталях представляла себе процесс купли-продажи квартир, еще через неделю начала разбираться в типовых проектах и могла назвать приблизительную стоимость того или иного жилья. Юлия не уставала хвалить ее. Самостоятельно Марина сделки пока не вела, а значит, и не получала зарплату, зато целыми днями моталась вместе с Юлькой по заказам ее клиентов и наблюдала за тем, как она ведет дела. Постепенно Юлия стала просить ее сделать то одно, то другое, затем и вовсе поручила провести ей в одиночку сделку по купле однокомнатной квартиры. Сделка была довольно простой, и для учебы подходила как нельзя лучше. Марина с блеском справилась с поручением, и через месяц после того, как начала карьеру агента, принесла домой первые триста долларов. «Не Бог весть что, — сказала ей тогда Юля, — но это только начало. Дальше сама увидишь».

С коллегами у Марины сложились ровные и спокойные отношения. Слава время от времени отпускал ей комплименты (впрочем, как и все остальным женщинам в коллективе), и строил глазки, чем здорово ее смешил. Всерьез этого поклонника она категорически не воспринимала. С Тамарой и Галиной она пересекалась, лишь когда ей требовалось решить тот или иной рабочий вопрос. Тамара занимала на фирме должность юриста и отвечала за юридическую чистоту оформления сделок, а Галина вела бухгалтерию и рассчитывала премию по итогам продаж. С остальными же она практически не общалась, поскольку не имела с ними общих граней соприкосновения, а находить их у Марины не было ни малейшего желания.

Исключение составлял лишь Костик, такой же агент, как и сама Марина, старше ее на три года. Однако Юлия не очень одобрительно отнеслась к их взаимной симпатии, хотя не сказала по этому поводу ни единого слова. Марина скорее чувствовала, чем знала, что ей Костик пришелся не по душе. Достаточно странно относились к нему и остальные коллеги, хотя надо сказать, что работал он безупречно и чисто, принося родной фирме постоянную и стабильную прибыль. Тем не менее, Марине он понравился, и к его мнению она прислушивалась столь же внимательно, как и к мнению Юлии. Константин всегда находил для нее добрые слова и даже делился своими планами и проблемами. Дошло до того, что когда Юлия встречалась где-то с клиентами и не могла составить Марине компанию, они вместе с Костиком обедали в ближайшей к фирме столовой. Марина понимала, что в силу каких-то, пока неизвестных ей причин, Костик — такая же белая ворона, как и она сама. Только она сама не может полностью влиться в этот коллектив, а Костика в него просто не впускают, вот и вся разница, в общем-то. Наверное, отчасти из-за этого они так и привязались друг к другу.

Марина даже удивлялась себе, насколько легко ей было рассказывать Костику о своих проблемах, делиться своими мыслями. Даже Юльке она подчас не говорила того, чего могла свободно поведать ему. Он смотрел на нее своими светло-голубыми глазами, пил капуччино и мягко излагал варианты решения того или иного вопроса или делился собственными раздумьями на самые различные темы. Марине казалось просто чудом, насколько иногда совпадают их мнения по тому или иному вопросу, словно она задавала его самой себе, и сама же отвечала.

Однажды Костик признался ей, в чем же причина столь странного к нему отношения в этой фирме:

— Они не любят меня, потому что я — гей. Они просто не знают, как себя со мной вести. Женщины меня рассматривают, как диковинную зверушку, а мужчины кривят губы, когда я рядом. И все за моей спиной перешептываются, шушукаются. Правда, я уже привык. Это во многих местах так же, не только здесь. Вот пошел бы в стилисты или в парикмахеры, наверное, было бы легче. Им общество почему-то прощает их нетрадиционную ориентацию. Только у меня нет к этому способностей. Вот и занимаюсь недвижимостью. Хотя тоже неплохо: зарабатываю я вполне прилично, по крайней мере, меня это устраивает. И мой заработок зависит только от меня, а не от причуд начальства или отношения ко мне других сотрудников. Не надо не перед кем лебезить, никому в ножки кланяться. Ты кстати единственная, кто отнесся ко мне здесь, как к обычному человеку.

— Странно, если бы ты мне сейчас это не сказал, я бы ни за что не подумала, что ты — голубой.

— А для тебя это что-то меняет? Честно говоря, я думал, что ты знаешь обо мне. Разве Юля тебе этого не рассказывала?

— Нет, что ты. Просто я никогда раньше не общалась с ребятами, такими как ты. Вот и удивилась немного. Ты только не обижайся и не смейся, но я почему-то представляла себе геев этакими щупленькими кривляками с томным голосом и декадентскими манерами. Ну, как в рекламе их показывают. А ты такой высокий, плечистый. Я бы сказала, что ты спортивного типа парень. И голос у тебя нормальный, и все остальное. Ну вот. Смеешься. Я так и знала.

— Ну ты дикая! Вот даешь! Надо будет тебя как-нибудь к нам на тусовку привести, вот удивишься наверное! Там такие дяди имеют место быть, что просто закачаешься. Правда, женщин они на дух не воспринимают, сразу начинают бешено ревновать и выяснять с ними отношения.

— И что женщины?

— Как правило, спасаются бегством. Жаль, не удастся из тебя для пущей маскировки парня изобразить, слишком уж это рискованно.

— Чем это?

— Смазливый из тебя паренек выйдет, не успеешь опомниться, как хлопцы за тебя драться начнут. Ну, с тобой мы что-нибудь придумаем, не бойся!

— Да я и не боюсь, просто смешно как-то становится, как только представлю, что меня кто-нибудь из мужчин начнет к тебе ревновать.

— А что, ко мне уже и поревновать нельзя?

— Да что ты, ты — классный парень, красивый, веселый. Конечно, можно!

— Слушай, я у тебя только один вопрос спрошу и больше эту тему трогать не буду. Ты на меня случайно какие-нибудь виды не имела? То есть я тебя не сильно сегодня огорошил известием о своей ориентации?

— Нет, то есть я этого не ожидала, но ты мне всегда нравился, как друг.

— И не больше?

— Нет, не больше.

— Слава Богу! А то я уже испугался, что ты теперь будешь меня стороной обходить! Даже и поговорить будет не с кем.

— Да ты что! У меня и в мыслях не было! Даже обидел, вот. Неужели я так похожа на наших тетенек?

— Извини, Марина, я не хотел, но для меня дружба много значит, а друзей-девушек у меня уже очень давно не было. Нет, ты правда на меня не сердишься?

— Правда, облако ты мое в штанах.

— А почему облако? И в штанах? Нет, я ничего не имею против Маяковского, но все же?

— Потому что небо голубое, а на нем облако мужского рода. Значит — в штанах.

— Нет, ты меня уморить решила, это однозначно. Я никогда еще столько не смеялся. Надо будет эту твою фразу Василию передать, моему приятелю. Думаю, он оценит.

— А ты меня с ним познакомишь?

— Если не передумаешь — непременно. Он — нормальный пацан, без лишних закидонов. За что и люблю лапушку.

Вот так все и прояснилось. После этого разговора Марина впервые заподозрила, что Юлия хочет ее познакомить с кем-нибудь, кто смог бы заменить ей Диму, поэтому и отнеслась столь холодно к ее дружбе с Костиком, но никаких доказательств этому, кроме собственной интуиции, не имела. На взгляд Марины, Юлия была весьма либеральна в вопросах секса и взаимоотношения полов, поэтому ее антипатия к Костику выглядела весьма странно и не вписывалась в ее образ, висела на нем, как чужая рубашка. Сама же Юлька же по этому поводу молчала, как каменный сфинкс, и не проронила ни слова, словно все шло так, как и надо. На самом деле она действительно слегка огорчилась, что Марина предпочла тому же Славке Костика, который не мог бы стать для нее ни любовником, ни тем более мужем. Но рассудив здраво, Юлия решила, что так, по крайней мере, у Марины есть с кем поболтать, кроме нее и Димы. А на безрыбье и рак — рыба. Лучше уж такое общение, чем никакого. Лед тронулся, и то радует.

Как-то раз, отмечая окончание очередной сделки (пятьсот пятьдесят долларов), Марина от широты чувств не просто выставила на стол бутылки шампанского и коробку конфет, как это обычно делали в таких случаях, а накрыла полноценный стол, с покупными салатами в пластиковых контейнерах, баночками оливок и маслин, и бутербродами с колбасой. Коллеги восприняли ее почин на ура, и дружно принялись за уничтожение «пищевого подтверждения своего возросшего материального достатка», как витиевато выразился вечный тамада Слава. Жаль, что Юля не смогла подойти, возилась с очередным капризным клиентом где-то в районе Жулебино. Марина захмелела почти моментально, выпив всего один бокал. Видимо, сказалась усталость последних двух недель. Повозиться с этой сделкой пришлось основательно, да и нервы она себе здорово помотала. Поэтому Марина решила больше не налегать на шампанское и на всякий случай, извинившись, на минуту отлучилась в соседний офис, чтобы позвонить домой и попросить, чтобы Дима встретил ее около метро.

Трубку Дмитрий снял только с девятого гудка и довольно грубо спросил, кого еще черт несет. Потом, видимо, выронил трубку из рук, в ушах Марины раздался дикий треск, и все оборвалось. Она еще раз попыталась прозвониться, но увы, ответом ей были лишь короткие телефонные гудки. Напился. И основательно. По крайней мере, при ней Дмитрий никогда не общался так по телефону с кем бы то ни было, в каком бы состоянии он не находился. В крайнем случае, просил перезвонить ему завтра.

Костик сразу заметил, что с Мариной что-то не то. Веселья в ней заметно поубавилось, и она спокойно отдала этому болтуну Славке бразды правления за столом. Словно это была его сделка, а не ее. И выглядит неважно. Да и глаза как-то подозрительно поблескивают, и носом нет-нет, да и шмыгнет. Другие-то не видят, им вообще ни до кого дела нет, кроме себя. А у девчонки проблемы, это очевидно. Улучив момент, когда застолье потихоньку стало клониться к концу, он отозвал ее в сторону и спросил:

— Что случилось?

— Да так, ничего особенного.

— Мне-то не рассказывай сказок, я же вижу, что у тебя что-то не так.

— Дима напился.

— Опять?

— Снова. Даже меня по телефону не узнал. Сейчас, наверное, дрыхнет уже беспробудно где-нибудь на полу. И еще сутки будет спать, уже проверено. А я хотела, чтобы он меня у станции встретил, а то меня развезло ни с того, ни с сего. Вот теперь и думаю, как мне быть. Позвонить что ли Юльке, напроситься к ней домой? К Диме идти не хочется. Я боюсь, когда он такой. А телефон у нас в коридоре стоит, значит, скорее всего, он в коридоре и свалился. И не обойти его никак.

— Если хочешь, поехали ко мне. Нет, на самом деле, без проблем!

— А как же твой Василий? Еще заподозрит меня во всех смертных грехах, а мне сейчас меньше всего хотелось бы объяснять кому бы то ни было, что мне в данный момент до мужчин нет ровным счетом никакого дела. Самой бы в себя прийти.

— С Васей тебе ничего выяснять не придется, он не из таких. И давай, соглашайся, сама своими глазами все увидишь. И с Василием познакомишься, он между прочим, о тебе уже много слышал, и сам не прочь тебя воочию лицезреть. Кстати, я отсюда недалеко живу, можно даже пешком дойти. А можно на троллейбусе. И на работу завтра вместе пойдем.

— Все, уговорил речистый меня, твердокаменную. Сейчас, только сумку соберу и пойдем. Да, а к столу что-нибудь купить надо? Неудобно с пустыми руками в гости ходить, я как-то не привыкла.

— Бар у меня полон под завязку, так что разве если только нарезки какой-нибудь. Васька шикарно готовит, в редком ресторане так поужинаешь. Он и работает шеф-поваром, между нами девочками говоря. Да, едва не забыл, если хочешь завоевать его расположение, купи ему сыра с плесенью. По-моему, единственная вещь, которая вызывает у него щенячий восторг. Готов есть его сутки напролет.

— А ты тоже любишь такой сыр?

— Упаси тебя Бог! Такую гадость! Кстати, нам с тобой этого сыра все равно не останется, так что можешь не переживать за свой желудок.

— Да я и не переживаю, просто мне тоже такой сыр очень нравится.

— О нет, я знаю, вы специально. Это называется «спелись заочно». Ты еще скажи, что морскую капусту уважаешь!

— Да, особенно в маринованном виде с мелко порубленным луком и с мелкой же клюквой.

— Нет, вы с Васькой меня точно с ума сведете!

Через сорок минут, обойдя все окрестные магазины в поисках искомого сыра и присовокупив к нему ассорти из сушеных фруктов и жареных орехов, от миндаля до фундука и фисташек, они уже стояли перед металлической дверью, надежно охраняющей квартиру Кости от внешнего мира. Костик поленился достать ключи, и теперь стоял, названивая какую-то одному ему известную мелодию.

Дверь открыл парень роста чуть выше, чем Марина, что-то около ста семидесяти сантиметров, с рассеченной левой бровью. Он приветливо кивнул головой, пропуская их внутрь и захлопывая за ними сразу две двери. «Как в бункере», — подумалось Марине.

— Что же ты меня, раздолбай такой, не предупредил, что у нас сегодня гости? Марина, я не ошибаюсь?

— Да, это я.

— Очень приятно. А меня зовут Василий. Впрочем, вы про меня, наверное, уже слышали от этого ежика. Кстати, вы меня не бойтесь, я не страшный. А бровь еще в детстве рассек на ринге, когда боксом занимался. Давайте, я помогу вам раздеться, а то Константина пока дождешься, от голода умрешь.

— Завязывай ворчать, а то мне впору только покраснеть и умереть от стыда за свое неподобающее поведение. Я тут иду, расхваливаю, понимаешь, твои кулинарные таланты, а ты?

Так шутливо критикуя друг друга, ребята вместе с Мариной прошли в большую комнату. Пакет с продуктами из рук Марины Василий отобрал еще в коридоре, и теперь залез в него, что называется с головой, выкладывая на стол купленные продукты.

— Вау, ты знала, ты знала! «Дор-блю»! Мой любимый!

— Извини, других сортов просто не было, даже «Рокфор» куда-то пропал.

— Ты прелесть! Я тебя обожаю! — и Василий, чмокнул совершенно обалдевшую Марину в щечку и прижав драгоценный пакет к груди, умчался куда-то в сторону кухни.

— Ну, что я тебе говорил? Совершенно помешан на своей плесени, глаза б мои ее не видели! Кстати, как он тебе?

— Классный парень!

— То-то же. А теперь давай, бросай свою сумку куда-нибудь в угол. Мы уже пришли, можно расслабиться. Кстати, переодеться не хочешь?

— А это можно? Откровенно говоря, моя юбка с колготками мне за сегодняшний день уже осточертела. Никогда не приходилось носить столько неудобной одежды, как на этой работе.

— А что ты брюки не носишь? Купи себе брючный комплект, а лучше сразу два, и не мучайся.

— Да, в ближайшие выходные пойду на рынок и куплю. Что-то у меня недосмотр по этому вопросу. Давно я себя одеждой и обувью не баловала.

— На рынок не советую, там в основном одну синтетику продают. Лучше подороже, но в магазине приобрести. И служить дольше будет, и смотрится на порядок дороже. Да и с обувью та же песня. Кстати, рекомендую «Монарх». Там даже гарантию дают и товар в случае чего обменять можно. Так вот, держи Васькин спортивный костюм, он чистый, только что из стирки. Он тебе должен быть почти как раз. В крайнем случае рукава и штанины подвернешь. И на, держи футболку. Между прочим, моя любимая. С Джимом Моррисоном. От сердца отрываю, можно сказать!

— Спасибо, ты — настоящий друг. В смысле — подруга.

— Хватит подкалывать, давай, переодевайся, а я к Ваське на кухню пойду, может быть, помогу чем-нибудь, если не прогонит. Он сейчас за твой сыр из шкурки вывернется, но какой-нибудь деликатес точно приготовит. И не один.

— Ой, слушай, а может не надо было его так напрягать…

— Да что ты, ему только в радость. Я же говорю, совершенно помешанный на готовке хлопец. Мало ему того, что он работе целый день в котлах возится, так приходит домой и еще здесь продолжает.

— А он не похож на шеф-повара. Они же все такие толстые, упитанные…

— А Васька в этом плане счастливый. Ему сколько внутрь еды не бросай, все мало. Да он же минуты на месте усидеть спокойно не может, вертится, как уж на сковородке. Вот все его лишние калории как в печную трубу и улетают. Ладно, я пошел, а ты снимай с себя всю экипировку, вот тебе плечики под это дело. Вешай прямо на дверцу шкафа.

Марине было весело и уютно с этими голубыми пересмешниками. И более того, она относилась к ним как к настоящей семье, каковой они, собственно говоря, и являлись. Васька действительно «извернулся» и стол просто ломился от яств, сервированный так, что даже английской королеве не было бы стыдно сидеть за ним. Марина перепробовала все блюда и не по одному разу. В результате она объелась так, что даже вызвала у Васи настоящее умиление. Еще бы, женщина, не стесняющаяся своего аппетита и умеющая не скрывать того, что ей нравиться хорошо и вкусно покушать! Такое сегодня редко встретишь: они все на разных диетах сидят, голодом себя морят. А в итоге столько времени и таланта пропадают впустую! Каждую тарелку, на которой посетитель ресторана оставлял более половины недоеденного блюда, Вася воспринимал, как личное оскорбление, и поэтому, щадя свои нервы, даже не подходил к посудомоечному отделению, где отходы сбрасывали в один большой бак.

Потом ребята потащили Марину смотреть домашнее видео. Они любили проводить отпуск где-нибудь в живописных местах, и их любительские съемки могли сделать честь даже «Клубу кинопутешественников». Единственное, чего не хватало в их коллекции, и о чем с грустью поведал все тот же неугомонный Вася, так это подводных съемок. «Для них снаряжение такое дорогое требуется, что будь здоров», — протянул он с тоской в голосе, и было ясно, что рано или поздно, но он осуществит свою мечту на практике. С таким темпераментом на этой Земле вряд ли существовало что-то совершенно невозможное к исполнению.

Затем настал черед огромных фотоальбомов с разнообразными видами. Здесь была и архитектура от готики до всевозможного рококо, и природа от тропиков до Сибири. Изредка попадались и фотографии самих ребят, иногда очень смешные. Они позировали в таких немыслимых ракурсах, какие могло придумать только очень изощренное воображение. «Вася?» — одними губами спросила Марина Костика. «Вася», — с притворным вздохом отозвался он.

Спать компания разошлась только в первом часу ночи. Марине постелили на диване в большой комнате, а парни удалились в свою спальню, пожелав гостье приятных снов и спокойной ночи.

Утром Костик и Марина как ни в чем не бывало под ручку пришли на работу, вызвав у окружающих такое изумление в глазах, что им стоило больших усилий не расхохотаться прямо у всех на виду. «А он еще притворялся, что гей! Не гей, а гад!» — говорили пламенные и возмущенные женские взоры. «Видимо, двустволка», — читалось в задумчивых взглядах мужчин. «Что бы они понимали!» — так же одними глазами сказали сами себе Костик и Марина и отправились дежурить на телефонах. Одна лишь Юлька улыбалась своим мыслям, словно и не заметив их демарша через весь офис.

Обедать, несмотря на напряженное ожидание коллег, Марина отправилась все-таки с Юлией, а Костик, помахав всем рукой, уехал куда-то по делам до конца дня. Подруги заказали себе по комплексному обеду, к которому Марина добавила фруктовое желе, и уселись за небольшим столом около колонны, с которой свешивалось пластмассовое подобие березовых ветвей отвратительного ядовито-зеленого цвета, символизирующее вероятно по замыслу дизайнера вечную весну.

— Поздравляю тебя с твоей сделкой! Жаль, что вчера не удалось приехать и поздравить тебя вовремя, это Жулебино меня просто с ума сведет! Так и хочется послать его куда-нибудь подальше, извращенца. Хочешь приколоться? В его понятии «евроремонт» — это отсутствие падающей тебе на голову штукатурки. И ничего больше. А хочет за свою халупу таких денег, словно у него так еще и встроенной техники штук на пять баксов, не меньше. Нет, я ему все-таки дам от ворот поворот. Сил моих больше нет с ним бодаться. Ну такой трудный!

— У меня в этот раз то же самое было. Едва уговорила цену уронить до приемлемого уровня. Хорошо хоть покупатель попался, которому до зарезу была нужна квартира именно в этом доме, даже был готов переплатить, лишь бы въехать и побыстрее.

— Я надеюсь, что он не сэкономил свои денежки?

— Да что ты! Раскрутила по полной программе, как миленького. Еще и «спасибо» сказал.

— Ну что, нравится теперь тебе твоя работа?

— Нравится. Хотя и устаю порою, как собака. Зато столько интересного узнаю. Клиенты иногда такие забавные попадаются, просто атас! Словно их из какого-то паноптикума понабрали. Жены с бывшими мужьями, которые разве что в глотку друг другу не вцепливаются, какие-то личности совершенно не от мира сего, бабуси с огромными бриллиантами на пальцах, приобретающие себе такие квартиры, что я не знаю, какой должна быть их пенсия, что они себе могут себе их так спокойно позволить. А вот с кавказцами я вообще работать не могу. Через одного пытаются в кровать затащить. Я их теперь на Славку сбрасываю от греха подальше. А он мне что попроще отдает.

— Здорово на этом в финансах пролетаешь?

— Когда как, но свое здоровье дороже.

— Тоже верно. Как там Димка поживает?

— Ох, вчера опять надрался до положения риз. Даже мой голос не узнал. Не знаю, спит или проснулся уже? Давно он так не ухрюкивался. Так не хотелось вчера дома появляться, просто кошмар. В итоге Костя утащил меня к себе в гости.

— И как он тебе?

— В смысле? Костик — мой друг, и не больше. Он, кстати, меня со своей половиной познакомил, с Васей. Я у них объелась так, что едва до кровати добрела. А еще они мне фотки показывали и видеофильмы. Греция, Турция, наша страна. Представляешь, Васька их сам снимает, потом монтирует, вставляет музыку, рисованные заставки. Не человек, а Голливуд в одном лице.

— Понятно. Что ж, я рада, что ты хорошо провела время. Все лучше, чем слышать пьяный храп и волохать бесчувственное тело. Еще успеешь сегодня из своей чаши сполна хлебнуть. На собственном опыте убедилась, и не раз. Да, давно хотела тебя спросить, Димка больше не занудничает по поводу возраста?

— Да вроде перестал. Хотя я все равно чувствую, что что-то не так. Вроде бы и все в порядке, а вроде бы и нет. Не знаю. Так хочется вернуться назад, в месяц май… Мне тогда все так нравилось, каждый день с собой какую-нибудь новую радость нес. А теперь даже и боюсь Диме напоминать об этом. Нет, он ничего не говорит в ответ, но смотрит так… В общем, не говорю я с ним об этом. Одно сплошное расстройство.

— В жизни всегда все меняется с течением времени, это закон, увы. Здесь ничего уже не поделаешь.

— Жаль, но я все равно хочу, чтобы у нас все было, как тогда. У меня такого даже с женихом не было. Мы просто дружили, ну иногда в кровати резвились, чтобы не скучно было, и все. А с Димой у меня в душе такое поднялось! Хотелось сделать что-нибудь немыслимое, взорваться на тысячи осколков, разлететься по Вселенной и вернуться обратно. Представляешь?

— Эк тебя как не по-детски!

— Дык елы-палы! Про что и разговор! А теперь нас с ним связывает все меньше и меньше. Я так боюсь, что дальше еще хуже будет. И поделать ничего не могу, что самое обидное. В походы с ним ходить? Мне там не очень нравится, летом еще куда ни шло, даже здорово порой, а осенью я больше не хочу. Я сразу простужаюсь, а потом еще недели две из соплей не вылезаю.

— Не переживай так, все еще устроится. Не с Димой, так с кем-нибудь другим.

— Слушай, а ты меня что, решила кому-нибудь сосватать?

— Ну, не так грубо. Познакомить — да. Сосватать — вряд ли. Это только в прошлых веках маменьки указывали своим великовозрастным дочерям на кандидата в женихи, а те согласно кивали своими глупыми головками и шли под венцы. Поверь мне, старой и мудрой, что любая попытка сватовства в девяноста пяти процентах случаев обречена на полный провал.

— Это почему же?

— Потому что люди изначально настроены враждебно по отношению к тому, с кем их настойчиво пытаются познакомить, такова уж человеческая природа. Даже если внешне человек им нравится, из простой вредности скажут, что он — зануда, невоспитан, некрасив и просто не подходит. А встретились бы с ним сами в дружеской непринужденной атмосфере, на дискотеке где-нибудь или в очереди у пивного ларька, так глядишь, что-то бы и вышло.

— И с кем ты меня хочешь познакомить?

— Пока конкретных личностей я тебе назвать не могу. Да у меня и не стоит, откровенно-то говоря, такой задачи — тебя знакомить. Просто я хочу, чтобы ты перестала сторониться людей, бояться того, что они тебе скажут или сделают. Судя по тому, как ты развернулась на работе, эта моя цель почти достигнута. Почти, потому что кое-какие зацепки еще остались. Но это уже так, мелочевка. А в целом ты — молодец, за что тебя хвалю и уважаю.

— Ой, Юля, я сейчас покраснею от смущения. Никто меня столько не хвалит, как ты. Даже Костик.

— Да ладно тебе! Давай, доедай свой трясущийся розовый студень и пойдем, а то меня от одного только взгляда на него в дрожь бросает. Бр-р, уж лучше запеканку бы с изюмом взяла. Хотя, на вкус и цвет…Все, молчу, молчу.

Вечером Марина вернулась домой, приготовила ужин для только-только приходящего в себя Дмитрия, еще почти два часа возилась с ним, а вернее, с его больной печенью, и наконец, блаженно рухнула в постель. Дима даже и понял, что прошлой ночью ее с ним не было, а сама Марина не посчитала нужным доложить ему об этом. Еще чего! Это он напился до скотского состояния, а не она. Пусть сам отвечает за свое поведение.

Пролетело почти полгода. За это время Марина сильно изменилась. И внешне, и внутренне. Гардероб ее, при всем желании, уже не смог бы поместиться в той самой спортивной сумке, с которой она когда-то пришла к Дмитрию. Прическу она делала себе только в парикмахерских, причем не самых дешевых. Как минимум раз в месяц посещала салон красоты и делала маникюр и педикюр. С подачи Юлии, проконсультировавшись у специалистов того же салона, она подобрала себе косметику, и даже окончила краткосрочные курсы для визажистов. Теперь Дима при всем его желании не смог бы ей «сделать лицо» лучше, чем она сама. Минимум два, а то и три раза в неделю ходила в тренажерный зал — «лепила» себе фигуру, руководствуясь специальными женскими журналами по фитнессу. Марина выглядела ухоженной от макушки до носков туфелек, да и чувствовала себя соответствующе своему имиджу. К ней часто подходили и пытались познакомиться, но она легко избегала ненужных ей связей, словно утекая между пальцев незадачливых поклонников.

Благодаря своевременной Юлькиной протекции, Марина обрела истинную уверенность в себе, и довольно скептически относилась к чужому мнению, относительно чего вопрос бы не стоял. Она оценивала все события по своей внутренней шкале, и практически не ошибалась что в вопросах бизнеса, что в вопросах отношений с другими людьми. Единственные, кому она доверяла и кого допускала в свой внутренний мир, были та же Юлька и тандем Костик-Вася. Они оказались верными и преданными друзьями, и других Марина себе и пожелать-то не могла.

Время от времени она с Юлькой заваливалась в какой-нибудь бар, где вполне отвязно проводила время, дегустируя различные виды коктейлей, и безобидно флиртуя с такими же случайными посетителями, как и они сами. Однажды они с Юлькой хохмы ради прихватили с собой и Костика с Василием. Такого чумового вечера Марина еще долго не могла забыть. Отношения Кости с Васей не оставляли окружающим ни единой возможности двусмысленного их толкования, а Юлька с Мариной так жарко перешептывались о чем-то, ведомом только им двоим, что бармен, видимо, посчитал их, по аналогии с их попутчиками, также нетрадиционно ориентированными особами. Бедолага весь вечер косился в их сторону и нервно ждал, когда же они пойдут танцевать. Видно думал, что мальчики и девочки будут танцевать отдельно друг от друга. Фигушки! Костик пригласил на медленный танец Юлию, а Марина не без удовольствия оказалась в объятьях Васи, которому искренне симпатизировала. Бармен решил, что на сегодня с него хватит, и опрокинул в себя стакан минералки, машинально вытерев свою блестящую от пота лысину фирменной салфеткой, которой до этого полировал бокалы. Кстати, после этого вечера Костик обрел себе еще одну подругу в лице Юлии, которая совершенно отказалась от своих былых воззрений на его счет, перестав воспринимать его, как недоразумение природы. Так что обедать, если позволяла работа, они теперь отправлялись втроем. Константин окончательно перестал быть в коллективе белой вороной, поскольку теперь и другие коллеги начали обращаться к нему по тому или иному вопросу, или просто заводили ни к чему не обязывающие разговоры ни о чем. И причиной этого была она, Марина. Первая, кто воспринял его как обычного человека.

Несмотря на то, что ее расходы находились на достаточно высоком уровне, она умудрялась откладывать часть своих заработков, открыв счет в надежном банке под умеренный, но вполне сносный процент, рассудив, что лучше уж та самая пресловутая синица в руках. Она не могла забыть повального краха банков после «черного вторника». Сюда же в банк она отнесла все то, что заработала с Димой, когда занималась переводами. Получилась достаточно приличная сумма. Ее личный фонд. Хранить деньги дома она опасалась. Всегда оставалась опасность того, что Дмитрий, будучи пьян, случайно натолкнется на ее заначку и пустит все коту под хвост. Да, потом он, конечно, постарается возместить ей все, что пропил, но береженого Бог бережет. Лучше пусть все остается так, как есть. Она не знала, на что потратит заработки, когда накопится достаточно солидная сумма. Может быть, купит машину. Или квартиру. Лучше квартиру. Всегда хотела иметь свое жилье. Может быть, лет через пять ей и подвернется что-нибудь подходящее? А может быть и раньше, как работа пойдет. Пока ей везло, но от падений ни один бизнес не застрахован. Лучше уж не зарекаться.

На Новый год Марина преподнесла Диме роскошный подарок — новый компьютер, обошедшийся ей весьма в кругленькую сумму (его старый комп уже не справлялся с тем массивом информации, которую обрабатывал его хозяин, упрямо не желавший признавать, что лучше одного может быть только два компьютера). Дмитрий отказывался принять его дня три, но Марина коварно уговорила его на нем поработать, и Дмитрий уже не мог оторваться от своей новой игрушки. Он давно уже не получал такого удовольствия от быстродействия системы! А если его еще и в сеть со старым компом объединить… А Марине же этот подарок был нужен не меньше, чем Диме. Только ему для работы, а ей — для собственного спокойствия. Теперь она могла уговорить сама себя, что хоть чем-то заплатила Дмитрию за его доброту и приют. Отношения между ними оставались ровными, но какая-то искра, горевшая в них раньше, погасла. Она уже не стремилась постоянно находиться неподалеку от Димы, поддерживать разговоры на темы, которые ее, собственно говоря, не сильно интересовали. Иногда она по старой памяти переводила для него очередную «халтурку», получая вознаграждение за свой труд зеленой купюрой с изображением того или иного американского президента и россыпью конфет на палочке.

Беда подкралась к ней в конце февраля. Как и год назад. Проклятый сезон, не иначе. Марина вернулась домой с работы, открыв дверь своим ключом, включила свет в коридоре, разделась. Судя по всему, Дмитрий был дома. По крайней мере его куртка и ботинки стояли здесь.

— Эй, Дима, ты не спишь?

— А, явилась? Проходи, будь как дома. Пить будешь?

— Нет Дима, как-нибудь в другой раз. Я сегодня сильно устала. Сейчас под душ и баиньки.

— А со мной, значит, и поговорить уже не хочешь? Я тебя уже не интересую, верно? У тебя в мыслях твое светлое будущее видится, а мне в нем места нет, это однозначно. Использовала меня, и в помойку. Ну и правильно. Я же кто? Алкаш и заурядный компьютерщик. А ты? Звезда местного значения. Кому звезда, а кому и … А кому? Мне.

— Дима, ты пьян. Будь добр, дай мне пройти в комнату.

— Вот так значит? Дай пройти, подвинься! А я не хочу двигаться! Это моя квартира, и я волен вести себя в ней так, как захочу. А вот кто ты здесь — это вопрос. То ли жена, то ли любовница? Любовница мне ни к чему, это вещь одноразовая, как презерватив. А единожды использованная вещь меня уже не интересует. Если жена — то изволь вести себя, согласно своему положению. То есть люби меня любым. Даже пьяным. И говори со мной тогда, когда я этого хочу. Или выметайся отсюда. Иди, собирай вещички и адью!

— Дима, я очень хочу спать, дай мне пожалуйста пройти.

— Нет, ты ответь, ты мне жена или любовница? Я тебя спрашиваю?

— Жена я тебе, жена. Успокоился?

— Тогда иди сюда.

— Зачем?

— Буду тебя любить, как свою верную, ненаглядную жену. И ты меня будешь любить, как своего обожаемого мужа. Что такое? Почему у тебя лицо так скривилось? Отвечай! Хотя можешь молчать. Я все равно все узнаю, как ты ко мне на самом деле относишься. Это же просто.

С этими словами Дмитрий привлек к себе Марину, обнял ее, словно сжал в тисках, и начал целовать, жестко запрокинув ей голову. Марину обдало таким крутым перегаром, что внутри помимо воли поднялась жаркая и горячая волна тошноты, подкатилась к горлу… Она попыталась вырваться, но Дима сжал ее еще крепче, а поцелуи его стали еще неистовее. Мариной овладела паника, она задыхалась, ей катастрофически не хватало воздуха. И она оттолкнула Диму от себя, с силой толкнув его в грудь. Он не раздумывая ни секунды, словно ждал подобного исхода, коротко, без замаха ударил Марину по лицу. Сплюнул на пол и ушел к себе в комнату.

От удара Марина закачалась, перед глазами все поплыло. Кое-как она добралась до ванной, пустила холодную воду и посмотрела на себя в зеркало. Левый глаз заплывал буквально с каждой секундой. Марина сделала себе холодную примочку, но все бесполезно. Сейчас она могла ей помочь, как мертвому припарки. Марина выключила свет в ванной и ушла к себе. С головой как в детстве забравшись под одеяло, она тихо плакала. То, что случилось сегодня, было столь неожиданно. Марина еще и еще раз прокручивала в голове всю ситуацию и не могла объяснить самой себе, где же она сделала ошибку, где просчиталась. Она же была уверена, что справится с Димой в любой ситуации, что знает все его «острые углы». Ан нет, просчиталась девочка. За что и поплатилась. Ну почему все так вышло? Зачем?

С утра Марина на работу не пошла. В принципе, обязательного посещения и отсидки в офисе от девяти до шести от агентов никто не требовал, делали бы свое дело, и ладно. Поэтому она даже не стала туда звонить, предупреждать о том, что остается сегодня дома. Из зеркала на нее смотрела то ли базарная торговка, то ли вокзальная бомжиха. Глаз приобрел изумительный сине-багровый оттенок и окончательно закрылся. Пошарив в личной аптечке, Марина достала специальную мазь от ушибов и растяжений (покупала ее на всякий случай, мало ли что в тренажерном зале случится). Намазала ею опухоль. Мазь оставляла на коже янтарно-рыжий оттенок, но терять здесь уже было нечего. Лишь бы отек побыстрее спал, а синяк — это уже не такая большая проблема. С той косметикой, которой она сейчас обладала, Марина могла загримировать даже негра под натурального северянина.

Выходить на кухню не было никакого желания. Очень не хотелось видеть сейчас Диму. Обида на то, что он сотворил с ней, еще была очень и очень сильна. Скорее всего, он еще спал, но рисковать не стоило. Еще услышит, как она сковородками гремит, проснется чего доброго. Жаль, что в таком виде даже на улицу не выйдешь. Никакие черные очки не спасут. А выносить любопытные взгляды прохожих — хуже этого себе ничего и вообразить нельзя.

Марина взяла в руки книгу и попыталась, представив себя одноглазым пиратом, прочесть то, что в ней было написано. Детектив был, безусловно, очень неплохим, с лихо закрученной интригой, но мысли то и дело отвлекались от сюжета, так что ей приходилось перечитывать одни и те же страницы по два, а то и по три раза. Может быть, любовный роман лучше пойдет? В последнее время она пристрастилась к чтению выдуманных зарубежными писательницами историй о страстной и пылкой любви юных девственниц благородного происхождения к суровым воинам, рыцарям и прочим выдающимся представителям мужского пола. Красавица непременно попадала в какую-нибудь трудную ситуацию, зачастую благодаря своему же будущему избраннику, долго выясняла с ним отношения, потом тихонько начинала в него влюбляться, где-то между первой и второй третью книги теряла в его объятьях свою девственность, еще некоторое время они наслаждались своей любовью. Потом возникал какой-нибудь злодей, похищал красавицу или грозил влюбленными всеми карами. Конечно, злодея стирали в порошок, красавица снова падала в руки к своему рыцарю, и обычно сообщала о том, что ждет ребенка, который и появлялся где-нибудь в эпилоге. Хорошо, если не один. Шаблонность любовных авантюр по-своему даже забавляла Марину, которая теперь расставляла на полке книги этого жанра от наиболее предсказуемых к вполне оригинальным вещицам. То, что было предсказуемым, через пару месяцев можно было спокойно перечитывать заново. Книжные страсти подобного уровня не оставляли в ее голове никакого следа, никаких воспоминаний о сюжете. Сказки о чужой любви помогали скрашивать собственную жизнь, не очень-то впечатляющую в отношении данного вопроса. Мужественный рыцарь все как-то не торопился к ней на выручку, а вот злодеев ей хватило бы ни на одну книгу.

От чтения любовного романа она оторвалась, только когда часы с кукушкой, висевшие в коридоре и каким-то чудом все еще продолжающие нести свою бессменную вахту, пробили полдень. Хочешь — не хочешь, а пора было идти и готовить себе что-нибудь поесть. Желудок уже громко протестовал против отсутствия в нем хоть каких-нибудь маломальских булочек с сыром и порции кофе, чая или просто минеральной воды. Доводить же себя до того состояния, в каком она находилась в последние месяцы ее жизни вместе с родителями Марине что-то больше не хотелось. Медленное самоубийство в ее планы теперь не входило.

В морозильнике обнаружились пельмени, которые Марина сразу же поставила вариться, майонез и кетчуп тоже пока не закончились. Гип-гип ура! Вот с чаем была проблема, закончился, собака страшная. Придется выпить кофе. Сварить или просто развести растворимый? А, надо себя, несчастную, хоть чем-нибудь побаловать! Лучше сварить в турке, по всем правилам.

Конечно, как только она налила себе в чашку кофе, выложила пельмени на тарелку и собралась приступить к трапезе, в кухне по закону подлости появился Дима. Он тряс головой, видимо пытаясь прийти в себя, увидев в холодильнике бутылку с остатками водки (как вчера еще ее не обнаружил и не выжрал!), дрожащими руками налил себе стопочку, выпил ее, и скорее всего, почувствовал себя значительно лучше. Только сейчас он заметил Марину, расположившуюся за столом перед ароматно дымящейся тарелкой.

— Доброе утро! А чего не на работе? Отдохнуть решила? Тоже правильно, незачем себя излишне работой мучить. Хочешь — работай, не хочешь — отдыхай. Правильно я говорю, а Мариша?

— Конечно правильно! — отозвалась она. Судя по всему, Дмитрий не имел никакого представления о том, что он натворил вчера вечером. В принципе, для него это было обычное дело. Только ей-то что с этого?

— Что-то ты какая-то грустная, на работе проблемы? Не переживай, со всеми бывает. Ну-ка, не прячь ясные глазки, улыбнись, чтобы я успокоился!

Марина медленно подняла голову от тарелки и повернулась так, чтобы Дима воочию мог рассмотреть свои «художества» на ее лице. Судя по тому, как он вздрогнул, Дмитрий совершенно не ожидал увидеть, то что увидел.

— Мариша, кто тебя так? Кто сотворил это с тобой? Молчишь… Подожди, это я что ли сделал?

— Ты, ты. Кому же еще было.

— Почему? За что?

— Ты захотел, чтобы я продемонстрировала, какая я тебе верная и любящая жена, поскольку если бы я сказала тебе, что я — любовница, то ты бы вышвырнул меня на улицу еще вчера.

— И что было потом?

— А ничего особенного. Схватил меня, стал целовать. Меня от твоего дыхания едва не вывернуло прямо тебе на свитер. Я вырвалась, ты мне дал в глаз и ушел спать. Вот и вся история.

— Что же я натворил! Мариша, прости меня Христа ради, ты же знаешь, что я бы никогда не поднял на тебя руку не при каком условии!

— Ага, исключительно только в пьяном виде что ли?

— Мариша, я вот что тебе скажу. Тебе надо уезжать от меня. Если я совершенно перестал себя контролировать, то мне даже представить страшно, что я смогу еще с тобой сделать, когда снова буду пьян. Мариночка, ради себя и меня, уезжай отсюда. Я больше не могу тебе гарантировать, что тебя здесь никто не тронет. Потому что не могу тебя уберечь от себя самого. Ты слышишь, Марина?

— Слышу. Подожди немного, пока глаз заживет. Выйду на работу, обращусь в наш отдел, который занимается вопросами сдачи квартир в наем, подыщу себе что-нибудь подходящее и съеду от тебя.

— Мариночка, прости меня! Только скажи, что не держишь зла на меня, дурака старого! Только скажи! Ты не представляешь, как бы я хотел, чтобы этого никогда не произошло!

— Что уж там говорить, Дима. Конечно, я тебя прощаю. Я же понимаю, что ты это только потому, что когда пьян, у тебя крыша немного ползет. Меня еще Юлька об этом предупреждала, а я все до конца не верила.

— А зря. Юля знает, что говорит. Она со мной долго мучилась, изучила меня вдоль и поперек. Слушай, может быть я могу что-нибудь для тебя сейчас сделать?

— Можешь. Дай доесть мне пельмени и оставь меня до вечера в покое. Меня, знаешь ли, еще не разу в жизни не били, пока не могу освоиться со своим новым опытом. Так и трясет, как в лихорадке. А вечером, если не передумаешь, и поговорим, и обсудим все, что захочешь.

На следующий день опухоль немного спала, хотя глаз все еще смотрелся чудовищно. Марина, пересчитав наличность и напялив на себя солнечные очки, закрывавшие ей пол-лица, отправилась в ближайший универмаг и купила два огромных чемодана из одной и той же коллекции сумок. Один совсем громадный, второй немного поменьше. С такими монстрами не стыдно было бы и за границу отправится, в какой-нибудь туристический круиз. Судя по тому, как хлопотала вокруг нее продавщица, Марина своей покупкой просто сделала им выручку на неделю вперед.

Доволоча покупку до дома, Марина начала паковать свои вещи. В тот чемодан, что побольше, она уложила одежду и обувь, в тот, что поменьше — книги и личные вещи. Дмитрия дома не было, он с утра исчез куда-то по делам и пока не появлялся. Звонок Юлии застал Марину тогда, когда она упаковав последнее что хотела, сидела на кровати и тупо разглядывала узор на обоях. Если смотреть на него долго, то все абстрактные полоски и дуги образовывали строго упорядоченную конструкцию, что-то вроде спирально закрученного тоннеля, и Марина все пыталась разглядеть, что же находится в его конце, в той самой точке, где сходятся его стенки.

— Привет, чего на работе не появляешься, решила выходные за свой счет устроить? Смотри, заберу твои сделки себе и окажешься у разбитого корыта!

— Юль, ты не могла мне помочь? — не совсем вежливо перебила Марина излияния подруги.

— Конечно, Марина, а что произошло? — уже совершенно другим голосом спросила Юля.

— Понимаешь, мне нужно снять себе квартиру. Срочно. Ты не могла бы зайти на второй этаж, к нашим съемщикам и подобрать что-нибудь для меня? Желательно однокомнатную квартиру с телефоном поближе к нашей конторе.

— Что-то связанное с Димой?

— Да, только это не телефонный разговор. Встретимся, я тебе все расскажу.

— А что ты сама не подъедешь, я ведь могу и что-нибудь не то для тебя найти, квартира ведь вещь такая… Мне понравится, а тебе — нет.

— Юля, у меня сейчас на пол-лица разлит огромный синяк, от глаза осталась одна щелочка, я только сегодня смогла его с грехом пополам открыть. И как я буду объяснять, где я его заработала?

— Боже мой, вот несчастье-то! Так и знала, что Дмитрий не сможет держать себя в руках! Сволочь, он же мне обещал! Что же это такое творится в мире! И у Кости вот тоже беда стряслась, сегодня утром звонил.

— Что с Костей? — спросила сильно встревоженная Марина.

— С ним самим — ничего. Какие-то подонки до полусмерти избили Василия, лежит в реанимации. Константин сидит у него в больнице, ждет, когда он придет в себя. Судя по всему, прогнозы не самые утешительные. В лучшем случае может калекой остаться, как я поняла.

— Ты знаешь, в какой больнице Вася?

— Да, Костя на всякий случай оставил мне координаты. Давай, записывай. Диктую…

Через час Марина пробившись через кордон медсестер и санитарок, переодевшись в специальные бахилы и халат, стояла перед дверью, за которой лежал Вася. Осторожно приоткрыв ее, она вошла внутрь. Кроме Васи и Кости, сидящего рядом с его кроватью, здесь больше никого не было. На Васю было страшно посмотреть. Лицо его представляло собой бесформенную маску, желтую как воск. На голове была повязка, обе ноги были загипсованы до бедра. Честно говоря, если бы рядом не было Кости, она бы и не поняла, кто лежит перед ней, настолько было обезображено лицо Василия.

Костик увидел Марину, предостерегающе поднес палец ко рту, мол молчи, и указал на дверь. Она вышла, еще через мгновение за ней вышел и Константин. В глазах его стояла такая безысходность, что Марина даже не знала, как начать разговор, как приободрить его. Впервые за все то время, сколько она была с ним знакома, Костик был не брит и выглядел таким помятым, словно спал прямо в одежде.

— Пойдем в холл, там хоть поговорить можно в полный голос. Кстати, а что ты в черных очках? Сними, здесь и так полумрак. Выглядишь в них ужасно.

— Я думаю, что не стоит этого делать. Дима позавчера хорошо приложился, мне еще не меньше недели надо, чтобы лицо в порядок привести.

— Вон оно как… А я вот здесь обретаюсь. Надеюсь на чудо.

— Вася так и не приходил в сознание?

— Пока нет. Хорошо еще его вовремя в больницу привезли. Спасибо одной сознательной бабушке, она из окошка увидела, как его бьют, вызвала милицию и «скорую». Милиция, конечно, опоздала, а вот «скорая» приехала как раз. Мне сказали, что если бы он минут на десять больше на этой чертовой остановке пролежал, то точно подхватил бы пневмонию. Тогда девяносто процентов, что не выкарабкался бы. А так хоть надежда осталась.

— А кто его так? За что?

— Хрен его знает. Лицо, может быть, не понравилось или деньги захотели отнять. Я правда думаю, что его специально подкараулили. У нас в том районе клуб. Мы там часто тусуемся, танцуем вместе, общаемся. Ну, ты меня понимаешь. Но клуб не закрытый, туда в принципе любого пускают. Иногда «традиционщики», в смысле обычные парни, как все, на нас наезжают. Цепляются к каким-нибудь мелочам и задираются, чтобы подраться. За последние полгода уже четырех наших избили при выходе из клуба, Васька вот пятый. Только никогда до такого зверства не опускались. У него же сильное сотрясение мозга, три сломанных ребра, переломанные ноги! Отбили все, что только можно. И Васька же меня звал пойти с собой, а я отказался. Решил отдохнуть немножко после работы, выспаться от души. Если бы я только знал, что все так выйдет, ни за что бы его одного не опустил. За что же его, Маринка? Как я без него жить смогу, как?

Костик зарыдал, уткнувшись в Маринино плечо. Она гладила его по волосам, как маленького ребенка, и шептала любую чушь, которая только приходила в голову в этот момент, лишь бы успокоить его, ободрить. Как же жаль Ваську! Ну кому он мог насолить? Господи, откуда же такие звери берутся? Как ты мог это позволить? Почему?

Костик потихоньку успокоился, полез в карман за платком и вытер лицо.

— А ты как? Останешься со своим Димой несмотря ни на что?

— Нет, что ты. Какое уж там! Вот, попросила Юльку, она мне должна квартиру присмотреть. Буду снимать, жить отдельно от всех. Наверное, давно пора было это сделать, но мне не хотелось что-то менять. И вот как оно все вышло. А послушалась бы Юльку, да того же Диму, и ничего бы этого не произошло. Они меня давно предупреждали, что с огнем играть опасно, а я решила рискнуть. Вот и результат.

— Да, беда не приходит одна. Слушай, зачем нас с тобой так? Только-только ведь жизнь наладилась. Сделки, баксы, путешествия, любимый человек. И на, получи. Все в одночасье рухнуло, как карточный домик. И ты вон, в настоящую красотку превратилась, все перышки расправила. Шейпинг, фитнесс, маникюр… Наверное, мы слишком хорошо себя почувствовали, решили, что всесильны, что можем все легко решить, были бы бабки. Вот нам сверху и дали понять, что щенки мы сопливые, и никто больше. Каким бы я богатым не был, а Васькино здоровье за все мои деньги не купишь обратно. Лишь бы выжил, лишь бы выжил…

— Послушай меня. Вася не умрет, он сильный. И сердце у него сильное. Ты его выходишь, и он снова будет готовить всякие деликатесы и снимать свои фильмы. Ты слышишь меня?

— Марина, я не знаю, как мне быть. Я не хочу отходить от Васи ни на минуту. Для меня сейчас и работа, и все другие заботы — чушь, шелуха. Еще немного, и меня просто выгонят. Потом закончатся мои сбережения. И я стану нищим, и не смогу поставить Васю на ноги. А если я уйду отсюда? Вдруг он откроет глаза, а меня рядом нет? Каково ему будет? Я спрашивал врачей, они говорят, что даже хорошо, что он пока в себя не пришел, потому что иначе он так бы от боли страдал, как ни в одном кошмарном сне не привидится. Маринка, я совсем запутался. Не знаю, за что и хвататься в первую очередь.

— Давай рассуждать здраво. За неделю никто тебя с работы не выгонит, так? И за эту неделю Вася обязательно придет в себя. Я думаю, что он уже завтра глаза откроет, если на то пошло. Не может человек столько времени в отключке валяться, в крайнем случае врачи что-нибудь придумают. Ты будешь работать, а по вечерам навещать его. И я буду к нему приходить. Ему не будет одиноко, поверь. Мы с тобой сделаем все, чтобы он поправился.

— Марина, слушай, а если ты к нам жить переедешь? Раз тебе все равно от Димы съезжать надо? Ты же видела, у нас просторно, места всем хватит. Да и мне так спокойнее будет. Я как представлю, что мне придется ночевать одному, в пустой квартире… И работать давай на пару, так легче будет. По крайней мере, если что — ты меня подстрахуешь. И сделка на сторону не уйдет, и мы с финансами окажемся. Двум легче выжить, чем одной, поверь! И не надо тратиться на квартиру…

— Да что ты меня уговариваешь, я и сама знаю. Наверное, ты прав, что-то в твоих словах есть.

— Ты согласна? Маринка, ты просто прелесть! Слушай, на тебе Васькины ключи, потом как-нибудь сделаешь себе второй комплект. Перевози свои вещи ко мне, устраивайся. Занимай большую комнату, ну, где ты тогда ночевала, а я буду жить в спальне. Я к тебе тогда вечером позвоню, узнаю, как ты устроилась!

— Ямщик, не гони. Сначала давай разберемся с тобой. Ты в последний раз когда ел?

— Кажется, вчера. А может сегодня? Не помню. Какая разница?

— Вот видишь? Так что сначала я сбегаю в ближайший магазин, принесу тебе что-нибудь поесть. И скажи, тебе самому что-нибудь нужно? Смена одежды, бритва, что-то из этой серии?

— Да нет, что ты! Пока Вася в себя не придет, мне ни о чем таком даже думать не хочется.

— Что ж, дело твое. Ну давай, жди меня, я быстро.

Накормив благодарного за ее заботу Костика и в последний раз взглянув на Васю, Марина отправилась домой. Дима уже вернулся, и что-то химичил на кухне. Марина прошла к себе, окончательно запаковала чемоданы и по одному вынесла их в коридор.

— Уже уезжаешь?

— Да, сегодня договорилась. Ключи уже у меня на руках.

— Посидим в последний раз, поужинаем?

— Давай, посидим.

Разговор не клеился. И о чем тут было говорить? Была дописана очередная страница жизни, надо было начинать новую, а эти моменты перелома всегда раздражали Марину. Все было давно понятно без слов, но легче от этого не становилось. Расставаться с прошлым для Марины всегда было не менее мучительно, чем сталкиваться с настоящим. Наконец, ужин был съеден, и как не оттягивал Дмитрий этот момент, пришла пора прощаться. Посидели на дорогу как водится, потом Дима взял ее чемоданы и поймав такси, усадил ее и пожелал всего хорошего. Она ответила ему что-то стандартно-вежливое и отвернулась, чтобы Дмитрий не видел ее слез. Марина знала, что друзьями им тоже уже не быть — слишком многое связывало их судьбы, и не так, как этого хотелось бы. Она помнила рассказ Юлии о том, как она уходила от Димы и снова возвращалась обратно, доводя до истерик и его, и себя. Марина очень не хотела повторять этот путь.

На работе Марина появилась только на следующей неделе, вместе с Костиком. Коллеги уже знали, какая страшная беда приключилась с его другом, и не доставали его лишними вопросами. Более того, Галина по собственной инициативе пустила по кругу конверт, в который каждый положил столько денег, сколь смог, и передала затем этот конверт Константину. «Держись, Костя, и если тебе понадобится помощь, не стесняйся обратиться к нам. Мы ведь твои сослуживцы», — сказала она при этом. Глаза Костика подозрительно увлажнились, он прижал конверт к груди и так и не смог ничего сказать в ответ. Только благодарно кивнул.

Вася пришел в себя, и его перевели из реанимации в обычную палату. Костя и Марина покупали или готовили ему все, чего бы он только не попросил. Проблема была в том, что просил он мало. Даже козырной ход — сыр с плесенью — не смог вызвать у него хоть слабое подобие улыбки.

Лечащий врач, отозвав Константина в сторону, сказал что его главная задача — заставить Василия жить. «Пока он сам не захочет поправиться, все наши усилия пойдут впустую. Да, переломы вылечим, боль со временем уйдет. Но кто восстановит мышцы, кто научит заново ходить? Если он сам не займется этим, то останется инвалидом, прикованным к своему креслу. И не потому что он действительно не сможет ходить, а потому что организм будет до предела ослаблен, изнежен. Вы понимаете, о чем я говорю?»

Костик дословно передал этот разговор Марине, и они сообща начали думать, как бы справится с этой проблемой. Васю нельзя было оставлять одного, это понятно. Но что еще они могли для него придумать?

Временно пожертвовав занятиями в тренажерном зале, Марина устроилась на курсы лечебного массажа. Тщательнее и старательнее она, наверное, ничему в жизни еще так не училась. После окончания лекций она подходила к преподавателю, задавая ему волнующие ее вопросы. Как восстановить атрофированные мышцы? Какой массаж подходит в качестве профилактики пролежней? Какой интенсивности должно быть воздействие в месте перелома? Или лучше вообще обходить его стороной?

Константин тоже не терял времени даром. Обзвонив кучу мест, он нашел психотерапевта, который согласился раз в неделю навещать Василия в больнице. Пока его визиты, увы, видимой пользы не приносили, но Марина утешала Костика, что всему свое время, и будь она на месте Васи, с ней было бы то же самое. Вася лежал, безучастно глядя в потолок, не разговаривая ни с кем из соседей по палате. Единственное, что еще хоть как-то радовало его — это книги и кроссворды. Но долго читать он не мог — болели руки, уставали от напряженной работы глаза. Поэтому он все больше и больше уходил в себя, путал дни, забывая, что было вчера, а что неделю назад. Прежде округлое его лицо сильно похудело, и лишь веснушки нелепо выделялись на его заострившемся носу. И почему-то больше всего пугали Марину. Ей казалось, что Василий с каждым днем все больше напоминает живого мертвеца из какого-нибудь «ужастика». Да еще этот нелепый, не до конца заживший шрам на лбу! Скорее всего, след скользящего удара кастетом или железным прутом. Придется Ваське потом отрастить длинную челку, чтобы не пугать своим видом окружающих.

Работать по купле-продаже квартир Марина и Константин стали в паре, и таким образом, смогли не потерять ни одного из старых клиентов, и не отпугнуть новых. В зависимости от того, кто был на работе, а кто сидел с Васей, они рассказывали друг другу все подробности той или иной сделки, чтобы в случае чего не приходилось повторять все вопросы по второму разу. На все встречи с клиентами, назначенные вечером, автоматически отправлялась Марина, а по организациям, работающим днем, бегал Костик. Комиссионные делили на три части: Марине, Константину и Василию. Так предложила Марина, и хотя Костя долго спорил, что Вася — это его друг, а она, Марина, и так сделала для них все возможное и невозможное, но переубедить ее не смог. Если уж Марина упиралась, то лучше было отступить, что он в итоге и сделал. Единственное обещание, которое он у нее выбил, так это то, что когда Вася вернется домой, комиссионные снова станут делиться как раньше. А пока, если требовались какие-то лекарства или платные консультации ведущих специалистов, Костик не раздумывая о цене просто доставал нужную сумму из Васиного фонда.

Нега сна была прервана трелью будильника. Так, сесть на кровати, найти тапочки, одеть халат, пойти в душ. Стоять, Зорька, а какой сегодня день? Елки-палки, суббота же! Проклятый склероз, надо было вечером выключить этого трезвонящего негодяя, глядишь — и поспала бы всласть. Все равно, встреч на сегодня не запланировано никаких, текущие клиенты обработаны еще в пятницу, и раньше понедельника ее доставать не начнут. Даже в больнице сегодня дежурит Костик. Специально попросил ее сегодня не приходить: он решил помыть Васю, а присутствие Марины его могло бы сильно смутить. Еще чего доброго, вообще отказался бы от водных процедур. А это не дело, сколько можно лежать с грязной головой и потным телом на грязных простынях? Еще паразитов себе каких-нибудь подхватит, не дай Бог, вот радости-то будет! А так и сам чистый будет, и постельное белье Костик ему поменяет. Ерунда, конечно, но все-таки поприятнее.

Марина снова плюхнулась в кровать, решив подремать еще хоть часочек. Крепкий сон к ней так и не пришел, так, какие-то смутные обрывки сновидений, не больше. Она куда-то металась, что-то должна была успеть, и не успевала. Перед ней мелькали лица знакомых, что-то говорили ей, что-то требовали от нее. Вася с забинтованной головой, Дима, размахивающий бутылкой и что-то кричащий, отец, держащийся за сердце. Отец. Сколько она его уже не видела?

Решение о том, чем она сегодня займется, было столь осязаемым и четким, что Марина разом окончательно проснулась и отправилась принимать ванную. Сегодня она навестит отца. И не будет звонить в родительский дом чужим голосом и просить подозвать его к телефону. Нет, она просто придет к нему домой. В конце концов, это и ее квартира, что бы там не происходило. Она там прописана, там ее комната, ее вещи. И если это кому-то не понравится, это не ее проблемы. Робкой девочки, сходящей с ума и бегущей от издевательств в никуда, больше не существовало. Для всего враждебно относящегося к ней мира она стала стервой. А доброта и мягкость существовали теперь только для ее близких друзей. И отца.

Марина одела превосходный шерстяной костюм с тонким хлопчатобумажным свитером под низ, сделала себе макияж, сбрызнула запястья и мочки ушей дорогими духами, одела золотые сережки и перстенек. Не стоило забывать, что она пытается вторгнуться на враждебную территорию, поэтому имело смысл подготовиться к этому мероприятию со всей тщательностью. Все, порядок. Пора отправляться. Отец как раз должен был проснуться и позавтракать, а теперь он, скорее всего, смотрит телевизор и вполглаза дремлет перед экраном. Папа, как же я соскучилась без тебя!

Через час она уже стояла перед знакомой дверью, пытаясь зачем-то прислушаться к звукам, доносящимся из квартиры. Тихо, голоса не слышны. Может быть, и нет никого?

Открыв дверь своим ключом, она вошла внутрь. Раздался голос отца: «Ира, это ты вернулась?» Марина широко улыбнулась и произнесла: «Папа, это я, Марина!»

Отец вышел из спальни, заохал, запричитал, помог повесить Маринино пальто на вешалку, обул ее в тапочки и повел на кухню чаевничать.

— Доченька, как же я рад, что ты пришла! Как у тебя дела, рассказывай мне все подробно, а то я ведь совсем ничего про тебя не знаю. Как тебе живется на новом месте, как работа? Сильно устаешь? А на личном фронте как дела? Когда я своего зятя наконец-то увижу или внуков дождусь?

— Ой, папуль, не все сразу, подожди, сейчас я тебе все расскажу. Ты мне лучше вот что ответь: остальные-то где? Ветром их что ли сдуло? Пока шла сюда, готовилась к отпору, думала, что придется отстаивать свое право приходить сюда, когда мне вздумается, а выяснилось, что и воевать-то не с кем.

— Они втроем ушли на рынок, что-то там надо Ире купить. Мама спонсирует, а Валера оценивает. Как ты с ними в дверях не столкнулась, просто удивительно! Я когда услышал, что кто-то вошел, решил, что Ирина что-нибудь забыла, вот и вернулась назад.

— Отлично, значит часа два, а то и три у нас с тобой имеются. Давай, лучше сам рассказывай, как живешь, как можешь. Сердце твое как, больше «скорую» не вызываешь?

— В этом месяце, слава Богу, нет. Я теперь живу совсем тихо, представляю, что я глухой и слепой. Не поверишь — помогает. Давление не скачет туда-сюда, сердце не болит. Валокордин почти совсем пить перестал.

— Ну, ты у меня просто молодец! А то я сон какой-то дурацкий видела, будто ты за грудь держишься и смотришь на меня так грустно… Проснулась в холодном поту, ей-ей. Перепугалась, что давно тебя не видела, ношусь со своими проблемами и не знаю, как у тебя здоровье, как живешь-можешь.

— Да нет, на покой мне пока еще рановато. Есть еще порох в пороховницах, не волнуйся. Старая гвардия просто так не сдается.

— Как у наших молодоженов дела? До первой годовщины свадьбы доживут?

— Лучше не спрашивай, я к ним совсем не лезу. Ирка что ни день, то права качает, Валера на нее орет. Я тогда иду, включаю телевизор, и мне сразу хорошо. Не слышу их, и ладно. Сами не маленькие, разберутся без нашей помощи. Да и Ирина, между нами, не подарок, Валере с ней тоже несладко приходится. Чего бы он ни сделал, оказывается, что все не так, как Ирина хотела. Картошку на рынке купил — мелкую, галстук одел — не в цвет к костюму, «доброе утро» не тем тоном сказал. А, что там говорить!

— Ирка работает?

— Нет, сидит на шее мужа и нас с матерью. Говорит, что работа — это не для нее. Институт почти позабросила, а нее диплом на носу. Как сдаст — не знаю, одни тройки в зачетке. Слушай, а давай бросим мы про них вспоминать, дались они тебе что ли? Я смотрю, ты приоделась, выглядишь на все сто. Такая красавица стала… Работа кормит?

— Работа, работа… До седьмого пота. Верчусь, как белка в колесе. Зато результат налицо, даже похвастаться уже есть чем.

— Волка ноги кормят?

— Вот-вот, точнее и не скажешь. Зато ни от кого не завишу, сама себе хозяйка. Да и работа интересная, со многими людьми приходится общаться, много нового узнаешь. И на работе меня уважают. Знаешь, я долго считала себя ребенком, и ко мне почему-то все и относились именно так. А сейчас — я взрослая. И я это на самом деле чувствую. И относятся ко мне, как к равной, хотя я и самая младшая в своем коллективе. У нас средний возраст агентов где-то тридцать пять — сорок лет. Понимаешь, я впервые леплю свою жизнь так, как я этого хочу, а не как от меня это хочет кто-то еще. И мне нравится это. Совершенно обалденное ощущение, знаешь, как полеты во сне. Я все последние месяцы просто наслаждаюсь своей жизнью от и до. Кажется, я впервые поняла, что значит жить на полную катушку. Вот только нервы на моей работе надо иметь, как высоковольтные провода: клиенты иногда до того из себя выводят, что иногда даже ловлю себя на мысли, что хочу их чем-нибудь тяжелым по голове огреть.

— Я знал, что у тебя все получится. Я тебе этого не рассказывал, все как-то не до того было, но в нашем роду все ребята такие пробивные, с рабочей жилкой. Даже по нашей семье видно: вот ты в мою родню пошла, и всего добилась. И заметь — сама, без нашей помощи. А если и не всего, то добьешься этого в свое время. А вот Ирина она в материнскую родню вышла. И что? Ноет, ноет, ко всем претензии выдвигает. Не человек, а паразит. Никакой от нее пользы нет, никому она ничего хорошего не сделала. Даже временами не верю, что в ней и моя кровь течет. Представь, стал себя ловить на том, что вглядываюсь в ее лицо, ищу свои черты. И не нахожу.

— Хочешь сказать, что Ирина — не твоя дочь?

— Я ничего не говорю. И даже думать об этом не хочу. В конце концов, я ее растил, я ее воспитывал. Видно, упустил что-то в свое время. А теперь уже поздно что-то менять, поезд ушел.

Марина долго сидела на кухне с отцом, вливая в себе одну за другой чашки чая и хрустя вафлями в шоколаде. Даже чайник дважды пришлось ставить. Они все говорили, говорили, говорили, и никак не могли насытиться общением друг с другом. Больше всего ей сейчас хотелось как в детстве подогнуть под себя одну ногу, согнуть вторую в колене, подтянув к груди, и так сидеть, слушая и слушая неторопливый отцовский говор. Если глаза закрыть, можно даже представить, что тебе лет десять, все у тебя в жизни прекрасно и удивительно, и самая большая проблема у тебя, что мальчишки во дворе дразнятся, потому что непонятно откуда появилась эта противная грудь, которую уже не спрячешь под футболкой, как не старайся, и надо носить бюстгальтер. А то мама на улицу не выпустит.

Мама… Вот она что-то говорит, ворчит на Ирку. Ирка что-то отвечает ей… Ирка? Елки-палки! Они же вернулись! Точно, вон и Валерку слышно. Все, спокойное время закончилось, сейчас точно привяжутся. Надо было чуть раньше смотаться, а она за часами даже и не следила, уже полдня здесь сидит.

— Какие люди! Явилась — не запылилась. Что, хахаля сменила? Вон вырядилась как!

— Да нет, мама, за чужой счет жить не люблю, представь себе — заработала.

— А что, на панели сейчас много платят?

— Знаешь, я вот смотрю на тебя и думаю, и это говорит мне женщина, которая еще пытается после этого назваться моей матерью? За что же ты меня так ненавидишь? Где я тебе дорогу перешла? Чем обидела? Или тебе приятнее родную дочь проституткой видеть, лишь бы не винить себя за то, что ее из дома выгнала?

— Убирайся отсюда, шваль, чтобы и духу твоего здесь не было! Мы тебя здесь видеть не хотим, слишком много горя ты принесла в этот дом. Когда под чужим мужиком валялась, да семью позорила, небось не думала, каково нам будет вынести это. Растили ее с пеленок, кормили, уму-разуму учили, и что в ответ получили? Черную неблагодарность! И как она с матерью разговаривать взялась, раньше и не вякала, молчала в тряпочку, да пакостила, а теперь осмелела, рот стала открывать!

— Боюсь тебя огорчить, но пришла я сюда к отцу, а не к вам, и уйду отсюда ровно тогда, когда сочту нужным, а не когда ты или кто еще мне это прикажет. Да, рот мне не затыкай, бессмысленно это. Мне уже не шестнадцать, а ты для меня не царь и Бог. И если ты еще не забыла, здесь и мой дом тоже. Я здесь прописана, у меня здесь комната, кое-какие мои вещи. Пианино то же самое. Помнишь, мне его бабушка подарила? Как своей первой внучке? Или такие «мелочи» ты предпочитаешь забывать?

— Это про какую свою жилплощадь ты говоришь? Нет здесь у тебя ничего и не было. И комната давно уже не твоя, а детская для моих внуков.

— А что, Ирина уже парочку родила? Что-то я детского писка не слышу. А, поняла, она в положении? Что-то незаметно. Хотя да, цвет лица выдает. Какая-то землистая вся, нездоровая. Ириша, тебя что, токсикоз мучает? Пей витамины и все пройдет. Да, а с водкой завязывай, завязывай, а то урода родишь, мама расстроится, плакать будет.

— Как ты смеешь мне это говорить! Ты, из-за которой у меня теперь возможно совсем не будет детей! Мама все надеется на лучшее, молится за нас, чтобы у нас все наладилось, а ты! Как ты можешь так жестоко смеяться надо мной! Ты мне всю жизнь поломала, — произнесла Ирина с такой патетикой в голосе, которая украсила бы любую древнегреческую трагедию.

— Так ты не беременна? — растягивая слова, удивленно произнесла Марина, в чьих глазах уже плясали злые чертики.

— Как я могу забеременеть после твоего удара?

— Слушай, а ты внутриматочную спираль вынимать не пробовала? Говорят, помогает.

По расширенным зрачкам Ирины, потерявшей на мгновение дар речи, Марина поняла, что совершенно случайно, как говорят, «попала в яблочко». Да, Ирина далеко пойдет. С таким талантом по ней театры с кино плачут. Какова? Сама предохраняется, и еще имеет наглость обвинять свою сестру в том, что не может забеременеть! Вот дает!

— Ира, я что-то не понял? — вклинился в разговор молчавший доселе Валера. — Ты что, поставила себе спираль? Тогда при чем твои слова о том, что у тебя ничего не получается, истерики с наступлением месячных? «Ах, Валерочка, у меня опять не будет ребенка, как же я хочу бэби, он будет похож на тебя, такой же кудрявый». А я тебе еще и верил, как дурак, утешал: «Потерпи, малышка, все у нас получится, я постараюсь, вот увидишь»! Погоди, погоди, а к какому такому гинекологу ты в таком случае мотаешься два раза в неделю? Или проверяешь, как спиралька держится?

— Ира, это что, правда? — спросила мать, держась за сердце и присев на табурет.

— Да врет она все, врет! — завизжала Ирина. — Ну что вы все на меня накинулись!

— Нет, ты мне сейчас всю правду выложишь, дорогая, глядя в глаза своим родителям. Так у тебя стоит спираль или как? Ну, смотри на меня! Подними голову!

— Стоит, стоит, — елейным голоском протянула Марина. — Здесь и вопроса быть не может. Просто посмотрите на нее, и в глазах сами увидите ответы на все свои вопросы. Что, Валера, не сладко по носу от близкого человека получать? Ничего, привыкнешь. Я вот привыкла, и ничего, живу. И как видишь, неплохо. А теперь вы сами разбирайтесь со своими проблемами, а я пойду. Мне сегодня в салон красоты еще зайти надо, а то что-то ногти мне не нравятся. Отполировать надо. Папуля, до свидания, я тебе еще позвоню. Всем чао!

На улице ее догнал запыхавшийся Валера. Пальто висело на нем кое-как, видно одевался наспех, шарф болтался вокруг тощей шеи и совершенно не спасал от холода.

— Марина, постой, поговорить надо!

— Нам с тобой не о чем говорить. Или ты забыл, что женат на моей сестре, а я благодаря вам обоим вынуждена скитаться по чужим углам?

— Марина, Мышка, зачем ты так!

— Как?

— Жестоко. Раньше в тебе этого не было. Ты всегда была доброй, отзывчивой. А теперь я тебя не узнаю. Холодная, неприступная, выглядишь, как настоящая светская дама…

— Почему «как», я и есть светская дама. Мне на это твоего разрешения не требуется. А что холодная и неприступная, так вы меня со своей женой и тещей сами меня такой сделали. Чтобы общаться с вами по-человечески никаких нервов не хватит, пусть они даже были бы толщиной в канат. И знаешь, на самом деле у меня к тебе есть один маленький такой вопросик. Совсем маленький. Так, для удовлетворения собственного любопытства, не больше.

— Спрашивай, я отвечу!

— С какой стати ты вдруг рассказал родителям сказку о том, что я ударила Ирину в живот? Тогда, в свой последний вечер. Ведь ты же был на кухне, ты сам все видел.

— Честно говоря, я смутно помню, что произошло. Мы с Ириной в тот день слегка перебрали со спиртным. Ира сказала матери, что ты ее ударила у меня на глазах. Мать спросила меня, так ли это было, я и просто подтвердил ее слова. Я из того дня запомнил только «скорую» и кровь. Везде, в ванной, в коридоре. Я после этого еще несколько ночей от кошмаров просыпался. Даже с Иркой не сразу смог спать, когда ее из больницы выписали. Она, правда, не очень-то и переживала, видно.

— А какого черта вы нажрались, если Ирина ждала ребенка?

— А я и не знал, что она беременна. Пока ее в больницу не увезли. И она не знала.

— А ты в этом уверен? На все сто процентов?

— Ты это к чему?

— Просто таким образом глупые девушки уже очень давно избавляются от нежеланных детей. Правда, иногда они рискуют запросто оказаться на том свете, но очень уж заманчиво все выглядит поначалу.

— Подожди, ты хочешь сказать, что она это все придумала заранее?

— Давай так, если бы она сказала, что беременна, но не хочет иметь этого ребенка, что ей еще рано, жить хочется и все такое, ты или мать позволили бы ей сделать аборт?

— Нет конечно!

— Ты сам ответил на все свои вопросы.

— Бог мой, а я ей верил, я ей верил… Зачем она так? Я же ей ничего плохого не делал, кормлю ее, обуваю, все ее капризы исполняю, вкалываю как вол. И ради чего? Ради какой-то пустышки?

— Если ищешь у меня утешения, то прости, ты обратился явно не по адресу. Или забыл, как рассказал моей матери подробности нашего расставания? По-моему, эта информация не предназначалась для чужих ушей. Но ты же так хотел к себе сочувствия, байроновские страдания и все такое. И после того, как ты сделал мою жизнь в этом доме просто невыносимой, ты еще вдобавок ко всему, что натворил, стал встречаться с моей сестрой. Про свой последний вечер в родительском доме я вообще молчу, от тебя я такой подлости не ожидала. Как, думаешь, я должна была себя чувствовать после всего этого?

— Пойми, я был обижен на тебя…

— Не понимаю. И давай прекратим этот разговор. Возвращайся домой, к жене и любимой теще. Там тебе самое место. Лучшей мести для тебя мне и придумать было бы трудно. А так ты сам себя наказал. Я вполне удовлетворена. Достаточно разок присутствовать при вашем взаимном общении, чтобы понять, как весело проходит время в вашем серпентарии.

— Прости меня, я был не прав. Ну дай мне еще хоть одну попытку, в конце концов! Все мы люди, все ошибаемся! Я понял, что Ирина совершенно не похожа на тебя только тогда, когда поздно было уже что-либо менять, я был связан по рукам и ногам. Мышка, я прошу всего одну попытку!

— Для чего? Мне не нужен чужой муж, я не хочу жить в одной квартире с родителями, и я никогда не поверю человеку уже не раз предавшему меня. Если помнишь, это я от тебя ушла, я! А не ты меня прогнал или еще что-то в том же духе. И вернусь я к тебе только тогда, когда стану пациенткой Кащенко. Не раньше! Все, мне надоел этот разговор. И мой троллейбус подошел. Прощай!

— Марина! Мышка!

Марина не оглядываясь села в троллейбус, он качнулся и оставил Валеру где-то там на остановке. Странно, она ничего к нему не чувствовала. Не былой привязанности, ни обиды. Будто и не было десяти лет тесной дружбы. Просто пустое место и ничего больше. Словно человека из ее души, ее памяти стерли ластиком. Что ж, первая любовь, как водится, всегда несчастная, и произошедшее с ней тоже не исключение из правил.

Мысли Марины плавно перетекли к другой теме. Да, Ирка сегодня здорово села в лужу. Если бы сразу стала все отрицать, закричала, что Марина над ней издевается, или еще что-нибудь из этой оперы, то никто ничего бы и не понял. Да, прокол с твоей стороны, сестренка. Твоя растерянность тебе дорого будет стоить. Валера разозлен не на шутку. Да и матушка твоя о тебе сегодня много нового узнала. Интересно, как выкручиваться будешь, дорогая?

Через два месяца, когда ему сняли гипс, Вася сделал робкую попытку встать. И упал. Больше он таких попыток не предпринимал, несмотря на все уговоры друзей и врачей. Марина ежедневно массировала его вялые худющие ноги, Костик по совету врача делал специальные упражнения, сгибая и разгибая их в коленях, поднимая и опуская их на кровать, но сам Вася оставался безучастным к их стараниям. Однажды Марина разозлилась, и заразив своей яростью Костика, с его помощью просто силком выдернула Васю из кровати, положила его руку себе на плечо, и так они проволокли его до конца коридора и обратно.

— Ты слышишь меня? Я не позволю тебе снова улечься в кровать, пока ты сам не сделаешь хотя бы несколько шагов. Слышишь? Несколько шагов! Ладно, тебе наплевать на себя, тебя наплевать на меня, а о Костике ты подумал? Ты подумал своей дурной башкой, каково ему приходится, как он измаялся с тобой?

— Я никого не просил ухаживать за мной. Вы сами это решили.

— Ах, вот как ты заговорил? Значит, никого не просил? Тогда я скажу тебе одну вещь: мне плевать, что ты себе думаешь! Только ты у меня пойдешь, слышишь? Пойдешь! Как миленький! Иначе никаких подарков, никаких гостей! Хочешь подохнуть в своей больнице — подыхай на здоровье! И Костика я к тебе больше не пущу — зачем ему нужен такой эгоист, как ты? «Ах, я бедный, ах, я несчастный»! И страдай тогда, сколько хочешь. Мы тебе мешать не будем.

— Ты чудовище! Ты — как те, которые меня били. Им тоже было наплевать на меня, на то, что я чувствую, что я думаю. Они просто делали, то что хотели. Я был для них куском мяса, и для тебя я тоже кусок мяса, не более. Ты жестокая.

— Да, я жестокая. И мне все равно, как ты ко мне относишься. Но ты более жесток, чем я. Почему? Да просто ты подохнешь, утонув в собственных соплях от жалости к себе, а ровно через сутки за тобой на тот свет отправится и Костик. Взберется куда-нибудь повыше и ласточкой вниз. Хочешь романтической смерти, как у Ромео и Джульетты? А Костю ты спросил, чего он хочет?

— Я ничего не хочу, оставьте меня в покое, я устал, я вспотел, я хочу лечь!

— Нет, родной, перед тобой сейчас стоит выбор: либо ты идешь, идешь своими ногами, либо ты подыхаешь! Выбирай! Да, и учти пожалуйста, что до постели, если ты выберешь подыхать, будешь добираться сам, на карачках, ползком. Зачем нам мараться о слабохарактерного труса? Ну, что решил? Подыхать или жить?

На глазах Васи выступили слезы. На Маринины вопли сбежалось полбольницы, в том числе и лечащий врач Васи. Пока Марина промывала Васе мозги, Костик несколько раз пытался ее остановить, но встречал предупреждающий взгляд врача. Он даже специально показал жестами, чтобы Костик даже и не думал вмешиваться. От этой безобразной сцены шла кругом голова, хотелось закрыть уши, только чтобы не слышать того, что говорила Марина. Вася прав, она жестокая. Как она может так с ним обходиться? И он еще поддался на ее уговоры и вытащил Ваську из кровати. Как только все закончится, он обязательно извинится перед ним. И никогда ее больше к нему не пустит. Васе и так досталось в этой жизни, не хватало ему еще Маринкиных слов. У него же слезы уже бегут по щекам, разве она не видит?

Вася плача смотрел то на Марину, то на прячущего от него глаза Костика. И наконец, решился. Марина почувствовав, что он пытается сделать, поудобнее перехватила его руку. Вася набрал воздуха и оттолкнулся от стены. Шаг, совсем маленький, еще шажок, еще один. Марина с Костиком почти несли его на плечах. Почти, да не совсем. Потому что он шел. Сам передвигал ноги, сам пытался на них опереться.

И тут им троим показалось, что грянул гром. Это громко, до звона в голове, до эха в коридоре аплодировал лечащий врач. Вот к нему присоединились медсестры, вот поднял ладоши Васин сосед по палате. Так они и дошли до кровати под этот аккомпанемент. Когда Васю осторожно посадили, Марина бросилась и крепко-крепко обняла его, сама густо заливая слезами его пижаму.

— Васька, ты не представляешь, какая ты умница! Васька, ты сделал это!

— Ну брось, Марина, не плачь. Ничего особенного и не произошло. Я бы сам без вас ничего и не смог. А так у каждого получится, так каждый дурак сможет.

— Ничего ты понимаешь, глупый ты мой! Ты шел, понимаешь, шел! Ты — молодец!

— Девушка абсолютно права, — вмешался в их диалог лечащий врач. — Если считать каждое улучшение состояния шагом к здоровью, то пять минут назад ты просто совершил гигантский прыжок в этом направлении. Поздравляю! — и он пожал Василию руку.

— Как ты, любовь моя?

— Все нормально, Костик, все нормально. Вот голова немного кружится, и все. Я, я такой растерянный сейчас, все не могу осознать до конца, что же произошло. Я завтра еще попробую ходить, ты мне поможешь?

— Да о чем ты только говоришь? Конечно! Васька, радость моя, ты пошел! Как же я ждал этого момента, ты себе и представить не можешь!

— Слушай, а правда вас так доставал своим поведением?

— Ну, было немного. Мы уже все головы свои сломали, пытаясь придумать, как бы вывести тебя из этого состояния. Да это уже неважно, ты ходишь, Васька!

Когда они вышли из дверей больницы, Марина вдруг повернулась к Костику и что было сил стала бить его по груди своими кулачками. На мгновение Костик опешил, а потом перехватил ее руки. Марину била крупная дрожь, ее трясло буквально как японские острова во время очередного землетрясения. Он довел ее до лавочки, усадил и крепко прижал к себе, пока дрожь почти не прекратилась.

— Ты чего, Маринка?

— Костик, я никогда еще в жизни так не орала, да еще и на больного человека! Знаешь, больше всего я боялась, что Васька упадет на пол и не захочет никуда идти. Ору и думаю: «А что если…» Хорошо хоть, что все получилось! Лишь бы Вася на меня не сердился за это, ей Богу, если бы могла придумать что-нибудь другое, я бы этого ни за что не сделала. Как представлю, что он бы упал…

— Марина, ты все сделала, как надо! Поверь мне! Я правда, грешным делом хотел тебя даже заткнуть в какой-то момент, лишь бы не слышать то, что ты несла. Сейчас я понимаю, что ты выбрала в данной ситуации наилучший вариант. Я слишком жалею Васю, и никогда бы не решился на то, что сделала ты. В результате бы он так и остался на своей койке без всяких надежд на выздоровление. А так — он хочет заново научиться ходить, он просит меня помочь ему в этом. Ты — молодчина, я горжусь тобой! Такую шоковую терапию провела, что нашему психоаналитику и не снилась!

— Кто бы мне сейчас терапию организовал, а то никак в себя прийти не могу. Руки дрожат, как у пьяницы, и все тело сводит. Холодно, даже пальто нисколько не греет.

— Это мы мигом поправим, вот только до дома доберемся. Потерпи чуть-чуть.

Поймав частника— камикадзе, ребята буквально за двадцать минут полета на «почти „желтый“ и „почти не по тротуару“ оказались дома. Костик помог Марине раздеться, усадил ее на диван, укутал теплым пледом и взяв с нее обещание, что она продержится еще минут десять, исчез на кухне. Марина кивнула, и поплотнее укрылась одеялом.

Через десять минут Костик на подносе торжественно внес небольшую кастрюлю с дымящимся содержимым, две кружки и серебряный половник с серебряными же ложечками. Разлив содержимое кастрюли по кружкам, он протянул одну из них Марине. Горячее вино приятно обожгло ей губы. Глинтвейн, как же давно она его не пила! Да еще и в таком варианте, с райскими яблочками и лимонными цукатами. Божественно!

Потихоньку, вместе с тем, как кастрюля начала пустеть, проходила и Маринина дрожь. У них с Костиком после сегодняшних событий проснулся страшный аппетит, и ребята уже вместе отправились «шакалить» на кухню, прихватив с собой Маринин плед. Разогрели покупную пиццу, открыли баночку маринованных шампиньонов, порезали крупными кусками сырокопченую колбасу (Вася назвал бы это варварством, что-что, а в художественной нарезке он знал толк). Выждали для приличия ровно пять секунд, и набросились как дикари на еду. Заваривать чай не хотелось, а вот пить — даже очень, поэтому Костя, не мудрствуя лукаво, прихватил из бара еще одну бутылочку вина. Потом еще одну… Было безумно весело и легко, словно с души упал огромный камень. Впервые за эти страшные месяцы они трепались обо все, что угодно, но только не обсуждали нюансы Васиного лечения и мнение врачей о его состоянии. В какой-то момент Марине показалось, что настольная лампа танцует вальс, она хихикнула и хотела сказать об этом Костику, но не успела, заснув прямо на кухонном мягком уголке. Костя донес спящую мертвым сном Марину до спальни, где была разложена постель, отвел ладонью прядь волос с ее лба, чтобы не мешались. Поцеловал в щеку и покачав головой, отправился спать в гостиную, на Маринин диванчик.

Марина с утра долго пыталась понять, где же она находится, и почему так гудит голова. Так, она в спальне Костика. А где же он сам? И что было вчера? Ничего не помнит. Неужели она приставала к Костику? Вряд ли, такого она за собой еще не припоминала. Может быть, она спьяну пришла к нему сюда, и он, бедолага, как истинный джентльмен оставил ее одну и сбежал от нее в другую комнату? Нет, что-то здесь не складывается, как не крути.

За завтраком она поделилась с Константином своими сомнениями по поводу собственного вчерашнего поведения. Он ржал, как табун диких лошадей, да так заразительно, что Марина, не выдержав, рассмеялась вместе с ним. Сквозь смех она спросила его, что же так развеселило его. Костик нимало не смущаясь ответил: «Представил себе со стороны эту картину: ты, коварная и подлая приставала, втершаяся мне в доверие, проникаешь ко мне в спальню, исполняешь, натурально, танец живота и прямо-таки вся трепещешь, дабы соблазнить меня, несгибаемого. А я гордо тебе отвечаю, что никогда не смогу изменить Васе, и удаляюсь в другую комнату, пожелав тебе спокойной ночи! Разве не смешно? Сегодня же Ваське расскажу, как я тебе „не сдался“, выдержал оборону Севастополя». Марина прыснула еще громче, едва не опрокинув на себя от полноты чувств тарелку с яичницей. Нарисованная Костиком сценка была настолько же нелепа, насколько и нереальна.

Сегодня Костик сказал ей, что хочет навестить Васю в одиночестве, без Марининой компании. «У мальчиков — свои секреты, уйди, противная», — пропищал он ей гнусным манерным голоском. Марина показала ему язык и договорилась с Юлей, что заедет к ней сегодня в гости. Юля давно подбивала ее приехать и познакомиться с ее мужем Алексеем, вернувшимся наконец-то из загранкомандировки, намекая, что Алеша, мол, все уши ей прожужжал, что хочет увидеть ее молоденькую подругу и посидеть вместе с ней за одним столом за бутылочкой хорошего коньяка, привезенного им из-за границы. За Васю, оставшегося на этот день без ее массажа, Марина не беспокоилась, день-другой перерыва погоды не сделают. Стоять и ходить без костылей или чьей-либо помощи Вася еще не мог, но с костылями в обнимку уже лихо летал по коридору. Каждый день он «проходил» на пятьдесят, а то и на сто шагов больше, чем в предыдущий день, и к концу дня обессиленный просто валился на кровать, чтобы с утра начать это самоистязание заново. Марина тихонько подсунула ему среди прочих книг «Повесть о настоящем человеке». Аналогия напрашивалась самая прямая, и Марина побаивалась, что Вася обидится на нее за такую грубую подсказку, но когда она пришла навестить его в следующий раз, книга пряталась под подушкой, а не лежала на тумбочке вместе с остальными. Сработало!

Зная, что Юлька не уважает дома официальную форму одежды и предпочитает сама разгуливать в шелковых китайских халатах и просторных домашних брюках, Марина выбрала на сегодняшний вечер джинсы и веселый мохнатый свитер, придававший ее несколько худенькой фигуре дополнительный объем (и маскировавший до поры до времени мышцы, накачанные ею на тренажерах). И правильно сделала. Через пятнадцать минут после знакомства с Алексеем она уже ползала по ковру и играла с ним в очередную версию «Монополии». Юлькины предприятия они разорили на корню и перекупили еще в самом начале игры, а теперь решалась судьба целого бумажного города. Ха, знай наших! Рискнув всей наличностью и взяв дополнительный кредит в банке, Марина выкупила оставшиеся самые дорогие здания и гостиницы, и буквально за два круга довела партнера до полного банкротства.

— Хорошо, что это только игра, было бы на самом деле, я давно бы уже с сумой попрошайничал! Откуда в тебе такая жилка! И играешь так спокойно, словно тебе это и неинтересно на самом деле. С такими нервами только в казино удачу ловить, или в крупном бизнесе сделки проворачивать.

— Мой бизнес для меня и есть самый крупный. А выше я пока не хочу.

— Мне нравится твоя точка зрения. Особенно слово «пока». Создается впечатление, что как только ты считаешь, что тебе пора переходить на какую-то следующую ступеньку, ты просто делаешь это, и все. Или я не прав?

— Прав, Алеша, только ты нашу гостью совсем разговорами и играми заморил. Пока вы тут окончательно отношения выясняли, я уже стол накрыла. Давайте, бросайте это гнилое дело, и кушать, а то все остынет, невкусно будет.

— Юлька, а с кем я еще могу так здорово пощекотать себе нервы? Ты от игр уже шарахаешься, как черт от ладана, мне остаются только твои подруги!

— Ой, да ладно тебе. Марина, ты лучше скажи, как там у Васи дела?

— Идет на поправку, ноги разрабатывает. Как только сможет нормально сам передвигаться, его из больницы выпишут. Сотрясение мозга тоже вылечили, правда, остается опасность всяких осложнений, вплоть до эпилепсии. Все-таки голова — это такое загадочное место. И шрамы остались.

— А настроение у него как?

— Уже порядок. Больше не ноет, а как настоящий спортсмен берет одну вершину за другой. Кто-то из соседей по палате ему журнал подбросил по бодибилдингу. Так там рассказ про то, как чемпион мира, искалеченный в результате аварии так, что от одной ноги остались лишь кости на специальных штырях да изуродованные сухожилия, разработал для себя комплекс упражнений и по-моему лет через пять, или даже раньше, снова завоевал себе звание чемпиона мира по бодибилдингу. А он к тому времени и не так чтобы молодой был, конкуренты в своей массе его чуть ли не на десять лет моложе были. Вот Васька мне про этого чемпиона все уши проел, и про то, что он для себя тоже специальный комплекс разрабатывает, и что дня ему для тренировок уже мало становится. Главное, что он захотел вернуться к нормальной жизни, а то мы с Костиком так боялись за него. Костик без снотворного даже заснуть не мог, так переживал за Ваську.

— А теперь?

— Спит как сурок или как медведь в берлоге. И без всяких таблеток.

— А дома у тебя как? Все по-прежнему?

— Это как сказать. Вчера звонил отец, опять ему плоховато было. Валера разводится с Иркой, она с матерью обвиняет во всем меня, что это я его так настроила. Ирка грозится отобрать у него квартиру его родителей, взыскать алименты на свое содержание. Короче, по миру пустить. Наивная, как чукотский юноша. На нее в любом суде посмотрят как на дуру и выгонят, чтобы она их время своими глупостями не занимала.

— Это точно. Спросила бы лучше у любого юриста, чем так тупить!

— Она же сама все лучше всех знает, юристы здесь просто отдыхают. Тут еще выяснилось, что она на сторону бегала, говорила, что к гинекологу, а сама фьюить — и в кусты. Валера даже не поленился, разыскал этого «гинеколога», физиономию ему слегка попортил. И ничего, мать даже в этой ситуации за Ирку стоит горой. Говорит, что ей дома было так одиноко, что Валера не смог понять, как удовлетворить свою жену… То есть меня она выжила, потому что я один-единственный раз изменила своему жениху, а Ирине, значит, даже мужу изменить — не измена, а так, ерунда, что-то вроде обычного моциона. Для поддержания настроения. Интересно, когда ее любимая доченька поступит с ней так же, как она со мной, что тогда мать запоет?

— Марина, хватит себя изводить. Твою мать не переделать. Считай ее больной на голову и относись ко всему соответствующе.

— Легко сказать. Я с ними уже больше года не живу, а во мне все равно все еще кипит. Я когда сестренке «веселую» свадьбу устроила, мне так полегчало, что я тебе даже сказать не могу. А вот теперь слышу эту песню снова, и такая злость на них из глубины души поднимается, что мне за себя даже страшно становится. Я себя совершенно контролировать перестаю, трясусь изнутри от ненависти, и все вокруг таким черным кажется. Боюсь сорваться, гадостей натворить. Сколько они во всех своих бедах будут меня винить? Словно и не родные они мне. Парадокс какой-то: абсолютно чужие люди относятся ко мне лучше, чем те, кто прожил со мной почти всю жизнь, кто меня воспитал и родил.

— А ты не думала, что твоя мать и Ирка просто завидуют тебе? Ты такая вся из себя успешная, деловая, деньги водятся. А они? Сидят дома на шее своих мужиков и копейки до их зарплаты считают.

— Ну сейчас-то понятно, может быть и завидуют. А тогда, когда они меня выживали? Я же была никто и ничто! Чем я им тогда не угодила?

— Тут видно только очень крутой психотерапевт может разобраться. Возьмет томик Фрейда, положит рядом труды Юнга, почешет умную башку и выдаст что-нибудь про тяжелое детство и железные игрушки.

— Юлька, ты просто чудо! Как что-то скажешь, так просто хоть стой, хоть падай. Нет, я в тебя просто влюбилась, еще тогда, когда ты впервые у нас с Димой появилась и стащила со стола горбушку черного хлеба.

— Да, кстати о Диме. Я ему на прошлой неделе звонила. У него все по-прежнему, передает тебе привет, зовет в гости. Я, уж прости меня за это, за тебя сказала, что ты сейчас вся в делах и заботах и в гости не выезжаешь, даже ко мне. Ты не обижаешься?

— Да нет, что ты. Ты все правильно сделала. Дима — хороший мужик, но мне пока больно вспоминать о нем, а тем более видеть его. Вот время пройдет, там и посмотрим.

— Так значит, Дима — хороший мужик, а я? — с набитым ртом обиженно поинтересовался Алексей.

— Ты — самый лучший и неповторимый. Ешь давай и не мешай нам болтать, а то добавки положу, а потом посажу на велотренажер. С повышенной нагрузкой.

— Ты — мучительница. Нет, домомучительница, как Карлсон говорил. И Марина за меня заступится, не даст тебе надо мной поиздеваться, правда?

— Правда, правда, — рассмеялась Марина, глядя на то, какими взглядами обмениваются супруги. Несмотря на показную суровость в голосе, Юлька смотрела на мужа с такой нежностью… И он отвечал ей тем же. Да, вот такого бы мужа она себе хотела точно. Не пьет, не курит, время от времени занимается спортом. Хотя все это так, приятное дополнение. Главное ведь, чтобы любил. Или чтобы я его любила? Да, забавный вопрос. Нет, уж лучше взаимно и обоюдно. «И пока смерть не разлучит нас!» А что? Она заслуживает такого. Она хорошо выглядит, многие даже называют ее «красавица», она сама зарабатывает себе на жизнь и может постоять за себя. Ей просто однозначно должно повезти. Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!

Когда она вернулась домой, до полночи оставалось каких-нибудь двадцать минут, не больше. Да, засиделась она в гостях, ничего не скажешь. Надо побыстрее в постельку прыгать и спать, спать, спать. А то завтра вряд ли поднимется раньше одиннадцати. Она прошла на кухню, поставила себе чайник. Из спальни вышел Костик, почесывая рукой свою всклокоченную шевелюру.

— Привет, ты чего не спишь?

— Услышал, что ты пришла и встал, решил с тобой чаю попить. Тебе, кстати, твой отец звонил. Он сейчас в больнице, я вот на бумажке все записал подробно. Он просил тебя не волноваться, сказал что это так, ерунда. Обследуют и отпустят.

— Господи, что с ним такое? Слушай, а голос у него какой был? Вялый, бодрый?

— Да обычный голос, ничего в нем особого не было. Да не волнуйся ты, завтра к нему съездишь, все сама узнаешь. Я на всякий случай сегодня сходил в магазин, фруктов разных побольше закупил и минералки с соками. Возьми завтра то, что нужно, и иди. Раз воскресенье, то внутрь наверняка без проблем прямо с утра пускать должны.

— Ох, Костик, что-то неспокойно мне. Наверняка его Иркин развод подкосил, как пить дать!

— А что, она уже развелась?

— Насколько я в курсе, на днях у них суд. Ирка же по-хорошему решила не отступать. Вот и мотает нервы всем окружающим, в первую очередь отцу. Валера свои вещи собрал и ушел от нее почти сразу после того, как я брякнула про ее спираль. Кстати, до сих пор не знаю, что это мне в голову тогда втемяшилось. Но получилось как надо.

— Скажи еще «интуиция»!

— Да фиг его знает! Просто что-то здесь было не так с самого начала. Я знала, что не била тогда Ирку, и она уж конечно это знала. И тем не менее, глядя мне в глаза, снова гнала эту чушь и кричала, что стала из-за меня бесплодной. Опять решила за мой счет прокатиться. Не вышло. Проездной закончился.

— Да, вот уж стерва, так стерва.

— Да нет, стерва — это я, а она сестра стервы.

— Думаешь?

— Уверена.

— Странная ты девчонка. Почему-то постоянно пытаешься убедить окружающих в том, что ты хуже, чем есть на самом деле. Пойми, о тебе ведь судят по твоим поступкам, а не по твоим словам! Я знаю, что более верного и преданного друга у меня нет. И у Василия тоже. Юлька, когда тебя на работе нет, просто откровенно скучает. Даже мое общество ее в эти минуты не радует.

— Добавь к этому испорченную свадьбу родной сестры и брошенного на произвол судьбы мужика, который в данный момент надирается водкой и тупо смотрит в одиночестве телевизор.

— Ну, могу тебе напомнить, что ушла ты от него только тогда, когда получила по его милости боевую раскраску на пол-лица. И кроме того, он сам к тому времени несколько раз заводил разговор о том, что ты должна оставить его. Я прекрасно помню то, что ты мне рассказывала о своих взаимоотношениях с этим человеком, так что не мотай головой. А что касается свадьбы… Знаешь, это меньшее из всех зол, которые ты могла бы совершить в такой ситуации. Иные даже на убийство идут, или на себя руки накладывают.

— Ну, ты хватил! Убийство! Скажешь тоже! Ради этого?

— Вот именно. А так все ограничилось испорченным платьем, проколотыми колесами и плохим настроением молодоженов. Не очень много за то, что они вытворяли с тобой.

— Зато теперь им точно есть, на кого свалить вину за развод.

— Слушай, расслабься ты и не занимайся самоедством. Как заезженная пластинка все по одному и тому же кругу гоняешь. Сколько женщин знаю, всегда удивляюсь вашей логике. Если все хорошо — найдете причину, по которой на самом деле все плохо; будете жить в нищете, но кричать, что безумно счастливы. Так что давай, допивай чай и спать. А завтра к отцу.

В больницу, где лежал отец, Марина приехала сразу же после обеда, в тихий час. Опыт общения с младшим медицинским персоналом у нее за эти месяцы был накоплен более, чем богатый, так что использовав все свое умение в палату она просочилась как минимум часа на два раньше, чем остальные посетители. Отец лежал в четырехместной палате, один в один напоминающей ту, где выздоравливал Вася, разве что здесь еще оставались свободные койки.

— Доченька! Я и не ждал тебя так рано! Какая ты умница, солнышко мое! Вечером зайдет твоя мать, так что времени у нас с тобой не так много. Но да ладно. Как я рад тебя видеть! Не представляешь, даже на сердце спокойно стало, отпустило меня.

— Папка! Я как только узнала, так сразу и сорвалась к тебе. Что случилось, рассказывай!

— Да снова спазм начался, лекарствами я его снять не смог, мать вызвала врачей, а они меня сюда отвезли. Я им говорю, мол, сделайте мне укол, да и хватит, а они уперлись и в никакую. Даже по лестнице меня на носилках спускали, не дали своими ногами идти. Прямо инвалида из меня делают, и все тут. А здесь сразу под капельницу, кардиограмму сняли… Где-то утром я уже себя стал вполне нормально чувствовать. Врачи, жаль, домой не отпускают, хотят еще чего-то проверить. И вставать не разрешают. Вот и лежу, как куль, простыни протираю.

— Ты меня так больше не пугай, договорились? Ты у меня самый здоровый и молодой, и даже думать забудь, чтобы здесь просто так отлеживаться. Или тебе больницы нравятся?

— Да кому они могут понравиться, придумаешь тоже ерунду!

— Слушай, я тебе тут фруктов привезла разных, воду без газировки, вот баночка икры, тебе наверняка полезно будет. Холодильник у вас здесь есть?

— Да, вон в углу стоит. Сложи все туда, а мне только яблочко оставь, а то после их мерзкого пюре с этой якобы мясной подливой все внутренности сводит. И садись ко мне поближе, я с тобой поговорить хочу.

— Да, папуль, слушаю. Тебя что-то беспокоит?

— Марина, я знаю, что тебе неприятно это слышать, но если со мной что-то произойдет, знай, что я позаботился о тебе. Нет, нет, не мотай головой, дослушай меня до конца. Я слишком многое в этой жизни делал не так, как надо бы, слишком многим позволял управлять собой. Но я хочу хотя бы так исполнить свой отцовский долг. После твоего ухода из дома я так и сяк спрашивал себя, а правильно ли я сделал, что подтолкнул тебя к этому решению, фактически убил в тебе надежду на спокойную жизнь в родительском доме. Ум говорил, что я все сделал, как надо, а сердце кричало, что я выгнал из дома своего первенца, свою малышку. Нет, не перебивай, я не закончил еще. Так вот, чего бы тебе ни говорили твои родные, как бы не пытались под всякими предлогами отнять то, что я хочу оставить тебе после себя, пожалуйста, не отдавай им ничего. Это самое малое, чем я могу успокоить свою больную совесть. Я ведь тебя знаю, ты легко можешь красивый жест, отдав им все, на что они претендуют, и никогда в жизни больше не вспоминать о том, что у тебя когда-то были сестра и мать. Но они и так уже получили от меня все, что могли, выжали из меня все жизненные соки. И им этого все равно мало. Мариночка, доченька, обещай, что ты все сделаешь так, как я тебя попросил! Поклянись мне!

— Папка, ты меня пугаешь!

— Марина, для меня это очень важно. Ну пожалуйста, пообещай, что оставишь себе мой дар, когда придет пора.

— Хорошо, я дам тебе это обещание, но ты в свою очередь не говори больше о своей смерти. Даже слышать это не хочу!

— Хорошо, больше не буду. Но помни, что ты мне обещала!

— Конечно, папа, о чем речь.

После разговора с отцом Марина вышла на улицу в крайне удрученном состоянии. Отец выглядел вполне нормально, но его странная просьба, даже требование… Неужели он считает, что ему осталось совсем недолго? Раньше он с ней так серьезно подобные темы никогда не обсуждал. Жаль, что отцовского лечащего врача она не застала, а то выяснила бы все из первых рук. Ладно, завтра все узнает. Понедельник — рабочий день, все должны быть на рабочих местах. Надо расспросить, может быть какие-нибудь лекарства нужны, или диета особая. Отец же ей сам этого не скажет, постесняется. Он всегда такой скромный, когда дело его самого касается, все о других больше заботится.

В понедельник она уйдя в обед с работы снова набрала сумку продуктов для отца, доехала на трясущемся автобусе до остановки «Кардиологический центр». На сей раз она не стала испытывать терпение медсестер и пришла в положенные приемные часы. Уже знакомыми коридорами прошла в отцовскую палату. Странно, его там не было, и кровать, на которой он лежал, была застелена. «Вот дает!», — ухмыльнулась про себя Марина. Его уже выписали, а он вчера такие страсти развел, что у нее у самой сердце заныло. Перестраховщик! Жаль только, что такую тяжеленную сумку через пол-Москвы протащила. Руки просто отваливаются. А почему бы ни отдать ее другим пациентам? Вряд ли они откажутся от таких деликатесов, которые она привезла. И Марина весело обратилась к мужчине лет сорока, лежащему на крайней справа кровати:

— Извините, можно вас ненадолго отвлечь?

— Да, я вас слушаю.

— Вы не против, если я вам продукты оставлю? Везла отцу, а его сегодня выписали. А обратно домой их страсть как не охота забирать.

— Простите, а ваш отец на какой кровати лежал?

— Вот на этой, а что?

— Так вы еще ничего не знаете… Умер он сегодня ночью, обширный инфаркт миокарда. Врачи ничего не успели сделать. Говорят, он у него не первый был.

— Так его не выписали… Нет, неправда! Он не собирался умирать, нет!

Сумки из Марининых рук звякнув упали на пол, из глаз брызнули слезы. Мужчина, сообщивший ей страшную весть, осторожно поднялся, подошел к Марине, и совершенно растерявшись просто погладил ее по щеке, как маленького ребенка. Ладонь его была шершавая и сухая, и почему-то именно это обстоятельство отложилось в памяти Марины на всю ее жизнь.

— Он не мучился, нет. Даже не проснулся, наверное. Не плачь, ему теперь уже не больно. А если там что-то есть, и он тебя сейчас видит, то конечно не хочет, чтобы ты так страдала.

— Он единственный, кто у меня остался. Как я теперь без него? — и Марина, судорожно всхлипнув, бросилась бежать из этого страшного места. Она бежала, размазывая на бегу слезы, не замечая удивленные взгляды прохожих, которых она случайно задевала, не отдавая себе отчета, куда она так стремительно мчится и зачем.

Дома у Костика она появилась только в начале десятого. Он вышел поздороваться с ней, и по ее опустошенным, выплаканным глазам понял, что случилось. Ни говоря ни слова, он помог ей раздеться, отвел на кухню. Достал бутылку водки и открыл банку с маринованными огурцами. Сел рядом с ней, разлил водку, порезал черный хлеб. Марина залпом, не чокаясь выпила налитую ей Костиком рюмку, звучно хрустнула огурцом.

— Когда похороны?

— Послезавтра. Мать меня даже на порог пускать не хотела, но я из нее вытянула, когда и где. Она не смогла просто так от меня избавиться. Хотя и хотела.

— Она-то как держится?

— Не знаю. При мне ни слезинки не пролила. Но это всегда было не ее стилем. А Ирка из комнаты не выходила. Единственное, что мать мне сказала, так это то, что я могу из себя изображать любящую дочь, сколько мне заблагорассудится, но похороны оплачивать все равно, мол, ей за свой счет придется.

— А ты что?

— Выгребла из карманов все, что у меня там было и бросила ей. Баксов двести где-то, я же сегодня специально с собой побольше взяла на всякий случай, чтобы врачам заплатить. Бросила, развернулась и ушла. А она мне в спину: «С паршивой собаки хоть шерсти клок». Сука! Ненавижу ее! Это она отца в могилу свела! Сука! Сука!

— Мариша, успокойся! Отца ты не вернешь, как ни тяжело это признать, поэтому выслушай меня. Сейчас ты съешь то, что я тебе дам, и отправишься спать. На работу завтра не выходи, я объясню народу в чем дело, и тебя подстрахую. Как ты меня страховала. Главное — постарайся как следует отдохнуть, послезавтра силы тебе еще ой как понадобятся.

— Спасибо, Костик!

— Да ладно, что там. Главное, не раскисай, держись. И если что — сразу говори мне. Я тебе помогу.

— Чем уж здесь поможешь, Костя? Уже ничего не изменить. Знаешь, до сих пор в голове не укладывается, что отца больше нет. Не могу это осознать до конца. Был человек, а теперь его нет. И чувствую, что виновата перед ним. Он со мной вчера в последний раз говорил, а я не поняла, что он со мной прощался. Все думала, что он зазря беспокоится. Мне ведь так легче было: считать, что с ним все образуется, как обычно. Если б я знала, если б знала…

— И что было бы?

— Я бы врачей на уши подняла, дежурила у его кровати! Я бы не дала ему умереть!

— Маринка, ты не господь Бог, и уж если этому суждено было произойти сегодня, так никто бы этому помешать не мог. И что врачи? Они же ничего не успели бы сделать в любом случае, это же очевидно! Так что хватит об этом, давай ешь и учти: пока тарелку не очистишь — спать не пойдешь.

— Не знаю, смогу ли? У меня кусок в горло не лезет.

— Сможешь. Ты сильнее, чем думаешь. Мне-то это прекрасно известно. Ты как кошка: как бы тебя жизнь не била, ты все равно на четыре лапы приземлишься. У тебя натура такая, неукротимая.

— Видел бы ты меня года полтора назад, что бы тогда сказал? У меня тогда крышу снесло так — гвоздями не приколотишь.

— Приколотила же. И хватит трепаться, а то все остынет.

На следующий день Марина отсыпалась почти до одиннадцати утра. Проснулась, приняла ванную, привела себя в порядок. Слезы на глаза больше не наворачивались, сколько бы она про себя не повторяла: «Папа умер, Папа умер». Словно все происходило не с ней, а с кем-то другим. От нечего делать она убралась в квартире, перемыла все полы и санузел. Приготовила обед из трех блюд. Часа полтора делала себе макияж. Потом пошла в ванную и все смыла. Взяла с полки какой-то роман о Великой отечественной. Прочитала десятка три страниц и поставила обратно. Достала маленький фотоальбом и пристально стала рассматривать отцовскую фотографию. Марина пыталась представить себе, как это: она может его видеть, а поговорить с ним не удастся уже никогда. Никогда. Самый близкий человек покинул ее. Теперь-то она точно осталась одна.

День похорон начался с маленького дождя, прибившего к земле въедливую пыль. А потом настало пекло. Одетые во все черное друзья и близкие Маринкиного отца, собравшиеся у больничного морга быстро спрятались в тени, ожидая когда покойника оденут и вынесут. Марина с двумя ярко-алыми розами в руках стояла чуть поодаль от всех остальных, по крайней мере у нее было такое ощущение, что вокруг нее — пустота. Около ее матери с сестрой толпились друзья отца, выражая свое сочувствие, ободряюще стискивая их ладони своими. К Марине же подошел лишь отцовский брат из Вышнего Волочка. Постоял рядом с племянницей, тихо шепнул ей «держись» и снова куда-то пропал.

От духоты кружилась голова, черное платье липло к телу. Единственной деталью траурного наряда, которая хоть не затрудняла, и даже как-то облегчала существование, были черные очки. Марина нашла место, где некое подобие ветерка не давало ей упасть в обморок у всех на глазах. Минуты ожидания были столь томительны, что казалось, что они не кончатся никогда. Во двор въехала машина «Скорой помощи», медсестра необъятных размеров лениво вошла внутрь морга, затем высунувшись из двери, махнула рукой санитарам. Они подхватили носилки с кем-то, укрытым с головой белой казенной простыней и внесли их за медсестрой. «Еще кого-то не стало», — мелькнуло в голове у Марины. Умерший человек казался таким небольшим, даже усохшим. Может быть, какая-нибудь старушка. Или просто долго болевший человек. Странно, но Марине всегда казалась, что человек, даже умерший, должен заслуживать более трепетного к себе отношения, нежели то, что она сейчас видела. Сгрузили, как тюк с тряпьем, и поехали дальше. Один из санитаров даже сигарету из зубов не выпустил, пока нес носилки. Дико это, не укладывается в сознании. Неужели и ее отца вот так же сгрузили здесь позавчера, словно сломанную куклу? А потом усталый и циничный патологоанатом копался в его внутренностях, раскидывая все по эмалированным лоткам? Нет, лучше об этом не думать.

Наконец ярко-красный гроб с телом отца выплыл из дверей морга. Несли его на своих плечах шестеро его сослуживцев, как минимум четырех из них Марина знала в лицо и по имени. Лицо отца было неестественно бледным, хотя и выглядело умиротворенным. Словно прилег отдохнуть и задремал. Он не был похож на мертвого. Хотелось подойти и сказать: «Папка, вставай! Хватит притворяться и пугать нас!» Марина решительно прошла сквозь толпу и встала так близко к гробу, как только возможно. Никто не посмел преградить ей путь, даже мать, хотя глаза ее в этот момент излучали такую ненависть, что казалось, могли насквозь прожечь строптивую дочь.

До кладбища отправились на трех автобусах. Марина ни на секунду не позволяла себя оттеснить от отца, и поехала в одном автобусе с ним, матерью, сестрой и многочисленными родственниками. Из-под черных очков катились одна за другой слезы, и все мысли были заполнены только одним: это ее последние минуты рядом с папкой, еще немного, и он будет лежать в земле.

Кладбищенские работники хорошо знали свое дело, и не мучая собравшихся излишним ожиданием, деликатно направляли церемонию прощания с усопшим в нужное русло. Маринка держалась молодцом, но и она едва не лишилась чувств, когда по крышке гроба застучали молотки. Тотчас рядом с ней возник ее дядя, обнял за плечи и незаметно для других основательно встряхнул ее, мол, не раскисай. Она благодарно кивнула головой, и вместе с остальными пошла к свежевырытой могиле, где уже стояли наготове с лопатами пять мужиков. Вместе со всеми бросила горсть земли в могилу и смотрела, как падает вниз рыжая глинистая земля, гулко ударяясь о гроб и рассыпаясь на мелкие комочки. Все, отец ушел.

В этот момент началось какое-то странное движение, и Маринина мать, оттолкнув окружавших ее людей, с криком «на кого же ты меня покидаешь» бросилась к могиле. Марина тотчас, даже еще не успев толком понять, что же происходит, устремилась вслед за ней, и схватив сзади за локти, не позволила ей прыгнуть вниз, оттащила обратно. Их сразу же окружили плотным кольцом, кто-то настырно совал под нос матери пузырек с нашатырем, но пока их не разъединили, мать успела зло шепнуть Марине на ухо: «Никогда тебе этого не прощу! Вечно лезешь, куда тебя не просят!»

Странно. Тон, с каким мать произнесла эту фразу настолько не вязался с образом отчаявшейся женщины, только что потерявшей мужа, что невольно наводил на мысль о театре одного актера. Для чего ей был нужен этот спектакль? Чтобы набрать очки в глазах отцовской родни? Или она вела еще более тонкую игру, смысл которой Марине был пока недоступен?

Внутри Марины все кипело, но она скорее проглотила бы язык, чем начала бы устраивать разборки над телом отца, да еще и в такой день. Если мать хочет скандала, она его непременно получит. Но не сегодня. И не в присутствии посторонних или дальней родни.

Поминать отца поехали в родительскую квартиру. Столы были уже накрыты сердобольной соседкой с четвертого этажа, помощью которой мать частенько без всякого зазрения совести злоупотребляла. Не разуваясь все прошли в большую комнату и расселись. Было немного тесно, но никто не роптал. К Марине подсел ее загадочный дядька, не сказавший за весь и день и пары десятка слов, с другой стороны ее колено прижал отцовский коллега по работе, один из тех, что нес гроб.

Пили не чокаясь водку, ели поминальную кутью и салаты. И еще говорили об отце. Таком, как каждый собравшийся запомнил его. Марина слушала и слушала эти незамысловатые рассказы, и перед ее глазами представал добрый и тихий человек, одаренный от Бога конструктор, изобретатель, инженер. В рабочем коллективе отца ценили и уважали, и у многих текли слезы по щекам и дрожал голос, когда они говорили о нем.

Что-то внутри словно подхлестнуло Марину, и она, встав во весь рост, тоже рассказала о том, кем был для нее отец. Как много он сделал для нее, как тяжело ей будет без его опоры. Слова находились сами и легко лились, рвались наружу. Марине просто физически, сиюминутно требовалось выговориться, сказать о том, что она чувствует, рассказать всем об отцовской любви, о его заботе и ласке.

Когда она села обратно, поднялась ее мать. И трясясь всем телом, словно сдерживая приступ лихорадки, сквозь зубы выплевывая каждое слово произнесла, что не понимает, как у ее старшей дочери хватило наглости говорить о ее покойном муже, когда она явилась той самой последней каплей, которая подточила его здоровье и свела на тот свет. «Вы представляете? — шипела она, картинно опираясь на руку Ирины, — эта тварь была у него больнице за несколько часов до того, как моего самого любимого человека не стало на свете. Именно она спровоцировала его второй инфаркт!»

В глазах у Марины все потемнело. Она не разбирая дороги пулей вылетела из-за стола и, выскочив из подъезда, направилась к ближайшей остановке. Ноги ее в этом доме больше не будет, иначе добром это не кончится! Она перегрызет глотку этой женщине, называющейся ее матерью! Дождалась, когда вставить свою реплику! Господи, да что же это такое творится, за что!

Кто-то осторожно тронул ее за локоть. Ее дядя. Посмотрел на нее внимательно и печально и сказал только одно: «Пойдем».

Они отправились к Костику, благо что тот был на работе, и дома никого не было. Можно было спокойно посидеть, поговорить. У дядьки, выглядевшего неожиданно молодо (Марина до этого видела его пару раз, и то очень давно, в детстве), в полдвенадцатого уходил поезд, а все его вещи, с которыми он приехал на похороны брата, умещались в небольшой спортивной сумке, которую он нес сейчас, перекинув через плечо.

Войдя в прохладу квартиры Марина первым делом сбросила с себя ненавистный черный наряд. Она искренне скорбит по отцу, но не собирается демонстрировать всем напоказ свой траур. Дядька, как ни странно, тоже переоделся в обыкновенные джинсы и футболку. Есть не хотелось, пить тоже, но лучшего места для разговора, чем кухня, найти было сложно, поэтому минут через десять, приведя себя в порядок, вновь найденные родственники перебрались туда.

— Твой отец много рассказывал мне о тебе.

— Правда?

— Он просил, чтобы я за тобой присмотрел, помог, если его не станет.

— Большое спасибо, но в помощи я не нуждаюсь.

— Я заметил. Знаешь, а он был прав: ты в нашу родню пошла. И внешностью, и главное — характером. Ты не винишь отца за то, что он подтолкнул тебя уйти из дома?

— Да как у тебя только язык повернулся такое сказать!

— Я так и думал. Он во всех письмах переживал, казнился, что все вот так вышло.

— Ничего уже не вернешь и не исправишь. Ты же видел, какой фортель сегодня выкинула мать? Даже похороны использовала, как арену для своих воплей.

— Да, она всегда была эксцентричной натурой. Ее у нас не сильно любили. Хотя и приняли как родную дочь. А когда ты на свет появилась, твой дед с бабкой такой праздник устроили! Это надо было видеть. И матери твоей в подарок серьги с изумрудами дали, как благодарность за твое рождение.

— Слушай, а расскажи мне о том, как отец с матерью познакомились, как они жили до меня. Они же мне никогда ничего не рассказывали толком. То мала еще спрашивать об этом, то забыли, мол, как все было, или ничего интересного.

— Да ничего такого и не было, по сути-то дела. Брат встретил ее где-то на танцах, она в ремесленном училась, а он уже на четвертый курс института перешел. Красивая девка была, ничего не скажешь. Поклонники за ней хвостом вились, не только твой отец. Я тогда хоть и мал был, но помню это хорошо. Брату она долго голову морочила, он даже похудел от переживаний. Длилось все это год-полтора: отец твой регулярно предлагал ей руку и сердце, она просила не торопить события, дать ей время подумать и все такое. А потом как-то внезапно сдалась, пошла на попятный, и твои родители быстро сыграли свадьбу. Потом уж стало ясно, что она к тому времени уже ждала ребенка, и просто боялась, что ты будешь незаконнорожденной, а она — матерью одиночкой. Поэтому особого счастья на лице невесты видно не было. Потом начались пеленки-распашонки, потом вы втроем переехали от нас. Лет через пять я сам в странствия отправился. Вот и вся история, собственно говоря.

— Я все никак в толк не возьму, почему мать меня так ненавидит. А то, что сегодня произошло, вообще в голову не укладывается.

— Я думаю, она боится того, что будет, поэтому всячески пытается настроить против тебя всех, кого только можно. Ищет себе опору, единомышленников. Показывает всем, какая она несчастная, а ты и слова доброго не заслуживаешь. По крайней мере, со стороны это выглядит примерно так.

— Не поняла тебя. Так чего она боится?

— Отец тебе перед смертью ничего о наследстве не говорил?

— Нет. То есть говорил, но что-то такое расплывчатое, неопределенное. Мол, если тебе что-то достанется, не отдавай матери с сестрой. Да я в тот момент как-то на этом и не зациклилась, все думала, как перехватить лечащего врача, да отца побыстрее на ноги поставить.

— Значит, он все-таки успел сделать то, что хотел.

— Что он хотел? Говори яснее.

— Не могу, поскольку сам до конца не уверен. Да если я прав, ты сама все узнаешь и в самое ближайшее время.

— Не люблю загадок, ну да Бог с тобой.

Они еще часа два просидели за столом, обменялись адресами и договорились писать друг другу не реже, чем раз в два месяца. Потом дядька, которому как оказалось уже пошел пятый десяток, подхватил свою сумку, и отказавшись от предложения Марины проводить его до поезда, уехал на вокзал. «Долгие проводы — долгие слезы», — только и сказал он ей на прощание.

На девять дней Марина с утра съездила к отцу на кладбище, привезла новые цветы, убрала могилу. Долго вглядывалась в отцовский фотопортрет, уже начавший выцветать на солнце, и покачав сама себе головой, поехала на работу, поскольку находиться дома наедине со своими мыслями было уже просто невыносимо. Ее коллеги близко к сердцу восприняли случившееся с ней горе, и пустив по кругу конверт, собрали для нее весьма приличную сумму. Марина сразу же решила, что потратит эти средства на хороший памятник отцу, и зайдя прямо с работы в гранитную мастерскую, обо всем договорилась и оставила задаток. Она не сомневалась, что мать вряд ли решится разориться на подобную вещь, скорей уж ограничится скромной мраморной доской. И еще неясно, когда это произойдет. Хорошо хоть оградку поставила, а то совсем было бы безобразие.

Марина считала, что слишком легко перенесла отцовскую смерть, быстро смирилась с ней, и в глубине души ругала себя за это. Ей казалось, что она чего-то не успела сделать для отца, где-то упустила момент. После похорон она больше ни разу не смогла даже просто поплакать. Глаза ее были подобны пересохшему колодцу. Принимая соболезнования от своих коллег и друзей, она чисто механически что-то отвечала, какие-то дежурные фразы всегда были наготове и всплывали в нужный момент. А внутри она была как каменная, безучастная ко всему. Костя с Юлей сильно волновались за нее, поскольку видели, что с ней творится что-то не то, но помочь ничем не могли, и даже не знали, с какого конца подойти к этой проблеме.

Единственной Марининой отдушиной стала работа. За эти страшные недели, прошедшие с похорон отца, она сознательно превратилась в трудоголика, оперируя в голове всевозможными вариантами обмена как минимум для трех клиентов. Отработав с одним и придя к определенным соглашениям, она не выжидая и пяти минут, принималась насиловать телефон по оставшимся двум сделкам. На все попытки Кости разгрузить ее, взять часть утомительной работы на себя, Марина отвечала решительным отказом, рискуя совершенно вымотаться в этой изнурительной гонке, напоминающей бег в колесе. Даже к Васе она заходила теперь не чаще двух раз в неделю, да и то лишь тогда, когда Костя передавал ей от него приглашение прийти.

Как-то раз, подняв вовсю трезвонящую трубку, Юлька передала ее Марине. «Меня?» — одними глазами удивилась Марина, и поднесла трубку к уху. Выслушав все, что ей сказали, она машинально положила ее на стол и задумалась, положив голову на руки.

— Мариша, все в порядке?

— Да, Юль. Только все равно ничего не понимаю.

— То есть?

— Завтра приглашают прийти по вот этому адресу в связи с вопросом о завещании моего отца. Не знаю, не нравится мне все это.

— Не суетись, сейчас проверим мы, куда тебя направили. Телефон для связи оставили?

— Да, я его вот здесь в уголочке записала.

— О-кей, диктуй. Так, минуточку… А вот и он! Слушай, если наш компьютер не врет, то этот телефон принадлежит юридической конторе, причем не из самых хилых. По крайней мере, в нашей базе данных он числится именно за ней. Хочешь, я с тобой схожу, если у тебя такие нехорошие предчувствия?

— Да что ты, я уж сама управлюсь. Просто опять эта тема всплыла. Дядька сказал, что именно из-за нее мать на меня так на похоронах окрысилась, поскольку скорее всего о чем-то догадывалась.

— О чем?

— Если бы я сама знала! Тайны мадридского двора, а не семья. Все что-то знают, но предпочитают отмалчиваться и играть в свои игры. Надоело — не представляешь как.

— Ладно, утро вечера мудренее. Завтра все и узнаешь. И мой тебе совет: чего бы ты там не услышала, прими все спокойно. Не стоит это твоих нервов. Ты давно уже живешь отдельно и совершенно самостоятельно, так что даже если вдруг окажешься ни с чем, это не должно тебя задеть, или обидеть.

— Да, я тоже так думаю. Побыстрее бы вся эта канитель закончилась. Не хочу больше даже слышать о своей семейке. А завтра видимо придется опять столкнуться с ними нос к носу. Если бы можно было выбрать между, скажем, посещением стоматолога и лицезрением моих родственничков, я бы однозначно выбрала первое. Даже ни секунды бы не раздумывала.

— Даже если без наркоза? Ладно, шучу. Ты когда там должна появиться?

— В десять утра. Думаю, это не больше, чем на час, так что в полдень, скорее всего, уже буду в офисе. Заодно и расскажу, как все прошло.

Когда на следующий день Марина появилась на работе, то выглядела она более, чем странно. Она то и дело принималась жестикулировать, видимо, в тон собственным мыслям, глаза то озарялись какой-то безумной радостью, то подергивались печальной дымкой. Она прошла к своему столу, бросила куда-то в сторону сумочку. Села, достала блокнот, начала что-то записывать. Потом бросила свое занятие, встала и вышла в коридор. Юля нашла ее, стоящей около окна и нервно затягивающейся сигаретой, которую она стрельнула у коллег со второго этажа.

— Что за новости? Ты еще и куришь?

— Да, когда выпью после проигрыша в карты.

— Что юристы сказали?

— Отец оставил мне буквально все, что имел. Даже налоги уже уплачены. Он обо всем побеспокоился.

— И что, много получилось?

— Я бы сказала — охренительно много. Теперь я — законная владелица дачи, машины, гаража, половины родительской квартиры с учетом своей доли. Богатая наследница, одним словом.

— Твои мать с сестрой были?

— Были. О том, как они на меня посмотрели, когда огласили завещание, я тебе даже рассказывать не буду. Была бы их власть — на месте бы расправились. Отец им даже копейки денег не оставил. Грозятся опротестовать завещание, подать на меня в суд за то, что я якобы обманом заставила папу подписать эти бумаги. И так далее, и тому подобное. Едва удалось от них избавиться. Хорошо, что там буквально напротив автобусная остановка. И автобус быстро подошел. Я так стартанула, куда там нашим олимпийским бегунам! Со стороны наверное по-идиотски выглядело.

— Что будешь делать?

— Пока не знаю. Наверное, поговорю с нашей Тамарой, может быть, что и посоветует. Перспектива иметь дачу или гараж меня что-то не привлекают. Да и жить со своей матерью в одной квартире — это просто нонсенс.

— Так что ты голову себе ломаешь! Быстренько реализуй дачу с гаражом, благо что дачный сезон уже начинается, уйдет по самой выгодной цене. Затем продавай нашей фирме твою долю в квартире, а дальше уже будут не твои проблемы.

— Слушай, а это идея! И сколько времени этот процесс займет? Я имею в виду квартиру.

— Здесь все будет зависеть от тебя. Перво-наперво — обратись в суд с иском о разделе лицевого счета, преврати квартиру в коммуналку. А потом сюда. Я сама, если хочешь, буду твоим агентом в данном вопросе.

— Слушай, а что фирма выиграет в таком случае? Я про то, не много ли финансов я потеряю при таком раскладе?

— Не думаю, что у тебя здесь есть какая-то альтернатива. Полную цену за твою долю тебе, конечно же, однозначно не дадут, зато у тебя на руках появятся живые деньги, а на них ты уже вполне сможешь прикупить себе какую-нибудь квартирку, и вполне вероятно, очень даже неплохую.

— Слушай, а если мать с Иркой будут против того, чтобы я свою долю продала?

— А что они могут сделать? Будут много выступать, мы твои комнаты через наш соседний отдел сдадим каким-нибудь южным торговцам, а они, как практика показывает, всегда чуть ли не десятком человек вселяются. Твои родственнички максимум через полмесяца сами к нам приползут с просьбой, чтобы мы их долю обменяли на отдельную квартиру. Мы, естественно, пойдем навстречу, и организуем им какую-нибудь крошку в районе около кольцевой автодороги. А то и за ее пределами. А за твою квартиру потом неплохие деньги получим.

— А если они в другое агентство недвижимости обратятся?

— Вряд ли их там с распростертыми объятьями встретят, учитывая то, что часть квартиры уже перекуплена нами. Это всегда лишние мучения, если они только каких-то космических комиссионных им не пообещают. А как я тебя поняла, у них лишних средств не имеется.

— Слушай, как хорошо, что у меня есть ты! У меня с самого утра голова тяжелая, а как про все это узнала, так вообще один туман перед глазами; не знала, за что хвататься в первую очередь. А теперь у меня все встало на свои места. Распродам все, и куплю себе приличную двухкомнатную квартиру поближе к работе. На трешку, наверное, денег может и не хватить.

— Кто знает, может быть и хватит. Хотя ты наверняка начнешь закупать мебель, посуду… Не знаю, смотри сама, как тебе удобнее.

— Слушай, еще один вопрос, я свои сделки, конечно, до конца доведу, но мне будет нужно время, чтобы заняться своими делами. Как думаешь, наше руководство мне навстречу пойдет?

— Думаю, да. Объясни им по-человечески сложившуюся ситуацию. Все же люди, все всё понимают. Уйдешь в отпуск без содержания недели на три-четыре, и решишь все свои дела. Кстати, по твоим сделкам еще много работы?

— Да не так, чтобы очень. По одной надо будет в Опекунский Совет обратиться, там двое детей маячат, а по остальным уже договоры заключены, остались последние формальности. Да ерунда, ничего сложного нет. Я о другом сейчас беспокоюсь: на что готовы мои мать с сестрой, после того как остались ни с чем?

— Боишься, что они что-то предпримут в отношении тебя?

— Такой вариант возможен. Ирка сейчас со своим разводом разберется, поймет, что ничего ей не от Валеры не светит, и еще больше озвереет. Так что они с матерью сейчас полная боевая единица.

— Они знают, где ты живешь?

— Нет, этот телефон отец в голове держал. Да и мой рабочий они не знают. Пока, по крайней мере.

— Тогда тебе нечего опасаться. А потом им уже будет поздно дергаться.

— Отец мне еще письмо оставил. Посмертное.

— Что в нем?

— Еще не знаю. Боюсь вскрывать. Мне как его сегодня запечатанным вручили, так оно и лежит в сумочке. Не могу заставить себя его прочесть. Увижу отцовский почерк… Боюсь, что не выдержу.

— Хочешь, я его тебе прочитаю?

— Думаю, что отец хотел, чтобы я прочитала его сама. Так что соберусь с силами и вскрою.

Сигарета в Марининых руках догорела до фильтра, и девушка потушила ее о жестяную банку из-под алкогольного коктейля, служившую местным работникам пепельницей. Юля, в порыве какой-то безумной материнской нежности, обняла Марину, как своего ребенка, которого у нее никогда не было. Они простояли так почти две минуты, потом Марина неожиданно охрипшим голосом произнесла: «Хватит тянуть резину. Пойду и прочту его».

Пройдя к своему столу, она достала запечатанный конверт, осторожно ножницами разрезала его сбоку, вытащила страницы из тетради в клетку, где мелким убористым отцовским почерком в каждой строчке вилась незамысловатая вязь букв. Дрожащей рукой Марина расправила драгоценные листочки и принялась за чтение:

«Милая моя доченька, моя малышка! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет рядом с тобой. Не переживай, это рано или поздно случается с каждым из нас, поэтому причин для печали нет. Просто вспоминай иногда о своем папке, а я буду присматривать за тобой отсюда и охранять, если это только возможно в загробном мире. Помни — когда-нибудь мы все здесь встретимся.

А теперь о причине, по которой я пишу сейчас эти строчки. Я давно подозревал нечто в этом духе, даже поделился с тобой своими опасениями, когда ты приходила ко мне в гости. Но гнал от себя эти мысли. Знаю, что все это звучит как-то путано, поэтому скажу сразу: Ирина твоя сестра только наполовину. Об этом мне открыто заявила твоя мать, когда я сделал Ире замечание. Твоя сестра, узнав, что ее муж уходит от нее, целыми днями стоила планы мести, предвкушая, как разорит его и пустит по миру. Скажу откровенно — однажды я просто не сдержался и сказал все, что думаю по этому поводу. Когда же прозвучали слова о том, что в нашем роду мелочных людей и паразитов не было и не будет, твоя мать, сильно разозленная моей нотацией, заявила, что к Ирине мой род не имеет никакого отношения, что она не испорчена моей дурацкой кровью. Вот так, не больше и не меньше. Потом она ни разу даже не сделала попытки хоть как-то опровергнуть свои слова. Она бросила мне в лицо вызов, и я не смог не принять его. И предпринял определенные шаги.

О том, сколько я на самом деле зарабатываю, твоя мать не имела никакого понятия, поскольку я всегда приносил домой одну и ту же сумму. Но это был не весь мой заработок. Я никому не рассказывал о том, что вместе с остальными своими коллегами занимался в нашем НИИ и разработками по поручению частных фирм. Это приносило всем нам неплохую прибыль. Я открыл счет, на который регулярно перечислял доходы от таких вот халтур на сторону. Для чего я тогда это сделал, не мог объяснить даже самому себе. Теперь же из этих денег будут уплачены все необходимые налоги, и ты станешь полноправной наследницей всего, что я имею. Твоя мать предала меня, и я не хочу, чтобы после моей смерти она жила, купаясь в достатке, в то время как ты горбишься на чужих людей. Что же касается Ирины… Может быть, я и не прав, ведь родителей не выбирают, но то, как она ведет себя, как бросает в мою сторону презрительные взгляды и демонстративно сюсюкает со своей матерью… Я не считаю, что мое наследство пойдет ей на пользу. Она не знает, что такое человеческая любовь, доброта, сострадание к ближнему. Пусть научится этому на своей шкуре. А если не научится… Что ж, я и так сделал почти все, что мог. Увы, человек не всесилен.

Ты, конечно, вольна поступить по-своему, и я не могу здесь тебе хоть как-то помешать. Только взвесь все за и против, и подумай хорошенько, прежде чем что-то решить. И еще, помни о том, что я тебе сказал когда-то: если мать или сестра обратятся к тебе за помощью, не отказывай им с порога. Чего бы они ни сделали по отношению ко мне, они, прежде всего, твои самые близкие люди. Мое решение вряд ли вызовет у них буйный восторг, но я не сомневаюсь, что рано или поздно кто-то из них придет к тебе за помощью, поскольку им просто будет некуда больше обратиться. И еще одна просьба: не говори никому о том, что Ира — не моя дочь. Не хочу, чтобы на твоей матери стояло клеймо гулящей женщины, а на мне — рогатого и обманутого самца. Ни к чему, чтобы после моего ухода это служило пищей для острых язычков досужих кумушек. Достаточно того, что мы сами знаем весь расклад.

Если станет совсем тяжело, обращайся к дядьке. Я давал тебе его координаты. Он — нормальный мужик, с характером правда, но тебя это не должно пугать. Я отправлю ему письмо, предупрежу обо все заранее.

Будь счастлива, малышка. Удачи тебе!

Твой папка.»

Марина аккуратно сложила листочки обратно в конверт и не сдержавшись, довольно громко шмыгнула носом. Юлька сразу же среагировала, и подсела к ней поближе.

— Что там?

— Ничего особенного, просто прощальное письмо. Отец чувствовал, что его скоро не станет. Дает последние напутствия. Говорит, что будет оттуда наблюдать за мной и помогать, — и Марина еще раз шмыгнула, всеми силами внутренне пытаясь не скатиться в тихую истерику с дрожащими руками и срывающимся голосом.

— Слушай, может быть тебе лучше сейчас домой отправиться? А твоих клиентов, если вдруг объявятся, мы с Костей на себя возьмем, он как раз где-то через полчаса приедет.

— Да, наверное так и сделаю. А то я сегодня точно собраться не смогу, не до работы мне, хоть убей.

— А ты чего от себя хотела, столько всего в один день навалилось. Тут любой не выдержит. Давай, собирай вещи и поезжай. Приедешь — отоспись хорошенько. И поешь вдоволь, от пуза. Тебе сейчас чего, например, хочется?

— Не знаю. Мяса, наверное.

— Отрадный признак. Значит, купи по пути всяческой нарезки, холодцов, сосисок с котлетами, и вперед. Тебе в ближайшее время силы Голиафа понадобятся.

— Ага. И терпение Сфинкса.

Придя домой, Марина, раздевшись до трусиков, разложила кровать и улеглась, пытаясь в двадцати-семи градусную жару спрятаться под теплым атласным одеялом от всего внешнего мира. Очередная мозаика опять сложилась сама собой, многое объяснив и еще больше запутав. Мать, папа, Ирина, непохожесть сестер, недовольство матери, терпение отца, его тайная жизнь, попытка вывести хоть что-то из-под контроля своей жены, признание матери… Все это настойчиво вертелось по одному и тому же кругу, грозя свести Марину с ума. Она забылась неглубоким, нервным сном, и здесь ее преследовали все те же кошмары. Проснулась она только около семи вечера, но вставать не стала, уставившись невидящим взглядом куда-то в потолок. Странно, но она ничего не чувствовала. Абсолютно ничего! Если бы еще полгода назад ей сказали, что у нее с Ирой разные отцы, она бы, наверное, прокляла свою мать. А теперь ей даже это было безразлично. Очередная информация к размышлению, не более. Наверное, она просто исчерпала свой лимит ненависти, потому что человеческой природе самой по себе противно постоянно находиться в этом состоянии по отношению к другому человеческому существу. И еще: она дико устала от всего навалившегося на нее. Сейчас бы куда-нибудь на курорт, понежиться на солнышке, безобидно пофлиртовать с мужчинами — обладателями крепких загорелых торсов… И не думать ни о чем. Совершенно.

Хлопнула входная дверь, пришел Костик. Он уже знал в общих чертах, что произошло, поэтому не задавая лишних вопросов сварил вкуснейшего кофе, бросил в чашки по белоснежному шарику сливочного мороженого, сразу же растекшегося причудливыми узорами по темно-коричневой глади напитка. И поставив все на поднос, принес к Марине. Сел к ней на кровать, потрепал по кончику носа.

— Костя, как думаешь, когда человек не чувствует того, что должен бы чувствовать, это нормально или нет?

— Ну и вопросы же ты задаешь! Даже не знаю, как ответить. А почему ты считаешь, что должна чувствовать что-то этакое?

— Я сейчас по идее должна свою собственную мать со света сживать, и при этом испытывать законную радость. Поскольку это будет уже и не только моя личная месть, а еще и отцовская вендетта. То есть мне сейчас и карты в руки. А я знаю, что сделаю все, как надо, но это для меня, как бы тебе все объяснить, ну, как очень тяжелая, но необходимая работа. То есть не кульминация моих взаимоотношений с теми людьми, которые в свое время превратили мою жизнь в ад, а просто грязная, выматывающая работа. Черт, не знаю, как это понятнее сказать!

— Я тебя, кажется, понял. То есть ты не чувствуешь радости от своей блестящей мести, которую вот-вот начнешь осуществлять, и от этого беспокоишься?

— Ну, если грубо и приближенно, то да.

— А хотела скакать по костям и потрясать свежими скальпами?

— Да я сама не знаю, чего бы я хотела! Я хочу прочувствовать все, что происходит, и не могу! Нервы уже настолько задерганы, что вообще ни на что не реагируют. А еще хочу, чтобы вообще ничего не было! Я ничего не хочу знать, ничего не хочу слышать! И почему я не могу никуда убежать именно тогда, когда мне это надо больше всего!

— Успокойся, с тобой как раз все в порядке. Благодари мать-природу за то, что твоя нервная система умеет себя защищать, даже тогда, когда ее неразумная хозяйка хочет довести себя до срыва и удивляется, что у нее это не выходит. Прими все случившееся, как есть, и делай то, что должна без лишних лирических отступлений и сантиментов. Стисни волю в кулак, пройди через все, что надо, а потом лежи пятками кверху и отдыхай. Все устаканится, как говорил мой знакомый выпивоха. Кстати, у нас радость — Ваську на следующей неделе выписывают.

— Да ты что! Ну наконец-то! Как он, готов к возвращению в родные пенаты?

— В полной мере. Я вот думаю, как бы отметить это дело? Может быть, торт какой-нибудь сногсшибательный заказать, а сверху надпись: «Васька, с возвращением!»?

— Что-то мне твоя идея не очень нравится. Вот скажи, кто этот торт есть будет? Я от силы кусочек съем, ну ты куска два. А Васька торты вообще не ест. Получится вместо радости одно сплошное расстройство.

— Да, об этом я что-то не подумал.

— Давай лучше сделаем так…

Васька с утра не находил себе места, дергался, словно на иголках. Последний осмотр, потом выпишут эпикриз и все, домой! Обещали, что уже к часу дня он сможет идти на все четыре стороны. Господи, поскорее бы! Так надоели эти тошнотворно-кремовые стены с облупившейся штукатуркой, сил больше нет! Даже больничный дворик с несчастными уродцами-тополями вызывает одно лишь раздражение. Вещи уже со вчерашнего вечера собраны, Костик судя по всему уже выехал сюда. Последние часы ожидания. Прямо как на вокзале!

О, а вот и ребята! Костик тащит тяжеленные пакеты с конфетами и шампанским для врачей и медсестер, а Маринку почти не видно из-за огромного букета. Бог мой, так это же для него цветы! Маринка — прелесть. Такого бы друга каждому! И ведь на саму столько бед свалилось, а про него, Васю, не забывает. Как же он по всем соскучился, хотя и видел их каждую неделю! Вот такой парадокс.

Так, со всеми формальностями покончено, на волю, в пампасы! Ноги его больше у этих коновалов не будет. Свежий воздух пьяняще бьет в ноздри, ласково залезает под футболку. Натуральное лето! А попал он сюда зимой. Почти полгода назад. Полгода из жизни долой. Нет, не надо об этом вспоминать. Хватит боли. А то ребята расстроятся.

Поймав такси, вся троица быстро добралась до дома. А там… В прихожей висели разноцветные шары, из угла в угол были протянуты веселые нити серпантина, как на Новый год или какой-нибудь карнавал. В большой комнате стоял стол, покрытый белоснежной скатертью. Васька взглянув на все это великолепие, заспешил в ванную комнату. Исходящий от него больничный запах совершенно портил все впечатление от праздника. Да и как можно было отказать себе в позабытом удовольствии понежиться в пушистой мыльной пене, вылить на себя все имеющиеся гели для умывания, кондиционеры для волос. Побриться по-человечески, черт возьми!

Когда переодетый во все чистое и разморенный от купания Вася вышел из ванной комнаты, его встретили все те же Костя и Марина в одинаковых бело-синих фартуках и кепках козырьками назад. Предчувствуя какой-то сюрприз, Вася прошел в кухню… Так, все продукты и полуфабрикаты аккуратно разложены на столе, разделочные доски готовы к бою, ножи заточены, как боевые алебарды. Поварята достойно приготовились ко встрече своего шеф-повара. «Ну что, лентяи, приступим? — весело произнес Вася, — Объявляю сегодняшнее меню…»

Такого слаженного коллектива, понимающего друг друга не то что с полуслова, а с полувзгляда, у Васи еще не было. Все, чего бы он только не пожелал, выполнялось в считанные мгновения. Шинковались овощи, разделывалось мясо, замешивалось тесто для воздушных пирожных. Васька представлялся себе капитаном корабля (впрочем, в бытность шеф-поваром это была его обычная фантазия), а Костик с Мариной — его командой. Лучшей встречи и представить себе было нельзя. Через два часа роскошный обед был готов, и компания переместилась за стол. Объевшись, как мультяшный волк на свадьбе, троица начала горланить песни, и неважно, что маломальский слух присутствовал только у Кости, а остальные безбожно коверкали мелодию на свой лад. Потом мальчишки переместились в спальню, а Марина потихоньку начала прибираться в комнате и на кухне. Васе с Костиком многое надо было сказать друг другу, и Маринка в чем-то им даже завидовала. Если бы, правда, они об этом узнали, то наверное были весьма удивлены. А все объяснялось более, чем просто: Марина устала быть одна. После Димы у нее еще никого не было. И еще организм еще как-то приспособился к своему вынужденному воздержанию, то морально Марина очень нуждалась в близком друге-мужчине, который бы подставил ей свое плечо, согрел бы ее в своих объятьях. «Но где его найти?» — вдруг всплыла в памяти строчка шутливого романса из старого кинофильма.

Чувство внезапно нахлынувшей тоски было настолько острым, что у Марины помимо воли из глаз покатились слезы. Еще не хватало! Она не позволит себе испортить ребятам праздник! Это не ее день, и не ее дом. С ней и так все ее друзья носятся, как с писаной торбой, надо и о других подумать. Да, точно пора отсюда уходить. Еще неделя-другая, от силы месяц, и она станет для ребят обузой, вроде бельма на глазу. Выгнать они ее, конечно, не выгонят, но зачем же мешаться людям? Достаточно того, что они уже для нее сделали. Что ж, к списку ее насущных дел прибавится еще поиск квартиры, только и всего. Когда на тебе висит такой груз, не важно: одним делом больше — одним делом меньше.

Даже такое нудное занятие, как мытье посуды, не вывело Марину из ее тоскливого состояния, напротив, усилило депрессию. Просто шататься по улицам Марине сейчас ужасно не хотелось, и она после минутного раздумья набрала Юлькин номер. Та ответила сразу же, словно ждала этого звонка. И вот Маринка уже сидит у гостеприимной подруги, попивая чай со льдом.

— Слушай, а муж где?

— Опять в командировке. На этот раз недолго: в Питер смотался. Где-нибудь послезавтра приедет, по крайней мере он мне по телефону этот срок назвал. Ты лучше скажи: Ваську выписали?

— Ага, мы как раз сегодня его встретили.

— А что настроение такое кислое? Мне-то можешь не врать, я тебя уже немножко знаю.

— Ничего конкретного. Или наоборот — слишком много причин.

— Тогда давай по порядку. Если хочешь, конечно, об этом говорить.

— Говорить не хочу, но молчать — еще хуже получается.

— Тогда вперед, я слушаю!

— Хочу все и сразу. Закончить наконец продажу всех этих дач, гаражей, квартир. Хочу свою квартиру, отдельную и неприступную. И мужа хочу. Вот.

— Да, мыслить масштабно ты уже научилась. Это радует — далеко пойдешь. Ну что ж, давай начнем с самого простого. С продажи свалившегося на тебя наследства. Насколько я знаю — гараж с машиной ты уже реализовала, причем весьма выгодно. Между прочим, только ты могла придумать организовать телефонный аукцион между всеми желающими купить гараж. И ведь взяла самую высокую цену! Так что здесь я тобой просто восхищаюсь и преклоняюсь перед твоими талантами. Значит, и за всем остальным дело не станет. Теперь что касается отдельной квартиры. Ты же сама понимаешь, что это только вопрос времени. Одно вытекает из другого: продашь свою недвижимость — купишь то, что хочешь. А то, что ты ее продашь, и сделаешь все, как надо, мы уже обсудили, смотри пункт первый. Так? Так. Теперь по поводу мужа. Мужья получаются из друзей мужского пола, а у тебя здесь — сплошной пробел. Нет, Костика с Васей я здесь даже в расчет не беру. Они со всех сторон для этого дела неподходящий контингент. Так что не сиди дома, выходи в люди. И знакомься со всеми, кто тебе хоть как-то глянулся. Выбрать всегда успеешь, главное — было бы из кого выбирать.

— Ой, Юлька, когда ты так говоришь, то кажется, что все просто, как дважды два. А на деле у меня здесь полный затор. Не умею я с мужчинами знакомиться, хоть ты тресни!

— Кто бы мне это говорил! Если бы я с тобой по барам не шастала, я бы может быть еще и поверила. Флиртовать и кокетничать умеешь, а знакомиться, значит, нет?

— Так это же не всерьез, так, шутка. А я хочу…

— … чтобы все, как у больших, — закончила за нее фразу Юлька. — Слушай, радость моя, а тебе не кажется, что ты слишком разделяешь одно от другого?

— Не знаю, может ты и права. Только я привыкла, что меня выбирают, а не я выбираю. И переделать себя не могу. Ты не думай, я пробовала, на самом деле пробовала.

— Ну так за чем дело стало! Просто позволь кому-нибудь тебя выбрать! Сколько раз наблюдала: какой-нибудь резвый мужчинка к тебе разве что ни на белом коне подъезжает, а ты сразу официоз в голос и вся из себя такая неприступная, что мама дорогая! Конечно, он бедолага от тебя начинает шарахаться. А ты и довольна, что отшила хлопца. Хотя в принципе и неплохой кадр был, попробовать стоило бы. А по квартирам к нам какие клиенты приходят! И холостые, и при средствах. От тебя только чуть-чуть требуется, чтобы они к твоим ногам ковриками легли. Да что я тебе все это говорю, сама же все прекрасно знаешь!

— Боюсь я как-то на работе амуры разводить. Что еще наши обо мне подумают? И вообще, такое впечатление, словно любовью в витрине магазина занимаешься: все на виду. А выслушивать подробности своего романа в десятом пересказе где-нибудь в нашей курилке…

— Впервые слышу, чтобы тебя так заботило мнение других. По-моему, ты давно уже взрослая девочка, и вправе решать, как тебе поступить. Хотя, если тебя так напрягает рабочая обстановка… Слушай, давай я мужа попрошу, он тебе, так сказать, негласно кого-нибудь из своих приятелей или коллег сосватает? У него там не только престарелые дядьки работают, есть и молодой контингент.

— Сама же говорила, что из специальных знакомств мало что хорошего выходит. Да и я, как представлю, что меня с кем-то знакомят… Получается, что я какая-то ущербная, ничего сама не могу сделать, да еще и в таком вопросе. И что самое ужасное — тот, с кем меня знакомить будут, об этом как бы в курсе. Так что спасибо, но наверное все же не стоит.

— Замкнутый круг какой-то получается. Слушай, а ты своим фитнессом еще занимаешься?

— Да, конечно, а что?

— А тренер у тебя имеется?

— Само собой. Без тренера мне лениво себя истязать.

— И как он тебе?

— Нормальный мужик, лет тридцать, не больше. Накачанный весь из себя, спортивный до невозможности. Наши дамочки на нем гроздями висят.

— А на тебя он внимание обращает?

— Не больше, чем просто на клиентку. А если и задерживается рядом со мной чуть дольше, чем обычно, так именно только потому, что я на него никаких видов не имею. Отдыхает он рядом со мной от женского внимания. Так что даже не думай, что я на него глаз положу.

— А если он сам на тебя западет?

— Юлька, ну ты сама посуди: зачем мне нужен человек, которому одновременно строят глазки десятки женщин, и многие из них, заметь себе, весьма привлекательные особы? А я, как практика показала, в чем-то очень даже ревнивая. Сказать, может быть, и не скажу ничего, и отношения выяснять не стану, но внутри у меня целая революция развернется. Так зачем же мне себе нервы трепать?

— Да, твои доводы как ни странно убедительны. Значит, тренер отпадает.

— Слушай, Юлька. Брось ты это дохлое занятие, все равно ничего путного не выйдет. Пусть все идет, как идет. Суждено мне нормального парня найти — значит, так и случится. А не суждено… Что ж, подожду, когда мое время настанет.

— Эх, Маринка! Мне бы твое спокойствие и мудрость в твоем бы возрасте… Чем дальше тебя знаю, тем все сильнее восхищаюсь. Наградил же Бог такую милую девушку такими мозгами!

— Ой, да ладно, совсем меня засмущала. Я даже покраснела, кажется.

— Что ладно, что ладно! На самом же деле так! И как только этот проходимец Димка тебя углядел? Ведь если бы не он, мы бы так и не познакомились!

— Кстати, не знаешь, как у него дела?

— Вроде бы все в порядке. То есть как обычно: работает, пьет и мотается по лесам. Тебе приветы передает, в поход приглашает.

— Ох, не до походов мне сейчас. Хотя растянуться на травке, в тенечке… И выспаться бы!

— Так за чем дело стало? Может и примешь его приглашение? Смотаетесь куда-нибудь вдвоем, отдохнешь немного и впрягайся снова в свои дела со свежей головой.

— И рада бы, да не могу. И дел невпроворот, — ты же знаешь, я их бросить сейчас не могу, и…

— Давай, договаривай!

— Не знаю, как сказать. Не хочу я к нему возвращаться. Даже на чуть-чуть. Мне с Димой было так здорово, как ни с кем другим. Было и закончилось. Боюсь заново все бередить. Пусть лучше останется где-то там в прошлом, мне так спокойнее.

— Что ж, дело твое. Кстати, ночевать у меня останешься? Мы бы тогда еще чуть-чуть посплетничали.

— Если не выгонишь. А то неудобно как-то у Васьки с Костей роль подсвечника исполнять. Они сейчас вообще друг от друга ни на шаг не отходят, а какими взглядами обмениваются…

— Будешь себе квартиру искать?

— Да, завтра же и начну, как только на работе появлюсь. Пора уже и одной пожить. Хватит по друзьям кочевать.

Сказано — сделано, и уже через три дня Марина переехала от Костика с Васей в квартиру в пяти минутах ходьбы от работы. Ребята для видимости попытались ее удержать, но как-то вяло, из чего Маринка сделала вывод, что она поступила верно. И главное вовремя, пока еще не успела набить им оскомину и испортить дружеские отношения.

Все лето прошло в хлопотах по продаже отцовского наследства, так что только к середине октября она почувствовала себе более-менее свободно. Мать с сестрой теперь ютились в маленькой квартире где-то в районе Митино, продержавшись всего полтора месяца под одной крышей с темпераментными южанами, которым «доброе» агентство недвижимости сдало половину квартиры Марининых родителей. Вычислить, что именно Маринины «уши» торчат из этого дела было, конечно, несложно, но на всякий случай о том, что Марина работает именно в данном агентстве в присутствии ее мамаши и сестры не упоминалось, а она сама заблаговременно скрывалась из их поля зрения. Встречаться с ними ей по понятным причинам абсолютно не хотелось, тем более, что по отзывам Юльки клиентами они были более чем скандальными. Марина подозревала, и не без основания, что все прошло относительно гладко исключительно из-за того, что она действовала более чем оперативно, и не дала своим противникам ни единой возможности успеть хоть как-то нарушить ее планы. Еще бы: она и сама уже вполне сносно разбиралась в законодательстве, но против Тамары ее родственники были просто слабаки. По ее совету составлялись такие заявления, такие документы, что любой инстанции оставалось только развести руками и удовлетворить просьбу истца. То есть Марины.

На счету Марины теперь лежала весьма приличная сумма. Самое время было бы перестать тратиться на найм чужого жилья и подумать о собственной крыше над головой, но что-то Марину неизменно останавливало. Она безо всякого интереса просматривала базу данных по двухкомнатным квартирам, — выходило, что у нее еще останется приличный финансовый запас. Смотрела трехкомнатные квартиры — получался полный кавардак: то, на что ей хватало средств, ее абсолютно не устраивало. То, чего бы хотелось — стоило совершенно заоблачных денег. Но главная проблема была в том, что Марина действительно пока не могла определиться, что же ей на самом деле надо. Пока перед ней стояла конкретная цель — перевести свое наследство в денежный эквивалент, она знала что и как делать. А когда вопрос коснулся ее личных предпочтений и желаний, Марина тривиально растерялась. Путь из Золушек в Принцессы легок только в сказках, а в жизни оказалось, что даже к богатству, вернее к тому, что ты без особых сложностей можешь изменить свою жизнь по своему желанию, привыкнуть за раз невозможно.

Юлька, когда услышала Маринкины раздумья, решительно высказалась за то, чтобы отправить ее, Маринку, куда-нибудь в Египет или Турцию недельки на две-три, а то совсем заработалась. Пусть поваляется под знойным солнышком, подкрасится загаром, да и мысли свои бестолковые в порядок приведет. Все равно летнего отдыха не получилось из-за всей этой беготни и суеты. Марина слушала подругу, кивала головой, и снова все откладывала: и отдых в заморских странах, и покупку собственного жилья. Потихоньку вела свои сделки, получала очередные комиссионные, выставляла на стол непременное шампанское и торт для всех коллег. И ничего не решала.

Такое положение дел тянулось вплоть до самого Нового года. А в декабре Марина ввязалась в такую безумную авантюру, что даже видавшая виды Юлька только покачала головой, когда у той все, что называется, «выгорело». А произошло следующее.

Время тянулось к пяти вечера, агенты потихоньку разбегались кто куда, поскольку на вечер ничего особенного не намечалось. День был похож на манную кашу — тягучий и мутный, как и снежная крупа за окном. Марине спешить было некуда, поэтому в какой-то момент она обнаружила, что осталась одна. Даже Галина с Тамарой нашли повод смотаться с работы пораньше. Что ж, тоже неплохо: можно безнаказанно разложить один-другой компьютерный пасьянс, никто и слова не скажет. Потому что нет никого, кроме охраны. Так что до шести компьютер в ее полном распоряжении.

Мурлыча себе под нос какой-то незамысловатый мотив Марина лениво передвигала мышкой карты, как дверь в их отдел распахнулась, впустив запоздалого клиента. Мысленно чертыхнувшись и простившись с мечтой о свободном конце дня, Марина вышла ему навстречу, профессионально бросила внимательный оценивающий взгляд, прикидывая, как себя с ним вести. Относительно молод, лет двадцать пять? Двадцать семь? Или все тридцать? Не поймешь. Одет вроде бы прилично, но рубашка выглядывает явно мятая, галстук сбит набок, да и костюм не мешало бы привести в порядок. Дубленка дорогая, но поношенная. С обувью то же самое. Всклокоченная шевелюра, запотевшие очки. Алкоголик? Все может быть, но вроде бы не сильно похож на человека из этого контингента. Руки не дрожат, нос если и красный, так это от ветра. Легкая небритость. Что ж, послушаем, что он скажет.

— Добрый вечер! Присаживайтесь, пожалуйста, — стандартная вежливая улыбка на лице.

— Да, спасибо, — ответная формальность.

— Что привело вас к нам, какие проблемы вы бы хотели решить?

— Девушка, видите ли, мне надо продать квартиру.

— В таком случае, вы обратились точно по адресу.

— Вы видимо не понимаете, о чем идет речь. Мне надо срочно продать квартиру. Очень срочно.

— Наша фирма занимается и срочной покупкой квартир, это не вопрос. Только вы в курсе, что сильно проиграете в деньгах? При срочной покупке вы теряете…

— Да, я знаю, я все это знаю. Но еще раз повторюсь, мне срочно нужны деньги.

— Насколько срочно?

— Завтра…

Вот угораздило! Нет, ну явно псих! Кто же ему за день провернет всю сделку? Даже когда все в порядке, не меньше двух недель уходит, а ему надо все и сразу! Вот прыткий какой нашелся! Жаль, что Юльки рядом нет, она таких кадров быстро уму-разуму учит, мигом от всех своих заблуждений избавляются.

Видимо все, что Марина думала, было написано на ее лице столь очевидно, что клиент поспешил как-то виновато и горячо добавить:

— Да знаю я все, что вы мне сейчас скажете. Думаете, вы — первая контора, в которую я обратился? Я уже не то в десяти, не то в двенадцати побывал. И везде одно и то же. Только деньги мне нужны завтра. Или уже никогда. Понимаете, для меня это вопрос жизни и смерти. Да и квартира у меня хорошая, ремонт не требуется. Давайте, вы сами ее посмотрите? Тут недалеко, минут пятнадцать на троллейбусе. Ну посмотрите вы ее хотя бы, вы же умная женщина, по глазам видно. Это же и в ваших интересах — я же квартиру буквально за бесценок продаю. Вы потом на ней еще так заработаете — не пожалеете. Ну умоляю Вас, пойдемте со мной…

Марина, как кролик перед удавом, как бандерлог перед Каа, совершенно растерявшаяся и потерянная, позволила делать с собой все, что угодно: на нее одели шубку, увели из тепла офиса в снежное марево, усадили на троллейбус и повезли куда-то в тридесятое царство. При этом не выпуская ее локотка, бережно придерживая за него на крутых поворотах, когда троллейбус тошнило его же пассажирами, и они летали по салону, наступая друг другу на ноги.

Уже сойдя с троллейбуса, Марина частично стряхнула с себя оцепенение и возмутилась: «Что же вы меня все за руку держите! Боитесь, что убегу?» В ответ извинились, и руки убрали. «Так-то лучше», — подумала про себя она.

Квартира оказалась и в самом деле великолепная. Раньше, наверное, здесь жил какой-нибудь заслуженный профессор. Или ученый. А может быть народный артист? Три огромные комнаты с высокими потолками, на которых еще сохранилась первоначальная лепнина. Зеркально отполированный дубовый паркет. Благородно-белые стены с черно-белыми художественными фотографиями и картинами. Стеллажи, доверху уставленные книгами. Полка с какими-то диковинными фигурами и масками. Кухня, на которой можно танцевать вальс. Ванная комната, в которую если немного ее перестроить, могло вместиться пресловутое джакузи. За такими квартирами новые русские охотились с жадностью барракуд, тем более, если они были расположены как эта, почти в центре города, и при этом в относительном отдалении от интенсивного дорожного движения.

Да, квартира действительно что надо. Странно, что никто из агентов на нее не запал. Видимо, как только слышали, когда клиент просит выдать ему наличность, так сразу же давали от ворот поворот. Жаль, что никто этому бедолаге не даст деньги тогда, когда он их просит. Интересно, а почему он просто не заложил квартиру? Так наверное было бы гораздо проще. Надо спросить его об этом.

Марина спросила. Оказалось, что там тоже все не так просто: то ли проверка документов занимала много времени, которого у молодого человека как раз и не было, то ли на руки выдавали смехотворно малую сумму. В общем, это был еще более безнадежный вариант, чем срочная продажа через агентство недвижимости, хотя что может быть еще безнадежнее того, что хочет этот безумец.

Хотя… А ведь есть один вариант! Точно есть! Немыслимый, рискованный, и все же! Кто не рискует — тот не пьет шампанского, а его Марина за свою деловую карьеру уже выпила не один ящик.

— Будьте добры, покажите все документы на эту квартиру!

Так, здесь все в порядке. Приватизированная квартира, единственный наследник, холост, никаких детей — значит, Опекунский Совет подождет до следующего раза. Так, думай, думай. Где еще можно зацепиться? Разве что за здоровье?

— Простите, а у вас есть медицинская справка… Даже не знаю, как это получше сформулировать…

— Да что уж там, говорите, как есть. О моем психическом здоровье, не так ли?

— Да, именно об этом.

— Такой справки нет, и здесь вам придется поверить мне на слово, что я нигде не состою и ничем не болею. Хотя, может быть вас мои водительские права устроят? Я их год назад получал, вот как раз дата проставлена. И медкомиссию проходил соответствующую, шоферскую.

— Тогда еще вопрос: какие близкие родственники у вас есть?

— Да никого, если так посмотреть. Где-то в Новосибирске, говорят, брат моей бабки обосновался. Но я даже не помню, как его зовут…

— Братья, сестры?

— Нет никого. Я был у своих родителей единственным ребенком. Как и они в своих семьях.

— Мне нужно время, чтобы подумать. Вы не могли бы угостить меня чаем, раз уж я здесь?

— Да, конечно, одну минутку!

Думай, Маринка, думай! Квартира такая, что прямо сладкие слюни текут, как представишь, что она куда-то на сторону идет. С другой стороны, одно дело — рисковать чужими деньгами, зная, что ты в любом случае застрахован по профессиональной ответственности, и страховая компания возместит твоему клиенту все потери, и совсем другое — своими собственными средствами, доставшимися так тяжело и непросто. Но ведь овчинка стоит выделки! Такая роскошь! Здесь действительно можно практически ничего не трогать, кроме сантехники и окон. Да еще по мелочам кое-что поменять. Но ведь страшно! Она этого человека видит впервые в жизни, доверия он ей никакого не внушает, ведет себя довольно неадекватно, хотя за рамки и не выходит. А его слова, что продажа квартиры — вопрос жизни и смерти… Вообще бред какой-то. Хотя лучше во все это не влезать, так спокойнее. Только чужих проблем ей еще не хватало!

Ее странный клиент вышел из кухни, неся в руках дымящуюся чашку, мгновенно разлившую по комнате запах хорошего цейлонского чая. Марина с благодарностью приняла ее, хлебнула обжигающей янтарной влаги.

— А кстати, ваша квартира не обещана кому-либо еще? Так сказать неофициально? На нее никто не претендует из ваших друзей, недругов, кредиторов, еще кого-то?

— Нет, с этой стороны все чисто, могу вас заверить.

Марина — ты сумасшедшая баба! Беги отсюда как можешь быстрее, и никогда больше так не поступай. Но ведь какой лакомый кусочек! О Боже, помоги! Чертова интуиция, хоть ты что-нибудь внятное скажи, а не бормочи невесть чего.

Время шло и шло, чай был выпит, все вопросы заданы, а Марина все так и не могла дать определенного ответа. Ее собеседник почувствовав, что любая настойчивость с его стороны в данный момент неуместна, и может все разом испортить, не мешал ей свободно предаваться своим мыслям, за что она была ему весьма благодарна. Наконец, через полчаса томительного ожидания, Марина произнесла: «Давайте сюда ваш паспорт, и несите ручку с бумагой».

Еще через десять минут после короткого обсуждения окончательной цены, под диктовку Марины был составлен документ, согласно которому такого-то числа Иваницкий Сергей Александрович получает от Сурковой Марины Евгеньевны означенную сумму (цифрами и прописью), за что обязан в течение ближайшего месяца осуществить продажу ей в собственность принадлежащей ему трехкомнатной квартиры по такому-то адресу. В случае его отказа от проведения всех необходимых процедур и сбора нужных справок и документов, он обязан вернуть выплаченную сумму обратно плюс выплатить Сурковой двадцать процентов от данной суммы за моральный ущерб. Иваницкий несколько раз перечитал написанное и решительно поставил внизу свою подпись и число. Марина знала, что подобной бумаге грош цена, ни один суд, если дело дойдет до этого, ее всерьез не воспримет, но это было единственное, что ей пришло сейчас в голову.

— Я решила, что лично куплю у вас эту квартиру. Для себя. Завтра мы встретимся в десять утра вот здесь, я вам на бумажке все подробно записала. Вместе пойдем в банк, я сниму со счета деньги, вы их пересчитаете, и тогда на том документе, который мы только что с вами составили, мы напишем: «Деньги получены в полном размере», и вы поставите дату, и еще одну свою подпись. А затем мы займемся оформлением документов на квартиру. Надеюсь, вы меня не подведете?

— Да что вы! — мужчина как-то зримо обмяк и даже немного расслабился. — Если бы вы только знали, как выручаете меня! А я, честно говоря, уже и отчаялся надеяться.

Вот так Марина стала обладательницей шикарной квартиры сталинской постройки. Правда, она до последнего боялась какого-либо подвоха со стороны Иваницкого, но тот, как ни странно, ни разу ее не подвел. Видимо, правду в народе говорят, что дуракам и блаженным везет. Марина только не знала, к какой категории себя отнести, наверное, что-то посередине, вроде блаженной дурочки. Она настолько боялась сглазить свою самую удачную сделку в жизни, которую она ко всему прочему провернула в обход родного агентства (к чему лишние деньги тратить на то, что она и сама знает, как сделать), что даже Юльке и Костику рассказала обо всем в самый последний момент, когда уже прописалась в свою новую квартиру. Они дружно охнули, переглянулись и принялись расспрашивать ее о деталях свершившейся операции. А рассказывать, собственно говоря, было уже и нечего. Разве что Иваницкий оставил ей помимо всего прочего всю мебель и книги. Как он с грустью признался, ему просто некуда было это все вывозить. Марина в принципе могла бы не приплачивать ему ни копейки, но тогда бы ее заживо сожрала ее собственная совесть, и она сверх того, что уже выплатила Сергею, дала ему еще две тысячи долларов. Как только были улажены последние формальности, он, еще раз поблагодарив ее за участие, исчез в неизвестном направлении, и больше Марина его и не видела, и так и не узнала, для чего ему так срочно понадобилось продавать за бесценок свою квартиру, и что за загадочный вопрос жизни и смерти стоял перед ним.

Новоселье справили тихо, впятером: Юлька с мужем, Костя с Васей и она, новая хозяйка. По такому случаю Вася приехал к ней с самого утра и наготовил таких экзотических блюд и в таких количествах, что из-за стола гости не могли выйти еще часа полтора после того, как закончили обедать.

На ее счету оставалась еще значительная сумма, и Марина принялась переделывать новое жилище по своему вкусу. Заменила дребезжащие от ветра окна на стеклопакеты, полностью переделала внешний вид ванной комнаты и туалета, заказала для них полы с подогревом и попутно заменила всю сантехнику. С помощью Костика и Васи перетащила книжные стеллажи в одну из комнат, окончательно и бесповоротно сделав ее то ли библиотекой, то ли кабинетом, то ли своеобразным памятником прежним хозяевам, благо что Иваницкий забыл вывести некоторые портреты, которые Марина развесила по стенам. В принципе, надо было бы их спрятать подальше с глаз, но что-то ей пока не давало это сделать. Какое-то молчаливое преклонение или уважение перед теми, кто жил здесь раньше. Марина еще не просмотрела, какие именно книги перешли в ее собственность, поскольку, чтобы разобраться со стеллажами потребовалась бы не одна неделя, но не удивилась бы даже подшивке «Нивы» за какой-нибудь лохматый год начала двадцатого века.

Зато в оставшихся двух комнатах после перестановки мебели появился столь любимый ею простор. Марина как ребенок скользила в мягких тапочках по паркету, разбегаясь от одной стены и катясь до другой. Ее все сильнее и сильнее охватывало чувство, что она — сказочная принцесса, а это ее дворец. Или остров сокровищ. Потому что каждый день она находила для себя здесь что-то новое и интересное: фотографию грустной женщины с шальными глазами (кто она? где она сейчас?), вложенную между страниц словаря Даля, игрушечного медвежонка, закатившегося под шкаф (какой ребенок засыпал с ним в обнимку и шептал свои детские тайны в плюшевое ушко?), приличную коллекцию оберток от плиток шоколада. Эти находки будили ее воображение похлеще любого приключенческого романа.

Посоветовавшись с Юлькой, Марина обзавелась бытовой техникой, тем более, что во всех магазинах еще действовали рождественские скидки, и упускать такую возможность сэкономить было бы ужасно глупо. Теперь в ее ведении была стиральная машинка-автомат, новая газовая плита, микроволновая печь и музыкальный центр. С караоке (бедные соседи! Если Маринка расходилась в полную силу, то со стороны это больше всего напоминало завывания кошки, которой наступили на хвост). Поскольку в квартире появилось, что красть, следующим приобретением стала металлическая дверь с кучей всяких секретных замков. Марина разбиралась в них часа два, еще где-то полчаса тренировалась самостоятельно их запирать и отпирать, памятуя о своей давней особенности ссорится со всеми ключами и замками сразу, «дверном кретинизме», как она это называла. Зато теперь ей сам черт был не страшен, и попасть в свою квартиру она могла уже за считанные секунды даже с закрытыми глазами.

Затем пришел тех мелочей, без которых женщина не может представить себе даже само понятие «уют». Перво-наперво Марина взялась за гардины и занавески. Она долго и так, и сяк вертела специальные журналы, предлагающие ей многочисленные ламбрекены, занавеси, шторы-«маркизы», и наконец, сделала свой выбор. Ничего особенно вычурного, напротив, очень даже элегантно получилось: тяжелые пестрые шторы, навевающие мысль о сказках «Тысячи и одной ночи» в спальне, строгие бледно-зеленые слабо мерцающие шторы с кистями в гостиной, а на кухне… Марине специально пришлось вспоминать технику вязания крючком, и через три месяца напряженного вывязывания филейных кружев ее старания более чем вознаградились. Изящные шторки на латунной фурнитуре внесли в ее кухню какой-то немецкий колорит. В сочетании же с обычными недорогими льняными занавесями производства «трехгорки», по белому фону которых щедро была рассыпана яркая, сочная земляника, это было просто изумительно, восхитительно, очаровательно! Марина чувствовала себя настоящим дизайнером по интерьеру. Никогда еще ей не нравилось так плотно заниматься благоустройством собственного жилища. Может быть потому, что впервые дома она себя ощутила именно здесь?

За шторами последовали ковры. Паркет, конечно, был изумительным, и скользить по нему было весело (хотя пару раз Марина уже успела поскользнуться на нем тогда, когда она этого вовсе не хотела), но она всегда любила, встав утром, пробежаться до ванной босиком, а бегать по паркету было все же холодновато. Да и где-то внутри жил подспудный страх поцарапать лак, испортить пол. Поэтому внутренне махнув рукой на свое плебейство, Марина застелила полы в спальне и гостиной ковролином, а в спальне сверх того бросила около своей двуспальной кровати небольшой ковер с недлинным ворсом. Пустячок, а приятно, черт возьми! Кстати, матрац в кровати она заменила на новый. Что-что, а спать на том, на чем лежал кто-то до тебя, кого ты к тому же не знаешь, все же не есть гуд. Может быть здесь умирал старый хозяин квартиры. Или страстно занималась любовью какая-нибудь парочка. Могло такое быть? Вполне. Она же наверняка этого сказать не может. Поэтому чтобы не терзать себя напрасными страхами и страдать от собственной брезгливости, лучше постелить все новое и успокоиться.

Среди оставшихся от прежних жильцов книг Марина обнаружила старые кулинарные издания. Кое-как разобравшись во всех этих «бутылях», «фунтах» и «золотниках», она потихоньку начала проводить эксперименты над продуктами. Временами получалось очень даже неплохо. Если она считала, что блюдо уже получается таким, как оно должно было быть согласно этим древним рецептам, то звала в гости вечную парочку Костика-Васю, и последний квалифицированно оценивал ее стряпню и давал полезные советы, «чтобы не отправить преждевременно на тот свет будущего супруга». После этой тирады он обычно ловко уворачивался от запущенного в его голову Марининой рукой половника, и предлагал мировую.

Юлька тоже с удовольствием захаживала к ней в гости, тем более, что от работы сюда было рукой подать, и каждый раз комментировала произошедшие за время ее отсутствия изменения. Марине нравилось слышать искреннее восхищение в ее голосе, и она каждый раз находила, чем бы еще удивить свою подругу. То это были новые покрывала на мягкую мебель, то собственноручно сшитые саше для тапочек, газет и косметики. Марина вертелась как белка, облагораживая свой дом, и на время он стал ее единственной отрадой и развлечением. Пресловутая Турция с ее пляжами отошла куда-то даже не на второй, а на третий или четвертый план.

За этими приятными заботами пролетела зима, за ней весна. А летом Марина, наконец-то, решила, что основное, что она хотела сделать с квартирой, она сделала, и самое время заняться собой, любимой. Она молода, красива, богата, так зачем прятать себя от общества и от возможного счастья в той самой личной жизни? Ее друзья бурно поддержали такое долгожданное решение, и наперебой предлагали ей всевозможные виды отдыха и развлечений, которые бы позволили ей завязать близкие знакомства с представителями противоположного пола. Великодушный Вася даже предложил ей познакомиться с кем-нибудь из их с Костиком компании, на что Марина, фыркнув, ответила: «Нет, спасибо, подружки у меня уже есть».

Сначала Марина остановилась на дискотеках, и увлеченно порхала из одного ночного клуба в другой, отдаваясь буйству танцев и ни к чему не обязывающего флирта. Пару раз ей даже казалось, что она нашла того, кого нужно… Но увы: как только кавалеры узнавали, что она — обладательница роскошной квартиры, их натиск возрастал просто в геометрической прогрессии, что наводило Марину на определенные раздумья и вытекало в весьма конкретные выводы. Неутешительные для кавалеров. Что ж, это было грустно признавать, но Марина с каким-то фанатичным упорством «клевала» исключительно на альфонсов. Привлекали они ее чем-то, ну что тут поделаешь! Скучные бизнесмены и прочие деловые личности им и в подметки не годились, что касается веселого времяпрепровождения и задушевных разговоров. Значит, вариант дискотек оказался негодным. Надо было искать что-то другое.

С подачи все того же неугомонного Васи она однажды отправилась на вечер знакомства в парк культуры. Программа обещала «душевное чаепитие», «беседы по интересам» и еще много чего в том же духе. Едва войдя в зал, Марина сразу же оказалась в центре внимания трех милейших старичков, вырваться от которых ей стоило пятнадцати минут героических усилий. Придя в себя и немного оглядевшись по сторонам, никого привлекательного Марина не обнаружила. Все личности, как один, вызывали к себе в крайнем случае вежливое сострадание, но никак не симпатию. Какой-то непризнанный гений все порывался почитать свои стихи, юноша болезненного вида скромно сидел в уголке, всеми силами пытаясь изобразить, что его здесь нет. Черноволосый упитанный живчик лет тридцати пяти подкатывал ко всем присутствующим женщинам подряд и громко рассказывал скабрезные анекдоты, первым хохоча над ними во всю мощь своих легких. Марина сбежала оттуда, не просидев и часа, и потом долго припоминала Васе и стариковскую троицу, и растрепанного гения. Вася комично закатывал глаза к небу, бил себя в грудь, публично каялся. Ну разве можно с таким поговорить о чем-нибудь серьезном?

В запасе оставались еще курорты, и Марина, преодолев свою природную лень и получив наконец-то заграничный паспорт, улетела в конце сентября в Грецию. Вернулась она оттуда с огромным багажом знаний об истории этой древней страны, поскольку не пропустила ни одной экскурсии, и с нежным бронзовым загаром на все тело. Кратковременный, ослепительный роман с греком-спасателем не в счет, поскольку не имел никакого логического продолжения. Они оба понимали, на что идут, и не строили в отношении друг друга ненужных иллюзий. Тело получило свое, а сердце отдыхало. Поэтому даже на прямой вопрос Юльки «ну как?» Марина ни о чем ей не рассказала. Может быть и потому, что внутренне стыдилась самой себя за подобные вольности: секс ради секса, без любви, да еще и с незнакомцем… Тем более, что это приключение почему-то напомнило ей о Павле, том самом заочнике, благодаря которому ее жизнь однажды сошла с рельс и покатилась кувырком. По прошествии нескольких лет Марина сама себе не могла сказать, обвиняет ли она его в том, что случилось тогда, или благодарна ему. Ведь не было бы этой странной вечеринки в студенческом общежитии, она бы не имела сейчас того, что имела. Вышла бы замуж за Валеру и жила бы себе скучно и бесцветно. Или все-таки была бы счастлива?

Плюнув в очередной раз на все амурные дела и поставив мысленно жирный крест на охоте за мужчинами (пусть сами теперь за ней побегают), Марина вновь окунулась в рабочие хлопоты. Она уже считалась опытным риэлтером, и бралась временами за весьма сложные сделки, неизменно с успехом завершив которые, чувствовала необычайный душевный подъем и радость. Еще бы: она опять это смогла! Она в очередной раз рискнула и выиграла! Она как наркоманка зависела от очередных доз адреналина в крови, и сама напоминала себе иной раз охотничью собаку, замершую в напряженной стойке, готовую сорваться по первому зову и мчаться вперед к поставленной цели. В коллективе ее искренне любили, и она тоже от всего сердца любила всех. И сумрачную, неприступную с первого взгляда Тамару, и весельчака Славу, который за показной бравадой скрывал какой-то ему одному ведомый страх или комплекс, и добродушно ворчащего на все и вся, от погоды до решений правительства охранника Сан Саныча, вечно стреляющего у нее мятные конфетки под предлогом болей в сердце.

Как-то раз попивая чай в компании Костика, ожидающего визита своих клиентов, Марина бросила взгляд на висящий на стене календарь. Вот уже несколько дней какая-то мысль, вернее тень непонятного беспокойства, тщетно пыталась пробиться наружу, и теперь раздражала Марину подобно песку в босоножках. Каждый раз, когда она смотрела на календарь. Календарь… Внезапная догадка заставила ее похолодеть и внимательно всмотреться в даты. Когда она вернулась из Греции? Правильно, в начале октября. А сейчас уже последняя неделя ноября. И где же бич всей женской половины человечества, месячные, я вас спрашиваю? Что-то она подозрительно давно не покупала себе ни тампонов, ни прокладок. Нет, она действительно в последний год не слишком наблюдала за своим женским календарем, но сейчас уже точно налицо приличная задержка. Она ведь даже не помнит, когда это было в последний раз. Черт, неужели влипла? Так, спокойно, надо подсчитать. Если это действительно так, то сейчас у нее где-то девять недель. Ни хрена себе! Это уже не весело ничуть. Интересно, с такими сроками на аборт принимают, или уже нет? Опыта у нее в данном вопросе никакого. А может быть, это просто климатические штучки, и она рано панику поднимает? У многих после курортов цикл сбивается, вот и у нее то же самое произошло. Самое логичное объяснение. А если все-таки нет?

Ничего не объясняя, Марина распрощалась с коллегами и полетела в аптеку. Купив на всякий случай сразу два теста на беременность, отправилась к себе домой. Если верить инструкции, все манипуляции надо было совершать рано утром сразу, как только проснулась, но ждать Марина не могла. Сделав все, что было показано на рисунке, она напряженно стала вглядываться в появляющийся рисунок. Одна синяя полоска, вторая… Так, спокойно, не нервничать, она беременна. Можно, конечно, с утра и второй тест испортить, но все ясно и так. Надо позвонить Юльке, пусть порекомендует ей какого-нибудь знакомого гинеколога, наверняка у нее кто-нибудь есть на примете. Тьфу, черт, а так все неплохо получалось. Теперь придется залезать на эту мерзкую раскоряку, унизительно развешивать ноги на холодных металлических подставках, пока равнодушный медик будет копаться в твоем нутре, выцарапывая оттуда маленькую жизнь.

Марина отправилась на кухню, заварила себе душистого цветочного чая. Обидно. И что она тогда не воспользовалась презервативами? Ведь лежали в сумочке, только руку протяни. Но с другой стороны портить такой восхитительный вечер, вернее, ночь… Его звали Александер, его имя звучало почти по-русски, и в то же время как-то иначе, экзотично и мягко. Она сидела на пляже и смотрела на море, убегающее в закатное небо, когда рядом появился этот парень в спасательном жилете и плавательном костюме, по расцветке которого сразу можно было понять, что он из местной береговой службы спасения. Спросил, как она себя чувствует. Она что-то ответила ему. Говорили по-английски, осторожно подбирая слова чуждого обоим языка. Он подсел поближе, сказал, что на сегодня его работа закончена. Она не отстранила его руку, не оборвала его попыток познакомиться ни резким словом, ни жестом. С пляжа они ушли в какой-то небольшой дом неподалеку. Марина так и не поняла, что это было — его жилище, какое-то служебное помещение, что-то еще. Безусловно, мужчина был очень красив. Большие темные глаза, как на древних фресках, курчавые волосы, собранные сзади в хвост. Сильные мускулистые руки, стройные поджарые ноги, упругий живот. Древний Бог, сошедший со своего трона на Олимпе к смертной женщине. От него прямо-таки веяло первобытной животной страстью, помноженной на очарование мальчишеской юности, и Марина не могла ей противостоять. Да и не хотела. Они любили друг друга до рассвета, неистово, жадно, пока розовая полоска света на потолке не сказала им, что скоро взойдет солнце. Истощенные страстью, и все же заново обновленные ею, они расстались, и больше Марина ни разу не видела своего смуглокожего любовника с глазами, подобными двум драгоценным камням. Ее самолет улетал из Греции на следующий день.

Аборт. Бр-р, даже звучит противно. А сама процедура и того хуже. Да и боязно как-то. Говорят, что аборт до того, как у тебя появится хотя бы один ребенок — это очень вредно. Можно даже бесплодной стать, если врачи там чего-то повредят. Там же все такое нежное, много не надо. А у нее как раз такой опасный случай, поскольку детей как раз нет. Да, пришла беда с той стороны, откуда не ждали. Впрочем, беду никогда не ждут, она всегда без приглашения приходит. Вот сделает сейчас аборт, а потом выйдет замуж и окажется, что у нее уже никто никогда не родится. Тут-то она и попрыгает, и побегает. И никакие деньги здесь ей уже не помогут утраченное здоровье вернуть. Сестренка бы ее, Ирка здесь даже раздумывать бы не стала. Недаром она тогда такой финт устроила. А ей вот боязно, как ни крути.

Стоп. А если посмотреть на все это дело с другой стороны? Кто мешает ей оставить этого ребенка? На матерей-одиночек сейчас уже косо не смотрят, из них сейчас каждая третья мамаша наверное выходит. Финансы ей позволяют не то что одного, а троих запросто прокормить. Жилплощади ей тоже на маленький детский сад хватит. Что же она себя так мучает! Вот идиотка! Она просто родит этого маленького человечка, и все! А если ее будущий супруг, или кто там еще, хоть слово против этого ребенка скажет, то быстренько перестанет быть потенциальным мужем, вот и все. А если не дурак, то примет и полюбит не только ее, но и ее ребенка. Она не даст его убить этим эскулапам, она оставит его! Или ее? Интересно, кто родится — мальчик или девочка? Наверняка очень красивый будет малыш. С глазами, как у его отца. Да и отчество будет вполне русское — Александрович. Вот так!

Вот бы узнать, какой он сейчас, на что похож. Если вспомнить школьный курс биологии, то перед глазами какие-то головастики встают. Вроде бы в первые недели все эмбрионы друг на друга похожи, и люди, и ящерицы, и волки всякие. Неужели и ее малыш сейчас такой же? Нет, у него наверное уже и ручки, и ножки есть. Только крохотные. Лежит себе в колыбельке внутри своей мамы и растет, набирается силенок.

Марина погладила свой пока еще плоский живот. В душе поднималась волна восхищения и преклонения перед своим организмом и мудростью природы. Она уже не одна, и более того, она даст жизнь новому человеку. Разве это не чудесно? Папка, если ты меня видишь оттуда, то порадуйся за меня и своего будущего внука. Жаль, что ты не успел застать его рождение. Я знаю, ты тоже был бы счастлив, как и я сейчас. Ребенок. Маленький, кричащий, пахнущий молоком, как все младенцы. Ее ребенок.

Когда на следующий день Марина появилась на работе, то от нее исходило такое сияние, что Юлька не удержавшись спросила, кого мол сожрала, подруга? Маринка в ответ показала ей язык и ничего не ответила. У нее все ладилось, все спорилось. Она готова была улыбаться всем вокруг. И при этом была таинственна, как статуя Будды. Она легко уходила от расспросов и часто и помногу хохотала. Марина никому не хотела говорить о своем секрете: придет время — сами увидят. Кстати, как она будет смотреться с животиком? Надо будет себе специальную одежду для будущих мам купить. По врачам, правда, пока бегать неохота. Ну никакого желания, честное слово! Пусть еще немного подождут со своими анализами и пробирочками, с них не убудет. Пока она хочет наслаждаться своим счастьем в одиночку.

С работы она зашла в магазин детских игрушек, и не удержавшись, купила разноцветную погремушку. Прошлась по рядам с колясками, выбирая среди разных моделей ту, которая была бы достойна возить ее маленького принца. Или принцессу. Потом приглядела колыбельку и пеленальный столик. Эх, будь ее воля, она бы сейчас скупила весь этот магазин. Жаль, что своего малыша она увидит еще только месяцев через семь, не раньше. А уже так хочется!

За неделю, прошедшую с того момента, как Марина узнала о том, что внутри ее зародилась новая жизнь, она успела скупить множество книг по беременности и родам, непременного Бенджамина Спока, все попавшиеся ей на глаза выпуски журналов «Мой кроха», «Счастливые родители». Теперь она проводила вечера за их чтением, жадно впитывая в себя всю новую доселе информацию. С фитнессом придется временно завязать, зато надо делать специальную гимнастику для беременных. И еще гулять побольше. И придерживаться специальной диеты, ни в коем случае не игнорировать завтраки и обеды. Даже голова кругом идет, сколько всего надо успеть, и сколько всяких острых углов надо избежать. Единственное, что немножко смущало Марину, так это то, что она не чувствовала никакой особой перемены своего состояния: не было даже тошноты, которая должна была ее сейчас ощутимо доставать, если верить опыту уже прошедших через это женщин. С другой стороны, это тоже было неплохо, и почему бы ей и не родить здорового ребенка, не испытав всех «радостей» токсикоза?

Однако, рано радовалась девочка. Как-то раз едва проснувшись, Марина в полной мере ощутила, что тяготы первого триместра ее еще не миновали. Она едва смогла встать с постели, так кружилась голова. Потом вроде бы стало немного полегче, отпустило. Плюнуть бы на все, да остаться дома, но она уже пообещала, что сегодня будет на своем рабочем месте. Ладно, вроде бы уже туман перед глазами прошел, можно собираться в контору. Взять что ли с собой специальных таблеток от укачивания? С другой стороны, от таблеток ее ребенку пользы никакой. Лучше уж она потерпит, это не страшно.

На работе у нее снова закружилась голова, и Марина быстро присела на первый же попавшийся стул. Ничего, тяжело в ученье — легко в бою. Все матери через это проходили, выдержит и она.

Первым ее мертвенную бледность заметил Костя, сразу же за ним к Марине подскочила и Юлька. Она только и успела спросить у съезжающей на пол подруги: «Что с тобой?». «Я беременна», — ответила Марина и окончательно провалилась куда-то в серый туман, уже не чувствуя, как Костик на руках несет ее куда-то вниз, не слыша, как по московским дорогам, распугивая поток транспорта, летит надрывно крича сиреной «скорая помощь».

«Была беременна». Эта безжалостная мысль первой оформилась в мозгу Марины, едва она попыталась открыть глаза и хоть как-то сориентироваться во времени и пространстве. Судя по вечному белому казенному потолку с желтыми потеками, она в больнице. Скосив глаза вбок, она увидела еще несколько пустых коек. Кроме нее в палате не было никого. Странно, обычно в больницах всегда есть, кого лечить. Или она в послеоперационной лежит? Тогда все объяснимо.

Попытка хотя бы сесть на кровати закончилась отзвуком боли где-то в животе. Марина нащупала на себе повязку. И еще она лежала в крови. И была слаба, как муха. Боже мой, как же ее мутит! Нет, сейчас ее точно стошнит. Ну где же врачи? Почему рядом никого нет, когда ей так плохо?

На шум прибежала медсестра, сухая и противная до невозможности, как пересушенная вобла. От одного ее вида у Марины свело судорогой челюсти. «Что со мной?» — спросила она, уже предчувствуя ответ. «Внематочная беременность. Хорошо вовремя привезли, повезло, хоть жива осталась. Лежи и не двигайся, нельзя тебе еще», — ответила та без малейшей тени сочувствия и ушла обратно. Хоть бы попить дала, паскуда!

Марина откинулась обратно на жесткую подушку. Внематочная беременность. Господи, за что ты меня? Я ведь уже хотела этого ребенка, я же не сделала аборт! Ну почему такая несправедливость! Кровавая лужа между ног и бунтующий желудок, — вот и все, чем закончилось ее недолгое счастье.

Вторая пришедшая мысль была еще горше первой. Теперь она женщина только наполовину. Из ста процентов, ста шансов забеременеть ей оставили только пятьдесят. Про внематочную беременность за эту неделю она начиталась достаточно, чтобы в деталях представлять, какую операцию ей сегодня сделали. Теперь если не дай Бог что-то случится со второй половиной… Нет, об этом даже думать не хочется. Марина тихонько, беззвучно заплакала, изредка тихонько поскуливая, как раненый щенок. После того, что с ней произошло, жить не хотелось совершенно. Лучше бы она умерла по дороге сюда, чем узнать такое!

На следующий день ее перевели из реанимации в общую палату. И она сразу же получила по мозгам от Юльки, пробравшейся к ней с самого утра. На все Маринины всхлипы по поводу собственной неполноценности Юлька ответила неожиданно жестоко: «Зато не подохла». Марину этим, конечно, утешить было трудно. Приведя подругу в порядок, умыв ее и сотворив на голове подобие прически, Юлька с благословения лечащего врача накормила ее каким-то овощным пюре, и наконец-то оставила в покое. Сказать по правде, видеть Марине сейчас никого не хотелось, даже самых близких друзей. Она хотела побыть наедине со своим горем.

А этого ей как раз и не давали. К ней приходили Костя, Васька, пару раз забежала даже Тамара, принесла фруктов и минералки. Про Юльку вообще можно молчать, она просто поселилась в больнице, по крайней мере, ее Марина могла лицезреть каждый день. Как они все не понимают, что ей сейчас никто из них не нужен. Нет, она конечно признательна им за их заботу и внимание, только… катились бы они ко всем чертям, и не доставали бы ее своим состраданием.

Выздоравливала Марина медленно, словно неохотно. У нее то поднималась температура, то воспалялся шов. Судя по срокам уже должно было прекратиться кровотечение, но оно все продолжалось. Один лечащий врач ушел в отпуск, другой откровенно игнорировал свои должностные обязанности, как выяснилось позже — переходил в другую, ведомственную больницу. Марину передавали из рук в руки, как эстафетную палочку, вернее сказать, перебрасывали как мячик от пинг-понга, пока не потерявшая терпение Юлька не приволокла с собой какого-то крупного спеца по данному вопросу. Он быстро сориентировался в происходящем, сказал, какие лекарства нужно достать и какое лечение надо провести, попутно устроил разнос своим коллегам по цеху, пригрозив им какими-то немыслимыми карами. После этого они забегали вокруг Марины на задних лапках, пытаясь побыстрее поставить на ноги и выписать от греха подальше эту неудобную пациентку (потом выяснилось, что мужик был не откуда-нибудь, а из самого Минздрава, поэтому и в самом деле мог доставить местному персоналу кучу неприятностей).

После выписки из больницы у Марины с Юлькой состоялся весьма неприятный разговор. Начала его все та же настырная Юлька, припершаяся без приглашения в гости к подруге, все никак не желающей собраться с духом и наконец-то появиться на работе:

— Ну, и долго ты будешь заниматься самоедством?

— Юль, а тебе не все ли равно? Это моя жизнь, и я живу ее, как могу. Я тебе уже неоднократно говорила, что хочу побыть одна, особенно сейчас. Только никто ко мне почему-то не прислушивается. Все считают себе сильно умными, все лучше меня знают, что мне надо. С советами лезут, развеселить пытаются. А я скоро взвою от всех от вас.

— Вот так значит. Что ж, радость моя, позволь мне тебя в таком случае огорчить: в покое я тебя не оставлю, даже не надейся.

— Что тебе надо от меня? Ну чего ты привязалась!

— Мне от тебя? Да ничего особенного. Чтобы ты перестала забивать себе голову всякой ерундой и начала жить, как все нормальные люди.

— И это ты называешь ерундой! У меня ребенок погиб, я теперь калека, а это значит ерунда!

— И с какой такой стати ты себя в калеки записала? У тебя руки нет, ноги трамвай переехал, что еще? Или ты у нас инвалид умственного труда? А что, очень даже похоже. Совершенно лишилась способности мыслить логически, одна лапша вместо мозгов, и та из мыльного сериала.

— Я не понимаю, почему ты надо мной издеваешься. Сама же прекрасно знаешь, что я теперь смогу беременеть не каждый месяц, а через раз. И то, если у меня со вторым яичником все в порядке будет.

— А ты что, собиралась как крольчиха за год восьмерых поднять? Нет уж, радость меня, если ты думала меня этим разжалобить, то не выйдет. Просто смотри на все случившееся, как на своеобразную отсрочку. Вот найдешь себе вторую половину, сыграем мы тебе красивую свадьбу, и рожай детишек, сколько влезет. У тебя еще хреново море шансов родить ребенка, и не одного, заметь себе. Так что все твои вопли гроша ломаного не стоят, это я тебе авторитетно заявляю.

— Да что ты знаешь об этом! Когда ждешь, представляешь себе, каким будет твой ребенок, думаешь, как его назвать, а потом раз, и в одночасье все теряешь. Думаешь, это легко!

— Марина, я-то как раз это проходила, и поверь мне, неоднократно. Если бы я каждый раз после того, как теряла ребенка, пыталась бы свести счеты с жизнью, меня бы уже раз десять на свете не было. Когда раз за разом теряешь ребенка, когда каждый год выкидыш, выкидыш, выкидыш, когда носишь под сердцем дитя и уже знаешь, что потеряешь и этого… Думаешь, я в этой жизни только пряники получала? Ох, ошибаешься, подруга. Помнишь, я в прошлом году неделю на работу не выходила, сказала, что к тетке в Сызрань уезжала?

— Ну, помню.

— Очередной сорвался. Мы с Алексеем решили, что это последняя попытка была, сколько можно себя мучить. И возраст у нас уже не тот, чтобы всерьез на что-то надеяться.

— Я не знала.

— Никто не знал. Это наша вечная боль. С Димой у нас просто ничего не получалось, с Алешей — выкидыш за выкидышем. И врачи ничего не могут поделать. За границей может быть и выходили бы… А может быть и нет. Природу не обманешь. Раз не принимает ребенка, значит, все равно ему бы не жить на этом свете.

Тут Юлька, отвернувшись от Марины, тихонько заплакала. У Марины глаза полезли на лоб. Ее неунывающая подруга тоже не так счастлива, как может показаться со стороны неискушенному взгляду, у нее тоже проблемы, и по сравнению с ними то, что произошло с ней самой, действительно еще не самое страшное. Бедная, каково ей пришлось. И ведь действительно, Юльке уже пятый десяток, в этом возрасте все уже бабушками и дедушками начинают становиться, а она еще матерью ни разу не была! И здесь все неладно. За что же их так!

Марина крепко-крепко обняла Юльку, и они на пару всхлипывая еще долго сидели, баюкая друг друга в объятьях и потихоньку успокаиваясь. Потом Юлька посмотрела на Марину и вдруг прыснула со смеха. И действительно, было над чем посмеяться: у обеих лица красные, опухшие, носы хлюпают как у простуженных пингвинов. Те еще красотки, одним словом. Они дружно отправились в ванную приводить себя в порядок под холодной водой, потом Юлька еще немного посидела на гостеприимной Марининой кухне, выпила черного кофе по-турецки и уехала домой. Уже почти засыпая, до Марины вдруг дошло, что сегодня ее подруга сделала для нее то, что она в свое время сделала для Васи — заставила хотеть жить. Жить несмотря ни на что.

Потихоньку в город вползала весна. В этом году она была какая-то вялая, ленивая. Ручьи то шустро бежали по улицам, то вновь застывали в ледяные корочки, сосульки на крышах выросли просто гигантских размеров, и никто не сбивал их вниз. Будто никому своих затылков не жалко, или все поголовно в касках ходят. Да и снег временами принимался идти так интенсивно, словно ему было еще лежать и лежать в сугробах на московских газонах.

Марина почти совсем оправилась, если говорить о ее физическом состоянии. Она даже потихоньку снова начала заниматься фитнессом, на всякий случай предупредив тренера о своих проблемах. Теперь она тренировалась по облегченной программе, но уже недельки через три могла бы и перейти к обычной нагрузке. Если в первый месяц после выписки из больницы ее шатало из стороны в сторону, и ей приходилось каждые десять минут садиться и отдыхать, то сейчас она чувствовала себя вполне сносно. По крайней мере, унизительное чувство беспомощности, ощущение, что она — большая дохлая курица, ушло бесследно. Единственное, что напоминало ей обо всем случившемся — это шрам на животе, да боли, как при месячных, только сильнее, подчас настигающие ее в самое неподходящее время и в самых неподходящих ситуациях. Участковый гинеколог сказал ей, что такое бывает после подобных операций, хотя и нечасто, и ничего страшного в этом нет. Посоветовал пить болеутоляющие и спазмолитики вроде Но-шпы. Ему-то хорошо: «ничего страшного в этом нет»! Его бы, гада, так хоть разочек скрутило, вот она бы на него полюбовалась, как ему анальгин помогать будет!

Что же касалось ее душевного состояния, то здесь все обстояло куда сложнее. После разговора с Юлькой Марина решила, что справится с тем, что на нее навалилось, не даст депрессии засосать себя в свои сети. И эта уверенность действительно некоторое время помогала ей держать свои чувства в узде, под надежным контролем. Все шло очень даже неплохо, пока Марина не замечала поблизости от себя чужих детей. Тут ее переклинивало так, что попадись она в эти моменты в руки какому-нибудь психоаналитику, материала для докторской диссертации у того было бы, хоть отбавляй.

Сначала ее безумно тянуло к ним, таким маленьким, крошечным, беззащитным, и Марина едва сдерживала себя, чтобы прямо на улице не подойти к чьей-нибудь коляске и не погладить чужого ребенка. Потом ее душу стала захлестывать волна черной зависти к их родителям, и она могла часами вглядываться издалека в их лица. Чем они лучше, что им дали детей, а ей нет? И у бомжей дети есть, и у пьяниц, и даже у наркоманов. А она что, хуже даже, чем они? Или это кара за то, как она обошлась с матерью и сестрой? Но ведь они первые это начали, она же не виновата! Или сверху этого не видно? Есть ли справедливость на этом свете? И для кого?

Затем она начала ненавидеть детей, особенно подросших и тех, кто по ее мнению был бы похож на ее неродившегося ребенка. Она до боли прикусывала себе язык, чтобы не сделать им резкого замечания в общественных местах, когда они шумели, ей страстно, до дурноты хотелось наорать на них, чтобы эти маленькие нахалы убрались как можно дальше от нее, чтобы она не видела их ближе к себе, чем метров за пятьдесят.

Когда Марина поняла, что в одиночку она с собой не справится, то рассказала обо всем своим друзьям. Увы, помочь они ей не смогли при всем их искреннем желании это сделать. Мальчишки с этой проблемой, понятно, ни разу в жизни не сталкивались, поэтому даже не знали, чего бы здесь такого посоветовать. А Юлька, оказывается, сама давно прошла через все это, и теперь вполне равнодушно относилась к любому детскому или родительскому обществу. По ее словам выходило, что время все лечит, и пусть Марина не зацикливается, все само собой пройдет, все образуется.

Интересно, когда это благословенное событие случится? Юлька на этот счет ничего определенного не сказала. Мол, жди и все. А тут как еще назло в Маринином подъезде поселилась молодая семья со здоровым орущим младенцем женского пола. С каким-то завидным постоянством юная мамаша лет восемнадцати постоянно попадалась со своим отпрыском под ноги Марине, куда бы та ни шла: на работу, в поликлинику, в магазин. На ее лице постоянно блуждала такая глупая счастливая улыбка, что Марина была готова удавить ее, заразу, своими руками. А уж когда она видела сразу всю их молодую семью во главе с отцом, по виду — выпускником ПТУ… Нет, с этим положительно надо было что-то делать.

Выход нашелся сам собой, смешной и нелепый. Он сидел под деревом и тихонько попискивал от холода. Иногда из писка получалось вполне полноценное «мяу», а потом голосок снова срывался на жалобный плач. Мартовский котенок. Бог мой, да он еще и сиамский к тому же! Как же он от мамы-кошки отбился? Видимо, какая-то трагедия произошла, потому что судя по его виду ему даже месяца нет, без молока он точно пропадет. Только-только глаза прорезались, даже ходит еще с трудом. И что мне с тобой делать, найденыш?

Марина оглянулась по сторонам в попытке отыскать место, где до этого обретался котенок. Ничего похожего на коробку рядом с их домом даже не лежало. Значит, он приполз из подвала. Там всегда тепло. Но не нести же тебя туда, в самом деле? Ладно, подождем, может быть, твоя мама прибежит за тобой, неслухом.

Марина ждала полчаса, час, кошка все не появлялась. Котенок устал пищать и уже только дрожал мелкой дрожью. Этого она уже вынести была не в силах, и взяв теплый комочек на руки, унесла его к себе домой. Оказалось, что лакать молоко как взрослая кошка котенок еще не мог. Пришлось отыскать пипетку и вливать ему капли молока прямо в рот. Вылакав таким необычным способом почти полчашки, котенок довольно заурчал, поудобнее улегся и заснул прямо на Марининой ладони, благо что пока помещался на ней полностью.

И как мне с тобой быть? Не относить же обратно, там ты точно погибнешь, раз сам еще есть не умеешь. Значит, будешь жить здесь. А как же мне тебя назвать? Да, кстати, я ведь еще не знаю, мальчик ты или девочка? Сейчас посмотрим. Девочка, кошечка. Значит, имя должно быть женское, ласкательное. С кем же ты у меня ассоциируешься?

Сказать по правде, единственной ассоциацией был «Котенок по имени Гав». В том мультфильме у него была точно такая же милая мордочка, как и у ее найденыша. Но звать кошечку Гав? Нет, надо придумать что-то другое. Каких хищных зверьков она помнит? Так, хорек, соболь, горностай, ласка… Ласка? А в этом что-то есть. И звучит приятно, и вполне оригинально. Значит, будет Лаской.

Марина осторожно переложила Ласку на диванную подушечку, укрыла махровым полотенцем, а сама отправилась в ближайший магазин за кошачьим приданным. Закупив мисочки, корытца, переносной домик, шлейку (на вырост) и еду для котят, Марина вернулась. Уже поворачивая ключ в замке она услышала еле тихий писк: котенок плакал в одиночестве под дверью. Пришлось снова брать его на руки, кормить молоком. Елки-палки, как же ее к туалету приучать? Ведь рано или поздно организм скажет свое веское слово, и если это произойдет где-нибудь на ковролине, или того хуже — на диване или кровати, то запах останется очень даже надолго. Вот как с собаками обращаться, она знает прекрасно, а кошек у нее еще ни разу не было. До сегодняшнего дня. Да не было бабе заботы — купила баба порося! То есть котенка.

Как ни странно, Ласка быстро сообразила, для чего ее посадили на лоток, и первую свою лужицу в этом доме сделала вполне самостоятельно и главное — там, где надо. Подумаешь, ее чуть-чуть придерживали! Ну шатается ребенок, вот и поддержали маленько. Теперь можно укладывать ее спать в домик, уже выстеленный изнутри теплыми фланелевыми тряпками.

А вот с домиком вышла промашка. Ласка из всех своих котеночьих силенок упорно выбиралась оттуда и с плачем бросалась в ноги к Марине, не желая оставаться одна ни на минуту. После пятой попытки Марина махнула на нее рукой и положила на подушку рядом с собой. Ласка тотчас же забавно развалилась своим круглым пузиком кверху, безмятежно разбросав лапки во все стороны, и сразу же заснула, смешно посапывая. Ну разве не милашка! Хотя и нахалка. Впрочем, маленьким это простительно.

С утра операция по приучиванию нового жильца к туалету повторилась, равно как и процедура кормления из пипетки. На всякий случай Марина, уходя на работу, закрыла Ласку в туалете, предварительно постелив в углу тряпки из ее домика. Так по крайней мере не придется ее искать по всем комнатам, а полы здесь теплые, с подогревом. Не простудится.

На работе Марина сидела, как на иголках, и сделав все необходимые звонки, удрала домой. Конечно, маленькая Ласка захлебывалась от плача, который как по мановению волшебной палочки прекратился, стоило ей оказаться в руках хозяйки. На этот раз в корытце лежало что-то весомее обычной лужицы, и Марина похвалив котенка за усердие, в награду дала ей маленький мясной кусочек специальной смеси для котят. Ласке запах лакомства понравился сразу, и она даже немного потаскала его по столу своими крошечными зубками, больше напоминающими миниатюрные шильца. Что ж, так глядишь, она и есть научится. Тогда сразу одной большой проблемой станет меньше.

Где-то через неделю Ласка наконец-то научилась лакать воду и молоко, как взрослые кошки. Еще через два дня она живо расправлялась с тремя, а то и пятью мясными кусочками зараз. Правда, кормить ее приходилось каждые два-три часа, но на что не пойдешь ради любимицы!

Марининым друзьям Ласка понравилась с первого же взгляда. Они наперебой пытались ее погладить, щекотали толстенькое сытое брюшко, чесали ее за ушком. А Марина просто и безыскусно была рада, что ей теперь есть о ком заботиться. Ведь если бы не она, котенок бы точно погиб, к бабке не ходи. Получается, она стала его второй мамой. Из пипетки поила? Поила. Ночью согревала? Согревала. Блох всех до единой переловила, и даже вымыла котенка, чтобы больше эти мерзкие твари ее не мучили. И разговаривала с Лаской постоянно, чтобы той не скучно было. И та, между прочим, ей отвечала. Как отвечала? Ну разумеется по-кошачьи, как же еще?

С соседской молодой семьей Марина даже начала здороваться, решив, что если сможет нормально общаться с ними, то сможет и со всеми остальными им подобными. Первоначально это у нее выходило как-то скомкано, но с каждым разом получалось все естественней и естественней. Теперь она могла без внутренней дрожи даже смотреть на их ребенка, толстого и краснощекого, в пятнах от диатеза. Ну ребенок и ребенок, подумаешь, велика невидаль! Когда-нибудь и у нее малыш будет, и покрасивее, чем этот поросенок с глазками-щелочками, вечно надрывающийся от плача. Интересно, что бы сказали ее соседи, если бы каким-то неведомым образом узнали, о чем она думает? И ведь если бы не Ласка, еще неизвестно, чем их близкое проживание закончилось. Могла бы и психануть, и гадость им какую-нибудь сделать в порыве чувств. Просто так, чтоб было. А они бы, бедные, и не ведали бы, за что у соседки в такую немилость попали!

Ласка подрастала, от клиентов отбоя не было, и Маринина жизнь вновь вошла в привычное русло. Чтобы хоть как-то обозначить для себя ход времени, Марина решилась на новую прическу. Теперь она щеголяла короткой мальчишеской стрижкой, которая мягко подчеркивала черты ее лица, не скрывая их локонами и длинными прядями от взглядов окружающих. Сразу стало одной проблемой меньше, поскольку расческа здесь уже почти не требовалась, впрочем как и фен. Да и голове стало ощутимо легче без груза пышной прически. Юлька отнеслась к этому новшеству несколько скептически, но все же признала, что в этом тоже есть свой особый шарм. Костик же с Васей долго хихикали, глядя на ее голову, пока Марина, приперев их к стенке, не выяснила причину их дурацкого поведения. Оказалось, что они прикидывали, насколько удастся теперь выдать Марину за парня, и протащить ее с собой на гей-дискотеку. Она показала им огромный кулак и потребовала, чтобы они и думать забыли об этой своей дурацкой идее. Она не против секс-меньшинств, и с отдельными представителями очень даже рада пообщаться, но в личной жизни предпочитает традиционные ценности. А что касается всяческих рискованных экспериментов, так она уже слишком стара для подобных авантюр, и вполне предпочтет им тихий вечер у себя дома за какой-нибудь не слишком скучной книжкой.

Как-то раз, как раз перечитывая очередной детектив Дашковой, Марина услышала звонок в дверь. Кого это еще несет? С друзьями она уже обговорила все темы, какие только было можно, и вообще, Юлька сейчас с мужем отдыхает где-то в подмосковном пансионате. Ребята тоже собирались отправиться в путешествие, и сейчас занимались закупкой необходимого снаряжения, чтобы отчалить уже на следующей неделе: Вася решил снять очередной фильм, на этот раз что-то про подземные пещеры в Крыму. Может быть, соседи? Или из ЖЭКа кто-нибудь?

Глянув в дверной глазок, Марина просто остолбенела. Там стояла ее мать. Что же делать? Изобразить, что дома никого нет, и пусть себе названивает? А если она слышала, как Марина к двери подошла? Да и не отцепится она теперь, раз уже знает, где живет ее дочь. Интересно, откуда? Неужели на работе кто-то проговорился? Вот ежики! Ничего, она это еще обязательно выяснит. Черт, делать нечего, придется открывать. Интересно, за каким лядом она приперлась?

— Здравствуй.

— Здравствуй, дочка. Что, так и будем на пороге стоять?

— Проходи уж, раз пришла. Хотя я тебя и не ждала увидеть, честно говоря.

— Да, пришлось побегать, чтобы тебя найти.

— Для чего тебе это? Или ты мне еще не все гадости сказала? Тогда можешь смело разворачиваться и уходить. Здесь я хозяйка, и я решаю, кого хочу видеть, а кого нет.

— Зачем ты так? Хотя да, ты сердишься на меня из-за похорон. Прости, я тогда сама не своя была. Не знала, что говорю.

— По-моему, ты прекрасно отдавала себе отчет в том, что делаешь, ну да Бог с тобой. Я тебя внимательно слушаю.

— Что, так и будем разговаривать стоя? Даже присесть матери не предложишь?

— Что ж, пойдем на кухню. Там и поговорим. Мама, кухня в другой стороне. А туда тебе ходить не стоит. У меня не прибрано. Ты меня слышишь?

Бесполезно. Мать уже прошла в гостиную, и теперь стояла, жадно озираясь по сторонам. Увиденное настолько потрясло ее, что она минуты две не могла сказать ни слова, лишь открывала и закрывала рот, как пойманная рыба. Даже по сравнению с той квартирой, где они когда-то жили вчетвером, эта была просто царскими хоромами, да еще и соответственно ухоженными и оборудованными, а уж после ее с Иркой маломерки…

— Мама, что ты хотела мне сказать? Давай покончим с твоими проблемами побыстрее, а то у меня еще много дел на сегодня запланировано.

— Какая красотища! И много денег стоит? Да, наверное порядком. Ну чего молчишь, как неродная? Нехорошо с твоей стороны, нехорошо. Я к тебе через всю Москву ехала, а ты и приветить меня как следует не желаешь…

Складывающаяся ситуация уже начала раздражать Марину, которая потихоньку прикидывала, как бы с наименьшими потерями выбросить отсюда мать, и поскорее.

— Мать, к чему эти фамильярности? Только не говори, что вдруг вспомнила, что помимо младшей дочери у тебя есть еще и старшая, и решила проведать. Просто так и невзначай. Все равно не поверю. А теперь говори мне, что хотела сказать, или уходи.

— Зачем же ты так! Я тебе пришла, чтобы на свою дочку посмотреть, порадоваться за тебя, а ты!

— Мать, не тяни резину, я тебе достаточно знаю, ты не за этим здесь появилась. Что тебе надо?

— Ну что ты на меня взъелась! Мне и идти-то больше не к кому, как к тебе, а ты ведешь себя так, словно с нищенкой общаешься, а не с матерью родной. Мы когда по милости твоего папаши и по твоей тоже, заметь себе, в однокомнатную конуру переехали, Ирка совсем с цепи сорвалась. Теперь во всем меня обвиняет, что с наследством так вышло…

— Может быть, она и права. Ведь это ты отцу сказала, что Ирина не его дочь. Ни кто-нибудь еще, а ты сама, по собственной воле. Еще и гордилась, что Ирка «кровью моей отцовской родни не испорчена», как ты выразилась. Или я что-то еще пропустила?

— Так ты знаешь об этом…

— Конечно. Отец мне все рассказал. После смерти. Скажи спасибо, что он за вас до самого конца просил, я ему обещание дала. А то бы ты даже сюда бы не вошла, за то, что ты ему и мне сделала!

— Ну почему ты так со мной! Я же тебя родила, воспитала, а что в ответ — черная неблагодарность? Вот и Ирка то же самое: я о ней пеклась, как о самой себе, и что теперь? Что ни день, у нее новый мужик. Даже меня совершенно не стесняется, я теперь в кухне на полу сплю, лишь бы на этот срам не смотреть. Всю мою зарплату забирает, хотя и со своих мужиков столько денег гребет, что будь здоров! А я ей и подай все, и принеси, и убери за ней. А она знай, орет на меня. Сил моих больше нет! — и мать интенсивно начала всхлипывать, что сразу же зародило в душе Марины нехорошие подозрения, что сейчас ей придется лицезреть Ниагарский водопад в исполнении собственной матери.

— И чего ты от меня хочешь?

— Я гляжу, у тебя с квартирой все в порядке, да и живешь ты одна, стеснять больше некого… — вмиг забыв о своих слезах бодро начала мать…

— Если ты о том, чтобы переехать жить ко мне, то даже думать об этом забудь, — решительно отрезала Марина. — В этом доме ноги твоей не будет, и это мое окончательное решение. Я не злопамятная, просто очень злая и у меня хорошая память. А то, что ты вытворяла со мной, не забывается. Если хочешь, могу снять тебе комнату. Будешь жить отдельно от Ирины.

— И это все, что ты можешь сделать для своей матери?

— Да, это все. Если хочешь, правда, могу просто ежемесячно выдавать тебе некую сумму на руки. Скажем, долларов пятьдесят-шестьдесят. А ты сама решай, на что их пустить. Так что ты хочешь, комнату или деньги?

В глазах у матери зажегся знакомый с детства огонек. Такое впечатление, что быстро-быстро защелкали клавиши невидимого калькулятора, прикидывая, что выгоднее: комната и отдельное проживание от Ирины, или предложенный денежный эквивалент.

— А что, если дашь мне больше пятидесяти зеленых, то у тебя кошелек прохудится?

— Знаешь, мама, мне деньги тоже не за просто так достаются, и мне есть, на что их потратить.

— Что ж, придется взять твою подачку. Я сейчас не в том положении, чтобы выбирать, из чьих рук принять помощь. А то подозреваю, что комнату ты мне подберешь не лучше, чем квартирка, в которой мы сейчас ютимся.

— Будешь оскорблять, вообще ничего не дам. Я тебе давно ничем не обязана, и не будь воли отца, я бы с тобой сейчас не говорила. Так что, тебе еще нужны деньги?

— Давай.

— Вот, держи полтинник и десятку. Да, и еще один момент. Больше сюда не приходи. Следующий раз просто позвони, и мы с тобой где-нибудь в городе пересечемся. А здесь ты меня можешь и не застать. Работа, знаешь ли, много времени отнимает.

— Я уж вижу, — язвительно ухмыльнулась мать, скосив глаза на книгу, которую Марина так и не выпустила из рук во время их разговора.

После ее ухода Марина еще долго смотрела в окно, приводя в порядок свои скачущие мысли. Да, она допускала мысль, что такое рано или поздно произойдет, и все же… Даже сейчас мать умудрилась ее достать, пробить ее эмоциональную защиту, которую, как Марина считала, она за эти годы уже вполне сносно научилась держать. Ан нет, от близких людей иммунитет так и не выработался. Недоработка, однако. И ведь надо же, мать вроде как пришла за помощью, и все равно попыталась уязвить, ужалить побольнее. Пусть даже и себе во вред. А чего она сама от матери ожидала? Что бы та ею восхитилась, извинилась за то, что было и пожелав всего хорошего испарилась в неизвестном направлении? Наивная. Интересно, Ирка ее действительно так достала, как она это говорит, или мать просто решила сыграть на этом, чтобы вытянуть из своей старшей дочери хоть что-нибудь? Что же, в таком разе не сильно она на этом нажилась. Заниматься никчемной благотворительностью Марина не собиралась. Не тот случай. Да и тот факт, что мать выбрала деньги, а не комнату, о многом говорил. Можно считать, что Марина от нее просто откупилась. Купила себе душевное спокойствие за шестьдесят долларов в месяц. А попробует мать ее достать, вообще ничего больше не получит. Вот и весь разговор. Да и вряд ли она так рвалась посмотреть, как живет ее первенец. Ее все больше размер квартиры интересовал, да количество мебели, а про то, как Марина выглядит, что у нее прическа новая, вообще ничего не сказала. Не заметила, наверное.

В голове у Марины творился сплошной кавардак, а позвонить и выговориться она могла только своей любимой голубой парочке, ввиду отсутствия в Москве Юльки. Хотя зачем звонить? Между ними всего полчаса езды на городском транспорте. Друзья они ей, в конце концов, или нет? Пусть она будет распоследней эгоисткой в этом мире, но она должна хоть кому-то высказать все то, что рвалось наружу. Придется им, бедным, потерпеть ее часок-другой, все равно еще долго потом не увидятся.

Ласка со своей кошачьей интуицией немедленно поняла, что хозяйка собирается куда-то уйти, а значит, снова оставить ее одну-одинешеньку. Мириться с этим положением дел она категорически не желала и начала громко выражать свой протест, бросаясь Марине в ноги и перегораживая собой путь к входной двери. «Ну что с тобой делать?» — подумала Марина, и одев на подросшую Ласку шлейку, взяла ее с собой. Действительно, пусть тоже немножко погуляет, а то заперта бедолажка в четырех стенах, где даже мышей — и тех нет. Совершенно невыносимые условия кошачьей жизни.

Однако как ни названивала Марина к Костику и Васе, дверь ей никто не открыл. Видимо, еще не вернулись из магазина. Что ж, она не гордая, может и на улице их подождать. Заодно и Ласка погуляет по травке, у них вон, прямо перед домом такой шикарный газон разбили, и даже еще не стригли ни разу. Обзовем его джунглями, Ласку переименуем в Багиру, и вперед.

Ласка с нескрываемым удовольствием переместилась из рук хозяйки на зеленый ковер, довольно потянулась и начала кататься по траве, извиваясь и потягиваясь. Марина глядя на кошачьи «таски», только посмеивалась. И не заметила, что за играми Ласки наблюдает еще один человек. Вернее, человечек. Он тихо подошел к газону и остановился, внимательно рассматривая кошку. Человечку было лет пять от силы. Рыжеволосый, но не ярко-медный, волосы словно припорошенные пеплом, и вдобавок к тому выгоревшие на солнце почти до белизны. А глаза цвета небесной голубизны, и такие прозрачные и бездонные. Родителей негде не было видно, видимо, выпустили его гулять одного, а сами наблюдают за ним откуда-нибудь с балкона или из кухонного окошка. Когда Марина бросила на него быстрый взгляд, он не смутился, не убежал, а ответил ей таким же прямым и почему-то печальным взглядом. Марину словно холодной водой окатили, настолько серьезно и взросло посмотрел на нее этот карапуз. Словно видел в этой жизни такое, что ни одному ребенку в его возрасте видеть бы не стоило. У малыша был взгляд умудренного жизнью старика. И он не улыбался, даже когда смотрел на Ласку.

— Хочешь подойти поближе? — неожиданно для себя предложила ему Марина.

— А можно? — отозвался тот.

— Конечно можно. Если хочешь, можешь даже погладить Ласку, она добрая, не кусается и не царапается. Ей нравится, когда с ней занимаются.

— А вы мне разрешите?

— Я же сказала: конечно!

Малыш осторожно залез на газон и подошел к котенку. Присел рядом с ним на корточки и погладил Ласку по голове. Та немедленно перевернулась со спины на живот и протянула ему свою голову, мол раз пришел меня гладить, то давай, продолжай.

— А почему у нее такое странное имя? Потому что она ласкаться любит?

— Нет, просто когда я ее впервые увидела, то подумала: вот из такой крохи когда-нибудь вырастет настоящая хищница. Потом стала вспоминать всех маленьких животных-хищников. Вспомнила и ласку. Решила котенка так и назвать.

— Ласка? Не знал, что такая есть. Мне папа про многих животных рассказывал, а вот про Ласку нет. И в моей книге она тоже не нарисована.

— Ничего, теперь ты знаешь.

— Тетя, а почему ты такая грустная?

— С чего ты взял?

— У тебя лицо улыбается, а глаза грустные. У меня папа тоже так: сам грустит, а мне не показывает. Но я-то знаю, что ему не весело. Это все взрослые так, да?

— Наверное да, — ответила Марина, которую уже по-настоящему стал занимать этот разговор с маленьким мудрецом в заношенных вельветовых шортах.

— А зачем? Все равно же все видно.

— Просто не хотят, чтобы другим было так же грустно, как и им самим.

— Понятно. Хотя мне же тоже грустно, как и папе. Получается, что он зря улыбается.

— А кто у тебя папа?

— Он работает в офисе начальником. Только не самым большим. Больше него еще два начальника есть. Он утром отводит меня в детский сад, вечером забирает обратно. Мы готовим ужин, а потом он рассказывает мне про страны, про горы, про море. А ты видела море?

— Видела.

— И какое оно? Папа говорит, что синее, а иногда и зеленое. Даже красное море есть, и желтое. Я воду в стакан наливал, а она прозрачная. И почему она такая разноцветная, когда она в море находится?

— Ты когда-нибудь на свое отражение в луже смотрел?

— Смотрел.

— Вот и в море отражается небо, и если оно ясное и голубое, то и море синее. А если на небе закат яркий, то и море цвет меняет.

— Тогда понятно.

— А мама тебе о чем рассказывает?

— У меня нет мамы. То есть она раньше была, но потом умерла. Я теперь даже не знаю, помню ее или нет. Когда папа рассказывает, как мы втроем жили, то я помню. А сам не помню. Папа говорит, она хорошая была. Только я все равно маму хочу. Пусть она уже не совсем настоящая будет, мне все равно.

— А зачем она тебе?

— Мы ее с папой любить будем. И все-все для нее делать. Тогда она от нас больше не уйдет.

У Марины в горле встали непрошеные слезы. Вот те раз, расклеилась. Нет, незачем ребенку это видеть, как взрослая тетка над его словами плачет. Всякое в жизни бывает, горя тоже хватает. И маму они себе найдут, ни одни мужик, каким бы он золотым не был, долго один с ребенком не протянет. Слишком уж это тяжело.

Мальчик, наигравшись с котенком, вежливо поблагодарил Марину, и пошел в куда-то в сторону песочницы. Марина долго смотрела ему вслед, даже забыв для чего она вообще приехала сюда. Разговор с мальчишкой совершенно выбил ее из колеи.

Малышу оставалось пройти всего каких-нибудь два метра, когда он наступил на свои развязавшиеся шнурки и со всего маху упал на асфальт. Марина со всех ног, птицей бросилась к нему, подняла, отряхнула. Судя по всему, ему было очень, очень больно, но парень держался изо всех сил, чтобы не зареветь. Коленки были разбиты и поцарапаны, но больше всего досталось его левой ручке, которой он напоролся на осколки разбитой бутылки. «Вот звери, — пронеслось у Марины в голове, — не могли что ли себе другое место найти, чтобы пить, а не детскую песочницу своим мусором загаживать!» Кровь текла без остановки, и Марина, вспомнив все свои навыки и школьную зарницу, принялась оказывать ребенку первую помощь. В ее сумочке по случаю жары лежала упаковка влажных салфеток, с помощью которых она оттерла грязь и кровь. Затем продезинфицировала с помощью аэрозольного спиртового дезодоранта все ранки малыша (морщился, но ни разу ни пискнул — вот это спартанская стойкость!), а руку перевязала собственным носовым платком (хорошо хоть абсолютно чистый был, она им еще ни разу не успела воспользоваться).

— А твой папа дома?

— Дома, он спит.

— Придется нам с тобой его разбудить. Надо, чтобы он посмотрел на твои коленки и руку. Давай, я тебя к нему провожу.

— Спасибо большое, я сам дойду. Вон мой подъезд. Просто папа не любит незнакомых людей, вы извините, — и мальчуган, виновато и застенчиво улыбнувшись краешком губ, побрел домой. Была бы его воля, наверняка бы побежал, но с такими коленями ему только бегать осталось.

В этот момент из-за поворота показалась неразлучная парочка, с гиком и улюлюканьем к Марине подбежал Вася, увешанный пакетами с покупками, как новогодняя елка игрушками, и она уже не видела, как кроха, открыв дверь подъезда, печально посмотрел на нее в последний раз и побрел домой.

У ребят она неплохо провела время, рассказала о визите своей матери, посмотрела на их покупки, в очередной раз на пару с Лаской объелась Васиной стряпней. Ласка вообще рассмешила их всех до колик в животе, поскольку эта маленькая жадина продолжала уничтожать рыбу под кляром в положении лежа на боку, стоять нормально она уже не могла. Мяукать тоже. Пришлось отбирать у нее еду, не хватало еще только кошачьего расстройства желудка.

Пролетел месяц. Друзья вернулись из своих поездок, посвежевшие и загоревшие, Ласка за это время стала выглядеть как настоящая взрослая кошка, только миниатюрная пока. Что кроме размеров еще выдавало ее возраст, так это ее темперамент. Она могла без устали носиться по квартире, словно за ней гонялось стадо чертей (хорошо хоть пока еще ничего не разбила), точила когти об импортный ковролин, устраивала Марине засады, с радостным воплем нападая на ее ноги во всех темных местах и быстро убегая прочь, пока не успела получить по ушам. Марина успела слегка изменить свою прическу и сделала мелирование. Просто так, для собственного удовлетворения. А больше ничего и не произошло.

Васька, потратив полторы недели на монтаж своего нового шедевра, пригласил Марину на просмотр. Судя по отзывам Костика, получилась «просто полная чума». Учитывая то, что пару раз они едва не сорвались в какие-то колодцы, а про грозившие им обвалы и вообще молчать можно, на труд этих горе — естествоиспытателей стоило полюбоваться. Хотя бы для того, чтобы самой туда, в эти каменоломни никогда не попасть. Хватит в компании и этих двух сумасшедших экстремалов.

Фильм и в самом деле вышел потрясающий. Васька умудрился кое-где голосом Сенкевича (видимо, списал с телевизора) комментировать происходящее на экране, а музыкальным сопровождением для этого путешествия в недра земли шла музыка Пинк Флойд. Марина даже не поняла, как они в таком разе сумели загореть, если весь отпуск провели под землей. Ребята долго смеялись над ней, особенно Васька, который был польщен, что его фильм создает эффект постоянного присутствия там, внизу. Оказывается, в пещерах они проводили ежедневно час-два, не больше. Все равно аккумуляторов на большее не хватало, надо было перезаряжать постоянно. Да и холодно там, неуютно. Приходилось на себя шерстяные свитеры и теплые брюки напяливать, чтобы не замерзнуть.

Когда она распрощалась с друзьями и поехала домой, было еще не поздно: что-то около восьми вечера. На завтра у нее была запланирована генеральная уборка и стирка всего чего ни попадя. Муторно и не почетно ни разу, хотя и крайне необходимо в домашнем хозяйстве. Надо было хорошенько отдохнуть перед этим трудовым подвигом и морально к нему подготовиться, не сдавшись преждевременно в плен собственной лени. Так что книжка, очередной боевичок или ужастик по телеку и спать, спать без задних ног.

Она уже прошла почти весь двор, когда рядом раздался знакомый детский голос:

— Папа, а вот та тетя со смешной кошкой, про которую я тебе рассказывал.

Марина оглянулась. Молодой представительный мужчина держал за руку ее давешнего знакомого пацана. Друг на друга они походили, как отражение в зеркале. Только одно было большим, а другое маленьким. Оба рыжеволосые, с одинаковыми короткими стрижками. И небесно-голубыми глазами. Мужчина строго сказал сыну:

— Не мешай тете, она торопится. И кошки у нее нет, как видишь.

— Это сейчас нет, а тогда была. Я ее еще гладил по спинке.

— Сколько раз тебе говорил, не приставай к чужим людям, вот видишь, мы из-за тебя тетеньку смутили. Вы уж нас извините, — это уже к Марине, — у мальчика богатое воображение.

— Да что вы, — улыбнулась она в ответ. — Мы с вашим сыном действительно уже знакомы. А котенка я сегодня дома оставила, а то она у моих друзей всю квартиру бы вверх дном поставила. Подросла уже, что поделать! Кстати, как твоя рука? — обратилась она к малышу.

— Уже зажила. Папа говорит, на мне все, как на собаке заживает, как и у него самого.

— Раз это точно вы были тогда с ним, то пользуюсь случаем сказать вам спасибо за сынишку. Хотя я и сам конечно с этим справился бы, — быстрый предупреждающий взгляд, мол не лезь, нам и вдвоем совсем неплохо. Поболтала с моим малышом, и вали отсюда, доброхотка несчастная. Нам твое сострадание ни к чему.

— Да, безусловно, только вас рядом с сыном тогда не было. Вы спали. Пришлось уж мне заняться его синяками в ваше отсутствие. — На, получи, хам трамвайный! Тоже мне! Хочешь поблагодарить, так просто скажи «спасибо», а не выёживайся, как сопля на сковородке.

— Тетя, а как вас зовут? — святая детская простота. Ему-то невдомек, что между взрослыми сейчас происходит самая настоящая словесная дуэль. Моральное противостояние. И с чего его отец так на нее ополчился? Или он по одному ему ведомой причине защищает своего ребенка от всего окружающего мира, в том числе и от нее, поскольку под горячую руку попалась? Да, с такими темпами они себе еще не скоро маму найдут. Кто же сможет сломить такую оборону? И главное, ради чего?

— Меня — Марина. А тебя как?

— Виталик. Папа сказал, что по-другому это означает «живой». Я поэтому очень долго буду жить, и много-много успею сделать.

— Что ж, в таком случае, конечно, сделаешь. А что ты хочешь успеть?

— Хочу стать врачом и спасти тысячу человек! А еще…

— Ладно, вы очень торопитесь, а нам уже пора домой. Мальчику надо спать. Еще раз спасибо за вашу помощь. Виталик, пойдем!

— Ну папа! Я же ее нашел! Я ее целый месяц искал, чтобы тебе показать. А вдруг я тетю Марину больше не увижу?

— На самом деле, я никуда не спешу. И раз уж нам так посчастливилось встретиться, почему бы ни отвести Виталика в кафе-мороженое? Тут идти буквально пять минут, и много времени это не займет. Я вас угощаю, мороженое и газировка за мной.

— Еще раз благодарю, но вынужден отклонить ваше предложение. Сын, пойдем!

— Ну папа! А как же мороженое! Я не хочу домой, и детский сад завтра не работает! Папа!

— Да что же вы в самом деле! Полчаса погоды не сделают. А Виталик получит настоящее удовольствие от сегодняшнего вечера, и спать будет крепко-крепко. Это я вам точно говорю. Или вы меня боитесь? Не стоит, я не страшная нисколечко. И кусать я вас не собираюсь.

Видимо, последний аргумент оказался решающим. Или отец Виталика не решился выглядеть в глазах своего ребенка откровенным злодеем, запрещающим ему такое веселое мероприятие, как поедание мороженого на закате знойного дня. Но Марину он поверх головы сына наградил таким свирепым взглядом, что только держись. Она в ответ мягко и слегка кокетливо повела плечами, словно и не заметила его гримасы. И едва сдержалась от смешка, когда увидела, как он дернулся и скривился. Вот женоненавистник! И как он еще только сына себе сострогал с такими замашками. Что ж, это его трудности, а сегодняшний раунд остался за ней. Нашел с кем тягаться! Она на работе и не таких строптивцев обламывала.

В кафе Виталик с ногами залез на пластиковый стульчик (иначе не дотягивался до стола), и выбрав себе фисташковое мороженое с фантой, принялся уничтожать лакомство. Марина, глядя на него, не могла удержать улыбку, так искренне радовался малыш их встрече и совместному походу в кафе. На его отца она не обращала ровным счетом никакого внимания. Пусть себе кипит от возмущения, если хочет. И как только у такого сухаря и зануды родился такой очаровательный мальчик?

Когда с мороженым было покончено, вся троица вновь оказалась в том самом дворе, где состоялось столь памятное знакомство Виталика и Марины. Ребенок дернул отца за руку, тот наклонился, послушал, что ему сказал сын, отрицательно покачал головой, но Виталий был настойчив. Марине было интересно, что же такое между ними сейчас происходит, но она тихо молчала в сторонке, не вмешиваясь в их разговор. Наконец, отец на что-то решившись, подошел к ней.

— Видите ли, Марина, у моего сына на следующей неделе день рождения. И он хочет пригласить вас к себе в гости. Я объяснил ему, что вы занятой человек, и вряд ли сможете принять его приглашение, но он хочет услышать лично вас.

— Виталик! Я очень рада принять твое приглашение, и если твой папа скажет мне, где вы живете и когда точно ты празднуешь свой день рождения, я обязательно приду к тебе на праздник.

— Папа, вот здорово! Я же знал, что тетя Марина согласится! Как хорошо, что я ее сегодня увидел!

— Что ж, вы пользуетесь у моего сына нескрываемым успехом. Не знаю, зачем вам это нужно, но записывайте адрес. Праздновать будем в среду, часов в семь. Так что не опаздывайте. А теперь нам действительно пора. Виталий, прощайся с тетей и домой!

— Тетя Марина! Спасибо за мороженое и за газировку! Было очень вкусно. И жду вас на своем дне рождения, только обязательно приходите, ладно?

— Договорились. А теперь счастливо, и хороших тебе снов!

— До свидания!

Марина сама себе не могла сказать, почему приняла это странное приглашение, да еще и на день рождения ребенка, которого она до этого видела лишь однажды. Не будь его отец таким грубияном, скорее всего, она бы просто поболтала с малышом, и на этом бы все закончилось. Но уж если ей вздумали вставлять палки в колеса, она за просто так своих позиций не уступит. И в конце концов, она же должна удовлетворить свое здоровое любопытство. Если отец Виталика пытается от нее что-то скрыть, она обязательно должна выяснить, что же именно. Даже если это окажется ей совершенно ни к чему. И вообще, он сам первый начал. Нечего было на нее наскакивать с таким высокомерным видом. А вот Виталик действительно настоящая прелесть! И такой сдержанный, воспитанный ребенок. Хотя на своем настоять уже умеет, несмотря на нежный возраст. И не раздражает нисколечко, не то что другие дети, вечно что-то орущие и прилипчивые, как жевательная резинка. Хотя, если задуматься, а и правда: зачем ей все это надо?

В назначенный день она стояла перед обшарпанной дверью на восьмом этаже и почему-то волновалась про себя, как школьница, пришедшая на первое свидание. Смешно, даже самой смешно. Она же к ребенку пришла, а не к кому-либо еще. Вот и подарок соответствующий несет, перевязанный разноцветными лентами. Долго выбирала, даже пришлось за советом к продавцу обратится. Зато теперь у Виталика будет самая настоящая железная дорога, с двумя паровозиками, пассажирскими и грузовыми вагончиками, семафорами, вокзалом и переездом со шлагбаумом. Такую бы игрушку она бы и сама была не прочь заполучить. В соответствующем возрасте, конечно.

Дверь открылась почти моментально. Такое впечатление, что Виталик давно стоял за ней и только и ждал звонка. Хорошо, что она не опоздала. На ее часах ровно семь, как и договаривались.

— Тетя Марина пришла! Папа, тетя Марина пришла!

— Виталий, поздравляю тебя с днем рождения, и желаю, чтобы все твои мечты сбылись!

— Как здорово! Спасибо, тетя Марина! Только я даже вам не расскажу, что я загадал, а то не исполнится. Мне воспитательница в детском саду об этом сказала, что всегда надо молчать о том, чего загадываешь. А что это? Это все мне?

— Да, это тебе. Железная дорога. Если хочешь, можешь начать распаковывать.

— Виталий, возьми подарок и отнеси в комнату, потом посмотришь. Добрый вечер, Марина. Что ж, пойдемте за стол, у нас уже все готово.

— А уже все гости пришли?

— Да, уже все. Сказать откровенно, вы — наша единственная гостья. Больше Виталий никого не приглашал. Но это его праздник, и его выбор.

— Да, раз уж я здесь, то может быть наконец познакомимся? А то я даже не знаю, как вас зовут.

— Разве? Меня зовут Сергей. Отчество не важно, не люблю излишней официальности, сегодня семейный, хм, вечер. А теперь пойдемте, Виталий нас уже заждался.

Маленький стол был сервирован согласно моменту. Из блюд предлагался салат «оливье», торт с шестью пока еще не зажженными свечами и газировка «Колокольчик», к которой поставили и принесенное Мариной детское шампанское (купила в самый последний момент, так, на всякий случай). Виталик сидел на высоком стуле, на который были положены еще две жесткие подушечки, чтобы ему было удобнее дотягиваться.

Потянулась долгая, неудобная пауза, надо было начинать праздник, а этот истукан Сергей молчал, словно в рот воды набрал. В конце концов, у его сына день рождения, а он ведет себя, словно… Словно… А, ну и фиг с ним, она не даст ему испортить настроение ей и Виталику.

— А теперь давайте вспомним, по какому поводу мы сегодня здесь собрались. Виталий сегодня стал старше на целый год. Скоро он станет совсем взрослым, пойдет в школу. Так давайте поднимем наши бокалы… — Сергей, вы не могли бы откупорить шампанское? — за такого хорошего человека, как он. Виталик, я тебе уже это говорила, но повторю еще один раз. Мы все, и я, и твой отец желаем тебе исполнения твоих самых заветных желаний, чтобы ты был счастлив и здоров. За тебя, солнышко!

Мальчик серьезно кивнул, поднял налитый отцом бокал с шипучим напитком, чокнулся и выпил его до дна, смешно морща нос, когда его щипали пузырьки газа. «Чтобы все сбылось», — ответил он на немой вопрос Марины.

Сергей наконец-то вышел из своей непонятной комы и начал исполнять роль гостеприимного хозяина, так как положено. Он тоже говорил тосты, весело перезванивался бокалами с сыном и Мариной, рассказывал смешные истории, с серьезным видом выслушивал рассказы Виталика о перипетиях, произошедших с ним в детском саду, словно тот делился с отцом новостями политической жизни, не меньше. Когда же пришел черед торта, Виталик долго готовился задуть свечи, надувая щеки, как барабаны, но как же рад он был, когда загасил огоньки с первого раза! Видно, действительно загадал что-то очень важное. Интересно, что?

Когда настал черед убирать со стола, Марина не приемля никаких возражений, встала у раковины, чтобы перемыть посуду. Сергей попытался было отговорить ее, но какое там! Щенок он против нее, а не «начальник в офисе». Правда, если она помнит, там «еще два начальника есть больше, чем он». Пока они с Сергеем препирались, Виталик воспользовавшись моментом, побежал распаковывать подарок Марины. Надо же, выдержать полтора часа и даже не взглянуть в сторону яркой коробки! Вот это ребенок! Хотя надо признать, отец его вымуштровал, как маленького солдатика. Зря он так, все-таки детская психика очень хрупкая, нельзя на нее так давить, как он это делает. Впрочем, она-то что сюда лезет? В чужой монастырь со своим уставом?

— Интересно, чем вы так пленили моего сына? Он кроме как о вас ни о чем и говорить не желает. Все уши мне прожужжал про тетю с кошкой, которая разрешила ему ее потрогать. А платок, которым вы ему руку перевязали, он у меня стащил и обратно не отдает, прячет где-то. То под подушкой, то в своих вещах. Я делаю вид, что не вижу. Так зачем вам мой ребенок?

— Забавный у нас с вами разговор получается. Такое впечатление, что вы меня ревнуете к Виталику. Между прочим, совершенно напрасно. И еще одно: я никогда не отказываю ребенку в просьбе, если она от всего сердца. Он хотел видеть меня на своем празднике, чего нельзя сказать о вас, и вот поэтому я здесь.

— И что дальше?

— Все зависит от него. Сказать откровенно, я получила искреннее удовольствие от сегодняшнего вечера. Так что лучше спросите, чего хочет ваш сын. Я действительно очень занятой человек, как вы это однажды заметили, но для общения с ним я время найду. Хотя бы для того, чтобы досадить вам.

— Простите? Досадить мне? Я вас правильно расслышал?

— Да, со слухом у вас пока все в порядке.

— Так зачем вы хотите, как вы выразились, досадить мне, да еще и используя в своих целях моего сына? Чем я таким перед вами провинился? Что вы задумали?

— Да ничего особенного. Просто не люблю, когда мне указывают, что и как делать. Такой уж у меня характер, не обессудьте.

— И когда же я вам указывал, что и как делать?

— Когда в прошлый раз пытались мне доказать, что я очень тороплюсь домой и не смогу угостить вашего сына мороженым. Да, еще одно: если хотите сказать «спасибо», просто говорите. И больше ничего не добавляйте. А то это выглядит как своеобразная словесная пощечина. Я охотно верю, что вы сами обработали бы разодранные коленки Виталика, но извините, вас действительно не было около вашего сына, когда тому требовалась помощь. А я как раз была рядом. И что я услышала от вас?

— Да, признаю, что вел себя, как последний дурак. Я — хам, кретин, грубиян и все прочее. Достаточно будет? Теперь вы отвяжетесь от нас?

— Нет.

— Нет? Но почему? Я перед вами извинился, вы своей цели достигли, вторглись в наш мир, лихо воспользовавшись поддержкой Витальки. Что дальше? Что вам нужно от нас?

— Еще раз говорю: ничего. Могу повторить по слогам.

— Странная вы женщина.

— А что вы ждали от меня? Надо сказать, что вы меня здорово заинтриговали. Глядя со стороны создается впечатление, что вы надежно охраняете себя с сыном, целый бруствер вокруг себя возвели, просто так и не подъедешь. А вот от кого вы закрываетесь? От всего окружающего мира, только от женщин, еще от кого-то? Когда ребенок несколько раз повторил, что «папа не любит чужих людей», здесь есть о чем призадуматься. А я просто любопытна, как и все женщины, вот и все. Да, кстати, если вы вдруг считаете, что я решила таким своеобразным образом через ребенка найти путь к сердцу его папаши, то хочу вас заверить, что к вам я не питаю не малейшего нежного чувства, так что будьте в этом отношении спокойны.

— Чем дальше с вами общаюсь, тем больше поражаюсь вашей логике. Вы не находите ее довольно извращенной?

— Я? Нисколечко. Моя как вы выразились «извращенная логика» здорово помогает мне в повседневной жизни. И я редко в чем-либо ошибаюсь, уж можете мне поверить.

— Тогда немножко сменим тему нашего разговора. Вы сказали, что не питаете ко мне никаких чувств. Интересно узнать, почему? Я что: некрасив, не богат, еще что-то?

— Как вы круто быка за рога берете! Я бы сказала, что вы нагло напрашиваетесь на комплимент. Если не верите, поглядите в зеркало. Сами знаете, что внешностью вас Бог не обидел, хотя она довольна оригинальна на мой вкус, что же касается ваших заработков, то это ваше дело, сколько вы получаете, лишь бы вам с сыном хватало. И вообще, я-то здесь при чем? Уж начали, так договаривайте до конца. Я жду.

— Хотел воспользоваться вашим непредвзятым взглядом, раз уж вы здесь, и посмотреть на себя со стороны. Вы угадали, что я не очень-то охотно иду на контакт с женщинами, особенно настырными.

— Что, молодые мамаши-одиночки в детском саду прохода не дают?

— Откуда вы знаете?

— Господи, но это же элементарно, Ватсон! Ваш сын ходит в детский сад, вы — молодой, перспективный вдовец, процент матерей-одиночек сегодня высок, как никогда. Надо просто сложить два и два, чтобы получить в итоге то, что есть.

— Шайтан! — шутливо замахал на нее руками Сергей.

— Вот, давно бы так. А то допросы, как в гестапо. Кстати, посуду я перемыла. У вас полотенце чистое есть, чтобы бокалы высушить, а то на них потеки от воды останутся?

— Сейчас принесу. А, вот оно, держите! Кстати, мы с вами раньше нигде не встречались? Знаю, это звучит банально, но ваш голос, ваши глаза мне кого-то напоминают.

— У меня довольно распространенный тип внешности, так что вы могли и ошибиться. Я вот вас, например, совершенно не припоминаю. Хотя по долгу работы я встречаюсь с таким количеством народа, что вполне могла и позабыть кого-то из тех, с кем виделась раньше. А вы кем работаете? Нет, можете не отвечать, просто ваш сын так смешно рассказывал, что его папа — начальник, но над ним еще двое начальников, так что вы еще не самый большой.

— А, вот оно откуда… Что ж, сейчас надо мной только один начальник остался. Буквально на прошлой неделе меня повысили, я получил должность заместителя генерального директора. А до этого возглавлял наш отдел маркетинга, продвигал продукцию на рынок, организовывал рекламные кампании.

— А что теперь будете делать?

— То же самое, только за рубежом. Нет, неправильно выразился. Мы заключаем договора с западными компаниями о взаимовыгодном сотрудничестве. То есть они реализуют нашу продукцию, а мы продаем их изделия на российском рынке. Интересный проект, не знаю пока, что из этого выйдет. Но перспективы огромные. И работы предстоит непочатый край.

— А с языком у вас как? Он сейчас вам здорово пригодится. Вряд ли вся документация переводится на русский язык, значит, надо прилично владеть английским.

— Да, это вы верно заметили. Я уже вторую неделю вспоминаю то, чему меня когда-то учили. Потихоньку получается, спасибо моим учителям, что в свое время в оболтуса столько сил вбили. По крайней мере, драфт, то есть проект договора я без словаря понял. До единого слова! И без помощи, все сам! Только сидел над ним два часа, не меньше. Оказывается, даже когда по отдельности все слова знаешь, читать так же быстро, как и на родном языке, все равно не получается. А понимать — тем более. У них даже мысли по-другому строятся, не так, как у нас. Все шиворот-навыворот.

— Да, мне это знакомо. Я когда-то давно подрабатывала переводами. Вернее, их редактурой. Иногда такая фигня получалась, приходилось все заново переделывать, переписывать. Времени уходило — море.

— И все-таки странная вы женщина, Марина. Начали мы с вами наш разговор с выяснения отношений, а теперь болтаем как старые сплетницы о том, о сем. Неужели вам действительно интересно, чем мы живем, чем занимаемся, над чем я работаю?

— Я же сказала, что любопытна, тем более, что вы сделали все возможное, чтобы стать самым вероятным объектом для моего любопытства. Вы напустили на себя максимальную таинственность, постарались отшить меня самым неприличным образом. И после этого еще хотите, чтобы я просто так от вас отстала? Да ни в жизнь! Ага, испугались! Ладно, головой мотать, я по глазам все вижу.

— Раз вы такая всевидящая дама, то я, как простой человек, лишенный дара ясновидения, прошу все же мне сказать, как вы планируете строить наше дальнейшее общение?

— Что ж, могу ответить: с вами лично — никак, а вот Виталика я хочу пригласить к себе домой, пусть поиграет с Лаской, раз уж она ему так понравилась. Тем более, что вреда она ему не причинит, поскольку не царапается, только играется. Они сейчас по возрасту примерно ровесники друг другу, если я только правильно разбираюсь в соотношении кошачьего и человеческого календарей.

— А если я скажу нет?

— А если я спрошу об этом самого Виталика?

— Ладно, на этот раз ваша взяла, но учтите, я не потерплю такого откровенного шантажа с вашей стороны. Еще один раз сошлетесь на мнение моего сына, и больше ни разу в своей жизни не увидите ни его, ни меня. Вам понятно?

— Абсолютно. А теперь давайте потихоньку прощаться. Вашему сыну уже пора спать, да и у меня завтра нелегкий день. А в гости я вас жду на следующей неделе, скажем, в субботу. Вас устроит?

— Да, вполне. Только если можно, не очень рано. Хотелось бы выспаться, хотя мой жаворонок все равно подскочит ни свет, ни заря. Все боится, что пропустит что-нибудь интересное.

— О, за это не волнуйтесь. Я сама люблю поспать. Я к вам заеду где-нибудь в час дня, и мы вместе отправимся ко мне. Ехать здесь недолго, так что мальчик не успеет устать, это я вам обещаю. Ну что, мир?

— Мир. Но помните о том, что я вам сказал. И спасибо за подарок. Моему сыну он очень понравился. И между нами говоря, он давно меня упрашивал купить ему что-нибудь подобное, прямо пройти не мог мимо всех этих вагончиков, так что здесь вы точно угадали. Потом как-нибудь расскажете, откуда у вас этот дар без мыла пролезать во все нужные вам щели?

Сердечно распрощавшись с Виталиком, прижимавшим к груди заветный локомотив и уже сонно щурившим глазки, Марина отправилась домой. Она была довольна сегодняшним вечером, хотя по-прежнему не знала, что ее тянет к этим людям, что она хочет найти здесь для себя. Но пикировку она сегодня знатную устроила, размяла свой острый язычок на славу. Давно она уже так не выясняла с кем-либо свои отношения. Но и Сергей не прост, ох, далеко не прост. Видимо, смерть жены его здорово подкосила, а потом он нашел в себе силы начать жизнь сначала. Ради сына. Она сегодня заметила все: и слегка неуклюже выглаженные рубашки Витальки и самого Сергея, и крупно порубленный салат, и ту особую ауру жилища, в котором нет женщины, где все домашние заботы ложатся на непривычные к этому мужские плечи. Интересно, это их квартира, или они ее снимают? Скорее второе. Слишком мало мебели, нет оборудованного детского уголка. Хотя квартира однокомнатная, может быть просто ничего не помещается? Да нет, снимают, точно. Атмосфера, как в гостинице, и парочка сумок в углу не распакованными стоят. Вряд ли Сергей ездил куда-то в командировку, оставив сына одного. Значит, просто не так давно сюда переехали, вот руки до всех вещей и не дошли пока, лежат и ждут своего часа.

Сергей. Да, интересный кадр. Не был бы он таким ожесточенным и озлобленным, можно было бы и всерьез задуматься. Хотя внешне он и не совсем ее тип мужчины. Ей обычно больше брюнеты нравились, или просто парни с яркой внешностью. А у этого коротко стриженые волосы непонятного оттенка, что-то среднее между рыжим и блондином. Ресницы и брови, словно выгоревшие на солнце. А глаза ярко-голубые, как у Ласки, когда Марина ее только-только подобрала. Сейчас-то уже золотом отливают, как у большинства других кошек. А кстати, действительно, не могла она его где-то видеть? Он и вправду ей кого-то напоминает. Но кого? Черт, теперь не успокоится, пока не вспомнит. Ведь действительно неординарная внешность, таких рыжих, почти альбиносов не так и много-то по Москве разгуливает. Куда уж меньше, чем, скажем, тех же брюнетов. Нет, подводит ее память, подводит. Видимо, старость приближается, а с ней неразлучная парочка: склероз с маразмом. Вот и первые признаки уже появились, человека забыла. Напрочь. И как тут быть?

И вообще, чего она к ним прицепилась? Вдовец, да еще и с ребенком — не самая удачная для нее партия. И принял он ее в штыки, как врага народа. Не нужен ей такой, не нужен. Она себе может позволить и более интересный вариант. Познакомится с каким-нибудь новым русским, главное, чтобы не слишком «распальцованным», она этого на дух не переносит. Или со знаменитым артистом, лучше певцом. Хотя, ведь сама прекрасно понимает, что нет у нее никого, и в ближайшей перспективе вряд ли появится. А мечты… О своем ребенке она тоже мечтала, и что из этого вышло? Вот то-то же. А сейчас нечего голову всякой дребеденью забивать, утро вечера мудренее.

Юлька вытащила Марину обедать, когда та мучительно боролась со сном. Дела сегодня совершенно не шли, старые сделки были закончены, а новых не было ни одной. Вот и приходилось тупо ждать чьего-нибудь звонка или визита, таращась на такие же измученные в борьбе со скукой лица коллег, выжидающих как и ты появления нового клиента. Деятельной Юльке это надоело хуже горькой редьки, а кроме того ей не терпелось поделиться с подругой какой-то жутко интересной по ее мнению информацией, не предназначенной для чужих ушей. Поэтому она не мудрствуя лукаво помахала перед носом Марины полтинником, мол я угощаю, и утащила ее за собой. Надо сказать, что Марина и не сопротивлялась. Ждать и догонять — это всегда ужасно.

— Слушай, Алексей меня вчера с таким парнем познакомил, просто закачаешься! И уже руководитель целого направления. Я сразу же о тебе подумала. Они работают вместе уже год, но этот олух царя небесного, Лешка то есть, молчал о нем как пленный партизан. Забыл, видите ли! Нет ну ты себе это представляешь! А вчера Максим подвозил Лешу домой, и тот зазвал его на чашку чая. Эх, жаль у меня его фотографии нет, а то бы ты на него полюбовалась. Красавчик, очаровашка и прочее, и прочее. Будь я лет на двадцать помоложе, сама бы в него влюбилась. Эй, ты чего молчишь? Или втихаря от меня поклонника завела? А я-то тут стараюсь, с мальчиками для нее, неблагодарной, знакомлюсь! Ну-ка, давай, выкладывай все начистоту: кто он?

— Его зовут Виталий.

— И это все, что ты можешь о нем сказать?

— Еще он обожает мороженое и сладости.

— Странный мужчина. А чем еще кроме поедания пирожных вы с ним занимались?

— Пили шампанское.

— Уже теплее. А что еще было?

— Он гладил мою кошку.

— А тебя?

— Меня не гладил.

— Слушай, а ты уверена, что он в своем уме? Гладить какую-то кошку, когда ты рядом? Нонсенс! Ненормальный какой-то! Зоофил-любитель!

— Он абсолютно нормальный. И меня ему гладить рано.

— Хочешь поиграть с ним подольше, подержать на коротком поводке, потомить в неуверенности? Тоже интересная тактика. Слушай, а вы с ним хоть целовались, или это ему тоже рано?

— Целовались. Но в щечку.

— О Господи, дай мне терпения! Где же ты подцепила такого кадра?

— На улице.

— Нашла где знакомиться! Совершенно неисправима. Твой собственный опыт тебя, увы, ничему не научил. На улице! А кто он по профессии?

— Детсадовец.

— Воспитатель в детском саду? Странно, никогда не замечала, чтобы педагоги и учителя были тебе чем-то интересны. Они же скучные и занудные до невозможности. Да и видеть мужчину в роли нянечки или воспитателя… Твой знакомый меня интригует. Познакомишь?

— Как-нибудь. Он-то может быть и не против, но вот его отец не любит чужих людей. Он и меня-то пока с трудом переваривает. Отец, я имею в виду.

— Мама Миа! Он еще и своего отца слушает! Где ж такого папенькиного сынка обнаружила! Слушай, а он не считает, что в его возрасте уже пора вести самостоятельный образ жизни и не разрешать кому попало в нее вмешиваться? Да, а кстати, сколько ему лет?

— Вчера шесть стукнуло.

— Слушай, ты что, меня разыгрываешь?

— Да нет, все на самом деле так. Зовут его Виталик, познакомились мы с ним во дворе дома, где живет Костик, я разрешила ему погладить Ласку, затем я сводила его в кафе-мороженое, а вчера мы праздновали его день рождения. И отец у него действительно очень не любит чужих людей, особенно после того, как овдовел.

— Так вот оно в чем дело! И насколько привлекателен его отец?

— Да при чем он здесь! Мы дружим с его сыном, а он нам только мешает. Ты бы слышала все, что он мне наговорил! Считает, что я имею на него виды, и бессовестно пользуясь его сыном в корыстных целях подъезжаю к нему на хромой козе.

— Марина, у меня от тебя голова кругом идет. То, что ты мне сейчас наговорила, просто в сознании не укладывается. Какой-то ребенок с отцом-деспотом, любящим мороженое…

— Отец мороженое не любит. А его сын очень даже.

— Подожди, дай мне в поступившей информации разобраться. Нет, не выходит. Слушай, как думаешь, если мы с тобой сейчас по бутылочке пива выпьем, наши коллеги нас в дегте не вымажут? Я тоже так думаю. Сейчас принесу, а то от твоих новостей легко с катушек съехать. Маринка, а все же, отец-то твоего Виталика хоть привлекательный? Или чуть получше орангутанга?

— Да вполне симпатичный человек. Если бы не его поведение, вообще был бы душкой. И что самое гнусное, я с ним когда-то раньше пересекалась. Но где, как? Полный провал в памяти. И он меня тоже где-то видел, и тоже не помнит где. Я на этой почве вчера ночью, пока не заснула, едва стресс не заработала: все пыталась его вспомнить. Безрезультатно. Как не прикидываю, ну не было у меня даже среди шапочно знакомых лиц ни молодой пары с ребенком, ни тем более вдовца с сыном.

— А как его зовут?

— Сергей. Только это ничего не дает. У меня что ни рожа — то Сережа, это сейчас такое распространенное имя. А фамилию я его не знаю. Мы же и виделись всего пару раз, включая вчерашний день рождения.

— И что собираешься предпринять?

— На следующей неделе пригласила их к себе. Вроде ответного визита. Пусть Виталька с Лаской поиграет, он оказывается отцу все уши про меня и мою кошку прожужжал, так она ему понравилась.

— А я бы на твоем месте поступила иначе.

— И как?

— Погода еще хорошая, дома вы всегда успеете посидеть, так что пользуйся моментом и отведи ребенка куда-нибудь в парк культуры, покатай на аттракционах, еще разок угости мороженым. В Москве же столько мест, где можно отдохнуть вместе с ребенком! Дельфинарий, зоопарк, театр кукол. Устрой ему полноценную развлекательную программу, заодно и сама развеешься. И с его сумрачным папашей поближе сойдешься, если его сын к тебе привяжется.

— Да он уже привязался, и от этого-то как раз и все проблемы. Сергей его ко мне ревнует, либо я ничего уже в этой жизни не смыслю.

— Вот как? Забавно, забавно. Ответь мне только на один вопрос, ладно? Вот споешься ты с Виталиком, он в тебе души чаять не будет, и что дальше? Совершенно бесперспективные отношения, на мой взгляд. И чувствую я, что дело здесь все-таки в его папаше. Или я не права?

— Не знаю, Юлька, я запуталась. Все, что я хочу, так это доказать этому нахалу, что он не тот, кто может мне указывать, как мне поступать и что мне делать.

— Спокойно, радость моя, не трещи со скоростью пулемета. Давай по порядку. Ты ему уже все доказала, поскольку «а» — пришла на день рождения к его сыну и «б» — получила от него согласие прийти к тебе в гости. Если это вся твоя цель, то позволь мне заметить, что использовать для этого ребенка довольно некрасиво и жестоко. Тем более мальчика, потерявшего мать. Но зная тебя, у меня складывается впечатление, что Сергей прав, и ты просто положила на него глаз. Проанализируй сама, разве не так?

— Да. Нет. Не знаю я ничегошеньки.

— Марина, ай-ай-ай, нехорошо старших обманывать.

— Ну ладно, Сергей мне интересен, я хочу узнать о нем побольше; на вопрос, хочу ли я видеть его своим парнем, любовником, мужем — ответ пока отрицательный.

— Уже что-то. Так, а теперь слушай меня. На свидания появляешься исключительно прилично одетой, никакой яркой косметики, никаких фривольных разговоров. Пусть сначала привыкнет к твоему обществу. И только потом начинаешь исподволь обрабатывать объект: глазки там ему построишь, комплимент скажешь. Главное — не торопись и не переусердствуй в своих стремлениях. Поняла?

— Юлька, ну что ты меня учишь! Не первый раз замужем, разберусь уж как-нибудь!

— Во-первых, замужем ты еще не была, так что не сильно распинайся, а во-вторых, слушайся старую подругу, я тебе плохого не посоветую. Ферштейн?

— Натюрлих, майн либхен.

— Вот и гуд, то бишь ладно. А теперь давай допивать пиво и поползем обратно. Вдруг какой сумасшедший решил от своей халупы с нашей помощью избавиться? А тут и мы как раз идем, все из себя такие красивые и готовые ему помочь. За соответствующее вознаграждение, разумеется.

— Идем, идем…

Марина послушалась Юлькиных советов, но как всегда, только наполовину. То есть вытащила Витальку и Сергея в Парк культуры, а вот что касается пожелания быть «прилично одетой»… Если считать за приличную одежду заношенные джинсы, маечку непонятной расцветки с надписью «punks in the town» и разбитые кроссовки… А что, ей в этом удобно, да и Сергей, между прочим, оделся не лучше. Если он решил отпугнуть ее своим внешним видом, то здорово просчитался, хотя его кроссовки и джинсы вообще выглядели так, словно пережили Куликовскую битву, и на его фоне Марина смотрелась еще как пай-девочка. Вообще, когда они друг друга в таких нарядах увидели, то секунд двадцать приходили в себя от шока. Марина про себя помолилась всем Богам за то, что в последний момент переоделась и оставила изумительный брючный костюм из натурального шелка дома, а то рядом с этим бомжом выглядела бы как последняя дура. О чем подумал Сергей, увы, неизвестно. Один лишь Виталька улыбался во весь рот и радовался предстоящему походу в парк, на аттракционы, хотя Марина всерьез подозревала, что с ней бы он пошел даже на край земли, ни о чем не спросив.

Они покатались на каруселях, на чертовом колесе, даже на американских горках. Марина, кажется, визжала так, что у Сергея заложило уши. Ну и что, ведь на самом деле страшно. Даже Виталька не удержался и тоже пару раз пискнул на виражах. Ветер выбил слезы из глаз, и хорошо, что Марина была сегодня без макияжа, даже тушь на ресницы не нанесла, а то бы сейчас выглядела потешно, с черными потеками из покрасневших глазок и сопливым носом.

Потом было обязательное мороженое, и Марина с завистью поглядывала на Витальку, уплетающего за обе щеки ледяное лакомство, поскольку у нее самой желудок пока на свое законное место не вернулся и грозил выбросить из себя любую еду. Да, стареешь, мать, вестибулярный аппарат уже ни к черту. В космонавты не годишься. И в летчики тоже не возьмут. А вот у него еще все впереди. Ешь, малыш, ешь.

Сергей, кажется, к вечеру уже окончательно сменил гнев на милость, и Марина без особых проблем договорилась, что в следующие выходные они вместе сходят в зоопарк, тем более выяснилось, что они оба там не были уже лет десять, а Виталик так вообще ни разу. Прощаясь, Сергей поблагодарил ее за прекрасный день, а горящие глаза Витальки сказали Марине все лучше любых слов. Она стала его кумиром, божеством, предметом обожания. Тетя Марина — и жизнь прекрасна и удивительна. Тетя Марина — это даже лучше, чем Мэри Поппинс. Тетя Марина — это волшебница, которая может сделать все, что угодно. Даже уговорить папу на еще одну порцию клубничного мороженого.

Неделя пролетела, как одно мгновение, и вот троица уже бредет по дорожкам зоопарка. Виталька с открытым от изумления ртом смотрел на живых зебр, на волков, на обезьян, и картинки его книжки представали перед ним настоящими животными, обожающими лакомства, играющими или спящими в своих вольерах, передразнивающими посетителей зоопарка, как это делали неугомонные макаки. Склонившись к плечу Сергея, Марина тихонько сказала:

— Сережа, как думаете, раз ему так нравятся животные, может быть сводить Виталика в цирк? Там-то ведь все животные дрессированные, лошадки гарцуют, львы через обруч прыгают. Наверняка он будет в восторге. Да и акробаты, клоуны всякие, дети от них просто без ума.

— Идея неплохая, но куда именно лучше сходить? Какой цирк лучше?

— Знаете что, я спрошу у своих коллег на работе, у которых есть детишки, пусть что-нибудь посоветуют. А потом мы созвонимся и уже окончательно определимся, куда пойдем.

— А можно нескромный вопрос?

— Попробуйте.

— Вы не замужем?

— По-моему, это очевидно.

— А почему?

— Это уже действительно нескромный вопрос, вы не находите? Ну ладно, у меня был жених, мы поссорились и расстались. Это если вкратце. А больше у меня серьезных связей не было.

— А проблему детей решаете традиционно в своих несерьезных связях?

— Что вы имеете в виду?

— Аборт за абортом?

— Что ж, вынуждена признать, вы мастерски выбираете, куда побольнее ударить. Нет, прелестей аборта я не испытала еще ни разу, а вот с внематочной беременностью имела близкое знакомство. Больше завести ребенка я пока не пыталась. Страшно, знаете ли, вновь терять свою кровиночку.

— Извините, не знал.

— Да что там, ладно уж. Что еще вы хотите узнать?

— Признаться, многое. Кто вы такая, откуда взялись, чем живете, что вас интересует, беспокоит, ранит? Вы же свалились нам, как снег на голову, и если о нашей жизни с сыном вы имеете почти полное представление, то о вас мы почти ничего не знаем.

— Тогда у меня предложение. Если хотите заново подвергнуть меня процедуре допроса, то давайте хотя бы перейдем на ты. Идет?

— Что ж, идет. А то, признаться, мне уже надоели наши танцы на почве взаимного уважения. Итак, Марина, готова ли ты удовлетворить мое нездоровое любопытство?

— Попробую, но ничего заранее обещать не могу.

— Тогда вопрос первый, что у тебя произошло с твоим женихом?

— Это довольно длинная история…

— Времени у нас достаточно, Виталик от тигров еще не скоро оторвется. Итак?

— Ну что ж, слушай…

Сергей был ненасытен, его интересовало буквально все, и Марина опомниться не успела, как рассказала ему и про своих родителей, и про Валерку, и про то, как ее спас Дима, подобрав на улице, и про свадьбу сестры. Он умело подстегивал ее повествование, поощрял наводящими вопросами. Забавно, по сути совершенно чужой ей человек стал первым, кто узнал ее историю полностью от начала и до конца, да вдобавок и от нее же самой. Виталик им совершенно не мешал, только время от времени подбегал и не говоря лишних слов, тянул от одной клетки к другой, после чего снова оставлял одних. К тому времени, как они обошли все, что интересовало Витальку и захотели перекусить, Сергей знал о личной жизни Марины практически все, единственное, о чем она решила ему не рассказывать, так это о греческом красавце-спасателе, отце ее нерожденного ребенка. Это еще слишком больно вспоминать, да и не к чему знать всем подряд. Тем более этому рыжему.

Обнаружив работающее летнее кафе, вся компания зарулила туда, но на этот раз одним мороженым дело не ограничилось, поскольку организм требовал полноценного обеда. После недолгого совещания заказали шашлык, печеную картошку, две кружки обжигающе холодного пива и стакан персикового сока. Ожидая, пока принесут заказ, Сергей продолжил начатый разговор:

— Да, увлекательная у тебя жизнь, прямо роман можно по ней писать.

— Знаешь, я давно уже задаю себе один и тот же вопрос: что лучше — вот такая, как ты говоришь, «увлекательная жизнь», или простое тихое счастье в семейном кругу? Ведь у меня одно время была возможность выбора между тем и другим, только я в тот момент не знала, как мой отец выражался, «полного расклада». Соответственно и получилось все наперекосяк.

— Ну, я бы так не сказал. Ты — успешная, деловая дама, судя по всему. Карьера в самом разгаре, детьми не озабочена. Что же еще тебе надо?

— Я же сказала: спокойной семейной жизни. Я могу многое, почти все, даже гвозди забивать и гардины вешать, но это не означает, что я люблю это делать. Я зарабатываю, и довольно неплохо, но это тоже не говорит о том, что я откажусь от счастливой возможности посидеть дома на шее мужа, родить ребенка или даже двух, всерьез научиться готовить. И прочее в том же духе. Я же не железная леди, чтобы постоянно быть одной, и если со стороны я и кажусь самодостаточной дамой, то поверь мне, это совершенно не так. Хочу ждать мужа с работы, чтобы накормив его вкусным ужином, сидя за телевизором потрепаться с ним обо всем и ни о чем сразу. А потом пойти вместе с ним прогуляться перед сном. В конце концов, хочу засыпать, обнимая лежащее рядом любимое мужское тело! Разве это много?

— Да, человеку всегда свойственно хотеть именно того, чего у него нет.

— Видимо, здесь ты прав.

— Так в чем твои проблемы? Познакомься с кем-нибудь, и действуй! Разве это тяжело, да еще такой красотке, как ты? Возле тебя мужики должны виться, как пчелы над гречихой.

— Вьются, конечно. Только ответь, а ты вот со своими одинокими мамашами из детского сада будешь встречаться?

— Да ты что, я еще в полном рассудке, чтобы пойти на такое!

— Вот и я со своими «пчелами», как ты их обозвал, тоже при луне встречаться не собираюсь.

— Так у тебя же совершенно другой случай, чем у меня!

— И чем же наши ситуации столько кардинально различаются? По-моему, ничем. Ладно, хватит голову ерундой забивать, наши шашлыки принесли. О, а к ним еще и салат прилагается! Ну что, Виталик, живем?

— Живем, тетя Марина! Ой, я соусом испачкался!

— Ничего, отстираем, не переживай.

Расстались они, когда стрелка часов предательски ползла к девяти вечера. Марина узнала у Сергея его рабочий телефон (домашний она вызнала еще раньше, через компьютерную базу данных; имея на руках точный адрес, сделать это было крайне просто. Только вот Сергею это знать было необязательно). Договорились, что как только она прояснит вопрос с цирком, то сразу же позвонит Сергею и договорится, на какое число лучше взять билеты. Чтобы Виталик надолго запомнил сегодняшний поход в зоопарк, Марина купила ему воздушный шарик в форме зайца и кепочку с изображением так понравившейся ему зебры. «Ты его слишком балуешь», — тихонько сказал ей Сергей. «Ничего, не думаю, что мои подарки сильно испортят его характер, а праздник наполовину — это уже не праздник; пусть уж все будет так, как надо», — так же тихо ответила Марина.

Вернувшись домой, Марина рыбкой влетела в разложенную постель, с наслаждением потянулась и предприняла попытку заснуть. Увы, бесполезно. Сергей, Сережа, Серж, Серый. Нет, Юлька действительно была права, этот рыжий тип интересует ее все больше и больше. И зачем ему понадобилось узнавать про ее жизнь? Может быть, он тоже ею заинтересовался? Было бы неплохо. Если не поругаются, и смогут быть хотя бы друзьями… Хотя, чего она пытается сама себя обмануть? Если другие женщины и могут иметь друзей-мужчин, то эта песня не про нее. Либо — близкий человек, со всеми вытекающими отсюда отношениями, включая пресловутый секс, либо — никто. У нее единственные друзья мужского пола — это Костик и Вася. Но с ними… В общем здесь все давно понятно. Они скорее в категорию подруг попадают. А Сергей…

Странно, если со стороны посмотреть, то она действительно — красивая молодая женщина, уверенная в себя и знающая, чего она хочет и как этого достичь. А вот если поглубже копнуть, то выходит, что опыта в данной конкретной сфере у нее кот наплакал. Серьезно и долго у нее все было только с Валеркой и Димой, а заочник и спасатель — это одно сплошное недоразумение, если уж так смотреть. Их можно даже не считать. С Валеркой любовь выросла из детской дружбы, к Диме она просто приклеилась, как рыбка-прилипала. Да, хоть устраивай себе ликбез на тему «Знакомство с мужчинами и развитие отношений до первой интимной встречи». Юльку что ли по данному вопросу помучить? Так ведь ржать над ней начнет, собака страшная. Она считает, что Марина себе все сложности сама выдумывает, и не будь она такой замороченной, давно бы уже решила все свои проблемы. А кого еще попросить? Тамару? Нет, не стоит. У нее самой в личной жизни не все сладко, только раны бередить. Галина? Неудобно как-то, еще посмотрит на нее, как на умалишенную. О, надо какую-нибудь умную книжку на эту тему купить, вот! Ими сейчас все прилавки книжных магазинов завалены, наверняка можно что-нибудь для себя полезное выбрать. Этим она завтра и займется, а сейчас очередная попытка заснуть. Я сплю, мои веки тяжелеют, руки и ноги наливаются теплотой, мысли успокаиваются…

Не откладывая дела в долгий ящик, на следующий день Марина отправилась в крестовый поход по книжным магазинам. Придя домой с богатой добычей, она наугад выбрала одну из купленных книг и начала читать. Оказалось, очень даже прикольно. По крайней мере, про особенности мужской психологии и ее отличия от женской она узнала много интересного. Вот только в практической жизни эти знания, увы, применить было довольно сложно.

Марина отложила книгу в сторону и задумалась. Выходит, она ищет чего-то другого. Что-то вроде пошаговой инструкции под названием «Знакомство с целью завязать серьезные отношения». Да, губа не дура. Совершенно обленилась, уже и мозгами своими шевелить не хочет. Все ей готовое подавай, на блюдечке с голубой каемочкой. Что же, делать нечего. Надо читать дальше, что мудрые люди пишут. Авось, пригодится, сейчас как раз такой случай, поскольку в Сергея она начинает тихонько влюбляться, по крайней мере, ей эти симптомы хорошо знакомы. Думает о нем которую неделю подряд, ждет суббот, как манну небесную. Ну что поделать, раз ее каждый раз на не совсем ей подходящие кандидатуры тянет? Ладно, что бы там у нее Сергеем не вышло в итоге, главное — опыт. Пусть даже и неудачный (хотя лучше наоборот).

Расспросив на работе всех коллег, Марина выяснила, в какой цирк лучше сходить, и даже узнала примерную стоимость билетов. Можно уже было звонить Сергею, но она все откладывала и откладывал этот звонок. Почему? Наверное, боялась услышать сухой телефонный голос, который скажет что-то такое, что разом отобьет у нее все желание еще хоть раз встречаться с обладателем этого голоса. А она-то уже себе такое нафантазировала! Ух! Марина представляла себе, как Сергей умоляет ее срочно приехать, говорит, что соскучился, что не может жить без нее, а под конец разговора просит ее стать его женой и матерью для Виталика. Кстати, к Виталику она и сама здорово привязалась, ей нравился этот непоседа с внимательным взглядом и такой очаровательной улыбкой. Так и тянуло сгрести его в охапку, расцеловать в обе щечки и никуда от себя не отпускать. Жалко только, что улыбался он довольно редко. Намного реже, чем обычные дети. Надо, кстати, расспросить Сергея поподробнее, что же с ними конкретно произошло за последние два-три года, наверняка, разгадка где-то в этом.

Наконец, собравшись с духом, Марина, выбрав момент когда в комнате никого, кроме нее не осталось, набрала заветный номер. Увы, чей-то любезный женский голос сообщил ей, что Сергей не может подойти к телефону, поскольку сегодня он позвонил, попросил отгул и остался дома. Что случилось? Кажется, сын заболел, впрочем точно она не знает. Но завтра он обязательно должен быть на месте, у него переговоры.

У Марины екнуло сердце. Что случилось с Виталиком? Лишь бы ничего серьезного! Так, где у нее записан домашний номер Сергея?

— Алло. Алло, Сергей? Сергей, это Марина! Что с Виталиком? Живот болит? Сильно? Все, выезжаю, жди. Буду через минут пятнадцать.

Поймав частника, Марина долетела до места минут за десять. Сергей даже не скрывал своего удивления, когда открыл ей дверь.

— Где Виталик?

— В комнате, в кровати лежит. А как ты узнала…

— Все потом. Виталик, солнышко, что с тобой?

— Тетя Марина пришла!

— Пришла, пришла твоя тетя Марина, успокойся. А теперь рассказывай, где у тебя болит.

— У меня живот заболел. Утром, когда меня папа в детский сад собирал. Тогда папа меня оставил в постели, и закутал потеплее. Он говорит, его мама, то есть моя бабушка всегда так делала. И таблеток дал.

— А можно я сама тебя посмотрю? Так, подними рубашечку. Где болит? А вот здесь тоже болит? Давай я буду тихонько пальцами тебе на животик нажимать, а ты отвечай, где больно, а где нет. Начали: здесь? Здесь? Извини, я больше не буду. Все закрывайся обратно. А есть тебе хочется?

— Нет, не хочется. Даже мороженого.

— Ладно, я сейчас с твоим папой поговорю, а ты пока полежи один. Я скоро к тебе вернусь.

Закрыв за собой дверь в комнату, Марина решительно за рукав вытянула Сергея на кухню. Плотно прикрыв и кухонную дверь, она без лишних слов набросилась на него:

— Ты Виталику врача вызвал?

— Нет, зачем? Отравился чем-то, наверное творожок вчера некачественный попался. У него после молочных продуктов часто несварение желудка бывает.

— Ты что, решил сына на тот свет отправить?

— Что ты себе позволяешь, как у тебя язык только поворачивается такое сказать!

— Поворачивается, и еще как. Насколько у меня хватает познаний в медицине, у Виталика острый аппендицит. И если он еще лишний час-два полежит в своей кроватке без медицинской помощи, то это грозит перейти в перитонит. Дальше рассказывать?

— Не стоит. Иду звонить.

Через полчаса Виталика уже осматривали в приемном покое Склифософского, а еще через двадцать минут повезли в операционную. Сергей места себе не находил, поскольку Маринин предварительный диагноз полностью подтвердился, и он теперь даже представить боялся, что бы случилось, если бы она не приехала сегодня, и не заставила его вызвать врачей.

Слава Богу, до перитонита дело, как выяснилось, не успело дойти, и операция закончилась довольно быстро. Медсестра заверила Сергея, что все прошло хорошо, и Виталик быстро поправится. Вместе с Мариной они дождались, когда Виталик очнется от наркоза и откроет глаза, успокоили его и попросили, чтобы он вел себя хорошо, когда они с папой должны будут уйти и оставить его одного на ночь. Виталик не сдержался, и по его щеке покатилась маленькая слезка. Марина вытерла ее и пообещала, что как только Виталик выздоровеет, она обязательно пойдет вместе с ним в цирк, потом в дельфинарий, вообще, отведет его туда, куда он только пожелает.

— Тетя Марина, а ты будешь ко мне приходить?

— Конечно, каждый день. Пока тебя не выпишут из больницы.

— Тогда я хочу, чтобы меня долго-долго не выписывали.

— Да что ты такое говоришь! Лучше давай условимся так: ты быстро-быстро выздоравливаешь, а я тебе обещаю, что буду приходить к тебе в гости, когда ты меня позовешь.

— А как я смогу тебя позвать?

— Я тебе оставлю свои номера телефонов, ты просто будешь снимать трубку, набирать номер и говорить: «Тетя Марина, приезжай в гости». Вот и все.

— Обещаешь?

— Конечно, обещаю.

— Поклянись.

— А как?

— По пиратски.

— Пусть одноглазый Джо засунет мне в глотку акулий хвост, если я вру, разрази меня гром!

— Хорошо. А теперь я хочу спать. У меня глаза закрываются.

Когда Виталик заснул, Марина и Сергей вышли из палаты. Памятуя о собственном горьком опыте, а также о Васиной больничной эпопее, Марина оперативно выяснила, кто именно будет наблюдать за состоянием мальчика, и быстро вручила лечащему врачу выраженную в долларовом эквиваленте благодарность, намекнув, что при выписке этого ребенка он получит не меньше. Врач был старой закалки, предложенные Мариной деньги взял, но грустно улыбнувшись сказал, что с деньгами ли, без денег, но поставить любого пациента на ноги его прямая обязанность, долг. Так что пусть они за своего малыша не беспокоятся, а за деньги — спасибо. Время сейчас не такое, чтобы от них отказываться.

Марина покраснела от этой мягкой отповеди, но выдержала взгляд старого врача. Он напоследок еще раз улыбнулся им с Сергеем и пошел куда-то дальше по своим делам. Его ждали пациенты.

Когда Марина и Сергей вышли на улицу, на улице сыпался мелкий дождь и здорово похолодало. Было уже довольно поздно, что-то около семи вечера.

— Марина, я должен сказать тебе…

— Да ладно, не говори ничего. Главное, что с Виталькой теперь все будет в порядке.

— Мариша, спасибо тебе. Меня до сих пор трясет при мысли о том, каким легкомысленным болваном я был сегодня. Ведь еще бы чуть-чуть и я бы потерял своего ребенка! Не знаю, как бы я жил после этого. Он — смысл всей моей жизни.

— Не думай об этом. Не терзай себя понапрасну. Любой может ошибиться.

— Мариша, ты просто не знаешь всего, но однажды я уже едва не потерял своего сына. Я тогда почти неделю боялся за его жизнь, и не представляешь, какое облегчение я испытал, когда все было позади. Сегодня когда Витальку оперировали, я снова это прочувствовал: страх, боль, собственное бессилие…

— Я тоже знаю каково это, когда ничего не можешь сделать.

— Да, ужасно. Марина, я не знаю, как мне тебя отблагодарить, что мне для тебя сделать, у меня просто мысли разбегаются, но знай, что отныне я — твой должник.

— Сережа, мне очень приятно это слышать, хотя и признаться, немного неловко. А можно я сразу же востребую свои долги с тебя? Тогда ты не будешь чувствовать себя обязанным?

— И что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

— Не оставляй меня сегодня вечером одну. Говори со мной о чем хочешь, держи за руку, пей чай. Только не уходи. У меня дома много места, тебе будет, где выспаться перед завтрашними переговорами.

— Переговоры я уже отменил, пусть генеральный в одиночку отдувается, я ему все нужные документы заранее подготовил. Для меня мой сын важнее, чем прибавка к зарплате за послушание и стойку на задних лапах перед начальством. Да и генеральный — наш человек, нормальный мужик. Он все поймет.

— Так что, поедем ко мне? Обещаю, приставать и соблазнять не буду, честно!

— Мариша, зачем это тебе?

— Посмотришь, как я живу. Может быть, перестанешь после этого держаться со мной как с врагом? И еще одно: сегодня я просто физически не могу остаться одна. Если ты мне сейчас откажешь, я побегу к ближайшему телефону и начну напрашиваться в гости к своим друзьям. А они скоро от меня на стенку лезть будут.

— Что ж, я обещал тебе вернуть свой долг, значит, сдержу свое слово. Благо, что и мне одному сегодня оставаться не хочется. Поехали, показывай свое логово!

— Ну, логовом я бы это не назвала. Логово — это что-то мужское, холостяцкое и неухоженное, так же как и берлога. А у меня жилище, квартира, норка — что угодно, только не логово.

— Ладно, не цепляйся к словам. Едем!

— Тогда давай, лови машину, а то общественный транспорт меня сейчас явно не устроит.

Марина задумалась о чем-то своем и не заметила, как меняется выражение лица Сергея, когда они подъехали к ее дому и поднялись на ее этаж. Марина открыла дверь и пропустив Сергея внутрь, крикнула куда-то в темноту: «Ласка, встречай гостей!» Сразу им навстречу выскочила грациозная сиамская кошка, довольно заурчав потерлась о ноги хозяйки, обнюхала ботинки Сергея и потерлась об него тоже.

— Сережа, да что ты на пороге стоишь! Проходи в комнаты, посмотришь на мое житье-бытье. Давай, смелее! Это гостиная, это моя спальня, а вот здесь что-то несуразное, я эту комнату зову библиотекой. У меня до нее все руки не доходят, так и бросила пока ею заниматься.

Сергей прошел в библиотеку, остановился, рассматривая портреты, висящие на стенах. Повернулся к Марине:

— Так значит, ты их не выбросила? Все, как раньше. Мать слева, отец справа.

— Прости, ты о чем?

— Марина, ты меня по-прежнему не узнаешь?

— Я тебя не понимаю. Объяснись, пожалуйста.

— Такая фамилия, как Иваницкий, тебе о чем-то говорит?

— Да, конечно. У этого человека я купила эту квартиру. А ты откуда про него знаешь?

— Марина, я — Иваницкий Сергей Александрович. Ну, теперь вспоминаешь?

— Ты — не он. У него были волосы длинные и темнее, чем у тебя. И он очкарик… Нет, ты точно не можешь быть им, потому что у тебя ребенок. А тот Иваницкий был холост и бездетен, я же сама его документы проверяла.

— Марина, я ношу контактные линзы. А тогда у меня одна линза потерялась, а покупать новую времени не было. Вот я и ходил в очках. Что же касается прически, так у меня сейчас волосы выгоревшие на солнце, поэтому кажутся светлыми. А тогда был декабрь, поэтому ты и запомнила меня темным. Да и голову я тогда мог забыть лишний раз помыть, мотался, как электровеник, а грязные пряди всегда темнее кажутся. Да и ты, между прочим, тогда с совершенно другой прической была, у тебя волосы тоже намного длинней были, чем сейчас, да и цвет, по-моему, другой был. По поводу моего семейного положения и отцовства — это отдельная тема, она сейчас абсолютно не принципиальна. Ну же, давай, припоминай! Когда ты впервые оказалась здесь, ты долго сидела в большой комнате, пила крепкий чай, а потом попросила бумагу и ручку. Я под диктовку написал некую бумагу, ты сказала, что возьмешь квартиру для себя, и дашь сумму, которую я просил, как только откроется банк. Теперь вспоминаешь?

— Господи, у меня голова кругом идет. Выходит, это действительно был ты. Вот это совпадение. Нет, ну надо же! Подожди, я присяду от греха подальше, а то такие новости… Слушай, раз уж так вышло, раз это действительно был ты, то я тоже хочу кое-что узнать. Почему тебе надо было так срочно продать эту квартиру? Ведь ты же знал, что для тебя это крайне невыгодная сделка! А твердил только про какой-то вопрос жизни и смерти. А сам понимаешь, у меня тогда не было никакой причины влезать в твои личные проблемы.

— Марина, это долгая история.

— Однажды я уже рассказала тебе свою долгую историю. Теперь твоя очередь.

— Но это действительно очень долгая история.

— Ты же сказал, что завтра не появишься на работе. Так что впереди у нас целая ночь. Будешь изображать из себя Шахерезаду. Учти, пока я всю не узнаю, не успокоюсь. Хочу знать все и до конца.

— Да ладно, раз уж попал сюда, то расскажу и о себе, и о Витальке, и об Алесе. Тем более, что ты действительно, наверное, имеешь теперь право знать обо всем. Давай уж сядем где-нибудь поудобнее, ты угостишь меня чаем, как я тебя тогда, и будешь слушать мои страшные сказки.

А началось все давно, лет семь назад, когда Сергей познакомился с девушкой по имени Алеся. Она была совершенно необыкновенной личностью, яркой как комета и неуловимой, как Фантомас. Везде, где она появлялась, окружающим ее людям казалось будто свежий ветер ворвался внутрь и переворошил все подряд, от страниц книг до мыслей в головах. Она манила к себе подобно магниту, и Сергей не мог устоять перед ее обаянием. Через два месяца после пылкого объяснения Сергея в любви, они поженились, и Алеся, до этого обретавшаяся у престарелой тетушки (родители ее погибли в автокатастрофе, когда ей не было и десяти лет), переехала жить сюда, с ним и его родителями.

Первые же полгода под одной крышей вместе с Алесей показались Сергею сущим кошмаром. Она игнорировала любые условности, плевать хотела на устоявшийся ход вещей и на запреты. Обычным делом для нее было продефилировать через всю квартиру в прозрачной ночной сорочке, едва прикрывающей все ее прелести, перед донельзя смущенными родителями Сергея. Она сушила свои лифчики и трусики на кухонной батарее, вместо того, чтобы оставить их в ванной, как это делали все остальные. Она могла уйти на вечеринку, никого не предупредив, и появиться дома только через два дня. Готовить она не умела или не хотела, убираться в квартире не желала, находя для себя массу других более интересных занятий. Открыто флиртовала с его друзьями, ничуть не смущаясь присутствия мужа. После долгого и бурного выяснения отношений со своей половиной, Сергей подал на развод, думая, что хоть этим как-то образумит ее. До дня развода они продолжали жить под одной крышей как обычные муж и жена, а потом пошли в ЗАГС и развелись. Просто и буднично. Никаких взаимных претензий, никаких требований. Алеся собрала свои вещи в огромную сумку и послав бывшему супругу на прощание воздушный поцелуй, исчезла в неизвестном направлении.

Вскоре после их расставания началась замена паспортов старого образца на новый, Сергей на всякий случай поменял документы, считая что не грех этим заняться, пока время есть, а то потом приспичит, а бегать по инстанциям будет недосуг. Получив на руки новые красные, пахнущие чернилами и свежей бумагой корочки, он обнаружил, что снова стал ну просто абсолютно холостым: штампы о регистрации и расторжении брака отсутствовали, словно помогая ему стереть саму память о сумасбродке по имени Алеся. Алеся Иваницкая.

Шло время, Сергей окончил институт, устроился на работу. Девушки в его жизни, безусловно, появлялись, но надолго не задерживались: слишком уж высокие требования он предъявлял своим подругам. После романа с Алесей он подсознательно считал их всех такими же легкомысленными особами, как и она, и устраивал им целые экзамены, «испытания на прочность», как он их про себя называл. Знакомил со своими друзьями и немедленно закатывал допросы с пристрастием, если считал, что девушка хотя бы чуть-чуть кокетничала или флиртовала с ними. Требовал кормить его комплексным обедом, и выяснял отношения, если девушка довольствовалась разогревом полуфабрикатов или варила ему покупные пельмени. Цеплялся к их мини-юбкам и накрашенным губам. Естественно, он довольно быстро приобрел репутацию парня со странностями, у которого не все дома, и от которого лучше держаться подальше. Тут-то на его горизонте снова возникла Алеся.

Она просто пришла к нему домой, ведя за руку крошечного человечка. (Родители Сергея к тому времени уже покоились в мире ином, уйдя друг за другом с интервалом в полгода: он был у них поздним ребенком, мама родила его почти в сорок пять и поэтому иногда называла «моя нечаянная радость». У одного родителя случился инфаркт, другого свел в могилу скоротечный рак). Алеся не мудрствуя лукаво, вытолкнула ребенка вперед и сказала: «Познакомься, это Виталик, твой сын».

Вот так, не больше, не меньше. Сомневаться в своем отцовстве Сергею не приходилось: ребенок был рыжеволос и как две капли воды похож на его собственные детские фотографии. Так Алеся вернулась в его жизнь. На этот раз она вела себя совершенно иначе, чем тогда. Видимо, четыре года, проведенные без Сергея, многому ее научили, добавили житейской мудрости, остепенили. По крайней мере, так ему показалось. Сергей буквально летал на крыльях, наслаждаясь таким неожиданным сюрпризом судьбы. У него есть любимая женщина, которая к тому же подарила ему сына, маленького и прекрасного. Он научит его всему, что знает сам, он вырастит его большим и здоровым, Боже, у него столько планов на этот счет!

Когда он спросил Алесю, почему она не сообщила ему о том, что он станет отцом, как только сама узнала о своей беременности, та ответила, что была сильно обижена на него, Сергея, и собиралась таким образом ему отомстить. Она считала, что он должен был догадаться, что их уже почти трое, и именно из-за этого всерьез ополчилась на бывшего мужа. Она захотела сама вырастить этого мальчугана, для себя, и не желала, чтобы Сергей хоть как-то принимал участие в его жизни, даже просто материально. А потом поняла, что вела себя глупо, и в одиночку ей ребенка не поднять. Вот и решила вернуться назад, чтобы ни в чем не повинный Виталик не страдал, от того что его родители в свое время что-то между собой не поделили. Такие объяснения Сергея вполне устроили.

Алеся подрабатывала ночным сторожем где-то в офисе, и поэтому с Сергеем они могли нормально общаться только по выходным дням. Но каким восхитительным было это общение! Алеся буквально пылинки с него сдувала, готовила потрясающие экзотические блюда, а что творилось у них в постели… Казалось, что от их возрожденной любви во все стороны летят искры, так был велик накал страстей. Даже то, что одновременно с ними в квартире находился маленький мальчик, их сын, не могло хоть как-то остановить их. Спасало то, что Виталик был очень спокойным, даже флегматичным ребенком, и вполне довольствовался просмотром в гордом одиночестве мультфильмов по видео. Они ставили ему очередную кассету и были абсолютно счастливы на ближайшие три часа. Сергей не понимал, откуда взялась в Алесе эта мягкость, притворная покорность, могущая в любой момент перейти в неистовство, от которого он просто терял рассудок, и как он мог раньше не замечать в ней этого. Теперь же он с нетерпением ждал наступления субботы, чтобы вновь почувствовать себя владыкой, нежданно получившим в свое распоряжение настоящую жемчужину, исполняющую как волшебная рыбка все его желания, даже самые потаенные, о которых он сам бы никогда никому не признался, даже под пытками. Но каждый раз, когда он заводил разговор о том, чтобы Алеся бросила свою малоприбыльную работу, из-за которой они к тому же так редко могли насладиться обществом друг друга, она отвечала резким отказом. Она хочет иметь свой заработок и быть независимой от него, хотя бы в этом.

Виталик сначала долго чурался своего отца, но постепенно привык к нему и привязался, пожалуй, даже больше, чем к родной матери. Судя по всему, Алеся не слишком усердно занималась со своим ребенком, и Сергей изо всех сил пытался восполнить этот пробел, когда в будние дни он оставался с сыном вдвоем. Он читал с ним книжки, в лицах разыгрывал ему сказки и особенно любимые мальчиком истории про пиратов, расставлял с ним игрушечных солдатиков или просто сидел в обнимку со своим малышом и слушал, что тот ему рассказывает. А потом укладывал его в кроватку и сидел рядом до тех пор, пока мальчик окончательно не засыпал. Виталька оказался очень отзывчивым и добрым ребенком, и когда в детском саду Сергей слышал его радостный крик «Папа пришел!», то внутри него с головы до ног словно прокатывала теплая волна нежности и радости.

Единственное, что его заботило, так это то, что Алеся наглухо закрыла от него свой внутренний мир, и всегда уходила в сторону, когда он пытался расспросить, как она жила все эти годы, чем занималась. Для себя он объяснял это тенью их прошлых обид друг на друга и надеялся, что когда Алеся окончательно почувствует, что вернулась домой, где ее ждут, любят и будут ждать и любить всегда, она смягчится и раскроется. А пока Сергей набирался терпения и утешал себя тем, что не все сразу: им и так неплохо живется, зачем же своими собственными руками все портить. А то, что он о своей жене многого не знает, так это не самая большая беда.

Он собирался снова зарегистрировать отношения с матерью своего сына, усыновить своего ребенка и совершить еще массу столь же необходимых действий, когда Алеси не стало. Ее нашли разбившейся под окнами одного отеля. Формально проведенное следствие сделало вывод о самоубийстве, и дело было закрыто. У Сергея голова шла кругом: что делала Алеся в этом заведении, почему она решилась на этот крайний шаг? А может быть, это убийство? Но тогда кто ее убил, и за что? Кем на самом деле была его жена, чем она занималась эти годы, с кем встречалась? Ведь фактически, надо признать, он жил с незнакомкой, только внешне напоминающей ему того человека, которого он знал раньше. Где на самом деле она пропадала по ночам? Что за хитрую двойную игру она вела, оказавшуюся столь фатальной для нее самой и для двух ее самых близких человек?

Оказалось, что на этом злоключения самого Сергея не закончились. Через неделю после похорон Алеси его нашли два крайне неприятных типа и сказали, что если он не отдаст долги, которые наделала его жена, то может навсегда забыть о своем ребенке. Для подтверждения серьезности данной угрозы Сергею продемонстрировали снимки его сына, сделанные в детсаду. Оказывается, что втайне от него Алеся занималось карточной игрой и играла, надо сказать, по весьма крупным ставкам. Неудачно играла, крайне неудачно… Названная сумма ее долга повергла Сергея в состояние полной прострации, а когда был назван крайний срок его отдачи… Сергей заметался, как раненый зверь: он обзвонил всех своих друзей, друзей своих родителей, своих коллег по работе. Увы, никто не мог ему по-настоящему помочь. Единственное, что удалось собрать таким образом — это пятьсот долларов. Жалкие пятьсот долларов! А время неумолимо бежало, приближаясь к часу Х, и Сергей решился на крайнее средство — продажу квартиры. Он потратил еще два драгоценных дня, обходя одно агентство недвижимости за другим. Увы, никто не желал даже выслушать его. Тут-то судьба и свела его с Мариной. А затем кошмар в одночасье закончился: он отдал деньги и получив заверения, что «его щенок теперь никому и на х… не нужен, пусть делает с ним, все что хочет», снял квартиру, куда и переехал вместе с Виталькой.

После он еще не раз менял квартиры, как только начинал подозревать, что кто-то проявляет к ним с сыном повышенный интерес. Он, оказывается, действительно испугался Марину, и уже начал паковать вещи, чтобы снова куда-нибудь переехать, но здесь неожиданно вдруг заявил о себе Виталька, который сказал, что пока с тетей Мариной не попрощается и не узнает, как ее найти, они никуда не поедут. Тут-то Сергей и призадумался. Маленький флегматик становился строптивцем в очень редких случаях, но уж тогда был готов пойти на все, лишь бы добиться своего. И еще: его сын обладал очень ценным качеством. Он превосходно разбирался в людях, интуитивно чувствуя их истинную сущность. И если он говорил, что соседка сверху вредина, хотя бы та каждый раз улыбалась, видя Витальку на лестнице и пыталась всучить ему конфету, то впоследствии обязательно выяснялось, что он прав, а соседка действительно распускала о них во дворе всякие гадости, или делала еще что-то такое же мерзкое. Получалось, что если верить Витальке, то от Марины им ничего плохого ждать не приходилось. Поэтому очередной переезд был временно отложен на неопределенное время.

— Ну, как тебе моя история? «Нет повести печальнее на свете»?

— Да, здорово тебя жизнь подставила. Слушай, а что, нельзя было забрать Витальку, уехать с ним куда-нибудь подальше? Ну, в смысле не платить за долги Алеси? Ведь не ты же в карты играл, на самом-то деле, и не Виталька тем более!

— Я думал об этом, как о крайнем средстве. Понимаешь, ну убежали бы мы, и что дальше? Всю жизнь жить боясь того, что нас обнаружат ее кредиторы? А ставка слишком велика — Виталькина жизнь. Думаешь, они бы остановились перед убийством маленького ребенка? Пусть эти деньги для них пустяк, половина стоимости их шикарных иномарок, не больше, все равно они за свои бабки удавиться готовы. И других удавить. Если кто-то узнает, что они простили этот долг, им придется и другие прощать. А им этого ой как не хочется.

— А почему тогда они его сразу не похитили и не шантажировали тебя уже наверняка?

— Если бы они это сделали, это было бы уже подсудным делом. Если бы их поймали, им бы приличные сроки заключения грозили. Я мог бы натравить на них милицию, еще каким-то образом испортить их существование. Правда, и Виталика бы тогда точно в живых не увидел. А так поди, докажи еще, что меня шантажируют. Все чисто, не подкопаешься.

— Да, не приведи Бог в такой ситуации оказаться! Как ты еще выстоял, когда на тебя все это обрушилось! Да еще и в одночасье. Смерть жены, угроза жизни сына, поиск денег, продажа родительской квартиры…

— Жизнь заставила. Если бы я только за себя боялся, это еще было бы ладно. А так у меня перед глазами Виталька стоял. И голос его в ушах: «Папа, а ты мне сегодня новую историю расскажешь? Папа, а мама больше не вернется? А я тоже когда-нибудь умру, как моя мама?» А ты сама, между прочим, как все пережила, когда тебя словно щепку потоком туда-сюда носило? Тоже ведь жизнью не сильно разбалована, как я погляжу. Единственный раз, когда тебе по-настоящему повезло, так это когда тебе отец наследство оставил. А больше подарков и не было, одни удары по морде. Я ведь тогда, когда из зоопарка вернулся, веришь ли, нет: полночи о тебе думал и о том, что ты мне рассказала.

— И до чего додумался?

— Все-таки женщина всегда остается женщиной. Любопытство у нее всегда на первом месте. Не скажу. Ладно, не криви мордашку, так и быть, поведаю тебе сию тайну. Славная ты девчонка, Мариша, только не сильно везучая. Сильной быть научилась, на удар ударом отвечать тоже, а вот счастья настоящего не знаешь. Поэтому и чувствуешь себя ущербной, хотя на самом деле все с тобой в полном порядке. Запас нерастраченной любви в тебе огромный, поэтому как только кто-то к тебе по-доброму относится, ты сразу же готова для этого человека звездочку с неба достать. На это тебя, кстати, и поймал мой Виталька, по крайней мере, есть у меня такое подозрение. Ну, как тебе мое резюме?

— Тоже мне, открыл тайну великую, а то я будто сама все это не знаю. Тоже, как и ты, лежу ночью, не сплю и думаю, думаю. Только толку от моих мыслей никакого.

— А что ты про меня думаешь? Только честно и без всяких околичностей?

— Ты — классный мужчина, красивый, добрый, хотя и прячешь это, словно боишься показать…

— Нет, это не то, общие слова и не больше. Давай я лучше сам тебе вопросы задавать буду. А ты отвечай. Идет? Только не раздумывай долго, что первое в голову придет, то и говори.

— Ну давай, психолог-любитель, попробуем что из этого выйдет.

— Я тебе нравлюсь?

— Р-раз и прямо под дых. А если я скажу, что нравишься?

— Тогда вопрос второй. Ты смогла бы терпеть рядом с собой редкостного зануду, моралиста, консерватора, который так и быть, будет по твоему первому зову вбивать тебе в стены гвозди, вешать твои гардины и воевать с текущей сантехникой?

— Сложно сразу сказать. Надо попробовать, тогда станет ясно.

— Осторожность, осторожность, во всем осторожность. Попробуем тогда зайти с другой стороны и задать прямой вопрос. Ты хотела бы, чтобы я стал твоим любовником?

— Да, — выпалила Марина прежде, чем успела что-либо подумать. И густо покраснела.

— И что мешает нам воспользовавшись сложившейся ситуацией перейти эту грань?

— Ничто…

Марине было очень неловко. Она готова была со стыда сгореть, когда тихо-тихо произнесла это слово «ничто…» Словно сама напрашивалась, а ведь обещала, что не будет приставать или пытаться соблазнить. Сергей прекрасно понял ее состояние и больше не мучая лишними вопросами просто подхватил на руки. И отнес в спальню.

Они оба долго ни с кем не были, и теперь все то, что копилось в их душах и телах за прошедшие месяцы выплеснулось наружу, подобно пресловутому девятому валу. Не было долгой прелюдии, не было игр. Они овладели телами друг друга с яростью захватчиков. И все закончилось за какие-то считанные мгновения. Яркая вспышка, разрядка, финал. Или еще нет?

Утолив первый любовный голод, Сергей мягко и властно провел рукой по телу Марины, оттер выступившие на ее лбу капельки пота. И развернул, положив на живот. Теперь он сидел на ней сверху и массировал спину, шею, шутливо почесывал за ушами, как поросенка, вызвав ее довольное хихиканье. Затем вновь перевернул и начал массировать ее бедра, грудь, то дразня своими прикосновениями, то вновь успокаивая, намеренно сдерживая наступление сладостной разрядки. Марина была на седьмом небе от блаженства. Она уже поняла, что впереди ее ждет еще много приятных сюрпризов, и полностью отдалась воле мужчины, умело играющего на струнах ее тела, как на самом прекрасном инструменте, который только когда-нибудь создавала природа…

Когда они, наконец, забылись тревожным, но одновременно глубоким сном, за окном уже занимался рассвет. В их любовном поединке Марина сдалась первой, и Сергей сначала бережно укрыл ее, трогательно спящую и похожую во сне на маленького ребенка, а потом уже и сам смежил глаза. Последней мыслью, которая мелькнула в его уставшем мозгу, была: «Как она завтра, моя сладкая, на работу пойдет? Или тоже отгул возьмет по такому случаю?»

Марина проснулась оттого, что по карнизу барабанил дождь. Судя по всему, небесная канцелярия решила сегодня не то затопить столицу, не то слегка почистить ее таким своеобразным образом. Она слегка потянулась, бросила взгляд на часы, висящие над дверью спальни. Ого, уже полдвенадцатого! Надо пойти, приготовить завтрак, а то привела к себе гостя, замучила разговорами, про то что было дальше, лучше вообще промолчать, и еще если она его к тому же голодным оставит… А кстати, как там Сережа? Спит еще. И даже во сне ее продолжает обнимать. Какой же он милый! И как она раньше не замечала, насколько он красив! Наверное из-за его неяркости. Смотришь на человека, а черты лица словно размыты, потому что нет ни одного цветового штриха, за который обычно цепляется глаз: ни четко очерченных бровей, ни темных ресниц. И веснушек нет ни одной, лицо такое чистое, даже слегка бледным кажется. Ой, так и хочется прильнуть к нему, схватить и не отпускать от себя. Ни на минуточку. Нет не так: ни на секундочку!

Марина осторожно высвободилась из объятий Сергея, накинула на себя пеньюар и побежала в ванную, откуда переодевшись в домашний трикотажный костюмчик, переместилась на кухню, загремела сковородками, зашуршала кофемолкой. Сергей, который оказывается уже минут двадцать, как проснулся, но пока не хотел окончательно вставать, приоткрыл глаза, и убедившись, что Марины в комнате нет, перелег поудобнее, натянув на себя одеяло почти до самого подбородка. Раньше эта комната была его, и так забавно было находить среди всего этого нового чужого убранства знакомые с детства детали: вот небольшой скол на лепнине в правом углу, вот трещина бежит по стене, замазывай ее — не замазывай. Словно на машине времени обратно вернулся.

Да, заварил он вчера кашу. Но после Виталькиного аппендицита, и особенно после того, как Марина привела его именно сюда, он уже с трудом мог контролировать себя, ему надо было как-то сбросить с себя этот груз эмоций. И Марина была рядом, на свое горе. Или на радость? На самом деле, он уже недели полторы думал о том, что именно Марина могла быть той женщиной, которая купила его квартиру, но каждый раз у него все же оставалась какая-то тень сомнения. Они не так много виделись тогда, зимой, и все больше в зимних одеждах, шапках. Да и прическу она кардинально поменяла. Оказалось, память его не подвела. Случаются же еще совпадения. Или как его коллеги говорят: «Не мир тесен, а прослойка тонка»?

И все-таки надо что-то с этим делать. Надо? Или спустить все на тормозах, будто ничего особенного между ними и не произошло. Минутная обоюдная слабость, не более. Оба взрослые люди, знали на что идут. Или может быть избрать что-то среднее: пусть Марина навещает Витальку, а он время от времени будет навещать Марину? И каждый будет жить своей жизнью, как и жил? Только вот одна загвоздка, вряд ли Марину устроит этот вариант. Для этого случая она самая неудобная женщина, которую только можно найти. Она ведь максималистка: либо все, либо ничего. Черт, и Виталик от нее без ума просто. И как заведенный повторяет: «Папа, а когда ты найдешь нам маму?» Даже обидно немного, разве сыну с ним плохо? Хотя он прав, неполная семья всегда в чем-то ущербна. И в детском саду другие дети его совершенно замучили, что у него мамы нет, а значит — он неправильный, изгой. Дразнятся, с собой играть не берут. Еще немного, и все грозит перерасти в весьма серьезную проблему. Да, значит все же придется этот вопрос решать.

Но ведь они с Мариной так мало знают друг друга! То есть номинально они знают друг про друга почти все, но это всего лишь голые факты и не больше. Да и то переданные в их же собственной интерпретации: где-то что-то приукрашено, о чем-то не сказано. Да, сегодняшней ночью они сделали, хм, так сказать, огромный шаг друг навстречу другу. Весьма приятный, надо сказать, шаг. Но как в старом анекдоте, «тривиальная физическая близость еще не повод для светского знакомства». Нет, у него сейчас мозги точно закипят. Вот что: он выберет самый простой выход из создавшегося положения. Пусть все решает Марина, а он будет либо соглашаться с ее мнением, либо нет. Тогда по крайней мере она не сможет его обвинить в том, что он каким-то образом давил на нее. И довольный оттого, что наконец-то пришел хоть к какому-то решению, Сергей незаметно для себя вновь тихонько задремал под мерный рокот дождя за окном.

Разбудило его легкое касание женской руки. Марина осторожно трясла его за плечо, повторяя: «Просыпайся, засоня, завтрак готов!» Он резко сел на кровати, в очередной раз за эти сутки пытаясь определить, кто он, что он здесь делает, и что надо ответить. Ух, черт возьми, он еще почти сорок минут проспал! Голова тяжелая ужасно. Лучше бы он сразу же поднялся, легче было бы. А теперь ходи как боксер в грогги, лови собственные мысли за хвост, пока они окончательно не покинули твою дырявую черепную коробку.

Он зашарил по стульям, отыскивая свою одежду, но Марина уже протягивала ему роскошный мужской махровый халат. Сергей ревниво прищурился: чей бы это мог быть? Марина увидев его гримасу с хохотом пояснила, что Сергей будет первым, кто его оденет. И вообще, они продавались в паре вместе с таким же, но женским халатом, и она просто не устояла, взяла сразу оба, так что пусть он себе ничего такого не думает. У Сергея отлегло с сердца. Да, мужик, ты вляпался. Если уже охраняешь «свою» территорию и ревнуешь «свою» женщину, значит уже влюбляешься в нее. Или по крайней мере, на пути к этому. Что ж, посмотрим, что она такого на завтрак приготовила. А потом надо будет собираться и ехать к Виталику. Как он там, мой золотой? Такой маленький и один, да еще и в больнице. Надо ему игрушек привезти, чтобы не скучно было ждать выписки.

Приняв душ, Сергей прошел в кухню. Увидев то, что и как стояло там на обеденном столе, он едва не лишился дара речи. Марина только наблюдала за его реакцией, пытаясь удержаться от довольного смешка. С таким достойным учителем, как Вася, она не то что стол сервировать, она еще ух что могла теперь сотворить! А уж как ее гость остолбенеет, когда попробует все то, что она для него приготовила!

Сергей осторожно присел за стол, не зная, с чего начать уничтожение этой красоты. Каждый кусок, казалось, составлял существенную и неотъемлемую часть представшей перед ним гастрономической композиции. Марина перехватила инициативу в свои руки и сама разложила все по тарелкам. Затем села напротив Сергея и произнесла: «Давай начнем, а то кушать хочется просто невыносимо». И отправила первый кусок себе в рот. Сергей последовал ее примеру.

Казалось, что во рту расцвел райский сад. Такого он не ел, пожалуй, никогда в жизни. Чудный аромат дразнил небо, вызывая обильное слюноотделение и первобытное желание дикаря съесть все в одиночку, ни с кем не делясь. «Что это?» — спросил он Марину. «Салат-коктейль из морепродуктов. На скорую руку. Просто и калорийно», — ответила она. Господи, если ЭТО у нее называется «на скорую руку» и «просто», то что же она может сделать, когда у нее имеется достаточно времени на все ее изыски в данной области? За салатом последовали маленькие канапе с разнообразным содержимым, под которые подавался легкий бульон. Затем настал черед десерта. Марина поставила перед ним вазочку, в содержимом которой Сергей легко угадал клубнику со сливками. Ну, это не оригинально. Хотя с этой женщиной можно ожидать всего, даже от простой клубники со сливками… Да, действительно, попробовать это стоило. То ли раньше клубника была других сортов, то ли сливки неправильные, но на вкус это было просто изумительно, и совершенно не напоминало то, что он ел раньше.

Марина, посмеиваясь про себя, наблюдала за выражением лица Сергея. Если путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, то этим завтраком она проложила себе туда асфальтированную трассу. Причем скоростную. Его глаза сказали об этом лучше любых слов. На войне за твое сердце все средства хороши, голубчик. Даже старые и всем прекрасно известные.

— Уф, давно так вкусно не завтракал. Это ты по поводу приема гостей, то есть меня, расстаралась?

— Да нет, что ты! (Немного лукавства не повредит). Я так довольно часто развлекаюсь. Люблю поесть, что уж тут поделаешь! Даже Васька надо мной из-за этого смеется. (А вот теперь чуть-чуть ревности, пусть немного помучается).

— Васька? Who is Васька?

— Мой друг и великолепный шеф-повар. То есть был им, пока в больницу не попал после того, как его здорово избили. А сейчас снова работу себе подыскивает. Скорее всего, опять куда-нибудь в ресторан пойдет работать. За год окончательно восстановился, отдохнул, окреп и вперед.

— А чем еще примечателен твой Васька?

— О, это такая неординарная личность! Он любит путешествовать и объехал уже наверное полмира, он делает отличные фото-этюды, а если бы ты видел его фильмы… Снимает так, что у профессионалов от видеокамеры рядом с ним нет никаких шансов. Кстати, он в том же дворе живет, что и ты. Я же тогда как раз туда приехала, когда с Виталиком познакомилась. Просто дверь была закрыта, пришлось его на улице подождать.

— А ты меня с ним познакомишь? Должен же я своими глазами увидеть такого разносторонне одаренного персонажа! Тем более, если он научил тебя готовить такое объедение.

— Конечно познакомлю, что за вопрос, но видишь ли, должна тебя заранее предупредить, что здесь есть еще один маленький нюанс… В общем, если знакомить тебя с Васей, то сразу придется знакомить и с Костей.

— Так помимо Васи у тебя есть еще и Костя?

— Ну да. То есть сначала я познакомилась с Костей, мы с ним коллеги по работе. А потом Костя познакомил меня с Васей. Мне сначала было как-то неловко, но он оказался такой душечкой…

— Совершенно меня запутала. Перед кем было неловко?

— Конечно перед Костей!

— А он-то тут при чем? А, понял: у тебя начинался роман с Костей, но не вовремя появившийся Вася тебя очаровал, и у Кости не осталось никаких шансов. Так?

— Типун тебе на язык! Только этого мне не хватало. Если бы они друг друга ко мне приревновали бы, было море крови и развод по девичьей фамилии.

— Кого с кем? Кости с Васей что ли?

— А ты как думал! Конечно Кости с Васей. А они уже так давно вместе, что влезать в их отношения, это просто свинство. Хотя и довольно бесперспективное, на мой взгляд, поскольку они друг друга любят уже лет пять, не меньше. А сколько всего вместе пережили….

— Подожди, они что, голубые что ли?

— Ну а я тебе о чем твержу? У них самая настоящая семья, между прочим. И они не очень любят, когда их голубыми зовут. Просто неформалы, геи, еще как угодно. А лучше никак. Ну хорошо им вместе, и ладно. А со мной они дружат, и скажу честно: таких друзей, как они, я любому человеку готова пожелать. Я у них даже почти полгода как-то прожила, когда Вася в больнице лежал. У меня тогда отец умер, и если бы не поддержка ребят, не знаю, как я бы все это перенесла. Да и сейчас они ко мне по первому зову срываются. Думаешь, кто мне здесь мебель двигал? Они, родимые, да изредка муж моей подруги помогал, когда в Москве был. Так что учти: либо ты к ним нормально относишься и уважаешь их со всеми их предпочтениями, либо лучше тебе их не знать. Я серьезно говорю. Не хочу, чтобы они из-за моих знакомых себя неловко чувствовали.

— Да, Маринка, вот чего от тебя точно не ожидал услышать. Но за меня не беспокойся, буду вести себя, как настоящий цивилизованный человек. То есть делать вид, что ничего такого здесь нет, и с голубыми, тьфу, с неформальными семьями я чуть ли ни каждый день общаюсь. Я тебя правильно понял? А кто еще у тебя в друзьях ходит?

— Только Юлька. Ну я тебе про нее рассказывала, помнишь?

— Это бывшая жена твоего бывшего парня?

— Ну можно и так сказать. Только с Димой я уже не общаюсь, а она — моя самая близкая и самая лучшая подруга. Это она меня сюда работать привела, всему научила. А уж по части постановки свернутых крыш на место ей просто равных нет. Так что можешь учесть на будущее. Я временами без нее, как без рук. А она приедет, поговорит со мной, и у меня все сразу по своим местам встает.

— А еще с кем ты дружишь?

— Да по сути дела больше и не с кем. Вот еще ты с Виталькой появились, и все.

— М-да, негусто. Ты у меня прямо рак-отшельник, ей-Богу.

— Между прочим, на раков попрошу не наезжать. Я как раз к их гордому племени принадлежу.

— Водяная, значится? Тогда хорошо споемся, я — скорпион. Знаешь таких: маленькие и ядовитые? Зато страстные все такие из себя…

— Одного уже знаю. Ладно, хватит языками месить, пора собираться и ехать к Витальке. Я не знаю, что ему из продуктов можно, вчера же забыли спросить, головы садовые. Так что придется ехать без них. В крайнем случае, кто-нибудь из нас с Виталькой посидит, а другой рысью по магазинам пробежится.

— Я тоже об этом подумал. Но вот игрушки надо бы привезти, а то ему совсем тоскливо будет. Так что придется мне домой заехать, забрать кое-что из его вещей.

— Слушай, а посмотри, у меня здесь что-то есть, может быть подойдет? — и Марина быстро растворившись в недрах комнаты, вернулась обратно на кухню, неся в руках плюшевого медвежонка.

— Так это же его зверь! Я сам ему покупал на день рождения! А потом он куда-то потерялся, Виталька неделю себе места из-за него не находил. Так вот он значит где обретался! Нет, ну надо же? Может быть, у тебя еще что-нибудь из тех времен найдется?

— Найдется, только это не имеет никакого отношения к игрушкам. Вот, — и она протянула Сергею фотографию незнакомки, найденную в словаре Даля.

— Алеся. Странно, я этой фотографии не помню. У меня вообще очень мало ее фотографий осталось, если быть точным — две штуки всего. Она не любила сниматься, всегда хватала в руки фотоаппарат и фотографировала всех сама, лишь бы только в объектив не попасть. Когда я ее спрашивал почему, она отвечала, что-то насчет того, что фотографии как бы жизнь у человека воруют. В общем, какая-то очередная оккультная дребедень. Она же во все это верила, газеты про магов и волшебников покупала, про ауру всякую часами могла рассказывать. Я заберу эту фотку, для Виталика?

— Конечно, это же твое. Я сама случайно ее обнаружила. Если бы не начала кроссворд разгадывать с помощью словаря, она так бы и лежала там себе спокойно.

— Да, еще вчера хотел тебе сказать спасибо за родителей. Не выбросила портреты, даже на стену повесила. А кстати, почему? Они ведь тебе совершенно чужие. Не знал бы наверняка, что ты меня так и не узнала до вчерашнего дня, пока я сам тебе не сказал, решил бы, что ты подхалимажем занимаешься.

— Ой, да у меня все об этом спрашивают. Ну не знаю я, и все тут. Рука у меня не поднималась их в шкаф убрать, просились они туда на стену, и все тут. Пришлось достать молоток и гвозди, повесить все. А кстати, как тебе квартира? Я имею в виду, как она сейчас выглядит, на твой взгляд?

— По-моему, великолепно. Но я в этом не слишком разбираюсь, откровенно говоря. Мне либо нравится, либо нет, а рассказать то же самое в деталях, отчего да почему, — нет уж, увольте. Светлее намного стало, просторнее. Все какое-то чистенькое, новое, ухоженное. Но честно сказать — чужое. Ты ж меня тоже пойми, я здесь больше двадцати пяти лет прожил, привык к тому, что здесь раньше было. А сейчас даже чудно как-то: квартира вроде и моя, и вроде не моя. Что-то из прежней жизни, что-то из новой. Но в целом то, что ты с нею сотворила, мне нравится.

Неясно, сколько бы они еще вели этот простой, ни к чему не обязывающий разговор, когда бы внезапно в дверь не позвонили. Короткая трель, резко, настойчиво, потом еще одна. Марина побледнела. Так звонить могла только ее мать. Черт, ну ведь просила ее по-хорошему: не вмешивайся ты в мою жизнь, хочешь денег — получишь, но не приходи ты сюда!

Сергей увидел, как изменилась в лице Марина, спросил ее, кто бы это мог быть, и получив ответ «мать», пошел переодеваться в костюм. Впервые представать перед своей возможной будущей тещей (теща? Смешно звучит, до этого у него не было такой родственницы) в махровом халате на голое тело как-то не хотелось. Да, Маришка совершенно не рада этому визиту. Впрочем, понятно почему. Он бы тоже, наверное, не обрадовался, если бы к нему без предупреждения пришел человек, выгнавший в свое время его из дома и сделавший все, чтобы его жизнь стала как можно более невыносима.

Пока он переодевался, из-за прикрытой двери спальни до него доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз. «Ну зачем ты… Мы же договаривались… Нет, так не пойдет… Это мое дело, не лезь…» Марина отвечала как-то глухо, зато уж взвизгивающий голос ее матери был слышен прекрасно. Судя по всему, пришла за очередным «пособием» (Марина ему рассказала и об этом). Хотя нет, не совсем так. На этот раз ей, кажется, требовалось что-то еще, помимо денег. И Марина явно не собиралась идти ей навстречу. Тон беседы все больше и больше накалялся. Все, теперь его выход. Чего бы там ни происходило, он не даст этой мегере еще один шанс испортить Марине жизнь.

— Добрый день! Вы, я так понимаю, мать Марины?

— Да, вы все правильно понимаете. А простите, сами вы кто будете?

— Меня зовут Сергей Александрович.

— Вы по всему видно человек культурный, порядочный, вот вы ей скажите, что негоже мать на улицу, как шелудивого щенка выбрасывать, должно же быть хоть какое-то уважение к моим сединам!

— Мама, здесь ты жить не будешь, еще раз повторяю. Ты сама выбрала деньги, когда я предлагала тебе снять комнату, так что теперь не переводи стрелки на меня. Если у тебя там с Ириной что-то случилось, это ваши личные трудности, и я тут совершенно не при чем!

— Вот значит как! Одна дочь мои последние кровные рубли отбирает, вторая стоит здесь в своих хоромах и измывается, мол не пущу. Не имеешь права! Закон такой есть, чтобы родителей содержать, я на тебя в суд подам, неблагодарная! А до этого времени буду жить здесь, и никто права не имеет меня отсюда выкинуть! Это моя жилплощадь тоже! Так что пусти меня, я пойду распаковывать свои вещи!

— Боюсь, что вы никак не сможете это сделать.

— Это почему же еще?

— Видите ли, Марина вам просто всего не рассказала. Только это в том числе и моя квартира, и я также выбираю, кому здесь жить, а кому нет. Ваше общество нам, признаться, совершенно не по вкусу, поэтому советую прислушаться к словам Марины и согласиться на то, чтобы она сняла для вас комнату.

— Как, это не ее квартира! Она же мне сказала, что она здесь хозяйка!

— Мы с Мариной муж и жена, уж простите свою дочь, что она вам об этом не говорила, но вы сами догадываетесь почему, не так ли? Так вот, кроме нас здесь живет еще маленький ребенок, мой сын от первого брака. У него очень тонкая нервная система, и ваше общество вряд ли пойдет ему на пользу. Поэтому простите, но жить вы здесь не будете.

— И когда же у вас была свадьба? — подозрительно прищурилась мать.

— Скоро отпразднуем первую годовщину.

— А где ваш сын?

— Сейчас лежит в больнице, мы как раз собирались с женой поехать его навестить. Так что вы уж нас извините, мы торопимся, скоро приемные часы начнутся, а он нас наверняка с самого утра ждет. Он же впервые в больнице очутился, переживает сильно, волнуется. А завтра Марина тогда снимет для вас комнату и позвонит, скажет куда надо подъехать.

— Но я не хочу жить с чужими людьми!

— Простите, но здесь вы — тот самый чужой человек, и мы тоже не хотим делить с вами наше жизненное пространство. Поэтому выбор у вас здесь только один: согласиться с предложением Марины. Да, и учтите: тогда она перестанет выплачивать вам те шестьдесят долларов. Мы тоже не Рокфеллеры, поэтому приходится ограничивать себя в средствах, которые уходят из семьи. Так что вы решили?

— Креста на вас нет, жлобы проклятые! Ладно, ваша взяла, снимайте мне комнату, но учтите: если мне соседи не понравятся, я туда не въеду! Будете новую мне искать!

— Ничего мы вам другого искать не будем. Не понравится — живите, как хотите. Можете в суд подавать, уверяю, ничего вы от нас не получите сверх того, что мы вам уже предлагали. А теперь простите, но нам пора. Позвольте вас проводить до двери. Всего хорошего!

Когда Сергей закрыл за «тещей» дверь и повернулся к Марине, ту буквально трясло, как в припадке. Молчаливая истерика. Губы побелели, глаза закатываются. Сергей осторожно обнял ее и отвел в кухню, посадил на мягкий уголок. Быстро пошарил по шкафам, нашел аптечку, а в ней валокордин и валерьянку. Напоил ими Марину, поставил заново кипятить чайник.

— Спасибо тебе, Сережа. Если бы не ты, не знаю, как бы я ее отсюда выставила. В какой-то момент так захотелось ее по голове чем-нибудь потяжелее приложить, или придушить, аж руки к горлу потянулись.

— Да ладно, не переживай ты так. Отбились же! А то нервничаешь из-за ерунды всякой. Не бери в голову, больше она тебя доставать не будет.

— Ты ее плохо знаешь. Она сейчас, между прочим, поставит на уши всех встречных и поперечных, чтобы выяснить, кто ты такой и кем мне приходишься. И боюсь, что все выяснит. Она же смогла узнать мой новый адрес. И я до сих пор не знаю откуда. Сережа, я боюсь, я не могу так больше! Она меня уже раз едва с ума не свела, отец из-за нее уже на том свете, а сейчас все снова начинается! Не могу я, сил моих больше нет!

— Ну успокойся, успокойся, что-нибудь придумаем. Хочешь, мы с Виталькой будем твою семью изображать, пока она не убедится, что мы действительно вместе живем?

— Хочу.

— Подожди, ты что, на самом деле? Я же так, в шутку предложил.

— А я всерьез ответила. И не надо ничего изображать, хочу, чтобы вы были моей семьей, самой настоящей. Если хочешь — считай это предложением руки и сердца. Или это только мужчины могут говорить? Тогда что там должна сказать женщина, чтобы мужчина получил представление о серьезности ее намерений?

— Мариша, погоди, не гони коней. Теперь у меня уже шарики за ролики заходят. Еще раз, если я правильно тебя понял, ты хочешь, чтобы мы с Виталькой переехали к тебе жить, и жили бы, как настоящая семья. То есть обычный гражданский брак. Так ведь?

— Можно и не гражданским, если захочешь. Я замужем еще ни разу не была, так что испытать все прелести законной семейной жизни совершенно не против. А теперь одевай свой пиджак и беги отсюда на все четыре стороны. У тебя же на лбу написано аршинными буквами, что ты в шоке от моей наглости, напористости, и вообще таких женщин ты терпеть не можешь, поскольку назойливость, нахальство и т.д. и т.п… В общем моя скверная натура предстала перед тобой во всем великолепии. Ну давай, скажи, что так не пойдет, скажи!

— Да, ты права, так не пойдет.

— Ну, а я чего хотела? Дура, идиотка! Своими руками все испортила. Ну не могу я в эти игры играть, не умею! Думала, что буду тянуть до последнего, пока ты сам мне все не скажешь, а получилось, что не смогла. Все, уходи, спасибо тебе за то, что помог отбиться от матери, и давай, двигай отсюда.

— Нет, так тоже не пойдет. И знаешь почему? Потому что, как ты сама заметила, предложение руки и сердца должно исходить от мужчины, а не от женщины. Поэтому позволь мне исправить твою ошибку. Марина, я спрашиваю тебя, согласна ли ты быть моей женой и мамой Виталика? Подумай хорошенько, не торопись, взвесь все как следует. Я и на самом деле не подарок, с моим характером лучше сразу под каток ложиться. Да и ребенок у меня, это тоже много значит. Я сначала о нем думаю, а потом уже о ком-то другом. В общем если так посмотреть, я не самая подходящая для тебя партия.

— Сережа, ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?

— Ну да, о чем я тогда последние пять минут тебе твержу? Или у тебя бананы в ушах?

— Ты хочешь взять меня в жены потому, что тебе жалко меня и ты хочешь защитить меня от матери?

— Да при чем здесь эта сумасбродка! Я о нас с тобой говорю, а не о ней.

— Но ведь ты меня не любишь!

— Кто тебе это сказал? А не любил бы — вчера с тобой никуда не поехал. Да, признаться, я сам не ожидал, что события у нас с тобой будут разворачиваться с такой скоростью, но уж так тому и быть. И ты все еще не ответила на мой вопрос: ты станешь моей женой?

— Да! Да! Да!

Виталику они решили ничего пока не говорить, а устроить ему сюрприз, когда его выпишут из больницы. Так что за два вечера они перевезли все небогатое имущество Иваницких к Марине, в очередной раз переставили мебель в библиотеке, так что половина комнаты получилась отведенной под детскую, а вторая так и осталась заставленной стеллажами. Марина долго сомневалась, правильно ли они сделали, все же ребенку нужен воздух, а общество книг достаточно скучное убранство для его комнаты, но Сергей ее успокоил. По его словам, большего счастья, чем порыться на книжных полках у Виталика нет, и началось это его влечение к печатному слову практически сразу после того, как он научился бегло читать. Марина между делом накупила Витальке такое огромное количество подарков, даже Сергей уже начал на нее ворчать, что негоже так пацана баловать. Но она к его мнению по данному вопросу не особо прислушивалась, и все складывала и складывала новые покупки в детской.

С Марининой матерью теперь все переговоры вел Сергей, чтобы, как он выразился, «избежать кровопролития и смертоубийства». Как ни странно, но общий язык они нашли достаточно быстро, и мать не выдвигая новых претензий, легко согласилась на переезд в комнату, которую ей подобрала через свое агентство Марина. Когда она поинтересовалась у Сергея, в чем же секрет столь успешного общения, он ответил, что все дело в правильной расстановке акцентов. Что-то позволить, на что-то согласиться, а что-то решительно запретить, причем раз и навсегда. Но и он был рад, когда теща наконец-то оставила их в покое, занявшись личными делами и дрессировкой своих соседей по коммунальной квартире.

В ближайшую субботу они с Сергеем сходили в ЗАГС и подали заявление. По поводу свадьбы, которую назначили через месяц, мыслей у них пока не было никаких. Однажды Марина уже была невестой, даже платье в шкафу уже лежало, и ничего путного из этого не вышло. А времени у них еще вагон, чтобы подготовиться. Да и стоит ли затевать что-то сверхъестественное, если никому из них лишняя помпезность совершенно ни к чему.

Первой об столь значительных изменениях в жизни Марины узнала, конечно же, Юлька. Она совершенно махнув рукой на работу и сбросив своих клиентов на Славу, немедленно утащила ее в столовую, чтобы узнать все как следует из первых рук. Она смаковала все до единой подробности рассказа, и когда Марина рассказывала о матери и ее отчаянной попытке вселиться, у Юльки непроизвольно сжались кулаки, а когда в лицах привела их с Сергеем своеобразное взаимное объяснение в любви, Юлька разве что не стонала от смеха. Когда же Марина дошла до того, что свадьбу они, скорее всего, сыграют тихо где-нибудь дома, Юлька от возмущения аж поперхнулась:

— И с какой это стати! И даже не думай! Свадьба один раз в жизни бывает, ну два от силы, если по уму-то, и ты хочешь ее совершенно испортить! Выражаю свое категорическое несогласие, так и знай. Ну и что, что твой рыжий уже был женат, у тебя-то это первая свадьба!

— И что ты предлагаешь?

— Надо снять кафе, заказать машины с ленточками, купить свадебное платье. Сделать то, что делают все остальные новобрачные.

— Ну сама посуди, зачем нам кафе? С моей стороны вы четверо: ты с Лешей и Костик с Васей, и со стороны Сергея одна семейная пара придет. Ну и нас трое. Может быть, еще мой дядька приедет из Волочка. Какой смысл в кафе? Да и еда там будет, наверняка, отвратная, с Васиной кухней даже рядом стоять не сможет. А я хочу в такой день не только хорошо погулять, но и вкусно поесть.

— Ладно, убедила. Такое количество народа и у тебя в гостиной прекрасно разместится. А машины?

— Ну, машины закажем. Как раз в две поместимся, если Виталика на колени взять. В тесноте — не в обиде. Или просто кто-то нас дома будет дожидаться.

— Ладно, я своему Лешке скажу, в итоге еще одной машиной больше. Да, кстати, и про платье не забудь!

— Ой, как вспомню…

— А ты не вспоминай, а иди покупай. И фату обязательно.

— Так фата же символ невинности, девственности то есть. А какая я, к черту, девственница?

— Наплюй и разотри, все это бабские разговоры. А фата у тебя должна быть. Свадьба первая? Первая. Так что какие здесь могут быть возражения?

— Я уж думала себе какое-нибудь красное платье купить. Сейчас многие так делают…

— О горе ты мое! Никаких красных, розовых, сиреневых, только белое! Видимо, придется мне всерьез браться за твое воспитание. Если я этого не сделаю, так ведь никто не почешется. Так, сегодня же отчаливаем с работы, ну ее в баню, надоела. У тебя наличности на руках сколько?

— Да немного, рублей триста от силы.

— Ладно, возьмем мои. Как раз сегодня за последнюю сделку расчет получила. Знаю я одно местечко, там такие платья есть — закачаешься… Слушай, а кольца вы уже купили? Или тоже забыли?

— Нет еще, не купили, все никак определиться не можем: взять обычные или парные с огранкой. Сейчас их столько видов появилось, что просто глаза разбегаются.

— Ну ладно, хоть с этим вы самостоятельно разберетесь. Ох, дети вы мои, дети. Беда мне с вами! Хоть с рыжим своим познакомь что ли, а то до свадьбы ждать никакого терпения нет. Или фотографию покажи.

— На, держи. Вчера из альбома вытащила. Ну разве не душка?

— Ну, по сравнению с тобой он, конечно, по внешности тебе по всем баллам проигрывает…

— Вот и неправда! Это просто потому так кажется, что у него цвет волос такой. Вот представь его себе хотя бы шатеном! Смотри, какая лапочка! И Виталька весь в него, тоже такой же рыжик.

— Ух, как она его защищает! Вот это я понимаю, любовь! Все, кончаем трепаться, и по магазинам. У меня уже руки чешутся начать на тебя платья примерять. И учти, чтоб жених тебя в нем до свадьбы не видел!

— А это тоже бабкины россказни! Увидит — не увидит, какая разница?

— А так, на всякий случай. Чтоб было. Да и самой — что, разве не приятно будет посмотреть, как у него глаза из орбит выкатятся, когда он тебя в подвенечном наряде во всей красе узреет? А кстати, вы с ним венчаться собираетесь?

— Да мы как-то этот вопрос вообще не обсуждали. Не знаю. Может быть, через год-другой, чтобы уж наверняка знать, что мы действительно будем вместе «и в горе, и в радости».

— Тоже разумно. Все, хватай свою сумку и пошли, не могу больше сидеть на одном месте. Поехали на шоппинг, как говорят тамошние домохозяйки.

Марина боялась, что Юлька заставит ее купить опять что-то ужасное и громоздкое как тот злополучный наряд. Однако оказалось, что их мнения по данному вопросу совершенно совпадают, и все кружевные облака были отметены сразу с порога. После часа примерок то одного, то другого платья, решили остановиться на совершенно необыкновенном наряде с перламутровым отливом. Оно было довольно простого кроя, элегантно оформленное легкими драпировками, легкое и летящее, но безусловно очень стильное и, как выразилась Юлька, «убийственное по своему действию». Новый синтетический материал, из которого оно было пошито, не требовал особого ухода, так что волновать за смятый в машине подол или еще что-либо не приходилось.

Туфли удалось подобрать с таким же перламутровым отливом, что и платье. Издали даже казалось, что они сшиты из одного и того же материала. Что порадовало Марину, так это то, что несмотря на высокий каблук, ходить в них было одно удовольствие: колодка точно соответствовала ее ноге, словно изготавливалась на заказ. В принципе, она бы даже могла прыгать в них через скакалочку: держались, как влитые. За туфлями последовали кружевные чулки, комплект белоснежного нижнего белья, нежная фата с венцом. От перчаток решили отказаться: они ни с чем не гармонировали, и вообще были ни к чему.

Юлька посетовала, что Марина обрезала свои роскошные волосы, и теперь максимум, что удастся сделать с ее прической, так это слегка завить пряди. Марина только фыркнула в ответ: тоже мне, нашла проблему.

Нагруженные покупками, они поехали к Марине домой. Дверь им открыл сам Сергей, уже вернувшийся из больницы и ласково пожуривший Марину, что она сегодня не была у Виталика, и тот намекает на какой-то акулий хвост и Одноглазого Джо. Вот маленький разбойник, запомнил же ее шутливую клятву, теперь не отвертишься. Придется как-то исправляться.

Пока Марина перетаскивала покупки в комнату, Сергей провел Юльку на кухню, где и был немедленно подвергнут допросу с пристрастием. Спасла его от дальнейших вопросов своевременно вернувшаяся Марина, которая чувствовала, что не вмешайся она вовремя, Сергей сбежит от ее подруги по водосточной трубе и до свадьбы больше здесь не появится. Она ловко перевела разговор со скольких тем на что-то более нейтральное, за что была вознаграждена красноречивым благодарственным взглядом своего жениха. Ну, Юлька, неугомонная ты душа, я тебе еще это припомню! Будешь знать, как моего мужчину в краску вгонять! А негодница, немало не смущаясь, заявила: «Ну должна же я знать, в чьи руки передаю такое сокровище, как тебя?» То есть, получается, она как бы и не при чем! Вот ловкачка!

После недолгих раздумий, подруги отправили Сергея в ближайший магазин за вином, а сами быстро соорудили ужин на троих. Просидели почти до полуночи, в результате чего Юлька заявила, что на работе ее завтра могут не ждать, поскольку душа требует творческого отпуска как минимум дня на три. Марина подумав, присоединилась к Юльке, так как работать пока не было ну ни малейшего желания. И вообще, что надо делать, если работа мешает получать тебе полное удовольствие от твоей жизни? Правильно, временно отправить ее в тар-тарары, и расслабиться.

На самом деле, после того, как Сережа окончательно переехал к ней жить, каждый день был для Марины праздником. Днем — потому что она знала, что вечером снова увидит своего любимого (они обычно встречались в больнице у Виталика, который быстро шел на поправку), вечером — потому что они просто были вместе и вели долгие разговоры ни о чем и обо всем одновременно, ночью — да просто потому, что он был рядом, так близко, как это только возможно. Каждая ночь дарила Марине такое неземное блаженство, что она боялась, что как-нибудь не сдержится, и просто замурлычит, закричит, сделает что-нибудь этакое, чтобы дать выход той радостной энергии, которая теперь не покидала ее ни на минуту и клокотала внутри нее, как лава в жерле вулкана. Если в жизни и есть такое понятие абсолютного счастья, то видимо это было что-то подобное тому чувству, которое она сейчас испытывала.

Когда пришла пора забирать Витальку из больницы, Марина почему-то начала сильно нервничать. То ей казалось, что ему не понравится его комната, то переживала, что его психика может не выдержать известия о том, что его отец и Марина решили пожениться, и надо было подготавливать его к этому заранее. В общем, находила себе все новые и новые поводы для беспокойства. В итоге Сергей, глядя на ее метания, сказал, что пусть лучше она остается дома, готовит вкусный обед по поводу их окончательного воссоединения, а он сам съездит за сыном, и сам объяснит ему произошедшие с ними перемены. Марина подумала и согласилась.

Когда с готовкой было покончено, Марина взялась за уборку квартиры, чтобы хоть как-то себя занять до приезда своих мужчин. Но увы, ничего путного из этой затеи не выходило. Когда она едва не разбила вазу, которую решила в десятый раз протереть от пыли, то пришла к однозначному выводу, что для целости интерьера лучше бы ей пока ничего не трогать. Тут на ее счастье наконец-то раздался долгожданный звонок и она бросилась открывать дверь.

Виталик с огромным букетом алых роз, чуть ли не в его рост вышиной, влетел пулей внутрь и бросился к Марине, оставив своего отца где-то далеко сзади. «Мама, это тебе! Я сам их выбирал! Правда, здорово?»

У Марины внутри гулко ухнуло сердце. Она забрала из рук Витальки букет, расцеловав его в обе щеки. Он назвал ее мамой? Признаться, на это она даже не надеялась. Да еще так быстро все произошло. Сладкий ты мой, добрый мой малыш! Да, я буду тебе мамой. Я буду лучшей в мире мамой…

— Мама, а почему ты плачешь? Мама, не надо, не плачь. Папа сказал, что у вас будет свадьба, а раз ты будешь женой моему папе, значит ты теперь — моя мама.

— Все-все, больше не буду. Да, мой хороший, теперь я твоя мама. Давай, раздевайся, я покажу тебе твою комнату. А знаешь, сколько всего там тебя ждет? Только давай по-быстрому, а то наш обед остынет, а папа, кажется, сильно голодный. Еще съест нас с тобой вместо котлет.

Когда они вдвоем с Виталиком прошли в его новую комнату, оставив Сергея на кухне разбираться со столом, мальчик не кинулся вопреки ожиданиям к груде подарков, лежащих на его кровати, хотя и радостно стрельнул туда глазами, а заговорщески зашептал, оглядываясь на дверь:

— А я знал, что ты будешь моей мамой. Только папе не говорил. Пусть думает, что это он тебя нашел.

Оставшиеся до свадьбы дни пролетели настолько быстро, что Марина даже не успела понять, как это так произошло. Последний месяц был настолько богат событиями, что она толком не успела даже нормально подготовиться к свадьбе, и теперь носилась как угорелая, хватаясь за все дела сразу. Сергей не знал, как бы угомонить свою не в меру деятельную невесту, а Юлька знай себе посмеивалась. На самом деле, все давно уже было схвачено и распланировано, и никаких неприятных накладок не предвиделось. Подготовку свадебного стола великодушно взял на себя Вася, как это и предполагалось. Они с Костиком специально заезжали к молодоженам недели за две до свадьбы, чтобы распланировать свадебное меню и сделать примерную раскладку по продуктам. Кстати, Костик с Васей очень понравились Витальке; особенно Вася, который учил его правильно играть в дартс, и теперь Виталька с нетерпением ждал дня свадьбы, чтобы повиснуть на своем любимом дяде Васе и утащить его в свою комнату, продемонстрировать свои успехи. Так что теперь уже они втроем: Костик, Марина и Сергей могли всплеснуть руками и воскликнуть: «Вася!» Вечный ходячий диагноз. Любимец женщин, детей и Костика. Кстати, фото— и видео-съемку ребята тоже взяли на себя, сняв с повестки дня еще одну проблему. Единственное, о чем переживал Вася, так это о том, что он не может раздвоиться, и поэтому фотоаппарат, как менее ответственный фронт работы, придется доверить Костику. А уж камеру он никому не отдаст!

Марина послала приглашение на свадьбу своему дядьке. Он прислал ответное послание, что приехать вряд ли сможет, хотя и постарается, и от всей души поздравляет свою любимую племянницу и желает ей счастья, здоровья, успехов и здоровых деток. Приглашал к себе в гости и сетовал на дрянную погоду, из-за которой вторую неделю не мог нормально выбраться на рыбалку. В общем, там жизнь шла своим чередом.

День свадьбы неожиданно выдался до неприличия хмурым. Было ужасно холодно, темно и пасмурно. Временами начинал накрапывать противный осенний дождик. Да, погода могла бы быть и порадостнее ради такого случая. Пришлось на всякий пожарный запасаться зонтами, а Марину, как она не возмущалась, вообще было решено закутать в зимнюю шубку, чтобы не замерзла по дороге. Ноябрь все-таки.

Марину одевала, красила и причесывала Юлька, с самого утра взявшая на себя нелегкие бразды командования парадом. То бишь свадьбой. Подруги закрылись в спальне и строго-настрого запретили мужчинам сюда входить. Присоединившаяся к ним из женской солидарности Ласка нагло развалилась на кровати, наблюдая за деталями процесса подготовки невесты. Юлькин муж Алексей в это время сидел в гостиной вместе с Сергеем, Костиком и Виталиком, изображая мальчишник. Васька же уже вовсю хлопотал по кухне, наотрез отказавшись от чьей-либо помощи. Единственный, кто мог к нему безнаказанно входить, не рискуя нарваться на точный удар ложкой по лбу, был конечно Виталька. Но и он не сильно злоупотреблял своей привилегией, понимая, что отвлекать Васю от работы сейчас не стоит. Из гостиной в спальню то и дело доносились взрывы хохота, видимо, жениху давали последние напутствия перед заключением законного брака.

— Весело им там, — с вздохом сказала Марина, прислушиваясь к тому, что происходило в гостиной, пока Юлька красила ей глаза. Было ужасно неудобно держать их все время широко открытыми, да и не плакать при этом, когда то тушь, то тени норовили лечь не туда, куда надо.

— Ничего, пусть расслабятся немножко. А то твой рыжий, как я погляжу, тоже волнуется.

— Кто, Сережка? Да ты что, спокоен, как слон, я ему даже завидую немножко.

— Это по сравнению с тобой он спокоен, а со стороны все прекрасно видно. Уж поверь мне, он тоже сейчас не настолько невозмутим, как ты думаешь.

— Эх, надо бы пойти посмотреть, как он Виталика одел. Я все костюмы еще позавчера отгладила и на плечики повесила, но ведь с мужчинами всегда глаз да глаз нужен.

— Не бойся, ничего криминального не случится, наверняка уже оба одеты и застегнуты на все пуговицы. Куда ты, сиди, я тебе говорю! Не суйся туда. Я вообще тебя до ЗАГСа собираюсь твоему милому и друзьям не показывать.

— И как это ты хочешь осуществить?

— А легко! Сначала мы их всех из дома повыгоняем, рассадим по машинам и отправим в ЗАГС. Потом уже и сами спустимся, и повезет нас мой Лешка, он кстати уже в курсе.

— А мы не опаздываем?

— Уймись, непоседа! Еще полтора часа чистого времени, а до ЗАГСа и десяти минут на машине не будет. Расслабься и открой ты наконец свой левый глаз! Пять минут уже нормально накрасить не могу!

Когда Сергей у ЗАГСа помог ей выбраться из Лешиной машины и подарил ей небольшой и ужасно красивый букет из коротко обрезанных чайных роз, обрамленных пушистой зеленью спаржи, то не удержался и чмокнул Марину в щечку. Сразу же раздался звонкий Юлькин голос: «Что это ты себе позволяешь, оставь невесту в покое, а то все мои труды прахом пойдут! Или ты сам ее перекрашивать будешь?» Сергей развел руками в шутливом извинении и повел Марину внутрь.

— Ты сегодня просто ослепительно хороша! Сказать откровенно, жду — не дождусь конца всего этого мероприятия, чтобы остаться с тобой наедине, — тихо шепнул он ей на ухо.

— А что, сегодняшней ночи было мало? — лукаво прищурилась Марина.

— Замолчи, коварная искусительница, а то не посмотрю, что люди вокруг, схвачу тебя как дикий абрек и утащу в ближайшие кусты.

— Там же холодно! И грязно!

— Только это меня и останавливает. Так и быть, похищение отменяется. Но вернемся домой — пощады не жди!

— Может быть, ты еще первый сдашься!

— Все, молчи женщина! А то передумаю.

— Что передумаешь, жениться?

— Нет, ждать первой брачной ночи, как цивилизованный человек.

Церемония бракосочетания прошла в меру празднично и довольно спокойно, лишь только Васька бесцеремонно оттеснил штатного видео-съемщика с лучших позиций, не обращая внимания на его возмущенную мимику. Из ЗАГСа Сергей вынес свою молодую жену на руках и так же внес ее в их квартиру. Силами добровольцев за считанные минуты был накрыт стол. Вася, отложив на некоторое время видеокамеру, снова убежал на кухню для стратегического командования: что, куда и как разложить. Наконец эта суматоха улеглась, и все расселись за столом. Тамадой стала Юлька, никому не пожелавшая уступить эту роль, которая и взяла первое слово:

— Дорогие мои! Мы с вами собрались здесь, потому что два хороших человека решили связать в этот день свои судьбы…

Марина слушала тост за тостом, стоя рядом с Сергеем и держа в руках бокал шампанского. Передохнуть и перекусить им не давали совершенно. Один за другим гости желали им счастья, здоровья и всего того, что подсказывали им сейчас их сердца, кричали горько, и Сергей с нескрываемым удовольствием припадал раз за разом к губам Марины откровенным поцелуем. Вот она и стала женой. И даже мамой. Кстати, пока за столом возникла небольшая пауза…

— Кстати, Сережа, можешь смеяться, но кое в чем я действительно пошла по стопам своей матери.

— И в чем это? — подозрительно спросил молодой муж, едва не подавившись от неожиданности бифштексом. Что-что, а видеть свою жену похожей на тещу он совершенно не желал.

— Я как и она вышла замуж уже будучи в положении…

— Ну да. Что? Погоди, так у нас с тобой будет…

— Да, у Витальки появится братик или сестричка. Я уже две недели, как знаю.

— Ты — маленькая негодяйка! Я тебя своими руками придушу! Сама знала, а мне ни слова! Все, больше ни бокала шампанского, я хочу, чтобы у меня были здоровые дети! Негодница! Будешь строго наказана!

Марина тихо смеялась, глядя на притворное возмущение Сергея. Ее главный подарок мужу на свадьбу удался. Как и его подарок ей. Самое ценное, что он только еще мог ей дать…